Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Мы уже успели рассмотреть немало интересного, касающегося лингвистики. Но, чем глубже мы погружаемся в эту тему, тем больше полезного и очень интересного мы узнаём. Так, совсем недавно мы обнаружили ещё одну любопытную, так сказать, лингвистическую тему – гипотезу лингвистической относительности.

Гипотеза лингвистической относительности подразумевает то, что языковая структура воздействует на мировоззрение и мировосприятие носителей языка, а также на их когнитивные процессы. Нередко эту гипотезу называют ещё гипотезой Сепира-Уорфа, и о ней мы и хотим поговорить далее.

Гипотеза Сепира-Уорфа

Для начала отметим, что всего существует две различных формулировки гипотезы Сепира-Уорфа (строгая и мягкая):

• Суть строгой формулировки сводится к тому, что мышление определяется языком, а значит, когнитивные категории определяются и ограничиваются лингвистическими категориями
• Суть мягкой формулировки сводится к тому, что мышление, вместе с лингвистическими категориями, оказывает определяющее воздействие на влияние традиций и некоторые формы неязыкового поведения

Однако само понятие «гипотеза Сепира-Уорфа», по большому счёту, является ошибочным, поскольку американские лингвисты Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф не являлись соавторами гипотезы и даже никогда не говорили о том, чтобы представить свои идеи как научные гипотезы.

Кроме того, возникновение двух вышеописанных формулировок тоже относится к более позднему периоду и считается нововведением: несмотря на то, что оба учёных никогда не прибегали к подобному разделению, в их трудах некоторые смогли отыскать и мягкое и строгое описание гипотезы лингвистической относительности.

Краткая история гипотезы Сепира-Уорфа

Основные черты идеи лингвистического релятивизма (идеи о лингвистической относительности) были сформулированы уже в работах философов XIX столетия, таких, к примеру, как немецкий мыслитель Вильгельм фон Гумбольдт, воспринимавший язык как дух нации.

В начале XX столетия американские антропологи, лидером которых были Эдвард Сепир и Франц Боас также делали попытки приблизиться к этой гипотезе, однако именно Сепиром наиболее всего критиковался лингвистический детерминизм, что прослеживалось в его работах. А Бенджамин Уорф, являвшийся студентом Сепира, активно поддерживал как своего наставника, так и других сторонников теории релятивизма. Уорф, занимавшийся изучением языков индейцев Американского континента, смог опубликовать свои работы, в которых рассказывалось о том, какое воздействие оказывают лингвистические различия на познавательные и поведенческие структуры людей. А уже другим студентом Сепира по имени Гарри Хойджер было введено само понятие «гипотеза Сепира-Уорфа». Строгая же формулировка вообще была введена лишь в начале 20-х годов XX века немецким лингвистом Лео Вайсгербергом.

В научную гипотезу как таковую принцип лингвистического релятивизма переформулировали лингвист Эрик Леннеберг и психолог Роджер Браун, когда проводили свои по выяснению зависимости цветового восприятия людей от классификации цветов в родных им языках.

Когда же исследования в области универсальной природы языка и познания оказались в 60-х годах самым актуальным направлением, интерес к идее лингвистической относительности со стороны лингвистов был утрачен. Но в конце 80-х годов сторонники новой школы лингвистического релятивизма, занятые исследованием последствий, возникающих из-за различий в языковой категоризации познания, предоставили неоценимую поддержку в плане экспериментальной базы для релятивистских версий гипотезы Сепира-Уорфа.

Суть гипотезы Сепира-Уорфа

Смысл гипотезы Сепира-Уорфа сводится к тому, что структура языка оказывает формирующее воздействие на человеческое мышление и то, как он познаёт окружающий мир. Согласно базовым её предпосылкам, народы, которые говорят на различных языках, обладают различиями при восприятии основных категорий окружающего мира, таких как понятие собственности, количество, число, пространство, время и т.д. Не менее значительна и разница в том, как оценивают носители разных языков реальные события и явления. А главным отличием самой гипотезы является идея, исходя из которой, люди, способные говорить на нескольких языках, способны применять и несколько способов мышления.

Система языка, соответствуя рассматриваемой нами теории лингвистической относительности, определяет уникальную классификацию окружающего мира, где реальная действительность предстаёт перед человеком в образе постоянно меняющегося потока образов и впечатлений.

Таким образом, среди главных объектов гипотезы можно выделить:

• Познавательный и мыслительный потенциал
• Осознание времени
• Осознание причинно-следственных связей
• Цветовое восприятие
• Восприятие форм

По мере изучения, отдельные эффекты гипотезы Сепира-Уорфа сумели проявиться только в нескольких областях семантики, но, по сути, показали себя достаточно слабыми. И на сегодняшний день основная часть специалистов по лингвистике принимает более сдержанную позицию относительно лингвистического релятивизма: они, в большей степени, поддерживают идею о том, что язык оказывает влияние на некоторые виды познавательных процессов, пусть это и не столь очевидно, однако другие процессы уже сами по себе являются субъективными, касаемо универсальных факторов. И научные исследования ставят своей целью сформулировать пути такого влияния, а также определить, в какой мере вообще язык воздействует на мыслительный процесс.

«За» и «Против» теории Сепира-Уорфа

Одно из первых подтверждений гипотезы лингвистической относительности основывалось на выяснении разницы между тем, как воспринимают окружающую действительность носители английского языка и индейцы американского племени навахо. Посредством изучения классификации языковых форм удалось обнаружить, что индейские дети использовали категоризацию предметов, исходя из их формы, намного чаще, нежели дети англичан. И объясняли это учёные тем, что в языке племени навахо существует уникальная зависимость глаголов и форм предметов, с которыми производится какая-либо манипуляция.

Кроме того, теорию Сепира-Уорфа подтвердило также исследование, которое было проведено с группами детей из семей афроамериканцев, говорящих по-английски, и детей из европейских семей, также англоговорящих. Дети и из первой, и из второй группы хорошо выполнили задание, где нужно было составлять геометрические фигуры, хотя афроамериканские дети принадлежали к семьям с низким уровнем дохода и довольно-таки смутно представляли себе, как играть с кубиками.

Но релятивистская теория получила также и опровержение. Учёные провели исследование 78 языков, которое показало, что люди, которые относятся к разным культурам и говорят на разных языках, практически одним и тем же образом воспринимают цвета. Однако, невзирая на это, некоторые учёные предполагают, что представленные результаты не могут быть интерпретированы в качестве опровержения гипотеза Сепира-Уорфа, ведь цветовое восприятие людей обусловлено, преимущественно, биологической структурой зрения человека, а это означает, что оно идентично у всех людей.

Гипотеза Сепира-Уорфа сегодня

Даже в наше время продолжаются споры на тему правдивости гипотезы Сепира-Уорфа между специалистами, заинтересованными в теории лингвистической относительности. И в огромнейшей мере этому способствует то, что нет никаких однозначно убедительных доказательств, которые бы могли эту теорию подтвердить или же опровергнуть.

Результаты, которые были получены в ходе многократных исследований, можно воспринимать с разных сторон. Наверное, именно по этой причине у идей лингвистического релятивизма сегодня нет ярых приверженцев или последователей-профессионалов.

Но, как бы то ни было, гипотеза Сепира-Уорфа, наряду с взаимодействием языка и мышления, на протяжении многих лет становилась объектом интереса самых разных научных направлений, начиная философией и заканчивая антропологией и . Кроме того, вместе они стали исходным материалом для создания искусственных языков, а также послужили источником вдохновения для множества произведений литературы.

А если вам интересная не только языкознание и лингвистика, и вы хотите подтянуть свою грамотность, обратите внимание на наш .

Убеждение в том, что люди видят мир по-разному – сквозь призму своего родного языка, лежит в основе теории «лингвистической относительности» американских ученых – Эдварда Сепира и Бенджамина Уорфа. Они стремились доказать, что различия между «среднеевропейской» (западной) культурой и иными культурными мирами (в частности, культурой североамериканских индейцев) обусловлены различиями в языках. Лингвистическая теория Сепира-Уорфа основывается на том, что культура того или иного народа формируется под влиянием языка, который используется в данном языковом континууме. Например, в европейских языках некоторое количество вещества нельзя назвать одним словом – нужна двучленная конструкция, где одно слово указывает на количество (форму, вместилище), а второе – на само вещество (содержание): стакан воды, ведро воды, лужа воды. Уорф считает, что в данном случае сам язык заставляет говорящих различать форму и содержание, таким образом навязывая им особое видение мира. По Уорфу, это обусловило такую характерную для западной культуры категорию, как противопоставление формы и содержания. В отличие от «среднеевропейского стандарта», в языке индейцев хопи названия вещества являются вместе с тем и названиями сосудов, вместилищ различных форм, в которых эти вещества пребывают; таким образом, двучленной конструкции европейских языков здесь соответствует однословное обозначение. С этим связана неактуальность противопоставления "форма – содержание" в культуре хопи.

Б. Уорф отмечал, что «при анализе чужого, непривычного языка мы осваиваем его средствами своего родного языка, или же обнаруживаем, что задача разъяснения чисто морфологических трудностей настолько сложна, что, кажется, поглощает все остальное. Однако, несмотря на сложность задачи, состоящей в выяснении того косвенного влияния грамматических категорий языка на поведение людей, о котором говорилось выше, она все же выполнима и разрешить ее легче всего при рассмотрении какого-нибудь экзотического языка, так как, изучая его, мы волей-неволей бываем выбиты из привычной колеи. И, кроме того, в дальнейшем обнаруживается, что такой экзотический язык является зеркалом по отношению к родному языку…» (Уорф Б. Отношение норм поведения и мышления к языку // Зарубежная лингвистика. – т. 1. - М., 1999. – с. 62).

В поисках доказательств гипотезы Сепира-Уорфа часто пишут о различиях между языками в членении цветового континуума: в одних языках есть семь основных однословных названий цветов радуги (русский, белорусский), в других – шесть (английский, немецкий), в языке шона (Родезия) – четыре, в языке басса (Либерия) – два. В одном из экспериментов людям, говорящим на шона и на английском предлагалось подбирать названия для различно окрашенных полосок бумаги. Выяснилось, что цвета, имеющие в родном языке однословные обозначения, воспринимаются испытуемыми как чистые, и названия отыскиваются быстрее, чем для цветов, переходных между чистыми красками. Так, для желто-зеленый зоны спектра говорящие на шона подыскивали нужное обозначение быстрее, чем говорящие на английском, поскольку в языке шона имеется однословное обозначение, а носители английского языка были вынуждены составить сложное обозначение – yelow-green. Однако такие результаты трудно считать достоверным доказательством зависимости познавательных процессов от лексической структуры языка. В лучшем случае такие опыты подтверждают, что сам язык в определенных случаях облегчает задачи восприятия и познания.

