Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

…Современники называли ее «сильфидой», «ведьмой» и «сатанессой», воспевали ее литературный талант и «боттичеллиевскую» красоту, боялись ее и поклонялись ей, оскорбляли и воспевали. Она всю жизнь старалась держаться в тени великого мужа – но ее считали единственной настоящей женщиной-писателем в России, умнейшей женщиной империи. Ее мнение в литературном мире значило чрезвычайно много; а последние годы своей жизни она прожила практически в полной изоляции. Она – Зинаида Николаевна Гиппиус.

Род Гиппиусов ведет свое происхождение от некоего Адольфуса фон Гингста, который в XVI веке переселился из Мекленбурга в Москву, где сменил фамилию на фон Гиппиус и открыл первый в России книжный магазин. Семья оставалась по преимуществу немецкой, хотя случались браки с русскими – в жилах Зинаиды Николаевны русской крови было на три четверти.
Николай Романович Гиппиус познакомился со своей будущей женой, красавицей-сибирячкой Анастасией Степановой, в городе Белёве Тульской губернии, где он служил после окончания юридического факультета. Здесь же 8 ноября 1869 года родилась их дочь, названная Зинаидой. Через полтора месяца после ее рождения Николай Романович был переведен в Тулу – так начались постоянные переезды. После Тулы был Саратов, потом Харьков, потом – Петербург, где Николая Романовича назначили товарищем (заместителем) обер-прокурора Сената. Но этот достаточно высокий пост он в скором времени вынужден был оставить: врачи обнаружили у Николая Романовича туберкулез и посоветовали перебраться на юг. Он перевелся на место председателя суда в городок Нежин Черниговской губернии. Нежин был известен лишь тем, что в нем воспитывался Николай Гоголь.
Зину отдали было в Киевский институт благородных девиц, но уже через полгода забрали обратно: девочка так тосковала по дому, что практически все шесть месяцев провела в институтском лазарете. А поскольку в Нежине не было женской гимназии, Зина училась дома, с преподавателями из местного Гоголевского лицея.
Проработав в Нежине три года, Николай Романович сильно простудился и в марте 1881 года умер. На следующий год семья – кроме Зины, были еще три маленьких сестры, бабушка и незамужняя сестра матери, - перебралась в Москву.
Здесь Зину отдали в гимназию Фишер. Зине очень нравилось там, но через полгода врачи обнаружили туберкулез и у нее – к ужасу матери, боявшейся наследственности. Была зима. Ей запретили выходить из дому. Гимназию пришлось оставить. А весной мать решила, что семье надо год прожить в Крыму. Таким образом, домашнее обучение стало для Зины единственно возможным путем к самореализации. Она никогда особо не увлекалась науками, но от природы была наделена энергичным умом и стремлением к духовной деятельности. Еще в ранней юности Зина начала вести дневники и писать стихи – сначала шуточные, пародийные, на членов семьи. Да еще и заразила этим остальных – тетку, гувернанток, даже мать. Поездка в Крым не только удовлетворила развившуюся с детства любовь к путешествиям, но и предоставила новые возможности для занятий тем, что интересовало Зину больше всего: верховой ездой и литературой.
После Крыма семья переехала на Кавказ – там жил брат матери, Александр Степанов. Его материальное благосостояние позволило всем провести лето в Боржоме – курортном городке недалеко от Тифлиса. На следующее лето поехали в Манглис, где Александр Степанович скоропостижно скончался от воспаления мозга. Гиппиусы вынуждены были остаться на Кавказе.
Зина покорила тифлисскую молодежь. Высокая, статная красавица с пышной золотисто-рыжей косой ниже колена и изумрудными глазами неудержимо влекла к себе взоры, мысли, чувства всех, кто с нею сталкивался. Ее прозвали «поэтессой» – признавая тем самым ее литературный талант. В кружке, который она собрала вокруг себя, почти все писали стихи, подражая популярнейшему в то время Семену Надсону, недавно умершему от чахотки, - но ее стихи были лучше всех. В Тифлисе Зине попался в руки петербургский журнал «Живописное обозрение» со статьей о Надсоне. Там, помимо прочего, упоминалось имя другого молодого поэта, друга Надсона, - Дмитрия Мережковского, и приводилось одно его стихотворение. Оно Зине не понравилось, но имя почему-то запомнилось…

Весной 1888 года Гиппиусы и Степановы снова едут в Боржом. Туда же приезжает Дмитрий Сергеевич Мережковский, путешествующий по Кавказу после окончания Петербургского университета. К тому времени он уже выпустил свою первую книгу стихов и был достаточно известным поэтом. Как оба считали, их встреча носила мистический характер и была предопределена свыше. Через год, 8 января 1889 года, Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский обвенчались в тифлисской церкви Михаила Архангела. Ей было 19 лет, ему – 23.
По обоюдному желанию молодоженов, свадьба была очень скромной. Невеста была в темно-стальном костюме и маленькой шляпке на розовой подкладке, а жених в сюртуке и форменной «николаевской» шинели. Не было ни гостей, ни цветов, ни молебна, ни свадебного застолья. Вечером после венчания Мережковский ушел к себе в гостиницу, а Зина осталась у родителей. Утром мать разбудила ее криком: «Вставай! Ты еще спишь, а уж муж пришел!» Только тут Зина вспомнила, что вчера вышла замуж… Так родился семейный союз, которому суждено было сыграть важнейшую роль в истории русской культуры. Они прожили вместе более пятидесяти лет, не расставаясь ни на день.
Дмитрий Мережковский происходил из состоятельной семьи – отец его, Сергей Иванович, служил при дворе Александра II и вышел в отставку в чине генерала. В семье было три дочери и шесть сыновей, Дмитрий – младший, любимец матери. Именно благодаря матери Дмитрий Сергеевич смог добиться от отца, довольно скупого человека, согласия на свадьбу и материальной помощи. Она же сняла и обставила для молодых квартиру в Петербурге – сразу после свадьбы Зинаида и Дмитрий перебрались сюда. Жили так: у каждого отдельная спальня, собственный кабинет – и общая гостиная, где супруги встречались, читали друг другу написанное, обменивались мнениями, принимали гостей.
Мать Дмитрия Сергеевича умерла через два с половиной месяца после его свадьбы, 20 марта. Сергей Иванович, страстно любивший жену и равнодушный к детям, уехал за границу, где увлекся спиритизмом, и практически перестал общаться с семьей. Исключение делалось лишь для Дмитрия – как любимца покойной жены. Умер Сергей Иванович в 1908 году - через 19 лет, день в день, после смерти жены.
Современники утверждали, что семейный союз Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского был в первую очередь союзом духовным, и никогда не был по-настоящему супружеским. Телесную сторону брака отрицали оба. При этом у обоих случались увлечения, влюбленности (в том числе и однополые), но они лишь укрепляли семью. У Зинаиды Николаевны было много увлечений – ей нравилось очаровывать мужчин и нравилось быть очарованной. Но никогда дело не шло дальше поцелуев. Гиппиус считала, что лишь в поцелуе влюбленные равны, а в том, что должно следовать дальше, кто-нибудь обязательно будет стоять над другим. А этого Зинаида ни в коем случае не могла допустить. Для нее самым важным всегда было равенство и союз душ – но не тел.
Все это позволяло недоброжелателям называть брак Гиппиус и Мережковского «союзом лесбиянки и гомосексуалиста». Мережковскому подбрасывались в квартиру письма: «Отомстила тебе Афродита, послав жену – гермафродита».

Чаще у Гиппиус случались романы с мужчинами. Хотя романами их можно было назвать лишь с некоторой натяжкой. В основном это – общие дела, письма, затянувшиеся на всю ночь разговоры в доме Мережковских, несколько поцелуев – и все. В начале 1890-х годов Зинаида Николаевна близко сходится сразу с двумя – поэтом-символистом Николаем Минским и драматургом и прозаиком Федором Червинским, университетским знакомым Мережковского. Минский любил ее страстно – а Гиппиус лишь, по своим собственным словам, была влюблена "в себя через него". В 1895 году у Зинаиды Николаевны начинается роман с Акимом Флексером (Волынским), известным критиком, идеологом журнала "Северный вестник". Знакомство было давнее. Именно Флексер первым напечатал стихи Гиппиус, которые ни один журнал не хотел брать. Долгое сотрудничество постепенно переросло сначала в дружбу, затем – в любовь. По воспоминаниям современников, чувство Гиппиус к Волынскому было самым сильным чувством в жизни Зинаиды Николаевны. Но и с ним она осталась самой собой: больше всего в Акиме Львовиче ее пленило то, что он, подобно ей, собирался сохранить свою "телесную чистоту"… Как потом написала Гиппиус, расстались они из-за "невозможного русского языка", которым Флексер писал свои критические статьи.
В конце 1890-х – начале 1900-х годов Гиппиус была в близких отношениях с английской баронессой Елизаветой фон Овербек. Происходившая из семьи обрусевших немцев, она как композитор сотрудничала с Мережковским – написала музыку к переведенным им трагедиям Еврипида и Софокла, которые поставили в Александринском театре. Гиппиус посвятила Елизавете фон Овербек несколько стихотворений. Отношения эти современники называли и чисто деловыми, и откровенно любовными…

