Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Новелла Мериме, крупнейшего мастера новеллистического жанра в реализме XIX века, имеет ряд интересных композиционных и стилистических особенностей. Мериме - мастер психологической новеллы, в центре его внимания - внутренний мир человека, показ его внутренней борьбы, падения или, наоборот, возрождения, роста. Однако Мериме, так же как и Стендаль, не делает внутренний мир человека изолированной от внешнего мира сферой. Внутренняя борьба героя у Мериме всегда определяется теми столкновениями, которые намечаются у человека с обществом, с общественной средой, формирующей его характер. Драмы героев рождаются из противоречия этих людей окружающей действительности. Отсюда вытекает интересная особенность новеллы Мериме; в ней всегда огромное значение приобретает событие, которое, так или иначе, определяет внутренний конфликт героя. Новеллы Мериме обычно очень драматичны. Из любой его новеллы можно сделать драму. Событие, поставленное автором в центре новеллы, чаще всего имеет характер катастрофы. Это убийство, самоубийство, кровная месть, гибель героя, ломка всей его жизни. Соединение психологизма и событийности - очень яркая черта, определяющая своеобразие в построении новелл Мериме. И эта черта не случайна; она говорит об определенном взгляде Мериме на жизнь.

Прием контраста использован Мериме и в его знаменитой новелле "Кармен" (1845). С одной стороны, перед нами образ рассказчика, любознательного ученого и путешественника, представителя утонченной, но несколько расслабленной европейской цивилизации. Этот образ привлекает симпатии читателя. В нем есть, бесспорно, автобиографические детали. Он напоминает самого Мериме гуманистическим и демократическим характером своего образа мысли. Но фигура его в какой-то мере пронизана и иронией.

Иронически звучит описание ученых изысканий рассказчика, их умозрительности и отвлеченности, характеристика его созерцательного отношения к жизненной драме, свидетелем которой он является. Кармен убита доном Хозе. Убийство очень подробно описанное, оставляет тяжелое впечатление; этот эпизод, казалось бы, должен явиться естественным концом произведения. Но Мериме добавляет еще одну главу, посвященную описанию цыганских племен, изучением которых занимается якобы рассказчик. Автор подробно описывает эти племена с точки зрения исторической, географической, лингвистической и т.д.

Что означает такая концовка? Какую цель она преследует? Это своеобразный прием "умолчания" о том, самом важном и большом, что описано в рассказе. За этим умолчанием скрывается подлинная взволнованность автора, чувство ужаса, его оценка происшедшего. То, о чем рассказано в "Кармен" глубоко волнует и автор избегает прямыми словами передавать это чувство. Он не хочет навязывать свои мнения и оценки, которые обычно скрывает или замаскировывает. Если бы он стал говорить о том, как ужасно убийство Кармен, он тем самым снизил бы впечатление. Резко переключая внимание на что-то другое, постороннее, постороннее, он заставляет лучше вдуматься в происшедшее, вследствие чего само событие как бы становится для читателя более ощутимым.

Все эти детали призваны еще ярче оттенить глубокую самобытность, стихийную страстность Кармен и дона Хосе. Цельность и обаяние их натур и заключены в этой всепоглощающей власти страстей. Кармен впитала в себя много дурного от того преступного окружения, в котором она выросла. Она не может не лгать и не обманывать, она готова принять участие в любой воровской авантюре. Но в противоречивом внутреннем облике Кармен таятся и такие прекрасные душевные качества, которых лишены изнеженные и очерствевшие представители господствующего общества. Это - искренность и честность в самом сокровенном для нее чувстве - любви. Это - гордое, непреклонное свободолюбие, готовность пожертвовать всем, вплоть до жизни, ради сохранения внутренней независимости.

Мериме как писателю, мировоззрение которого складывалось в сложной и бурной обстановке перед революцией 1830 года, было абсолютно чуждо созерцательное отношение к жизни. Он воспринимает жизнь как движение, ощущает ее в динамике и борьбе противоречий, что и находит очень яркое отражение в характере его новеллы, всегда насыщенной драматизмом, почти не содержащей элемента описаний.

Динамизм, драматичность и напряженность действия в новеллах Мериме определяют еще одну их своеобразную черту. Это - скудость описаний, в частности описаний природы. Мериме очень скуп на описания именно потому, что в центре его внимания всегда действие, драма, нарастание драматического конфликта. Описания играют лишь второстепенную роль.

Хотя действие его новелл развертывается нередко среди экзотической природы, тем не менее, Мериме ограничивается лишь сухим, как бы деловым описанием природы. В "Кармен" действие происходит в окрестностях Монтильи Испании. Казалось бы, какие возможности для поэтического описания природы! Но даже и здесь все внимание сосредоточено на действии, на поступках героев, описаниям же уделяется очень мало места.

В связи с этим совершенно особое значение в новеллах Мериме приобретает деталь, отдельный небольшой штрих, который часто заменяет пространные описания и характеристики.

"Не мне принадлежала честь открытия столь красивых мест. Там уже отдыхал какой-то человек, и, когда я появился, он, по-видимому спал. Разбуженный ржанием, он встал и подошел к своему коню, который было воспользовался сном хозяина, чтобы плотно пообедать окрестной травой. То был молодой малый среднего роста, но, по виду сильный, с мрачным и гордым взглядом. Цвет его лица, должно быть, красивый когда-то, стал под действием солнца темнее его волос. Одной рукой он взялся за недоуздок, в другой держал медный мушкетон. Сознаюсь, что в первый миг мушкетон и свирепый облик его обладателя меня несколько озадачили; но я перестал верить в разбойников, постоянно про них слыша и никогда с ними не сталкиваясь. К тому же я встречал столько честных поселян, вооружившихся до зубов, чтобы ехать на рынок, что вид огнестрельного оружия не давал мне права подвергать сомнению нравственность незнакомца. И потом, подумал я, на что ему мои рубашки и эльзевировские Записки? Поэтому я приветствовал человека с мушкетоном дружелюбным кивком и спросил его, улыбаясь, не нарушил ли я его сон. Он молча смерил меня взглядом от головы до ног; потом, как бы удовлетворенный осмотром, столь же внимательно взглянул на подъезжавшего проводника. Я видел, как тот побледнел и остановился, выказывая явный испуг. "Дурная встреча!" - подумал я. Но благоразумие тотчас же подсказало мне не проявлять ни малейшего беспокойства. Я слез с лошади, велел проводнику разнуздать ее и, опустившись на колени у ручья, погрузил в него голову и руки; потом выпил изрядный глоток, лежа ничком, как плохие воины Гедеона" .

Как видим, героев очень ярко характеризуют детали: "мушкетон", "молодой малый среднего роста, но, по виду сильный, с мрачным и гордым взглядом", "цвет лица" "темнее волос", проводник "побледнел и остановился, выказывая явный испуг". Эти детали сразу заинтриговали читателя, возникло множество вопросов, ответ на которые он должен найти в дальнейшем повествовании.

