Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

языковед, полиглот, педагог, общественный деятель

Евгений Дмитриевич Поливанов родился 28 февраля 1891 года в Смоленске в дворянской семье. Его отец Дмитрий Михайлович, титулярный советник, был железнодорожным служащим; мать Екатерина Яковлевна,- журналистка, переводчица, писательница. В 1901 году, когда семья жила в Риге, он поступил в Александровскую гимназию, которую окончил с серебряной медалью в 1908 году.

В юношеские годы он проявлял большой интерес к языкам, европейским и древним, которые преподавались в дореволюционных гимназиях.

В Риге – Прибалтийской стране, наряду с русскими, жили латыши, эстонцы и литовцы. Юный Поливанов, общаясь с прибалтийцами, освоил их языки.

Среди плеяды отечественных языковедов отличался как выдающийся полиглот. В общении с людьми разных национальностей у него не было языкового барьера. Сам он утверждал, что знает 18 языков: французский, немецкий, английский, латинский, греческий, испанский, сербский, польский, японский, китайский, татарский, узбекский, туркменский, казахский, киргизский, таджикский, эстонский и русский. Однако, по утверждению профессора И. П Сусова, специалиста по общему языкознанию , Поливанов знал пассивно и другие языки: абхазский, азербайджанский, албанский, калмыцкий, ассирийский, арабский, грузинский, дунганский, корейский и мордовский (эрзя).

Окончив гимназию в Риге, Поливанов продолжил учёбу в Петербурге. Евгений Дмитриевич был всерьёз увлечён восточными языками, традициями и культурой народов Востока.

В 1912 году, когда Поливанову был 21 год, он сумел получить два высших филологических образования: в 1911 году окончил Практическую восточную академию по японскому разряду, а в 1912 – историко-филологический факультет Петербургского университета. Среди его университетских профессоров были два крупнейших отечественных лингвиста Иван Александрович. Бодуэн де Куртенэ и Лев Владимирович Щерба.

Именно под влиянием этих замечательных учёных формировались лингвистические взгляды. Молодой Поливанов обладал редкими лингвистическими способностями. Лев Владимирович Щерба имел много талантливых учеников, но только о Поливанове неизменно с гордостью говорил: «Мой гениальный ученик».

В 1912 году он одновременно получил два лестных для выпускника вуза приглашения остаться в Петербургском университете для подготовки магистерской диссертации: на кафедре у литературоведа и на кафедре сравнительного языкознания у лингвиста с мировым именем де Куртенэ. Поливанов выбрал кафедру сравнительного языкознания. Над магистерским исследованием Поливанов трудился два года. От своего знаменитого наставника профессора Бодуэна де Куртенэ воспринял идею о том, что для настоящего учёного важнее всего поиск научной истины и удовольствие от самого процесса исследования. Активно изучая современные славянские, германские, романские и восточные языки, Поливанов стремился выявлять закономерности исторических изменений в языках. Развивая идеи Бодуэна де Куртенэ, он выдвинул как универсальный принцип экономии звуковых усилий при передаче информации (на этом принципе построены широко используемые в русском языке аббревиатуры и всякого рода сокращения типа: ОМОН, ДТП, ЛДПР; км, см, кг, и др., и т. д.). Как полиглот и выдающийся лингвист-теоретик, Поливанов стремился создать общую теорию языкового развития, которую называл лингвистической историологией. В своих работах он ставил проблему (и в 21 веке остающуюся нерешённой) лингвистического прогнозирования, предсказания будущего развития языков. Он, чтобы материально обеспечить себя, ради хлеба насущного, работает в эти годы в частной гимназии Иозефовича и на Женских педагогических курсах. Евгений Дмитриевич преподавал русский, французский, латинский языки. «Лекции Поливанова вызывали большой интерес у студентов. Известно, что они внимательно слушали его многочасовые лекции и забывали, что наступает вечер.

В 1914 году Поливанов блестяще защитил диссертацию и вскоре стал приват-доцентом восточного факультета Петербургского университета. Важным событием в научной биографии учёного стали диалектологические экспедиции в 19годах в Японию, Корею и Китай. Свою первую поездку в Японию Поливанов совершил в 1914 году. По прибытии в Нагасаки он отправился в рыбацкую деревню Миэ, где изучал местный диалект, который значительно отличался от японского литературного языка. После побывал в Киото - бывшей столице страны восходящего солнца, где изучал киотский диалект. Посетил он и Токио, где встречался с носителями разных диалектов. В период с 5 по 13 октября 1914 года Поливанов работал в фонетической лаборатории, которая находилась в Токийском императорском университете.

Летом 1915 года приехал в Токио, потом был в Киото, где исследовал местный говор. В эту поездку он побывал на острове Сикоку. Там он поселился в небольшой деревне Мороги, где исследовал речь местных жителей.

Учёному удалось во время этой поездки составить фонетический словарь, написать очерк по морфологии и записать несколько текстов

О третьей поездке Поливанова в Японию известно мало. Существует мнение, что учёный работал на русскую военную разведку. По некоторым сведениям он во время этой поездки посетил Китай.

Своими необыкновенными способностями он постоянно удивлял современников. Шкловский , один из его друзей, так характеризовал учёного: «Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком». Среди отечественных да и зарубежных лингвистов трудно найти человека с такими дарованиями и с такой трагической судьбой. История всё расставляет на свои места. К сожалению, признание к Поливанову, как это нередко бывает с гениями, пришло через много лет после его смерти.

Дворянин по происхождению, он всем сердцем принял Октябрь. Поливанов занимался не только научной и преподавательской деятельностью , но и активно участвовал в политической и культурной жизни страны. В годы Гражданской войны был организатором отряда красных китайцев. Известно, что в 1918 году он был редактором первой китайской коммунистической газеты «Китайский работник» и возглавлял Восточный отдел Информбюро при Коминтерне. Одновременно он работал в Политотделе Балтфлота. Все силы, богатый жизненный опыт, талант исследователя и организаторские способности он отдавал общественной работе . В то же время был дипломатом, выполняя правительственное задание, первым перевёл и опубликовал секретные договоры царского правительства с другими государствами, а также подготовил первоначальный текст Брестского мира.

В 1917 году вышла его статья о японской транскрипции, а в последующие два года – ещё несколько статей по японскому языку. В 1918 году в Советской России была проведена реформа русской орфографии , и Поливанов выступил в её поддержку, так как она делала русскую письменность более доступной для усвоения тогдашним населением.

В Петрограде Поливанова, как автора работ по японистике, декан Восточного факультета приглашает на должность приват-доцента по кафедре японского языка. Поливанов читает различные курсы, уделяет особое внимание вопросам фонетики и диалектологии. По материалам поездок в Японию публикует в 1917 году книгу «Психофонетические наблюдения над японскими диалектами».

В 20-е годы Поливанов активно работает в органах Коминтерна, его командируют в Ташкент, где он работает профессором Среднеазиатского университета и занимается вопросами узбекской письменности и казахской графики.

В 1924 году по вызову Военной академии находился в Москве для преподавания японского языка. В 1926 году его командируют во Владивосток для работы профессором японского языка в Дальневосточном университете.

В 1923 – 1924 гг. сформировалось «новое учение о языке» («яфетическая теория»), автором которой был академик. Научный авторитет этого лингвиста, его идеи о всемирном языке и резкая враждебность науке Запада и дореволюционной России привлекли на его сторону множество людей.

К концу 20-х годов марризм, который поддерживали тогдашние власти, фактически стал монопольным направлением в советском языкознании. Все другие направления в языкознании подавлялись и искоренялись.

Очень немногие тогдашние лингвисты осмеливались выступать против марризма. Одним из таких учёных был Евгений Дмитриевич Поливанов. Вначале он спокойно относился к теории и даже находил в ней некоторые ценные идеи. Но, положительно оценивая достижения Николая Яковлевича в сравнительно-историческом изучении южнокавказских языков, он не мог принять яфетическую теорию ввиду её необоснованности языковыми фактами.

В феврале 1929 года Поливанов выступил в Коммунистической академии с докладом, где убедительно выявил недоказанность и ошибочность марровских построений. Настроение слушателей, среди которых преобладали нелингвисты, были не в пользу Поливанова. С этого времени началась целенаправленная травля Поливанова; он потерял возможность работать в Москве. В 1929 году уехал в Самарканд , где стал работать в Узбекском государственном НИИ; в 1931 году переехал с институтом в Ташкент. В 1931 году Поливанов опубликовал книгу «За марксистское языкознание», в которой вновь критиковал «новое учение о языке». После выхода в свет этой книги марристы усилили свою травлю учёного и лишили Поливанова возможности печататься в Москве и Ленинграде. Одной из последних его работ стала статья о японском языке в Большой советской энциклопедии.

В 1934 году из-за разногласий с руководством Узбекского государственного НИИ по принципиальным вопросам (лингвист Поливанов был бескомпромиссно предан научной истине и последовательно её отстаивал) Евгений Дмитриевич переехал во Фрунзе (ныне Бишкек) и стал сотрудником Киргизского института Культурного строительства. В Киргизии Поливанов изучал фольклор; стал одним из первых исследователей и переводчиков на русский язык знаменитого киргизского эпоса «Манас».

В августе 1937 года был арестован по ложному обвинению в шпионаже в пользу Японии и в январе 1938 года расстрелян.

3 апреля 1963 года Пленум Верховного Суда СССР постановил отменить приговор и дело в отношении Поливанова производством прекратить за отсутствием в его действиях состава преступлений; учёный был реабилитирован.

Евгений Дмитриевич Поливанов был лингвистом-полиглотом широкого профиля и внёс большой вклад во многие области языкознания. Он занимался многими языками, прежде всего русским, японским, узбекским и др. Создатель транскрипции для японского языка, один из основоположников советской социо-лингвистики, создатель теории языковой эволюции, один из основателей

ОПОЯЗА (Общество изучения теории поэтического язык), разработчик методик обучения русскому языку нерусских.

как основоположник советской социолингвистики обосновал необходимость социальной диалектологии наряду с территориальной.

По утверждению Поливанова, целью лингвистики является не только описание языков и их истории, но и исследование процессов языковых изменений, их истоков и следствий. Благодарный материал для такого рода исследований представляет язык переходной эпохи, периодов общественных сдвигов, перемен.

Эти сдвиги отражаются наиболее наглядно в лексике и фразеологии, которые, по мнению учёного, составляют самую чувствительную к общественным переменам часть языка.

Говоря о различии между синтаксисом, морфологией и лексикой, он впервые поставил вопрос о фразеологии как самостоятельной лингвистической дисциплине. Ещё в 1928 году он высказал мысль о том, что фразеология займёт «обособленную и устойчивую позицию в лингвистической литературе будущего». Этот научный прогноз Поливанова полностью подтвердился. В советском языкознании фразеология как самостоятельная лингвистическая дисциплина возникла в 40-х годах ХХ века. Изучение фразеологии стимулировалось, с одной стороны, лексикографической практикой, а с другой - трудами академика, в которых впервые были поставлены вопросы об основных понятиях фразеологии, её объёме и задачах, а главное – была разработана классификация фразеологических оборотов. В дальнейшем большую роль в теоретической разработке русской фразеологии сыграли работы, . В настоящее время создана большая серия как академических фразеологических словарей (авторы: , .), так и школьных (авторы: -

ский, и), а также существует методическая литература по изучению русской фразеологии в вузе и школе (, ёв, и др.).

К научным достижениям Поливанова следует отнести его большую работу по созданию алфавитов и первых учебников для бесписьменных народов СССР и, конечно, «Словарь лингвистических терминов», изданный лишь в 1991 году.

В древнем русском городе Смоленске, родине Евгения Дмитриевича Поливанова, в память об учёном регулярно проводятся филологические научные конференции – Поливановские чтения.

В 2001 году в рамках этих чтений прошёл международный семинар «Евгений Дмитриевич Поливанов и его идеи в современном освещении».

Идеи выдающегося русского лингвиста-полиглота Евгения Дмитриевича Поливанова продолжают плодотворно разрабатываться в современном языкознании.

Современники о профессоре

Евгений Дмитриевич Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком. И то, что он сделал, и его судьба – необыкновенны и должны войти в историю русской науки.

В истории отечественного языкознания занимает особо почётное место не только как необычайно разносторонний и глубокий исследователь языка, но и как мужественный человек, который был бескомпромиссно преданнаучной истине и последовательно её отстаивал.

занимался различной общественной, педагогической и научной работой . Занимался проблемами теории языка, его эволюции, сравнительной грамматики и фонетики индоевропейских языков, фонологии , акцентологии, теории слога, графики и орфографии, этимологии, русской лексикологии и фонетики, грамматики и фонетики японского, китайского, дунганского, грузинского, узбекского, турецкого и других языков.

не был кабинетным учёным: он много ездил, общался с разными людьми, стремился изучать каждый новый язык или диалект в среде его носителей. Знание языков, культуры и быта разных народов позволяло с успехом вести и чисто практическую работу : он был сотрудником Народного комиссариата иностранных дел, вёл большую работу по созданию алфавитов и первых учебников для бесписьменных народов СССР, читал лекции, сотрудничал в лингвистических и общественно-научных журналах.

1.Учёный запомнился современникам как очень скромный и щедрый человек.

Отправляясь в далёкие диалектологические экспедиции, Поливанов всегда брал с собой вещевой мешок, в котором были печенье, конфеты, виноград , и, когда встречал по дороге подростков и детей, непременно их угощал.

2.Профессор Поливанов превосходно знал арабскую письменность. Он читал книги, напечатанные арабским шрифтом на турецком языке. Учёный часто приходил к мечети и беседовал с муэдзинами, которые криком приглашали людей к намазу. Превосходный знаток многих языков, Поливанов даже мог сделать замечания муллам, когда у них в текстах на арабском языке встречались ошибки.

Поливанов знал лингвистически 35 языков. А на скольких языках Поливанов читал, говорил или писал, он, пожалуй, и сам сразу бы не сказал. «Разве это много? – обронил он однажды. – Всего 46, а кардинал Меццофанти знал 72. Вот это, действительно, полиглот!»

Но Поливанов умолчал о главном. За исключением говорить на многих языках, у Меццофанти, кроме звания кардинала, за душой больше ничего не было. А тридцатилетний Поливанов, несмотря на молодой возраст, уже стал крупнейшим отечественным языковедом, автором ряда работ, на многие годы опередивших свою эпоху. А однажды, вычитав объявление о конкурсе на краткий сценарий, Евгений Дмитриевич набросал несколько страниц. Отправил в редакцию – и получил первую премию.

В. Ларцев, М. Кардашев

Щерба называл Поливанова: «Мой гениальный ученик».О необыкновенных способностях учёного ходили легенды. Говорили, что он мог всего за несколько часов написать научный труд!

При жизни Поливанова вышло около 140 публикаций, в том числе более 20 книг и брошюр. Многие работы остались в рукописном виде, либо были утеряны.

Работал он фантастически много и необыкновенно быстро. Не более чем за десять минут «Песня Мефистофеля» была переведена на узбекский язык с немецкого подлинника. Казалось, Поливанову кто-то без пауз диктует, а он без остановок стенографирует. Но это был первоклассный перевод с сохранением размера и рифмовки оригинала.

В. Ларцев, М. Кардашев

ЛИТЕРАТУРА

1.Алпатов Поливанова // Восточная коллекция .- Российская

Государственная библиотека, 2002, № 4.

2. Филологи и революция // - М.: Новое литературное обозрение, 2002, - № 53.

3. Журавлёв языковой эволюции // Вопросы языкознания. – М.: Наука, 1991. - № 4.

4. Горбаневский М. Судьба гения (– 100-летие со дня рождения) Русский язык в СССР - 1991. - № 8.

5. Ларцев Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности - М.: Наука, 1988.

