Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Столыпин (Петр Аркадьевич) - государственный деятель, родился в 1862 г. Воспитывался в виленской и орловской гимназиях; окончил СПб. университет по физико-математическому факультету в 1885 г. и поступил на службу в министерство земледелия. Вскоре был назначен ковенским уездным предводителем дворянства, а впоследствии губернским. В 1901 г. он был назначен в Гродно губернатором; в 1903 г. переведен в Саратов. Деятельность С. в качестве саратовского губернатора послужила в первой Государственной думе предметом запроса, подписанного тридцатью трудовиками. Запрос этот, внесенный 24 мая, был сдан в комиссию и в Думе не рассматривался. 15 июня обсуждался другой запрос, внесенный тоже трудовиками, о преследованиях саратовской администрацией крестьянского союза. Перед самым созывом первой Государственной думы С. был назначен министром внутренних дел в кабинете Горемыкина . В этой должности он выступал с различными заявлениями от имени правительства. 1 июня 1906 г. в Белостоке произошел еврейский погром. Государственная дума произвела расследование, из которого вытекало, что погром был организован местными властями, при бездействии войск. Два месяца спустя, в разговоре с корреспондентом английской газеты по этому поводу, С. тщательно выгораживал от обвинения в организации погрома "центральную власть". 9 июля 1906 г. одновременно с роспуском Думы и с объявлением в Петербурге чрезвычайной охраны была объявлена отставка Горемыкина и замена его Столыпиным, который явился таким образом главою третьего в России конституционного кабинета. Портфель внутренних дел он сохранил за собой. В течение первого месяца С. охотно беседовал с иностранными корреспондентами, утверждая, что он имеет задачей произвести ряд либеральных преобразований и смотрит на репрессии только как на временную меру, необходимую для водворения в России спокойствия. Неудачу Думы он объясняет тем, что правительство явилось в Думу с пустыми руками. В течение июля Столыпин вел переговоры с князем Г.Е. Львовым , графом Гейденом , Н.Н. Львовым , Д.Н. Шиповым , князем Е. Трубецким и другими умеренно-либеральными общественными деятелями, стараясь привлечь их в свой кабинет; но переговоры не привели ни к чему. С. обвинял в этом общественных деятелей, которые, по его словам, предъявили невозможные для него требования; общественные деятели объясняли, что положение их в кабинете С. было бы невозможно, так как они были бы принуждены вести не свою политику, а политику премьера, который, желая получить их имена, решительно отказывался дать им конкретную власть. В общем кабинет остался почти неизменным и получил кличку "кабинета разгона Думы". 12 августа 1906 г. на жизнь С. произведено покушение, посредством бомб, брошенных на его даче (на Аптекарском острове в Петербурге). Более 20 человек, находившихся там, были убиты, более 30 ранены; в числе последних находились сын и дочь Столыпина (впоследствии поправившиеся); сам Столыпин остался невредим. Как вскоре выяснилось, покушение было совершено группой максималистов, выделившихся из партии социалистов-революционеров; сама эта партия ответственности на себя за покушение не берет. 24 августа было опубликовано правительственное сообщение, объяснявшее причины роспуска Думы и намечавшее политику Столыпина. В то же время был опубликован закон о военно-полевых судах (см. Судоустройство). О других законах, издание которых мотивировано ссылкою на ст. 87 Зак. Осн., см. Россия (в конце тома). Посредством сенатских разъяснений было лишено избирательных прав в Думу большое количество рабочих и крестьян. Перед выборами во вторую Государственную думу не только митинги и собрания избирателей были крайне стесняемы, не только печать подвергалась всевозможным репрессиям, вследствие чего социалистические партии не могли иметь собственных органов, но сами партии, до конституц.-демократической и партии демократических реформ включительно, были признаны нелегальными организациями. Комиссии по делам о выборах действовали далеко не беспристрастно. Тем не менее выборы дали левую Думу. В. В-в.

Убийство Столыпина
Убийство Столыпина. В августе 1911 года Столыпин отдыхал в своем имении в Колнобрежье, где работал над новыми проектами, которые собирался представить на заседании Думы, но и работу, и отдых пришлось прервать из-за поездки в Киев, где должен был открыться памятник Александру II. Пребывание в Киеве началось с оскорбления. Столыпину не нашлось места в автомобилях, в которых следовала царская свита - ему явно давали понять, что он лишний. Председателю Совета министров пришлось искать извозчика. Когда свита притормозила, Распутин оглянулся, увидел Столыпина и завопил Смерть за ним, Смерть за нем едет. За Петром... за ним! Решающие события развернулись 1 сентября. В 6 часов утра Кулябко, начальник Киевского охранного отделения, доложил о готовящемся покушении киевскому генерал-губернатору Ф.Ф.Трепову. В 7 часов утра он сообщил об этом Столыпину и попросил его не гулять по городу. Когда убийца - Богров появился в театре, Кулябко попросил его вернуться на квартиру. Богров ушел и вернулся через несколько минут, сев на свое место в 18-ом ряду партера. Во время антракта Кулябко повторил свое приказание, снова повторил свой нехитрый маневр. Столыпин стоял в это время лицом к партеру, Богров подошел к Столыпину и произвел два выстрела. Одна пуля попала в руку, а другая в живот. Столыпин скончался в сентябре 1911 года в частной клинике Маковского. Пуля при попадании задела печень, и это решило дело, медицина оказалась беспомощной. Богрова задержали сразу и стали жестоко избивать, его с трудом удалось вырвать из рук кровожадной толпы. Его отправили в тюрьму и после молниеносного следствия его повесили. Подлинная проблема, связанная с убийством Столыпина, состоит не в том, кем он был убит - агентом охранки или революционером, а в том, почему охранка не предотвратила замысел Богрова. Давалось два объяснения: Первое - охранка в лице товарища внутренних дел, генерала П.Г. Курлова, начальника дворцовой полиции А.И. Спиридовича, Кулябко и вице-директора

1.09.1911 (14.09). – Покушение в Киеве Богрова на главу российского правительства П.А. Столыпина

Тайна убийства Столыпина

Памятник А.П. Столыпину в Киеве, открытый 6 сентября 1913 г. на Думской площади (нынешней "Площади Независимости") напротив здания Городской думы

Убийцей был Дмитрий Григорьевич (Мордко Гершкович) Богров (1887 г.р.), сын киевского присяжного поверенного, внук еврейского писателя Г.И. Богрова. Еще в студенческие годы Богров был замешан в революционной деятельности, несколько раз был арестован, но быстро получал освобождение, благодаря связям своего отца. В 1905 г. сочувствовал социал-демократам и учился в Киевском университете на юридическом факультете, продолжил образование в Мюнхене. В декабре 1906 г. вернулся в Киев, примкнул к группе анархистов-коммунистов. В середине 1907 г. стал агентом Киевского охранного отделения под кличкой "Аленский" (вероятно, с целями наподобие Азефа). В разгар мятежных волнений в Киеве состоял членом Революционного совета студенческих представителей. По свидетельству начальника охранного отделения Н.Н. Кулябко, Богров выдал полиции много революционеров, предупредил террористические акты и тем заслужил доверие (так же входил в доверие и Азеф). После окончания университета Богров уехал в Петербург, где установил сотрудничество с Петербургским охранным отделением.

В августе 1911 г. Богров вернулся в Киев, встретился с начальником Киевского охранного отделения Кулябкой и сообщил ему о готовящемся покушении на Столыпина, которое сам же и осуществил, благодаря глупости Кулябки. Богров сообщил ему, что вошел в доверие к некому "Николаю Яковлевичу", который собирается совершить покушение на Столыпина, но чтобы не вызвать подозрений, Богрову необходимо присутствовать на месте покушения. Эти сведения Кулябко не удосужился проверить. Билет в театр был выдан Богрову Кулябкой как своему "агенту", при этом к Богрову не было приставлено наблюдение. По воспоминаниям киевского губернатора Гирса, охрана Столыпина в городе вообще была организована очень плохо.

После покушения Богров был отправлен в киевскую крепость "Косой Капонир", где был заключен в одиночную камеру. Богров был допрошен всего четыре раза: 1 сентября, сразу после совершенного им акта, 2 сентября, 4 сентября и 10 сентября 1911 г. Первые 3 допроса состоялись до суда, а последний уже после суда, накануне приведения в исполнение смертного приговора (Богров был повешен13 сентября). Судебными властями, а именно следователем по особо важным делам, В. Фененко, Дм. Богров был допрошен лишь один раз – 2 сентября, в остальных же случаях допрос производился киевским жандармским полковником Ивановым, приятелем Кулябко. «Отдельные части показаний Дм. Богрова находятся в явном противоречии друг другу и создают впечатление стремления мистифицировать следственную власть. Это отмечено было в свое время и судебным следователем В. Фененко во время допроса Дм. Богрова, сенатором Турау в его докладе 1-ому департаменту государственного совета по делу генерала Курлова, Кулябко, Спиридовича и Веригина, и сенатором Трусевичем в его докладе по ревизии дел киевского охранного отделения; а впоследствии, после революции, явилась возможность установить ряд фактических данных находящихся в противоречии с рядом показаний Дм. Богрова», – писал его брат в выпущенной в 1931 г. в Берлине книге "Дм. Богров и убийство Столыпина. Разоблачение "действительных и мнимых тайн". Во всяком случае показания Богрова о его сотрудничестве с Охранным отделением не могут заслуживать доверия.

История этого дела до сих пор таит много неясностей. Разумеется, покушение стало возможным благодаря бездарности начальника Киевского охранного отделения Н.Н. Кулябко. Халатность его была столь вопиющей, что подозревали даже организацию им убийства (эта версия, в которую поверить невозможно, до сих пор муссируется в еврейской печати с целью очернения "охранки" и даже самого Государя, который, якобы, был в этом заинтересован).

Для расследования дела была назначена сенаторская ревизия, которую возглавил сенатор М.И. Трусевич. В начале 1912 г. результаты работы комиссии в 24 томах были переданы в Государственный Совет. В докладе поднимался вопрос о «превышении и бездействии власти, имевшем весьма важные последствия» и назывались виновные – товарищ министра министра внутренних дел П.Г. Курлов, вице-директор Департамента полиции М.Н. Веригин, заведующий дворцовой охраной А.И. Спиридович и начальник Киевского охранного отделения Н.Н. Кулябко. В результате данные лица были привлечены к предварительному следствию в качестве обвиняемых в преступном бездействии.

Для оправдания своего доверия, проявленного к Богрову, Кулябко и другие всячески подчеркивали полезность его агентурной работы "за деньги", а покушение объясняли принуждением его к этому революционерами (в доказательство с его стороны, что он не "агент охранки") и некими силами. На следствии Курлов также оправдывался, что «особого распоряжения Кулябке установить наблюдение за личностью самого Аленского [агентурная кличка Богрова] я не сделал, считая, что такой элементарный прием розыска не может быть упущен опытным начальником охранного отделения».

Однако более убедительными и логичными выглядят показания брат Богрова Владимiра:

«Конечно, в интересах Кулябко и его начальства было доказать серьезность оказанных братом услуг охранному отделению, так как это для них единственный способ оправдать и объяснить столь легкомысленное к брату доверие...

[Но] для меня не может быть никакого сомнения в том, что сношения его с охранным отделением могли быть им предприняты только с чисто революционной целью. Никаких иных мотивов у брата моего быть не могло. Им не могли руководить корыстные побуждения, так как отец мой человек весьма состоятельный, при этом щедрый не только по отношению к родным и близким, но и по отношению к совершенно чужим людям, всегда обращающимся к нему за помощью, и, конечно, Кулябко не мог бы соблазнить брата 50–100 рублями. Тем более по отношению к брату, убеждений которого отец всегда так опасался, он готов был пойти на какие угодно расходы и материальные жертвы, чтобы удержать брата от революционной деятельности и, как я указывал, даже тщетно пытался удержать его за границей. Кроме того, брат мой жил сравнительно скромно, а потому не испытывал нужды в деньгах и бюджет его, как студента, не выходил за пределы 50–75 рублей в месяц...

Я убежден, что брат мой с самого начала вел с охранным отделением, в лице Кулябко, смелую игру, одинаково опасную как для него самого, так и для охранного отделения, имеющую единственную цель – осуществление революционного плана и закончившуюся так, как это было первоначально задумано братом, – террористическим актом, не повлекшим за собой ни одной лишней жертвы со стороны революционеров, но подорвавшим всю охранную систему...

Должен отвергнуть попытку некоторых корреспондентов периодической печати изобразить роль Кулябко, Курлова и других как простое соучастие в совершенном братом преступлении. Основанием для таких предположений послужили, как это потом рассказывали лица, присутствовавшие в суде во время слушания дела брата, ответы моего брата на предлагаемые председателем и прокурором вопросы, причем брат определенно отвергал все подобные возводимые против Кулябко и других обвинения. Хотя такая защита Кулябко и других со стороны моего брата и удивляла в то время некоторых, однако, с точки зрения высказанного мною раньше, такое стремление брата совершенно понятно. Задачей моего брата отнюдь не являлось втянуть, без всякого к тому основания, Кулябко, Курлова и других в свое дело, так как он тем самым превратил бы акт, совершенный им с чисто революционной целью, в простое убийство, совершенное с умыслом и заранее обдуманным намерением – ведь только таковы могли быть планы Кулябко, Курлова и других. Брат только и мог, в интересах своей собственной идеи, давать показания, благоприятные для Кулябко, Курлова и других в смысле уголовной их ответственности за происшествие 1 сентября, так как люди эти сделались жертвой отчасти своей недальновидности, а, главным образом, самой охранной системы, существовавшей на самых законных основаниях, но никак не злого умысла с их стороны...

Факты создают во мне полную уверенность, что брат мой не являлся и не мог являться безсознательным, а тем более сознательным, оружием в руках Кулябко, Курлова и других, а наоборот, использовал их в своих революционных целях. По вопросу о том, почему мой брат в показаниях, как бы нарочито, подчеркивал, что в период 1907–1909 годов действовал в интересах охранного отделения, я должен сказать, что вижу в этом его заявлении последний и, может быть, самый крупный из совершенных им анархических актов. И прежде нередко брат высказывал взгляды, поражавшие в первый момент окружающих своей парадоксальностью, но, тем не менее, вполне последовательно вытекающие из исповедуемой им анархической теории. Впрочем, в этом своем последнем анархическом акте он не сумел соблюсти строгой последовательности с начала и до конца, что я объясняю отчасти внезапностью этого принятого им решения, отчасти же теми ужасными нравственными и физическими потрясениями, которые ему пришлось испытывать.

Насколько мне известно, в первом своем показании, данном им 1 сентября, он указывал лишь на революционные цели, которые он преследовал и на создавшееся у него давно решение совершить покушение на жизнь Столыпина. И только в дальнейших своих показаниях он дает иное освещение своей деятельности в 1907–1908 годах в Киевск[ом] охранном отделении, причем, однако, на целый ряд вопросов следователя, направленных к объяснению столь быстрых и странных переходов от революционной деятельности к охранной и вновь к революционной, он отказывается отвечать, ссылаясь на «свою логику». Далее, в двух письмах на имя родителей, фотографии с которых я представляю, он подчеркивает, что желает оставить о себе воспоминание у родителей, как о человеке, «может быть и несчастном, но честном», и указывает, что не может, несмотря на все старания, «отказаться от старого», т.е. от революционной деятельности. Таковы противоречия, в которые он все время впадал, стремясь изобразить свою деятельность 1907–1909 гг., как направленную в интересах охраны.

Между тем, представляясь сотрудником Кулябко, брат мой, по моему убеждению, имел в виду направить удар на всю систему охранного розыска. В том виде, в каком он старался изобразить событие 1 сентября, ответственность за него переносилась с отдельных лиц, которым была вверена охрана Столыпина, на всю ту систему, которую сам Столыпин возглавлял. Совершение убийства Столыпина обыкновенным революционером привело бы только к новому усилению деятельности охранных отделений и увеличению бдительности агентов. Тогда как совершение этого акта человеком, который раньше сам, будто бы, содействовал целям охраны и потому был посвящен во все ее тайны и только вследствие этого получил возможность совершить задуманное, переводит вопрос о том, как уберечься от революционеров, на вопрос о том, как избавиться от самих охранников.

Этими соображениями, несомненно, только и руководствовался мой брат, когда решился принести в жертву революционной идее не только свою жизнь, но и свою честь. И нельзя не признать, что эта последняя его жертва оправдалась в том смысле, что ни одно политическое убийство не подняло такой бури страстей, как убийство Столыпина и именно вследствие того психологического осложнения, которое было внесено в дело. Вспомним дебаты Государственной думы, где правительству наносились одновременно удары с левой и с правой стороны – с левой за охранную систему, с правой – за неудачную борьбу с революцией; вспомним огромную литературу, которую вызвало дело Столыпина; вспомним значительные перемены в личном составе администрации, скомпрометированной «действительными и мнимыми» (как пишет брат родителям) разоблачениями брата; наконец, все настоящее дело и связанные с ним десятки томов следственных производств, ревизий и прочее – весь этот огромный агитационный материал мог явиться только в результате того двойного удара, который был нанесен покойным братом и который был направлен против известной физической личности, с одной стороны, и против всей той системы, [на] которой личность эта держалась, с другой стороны.

Этими соображениями я объясняю, почему мой брат на суде вместо длинной изобличающей правительство революционной речи, к которым так привыкли военные судьи того времени, и которые не принесла бы пользы ни ему, ни другим, ограничился вымышленным признанием своего сотрудничества в охранном отделении, которое вызвало в обществе бурю негодования, направленного против охранной системы. Мой брат был слишком умен, чтоб не понимать, как ему было легко объяснить все свое поведение революционными целями и как такое его объяснение были бы рады поддержать все тогдашние представители официальной власти. Но он пошел иным путем и принес новую жертву, быть может, самую тяжелую, во имя той же революционной идеи, за которую отдал и свою жизнь.»

Протокол допроса В.Г. Богрова 9 августа 1917 г.
ГА РФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 502. Л. 64–69об.

При этом, возможно, стремление Мордко Богрова дискредитировать царскую полицию имело еще одну причину и цель. Почти никто из писавших об этом деле почему-то не принимал во внимание, что именно в это время в том же Киеве проходило следствие по обвинению еврея-хасида Менделя Бейлиса в , и после всех попыток евреев пустить следователей на ложные пути 22 июля 1911 г. было, наконец, произведено Н.Н. Кулябкой задержание Бейлиса, а 3 августа оно было оформлено как арест. С этого момента еврейская печать подняла гевалт, обвиняя царское правительство в "сфабрикованной антисемитской провокации" для "подготовки погрома". План Богрова по разоблачению "провокационных методов охранки" удачно вписывался в этот гевалт. Кроме того, убийство главы правительства евреем, несомненно, еще больше возбуждало антиеврейские настроения в Киеве: опасались реальных погромов, которые полиция с трудом предотвратила. И такое нагнетание напряженности, лишь на первый взгляд могло показаться невыгодным еврейской стороне. С учетом мiрового масштаба дела Бейлиса именно погромы были для жидовства в тот момент очень даже желательны для оправдания антирусской политики Запада (доказано, что многие погромы накануне т.н. были спровоцированы евреями именно с этой целью). Возможно, именно этой связью с делом Бейлиса лучше объясняются цели Богрова?

Вспомним и такие признания из тогдашней американской печати:

«Пылающий страстью Герман Леб, директор Департамента Продовольствия, обратился... с речью к присутствовавшим трем тысячам евреев, описывая мрачное угнетение, царящее в России, призвал к оружию и настаивал, чтобы на русское преследование был дан ответ огнем и мечом. "Конечно, неплохо отменять договоры", пояснял он, "но лучше... освободиться навсегда от имперского деспотизма"... "Давайте собирать деньги, чтобы послать в Россию сотню наемников-боевиков. Пусть они натренируют нашу молодежь и обучат ее пристреливать угнетателей, как собак"... Подобно тому, как трусливая Россия вынуждена была уступить маленьким японцам, она должна будет уступить Богоизбранному народу... Деньги могут это сделать» (Philadelphia Press. 1912. 19.II).

Газета "Нью-Йорк Сан" резюмировала: «Евреи всего мiра объявили войну России. Подобно Римско-католической Церкви, еврейство есть религиозно-племенное братство, которое, не обладая политическими органами, может выполнять важные политические функции. И это Государство теперь предало отлучению русское Царство. Для великого северного племени нет больше ни денег от евреев, ни симпатии с их стороны.., а вместо этого безпощадное противодействие. И Россия постепенно начинает понимать, что означает такая война» (New York Sun. 1912. 31.III).

Столыпин как подавитель наемников-боевиков т.н. должен был стоять первым в списке новых жертв.

"Еврейский журнал" признает, что Столыпин был избран Богровым для покушения не случайно: «Видимо, с 1909 г. Богров стал вынашивать планы убийства председателя Совета министров П. Столыпина, который в его глазах был символом реакционного курса правительства. В 1910 г. Богров встретился в Петербурге с известным социалистом-революционером Е. Лазаревым, которому сообщил о своем намерении и попросил эсеровскую партию, чтобы она санкционировала его акт только в том случае, если она убедится, что он "ведет себя достойно и умрет тоже достойно". Объясняя свое стремление совершить покушение, Богров в числе прочих причин указывал и еврейский вопрос: "Я еврей и позвольте вам напомнить, что мы до сих пор живем под господством черносотенных вождей. Евреи никогда не забудут Крушевана,

Убийство Столыпина.
Я сидела в ложе первого яруса. Когда закончилось первое действие, многие покинули свои места и ложи и отправились побеседовать со своими друзьями. Мой дядя был предводителем киевского дворянства и должен был состоять “в сопровождении”. А я, оставшись в одиночестве, смотрела, что происходит в партере.
Я видела Столыпина, который стоял между сценой и креслами. Он разговаривал с группой окруживших его людей. В середине прохода с другой стороны я заметила известного хирурга и специалиста по детским болезням профессора Чернова. Затем я увидела человека в черном костюме, который пробивался в направлении к группе, окружившей премьер-министра. Через мгновение раздались два револьверных выстрела. Все взгляды устремились на человека в черном, перепрыгивающего через кресла и бегущего в направлении к левому выходу из зала.
Столыпин некоторое время стоял прямо. Через его одежду проступала кровь. К нему бросился профессор Чернов. Столыпин опустился в кресло, но прежде чем я потеряла его из вида, я заметила, как он посмотрел налево в сторону императорской ложи. Император, удалившийся в перерыве в глубь ложи, выглянул узнать, что случилось. Некоторые утверждали, что, когда он появился, Столыпин перекрестил его, благословляя. Но это неправда. Премьер, хотя и был тяжело ранен в живот, поднял левую руку и дважды сделал жест царю, чтобы он удалился.
Стрелявшего поймали офицеры и, наверное, растерзали бы его, если бы не вмешалась полиция. Его увели в тюрьму, и он был приговорён к смертной казни.
Поддерживаемый друзьями, Столыпин сумел выйти из театра — бравый поступок, который вызвал бурную овацию. Все зрители начали петь государственный гимн. Подняли занавес, и к пению присоединились артисты. Император, стоявший в ложе, выглядел печальным и озабоченным, но не проявил никаких признаков испуга.

25 августа 1906 года произошло известное покушение на П.А. Столыпина на Аптекарском острове. За 6 лет премьер-министра пытались убить 11 раз. Поговорим о семи причинах взорвать Столыпина.

Слишком умный губернатор

Саратовская губерния считалась трудной, и Столыпина отправили в нее губернаторствовать именно поэтому. Новый губернатор начал там масштабную модернизацию: в Саратове была построена новая женская гимназия, глазная лечебница, городская больница и несколько ночлежных домов с редкой по тем временам канализацией. Заасфальтированные главные улицы с газовыми фонарями… Если бы не начавшаяся русско-японская война, город был бы телефонизирован. После кровавого воскресенья 1905 года Столыпину как губернатору нужно было сдерживать массовое кровопролитие. Для эсеров Столыпин был «проклятым царским сатрапом с человеческим лицом», и они приговорили его к смерти. В Саратове произошло несколько покушений на губернатора: брошенная бомба, террорист-смертник с револьвером… Ни в одном из этих покушений Столыпин не был убит.

Слишком деятельный министр

После назначения Столыпина председателем Совета министров масштаб его деятельности, а значит, и масштаб ненависти к нему как к влиятельнейшему представителю правительства, только увеличился. Придворные круги отнеслись к Столыпину как к интригану и выскочке, а революционеры объявили устранение Столыпина первоочередной задачей. Столыпин предчувствовал, что умрет не своей смертью (а в завещании, составленном задолго до нее, написал: «Хочу быть погребенным там, где меня убьют») и говорил своему брату: «Смерти не боюсь – это расплата за убеждения. Успеть бы сделать побольше… Времени мало, совсем мало. Каждый день – как последний». Известно, что политик работал с девяти часов утра до четырех часов ночи.

«Столыпинские галстуки»

Выражение «столыпинские галстуки» распространилось из-за остроты, принадлежавшей кадету Родичеву: он сказал, что правительство использует галстуки, т.е. виселицы, как единственное средство для борьбы с «эксцессами революции». В ответ на это Столыпин вызвал его на дуэль, но Родичев отказался от нее, принеся публичное извинение. Поводом же было то, что через неделю после покушения на Столыпина Николай II учредил военно-полевые суды. Эти суды действовали вне законодательных норм и при очень упрощенном судопроизводстве. Таким судом разрешалось судить обвиняемых в разбое, убийствах, грабеже, нападениях на военных, полицейских и должностных лиц и в других тяжких преступлениях, в тех случаях, когда вина преступников была очевидна. Сам Столыпин не был инициатором этого указа и трактовал его как исключительную меру, ведь в России того времени красный террор стал обыденностью. В исполнение были приведены 683 смертных приговора, за следующие два года – 1800 из 4000 вынесенных.
К слову, именно в ответ на политику военно-полевых судов Лев Толстой написал свою знаменитую статью «Не могу молчать!».

Роспуск II Государственной думы

Дума, большую часть которой составляли социал-демократы, социалисты-революционеры, народные социалисты и трудовики, была настроена оппозиционно. Она отклоняла все правительственные законы и предлагала те, которые заведомо не могли быть утверждены Государственным Советом и императором. Правительство имело право распустить Думу, но должно было созвать новую, которая оказалась бы столь же оппозиционной. Дальнейшие действия сторон выглядят как игра в шахматы. Власть пошла на серьезный шаг: распустить Думу и изменить избирательный закон. Столыпин потребовал отстранения 55 депутатов социал-демократической фракции и снятия депутатской неприкосновенности с шестнадцати из них, сделав большой доклад об их заговоре против государства. Дума не ответила на это сразу же и взяла время на размышления. Тогда Николай II прекратил игру, удалив своего соперника и изменив правила – избирательный закон. Теперь в Думе не могло собраться так много оппозиционеров. Многие обвиняли Столыпина в организации «фиктивного заговора» - ситуации с «солдатским наказом».
Кстати, именно в связи с этой ситуацией Столыпин произнес свое знаменитое «Не запугаете»: «Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли, все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «Руки вверх». На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты может ответить только двумя словами: «Не запугаете»».

Еврейский вопрос

Сохранилось свидетельство, что будущий убийца Столыпина Д. Богров во время свидания с эсером Е. Лазоревым сказал: «Я еврей, и позвольте вам напомнить, что мы и до сих пор живем под господством черносотенных вождей… Вы знаете, что властным руководителем идущей теперь дикой реакции является Столыпин. Я прихожу к вам и говорю, что я решил устранить его…»
При этом известно, что Столыпин ратовал за отмену «черты оседлости» для евреев, журнал Совета министров направил Николаю II такое предложение. Кроме того, со второй половины 1907 года до конца премьерства Столыпина в Российской империи не было еврейских погромов, а процентные нормы студентов-евреев в высших и средних учебных заведениях даже увеличились, а в Гродно было даже открыто еврейское двухклассное народное училище, ремесленное училище, а также женское приходское училище особого типа. Столыпин не был антисемитом, но ярлык антисемита носил.

Масонские ложи

О.А. Платонов связывает убийство Столыпина работой подпольных масонских лож. Масонские ложи участвовали в то время в подготовке многих терактов. О.А. Платонов в своей книге приводит донесение агента Алексеева из Парижа: «Мало рассчитывая на то, что масонству удастся склонить премьер-министра в свою пользу, масоны начали смотреть на г. Председателя Совета Министров как на лицо, могущее служить им препятствием для прочного укоренения в России. Это последнее убеждение на Верховном Совете Ордена (в Париже) побудило руководителей масонства прийти к заключению, что г. Председатель Совета Министров является для Союза в настоящее время, - когда масонство собирается нажать в России все свои пружины, - лицом вредным для целей масонства. Такое решение Верховного Совета было известно в Париже еще несколько месяцев тому назад. Говорят, что тайные руководители масонства, недовольные политикой г. Председателя Совета Министров, воспользовались тесными отношениями, установившимися между Великим Востоком Франции и русскими революционными комитетами и подтолкнули исполнение того плана, который у них только был в зародыше. Говорят также, что чисто «техническая» сторона преступления и кое-какие детали обстановки, при которой возможно было совершить покушение, были подготовлены через масонов» (приведено с сокращениями).

Потерянная репутация

Принятие «Закона о земстве в западных губерниях» губительно сказалось на репутации Столыпина. Против премьер-министра сплотились противоположные силы - и левые, и правые. Левых реформы лишали исторической перспективы, а правые усматривали в тех же реформах покушение на свои привилегии и ревностно относились к быстрому возвышению выходца из провинции. Ухудшилось мнение о Столыпине прессы, отношения с Думой были подорваны. Министр финансов В. Н. Коковцов писал: «Со всех сторон я слышал один и тот же отзыв - Столыпин был неузнаваем. Что-то в нем оборвалось, былая уверенность в себе куда-то ушла. Он и сам, видимо, чувствовал, что все вокруг него, молча или открыто, настроены враждебно». В то же время он свидетельствует об отношении к Столыпину императрицы Марии Федоровны, матери Николая II: «Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях. Нашёлся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным, и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего 6 лет тому назад, и вот - этого человека толкают в пропасть, и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, а на самом деле губят и его и родину».

Убийство Столыпина

14 сентября 1911 года в Киевском театре был смертельно ранен премьер-министр России Петр Аркадьевич Столыпин.

Российский государственный деятель, министр внутренних дел и председатель Совета министров Российской империи. Петр Аркадьевич Столыпин родился 15 апреля (по старому стилю - 2 апреля) 1862 в Дрездене (Германия). Происходил из старинного дворянского рода, корнями восходящего к началу XVI века. Прадедами П.А. Столыпина были Аркадий Алексеевич Столыпин (1778-1825; сенатор, друг крупнейшего государственного деятеля начала XIX в. М.М. Сперанского) и его брат - Николай Алексеевич Столыпин (1781-1830; генерал-лейтенант, убит в Севастополе во время бунта), прабабушка - Елизавета Алексеевна Столыпина (по мужу Арсеньева; бабушка М.Ю. Лермонтова). Отец П.А. Столыпина - Аркадий Дмитриевич - генерал-адъютант, участник Крымской войны, ставший севастопольским героем, друг Л.Н. Толстого; одно время был наказным атаманом Уральского казачьего войска восточного русского форпоста, находящегося по соседству с Саратовской губернией, где у Столыпина было имение; стараниями Столыпина-старшего этот Яицкий (Уральский) городок значительно изменил свой облик: пополнился мощеными улицами и был застроен каменными домами, за что местное население окрестило Аркадия Дмитриевича "Петром Великим уральского казачества". Мать - Наталья Михайловна - урожденная княжна Горчакова. Брат - Александр Аркадьевич Столыпин (родился в 1863) - журналист, один из главных деятелей "Союза 17 октября".

Герб рода Столыпиных

26 апреля 1906 П.А. Столыпин был назначен министром внутренних дел в кабинете И.Л. Горемыкина. 8 июля 1906, после роспуска Первой государственной думы, была объявлена отставка Горемыкина и замена его Столыпиным, который стал таким образом председателем Совета министров. Портфель министра внутренних дел был оставлен за ним. В течение июля Столыпин вел переговоры с князем Г.Е. Львовым, графом Гейденом, князем Е.Трубецким и другими умеренно-либеральными общественными деятелями, стараясь привлечь их в свой кабинет. Переговоры ни к чему не привели и кабинет остался почти неизменным, получив название "кабинета разгона Думы".

Возглавив кабинет министров, П.А. Столыпин провозгласил курс социально-политических реформ. Было начато проведение аграрной ("столыпинской") реформы (по некоторым источникам идея аграрной "столыпинской" реформы принадлежала С.Ю. Витте), под руководством Столыпина был разработан ряд крупных законопроектов, в том числе по реформе местного самоуправления, введению всеобщего начального образования, государственному страхованию рабочих, о веротерпимости.

Первое покушение на Столыпина было совершено в августе 1906 года. Российские и иностранные газеты того времени печатают жуткие подробности взрыва, прогремевшего 12 (25-го по новому стилю) августа на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге на даче премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина: «…около 4 часов дня окрестности Аптекарского острова были потрясены страшным гулом. Через секунду гул взрыва повторился с грандиозной силой. Переполох среди обывателей мгновенно превратился в грозную панику…» («Петербургский листок»); «…Весь передний фасад дома был буквально разворочен взрывом… Из-под обломков спасали раненых, выносили трупы убитых… Паника уже проходила, но ужас был написан на всех лицах… Кажется, ни одна катастрофа в Петербурге не произвела столь тягостного впечатления» («Новое время»).

Произошла вся эта трагедия следующим образом. В четвертом часу дня к подъезду дачи на Аптекарском подъехало ландо с двумя людьми в жандармской форме, бережно державшими в руках портфели, как потом выяснилось, с бомбой весом не менее 6 килограммов в каждом. Приемная премьера была полна посетителей, дожидавшихся аудиенции у премьера. «Жандармы» эти, видимо, вызвали подозрение у швейцара и заведующего охраной Столыпина генерала Замятина. Дело в том, что незадолго до этого головной убор жандармских офицеров был изменен, а приехавшие были в касках старого образца. Швейцар попытался преградить дорогу подозрительным визитерам, а заметивший их из окна приемной генерал Замятин бросился в переднюю. Террористы, видя, что привлекли внимание, и боясь упустить момент, кидаются в подъезд, оттолкнув швейцара. В передней они наталкиваются на выбежавшего навстречу генерала Замятина и с криком «Да здравствует революция!» бросают свои портфели на пол перед собой, после чего раздается оглушительный взрыв. Результатом теракта явилась смерть более чем 30 людей (27 человек было убито на месте, 32 ранено - из них 6 умерло на другой день). В числе погибших оказались бывший пензенский губернатор, член Совета министра внутренних дел С.А. Хвостов и управляющий канцелярией московского генерал-губернатора А.А. Воронин. Кроме них, погибли или были тяжело ранены случайные, ни в чем не повинные люди и даже дети, включая одну из дочерей и сына владельца дачи. У четырнадцатилетней Наташи Столыпиной оказались сильно повреждены обе ноги, и она на всю жизнь осталась калекой, а трехлетний сын Адя (Аркадий) получил перелом бедра. Среди убитых были женщины, одна - на восьмом месяце беременности. Другая, вдова, пришла хлопотать о пособии вместе с маленьким сыном, ручку которого после взрыва нашли в саду.

В числе погибших оказался и создательпервого русского бронеавтомобиля подъесаул Михаил Накашидзе.

Сами террористы, а также генерал Замятин и швейцар были разорваны в клочья.

А.Н. Замятин

Но сам премьер-министр чудом остался жив. В момент взрыва он сидел за письменным столом. Несмотря на две закрытые двери между кабинетом и местом взрыва, громадная бронзовая чернильница поднялась со стола на воздух и перелетела через голову Столыпина, залив его чернилами. Ничего другого в кабинете взрыв не повредил.

Террористический акт совершила Боевая организация социалистов-революционеров максималистов. Идеологи Союза эсеров-максималистов (ССРМ), отколовшегося от партии эсеров (ПСР) и находившегося на крайнем фланге российских леворадикальных партий, проповедовали теорию возможности немедленного перехода России к социализму. Отказываясь от выдвижения «минимальных» задач борьбы за гражданские свободы и Учредительное собрание, они считали необходимым осуществлять максимальную социалистическую программу не только социализации земли (этого добивалась вся партия эсеров), но и социализации производства и товарно-денежных отношений. Прямое продолжение теории максималистов - их радикальная тактика, направленная на то, чтобы с помощью активной террористической деятельности вызвать подъем массового революционного движения. Американский журналист Джон Рид, сталкивавшийся с максималистами в 1917 году, называл их «крестьянскими анархистами».

Джон Сайлас Рид

В 1906 году в столице Российской империи активно работали рабочая, военная и боевая группы максималистов. Сформированная весной этого года, петербургская Боевая организация (БО) первоначально была немногочисленна, но вскоре пополнилась «москвичами», «белосточанами» (находящийся сейчас в Польше город Белосток считался «прародиной» тогдашних максималистов и анархистов) и рабочими дружинниками из Екатеринослава (ныне Днепропетровск). К июлю БО состояла уже из 60 человек. В Исполнительный комитет максималистской «боевки» вошли М.И. Соколов, В.Д. Виноградов, К.С. Мыльников, М.Д. Закгейм и кооптированный в нее заочно С.Я. Рысс. Задачей БО являлось осуществление покушений на виднейших царских сановников и самого императора. Возглавлял Союз эсеров-максималистов 25-летний Михаил Иванович Соколов по кличке Медведь, обладающий непререкаемым авторитетом у соратников благодаря незаурядным качествам - неукротимой энергии и исключительной смелости. Происходивший из семьи бедного крестьянина, дюжий Соколов и впрямь напоминал медведя. Он начал свою революционную деятельность будучи учеником в эсеровском кружке в Саратовской губернии. В 1904 году после ареста и побега оказался в Женеве, где возглавил группу «аграрных террористов». В это время он пользовался еще одной кличкой - Каин. Являясь одним из идеологов максималистского течения, Соколов-Медведь, по свидетельству некоторых соратников по партии, отличался преступно-легким отношением и к собственной, и к чужим жизням.

Ближайшей соратницей Соколова была Наталья Климова, по словам известной левой эсерки и максималистки И.К. Каховской, на редкость красивая и внешне и духовно. Климова была потомственной дворянкой и дочерью видного земского деятеля, члена Государственного совета и октябриста по партийной принадлежности. Вступив на революционный путь 20-летней курсисткой в 1905 году, она стала одной из наиболее ярких женских фигур максимализма.

Наталья Сергеевна Климова

В июне 1906 года максималистами была организована слежка за П.А. Столыпиным. На деньги, полученные в результате вооруженного нападения на банк Московского общества взаимного кредита 7 марта 1906 года, были сняты конспиративные квартиры, оборудованы мастерские по изготовлению бомб, паспортов, приобретены конные выезды, два автомобиля. Находившиеся в любовной связи Соколов и Климова под видом состоятельных молодоженов поселились в Поварском переулке. Детали покушения отрабатывались в наемной квартире других «супругов» (В.Д. Виноградов и Н.А. Терентьева) на Гороховой улице. Убийца Столыпина Дмитрий Богров работал и на анархистов, и на охранку. Биография «хозяйки» максималистской «конспиративки» малоизвестна даже историкам-профессионалам. Дочь богатого купца из Оренбургской губернии 25-летняя Надежда Терентьева по окончании Уфимской гимназии поселилась в Москве. Здесь она поступила на женские курсы и вскоре вступила в ПСР. В студенческом общежитии, где жила Терентьева, в ее комнате находилась партийная явка. Там она познакомилась с известными впоследствии террористками - Зинаидой Коноплянниковой, застрелившей летом 1906 года подавившего московское Декабрьское вооруженное восстание командира лейб-гвардии Семеновского полка Г.А. Мина, и Анастасией Биценко.

Георгий Александрович Мин

По воспоминаниям Терентьевой, Биценко не удалось получить санкцию на теракт в отношении карателя саратовских крестьян генерал-адъютанта В.В. Сахарова со стороны Боевой организации партии эсеров в лице Азефа. Однако именно в Москве в это время образовалась так называемая московская оппозиция внутри ПСР, которая не считалась с директивами руководящих органов партии. Как писала в автобиографии Терентьева, она в 1905 году вместе с Биценко участвовала в изготовлении бомб под Москвой, а потом помогала снаряжаться Биценко (именно на явке у Терентьевой) перед поездкой в Саратов. Любопытно отметить, что Сахаров остановился в Саратове в доме губернатора Столыпина. 22 ноября, явившись на прием к Сахарову, террористка застрелила его, а 3 марта 1906 года Военно-окружным судом она была приговорена к смертной казни, замененной бессрочной каторгой.

Анастасия Алексеевна Биценко

Во время Декабрьского восстания Терентьева вместе с вождями московской оппозиции (М.И. Соколовым-Медведем и другими) участвовала в баррикадных боях на Бронной и Пресне.

В мае 1906 года она вошла в Боевую организацию максималистов.

В начале июля боевики несколько раз посещали заседания Государственного совета. Первоначально в их план входил захват этого органа: в здание должны были ворваться несколько террористов-смертников и взорвать его вместе с собой.

И только роспуск верхней палаты парламента «именным высочайшим указом» на каникулы заставил их отказаться от прежних планов. После роспуска I Государственной думы все свои силы они сосредоточили для организации покушения на Столыпина. Максималистам удалось с помощью некоего инженера рассчитать необходимое количество динамита и в большевистской бомбовой мастерской в Петербурге изготовить метательные снаряды, которые и были использованы при взрыве на Аптекарском острове. Придя к решению взорвать дачу министра в приемный день, боевики прекрасно понимали, к какому количеству случайных жертв может привести подобная акция. Позже, на следствии, Н.С. Климова говорила: «…решение принести в жертву посторонних лиц далось нам после многих мучительных переживаний, однако, принимая во внимание все последствия преступной деятельности Столыпина, мы сочли это неизбежным». Время для теракта было выбрано не случайно. По мнению Соколова, последние события в стране (разгон Думы и неудачное восстание на флоте, закончившееся многочисленными казнями) создавали атмосферу, в которой система террора должна была «поднять ниспадающую волну революции».

12 августа к даче премьер-министра подъехал экипаж, в котором находились максималисты Француз (Э. Забельшанский), Гриша (И.М. Типунков), переодетые в жандармов, и Федя (Н.И. Иванов) в штатском. Все трое при совершении теракта погибли. Медведь-Соколов, находившийся поблизости, получил ранение. Не пострадал лишь сам Столыпин. Ответом правительства на столь дерзкий и кровавый теракт явилось введение системы военно-полевых судов с целью «достаточно быстрой репрессии за преступления, выходящие из ряда обыкновенных». Злые языки быстро окрестили казни через повешение по приговору этих судов «столыпинскими галстуками», а сами виселицы - «столыпинскими качелями». Новые суды формировались из офицеров местных гарнизонов и облекались чрезвычайными полномочиями: решения их не подлежали обжалованию, а приведение приговоров в исполнение следовало не позднее, чем через сутки после их вынесения. Обвиняемые предавались военно-полевому суду в тех случаях, когда «учинение… преступного деяния является настолько очевидным, что нет надобности в его расследовании». Самым распространенным приговором данных судов, которым предавались в разных местностях в течение 24-48 часов и которые порой длились по несколько минут, стала смертная казнь, за что обыватели прозвали эти суды «скорострельными».

Что касается максималистов, то их организации удалось осуществить еще одну серьезную и довольно кровавую акцию: в ходе экспроприации 14 октября 1906 года инкассаторов Петербургской таможни в Фонарном переулке разгорелась перестрелка, во время которой были жертвы с обеих сторон и со стороны случайных прохожих. 10-24 октября 1906 года в г. Або в Финляндии прошла I Всероссийская конференция максималистов, на которой в качестве программного заявления Союза эсеров-максималистов был принят доклад М.И. Соколова «Сущность максимализма». К этому моменту «максы», как их называли на тогдашнем революционном сленге, оказались в центре общественного внимания. Как вспоминал один из них, Г.А. Нестроев, имя «максималист» гремело по всей России и Европе, вызывая удивление у одних, трепет у других и жажду мести у третьих. Час триумфа «максов» действительно оказался недолог. Вскоре в руках у охранки оказались фотографии виднейших членов Боевой организации, включая Михаила Соколова. Дело в том, что в руководстве Союза подвизался «маленький Азеф». Им был бывший студент Соломон Рысс по кличке Мортимер, завербованный полицией во время ареста. Он вел какую-то странную двойную игру, поставив в известность о своей вербовке Медведя и в то же время открыв охранке важные нити.

Соломон Яковлевич Рысс (Азеф)

Как утверждает известный историк Д.Б. Павлов, с помощью Рысса в Москве была обнаружена и выслежена известная максималистка Л.С. Емельянова. При помощи наружного наблюдения полиция пошла по следу: адреса, которыми она воспользовалась по приезде в Петербург, помогли филерам нащупать «конспиративки» и явки неуловимых доселе максималистов. В романе Осоргина Рысс выведен под именем Мориса, и если писатель прав, то именно его использовал Соколов в качестве кучера во время покушения на Аптекарском. Игра Рысса с полицией в кошки-мышки закончилась для него плохо - он кончил жизнь в петле, как и другие руководители «максов». Уже 16 октября перед военно-полевым судом в Петропавловской крепости предстала группа схваченных во время зачистки города после ограбления таможни максималистов. Восемь из них во главе с В.Д. Виноградовым были повешены. 13 ноября в Одессе были арестованы боевики, выехавшие туда для покушения на командующего Одесским военным округом барона А.В. Каульбарса.

Среди них оказалась Н.А. Терентьева, осужденная на пожизненную каторгу. Спустя 13 дней пришел черед самого Медведя. Утомленный преследованиями из-за проваливавшихся одна за другой явочных квартир, Соколов был схвачен шпиками на столичной улице и 2 декабря повешен. Его подруга Климова также была приговорена военно-полевым судом к смертной казни, замененной после вмешательства отца на бессрочную каторгу. В петербургском Доме предварительного заключения она написала знаменитое «Письмо перед казнью», текст которого осенью 1908 г. был напечатан в журнале «Образование» и впоследствии стал широко известен за пределами России.

Покушением 1906 года охота на Столыпина еще только начиналась. В дальнейшем планы по его ликвидации строили не раз представители самых разных революционных направлений. Невероятно, но факт: в итоге намерения левых радикалов совпали с тайными помыслами крайне правых, не разделявших к реформаторству.

В 1911 году Россия торжественно отмечала 50-летие отмены крепостного права. В Киеве были запланированы грандиозные мероприятия, связанные с открытием памятника Александру II. 29 августа (по старому стилю) туда прибыл Николай II в сопровождении свиты и высших сановников империи, среди которых был и П.А. Столыпин.

Были приняты исключительные меры по обеспечению безопасности августейшей особы. В ночь с 28 на 29 августа было арестовано несколько десятков лиц, подозреваемых в принадлежности к партии эсеров, а также анархистов и социал-демократов. Город был буквально наводнен агентами наружного наблюдения, особое регистрационное бюро проверяло благонадежность киевлян, о приезжих запрашивали по телефону. Непосредственная охрана Столыпина состояла из 22 человек. Премьер-министр остановился в генерал-губернаторском доме, где круглые сутки находились агенты в штатской одежде. Вечером 14 сентября в Киевском городском театре давали парадный спектакль (опера «Сказка о царе Салтане» Н.А. Римского-Корсакова).

Николай II с дочерьми и болгарским цесаревичем находились в ложе генерал-губернатора, высшим сановникам был предоставлен первый ряд партера. Петр Аркадьевич сидел между министром императорского двора бароном В.Б. Фредериксом и киевским генерал-губернатором Ф.Ф. Треповым.

В.Б. Фредерикс и П.А. Столыпин

П.А. Столыпин и Ф.Ф. Трепов

Когда до конца оперы оставался один акт, Столыпин отправил охранявшего его капитана Есаулова подготовить автомобиль для отъезда. Таким образом, он остался совсем без охраны. В антракте Столыпин стоял около барьера оркестровой ямы и разговаривал с бароном Фредериксом и графом Потоцким. В это время в проходе появился молодой человек в черном фраке, который быстро подошел к собеседникам, выхватил из кармана браунинг и два раза выстрелил в премьер-министра. Стрелявший был немедленно схвачен.

Им оказался выпускник юридического факультета Киевского университета Дмитрий Богров по кличке Митька Буржуй, тесно связанный с местным анархистским подпольем и одновременно с «охранкой».

Дмитрий Григорьевич Богров

Через четыре дня Столыпин, несмотря на все старания врачей, скончался.

Спустя неделю террорист был повешен. Десятое по счету покушение на П.А. Столыпина оказалось успешным.

могила П.А. Столыпина в Киево-Печёрской Лавре

памятник П.А. Столыпину в Саратове

А. Кузнецов: В конце августа 1911 года Николай II с семьей и приближенными (в том числе и со Столыпиным) находился в Киеве по случаю открытия памятника Александру II в связи с 50-летием отмены им крепостного права. 1 сентября император, его дочери, министры присутствовали на спектакле «Сказка о царе Салтане» в городском театре Киева. Во время второго антракта к премьер-министру Столыпину, который сидел в первом ряду, приблизился молодой человек во фраке и дважды выстрелил из браунинга: первая пуля попала в руку, вторая — в живот, задев печень. 4 сентября вечером состояние Столыпина резко ухудшилось, он начал терять силы, пульс стал слабеть, и около 10 часов вечера 5 сентября премьер-министр скончался.

Убийство Столыпина до сих пор будоражит умы исследователей

Убийца был схвачен на месте. Им оказался 24-летний Дмитрий Григорьевич (Мордко Гершкович) Богров. Отец Дмитрия был известным в Киеве присяжным поверенным (адвокатом), дед — еврейским писателем, в конце жизни принявшим христианство.
Прямо из театра Дмитрий Богров был отправлен в киевскую крепость «Косой Капонир», где был заключен в одиночную камеру. Началось чрезвычайно короткое и очень поспешное следствие. Далее приговор — смертная казнь.

С. Бунтман: Насколько мне известно, дело Столыпина до сих пор таит в себе массу неясностей, подозреваются разные люди…

А. Кузнецов: Совершенно верно. Настоящая банка с пауками. Замечательный советский историк Арон Яковлевич Аврех написал интереснейшую книгу «П. А. Столыпин и судьбы реформ в России», в которой посвятил убийству премьер-министра целую главу. Так вот, подозреваемых в этом деле Арон Яковлевич называет «бандой четырех».

С. Бунтман: Что еще за «банда»?

Диана Несыпова. Убийство Столыпина Богровым в Киевском оперном театре

А. Кузнецов: Представлю их в порядке «убывания» должностей. Итак, самая крупная фигура — это Павел Григорьевич Курлов, генерал-лейтенант, человек, на момент убийства являющийся товарищем (так тогда назывались заместители) министра внутренних дел, руководителем департамента полиции и шефом отдельного корпуса жандармов. При этом напомню, что министром внутренних дел на тот момент являлся Столыпин.

Следующий участник — Александр Иванович Спиридович, начальник императорской дворцовой полиции (ФСО, на современный лад). Формально он подчинялся министру внутренних дел, но фактически — дворцовому коменданту, был его заместителем по всем вопросам, в первую очередь агентурным, связанным с охраной царствующей семьи.

Третий человек, самый молодой и невзрачный из всей этой четверки, — некий Митрофан Николаевич Веригин. Достаточно долго он служил по разным юридическим ведомствам, но буквально перед покушением у него случился невероятный карьерный взлет, связанный, видимо, с блатом, знакомствами и так далее — Веригин стал исполняющим обязанности вице-директора департамента полиции.

И, наконец, четвертый участник, тот, кого сделают главным козлом отпущения, — Николай Николаевич Кулябко, подполковник отдельного корпуса жандармов, начальник Киевского охранного отделения. Кулябко был свойственником Спиридовича, вместе с ним окончил Павловское военное училище и был женат на его сестре.

С. Бунтман: Довольно тесный круг знакомых.

Подозреваемых в убийстве Столыпина назвали «бандой четырех»

А. Кузнецов: Да. Теперь постараемся реконструировать события задним, так сказать, числом. За несколько дней до покушения на Столыпина в Киев постепенно стали прибывать высокопоставленные гости, в первую очередь те, кто отвечал за охрану. Днем подполковник Кулябко принимал у себя на квартире столичных коллег. Согласно воспоминаниям одного из приглашенных, обед проходил в достаточно мрачной атмосфере, поскольку все гости были под тяжелым впечатлением факта самоубийства, произошедшего в этот день в отделении. В конце обеда хозяин сказал, что к нему пришел один очень интересный господин, и предложил Спиридовичу и Веригину послушать то, что он будет рассказывать. Таинственным гостем оказался Дмитрий Богров, который поведал полицейским историю о том, что до недавнего времени он был анархистом, но потом быстро понял, что ему с этими товарищами не по пути, поэтому он сам сознательно пришел в охранное отделение и предложил свою помощь.

С. Бунтман: То есть стал агентом подполковника Кулябко?

А. Кузнецов: Да. Богров рассказал, что примерно год назад в Петербурге он встречался с неким Николаем Яковлевичем. Сразу скажу, что существование этого человека находится под большим вопросом, скорее всего, это выдумка.

С. Бунтман: Так.

А. Кузнецов: Никто этого человека никогда не видел, не знал, не трогал. Все исключительно со слов Богрова.

Дмитрий Григорьевич (Мордко Гершкович) Богров

Так вот, столичное знакомство имело продолжение в Киеве: сначала Богрову от Николая Яковлевича пришло письмо с вопросом, не изменились ли его политические убеждения, а потом он вдруг сам взял и заявился к нему на дачу, попросил подыскать в Киеве конспиративную квартиру для трех человек и моторную лодку для проезда по Днепру. Анализируя все вышеперечисленное, Богров сделал вывод, что готовится покушение на кого-то из сановников. На кого именно, Николай Яковлевич не сказал, но фигура точно не мелкая.

Жандармы выслушали сообщение с большим вниманием. После некоторых обсуждений было решено установить за домом Богрова наружное наблюдение.

Следующие несколько дней прошли более или менее спокойно. Однако 31 августа Богров позвонил в охранку и сообщил, что ночью к нему на квартиру приехал Николай Яковлевич. Наружное наблюдение, как ни странно, ничего не заметило.

С. Бунтман: Как так?

А. Кузнецов: Филеры дежурили только днем.

Богров уточнил, что объектом покушения выбран Столыпин или министр народного просвещения Кассо. По словам Богрова, Николай Яковлевич просил его достать билет в Купеческий сад на гулянье в честь царя и собрать точные приметы двух министров.

С. Бунтман: Простите, но бред какой-то. Фотографии, портреты… Хорошо, насчет Кассо я не уверен, но уж изображения премьер-министра Столыпина можно было купить в любой книжной лавке, не говоря уже про газеты.

А. Кузнецов: Согласен. Тем не менее вечером Кулябко прислал Богрову билет. Тот отправился на гулянье, по его собственным показаниям, с браунингом, но так и не смог осуществить покушение из-за большого наплыва публики.

Поздно ночью Богров пришел на квартиру к Кулябко с письменным сообщением о Николае Яковлевиче: «У него в багаже два браунинга. Говорит, что приехал не один, а с девицей Ниной Александровной… Думаю, что у девицы Нины Александровны имеется бомба. Вместе с тем Николай Яковлевич заявил, что благополучный исход их дела несомненен, намекая на таинственных высокопоставленных покровителей».

Богров активно занимался провокаторской деятельностью

Все, что произошло 1 сентября 1911 года можно восстановить по минутам. Утром генерал Курлов встретился со Столыпин и попросил его соблюдать предельную осторожность. Петр Аркадьевич не разделял тревоги своих подчиненных и демонстративно прятаться ни от кого не собирался. Тем не менее для обеспечения безопасности премьер-министра были приняты дополнительные меры: в этот день Столыпину вместо конного экипажа был подан автомобиль, который, не привлекая внимания, проехал к боковому подъезду театра. Это все. Больше никаких предосторожностей.

Итак, прибыли в театр. Начался спектакль. Во время первого антракта Кулябко подошел к Богрову с целью уточнить, по-прежнему ли Николай Яковлевич находится у него на квартире? Богов отправился на проверку. Вернувшись, он столкнулся с проблемой: поскольку его билет был уже надорван, в театр его не пропускали. Но тут на помощь подоспел Кулябко, взял Богрова под руку и сопроводил в ложу, предварительно убедившись, что все в порядке, Николай Яковлевич на месте.

Во время второго антракта Богров выстрелил. И вот тут совершенно фантастическая история: буквально через несколько минут после его задержания, когда один из прокуроров киевской судебной палаты начал допрос, появился полицейский пристав: «Я от господина Кулябко. Он требует, чтобы задержанного перевели в охранное отделение». «Еще чего, — ответил прокурор. — Я буду вести следствие». То есть прокурор, видимо, понимал, что охранка во всей этой истории так или иначе замешана.

Ну, а дальше все более или менее понятно. Богрова судят закрытым военным судом. Приговор — смертная казнь через повешение. Кстати, ни одна из политических группировок не взяла на себя ответственность за это убийство, что очень и очень странно.

Вынос тела Петра Столыпина из больницы братьев Маковских

С. Бунтман: Предлагаю пройтись по версиям.

А. Кузнецов: Первая версия, которую озвучил сам Богров (хотя он выдавал их немало), заключается в том, что на покушение его подтолкнули анархисты. По его словам, в марте 1911 года к нему явился хорошо известный полиции террорист по кличке Степа, который заявил, что где-то за границей над Богровым был учинен партийный суд, что его окончательно признали провокатором и что для того, чтобы оправдаться, он должен совершить какое-нибудь покушение. В случае отказа его ждала смерть от рук анархистов.

Богров утверждал, что он даже не помышлял убивать Столыпина. Самое большее, на что он рассчитывал, — это на убийство начальника охранки. Но на Кулябко у него не поднялась рука: «Я не смог его убить. Я уже пришел к нему домой. Было утро. Он еще спал. Я попросил, чтобы его разбудили. И вот он вышел ко мне, завернутый в одеяло. Я не смог. Если бы он был в мундире, я бы его застрелил».

С. Бунтман: Согласно второй версии, Богров был честным революционером, а легенда о нем как об агенте охранки — злобная клевета, пущенная в оборот подполковником Кулябко для оправдания своего полнейшего провала.

А. Кузнецов: Да. Но после того, как в декабре 1917 года были раскрыты архивы Департамента полиции, где агентское дело Богрова сохранилось в отличие от многих других, эта версия потерпела фиаско.

В устранении Столыпина от власти был заинтересован Николай II

Следующая версия, которая частенько мелькает в антисемитской литературе, что Богров мстил Столыпину за своих.

С. Бунтман: Если в деле есть евреи, то без этого никак.

А. Кузнецов: Да. Но, во-первых, Богров был совершенно равнодушен к еврейскому вопросу, а во-вторых, особых причин для ненависти к Столыпину у российского еврейства не было.

С. Бунтман: Помимо всего прочего есть мнение, что в устранении Столыпина от власти был заинтересован Николай II.

А. Кузнецов: Да. Популярность Петра Аркадьевича выросла настолько, что его личность стала затмевать фигуру императора. К тому же Столыпин угрожал Николаю отставкой, если тот не введет земства в западных губерниях. А делать так было нельзя: Николай Александрович, тихий, ласковый, такие вещи не прощал. Поэтому версия, что охранка была главным действующим лицом в устранении премьер-министра, имеет право на существование.

Кстати, что касается Николая II. Известно, что после смерти Столыпина, назначая председателем Совета министров Коковцова, император сказал ему: «Надеюсь, вы не будете меня заслонять так, как это делал Столыпин?»