Дальнейшая сюжетная линия продолжает нагнетать тревожное чувство опасности и возбуждает интерес читателя и личностью героя, портрет которого явно еще не завершен.

"Таинственные знаки Антонио, его беспокойство, некоторые вырвавшиеся у незнакомца слова, в особенности же его тридцатимильный пробег и малоправдоподобное объяснение такового уже помогли мне составить мнение о моем попутчике. Я не сомневался, что имею дело с контрабандистом, быть может, с бандитом, но не все ли мне было равно? Я достаточно хорошо знал характер испанцев, чтобы быть вполне уверенным, что мне нечего бояться человека, с которым, мы вместе ели и курили. Самое его присутствие было надежной зашитой на случай какой-либо дурной встречи. К тому же я был рад узнать, что такое разбойник. С ними встречаешься не каждый день, и есть известная прелесть в соседстве человека опасного, в особенности, когда чувствуешь его кротким и прирученным" .

Постепенно появляется имя героя. Автор рассказывает о разбойнике, которого зовут Хосе Мария. "Хосе Мария - просто шут, - холодно произнес незнакомец". И "при виде моего спутника у старухи вырвалось удивленное восклицание. - Ах! Сеньор дон Хосе! - промолвила она. Дон Хосе нахмурил брови и поднял руку повелительным движением, тотчас же заставившим старуху замолчать. Я обернулся к проводнику и сделал ему незаметный знак, давая понять, что ему нечего пояснять мне, с каким человеком я собираюсь провести ночь". Портрет завершается еще несколькими штрихами: "Он положил мандолину наземь и, скрестив руки, стал смотреть на потухающий огонь с видом какой-то странной грусти. Освещенное стоявшей на столике лампой, его лицо, благородное и в то же время свирепое, напоминало мне мильтоновского Сатану" .

Кармен появляется во второй главе. Автор видит ее в сумраке летнего вечера. Вот ее портрет: "она невысока ростом, молода, хорошо сложена", "у нее огромные глаза", "одета она была просто, пожалуй, даже бедно, во все черное, как большинство гризеток по вечерам", "в волосах у нее был большой букет жасмина, лепестки которого издают вечером одуряющий запах".

Далее автор дополняет ее портрет уже при свете свечи. Он уже узнал, что она Карменсита, цыганка и ведьма. Но любопытство и дух исследования заставляют его пригласить ее в кафе поесть мороженого. Вот что он пишет: "Я сильно сомневаюсь в чистокровности сеньориты Кармен, во всяком случае, она была бесконечно красивее всех ее соплеменниц, которых я когда-либо встречал. Чтобы женщина была красива, надо, говорят испанцы, чтобы она совмещала тридцать "если", или, если угодно, чтобы ее можно было определить при помощи десяти прилагательных, применимых каждое к трем частям ее особы. Так, три вещи у нее должны быть черные: глаза, веки и брови; три - тонкие: пальцы, губы, волосы, и т.д. Об остальном можете справиться у Брантома. Моя цыганка не могла притязать на все эти совершенства. Ее кожа, правда, безукоризненно гладкая, цветом близко напоминала медь. Глаза у нее были раскосые, но чудесно вырезанные; губы немного полные, но красиво очерченные, а за ними виднелись зубы, белее очищенных миндалин. Ее волосы, быть может, немного грубые, были черные, с синим, как вороново крыло, отливом, длинные и блестящие. Чтобы не утомлять вас слишком подробным описанием, скажу коротко, что с каждым недостатком она соединяла достоинство, быть может, еще сильнее выступавшее в силу контраста. То была странная и дикая красота, лицо, которое на первый взгляд удивляло, но которое нельзя было забыть. В особенности у ее глаз было какое-то чувственное и в то же время жестокое выражение, какого я не встречал ни в одном человеческом взгляде. Цыганский глаз - волчий глаз, говорит испанская поговорка, и это - верное замечание. Если вам некогда ходить в зоологический сад, чтобы изучать взгляд волка, посмотрите на вашу кошку, когда она подстерегает воробья".

Это была завязка повествования. В третьей главе происходит его развязка. Устами главного героя автор повествует о любви молодого ефрейтора к цыганке, крахе его военной карьеры, о том, как Кармен втянула его в отношения с контрабандистами, как разлюбила и отказалась от его любви, о том, как он убил ее и сдался в руки властей.

Мериме-новеллист значительно углубил в литературе изображение внутреннего мира человека. Психологический анализ в новеллах Мериме последовательно реалистичен. Он неотделим от раскрытия тем общественных причин, которыми порождены переживания героев. Хосе убил Кармен, но глубоко переживает это. Образ его трагичен, вызывает сочувствие и сожаление. Отсюда вытекает интересная особенность новеллы Мериме; в ней всегда огромное значение приобретает событие, которое, так или иначе, определяет внутренний конфликт героя. Новеллы Мериме обычно очень драматичны. Из любой его новеллы можно сделать драму. Событие, поставленное автором в центре новеллы, чаще всего имеет характер катастрофы. Это убийство, самоубийство, кровная месть, гибель героя, ломка всей его жизни. Соединение психологизма и событийности - очень яркая черта, определяющая своеобразие в построении новелл Мериме. И эта черта не случайна; она говорит об определенном взгляде Мериме на жизнь.

Проспер Мериме- классик французской литературы. Хотя Мериме писал романы, пьесы и стихи, он справедливо считается непревзойдённым мастером рассказа или небольшой повести (новеллы). В рассказах Мериме есть свой стиль: они яркие, чувственные, оставляют после прочтения глубокое эмоциональное потрясение. Во французской литературе, кроме Проспера Мериме, наверное, только Ги де Мопассан мог также мастерски писать новеллы. Самая известная новелла Мериме- «Кармен». Она давно уже стала неотъемлемым элементом мировой культуры. Есть знаменитая опера Жоржа Бизе, знаменитый балет Родиона Щедрина, множество фильмов-экранизаций. История о страстной любви баска Хосе и цыганки Карменситы, почему то будоражит наше сознание, вызывает множество разных противоречивых эмоций.

Сюжет «Кармен» знают практически все. Красивая цыганка Кармен устраивает драку с одной из работниц на табачной фабрике, во время драки она выхватывает нож и режет сопернице лицо. Кармен арестована, её должен отвести в тюрьму солдат Хосе Наварро. По дороге Кармен очаровывает Хосе, солдат влюбляется в цыганку и отпускает её, за это Хосе сажают на месяц в тюрьму. После освобождения из тюрьмы Хосе снова встречает Кармен и понимает, что не может прожить без неё ни дня.

Так начинается пылкая любовь одержимого страстью собственника-одиночки и свободолюбивой цыганки, которая никому не хочет принадлежать. Столкновение этих двух сильных, но разных характеров приобретает разрушительную силу, приносит много несчастий и заканчивается трагически.