6. Ларцев обыкновенный гениальный человек // Русский язык в школе, 1989, № 3

7. Леонтьев Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание. – М., 1983.

8. Янченко путешествие по страницам русской лингвистической науки. М.: Вербум – М.: 2002.

9. Энциклопедический словарь юного филолога (языкознание) // Составитель

10. . Восточнославянские языковеды. В 3-х томах, Минск, .

Незадолго до 30 октября, дня политзаключенного в СССР, я вернулся из командировки в Ташкент, где проходила всесоюзная научно-практическая конференция, посвященная 100-летию со дня рождения профессора Евгения Поливанова, гениального русского лингвиста.

И в тот памятный вечер, когда на полутемной, инфернальной площади Дзержинского отец Глеб Якунин* служил панихиду по миллионам жертв тоталитарного режима, когда был открыт в сквере на Лубянке памятный знак – , а стены мрачных (но явно напуганных!) зданий КГБ билось гневным эхом слово Сергея Ковалева и Льва Разгона, Алеся Адамовича, Юрия Карякина и Сергея Станкевича, я зажег близ соловецкого камня свою поминальную свечу.

У Евгения Дмитриевича Поливанова нет «официальной» могилы, она неизвестна, ибо он также был казнен палачами с «чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем» – в 1938 году. Но теперь, как и миллионы наших убиенных циничным режимом сограждан, Евгений Дмитриевич обрел хотя бы такой, «условный» памятник. И ему тоже была провозглашена Вечная память…

Холодный ветер трепал хрупкое пламя наших свечей, как будто смертное дыхание лубянских зданий-айсбергов хотело их уничтожить, заморозить. Но пламя памяти о жертвах режима теперь, хочу надеяться, нами надежно защищено. Ибо в этой защите – гарантия нашей собственной свободы. И даже жизни…

Жизнь же профессора Поливанова была фантастична. Его вклад в российское и мировое языкознание – просто огромен. Очень весомы его заслуги и в деле языкового строительства, в создании новых алфавитов для ряда народов нашей страны.

Однако, если славянский просветитель Мефодий (он вместе с братом Кириллом создал славянскую письменность), уже будучи в сане архиепископа, преследовался немецким духовенством и был ввергнут на некоторое время в тюремное узилище, то просветитель нового, «революционного» времени Евгений Поливанов подвергся политическому шельмованию научными оппонентами, изгнанию из ведущих научных центров, а в итоге был просто уничтожен своими же соотечественниками в годы сталинских репрессий. История во многом любит повторения, только зачастую вовсе не в виде фарса, как это принято считать, а в более жестоком варианте.

У одного из известных поэтов я встретил мысль о том, что главная общность поэтов – в их отличии друг от друга: поэзия – моноискусство, где судьба, индивидуальность доведены порой до крайности. Такой индивидуальностью, доведенной до крайности, был и профессор Поливанов.

Мудрый и цепкий словом Виктор Шкловский, знавший Поливанова в молодости по работе в известном ОПОЯЗЕ (Общество изучения поэтического языка) вместе с В.А. Кавериным, О.М. Бриком, В.Б. Томашевским, Б.М. Эйхенбаумом, В.М. Жирмунским, уже в наше время отозвался о Поливанове переполненной внешним парадоксом, но абсолютно точной фразой:

«Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком».

Поливанов, как принято в таких случаях писать, был сыном своей эпохи, человеком, преисполненным революционного романтизма и честно служившим режиму, установившемуся после октябрьского переворота 1917 года.

Его вера и верность достойны уважения.

«Я встретил революцию как революцию труда. Я приветствовал именно свободный любимый труд, который для меня стал рисоваться полезным именно в революционной обстановке».

Под этими словами Е.Д. Поливанова могли бы поставить свою подпись десятки отечественных ученых, поверивших большевикам и принявших революцию не только сердцем, но и умом.

Действительно ли Поливанов был уникальным человеком? Один из основных отечественных биографов ученого, увы, уже покойный профессор В.Г. Ларцев из Самарканда (автор вышедшей крохотным тиражом в 1988 году книги о Евгении Дмитриевиче), совершенно справедливо отмечал, что Е.Д. Поливанов, будучи прежде всего языковедом, занимался кроме того педагогикой, этнографией, фольклористикой, текстологией, литературоведением, логикой, психологией, социологией, историей, статистикой и другими науками (причем познания в этих областях знания, как и владение десятками языков и диалектов, конечно же, непосредственно отразились на многочисленных открытиях Е.Д. Поливанова в лингвистике, часть из которых имеет мировое значение).

Уникальность ученого помимо всего заключалась и в степени его вовлеченности в общественную жизнь страны, что шло параллельно с его научными изысканиями: выполнение ответственнейшего задания Ленина, работа под руководством первого наркоминдела Троцкого, тесное сотрудничество с Коминтерном и многое другое, о чем многие одаренные ученые-лингвисты той поры не могли даже и помыслить.

А чего стоит поединок Поливанова с марризмом? Самоотверженность, граничащая с безрассудностью, исключительная научная объективность и природный дар пытливого исследователя заставили его открыто и почти в одиночестве выступить против «пролеткультовского» учения академика Н.Я. Марра о языке и одновременно против складывавшегося культа личности Марра в науке!

И когда в 1950 году под видом «свободной дискуссии о языке» в газете «Правда» кремлевский горец, желавший стать Корифеем Всех Наук, раздраконил «аракчеевский режим в языкознании» (им же самим, между прочим, во многом и порожденный) и само «новое учение о языке» Н.Я. Марра и его верных последователей, то в своей критике этой псевдонаучной теории Сталин… повторил многое из того, что Поливанов доказывал марристам еще в конце 20-х годов!

Удивительная своеобычность Евгения Дмитриевича Поливанова заключалась и во многом другом.

Например, в его собственной литературной деятельности поэта и переводчика (он писал интересные стихи, о чем свидетельствует сборник «Метаглоссы», поэма «Ленин», был одним из первых и наиболее эрудированных переводчиков киргизского народного эпоса «Манас» на русский язык).

Или в особенностях его быта, крайне аскетического, а порой и с элементами, как бы заимствованными из авантюрных романов.

Или, например, в степени овладения другими языками: когда ученый приехал в Нукус, то ему понадобился лишь месяц для того, чтобы изучить каракалпакский язык и совершенно безупречно прочитать на нем доклад перед каракалпакской аудиторией!

Однако – как ни страшно об этом говорить – судьба такого одаренного человека не была уникальной для тоталитарного режима, для эпохи сталинщины, ибо он разделил горькую участь многих других выдающихся деятелей отечественной науки: историков и литературоведов, математиков и физиков, биологов и экономистов, тысяч и тысяч незаурядных исследователей.

Поливанов родился 28 февраля (12 марта) 1891 года. 25 января 1938 года он был расстрелян. Посмертная реабилитация пришла к ученому лишь в 1963 году.

Вениамин Александрович Каверин написал о Поливанове такие строки:

«И сам Е.Д. Поливанов, и то, что он сделал, и его судьба – необыкновенны и должны войти в историю русской науки».

Слова эти звучат как эпитафия. Но нет могилы, на которой мог бы быть установлен памятник Е.Д. Поливанову, а на нем – начертаны эти строки Каверина…

Забегая вперед, хочу сказать, что несмотря ни на какие преграды и противодействия неосталинистов, неомарристов (противодействие это – не миф, знаю о нем на своем личном опыте, чуть не ставшем горьким…), истина все же торжествует. И легендарный профессор Поливанов занимает ныне одно из наиболее почетных мест в истории нашей филологии (хотя огромный его вклад в науку до конца еще не оценен и даже не полностью известен, а многие рукописи безвестно канули в бездонные подвалы НКВД или уничтожены их хозяевами). И я просто по долгу совести обязан самым добрым словом вспомнить и назвать тех советских ученых, которые способствовали торжеству справедливости в отношении Евгения Дмитриевича: это – В.М. Алпатов, Ф.Д. Ашнин, В.П. Григорьев, В.К. Журавлев, С.И. Зинин, Вяч.Вс. Иванов, Л.Р. Ройзензон, А.Д. Хаютин и другие.

Конечно, совсем особая роль в исследовании научного наследия Поливанова принадлежит нашему уважаемому современнику Вячеславу Всеволодовичу Иванову, другу Пастернака, лауреату Ленинской премии, народному депутату СССР, академику. Он был не только «подписантом» 60-70-х годов, не только был изгнан из МГУ в 1959 году «в рамках антипастернаковской кампании»; это именно Вячеслав Всеволодович, движимый вечной идеей справедливости, заставил неуклюже оправдываться бывшего генерального прокурора СССР А.Я. Сухарева прямо во Дворце съездов Кремля при ответе на вопрос об участии Сухарева в гонениях на советских диссидентов…

Хочу подчеркнуть, что еще до официальной реабилитации Евгения Дмитриевича Вяч.Вс. Иванов опубликовал в журнале «Вопросы языкознания» (№ 3 за 1957 год) статью «Лингвистические взгляды Е.Д. Поливанова» (замечу также – с первой библиографией трудов Е.Д. Поливанова).

Большим событием стал выход в свет книги Е.Д. Поливанова «Статьи по общему языкознанию» (М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1968), составителем которой выступил профессор А.А. Леонтьев.

А в начале лета 1968 года читатели получили прекрасную книгу профессора В.Г. Ларцева «Евгений Дмитриевич Поливанов: Страницы жизни и деятельности» (М.: «Наука»), в которой можно найти и своеобразный творческий портрет ученого, и подробный рассказ о многих этапах его жизни, и интереснейшие воспоминания людей, знавших Евгения Дмитриевича, и своеобразную краткую антологию его литературных работ.

Вовсе не случайно, что в других воспоминаниях – «Мой путь в науке», – принадлежащих перу бывшего директора Института русского языка АН СССР Ф.П. Филина (а эти воспоминания, опубликованные в журнале «Русская речь» № 2 за 1988 год, нам пытаются навязать чуть ли не как «наиболее объективный взгляд» на историю советской лингвистики), имя Е.Д. Поливанова среди трех десятков названных Филиным фамилий крупных советских филологов вообще даже не упоминается.

Эта фигура умолчания имеет свои причины. Филин был одним из наиболее энергичных адептов «нового учения» о языке Н.Я. Марра и одним из последовательных продолжателей линии своего учителя как жесткого идеологического «организатора» филологической науки (уже в конце 60-х – начале 70-х годов Филин печально прославился своими гонениями на инакомыслящих филологов, которые он весьма успешно организовывал в духе марристских расправ с оппонентами, и творил это по указанию отдела науки ЦК КПСС и «компетентных органов»).

Поэтому теперь, когда по многим первоисточникам и архивным материалам, по исследованиям названных мною ученых и воспоминаниям современников Е.Д. Поливанова нам довелось наконец-то близко встретиться с жизнью и творчеством Евгения Дмитриевича, мне иногда кажется, что некоторые строки Пастернака были посвящены именно этому ученому:

Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим,
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.

Жизнь и творчество Е.Д. Поливанова были настолько необычны и насыщенны, что даже автор единственной книги о нем В.Г. Ларцев, как мне показалось, был в некоторой растерянности от этой биографической стихии и явно не смог в заданный объем своего издания поместить все, что хотел бы. Мне это в кратком очерке тем более не удастся. Но все же попробую хотя бы кратко вам показать, что судьбе вовсе не случайно было угодно избрать именно Евгения Дмитриевича Поливанова главным научным оппонентом Николая Яковлевича Марра (ибо Марр тоже во многом был – и это объективный факт! – личностью незаурядной!..), а затем отдать на заклание Ее Величеству Системе.

Е.Д. Поливанов окончил Петербургский университет, где он был учеником академика И.А. Бодуэна де Куртенэ и Л.В. Щербы, в 1912 году. Одаренного молодого ученого оставили работать на кафедре сравнительного языкознания (а обучался он в университете на славянско-русском отделении историко-филологического факультета и факультета восточных языков, где, кстати, Поливанов слушал у Марра курс грузинского языка).

И до событий октября 1917 года, и после них Е.Д. Поливанов занимался педагогической и научно-исследовательской работой самым активным образом.

Трудно перечислить все его места работы и должности. Назовем лишь некоторые: приват-доцент факультета восточных языков Петроградского университета (по японскому языку), профессор факультета общественных наук Петроградского университета (это уже с 1919 года), профессор японского языка Института живых восточных языков в Петрограде, заместитель председателя Научного совета Наркомпроса Туркестанской АССР, профессор Туркестанского восточного института в Ташкенте и Среднеазиатского государственного университета, член Научного совета Всесоюзного центрального комитета нового тюркского алфавита, председатель лингвистической секции Института языка и литературы Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), профессор кафедры языка и литературы Узбекской государственной педагогической академии, Узбекского государственного научно-исследовательского института культурного строительства в Ташкенте, профессор Киргизского института культурного строительства и педагогического института в г. Фрунзе и так далее. Да разве дело в этих серьезных должностях?!

Е.Д. Поливанов был основоположником многих направлений, по которым развивается ныне отечественная и мировая лингвистика. Вот как однажды отозвался об ученом Вяч.Вс. Иванов:

«Создание Е.Д. Поливановым… оригинальной лингвистической концепции и ее обоснование фактами очень большого числа самостоятельно изученных языков различных семей было возможно благодаря объединению в его лице исключительно одаренного полиглота, талантливого япониста, китаеведа, тюрколога и лингвиста-теоретика, хорошо знакомого не только с русской и западноевропейской, но также дальневосточной и арабской лингвистикой».

Кстати, о знании языков: думаю, что и сам Е.Д. Поливанов точно не знал числа языков, которыми владел, хотя считал, что знает французский, немецкий, английский, латинский, греческий, испанский, сербский, польский, китайский, японский, татарский, узбекский, туркменский, казахский, киргизский, таджикский – то есть шестнадцать языков. Учтите, что он владел тонкостями многих диалектов восточных языков; в 1964 году знавший Поливанова старый дехканин Махмуд Хаджимурадов на вопрос о том, как говорил на его диалекте узбекского языка Евгений Дмитриевич, ответил коротко и исчерпывающе: «Лучше меня…»

Биографы Поливанова считают, что помимо названных он владел еще и (по крайней мере, лингвистически) абхазским, азербайджанским, албанским, ассирийским, арабским, грузинским, дунганским, калмыцким, каракалпакским, корейским, мордовским (эрзя), тагальским, тибетским, турецким, уйгурским, чеченским, чувашским, эстонским и некоторыми другими языками…

Весьма значителен вклад Евгения Дмитриевича Поливанова в изучение конкретных языковых систем: для многих из них он создал научные грамматики, описания диалектов, провел анализ звукового строя, создал словари, учебные пособия. Не случайно Поливанов и ряд его современников-языковедов, участвовавших в сложнейшем деле языкового строительства в СССР, называют новыми Кириллами и Мефодиями.

Между прочим, у Евгения Дмитриевича есть интереснейшие работы, посвященные преподаванию русского языка как народного и ряда языков народов СССР русскому населению, в том числе – взрослым (что оказалось чрезвычайно актуальным делом в наши, сложные и противоречивые 80-90-е годы XX столетия!).

Можете представить себе мое волнение, когда, уже в течение двух лет занимаясь судьбами репрессированных филологов и, в первую очередь, Поливанова, совершенно неожиданно в одном из забытых книжных шкафов библиотеки деда я нашел небольшую книжечку в матерчатом, выцветшем зеленом переплете, на титульном листе которой было напечатано: «Профессор Востфака САГУ, Д. Член Росс. Асс. Научно-Исслед. Ин-тов (по восточной секции) Е.Д. Поливанов. Краткий русско-узбекский словарь. Акц. О-во «Туркпечать», 1926»… С волнением читал я предисловие, написанное Евгением Дмитриевичем к этому очень интересному учебному словарю! Вышел он тогда, во второй половине 20-х годов, тиражом в 10 тысяч экземпляров…

Особенно много сделал Поливанов для развития теории языка, для теоретической лингвистики. Приведу опять-таки лишь некоторые примеры.

