Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Поэтическая деятельность Фета проходит в то время, когда литературе вменяли в обязанность непосредственное вмешательство в повседневную жизнь и ждали от нее разрешения сложных социальных проблем. У Фета человек погружен в природу, но не в историю. Его не занимает жизнь с ее обыденными заботами, бедами, нуждами, общественными битвами, победами и поражениями в них. За отказ писать об исторически злободневных событиях и выражать при этом свою общественную позицию на Фета ополчилось молодое поколение, питавшееся статьями Чернышевского, Добролюбова, Писарева, поэзией Некрасова и сатирой поэтов «Искры».

При этом нетерпеливые демократы-разночинцы нередко грубо и вульгарно представляли себе отношения между литературой и жизнью. А это часто приводило к тому, что бездарные писатели, эксплуатируя современную тему, поднимались на щит, тогда как талантливые художники подвергались незаслуженным нападкам из-за отсутствия якобы в их творчестве живого общественного содержания. Так или иначе от литературы требовали гражданского участия или, как тогда говорили, «направления». Кумиром тогдашней молодежи, властителем ее дум был Некрасов. Он по праву считался заступником народа. Фет был постоянным примером другого рода.

Конечно, далеко не все современники держались той точки зрения, что поэзия Фета совершенно чужда жизни и «оторвана» от действительности. Лирику Фета ценили и наслаждались ею Тургенев и Л. Толстой, Тютчев и Достоевский, Некрасов и Салтыков-Щедрин и многие другие писатели, отдавая себе ясный отчет в ее огромном значении именно для действительной жизни. Они понимали, что Фет сказал новое слово в русской поэзии и в поэзии вообще, явившись со своей оригинальной эстетической и жизненной системой ценностей. Нет сомнения, что Фет раздвинул границы поэзии и благодаря этому встал в ряд с Державиным и Жуковским, Пушкиным и Баратынским, Лермонтовым и Тютчевым. «Оторвавшийся», по мнению молодого поколения, от реальной жизни поэт избрал предметом своей лирики именно действительность в ее сгущенных до мгновения и предельно наполненных проявлениях. Он передал эти жизненные мгновения как явления Красоты, как непосредственные озарения идеала прекрасного.

Фет не видел ни в тогдашнем обществе, ни в устройстве земного мира идеала Красоты и совершенства. По мысли Фета, мир устроен так, что «соловьи клюют бабочек». Но это не значит, что красоты и идеала совсем нет. Напротив, поэт был уверен и убежден в их безграничности, беспредельности и вечности.

Объясняя свое понимание искусства, Фет писал: «Мир во всех своих частях равно прекрасен. Красота разлита по всему мирозданию и, как все дары природы, влияет даже на тех, которые ее не сознают...» Кто же может найти красоту, чтобы ее запечатлеть? Только поэт, только художник. Тут Фет был согласен с Л. Толстым, который писал: «Я художник, и вся моя жизнь проходит в том, чтобы искать красоту». Именно в этом смысле поэт говорил, что художник - «раб своего искусства».

Хотя жизнь рождает красоту каждую минуту, но потом она (красота) ускользает, исчезает. Красота и гармония появляются лишь на мгновение, и это мгновение надо ловить. Фет в духе Гёте говорит: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!» Остановить мгновение под силу только поэту, наделенному даром могущественного слова.

Стало быть, цель поэта, цель поэзии, цель искусства состоит в том, чтобы найти в действительности, в реальной жизни прекрасное мгновение, «остановить» его мысленно и чувственно, закрепить в своей душе и затем запечатлеть в слове, в искусстве, дав ему вечную жизнь. Ради чего? Ради того, чтобы украсить или приукрасить жизнь? налюбоваться своим словом или своим поэтическим даром? погрузиться в чистые сферы эстетики? Вовсе нет. «...Спрашивается,- задавал вопрос Фет,- какую же пользу, кроме общей со всеми другими организмами, извлекает человек из области красоты? Целый мир искусств свидетельствует о том, что человек, помимо всякой вещественной пользы, ищет в красоте на свою потребу чего-то другого».

Фет имел в виду не одни только духовные потребности и запросы, но и нечто большее. Он сказал о своих заветных думах и желаниях в стихотворении -«Одним толчком согнать ладью живую...» (1887).

Из этого стихотворения видно, что Фет, якобы бегущий от людского общества с его суетой, корыстью, злобой, якобы презирающий реальную обыкновенную жизнь, стремится добыть красоту, воплотить ее в образном слове и передать ее в блеске совершенной художественной формы. Та жизнь, в которую погружены его современники,- «тоскливый сон», в котором не ощутимы ни ее трепет, ни ее «вздох», ни ее дыхание. Никакая другая жизнь неведома еле бьющимся «бестрепетным сердцам». И Фет хочет, чтобы люди могли «подняться в жизнь иную», жизнь гармоничную, прекрасную, идеальную, наполненную и насыщенную содержанием. В ту лучшую земную жизнь, которой она может быть и весть о которой несет «ветр с цветущих берегов». Об этой жизни мечталось многим поколениям, и такая мечта составляла «сладость тайных мук». Она еще «чужая», но благодаря слову поэта, способному «усилить бой бестрепетных сердец», может стать «своей» и «родной».

Фет употребляет в этой декларации высокие и суровые слова. Его строка «Усилить бой бестрепетных сердец» явно напоминает пушкинскую поэтическую формулу «Глаголом жги сердца людей!». Идея Фета и состояла в том, чтобы запечатлеть в слове чувственно-прекрасный лик гармонического мира, расшевелить равнодушные сердца явлением красоты, возбудить к ней порыв и таким путем повести род людской в царство идеала. Вот в чем для Фета заключается миссия поэта, его избранность и его награда - «его и признак и венец!». Призвание искусства состоит в пересоздании, в преображении мира посредством явления Красоты.

Это означает, что лирика Фета обладает бесспорным общественным содержанием и что поэт ставит перед собой грандиозные творческие задачи всемирного значения, «лирическая дерзость» решения которых под стать Шекспиру и Гёте, Пушкину и Тютчеву. Отринув социально-враждебный мир, ту самую ненавистную социальность, которая изуродовала его судьбу, поэт ищет красоту везде - в высших и чистых сферах духовных проявлений людей, в природе, в любви, в «вечных» чувствах и переживаниях.

Помимо того что красота вездесуща и мгновенна, она является первоосновой жизни, мироздания, бытия, силой, свойственной самой жизни, самому бытию. У Фета красота - понятие не эстетическое, а бытийное. Красота - такое качество бытия, которое обладает творческой мощью и способно преображать самое это бытие, жизнь, мироздание, человека: смертного она делает бессмертным, временное она превращает в вечное, земному дает достоинство божественного. Красота способна породить:

Целый мир от красоты,
От велика и до мала...

