404 Error - page not found

We"re sorry, but the page you are looking for doesn"t exist.

OUR LATEST POSTS

Хочу к маме, хочу к папе, хочу к Маняше, хочу к бабушкам: кататься между двумя домами на велосипеде. Дорога: три асфальтированных холма, посередине - опасный поворот, потом стая злых мелких собак (от одной у меня на левой лодыжке теперь шрам в виде маленькой подковы), затем - два магазина, под горку - и приехали.
Хочу, чтобы деревенские звали меня лётчицей, Ксюхой и курчавой. Это единственное место, где позволительно звать меня Ксюхой, боле - нигде.
Хочу гулять с собаками, хочу купаться, хочу убежать на холмы, которые у
леса. Разнотравье - воздух там сухой, жаркий, пахнет чабрецом, душицей и ромашкой. Как на чердаке. От полей несёт гречихой и акацией, от леса - сырым и стылым. Не холмы - горы. Я там теряюсь. С размаху теряюсь, ухая: отбросить велосипед к чёрту и - под горку, по сухим колким палкам в густой траве, сбивая ногами хвощ, чертополох и стараясь не наступить на тонкокожие клубничные ягоды.
В холмах - клубника, в лесу - земляника. Клубника слаще. Душистые жёлтые цветы пахнут молоком с мёдом. Чабрец растёт мелкими сиреневыми кустиками, а душица - длинными.
Я запомнила.
Хочу на пруд в четыре утра, хочу, чтобы плечи болели. Не поймать ни одной рыбы, играть с Жулей, смотреть на красноклювого аиста: осторожно подходить всё ближе и ближе. Пока Жуля, зараза мелкая, с тявканьем не спугнёт большую статную птицу.
Смотреть, как серебрится пар над водой; свесившись с моста, трогать пруд пальцами: одним, двумя, щепотью. Скакать босыми ногами по росе, потому что кеды - хоть выжимай. Говорила бабушка, надень отцовские сапоги.
Хочу есть яблоки с яблонь, протерев рубашкой; груши - сколачивать большой палкой. Ловить цыплят и загонять кур с утками по загонам, чтобы их, как в тот раз, не выглядела лиса.
Хочу ловить чёрно-белого кота по двору, тайком дербанить гитару во времянке, выпрашивать у брата прокатиться на скутере.
Успевать на почту до пяти вечера. Слизывать белый мёд с ложки, на закате пить чай с мятой, а по рассвету - горький растворимый кофе. Тащить прогнившую мшистую лестницу, подставлять к белокаменной стене и лезть на чердак. Чихать от сена, пыли, копаться в трёх картонных коробках из-под телевизора и прочей дребедени, как в древней сокровищнице. Потому что до краёв забиты старыми книгами, теми книгами, которые в шкафу уже не умещаются.
Щелчками пальцев сбрасывать с себя пауков и беззащитно завывать.
Хочу ходить с отцом на охоту, отмахиваться от вопросов: «И не лень тебе в такую рань?..».
Неделю назад я прошла сорок один километр - до Красной площади, а оттуда до Царицыно. Мне теперь есть чем козырять, мне никогда не лень.
Небо здесь светлое и мягкое, как пастила. Ласточки лихо режут его, сладкое, чёрными острыми крыльями, а я стою под всем этим, запрокинув голову, и зачем-то закрываю глаза. Как будто кто-то кладёт свою грубую мозолистую ладонь на мои горячие веки. От ладони пахнет парным молоком и росой по утру.
И ни конца мне нет, ни края.

Первым начал курить отец.
Потом закурил отчим, потом защёлкали зажигалками пацаны. Потом наступила ночь, трепавшая ветром пепел алёнкиных Marlboro по майской теплыни.
Мир превратился в большую курилку - я оказалась самым активным пассивным курильщиком. В конце концов, на каждого из курящих однажды обрушивалась такая темнота, что первое, что нащупывали в ней дрожащие пальцы - сигарета.
Вот отец. Отец курит, вглядываясь в темень и отчего-то щурясь. Я сижу на каменном пороге времянки и будто бы не слышу, как ругается бабушка. Летний деревенский вечер бархатист и тёпел. Огонёк отцовой сигареты вспыхивает, как сердце, толкающее кровь. Я кутаюсь в огромную кофту с чужого плеча – кофта пахнет сыростью, старостью и прикрывает мои загорелые ободранные коленки. Отец сидит рядом, берёт в руки гитару. Сигарета в зубах. Пальцы ласково перебирают струны. Я рассеянно думаю, что будет, если сигарета вдруг выпадет изо рта прямо на лакированное дерево. Я прикрываю глаза. Я узнаю Шевчука. Я хочу чай с чабрецом и вприкуску с медом. Перед ногами шмыгает старая дохлая Катька, кого-то ища и сипло мяукая. Старой кошке не хватает голоса - он обрывается и хрипит. Пёс Кунак приседает на лапы, внюхивается - мне даже кажется, что я слышу, как он внюхивается - и вдруг зло захлёбывается в басистом вое, взрывая землю тяжёлым лохматым хвостом. Кунак похож на небольшого обросшего медведя. По деревне прокатывается звон цепей и ответный лай забившихся в истерике собак. Катька исчезает. Отец кладёт гитару, подходит к Кунаку и треплет зверя за ухом. Последний раз затягивается. Окурок летит в траву, ало дрогнув.
Отчим курит почти так же, только на балконе и без гитары.
Пацаны курят обязательно толпой. Они сначала тихо говорят, потом вдруг взрываются оглушающим гоготом и складываются пополам, будто им разом переломило хребты. Сигареты тлеют в трясущихся пальцах. Я всматриваюсь в тихо мерцающий табак. Выпрямившийся Костя затягивается, жмурится на солнышке и выдыхает дым прямо в небо. Мне кажется, воздух от этого разогревается ещё сильнее. Я прыгаю вокруг пацанов, бодаю их спины, потом отхожу немного и тихо любуюсь - красивыми, стройными, юными. Мам, это пацаны курили, а я рядом стояла.
- Ребят, а волосы сильно впитывают запах сигарет?
Кто-то смеётся, тянет руки к моим волосам и говорит ласково:
- Не представляешь, насколько сильно.
Перед глазами мелькает чей-то экран телефона, несколько пар горящих глаз утыкаются в него и толпа снова взрывается хохотом.
Гремит шоссе. Кирпич домов дышит тихо и горячо. Ветер выполаскивает мои волосы на ветру. Я смеюсь.
Алёнка курит, как в кино. Ну, точнее старается курить как в кино - она опирается на подоконник, выгибает шею, выдыхает дым в майскую ночь. Ночь тихо гладит Алёнку по щеке. Алёнка стряхивает пепел, легко щёлкая по сигарете. Сигарета золотится. Из колонки поют Scorpions. Дома кругом спят. Иногда по дороге может полоснуть свет фар - и тут же утечь по тёмному асфальту. Скоро начнёт светать. Алёна заныривает обратно в квартиру, кидает зажигалку на микроволновку и предлагает пачку мне.
- Спасибо, я пассивно.
Я пассивно.
Говорю, на каждого из курящих однажды обрушивалась такая темнота, что первое, что нащупывали в ней дрожащие пальцы - сигарета. А второе - зажигалка или коробок спичек. От щелчка зажигалки и чирканья спички тишина густела звуком. От огня светлело и даже немножечко теплело. Дым стелился по лёгким, и дышать, наверное, становилось легче.
Ночью я громко рычу, стучу кулаком о пол и дрожаще реву, что Дон разольётся не для меня, но как только замолкаю - майская пустота звенит в ушах, как в аквариуме, и залепляет глаза.
Первая седина в семнадцать - это чужой сигаретный пепел, запутавшийся в кудрях.

Язык у Лёки сухой, розовый, шершавый. Таким языком можно, например, вылизывать маленьких лобастых львят. Но Лёка предпочитал молотить им без умолку, пытаясь разом выдать сразу несколько словарей, включая словарь Ожегова, Даля, справочник «Животные России» и Большую Советскую Энциклопедию.
- Все смешалось: фрак, армяк и блуза, - качала головой нежнолицая Катя, лёкина сестра. - Лёка, ну разговаривай ты как человек!

Лёка в очередной раз показал ей язык. Перебросив взгляд на меня, широко улыбнулся. Лёкины зубы крупные и белые, как сахар. Такими зубами очень хорошо разгрызать леденцы.
Никогда не понимала, как в одной семье могли появиться две совершенно разные породы.
Катенька - зверёк, зверёныш, ласка. Смеётся Катя всегда так, как будто легонечко покусывает кого-то невидимого: сначала катенькин рот восторженно открывается, изо рта вылетает звонкий рассыпчатый смешок, зубки медленно смыкаются, а уголки губ ползут вверх.
Ходила и дышала Катя очень тихо - Лёка как-то признался, что ночами, тревожно вслушиваясь детским ещё ухом в спящее сопение семьи, он никогда не слышал дыхания старшей сестры. Сон, скажем, матери мягко окутывал всю квартиру. Мамино дыхание чувствовалось у щеки, теплилось у подушки, путалось в кухонных занавесках, пряталось между горшками герани и вообще стелилось по дому ковром. Куда ни ступи, чуешь: мама рядом. Рядом мама, рядом. Всё хорошо.
Отцов храп резок и громок. Он был маяком, этот храп: идя ночью по тёмной квартире на звук, можно было безошибочно обогнуть все дверные косяки, перепрыгнуть все пороги и избежать тяжёлых деревянных тумбочек у стен, благополучно добравшись до кровати.