Некоторые родители могут спросить: «А нужно ли детям читать эту историю?» Думаю, что обязательно нужно. «Кармен» необходимо читать в подростковом возрасте, когда ребёнок начинает анализировать свои чувства, когда у него возникает серьёзное отношение к любви. Игра в любовь, которая иногда возникает в младших классах, превращается для подростка в серьёзное чувство. Именно в это время история Кармен будет не только понятна ребёнку, но и сможет уберечь его от многих необдуманных поступков. Новелла Мериме многое объяснит подростку про любовь, покажет, что чувство влюбленности может быть не только волшебным и созидательным, но и страшным и разрушительным. С любовью необходимо обращать осторожно, как с огнём. Можно согреться, но можно и сгореть дотла. Не нужно прятать голову в песок, разговаривайте об этом с ребёнком. Особенно будет хорошо, если родители прочтут новеллу «Кармен» вместе с ребёнком и обсудят с ним героев и их поступки. Поверьте, это будет очень полезно.

Знаменитый историк литературы Георг Брандес писал, что Проспер Мериме создал свою «Кармен» под впечатлением поэмы Пушкина «Цыганы», которую очень любил и даже перевёл на французский язык. Так неожиданно «наше всё», Александр Сергеевич Пушкин, оказался причастным к созданию образа роковой цыганки. И хотя его Земфира более мягкий персонаж, чем дерзкая Кармен, манипулирующая мужчинами, у персонажей Пушкина и Мериме много общего: та же непокорность, свободолюбие, постоянный бунт. Пушкина и Мериме многое связывает. Мериме часто переводил Пушкина на французский, а Пушкин перевел на русский язык «Песни западных славян» Мериме. Причем наш великий поэт сначала поверил, что это настоящие народные песни западных славян (сборник стихотворений на французском вышел без имени автора) и только позже выяснил, что их написал Проспер Мериме. Получается, что Пушкин подарил Мериме «Кармен», а Мериме Пушкину «Песни западных славян». Так интересно повернулось колесо судьбы.

Книга Проспера Мериме «Кармен» вышла в Издательском Доме Мещерякова в серии «101 книга». Издание красивое, подарочное, я бы его даже назвал коллекционным. У книги твердая обложка синего цвета с золотым тиснением; дорогая бумага с розовым оттенком; на страницах большие удобные поля; есть закладка-ляссе. Рисунки классика художественной иллюстрации ирландского художника начала 20 века Рене Була. Яркость и сочность картин солнечной Испании сочетается у художника с глубокой характерностью портретов и модернисткой смелостью техники письма.

Дмитрий Мацюк

Проспер Мериме: Кармен. Художник: Рене Булл. Издательство ИД Мещерякова, 2017

1 из 6

Я всегда считал, что географы сами не знают, что говорят, утверждая, будто поле битвы при Мунде находится в стране пунических бастулов, а именно близ нынешней Монды, милях в двух к северу от Марбельи. На основании выводов, сделанных мною из Bellum Hispaniense , книги некоего анонимного автора, и сведений, которые мне удалось почерпнуть в превосходной библиотеке герцога Осунского, я полагал, что достопамятное место, где Цезарь в последний раз все поставил на карту в своей борьбе против сторонников республики, надобно искать неподалеку от Монтильи. Находясь в Андалусии ранней осенью 1830 года, я предпринял довольно длительную поездку, чтобы рассеять немногие еще остававшиеся у меня сомнения. Исследование, которое я собираюсь опубликовать, ответит, надеюсь, на недоуменные вопросы всех добросовестных археологов. А в ожидании того, когда мой труд разрешит, наконец, географическую загадку, поставившую в тупик всю ученую Европу, я хочу рассказать вам небольшую историю; замечу, что она ни в коей мере не предрешает любопытного вопроса о местонахождении Мунды.

Я нанял в Кордове проводника с двумя лошадьми и отправился в поход, не имея при себе иного багажа, кроме Записок Цезаря и нескольких рубашек. Я бродил как-то по возвышенной части Каченской равнины и, изнемогая от усталости, умирая от жажды, палимый раскаленными лучами солнца, от всего сердца посылал к черту Цезаря и сыновей Помпея, как вдруг заприметил неподалеку от тропинки, по которой ехал, зеленую лужайку, кое-где поросшую камышами и тростником. Вид ее предвещал близость источника. В самом деле, я вскоре убедился, что предполагаемая лужайка была болотом, в котором терялся ручей, по-видимому, вытекавший из узкого ущелья между двумя высокими отрогами сьерры Кабра. В голову мне пришла мысль, что, поднявшись вверх по его течению, я найду воду похолоднее с меньшим количеством пиявок и лягушек, а также, быть может, немного тени среди скал. При въезде в ущелье конь мой заржал, и ему тут же ответил другой, не видимый мною конь. Не успел я проехать и сотни шагов, как ущелье внезапно расширилось, явив моему взору нечто вроде естественного амфитеатра, затененного окружающими его обрывистыми склонами. Невозможно было найти место, сулящее путнику более приятный отдых. У подножия отвесных скал ручей, бурля, ускорял свой бег и падал с кручи в маленькое озеро, дно которого было устлано белоснежным песком. Внизу росли великолепные каменные дубы; защищенные от ветра и обильно питаемые влагой ручья, они бросали на него густую тень. Наконец мягкая, глянцевитая трава по берегам озерца обещала путнику ложе, лучше которого нельзя было бы сыскать ни в одной харчевне на десять миль вокруг.

Однако не мне принадлежала честь открытия этого превосходного места. Там уже отдыхал какой-то человек, и, когда я подъехал к нему, он, видимо, спал. Разбуженный ржанием, он вскочил на ноги и подошел к своему коню, который воспользовался сном хозяина, чтобы досыта наесться растущей поблизости травой. То был молодой малый среднего роста, но с виду ловкий и сильный, которого отличал мрачный гордый взгляд. Под действием солнца цвет его лица, вероятно, светлый от природы, был теперь темнее волос. В одной руке он держал недоуздок, в другой – медный мушкетон. Признаюсь, поначалу меня несколько озадачили и мушкетон, и свирепый вид его владельца; но я разуверился в существовании разбойников, ибо ни разу не видел их, хотя и был о них наслышан. Кроме того, я встречал стольких честных фермеров, которые вооружались до зубов, дабы ехать на рынок, что наличие огнестрельного оружия еще не давало мне права ставить под сомнение добропорядочность незнакомца. «Да и, кроме того, – подумал я, – на что ему мои рубашки и Записки Цезаря , напечатанные эльзевирами?» Итак, я приветствовал человека с мушкетоном дружелюбным кивком и осведомился, улыбаясь, не нарушил ли я его покоя. В ответ он молча смерил меня взглядом с головы до ног и, вероятно, удовлетворенный осмотром, столь же внимательно посмотрел на подъезжающего проводника. Я заметил, что тот побледнел и с очевидным испугом осадил коня. «Неприятная встреча!» – подумал я, но осторожности ради решил не выказывать ни малейшего беспокойства. Я спрыгнул на землю, велел проводнику разнуздать моего коня и, встав на колени у ручья, погрузил в него голову и руки; затем лег ничком и в таком положении утолил жажду по примеру плохих воинов Гедеона.