Высказывались и предположения, что зависимость мышления от языка может быть обнаружена скорее в грамматике, чем в лексике, поскольку грамматика – это сфера обязательных значений, достаточно рано известных всем говорящим на этом языке. Так, в языке индейцев навахо глаголы, обозначающие разные виды манипуляций (брать, держать, давать, передавать, перекладывать, перебирать и т.п.) по-разному спрягаются в зависимости от формы объекта действия. Допустим, говорящий просит передать ему какой-то предмет. Если это гибкий и длинный предмет, например, кусок веревки, то глагол должен быть в форме А; если предмет длинный и твердый, например, палка, то глагол ставится в форму В; а если предмет плоский и гибкий, вроде ткани или бумаги, то нужна форма С. Это интересное грамматическое различие привело исследователей к предположению, что дети навахо должны научиться различать признаки «формы» предмета раньше, чем дети, говорящие на английском. В эксперименте детям предъявлялись тройки предметов разного цвета или формы, и ребенок должен был выбрать из этих трех предметов два наиболее, по его мнению, подходящих друг другу. Вот некоторые из таких троек: 1)синяя веревка, желтая веревка, синяя палочка; 2) желтая палочка, синяя палочка, синий кубик; 3) желтый кубик, желтая ткань, синий кубик и т.д. Дети, говорящие на навахо, группировали предметы по форме чаще, чем дети, говорящие на английском. Это позволяет признать какое-то влияние языка на развитие познавательных процессов. Однако и в группе навахо, и в английской группе с возрастом наблюдалось увеличение перцептивной значимости формы по сравнению с цветом. Если же в занятиях и играх детей постоянно использовались игрушки или предметы, предполагающие учет их формы, то умение различать форму складывалось достаточно рано и независимо от языка. Исследователи пришли к выводу, что язык – это лишь один из нескольких путей, которыми ребенок может постичь определенные свойства мира.

Было бы ошибочным предполагать, что американские ученые ставили культуру в непосредственную зависимость от языка. Так, Э.Сепир писал: «Язык и шаблоны нашей мысли неразрывно между собой переплетены; они в некотором смысле составляют одно и то же. Поскольку нет никаких данных предполагать существование заметных расовых различий в устройстве человеческого мышления, поскольку бесконечное разнообразие языковой формы как проявление бесконечного разнообразия актуального процесса мысли не может быть показателем этих расовых различий. Это лишь с внешней стороны может показаться парадоксом. Внутреннее содержание всех языков одно и то же – интуитивное знание опыта. Только внешняя их форма разнообразна до бесконечности, ибо эта форма, которую мы называем морфологией языка, не что иное, как коллективное искусство мышления, искусство, свободное от несущественных особенностей индивидуального чувства. Таким образом, в конечном счете, язык не более зависит от расы как таковой, чем, скажем, сонетная форма поэтического произведения.

Не могу я признать и настоящей причинной зависимости между культурой и языком. Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают. Трудно усмотреть, какие особые причинные зависимости можно ожидать между отобранным инвентарем опыта (культурой – ценностным отбором, осуществляемым обществом) и тем особым приемом, при помощи которого общество выражает всячески свой опыт. Дрейф культуры, иначе говоря, ее история, есть сложный ряд изменений в инвентаре отобранного обществом опыта – приобретений, потерь, изменений в оценках и системе отношений. Дрейф языка, собственного говоря, вовсе не связан с изменением содержания, а только с изменением формального выражения… Если бы можно было показать, что у культуры, независимо от ее реального состава, есть присущая ей врожденная форма, ряд определенных контуров, мы бы имели в культуре нечто, могущее послужить в качестве основания сравнения с языком и, пожалуй, средства связи с ним. Но покуда нами не обнаружены и не выделены такие чисто формальные стороны культуры, лучше будет, если мы признаем развитие языка и развитие культуры несопоставимыми, взаимно не связанными процессами.» (Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. – М., 1993. – 193).

«Язык – это преимущественно коммуникативный процесс во всех известным нам обществах, и чрезвычайно важно отметить, что, каковы бы ни недостатки примитивного общества в плане культуры, язык этого общества все равно создает аппарат референциального символизма, столь же надежный, полный и творчески активный, как и аппарат самых изощренных языков, какие мы только знаем. Применительно к теории коммуникации это означает, что методы понимания означающих представителями рода человеческого в равной степени надежны, сложны и богаты оттенками в любом обществе, примитивном или развитом…

Коммуникативные процессы действуют не только в обществе как некотором целом: они бесконечно разнообразны по форме и по значению для разных типов личностных отношений, из которых складывается общество. Так, фиксированный способ поведения или языковой символ вовсе необязательно имеют одинаковую коммуникативную значимость в пределах семьи, среди членов экономической группы и всей нации в целом. В самом общем виде можно сказать, что чем уже круг и чем выше уровень понимания, уже достигнутый к данному моменту, тем более экономным может быть коммуникативный акт. Всего одно слово, произнесенное в группе близких людей, несмотря на всю свою внешнюю неопределенность и неоднозначность, может представлять собой гораздо более точное сообщение, чем целые тома тщательно подготовленной корреспонденции, которой обмениваются два правительства,» - писал Э.Сепир (Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. – М., 1993. – с. 210, 212).

«Наиболее отчетливо отражается физическая и социальная среда в словарном составе языка. Полный словарь того или иного языка не без оснований можно рассматривать как комплексный инвентарь всех идей, интересов, занятий, привлекающих внимание данного общества; окажись в нашем распоряжении такой полный тезаурус языка какого-либо племени, мы могли бы составить себе достаточно точное представление о физической среде и основных особенностях культуры людей, говорящих на этом языке. Не так уж трудно привести примеры языков, словарь которых несет на себе печать той физической среды, в которой существуют его носители. В наибольшей мере это относится к языкам примитивных народов, так как их культура не достигла еще такой степени сложности, чтобы интегрировать в себе практически все человеческие интересы. С этой точки зрения языки примитивных народов оказываются сопоставимыми с языками некоторых особых подгрупп в составе более цивилизованных народов. Типичный словарь племени американского побережья, такой, например, как словарь индейцев нутка с его точными обозначениями для множества морских животных, позвоночных и беспозвоночных, можно сравнить со словарем языка рыболовов-басков, живущих на юго-западе Франции и на севере Испании. По контрасту с языками таких «прибрежных» народов можно отметить языки жителей пустынных плато, например южных пайутов в Аризоне, Неваде и Юте. В словарях этих народов мы находим обозначения многочисленных географических особенностей, которые в некоторых случаях кажутся слишком детальными для того, чтобы иметь практическое значение. Вот некоторые из известных нам топографических терминов: водораздел, риф; песчаная равнина; полукруглая долина; круглая долина или лощина; часть горной равнины, ограниченная хребтами; безлесная ровная долина, окруженная горами; равнина; пустыня; хребет; плато; безводный каньон; каньон с небольшой речкой; старое русло реки; узкое глубокое ущелье;… - и множество подобных.

Важно отметить, что в сильно специализированных словарях нутка или южных пайутов отражаются не сами по себе фауна или особенности рельефа, а именно заинтересованность людей в этих свойствах среды их обитания. Если бы нутка добывали себе пищу, охотясь на суше или разводя овощи, то, без сомнения, их словарь не был бы в такой степени насыщен «морскими» терминами, несмотря на их жизнь вблизи моря. Столь же очевидно, что насыщенность языка пайутов топографическими терминами, которые были перечислены выше, обусловлена тем, что такая подробность обозначений просто необходима для жителей этой негостеприимной полубезводной местности, где нужно очень точно описывать, например, местоположение любого родника, а в ряде случаев это возможно лишь через указание на особенности рельефа. На прямо противоположном примере английского языка можно еще нагляднее показать, что заинтересованность носителей языка в особенностях окружающей среды в значительно большей степени, нежели наличие этих особенностей, предопределяет словарный состав этого языка. Тот, кто не занимается ботаникой и не интересуется народной медициной или другими проблемами, связанными с ботаникой, вряд ли будет в состоянии назвать бесчисленные виды растений составляющие его окружение, как-нибудь иначе, чем просто «сорняк». В то же время в языках некоторых индейских племен, пропитание которых в значительной степени составляют корни и семена диких растений, и тому подобные «овощи», могут быть представлены весьма точные обозначения для каждого из этих неразличимых с нашей точки зрения сорняков. Часто даже используются различные названия для самых разных состояний одного и того же вида растений – в зависимости от того, сырое оно или как-то приготовлено, в зависимости от его цвета или от степени созревания…

Если в словаре находят свое отражение основные элементы физической среды, то в еще большей степени это относится к элементам среды социальной. Значительная часть – если не большинство – элементов, составляющих физическую среду, повсеместно распределяется во времени и в пространстве, так что существуют естественные рамки ограничивающие вариативность лексических единиц, поскольку они служат для выражения понятий, отражающих физический мир. Культура же может развиваться в любом направлении и достигать любой степени сложности. Поэтому мы не должны удивляться тому, что словари разных народов, сильно отличающихся по характеру и уровню развития культуры, отражают эти значительные различия. Отличия между богатыми, содержащими разветвленные понятия, словарями таких языков, как английский или французский, с одной стороны, и языками примитивных народов, с другой, действительно существуют, и обусловлены они в значительной степени тем, что имеется и существенная разница между очень сложной и сильно специализированной культурой франко- и англоговорящих народов Европы и Америки и относительно простой и недифференцированной культурой примитивных народов. Подобное многообразие словарей, отражающих социальную среду, существует во времени так же, как и в пространстве, то есть система понятий, отражающих состояние культуры, а следовательно, и соответствующий лексикон, постоянно обогащаются и усложняются одновременно с процессом развития культуры данного общества. То, что словарь в значительной степени должен отражать уровень развития культуры, становится, таким образом, практически само собой разумеющимся, так как словарь, содержательная сторона языка, всегда выступает в виде набора символов, отражающих культурный фон данного общества» (Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. – М., 1993. – с. 272-273).

Таким образом, язык и культура взаимозависимы. Э.Сепир следующим образом определяет эту связь: «Поведение людей в примитивной группе с едва различимыми зачатками языка и культуры предопределялось, по-видимому, в достаточно значительной степени групповой психологией, обусловливавшейся частично племенным сознанием, частично физической средой. На основе тех или иных тенденций в этой групповой психологии и подвергались медленным изменениям язык и культура. А раз и язык, и культура непосредственно предопределяются прежде всего фундаментальными факторами племенного сознания и физической среды, то развитие их происходило в известной степени параллельно, то есть явления культурной деятельности получали свое отражение в грамматической системе языка. Иными словами, дело не только в том, что слова служат символами для отдельных элементов культуры – что верно в отношении языка на любой стадии развития общества, - но и в том, что, как мы можем предположить, грамматические категории и процессы сами по себе тоже отражали соответствующие (значимые с точки зрения культуры) типы мысли и деятельности. Таким образом, до некоторой степени верным является представление о том, что на протяжении значительного временного отрезка язык и культура находились в состоянии прямой взаимосвязи и взаимодействия. Но такое состояние не может продолжаться до бесконечности. Вследствие постепенного изменения групповой психологии и физической среды более или менее глубоким изменениям начинают подвергаться формы и содержание как культуры, так и языка. Впрочем, ни язык, ни культура прямым отражением групповой психологии и физических условий, конечно же, не являются; само их существование и преемственность зависят от силы традиций. Поэтому, несмотря на то, что формы цивилизации с течением времени изменяются, существует и консервативная тенденция, сдерживающая такие изменения. Здесь мы подходим к сути занимающей нас проблемы. Элементы культуры в силу того, что они служат более непосредственным нуждам общества и легче осознаются людьми, не только изменяются быстрее, чем элементы языковой системы, но и сама форма организации культуры, определяющая относительную значимость того или иного элемента, постоянно видоизменяется. Элементы языковой системы хоть и могут претерпевать определенные изменения, но изменения эти не ведут к полной перестройке всей системы вследствие подсознательного характера грамматической классификации. Сама по себе грамматическая система склонна оставаться неизменной. Иначе говоря, консервативная тенденция, сдерживающая чрезмерно быстрое развитие, гораздо отчетливее проявляется в отношении формальной основы языка, чем в отношении культуры. Из этого с необходимостью следует, что формы языка с течением времени перестают выполнять функцию символов для соответствующих форм культуры, в этом и заключается основная мысль данной статьи. Другое следствие состоит в том, что формы языка более адекватно отражают состояние прошлых стадий культуры, нежели ее современное состояние. Я не утверждаю тем самым, что на определенном этапе развития язык и культура оказываются совершенно не связанными друг с другом, просто скорости их изменения различаются столь значительно, что обнаружить эту взаимозависимость становится почти невозможно». (Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. – М., 1993. – С. 282 -283).

ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ ГИПОТЕЗА (известная также как «гипотеза Сепира – Уорфа»), тезис, согласно которому существующие в сознании человека системы понятий, а, следовательно, и существенные особенности его мышления определяются тем конкретным языком, носителем которого этот человек является.

Лингвистическая относительность – центральное понятие этнолингвистики, области языкознания, изучающей язык в его взаимоотношении с культурой. Учение об относительности («релятивизм») в лингвистике возникло в конце 19 – начале 20 в. в русле релятивизма как общеметодологического принципа, нашедшего свое выражение как в естественных, так и в гуманитарных науках, в которых этот принцип трансформировался в предположение о том, что чувственное восприятие действительности определяется ментальными представлениями человека. Ментальные представления, в свою очередь, могут изменяться под воздействием языковых и культурных систем. Поскольку в конкретном языке и, шире, в конкретной культуре концентрируется исторический опыт их носителей, ментальные представления носителей различных языков могут не совпадать.

В качестве простейших примеров того, как по-разному языки членят (или, как принято говорить в лингвистике, «концептуализуют») внеязыковую реальность, часто приводят такие фрагменты лексических систем, как названия частей тела, термины родства или системы цветообозначения. Например, в русском языке для обозначения ближайших родственников одного с говорящим поколения используются два разных слова в зависимости от пола родственника – брат и сестра . В японском языке этот фрагмент системы терминов родства предполагает более дробное членение: обязательным является указание на относительный возраст родственника; иначе говоря, вместо двух слов со значением "брат" и "сестра" используется четыре: ani "старший брат", ane "старшая сестра", otooto "младший брат", imooto "младшая сестра". Кроме того, в японском языке имеется также слово с собирательным значением kyoodai "брат или сестра", "братья и/или сестры", обозначающее ближайшего родственника (родственников) одного с говорящим поколения вне зависимости от пола и возраста (подобные обобщающие названия встречаются и в европейских языках, например, английское sibling "брат или сестра"). Можно говорить о том, что способ концептуализации мира, которым пользуется носитель японского языка, предполагает более дробную понятийную классификацию по сравнению со способом концептуализации, который задан русским языком.

Аналогичным образом на различие в способе языковой концептуализации мира указывают такие хрестоматийные примеры, как наличие в английском языке слов hand "рука ниже запястья, кисть" (используемое в контекстах типа "пожать руку", "вымыть руки" и т.д.) и arm "рука выше запястья" или "рука от пальцев до плеча" (используемое в контекстах типа "ходить под руку", "взять на руки" и т.д.) – в противоположность универсальному русскому слову рука , или наличие в русском языке двух отдельных слов синий и голубой – в противоположность многим другим языкам, в которых для обозначения цвета соответствующей части спектра используется единое обозначение типа английского blue .

Представление о том, что для одного и того же фрагмента действительности естественные языки могут предоставить несколько адекватных, но не совпадающих концептуальных схем, безусловно, существовало в языкознании и до того, как в этнолингвистике начались интенсивные исследования «под знаменами» принципа лингвистической относительности. В частности, уже в начале 19 в. оно было отчетливо сформулировано В. фон Гумбольдтом , однако почти не было востребовано в то время лингвистической теорией. В разные периоды истории лингвистики проблемы различий в языковой концептуализации мира ставились, в первую очередь, в связи с частными практическими и теоретическими задачами перевода с одного языка на другой, а также в рамках такой дисциплины, как герменевтика – учения о принципах перевода, анализа и интерпретации древних памятников письменности, в особенности библейских текстов. Принципиальная возможность перевода с одного языка на другой, как и адекватная интерпретация древних письменных текстов, базируется на предположении о том, что существует некоторая система представлений, универсальных для носителей всех человеческих языков и культур или, по крайней мере, разделяемая носителями той пары языков, с которого и на который осуществляется перевод. Чем ближе языковые и культурные системы, тем больше шансов адекватно передать на языке перевода то, что было уложено в концептуальные схемы языка оригинала. И наоборот, существенные культурные и языковые различия позволяют увидеть, в каких случаях выбор языкового выражения определяется не столько объективными свойствами обозначаемой ими внеязыковой действительности, сколько рамками внутриязыковой конвенции: именно такие случаи не поддаются или плохо поддаются переводу и интерпретации. Понятно поэтому, что релятивизм в лингвистике получил мощный импульс в связи с возникшей во второй половине 19 в. задачей изучения и описания «экзотических» языков и культур, резко отличных от европейских, прежде всего языков и культур американских индейцев.

Лингвистическая относительность как научное понятие ведет свое начало от работ основоположников этнолингвистики – американского антрополога Франца Боаса , его ученика Эдварда Сепира и ученика последнего Бенджамена Уорфа. В той наиболее радикальной форме, которая вошла в историю лингвистики под названием «гипотезы Сепира – Уорфа» и стала предметом продолжающихся и поныне дискуссий, гипотеза лингвистической относительности была сформулирована Уорфом, а точнее, приписана ему на основании ряда его утверждений и эффектных примеров, содержавшихся в его статьях. На самом деле эти утверждения Уорф сопровождал рядом оговорок, а у Сепира подобного рода категорических формулировок не было вообще.

Представление Боаса о классифицирующей и систематизирующей функции языка основывалось на тривиальном, на первый взгляд, соображении: число грамматических показателей в конкретном языке относительно невелико, число слов в конкретном языке велико, однако тоже конечно, число же обозначаемых данным языком явлений бесконечно. Следовательно, язык используется для обозначения классов явлений, а не каждого явления в отдельности. Классификацию же каждый язык осуществляет по-своему. В ходе классификации язык сужает универсальное концептуальное пространство, выбирая из него те компоненты, которые в рамках конкретной культуры признаются наиболее существенными.

Классифицирующую функцию имеет не только лексика, но и грамматика. Именно в грамматике как наиболее регламентированной и устойчивой части языковой системы закрепляются те значения, которые должны быть выражены обязательно. Так, носитель русского, немецкого, английского и многих других европейских языков не может употребить название предмета, не указав, имеется ли в виду один такой предмет или некоторое их множество: нельзя употребить слово книга «ни в каком числе», иначе говоря, любая форма слова книга содержит обязательную информацию о числе. В таких случаях в лингвистике принято говорить, что в данном языке имеется грамматическая категория числа. Набор грамматических категорий конкретного языка красноречиво свидетельствует о том, какие значения на определенном историческом этапе развития этого языка были выделены как наиболее существенные и закрепились в качестве обязательных. Так, в квакиютль – языке североамериканских индейцев, который в течение многих лет исследовал Боас, – в глаголе, наряду со знакомыми нам по европейским языкам категориями времени и вида, выражается также грамматическая категория эвиденциальности, или засвидетельствованности: глагол снабжается суффиксом, который показывает, являлся ли говорящий свидетелем действия, описываемого данным глаголом, или узнал о нем с чужих слов. Таким образом, в «картине мира» носителей языка квакиютль особая важность придается источнику сообщаемой информации.

Родившийся и получивший образование в Германии, Боас испытал несомненное влияние лингвистических воззрений В. фон Гумбольдта, считавшего, что в языке воплощаются культурные представления сообщества людей, пользующихся данным языком. Однако Боас не разделял гумбольдтовских представлений о так называемой «стадиальности». В отличие от Гумбольдта Боас считал, что различия в «картине мира», закрепленные в языковой системе, не могут свидетельствовать о большей или меньшей развитости его носителей. Лингвистический релятивизм Боаса и его учеников строился на идее биологического равенства и, как следствие, равенства языковых и мыслительных способностей. Многочисленные языки за пределами Европы, в первую очередь языки Нового Света, которые стали интенсивно осваиваться лингвистикой на рубеже 19–20 в., оказывались экзотическими с точки зрения лексики и особенно грамматики европейских языков, однако в рамках боасовской традиции эта необычность не считалась свидетельством «примитивности» этих языков или «примитивности» отраженной в этих языках культуры. Напротив, стремительно расширявшаяся география лингвистических исследований позволила понять ограниченность европоцентрических взглядов на описание языка, дав в руки сторонников лингвистической относительности новые аргументы.

Важнейший этап в исследовании языка как средства систематизации культурного опыта связан с работами Э.Сепира. Сепир понимал язык прежде всего как строго организованную систему, все компоненты которой – такие, как звуковой состав, грамматика, словарный фонд, – связаны жесткими иерархическими отношениями. Связь между компонентами системы отдельно взятого языка строится по своим внутренним законам, в результате чего спроецировать систему одного языка на систему другого, не исказив при этом содержательных отношений между компонентами, оказывается невозможным. Понимая лингвистическую относительность именно как невозможность установить покомпонентные соответствия между системами разных языков, Сепир ввел термин «несоизмеримость» (incommensurability) языков. Языковые системы отдельных языков не только по-разному фиксируют содержание культурного опыта, но и предоставляют своим носителям не совпадающие пути осмысления действительности и способы ее восприятия. Приведем цитату из статьи Сепира Статус лингвистики как науки (1928): „«Реальный мир» в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества".

Внутриязыковые возможности системы, позволяющие членам языкового сообщества получать, хранить и передавать знания о мире, в значительной степени связаны с инвентарем формальных, «технических» средств и приемов, которыми располагает язык, – инвентарем звуков, слов, грамматических конструкций и т.д. Понятен поэтому интерес Сепира к изучению причин и форм языкового разнообразия: в течение многих лет он занимался полевыми исследованиями индейских языков, ему принадлежит одна из первых генеалогических классификаций языков Северной Америки. Сепир предложил и новаторские для своего времени принципы морфологической классификации языков, учитывавшие степень сложности слова, способы выражения грамматических категорий (аффикс, служебное слово и т.п.), допустимость чередований и другие параметры. Понимание того, что может и чего не может быть в языке как формальной системе, позволяет приблизиться к пониманию языковой деятельности как феномена культуры.

Наиболее радикальные взгляды на «картину мира говорящего» как результат действия языковых механизмов концептуализации высказывались Б.Уорфом. Именно Уорфу принадлежит сам термин «принцип лингвистической относительности», введенный по прямой и намеренной аналогии с принципом относительности А.Эйнштейна. Уорф сравнивал языковую картину мира американских индейцев (хопи, а также шауни, паюте, навахо и многих других) с языковой кариной мира носителей европейских языков. На фоне разительного контраста с видением мира, закрепленным в индейских языках, например в хопи, расхождения между европейскими языками представляются малосущественными, что дало основания Уорфу объединить их в группу «языков среднеевропейского стандарта» (SAE – Standard Average European).