…Первым в науке он распространил принцип системности на историю языка. …Поливанов разработал теорию фонологических изменений во всем многообразии их взаимосвязей и взаимообусловленности (именно эту теорию разовьет позже Роман Якобсон, и она получит мировое признание). …Многое сделал Евгений Дмитриевич для вскрытия причин языковых изменений (его концепцию, правда, не вполне в духе Е.Д. Поливанова, позже использует французский лингвист А. Мартине, например, в книге «Принцип экономии в лингвистике»). …Е.Д. Поливанов, по сути дела, явился основоположником советской социолингвистики. …Немало нового внесено ученым в теоретическое осмысление языковых контактов, в частности, их механизмов.

Да разве перечислишь все области науки, в которых ощутимы результаты его исследований: ведь это еще и изучение типологии ударения, фонологической роли слога, описание «звуковых» жестов и многое другое.

Разумеется, волновали его и пути создания марксистской лингвистики. Поливанов не только в ряде статей, а затем и в публичной дискуссии (получившей название «поливановской») 1929 года выступил против идей Марра, но сумел даже в 1931 году, находясь уже практически в научном изгнании, выпустить в издательстве «Федерация» сборник научно-популярных статей под наименованием «За марксистское языкознание»: эта книга на общем фоне триумфа «пролеткультовской» теории Марра, столь нужной в ту пору утверждающемуся сталинизму, была сильным ударом по позициям марристов и, пожалуй, последним контрнаступлением традиционного языковедения…

Научное наследие Поливанова огромно. По данным Л.Р. Концевича, одна только библиография его работ, изданных при жизни Евгения Дмитриевича и после его смерти, охватывает свыше 200 названий.

Около 60 рукописей хранится в разных архивах – они известны. Но при этом удалось собрать около 220 (!) названий тех неопубликованных работ, которые еще не обнаружены. И, возможно, большая часть из них уже безвозвратно утрачена – таков удел конфискованных архивов практически всех репрессированных ученых.

Хотя в последнее время вдруг из потайных сундуков госбезопасности то и дело «всплывают» рукописи некоторых поэтов, писателей, естествоиспытателей. Еще и еще раз приходится спрашивать нынешних руководителей КГБ: когда мы перестанем быть иванами-не-помнящими-родства и с этих тайных хранилищ падут наконец все замки? Сохранилось ли в них что-либо из наследия Е.Д. Поливанова?!

Революционное движение он принял всем сердцем. Биографы пишут, что первым политическим выступлением был его протест против империалистической войны: Поливанов написал на испанском (!) языке антивоенную пьесу, за что был арестован и отсидел неделю в тюрьме. Сам Евгений Дмитриевич писал о себе, что от пацифизма пришел к интернационализму. До октября 1917 года Е.Д. Поливанов несколько месяцев работал в отделе печати МИД Временного правительства (он был тогда левым меньшевиком, мартовцем).

В 1919 году петроградский профессор вступил в РКП(б).

Но еще до этого он стал широко известен как друзьям революции, так и ее противникам и оппонентам. Советской же власти особенно пригодилось его знание языков: талант полиглота и дарование исследователя получили необычное применение – Поливанову было поручено заниматься в Народном комиссариате иностранных дел всеми связями со странами Востока (по должности это был уровень одного из руководителей наркомата), а параллельно с этим – поиском и публикацией тайных договоров царского правительства. Такова была идея Ленина, выраженная в Декрете о мире: «Тайную дипломатию Правительство отменяет (правда, отменено это было, как мы теперь знаем, ненадолго… – М.Г.)», со своей стороны выражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством помещиков и капиталистов с февраля по 7 ноября (25 октября) 1917 г..

Следует заметить, нисколько не умаляя «заслуг» известного революционера, балтийского матроса Николая Маркина, чье имя традиционно связывается с публикацией договоров, что очень большая роль в этом деле принадлежит именно Е.Д. Поливанову. Не случайно в ноябре 1917 года «буржуазная» газета «Наша речь» озабоченно писала:

«В министерстве (иностранных дел. – М.Г.) все время хозяйничает г. Поливанов, приглашенный на амплуа специалиста по расшифровке тайных договоров, и секретарь народного комиссара г. Залкинд».

В 1918 году Е.Д. Поливанову было поручено еще одно необычное, но важное дело. Он ведет политическую работу среди петроградских китайцев (их с начала XX века в городе на Неве было очень много). Молодой востоковед стал одним из организаторов «Союза китайских рабочих», редактировал первую китайскую коммунистическую газету, был связан с китайским Советом рабочих депутатов и с теми китайскими добровольцами, которые сражались на фронтах гражданской войны…

С 1921 года Поливанов работал в Коминтерне: переехав в Москву, он становится помощником заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна (именно Коминтерн в том же году командирует его в Ташкент)…

А сколько сделал «красный профессор» и интернационалист Поливанов для решения национально-языковых проблем в молодом Советском государстве! И все это – лишь отдельные этапы той другой стороны жизни, которую в наше время привыкли определять казенным советским словосочетанием «общественная работа»…

К тому же Поливанов был инвалидом: еще в юношеском возрасте он при достаточно таинственных обстоятельствах потерял кисть левой руки!

Стоит согласиться – то был человек необыкновенной судьбы, энергии, дарования и работоспособности. Вениамин Каверин сделал Евгения Дмитриевича одним из своих литературных героев – вспомним роман «Скандалист, или вечера на Васильевском острове», образ профессора Драгоманова, а также рассказ «Большая игра».

И тот же Вениамин Александрович так писал в своих мемуарах:

«Это нужно быть человеком огромной воли и огромной чести и огромной веры в советскую науку для того, чтобы действовать так, как действовал Поливанов».

Одаренный, образованный исследователь Евгений Дмитриевич Поливанов понял, какую опасность для языкознания, для философии и политики, для обстановки свободного творчества в науке представляет вульгарно-материалистическая и псевдомарксистская теория академика Н.Я. Марра, а также вносившаяся окружением академика обстановка идеологической нетерпимости к научным оппонентам. Открыто выступив против марризма в 1928-1929 годах, он продолжал неравную схватку с ним буквально до самого ареста.

В подборке читательских откликов на роман В. Дудинцева «Белые одежды» встретил я следующую мысль:

«Так трудно и так опасно ходить в чистых, белых одеждах – все норовят кинуть в тебя ком грязи. А в сером балахоне притворства – ужели ты так же чист?! Нет! Вот и получается, что истинным, хотя и безрассудным мужеством обладают лишь те, кто идет по жизни в белых одеждах правды, презирая серые балахоны полуправды и лжи…»

В белых одеждах правды шел к быстро приближавшемуся концу жизни и профессор Поливанов.

В «поливановской» дискуссии Евгений Дмитриевич дал объективный научный анализ теории Марра, причем указал и на ряд ее интересных сторон. Однако марристы, рвавшиеся к Олимпу власти в науке (как и их последователи уже в 60-70-е годы…), напрочь отвергли идею демократического обмена мнениями, чисто научного спора и в духе эпохи обрушили на Поливанова ушат политических обвинений: он был назван «идеологическим агентом международной буржуазии», «разоблаченным монархистом-черносотенцем», «кулацким волком в шкуре советского профессора» и т.п.

Примечательно, что материалы этой дискуссии были опубликованы 1 марта 1929 года в газете «Вечерняя Москва» в рубрике с откровенным названием – «Классовая борьба в науке»…

Когда сталинщина еще только разворачивала репрессивную машину, когда обстановка террора и избиения лучших кадров (от дипломатии до армии, от науки до молодежных организаций) еще не стала обыденной и злой, навет еще не сразу мог привести человека в застенок, научные противники не могли быстро устранить Поливанова, а заодно сломать или уничтожить других ученых.

Но пули постепенно отливались. Правда, поначалу они были не из свинца. Но кто сказал, что в те времена СЛОВО всегда было намного слабее ПУЛИ? Или все-таки еще было слабее?

Уже к концу 1929 года Е.Д. Поливанов был снят со всех должностей, отстранен от научной и педагогической деятельности в Москве (даже изымались из рабочих планов издательств его книги, а уже имевшие наборы в типографиях рассыпались…) и вынужден был уехать в Среднюю Азию, сначала – в Самарканд. От жизни ведущих научных центров страны он был отлучен, имя его там старались не упоминать (или только с руганью)…

Еще один пример. В октябре 1931 года был сдан в печать седьмой том «Яфетического сборника», готовившегося Н.Я. Марром и его последователями. В нем была опубликована рецензия на книгу Е.Д. Поливанова «За марксистское языкознание», во многом примечательная. И даже не тем, что автор скрыл свое имя за инициалами.

Сейчас известно: она вышла из-под пера одного из ближайших подручных (тут уж, простите, другое слово трудно подобрать) академика Н.Я. Марра – некоего С.Н. Быковского. Заметка эта составлена в классических выражениях политического доноса (чем марристы и немарристы любили пользоваться во все времена, вплоть до 80-х годов):

«Основная цель сборника (книга Поливанова была сборником статей. – М.Г.) так сказать, его социальный заказ – это реабилитация современной буржуазной лингвистики. Но так как чрезмерно открытое выступление в Советском Союзе в защиту буржуазной науки, хотя бы в такой до сих пор мало разработанной области, как языкознание, – дело рискованное, – то отсюда и название сборника «За марксистское языкознание», в то время как все содержание сборника направлено против (выделено Быковским. – М.Г.) марксизма».

Завершалась эта рецензия тоже «достойно»:

«Только полной неосведомленностью руководителей наших издательств в элементарных вопросах марксистского языкознания можно объяснить появление антимарксистской книги в 1931 г. на советском рынке».

Конечно же, это был не единственный «отклик» на книгу Е.Д. Поливанова. В том же духе была выдержана и рецензия Сухотина, опубликованная журналом «Культура и письменность Востока». Вот как она заканчивалась (хотя А.М. Сухотин был в целом – антимарристом):

«Рабочий класс будет продолжать строить не только новое общество, но и свою науку, невзирая ни на смех своих врагов, ни на жалкие потуги своих мнимых попутчиков, силящихся под вывеской «марксизма» протащить старый хлам близкой к окончательному банкротству буржуазной методологии» (выделено Сухотиным. – М.Г.).

Между прочим, рецензия Быковского показательна еще и тем, что автор уже «освятил» ее, избрав в качестве эпиграфа цитату из Иосифа Виссарионовича Сталина:

«Клевету и мошеннические маневры нужно заклеймить, а не превращать в предмет дискуссии».

Ох, как уже чесались у марристов руки! Как быстро они поняли, какие неограниченные возможности дает им сталинщина в борьбе с научными оппонентами!

Всякий раз, когда на моем рабочем столе появляются новые свидетельства геноцида тоталитарного режима в нашей стране, новые доказательства, как целенаправленно велась властью война с собственным народом, я невольно вспоминаю яркий отрывок из первого послания князю Курбскому, написанного в 1564 году:

«…Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью Пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями… Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с Божью помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников. А жаловать своих холопов мы всегда вольны, вольны были и казнить… Кровью же никакой мы церковных порогов не обагряли; мучеников за веру у нас нет; когда же мы находим доброжелателей, полагающих за нас душу искренно, а не лживо… то мы награждаем их великим жалованьем; тот же, который, как я сказал, противится, заслуживает казни за свою вину. А как в других странах, сам увидишь, как там карают злодеев – не по-здешнему!.. А в других странах изменников не любят и казнят их и тем укрепляют власть свою. А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали; если же ты говоришь об изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят…»

В годы массовых репрессий «враги народа» подразделялись в специальных списках, как мы теперь знаем, на три категории. В первую зачислялись самые «опасные»: их уделом преимущественно становилась смертная казнь.

В списки «врагов» по первой категории был зачислен и Евгений Дмитриевич Поливанов, арестованный, по-видимому, в августе 1937 года. 25 января 1938 года тройка приговорила его к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно – в тот же день.

Долгое время повод для ареста оставался для всех загадкой. Но версий и слухов было предостаточно. По одной, Поливанов был арестован как «троцкист», ибо некоторое время работал под началом Троцкого, даже писал стихи, посвященные Льву Давидовичу. По другой, причиной ареста стали знакомство и связь с Бухариным по линии Коминтерна. Третий «слух» проводил связь ареста Евгения Дмитриевича с делом известного среднеазиатского партийного работника А.И. Икрамова (хотя Икрамов был арестован позже, в сентябре 1937 года).

Размышляя о трагической жизни Евгения Дмитриевича, я думаю, что прав тот современный журналист, который в очерке о жертвах сталинских репрессий и их настрадавшихся детях (у Поливанова, слава Богу, их не было, а жена Бригитта бесследно сгинула в жутких глубинах архипелага ГУЛАГ) написал очень точно и остро, «поймав» ощущение многих людей, державших в своих руках реабилитационные справки репрессированных:

«Две справки о посмертной реабилитации. Короткий стандартный текст. Стиль, чем-то напоминающий «похоронки» фронтовых лет. Нет, эти справки, пожалуй, пострашнее «похоронок». В тех было написано: «Погиб в боях за родину». Здесь же: «Посмертно реабилитирован за отсутствием состава преступления». Там вражья пули, а тут?..»

Вот именно такую, страшную и скорбную похоронку напомнило мне официальное письмо из Военной коллегии Верховного суда на имя Федорова Дмитриевича Ашнина.

Ф.Д. Ашнин – филолог, тюрколог, пожилой человек, давно и последовательно (один из немногих!) занимающийся восстановлением «белых пятен» в истории советского языкознания и судьбами репрессированных филологов. Иначе говоря, Федор Дмитриевич – как раз тот человек, который без всяких указаний «сверху», без широковещательных общественных «инициатив», а просто по велению души уже на деле приступил к составлению «Мартиролога советских языковедов».

Много занимается Ф.Д. Ашнин и судьбой, творческим наследием, обстоятельствами жизни и гибели профессора Е.Д. Поливанова. Вот что ответила ему Военная коллегия на один из запросов:

Военная Коллегия
Верховного Суда
Союза СССР
31 декабря 1987 г.
№ 4н-316/63

тов. Ашнину Ф.Д.
г. Москва

На Ваше заявление, поступившее из КГБ СССР, сообщаю, что Поливанов Евгений Дмитриевич 25 января 1938 года был необоснованно осужден и приговорен к расстрелу.
Приговор в отношении Поливанова Е.Д. был приведен в исполнение в тот же день, т.е. 25 января 1938 года.

тов. Ашнину Ф.Д.
Начальник секретариата Военной коллегии
Верховного Суда СССР
А. Никонов

Только в 1990 году, Ф.Д. Ашнину удалось получить для работы некоторые материалы дела Е.Д. Поливанова. Они позволят прояснить некоторые факты, впрочем, оставляя многое еще «за кадром»…

Теперь абсолютно ясно, что жизнь Поливанова прекратилась насильственным образом – он был казнен. Но произошло это не во Фрунзе, не в Ташкенте, не в северных лагерях. Это случилось в Москве, куда Поливанов был доставлен чекистами после ареста из Средней Азии; здесь, на Лубянке, велось следствие, и в каком-то потаенном уголке Москвы земля приняла прах расстрелянного Евгения Дмитриевича Поливанова.

Ф.Д. Ашнину удалось познакомиться с двумя протоколами допросов Поливанова лубянским следователем из плеяды сталинских инквизиторов. В них нет упоминаний ни о Троцком, ни о Бухарине, ни об Икрамове.