Тем не менее, брак Гиппиус и Мережковского был поистине уникальным творческим союзом. Существуют различные точки зрения на то, кто же все-таки лидировал в нем, но сходятся в одном: именно Зинаиде принадлежали те идеи, которые развивал потом в своих произведениях Мережковский. Без него все ее идеи остались бы только словами, а он бы без нее замолчал. Бывало, что под фамилией Мережковского публиковались статьи, написанные Зинаидой Николаевной. Был и такой случай: как-то она «подарила» Дмитрию Сергеевичу два стихотворения, которые очень ему понравились. Сопроводив одно из них длинным эпиграфом из Апокалипсиса, Мережковский включил их в собрание своих стихов. Но и Гиппиус, «забыв» о подарке, напечатала эти стихотворения в своем сборнике. И хотя было сразу видно, что стихи написаны не Мережковским – как поэт Гиппиус была гораздо сильнее, - шутка сошла ей с рук. Никто ничего не заметил.
Зинаида довольно быстро заняла в литературной жизни столицы заметное место. Уже с 1888 года она начала печататься – первой ее публикацией были стихи в журнале «Северный вестник», затем рассказ в «Вестнике Европы». Семья жила практически только на гонорары – в основном за критические статьи, которые оба писали в большом количестве. Стихи Зинаиды Гиппиус, как и проза Дмитрия Мережковского, поначалу не находили издателей – так мало они вписывались в принятые тогда рамки «хорошей литературы», унаследованные от либеральной критики 1860-х годов. Однако постепенно с Запада приходит и приживается на русской почве декаданс, в первую очередь такое литературное явление, как символизм. Зародившийся во Франции, символизм проникает в Россию в начале 1890-х годов, и за несколько лет становится ведущим стилем в русской литературе. Гиппиус и Мережковский оказываются у истоков зарождающегося в России символизма – вместе с Николаем Минским, Иннокентием Анненским, Валерием Брюсовым, Федором Сологубом, Константином Бальмонтом они были названы «старшими символистами». Именно они приняли на себя главный удар критики, продолжавшей стоять на отживших позициях народничества. Ведь «шестидесятники» считали, что первая задача литературы – вскрывать язвы общества, учить и служить примером, и любое литературное произведение оценивали не по его художественным достоинствам, а по той идее (в идеале – гражданско-обличительной), которую там находили. Символисты же боролись за восстановление эстетического принципа в литературе. И победили. «Младшие символисты» поколения Александра Блока и Андрея Белого пришли на позиции, уже отвоеванные для них старшими собратьями по перу, и лишь углубили и расширили сферу завоеванного.
В начале 1890-х годов Мережковский начинает работу над трилогией «Христос и Антихрист»: сначала над романом «Юлиан Отступник», а затем над «Леонардо да Винчи», самым известным своим романом. Собирая материал для трилогии, Зинаида Николаевна и Дмитрий Сергеевич совершают два путешествия по Европе. Зинаида впервые попадает в Париж – город, который сразу же очаровал ее, и где впоследствии Мережковские проведут многие годы. По возвращении они поселяются на углу Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы, в «доме Мурузи» – в доме, который благодаря им стал центром литературно-художественной и религиозно-философской жизни Петербурга. Здесь Зинаида Николаевна устроила известнейший литературный салон, где собирались многие видные деятели культуры того времени.

Культурная среда XIX века во многом складывалась из деятельности разнообразных кружков – домашних, дружеских, университетских, складывавшихся вокруг издательств альманахов, журналов, многие из которых тоже, в свое время, возникали из кружков. Встречи в редакции журнала «Новый путь», вечера журнала «Мир искусства», «воскресники» писателя и философа Василия Розанова, среды в «башне» Вячеслава Иванова, «пятницы» Николая Минского, «воскресения» Федора Сологуба – чета Мережковских была непременным участником всех этих – и многих других – собраний. Их дом также был открыт для гостей – поэтов, писателей, художников, религиозных и политических деятелей. «Здесь воистину творили культуру. Все здесь когда-то учились», - писал Андрей Белый, один из постоянных гостей салона. Гиппиус была не просто хозяйкой салона, собирающей в своем доме интересных людей, но вдохновительницей, подстрекательницей и горячей участницей всех случавшихся дискуссий, центр преломления разнородных мнений, суждений, позиций. Влияние Гиппиус на литературный процесс признавалось едва ли не всеми современниками. Ее называли «декадентской мадонной», вокруг нее роились слухи, сплетни, легенды, которые Гиппиус не только с удовольствием собирала, но и деятельно преумножала. Она очень любила мистификации. Например, писала мужу письма разными почерками, будто бы от поклонниц, в которых – в зависимости от ситуации, - ругала или хвалила его. Оппоненту могла написать письмо, написанное его же почерком, в котором продолжала ранее начатую дискуссию.
Она активнейшим образом участвовала в литературной и личной жизни своих современников. Постепенно знакомство с Гиппиус, посещение ее салона становится обязательным для начинающих литераторов символистского – и не только – толка. При ее активном содействии состоялся литературный дебют Александра Блока. Она вывела в люди начинающего Осипа Мандельштама. Ей принадлежит первая рецензия на стихи тогда еще никому не известного Сергея Есенина.
Критиком она была знаменитейшим. Обычно она писала под мужскими псевдонимами, самый известный из которых – Антон Крайний, но все знали, кто скрывается за этими мужскими масками. Проницательная, дерзкая, в иронически-афористичном тоне Гиппиус писала обо всем, что заслуживало хоть малейшего внимания. Ее острого языка боялись, ее многие ненавидели, но к мнению Антона Крайнего прислушивались все.
Стихи, которые она всегда подписывала своим именем, были написаны в основном от мужского лица. В этом была и доля эпатажа, и проявление ее действительно в чем-то мужской натуры (недаром говорили, что в их семье Гиппиус – муж, а Мережковский – жена; она оплодотворяет его, а он вынашивает ее идеи), и игра. Зинаида Николаевна была непоколебимо уверена в собственной исключительности и значимости, и всячески пыталась это подчеркнуть.
Она позволяла себе все, что запрещалось остальным. Носила мужские наряды – они эффектно подчеркивали ее бесспорную женственность.

Именно такой изобразил ее на известнейшем портрете Лев Бакст. Обожала играть людьми, ставить над ними своеобразные эксперименты. Сначала привлекает их выражением глубокой заинтересованности, очаровывает своей несомненной красотой и обаянием, а затем – отталкивает надменностью, насмешливостью, холодным презрением. При ее незаурядном уме это было несложно. Ее любимыми развлечениями было дерзить людям, конфузить их, ставить в неловкое положение и наблюдать за реакцией. Гиппиус могла принять малознакомого человека в спальне, неодетой, а то и вовсе принимая ванну. В историю вошли и знаменитая лорнетка, которой близорукая Зинаида Николаевна пользовалась с вызывающей бесцеремонностью, и ожерелье, сделанное из обручальных колец ее поклонников.
Гиппиус сознательно провоцировала окружающих на отрицательные чувства в свой адрес. Ей нравилось, когда ее называли «ведьмой» – это подтверждало, что тот «демонический» образ, который она усиленно культивировала, успешно работает. Она шила себе платья, на которые в недоумении и ужасе оглядывались прохожие и в Петербурге, и в Париже, до неприличия явно пользовалась косметикой – на нежную белую кожу накладывала толстый слой пудры кирпичного цвета.
Она пыталась скрыть свое истинное лицо, пытаясь таким образом научиться не страдать. Обладающая ранимой, сверхчувствительной натурой, Гиппиус специально ломала, переделывала себя, чтобы обрести психологическую защиту, обрасти панцирем, охраняющим ее душу от повреждений. А поскольку, как известно, лучший способ защиты – нападение, Зинаида Николаевна и избрала столь вызывающий стиль поведения…
Огромное место в системе ценностей Зинаиды Гиппиус занимали проблемы духа и религии. Именно Гиппиус принадлежала идея знаменитых Религиозно-философских собраний (1901-1903 годы), сыгравших значительную роль в русском религиозном возрождении начала XX века. На этих собраниях творческая интеллигенция вместе с представителями официальной церкви обсуждала вопросы веры. Гиппиус была одним из членов-учредителей и непременной участницей всех заседаний.
На первое собрание она явилась в глухом черном просвечивающем платье на розовой подкладке. При каждом движении создавалось впечатление обнаженного тела. Присутствующие на собрании церковные иерархи смущались и стыдливо отводили глаза…
Во время подготовки Религиозно-философских собраний Мережковский и Гиппиус сближаются с Дмитрием Васильевичем Философовым. Двоюродный брат и ближайший друг (а по некоторым данным, и любовник) известного мецената Сергея Дягилева, он принадлежал к группе «Мир искусства», с которой у Зинаиды Николаевны и Дмитрия Сергеевича были давние дружеские связи. Члены этой группы считались последователями философа Василия Розанова, но Философову оказались ближе идеи Мережковского. Сближение было настолько сильным, что Гиппиус, Мережковский и Философов даже заключили между собой особый «тройственный» союз, напоминающий брачный, для чего был совершен специальный, совместно разработанный обряд. Союз рассматривался как зачаток будущего своего рода религиозного ордена. Принципы его работы были следующие: внешнее разделение с государственной церковью, и внутренний союз с православием, цель – установление Царства Божьего на земле. Именно деятельность в этом направлении все трое воспринимали как свой долг перед Россией, современниками и последующими поколениями. Зинаида Николаевна всегда называла эту задачу – Главное.

Однако наметившийся вскоре разлад с «Миром искусства» приводит к разрушению этого союза: через год Философов вернулся к Дягилеву, немало сил потратившего на то, чтобы рассорить своего кузена с Мережковскими. Философов сказывается больным, Дягилев прячет его на своей квартире и пресекает все попытки Мережковского выяснить отношения. Из-за этого прекращаются отношения и с Дягилевым. Вскоре он и Философов уезжают за границу.
В 1903 году собрания были запрещены указом Святейшего Синода.
В том же году умерла мать Зинаиды Николаевны. И она, и сестры очень переживали ее смерть. В это время рядом с нею был Дмитрий Сергеевич – и вернувшийся из-за границы Философов. Они снова сблизились. И с тех пор не разлучались в течение пятнадцати лет.
Дмитрий Васильевич был очень красивым, изящным, утонченным, высококультурным, широко образованным, по-настоящему религиозным человеком. Зинаида Николаевна была некоторое время увлечена им как мужчиной (именно к нему обращено ее единственное стихотворение, написанное от женского лица), но Философов отверг ее домогательства, сославшись на отвращение к любому плотскому соитию, и предложил взамен духовный и дружеский союз. Некоторые считали, что он предпочел Гиппиус – Мережковского. Тем не менее, он многие годы был ближайшим другом, соратником и спутником обоих – и Дмитрия Сергеевича, и Зинаиды Николаевны.

В следующие годы они живут вместе. Много времени проводят за границей, особенно в Париже. Однако события 1905 года застали их в Петербурге. Узнав о расстреле мирной демонстрации 9 января – Кровавом воскресении – Мережковский, Гиппиус, Философов, Андрей Белый и еще несколько знакомых в знак протеста устраивают свою демонстрацию: явившись вечером в Александринский театр (императорский!), срывают спектакль.
В тот вечер должен был играть известный актер Николай Варламов, уже пожилой. Говорят, он плакал за кулисами: никогда его спектакли не срывались!
С 1906 года Мережковский, Гиппиус и Философов жили в основном за границей, чаще всего в Париже и на Ривьере. Вернулись на родину они уже перед самым началом мировой войны, весной 1914 года. По религиозным мотивам Мережковские сугубо отрицательно относились к любой войне. Гиппиус говорила, что война является осквернением человечества. Свой патриотизм они видели не в том, чтобы, подобно многим тогда, повсюду восхвалять силу русского оружия, а в том, чтоб объяснить обществу, куда может привести бессмысленное кровопролитие. Гиппиус утверждала, что всякая война несет в себе зародыш новой войны, порожденной национальным озлоблением побежденного.
Однако со временем она пришла к мысли, что только «честная революция» может покончить с войной. Подобно другим символистам, Гиппиус видела в революции великое духовное потрясение, способное очистить человека и создать новый мир духовной свободы. Поэтому Февральскую революцию Мережковские приняли с восторгом, самодержавие полностью дискредитировало себя, его ненавидели. Радовались, что теперь в правительстве такие же люди, как они, много их знакомых. Но все же понимали, что Временное правительство слишком слабо, чтобы удержать власть. Когда свершился Октябрьский переворот, Зинаида Николаевна была в ужасе: она предвидела, что той России, которую она любила, в которой жила, - больше нет. Ее дневники тех лет полны страха, отвращения, злобы – и умнейших оценок происходящего, интереснейших зарисовок, ценнейших наблюдений. Мережковские с самого начала подчеркивали свое неприятие новой власти. Зинаида Николаевна открыто порвала со всеми, кто стал сотрудничать с новой властью, публично отругала Блока за его поэму «Двенадцать», рассорилась с Белым и Брюсовым. Новая власть и для Гиппиус, и для Мережковского была воплощением «царства Дьявола». Но решение об отъезде все откладывается и откладывается. Они все еще надеялись на поражение большевиков. Когда же наконец решились, и Мережковский попросил разрешения на отъезд за границу на лечение – им категорически запретили отъезд. Однако в конце 1919 года им удается вырваться из страны. Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Философов и секретарь Гиппиус Владимир Злобин, нелегально перешли польскую границу в районе Бобруйска.
Сначала они поселились в Минске, а в начале февраля 1920 года переехали в Варшаву. Здесь они погрузились в активную политическую деятельность среди русских эмигрантов. Смыслом их жизни здесь стала борьба за свободу России от большевизма. Гиппиус вела активную работу в кругах, близких польскому правительству, против возможного заключения мира с советской Россией. Она стала редактором литературного отдела газеты «Свобода», где печатала свои политические стихи. Дмитрий Философов был избран членом Русского комитета, стал близко сотрудничать с Борисом Савинковым, бывшим членом террористической «Боевой группы» – он возглавлял антибольшевистское движение в Польше. Гиппиус давно знала Савинкова – они сблизились в 1908-1914 годах, во Франции, где Савинков организовывал тогда собрания своей группы. В результате общения с Гиппиус Савинков написал роман «Конь бледный», изданный в 1909 году под псевдонимом В. Ропшин. Гиппиус редактировала роман, придумала ему название, привезла рукопись в Россию и издала в журнале «Русская мысль». В 1917-18 годах именно на Савинкова, наряду с Керенским, Гиппиус возлагала особые надежды как на выразителей новых идей и спасителей России.
Теперь такого спасителя Мережковский и Гиппиус увидели в маршале Юзефе Пилсудском, главе польского правительства. Они надеялись, что он, сплотив вокруг Польши все антибольшевистские силы, избавит мир от большевизма. Однако 12 октября 1920 года Польша и Россия подписали перемирие. Было официально объявлено, что русским людям в Польше под страхов высылки из страны запрещается критиковать власть большевиков.
Через неделю Гиппиус, Мережковский и Злобин выехали в Париж. Философов, попавший под сильнейшее влияние Савинкова, остался в Варшаве, где возглавил отдел пропаганды в Русском национальном комитете Польши.
Обосновавшись в Париже, где у них еще с дореволюционных времен осталась квартира, Мережковские возобновили знакомство с цветом русской эмиграции: Константином Бальмонтом, Николаем Минским, Иваном Буниным, Иваном Шмелевым, Александром Куприным, Николаем Бердяевым и другими. Зинаида Николаевна вновь очутилась в своей стихии. Снова вокруг нее бурлила жизнь, она постоянно печаталась – не только на русском, но и на немецком, французском, славянских языках. Только все больше горечи в ее словах, все больше тоски, отчаяния и яда в стихах…

В 1926 году Мережковские решили организовать литературное и философское общество «Зеленая лампа» – своего рода продолжение одноименного общества начала XIX века, в котором принимал участие А.С. Пушкин. Президентом общества стал Георгий Иванов, а секретарем – Злобин. Мережковские хотели создать что-то вроде «инкубатора идей», среду для обсуждения важнейших вопросов. Общество сыграло видную роль в интеллектуальной жизни первой эмиграции и в течение ряда лет собирало лучших ее представителей.
Собрания были закрытыми: гости приглашались по списку, с каждого взималась небольшая плата, шедшая на аренду помещения. Постоянными участниками собраний были Иван Бунин, Борис Зайцев, Михаил Алданов, Алексей Ремизов, Надежда Тэффи, Николай Бердяев и многие другие. Прекратилось существование общества только с началом Второй мировой войны в 1939 году.
С годами Гиппиус менялась мало. И вдруг оказалось, что она осталась среди эмигрантских литераторов практически одна: старое поколение, ее бывшие соратники, постепенно сошли с литературной сцены, многие уже умерли, а новому поколению, начавшему свою деятельность уже в эмиграции, она не была близка. И она сама это понимала: в «Сиянии», книге стихов, вышедшей в 1938 году, было очень много горечи, разочарования, одиночества, ощущения потери привычного мира. А новый мир ускользал от нее…
Мережковский в своей ненависти к коммунизму последовательно ставил на всех диктаторов в Европе. В конце 30-х годов он увлекся идеями фашизма, лично встречался с Муссолини. В нем Мережковский видел возможного спасителя Европы от "коммунистической заразы". Зинаида Николаевна не разделяла этого представления – любой тиран был ей отвратителен.
В 1940 году Мережковские переехали в Биарриц. Вскоре Париж был оккупирован немцами, все русские журналы и газеты закрыты. Эмигрантам пришлось оставить литературу и стараться лишь не связываться с оккупантами.
Отношение Гиппиус к фашистской Германии было двойственно. С одной стороны, она, ненавидя большевизм, надеялась, что Гитлер поможет сокрушить большевиков. С другой стороны, для нее был неприемлем любой вид деспотизма, она отрицала войну и насилие. И хотя Зинаида Николаевна страстно хотела видеть Россию свободной от большевизма, они никогда не сотрудничала с гитлеровцами. Она всегда оставалась на стороне России.
Летом 1941 года, вскоре после нападения Германии на СССР, Владимир Злобин вместе со своей немецкой знакомой без ведома Гиппиус привели Мережковского на немецкое радио. Таким образом они хотели облегчить тяжелое материальное положение Дмитрия Сергеевича и Зинаиды Николаевны. Мережковский выступил с речью, где стал сравнивать Гитлера с Жанной д’Арк, призванной спасти мир от власти дьявола, говорил о победе духовных ценностей, которые несут на своих штыках немецкие рыцари-воины… Гиппиус, узнав об этом выступлении, кипела от гнева и возмущения. Однако она не смогла оставить мужа, особенно теперь. Ведь после этой речи от них отвернулись практически все. 7 декабря 1941 года Дмитрий Сергеевич скончался. Проводить его в последний путь пришли лишь несколько человек…
Незадолго перед смертью он совершенно разочаровался в Гитлере.
После смерти мужа Зинаида Николаевна была немного не в себе. Сначала она с трудом восприняла его смерть, даже хотела покончить с собой, выбросившись из окна. Затем вдруг успокоилась, говоря, что Дмитрий Сергеевич жив, даже разговаривала с ним.
Она пережила его на несколько лет. Зинаида Гиппиус умерла 9 сентября 1945 года, ей было 76. Ее смерть вызвала целый взрыв эмоций. Ненавидевшие Гиппиус не верили в ее смерть, они приходили, чтобы лично убедиться в том, что она мертва, стучали по гробу палками. Те немногие, кто уважал и ценил ее, видели в ее смерти конец целой эпохи… Иван Бунин, никогда не приходивший на похороны – он панически боялся смерти и всего, что с ней связано, - практически не отходил от гроба. Ее похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа, рядом с мужем Дмитрием Мережковским.

Легенда ушла в небытие. А потомкам остались несколько сборников стихов, драмы, романы, тома критических статей, несколько книг воспоминаний, - и память. Память о великой женщине, старавшейся держаться в тени великого мужа, и осветившей светом своей души русскую литературу…

Пожалуй, Зинаида Гиппиус - самая загадочная, неодназначная и неординарная женщина Серебряного века. Но потрясающие стихи ей можно "простить" все.

Неженская поэзия Зинаиды Гиппиус

В представлении большинства из нас женское творчество непременно связано с темой любви. Прекрасная женщина может писать стихи только о своих чувствах к любимому, ведь ее предназначение, цель и средоточие смысла жизни – любовь. Но не такова Зинаида Гиппиус. Ее творчество не вместить в узкие рамки восхищения мужчиной. Она умела любить, как никто другой – 52 года в тесном любовном и творческом союзе с Дмитрием Мережковским доказывают это. Но она умела мыслить, чувствовать и действовать не только как нежная женщина, но как Гражданин. Именно так, с большой буквы, следует писать по отношению к Зинаиде Гиппиус это слово.

В России

В 1869 г. в Тульской губернии родилась девочка Зина, которой предстояло обрести всероссийскую славу и прожить долгую, сложную жизнь.

Родители часто переезжали, вследствие чего Зинаида не получила полноценного образования: она училась то в одной гимназии, то в другой, достаточно бессистемно. Но при этом много читала, размышляла. Первый зафиксированный родственниками литературный опыт – стихотворения, написанные Зиной в 7-летнем возрасте.

Совсем юной девушкой Зинаида знакомится с Дмитрием Мережковским и выходит за него замуж. По ее собственному признанию, они прожили длинную жизнь, не разлучаясь ни на день: так схожи оказались взгляды двух поэтов на творчество и на все серьезные жизненные вопросы.

Зинаида Николаевна писала стихи, участвовала в деятельности литературных кружков. Вместе с супругом и поэтом Философовым редактировала журнал «Новый путь». Постепенно меняется ее собственный стиль: уходит влияние , которое поначалу довлело над ней, и формируется свой неповторимый стиль. Стихи ее – лаконичные, ясные, лишенные украшательства и слащавости, порой присущих «дамской» поэзии, абсолютно искренние и правдивые – быстро привлекли внимание тогдашних обитателей литературного Олимпа. Зинаида Гиппиус примкнула к представителям символизма.

Но не только литературные изыскания были предметом ее интересов. Она часто задумывалась о судьбе России, русской интеллигенции. Интеллигенция находится на грани гибели, идет распад важнейших духовных ценностей, считала Гиппиус. Вместе с мужем, литераторами Философовым и Розановым она попыталась объединить мыслящую интеллигенцию на философских собраниях, где шло обсуждение будущего и роли, которую в нем будут играть творческие люди.

Зинаида Гиппиус и революции

А будущее России в том виде, каким оно рисовалось творческому союзу Гиппиус-Мережковский, выглядело печально. В 1905 году, не предвидя изменений к лучшему, Мережковские эмигрируют за границу. Там они живут 3 года, но в 1908 возвращаются на Родину. Русь не отпускает душу, заставляет ее томиться.

Почти 10 лет Зинаида Гиппиус продолжает активно писать, продолжает поиски Бога (она считала, что религия в современном состоянии утратила первоначальное значение, многие ее понятия искажены, требуется переосмысление ее постулатов и возвращение к духовности). 1917 год приносит сразу 2 сильных потрясения: Февральскую и Октябрьскую революции. Если первая была принята четой Мережковских с восторгом и надеждами – кажется, свобода, счастье, ничем не ограниченный полет мысли – все это будет, осталось сделать шаг, то вторая вызвала резкое отторжение. «Мы потеряли все святое, и стыд души, и честь земли…» - это стихотворение Зинаида Гиппиус написала в 1917-м. Свобода, совесть, правда, духовность – все это потеряно русским человеком. Такие мысли легко читаются между строк Гиппиус этого периода. Ей казалось: конец близок. Даже свой сборник, куда вошли стихи 1914-1918 гг., она назвала «Последние стихи».

В 1919 году Мережковские эмигрируют, чтобы больше не вернуться в Россию. «Тяжелый холод» ощущают они, но возвращаться на поруганную Родину не хотят. Основывают литературное общество «Зеленая лампа», однако никакая деятельность не дает им ощущения полноты и удовлетворения жизнью.

Из двух зол – свобода без России или Россия без свободы – Зинаида Гиппиус выбрала первое. Но этот выбор дался ей нелегко. Да, в эмиграции она была вольна думать и действовать, как хотела. Она состоялась как поэт, состоялась как нежная и верная жена, она была худеньким и хрупким, но очень стойким Гражданином мира. Но была ли она счастлива? Об этом лучше любых исследований расскажут ее стихотворения. Давайте читать?

Роман Аренский

Никита Вечер

В. Витовт

Алексей Кириллов

Антон Кирша

Антон Крайний

Л. Зинаида Николаевна

Лев Пущин

Н. Ропшин

Товарищ Герман

Зинаида Николаевна Гиппиус - русская поэтесса, прозаик, критик.

Родилась 8 (20) ноября 1869 года в городе Белев Тульской губернии в семье, которая ведет начало от немца Адольфуса фон Гингста (обосновался в Москве в 16 веке).

В 70-е гг. 19 в. её отец служил товарищем обер-прокурора сената, но вскоре переехал с семьей в Нежин, где получил место председателя суда. После его смерти, в 1881 г., семья переселилась в Москву, а затем в Ялту и Тифлис. Женской гимназии в Нежине не было, и основам наук Гиппиус обучали домашние учителя. В 80-х гг., живя в Ялте и Тифлисе, Гиппиус увлекается русской классикой, особенно Ф. М. Достоевским .

Выйдя замуж за Д. С. Мережковского, летом 1889 г. Гиппиус вместе с мужем переезжает в Петербург, где и начинает литературную деятельность в кружке символистов, который в 90-е гг. складывается вокруг журнала «Северный вестник» (Д. Мережковский , Н. Минский , А. Волынский, Ф. Сологуб) и популяризует идеи Бодлера, Ницше, Метерлинка. В русле настроений и тем, свойственных творчеству участников этого кружка, и под влиянием новой западной поэзии начинают определяться поэтические темы и стиль поэзии Гиппиус.

В печати стихи Гиппиус появились впервые в 1888 г. в «Северном вестнике». Позже для публикации литературно-критических статей она берет псевдоним Антон Крайний.

Основные мотивы ранней поэзии Гиппиус - проклятия скучной реальности и прославление мира фантазии, искание новой нездешней красоты («Мне нужно то, чего нет на свете…»), тоскливое ощущение разобщенности с людьми и в то же время - жажда одиночества. В этих стихах отразились основные мотивы ранней символической поэзии, ее этический и эстетический максимализм. Подлинная поэзия, считала Гиппиус, сводится лишь к «тройной бездонности мира», трем темам - «о человеке, любви и смерти». Поэтесса мечтала о примирении любви и вечности, но единственный путь к этому видела в смерти, которая только и может спасти любовь от всего преходящего. Эти размышления на «вечные темы» определили тональность многих стихов Гиппиус.

В двух первых книгах рассказов - «Новые люди» (1896) и «Зеркала» (1898) - Гиппиус господствовали те же настроения. Основная мысль их - утверждение истинности лишь интуитивного начала жизни, красоты «во всех ее проявлениях» и противоречиях и лжи во имя некоей высокой истины. В рассказах этих книг - явное влияние идей Достоевского, воспринятых в духе декадентского миропонимания.

В идейно-творческом развитии Гиппиус большую роль сыграла первая русская революция, которая обратила ее к вопросам общественности. Они начинают теперь занимать большое место в ее стихах, рассказах, романах.

После революции выходят сборники рассказов «Черное по белому» (1908), «Лунные муравьи» (1912), романы «Чертова кукла» (1911), «Роман-царевич» (1913). Но, говоря о революции, создавая образы революционеров, Гиппиус утверждает, что истинная революция в России возможна лишь в связи с революцией религиозной (точнее - в результате ее). Вне «революции в духе» социальное преображение - миф, вымысел, игра воображения, в которую могут играть лишь неврастеники-индивидуалисты. В этом Гиппиус убеждала читателей, изображая в «Чертовой кукле» русскую послереволюционную действительность.

Встретив враждебно октябрьскую революцию, Гиппиус вместе с Мережковским в 1920 г. эмигрировала. Эмигрантское творчество Гиппиус состоит из стихов, воспоминаний, публицистики. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию, пророчествовала ее скорое падение.

Из эмигрантских изданий наибольший интерес представляет книга стихов «Сияния» (Париж, 1938), воспоминания «Живые лица» (Прага, 1925), очень субъективные и очень личные, отразившие ее тогдашние общественные и политические взгляды, и незаконченная книга воспоминаний о Мережковском (З. Гиппиус-Мережковская «Дмитрий Мережковский», Париж, 1951). Об этой книге даже критик эмигрант Г. Струве сказал, что она требует больших поправок «на пристрастность и даже озлобленность мемуариста».

Умерла 9 сентября 1945 года в Париже; похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де Буа под Парижем.

Примечание к биографии:

Фантастическое в творчестве:

Зинаида Гиппиус была ярким представителем литературного течения символизм, отличающийся созданием и использованием системы символов, в которые вкладывался особый мистический смысл. Эта особенность символизма прослеживается во многих стихах З. Гиппиус, особенно ранних. Например, мини-цикл, состоящий из стихотворений «В черту» (1907), «Час победы» (1922), «Равнодушие» (1928), повествует о трёх встречах человека с представителем Тёмных сил.

В прозе нужно отметить несколько произведений:

«Время» (сказка, 1896) - о грустной принцессе Белая Сирень, которая страшилась и ненавидела злого старика по имени Время, сидящего на скале над морем.

«Вымысел (Вечерний рассказ)» (рассказ, 1906) - воспоминания человека по фамилии Политов о странной графине, пишущей странные картины, рядом с которой чувствовалось дыхание смерти.

«Иван Иванович и черт» (рассказ, 1906) - о человеке, который многократно встречался с чертом и знал того в лицо.

«И звери» (сказка-притча, 1909) - об узнавших о Воскресении Христа зверях. Едва выяснилось, что после Воскресения Христа будут воскресать и все люди – звери чрезвычайно огорчились и обиделись. Люди будут воскресать, а про зверей ничего не известно. И стали звери собираться, толковать между собой, спорить и жаловаться.

«Межстранное» (рассказ, 1916) - о войне соседних королевств, которые построили на границе между собой две стены с пустырем посередине, а на пустыре однажды вдруг заметили длинные синие огни.

«Нерожденная Девочка на елке» (рождественская сказка, 1938) - о нерожденной Девочке, которая узнала о том, как весело бывает на елке. И захотелось ей увидеть этот праздник. Тогда Христос взял ее за руку, и они вместе отправились в путь.

Прозаические произведения З. Гиппиус включались в сказочные и мистические антологии.

Зинаида Николаевна Гиппиус (8 ноября 1869 – 9 сентября 1945) – поэтесса, одна из наиболее видных представителей cеребряного века русской поэзии. За её великий талант и оригинальность произведений многие литературные критики считают её идеологом русского символизма.

Детство

Зинаида Гиппиус родилась 8 ноября 1869 года в городе Белёве в дворянской семье немецкого происхождения. Её отец был известным по тем временам юристом, который до этого служил обер-прокурором в Сенате. Мать являлась дочерью екатеринбургского оберполицейского и имела прекрасное образование. Из-за того, что отцу Зинаиды часто приходилось уезжать в другой город, мать и дочка вынуждены были сопровождать его, поскольку он был единственным кормильцем в семье. Именно из-за этого Гиппиус не могла обучаться в школе, как её сверстницы, и, в результате, осталась без начального образования. Тем не менее, её отец прекрасно понимал, что без соответствующих навыков девочка не сможет найти работу в будущем, поэтому Гиппиус обучали в основном нанятые гувернантки. С ними юная поэтесса училась писать и читать, они помогали ей готовиться к экзаменам и даже обучали нескольким языкам.

Начиная с 7-летнего возраста, Зинаида всерьез увлекается поэзией. Она с удовольствием пишет несколько произведений и даже не старается скрывать их от родителей. Наоборот, она гордится своим талантом и изо дня в день стремится рассказать о нем. Однако, как позже признаётся сама Гиппиус, в то время практически все считали её стихи «испорченными». В письме Валерию Брюсову, она говорила:

«… на тот момент я не понимала, почему мои произведения являлись для людей чем-то плохим, испорченным. По своей натуре я человек очень религиозный, поэтому я никогда не позволила бы себе писать что-то, что расходится с моей верой, портит мнение обо мне как о верующей девушке…».

Тем не менее, первые стихи поэтессы воспринимаются общественностью скорее как блажь. И только генерал Драшусов, один из друзей отца Зинаиды, с которым она на тот момент вела активную переписку и делилась созданными стихотворениями, замечает талант Гиппиус, советует ей не слушать мнение окружающих и продолжать делать то, что ей нравится. К слову, с юных лет поэтесса воспринимает свой талант как «моменты вдохновения». Она верит, что любое произведение можно создать, не отрываясь от пергамента. Ведь если ты прервешь эту связь, отвлечешься, вдохновение исчезнет, а вновь вернувшееся будет уже не таким, как прежде.

Юность и начало поэтической карьеры

В 1880 году отец Зинаиды получает должность судьи, и семья снова переезжает – на этот раз в небольшой городок Нежин. Там девочку устраивают в местный женский институт, где, как надеются родители, она сможет научиться всему тому, чему обучали в школе, и получить, наконец, нормальное образование. Однако спустя год отец семейства скоропостижно умирает от туберкулёза. Эта новость настолько шокирует юную поэтессу, что она на целых шесть месяцев замыкается в себе и перестаёт учиться. Решив, что ребенку больше нет смысла продолжать обучение, мать забирает её и увозит в родной город.

По прошествии нескольких месяцев девушку снова отдают в гимназию. Но и там она учится недолго. Через год её состояние резко ухудшается, и с помощью медицинского обследования становится понятно, что у Зинаиды, как и у её отца, хронический туберкулёз. Но, к счастью, заболевание находится на ранней стадии, поэтому мать с дочкой снова переезжают. На этот раз в Крым, где проходят полное лечение в дорогостоящей клинике. Здесь Зинаида получает огромный простор для занятий любимыми хобби – верховой ездой и литературой. Находясь в Крыму, она создает еще несколько стихотворений с достаточно мрачной и грустной энергетикой. Как позже отметят литературные критики:

«… произведения Зинаиды Гиппиус стали негативными вовсе не потому, что она жила в непростое время. Сложная судьба, лишения и внутренняя болезнь заставили её писать о чем-то трагическом…».

В 1888 году выходят в свет первые произведения Зинаиды под псевдонимом «З. Г.». Их публикацией Гиппиус обязана Мережковскому – человеку, который навсегда изменит её жизнь, однако не сможет повлиять на творчество. Все произведения поэтессы так и останутся мрачными и меланхоличными. В 1890 году, видя любовный «треугольник» в собственном доме (её служанка влюбилась в двух мужчин разных социальных слоёв), Зинаида Гиппиус впервые пишет прозу «Простая жизнь». После того, как произведение закончено, оно на несколько месяцев остается в тени, так как ни один журнал не может опубликовать подобное. К тому моменту, когда Гиппиус и Мережковскому даёт отрицательный ответ последний литературный журнал, паре становится понятно, что этот рассказ провалился. Но спустя неделю, неожиданно для Мережковского, приходит ответ от «Вестника Европы» – журнала, с которым мужчину связывали отнюдь не дружеские отношения. Редактор соглашается опубликовать рассказ, и это становится дебютным прозаическим произведением Зинаиды Гиппиус.

После этого, вдохновленная популярностью, девушка создает «В Москве» (1892), «Два сердца» (1892), «Без талисмана» (1893) и «Мелкие волны» (1894). Благодаря тому, что талант поэтессы был ранее признан одним литературным журналом, с этого момента редакторы уже сами предлагают ей публиковаться сначала в «Северном вестнике», потом в «Русской мысли» и других известных на тот момент изданиях.

Гиппиус и революция

Как и Мережковский, Гиппиус всегда была сторонницей Февральской революции. Одно время она даже критиковала Герберта Уэллса за его негативное отношение к такому «светлому и радостному событию». Поэтесса называла писателя «отступником», «тем, чьи идеи никогда не будут реализованы в жизни».

Зинаида искренне верила в то, что Февральская революция способна, наконец, освободить народ от той власти, которая была установлена насильственными методами. Она надеялась, что за паникой последует свобода идеи, мысли и слова, поэтому Гиппиус и Мережковский не только поддерживали революционеров, но даже познакомились с Керенским, чтобы лично высказать ему свою признательность. Их квартира на тот момент больше напоминала «филиал» Государственной Думы, ведь там каждый вечер проходили горячие дебаты революционеров и обсуждения того, как лучше свергнуть власть и для чего это необходимо народу.

Однако за Февральской последовала Октябрьская революция, которая шокировала пару и вынудила их бежать. Понимая, что теперь их произведения на революционную тематику могут лишь навредить им, Мережковский и Гиппиус уезжают сначала в Польшу, где они разочаровываются в политике Пилсудского, а затем обосновываются во Франции. К слову, даже находясь далеко от родной страны, супруги продолжают остро реагировать на её проблемы. Для того чтобы хоть как-то показать своё отношение к России и выразить ей свою любовь, Гиппиус в 1927 году создает в Париже общество «Зелёная лампа», которое должно было сплотить всех эмигрантов-писателей, вынужденных покинуть родину так, как это сделали Мережковский и Гиппиус.

Личная жизнь

В 18-летнем возрасте, находясь на Кавказе на даче, Зинаида знакомится со своим первым и единственным мужем – Мережковским. На тот момент он уже был более известным поэтом и прозаиком, нежели Гиппиус, но также продолжал искать популярность и издавать свои произведения. Они полюбили друг друга буквально с первой минуты. Как потом признавалась сама Зинаида:

«… я ощутила ту духовную и интеллектуальную связь, о которой до этого момента лишь писала. Это было что-то невероятное…».

Через некоторое время Мережковский делает Гиппиус предложение, и 18-летняя девушка сразу же даёт своё согласие. Официально узаконить свои отношения пара решает 8 января 1889 года здесь же, в Тифлисе. После скромной свадебной церемонии молодожены уезжают в путешествие по Кавказу, где продолжают писать и публиковать свои произведения.

В очерке о Зинаиде Гиппиус, включенном в книгу «Одиночество и свобода», которая вышла в 1955 году в Нью-Йорке, Георгий Адамович писал: «Как часто случается даже с самыми опытными писателями, Гиппиус не замечала у себя того, что за чужой подписью заставило бы ее усмехнуться или поморщиться. Исключением из общего правила она в этом смысле не была… Но человеком была все-таки исключительным, хотя и нелегко объяснить, в чем

именно. В небесной мастерской своей Господь Бог как будто удостоил ее «ручной выделки», выпуская огромное большинство людей пачками и сериями, без особых индивидуальных различий».

От себя добавим: нам кажется, что Адамович все же ошибался, отделяя в Гиппиус «человеческое» от «литературного». На наш взгляд, это в З.Н. составляло единое целое. Литература для нее была жизнью, жизнь – литературой.

«Гетры» Есенина

Рассказывали, что, когда в салон Мережковских привели Сергея Есенина – новую восходящую звезду в Северной столице, Гиппиус, холодная и непроницаемая, затянутая во что-то черное, вышла навстречу поэту, поднесла свой лорнет (с которым почти никогда не расставалась) к глазам и, вглядевшись в облик гостя, бесстрастно спросила: «Это что у вас за гетры такие?»

Была зима, было холодно, но рязанский самородок, прослышавший о чудачествах хозяйки дома, явился знакомиться в валенках не только из-за морозов, но и для «эпатажу». «Эпатажу» не вышло…

Она сама любила фраппировать, эпатировать и лорнировать, рассматривать окружающих через микроскоп, будь то в жизни или в литературе. Что, впрочем, для нее было одним и тем же. Поэтому большинство знакомых ее не любило, меньшинство, отдавая дань уму и таланту, побаивалось. Дружили немногие. И сохраняли верность, как, например, Савинков или Злобин, до конца жизни. Своей или ее.

После ранней смерти отца у Зинаиды обнаружили подозрение на туберкулез. Из Москвы переехали в Ялту, из Ялты – в Тифлис. В Ялте гуляли по набережной, дышали целебным воздухом, принимали морские ванны. В горбатом Тифлисе несло запахом кофе из многочисленных кофеен, город был по-восточному экзотичен, в нем жили грузины, русские, армяне, евреи.

В ней рано проявились литературные наклонности, она пыталась писать стихи, вела дневник. Она полюбила живопись, увлеклась музыкой и… верховой ездой. Лошади попадались строптивые, но она быстро научилась справляться с ними.

В Боржоми все пили воду, а вечерами ходили танцевать в ротонду. Зинаида расцвела, налилась статью и, высокая, золотоволосая, с зелеными, излучающими изумрудный блеск глазами, пользовалась успехом у молодых людей. Там же, в Боржоми, она и познакомилась с молодым литератором Дмитрием Мережковским, который привлек ее внимание своей серьезностью, эрудированностью и умением говорить «интересно – об интересном». Симпатия была взаимной, знакомство имело последствия, и летом 1888 года произошло объяснение.

Зерно и почва

В ротонде танцевали, было душно, тесно, все толкали друг друга. Они выбрались из круга танцующих и ушли в ночь – светлую, прохладную. Был разговор, даже не объяснение и не предложение, причем оба, как вспоминала позже Зинаида Николаевна, разговаривали так, как будто давно было решено, что они женятся, и что это будет хорошо.

И это действительно было хорошо – Мережковские прожили вместе 52 года и ни разу со дня венчания, состоявшегося 8 января 1899 года в тифлисской церкви Михаила Архангела, не расставались. Невесте минуло 19 лет, жениху было 23 года.

Так началась жизнь вдвоем: семейная совместимая и литературная несовместная – прожив все эти годы, бок о бок, ни разу они не написали ничего вместе. Идеи – да, часто вырабатывали вдвоем, но случалось ей и опережать в чем-то Дмитрия Сергеевича. Она бросала зерна в унавоженную почву, он наращивал плоть, бережно выращивал, оттачивал, придавал форму.

Взгляд со стороны

Многих современников этот брачно-литературный союз приводил в удивление. Родственница Валерия Брюсова Бронислава Погорелова через десять лет после смерти З.Н. и более полувека после запечатлевшейся на всю жизнь встречи писала: «Вспоминается один из приездов в Москву Мережковских… Цель этого прибытия уже заранее была известна. Дмитрий Сергеевич Мережковский совместно с Г.Чулковым намеревался издавать религиозно-революционный журнал «Новый Путь», и на это ему были нужны 40 000 рублей. Целый день супруги Мережковские разъезжали по Москве. Встречи, деловые свидания, очень умные, мистически-пророческие разговоры с рядом влиятельных, могучих москвичей.

Заодно чета Мережковских посетила Донской монастырь, где Дмитрий Сергеевич принял участие в каком-то диспуте, на котором выступали ученые-богословы (злые языки утверждали, что и там Мережковские – тщетно, правда, – но пытались получить нужные деньги).

Странное впечатление производила эта пара: внешне они поразительно не подходили друг другу. Он – маленького роста, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные, глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем библейского пророка. Это сходство подчеркивалось вольно растущей бородой и тем легким взвизгиванием, с которым переливались слова, когда Д.С. раздражался. Держался он с некоторым чувством превосходства и сыпал то цитатами из Библии, то из языческих философов.

А рядом с ним Зинаида Николаевна Гиппиус. Соблазнительная, нарядная, особенная. Она казалась высокой из-за чрезмерной худобы. Но загадочно-красивое лицо не носило никаких следов болезни. Пышные темно-золотистые волосы спускались на нежно-белый лоб и оттеняли глубину удлиненных глаз, в которых светился внимательный ум. Умело яркий грим. Головокружительный аромат сильных, очень приятных духов.

При всей целомудренности фигуры, напоминавшей скорее юношу, переодетого дамой, лицо З.Н. дышало каким-то грешным всепониманием. Держалась она как признанная красавица, к тому же – поэтесса. От людей, близко стоявших к Мережковским, не раз приходилось слышать, что заботами о семейном благоденствии (то есть об авансах и гонорарах) ведала почти исключительно З.Н. и что в этой области ею достигались невероятные успехи.

Взгляд изнутри

Это взгляд со стороны. А вот взгляд изнутри – самой Гиппиус: «Мы с Д.С. так же разнились по натуре, как различны были наши биографии до начала нашей совместной жизни. Ничего не было более различного, и внешне, и внутренне, как детство и первая юность его – и моя. Правда, была и схожесть, единственная – но важная: отношение к матери. Хотя даже тут полной одинаковости не было». Но: «…разница наших натур была не такого рода, при каком они друг друга уничтожают, а, напротив, могут и находят между собою известную гармонию. Мы оба это знали, но не любили разбираться во взаимной психологии».

Что касается религиозной идеи, то всю жизнь они прожили той, что пришла ей в лето Господне 1905 года и сделалась idee fixe. Это была идея о «тройственном устройстве мира». Как всегда, она поделилась ею с мужем. Он «преобразил ее в самой глубине сердца и ума, сделав из нее религиозную идею всей своей жизни и веры – ИДЕЮ ТРОИЦЫ, ПРИШЕСТВИЯ ДУХА И ТРЕТЬЕГО ЦАРСТВА ИЛИ ЗАВЕТА».

Они были как сообщающиеся сосуды, «плюс» на «минус» в жизни дал «плюс», и поэтому и сумели прожить вместе такую долгую и такую непростую жизнь.

Надсон в юбке и поэт Гиппиус

Профессиональная литературная жизнь Зинаиды Гиппиус началась незадолго до свадьбы, когда в 12-й книжке журнала «Северный вестник» за 1888 год появилась первая поэтическая публикация – два стихотворения, подписанные инициалами З.Г. Но это был еще «не поэт – Зинаида Гиппиус», это был «Надсон в юбке». Вообще вся ранняя поэзия З.Г. окрашена в тона, характерные для «поколения уставших» – поколения 1880-х годов, разочарованного в жизни, меланхолически скорбящего, пессимистически настроенного. И, конечно, здесь не могло не обойтись без весьма распространенных в литературе того времени мотивов – сомнений в собственных силах, томлении по смерти (а у Гиппиус на все это накладывался собственный отпечаток – следы недавней болезни):

Мой друг, меня сомненья не тревожат. Я смерти близость чувствовал давно. В могиле, там, куда меня положат, Я знаю, сыро, душно и темно.

Покоя жду… Душа моя устала Зовет к себе меня природа-мать… И так легко, и тяжесть жизни спала… О милый друг, отрадно умирать!

Название стихотворения – «Отрада». Написано оно в 1889 году. От мужского лица (к этому приему Гиппиус будет прибегать и в дальнейшем, и не только в стихах). Ей было всего лишь 20 лет. Она проживет еще 56. Но это так заманчиво для поэта – в молодости писать о смерти…

Однако поэзия и жизнь (в гетевском понимании – Dichtung und Wahrhait) – все же две разные вещи, и жизнь продолжалась, как продолжалась и поэзия, как писались и проза, и литературно-критические статьи.

Это хорошо поймет и почувствует Иннокентий Анненский, тончайший лирик и проницательный критик. Разбирая ее стихи, он напишет: «Для З.Гиппиус в лирике есть только безмерное Я, не ее Я, конечно, не Ego вовсе. Оно – и мир, оно – и Бог; в нем и только в нем ужас фатального дуализма; в нем – и все оправдание, и все проклятие нашей осужденной мысли; в нем – и вся красота лиризма З.Гиппиус». Далее Анненский цитировал ее стихотворение:

Я в себе, от себя, не боюсь ничего, Ни забвенья, ни страсти. Не боюсь ни унынья, ни сна моего, Ибо все в моей власти. Не боюсь ничего и в других – от других, К ним нейду за наградой. Ибо в людях люблю не себя, и от них Ничего мне не надо. О, Господь мой и Бог, пожалей, успокой, Мы так слабы и наги. Дай мне сил перед ней, чистоты пред Тобой, И пред жизнью – отваги.

И приходил к окончательному выводу: «Среди всех типов нашего лиризма я не знаю более смелого, даже дерзкого, чем у З.Гиппиус. Но ее мысли, чувства до того серьезны, лирические отражения ее так безусловно верны, и так чужда ей эта разъедающая и тлетворная ирония нашей старой души, что мужская личина этой замечательной лирики (З.Н.Гиппиус пишет про себя в стихах не иначе как в мужском роде) едва ли когда-нибудь обманула хоть одного влиятельного читателя».

Другими словами, речь шла о «вселенной» поэта Гиппиус, которую не спутаешь ни с чьей другой. Она прорывалась в стихах к самой себе, к такой, какою была. Это могло кому-то нравиться, кому-то не нравиться, но это было. Поэтому Анненский увидел «фатальный дуализм», а Роман Гуль – «страшное двойное лицо». И «раздвоенность». И даже больше того – «двоедушие». А Корней Чуковский – «манию противоречия». Гиппиус отвечать своим зоилам не хотела, но в стихотворении «Напрасно» (1913), написанном совершенно о другом и по другому поводу, получилось, что ответила: «Будь верен сердцу своему, Храни его ключи». «Антон Крайний»

Как поэт оригинальный, с собственным голосом Зинаида Гиппиус оформится в первое десятилетие нового, ХХ столетия, когда религиозно-мистические искания обретут поэтическую форму, когда напряженное духовное существование между двумя полярными полюсами – то, что ее мучило и не находило ответа, она сумеет передать в слове: «Мне близок Бог – но не могу молиться. Хочу любви – и не могу любить». Когда «Я» выйдет за рамки личности и станет и миром, и Богом (и миром, и Богом – в себе).

Но ее литературному дару было узко в каких-то одних жанрово-заданных рамках. Поэтому – и стихи, и проза. Поэтому – и публицистика, и литературно-критические статьи.

В статьях, которые составили «Литературный дневник», увидевший свет в 1908 году, она была не скована никакими ограничениями. В них она могла говорить с читателем напрямую и не сдерживать свой клокочущий темперамент. Поэтому и псевдоним «Антон Крайний», ибо середина – всегда скука и пошлость и «не выносит ничего, кроме себя».

Однако Гиппиус не только критиковала, полемизировала, ниспровергала, но и утверждала – свое, заветное, выношенное, то, во что верила, чем жила, что думала о том или ином предмете. А думала она, прежде всего, о главном – о Боге и о путях, ведущих к нему, о Жизни и Смерти, о вере и безверии, о ненависти и любви, и о том, что, несмотря ни на что, человек живет потому, что можно жить, потому что «человеческое в человеке живуче».

Борьба с «чертом»

И еще одна важная для Гиппиус мысль прозвучала на страницах ее «Литературного дневника»: «Черт говорит: «должно быть, как есть». Мы говорим: должно быть, как должно быть». И только если мы так говорим, – и может что-нибудь действительно быть. Потому что черт и тут обманывает нас, лживо воплощая в слова свои мысли; истинное же значение слов «все должно быть, как есть» – «все должно не быть, потому что ничего нет».

О, она хорошо знала, о чем говорила. Она давно боролась с «чертом» в своей душе, отсюда – когда «черт» побеждал – и двойственность ее натуры, характера, которую улавливали проницательные современники, отмечая в ней «демоническое» начало. Но она же и мучительно пробивалась к Богу, ища его на путях Любви, о чем и писала в одном из писем к Философову в июле 1905 года: «Я ищу Бога-Любви, ведь это и есть Путь, и Истина, и Жизнь. От него, в Нем, к Нему – тут начинается и кончается все мое понимание выхода, избавления».

Тройственный союз

В начале века образовался так называемый «тройственный союз», в который входили она, Мережковский и ближайший сотрудник «Нового пути», критик, публицист Дмитрий Философов. Идея «тройственного устроения мира», должному прийти на смену традиционному христианскому мироустройству, усердно разрабатываемая Д.М. и З.Н., на бытовом житейском уровне приняла форму совместного проживания с близким духовно и интеллектуально Философовым. Конечно, это был очередной эпатаж, вызов Мережковских обществу.

Жизнь втроем – общество полнилось слухами, гадало: настоящая – ненастоящая? А тут еще подоспело письмо из Парижа, куда троица уехала в феврале 1906 года. Язвительная Зинаида писала Брюсову, что они радуются новому оригинальному хозяйству (квартира в Париже была дорогой и огромной), что мебели в ней всего 3 постели, что кресел (соломенных) тоже 3 и что вообще это «новый способ троебрачности». Но как было на самом деле – кто знает… Известно только – из писем Философова к Гиппиус, – что влюблен он в нее никогда не был, о чувственности не шло и речи, если что и испытывал, то только дружественный настрой. Однако подозревал, что З.Н. в него была влюблена. Тем не менее «союз» длился несколько десятилетий, после чего распался…

Сильфида

Помните: 1913 год, «Будь верен сердцу своему, Храни его ключи». И была верна, и хранила, и редко кого туда пускала. Любила всю жизнь одного Дмитрия Сергеевича, но бывали и влюбленности. В поэта Минского или, скажем, в известного и влиятельного в свое время литературного критика Акима Волынского. 27 февраля 1895 года она писала ему: «…Я смешала свою душу с Вашей, и похвалы, и хулы Вам действуют на меня, как обращенные ко мне самой. Я не заметила, как все переменилось…»

Они были уже несколько лет знакомы «литературно», теперь роман перетекал в другое русло и развивался быстро и стремительно. Уже 1 марта неприступная Зинаида признается: «Вы мне необходимы, Вы – часть меня, от Вас я вся завишу, каждый кусочек моего тела и вся моя душа…» Все закончилось в октябре – когда она из завоевателя превратилась в завоевавшую, когда она поняла, что он не способен испытывать то, что она называла «чудесами любви», когда он уступил ей во всем…

Она была из тех женщин, что не любят, когда им уступают. Тем более – во всем. Он этого не понял… и уступил. Увлечение прошло, зависимость исчезла. Когда это произошло, он перестал ей быть интересен – сделался антиэстетичным. Что ж, она могла прекратить отношения и по этой причине, и не только с человеком, но и с властью, как это произойдет в 1917 году.

После революции Волынский в своем очерке «Сильфида» запечатлеет не только ее облик, но и характер – попытается проникнуть внутрь души той, которую любил. Он вспоминал: «Это была женственность существенно девического характера, с капризами и слезами, со смехом и шаловливой игрой, с внезапными охлаждениями. Кокетливость достигала в ней высоких ступеней художественности… Культ красоты никогда не покидал ее ни в идеях, ни в жизни…»

Через 50 лет, почти через жизнь, З.Г. ответит: «Это был маленький еврей, остроносый и бритый, с длинными складками на щеках, говоривший с сильным акцентом и очень самоуверенный…»

Все давным-давно сгорело, выгорело, перегорело. Остались зола, пепел…

Свобода и одиночество

Зинаида Николаевна всегда стремилась быть свободной – и внешне, и внутренне. Презирала условности, старалась быть не в быту – над бытом. Поэтому всегда, несмотря на совместную жизнь с мужем, была одинока (внутренне), ибо свобода и одиночество – две вещи нераздельные. Поэтому на виду и вела себя подобающим образом, вызывая восхищение одних и неодобрение других.

Она любила одеваться в мужское, как Жанна д’Арк или Надежда Дурова. В стихах, статьях говорила о себе в мужском роде, подписывалась мужскими псевдонимами «Антон Крайний», «Лев Пущин», «Товарищ Герман». Многих это раздражало, некоторых пугало, третьих отталкивало. А она, не обращая внимания ни на первых, ни на вторых, ни на третьих (кроме Дмитрия Сергеевича – он всегда и во всем оставался единственным авторитетом, к голосу которого она прислушивалась), была единственно такой, какой могла быть: внешне – спокойной и женственной, привлекающей внимание мужчин и женщин, внутренне – мятущейся, увлекающейся мистикой «пола», решающей вопросы «метафизики любви», размышляющей о Христе, Церкви, живущей в современности и современностью – для будущего.

Хам грянул

Она жила литературой, религиозными исканиями, Дмитрием Сергеевичем Мережковским. И Россией, которую (без надрыва) любила. Но ту, которая была, а не ту, которая стала. Революция 1905 года уже была не ее. Октябрьский переворот 17-го – тем более. «Грядущий хам», о пришествии которого предупреждал ее муж, грянул, причем не только полез из всех российских щелей – он пришел к власти. И уничтожил все, чему она поклонялась. Все перевернулось: бытие, быт, старая жизнь с ее поисками добра, гармонии, идеала. «Добро» пришло в кожаной куртке с наганом и ордером на обыск.

К «гармонии» приводила пуля в чекистском подвале. «Идеалом» стали кровь, насилие, единомыслие.

Когда-то (в 1904) в стихотворении «Все кругом» она писала:

Страшное, грубое, липкое, грязное, Жестко-тупое, всегда безобразное, Медленно рвущее, мелко-нечестное, Скользкое, стыдное, низкое, тесное, Явно довольное, тайно-блудливое, Плоско-смешное и тошно-трусливое, Вязко, болотно и тинно застойное, Жизни и смерти равно недостойное, Рабское, хамское, гнойное, черное, Изредка серое, в сером упорное, Вечно лежачее, дьявольски косное, Глупое, сохлое, сонное, злостное, Трупно-холодное, жалко-ничтожное, Непереносное, ложное, ложное! Но жалоб не надо; что радости в плаче? Мы знаем, мы знаем, все будет иначе.

Она ошиблась. Иначе не стало – стихи удивительно ложились на новую большевистскую действительность. Более того, действительность была пострашнее стихов. Русская воля – всегда хаос и анархия. Русский бунт беспощаден и бессмыслен, Пушкин, как всегда, был прав. Большевики сняли все табу, разбудили самые темные, дремлющие в человеке инстинкты.

Она в отличие от Блока не услышала «ни музыки революции», ни музыки в революции. Кроме того, она никогда не была «хористкой» – не пела ни «в хоре», ни «с хором». Она всегда была – голосом из хора, голосом вне хора, отличным от других, поэтому всегда слышимым, поэтому явственно различаемым на фоне других. Она была индивидуальностью, и ей было не по пути с массой. И все, что творилось в послеоктябрьской жизни (не жизни – хаосе) – ей было не по нутру.

И поэтому она не хотела быть с теми, кто умертвил февральскую Россию. Не говоря уже – заодно. Вопрос: со свободой, но без России был решен в пользу свободы – они начали готовиться к отъезду. Туда, где не было большевиков. Туда, где не ограничивали свободу думать, свободу говорить, свободу писать. Туда, где у них была своя квартира. Мережковские тайно собирались в Париж.

«…билет возвращаю»

Они уезжали не столько от голода, холода, вонючих мерзлых селедок и общественных работ – они уезжали от несвободы, они уезжали от брезгливости, от невозможности эстетически сосуществовать с новой властью. Они покидали «царство Антихриста», царство тотальной лжи и тотального террора. Им не нужен был обещанный большевиками «рай», обернувшийся адом – свой билет они отдавали его устроителям. У З.Н. все эти настроения переплавились в стихи:

Не только молока иль шоколада, Не только воблы, соли и конфет – Мне даже и огня не очень надо: Три пары досок обещал комбед. Меня ничем не запугать: знакома Мне конская багровая нога, И хлебная иглистая солома, И мерзлая картофельная мга. Но есть продукт… Без этого продукта В раю земном я не могу прожить. Искал его по всем нарводпродвучам, Искал вблизи, смотрел издалека, Бесстрашно лазил по окопным кручам, Заглядывал и в самую чека, Ее ж, смотри, не очень беспокой-ка: Я только спрашивал… и все ревтройка. Неугомонный поднимала рев. И я ходил, ходил в петрокомпроды, Хвостился днями у крыльца в райком… Но и восьмушки не нашел – свободы Из райских учреждений ни в одном. Не выжить мне, я чувствую, я знаю, Без пищи человеческой в раю: Все карточки от Рая открепляю И в нарпродком с почтеньем отдаю.

Стихотворение называлось «Рай». Ему был предпослан эпиграф из Достоевского – фраза Ивана Карамазова «…почтительнейше билет возвращаю…». За словом у Гиппиус следовал поступок – как и классический герой, она возвращала свой билет. В декабре 1919 года Мережковские и Философов, и Злобин, бывший ее литературным секретарем с 1916 года, выехали из Петрограда в Гомель – в январе 1920-го нелегально перешли границу.

С Совдепией было покончено, но с собой они уносили свою Россию. В той, другой России, которую они оставили (понимали, что навсегда), оставались Брюсов, Блок, Чуковский. Кто-то пошел на сотрудничество с новой властью, новым режимом, кто-то приспособился к совместному сосуществованию. Кто-то (Ходасевич, Ремизов, Тэффи), как и они, покинули родину. Кого-то (в основном, философов Бердяева, Шестова и др.) большевики бесцеремонно посадили на пароход и выслали из страны. Хорошо хоть не поставили к стенке.

В Варшаве, Берлине, Париже возникли островки русской эмиграции. Мережковские до своего отъезда во Францию (в ноябре того же 20-го года) обосновались в Польше. И активно занялись антибольшевистской деятельностью. Темперамент Зинаиды Николаевны требовал общественного выхода. Они основали газету «Свобода», печатали политические статьи, направленные против советской власти, читали лекции о положении дел в Советской России, как (чем) могли подрывали престиж первого социалистического государства. Она была остроумна и зла и высмеивала своих идейных врагов, не щадя никого.

Другие берега

В Париже их литературная и общественная деятельность продолжилась – они не собирались сидеть, сложа руки. Вокруг Мережковских всегда собирались люди. Так было в Петербурге, так продолжилось и в Париже – и здесь они стали одним из сосредоточений русской интеллектуальной жизни. По воскресеньям в их квартире, в доме 11-бис на улице Колонель Бонне, расположенном в фешенебельном квартале Пасси, собирались писатели и журналисты, философы и издатели русских газет и журналов. Говорили о литературе, спорили на политические темы, обсуждали положение в России и мире.

Но вскоре эти воскресные посиделки показались Мережковским недостаточными, и в феврале 1927 года они создали общество «Зеленая лампа». Как писал один из участников этого общества Ю.Терапиано, это было их «вторым предприятием», рассчитанным на более широкие круги русских, обосновавшихся в Париже: «Мережковские решили создать нечто вроде «инкубатора идей», род тайного общества, где все были бы между собой в заговоре в отношении важнейших вопросов «воскресений» и постепенно развить внешний круг «воскресений» – публичные собеседования, чтобы перебросить мост для распространения «заговора» в широкие эмигрантские круги. Вот почему с умыслом было выбрано само название «Зеленая лампа», вызывающее воспоминание петербуржского кружка, собиравшегося у Всеволожского в начале XIX века».

Цвет «русского Парижа» можно было увидеть на этих ставших традиционными встречах. К Мережковским приходили «мэтры» Бунин и Ремизов и молодые поэты, критики, публицисты Фельзен и Ю.Мандельштам, философы Бердяев и Федотов и журналисты Бунаков-Фондаминский и Руднев. Общество просуществовало до 1939 года.

Дмитрию Сергеевичу останется жить чуть больше года, Зинаиде Николаевне – пять лет.

Но что это были за годы. Многие русские успели (кто куда) выехать из Франции. Мережковские остались. З.Н. записывает в дневник: «Я едва живу от тяжести происходящего. Париж, занятый немцами… неужели я это пишу». Через две недели гитлеровцы уже были в Биарицце. «О, какой кошмар! – восклицает она. – Покрытые черной копотью, выскочили из ада в неистовом количестве с грохотом, в таких же черных, закоптелых машинах… Почти нельзя вынести». Но они вынесли и это. Как и сумели пережить в августе смерть Философова.

Но беды продолжали валиться одна за другой. Они боролись с навалившейся старостью, с болезнями – возникли перебои с лекарствами, с голодом – порою вся еда их состояла из кофе и черствого хлеба, с холодом – не было угля, чтобы согреть дом, с безденежьем – французские издатели с приходом немцев перестали платить, о заграничных – не заходило и речи. Вспоминался Петроград 17-го года. В Париже - 40 – было хуже. Что оставалось? Друзья, которые помогали, чем могли. Работа, которая спасала от уныния.

…Дмитрий Сергеевич Мережковский ушел из жизни 7 декабря 1941 года. Он редко болел, продолжал много писать и умер внезапно. А она все время боялась за Д.С. – и добоялась.

Дант в аду

После смерти мужа она замкнулась в себе, свидетельствует верный Владимир Злобин (остававшийся с нею до ее последнего часа), и даже помышляла о самоубийстве – только «остаток религиозности» удерживал ее от самовольного ухода. Но – «жить мне нечем и не для чего», записывает она в дневник. И все же она нашла в себе силы и продолжала жить.

Утраты продолжались – в ноябре 1942 года не стало сестры Аси. В дневнике появляется запись: «С того дня в ноябре, когда умерла Ася, я каждый час чувствую себя все более оторванной от плоти мира (от матери)».

Зинаида Николаевна пережила мужа на пять лет, успев начать книгу о нем («Дмитрий Мережковский»), но не успев ее закончить. Когда она начинала работу, она понимала, что его уход (как, впрочем, и ее самой) не за горами. Поэтому надо было спешить. После смерти Д. С-ча она могла воскресить его только в слове. Это единственное, что у нее осталось. Но она не успела.

«На З.Н. в церкви на отпевании (Мережковского. – Г.Е.) было страшно смотреть: белая, мертвая, с подгибающимися ногами. Рядом с ней стоял Злобин, широкий, сильный. Он поддерживал ее», – вспоминала Нина Берберова. После его смерти она словно закаменела.

В сентябре 1943-го на русском кладбище в Сен-Женьев-де-Буа открывали памятник Д.С.Мережковскому. За эти несколько лет Зинаида Николаевна превратилась совсем в старуху, черты лица ее обострились, кожа стала сухой и прозрачной. Ей помогали жить стихи.

Стихи она начала сочинять в семилетнем возрасте. В первом она писала:

Давно печали я не знаю И слез давно уже не лью. Я никому не помогаю, Да никого и не люблю. Людей любить – сам будешь в горе. Всем не поможешь все равно. Мир что большое сине море, И я забыл о нем давно.

В последнем:

Я на единой мысли сужен, Смотрю в сверкающую тьму, И мне давно никто не нужен, Как я не нужен никому.

Она прошла «чистилище» и все отпущенные ей жизнью круги «рая» и «ада». И осталась Гиппиус, все с тем же мужским «Я», со своим отношением к людям, к миру.

В последнее время она работала над поэмой «Последний круг (И новый Дант в аду)». Ее личная «божественная комедия» подходила к концу – в поэме она подводила ее итоги.

«Незадолго до смерти у нее вырывается крик: «Но мне все равно теперь. Я только и хочу – уйти; уйти, не видеть, не слышать, забыть…» Свидетелем был Владимир Злобин, остававшийся с нею до ее последнего часа.

Она умерла сухой парижской осенью 9 сентября 1945 года и была похоронена на русском кладбище, где покоилось тело ее мужа, с которым она прожила такую долгую жизнь, и без которого все в ее жизни стало терять свой смысл.