Я наблюдал вместе с тем за своим проводником и за незнакомцем. Первый приближался с явной неохотой; второй, казалось, не замышлял ничего дурного; он отпустил своего коня и мушкетон держал уже не наперевес, а дулом вниз.

Не считая нужным обижаться на малое значение, какое он, видимо, придал моей особе, я растянулся на траве и непринужденно спросил, нет ли у него огнива. И тут же вытащил свой портсигар. Незнакомец все так же молча порылся у себя в кармане, достал огниво и услужливо высек для меня огонь. Он несомненно становился покладистее – он сел против меня, не расставаясь, правда, со своим оружием. Закурив, я выбрал лучшую из оставшихся у меня сигар и спросил, не курит ли он.

– Курю, сеньор, – ответил он.

То были первые сказанные им слова, и я заметил, что он произносит s не по-андалусски , из чего можно было заключить, что он путешественник, как и я, но только не совсем археолог.

– Возьмите, пожалуйста, вот эта недурна, – сказал я, предлагая ему настоящую гаванскую сигару.

Он слегка наклонил голову в знак благодарности, прикурил от моей сигары, еще раз кивнул мне и затянулся с нескрываемым наслаждением.

– До чего ж я давно не курил! – воскликнул он, медленно выпуская первую затяжку изо рта и ноздрей.

В Испании выкуренная вместе сигара располагает людей друг к другу, подобно угощению хлебом и солью на Востоке. Курильщик мой оказался более разговорчивым, чем я полагал. Впрочем, хоть он и утверждал, что живет в Монтильском округе, но с местностью знаком был плохо. Он не знал наименования прелестной долины, где мы находились, не мог назвать ни одной близлежащей деревни и, наконец, на мой вопрос, не видел ли он в окрестностях разрушенных стен, больших черепиц с закраинами или украшенных орнаментом камней, признался, что никогда не обращал внимания на такие мелочи. Зато он оказался знатоком по части лошадей. Он раскритиковал мою лошадь, что было нетрудно сделать, затем описал родословную своего коня, знаменитого кордовского завода, животного поистине благородного и такого выносливого, что, по словам незнакомца, он как-то проскакал на нем галопом и крупной рысью тридцать миль за один день. Посреди своей тирады он вдруг запнулся, как бы спохватившись, что наговорил лишнего. «Видите ли, я очень торопился в Кордову, – заметил он не без смущения. – Мне надо было посоветоваться с законниками по поводу одной тяжбы…» Говоря это, он смотрел на Антоньо, который сидел потупившись.

Тенистое место и ручей привели меня в такое хорошее расположение духа, что я вспомнил о ломтях превосходной ветчины, которые мои монтильские друзья положили в переметную суму проводника. Я велел достать их и пригласил незнакомца принять участие в этом наскоро устроенном завтраке. Если он давно не курил, то не ел, вероятно, не меньше двух суток. Он набросился на еду, как голодный волк. Я подумал, что встреча со мной была как нельзя более кстати для бедного малого. Между тем мой проводник ел мало, пил и того меньше и вовсе не говорил, хотя в начале нашего путешествия показался мне изрядным болтуном. Присутствие нашего гостя, видимо, стесняло его, и взаимное недоверие разделяло обоих, хотя причину этого я не совсем понимал.

Новелла «Кармен» была написана французским писателем Проспером Мериме в 1845 году. Мериме был историком, археологом, этнографом. Эти специальные знания пригодились ему и в литературной деятельности. Во Франции он стал одним из первых мастеров новеллы. Благодаря тому что к произведению «Кармен» обратился композитор Жорж Бизе, создав одноименную оперу, эта новелла стала самой известной в творчестве писателя. Она состоит из четырех глав. Краткое содержание новеллы «Кармен» Проспера Мериме будет изложено ниже.

Экспозиция образов главных героев

Повествование ведется от первого лица. Автор выступает в роли странствующего ученого-археолога. Судя по краткому содержанию, новелла Мериме «Кармен» повествует о событиях ранней осени 1830 года. Ученый, наняв проводника, отправляется искать древний город Мунда. Он интересует его в связи с последним победоносным сражением Юлия Цезаря, после которого тот стал единовластно править Римом. Полуденный зной и овладевшая им жажда заставляют рассказчика искать ручей. В поисках тенистого убежища ученый выходит к ручью. Там он встречает незнакомца воинственного вида, вооруженного мушкетоном. Преодолев первоначальный испуг, автор предлагает незнакомцу сигару. Затем он делит с ним свою трапезу. Незнакомец с жадностью набрасывается на предложенную еду. Разговорившись, они выясняют, что им по пути, так как оба они направляются на ночлег в Воронью венту. Случайные попутчики решают продолжать свой путь вместе, несмотря на то, что проводник делает какие-то предупредительные знаки. В разговоре ученый пытается узнать у своего попутчика, не он ли знаменитый разбойник Хосе Мария. Но тот избегает ответа.

Оказанная услуга

Краткое содержание «Кармен» Проспера Мериме продолжается рассказом о ночлеге, до которого добрались путники. Автор обращает внимание на то, что хозяйка называет его попутчика доном Хосе. Поужинав, разбойник по просьбе рассказчика поет баскскую песню, аккомпанируя себе на мандолине. Проводник делает знаки хозяину, вызывая его на разговор в конюшне. Однако автор пренебрегает этим, показывая тем самым свое доверие к дону Хосе. Ночь попутчики проводят вместе. Проснувшись среди ночи, ученый выбрался на улицу, где встретил проводника, который собрался выдать разбойника Хосе уланам и получить за это вознаграждение. Рассказчик успел предупредить своего попутчика, и Хосе Наварро скрылся.

Знакомство ученого с Кармен

Далее в кратком содержании «Кармен» Мериме рассказывается об ученом-путешественнике, который проводит в Кордове несколько дней. В библиотеке доминиканского монастыря он знакомится с рукописями, а по вечерам гуляет по набережной города. В один из таких вечеров ученый встретил молодую цыганку - красавицу Кармен. Его увлекает ее дикая и чувственная красота. Узнав, что она умеет гадать, он провожает ее домой и просит погадать ему на картах. Вдруг в комнату врывается мужчина, закутанный в плащ. В нем рассказчик узнает своего недавнего спутника дона Хосе. Кармен и дон Хосе спорят на незнакомом языке, жестикулируя. Рассказчик догадывается, что Кармен предлагает разбойнику расправиться с ним. Дон Хосе выводит ученого к мосту и указывает дорогу в гостиницу.