Обвинения – по различным разделам страшной 58-ой статьи с главным упором на… шпионаж! Поливанову было вменено в главную вину перед народом то, что он был якобы завербован японской (!) разведкой и стал ее агентом. Вербовка же, по мнению чекистов, произошла в 1916 году во время поездки Поливанова в Японию…

Пока в документах не обнаружено следов доноса, о котором было известно нескольким современниками Поливанова. По некоторым сведениям, автором навета был ученый-филолог (что совсем не удивительно!). Однако пока это не установлено документально, будем называть его условной фамилией, например, Ратманов.

Лишь в апреле 1963 года Е.Д. Поливанов был посмертно реабилитирован Верховным Судом СССР на основании ходатайства Института языкознания АН СССР (у самого Евгения Дмитриевича не осталось родственников, которые могли бы обратиться с подобным прошением). Верховный Суд отмел все выдвигавшиеся против Поливанова обвинения в «измене Родине».

Но память! Научные работы Поливанова собирались по советским и зарубежным городам и весям: сталинизм и послушные ему научные круги умели уничтожить и саму память об ученых, подвергшихся репрессиям. А когда в сентябре 1964 года в Самарканде была созвана предварительная лингвистическая конференция «Актуальные вопросы советского языкознания и лингвистическое наследие Е.Д. Поливанова», то устроители ее не могли найти тогда даже фотографию Евгения Дмитриевича…

Вот так: исчезали труды, письма, фотографии Поливанова, а труды Марра стояли на самых видных полках, его портреты становились чуть ли не иконой для многих лингвистических учреждений. Имя Поливанова надолго было вообще вычеркнуто из науки, а имя Марра было при жизни его присвоено Институту языка и мышления АН СССР (я уже не говорю об учениках Марра, которые резво расхватывали академические и профессорские звания, престижные и «сытые» должности, места в издательских планах, продолжая благоденствовать даже до нашего времени)…

Прискорбно, но факт: Венский университет установил на своем здании памятную доску в честь русского ученого-эмигранта, выдающегося лингвиста Н.С. Трубецкого. Мы же пока не смогли отнестись с таким же уважением к памяти своего выдающегося ученого Е.Д. Поливанова, вклад которого в мировое языкознание равнозначен вкладу Трубецкого, а в чем-то и превосходит его.

"Грамматика современного китайского языка". 6-е изд., 2010 г.

Не выполнены решения самаркандской конференции об издании избранных трудов Евгения Дмитриевича (хотя что может быть важнее для науки?!), о дальнейшем целенаправленном поиске его рукописей, о присвоении имени профессора Поливанова улицам в тех городах Средней Азии, где работал Евгений Дмитриевич, сделавший так много для развития и культуры, и образования, и даже национального самосознания народов этой части мира в нашей стране, в первую очередь – узбекского и киргизского народов.

Хотя… Вот, как видите, в октябре 1990 в Ташкенте прошла большая научно-практическая конференция, посвященная столетию профессора Поливанова, на которую приехали ученые из десятков городов разных республик СССР. Узбекскому педагогическому институту русского языка и литературы, главному организатору конференции, хотели даже присвоить имя Е.Д. Поливанова (таково было пожелание ее участников); это, кстати, очень важно для сейчас, в наше непростое время, ибо Поливанов был настоящим интернационалистом – на деле , а не на словах. Изданы три тома трудов этой конференции, и на обложке – помещен один из известных ныне портретов ученого. В будущем, надеюсь, поливановские чтения станут регулярными и, как это предложили лингвисты из разных городов страны, будут поочередно проходить в Москве, Ленинграде, Фрунзе, Ташкенте, Самарканде. Хорошо это? Без сомнения!

И все же думая о трагической судьбе этого гения, я еще и еще раз мысленно возвращаюсь на Лубянскую площадь, в вечер 30 октября…

Отец Глеб Якунин* продолжал служить панихиду по жертвам тоталитаризма, оплывали слезами свечи и все больше мрачнели стены здания бывшего НКВД.

Я глядел на камень, привезенный с Соловков, а в памяти вставал другой мемориал – в польском местечке Майданек под городом Люблин. Там, на краю бывшего концлагеря, установлена огромная чаша с куполом. В чаше – пепел десятков тысяч умерщвленных людей из разных стран, который вандалы XX века не успели вывезти на поля в качестве удобрений. Знаете, какая надпись окаймляет эту поистине горькую чашу и вырублена в камне?

«НАША СУДЬБА – ВАМ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ!»

Октябрь, 1990 г.
Ташкент-Москва

В сокращенном виде очерк М.В.Горбаневского был опубликован в журнале «Грани» издательства «Посев» во Франкфурте-на-Майне: 1991, № 160, с. 173-193, рубрика «Дневники. Воспоминания. Документы».

Примечание:

*Глеб Якунин – общественный и политический деятель.

8 октября 1993 года на расширенном заседании Священного Синода РПЦ, где рассматривалось дело священника Глеба Якунина, было принято решение предписать священнослужителям воздержаться от участия в российских парламентских выборах в качестве кандидатов в депутаты. Соответствующим Синодальным определением было установлено, что нарушившие его священнослужители подлежат извержению из сана.

В 1993 году лишён Московской Патриархией сана священника за отказ подчиниться требованию о неучастии православных клириков в парламентских выборах.

В 1997 году Якунин был отлучён от церкви за самочинное ношение иерейского креста и священнических одежд, а также общение с самозванным патриархом Киевским Филаретом.

Имя Евгения Дмитриевича Поливанова, крупнейшего отечественного лингвиста-полиглота, теоретика языкознания, создателя букварей и учебников для народов нашей страны, известно во всем мире. Трудно оценить подлинные масштабы дарования этого человека. Поливанов оставил богатейшеенаследие в языкознании, педагогике, литературоведении, истории, этнографии. «Даже если говорить пока только об изданных работах,одних книг, (включая брошюры) он успел опубликовать 28, а всего число работ, изданных при его жизни, достигает 140…- пишет А.А.Леонтьев. – Из чего этонаследиескладывается? Основное место в нем занимают две темы: японоведение и тюркология. Самая перваяпубликация Поливанова посвящена японскому языку; самая последняя – китайскому». Известно, что с 1913 по 1931 год Поливанов создал свыше сотни научных трудов. Но и меньшая ихчасть, которая дошла до наших дней, позволяет считать Евгения Дмитриевича выдающимся языковедом XX столетия. Поливанов знал лингвистическине менее35 языков. Л.В. Щерба называл его «мой гениальный ученик». Онеобыкновенных способностях ученого ходили легенды. Говорили, что Поливанов мог всего за несколько часов написать научный труд! Для него важнее всего был поиск научной истины и удовольствие от самого процесса исследования.

Среди отечественных и зарубежных лингвистов трудно найти человека столь яркого, каким был Поливанов. Революционер, организатор отряда красных китайцев в годы гражданской войны, дипломат, автор первоначального варианта Брестского мира, просветитель, один из основателей первого в Средней Азии университета, - многое было в жизни это по истине удивительного человека, судьба которого сложилась трагически. Недолгим был творческий путь Евгения Дмитриевича. Дворянин по происхождению, он всем сердцем принял Октябрь 1917, но сначала тридцатых годов оказался в изоляции.

Мыслям Поливанова, который не всеми современниками был принят и достойно оценен, созвучны слова Маяковского:

Я хочу быть принят своей страной,

Я не буду понят - что ж.

По родной стране пройду стороной,

Как проходит косой дождь.

Работы Евгения Дмитриевича не публиковались в Москве и Ленинграде: он потерял работу и смог ее найти лишь в Киргизии. В августе 1937 года Поливанов был арестован по ложному обвинению и в январе 1938 года расстрелян.

Десятки научных трудов ученного- таки не были напечатаны, потому что многое из его научного наследия пропало при аресте или еще раньше.

«Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком», - сказал о немлитературовед В.Б.Шкловский. Однако признание к Поливанову, как это часто бывает с гениями,пришло через много лет после его смерти.

Поливанов был на десять лет старше XXвека. Евгений Дмитриевич родился 28 февраля(12 марта - по новому стилю) 1891 года в Смоленске. Его отец, Дмитрий Михайлович, титулярный советник, был железнодорожным служащим; мать, Екатерина Яковлевна, - журналисткой, переводчицей и писательницей.

В 1901 году десятилетним подростком Евгений Поливанов поступил в Александровскую гимназию в Риге, которую окончил с серебряной медалью в 1908 году. По окончанию гимназии Поливанов был зачислен на славяно-русское отделение историко-филологического факультета и факультета восточных языков Петербургского университета. Вероятно, именное поступление Евгения в университет связан переезд семьи Поливановых в Санкт- Петербург.

Будущий лингвист был всерьез увлечен восточными языками, традициями и культурой народов Востока, поэтому он одновременно становится и слушателем Практической восточной академии по японскому разряду.

Евгений Дмитриевич был учеником знаменитогоязыковеда И.А.Бодуэна де Куртенэ, профессора Петербургского университа. От своего наставника Поливанов воспринял идею о равноправии всех языков, который оставался, верен до конца.

В 1912 году Евгений Дмитриевич окончил Петербургский университет и получил сразу два приглашения остаться в вузе для подготовки магистерской диссертации: на кафедреу литературоведа И.А. Шляпкина и на кафедре сравнительного языкознания у И.А. Бодуэна де Куртенэ. Поливанов выбрал кафедру сравнительного языкознания.Над магистерским исследованием Поливанов работал два года. Время было нелегким, но плодотворным. Евгений Дмитриевич преподавал в гимназии, читал лекции ради заработка. «По сравнению с лекциями многих знаменитых ученых лекции Поливанова были очень интересными. Студенты внимательно слушали его лекции по несколько часов подряд, забывая о том, что наступает вечер. Когда он выступал на лингвистическом кружке университета или на заседаниях Восточного отделения Археологического общества, всегда было много слушателей. Он был не только образованным ученым, но и прекрасно говорил», - вспоминал о Поливанове один из его современников.

Е.Д. Поливановзащитил диссертацию в 1914 году и вскоре стал приват-доцентом восточного факультета по японскому языку.

В течение четырех лет, с 1912 по 1915 г., Евгений Дмитриевич преподавал русский, французский и латинский языки в частной гимназии и на Женских педагогических курсов новых языков в Петербурге.

Важным событием в научной биографии Поливанова стали диалектологические экспедиции в Японию летом 1914 – 1916 гг., а также в Кореюи Китай. «Главным результатом поездки было ознакомление с киотским говором», - писал в отчете (1914г.) Евгений Дмитриевич. – «Мне удалось составить довольно полный (около 14 000 слов) фонетический словарь киотского говора, а также записать несколько текстов <…>.Некоторые из записанных текстов могут иметь фольклористическийинтерес».

Из этого краткого отчета видно,как много и плодотворно Поливанов работал в Японии. Поездку 1915 года он посвятил изучению западного и восточного диалектов японского языка, всячески старался пополнить материалы по южнояпонским диалектам. Такая масштабная исследовательская работа прежде никем не проводилась. В этой области Поливанов был первооткрывателем. Третье путешествие в Страну Восходящего солнца летом 1916 года позволило ученому собрать исключительно богатый диалектологический материал, который он тщательно обработал и подготовил к печати. Однако судьба этихисследований оказалась сложной. Частично они были опубликованы в 1915-1917 гг., но трудности первых лет советской власти и изменившиеся условия жизни Поливанова помешали полному изданию этих работ.

Вернувшись из Японии в Петербург, Поливанов начал работать на Высших педагогических курсах и преподавателем курсов учителей глухонемых. В те годы (1915-1920) он по- прежнему был приват-доцентом факультета восточных языков Петроградского университета.

После Октябрь 1917 года исследования японских диалектов отошли у Поливанована второй план. Теперь все силы он отдает общественной работе. Так, в ноябре – декабре 1917 года Поливановзанимался расшифровкой и переводом тайных договоров царского правительства. Евгений Дмитриевич был сотрудником Кабинета военной печати при Всероссийском Совете крестьянских депутатов, работал заведующим Отделом печати Министерства иностранных дел, а с октября-ноября 1918 года являлся уполномоченным по иностранным делам и одним из организаторов Союза китайских рабочих в Петрограде. В том же 1918 году Поливанов стал редактором первой китайской коммунистической газеты «Китайский работник» и возглавил Восточный отдел Информбюро при Коминтерне. С этого времени и до 1921 года Евгений Дмитриевич работалв Политотделе Балтфлота. Все силы, богатый жизненный опыт, талант исследователяорганизаторские способности он отдавал общественной работе.

В 1921 году Поливанов переехал в Москву и стал помощником заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна и одновременно преподавал в Коммунистическом университете трудящихся Востока.

Осенью 1921 Коминтерн отправил его в командировку в Ташкент. В Узбекистане он оживил работу местных лингвистов - этнографов, собирал и исследовал диалекты, помогал учебной литературойнациональным школам. Совместно с Л.И. Пальминымв двадцатые годы Поливанов составил русский букварь для нерусских детей Туркестана, «Краткую грамматику узбекского языка», «Краткий узбекско-русский словарь». Командировка продолжалась целых пять лет. Возможно, это было связано с болезнью жены, Брегитты Альфредовны Поливановой – Нирх, а также и самого ученого: в 1922 – 1923 гг. Поливанов перенес тяжелое заболевание, из-за которого на несколько месяцев оставил работу, а в 1925 г., во время одной из поездок по Туркестану, он заболел воспалением легких. Возвращение в Москву все время откладывалось.

Только в 1926 году Евгений Дмитриевич вернулся из Средней Азии и вскоре был избран профессором Московского институтавостоковедения. Московский период (1926 – 1929 гг.) для ученого был самым плодотворным временем. К эти м годам относятся все его основные общелингвистические публикации: «Введение в языкознаниедля востоковедных вузов», статьи «О литературном (стандартном) языке современности», «Русский язык сегодняшнего дня» и другие. В конце двадцатых – начале тридцатых годов Поливанов составлял новые алфавиты для народов СССР, в частности, разработал тюркскийалфавит на основе азбуки – кириллицы.

В 1929 г. Народный комиссариат просвещения Узбекистана пригласил Евгения Дмитриевича на работу в Узбекский государственный научно – исследовательский институт. Поливанов это приглашение принял. В 1934 г. из-за разногласий с руководством института по принципиальным вопросам ученый переехал во Фрунзе (ныне г. Бишкек) и стал сотрудником Киргизского института культурного строительства.

Что помогло Поливанову стать полиглотом? Наверное, вот что: Евгений Дмитриевич много путешествовал, общался с разными людьми и стремился изучать каждый новый язык в среде его носителей. Он начинал говорить на родном языке, когда знал всего лишь сотню слов, постепенно расширяя словарный запас.

Как много сделал Евгений Дмитриевич в области теории языка и его эволюции, сравнительной грамматики и фонетики индоевропейских языков, этимологии, русской лексикологии и фонетики японского, китайского и других восточных языков! Научный вклад Поливанова мог быть несоизмеримо большим, но 25 января 1938 года жизнь ученого трагически оборвалась.

В истории отечественного языкознания Е.Д.Поливанов занимает особое почетное место не только как необычно разносторонний и глубокий исследователь языка, но и как мужественный человек, который был бескомпромиссно предан научной истине и последовательно ее отстаивал.

Вопросы и задания

1.Скажите, чем знаменит Е.Д Поливанов?

2.Назовите самые яркие эпизоды из жизни описания ученого?

3.Согласны ли вы, что Е.Д.Поливанов был поистине гениальным человеком?

4.Какие научные труды создал Е.Д.Поливанов?

5.Вспомните, где обучался будущий филолог?

6. Какие языки преподавал Е.Д. Поливанов в 1912-1915 гг.?

7.Раскажите о диалектологических экспедициях Е.Д.Поливанова. Каковы их результаты?

8. Какой общественной работой занимался Е.Д.Поливанов в первые годы после Октябрьской революции?