Там, где спала Катя, было безвоздушье, пустота, вакуум.
Брат вглядывался, пилил взглядом её кровать, но видел только матовую, слепую черноту. Приходилось бегать на кухню, вроде как за водой, а обратно добираться по отцовскому путеводному дыханию.
Когда Лёка мне это рассказывал, взгляд у него был испуганный. Как будто Лёка заплутал в лесу, а я он и есть - немой, непродираемый, невесть откуда выросший. И тропы мои спелись тугим клубком. В лёкином взгляде ревёт беспорядочное, кусачее, нестерпимое отчаяние.
Но легче смотреть на мрачную древесную глушь, чем на то место, где только что был твой родной человек. Разбрасывал по кровати горячие ото сна руки, цеплялся в одеяло, тяжело ворочался и вдруг пропал. Тонкая струйка его звенящего тепла взвивается и рассыпается в остывающем воздухе. А человека нет.
Глаза у Лёки круглые, до гари горячие. Два больших чёрных солнца. Лёка вообще должен был родиться в Африке какой-нибудь дикой большой кошкой - гривастой и мокроносой: длинные мышцы, громкий голос, загорелое скуластое лицо - на солнце Лёка темнел, а Катя, наоборот, выгорала.
Очень вовремя появились в моей жизни эти двое - выискали меня своим звериным первобытным чутьём. Выискали, выласкали, вырычали и приняли в свою маленькую разношёрстную стаю.

***
Жизнь казалась мне рекой.
И ещё казалось, что я тону.

Плавала у бережка, а тут - раз! - и ушла на студеную, ноги сводящую глубину. Жадная, тяжёлая вода пахнет сначала землей - гнилой и мертвой, а затем - железом, кровью; отмахиваться от нее - значит отмахиваться от неподъемной, невесть откуда навалившейся бездны. Как небом вдавило в водную плоть - тони, родная.

Река смыкается надо мной. Река целует меня, как покойника - в лоб.

Вода тверда. Сначала я рву реку взмахами рук и ног, а затем непокорная твердь выламывает мне руки, больно царапает лёгкие чем-то зубристым и продавливает дно все ниже от меня. Я напрасно лихорадочно болтаю свинцовыми ногами - издевается, издевается. Известно ведь: чем скорее доберёшься до дна, тем быстрее ты от него оттолкнёшься.

Господи, как же безнадежно это движение вниз! Есть ведь ещё столько чудесных, свободных, невероятных направлений, двигайся — не хочу. Сколько блестящих горячих самолётов взлетает в эту секунду в небо, сколько озорных, счастливых, глупых птенцов тянутся к солнцу. Тысячи людей — задумчивых, взволнованных, радостных, сердитых, влюблённых катятся в тесных поездах и смотрят на тонкие бесконечные провода. Провода плывут мягко, как длинные гладкие пряди, которые никак не заплетутся в одну чёрную косу.

Такое медовое рассветное лево! Такое медяное закатное право!

Ну отчего же я-то вниз, Господи?

***
- Молодая и красивая, как жизнь?

Про молодую и красивую Лёка, дурак, придумал еще до того как узнал, как меня зовут. Потом узнал. Но по имени называл только раз или два, когда злился.

Само по себе человеческое имя пресно. Вкус его меняется в зависимости от того, кто это имя произносит. У Лёки в моем имени шелестела полынь, горчила редька и закипал густой черный кофе. Это уже был как животный рефлекс: стоило услышать его «Ксюша» и на языке горчило предчувствие ругани и взаимного облаивания.

Живу, Лёк. Живу.

Многоэтажки разбросаны вокруг нас, как очень большие кубики, в которые кто-то поиграл и забыл убрать. Ветер тянул теплом, шинами, жухлой травой. Лёка молчал, покусывая губы. Похлопал по карманам, будто наигрывая какой-то мотив. Лицо на миг оживилось, заиграло, словно Лёка вот-вот и начнет плясать под свой же ритм. Но вместо этого он достал сигарету.

А курение повышает риск преждевременной смерти, - сообщила я, как будто сама не рыскала тайком по отцовым пачкам.
- Да? - заинтересовался Лёка, подносящий зажигалку к сигарете, зажатой в зубах. - А чё так?
- А чёрт его знает. Но лучше не рисковать - один раз живем.

Он наконец-то прикурил и спрятал зажигалку в карман. А потом взглянул на меня - и окатило. Теплом окатило - нежным и мягким; таким теплом дышит парная вода в речке и нагретое солнцем дерево.

Что говоришь?
- Один раз живём, говорю.

Лёка засмеялся:

Это кто тебе такое сказал?

А разве об этом надо говорить вслух? - захлебнулась словом
«говорить», выдохнула и продолжила спокойнее. - Или ты у нас Лазарь?
- Феникс, — пожал плечами Лёка, мол, очевидно же. - А вообще-то, даже больше, чем феникс.
- Это как?

Затянулся.

Солнце, за три года можно три разные жизни прожить. А можно больше. А можно меньше. Но чтобы за время от рождения до смерти прожить всего одну!.. Здесь надо умудриться. Талант нужен, дар! Или душевный паралич. Странно, что нет еще степеней инвалидности по душевной недееспособности, да?

Запутал, дурак.
- Дурак, — согласился он.
- И как ты понимаешь, что жизнь новая началась?

Шепот - быстрый, горячий:

Прежде, чем начать новую, надо умереть. Прогореть, утонуть, расшибиться насмерть. До конца умереть.
- Как Лазарь? - ветер дует ласковый, южный, нездешний, но по коже пробегает холод.
- Нет. То есть… Лазарь воскрес таким же, каким умер. Щеки впалые, бледные, руки человеческие, ноги человеческие. Губы Лазаря когда-то молили, кого-то целовали, кому-то шептали. Он воскрес - и губы по-прежнему молят, целуют, шепчут. Феникс рождается внове - и пёрышко к пёрышку, крылья - прежняя жуткая громада. Прежняя, понимаешь? А нужно умереть, чтобы у тебя потом вместо перьев чешуя выросла, вместо чешуи — мех, вместо шкуры - кожа.
- Нутро-то одно, Лёк.
- Не бывает кошек с нутром собак, точно так же птица не сможет жить с рыбьими жабрами, а майскому жуку не вынести бычьего сердца.

…не вынести. Вот и я не выношу этого громадного, распаленного сердца. Каждым ударом оно ломает мне грудную клетку, и не успевают срастаться маленькие белые косточки, не успевают, не успевают! Я не прошу маленького сердца, но я прошу крепкую грудную клеть.

Лёка, добей меня, пожалуйста.

Лёка затушил сигарету, чиркнув о подошву. Искры полетели из-под ботинка, как если бы кто-нибудь сгреб все московские фонари в ладонь, запихнул их в лёкину сигарету, а потом высыпал их рыжим звездопадом на черный асфальт.

Ладонь у него теплая и пахнет табаком. Лёка ласково гладит меня по голове.

Сама, мол, хорошая. Сама.
***
Стынь так проела внутренности, что ребра хрустнули, как солома, вода хлынула и потекла сквозь полое тело. Настоящий аквариум: вот ракушки залепили сердце, вот тина намоталась на позвоночник, вот сломанные ребра - своды аквариумного замка; у легких трепещется окунь и иногда больно задевает их острым хвостом.

У меня не получается цепануть изнутри водную гладь. А дна я боюсь. Скользкого, илистого, грязного дна, где сейчас, может быть, спит склизкая рыбья семья. Или еще чья-нибудь. Мало ли, кто спит на безвестном, черном дне. Мало ли, чей сон я могу всколыхнуть. Мало ли, что он за это мне сделает.

Сначала еще пытаюсь дергаться, а потом слабеющие руки сами собой медленно распахиваются, голова тяжело запрокидывается, ледяная вода заливается в рот и прополаскивает меня всю, вымывая спекшуюся грязь, застывшие слезы и мятный запах зубной пасты.

За полгребка до дна мне не страшно. Мне не страшно, не радостно, не грустно. Мне пресно, как речной воде.

И только беспокойный окунь, плещущийся в разъеденном нутре напоминает мне, что я все еще могу что-то ощущать. Хотя бы что-то вроде щекотки.

***
У Катеньки мое имя недосолено, недосахарено.
Если бы Катенька крикнула его в лесу, то эхо донесло бы его раз там на третий или на четвертый - бледное, хрупкое, гаснущее.

А, Катенька? Ты мне?

Катя и Лёка собирались ехать за город на речку и упорно звали меня с собой. Я особо не упиралась, но и не соглашалась, боясь чего-то такого, чего я не знала, но чувствовала. Это чувство холодком ходило под кожей и гладило ледяными ладонями изнутри.

— … ты же бледная, как мышь. Мы одним днём - на электричке быстро доедем, - говорила Катя, сидя на полу и сворачивая махровое полотенце цвета хвои или сырого мха. - В конце концов за все лето ни разу не искупаться - преступление!

Я всё думала о Лёкиных словах. Какую по счету жизнь я живу? Я умирала? Я вообще рождалась, в конце-то концов?

Кать, - осторожно начала я, глядя в окно. Небо раскатывалось куда-то вдоль шоссе, горячо румянясь вдалеке. Если подолгу смотреть на такое небо, можно почуять, что начало этой дороги - ты, и тянется она прямиком из твоего сердца, как серая вена, которая перекачивает твою кровь на ту сторону неба, разливая ее закатом по горизонту.

Оторвала взгляд от окна, взглянула на Катю. На испуганной острой мордочке - тревога. Катенька ждёт, что я скажу ей сейчас что-то очень страшное.

Что такое? - напряженно сжимает в руках несчастную махровую ткань.

Чем я могу испугать тебя, Катя? Чего ты боишься? Что видишь ты в своих кошмарах?

Какую по счету жизнь ты живешь?

Кинула полотенце в сумку. Заходили под майкой острые лопатки.

Первую, Ксюш. Первую и единственную. Это тебе Лёка, да?..

Я кивнула.

Ты пойми, можно хоть двести раз начать новую жизнь. И мосты все сжечь можно. Тысячу шкур можно сменить, но гораздо сложнее протащить на себе свою, родную. Ту, в которой ты родился, в которой ты рос. Не скинуть её, потяжелевшую от налипшей грязи, прокисшую, жесткую, не разменять, не продать. Очень легко сбросить запачканную и отрастить новую. А ты поди — пронеси свой крест, не сбрось.
- А для чего её крестом на себе тащить?

Катенька повела круглыми тонкими плечами.

Такая - крепче любой брони. А новая - ногтем чиркнул, и кровоточит…

Тишь тугая, твердая. Удариться можно.

Ксюш, - опять заговорила.

А, Катенька? Ты мне?

Ксюш, поехали, пожалуйста. Мне смотреть на тебя больно: румянец и тот на лихорадочный похож.