Пропажа

Уже вернувшись к ночлегу, ученый обнаруживает пропажу своих золотых часов, которые понравились Кармен. Рассказчик покидает город, но через несколько месяцев возвращается сюда вновь. От одного из монахов доминиканского монастыря он узнает, что пойман Хосе Наварро, который теперь ожидает казни. У него были найдены пропавшие золотые часы рассказчика. Ученый решает встретиться с разбойником.

Свидание с доном Хосе

При встрече дон Хосе в ответ на предложение ученого о помощи просит отслужить обедню за него и Кармен.

Роковая встреча

Хоссе Наварро был рожден в Элисондо. Он принадлежал старинному дворянскому роду. В юности Хосе вступил в кавалерийский полк и стал ефрейтором. Однажды, когда он стоял в карауле на севильской табачной фабрике, произошла его роковая встреча с Кармен. Она, проходя мимо него на работу вместе с другими девушками, стала заигрывать с ним.

В этот же день через несколько часов Хосе вызвали сопровождать ее в тюрьму, так как Кармен затеяла ссору на фабрике и изуродовала ножом лицо одной из работниц. По пути в тюрьму она стала рассказывать Хосе о своей несчастливой жизни, пытаясь вызвать у него жалость. Он поверил ей, не догадываясь, что она лжет. Она уговаривала молодого человека дать ей возможность сбежать. Сначала она хотела подкупить его, но потом, поняв тщетность своей попытки, стала говорить на баскском языке, уговаривая помочь мнимой землячке. Хосе не устоял перед ее обольщением и помог ей сбежать. За это тут же последовало наказание - его разжаловали и отправили на месяц в тюрьму. Находясь в тюрьме, Хосе постоянно думал о Кармен. Однажды он получает от нее подарок - хлебец с напильником и двумя пиастрами. Но воинская честь не позволяет ему сбежать. После выхода из тюрьмы его разжаловали в простые солдаты. Стоя часовым у дома полковника, он вновь встречает Кармен, которая вместе с другими цыганами приходит развлекать публику. Уходя, она говорит Хосе, где он может ее найти.

Встретившись, Кармен и Хосе провели вместе целые сутки. Утром девушка сказала солдату, что расплатилась с ним сполна. После этой встречи Хосе безуспешно пытается найти Кармен.

Следующая встреча с ней произошла, когда Хосе в очередной раз стоял в карауле возле пролома, где контрабандисты проносят свой товар. Кармен обещала ему подарить ночь взамен за то, что он пропустит бандитов. И Хосе ради нее идет на это преступление. После обещанной встречи Кармен вновь надолго пропадает.

Разбойник Хосе

В следующий раз Хосе случайно встречает ее в доме Доротеи, где происходили их предыдущие свидания. Девушка была с поручиком его полка. Ссора молодых людей заканчивается трагически: Хосе убивает нового кавалера Кармен. Цыганка прячет молодого человека в незнакомом доме. Утром она сообщает ему, что у него нет другого пути, кроме того, чтобы стать самому контрабандистом. Хосе влечет новая жизнь, в которой у него будут деньги и возлюбленная. Он вместе с шайкой бандитов грабит, иногда убивает, занимается контрабандой.

От предводителя бандитов дон Хосе узнает, что Кармен освободила из тюрьмы своего мужа - страшного цыгана Гарсию Кривого. Теперь встречи становятся редкими и приносят боль юноше. Кармен предлагает ему во время очередной бандитской вылазки убить своего мужа. Но Хосе считает это недостойный. Он убивает Гарсию в честном поединке. После этого Кармен соглашается стать женой дона Хосе. Разбойник пытается уговорить свою жену уехать в Новый Свет, изменив свою жизнь. Но Кармен воспринимает это предложение с насмешкой.

Трагическая развязка

Свободолюбивую Кармен тяготит любовь разбойника. Она начинает ему изменять с пикадором Лукасом. Дон Хосе, узнав об этом, ревнует свою жену и снова уговаривает ее уехать в Америку. Но она вновь отказывает ему. Много раз она говорит своему мужу, что не любит его и жить с ним не будет. И однажды в порыве гнева Дон Хосе убивает Кармен. Похоронив ее в лесу, он сдается властям.

Последняя глава

В последней главе, как написано в кратком содержании «Кармен» Мериме, рассказывается об особенностях быта, занятиях, обычаях испанских цыган. Автор восхищается их гостеприимством, верностью в отношениях со своими соплеменниками. Это своего рода культурно-этнографическая справка о жизни этого народа. Если провести структурный анализ «Кармен» Проспера Мериме, становится очевидным, какими приемами пользовался автор. Своим неспешным повествованием он как в начале, так и в конце новеллы оттеняет трагическую историю любви дона Хосе и Кармен.

Герои новеллы

В новелле «Кармен» герои Мериме не имеют пространных диалогов. Следуя особенностям жанра психологической новеллы, автор передает их эмоциональное состояние через внешность, поведение и действия.

В анализе «Кармен» Мериме особое место занимают образы главных героев. Образ цыганки Кармен статичен, он не меняется на всем протяжении новеллы. В отличие от нее образ дона Хосе динамичен: от честного кавалериста с представлениями о воинской чести до контрабандиста, способного на убийство. Социальное падение героя обусловлено роковой страстью к мошеннице, встреча с которой так круто изменила его жизнь.

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Проспер Мериме
Кармен

Πα̃σα γυνὴ χόλοζ ὲστίν έχει δαγαθάζ δίο ωραζ,

Τὴν μίαν ὲν θαλάμω, τὴν μίαν ὲν θανάτω.

Παλλάδαζ1
Всякая женщина – зло; но дважды бывает хорошей: или на ложе любви, или на смертном одре.
Паллад

Глава 1

Я всегда считал, что географы сами не знают, что говорят, утверждая, будто поле битвы при Мунде находится в стране пунических бастулов, а именно близ нынешней Монды, милях в двух к северу от Марбельи. На основании выводов, сделанных мною из Bellum Hispaniense , книги некоего анонимного автора, и сведений, которые мне удалось почерпнуть в превосходной библиотеке герцога Осунского, я полагал, что достопамятное место, где Цезарь в последний раз все поставил на карту в своей борьбе против сторонников республики, надобно искать неподалеку от Монтильи. Находясь в Андалусии ранней осенью 1830 года, я предпринял довольно длительную поездку, чтобы рассеять немногие еще остававшиеся у меня сомнения. Исследование, которое я собираюсь опубликовать, ответит, надеюсь, на недоуменные вопросы всех добросовестных археологов. А в ожидании того, когда мой труд разрешит, наконец, географическую загадку, поставившую в тупик всю ученую Европу, я хочу рассказать вам небольшую историю; замечу, что она ни в коей мере не предрешает любопытного вопроса о местонахождении Мунды.