9.Над чем работал Е.Д.Поливанов во время поездки в Узбекистан?

10. Чем знаменателен московский период жизни Е.Д.Поливанов?

11. Что создал Е.Д.Поливанов для бесписьменных народов нашей страны?

Литература

1.Журавлев В.К. Обыкновенный гений (К 100-летию со дня рождения Е.Д.Поливанова)// Русский язык в школе.1991.№5.С.78-82.

2.Крысин Л.П. Поливанов-социолог языка (К 90-летию со дня рождения) //Русский язык в школе.1981.№2.С.98-103.

3.Ларцев В.Г.Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности.М.,1988.

4.Ларцев В.Г. Самый обыкновенный гениальный человек//Русский язык в школе.1989.№3.С.98-102.

5.Леонтьев А.А. Евгений Дмитриевич Поливанови его вклад в общее языкознание.М.,1983.

6.Энциклопедический словарь юного филолога (языкознания)/Сост. М.В.Панов. М.,1984.С.295.

7.Энциклопедия для детей. Т.10:Языкознания. Русский язык/Глав. Ред.М.Д.Аксенова.М.,1998.С.642-643.

ПОЛИВАНОВ, ЕВГЕНИЙ ДМИТРИЕВИЧ (1891–1938), русский языковед. Родился 28 февраля (12 марта) 1891 в Смоленске. В 1912 окончил Петербургский университет и Практическую восточную академию. В 1913–1921 преподавал на восточном факультете, затем на факультете общественных наук Петербургского университета, с 1919 – профессор. В 1914–1916 был в научных командировках в Японии. С 1917 активно участвовал в революционной деятельности, в конце 1917 – начале 1918 годов возглавлял Восточный отдел Наркомата иностранных дел. Будучи выдающимся полиглотом, успешно выполнил правительственное задание по переводу и публикации секретных договоров царского правительства с другими государствами. Участник Гражданской войны, с 1919 член Коммунистической партии (членство приостановлено в 1926 в связи с наркоманией Поливанова), в 1921 работал в Коминтерне. В 1921–1926 профессор Среднеазиатского университета в Ташкенте, в 1926–1929 заведовал лингвистическим отделом Российской ассоциации научных институтов общественных наук в Москве. В 1929 публично выступил в Коммунистической академии с докладом, направленным против «нового учения о языке» Н.Я.Марра, после чего подвергся травле и был вынужден вновь уехать в Среднюю Азию. Вел научно-педагогическую работу в Самарканде (1929–1931), Ташкенте (1931–1934), Фрунзе (ныне Бишкек) (1934–1937). В августе 1937 был арестован, объявлен «японским шпионом» и расстрелян в Москве 25 января 1938.

Поливанов – лингвист широкого профиля, он занимался многими языками, прежде всего русским, японским, узбекским, дунганским и др., и самыми разнообразными проблемами лингвистики. Ученик И.А.Бодуэна де Куртенэ, Поливанов сохранил его понимание фонологии как «психофонетики». Много занимался проблемами ударения, в частности, еще в 1910-е годы впервые в мировой науке определил характер японского ударения. Общий очерк фонологии и ударения в языках мира содержится в книге Поливанова Введение в языкознание для востоковедных вузов (1928; второй том Введения остался неизданным и был утерян). Им впервые описан ряд японских диалектов.

Активно изучая современные языки, Поливанов стремился выявить и закономерности исторических изменений в языке, развивая идеи И.А.Бодуэна де Куртенэ и (косвенно) Н.В.Крушевского и выдвинув, в частности, принцип экономии звуковых усилий, в дальнейшем развитый Р.Якобсоном и А.Мартине. Стремился создать общую теорию языкового развития, которую называл лингвистической историологией, и разработал ее фрагмент – теорию фонологических конвергенций и дивергенций. Одновременно он ставил и проблему (поныне остающуюся в основном нерешенной) лингвистического прогнозирования, предсказания будущего развития языков.

Открыто выступив против Марра, Поливанов предпринимал свои собственные попытки построить марксистское учение о языке (За марксистское языкознание , 1931) и в связи с этим одним из первых занялся вопросами социолингвистики, соотношения внутриязыковых и социальных факторов в развитии языка, отношений между литературным языком и диалектами, изучал изменения в русском языке после революции. Участвовал в создании письменностей и литературных норм для языков народов СССР, особенно языков Средней Азии; последним его делом стала разработка дунганского алфавита, принятого незадолго до ареста и гибели ученого.

Поливанов занимался также поэтикой, был близок к литературоведам русской формальной школы. Переписывался с Р.Якобсоном, печатался в изданиях Пражского лингвистического кружка. В конце жизни составил второй в СССР после словаря Н.Н.Дурново словарь лингвистических терминов, изданный лишь в 1991. Многие труды Поливанова не были изданы и не сохранились.

Министерство общего и профессионального образования

Российской Федерации

Иркутский государственный педагогический университет

Кафедра общего языкознания

Лингвистическое наследие Е. Д. Поливанова

(1891-1938)

Реферат выполнила

студентка 5 курса

группы А з/о

Вотякова Н. А.

Иркутск 1999

План.

I. Основные этапы научной биографии Е. Д. Поливанова – представителя блестящей плеяды отечественных лингвистов старшего поколения.

II.

1.

2.

3. Полемика Е. Д. Поливанова с Н. Я. Марром и сторонниками «нового учения» о языке.

4. Взгляды Поливанова на сущность языка и на методологию языкознания в 20-30-е годы.

5.

III. Роль научного наследия Е. Д. Поливанова в отечественной и мировой лингвистике.

I. Основные этапы научной биографии Е. Д. Поливанова – представителя блестящей плеяды отечественных лингвистов старшего поколения.

И сам Е. Д. Поливанов, и то, что он

сделал, и его судьба – необыкновенны

и должны войти в историю русской науки.

В. Каверин (1984 г.)

Имя Евгения Дмитриевича Поливанова, крупнейшего отечественного лингвиста-полиглота, теоретика языкознания и выдающегося ориенталиста, широко известно не только в нашей стране, но и за рубежом.

Необычайно широк круг проблем, которыми занимался Е. Д. Поливанов.

Он оставил богатейшее наследие в языкознании и в смежных областях науки – педагогике, литературоведении, истории, этнографии…

Он занимался фонологией, морфологией, синтаксисом, лексикой, фразеологией, диалектологией, этимологией, сам создавал словари, буквари, учебники и учебные пособия. Его интересовали социальные функции языка, и он написал статью о воровском жаргоне и о языке интеллигенции.

Выдающиеся врожденные способности к языкам в соединении с гигантской работоспособностью, неутомимой и пытливой мыслью и дали Поливанову возможность сделать столько удивительных, прорывающихся в будущее, открытий в разных языках и прийти к поистине ошеломляющим по новизне и смелости замыслам – к созданию «свода поэтик», «метаязыка» и «грамматики всех народов».

Прикладные начала в языковедении для Е. Д. Поливанова являлись необходимым подступом к лингвистической теории. Поэтому разрешение важных теоретических задач у него всегда имело выход в практику – лингвопедагогику, методику обучения языку и сопоставительную грамматику. Новизна языкового материала, знакомство с малоизученными языками позволяли впервые сформулировать положения, которые и сегодня не утратили своей актуальности.

О способностях Е. Д. Поливанова, его методах изучения языка ходили легенды. Но еще больше мифов породили сам образ его жизни, его путешествия. Да и как не возникнуть легендам, когда многие его шаги в жизни и науке, описанные друзьями и очевидцами, иначе как легендарными не назовешь.

В. Г. Ларцев, автор книги «Е. Д. Поливанов: Страницы жизни и деятельности», так пишет об этом ученом: «Неординарностью поведения, поступками, удивлявшими многих, врожденным талантом этот поразительный человек так просился на страницы романа. Неудивительно, что он стал одним из героев романа В. А. Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» и рассказа «Большая игра» .

Е. Д. Поливанов – человек сложной судьбы. Обратимся к воспоминаниям В. Каверина, лично знавшего Евгения Дмитриевича.

«Представьте себе гениального ученого, оставившего глубокий след в мировом языкознании, рукописи которого по крохам, по отдельным листкам собираются в различных городах Советского Союза и за рубежом.

Представьте себе Всесоюзную конференцию лингвистов, которая прошла без портрета того, кому она была посвящена, потому что, несмотря на все усилия, портрет достать не удалось.

Представьте себе ученого, знавшего лингвистически не меньше 35 языков, написавшего грамматику японского, китайского, бухаро-еврейского, дунганского, мордовского, туркменского, казахского, таджикского языков, о котором спорят, родился ли он в 1891 или 1892 г., в Петербурге или Смоленске.

Представьте себе человека, которому удалось напечатать лишь двадцатую часть своих работ, в то время когда едва ли не каждая его фраза могла быть развернута в принципиально новую теоретическую работу.

Представьте себе человека, оставившего, несмотря на необычайно сложную, трагическую жизнь, более ста научных работ, в т.ч. 17 книг, - человека, имя которого в течение трех десятилетий замалчивалось, пока в 1957 году известный наш лингвист Вячеслав Всеволодович Иванов не опубликовал о нем статью, положившую конец этой беспримерной несправедливости. Этот человек – Евгений Дмитриевич Поливанов» .

Кратко осветим основные этапы научной биографии этого выдающего лингвиста, представленные в книге А. А. Леонтьева .

В 1901 г. Евгений поступил в Рижскую Александровскую гимназию. В 1908 году он ее заканчивает с серебряной медалью и поступает в Петербургский университет на словесное отделение историко-филологического факультета. Поливанов слушал Зелинского и Платонова, Шахматова и Щербу, китаиста В. М. Алексеева и литературоведа В. В. Сосновского – многих замечательных ученых. Но Евгений Дмитриевич с самого начала выделил среди них одного и остался его учеником до конца дней своих. Это был Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ, вступивший в то время в седьмое десятилетие своей жизни. «Со второго курса мое мировоззрение обусловлено всестороннейшим на меня влиянием моего учителя Бодуэна де Куртенэ – по убеждениям интернационалиста-радикала», писал Поливанов четверть века спустя.

По окончании университета (1912) Е. Д. Поливанов получил сразу два приглашения остаться в университете, как мы сейчас сказали бы, в аспирантуре: от литературоведа И. А. Шляпкина и от Бодуэна. Поливанов выбрал бодуэновскую кафедру сравнительного языкознания.

Параллельно с занятиями в университете Е. Д. Поливанов учился в Практической восточной академии, закончив ее по японскому разряду (в 1911 г.).

Поливанов – представитель особого направления в русской, а затем советской ориенталистике: он, как и Н. И. Конрад, соединял в себе филолога и лингвиста-теоретика.

В представлении Бодуэна факультету по поводу оставления Поливанова при кафедре говорится, что Поливанов, «правда, не известен в ученой литературе, но отличается обширными познаниями в области избранной им специальности и смежных с ней областях».

Два года Поливанов интенсивно работает над магистерской диссертацией. И вот сданы магистерские экзамены и защищена диссертация. В 1914 году Поливанов становится приват-доцентом восточного факультета по японскому языку, хотя читает курсы и по китайскому.

До начала 20-х и основные публикации Е. Д. Поливанова были посвящены японскому языку и в частности японским диалектам.

В 1917 г. и до февраля 1918 г. – Поливанов работал в Наркоминделе. В те же месяцы ему поручается руководство политработой среди китайских рабочих (их в те годы было в Петрограде до 300 тыс.). В 1918 г. он был одним из организаторов «Союза китайских рабочих».

В 1919-1921 гг. Поливанов работал в политотделе Балтфлота и в политотделе 9-й армии. В 1919 г. его принимают в члены РКП(б). В том же 1919 г. Поливанов избран профессором факультета общественных наук Петроградского университета (приват-доцентом он стал еще в 1915 г. – по восточному факультету).

В 1921 г. Е. Д. Поливанов переехал в Москву, где стал помощником заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна и одновременно преподавал в Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ). Осенью того же года (в августе) Коминтерн посылает его в командировку в Ташкент. Для окружающих Поливанов просто был направлен в Восточный институт (т.е. на восточный факультет САГУ), где и начал преподавать.

Командировка эта, по-видимому, предполагалась как непродолжительная, но в Ташкенте Поливанов провел целых пять лет. Он вернулся в Москву только в 1926 году.

В Туркестане он показал себя тюркологом самого высшего класса: описал множество диалектов и говоров узбекского и других тюркских языков, а также таджикского; активно включился в дискуссию о диалектной базе узбекского литературного языка, настаивая на том, что в его основу должен лечь иранизованный (несингармонистический) диалект Ташкента, Самарканда и Ферганы. Он участвовал в создании ряда новых алфавитов для языков народов СССР. Он участвовал также в лингвистической переписи населения и в национальном размежевании Туркестана; создавал вместе с другими лингвистами и педагогами учебники, программы и другие учебные материалы. Наконец, он читал лекции и вел занятия в Восточном институте и на историческом факультете САГУ. Параллельно Поливанов очень много занимался научной работой – как в области тюркологии, так и в области общего языкознания.

В эти годы он особенно интенсивно разрабатывал вопросы теории эволюции языка.

В 1926 году Поливанов был вызван в Москву руководителем РАНИОН (Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук) академиком В. М. Фриче – как впоследствии писалось, он «был выдвинут на руководящую лингвистическую работу в РАНИОН в противовес представителям «Московской фортунатовской школы». Поливанов сразу стал действительным членом лингвистической секции Института языка и мышления, профессором Московского института востоковедения, руководителем секции родных языков КУТВ, действительным членом Института народов Востока, членом бюро лингвистического раздела Института языка и литературы, а затем (с 1927 г.) – председателем лингвистической секции РАНИОНа.

Он делает, по собственному признанию, до 4-х докладов в месяц, читает лекции студентам и аспирантам и т.п. И уже в это время, в 1926-1928 гг., намечается научный конфликт Е. Д. Поливанова с Н. Я. Марром и его окружением (подробнее об этом будет сказано в основной части работы).

События, связанные с этим конфликтом, завершились освобождением Поливанова от занимаемых им ответственных постов и его отъездом в Самарканд (1929 г.).

К 1936 г., когда «марристские» страсти поостыли, положение Поливанова начало укрепляться, его работы пошли в печать.

Научное наследие Поливанова огромно. Даже если говорить пока только об изданных работах, одних книг (включая брошюры) он успел опубликовать 28, а всего число работ, изданных при его жизни, достигает 140.

Из чего это наследие складывается?

Основное место в нем занимают две темы: японоведение и тюркология. Особое место в наследии Е. Д. Поливанова занимают теоретические работы по методике преподавания языков и практические учебники.

Огромное число публикаций посвящено языковому строительству и вопросам разработки письменностей для языков народов СССР. Наконец, серия статей посвящена русскому литературному языку советского периода.

Но все это будет позже. А пока, в 1929 году, как описывает в своей книге В. Ларцев , «Поливанов был изгнан отовсюду, лишен всех своих должностей, лишен возможности печатать свои работы. Он уехал в Ташкент, потом в Самарканд. Одна из его последних работ посвящена самаркандскому говору. <…>

Старый узбек Махмуд Хаджимурадов рассказал на конференции, как Поливанов приехал к нему едва ли не босиком, в рваной одежде и остался на несколько недель в кишлаке, изучая особенности местного диалекта, составляя словарь, которого еще не было в мире. Он работал неустанно, упорно, а для отдыха поправлял ошибки в религиозных книгах на арабском языке, которым пользовались муллы.

Что произошло с этой работой? Где она? Махмуд Хаджимурадов сжег ее, узнав об аресте Поливанова. Он сказал об этом со спокойным достоинством, и никто из нас, помнящих те тяжелые годы, не посмел упрекнуть его за этот поступок.

Вот так Поливанов и жил в кишлаках, пригородах, где придется. В сущности, с ним ничего нельзя было сделать. Ведь куда бы он ни попадал, везде были люди, и он мгновенно усваивал их язык, научно изучая его и пользуясь им для развития своих воззрений.

II. Е. Д. Поливанов и его вклад в общее языкознание.

1. Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова и идеи его учителя И. А. Бодуэна де Куртенэ.

История становления научных взглядов Е. Д. Поливанова связана с непосредственным влиянием на его мировоззрение учителя И. А. Бодуэна де Куртенэ. Будучи верным учеником и последователем И. А. Бодуэна де Куртенэ, Поливанов – как и Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский и другие его ученики – не мог не воспринять и его методологическую позицию в отношении как самого языка, так и языковедческой науки. Правда, как известно, позиция Бодуэна в этих вопросах была непоследовательна, противоречива и не могла полностью удовлетворить его учеников, но, во всяком случае, первоначальный «толчок» был дан и воспринят.

Существо философских взглядов Бодуэна де Куртенэ, основу его лингвистической концепции составляет материалистический монизм (философское учение, которое, в противоположность дуализму, принимает за основу всего существующего одно начало). Это философское учение привело Бодуэна де Куртенэ к пониманию языка как явления психосоциального . Он указывал на социальную природу речевых актов: «… индивид может развиваться в языковом отношении и вообще духовно только в обществе, т. е. в сношении с другими индивидами» .

Бодуэн де Куртенэ считал, что сопоставительное изучение языков может основываться на выявлении общего сходства независимо от исторических или генеалогических связей: «Мы постоянно находим одинаковые свойства, одинаковые изменения, одинаковые исторические процессы и перерождения в языках, чуждых друг другу и исторически, и географически. С этой точки зрения мы можем сравнивать развитие языков романских с развитием языков новоиндийских, развитие языков славянских с развитием языков семитических, развитие языка русского с развитием языка коптского и т.д.» . Здесь он подходит к выделению и сопоставлению в языках целостных систем, определенных структурных отношений, в которых обнаруживаются функционально-тождественные общие черты. Именно такой подход принят в современных направлениях типологического изучения языков.

Итак, понимание языка как системы, понимание множественности причин изменений языка, социальная обусловленность языковых изменений, элементы знаковой теории языка, теория фонем и морфонологических изменений (альтернаций), типология языков составили тот круг проблем и задач общего языкознания, которые решали в своих работах представители Казанской лингвистической школы, ярким представителем которой был учитель Е. Д. Поливанова – И. А. Бодуэн де Куртенэ.

Правомерно говорить о преемственности идей между И. А. Бодуэном де Куртенэ и его учеником Е. Д. Поливановым. Речь может здесь идти прежде всего о всем комплексе лингвистических идей, о лингвистическом мировоззрении как таковом и о круге научных интересов Поливанова.

Опираясь на теоретические положения, содержащиеся в трудах своих учителей И. А. Бодуэна де Куртенэ и Л. В. Щербы, Е. Д. Поливанов развил в своих работах концепцию, отражающую его собственное понимание языка и языковых процессов, а также задач лингвистической науки.

Автор статьи, посвященной 90-летию со дня рождения ученого, Л. П. Крысин пишет так: «Е. Д. Поливанов обладал ярким талантом лингвиста-исследователя, поразительными способностями полиглота и имел глубокие познания в области теории языка. Это счастливое и редкое сочетание во многом объясняет необыкновенную тщательность его работ в анализе конкретного материала, оригинальность теоретической интерпретации и смелость лингвистической мысли, позволявшую Е. Д. Поливанову делать научные открытия» .

Обладая весьма широким диапазоном исследовательских интересов, Е. Д. Поливанов не отдавал предпочтения какому-либо одному из двух принятых в лингвистике подходов к изучению языка – диахроническому или синхроническому. В его трудах мы находим органическое сочетание тонкого и всестороннего анализа системных отношений в данном языке с фундаментальными описаниями истории языковых явлений. Такая связь обоих подходов – синхронического и диахронического – позволяла Е. Д. Поливанову вскрывать истинные причины, приведшие к современному состоянию языка. Правильному пониманию этих причин способствовало и то, что при изучении языковых явлений Е. Д. Поливанов большое внимание уделял культурному и этнографическому фону этих явлений, исследованию быта и обычаев носителей данного языка.

Весом вклад Е. Д. Поливанова и в русистику.

Изучая процессы, происходившие в русском языке после революции, Е. Д. Поливанов дал им всестороннее теоретическое освещение, исследовал движущие силы языковых изменений и особенно внимательно анализируя характер влияния на язык социальных факторов. Е. Д. Поливанов выдвинул идею создания «социологической лингвистики» (термин Е. Д. Поливанова), т. е. такого раздела языкознания, который занимался бы изучением социальных стимулов развития и функционирования языка, механизма взаимодействия между языком и обществом.

Т.о., остановимся подробнее на заслугах Е. Д. Поливанова, связанных со становлением социолингвистики.

2. Е. Д. Поливанов – социолог языка.

В своих работах Е. Д. Поливанов неоднократно указывал, что в прошлом языковеды уделяли недостаточное внимание социальным причинам языковых изменений. В лучшем случае это делалось декларативно. В статье «Специфические особенности последнего десятилетия 1917-1927 в истории нашей лингвистической мысли» читаем: «Это не отрицалось, но забывалось на деле – в самом процессе творческой работы, которая была направлена именно на физические, физиологические и индивидуально-психологические явления языкового процесса, тогда как социальная его сторона на деле оставалась почти без внимания. Вот почему революционный сдвиг в сторону марксистской идеологии должен осуществляться здесь не в виде похоронного шествия за гробом естественноисторического языкознания и добытой им конкретной истории языков, а в построении новых отделов – языкознания социологического, которое сольет в стройное прагматическое целое конкретные факты языковой эволюции с эволюцией (т.е. историей) общественных форм и конкретных общественных организмов» .

Внимательно изучив всю предшествующую лингвистическую литературу, Е. Д. Поливанов пришел к выводу, что «вопрос о влиянии социологических (экономических и политических) факторов на эволюцию языка далеко не выяснен даже теми, кто совершенно безапелляционно настаивает на социальном объяснении всякого языкового развития. Для тех же, кто начитан в лингвистической литературе <…>, вполне естественно было бы начать с указания не на ясность, а на полную неясность, полное недоумение и противоречие при попытках синтезировать социологическую и естественноисторическую мотивировку языковых явлений» («Фонетика интеллигентского языка») .

Важнейшим компонентов социологической лингвистики Е. Д. Поливанов считал теорию языковой эволюции, точнее – ту ее часть, которая должна иметь дело с выяснением социальных причин языковых изменений. Ратуя за создание социолингвистики и общего учения об эволюции языка, Е. Д. Поливанов вместе с тем предостерегал от фетишизации социальных факторов, от попыток все в языке объяснить воздействием экономических и политических сил.

В своих работах Е. Д. Поливанов приходит к выводу, что социальные факторы не могут изменять природу языковых процессов, но от них «зависит решение 1) быть или не быть данного рода языковой эволюции вообще и 2) видоизменение отправных пунктов развития» («О фонетических признаках социально-групповых диалектов и, в частности, русского стандартного языка») .

Влияние социальных факторов на язык происходит не непосредственно. В статье «Где лежат причины языковой эволюции?» читаем: «Путей или способов, какими могут экономические (и политические) или вообще культурно-исторические явления воздействовать на языковую эволюцию, много, но в качестве основного момента здесь нужно указать на следующее: экономико-политические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда вытекает и видоизменение отправных точек его эволюции» .

Яркий пример такого рода видоизменений дает русский литературный (или, как называет его Е. Д. Поливанов, стандартный) язык послереволюционной эпохи. После революции значительно изменился состав носителей литературного языка. Расширившийся, обновленный контингент носителей русского литерватурного языка в 20-е годы включал в себя: «революционный актив (в том числе эмиграция предшествующего периода, вернувшаяся после революции), культурные верхи рабочего класса и прочие элементы, входящие в понятие «красной интеллигенции», в том числе и значительные слои прежней интеллигенции, осуществляющие, следовательно, реальную связь со стандартом предшествующей эпохи» .

Изменение состава носителей литературного языка обусловливает новую цель языковой эволюции – создание единого языка для всех объединяемых в новом составе слоев, «ибо потребность в перекрестном языковом общении здесь обязывает к выработке единого общего языка (т. е. для языковой системы) взамен двух разных языковых систем, каждая из которых неспособна к обслуживанию всего нового коллектива полностью» .

В ходе этого процесса выясняется, язык какой из объединяемых социальных групп будет «играть первую скрипку» в эволюции, направленной к установлению единообразной (для всех данных групп) системы речи» . Эта мысль Е. Д. Поливанова замечательна тем, что она предвосхищает более поздние по времени разработки в области теории социальных групп.

«Выработка единого общего языка», о которой говорит Е. Д. Поливанов, идет неравномерно на разных участках языковой системы. Это объясняется тем, что уровни структуры языка – лексика, фонетика, морфология, синтаксис – неодинаково восприимчивы к влиянию социальных факторов. В наибольшей степени подвержены такому влиянию лексика и фразеология: изменения в жизни общества отражаются в этих сферах языка в виде новых наименований и оборотов, в переосмыслении старых слов, в заимствованиях и т.п.

Накопление обусловленных социальными сдвигами языковых новшеств происходит неравномерно не только на разных уровнях языковой структуры, но и в различной языковой среде: одни группы говорящих консервативны, последовательно придерживаются старой нормы (как, например, представители интеллигенции), в речи же других наблюдается смешение разнородных черт – литературных, диалектных, профессиональных. Это вызывает необходимость изучать «социально-групповые диалекты».

В статьях «О фонетических признаках социально-групповых диалектов и в частности, русского стандартного языка» и «Фонетика интеллигентского языка» Е. Д. Поливанов, во-первых, попытался выделить конкретные черты, которые отличают речь интеллигенции от речи других общественных групп, и, во-вторых, поставил более общие вопросы о критериях разграничения социальных разновидностей одного и того же языка.

Главный принцип применения социологического подхода к изучению языка, по мнению Е. Д. Поливанова, заключается в том, чтобы путем анализа языковых фактов приходить к выводу о влиянии на язык социальных сил, а не исходить из постулата о таком влиянии и подгонять его под факты. «…Нужно заведомо отказаться от допущения каких-либо таинственных соотношений между социальной историей общества и историей языка, соотношений, которые нельзя бы разложить на цепь конкретных причинных связей и которые можно только постулировать, исходя из предвзятой предпосылки о том, что все зависит от социально-экономических явлений. Нам же, лингвистам, надлежит не исходить, а прийти к подобному положению в качестве вывода из изучения и обобщения реальных фактов» .

В статье «И математика может быть полезной» (1931 г.) Е. Д. Поливанов пишет о роли математической статистики в социально-диалектологических исследованиях. При этом он подчеркивает вспомогательную функцию этой науки для лингвистики и говорит о недопустимости абсолютизации статистических методов, возражает против «неограниченного доверия «методу процентов»: нельзя ограничиваться одной статистикой в характеристике носителей данной языковой черты, необходим учет социального облика этих носителей, их «веса» в изучаемом коллективе (Статьи…, с 289-290). Эти мысли предвосхищают современные разработки в области массовых обследований языковых коллективов, где применение статистических методов органично сочетается с качественным социологическим анализом различных (возрастных, территориальных, профессиональных и других) групп, образующих такие коллективы .

Взгляды Е. Д. Поливанова на развитие языка, на соотношение внутренних и внешних стимулов языковой эволюции были не свободны и от некоторых ошибок. Так, он высказывал точку зрения, согласно которой литературный язык является классовым, а именно – что им владеет господствующий класс общества (эту мысль он пытался доказать на материале японского литературного языка).

Однако эта прямолинейная точка зрения, не соответствующая действительному положению вещей, вступала в противоречие с его же собственным конкретным анализом состояния других языков, в частности русского литературного, носителями которого Е. Д. Поливанов признавал и старую, дореволюционную, и новую интеллигенцию, и передовые слои рабосего класса.

Не подтвердилось и мнение Е. Д. Поливанова о том, что в эпоху революционных катаклизмов убыстряется темп языковой жизни. Как показали исследования и русского, и других языков, в вопросах о темпе языковой эволюции многое зависит от уровня развития данного литературного языка: чем он развитие, тем медленнее темпы происходящих в нем изменений. В связи с этим гораздо более справедливой кажется такая мысль Е. Д. Поливанова, высказанная в несколько парадоксальной форме: «Развитие литературного языка заключается, в частности, в том, что он все меньше изменяется». Ведь чем больше культурных ценностей накоплено на данном языке, тем сильнее стремление общества, владеющего этим языком, сохранить его в неизменности, чтобы облегчить передачу культуры следующим поколениям .

Итак, в круг проблем социологической лингвистики Е. Д. Поливанов включал определение языка как социального исторического факта, описание языков и диалектов с социологической точки зрения, изучение причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями, выработку языковой политики.

Поливанов считал, что общественные сдвиги отражаются языком более или менее непосредственно только в лексике и фразеологии. Он возражал против лженаучных попыток объяснить фонетические и грамматические явления непосредственным воздействием социально-экономических факторов. Согласно его точке зрения, от социально-экономических факторов зависят не изменения в фонетике и морфологии, а образование семей языков и языковое скрещивание.

3.

«нового учения» о языке.

В первое послеоктябрьское десятилетие в отечественном языкознании, наряду с поворотом к описанию современного состояния языков и к решению прикладных задач, поставленных практикой культурного строительства, шли упорные поиски создания нового языкознания. Поиски эти осуществлялись разными путями. Одни ученые старались строить марксистское языкознание на основе критического освоения всего накопленного опыта в науке о языке и усиленного внимания к социальной стороне языковых явлений. Другие же пытались во главу угла ставить общие положения исторического материализма, непосредственно применяя их к языковому материалу. Этот момент и определял острую идейную борьбу между представителями русской классической филологии и сторонниками яфетической теории по вопросу об отношении к индоевропейскому сравнительно-историческому языкознанию. Эта борьба нередко выливалась в ожесточенные схватки с полемическими издержками и перехлестами .

Возникла резкая конфронтация точек зрения, равно претендовавших на исключительность, но по-разному интерпретировавших суть марксистского подхода в языкознании. Одно из таких направлений возглавил Н. Я Марр – его концепция была объявлена единственной марксистской языковедческой теорией. Во главе второго направления оказался Е. Д. Поливанов.

Основные положения «нового учения о языке» сводятся к следующему. Язык, считает Марр, «есть надстроечная категория на базе производства и производственных отношений, предполагающих наличие трудового коллектива», это «такая же надстроечная общественная ценность, как художество и вообще искусство». Из представления о языке как надстроечной категории Марр сделал ряд выводов:

1. Языковые состояния сменяются в результате смены общественных

формаций (учение о стадиальности языка): «…так называемые семьи языков… представляют различные системы, отвечающие различным типам хозяйства и общественности, и в процессе смены одной культуры другой одна система языков преображалась в другую». Таким образом, переход общества из одной формации в другую должен сопровождаться переходом языка из одного состояния в другое, причем эта смена языковых состояний сопровождается коренной ломкой одной структуры языка и появлением новой, качественно отличной языковой системы, но сохраняющей много элементов старой.

2. Пути развития всех языков едины (теория единства глоттогонического процесса).

3. Исключительно большое значение в формировании отдельных, особенно индоевропейских, языков имеет языковое скрещивание. В скрещивании языков Марр видел главный фактор, обусловивший расхождение близкородственных диалектов.

4. Поскольку всякой идеологической надстройке присуща классовая сущность, то и язык, будучи надстройкой, тоже является классовым (учение о классовости языка) .

Линия компаративистов была четко сформулирована в работах и выступлениях Е. Д. Поливанова, который, решительно отстаивая достижения сравнительно-исторического языкознания, стремился осмысленно, путем строгих лингвистических методов и на надежных фактах увязать языковую эволюцию с историей общества. Н. Я. Марр же, вульгарно-социологизаторски истолковав общие положения марксизма и перенеся их на яфетическую теорию, развил «новое учение о языке», а его ученики провозгласили эту теорию единственно марксистским направлением в советской лингвистике.

4 февраля 1929 года Поливанов открыто выступил против марристов. Именно после этого выступления его труды были объявлены «истошным воем эпигона субъективно-идеалистической школы», а он сам – «разоблаченным в свое время черносотенным лингвистом-идеалистом». Так писал о нем некто В. Б. Аптекарь в книге «Н. Я. Марр и новое учение о языке», вышедшей в 1934 году.

На дискуссиях принимались резолюции, в которых клеймили позором «хулигански-наглое, циничное выступление профессора Поливанова». Его называли «кулацким волком в шкуре советского профессора». Ответ Поливанова (разумеется, оставшийся ненапечатанным) полон достоинства. Он писал: «В пересмотре, которому подлежит все наследуемое советской наукой, нет места ни авторитарному мышлению, ни кваканью профанов» .

Получился своеобразный исторический парадокс. Еще в 1929 году Е. Д. Поливанов выступил с уничтожающей, но конструктивной критикой яфетической теории Н. Я. Марра, за что был обвинен марристами в идеализме, «буржуазном индоевропеизме» и прочих смертных грехах, и, лишенный возможности работать в Москве или Ленинграде, был вынужден уехать в Среднюю Азию, но именно он оказался пророчески прав. «Новое учение о языке» Н. Я. Марра, хотя почти безраздельно и господствовало в советском языкознании на протяжении двух десятилетий, в результате известной дискуссии 1950 года потерпело полное фиаско: оно было признано лженаучным, вульгаризаторским, антимарксистским.

Критика марровского «нового учения» начиная с 1950 г. по существу велась по тем же параметрам, которые в свое время отметил Е. Д. Поливанов. Между тем в ходе дискуссии 1950 года о Поливанове как главном оппоненте Марра не было сказано ни слова, т. е. тем самым не была отмечена выдающаяся роль Е. Д. Поливанова в развенчании антинаучного характера «нового учения о языке», не была дана объективная оценка его научной деятельности .

В заключение отметим, что Е. Д. Поливанов не отвергал целиком Н. Я Марра и его труды. Он утверждал, что «за вычетом яфетической теории остается очень много материала, который делает Марра великим ученым». Он ценил его как археолога, филолога, в частности как «описательного» языковеда, например автора чанской грамматики. Да и в самой яфетической теории Марра Поливанов видел здоровое зерно, а именно – сравнительно-грамматическое исследование южно-кавказских языков, «проводившееся, однако, неумело, без должного знания методов компаративистики и общего языкознания, отчего в этой теории сплошь и рядом грубые лингвистические ляпсусы» .

4. Взгляды Е. Д. Поливанова на сущность языка и на методологию языкознания в 20-30-е годы.

[Этот вопрос мы осветим на материале книги А. А. Леонтьева «Евгений Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание»].

Взгляды Е. Д. Поливанова по принципиальным вопросам теории языка, естественно, претерпевали определенную эволюцию. Вот что нового мы находим в работах Е. Д. Поливанова 20-х годов: связь языка с совместной трудовой деятельностью коллектива и понимание языка (речи) как деятельности. Приведем некоторые характерные примеры.

Язык есть «достояние и орудие борьбы определенного общественного коллектива, объединенного кооперативными потребностями»

В основе концепции «лежит понимание языка как трудовой деятельности, имеющей целью коммуникацию…»

К вопросу о «принципе экономии» в языке: «…экономия энергии в пределах, обеспечивающих, однако, достижение результата…, есть типичная черта любой трудовой деятельности, имеющей определенное задание…» . С другой стороны, «экономический уклад» и «характер кооперативных связей» определяют систему общения в коллективе, а также сам «контингент носителей» .

«Что нужно для того, чтобы данная произвольно созданная индивидуумом система получила реальное существование в качестве языка..?» Ответ: нужно, «чтобы нашлись лица, заинтересованные в том, чтобы эту систему усвоить и применять для взаимного общения», а «для этого требуется реальное существование коллектива, реально объединенного известными кооперативными потребностями и неспособного обслужить себя…какой-либо другой системой (т. е. другим языком)» .

Думается, достаточно уже приведенных примеров. Во всяком случае ясно, что Е. Д. Поливанов не ограничивался «определение языка как социально-исторического факта». Напротив, он самым четким образом формулировал «элементарнейшее из методологии марксистской лингвистики» в виде следующего тезиса: «Язык должен изучаться как трудовая деятельность (параллель до известной степени найдется в изучении производственных процессов); но не индивидуальная, а коллективная». И далее: требуется искать связь языка «не только с культурой как таковой, но и со всей совокупностью явлений экономического быта данного коллектива, прежде всего… с кооперативной деятельностью этого коллектива» .

Все это, казалось бы, звучит достаточно тривиально. Но для второй половины 20-х – начала 30-х гг. сказанное было далеко не очевидно.

Само речевое общение Поливанов понимал как сторону или условие трудовой деятельности; язык же был для него не только системой абстрактно-социальных, надындивидуальных ценностей, но в то же время (и в первую очередь!) деятельностью, - в более современных терминах, субстанцией языка была для него социальная деятельность.

Под этим углом зрения надо рассматривать и его теорию эволюции языка, разрабатывавшуюся Поливановым в основном в узбекский период (1921-1926) и отчасти в годы его работы в Москве. Она сводится в общих чертах к следующему.

В эволюции языка имеют значение два вида деятельности: 1) усвоение языка; 2) речевое общение. Однако их функция и относительная значимость различны. Что касается процессов усвоения языка, то здесь Поливанов указывает на наличие двух эталонных моделей: речь взрослых и речь сверстников. Вторая модель – в соответствии с общим понимание сущности языка – обеспечивает (через единство общения в детском коллективе) кодификацию отклонений от языковой модели взрослых; т.е. эти отклонения, когда они возникают в массовом порядке, «получают социальное оправдание» в общении внутри детского коллектива. Это чрезвычайно интересное рассуждение, как ни странно, осталось совершенно чуждым психологии детской речи и не получило дальнейшего развития.

Что же касается процессов речевого общения, то исключительно важное указание Поливанова на «предварительную… мыслительную работу», «состоящую в анализе (расчленении) коммуницируемой совокупности идей и в мобилизации соответствующих этому расчленению языковых ассоциаций» . Поливанов прямо говорит в этой связи о внутренней речи.

Вторая существенная мысль Поливанова касается роли «экономии энергии» в речевых процессах: «Экономия энергии… есть типичная черта любой трудовой деятельности, имеющей определенное задание» .

Поливанов вводит понятие о двух видах материала речевого общения: это представления языковых единиц и представления готовых речевых стереотипов. И эволюция может идти как перестройка системы единиц, а может – как перестройка структуры речевого стереотипа (слова, высказывания).

На уровне фонетики мы имеем дело с двумя основными типами эволюции: отождествление того, что было различным (конвергенция), и различение того, что было общим (дивергенция).

Существенно, что Поливанов не просто построил некоторую систему научных конструктов, но показал, как эти конструкты «работают» на конкретно-языковом материале, и даже сделал некоторые предсказания относительно будущего развития реальных языков. Например, он выдвинул гипотезу о будущей утере японским языком и ганьсуйским диалектом дунганского языка политонического ударения. В русском языке Поливанов предполагал «падение» безударных гласных и снятие противопоставления палатализованных и непалатализованных согласных и др.

Защищая компаративистику (сравнительно-исторический метод) от нападок марристов, Поливанов четко определяет ее место в системе современного языкознания. Это – область языкознания, позволяющая через установление истории конкретных языков и языковых семейств, во-первых, построить «лингвистическую историологию» как учение о механизме языковой эволюции (и в конечном счете прийти к общей лингвистике, в которой… лежит философское значение нашей науки»; во-вторых, в известной мере прогнозировать языковое будущее, что имеет социальную значимость; в-третьих, от истории языка перейти к истории культуры и конкретных этнических культур. Компаративистика, следовательно, - необходимая часть лингвистики, но только часть ее. Она не может быть отброшена на том основании, что является «буржуазной»: она имеет дело с фактами или с вполне допустимыми гипотезами. С другой стороны, она сама по себе не может ответить на вопрос «почему?» – ведь лингвистика в целом ставит своей задачей «установление причинных связей между изучаемыми явлениями, именно объяснение причин языковых явлений», а компаративистика лишь частично способна к такому объяснению, ибо она не является «социологической» наукой.

В связи со сказанным стоит вспомнить и то, что говорил Поливанов о философском значении лингвистики. Оно состоит в том, что данная дисциплина в ряду других наук служит для выработки общих философских положений реалистического мировоззрения…». В другом месте Е. Д. Поливанов говорит: «…всякая наука, претендующая на участие в создании реалистического и, в частности, марксистского миропонимания, должна вытекать из фактического материала, а не сводиться к нескольким общим положениям, не связанным с конкретными фактами данной области явлений». Отсюда путь построения марксистской лингвистики предполагает марксистское объяснение твердых языковых фактов и лишь затем – переход «вглубь к неизвестному». Значит, нельзя игнорировать лингвистическую культуру прошлого, «нельзя не знать установленных ею фактов, как и методов, позволяющих убедиться в математически точной доказанности этих фактов».

Именно здесь и лежит основной пункт расхождений между Поливановым и учениками Н. Я. Марра.

Вяч. Вс. Иванов достаточно подробно охарактеризовал компаративистические штудии Е. Д. Поливанова. Он отметил следующее: а) использование Поливановым сравнительно-исторического метода на материале японских диалектов и рюкюского языка; б) теорию родства корейского языка с алтайскими; в) теорию родства японского с алтайскими и австронезийскими языками; г) применение приемов внутренней реконструкции к материалу неиндоевропейских языков; д) последовательное проведение принципа относительной хронологии; е) использование в сравнительно-историческом исследовании идеи смешения или скрещивания языков; ж) разработку теории языковых союзов; з) идею «сравнительной грамматики неродственных языков».

5. Е. Д. Поливанов и обучение русскому языку в национальной школе.

А. А. Леонтьев в книге «Е. Д. Поливанов и его вклад в общее языкознание» в главе, посвященной роли Поливанова в разработке методики преподавания русского языка в национальной школе, в сжатом виде излагает основные идеи Е. Д. Поливанова по этому вопросу .

Среди многих лингвистических «специальностей» Е. Д. Поливанова были и проблемы обучения языку, в частности в национальной школе. В основе его высказываний по этим вопросам лежит богатый личный опыт. Уже в 1915 г. ему приходилось обучать русскому языку калмыков – народных учителей. Особенно значительна была научно-методическая и педагогическая деятельность во время его пребывания в Средней Азии (главным образом в Ташкенте) в 1921-1922 гг. Будучи в 1926-1929 гг. в Москве, Поливанов активно участвовал в работе секции русского языка КУТВ. После вторичного отъезда в Среднюю Азию (в Самарканд, Ташкент, затем Фрунзе) деятельность Поливанова в этой области продолжалась. В эти годы была, например, написана и опубликована интереснейшая его книга «Опыт частной методики преподавания русского языка узбекам».

Остановимся, прежде всего, на основных работах Поливанова в данной области. Кроме указанной книги, сюда можно отнести «Русскую грамматику в сопоставлении с узбекским языком», а также статью «Чтение и произношение на уроках русского языка в связи с навыками родного языка». Интересные соображения общеметодического характера, хотя и не связанные непосредственно с обучением второму языку, имеются в его статье «Родной язык в национальной партшколе». Наконец, с интересующей нас точки зрения нельзя не остановиться на статье «Субъективный характер восприятия звуков языка».

Этим не исчерпывается, строго говоря, методическое (и лингводидактическое) наследие Поливанова. Проблемы преподавания языка затрагиваются в целом ряде его статей и книг, хотя и попутно.

Прежде всего, упомянем о собственно методических воззрениях Поливанова. Именно ему принадлежит идея того, что ныне называется «учебным комплексом»: такой комплекс (для узбекских школьников) должен был включать букварь, хрестоматию для чтения, русско-узбекский словарик и свод всех идеограмм (фразеологизмов) русского языка с примерами. Е. Д. Поливанов настаивал на принципиальной необходимости дифференцированных учебников русского языка для разных народностей, подчеркивая, однако, что здесь можно опираться как на генетически близкие языки, так и на общетипологические сходства. Ему принадлежит мысль о необходимости сначала обучать слуховому различению русских звуков, затем их воспроизводству, а лишь затем уже их слышанию и произношению в составе целых слов.

Очень любопытны (и не потеряли своего значения) соображения Е. Д. Поливанова о необходимости развивать языковое мышление не только на изучаемом втором (русском) языке, но и на родном языке учащихся. Также Поливанов обосновывает идею дифференциального изложения языковых фактов, что, по его мысли, «облегчит наблюдение (и в частности самонаблюдение) над языковыми явлениями»; это было особенно важно подчеркнуть в 20-е годы, когда в преподавании русского языка в национальных школах и вузах «дифференциальный метод» не использовался.

Важно и указание Поливанова, что «грамматические обобщения должны или непосредственно выводиться самими учащимися, или сознательно проверяться ими». Отсюда предложение, чтобы «грамматические понятия и правила вводились бы лишь постольку, поскольку они нужны для практических выводов… и поскольку сам учащийся сознает эту целевую установку для данного грамматического материала».

Очень существенно обращение Е. Д. Поливанова к коллективным формам работы, в частности – к коллективному переводу с русского на родной язык.

Наиболее общая идея Поливанова, на первый взгляд довольно тривиальная, заключается в невозможности построения полноценной методики обучения языку без обращения к данным научного языкознания.

Другой важный тезис Поливанова заключается в том, что «звуковосприятие носит субъективный характер, бывая различным для представителей различных языков, причем эта субъективность и эти различия (в восприятии одного и того же звукокомплекса разноязыковыми мышлениями) зависят … от комплекса языковых навыков, приобретенных каждым данным индивидуумом в процессе усвоения его материнского (родного) языка». Эта субъективность сказывается прежде всего в том, что представитель того или иного языка «склонен бывает производить привычный для него анализ на свои элементарные фонологические представления (фонема и т.п.) даже в отношении слышимых им слов (или фраз) чужого языка, т.е. языка с иной системой элементарных фонологических представлений». Т. о., возникает расхождение «между чужеязычным восприятием звукового комплекса и его составом».

Констатируемая Поливановым принципиальная возможность несвопадения структуры восприятия речи и «состава », т.е. языковой структуры текста имеет значение не только для обучения языку. В голове носителя языка не находится простой «отпечаток» системы языка (как это думал Ф. де Соссюр); в результате усвоения системы языка у человека формируется то, что можно условно назвать языковой способностью – своего рода психофизиологический механизм, порождающий речь. Лишь результат действия этого механизма (порождаемый им текст) может быть описан с помощью системы языка. Необходимость различать структуру речевого механизма и систему языка до сих пор не до конца осознана не только методистами, но и многими лингвистами. Во всяком случае, лингвистические проблемы обучения языку и двуязычия чаще всего «решаются» путем простого наложения системы одного языка на систему другого языка и анализа несовпадающих фрагментов этих систем.

Е. Д. Поливанов едва ли не первым поставил вопрос в отношении системного рассмотрения языковых фактов для обучения языку. Уже в 1924 г. в небольшой заметке «О гортанных согласных в преподавании арабского языка», он обращается к принципу системности, считая весьма желательным, чтобы учащиеся умели не только подражать произношению соответствующих фонем, но и «уяснить … их взаимные соотношения».

Принцип субъективности распространяется «не только на качественную характеристику отдельных фонетических представлений (фонем и т. п.), но даже и на число фонем, находимых в данном комплексе (слове)». Так, русское слово драма может быть воспринято японцем только как dorama или durama , старик, сказал воспринимаются корейцем как тарик, казал и т.п. Еще более важно, как влияет на субъективность восприятия различие акустико-артикуляционной структуры слога.

Укажем на одну интереснейшую мысль Е. Д. Поливанова, абсолютно не получившую распространения ни в современной ему методике, ни позднее и лишь сейчас начинающую занимать достойное место в преподавании языка. Это – мысль о различной функциональной нагрузке системных противопоставлений: так, «’’мягкие’’ губные являются менее важные в социально-фонологическом отношении, чем прочие парные’’ мягкие’’ русского языка».

Обращаясь к проблемам усвоения грамматической стороны языка, отметим прежде всего, что изучение грамматики не мыслилось Поливановым как самостоятельный, замкнутый в себе курс. В частности, он, опираясь на представления о закономерной связи различных уровней внутри целостной системы языка, требовал «увязки данных морфологических фактов с определенными фонетическими упражнениями: например, постановку неконечного ударения естественно будет связать с прохождением склонения существительных женского рода и именно таких падежей, как воды и воды, ноги и ноги и т.д. или же с усвоением формообразования множественного числа на а ударенное – например, доктор – доктора, город- города, войско – войска и т.д.». Эти примеры очень ясно показывают, кстати, как Е. Д. Поливанов последовательно стремился подать любое явление изучаемого языка в его функциональном аспекте.

В основе изучения грамматики, по Поливанову, должно лежать прежде всего осознание учащимися принципиального различия в грамматическом строе изучаемого (русского) и родного языка.

Анализируя отдельные грамматические категории, Е. Д. Поливанов не только дает им четкую формальную характеристику, но и вскрывает их функциональную значимость, собственно и определяющую с его точки зрения существование этих категорий. Особенно хорошо это видно при освещении им проблемы грамматического рода.

Поливанову принадлежит вывод, который представляет необычайно большой интерес даже не столько в плане обучения языку, сколько в плане теоретико-лингвистическом. Речь идет о различии системы и нормы в языке, - различие, которое было введено в современную лингвистику Э. Косериу в начале 50-х годов и ныне стало весьма распространенным, если не общепринятым. Если система охватывает, так сказать, языковые инварианты, т.е. то, что в языке не только константно, но и общеобязательно (нельзя нарушить, например, фонологическое противопоставление), то норма – это не общеобязательные, но общепринятые особенности речи (например, мы говори жир с ‘’твердым’’ ж, хотя ж не имеет парной фонемы, противопоставленной ему по признаку палатальности – непалатальности). Вот это то различие, весьма тонко нащупано Поливановым в области синтаксиса. Кроме того, он детально анализирует и ту дополнительную функциональную нагрузку, которую может нести «свободный» порядок слов в русском языке.

Возвращаясь к методическим проблемам, надо отметить в первую очередь настоятельное стремление Е. Д. Поливанова к максимальной активизации речи на изучаемом языке с самого начала обучения. Вот яркий пример того, как это стремление преломляется при изложении им методики изучения конкретной грамматической категории – имен существительных: «Я не буду останавливаться на вопросе: с чего начинать преподавание языка – с существительного или глагола? Вопрос этот, по-моему, в значительной мере излишен, праздный вопрос, - поскольку имеемся в виду вся совокупность преподавания (а не только систематическое изложение морфологии): дело в том, что практические условия обязывают нас начинать сразу и с того, и с другого. Можно горячо протестовать, напр., против такого изложения материала, какое – для узбекского (не русского, а для узбекского!) языка мы найдем хотя бы, в учебнике узбекского языка Граматовича, где автор учебника (или преподаватель) стремится к тому, чтобы на первых уроках избежать хотя бы одной глагольной формы. Чтобы говорить, учащийся должен иметь дело с фразой. А для фразы обычно необходимы и существительное, и глагол». Соответственно в грамматике должны выделяться те моменты, без которых невозможна правильная речь на языке, которые, так сказать, формируют «порождающий механизм» речи; усвоение понятий типа склонения, грамматического рода и основного значения падежа «в сто раз важнее, чем заучивание десятка таблиц суффиксов». Здесь Поливанов в известной мере подходит к разграничению «активной» и «пассивной» грамматики, предложенному Л. В. Щербой.

Нет необходимости в наше время особенно подчеркивать «принципиальное различие между звуком (звуком языка, или звукопредставлением=фонемой) и буквой соответствующей письменности». Однако в те годы, когда работал Поливанов, это было еще весьма животрепещущей проблемой. Это относится и к последовательному противопоставлению им двух форм существования звука в том или ином языке: как основного (независимого) и как позиционного варианта.

Не в меньшей мере тривиальным стал в настоящее время и тезис о необходимости учета диалектных особенностей речи учащихся. Но мало кто из современных исследователей уделяет этому вопросу столько внимания и дает такое количество конкретных, весьма важных для практики обучения рекомендаций, как Поливанов.

Большой интерес представляет и указание Е. Д. Поливанова на необходимость систематического изучения в школе, в частности в национальной школе, интернациональной терминологии, вошедшей в русский язык, и намеченные им пути этого изучения.

Укажем, наконец, на решительное мнение Поливанова о ненужности исторической мотивировки в практическом курсе русской грамматики; впрочем, Поливанов тут же оговаривался: « Для преподавателя теоретическое знакомство с исторической грамматикой русского языка я считаю обязательным » .

Уже сказанного достаточно для того, чтобы видеть, как много дают труды Е. Д. Поливанова в теории и практике обучения. К сожалению, эти труды были фактически забыты.

III. Роль научного наследия Е. Д. Поливанова в отечественной и

мировой лингвистике.

Гениальный языковед, замечательный полиглот и филолог-энциклопедист.

М. В. Панов

Подводя итог всему вышесказанному, еще раз уточним ряд вопросов. В чем открытия Е. Д. Поливанова? В чем состояли основные положения концепции Е. Д. Поливанова? Чем определяется его вклад в теорию языкознания?

Для лингвистики первой половины ХХ века было характерно изолированное рассмотрение языковой системы в отвлечении от исторических, культурных, социальных факторов. Господствовавшая в мировой науке точка зрения была выражена во фразе, которой кончался знаменитый «Курс общей лингвистики» Ф. Де Соссюра. «Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя». Исследователи не шли дальше выявления системных отношений между единицами языка: фонемами, морфемами и т.д. Вопрос же о том, почему эти отношения таковы, не решался и даже не ставился как выводящий за пределы науки о языке. Точно так же выводились за ее пределы и социолингвистические исследования. Ведущие ученые изучали язык синхронно, в отвлечении от его истории. Историческое языкознание продолжало в это время оставаться на уровне XIX в., изучая отдельные изолированные факты. Наблюдалась и противоположная тенденция к построению широких глобальных теорий, не подкрепленных фактами, нашедшая выражение в марризме.

Е. Д. Поливанов не мог согласиться ни с тем, ни с другим подходом. Он в полной мере воспринял сильные стороны современной ему мировой лингвистики: строгое обращение с фактами, стремление к системному охвату явлений языка. Но ему чуждо было рассмотрение языка «в самом себе и для себя», не созвучное, по его мнению, революционной эпохе. Он стремился создать основанную не на абстрактных догмах, а на анализе огромного количества фактов марксистскую теорию языкового развития.

· Первым в мировой науке того времени Е. Д. Поливанов распространил принцип системности на историю языка. Им была разработана теория фонологических изменений, рассматривающая их во взаимосвязи и взаимообусловленности, выявлен механизм конвергенций (объединения первоначально разных фонем в одну) и дивергенций (расщепления фонемы на несколько фонем). Под влиянием Е. Д. Поливанова эта теория в дальнейшем была развита Р. Якобсоном.

· На материале японских диалектов Е. Д. Поливанов впервые рассмотрел процесс «цепочечного» изменения фонетической системы, когда каждое изменение является причиной следующего. Этот процесс позднее исследовали такие лингвисты, как, например, А. Мартине. Поливановские идеи оказались хорошо применимыми к объяснению истории английского и других языков.

· Е. Д. Поливанов стремился вскрыть причины языковых изменений. Он выделял два комплекса таких причин. а) Один связан с физиологическими характеристиками речи, из которых он главным считал принцип экономии произносительной энергии, ведущий к постоянному упрощению фонологической и грамматической системы; эта концепция также позднее нашла продолжение в науке, например, в книге А. Мартине «Принцип экономии в лингвистике» (М., 1960). б) Другой комплекс причин определяется социально-экономическими условиями. Е. Д. Поливанов был далек от свойственного некоторым советским ученым 20-30х гг. упрощенного понимания этих причин. Он указывал, что сами изменения звуков или речевых форм нельзя объяснять воздействием «материально-общественной жизни», как писал Н. Я. Марр, или «силой производственно-общественных корней», однако «экономико-политические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда вытекает и видоизменение отправных точек его эволюции». Е. Д. Поливанов выявлял и законы функционирования языка в обществе; известен, например, «закон Поливанова»: «Развитие литературного языка заключается отчасти в том, что он все меньше развивается».

· Е. Д. Поливанов был основоположником нашей отечественной социолингвистики. В 1929 г. он так определял проблемы этой науки:

1. Определение языка как социально-исторического фактора. Собственно говоря, сочетание лингвистики и марксизма а одном лице уже предполагает решение этой задачи. Но все-таки нужна еще формулировка. Итак, это лишь первый необходимый шаг, не более того.

2. Описание языков и диалектов с социологической точки зрения. Нужна, конечно, методология прежде всего (с новыми понятиями вроде социально-групповых диалектов и т.д.)

3. Оценочный анализ данного языка как орудия общения.

4. Изучение причинных связей между социально-экономическими и языковыми явлениями.

5. Оценочный анализ языка (и отдельных его сторон) как средства борьбы за существование.

6. Общая типологическая схема эволюции языка в связи с историей культуры.

7. Прикладные вопросы социологической лингвистики: языковая политика.

Для 1929 года сама постановка этих проблем была новой и перспективной. По сути это была задача создания перспективных основ для языкового строительства в СССР, в котором активное участие принимал Е. Д. Поливанов.

· Много внес Е. Д. Поливанов в изучение языковых контактов. В науке XIX века сходства между языками рассматривались либо в связи с языковым родством (сравнительно-историческое языкознание), либо безотносительно к историческим взаимосвязям языков (типология). Однако сходства языков могут вызываться и контактами между языками, эти сходства могут проявляться не только в области лексики, но и в области фонетики и грамматики. В связи с этим в лингвистике возникло понятие языкового союза – общности контактных языков, приобретших общие черты. Это понятие было введено двумя выдающимися учеными, хорошо знавшими друг друга, и во многом близкими по идеям, - Е. Д. Поливановым и Н. С. Трубецким. Хотя идеи Трубецкого получили более широкую известность, роль Поливанова неоднократно отмечалась. Е. Д. Поливанов развивал новаторские идеи о возможности создания сравнительной фонетики неродственных, но контактировавших языков. Он стремился также объяснить механизмы языковых контактов.

· Велик вклад Е. Д. Поливанова и в другие области теоретического языкознания. Именно он впервые установил фонологическую роль слога и выявил законы слоговой культуры.

· Значительно продвинул он вперед изучение ударения; до Е. Д. Поливанова был хорошо изучен лишь один его вид – силовое ударение (типа русского), к нему часто сводили ударения других видов. Е. Д. Поливанов создал общую типологию ударения, разграничил ударение и тон.

· Едва ли не впервые в отечественном языкознании он выдвинул мысль о выделении фразеологии в особый раздел лингвистики.

· Он был также основателем такой дисциплины, как изучение «звуковых» жестов. В 1914 г. вышла первая небольшая книжка В. Шкловского, которая, по словам самого автора, «приводила случай глоссолалии – слова, восклицания, звуковые жесты, не получающие смысл, иногда как бы предваряющие слово». В. Шкловский пишем, что этой книжкой «заинтересовался ученик Бодуэна де Куртенэ – однорукий Евгений Дмитриевич Поливанов, специалист по корейскому языку, человек широчайших лингвистических знаний и безумной жизни». Продолжая исследования в этом направлении, Е. Д. Поливанов закладывал основы паралингвистики. По его словам, «значение слов дополняется разнообразными видоизменениями звуковой стороны, куда входит главным образом мелодия голосового тона (а кроме нее, еще темп речи, различные степени силы звука, разные оттенки в звукопроизводных работах отдельных органов, например, вялая или энергичная их деятельность и пр. и пр.), и, наконец, - жестами.

Не надо думать, что эти стороны речевого процесса есть нечто не подлежащее ведению лингвистики, т. е. науки о языке. Только, разумеется, рассмотрение этих фактов … составляет особый самостоятельный отдел лингвистики… При этом на до иметь в виду, что в разных языках имеется различное использование интонации и жестов. Эти мысли Е. Д. Поливанова по ряду причин, к сожалению, не получили дальнейшего развития в отечественном языкознании в 20-х годах.

Все теоретические положения формулировались Е. Д. Поливановым на материале огромного количества языков, которыми он в той или иной степени владел. Наряду с общей теорий языка он внес большой вклад и во многие частные области языкознания: тюркологию, японистику, китаистику и др.

Вклад Е. Д. Поливанова в отечественную и мировую лингвистическую науку – даже если ограничиться пределами теории языкознания – настолько огромен, что поддается описанию и оценке только частично, в главных чертах. Нет сомнения, что это был талантливейший и самобытнейший ученый-мыслитель. Поливанов не только обладал прекрасной лингвистической школой и владел неизмеримо большим языковым материалом; но – что самое главное – он умел поставить и решить на этом материале фундаментальные, общетеоретические проблемы, увидеть в самом, казалось бы, конкретном факте действие глубинных языковых и психологических закономерностей и вскрывать эти закономерности.

В феврале 1981 года в Москве состоялась научная конференция, посвященная 90-летию со дня рождения Е. Д. Поливанова, ставшая значительным явлением в изучении творческого наследия этого ученого. В своем вступительном слове И. Ф. Вардуль охарактеризовал Е. Д. Поливанова «как одного из самых ярких лингвистов ХХ века, внесшего огромный вклад в развитие различных отраслей отечественного языкознания» .

Библиография:

1. Березин Ф. М. История лингвистических учений. – М., 1984.

2. Крысин Л. П. Е. Д. Поливанов – социолог языка (к 90-летию со дня рождения) // Русский язык в школе. – 1981. – № 2. – С. 98-103

3. Леонтьев А. А. Евгений Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание. – М., 1983.

4. Ларцев В. Г. Евгений Дмитриевич Поливанов: Страницы жизни и деятельности. – М., 1988.

5. Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. – М., 1968.

стр.

I. Научная биография Е. Д. Поливанова – представителя блестящей

плеяды отечественных лингвистов старшего поколения………………………3-6

II. Е. Д. Поливанов и его вклад в общее языкознание……………………………...7-19

1) Лингвистические взгляды Е. Д. Поливанова и идеи его учителя

Бодуэна де Куртенэ………………………………………………………………7-8

2) Е. Д. Поливанов – социолог языка……………………………………………..8-11

3) Полемика Е. Д. Поливанова с Н. Я. Марром и сторонниками

«нового учения» о языке………………………………………………………..11-13

4) Взгляды Е. Д. Поливанова на сущность языка и на методологию

языкознания в 20-30-е годы…………………………………………………….13-15

5) Е. Д. Поливанов и обучение русскому языку в национальной школе…….16-19

III. Роль научного наследия Е. Д. Поливанова в отечественной и мировой лингвистике……………………………………………………………………………20-23

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.