Инструментом концептуализации по Уорфу являются не только выделяемые в тексте формальные единицы – такие, как отдельные слова и грамматические показатели, – но и избирательность языковых правил, т.е. то, как те или иные единицы могут сочетаться между собой, какой класс единиц возможен, а какой не возможен в той или иной грамматической конструкции и т.д. На этом основании Уорф предложил различать открытые и скрытые грамматические категории: одно и то же значение может в одном языке выражаться регулярно с помощью фиксированного набора грамматических показателей, т.е. быть представленным открытой категорией, а другом языке обнаруживаться лишь косвенно, по наличию тех или иных запретов, и в этом случае можно говорить о скрытой категории. Так, в английском языке категория определенности/неопределенности является открытой и выражается регулярно с помощью выбора определенного или неопределенного артикля. Можно рассматривать наличие артикля и, соответственно, наличие открытой категории определенности в языке как свидетельство того, что представление об определенности является важным элементом картины мира для носителей данного языка. Однако неверно считать, что значение определенности не может быть выражено в языке, где нет артиклей. В русском языке, например, существительное в конечной ударной позиции может быть понято и как определенное, и как неопределенное: слово старик в предложении Из окна выглянул старик может обозначать как вполне определенного старика, о котором уже шла речь, так и некоторого неизвестного старика, впервые возникающего в поле зрения говорящих. Соответственно, в переводе данного предложения на артиклевый язык в зависимости от более широкого контекста возможен как определенный, так и неопределенный артикль. Однако в начальной безударной позиции существительное понимается только как определенное: слово старик в предложении Старик выглянул из окна может обозначать только конкретного и скорее всего ранее упомянутого старика и, соответственно, может быть переведено на артиклевый язык только с определенным артиклем.

Уорфа следует считать также родоначальником исследований, посвященных роли языковой метафоры в концептуализации действительности. Именно Уорф показал, что переносное значение слова может влиять на то, как функционирует в речи его исходное значение. Классический пример Уорфа – английское словосочетание empty gasoline drums "пустые цистерны [из-под] бензина". Уорф, получивший профессиональное образование инженера-химика и работавший в страховой компании, обратил внимание на то, что люди недооценивают пожароопасность пустых цистерн, несмотря на то, в них могут содержаться легко воспламеняемые пары бензина. Лингвистическую причину этого явления Уорф видит в следующем. Английское слово empty (как, заметим, и его русский аналог прилагательное пустой ) как надпись на цистерне предполагает понимание "отсутствие в емкости содержимого, для хранения которого эта емкость предназначена", однако это слово имеет еще и переносное значение: "ничего не значащий, не имеющий последствий" (ср. русские выражения пустые хлопоты , пустые обещания ). Именно это переносное значение слова приводит к тому, что ситуация с пустыми цистернами «моделируется» в сознании носителей как безопасная.

В современной лингвистике именно изучение метафорических значений в обыденном языке оказалось одним из тех направлений, которые наследуют «уорфианские» традиции. Исследования, проводившиеся Дж.Лакоффом, М.Джонсоном и их последователями начиная с 1980-х годов, показали, что языковые метафоры играют важную роль не только в поэтическом языке, они структурируют и наше обыденное восприятие и мышление. Однако современные версии уорфианства интерпретируют принцип лингвистической относительности прежде всего как гипотезу, нуждающуюся в эмпирической проверке. Применительно к изучению языковой метафоры это означает, что на первый план выдвигается сравнительное изучение принципов метафоризации в большом корпусе языков разных ареалов и различной генетической принадлежности с тем, чтобы выяснить, в какой степени метафоры в отдельно взятом языке являются воплощением культурных предпочтений отдельно взятого языкового сообщества, а в какой отражают универсальные биопсихологические свойства человека. Дж.Лакофф, З.Кёвечеш и ряд других авторов показали, например, что в такой области понятий, как человеческие эмоции, важнейший пласт языковой метафоризации основан на универсальных представлениях о человеческом теле, его пространственном расположении, анатомическом строении, физиологических реакциях и т.п. Было обнаружено, что во множестве обследованных языков – ареально, генетически и типологически далеких – эмоции описываются по модели «тело как вместилище эмоций». При этом конкретно-языковые, внутрикультурные вариации возможны в том, например, какая часть тела (или все тело целиком) «отвечает» за данную эмоцию, в виде какой субстанции (твердой, жидкой, газообразной) описываются те или иные чувства. Например, злость и гнев во многих языках, том числе и в русском (В.Ю. и Ю.Д.Апресян, ряд других авторов), метафорически связаны с высокой температурой жидкообразного содержимого – закипел от гнева/ярости, ярость клокочет , выплеснул свою злость и т.д. При этом вместилищем гнева, как и большинства других эмоций в русском языке, является грудь, ср. закипело в груди . В японском языке (К.Мацуки) гнев «размещается» не в груди, а в части тела, которая называется hara "брюшная полость, нутро": рассердиться по-японски означает ощутить, что hara ga tatsu "нутро поднимается".

Даже в близкородственных и типологически сходных языках «среднеевропейского стандарта» при сравнении метафорических систем становится заметным несходство отдельных деталей картины мира внутри одной понятийной области. Так, в русском языке, как и в английском и во многих других европейских языках, метафора чувственного восприятия посредством зрения широко используется для описания ментальных процессов и действий – вижу часто означает «понимаю»: Теперь я вижу, что это трудная задача; Нужно рассмотреть этот вопрос под другим углом зрения; точка зрения; система взглядов ; несмотря на... / невзирая на (т.е. "не принимая в расчет") и т.д. В целом метафорические системы языков «среднеевропейского стандарта» обнаруживают гораздо больше сходств, чем различий, что свидетельствует в пользу правомерности их объединения под этим названием. Тем не менее различия встречаются даже в достаточно близких языках. Например, в русском языке мотивы поступка могут быть скрытыми (недоступными наблюдению и, следовательно, по логике метафоры, недоступными знанию или пониманию). Английский язык использует в этом значении прилагательное латинского происхождения ulterior , изначально имевшее значение "находящийся по другую сторону, находящийся за чем-то". При этом, чтобы узнать об истинных причинах поступка, в русском языке нужно спросить Что за этим стоит ?, а в английском What lies behind it ? (буквально «Что за этим лежит?»).

Выдвинутая более 60 лет назад, гипотеза лингвистической относительности поныне сохраняет статус именно гипотезы. Ее сторонники нередко утверждают, что она ни в каких доказательствах не нуждается, ибо зафиксированное в ней утверждение является очевидным фактом; противники же склонны полагать, что она и не может быть ни доказана, ни опровергнута (что, с точки зрения строгой методологии научного исследования, выводит ее за границы науки; впрочем, сами эти критерии с середины 1960-х годов ставятся под сомнение). В диапазоне же между этими полярными оценками укладываются все более изощренные и многочисленные попытки эмпирической проверки данной гипотезы.

В частности, в последние два десятилетия эти попытки активно предпринимаются на материале названий цветов и оттенков в языках мира. С одной стороны, набор цветообозначений в языках мира не совпадает, т.е. непрерывный спектр разбивается каждым языком по-своему; с другой стороны, нейрофизиологические основы цветовосприятия универсальны и достаточно хорошо изучены. Жестко универсалистский подход к этой проблеме восходит к ставшей уже классической работе Б.Берлина и П.Кея Базовые цветообозначения (Basic Color Terms , 1969), в которой было выделено 11 так называемых базовых цветов и показано, что системы цветообозначений в языках мира подчиняются единой иерархии: если в языке имеется всего два базовых названия цвета, то это черный и белый, если три – то это черный, белый и красный. Далее, по мере увеличения в языке числа слов, обозначающих базовые цвета, к списку добавляются зеленый и желтый, затем последовательно синий, коричневый и, наконец, группа из четырех цветов – фиолетовый, розовый, оранжевый и серый. В настоящее время в оборот исследований по цветообозначению вовлечено уже несколько сотен языков, в том числе языки Центральной Америки, Африки, Новой Гвинеи и т.д. По мере расширения эмпирической базы этих исследований становится понятно, что универсальная схема, предложенная Берлином и Кеем, не объясняет всего разнообразия фактов, и в более поздних работах этих авторов, а также в работах других исследователей содержится немало уступок лингвистическому релятивизму. С конца 1980-х годов значительные результаты в изучении языковой концептуализации цвета были получены американским исследователем Р.Маклори. Согласно разрабатываемой им теории «позиционирования» (vantage theory), категоризация цвета определяется тем, что носители языка считают более существенным – сходство некоторого оттенка с ему подобными или противопоставление этого оттенка «по контрасту».

Работы Маклори, как и многие другие исследования, ставящие своей целью эмпирическую проверку гипотезы лингвистической относительности, опираются на данные психолингвистических экспериментов, проведенных с учетом современных требований к тщательности в постановке эксперимента и последующей статистической проверке достоверности результатов. Так, опыты Маклори с носителями более 100 языков Центральной Америки, а позднее Южной Африки проводились с использованием так называемых выкрасок Манселла – известного в психологии стандартного набора из 330 цветных фишек, за каждой из которых закреплена клетка того же цвета в классификационной сетке. В ходе эксперимента носитель языка сначала давал цвету каждой фишки наименование, на следующем этапе носителю предлагалось для каждого наименования отметить фишки, наиболее точно соответствующие каждому из наименований, т.е. выделить наиболее «образцовые» экземпляры каждого из цветов. И, наконец, на третьем этапе, носителю предлагалось положить по рисовому зерну на все те клетки таблицы, цвет которых можно обозначить данным словом, например на все клетки, цвет которых испытуемый считает «красным» и т.д. Опыты повторялись как с одним и тем же носителем через определенные промежутки времени, так и с разными носителями. Выводы делались на основе количественных измерений ряда параметров, в том числе на основании того, насколько компактно ложились зерна вокруг клеток, признанных образцовыми представителями данного цвета.

Психолингвистические эксперименты используются и для эмпирической проверки гипотезы Сепира – Уорфа применительно к категоризующей способности грамматических категорий. Один из возможных подходов к решению этой задачи был предложен в работах Дж.Люси, изучавшего влияние грамматических категорий на языковое поведение носителей английского языка и носителей одного из языков майя (юкатекского майя, распространенного в Мексике). В языках майя, в отличие от английского, количественные конструкции строятся с использованием так называемых классификаторов – особого класса служебных единиц, которые присоединяются к числительному, показывая, к какому классу относятся исчисляемые предметы (отчасти сходные функции выполняют подчеркнутые слова в русских выражениях триста голов скота , пятнадцать штук яиц или двадцать человек студентов ). Как и во многих других языках мира, использующих классификаторы, существительные в майя делятся на классы на основе таких признаков, как размер, форма, пол и ряд других. Для того чтобы выразить значение типа «три дерева», строится конструкция "дерево три штуки-длинной-цилиндрической-формы", «три коробки» предстают как "картонка три штуки-прямоугольной-формы" и т.д. Эксперименты Дж.Люси показали, что существительные с предметным значением вызывают у носителей английского и майя разные ассоциации: названия физических объектов ассоциируются у носителей английского языка прежде всего с их формой и размером, а у носителей майя – прежде всего с веществом, из которого они состоят, или с материалом, из которого они сделаны. Дж.Люси объясняет это различие тем, что за форму и размер в майя «отвечают» классификаторы и сам предмет концептуализируется в картине мира майя как аморфный фрагмент некоторой субстанции. Этот и другие подобные эксперименты интерпретируются в работах Дж.Люси как свидетельство воздействия языковой системы на мыслительные процессы.

Уорфианские традиции прослеживаются и в ряде современных работ по прагматике – лингвистической дисциплине, изучающей реальные процессы речевого взаимодействия. Прежде всего, это относится к работам М.Сильверстейна, исследовавшего способность говорящих к осознанию используемых ими грамматических категорий (данную область исследований Сильверстейн предложил именовать «метапрагматикой»). То, насколько обыкновенный носитель языка – не лингвист! – способен объяснить то или иное употребление грамматической категории или конструкции, зависит, как выяснил Сильверстейн, от ряда факторов. Например, важно, насколько грамматическое значение связано с объективной реальностью, а насколько с конкретной ситуацией речевого общения. Так, категория числа, связанная с непосредственно наблюдаемым параметром множественности, оказывается гораздо «прозрачнее» для говорящего, чем такая категория, как наклонение, ведь не так легко объяснить, к примеру, почему русское сослагательное наклонение (сходил бы ) может употребляться для выражения таких разных целей речевого воздействия, как просьба (Сходил бы ты за хлебом !), пожелание (Вот бы он сам за хлебом сходил !), сообщение о неосуществленном условии (Если бы ты сходил за хлебом с утра, мы бы уже могли сесть ужинать ).

Исследованию соотношений между особенностями языковой структуры и культур различных народов уделяется значительное место в работах А.Вежбицкой, опубликованных в 1990-х годах. В частности, ею были приведены многочисленные эмпирические аргументы в пользу неуниверсальности принципов языкового общения, рассматривавшихся в 1970–1980-х годах как «коммуникативные постулаты», определяющие общие для всех языков способы ведения разговора.

«Прагматические» категории, т.е. такие, правильное употребление которых подчиняется конкретным условиям речевого общения, могут по-разному встраиваться в языковую систему. Например, в японском языке глаголы имеют специальные грамматические формы вежливости, и чтобы правильно их употребить, нужно знать каково относительное положение собеседников в социальной иерархии. Эта грамматическая категория является обязательной, т.е. каждый глагол должен быть оформлен либо как «нейтральный» по вежливости, либо как «скромный», либо как «почтительный». Похожую прагматическую функцию имеет различение Вы Уорф Б.Л. Грамматические категории . – В кн.: Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем . – В кн.: Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987
Лакофф Дж. Мышление в зеркале классификаторов . – Новое в лингвистике, вып. XXIII. М., 1988
Булыгина Т.В., Крылов С.А. Скрытые категории . – Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990
Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993
Апресян Ю.Д. Интегральное описание языка и системная лексикография. М., 1995
Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики ). М., 1997
Алпатов В.М. История лингвистических учений. М., 1998

Разработанная американскими лингвистами Эдуардом Сепироми Бенджаменом Ли Уорфом в 1920 - 1940-е гг. теория, в соответствии с которой не реальность определяет язык, на котором о ней говорят, а наоборот, наш язык всякий раз по-новому членит реальность. Реальность опосредована языком. Вначале этот взгляд был в общем виде высказан Сепиром: "Люди живут не только в объективном мире вещей и не только в мире общественной деятельности, как это обычно полагают; они в значительной мере находятся под влиянием того конкретного языка, который является средством общения для данного общества. Было бы ошибочно полагать, что мы можем полностью осознать действительность, не прибегая к помощи языка, или что язык является побочным средством разрешения некоторых частных проблем общения и мышления. На самом же деле "реальный мир" в значительной степени бессознательно строится на основе языковых норм данной группы... Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те или другие явления главным образом потому, что языковые нормы нашего общества предполагают данную форму выражения". Уорф подробно развил взгляды Сепира. Уорф не был обыкновенным лингвистом, по профессии он был химик, и работа по специальности позволила ему взглянуть на язык специфическим образом - с точки зрения прагматики и прагматизма. Вот как он пишет о своих впечатлениях от работы на бензиновом заводе: "Так, например, возле склада так называемых бензиновых цистерн люди ведут себя соответствующим образом, то есть с большей осторожностью; в то же время рядом со складом с названием "Пустые бензиновые цистерны" люди ведут себя иначе: недостаточно осторожно, курят и даже бросают окурки. Однако эти "пустые" цистерны могут быть более опасными, так как в них содержатся взрывчатые испарения. При наличии реально опасной ситуации лингвистический анализ ориентируется на слово "пустой", предполагающее отсутствие всякого риска". Похожим был случай в лондонском метро, о котором когда-то писали газеты. Таблички на дверях, гласившие "Выхода нет", по совету социологов заменили табличками "Выход рядом", что на несколько процентов понизило число самоубийств в Лондоне. Уорф был страстным поклонником культуры и языков американских индейцев. Сравнивая их языки со средними стандартными европейскими языками, он и сформулировал основные положения Г. л. о. Форма, культура, обычаи, этические и религиозные представления, отражающиеся в языке, имели у американских индейцев чрезвычайно своеобразный характер и резко отличались от всего того, с чем до знакомства с ними приходилось сталкиваться в этих областях культуры ученым. Это обстоятельство и подсказало мысль о прямой связи между формами языка, культуры и мышления. Уорф писал: "Мыслительный мир" хопи не знает воображаемого пространства. Отсюда следует, что они не могут связать мысль о реальном пространстве с чем-либо иным, кроме реального пространства, или отделить реальное пространство от воздействи ямысли. Человек, говорящий на языке хопи, стал бы, естественно, предполагать, что он сам или его мысль путешествует вместе с розовым кустом или, скорее, с ростком маиса, о котором он думает. Мысль эта должна оставить какой-то след на растении в поле. Если это хорошая мысль, мысль о здоровье или росте - это хорошо для растения, если плохая - плохо". Еще один пример: "В языке хопи множественное число и количественное числительное употребляются только для обозначения тех предметов, которые образуют или могут образовать реальную группу. Там не существует множества воображаемых чисел, вместо них употребляются порядковые числительные в единственном числе. Такое выражение, как "десять дней", не употребляется. Эквивалентом его служит выражение, указывающее на процесс счета. Таким образом, "они пробыли десять дней" превращается в "они прожили до одиннадцатого дня" или "они уехали после десятого дня". Вот один из самых выразительных и наиболее часто цитируемых примеров Уорфа: "Можно выделить некий объект действительности, обозначив его - "Это падающий источник". Язык апачей строит это выражение на глаголе "быть белым" с помощью префикса да, который привносит значение действия, направленного вниз: белизна движется вниз. Результат соответствует нашему "падающий источник", но на самом деле утверждение представляет собой соединение: "Подобно воде или источнику, белизна движется вниз". Как это не похоже на наш образ мышления!" Уорф поясняет: "Предположим, что какой-нибудь народ способен воспринимать только синий цвет. Термин синий будет лишен для них всякого значения. В их языке мы не найдем названий цветов, а их слова, обозначающие оттенки синего цвета, будут соответствовать нашим словам светлый, темный, белый, черный и т. д., но не нашему слову синий. Для того чтобы сказать, что они видят только синий цвет, они должны воспринимать и другие цвета". Г. л. о. сыграла большую роль в культуре ХХ в., но не столько в академической лингвистике, которая к ней относилась с подозрением, сколько в смежных областях, в аналитической философии, в междисциплинарных культурологических исследованиах.

Словарь культуры XX века . В.П.Руднёв .

Смотреть что такое "" в других словарях:

гипотеза лингвистической относительности - Этимология. Происходит от лат. hypothesis предположение и lingua язык. Авторы. Э.Сепир и Б.Уорф. Категория. Объяснительная модель мышления и поведения. Специфика. Основана на предположении, согласно которому процессы восприятия и мышления… …

ГИПОТЕЗА ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ - ГИПОТЕЗА ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ. Гипотеза американских этнолингвистов Э. Сепира и Б. Уорфа об обусловленности сознания человека (его восприятия, мышления и т. д.) структурами языка. Согласно этой гипотезе, языковые навыки и нормы… …

- (от лат. lingua язык) предположение, выдвинутое в работах Э. Сепира и Б. Уорфа, согласно которому процессы восприятия и мыш … Психологический словарь

гипотеза лингвистической относительности - Гипотеза Сепира Уорфа, основанная на признании принципиальной неполноты, ограниченности представления знаний о мире в отдельном языке и предопределенности культуры языком … Словарь лингвистических терминов Т.В. Жеребило

Гипотеза лингвистической относительности - см. Гипотеза Сепира Уорфа … Термины гендерных исследований

Гипотеза лингвистической относительности - См. Гипотеза Сепира Уорфа … Словарь социолингвистических терминов

Гипотеза лингвистической относительности - См.: Гипотеза Сепира Уорфа … Общее языкознание. Социолингвистика: Словарь-справочник

Гипотеза лингвистической относительности - попытка развить ранние представления о том, что мышление индивида определяется структурой языка (Серир, Уорф, 1950). Так, алгоритмы различных умственных операций более или менее удачно могут быть выражены в языковой форме, что, собственно, и… … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

лингвистической относительности гипотеза - (от лат. lingua язык) гипотеза Э. Сепира и Б. Уорфа об обусловленности восприятия и мышления структурами языка. Согласно Л. о. г., языковые навыки и нормы бессознательно (см. бессознательное) определяют образы («картины») мира, присущие носителям … Большая психологическая энциклопедия

ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ ГИПОТЕЗА - ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ ГИПОТЕЗА. См. гипотеза лингвистической относительности … Новый словарь методических терминов и понятий (теория и практика обучения языкам)

Книги

• Язык и миропонимание. Опыт лингвофилософской интерпретации , Постовалова В.И.. В книге представлены работы автора разных лет, посвященные лингвофилософскому осмыслению взаимосвязи языка и миропонимания человека на основе универсальной коммуникативно-диалогической…

Введение

Глава 1. Гипотеза лингвистической относительности

Глава 2. Подтверждения и опровержения гипотезы Сепира-Уорфа

2.1 Начальный этап изучения

2.2 Опровержения гипотезы Сепира-Уорфа

2.3 Новые подтверждения гипотезы Сепира-Уорфа

2.4 Новые опровержения гипотезы Сепира-Уорфа

Заключение

Список литературы

ВВЕДЕНИЕ

Многочисленные вопросы, которые стояли перед человеком в процессе эволюции, связаны с получением, кодировкой, хранением и передачей информации. Сведения, получаемые извне, а затем активно перерабатываемые индивидом в процессе мышления, относятся к разным сторонам его жизнедеятельности, претерпевают изменения с течением времени и, следовательно, нуждаются в постоянной систематизации, кодировке и перекодировке, необходимой для их сохранения и дальнейшей трансформации.

С развитием мышления по мере накапливания информации у человека неизбежно возникало желание эту информацию отобразить в том виде, в котором она может храниться или передаваться от одного члена коллектива другому. Мыслительные процессы абстрагирования требовали создания адекватной системы отражения предметов, которые в данный момент отсутствовали в поле зрения индивидуума. Такой системой стал язык.

Между тем, язык является не только средством, при помощи которого мы получаем большую часть сведений о культуре и познавательных процессах, но, согласно ряду теорий, также и основным фактором, определяющим наши мыслительные процессы. Последнее требует подробного обсуждения.

Широко распространено мнение, что язык – это средство, при помощи которого человек выражает свои ощущения и мысли, и не имеет значения, где человек появился на свет. Однако не менее распространено и обратное положение: мышление человека обусловлено его языком. Ответ на вопрос, какую роль играет то обстоятельство, что человек говорит именно на данном языке, а не на каком-то другом, даёт (среди прочих гипотез) гипотеза лингвистической относительности (гипотеза Сепира-Уорфа).

Гипотеза Сепира-Уорфа – концепция, согласно которой структура языка и системная семантика его единиц коррелируют со структурой мышления и способом познания внешнего мира у того или иного народа. Иными словами, познание внешнего мира зависит от языка, на котором мы говорим. Однако это лишь одно из немногих толкований данной гипотезы.

В своей работе мы рассмотрим различные толкования гипотезы лингвистической относительности в свете теории познания, ряд экспериментов, подтверждающих и опровергающих гипотезу, и попытаемся суммировать те философские положения, которые были сделаны на основе рассматриваемой гипотезы.

Цель работы – рассмотреть гипотезы Сепира-Уорфа о лингвистической относительности в языке. Для достижения цели требуется поставить перед собой следующие задачи:

Рассмотреть возникновение гипотезы Сепира-Уорфа;

Дать понятие лингвистической относительности;

Изучить материалы, подтверждающие гипотезу;

Изучить материалы, опровергающие гипотезу;

Определить значение гипотезы Сепира-Уорфа для развития лингвистики.

Актуальность данной темы определяется тем, что гипотеза Сепира-Уорфа дала толчок для развития как лингвистики, так и многих гуманитарных наук, и дискуссии по ее поводу исчерпаны.

ГЛАВА 1. ГИПОТЕЗА ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ

ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Учение об относительности в лингвистике возникло в конце XIX -начале XX в. в русле релятивизма как общеметодологического принципа и принято считать, что ведёт свое начало от работ основоположников этнолингвистики – антрополога Франца Боаса, его ученика Эдуарда Сепира и ученика последнего Бенджамена Уорфа. В той наиболее радикальной форме, которая вошла в историю лингвистики под названием "гипотезы Сепира-Уорфа", гипотеза лингвистической относительности была приписана Б. Уорфу на основании ряда его утверждений и эффектных примеров, содержавшихся в его статьях. Между тем, свои утверждения Б. Уорф сопровождал рядом оговорок, у Сепира же категорических формулировок не было вообще.

Отметим, что идеи, сопоставимые с принципом лингвистической относительности, разрабатывались в русле неогумбольдтианства. в двух его разветвлениях – европейском (Л. Вейсгербер, И. Трир, X. Глинц, Г. Ипсен) и американском (куда кроме Э. Сепира и Б. Уорфа входили Д. Хаймз и прочие). Схожие идеи высказывались А. Кожибским, К. Айдукевичем, Л. Витгенштейном, Л.В. Щербой и прочими исследователями.

Формирующая роль языка в познавательных процессах признается и в марксистской психологии, изучающей опосредствующее влияние языковых значений на процессы категоризации в мышлении, восприятии, памяти, внимании и т.д., но в гипотезе лингвистической относительности эта роль абсолютизируется, что ведет к неправомерному представлению об "отгороженности" познания, осуществляемого посредством структур языка, от реального мира, к отрыву значений от общественной практики и ошибочному тезису о тождестве языка и мышления.

Отметим также, что идеи неогумбольдтианцев относительно влияния языка на мыслительные и познавательные процессы восходят к работе Вильгельма фон Гумбольдта "О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества", где, в частности, говорится, что "человек преимущественно – да даже и исключительно, поскольку ощущение и действие у него зависят от его представлений, – живёт с предметами так, как их преподносит ему язык".

Важным моментом теории Гумбольдта является и то, что он считает язык "промежуточным миром", который находится между народом и окружающим его объективным миром: "Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг". Человек, по Гумбольдту, оказывается в своем восприятии мира целиком подчиненным языку.

Однако если Гумбольдт считал, что различия в "картине мира", закрепленные в языковой системе, свидетельствуют о большей или меньшей развитости его носителей, то лингвистический релятивизм Ф. Боаса и его учеников строился на идее биологического равенства и, как следствие, равенства языковых и мыслительных способностей.

Исходя из того, что в конкретном языке число грамматических показателей относительно невелико, число слов – велико, однако тоже конечно, число же обозначаемых данным языком явлений бесконечно, Ф. Боас делает вывод, что язык используется для обозначения классов явлений, а не каждого явления в отдельности. При этом классификацию каждый язык осуществляет по-своему; язык сужает универсальное концептуальное пространство, выбирая из него те компоненты, которые в рамках конкретной культуры признаются наиболее существенными.

Классифицирующую функцию имеет как лексика, так и грамматика. В грамматике как наиболее регламентированной и устойчивой части языковой системы закрепляются те значения, которые должны быть выражены обязательно. Так, в квакиютль – языке североамериканских индейцев, который в течение многих лет исследовал Ф. Боас, – в глаголе, наряду с категориями времени и вида, выражается также грамматическая категория эвиденциальности, или засвидетельствованности: глагол снабжается суффиксом, который показывает, являлся ли говорящий свидетелем действия, описываемого данным глаголом, или узнал о нем с чужих слов. Таким образом, в "картине мира" носителей языка квакиютль особая важность придается источнику сообщаемой информации.

Э. Сепир понимал язык как строго организованную систему, все компоненты которой (звуковой состав, грамматика, словарный фонд) связаны жёсткими иерархическими отношениями. Связь между компонентами системы отдельно взятого языка строится по своим внутренним законам, в результате чего спроецировать систему одного языка на систему другого, не исказив при этом содержательных отношений между компонентами, оказывается невозможным. Понимая лингвистическую относительность именно как невозможность установить покомпонентные соответствия между системами разных языков, Сепир ввел термин "несоизмеримость" (incommensurability) языков. Языковые системы отдельных языков не только по-разному фиксируют содержание культурного опыта, но и предоставляют своим носителям не совпадающие пути осмысления действительности и способы ее восприятия.

В статье "Статус лингвистики как науки" Э. Сепир отмечает, что "два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества".

Наиболее радикальные взгляды на "картину мира говорящего" как результат действия языковых механизмов концептуализации высказывались Б. Уорфом. Инструментом концептуализации по Уорфу являются не только выделяемые в тексте формальные единицы (отдельные слова и грамматические показатели) но и избирательность языковых правил, то есть то, как те или иные единицы могут сочетаться между собой, какой класс единиц возможен, а какой не возможен в той или иной грамматической конструкции. На этом основании Уорф предложил различать открытые и скрытые грамматические категории: одно и то же значение может в одном языке выражаться регулярно с помощью фиксированного набора грамматических показателей, то есть быть представленным открытой категорией, а другом языке обнаруживаться лишь косвенно, по наличию тех или иных запретов, и в этом случае можно говорить о скрытой категории.

Б. Уорфа следует считать также родоначальником исследований, посвященных роли языковой метафоры в концептуализации действительности. Именно он показал, что переносное значение слова может влиять на то, как функционирует в речи его исходное значение. Классический пример Уорфа – английское словосочетание empty gasoline drums "пустые цистерны из-под бензина". Уорф обратил внимание на то, что люди недооценивают пожароопасность пустых цистерн, несмотря на то, в них могут содержаться легко воспламеняемые пары бензина. Переносное значение слова empty ("ничего не значащий, не имеющий последствий") приводит к тому, что ситуация с пустыми цистернами "моделируется" в сознании носителей как безопасная. "Было установлено, - пишет Уорф, - что основа языковой системы любого языка (грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума".

По меткому замечанию Дэвида Мацумото относительно исследований лингвистической относительности, многие научные работы "выглядят так, как будто это не одна и та же гипотеза, – на самом деле в них рассматривается несколько различных гипотез Сепира-Уорфа". Дело в том, что как уже было сказано выше, гипотеза лингвистической относительности была приписана Б. Уорфу на основании ряда его утверждений. Вполне естественно, что единой формулировки гипотезы нет, а перед нами, как отметил Д. Мацумото, несколько различных гипотез:

Язык определяет человеческое мышление и процесс познания в целом, а через него – культуру и общественное поведение людей, мировоззрение и целостную картину мира, возникающую в сознании;

Люди, говорящие на разных языках, создают различные картины мира, являясь поэтому носителями различных культур и различных общественных поведений;

Язык не только обусловливает, но и ограничивает познавательные возможности человека;

От различия языков зависит не только разница в содержании мышления, но и различие в логике мышления;

языки воплощают "совокупность речевых моделей", складывающуюся из установленных способов выражения мысли и опыта;

Говорящий на родном языке обладает системой понятий для организации опыта и определённым мировоззрением;

Лингвистическая система в известной мере определяет связанную с ней понятийную систему;

Основа лингвистической системы в значительной степени предопределяет связанное с ней мировоззрение;

Восприятие фактов и "сущность вселенной" – производное от языка, на котором о них сообщается и о них говорят;

Кроме проблемы языкового представления достигнутого знания есть проблема понимания этого знания адресатом.

Отметим также разграничение Дэвидом Мацумото "сильной" и "слабой" версий гипотезы Сепира-Уорфа. Первая включает утверждение, что различия в языке вызывают различия в мышлении. Вторая – что различия в мышлении просто связаны с языком, а не обязательно вызываются им.

В основу гипотезы лингвистической относительности легли предположения Э. Сепира, что а) язык, будучи общественным продуктом, представляет собой такую лингвистическую систему, в которой мы воспитываемся и мыслим с детства; и б) в зависимости от условий жизни, от общественной и культурной среды различные группы могут иметь разные языковые системы.

Мы не можем полностью осознать действительность, не прибегая к помощи языка, причем язык является не только побочным средством разрешения некоторых частных проблем общения и мышления, но наш "мир" строится нами бессознательно на основе языковых норм. Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе, те или другие явления в зависимости от языковых навыков и норм своего общества.

Речь здесь идет об активной роли языка в процессе познания, о его эвристической функции, о его влиянии на восприятие действительности и, следовательно, на наш опыт: общественно сформировавшийся язык в свою очередь влияет на способ понимания действительности обществом. Поэтому для Сепира язык представляет собой символическую систему, которая не просто относится к опыту, полученному в значительной степени независимо от этой системы, а некоторым образом определяет наш опыт. Значения не столько обнаруживаются в опыте, сколько навязываются ему, в силу тиранического влияния, оказываемого языковой формой на нашу ориентацию в мире.

По Б. Уорфу, язык – это система взаимосвязанных категорий, которая, с одной стороны, отражает, с другой – фиксирует определенный взгляд на мир. На уровне лексики каждый язык кодирует некоторые области опыта более детально, чем другие.

Гипотеза Уорфа об отношении между культурой и познавательными процессами содержит фактически два утверждения, которые стоит рассмотреть отдельно. Первое: группы людей, говорящие на разных языках, по-разному воспринимают и постигают мир (собственно лингвистическая относительность).

Второе утверждение выходит за пределы простого предположения о том, что в познавательных процессах существуют различия, связанные с языковыми различиями. Утверждается, что причиной этих различий является язык. Эта доктрина лингвистического детерминизма, по существу, означает, что существует односторонняя причинная связь между языком и познавательными процессами.

ГЛАВА 2. ПОДТВЕРЖДЕНИЯ И ОПРОВЕРЖЕНИЯ

ГИПОТЕЗЫ СЕПИРА-УОРФА

2.1 Начальный этап изучения

В одном из самых первых исследований, посвященных языку, проведенном учеными-лингвистами Кэролом и Касагранде, сравнивали, с точки зрения подхода к вещам, людей, говорящих на языке навахо и на английском. Они изучали связь между системой классификации форм в языке навахо и тем, какое внимание обращают дети на форму объектов, стараясь их классифицировать. Так же как и японский язык, о котором мы говорили выше, язык навахо имеет интересную грамматическую особенность, состоящую в том, что определенные глаголы, означающие обращение с предметами (например, «подбирать», «бросать»), преобразуются в разные лингвистические формы в зависимости от того, с какого типа предметами обращаются. Всего существует 11 таких лингвистических форм для предметов различных очертаний и свойств: округлых сферических предметов, тонких округлых предметов, длинных гибких вещей.

Обратив внимание на то, насколько в языке навахо эта лингвистическая система сложнее, чем в английском, Касагранде и Кэрол предположили, что такие лингвистические особенности могут оказывать влияние на когнитивные процессы. В своем эксперименте они сравнивали, как часто дети, основным языком которых был навахо или английский, использовали при классификации объектов их форму, внешний вид или тип материала. Дети, основным языком которых был язык навахо, значительно чаще, чем англоязычные дети, классифицировали предметы согласно их форме. Также это исследование позволило Кэролу и Касагранде сообщить, что дети из англоговорящих афро-американских семей с низким доходом выполняли задачу очень похоже на то, как это делали дети из семей американцев европейского происхождения. Это открытие в особенности важно, потому что дети из бедных афро-американских семей, в отличие от детей евроамериканцев, не были хорошо знакомы с кубиками или с играми на подбор и составление форм.

Результаты этих экспериментов, вместе с наблюдениями, касающимися связи между культурой и лексикой языка или культурой и прагматикой языка, о которых мы рассказывали выше, дали первое подтверждение идее о том, что язык, на котором мы говорим, влияет на то, какие мысли приходят нам в голову. Язык, таким образом, может играть роль посредника, помогая определить способы понимания детьми некоторых сторон окружающего их мира. По-видимому, язык является одним из факторов, влияющих на то, как мы думаем.

Еще одна подборка научных исследований, проверяющих достоверность гипотезы Сепира-Уорфа, – это работы в сфере изучения восприятия цвета. Одно из первых заявлений на эту тему было сделано Глисоном: «Непрерывная шкала цветовых оттенков, существующая в природе, в языке представлена серией дискретных категорий... Ни собственно в свойствах спектра, ни в свойствах его восприятия человеком нет ничего, что бы вынуждало разделять его таким способом. Этот специфический метод разделения является частью структуры английского языка».

Исследования, посвященные языку и восприятию цвета, как правило, обращались к тому, как цвета разбиваются по категориям и как они называются в различных языках. Например, Браун и Леннеберг обнаружили положительную взаимосвязь между легкостью языкового кодирования цвета и точностью запоминания этого цвета в задаче на запоминание. В этом эксперименте легкость кодирования определялась по тому, как легко люди, говорящие на английском, соглашались относительно названия данного цвета, насколько длинным было это название и как много времени им требовалось, чтобы подобрать название. Результаты этого исследования дают некоторую поддержку гипотезе Сепира-Уорфа.

2.2 Опровержения гипотезы Сепира-Уорфа

Несмотря на положительные результаты исследования, упомянутого выше, другие ранние работы, связанные с восприятием цветов, в действительности ставят под сомнение достоверность гипотезы Сепира-Уорфа.

Например, Берлин и Кэй исследовали 78 языков и обнаружили, что существует 11 базовых названий цветов, формирующих универсальную иерархию. Некоторые языки, такие как английский и немецкий, используют все 11 названий, другие, такие как язык дани (Новая Гвинея), используют всего лишь два. Более того, ученые отмечают эволюционный порядок, согласно которому языки кодируют эти универсальные категории. Например, если в языке имеется три названия цветов, эти три названия будут описывать черный, белый и красный цвета. Эта иерархия названий цветов в человеческих языках выглядит следующим образом.

1. Все языки содержат слова для черного и белого.

2. Если в языке есть три названия цветов, то этот язык содержит также слово, обозначающее красный цвет.

3. Если в языке всего четыре названия цветов, в нем есть также слово либо для зеленого, либо для желтого цвета (но не для обоих этих цветов одновременно).

4. Если в языке пять названий цветов, он содержит слова и для зеленого, и для желтого цвета.

5. Если в языке шесть названий цветов, в нем есть также слово для синего.

6. Если в языке семь названий цветов, в нем есть также слово для коричневого.

7. Если язык содержит восемь или более названий цветов, в нем также есть слова для пурпурного, розового, оранжевого, серого или некоторые из этих слов.

Чтобы проверить, насколько верны заявления, подобные утверждению Глисона, Берлин и Кэй предприняли исследование разбивки цветов по названиям в 20 языках. Они просили иностранных студентов, обучающихся в университетах Соединенных Штатов, составить список «основных» названий цветов в их родных языках. Затем исследователи предлагали этим испытуемым выбрать наиболее типичный или наилучший образец какого-либо основного цвета.

Берлин и Кэй обнаружили, что в любом языке существует ограниченное число основных названий цветов. Кроме того, они заметили, что кусочки стекла, избранные в качестве наилучших образцов этих основных цветов, обычно попадают в цветовые группы, которые ученые назвали фокальными точками (focal points). Если в языке было «основное» название для сине-голубых цветов, лучшим образцом этого цвета для людей, говорящих на всех таких языках, оказывался один и тот же «фокальный синий». Эти открытия говорят о том, что люди различных культур воспринимают цвета очень похоже, несмотря на радикальные отличия в их языках. Многие стали сомневаться в правильности гипотезы Сепира-Уорфа, так как она, по-видимому, неприменима к области восприятия цветов.

Если в языке есть «основное» название для сине-голубых цветов, лучшим образцом этого цвета для людей, говорящих на всех таких языках, оказывается один и тот же «фокальный синий». Таким образом, очевидно, что люди различных культур воспринимают цвета очень похоже, несмотря на радикальные отличия в их языках.

Данные результаты были впоследствии подтверждены серией экспериментов, поставленных Рош. В своих экспериментах Рош пыталась проверить, насколько универсальны для всех культур эти фокальные точки. Она сравнила два языка, заметно различающиеся между собой по количеству основных названий цветов:

английский с его множеством слов для разных цветов, и дани, язык, где есть только два названия цветов.

Дани - язык, на котором говорит племя культуры каменного века, живущее в горах одного из островов Новой Гвинеи. Одно из обнаруженных в этом языке названий цветов, мили, относилось как к «темным», так и к «холодным» цветам (например, черный, зеленый, синий), другое название, мола, обозначало одновременно «светлые» и «теплые» цвета (например, белый, красный, желтый). Рош исследовала также взаимосвязь между языком и памятью. Если позиция Сепира-Уорфа правильна, рассуждала она, тогда вследствие бедности цветовой лексики в языке дани способность различать и запоминать цвета у людей, говорящих на этом языке, должна быть меньше.

Выяснилось, что, согласно данным, которые приводят Хейдер и Оливер, люди, говорящие на языке дани, путаются в цветовых категориях не более, чем люди, говорящие на английском. Задачи на запоминание те, кто говорит на дани, также выполняли не хуже тех, кто говорит на английском.

Однако суждения о достоверности гипотезы Сепира-Уорфа на базе исследований, касающихся восприятия цветов, должны учитывать тот факт, что способы восприятия нами цветов в значительной степени предопределены нашей биологической структурой, в особенности биологическим строением нашей зрительной системы. Эта система одинакова у людей всех культур. Де Валуа и его коллеги исследовали вид обезьян с похожей на человеческую зрительной системой. Они утверждают, что у нас есть клетки, которые стимулируются только двумя цветами (например, красный + зеленый или синий + желтый), и что в каждый конкретный момент эти клетки могут стимулироваться только одним цветом из пары. Например, клетки для «красного + зеленого» могут реагировать либо на красный, либо на зеленый, но не на оба цвета одновременно. Это достаточно интересно, поскольку многие люди отмечают, что хотя смешать красный и зеленый цвета вполне возможно, человек не может воспринимать это сочетание так же, как мы воспринимаем смесь синего и зеленого в качестве бирюзового или красного и синего в качестве бордового. Поэтому «красно-зеленый» невозможен, как с позиции восприятия, так и с позиции семантики.

Все это убеждает нас в том, что наше биологическое строение играет очень важную роль в нашем восприятии цвета и может закладывать универсальную основу в характер этого восприятия, независимо от лингвистических различий в названиях цветов. В таком случае было бы странно обнаружить различия в восприятии цветов, основанные на языке. Таким образом, мы не можем отвергнуть гипотезу Сепира-Уорфа только потому, что язык, по-видимому, оказывает мало влияния на то, как мы воспринимаем цвета. В самом деле, если мы обратим внимание на другие сферы человеческого поведения, мы найдем там серьезные доказательства, подтверждающие гипотезу Сепира-Уорфа.

2.3 Новые подтверждения гипотезы Сепира-Уорфа

Со времени появления первых научных работ, поддерживающих, а потом и оспаривающих гипотезу Сепира-Уорфа, было проведено много других исследований, и часть из них подтверждает правоту этой гипотезы.

Одна из сфер человеческого поведения, которая кажется уязвимой для действия «уорфианских» эффектов – это понимание причинности, т. е. как мы объясняем причины того, что все происходит так, а не иначе.

Ниекава-Ховард рассматривает связь между японской грамматикой и восприятием японцами причин происходящих событий. В японском языке традиционно существует одна интересная пассивная глагольная форма, которая включает в себя следующее значение: поскольку субъект предложения «был вынужден» предпринять действие, выраженное основным глаголом, он не несет ответственности за само действие и за его результаты. Конечно же, мы можем передать эту информацию и на английском, но для этого нам придется использовать гору дополнительных слов и словосочетаний. Японский глагол в пассивной форме передает это значение в завуалированном виде. Ниекава-Ховард замечает, что люди, родным языком которых является японский и которые часто встречаются с этой пассивной формой, более, чем люди, говорящие на английском, склонны возлагать ответственность на других, даже если результаты действия положительны.

Другое свидетельство, подтверждающее гипотезу Сепира-Уорфа, дает Блум, который сообщает, что люди, говорящие на китайском языке, менее, чем те, кто говорит на английском, склонны давать гипотетические толкования гипотетическим историям. Он интерпретирует эти результаты как сильное доказательство в пользу того, что структура языка служит посредническим звеном для когнитивных процессов, потому что китайский и английский языки отличаются в том, как они передают гипотетический смысл.

В английском используется сослагательное наклонение (If I were you, «если бы я был на твоем месте», буквально «если бы я был тобой»). В китайском языке нет сослагательного наклонения в смысле требований обязательного изменения формы глагола (грамматический китайский эквивалент фразы «если бы я был на твоем месте» в буквальном переводе выглядит приблизительно так: «будет, если я – это ты».