Я поежилась. В самой жалости вообще-то нет ничего плохого, как бы ни открещивались от нее гордецы со стальным хребтом. Серьёзно вам говорю. Ну неужели ни разу жизни не хотелось, чтобы вас пожалели? Это ведь почти как укрыться от камнепада под прочным и широким навесом, где можно отоспаться, согреться - и дальше бежать уворачиваться от тяжелых глыб. Можно всю жизнь отрыкиваться от чьих-то попыток пожалеть тебя, но хотя бы раз ты все-таки захлебнешься отчаянной просьбой «Пожалей меня, пожалуйста. Немножко. Совсем чуть-чуть». И ты прикусишь гордость. И тебя пожалеют правильной - теплой, сочащейся и насквозь пропитанной любовью жалостью.

Но сейчас навес грозил рухнуть на голову вместе с камнями.

Ладно, едем.

***
В электричке долго думаю о том, что можно ведь и не выбрасывать свою старую жизнь. Я постелю огромную шкуру на полу — на ощупь она, правда, жестковата и это совсем не одно и то же, как гладить живого зверя, но эта шкура - крепче любой брони. Я соберу перья в мешок. Если оперить такими острую стрелу - она полетит туго и прямо, будто за наконечник ее ведет моя цель.

Если засыпать скользкий путь песком - идти станет намного легче.

За окном высокая сухая трава с шелестом ложится под тяжелым ветром. Катя и Лёка перешептываются слева, но быстро умолкают. На выцветшее небо набегают тучи, и нутром чуется их медлительное тягучее брожение. Лёка держится большим пальцем за лямки рюкзака и иногда поглядывает то на меня, то на окно.

Сначала там мелькают серые многоэтажки, новостройки, те кубики, которые никак не уберут. Долго думала - какой же дурак их так разбросал, где же для них коробка, а затем вдруг стало ясно и просто: коробка - здесь. Я уже в ней. И качусь из нее к чертовой матери, неизвестно куда, в какой-то посёлок, где есть река, но нет бетона, асфальта, где воздух свободно колышет нежную листву, а листва радостно шелестит в ответ, и ветви оттягиваются под ветряной тяжестью.

Горизонт потихонечку расчищается. Город потихонечку исчезает из меня. В подрёберье кто-то ломает каменные глыбы.

… прыгать с моста в воду немного страшно. Лёка ныряет щучкой - красиво и гибко. И почти без брызг. Катя зажимает нос правой рукой, визжит и подгибает ноги. В последний момент левая рука вспархивает, словно Катя пытается зацепиться за воздух, но тело уже проваливается под воду.

Какие они красивые, господи, какие же они родные, какие же они мои. Вот чьи руки выламывали во мне громадные, невыносимые постройки, чтобы прохладный ветер также свободно гулял во мне туда-обратно, как в степном разнотравье. Чтобы ясные мысли отдавались во мне звонко и гулко.

Я разбегаюсь. Мне страшно поскользнуться, но я бегу, воодушевленная, потому что там, в медленно текучей реке меня ждут Катя и Лёка. Лёка и Катя.

На деревянном мосту раскиданы темные мокрые пятна. По берегам - длинная тугая осока, и зонтики розовых цветов на трубчатых сочных стеблях - если переломить один, сок хлынет, как кровь из аорты. Птичья стая рассыпается в сером алюминиевом небе.

Я падаю в воду.

Я вся сжимаюсь в воздухе, прежде чем стылая и холодная вода пройдется по мне наждачкой. Наждачка вдруг сменяется маслянистым прохладным коконом. Меня какое-то время тянет ко дну, а я тяну носочек, как балерина, чтобы оттолкнуться, тяну, а дна все нет и нет, и вот я уже сама пытаюсь дотянуться, потому что если я не нащупаю почву - у меня не хватит сил выбраться самой. Наверное, я сейчас похожа на живого жука, которого пригвоздили к стене, а не на балерину. Дна все нет. Все мое тело сейчас - сплошная судорога, сплошная лихорадка. Предсмертная.

Сколько я тут барахтаюсь? Секунду, две, час?

То ли так гудит речной мир, то ли я слышу течение своей же крови. Одно течение в другом. Интересно, а направления совпадают?

Дно появляется неожиданно, как выстрел в спину. Илистое, склизкое.

Мой толчок - это последний рывок. Вода выталкивает меня быстрее, чем небо роняло в реку.

Свет больно ударил по глазам.

Ледяной воздух ножом холостнул изнутри по ребрам.

Далекий колокол отсчитывает первые удары моего сердца. Господи, у меня есть сердце. У меня есть руки, есть ноги, есть глаза - и я еще совсем не знаю, что с ними делать.

С возвращением! - орёт, барахтаясь, Лёка.

«С крещением!» - слышу я.

Небо затянуто темной рясой. Скоро окрестит меня, новую, холодным сыпучим косохлёстом.

Внутри меня сейчас полощется самая ярая, самая горячая, самая багровая заря.

Февраль над городом развесил

Свои нестираные тучки

И сорит мелкой, как перловка,

Крупой на старые дома.

Мне надоело, если честно,

Ютиться в съёмной комнатушке,

Такой просторной, как духовка,

Такой уютной, как тюрьма;

И я решил, что очень нужно

Слегка пройтись, пока не поздно,

Закрыл окно, забрал мобильник,

Накинул серое пальто

И пулей вылетел наружу

В невыносимый зимний воздух,

Шероховатый, как напильник,

И лёгковесный, как ничто.

Но за какую-то минуту

Мне снег насыпался за ворот,

Промокли старые ботинки…

Должно быть, я сошёл с ума,

Раз до сих пор я почему-то

Не покидаю этот город

Такой весёлый, как поминки,

Такой уютный, как тюрьма.

Был конец апреля; как-то вечером – слепяще-солнечным, но слишком сырым, чтобы долго гулять по улицам, – я позвонил сестре и сказал, что через полчаса буду ждать её в баре «У трёх кошек». Она легко согласилась, не подозревая, что мной двигала не братская любовь, но меркантильная идея занять денег: стипендия закончилась на прошлой неделе. Однако даже я не настолько циник, чтобы требовать деньги с порога; нет, я даже угостил сестру облепиховым чаем и приготовился смиренно слушать семейные новости. За те полгода, что мы не виделись, их, должно быть, накопилось прилично. Но сестра моя тоже не промах – начала с самого главного:

– Тётя Эльза опять сделала подтяжку лица, дядя Эрик «усыновил» левретку, бабушка собралась замуж, мой начальник перешёл в отдел разработки, – протараторила она, беспечно поддевая коктейльной ложкой ягоды облепихи, перемешанные с квадратными кусочками яблок. – Хочешь?

– Подожди, – я отодвинул яблочную ложку от своего носа, – То есть как?

– Ну, он уже больше десяти лет работает, пора уже.

– Я про бабушку. В каком смысле, замуж?

– В том, что она собирается сдуть пыль веков со своего паспорта и проштамповать его на странице «Семейное положение».

Она меня разыгрывает. Да, та самая дурацкая игра – «Угадай лишнее». Левретка, подтяжка, свадьба…

– Но ей же семьдесят, – с невозмутимым лицом возразил я, применив свой главный козырь против её узнаваемых подколов – предельно объективное занудство.

– Тем более! Для себя пожила, для детей пожила, для внуков пожила – пора и остепениться.

– Кто же счастливый жених? – я отхлебнул полный глоток кисло-сладкого, пряного напитка.

– Матвей Сергеевич, наш сосед по даче.

Пффф! Я расплевал весь чай, и оранжевое пятно расплылось по столу. Сестра тремя пальцами выцепила из подставки пару бумажных салфеток и аккуратно накрыла ими сотворённую мной лужицу. Со стороны это, наверно, выглядело заботливо, но я-то знаю, что внутри у неё гогочет чертёнок. Только мне было не до смеха.

– Она не может выйти за него, Тина, – вскрикнул я, но тут же понизил голос, – Даже в твоих издевательских фантазиях. Ведь Матвей Сергеевич – инопланетянин.

Нет, он не передвигал взглядом стены и не левитировал. По крайней мере, при мне. Но с самого детства я знал, что наш сосед по даче – не местный. Местные, даже доктора наук в пятом поколении, так себя не ведут. Невозможно за столько лет ни с кем не поссориться, ни на кого не настучать участковому. Нельзя так аккуратно платить за воду и электричество, всем раздавать свои саженцы, ни с кем не спорить. «Ваши ветки растут на нашу брюкву!» На следующее утро – никаких веток, всё подстрижено. Конечно, его не раз пытались ввязать в скандал, хотя бы из интереса – придёт Матвей Сергеевич собачиться по поводу межевания или не придёт. Он мог прийти, мог не прийти – всё потом как-то решалось само собой. Более того: самые крикливые и завистливые соседи самоустранялись за один сезон. Что-то происходило с ними – не обязательно плохое, но, по выражению Тины, «быстрая карма» находила всех, кто пытался сделать гадость Матвею Сергеевичу. Бабули, ходившие в церковь, считали его праведником. Бабули, гадавшие на картах – колдуном. Но только я знал: он – пришелец.

У меня был военный бинокль – единственная реликвия, оставшаяся от деда. Тот подарил этот «трофей» своей беременной подруге незадолго до отъезда на очередную вахту за Урал. И, сколько его потом бабушка не высматривала, дед на её горизонте так и не появился. Спасибо, что бинокль не выкинули – он-то ни в чём не виноват, вещь и правда отличная! Лет в одиннадцать я соорудил шалаш на старой плечистой яблоне. Вёл оттуда наблюдения за приятелями, которых так же, как и меня, на всё лето увозили на дачу. Подглядывать за их войнушками было не так интересно, а вот в гараже Матвея Сергеевича обнаружилось кое-что любопытное. Это был вовсе и не гараж, а прикрытие для входа в подземный бункер. Когда Матвей Сергеевич спускался туда с овощным мешком и закрывал за собой проржавевшую дверь, я каждый раз ощущал какой-то гул. Будто отодвигались слои металла, и какие-то поршни начинали стучать, и земля слегка подрагивала – мягкая, покрытая идеальным клеверным газоном земля. Он не занимался садоводством, этот Матвей Сергеевич, нет – он проводил опыты. Я даже догадывался, для чего. Я был близок к разгадке, когда однажды проткнул спицей стенку в старой ёмкости, вплотную примыкавшей к нашему забору, – оттуда потекло машинное масло, не вода!