Я нанял в Кордове проводника с двумя лошадьми и отправился в поход, не имея при себе иного багажа, кроме Записок Цезаря и нескольких рубашек. Я бродил как-то по возвышенной части Каченской равнины и, изнемогая от усталости, умирая от жажды, палимый раскаленными лучами солнца, от всего сердца посылал к черту Цезаря и сыновей Помпея, как вдруг заприметил неподалеку от тропинки, по которой ехал, зеленую лужайку, кое-где поросшую камышами и тростником. Вид ее предвещал близость источника. В самом деле, я вскоре убедился, что предполагаемая лужайка была болотом, в котором терялся ручей, по-видимому, вытекавший из узкого ущелья между двумя высокими отрогами сьерры Кабра. В голову мне пришла мысль, что, поднявшись вверх по его течению, я найду воду похолоднее с меньшим количеством пиявок и лягушек, а также, быть может, немного тени среди скал. При въезде в ущелье конь мой заржал, и ему тут же ответил другой, не видимый мною конь. Не успел я проехать и сотни шагов, как ущелье внезапно расширилось, явив моему взору нечто вроде естественного амфитеатра, затененного окружающими его обрывистыми склонами. Невозможно было найти место, сулящее путнику более приятный отдых. У подножия отвесных скал ручей, бурля, ускорял свой бег и падал с кручи в маленькое озеро, дно которого было устлано белоснежным песком. Внизу росли великолепные каменные дубы; защищенные от ветра и обильно питаемые влагой ручья, они бросали на него густую тень. Наконец мягкая, глянцевитая трава по берегам озерца обещала путнику ложе, лучше которого нельзя было бы сыскать ни в одной харчевне на десять миль вокруг.

Однако не мне принадлежала честь открытия этого превосходного места. Там уже отдыхал какой-то человек, и, когда я подъехал к нему, он, видимо, спал. Разбуженный ржанием, он вскочил на ноги и подошел к своему коню, который воспользовался сном хозяина, чтобы досыта наесться растущей поблизости травой. То был молодой малый среднего роста, но с виду ловкий и сильный, которого отличал мрачный гордый взгляд. Под действием солнца цвет его лица, вероятно, светлый от природы, был теперь темнее волос. В одной руке он держал недоуздок, в другой – медный мушкетон. Признаюсь, поначалу меня несколько озадачили и мушкетон, и свирепый вид его владельца; но я разуверился в существовании разбойников, ибо ни разу не видел их, хотя и был о них наслышан. Кроме того, я встречал стольких честных фермеров, которые вооружались до зубов, дабы ехать на рынок, что наличие огнестрельного оружия еще не давало мне права ставить под сомнение добропорядочность незнакомца. «Да и, кроме того, – подумал я, – на что ему мои рубашки и Записки Цезаря , напечатанные эльзевирами?» Итак, я приветствовал человека с мушкетоном дружелюбным кивком и осведомился, улыбаясь, не нарушил ли я его покоя. В ответ он молча смерил меня взглядом с головы до ног и, вероятно, удовлетворенный осмотром, столь же внимательно посмотрел на подъезжающего проводника. Я заметил, что тот побледнел и с очевидным испугом осадил коня. «Неприятная встреча!» – подумал я, но осторожности ради решил не выказывать ни малейшего беспокойства. Я спрыгнул на землю, велел проводнику разнуздать моего коня и, встав на колени у ручья, погрузил в него голову и руки; затем лег ничком и в таком положении утолил жажду по примеру плохих воинов Гедеона.

Я наблюдал вместе с тем за своим проводником и за незнакомцем. Первый приближался с явной неохотой; второй, казалось, не замышлял ничего дурного; он отпустил своего коня и мушкетон держал уже не наперевес, а дулом вниз.

Не считая нужным обижаться на малое значение, какое он, видимо, придал моей особе, я растянулся на траве и непринужденно спросил, нет ли у него огнива. И тут же вытащил свой портсигар. Незнакомец все так же молча порылся у себя в кармане, достал огниво и услужливо высек для меня огонь. Он несомненно становился покладистее – он сел против меня, не расставаясь, правда, со своим оружием. Закурив, я выбрал лучшую из оставшихся у меня сигар и спросил, не курит ли он.

– Курю, сеньор, – ответил он.

То были первые сказанные им слова, и я заметил, что он произносит s не по-андалусски2
Андалусцы произносят «s» с придыханием, как нечто среднее между мягким «с» и «z» , тогда как испанцы выговаривают его на манер английского th . Так, по одному слову senor легко узнать андалусца. (Прим. авт.)

Из чего можно было заключить, что он путешественник, как и я, но только не совсем археолог.

– Возьмите, пожалуйста, вот эта недурна, – сказал я, предлагая ему настоящую гаванскую сигару.

Он слегка наклонил голову в знак благодарности, прикурил от моей сигары, еще раз кивнул мне и затянулся с нескрываемым наслаждением.

– До чего ж я давно не курил! – воскликнул он, медленно выпуская первую затяжку изо рта и ноздрей.

В Испании выкуренная вместе сигара располагает людей друг к другу, подобно угощению хлебом и солью на Востоке. Курильщик мой оказался более разговорчивым, чем я полагал. Впрочем, хоть он и утверждал, что живет в Монтильском округе, но с местностью знаком был плохо. Он не знал наименования прелестной долины, где мы находились, не мог назвать ни одной близлежащей деревни и, наконец, на мой вопрос, не видел ли он в окрестностях разрушенных стен, больших черепиц с закраинами или украшенных орнаментом камней, признался, что никогда не обращал внимания на такие мелочи. Зато он оказался знатоком по части лошадей. Он раскритиковал мою лошадь, что было нетрудно сделать, затем описал родословную своего коня, знаменитого кордовского завода, животного поистине благородного и такого выносливого, что, по словам незнакомца, он как-то проскакал на нем галопом и крупной рысью тридцать миль за один день. Посреди своей тирады он вдруг запнулся, как бы спохватившись, что наговорил лишнего. «Видите ли, я очень торопился в Кордову, – заметил он не без смущения. – Мне надо было посоветоваться с законниками по поводу одной тяжбы…» Говоря это, он смотрел на Антоньо, который сидел потупившись.

Тенистое место и ручей привели меня в такое хорошее расположение духа, что я вспомнил о ломтях превосходной ветчины, которые мои монтильские друзья положили в переметную суму проводника. Я велел достать их и пригласил незнакомца принять участие в этом наскоро устроенном завтраке. Если он давно не курил, то не ел, вероятно, не меньше двух суток. Он набросился на еду, как голодный волк. Я подумал, что встреча со мной была как нельзя более кстати для бедного малого. Между тем мой проводник ел мало, пил и того меньше и вовсе не говорил, хотя в начале нашего путешествия показался мне изрядным болтуном. Присутствие нашего гостя, видимо, стесняло его, и взаимное недоверие разделяло обоих, хотя причину этого я не совсем понимал.

Последние крошки хлеба и ветчины были доедены; мы успели выкурить по второй сигаре; я велел проводнику взнуздать обоих коней и собрался было проститься со своим новым приятелем, но он спросил меня, где я намерен провести ночь. Не заметив поначалу знаков, которые мне делал проводник, я ответил, что направляюсь в венту дель Куерво.