Фет передает красоте функции Бога. В его представлении Бог, поэт, любовь, природа, искусство - разные проявления одной и той же творческой силы красоты. Именно красота сообщает свою созидательную способность Богу и поэту, которые выступают ее порождениями и помощниками в преображающем мир акте.

Наперекор безобразию общественной жизни Фет создает утопию мира как красоты и упорно ее держится. На этой почве возникает общность Фета с Достоевским, сказавшим вещие слова о том, что красота спасет мир, а мир спасется красотой. Их надо понимать в том смысле, что стремление к красоте, приобщение к ней - вызов бытующему несовершенству, а сама красота - любовная сила, способная поднять человека ввысь и преобразить его. Красота, в которой заключена подлинная жизнь, уносит душу в область «высочайшего блаженства»:

Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю...

Это стремление возникает в душе поэта всякий раз, когда он встревожен поэзией, музыкой, пластикой. В стихотворении «Певице» звуки завораживают, уносят от бренной земли в заповедную «звенящую даль».

В лирике Фет обращен к изначальной гармонии и красоте, единству с мировым целым. «Жизнь,- писал он,- есть гармоническое слияние противоположностей и постоянной между ними борьбы: добрый злодей, гениальный безумец, тающий лед». Фетовская «звенящая даль», «жизнь иная» расположены по сию сторону бытия. Предназначение художника и состоит в том, чтобы увидеть их в самых простых, обычных явлениях и воспроизвести.

23 ноября 1820 года в селе Новоселки, расположенном близ Мценска, в семье Каролины Шарлотты Фет и Афанасия Неофитовича Шеншина родился великий русский поэт Афанасий Афанасьевич Фет. Родители его обвенчались без православного обряда за границей (мать поэта была лютеранкой), из-за чего брак, узаконенный в Германии, в России был признан недействительным.

Лишение дворянского титула

Позже, когда было совершено венчание по православному обряду, Афанасий Афанасьевич уже проживал под фамилией матери - Фет, считаясь ее внебрачным ребенком. Мальчик оказался лишенным, кроме отцовской фамилии, и дворянского титула, российского гражданства и прав на наследство. Для юноши на долгие годы важнейшей жизненной целью стало вернуть себе фамилию Шеншин и все связанные с ней права. Лишь под старость лет он смог добиться этого, возвратив себе потомственное дворянство.

Обучение

Будущий поэт в 1838 году поступил в пансион профессора Погодина в Москве, а в августе этого же года был зачислен на словесное отделение в Московский университет. В семье своего однокурсника и друга он прожил студенческие годы. Дружба молодых людей способствовала формированию у них общих идеалов и взглядов на искусство.

Первые пробы пера

Афанасий Афанасьевич начинает сочинять стихи, и в 1840 году в свет выходит изданный за собственный счет поэтический сборник под названием "Лирический Пантеон". В этих стихотворениях отчетливо слышались отзвуки поэтического творчества Евгения Баратынского, и С 1842 года Афанасий Афанасьевич постоянно печатается в журнале "Отечественные записки". Виссарион Григорьевич Белинский уже в 1843 году пишет, что из всех живущих в Москве поэтов Фет "всех даровитее", а стихи этого автора ставит наравне с произведениями Михаила Юрьевича Лермонтова.

Необходимость военной карьеры

Фет стремился к литературной деятельности всей душой, однако неустойчивость материального и социального положения вынуждают поэта изменить свою судьбу. Афанасий Афанасьевич в 1845 году поступает унтер-офицером в один из полков, находящихся в Херсонской губернии, для того, чтобы иметь возможность получить потомственное дворянство (право на которое давал старший офицерский чин). Оторванный от литературной среды и столичной жизни он почти прекращает печататься, еще и потому, что вследствие падения спроса на поэзию журналы не проявляют интереса к его стихам.

Трагическое событие в личной жизни Фета

В херсонские годы случилось предопределившее личную жизнь поэта трагическое событие: при пожаре погибла его возлюбленная - Мария Лазич, девушка-бесприданница, на которой он не решился жениться из-за своей бедности. После отказа Фета с ней случилось странное происшествие: от свечи на Марии загорелось платье, она побежала в сад, но не справилась с тушением одежды и задохнулась в дыму. В этом можно было заподозрить попытку девушки покончить с собой, и в стихах Фета еще долго будут звучать отголоски этой трагедии (например, стихотворение "Когда читала ты мучительные строчки...", 1887 год).

Поступление в Лейб-гвардии Уланский полк

В 1853 году происходит крутой поворот в судьбе поэта: ему удалось поступить в гвардию, в расквартированный возле Петербурга Лейб-гвардии Уланский полк. Теперь Афанасий Афанасьевич получает возможность посещать столицу, возобновляет свою литературную деятельность, начинает регулярно печатать стихи в "Современнике", "Русском вестнике", "Отечественных записках", "Библиотеке для чтения". Он сближается с Иваном Тургеневым, Николаем Некрасовым, Василием Боткиным, Александром Дружининым - редакторами "Современника". Имя Фета, к тому времени уже полузабытое, снова появляется в обзорах, статьях, хронике журнала, а с 1854 года печатаются и его стихи. Иван Сергеевич Тургенев стал наставником поэта и даже подготовил новое издание его произведений в 1856 году.

Судьба поэта в 1856-1877 годах

На службе Фету не везло: каждый раз ужесточались правила получения потомственного дворянства. В 1856 году он оставил военную карьеру, так и не добившись своей главной цели. В Париже в 1857 году Афанасий Афанасьевич женился на дочери богатого купца, Марии Петровне Боткиной, и обзавелся поместьем в Мценском уезде. В то время он почти не писал стихов. Являясь сторонником консервативных взглядов, Фет резко отрицательно воспринял отмену в России крепостного права и, начиная с 1862 года, стал регулярно публиковать очерки в "Русском вестнике", обличавшие с позиции помещика-землевладельца пореформенные порядки. В 1867-1877 годах он исполнял должность мирового судьи. В 1873 году наконец-то Афанасий Афанасьевич получает потомственное дворянство.

Судьба Фета в 1880-е годы

В литературу поэт возвращается лишь в 1880-х годах, переехав в Москву и разбогатев. В 1881 году была осуществлена его давняя мечта - вышел созданный им перевод его любимого философа, "Мир как воля и представление". В 1883 году публикуется перевод всех сочинений поэта Горация, начатый Фетом еще в студенческие годы. К периоду с 1883 по 1991 годы относится выход в свет четырех выпусков поэтического сборника "Вечерние огни".

Лирика Фета: общая характеристика

Поэзия Афанасия Афанасьевича, по своим истокам романтическая, является как бы связующим звеном между творчеством Василия Жуковского и Александра Блока. Поздние стихотворения поэта тяготели к тютчевской традиции. Основные лирики Фета - любовная и пейзажная.

В 1950-1960-е годы, во время становления Афанасия Афанасьевича как поэта, в литературной среде почти полновластно господствовал Некрасов и его сторонники - апологеты воспевающей общественные, гражданские идеалы поэзии. Поэтому Афанасий Афанасьевич со своим творчеством, можно сказать, выступил несколько несвоевременно. Особенности лирики Фета не позволяли ему примкнуть к Некрасову и его группе. Ведь, по мнению представителей гражданской поэзии, стихи должны быть обязательно злободневными, выполняющими пропагандистскую и идеологическую задачу.

Философские мотивы

Фета пронизывает все его творчество, отражаясь и в пейзажной, и в любовной поэзии. Хотя Афанасий Афанасьевич даже дружил со многими поэтами некрасовского круга, он утверждал, что искусство не должно интересоваться ничем, кроме красоты. Лишь в любви, природе и собственно искусстве (живописи, музыке, скульптуре) он находил непреходящую гармонию. Философская лирика Фета стремилась уйти как можно дальше от действительности, созерцая непричастную к суете и горечи повседневности красоту. Это обусловило принятие в 1940-е годы Афанасием Афанасьевичем романтической философии, а в 1960-е - так называемой теории чистого искусства.

Преобладающее настроение в его произведениях - упоение природой, красотой, искусством, воспоминаниями, восторг. Таковы особенности лирики Фета. Часто у поэта встречается мотив полета от земли прочь вслед за лунным светом или чарующей музыкой.

Метафоры и эпитеты

Все, что относится к категории возвышенного и прекрасного, наделяется крыльями, прежде всего любовное чувство и песня. Лирика Фета часто использует такие метафоры, как "крылатый сон", "крылатая песня", "крылатый час", "крылатый слова звук", "окрыленный восторгом" и др.

Эпитеты в его произведениях описывают обычно не сам объект, а впечатление лирического героя от увиденного. Поэтому они могут быть необъяснимыми логически и неожиданными. Например, скрипка может получить определение "тающей". Характерные для Фета эпитеты - "мертвые грезы", "благовонные речи", "серебряные сны", "травы в рыдании", "вдовевшая лазурь" и др.

Часто картина рисуется с помощью зрительных ассоциаций. Стихотворение "Певице" - яркий тому пример. В нем показано стремление воплотить ощущения, создаваемые мелодией песни, в конкретные образы и ощущения, из которых и состоит лирика Фета.

Стихи эти весьма необычны. Так, "даль звенит", и "кротко светит" улыбка любви, "голос горит" и замирает вдали, словно "заря за морем", чтобы снова выплеснуться жемчуга "громким приливом". Таких сложных смелых образов не знала в то время русская поэзия. Они утвердились намного позже, лишь с появлением символистов.

Говоря о творческой манере Фета, упоминают также импрессионизм, который основан на непосредственной фиксации впечатлений действительности.

Природа в творчестве поэта

Пейзажная лирика Фета - источник божественной красоты в вечном обновлении и разнообразии. Многие критики упоминали, что природа описана этим автором будто из окна помещичьей усадьбы или из перспективы парка, как будто специально для того, чтобы вызвать восхищение. Пейзажная лирика Фета является универсальным выражением красоты не тронутого человеком мира.

Природа для Афанасия Афанасьевича - часть собственного "Я", фон для его переживаний и чувств, источник вдохновения. Лирика Фета как будто стирает грань между внешним и внутренним миром. Поэтому человеческие свойства в его стихах могут быть приписаны мраку, воздуху, даже цвету.

Очень часто природа в лирике Фета - это ночной пейзаж, так как именно ночью, когда дневная суета успокаивается, легче всего наслаждаться всеобъемлющей, нерушимой красотой. В этом времени суток у поэта нет проблесков хаоса, завораживавшего и пугавшего Тютчева. Царит скрытая днем величественная гармония. Не ветер и тьма, а звезды и луна выходят на первое место. По звездам читает Фет "огненную книгу" вечности (стихотворение "Среди звезд").

Темы лирики Фета не ограничиваются описанием природы. Особый раздел его творчества составляет поэзия, посвященная любви.

Любовная лирика Фета

Любовь для поэта - это целое море чувств: и робкое томление, и наслаждение душевной близостью, и апофеоз страсти, и счастье двух душ. Поэтическая память этого автора не ведала границ, что позволяло ему писать посвященные первой любви стихотворения даже на склоне своих лет так, словно он еще находился под впечатлением от столь желанного недавнего свидания.

Чаще всего поэт описывал зарождение чувства, самые просветленные, романтические и трепетные его моменты: первые соприкосновения рук, долгие взгляды, первую вечернюю прогулку в саду, рождающее духовную близость созерцание красоты природы. Лирический герой говорит, что не меньше, чем самим счастьем, дорожит ступенями к нему.

Пейзажная и любовная лирика Фета составляют нераздельное единство. Обостренное восприятие природы часто вызвано любовными переживаниями. Яркий пример этого - миниатюра "Шепот, робкое дыханье..." (1850 год). То, что в стихотворении отсутствуют глаголы, - не только оригинальный прием, но и целая философия. Действия нет потому, что описывается на самом деле лишь один миг или целый ряд мгновений, неподвижных и самодостаточных. Образ возлюбленной, описанный путем детализации, как бы растворяется в общей гамме чувств поэта. Здесь нет цельного портрета героини - его должно дополнить и воссоздать воображение читателя.

Любовь в лирике Фета часто дополняется другими мотивами. Так, в стихотворении "Сияла ночь. Луной был полон сад..." в едином порыве соединяются три чувства: восхищение музыкой, упоительной ночью и вдохновенным пением, перерастающее в любовь к певице. Вся душа поэта растворяется в музыке и вместе с тем в душе поющей героини, являющейся живым воплощением этого чувства.

Это стихотворение трудно причислить однозначно к любовной лирике или стихам об искусстве. Вернее было бы определить его как гимн красоте, сочетающий живость переживания, его прелесть с глубоким философским подтекстом. Подобное мировоззрение называется эстетизмом.

Афанасий Афанасьевич, уносясь на крыльях вдохновения за пределы земного бытия, чувствует себя повелителем, равным богам, силой своего поэтического гения преодолевающим ограниченность возможностей человека.

Заключение

Вся жизнь и творчество этого поэта - поиск красоты в любви, природе, даже смерти. Смог ли он ее найти? На этот вопрос способен ответить лишь тот, кто действительно понял творческое наследие данного автора: услышал музыку его произведений, увидел пейзажные полотна, прочувствовал красоту поэтических строк и научился находить гармонию в окружающем мире.