Но, как назло, осенью того же года папины коллеги вдруг предложили нам купить участок, за полцены, всего в получасе езды от города. Конечно, родители не смогли от такого отказаться. Говорили, вот удача. Мы так давно хотели. Сколько времени мы теперь сэкономим. И только я понял, что это Матвей Сергеевич с помощью телепатии «переубедил» их убраться подальше от его базы.

Сестра, конечно, подняла меня на смех. «Тебе семнадцать лет, – говорила она, – а ты до сих пор веришь в эти бредни! Найди лучше подработку, чтоб не пришлось у меня перезанимать». Наверное, телепатический луч Матвея Сергеевича когда-то прошёлся через её мозг и что-то там зацепил.

Тина позвала официанта, попросила нас рассчитать, обняла меня на прощание, оставила деньги и ушла. За окном шуршал апрельский дождь. Я набрал бабушку.

– Ба, ты не можешь выйти замуж за Матвея Сергеевича! – сразу же закричал я в трубку. – Он инопланетянин!

– Да, я знаю, – невозмутимо ответила бабушка. – Он мне сам рассказал.

– И… тебя это даже не волнует? – опешил мой голос, а в голове закрутились страшные картинки из детства: скрежет за ржавой дверью гаража, пар и рокот из-под погреба, лучи из серебра, пронизывающие туман ночного леса.

– Нисколько, – улыбнулась бабушка. – Ты же знаешь, в моём возрасте лучше не затягивать с ответом. Он ведь гуманоид: руки, ноги, голова, – всё как у людей! А руки у него, кстати, золотые.

– Надеюсь, не в буквальном смысле. – Её оптимистичный голос немного успокоил меня. – Но как же вы… будет свадьба?

– Конечно, Мишенька. Без свадьбы только мухи женятся.

Мне вдруг захотелось расспросить обо всём, словно не она – моя бабушка, а я – её строгий, но не очень внимательный отец, который вдруг обнаружил, что его примерное дитя влюбилось в первого хулигана на районе. Но в самый последний момент я решил, что такие вопросы только смутят, а ещё чего доброго – обидят бабушку. Их поколение не привыкло рассуждать о своих чувствах вслух. Как трогательно-смешны все эти истории о пожилых людях, неожиданно для своей семьи превратившихся во влюблённых подростков! Правда, когда я смеялся над другими, то никак не ожидал, что самому придётся с этим столкнуться. Я пожелал бабушке хорошего настроения, положил трубку и заказал еще облепихового чаю.

Телефон тренькнул. На экране высветилась аватарка пожилого человека с тёмно-сиреневыми глазами. Матвей Сергеевич где-то там прочёл мои мысли и прислал смс. Но это больше походило на оправдания кудрявого юноши, чем на сообщение, которое можно было бы ожидать от серьёзного учёного, прилетевшего издалека с целью исследовать растительные царства Земли. «Миша, не переживай, у нас с твоей бабушкой всё серьёзно. Я не знаю, что значит быть хорошим дедом, но очень постараюсь, потому что люблю её! С уважением, М.С.»

Речной Король загрустил. Вот уже без малого тысячу лет жил он на берегах реки Мареккьи, и чего только не повидал… Но такого безобразия в его владениях ещё не приключалось! Когда-то прозрачные, лёгкие воды этой веселой горной речки потемнели, помутнели, окрасились во все оттенки буро-зелёного, подобно болоту. Цветы, некогда в изобилии росшие по склонам, больше не хотели цвести. Волшебные существа, издревле селившиеся здесь, собирали свой нехитрый скарб и в спешке покидали Мареккью. Все понимали, что река серьёзно больна, но никто не знал, что с этим делать. Волшебство Речного Короля было бессильно.

Он видел, как люди начали строить новые здания – и даже радовался этому. Значит, через некоторое время на его любимую реку прибегут дети, и станут играть здесь, как встарь. Но люди не селились в новых домах. День и ночь за их стенами что-то гремело и шипело. И чем больше люди работали, тем больше зданий возводили, и вот от каждого к реке потянулись сточные железные трубы. Они обхватили маленькую Мареккью со всех сторон, точно цепкие когти жадного дракона. Наверное, это был единственный дракон, которого Речной Король по-настоящему испугался.

И тогда он решил обратиться за помощью к какому-нибудь доброму человеку – наверное, впервые за всю свою жизнь. Но иного пути у Короля не было. Надо сказать, что общение с людьми для речных жителей – дело крайне необычное и весьма рискованное. Во-первых, большинство людей попросту не верят в то, что эти существа ещё живут на Земле, и не замечают их. Во-вторых, даже если бы люди перестали бегать туда-сюда без оглядки, остановились и посмотрели себе под ноги, они бы не поняли ничего из того, что мог бы им сказать Речной Король. Потому что язык, на котором он говорит, очень старый и мало кому понятен. Разве что художникам, или поэтам…

Речной Король ещё не знал, что как раз недавно один поэт вернулся из Рима в свой родной городок, Сантарканджело-ди-Романья. Да, название очень длинное – букв в нём больше, чем улиц и площадей в самом городке. Однако поэт – а звали его Тонино Гуэрра – очень любил Сантарканджело, ведь он родился и вырос в этих краях. И, конечно, он прекрасно знал Мареккью, в водах которой столько раз, ещё мальчишкой, ловил рыбу.

Как-то раз на рассвете Тонино пришел на берег реки и уже хотел было закинуть удочку, как вдруг услышал чей-то грустный смех. Присмотрелся: возле самой воды, раскачиваясь на корнях столетней ивы, как в гамаке, сидел сам Речной Король – старый старичок с реденькой бородкой, похожей на засохшую водоросль.

– Можешь не стараться, добрый человек, – вздохнул Король, – вся рыба уплыла вместе с туманом прямо в море. И все мои подданные, добрые духи и феи, тоже ушли прочь, спасаясь от ядовитой грязи. Остался я тут совсем один.

От таких известий поэт чуть было не потерял дар речи – а это очень опасно, ведь дар речи – самое дорогое, что есть у поэтов. Сначала он очень удивился – не каждый день, знаете ли, к людям выходят Речные Короли. Потом возмутился – нет, не оттого, что ему не удалось порыбачить, а оттого, что его любимую реку и всех её обитателей, видимых и невидимых, незаслуженно обидели. Ну а когда Король в подробностях рассказал поэту всё, что случилось за годы его отсутствия, Тонино и вовсе рассвирепел. Он был очень хорошим человеком, но если замечал где-то несправедливость – не мог успокоиться, пока всё не исправит. Конечно же, поэт обещал помочь Речному Королю, и тот, немного приободренный, удалился в свой подводный дворец.

Вечером того же дня Тонино созвал своих соседей на центральной городской площади и объявил во всеуслышание:

– Значит так! Пока я жил в Риме, случилось нечто ужасное. Но, надеюсь, ещё поправимое. В нашу добрую реку Мареккью, на берегах которой мы все играли ещё детьми, теперь сливают грязь и выбрасывают мусор все, кому не лень. Те, кто построил на Мареккье свои фабрики и заводы, отравили её. Так больше не может продолжаться! С этого дня я объявляю себя Президентом реки и призываю к ответу тех людей, кто загрязняет ее воды!

Соседи в удивлении переглянулись: как это так, разве можно объявить себя Президентом реки? Что же теперь будет?

– А начнем мы с того, – продолжил Тонино Гуэрра, – что я, на правах Президента Мареккьи, возьму обязательство с губернатора нашей провинции. Выходите сюда, губернатор, выходите, не стесняйтесь! Так вот, слушайте меня внимательно: через год мы соберёмся на этом же месте, и вы, дорогой губернатор, при всём народе, зачерпнёте стакан воды прямо из реки – и выпьете его!

– Что же вы, смеётесь надо мной? – возмутился губернатор, – Вы видели, какого цвета эта вода? Да в стоячем болоте, пожалуй, и то чище будет!

– Так вам и карты в руки! Прикажите всем, кто сейчас отравляет реку, срочно принять меры. Пусть на всех заводах и фабриках поставят фильтры и водоотводы, чтобы сточные воды больше не попадали в Мареккью. А я, как Президент реки, сделаю всё, чтобы про эту историю узнали по всей Италии. Пусть сам премьер-министр приедет к нам через год! Мы и ему стакан речной воды предложим. Договорились?

Нахмурился губернатор, поворчал-поворчал – да делать нечего. Все знали, что если сам Тонино Гуэрра взялся за важное дело – на пути у него лучше не становиться. Очень не хотелось губернатору при всём итальянском народе позориться и пить эту грязную воду. Понимал губернатор, что премьер-министр может и не приехать, а вот ему лично воду пить придётся. В противном случае Тонино его даже из-под земли достанет. Пришлось в голове чесать да меры принимать.

…Прошёл год. Поэт Тонино Гуэрра гулял вдоль берега Мареккьи и довольно щурился от света, отражённого от блестящей поверхности воды. В то же время он осторожно принюхивался: достаточно ли свежий воздух? Нет ли болотного запаха – показалось или правда откуда-то тянет? Каждую неделю Тонино следовал по одному и тому же маршруту, чтобы проверить, как выполняет свое обещание губернатор.

Вдруг кто-то тихонько окликнул его. Тонино обернулся – и глазам своим не поверил: перед ним стоял некто, облаченный в светло-голубые одежды, в хрустальной короне и плаще, обвитом кувшинками.

– Так-то лучше, Тонино, – улыбаясь, сказал незнакомец, в котором с трудом можно было узнать прежнего Речного Короля. – Теперь всё стало как в былые времена. Спасибо тебе! Но как же удалось прогнать этого ядовитого дракона?

– Ну, для начала пришлось побороться с драконами лени и жадности, которые угнездились в домах некоторых наших соседей-фабрикантов, – рассмеялся Тонино. – Но после того, как сам губернатор выпил стакан воды из твоей реки, о Речной Король, думаю, что все эти драконы надолго попрятались. Передай своим подданным, что они могут возвращаться.

И очень скоро долину реки Мареккьи вновь заселили добрые духи и феи. Для человеческих глаз они, конечно, оставались невидимы. Людям просто казалось, что река очистилась и оттого воздух стал слаще, кувшинки – ярче, а настроение от прогулки вдоль цветущего берега – лучше. Но только один человек, Тонино Гуэрра, на самом деле знал, почему так происходит. Про эти и другие чудеса он рассказывал в своих стихах. Не верите? Найдите их сами и прочитайте!

Линия учебников под редакцией А. Д. Шмелёва отражает оригинальный авторский подход к структурированию учебного материала, определению последовательности его изучения и организации учебной деятельности учащихся. Их особенностью является построение учебного материала по модульному принципу, при этом под модулем понимается единица организации учебного материала, направленная на комплексное достижением метапредметных и предметных целей обучения на отдельном этапе, который сопровождается промежуточным контролем по завершении освоения материала данного этапа. Линия включает аудиоприложения, словари, электронные ученики, рабочие тетради и методические пособия.

Учебники русского языка для 5–9 классов под редакцией известного лингвиста А. Д. Шмелева строятся по модульному принципу, где модуль - это фрагмент учебной программы, состоящей из повторяющихся разделов. Каждый модуль завершается разделом «Повторение», который готовит к контролю и самоконтролю в конце изучения каждой главы. Задания на повторение различаются по уровню сложности: от тестов базового уровня до проектной работы повышенной трудности. Линию учебников отличают добротно составленные справочные материалы: орфографический, орфоэпический и толковый словари, достаточно объемные для школьного учебника. В учебниках представлены детальные инструкции для проведения лингвистических разборов.

Два раздела каждого модуля (главы), «Язык и речь» и «Текст», посвящены сознательному формированию коммуникативных навыков речевого общения. Особенностью учебников этой линии является значительное внимание к устной форме речи на всех этапах работы, что обеспечивается аудиоприложением к учебнику. Разделы «Система языка» и «Правописание» формируют языковую и лингвистическую компетенции на основе коммуникативно-деятельностного подхода. В разделе «Язык и культура. Культура речи» ставится задача формирования функциональной грамотности учащихся через достижение культуроведческой компетенции. В учебниках линии сделан акцент на национально-культурной специфике русского языка. Завершается каждый модуль учебника разделом «Повторение», где в интегрированном и взаимосвязанном виде обобщаются материалы всех разделов. В учебники включены задания, дифференцированные по уровням сложности, а также проектные задания, предусмотрена работа в парах и группах.

Рабочие тетради «Русский язык. Словарные слова без ошибок» для 5 и 6 классов предназначены для углублён-ной работы с лексическим значением, происхождением, функционированием, с фонетической и морфемной структурой слов с непроверяемым написанием. Рабочая тетрадь «Русский язык. Развитие письменной речи» представляет набор систематизированных упражнений для развития письменной речи учащихся 5–6 классов. В рабочих тетрадях «Русский язык» для 5–7 классов и «Русский язык. Правописание. Культура речи» для 7 и 8 классов материал структурирован по главам учебника и подобран в соответствии с темами разделов «Правописание» и «Язык и культура. Культура речи».

Особо стоит подчеркнуть значение роли аудиоприложения к учебнику: оно не только обеспечивает вариативность урока, служит развитию навыков самоконтроля и аудирования разного типа, но и готовит к изложению на ОГЭ.

Электронная форма учебника содержит технические задания, тренажеры, помогает организовать учебную деятельность на уроке и дома при подготовке к промежуточному и итоговому контролю.

Методические пособия для учителя «Русский язык. Проектирование учебного курса» включают рабочие программы для 5 и 6 классов, таблицы тематического и поурочного планирования, рекомендации по организации контроля и оценки планируемых результатов, учебно-исследовательской и проектной деятельности учащихся; тексты контрольных диктантов и тексты упражнений для аудирования.

Аннотация

Книга представляет собой учебное пособие по теории аспектологии. Она содержит изложение основ аспектологической теории, знание которых дает ключ к пониманию аспектологической литературы, написанной с различных теоретических позиций, В книге обсуждаются ключевые проблемы русской аспектологии, в том числе вид как грамматическая категория, определение видовой пары и семантика видового противопоставления, частные значения видов и проблемы инварианта, роль глагольной префиксации а аспектуальной системе и др.

Аннотация

В книге развивается аспектологическая концепция, опирающаяся на идеи Ю.С.Маслова и Т.В.Булыгиной о видовой паре как функциональном отношении, конституирующем русскую аспектуальную систему, изложенная в книге Анна А.Зализняк, А.Д.Шмелев. Введение в русскую аспектологию. М.: Языки русской культуры, 2000, исправленный вариант которой составляет первую часть данной монографии. Вторая и третья части основаны на статьях трех авторов, опубликованных в различных периодических изданиях и сборниках с 2000 по 2015 г. Исследуются вопросы, связанные с видовой коррелятивностью: рассматривается механизм имперфективации в русском языке, вводится понятие позиции обязательной имперфективации и понятие видовой связи, обсуждаются «критерий Маслова» и проблемы, возникающие при его применении, устанавливается место видовых троек в русской аспектуальной системе. В книгу включены элементы полемики с альтернативной теорией русского вида, развиваемой в работах Лоры Янды и ее коллег.

Аннотация

Книга посвящена различным сторонам отражения в русском языке внеязыковой действительности. Первая часть посвящена проблемам рефренции, т.е. описанию того, как механизмы, задающие способ соотнесения языковых выражений с внеязыковой действительностью, определяют функционирование различных уровней языковой системы русского языка. В частности, рассматриваются проблемы, связанные с семантикой и синтаксисом местоимений, правила «семантического согласования» предиката и связанных с ним имен, интерпретация морфем в составе сложного слова, высказывания тождества и т.д. Во второй части рассматриваются ключевые идеи русской языковой картины мира, т. е. совокупность представлений об устройстве мира, которые говорящими на русском языке воспринимаются как сами собою разумеющиеся, и делается попытка выявить связь этих представлений с некоторыми специфическими особенностями русской культуры. В частности, рассматривается семантика ряда трудно переводимых русских слов, обсуждается вопрос о том, каков образ человека в русской языковой картине мира, как в ней представлены время и пространство, какие бытовые представления и общие жизненные установки в неявном виде закодированы в значении русских слов, в чем заключаются особенности задаваемых русским языком этических представлений.

Аннотация

В книге рассматриваются особенности языкового оформления анекдотов в современной русской речи. Исследуются отличия анекдотов от смежных жанров: острот и шуток, баек и устных новелл и т.д. Описываются речевые характеристики основных персонажей современного русского анекдота, пределы варьирования анекдота. Теоретические положения иллюстрируются многочисленными примерами анекдотов, реально рассказываемых в современном русском обществе.

Аннотация

Учебник, входящий в систему «Алгоритм успеха», нацелен на углубление и систематизацию знаний по фонетике, морфемике, лексике, морфологии и лингвистике текста, полученных в 5–8 классах; содержит систематическое изложение синтаксиса сложного предложения. Особое внимание уделено культуре речи. Учебник строится по модульному принципу: каждая из глав включает шесть повторяющихся разделов: «О языке и речи», «Система языка», «Правописание», «Текст», «Язык и культура. Культура речи» и «Повторение». В комплект входит аудиоприложение к учебнику, доступное для бесплатного скачивания на сайте http://go.vgf.ru/R37684 . Аудиоприложение содержит материалы к упражнениям, отмеченным в книге специальным значком. Вкладка «Приложение» включает правила орфографии и пунктуации, изученные в 5–8 классах; учебные словари, учебные инструкции (алгоритмы различных видов лингвистического анализа, рекомендации по подготовке к диктантам, изложениям) и проектные задания. Учебник может использоваться при работе в классах и школах с углублённым изучением русского языка. Соответствует Федеральному государственному образовательному стандарту основного общего образования.

Аннотация

Учебник, входящий в систему «Алгоритм успеха», нацелен на углубление и систематизацию знаний по фонетике, морфемике, лексике, морфологии и лингвистике текста, полученных в 5–6 классах; содержит систематическое изложение синтаксиса простого двусоставного предложения. Особое внимание уделено культуре речи. Учебник строится по модульному принципу: каждая из глав включает шесть повторяющихся разделов: «О языке и речи», «Система языка», «Правописание», «Текст», «Язык и культура. Культура речи» и «Повторение». Учебник может использоваться при работе в классах и школах с углублённым изучением русского языка. Соответствует федеральному государственному образовательному стандарту основного общего образования (2010 г.). (Компакт-диск и вкладка «Приложение» прилагаются только к печатному изданию.)

Аннотация

Первая часть учебника, входящего в систему «Алгоритм успеха», нацелена на углубление и систематизацию знаний по фонетике, морфемике, лексике и лингвистике текста, полученных в 5 классе. Особое внимание уделено устной и письменной речевой деятельности, культуре речи. Учебник строится по модульному принципу: каждая из глав включает шесть повторяющихся разделов: «О языке и речи», «Система языка», «Правописание», «Текст», «Язык и культура. Культура речи» и «Повторение». Учебник может использоваться в школах и классах с углублённым изучением русского языка. Соответствует федеральному государственному образовательному стандарту основного общего образования (2010 г.). (Компакт-диск с аудиоприложением прилагается только к печатному изданию.)

Аннотация

Во второй части учебника, входящего в систему «Алгоритм успеха», продолжается систематическое изложение морфологии. Особое внимание уделено устной и письменной речевой деятельности, культуре речи. Учебник строится по модульному принципу: каждая из глав включает шесть повторяющихся разделов: «О языке и речи», «Система языка», «Правописание», «Текст», «Язык и культура. Культура речи» и «Повторение». Учебник может использоваться при работе в классах и школах с углублённым изучением русского языка. Соответствует федеральному государственному образовательному стандарту основного общего образования (2010 г.). (Компакт-диск и вкладка «Приложение» прилагаются только к печатному изданию.)

Шмелёв, Алексей Дмитриевич

А. Д. Шмелёв (фото 2009 г.)

Алексей Дмитриевич Шмелёв (р. в 1957 г.) - русский лингвист.

Биография

Заведующий Отделом культуры речи Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН. Доктор филологических наук. Профессор кафедры русского языка Московского педагогического государственного университета .

Сфера научной деятельности

Основные публикации

• Математика помогает лингвистике. М., 1994 (совместно с Г. Е. Крейдлиным).
• Референциальные механизмы русского языка. Тампере, 1996.
• Языковая концептуализация мира. М., 1997 (совм. с Т. В. Булыгиной).
• Лекции по русской аспектологии. Мюнхен, 1997 (совм. с Анной А. Зализняк).
• Введение в русскую аспектологию. М., 2000 (совм. с Анной А. Зализняк).
• Русская языковая модель мира. М., 2002.
• Русский язык и внеязыковая действительность. М., 2002.
• Е. Я. Шмелева, А. Д. Шмелев. Русский анекдот: Текст и речевой жанр. М. Языки славянской культуры, 2002.
• Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005 (совм. с Анной А. Зализняк и И. Б. Левонтиной).

Категории:

• Лингвисты СССР
• Лингвисты России
• Семасиологи
• Преподаватели МПГУ
• Русисты
• Родившиеся в 1957 году
• Родившиеся 4 января
• Учёные Москвы
• Персоналии по алфавиту
• Аспектологи
• Выпускники филологического факультета МГУ

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Шмелёв, Алексей Дмитриевич" в других словарях:

А. Д. Шмелёв (фото 2009 г.) Алексей Дмитриевич Шмелёв (р. в 1957 г.) русский лингвист. Биография Родился 4 января 1957 г. Сын Д. Н. Шмелёва и Т. В. Булыгиной. В 1979 г. окончил Отделение структурной и прикладной лингвистики МГУ. Заведующий… … Википедия

- … Википедия

А. Д. Шмелёв (фото 2009 г.) Алексей Дмитриевич Шмелёв (р. в 1957 г.) русский лингвист. Биография Родился 4 января 1957 г. Сын Д. Н. Шмелёва и Т. В. Булыгиной. В 1979 г. окончил Отделение структурной и прикладной лингвистики МГУ. Заведующий… … Википедия

Шмелёв распространенная русская фамилия. Известные носители: Шмелёвы московский купеческий род (к ним принадлежал, кроме прочих, писатель И. С. Шмелёв). Шмелёв, Алексей Дмитриевич (род. 1957) российский лингвист.… … Википедия

А. Д. Шмелёв (фото 2009 г.) Алексей Дмитриевич Шмелёв (р. в 1957 г.) русский лингвист. Биография Родился 4 января 1957 г. Сын Д. Н. Шмелёва и Т. В. Булыгиной. В 1979 г. окончил Отделение структурной и прикладной лингвистики МГУ. Заведующий… … Википедия

Шмелёв распространенная русская фамилия. Шмелёв, Дмитрий Николаевич (1926 1993) российский филолог, академик РАН Шмелёв, Иван Сергеевич (1873 1950) русский писатель Шмелёв, Николай Петрович (р. в 1936) российский ученый, писатель, публицист… … Википедия

- (ОТиПЛ) создано на филологическом факультете МГУ в 1960; название для нового отделения было предложено В. А. Успенским. С сентября 1962 по март 1992 называлось Отделением структурной и прикладной лингвистики (ОСиПЛ). В 1962… … Википедия

Отделение теоретической и прикладной лингвистики (ОТиПЛ) создано на филологическом факультете МГУ в 1960; название для нового отделения было предложено В. А. Успенским. С сентября 1962 по март 1992 называлось Отделением структурной и прикладной… … Википедия

Алексей Дмитриевич Шмелев – известный российский лингвист, доктор филологических наук, профессор, заведующий отделом культуры русской речи Института русского языка РАН. Автор более 400 научных работ, в том числе 11 книг и учебников русского языка для средней школы (с 5 по 9 классы), по которому учатся школьники в разных регионах России. Является председателем Орфографической комиссии РАН.

В какой-то момент сквернословить при матери стало можно

– У лингвиста Максима Кронгауза есть книга «Русский язык на грани нервного срыва». Вы согласны с тем, что русский язык находится в кризисе?

Я бы сказал, что с русским языком ничего не происходит. Какие-то его носители могут быть на грани нервного срыва, но это с самим языком не связано. Язык меняется, но я не сказал бы, что сейчас изменения более быстрые по сравнению с предыдущими эпохами.

В некоторые моменты они становятся менее заметными. Например, может сложиться впечатление, что русский язык с конца 1950-х годов и до начала 1990-х годов (или до конца 80-х) менялся мало. Мы же узнаем о нем, в основном, по письменным текстам, а они подвергались цензуре, как идеологической, так и редакторской.

А сейчас, например, может создаться иллюзия всеобщей неграмотности, так как в публичном пространстве (социальных сетях и т. д.) мы видим огромное число неграмотных публикаций. Раньше мы их не видели, это могли наблюдать получатели писем, написанных неграмотным человеком. В то время, прежде чем текст появлялся в публичном пространстве, корректор всё исправлял. Сейчас это видят все.

Если человек воспитывался в церковном приходе, а потом его призвали в армию, он может сказать: «Произошел неожиданный всплеск скверно-матерной брани». На самом деле, это не всплеск, это не изменение языка, это изменение условий его жизни.

– А вы не замечаете, что действительно мат стал чаще звучать? Я в детстве так много его не слышала.

– Это особая вещь. Я бы не сказал, что его действительно стало существенно больше. Однако и в речи 1930-40х годов его было много, просто не так много свидетельств об этом. Был Юз Алешковский (это уже 60-е – 70-е годы), который отражал его в художественных произведениях. Но система общественных табу изменилась.

Так, во многих русских областях считалось невозможным использовать скверноматерные выражения при женщинах, поэтому не удивительно, что вы их не слышали. В Москве отчасти это тоже действовало. Были регионы в России, где этого правила не было. Вот сейчас это табу отчасти снято, это верно.

– Учительница начальных классов мне как-то раз сказала: «Вы что, не знаете? Уже в четвертом классе дети ругаются, как сапожники». Откуда это идет?

– Отчасти исчезли табу, теперь не делаются замечания. Раньше в первую очередь родители пришли бы в ужас, именно потому что нельзя материться при матери. В какой-то момент стало можно. Моя жена как-то раз была вместе со мной на каком-то заседании Государственной Думы, посвященном скверноматерной брани. Выступал Владимир Жириновский, который в тот момент был большим партизаном скверноматерной брани, заявлял, что материться можно везде и всегда. Моя жена решила ему возразить, хотя он пытался заставить ее замолчать: «Владимир Вольфович, вы меня молчать не заставите, у меня тоже отец юрист. Пожалуйста, вспомните свое детство. Я слышала, что вы из многодетной семьи. Что бы сделала ваша мать, если бы услышала, как вы материтесь?» Он задумался и сказал, что надавала бы ему по заднице.

После этого заседания мы разговаривали с присутствовавшим там Алексеем Плуцер-Сарно, автором «Большого словаря мата». Каждый том этого словаря посвящен одному матерному слову. На первый том я писал рецензию и отмечал ошибки даже в определении падежа слов.

И вот мы говорим с Плуцером-Сарно, и я его спрашиваю, чему будет посвящен второй том. Он смутился и говорит: «Такому слову, понимаете…» и смотрит на мою жену… Притом, что он очень высокий, а моя жена существенно ниже, она даже не дотянется до его лица, но, тем не менее, он явно побоялся произносить нецензурные слова в ее присутствии.

Между наукой и верой в Бога нет противоречия

– Можете ли рассказать о своем отношении к религии? Верите ли вы в Бога?

– Я православный, крещен был в детстве. Меня причащали до семи лет, после чего в советских условиях я до 13 лет я не причащался, меня в церковь не водили. Но крестик мне зашивали в майку, на которой были специальные кармашки – в школе были занятия физкультурой, надо было всё скрывать.

– Когда более-менее свободно вы смогли приходить в церковь, не скрываясь?

– Это был 1970 год, я по своей беспечности с 13 лет уже ни на что не обращал внимания. Помню, что раньше стал ходить на всенощные, чем на литургии. Всенощные, понятно, а литургии – это же утро, либо будни, когда ты в школе, либо воскресенье, когда могут быть другие мероприятия. В общем, это было постепенно. Но дальше я вел себя, как мне кажется, довольно свободно и даже неосмотрительно.

– У вас были из-за этого какие-то проблемы?

– Я был членом пионерской организации, и момент, когда меня принимали в члены пионерской организации, я вообще не воспринимал как какой-то идеологизированный шаг.

Отдельно была история с приемом в комсомол. Это было в десятом классе. В нашем классе не было ни одного комсомольца, потому что мы ушли из «Второй школы» вместе с частью учителей, об этом расскажу позже. И в 10 классе нам учителя сказали, что лучше бы поступить в комсомол. И я помню, что только один из нас не сделал этого, это сын известного диссидента Валентина Турчина, Петя Турчин, и то потому, что фотографию забыл.

– Были ли какие-то священники, которые оказали на вас влияние, с кем вам было интересно говорить?

– У меня было духовник с 13 лет, это отец Александр Егоров из церкви Ильи Обыденного, которая здесь неподалеку. Как ребенок, я ему полностью доверял. Так я читал сочинения разных авторов, в том числе, и духовенства, и они влияли на мое становление. Уже чуть позже, в 18-19 лет, я даже думал перевести что-то с английского языка из трудов митрополита Антония Сурожского. Даже отрывки какие-то переводил, но потом выяснилось, что уже это переведено Е.Л. Майданович, и было бессмысленно браться.

– Православная вера – для вас естественная вещь? Не было ли у вас каких-то сомнений?

– Это сложный вопрос. Скажу так: в период от рождения до 13 лет я, по легкомыслию, вообще над этим не задумывался. А дальше сомнений, по-видимому, не было. Человеку, в период взросления, свойственно, скорее, обдумывать какие-то сложные вопросы бытия.

– Что вам кажется главной проблемой современного христианства?

– Не знаю, особых трудностей не вижу. В мире всегда трудно. Вообще, человеку трудно жить. Если иметь в виду вообще современный мир глобально, то основные трудности – то, что во многих странах убивают христиан. Это такая трудность, перед которой меркнут все остальные. Какие еще трудности? Не только в современном мире, а во все века они одинаковые, что люди хотят жить так, как им нравится, а не так, как следует исходя из их веры.

– Научный прогресс движется неумолимо. Действительно ли люди меньше нуждаются в религии, в Боге?

– Я не знаю, я этого не вижу. Нуждаются в религии – это немножко социальная и не очень понятная характеристика. Тут можно говорить «меньше», можно говорить «больше». На практике никак не меньше, у людей появляется потребность в поклонении кому-то или чему-то. Мы отмечаем сколько угодно проявлений язычества во всех видах.

Движение научного прогресса… я даже не знаю, чем оно способствует тому, что людей приверженных христианской мысли становится всё меньше. Мне кажется, скорее, должно было быть наоборот.

– Вам кажется, что продвижение науки вперед никак не будет мешать развитию христианства? Мы все больше понимаем, как устроена Вселенная с ее электронами, нейтрино и кварками…

– Я пока что не вижу, чтобы развитие науки как-нибудь, хоть минимально ставило бы под сомнение что бы ни было в христианской вере. Я даже не понимаю, что бы это такое могло бы быть, даже в качестве мысленного эксперимента.

Мне кажется, если говорить о людях вообще, то большинство из них совершенно незнакомы с кварками и прочим никоим образом – ни из своего опыта, ни из чтения даже популярных книг. У многих людей есть совершенно фантастические представления о мире вокруг нас. Это я говорю без всякого высокомерия, потому что не может человек быть специалистом во всем.

– Многие обвиняют православных в том, что они верят в чудеса. Вспомним очередь к мощам Николая Чудотворца…

– Чудо состоит не в нарушении законов природы, такое тоже может быть, но это не главное.

Чудо состоит в том, что на молитву человека дан ответ вопреки, может быть, законам природы, а может быть, просто вероятностным соображениям. Ответ дан, и человек его почувствовал.

Во всяком случае, можно видеть в этом какое-то чудо. А то, что люди стоят к мощам, это для них, наверное, духовно полезно. Они же не просто так стоят, а пребывают в молитве, это всегда хорошо.

– Вы считаете, теология и богословие – это наука или все-таки область знания?

– Я не очень различаю «науку» и «область знания». По традиции наукой называется всё, что угодно. «Наука страсти нежной» – в каком-то смысле это тоже наука. Когда Пушкин написал: «Его пример другим наука», – это еще одно значение слова «наука». С другой стороны, английское science восходит к слову scientia, что означает просто «знание». Так что наука – некоторый тип такого знания.

– Сейчас много дискуссий в обществе, стоило ли делать теологию частью ВАКовских дисциплин, давать ли по теологию ученую степень. Как вы к этому относитесь?

– Я вообще считаю, что лучше бы не было ВАКа.

– Интересная мысль!

– Поэтому очень трудно ответить на этот вопрос так, чтобы ответ читался правильно. Я бы сказал так: хорошо, если ВАКа не будет, по теологии будут присуждаться ученые степени теми университетами, которые в этом компетентны, и учеными советами, которые в этом компетентны. Пусть этот условный совет собирает всех известных, хотя бы в России, специалистов в этой области, тогда ученая степень будет присуждаться по заслугам.

В нашей реальности лучше двигаться в сторону уменьшения полномочий ВАК и в сторону института репутации. Лучше, чтобы не ВАК лишал степени за плохо написанную диссертацию или, тем более, за плагиат, а чтобы соответствующий совет переставал котироваться в научном сообществе, и соответствующая степень, присужденная этим советом, воспринималась как что-то никуда не годное. Либо сам совет признавал свою ошибку, лишал этого человека степени, чтобы сохранить свою репутацию. Мне кажется, что это было бы самым лучшим решением.

Большинство носителей русского языка делают ошибки

– Когда вы учились в Московском университете, кто был вашим самым любимым преподавателем?

– Прежде всего, конечно, Андрей Анатольевич Зализняк. Он даже не так много у нас преподавал, хотя вел разного рода специальные курсы, чаще всего по некоторым языкам, например, санскриту, арабскому, древнеперсидскому. На них ходили не все студенты. Но его яркость была всем очевидна. Мало людей, суждениям которых в какой-то области я готов доверять, не проверяя их. Зализняк – в числе таких людей.

– В Институте русского языка Академии наук вы возглавляете Отдел культуры речи. Какими научными вопросами занимается ваш отдел?

– Прежде всего, мы занимается определением того, что является языковой нормой, как она изменяется, какие изменения в языке требуются. Также мы занимается и многими другими вопросами: что такое язык ненависти («hate speech»), например. Результатом нашей работы помимо научных статей и монографий являются словари и справочники.

– Как возникает понятие нормы, что считается ею?

– Это действительно сложный вопрос, и не все лингвисты признают понятие нормы. Я бы сказал, что норма – это то, что признается правильным теми членами языкового сообщества, которых оно готово признать компетентными в отношении данного случая.

Скажем, для языка физики – физики более компетентны, чем прочие члены языкового сообщества, и они могут определять норму. Математики могут определять норму в отношении того, как правильно сказать – «больше или равно четырем» или «больше или равно четырех», «кО мплексные числа» или «комплЕ ксные числа». И дело даже не только в том, как говорят, а как считают правильным говорить эти данные слова. Потому что большинство носителей русского языка делает ошибки. Тем не менее, все признают, что существует некоторое правильное словоупотребление.

– Можно ли сказать, что народ в вопросах языка всегда прав? Как только достаточно много людей начинают говорить неправильно, со временем это становится нормой?

– Если иметь в виду именно устную речь, то это утверждение не совсем верно, потому что бывают распространенные ошибки (их воспринимает как ошибки значительная часть языкового сообщества, по крайней мере, образованная часть). Бывают такие ошибки, которые нормой не становятся, а наоборот, выходят из употребления. Бывают слова и выражения, которые очень долго воспринимаются как ошибки. А что-то действительно становится нормой.

– Что вам больше всего нравится в исследовательской работе?

– Я воспринимаю научную работу как то, что дает возможность узнать что-то новое, чего никогда раньше не знал. Как много раз говорилось, наука – это удовлетворение собственного любопытства. Я вообще люблю знать. Если я чего-то не знаю, можно узнать.

– А что больше всего раздражает?

– Необходимость писать отчеты. В некоторых случаях я понимаю нужность такой работы, когда пишется заявка на какой-то грант. А научная работа делается из любопытства, для внутреннего удовлетворения, для собственного удовольствия. Но приходится писать отчеты чисто бюрократические и их число постоянно растет. Я пытаюсь переложить это на сотрудников, но, к сожалению, я не могу совсем это саботировать. Это примерно, как овощные базы в советское время: если саботируешь, пошлют другого, а ему, быть может, еще труднее.

Алексей Шмелев. Фото: Facebook

Письмо депутату: как правильно писать “Государственная Дума”?

– А чем занимается Орфографическая комиссия РАН, главой которой вы являетесь?

– Упорядочиванием вопросов русского правописания, установлением и выбором рекомендаций для трудных случаев русского правописания, а также решением нерешенных вопросов.

– Можете ли вы привести пример недавнего решения Орфографической комиссии?

– В последнее время мы занимались и будем продолжать заниматься вопросами применения прописных букв. Дело в том, что прописные буквы употребляются в двух случаях. В одном случае, в зависимости от позиции в тексте: в начале предложения, у многих поэтов в начале стихотворной строки, иногда заголовки пишут одними прописными буквами. Все вышесказанное – довольно простые случаи.

Бывает, что прописные буквы играют в тексте сложную выделительную функцию, когда выделяют имена собственные и какие-либо собственные наименования. Так, в справочниках по правописанию рекомендовалось писать в составных наименованиях первое слово с прописной буквы, а все остальные со строчной, если они не имена собственные. Скажем, Московский педагогический государственный университет – Московский с прописной, а остальные со строчной. Государственная дума – Государственная с прописной, дума с маленькой.

Но во всех документах Государственной Думы оба слова написаны с прописной буквы. Было принято решение сделать это правило более либеральным и указать, что в некоторых случаях допускается написание двух прописных, наша задача – точно указать случаи. Но вообще полезно было бы относиться к написанию прописных букв еще более легко.

-Что конкретно вы имеете в виду?

В правилах русского правописания академика Грота (это вторая половина XIX века) правила употребления прописной буквы с выделительной функцией занимали три с половиной страницы. В новом справочнике это уже 40 страниц. А надо бы сформулировать на 3,5 страницах строгие правила, отклонение от которых является ошибкой, а дальше дать мягкие рекомендации. Скажем, имена существительные в таком торжественном употреблении как: Человек, Родина или Природа – могут писаться с прописной буквы, хотя это совершенно не обязательно.

В некоторых случаях довольно сложно понять, как следует писать слово – с прописной или со строчной буквы. Например, в имени Ван Гог следует ли писать оба слова с прописной буквы (Ван Гог), или ван со строчной, а Гог с прописной (ван Гог), как ван Бетховен? Нужен ли дефис в имени Ван Гог – это всё сложные вопросы, которые приходится решать, потому что есть разные устоявшиеся практики.

В ближайшее время мы планируем продолжить заниматься правилами употребления прописных и строчных букв. Прописная буква повышает статус того, что обозначает это слово в предложении. Но опять это не то, что целиком советское изобретение. В XIX веке до некоторого момента рекомендовалось писать местоимения, относящиеся к членам императорской фамилии, одними прописными буквами, это притом, что местоимения, относящиеся к Богу, писались просто с прописной буквы. Но, правда, это правило скоро сошло на нет.

– Скажите, где человек может точно узнать, как же правильно писать фразу или слово? Есть ли какой-то сайт в Интернете, который публикует решения вашей Орфографической комиссии?

– Сейчас самым авторитетным считается академический справочник, изданный Институтом русского языка РАН и одобренный Орфографической комиссией, хотя и в нем я вижу много несовершенств, в частности, в употреблении прописных и строчных букв и вопросах пунктуации. С другой стороны, есть авторитетный Русский орфографический словарь, тоже изданный Институтом русского языка Академии наук. Но и там многие вопросы поданы спорно и неочевидно, поэтому работы предстоит много.

– Много ли споров в ходе заседаний Орфографической комиссии?

– Довольно много. Люди придерживаются разных взглядов на то, как устроена орфография.

До сих пор сохраняется точка зрения, вообще, характерная для лингвистов XX века, что орфография – это такая условность.

Как люди говорят, это и есть язык, развивающийся как живой организм, а что касается письменной речи, то мы можем им предписать писать таким-то образом, а другие написания будут ошибкой. На самом деле, кажется, что это не так, и произвольно переписывать орфографические нормы мы никак не можем. Тем не менее, у многих людей всё равно сохраняется представление, что надо писать так, как им кажется более логичным и правильным. К сожалению, не всё в жизни подчиняется логике.

Возможность сказать “нет” – важная составляющая свободы

– Было ли у вас в детстве какие-то сомнения по поводу будущей профессии?

– Я никак не думал о том, что стану лингвистом. Так получилось само собой. Ясно, что после советской школы во избежание советской армии необходимо было поступать в университет. Можно было попытаться поступать на мехмат МГУ, пользуясь победами в математических олимпиадах.

Но я, во-первых, не настолько увлекался математикой. Во-вторых, в десятом классе одну из задач на математической олимпиаде я решил, потому что мне была сделана одним моим бывшим соучеником косвенная подсказка в коридоре. Я решил, что это нечестно, и не стоит идти в математики. И пошел на Отделение структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ. Там не нужно было сдавать историю, которую я в советских условиях сдать никак не мог, а наоборот, был экзамен по математике, в которой я чувствовал себя уверенно.

– Вы учились в знаменитой “Второй школе”. Какую роль она сыграла в вашей жизни?

– Довольно большую, все советские годы, то есть первые годы после школы, почти все мои друзья были именно из «Второй школы». Правда, когда мы туда поступили, уже произошел так называемый разгон «Второй школы». Сначала из нее должны были уйти лишь некоторые учителя, а к тому моменту, когда мы оканчивали девятый класс, ушли уже почти все учителя. Мы пошли за теми, кто ушел в 19-ю школу в Новых Черемушках.

– Это здорово, что было такое единение с учителями.

– Да. У нас была некая настроенность на гражданское поведение.

– Как вам кажется, сейчас гораздо сложнее поступить в такие элитные школы или нет?

– Я не очень понимаю, как устроены нынешние школы, и насколько эффективно уничтожается у нас в стране школьное образование. Наверное, стоит делать ставки на то, что будет уничтожено раньше: Академия наук, университетское образование или школьное образование.

Да, сохраняются хорошие учителя и хорошие ученики. Более того, школа по-прежнему свободна от советского идеологического диктата, но очень много портится просто на глазах из-за очень сильной бюрократизации.

В науке тоже самое – к сожалению, научное сообщество не настолько способно к самоорганизации и солидарности, чтобы демонстрировать единую волю и готовность саботировать все эти отчеты.

– Когда в 2013 году проходили знаменитые гуляния ученых у Государственной Думы и Совета Федерации, принимали ли вы в них участие, протестовали ли против реформы Академии наук?

– Нет, я такого рода вещам как раз не очень доверяю. Я, скорее, больше доверяю коллективному саботированию нежелательных вещей, чем таким активным действиям протеста, ярким, но, как правило, мало к чему приводящим. Василий Жуковскй в своих дневниках отмечал: «Что есть свобода? Способность произносить слово нет мысленно или вслух». Мне кажется, что умение сказать слово «нет» – это важнейшая составляющая свободы, более важная, чем возможность сделать то, что хочешь.

В результате реформа оказалась неудачной, на мой взгляд. Как правило, если реформа направлена на то, что сейчас называют оптимизацией (сокращением расходов и людей), то ее итогом часто становится то, что людей и ресурсов наоборот нужно больше, чем тратилось до реформы – кто-то же должен ее проводить или осуществлять контроль. На эту тему есть знаменитая книжка Сирила Паркинсона «Законы Паркинсона» , и там это почти доказывалось как теорема.

Непереводимые “небось” и “тоска”

– Боитесь ли вы смерти, задумывались ли вы об этом?

– Я бы сказал, что по легкомыслию не боюсь, хотя, конечно, надо бояться, потому что много грехов, и смерть застанет меня неготовым. Но тут я, скорее, имитирую благочестивый ответ, чем говорю что-то соответствующее моим чувствам. Такого чувства, что я постоянно испытываю страх, у меня нет, может быть, напрасно.

– Готовы ли вы прощать людей, научились ли вы прощать? Что для вас любовь?

– Я считаю, что, да. Что касается любви – мы с женой подали заявление о браке на следующий день после того, как ей исполнилось 18 лет. Мне в тот момент тоже было 18. Когда мы поженились, мне было уже (!) 19.

Мы познакомились в университете, точнее немного раньше. Скорее всего, на олимпиаде по языковедению и математике. Необходимости петь серенады по ночам, как будто бы не было, а если бы была, я не знаю, был ли я на это способен. Каких-то секретов успешной семейной жизни я не знаю. Более того… Это для меня новое сочетание – успешная семейная жизнь. Успех – это исход дела, а семейная жизнь могла бы описываться как счастливая семейная жизнь.

Но слово «счастливая» тоже могло бы повести к недоразумению. «Успешная» семейная жизнь предполагает, что мы ставим перед собой какие-то задачи, и каким-то образом их решаем. А «счастливая» семейная жизнь предполагает, что такая случайная удача – выпало счастье.

Алексей Шмелев, Александр Шмелев, Владимир Шмелев

– Ваши дети стали учеными или научными сотрудниками?

– Нет, никто из них не стал. У меня три сына. Старший занимается организацией гражданского просвещения, притом, что окончил лингвистический факультет. Средний – проректор Свято-Тихоновского православного гуманитарного университета по инновациям. А младший сын выступает в роли такого, я не знаю, как это правильнее сказать… Недоучившийся студент – это несколько пренебрежительно. Вечный студент – неверно. Он занимался разными компьютерными вещами, съемками, трансляциями. Сейчас пишет школьный учебник русского языка в рамках авторского коллектива, правда, не вполне официально, потому что у него нет диплома об окончании ВУЗа.

– Здорово. Хотелось бы мне посмотреть на этот учебник. Мне хочется, чтобы кто-нибудь написал учебник для родителей учеников современных школ.

– Это было бы хорошо. Я являюсь редактором, а также одним из авторов одного из используемых в школе учебников русского языка. Конечно, я бы считал, что хорошо было бы написать специальную книгу, только я писал бы ее не для родителей, а для учителей. Потому что многое, безусловно, совершенно непонятно и учителям. Значительная часть того, чему учат в курсах русского языка, является (я хочу избежать пренебрежительных суждений) никому не нужной схоластикой.

Но столь же вредным, даже еще более вредным я бы считал отмену этого. Опять-таки это вытекает из моего отношения к любым реформам, есть значительное число школьных учителей, которые как-то умеют лучше или хуже преподавать эту схоластику, они к ней привыкли, в нее верят, а вреда от нее не так много. А вот заменять ее чем-то другим – это значит, морочить голову всем этим учителям. Реформой можно разрушить живые традиции, а это гораздо хуже, чем мириться с несовершенством мира.

– Кстати, вот у меня сын закончил седьмой класс, и некоторые правила было трудно понять: скажем, «н» и «нн» с причастиями и отглагольными прилагательными. Там, скорее всего, правила нужно просто вызубрить, а если хочешь вникнуть во все тонкости, то надо не одну неделю над ними провести. Может быть, вам эти правила кажутся простыми и понятными?

– Дело в том, что некоторые правила формулируются таким образом, что они не соответствуют орфографической практике. Например, правописание «не» с глаголами и глагольными формами, такими как деепричастия, формулируется так: «не» пишется раздельно кроме случаев, когда глагол без «не» не употребляется, как в случае «ненавидеть». Но есть целый ряд глаголов, которые без «не» не употребляются, и все равно «не» пишется раздельно. Например, «не обессудьте», «он не преминул что-то сделать», «не обинуясь» (деепричастие). «Не» в этих случаях пишется раздельно, поэтому данное правило может ввести в заблуждение.

– Что же делать, как научиться писать грамотно?

– Есть несколько способов научиться писать грамотно. Раньше был способ – больше читать, и люди с хорошей зрительной памятью просто запоминали грамотное написание. Но сейчас люди часто читают тексты, например, в Интернете, никем не редактированные, и в них содержится большое число ошибок. Здесь зрительная память может сыграть дурную шутку с тем, кто на нее полагается. Нужно читать много хорошей литературы в бумажном варианте после хорошей корректуры. Там тоже могут быть отклонения от современных норм, но их гораздо меньше, а, кроме того, эти отклонения не так будут компрометировать человека, если он будет их использовать…

– Одна учительница посоветовала переписывать «Записки охотника Тургенева» день за днем, так возникнет культура письменной речи…

– Да, хотя мне все-таки трудно представить себе человека, который бы за это взялся.

– В завершение нашего разговора хотела бы попросить вас рассказать о своих текущих исследованиях. Над чем вы сейчас работаете?

– Сейчас я среди прочего исследую особенности русских специфичных, трудно переводимых слов в переводных текстах. Кажется, что они не должны бы появляться в переводных текстах. Откуда же они там берутся? Так, в переводных текстах на русский язык появляются слова «небось» или «тоска», которые и с русского языка перевести трудно. И я смотрю, какие особенности оригинала заставили переводчика употребить эти слова – это позволяет проникнуть в секрет этих слов уже в русском языке.

– Вы мне напоминаете музыканта с абсолютным слухом, который, когда слышит фальшивую ноту, говорит: «Ой, эта нота неправильная». Когда вы читаете тексты или слышите живую речь, вы постоянно подмечаете ошибки?

– Ошибки я, видимо, замечаю, иногда даже мысленно их исправляю. Но чаще я думаю, как интересно употреблено слово, это, наверное, связано с какой-то его особенностью, о которой я раньше не думал. Или в последнее время еще чаще бывает так, что слово употреблено таким образом, что наша наука совершенно подтверждается.