– Неподходящее это место для такого человека, как вы, сеньор… Я еду туда же и, если разрешите, провожу вас.

– Охотно, – ответил я, садясь в седло.

Проводник, державший мне стремя, снова многозначительно взглянул на меня. В ответ я лишь пожал плечами, как бы говоря, что не вижу причины для беспокойства, и мы двинулись в путь.

Таинственные знаки и тревога Антоньо, некоторые слова, вырвавшиеся у незнакомца, а главное, его тридцатимильная скачка и не слишком правдоподобное ее объяснение все же помогли мне составить мнение о моем попутчике. Я не сомневался, что имею дело с контрабандистом, быть может, с вором, но какое это имело значение? Я хорошо знал характер испанцев и был вполне уверен, что мне нечего опасаться человека, с которым мы вместе закусывали и курили. Само его присутствие было надежной защитой на случай какой-нибудь неприятной встречи. К тому же мне было интересно узнать, что представляет собой настоящий разбойник. Ведь с разбойниками не так уж часто встречаешься, и есть нечто заманчивое в соседстве с человеком опасным, особенно когда чувствуешь, что он расположен к тебе, приручен.

Я надеялся исподволь вызвать незнакомца на откровенность и, невзирая на подмигивание проводника, навел разговор на разбойников с большой дороги. Разумеется, я говорил о них с уважением. В то время в Андалусии подвизался знаменитый разбойник, подвиги которого были у всех на устах. «А что, если бок о бок со мной едет сам Хосе Мария?» – говорил я себе. Я принялся рассказывать истории, слышанные мною об этом герое, – впрочем, все они были к его чести – и открыто выражал свое восхищение его смелостью и великодушием.

– Хосе Мария попросту мерзавец, – холодно заметил незнакомец.

«Отдает ли он себе должное, или же это излишняя скромность с его стороны?» – недоумевал я; в самом деле, чем внимательнее я вглядывался в своего спутника, тем больше поражало меня его сходство с тем Хосе Мария, приметы которого были вывешены на воротах многих андалусских городов. «Да, это он… Светлые волосы, голубые глаза, крупный рот, прекрасные зубы, небольшие руки; рубашка из тонкого полотна, бархатная куртка с серебряными пуговицами, белые кожаные гетры, гнедая лошадь… Никаких сомнений – это он! Но будем уважать его инкогнито».

Мы приехали в венту. Она оказалась именно такой, как говорил незнакомец, то есть одной из самых неказистых, какие мне доводилось видеть. Состояла она из одной большой комнаты, служившей одновременно кухней, столовой и спальней. Огонь разводили посреди помещения на большом плоском камне, а дым выходил из отверстия, проделанного в крыше, или, вернее, застаивался наподобие облака в нескольких футах от пола. Вдоль стен лежали старые ослиные попоны – постели, приготовленные для путешественников. В двадцати шагах от дома, или, точнее, от единственной комнаты, только что описанной мною, я увидел нечто вроде сарая, служившего конюшней. В этом восхитительном пристанище не было иных человеческих существ, по крайней мере в ту минуту, кроме старухи и девочки лет десяти-двенадцати, черных, как сажа, и одетых в неописуемые лохмотья. «Вот все, что сохранилось от народа, некогда населявшего Бэтическую Мунду, – подумал я. – О Цезарь! О Секст Помпей! Как вы были бы поражены, доведись вам вернуться в этот мир!»

При виде моего спутника у старухи вырвался возглас удивления:

– Как, это вы, сеньор дон Хосе?!

Дон Хосе нахмурился и, повелительно подняв руку, сразу заставил старуху прикусить язык. Я обернулся к проводнику и еле приметным знаком дал ему понять, что и без него понимаю, с каким человеком мне предстоит провести ночь. Ужин оказался лучше, чем можно было ожидать. Нам подали на столике, не больше фута высотой, рагу из старого петуха с перцем и рисом, затем перец в оливковом масле и, наконец, гаспачо – род салата из перца. Три столь острых блюда вынудили нас частенько прибегать к бурдюку с монтильским вином, которое оказалось превосходным. Поужинав, я заметил висящую на стене мандолину – в Испании всюду имеются мандолины – и спросил прислуживавшую нам девочку, играет ли она на ней.

– Нет, – ответила она, – а вот дон Хосе уж больно хорошо играет.

– Будьте добры, – обратился я к нему, – спойте мне что-нибудь, я безумно люблю вашу народную музыку.

– Я ни в чем не могу отказать такому достойному сеньору, который вдобавок угощает меня такими отменными сигарами, – весело отозвался дон Хосе.

Он велел подать мандолину и запел, сам себе аккомпанируя. Голос у него был грубоват, но приятен, напев показался мне печальным и странным, но я не понял ни одного слова.

– Если не ошибаюсь, – сказал я ему, – вы спели не испанскую песню. Она походит на сорсико , которые мне доводилось слышать в Провинциях 3
Привилегированные провинции – это провинции, пользующиеся особыми правами, а именно: Алава, Бискайя, Гипускоя и часть Наварры. Язык там баскский. (Прим. авт.)

А слова песни, видно, баскские.

– Да, – мрачно ответил дон Хосе.

Он положил мандолину на пол и, скрестив руки, с выражением неизъяснимой печали устремил взор на затухающий огонь очага. Освещенное лампой, стоявшей на столике, его лицо, одновременно благородное и необузданно-дикое, напоминало мне мильтоновского сатану. Как и тот, мой спутник, вероятно, думал о родном крае и об изгнании, которому подвергся по собственной вине. Я попытался возобновить разговор, но дон Хосе молчал, поглощенный своими невеселыми думами. Старуха уже легла спать в углу комнаты, за висящим на веревке дырявым одеялом. Девочка тоже ушла вслед за ней в это убежище, предназначенное для прекрасного пола. Тут поднялся с места мой проводник и попросил меня сходить с ним в конюшню. При этих словах дон Хосе, как бы внезапно пробудившись, резко спросил его, куда это он собрался.

– В конюшню, – ответил проводник.

– Зачем? У лошадей есть корм. Ложись здесь, сеньор разрешит.

– Боюсь, как бы конь сеньора не заболел; пусть сеньор сам на него взглянет, может, посоветует, что с ним делать.

Было ясно, что Антоньо нужно поговорить со мной с глазу на глаз; но я не собирался вызывать подозрения у дона Хосе, да и при возникшей между нами приязни почитал за лучшее выказывать ему полнейшее доверие. Итак, я ответил Антоньо, что ничего не смыслю в лошадях и, кроме того, хочу спать. Вместе с Антоньо в конюшню отправился дон Хосе, но вскоре вернулся. По его словам, конь был вполне здоров, но проводник так печется о нем, что усердно растирает ему бока собственной курткой, дабы вызвать испарину, и намерен провести всю ночь за этим приятным занятием. Между тем я улегся на ослиных попонах, тщательно закутавшись в плащ, чтобы к ним не прикасаться. Попросив у меня извинения за то, что он осмеливается лечь рядом со мной, дон Хосе растянулся возле двери, но предварительно насыпал свежего пороха в свой мушкетон и положил его под переметную суму, служившую ему подушкой. Пожелав друг другу покойной ночи, мы через пять минут уже спали глубоким сном.