Мы рассмотрели основные мотивы лирики Фета, характерные особенности творчества этого великого литератора. Так, например, как и любой поэт, Афанасий Афанасьевич пишет о вечной теме жизни и смерти. Его не пугают одинаково ни смерть, ни жизнь ("Стихи о смерти"). К физической кончине поэт испытывает лишь холодное безразличие, а земное существование оправдывается Афанасием Афанасьевичем Фетом только творческим огнем, соизмеримым в его представлении с "целым мирозданием". Звучат в стихах и античные мотивы (например, "Диана"), и христианские ("Ave Maria", "Мадонна").

Более подробную информацию о творчестве Фета вы можете найти в школьных учебниках по русской литературе, в которых лирика Афанасия Афанасьевича рассматривается довольно подробно.

Красота в поэзии А.А. Фета

В личности Афанасия Фета удивительным образом сошлись два абсолютно разных человека: огрубелый, сильно тёртый, битый жизнью практик и вдохновенный, неутомимый буквально до последнего вздоха (а умер он в возрасте 72 лет) певец красоты и любви.

Лирика Фета тематически крайне бедна: красота природы и женская любовь - вот и вся тематика. Но какой огромной мощи достигает Фет в этих узких пределах. Вот стихотворение 1883 года:

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

^ Только в мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор.

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки убор.

Только в мире и есть этот чистый

Влево бегущий пробор.

Философской лирику Фета назвать трудно. Мир поэта очень узкий, но какой же прекрасный, полный изящества. Грязь жизни, проза и зло жизни не проникали в его поэзию никогда. Прав ли он в этом? Видимо, да, если видеть в поэзии искусство по преимуществу. Красота и должна быть главным в ней.

Гениальна лирика природы Фета: «Я пришел к тебе с приветом», «Шепот. Робкое дыханье», «Какая грусть! Конец аллеи», «Это утро, радость эта», «Жду я, тревогой объят» и множество других лирических миниатюр. Они разнообразны, непохожи, каждая являет собой неповторимый шедевр. Но есть общее: во всех них Фет утверждает единство, тождество жизни природы и жизни человеческой души. И поневоле задумываешься: где источник, откуда эта красота? Творение ли это Отца небесного? Или источник всего этого – сам поэт, его умение видеть, его светлая, открытая красоте душа, каждое мгновение готовая восславить окружающую красоту?

В своей лирике природы Фет выступает как антинигилист: если для тургеневского Базарова «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник», то для Фета природа – единственно храм, храм и фон прежде всего любви, роскошная декорация для тончайших сюжетных изгибов любовного чувства, а во-вторых, храм для вдохновения, умиления и молитвы красоте.

Если для Пушкина была проявлением высшей полноты жизни, то для Фета любовь есть единственное содержание человеческого бытия, единственная вера. Эту мысль он утверждает в своих стихах с такой силой, что заставляет усомниться, не язычник ли он. У него и сама природа любит – не вместе, а вместо человека («В дымке-невидимке»).

Фета влекут неуловимые, загадочные и вполне ясные ощущения, навеваемые на него природой, любовью, созерцанием прекрасного, которое как бы растворено в воздухе, но которое тем не менее вполне реально подчиняет душу своей власти. Фет - поэт непосредственных, до всякого знания существую­щих переживаний. Лирика Фета не терпит рассудочности, она выражает то, что скрыто в душе, в ее отноше­ниях к миру. Фет более всего ценил в искусстве именно живую естественность влечений сердца, в которых не­виожиданно, сам того не подозревая, обнаруживается весь человек. Поэтому Фет уходит в сферу текучих, зыбких, подвижных переживаний.

Стремление выразить «невыразимое» через мгновен­ную лирическую вспышку, навеять читателю охватив­шее поэта настроение – одно из коренных свойств поэзии Фета. Лирическое переживание в этом случае не может быть длительным, и Фет, как правило, создает короткие, в две-три или четыре строфы стихотворения, Постигая красоту и увековечивая ее, Фет выходит за границы предметного смысла слова и необычайно искус­но распоряжается заложенным в слове, речи, стихе, стро­фе богатством.

Фет напрягает слух, зрение и обоняние, чтобы обратиться к чувственным, эмоциональным способностям человека («посмотри...», «слышишь...») и предельно акти­вирует их. Перемежая краски и звуки («От вершин скользя к вершинам. / Ветр ползет лесною высью./ Слышишь ржанье по долинам? / То табун несется рысью»), поэт преодолевает кажущуюся разбросанность примет. Это объясняет отчасти очевидную у Фета синхронность созерцания и его выражения, передающую иллюзию не­посредственной подлинности происходящего как бы на наших глазах, сейчас. Фет весь в настоящем, он в буквальном смысле слова «останавливает мгновенье», но вмещает в него весь мир в его предметном и чувственном богатстве.

Фетовская лирика с ее тягой к целостному воспроиз­ведению бытия со всем его разноцветьем и многозвучьем побуждает поэта сливать живописные, пластические и музыкальные образы. Фет ценит звук и краску, пластику и аромат. Но имитирует он не звуки, не мелодии, не ритмы, а музыкальную сущность мира, музыкальное бытие. Тонкими, ненавязчивыми штрихами Фет устанавливает родство между природой и человеком. С одной стороны, сладость и умиротворенность («Тихо под сенью лесной...»), а с другой – тревога («Плачась, комар пропоет...», «Словно струну оборвал Жук, налетевши на ель...»). Наконец, вся картина – воссоздание молодости любви («Хрипло подругу позвал. Тут же у ног коростель», «Спят молодые кусты...»). И вот уже все зримые и слышимые приметы обобщены в новом чувственном образе («Ах, как пахнуло весной!..») и сплетены с обли­ком возлюбленной: «Это наверное ты!».

Таким образом, А.А. Фет по праву считается одним из самых пронзительных поэтов русской природы. Многие его произведения являются именно описаниями её волнующей красоты. Какие необычные слова умел он находить для того, чтобы привычная картина ночи, ручья, травинки превратилась в состояние души, в настроение, воспоминание, переживание: «Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали лучи у наших ног…» или:

^ Чудная картина,

Как ты мне родна:

Белая равнина,

Полная луна,

Свет небес высоких

И блестящий снег

И саней далёких

Одинокий бег.

В заключении хотелось бы проанализировать стихотворение поэта «Заря прощается с землёю…». На первый взгляд, это стихотворение кажется совсем простым, неяркоим, спокойным. Но именно над этим сразу и задумываешься: в чём его простота? Почему, несмотря на обыденность, к нему вновь возвращаешься? Как непритязательность оборачивается притягательностью?

^ Заря прощается с землёю,

Ложится пар на дне долин,

Смотрю на лес, покрытый мглою,

И на огни его вершин.

И мы видим в высоком чистом небе яркий алый отблеск заходящего солнца, переводим взгляд вниз – там темнота земли скрадывается светлой мягкой вуалью туманной дымки пара. Контраст света и тьмы, цвета и пространства, яркости и приглушённости: «заря прощается с землёю».

Лес… Лес, конечно, лиственный: там липы, клёны, рябины, березы, осины – все те деревья, листва которых по осени становится яркой. Потому и бросаются в глаза «огни его вершин»: желтые, алые, коричнево-багряные, светящиеся и пылающие в лучах заката.

Значит, это осенний, сентябрьский вечер. Ещё тепло, но прохлада где-то совсем близко, хочется зябко передёрнуть плечами. Лес уже погрузился во тьму, птиц не слышно, таинственные шорохи и запахи заставляют настораживаться, и…

^ Как незаметно потухают

Лучи – и гаснут под конец!

С какою негой в них купают

Деревья пышный свой венец!

Деревья здесь - живые, думающие, чувствующие существа, они прощаются со светом дня, с теплом лета, с мягкостью и тяжестью листвы. Это очень приятно: быть молодым, стройным и сильным, ласкать каждый свой листок упругими волнами ветра, и «с такою негой», с удовольствием, с наслаждением купать в лучах вечерней зари «пышный свой венец»! Но деревьям ведомо, что скоро, скоро это окончится, и надо успеть насладиться жизнью: пышностью кроны, пением лесных пичуг, рассветами, закатами, солнышком и дождями…

^ И всё таинственней, безмерней

Их тень растёт, растёт как сон:

Как тонко на заре вечерней

Их лёгкий очерк вознесён!

Взгляд наблюдателя скользил вверх-вниз: «небо-земля», а теперь появилось ещё и ощущение глубины и пространства, «тень растёт», и картина становится объёмной, цельной, живой. А как красивы, очаровательны и неповторимы нежные, лёгкие, кружевные очертания куп деревьев на светлом палево-голубом экране небес. Лучи погасли, лес потемнел, цветная картинка исчезла и теперь фотография превратилась в дагерротип. А на земле вытянутыми карикатурными линиями узор повторяется, искажённый, но узнаваемый и прекрасный по-своему.

Тончайшие колебания и настроения человеческой души улавливает и передаёт эта простая привычная картина такими же простыми и привычными словами.

^ Как будто, чуя жизнь двойную

И ей овеяны вдвойне, -

И землю чувствуют родную,

И в небо просятся оне.

Деревья – удивительные существа. Они неподвижно прикреплены корнями к одному месту, где пьют соки матери-земли. Но они могут двигаться ветвями, листьями, всем своим телом в воздушном океане, где они живут. Необыкновенно интересно наблюдать за движением высоких деревьев в лесу, когда долго смотришь на них снизу. Возникает абсолютное ощущение, что они общаются друг с другом, понимают друг друга; они раскачиваются, шелестят, прислушиваются, отвечают, согласно кивают или отрицательно, возмущенно машут ветками, как руками. Может быть, они видят нас? умеют думать? чувствовать? любить? Они – как мы – рождаются, живут, растут, питаются, дышат, размножаются, болеют, умирают, у них бывают враги и друзья. Но часто ли мы думаем об этом?

А.А. Фет, несомненно, любил природу, много знал о ней, умел замечать и наслаждаться праздником жизни, хотя «ничто человеческое было ему не чуждо». Современники характеризовали его как человека практического склада, что не мешало ему улавливать «трепет жизни» и щедро делиться им со своим читателем.

Удивительно, что в стихотворении «Заря прощается с землёю…» ни слова не было сказано ни о времени года, ни о звуках, цветах, запахах, ни о погоде или температуре, но всё это видишь, слышишь, ощущаешь так, будто лично находишься на месте повествователя. Язык автора настолько прост, понятен и приближен к обыденной речи, что кажется: «Да я и сам запросто мог бы так рассказать». Да, оно просто, как всё гениальное. Стихотворение не открыло нам чего-то нового или неизвестного; оно стремилось приковать внимание и воображение читателя (зрителя, слушателя) к тому, что он часто видит, но не замечает, чувствует, но не отдаёт себе отчёта в этих чувствах.

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно»! Но вместе с тем, Афанасий Афанасьевич не считает своей личной заслугой то, что он может поведать нам о чуде мгновения: «Поэт смущён, когда дивишься ты богатому его воображенью. Не я, мой друг, а божий мир богат…»

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

«Как слово наше отзовется…» Избранная лирика русских поэтов. – М.: Правда, 1986.

Коровин В.И. Русская поэзия XIX века. – М.: Знание, 1983.

Ревякин А.И. История русской литературы XIX века. Первая половина. – М.: Просвещение, 1981.

Философская поэзия Фета

Ф критиковал Гегеля. Отрицал материализм. Под основу брал идеи Канта, отрицал бессмертие существа.Объективация – воплощение идеи в реальном мире. Философия как искусство. Любое достижение в итоге разочаровывает => обречённость на страдание. Принял идею о том, что нет границы между реальностью и сном. В своё время Ф боялся смерти, что отразилось на Ф-человеке, но не на Ф-поэте. Шёл за Шопенгауэром: человек приходит в мир, чтобы страдать, потому что мир – это иллюзия. У Фета мы видим мотив преодоления страдания. Идея интуитивного искусства оказалась также оч близка Фету.Были оч близки эстетические воззрения Шоп-ра, который придавал огромное значение искусству как единственной незаинтересованной, свободно от служения воле и основанной на интуиции, на непосредственном созерцании формы «познания существа мира».1883 - в возрасте 63 лет он дал заглавие сборнику «Вечерние огни»: более 300 стих-й, вошедших в состав 5ти выпусков. Заглавие говорит о закате жизни, о её вечере.В философских стихах «ВечОгней» мысль оказывается чаще всего на первом плане. Но и она является мыслью поэтической. «Как самая поэзия – воспроизведение не всего предмета, а только его красоты, поэтич мысль только отражение мысли философской и опять-таки отражение её красоты»; В стихах этого раздела обнаруж-ся сходные мотивы и совпад-е образы со знаменитым трудом Шопенгауэра («Мир как воля и представление»), кот Фет переводил. Но в поэзии Фета нет и нет и той философии пессимизма, он преодолел пессимизм погружением в мир красоты. Не случайно в литературовед-и неоднозначно трактуется фетовское мировоззрение: Бухштаб пишет, что за мажорным звучанием фет-х стих-й стоит пессимистическое мировоз-е. Розенблюм полагает, что стих-й безнадёжно горьких у фета очень мало, а общая настроенность его лирики от восторженно-радостной до томительно-умиротворённой.Тема творчества- Ф оч тонко чувствовал божественное происхождение поэтич дара. Его поэзия рвётся к миру потустороннему. Сквозным становится мотив полёта: «одним толчком согнать ладью живую». Процесс творчества как самоотдача воле творца. С этой точки зрения можно говорить о религ-философском мировоззрении.В размышлениях о смерти лишний раз сказывается та крепость его натуры, та его «жизненность», кот давала ему силу торжествовать над смертью не только в эстетическом, но и в психологическом плане.

40. Книга «вечерних огней» А.Фета как художественное целое. В книге объединены четыре сборника стихотворений А.А. Фета (1820-1892), вышедшие под заглавием "Вечерние огни" в конце жизни поэта, в 1883-1891 гг., и с того времени не переиздававшиеся.В разделе "Дополнения" публикуется пятый выпуск, готовившийся поэтом, но в печати не появившийся. Состав и композиция этого выпуска гипотетически установлены в данном издании. Статья Д.Д. Благого "Мир как красота", написанная специально для данной книги, неоднократно потом переиздавалась.2-е изд. содержит алфавитный указатель произведений А.А. Фета. Этот вариант названия нового сборника оказался навечно связанным с именем Фета. Название было многосмысловым, многозначным, предметным и символическим одновременно. Это был и "вечер жизни", но и тот переходный час от дня к ночи, когда радостнее всего поэт чувствовал свою "легкость", "освобожденность" от дневных, будничных забот. Огонь зажигал уединенный человек, "не занавесивший вечером своих освещенных окон", но за каждым "окошечком" четырех лирических книжек горели бесконечные живые огни природы, космоса. После выхода 1 выпуска "Вечерних огней " Страхов в коротком отзыве на него писал: "Вечерние огни" - чистая поэзия, - в том смысле, что тут ни в мысли, ни в образе, ни в самом звуке нет никакой примеси прозы... Не всякому времени дается чувство поэзии. Фет, точно чужой среди нас, и очень хорошо чувствует, что служит покинутому толпою божеству". Сколько-нибудь широкому читателю того времени стихи Фета были и чуждыми, и просто неизвестными. Критики либо замалчивали его стихи, либо отзывались о них в пренебрежительном и даже грубо - издевательском тоне. Известность фетовских "Вечерних огней" ограничивалась лишь кругом друзей, но это были Л. Толстой, Вл. Соловьев, Страхов, Полонский, Алексей Толстой, Чайковский. Заглавие, несомненно, говорило о вечере жизни, ее закате. Но "вечерний" день Фета оказался необычным. В стихах, создававшихся на исходе шестого, на седьмом и даже на восьмом десятке лет жизни поэта, его творческий дар достиг высшего расцвета, сохранив свежесть и юношескую силу.Обычно лирику того или иного поэта разделяют по тематическому признаку: вот любовная лирика, вот гражданская, вот стихи о поэте и поэзии, о природе, о Родине и т.д. Творчество Фета не поддается такому дроблению. Причем, есть у Фета такая особенность: прожив долгую жизнь, он остался вне её поступательного движения. Конечно, его поздние стихи отличаются от ранних по пластике, по тонкости ремесла, но не случайно он смог собрать все стихи в один сборник "Вечерние огни". Ранние и поздние стихи Фета невозможно столкнуть друг с другом, т.к. восприятие мира осталось прежним. В этом смысле Фет - поэт, не разрушенный временем, цельный от начала творчества до конца.Природа - любовь - творчество. Вот треугольник условно ограничивающий и вбирающий в себя всё пространство фетовской лирики. В нем природа, обозреваемая влюбленным сердцем творящего человека. Еще точней: природа вокруг нас - заодно и вместе с ней - природа души человеческой. Вот владения Фета. Они невелики, если судить о них тематически. Но они неоглядны, если видеть за ними все сказочное богатство образов и мотивов, наполняющих поэтический мир Фета. Здесь ничто не мелко, и все важно, т.к вошло в душу человека: от розы до зари, от звезды до былинки.Многие стихи "Вечерних огней" характеризуют такие оценки: " Как это воздушно!" (Тютчев), "Каждый стих у него с крыльями " (Страхов), "Светло-голубой" (Толстой Л.) В стихах так много синевы и лазури, так часто встречаются эпитеты: воздушный, крылатый; глаголы: лететь, парить, окрылиться, мчаться на воздушной ладье, подняться в жизнь иную.Уход от неудовлетворяющего реального мира в мир создаваемый искусством, от борьбы со злом - в эстетическую созерцательность - все это черты пассивного романтизма. Однако в идеальном мире лирики Фета нет ничего мистически-потустороннего. Извечным объектом искусства - считает Фет - является красота." Красота разлита по всему мирозданию", - утверждает Фет. "Целый мир от красоты // От велика и до мала". Часто в стихах поэт сетует на неполноценность языка как средства общения между людьми, как орудия мысли, а значит, и материала искусства слова. В период "Вечерних огней" этот мотив получает наиболее отчетливые формулировки. "Как беден наш язык? - Хочу и не могу. - // Не передать того ни другу, ни врагу, // Что буйствует в груди прозрачною волною." (1887), "Людские так грубы слова, // Их даже нашептывать стыдно!" - начинает он одно из стихотворений 1989 г. "Бедному" языку людей Фет любит противопоставлять язык цветов - их аромат, язык ночных - лунных и звездных - лучей, голос "так ясно говорящего "ночного безмолвия ("Благовонная ночь, благодатная ночь",1887), зов Млечного пути, шепот листвы. Поэт и сам говорит на их языке: рассказывает о своей любовной тайне вечерней заре, дрожащим в ночи звездам, шепчет о ней ключу.Чтобы передать все мельчайшие переходы человеческих чувств и мыслей, Фет постоянно искал новые, невиданные доселе изобразительные средства. И они производили впечатление необычности и странности на неискушенных читателей и критиков. Современников поражали такие эпитеты Фета, как звонкий сад, тающая скрипка, румяная скромность, мертвые грезы, благовонные речи. У Фета эпитет не столько характеризует предмет, сколько выражает настроение поэта. Необычны метафоры созданные поэтом. Такая метафора, как "пыл сердец" частая у Фета, развертывается в стихотворении "Когда читала ты мучительные строки…" (1887) в метафорическую картину пожара сердца поэта - пожара, бушующего в его стихах. Метафорический пожар сопоставляется с реальным, - но и этот реальный пожар дается в метафорическом образе внезапной зари в полночной тьме. Стихотворение кончается вопросом, относящимся, по смыслу сопоставления, и к реальному и к душевному пожару. "Ужель ничто тебе в то время не шепнуло: // Там человек сгорел!".В стихах Фета теряется грань между прямым и переносным значением слова ("Теплы были нежные руки, Теплы были звезды очей"). Для стихов Фета характерны такие поэтические образы: заря, вьюга, сумрак, мгла, роза, соловей, ночь, качели, весна, сад, звезды.Фетовская живопись словом близка к импрессионистическому видению мира. Стихотворение "Купальщица" можно было бы иллюстрировать этюдами купальщиц, столь многочисленными в импрессионистской живописи. Перед нами предстает живая женщина. Она выходила из воды и, "прорвав кристальный плащ, вдавила в гладь песка младенческую ногу." Она предстала мне на миг во всей красе, Вся дрожью легкою объята и пугливой. Так пышут холодом на утренней росе Упругие листы у лилии стыдливой. Импрессионисты стремились передать то, что мимолетно, неуловимо и невыразимо ничем кроме ощущений, им присущ интерес к неповторимости каждого отдельного мгновения, к тем изменчивым настроениям, которые внушают чуткой душе восходы и закаты, ночное небо и свет луны. Эти черты несомненно родственны поэзии Фета. Гармонические мгновения его стихов - это именно мгновения. Они живут единым днем, как бабочка в одноименном стихотворении Фета: "Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья // И улечу."Для впечатляющего слитного изображения пейзажа и души человеческой необходимо было обладать еще одним важным качеством. Без него изобразительность не стала бы выразительностью. Речь идет о мелодике, о музыкальном даре Фета, об интонационном богатстве его лирики. Кто-то отмечает в Фете живописное начало, стремление передавать в слове краски, линии, формы внешнего мира; другие слышат прежде всего напевность его стихов, их музыкальность. Обаяние Фета и заключается в том, что живопись у него растворена в музыке. Немалую роль в возникновении музыкального звучания стихов играет звукопись.Солнце садится, и ветер утихнул летучий,Нет и следа тех огнями пронизанных туч; Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий,Всю эту степь озаривший и гаснущий луч.("Солнце садится, и ветер утихнул".1883)Образ догорающего заката превосходно создается сочетанием "горячих звуков" "ж", "щ", "ч", которые подчеркиваются рифмой; летучий - нежгучий, туч - луч. Фет внес так же необыкновенное разнообразие в ритмическую и строфическую организацию стиха. У него трудно найти стихотворения, написанные в одном размере.Как грустны сумрачные дниБеззвучной осени и хладной!Какой истомой безотраднойК нам в душу просятся они. ("Осень".1883)Спокойная размеренность строчки помогает создать образ грустного, сумрачного осеннего дня. А в стихотворении "В лунном сиянии" (1885) контрастом коротких и длинных строк Фет создает почти физическое ощущение переливающегося блеска лунного света, прозрачности и таинственности происходящего.Выйдем с тобой побродитьВ лунном сиянии!Долго ли душу омить В темном молчании!Многие композиторы обращались к творчеству Фета: Чайковский и Танеев, Римский-Корсаков и Гречанинов, Балакирев и Рахманинов и многие другие.Это также является признанием особой красоты звучания и мелодики фетовской лирики.Как мы уже отмечали, в стихах Фета на первый план выходит ощущение, впечатление; при этом сюжетная линия так и остается не проясненной. Недосказанность мы найдем во многих стихотворениях поэта. Например, "Я тебе ничего не скажу..." (1885) Часто о нем пишут, что, несмотря на кольцо-обещание фраз - первой и повторяющей её последней, - поэт в нем как раз обо всем говорит. Но это не совсем так. Читатель, конечно, все понимает, но, тем не менее, чувство не названо, об отношении к героине нет ни слова, кроме нежелания ее тревожить. Отчего же все-таки услышано признание? Все дело опять же в колдовской музыкальности Фета, той нежности интонаций и в той точности передачи состояния души, которой обладает поэт." И я слышу, как сердце цветет". Слышать цветение - значит, заметить тайное тайных. Умолчание в этом стихотворение становится важнее слов.Обращаясь к любовной лирике "Вечерних огней" мы замечаем, что у автора речь ведется в настоящем времени, а в действительности это только живое воспоминание прошедшего, восстановление его по памяти в таком виде, словно бы дело происходит вот именно сейчас. Это настоящее время, которое в действительности означает давнопрошедшее.В шестидесятисемилетнем возрасте Фет писал:Не нужно, не нужно мне проблесков счастья, Не нужно мне слова и взора участья,Оставь и позволь мне рыдать.(1887) Для поздних стихов Фета характерна философская тематика. Фет говорит о грустной пошлости жизни и выходе из нее в мир красоты, о бедности человеческого познания и обычного прозаического слова, о богатстве искусства, преодолевающего время и о бедности искусства в сравнеии с естественной красотой мира. Но все же основной тон поэзии Фета - мажорный, а не минорный. Жизнь печальна, искусство радостно - такова обычная мысль Фета. Искусство для Фета - единственная прочная радость жизни, и чувством радости оно и должно быть проникнуто.

В идеальном мире лирики Фета, в противоположность Жуковскому, нет ничего мистически-потустороннего. Извечным объектом искусства - считает Фет

Является красота. Но эта красота не "весть" из некоего нездешнего мира,

это и не субъективное прикрашивание, эстетическая поэтизация

действительности - она присуща ей самой. "Мир во всех своих частях равно

прекрасен, - утверждает Фет. - Красота разлита по всему мирозданию и, как

все дары природы, влияет даже на тех, которые ее не сознают, как воздух

питает и того, кто, быть может, и не подозревает его существования. Но для

художника недостаточно бессознательно находиться под влиянием красоты или

даже млеть в ее лучах. Пока глаз его не видит ее ясных, хотя и тонко

звучащих форм, там, где мы ее не видим или только смутно ощущаем, - он еще

не поэт... Итак, поэтическая деятельность, - заключает Фет, - очевидно,

слагается из двух элементов: объективного, представляемого миром внешним, и

субъективного, зоркости поэта - этого шестого чувства, не зависящего ни от

каких других качеств художника. Можно обладать всеми качествами известного

поэта и не иметь его зоркости, чутья, а следовательно, и не быть поэтом...

Ты видишь ли или чуешь в мире то, что видели или чуяли в нем Фидий, Шекспир,

Бетховен? "Нет". Ступай! ты не Фидий, не Шекспир, не Бетховен, но благодари

бога и за то, если тебе дано хотя воспринимать красоту, которую они за тебя

подслушали и подсмотрели в природе" А. Фет, О стихотворениях Ф. Тютчева,

стр. 65.. Все эти суждения Фета высказаны им в одной из относительно ранних

его статей дошопенгауэровского периода и находятся в несомненном

противоречии с его нарочито парадоксально заостренными "странными речами",

отрицающими наличие чего-либо общего между поэзией и действительностью,

утверждающими, что "поэзия есть ложь и что поэт, который с первого же слова

не начинает лгать без оглядки, - никуда не годится"

Романтическая по пафосу и по методу, лирика Фета вместе с тем сродни пушкинской "поэзии действительности", представляет своеобразный - _романтический_ - ее вариант. Только, говоря о Пушкине, в этом словосочетании логическое ударение следует ставить на каждом из двух слов, говоря о Фете, - на первом из них. "У всякого предмета, - пишет Фет, - тысячи сторон", по "художнику дорога только одна сторона предметов: _их красота_, точно так же, как математику дороги их очертания или численность" А. Фет. О стихотворениях Ф. Тютчева, стр. 64.. Каждый предмет не только многосторонен, он - и единство противоположностей: прекрасное слито с безобразным, ужасным, жестоким. Нежит слух пение соловьев, ласкает глаз расцветка бабочек. Но Фету известно и другое: прекрасные соловьи клюют прекрасных бабочек. Однажды он писал Льву Толстому, что, помимо ума-интеллекта, можно "думать" и "умом сердца" ("...вам спасибо большое, - горячо отозвался Толстой. - _Ум ума и ум сердца_ - это мне многое объяснило") А. Фет. Мои воспоминания, ч. II, стр. 121.. "Умом ума" Фет не только признает, по Дарвину, борьбу за существование всеобщим и непреложным биологическим законом, - как непреложен для него, по Шопенгауэру, ужас жизни вообще, - но и прямо руководствуется им, распространяя его в своей практической деятельности на общественные отношения. Но "умом сердца" он "думает" по-иному: идет на своего рода эстетическое "расщепление атома" - разрыв единства противоположностей. По строкам его лирических созданий, продолжая вековечную поэтическую традицию, звучат и разливаются соловьиные трели; бабочке, которая для него, поэта, - вся из одних крыльев

Будучи в курсе "последних слов" современных ему естественных наук, Фет, в отличие от многих писателей-романтиков, скажем, Баратынского, не рассматривал поэзию, искусство вообще и науку как нечто враждебное, друг друга исключающее: Наоборот, он считал их "двумя близнецами": "у обоих общая цель - отыскать истину", "самую сокровенную суть предмета". Но между ними существует огромная разница - "характеристическое различие" - в методе, в тех способах и приемах, которые они применяют для достижения этой цели. "Сущность предметов, - пишет Фет, - доступна для человеческого духа с двух сторон. В форме отвлеченной неподвижности и в форме своего животрепещущего колебания, гармонического пения, присущей красоты... К первой форме приближаются бесконечным анализом или рядом анализов, вторая схватывается мгновенным синтезисом всецельно. Приведем, - продолжает Фет, - наглядное, хотя несколько грубое сравнение. Перед нами дюжина рюмок. Глазу трудно отличить одну от других. Избрав одну из них, мы можем задавать ей обычные вопросы: что? откуда? к чему? и т. д., и если мы стоим на высоте современной науки, то получим самые последние ответы насчет физических, оптических и химических свойств исследуемой рюмки, а математика с возможной точностию выразит ее конфигурацию. Но этим дело не кончится. Восходя все выше по бесконечному ряду вопросов, мы неминуемо приведем науку к добросовестному сознанию, что на последний вопрос она в настоящее время еще не знает ответа. Этого мало: так как сущность предметов сокрыта на неизмеримой глубине, а восходящему ряду вопросов не может быть конца, то сама наука не может не знать, - a priori - что ей никогда не придется сказать последнего слова... Но вот паша рюмка задрожала всей своей нераздельной сущностью, задрожала так, как только ей одной свойственно дрожать, вследствие совокупности всех исследованных и не исследованных нами качеств. Она вся в этом гармоническом звуке; и стоит только запеть и свободным пением воспроизвести этот звук, для того чтобы рюмка мгновенно задрожала и ответила тем же звуком. Вы несомненно воспроизвели ее отдельный звук: все остальные подобные ей рюмки молчат. Одна она трепещет и поет..."

Себя он ощущает "верховным жрецом" культа красоты ("С бородою седою верховный я жрец", 1884). Свое поэтическое дело определяет как служение "святыне", уподобляя свои стихи "священной хоругви" крестного хода, которую он возносит высоко над толпою ("Оброчяик").

В первый период своего творческого пути (4050-е годы) Фет обретает взыскуемый им идеал совершенной красоты на признанной - под могучим воздействием "классицизма" Гете и Шиллера - родине прекрасного - в искусстве древних Греции и Рима.

В отличие от научного, Фет - мы видели - считал художественное познание синтетическим, схватывающим предмет, во всей его целостности и единстве, всеми органами чувств, которыми обладает человек, и вместе с тем еще одним - "шестым" - чувством, чутьем поэта, воспринимающим предмет "со стороны красоты". Из всех искусств наибольшие возможности для подобного синтетического восприятия и воссоздания предмета открывает, в силу всеобъемлющей природы своего материала, искусство слова - поэзия. И Фет очень широко и очень по-своему возможности эти использует.

Особая острота и тонкость видения воссоздаваемого предмета - необходимое условие для художника-живописца. "Кто из не посвященных в тайну живописи видит на молодом лице все радужные цвета и их тончайшие соединения?

Спрашивает Фет, - а между тем разве они не существуют и разве Ван-Дик и

Рембрандт их не видят?"

Однако полнее и глубже всех проник в "самую таинственную тайну" фетовского лиризма не литературный критик и даже не писатель, а гениальный деятель в области хотя и сопредельного, но другого искусства - П. И. Чайковский, считавший Фета среди остальных поэтов "явлением совершенно исключительным": "Фет в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область... это не просто поэт, скорее поэт-музыкант, как бы избегающий даже таких тем, которые легко поддаются выражению словом"

Шаг Фета в область музыки сказывался и в основном жанровом характере его лирики. Наряду с традиционными жанрами элегий, дум, баллад, посланий он создает новый жанр, который обозначает музыкальным термином: "мелодии" (в I выпуске "Вечерних огней" соответственный раздел открывается стихотворением "Сияла ночь...") Особого жанра песен он не выделяет и лишь двум-трем стихотворениям придает заглавий "Романс". Но ему как поэту-музыканту из всех жанров музыки оказывается особенно близким именно романсно-песенный жанр. Ведь в нем - стык музыки и поэзии: слово и звук органически слиты, стих не говорится, а поется.