Еще один голос в поддержку гипотезы Сепира- Уорфа, сделанное другими учеными открытие, что по крайней мере некоторые различия в познавательных способностях основаны на различиях в структуре языка. Они сравнивали, как протекают мыслительные процессы у людей, говорящих на английском и на языке тарахумара, – языке коренных жителей полуострова Юкатан в Мексике, в котором нет различия между понятиями «синий» и «зеленый».

Исследователи давали участникам эксперимента две нелингвистические задачи, и обе они включали выбор из кусочков цветного стекла того, который «больше всех отличается» по цвету от других кусочков. Оказалось, что участники лучше разделяли цвета, когда они могли воспользоваться стратегией их наименования, и это ясно демонстрирует нам, что лингвистические различия могут влиять на выполнение нелингвистических задач.

Еще несколько работ предоставляют убедительные доказательства в поддержку лингвистической относительности. Например, Люси, сравнивая американский английский с языком племени юкатанских майя, живущего на юго-востоке Мексики, выделяет отличительные схемы мышления, связанные с различиями в этих двух языках. Хусэйн показывает, как уникальные особенности китайского языка влияют на легкость обработки информации. Гарро, сравнивая американский английский и мексиканский испанский, демонстрирует влияние языка на цветовую память. Сайта и Бэйкер в своем исследовании воздействия языка на качество и порядок воспроизводства фигур в виде наглядных изображений, также делают вывод в пользу гипотезы Сепира-Уорфа. Лин и Шваненфлюгел, сравнивая английский в Америке и китайский на Тайване, демонстрируют связь структуры языка со структурой знания категорий у людей, говорящих на английском и китайском языках. Все вместе эти работы обеспечивают существенную поддержку гипотезе Сепира-Уорфа.

2.4 Новые опровержения гипотезы Сепира-Уорфа

Несмотря на убедительные доказательства в пользу гипотезы Сепира -Уорфа, обзор которых мы только что привели, некоторые работы все еще приводят к результатам, не подтверждающим теорию лингвистической относительности. Лиу, например, оспаривает интерпретацию Блумом его данных. Лиу сообщает о результатах пяти экспериментов, поставленных с целью повторить эксперимент Блума, используя китайские и английские версии тех же историй, что использовал Блум, и приходит к заключению, что склонность к гипотетическим толкованиям, вероятно, не связана с использованием сослагательного наклонения в языке. Лиу также не удалось повторить эксцеримент Блума.

Такано выносит на обсуждение как концептуальные, так и методологические проблемы, связанные с экспериментами Блума, утверждая, что положительные результаты, полученные Блумом, могут быть продуктом методологических упущений. Для исследования природы этих упущений Такано провел три эксперимента и пришел к выводу, что причиной различий, о которых докладывал Блум, могла быть разница в уровне математической подготовки, а не лингвистические различия. Имеются также и другие исследования, проведенные через несколько десятилетий после выдвижения гипотезы, оспаривающие ее достоверность. Хотя мое знакомство с этой литературой показывает, что такие работы по количеству и качеству сильно уступают тем исследованиям, чьи результаты подтверждают гипотезу Сепира - Уорфа, тем не менее они поднимают важные и интересные вопросы, касающиеся лингвистической относительности и применимости этой теории в различных культурах. Так что спор вокруг гипотезы Сепира-Уорфа в научной литературе продолжается, и, несомненно, не последнюю роль здесь играет важность ее возможных следствий и ответвлений. В отсутствие твердых доказательств, подтверждающих или опровергающих эту гипотезу, некоторые ученые в последнее время выдвинули несколько альтернативных моделей взаимосвязи между языком и мышлением.

Возможно, наилучший способ извлечь смысл из этой области исследований - это обратиться к анализу базовой гипотезы Сепира-Уорфа, опубликованному уже достаточно давно. Многие научные работы, посвященные проверке гипотезы Сепира- Уорфа, выглядят так, как будто это не одна и та же гипотеза, - на самом деле в них рассматривается несколько различных гипотез Сепира-Уорфа.

В 1960 году Джошуа Фишман опубликовал всеобъемлющую классификацию наиболее важных способов обсуждения данной гипотезы. В его описании эти различные подходы упорядочены по возрастанию сложности. Уровень сложности, к которому может быть отнесена конкретная версия гипотезы, определяют два фактора. Первый фактор – какой именно аспект языка находится в поле интереса исследователей, например лексика или грамматика. Второй фактор – какие виды когнитивной деятельности носителей языка изучаются, например, темы, связанные с культурой или нелингвистические вопросы, такие как выполнение задачи на принятие решений. Из четырех уровней самый простой – уровень 1, самый сложный– уровень 4. Уровни 3 и 4 в действительности ближе всего к оригинальным идеям Сепира и Уорфа, которые касались грамматики и синтаксиса языка, а не его лексики.

Рассматривая литературу, посвященную гипотезе Сепира-Уорфа, крайне важно все время обращать внимание на то, на каком именно уровне проверяется гипотеза. Эксперимент по изучению классификации объектов людьми, говорящими на языке навахо и на английском, – одно из немногих исследований гипотезы Сепира- Уорфа, проведенных на уровнях 3 и 4 схемы Фишмана.

В противоположность ему значительная доля исследований сравнивает лексические различия в языке либо с лингвистическим (уровень 1 Фишмана), либо с нелингвистическим поведением (уровень 2 Фишмана). Большинство из этих работ попадают на уровень 2, сравнивая лексику языков и нелингвистическое поведение. Когда такие сравнения показывают различия в поведении, делается вывод, что причиной этих различий является язык. Например, если мы опишем в категориях Фишмана эксперимент, касающийся памяти на цвета, характеристика языка будет здесь относиться к лексическим/семантическим (кодирование цветов), а память следует отнести к нелингвистическим видам когнитивной деятельности.

Если смотреть с точки зрения классификации Фишмана, наиболее изученной оказывается область лексических различий между языками, которая дает только частичную и самую слабую поддержку гипотезе лингвистической относительности. Такие результаты имеют смысл, поскольку лексика, по-видимому, лишь минимально связана с мыслительными процессами, что может отвечать за некоторую долю скептицизма по отношению к гипотезе Сепира-Уорфа. Однако менее изученная область синтаксических и грамматических различий между языками представляет нам убедительные доказательства, подтверждающие мнение, что язык влияет на способы познания мира.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Сегодня учёные сосредоточены не на том, чтобы доказывать или разоблачать гипотезу Сепира-Уорфа. Вместо этого они исследуют отношения между мышлением, языком и культурой и описывают конкретные механизмы взаимовлияния. Более того, параллели между языком и мышлением, установленные в последние десятилетия, производят впечатление даже на специалистов.

Споры и дискуссии по поводу гипотезы Сепира-Уорфа оказались чрезвычайно плодотворны для развития не только лингвистики, но и многих гуманитарных наук. Тем не менее мы не можем до сих пор точно сказать, истинна ли эта гипотеза или ложна. Гипотеза Сепира-Уорфа провисает в своей второй части. Мы не очень понимаем, что такое мышление и сознание, что значит «влиять на них». Часть дискуссий связана с попытками как-то переформулировать гипотезу, сделать её более проверяемой. Но, как правило, другие формулировки делали её менее глобальной и, как следствие, снижали интерес к проблеме. По-видимому, одним из очень интересных способов отказа от гипотезы Сепира-Уорфа в лингвистике стало использование термина «языковая картина мира». Таким образом, лингвисты отказываются рассуждать о малопонятных материях «мышление» и «познание», а вводят некое красивое, собственно лингвистическое понятие «языковая картина мира» и с увлечением описывают её различные фрагменты. Понятно, что, например, наша, русская, картина мира и картина мира пираха сильно различаются: например, какие представления сложились в отношениях, связанных с семьёй, цветом, и тому подобное. Но, во-первых, единой и цельной языковой картины мира не существует, фрагменты одного и того же языка могут противоречить друг другу. Скажем, в русской картине мира небо интерпретировалось как высокий свод (отсюда и сложное слово небосвод), по которому солнце всходит и за который оно заходит. На плоскую природу неба указывает и выбор предлога по во фразе «По небу плывут облака». Однако интерпретация неба как пространства тоже возможна, и тогда слово сочетается уже с предлогом в. Вспомним хотя бы фразу из песни Юрия Шевчука: «Осень. В небе жгут корабли».

Во-вторых, не определён статус понятия «языковая картина мира». Оно вроде бы находится в компетенции лингвистики и отчасти защищает лингвистов от критики других учёных. Более или менее очевидно, что язык влияет на картину мира, но что такое сама эта картина, как она связана с мышлением и познанием- свершенно неясно. Так что введение нового термина, защищая лингвистов и позволяя им заниматься своим делом, одновременно снижает значимость исследований.

Есть ещё один очень важный и, может быть, самый актуальный способ переформулирования гипотезы Сепира-Уорфа. Сегодня язык пытаются связать с когнитивными способностями человека. Слово «когнитивный» - необычайно модное - открывает в наше время все двери. Но, к сожалению, не становится от этого более понятным. Ведь, по сути, «когнитивный» означает «связанный с мышлением».

Таким образом, можно признать, что за 80 лет существования гипотезы именно не очень строгая формулировка позволила ей стать сверхпродуктивной исследовательской и методологической рамкой.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Абдрахманова, О. Р. Языковая картина мира во фразеологизмах арготирующих французов // Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах:: Тез. Междунар. науч.-практ. конф. Челябинск, 7-9 дек. 2001 г. / Под ред. Е.Н. Азначеевой; Челяб. гос. ун-т. Челябинск, 2001

2. Айдукевич К. Язык и смысл [Электронный ресурс].

3. Боас Ф. Ум первобытного человека. - М. - Л., 1926

4. Гадамер, Х.-Г. Язык как опыт мира

5. Глазунова, О. И. Логика метафорических преобразований. [Электронный ресурс

6. Горский, Д. П. Роль языка в познании. // В сб.: Мышление и язык. - М.: Политиздат, 1957

7. Гумбольдт, В. фон О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию. - М., 2001

8. Даниленко, В. П. Диахронический аспект гипотезы Сепира-Уорфа // Персональный сайт профессора Валерия Петровича Даниленко

9. Звегинцев, В. А. Очерки по общему языкознанию. - М., 2009

10. Козлова, Л. А. Социокультурная модель общества и грамматический строй языка [Электронный ресурс].

11. Кронгауз М. Критика языка [Электронный ресурс].

12. Куайн У.В.О. Онтологическая относительность [Электронный ресурс].

13. Лебедев, М. В. Стабильность языкового значения [Электронный ресурс].

14. Мацумото, Д. Культура и язык // Политическая психология [Электронный ресурс]. –

15. Сепир, Э. Статус лингвистики как науки // Сепир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. - М., 1993

16. Синельникова, Л. Н. Современный научный дискурс (рассуждения с пристрастием)

17. Токаева, Е. Моделирование языков в ролевой игре [Электронный ресурс].

18. Уорф, Б. Л. Наука и языкознание. О двух ошибочных воззрениях на речь и мышление, характеризующих систему естественной логики, и о том, как слова и обычаи влияют на мышление [Электронный ресурс].

Гипотезе лингвистической относительности Сепира -Уорфа . Понятие «языковая картина мира» ...