Мне казалось, что усталость возьмет свое и я сумею проспать всю ночь в этом убогом жилище; но не прошло и часа, как пренеприятный зуд нарушил мой сон. Без труда убедившись, чем он вызван, я подумал, что лучше провести остаток ночи под открытым небом, чем под этим негостеприимным кровом. Я встал, на цыпочках подошел к двери, перешагнул через дона Хосе, который спал сном праведника, и так тихо вышел на улицу, что не разбудил его. Возле двери стояла широкая деревянная скамья; я примостился на ней, чтобы поудобнее провести остаток ночи, и собрался снова уснуть, как вдруг мне почудились две тени – человека и коня, – бесшумно двигавшиеся рядом. Я приподнялся, и мне показалось, что человек этот Антоньо. Удивленный тем, что он вышел из конюшни в столь поздний час, я встал и направился к нему. Заметив меня, проводник остановился и спросил шепотом:

– Где он?

– В венте. Спит, даже клопов не боится. Куда вы ведете коня?

Тут я заметил, что Антоньо старательно обмотал копыта лошади обрывками старого одеяла, чтобы неслышно вывести ее из сарая.

– Говорите тише, ради бога, – молвил Антоньо. – Неужто вы не знаете, кто этот человек? Это же Хосе Наварро, самый знаменитый разбойник в Андалусии. Я весь день делал вам знаки, но вы не соблаговолили меня понять.

– Разбойник он или нет, какое мне до этого дело? – возразил я. – Он нас не ограбил, и готов побиться об заклад, что не собирается грабить.

– Тем лучше, но за его выдачу обещаны двести дукатов. В полутора лье отсюда находится уланский пост, и я успею вернуться до рассвета с дюжими молодцами. Я хотел было взять коня Наварро, но он такой злющий, что никого к себе не подпускает, кроме хозяина.

– Черт бы вас побрал! – сказал я. – Что вам сделал плохого этот несчастный человек? Зачем выдавать его? Да и уверены ли вы, что это тот самый знаменитый разбойник?

– Еще бы, конечно, уверен. Давеча, на конюшне, он вдруг говорит мне: «Ты, видно, знаешь меня. Но попробуй только сказать, кто я такой, этому доброму сеньору, и я всажу тебе пулю в лоб». Оставайтесь, сеньор, оставайтесь: вам его нечего опасаться. Пока вы здесь, он ничего не заподозрит.

Разговаривая, мы настолько отошли от венты, что оттуда уже нельзя было услышать стук лошадиных копыт. Антоньо мигом снял тряпье, которым были обмотаны копыта коня, и собрался вскочить в седло. Просьбами и угрозами я попытался его удержать.

– Я бедный человек, сеньор, – сказал он. – Двести дукатов на полу не валяются, да и платят их за то, чтобы избавить наш край от такой напасти, как Наварро. Будьте осторожны: если он проснется, то сразу схватится за мушкетон, и тогда берегитесь! Мне отступать поздно: я слишком далеко зашел. Выпутывайтесь как знаете.

Негодяй вскочил в седло; он пришпорил коня, и было так темно, что я вскоре потерял его из виду.

Я был крайне встревожен и очень зол на своего проводника. Поразмыслив, я принял решение и вернулся в венту. Дон Хосе все еще спал – наверно, восстанавливал силы после нескольких изнурительных дней и бессонных ночей. Мне пришлось растолкать его. Никогда не забуду его свирепого взгляда и движения, которое он сделал, чтобы схватить мушкетон, который я из предосторожности положил подальше от него.

– Сеньор, – сказал я ему, – извините, что разбудил вас, но мне надо задать вам один дурацкий вопрос. Скажите, было бы вам приятно или нет, если бы сюда нагрянули уланы?

Он вскочил на ноги и грозно спросил:

– Кто вам сказал?

– Не все ли равно, лишь бы совет был хорош.

– Ваш проводник предал меня, но он поплатится за это. Где он?

– Не знаю… Должно быть, в конюшне… Но мне сказали…

– Кто?.. Старуха не могла сказать…

– Какой-то человек, я его не знаю… Без дальних слов, намерены вы или нет ждать солдат? Если нет, то не теряйте времени; в противном случае, покойной ночи, извините, что зря потревожил вас.

– Уж этот мне проводник! Он сразу не понравился мне… но… его песенка спета!.. Прощайте, сеньор. И да воздаст вам господь бог за услугу, которую вы мне оказали. Я не так уж плох, как вы можете подумать… Да, во мне еще есть кое-что хорошее, и я заслуживаю сострадания порядочного человека… Прощайте, сеньор… Об одном жалею, что ничем не могу отблагодарить вас.

– В благодарность за мою услугу обещайте, дон Хосе, никого не подозревать и не думать о мести. Нате, вот вам несколько сигар на дорогу. Счастливого пути!

Я протянул ему руку. Он молча пожал ее, схватил мушкетон, переметную суму и, сказав несколько слов старухе на непонятном мне наречии, бегом бросился в конюшню. Несколько секунд спустя я услышал удаляющийся галоп его коня.

Я снова лег на скамью, но уснуть мне так и не удалось. Я мучительно думал о том, правильно ли я поступил, избавив от виселицы вора, а может быть, и убийцу только потому, что мы ели вместе с ним ветчину и рис по-валенсийски. Не предал ли я своего проводника, стоявшего на стороне закона? Не подверг ли я его мести негодяя? Ну, а долг гостеприимства?.. Первобытный предрассудок, и только, – размышлял я. К тому же отныне мне придется нести ответственность за все будущие преступления этого разбойника… Но разве можно назвать предрассудком некий внутренний голос, не подвластный доводам разума? По всей вероятности, угрызения совести неизбежны в том щекотливом положении, в котором я очутился. Я все еще пребывал в полнейшей нерешительности касательно нравственности своего поступка, как вдруг увидел человек пять всадников вместе с моим проводником, который благоразумно держался в арьергарде. Выйдя им навстречу, я сказал, что разбойник спасся бегством более двух часов назад. На вопросы бригадира старуха ответила, что она знает Наварро, но живет здесь одна и ни за что не донесла бы на него из страха за свою жизнь. Она добавила, что, бывая у нее, он всегда уезжает ночью. Мне же пришлось отправиться за несколько лье от венты, чтобы предъявить паспорт и дать показания алькайду, после чего я получил разрешение продолжать свои археологические изыскания. Антоньо злился на меня, подозревая, что я помешал ему заработать двести дукатов. Однако в Кордове мы расстались по-приятельски, ибо я расплатился с ним так щедро, как только позволяло состояние моего кошелька. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .