«Драматизм истории Венгрии в XX веке велик» / историк Александр Стыкалин о ключевых событиях

В феврале 2014 г. в Мемориале состоялся о положении жертв политических репрессий на постсоветском пространстве – обсуждалась ситуация в современной Венгрии. Для создания контекста разговора о Венгрии в 1940-1980-е годы важно представлять себе общую картину, в каком политическом, социальном, экономическом пространстве жили люди, на каком фоне происходили репрессии эпохи Ракоши, в каких условиях они шли после 1956 года и позже. Историк Александр Стыкалин рассказал о ключевых событиях венгерской истории XX века, а его собеседник Борис Беленкин проиллюстрировал их примерами из венгерского кинематографа, отличающегося потрясающим самоанализом.

Основные моменты беседы : * коммунистический эксперимент с Венгерской советской республикой * Трианонский мирный договор * союзничество с Третьим рейхом и последующая оккупация Венгрии * корни венгерского антисемитизма и Холокост в Венгрии * очередная болезненная потеря Трансельвании * коммунистическая Венгрия 1950-1960-х гг. * репрессии эпохи Ракоши и Кадара * деполитизированное общество, принявшее правила игры на фоне растущего уровня жизни * разрешённая концепция истории.

Борис Беленкин , историк, член правления общества «Мемориал», заведующий библиотекой общества «Мемориал»:

У нас в гостях Александр Сергеевич Стыкалин, в моём миропорядке самый крупный из отечественных специалистов по истории Венгрии, особенно по истории XX века. Наш цикл круглых столов «Социальное и правовое положение жертв политических репрессий» - специфическая тема, касающаяся жизни жителей стран Восточной Европы в XX веке ( , Польши, Испании, и других). С моей точки зрения, именно разговор про Венгрию требует неких специальных пояснений, вступлений, ибо возможно, что не всем будут понятны механизмы реабилитации без исторического венгерского контекста, в отличие, скажем, от Украины или Польши. Давайте мы с вами начнём со слова «Трианон».

Александр Стыкалин , ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН , специалист по новейшей истории Венгрии, политике СССР в странах Центральной и Юго-Восточной Европы :

Это очень важный эпизод в венгерской истории XX века, без него многое не понятно даже в сегодняшнем самосознании венгров, которое трудно представить без Трианонского мирного договора 1920 года . Что же тогда случилось? Венгрия, обладавшая тысячелетней традицией государственност и, была в течение XVI -XVII веков, к началу XVIII -го полностью инкорпорирована в состав монархии. Венгерское довольно развитое национальное движение вело борьбу за расширение своей автономии в составе монархии Габсбургов. Неудачно закончилась революция 1848-1849 годов, но потом Габсбурги вынуждены были пойти на компромисс. И появилось в 1867 году дуалистическое австро-венгерско е государство - хотя и слабевшая с каждым десятилетием, но довольно мощная европейская держава, одна из крупнейших в Европе. Речь шла о двух равноправных составных частях этой монархии, Венгрия во внутренней политике обладала полной свободой и влияла на внешнюю политику страны. Как мы знаем, Австро-Венгрия, будучи союзником Германии, проиграла Первую мировую войну и оказалась в числе побежденных держав. И Австрия, и Венгрия в равной мере рассматривались как побежденные стороны. На руинах Габсбургской монархии образовались Чехословакия и Югославия, которые рассматривались как представители победившей стороны. Венгрия была поставлена перед определенными условиями. С ней был заключен мирный договор, территория сокращена более чем втрое. Я, конечно, должен уточнить, что Венгрия (имея в виду венгерскую половину монархии Габсбургов, управлявшуюся из Будапешта), конечно, была многонационально й. Пострианонская Венгрия - страна, где венгры составляли 97-98% населения, а до Трианона их было 51-52%, причем благодаря удачной ассимиляции евреев (фактически же венгров было около 48%). До Трианонского договора венгерская часть монархии Габсбургов территориально примерно совпадала с венгерским средневековым государством, коронными венгерскими землями ещё со времен Святого Иштвана (X век), занимая площадь 320 тыс. квадратных километров, в пострианонской Венгрии - 23 тыс. До Трианона территория Венгрии была больше сегодняшней Польши, занимающей 312 тыс. квадратных километров. Хорватия имела автономию, тем самым обеспечивался выход к Адриатике. Как мы знаем, на протяжении межвоенной эпохи во главе страны, не имевшей выхода к морю, стоял адмирал - Миклош Хорти, он был командующим военно-морским флотом монархии Габсбургов, а позже стал правителем независимого венгерского государства. И Трианонский договор, после которого страна уменьшилась втрое, венгерское национальное сознание очень болезненно восприняло. Трудно было объяснить, почему те или иные территории отданы другим государствам. Конечно, были национальные окраины, где явно венгры были в меньшинстве, но, в то же время, была и Южная Словакия, где проживало более полумиллиона венгров, в восточной Трансильвании при численном перевесе румынов находились целые анклавы, где доминировало венгерское население.

Б.Б . А в Воеводине всё-таки венгров было меньшинство?

А.С. Меньшинство, но это, тем не менее, примерно 400 тыс. человек, может, чуть меньше, но всё равно около 25%. И, конечно, очень трудно было провести справедливые границы при такой сильной этнической чересполосице. Те границы, которые были проведены, стали источником большой напряжённости, заложена мина замедленного действия под всю систему европейской безопасности, особенно в Дунайско-Карпатс ком регионе. Три миллиона венгров (то есть почти каждый третий человек) оказалось вне своего национального государства: два миллиона в Румынии, а также в Чехословакии, Югославии и т. д.

Конечно, Трианон сплотил венгерское общество, точно так же, как происходит в сегодняшней Украине - люди разных политических убеждений сплотились под воздействием внешнего вызова. Таких примеров в истории было много, например, когда в 1948 году Сталин начал кампанию против Югославии, сербы и хорваты, жестоко обращавшиеся друг с другом во время Второй мировой войны, забыли об этом на какое-то время.

Так и Трианонский мирный договор стал фактором консолидации для венгерского общества. Конечно, произошёл сдвиг вправо, разные социалистические и либеральные идеи массовым сознанием воспринимались как нечто, способствующее ослаблению страны, утрате этих территорий, и право-авторитарн ый режим Хорти пользовался поддержкой значительной части населения.

Б.Б. Немного вернёмся назад, 1919 год, так называемая Венгерская советская республика …

А.С. Да, коммунистический эксперимент, 133 дня, с 21 марта по 1 августа 1919 года.

Б.Б. А вот если бы да кабы. Если бы Красная армия туда дошла, у республики был шанс удержаться или нет?

А.С. Не думаю, что был шанс. Что стояло на пути мировой большевистской революции? Национализм народов данного региона. Вот в войну 1920 года с Польшей польский национализм не дал распространиться большевистским идеям дальше по Европе. Точно так же, если бы Красная армия оказалась в венгерском регионе, ей пришлось бы иметь дело с формированиями, за которыми стоит национальная идея, стремление осуществить свой национальный проект. Тут нельзя говорить только о Венгрии, абстрагируясь от многонационально го региона и подъёма национальных движений: юго-славянских, чехословацкий и т. д.

Б.Б . Я имею в виду, что уже в 1920-1930 годы, когда по понятным причинам компартия была запрещена, на территории хортистской Венгрии она пользовалась поддержкой?

А.С . Она была довольно маргинальной силой. В разные периоды, конечно, по-разному, потому что во время мирового экономического кризиса 1929-1933 годов, усугубления экономических проблем, на этом играли многие, и крайне левые, и крайне правые. Естественно, это способствовало внутриполитическ ой поляризации. Вот 1920-1930-е годы режим Хорти был консолидирован на правой, но умеренно-правой платформе. Граф Иштван Бетлен, умерший у нас на Лубянке, наиболее выдающийся премьер-министр эпохи Хорти, был правым, был политическим реалистом, понимал, что Венгрия должна требовать пересмотра несправедливых границ, но, по возможности, мирным путем - ждать благоприятной политической конъюнктуры. Бетлен в начале 1930-х годов настаивал на том, что нужно потихоньку выходить из внешнеполитическ ой изоляции, развивать отношения с другими странами в той мере, в какой это возможно, не отказываясь от конечной цели - пересмотра границ. Это эпоха бетленовской консолидации. Важный момент - даже умеренно-левые поддерживали Бетлена. Он заключил договор с социал-демократа ми на условиях, что они поддерживают внешнюю политику, в ходе забастовок выдвигают только экономические требования и проч.

Б. Б . Александр Сергеевич, период правления Хорти чрезвычайно важен для последующих событий в Венгрии, но я хочу спросить о венгерском менталитете (хотя не очень люблю это слово). Вот каким было венгерское общество со своим сложившимся менталитетом, как, например, общество советское или общество Третьего рейха? Всё-таки Венгрия первой половины XX века представляла собой нонсенс - возможно, только внешне. У людей, пытающихся что-то узнать о Венгрии того периода, сразу вызывает удивление должность правителя.

А.С. Он был регентом (при отсутствии монарха). Карл Габсбург, последний император, преемник Франца-Иосифа, правившего монархией Габсбургов 48 лет, умер в декабре 1916 года. Он был последним главой монархии, составной частью которой являлось королевство Венгрия. Король Венгрии в 1921 году пытался овладеть властью, дважды организовывал путчи, и у него были сторонники - легитимисты. Но Хорти это дело пресёк, арестовав сторонников короля и принудив их убраться из страны вместе с королём. Потом был принят закон о детронизации Габсбургов и о запрещении им занимать венгерский престол. Почему? Боялись внешней негативной реакции - если Габсбурги получают трон в Будапеште, значит, предъявляют претензии на все свои владения: чехословацкие, югославские, румынские и т. д. Поэтому и в Австрии, и в Венгрии были приняты антигабсбургские законы. Хортистская элита прекрасно понимала, что если передать Карлу трон, начнётся война.

Б.Б . А при ком же он был регент?

А.С . При самом себе. Исполняющий обязанности короля. Он обладал по конституции достаточно широкими полномочиями, но всё-таки ограниченными, он должен был советоваться с обеими палатами парламента. Не буду подробно объяснять эти механизмы, скажу, что потом его полномочия расширились. Хотя и полномочия премьер-министра не были малы, особенно, когда премьерами были крупные индивидуальности, Бетлен, скажем. Чаще всего премьерами становились люди из аристократически х фамилий, с хорошим образованием, право-консервати вных убеждений. После кризиса 1929-1933 годов ситуация изменилась, поляризовалась, традиционный консерватизм отступил на второй план, потому что на первый всё больше выходили право-радикальны е течения по образцу Германии и Италии (как самый типичный пример - Партия скрещённых стрел, Nyilaskeresztes párt, «нилашисты», захватившая власть в 1944 году на части территории). Многие играли на чувстве недовольства в обществе. Вы спросили про менталитет, так вот менталитет до сих пор остался. Пережитая несправедливость - как с нами поступила Европа в 1920-м! - до сих глубоко сидит в сознании среднего венгра. Даже венгры последовательно либеральных убеждений до сих пор считают Трианон несправедливость ю, просто они не предлагают всё пересмотреть радикально. Я бываю на приёмах и в посольстве Венгрии, и в посольстве Румынии, и

1 декабря, когда у румын праздник, День национального единения, в честь образования в 1918 году единого румынского государства (была присоединена Трансильвания), в Венгрии национальный траур. И примирить это очень трудно. Любой румын скажет: «Это наша исконная территория, мы имеем больше прав». Любой венгр, если будет аккуратно формулировать, скажет: «Не только наша, но и наша тоже», - учитывая связь этой территории с национальной культурой, традициями и государственност ью.

Трансильванское княжество существовало как самостоятельное государство в XVI -XVII веках. В начале XVIII столетия трансильванский князь Ференц Ракоци возглавил национально-осво бодительное антигабсбургское движение под знаком венгерской государственност и. В княжестве доминировали румыны, но это была народная масса, а элиту представляли венгры, так что в принципе это был феномен венгерской государственност и. И антигабсбургская борьба была борьбой венгерской элиты. Но точно так же и румыны скажут, что это неотъемлемая часть их истории. Если мы возьмём венгеро-словацки е отношения, там ещё сложнее. Словакия не имела своей государственност и, и словацкий государственный проект мог реализоваться исключительно на землях венгерской короны. Каким образом это можно сделать, с помощью чехов или иным способом, это другой вопрос. Но нужно иметь в виду, что вся территория Словакии - это верхние комитаты Венгрии (комитат - с X века до 1918 года административно- территориальная единица Венгерского королевства. - УИ ), точно так же, как и закарпатская Украина. Чехословацкий проект, в том виде, в каком его реализовал Масарик в 1918 году, был формой чешского проекта, в принципе, к которому подверстали словаков. Позже словаки, которые не были удовлетворены своим положением в составе Венгрии, не удовлетворились и пребыванием в составе Чехословакии. Не буду уточнять, подчеркну только сложность, непримиримость национальных проектов в этом регионе.

Словацкий и румынский национальные проекты могли быть осуществлены только при условии распада исторической Венгрии, не иначе.

Б.Б . Появилась пострианонская Венгрия. Внешний мир заключил её в дружеские объятия, и этому государству до начала Второй мировой войны приходилось взаимодействоват ь с соседями. Мы сейчас возвращаемся в 1920-1940-е годы, и я хочу перейти к Венгрии Яноша Кадара, которую я застал. Я родился в 1953 году и был рядовым кинозрителем советского проката 1960-1970-х годов. Венгерское кино казалось мне достаточно свободным, свободнее польского в отдельные периоды. Прекрасный фильм «Короли, регенты и шуты» (реж. Мариашши) о событиях 1921 года, военная драма «Холодные дни» (в советском прокате «Облава в январе», реж. Ковач). Повзрослев,

я понял, что было такого удивительного в венгерских фильмах - пожалуй, ни один национальный кинематограф так в себе не копался, не исследовал. Потрясающий самоанализ, попытки ответить на вопрос «кто мы? почему мы такие?».

И в основном это были фильмы, касающиеся истории хортистско-салаш истсткой Венгрии за последние 20 лет. Как она сидела в душе каждого!

А.С. А чуть позже начали обращаться к 1956 году, сначала аккуратно, потом всё чаще. Драматизм истории Венгрии в XX веке велик. Это и Трианон, и события Второй мировой, скажем, Холокост . До сих пор спорят, сколько венгерских евреев погибло во время Холокоста в 1944 году. В литературе назывались максимальные цифры 680 тыс., считалось, что они преувеличены, но когда один историк на основе глубокого демографического анализа попытался в своей монографии доказать, что реальнее цифра 410-450 тыс., его обвинили в преуменьшении. И на самом деле трудно разобраться, потому что некоторые уехали, а кто погиб - не известно.

Б.Б. Раз уж мы заговорили о Холокосте, давайте эту тему развивать. Венгерские евреи, как вы вскользь упомянули, были очень венгерско-патрио тичны.

А.С . Национальное самосознание действительно было венгерским, они ассимилировались.

Б.Б . Давайте тогда коснёмся не очень политкорректного вопроса, но мы его должны затронуть - венгерского антисемитизма. Как это случилось, был ли это стандартный для стран, захваченных Третьим рейхом, ход, или присутствовала специфическая венгерская окраска?

А.С. Была безусловно. Нужно понимать, почему евреи были столь ассимилированы и со столь развитым венгерским самосознанием. Дело в том, что власти ещё во времена Габсбургов делали максимально либеральной политику в отношении евреев, которые составляли 4-5% населения, для превращения их в союзников, для нейтрализации центробежных вызовов со стороны национальных движений: румынского, словацкого и проч. Из ассимилировали, чтобы сделать из них патриотов. И действительно, в конце XIX - начале XX века был режим максимального благоприятствова ния евреям в экономике и внутренней политике при условии, что они выступают как патриоты страны. Они, скажем, могли купить дворянство, я могу привести примеры. Позже, уже накануне Первой мировой войны, отмечается сдерживание евреев, когда выясняется, что на 5% еврейского населения приходится 30% банковских вкладов. В экономике позиции национально окрашенного капитала были очень мощными уже к концу габсбургской эпохи. Активное участие евреев в революционных событиях 1918-1919 годов (я говорю огрубляя, но это можно назвать именно так) не разрушило еврейский капитал, он доминировал даже в эпоху Хорти, что вызывало недовольство. Сложилось сильное противостояние евреев и неевреев в банковской сфере, в индустрии, в бизнесе, юриспруденции, культуре, кроме, пожалуй, аграрной области. При этом евреи, безусловно, были патриотами страны.

Но всё равно существовало противостояние двух направлений, еврейского и, скажем, почвеннического, ориентированного на национальные традиции. Обычно когда мы читаем работы по истории венгерской литературы, это подаётся как спор между народниками и урбанистами. Урбанисты, как правило, это деятели еврейской культуры.

Были, безусловно, и иудеи, в Будапеште крупная синагога, а были и принявшие христианство, но они воспринимались как еврейское крыло национальной экономической, интеллектуальной и духовной элиты. Не политической - в политику всё-таки не очень пускали. И такое положение дел со времён Габсбургов порождало антисемитизм, особенно среди мелких дворян (среди аристократов меньше), а это довольно большой процент населения - казалось обидным, что всем ты был обеспечен, получил образование, должность, но вдруг кто-то становится более успешным. Мелкие и средние дворяне не выдерживали конкуренции, особенно в экономике. Хотя если мы возьмём историю Венгрии XIX века, эпоху Кошута, например, тогда эти дворяне были двигателем национальной экономики.

Б.Б . А соответствует ли действительности то, что мы знаем по кино и литературе - дескать, межвоенное дворянство устраивало раз в неделю венские балы? Жило по моделям XIX века?

А.С . Было такое, было. Ностальгия по эпохе Габсбургов. Но в той мере, в какой было возможно - всё-таки дело дорогостоящее. Так что жили в зависимости от прибылей. В 2005 году мы издали работу крупного венгерского политолога Иштвана Бибо «Еврейский вопрос в Венгрии после 1944 года», написана она как раз в конце 1940 годов, и раскрывает в ней Бибо корни антисемитизма, пытается понять, почему они нарастали исторически.

В том, что антисемитизм принял такие масштабы во время войны, играл, конечно, решающую роль внешний фактор, но были антисемитские настроения и внутри страны.

Б.Б. Скажите, а вот та сила, которая захватила власть в Венгрии в 1944 году, Партия скрещённых стрел (нилашисты) во главе с Ференцем Салаши, в 1930-е годы была массовым или маргинальным движением?

А.Б. Иначе говоря, почему в Венгрии не было массового движения Сопротивления, как, скажем, в Югославии? Венгрия от Гитлера получила возможность пересмотреть границы. Я об этом не говорил, но это очень важно. Ещё до начала Второй мировой войны Венгрия при помощи Германии и Италии смогла часть границ постепенно восстановить. После Мюнхенского сговора в ноябре 1938 года Венгрия по арбитражу получила Южную Словакию и часть Закарпатья. Весной 1939 года она оккупировала Закарпатье целиком. Самый важный момент - Второй венский арбитраж 30 августа 1940 года, когда Венгрия получила половину Трансильвании. Наконец, с началом войны против Югославии, в апреле 1941-го она получила Воеводину. Это тоже трагические события в истории страны. Хорти заключил с югославской монархией договор о перемирии и дружбе в декабре 1940 года - как-то пытались сохранить статус-кво, не целиком отдаться Гитлеру. В конце марта 1941 года в Югославии произошёл государственный переворот, пришло к власти пробританское правительство, и тут же Германия отреагировала на это и потребовала от Венгрии пропустить свои войска. Премьер-министр граф Телеки, заключавший этот договор, предпочитал проводить политику лавирования. Он застрелился в знак протеста против втягивания страны в войну. Хорти написал письмо Гитлеру: «Граф Телеки стал жертвой конфликта совести, который сейчас переживает вся венгерская нация». Хорти подчинился вопреки своей воле, Венгрия вступила в Вторую мировую войну.

Политики могли по-разному относить к вопросу, насколько далеко нужно заходить в помощи Гитлеру, но 99% венгров считало возвращение северной Трансильвании актом справедливости, которая была достигнута фактически благодаря Гитлеру и Муссолини - это и снижало антифашистский настрой в обществе.

Бытовало мнение: «Мы, благодаря Германии, вернули то, что нам по праву принадлежит». Поэтому Венгрия оставалась последним самым верным союзником Германии, румыны-то переметнулись 23 августа 1944 года и, кстати, проиграли из-за этого.

Б.Б. Идёт война. Венгрия, некое государство без короля, союзник Третьего рейха, воюет на восточном фронте, всё нормально в кавычках. Венгерская авиация участвует в боях на том же восточном фронте, в ней служит Иштван, сын Миклоша Хорти. Но существуют ещё и мифы о сепаратном мире, о том, что Хорти в какой-то момент или хотел выйти из войны, или заручиться поддержкой Франции, Великобритании, Америки. Что здесь мифы, а что реальность?

А.С . Младший Хорти – это даже не самое важное. Действительно, венгерская армия была разгромлена под Воронежем, на Дону, ей был нанесён мощный удар во время Сталинградской битвы. Хорти даже просил Гитлера в письмах не обременять венгерскую армию военными задачами за пределами исторических земель. Но Гитлер требовал от венгров участвовать в восточной кампании, как и от румын, и венгры на это пошли.

Румыны, как и венгры, когда их правители Антонеску и Хорти принимали решение об участии армии в действиях на восточном фронте, учитывали, что если их страны откажутся от этого, у Гитлера будет больше оснований какие-то спорные территории отдать врагу, т. е. такому союзнику, который на самом деле является историческим врагом. Они между собой конкурировали в лояльности к Гитлеру!

Это известно из многих источников. Итак, на Дону в начале 1943 года была разгромлена Вторая венгерская армия, и это усилило антивоенные настроения в венгерском обществе. И вот премьер-министр тогдашний Миклош Каллаи начинает с помощью своей агентуры через нейтральные страны (Швеция, Швейцария, Турция) устанавливать контакты с англичанами и американцами. Гитлер об этом знал, потому что процесс шёл в течение всего 1943 года.

Б.Б. Младший Хорти не был в этом замешан? Ходили разные слухи.

А.С . Он погиб в 1942 году, возможно, на раннем этапе и был. Это не противоречило его настроениям, но активное участие в процессе он принять не успел. 19 марта 1944 года Венгрия была оккупирована Германией именно потому, что являлась ненадёжным союзником. Каллаи вообще хотели арестовать, он скрылся, правительство сменилось. Хорти уступил Гитлеру, хотя сначала поощрял Каллаи вести переговоры. Тут надо понимать, почему они были не очень эффективны - не доверяли команде Хорти ни англичане, ни американцы, они хотели бы иметь дело с другой властью, получить гарантии, что страна откажется от крайностей, отменит антисемитские законы, принятые под давлением Гитлера и т. д. Не говоря уже о том, что существовали эмигрантские правительства - югославское, чехословацкое, настроенные враждебно к попыткам венгерских властей выйти из войны и тем самым смазать свою негативную роль. А вот англичане требовали от Каллаи скорейшего объявления о выходе из войны, уже после того, как об этом объявила Италия. А Каллаи и Хорти не могли этого сделать, потому что понимали - страну тут же оккупирует Германия. Так и случилось, 19 марта Германия оккупировала Венгрию, начался террор, Холокост, когда было уничтожено полмиллиона евреев. Ситуация стала меняться 23 августа, когда уже наступала Красная армия и Михай, король Румынии, здравствующий по сегодняшний день, возглавил государственный переворот, и Румыния объявила войну Германии, в один день переметнувшись на другую сторону. Венгерские хортисты забеспокоились - румыны тут, Трансильванию сейчас потеряем! Именно в это время оживляются попытки выйти из войны, Хорти посылает свою агентуру уже в Москву на переговоры. Но Михай-то сразу понял, что деваться некуда, нужно разговаривать только с Москвой, а хортисты всё надеялись на помощь со стороны Адриатики от англичан-америка нцев. С самого начала была установка с Москвой по возможности не контачить, и это привело к промедлению. Когда поняли, что Москва ближе, уже было поздно. В конце концов случился переворот, Хорти как ненадёжного для Германии человека просто убирают, интернируют. Его сначала посадили под домашний арест, а 15-16 октября 1944 года перевезли в Баварию. Освободили его уже оккупационные англо-американск ие войска, причём Хорти не был осуждён как военный преступник именно потому, что он пытался выйти из войны. Умер он в 1957 году в Португалии в возрасте 89 лет. Четыре венгерских премьер-министра были казнены как военные преступники: Бардоши, Имреди, Стояи и Салаши. А таких, как Каллаи или Хорти, т. е. пытавшихся порвать с Германией, никто не искал, чтоб предать суду. Особый разговор насчёт графа Бетлена, его арестовало КГБ и он умер здесь, но это другая история - боялись, что это будет фигура, которая сплотит политические силы, настроенные проамерикански и пробритански на антисоветской платформе. Это мы забежали вперёд. Значит, произошёл переворот в Венгрии 15-16 октября, когда был отстранён Хорти, и нилашисты (салашисты) захватили власть. Они являлись крайне правой партией с прогерманской ориентацией, такие себе немецкие фашисты. Движение это не было массовым, оно было достаточно периферийным, имело проблемы с властями, Хорти периодически преследовал, ограничивал их. Но на нилашистов работали определённые обстоятельства - пересмотр Трианона, например. А они декларировали, что могут добиваться справедливости с помощью Германии.

Б.Б. Какой процент населения их поддерживал?

А.С . Выборы 1939 года действительно показали, что такие настроения популярны, крайне правые партии (их было несколько, и между ними шла грызня) получили довольно много голосов, процентов 10-15. В разные периоды и в разных районах по-разному.

Конечно, без помощи Германии они бы не пришли к власти. Поэтому не приходится говорить, что большинство населения их поддерживало, но безусловно, довольно значительная часть населения была пассивна.

Б.Б. Александр Сергеевич, а насколько адекватен описываемым событиям фильм Фабри «Пятая печать», порекомендовали бы вы его смотреть? Это именно салашистская Венгрия, ноябрь 1944 года.

А.С. О, фильм очень хороший, стоит его смотреть… Вообще же ситуация была очень сложная, Красная армия брала Будапешт полтора месяца, в Буде бои шли, грубо говоря, с 28 декабря 1944 года по 13 февраля 1945 года.

Б.Б. Александр Сергеевич, у меня ремарка - не знаю, насколько это мемуарная аберрация, а насколько правда. Когда в 1970-е годы я общался с ветераном войны, очень симпатичным человеком, к которому я испытывал полное доверие, он сказал - к нам венгры живыми в плен не попадали. Объяснял так - мы входили в дом, а вся семья зарезана, причём это простая семья, не дворянская. Венгры сражались до последнего. И наши солдаты считали венгерскую жестокость много сильнее немецкой.

А.С . Он свидетель событий, это интересное восприятие. Но я хочу сказать, что даже генералы переходили на советскую сторону со своими подчинёнными. Несколько крупных венгерских соединений целиком перешли ещё в октябре-ноябре 1944 года, по мере того, как наступала Красная армия. В Дебрецене было образовано просоветское правительство, возглавленное генералом армии Хорти. Но прав свидетель в том, что прогермански настроенная часть офицеров и солдат сопротивлялась очень стойко. Это не было иррациональная симпатия к Германии, просто делали на Германию ставку, потому что она помогла восстановить территорию государства.

Б.Б. А что вы скажете про Холокост в Венгрии , про участие в нём салашистов?

А.С. Пик Холокоста - это апрель-июнь 1944 года. Салаши не был тогда премьер-министро м, был Стояи. А позже при Салаши, где-то в ноябре, многих евреев уже не было, их депортировали в Германию.

Б.Б . Но в знаменитой книге отца Джоржда Сороса, Тивадара, кажется, речь идёт о салашистах.

А.С. Я одно другому не противопоставляю, просто уточняю, что главная волна террора против евреев - период с апреля по июнь. И большая часть евреев была уничтожена или отдана немцам до салашистского переворота, хотя террор был и позже. Хорти за это отвечает, между прочим. Но только югославы требовали, чтобы его осудили как военного преступника, однако на это не пошли англичане, даже Сталин не настаивал. Хорти, может быть, стоило осудить за то, что весной-летом 1944 года происходило массовое уничтожение евреев при его попустительстве как главы государства.

Б.Б. Нилашисты пришли к власти, побыли три-четыре месяца. Был террор. Как исчисляется количество жертв?

А.С . Безусловно, был террор. Жертв, как я уже сказал, было меньше. Возможно, несколько десятков тысяч человек. Как правило, это были те, кто не хотел идти воевать на стороне Германии. Было много инцидентов, когда людей расстреливали за то, что они отказывались брать в руки оружие. Уже было не столь важно, еврей это или не еврей. Были евреи, которых хотели убить, но потом Салаши их мобилизовал на строительство оборонных сооружений, рытьё окопов, и в таких условиях многие умерли. Так что был террор против врагов режима, врагов Германии, но не такой массовый, т. к. уже Красная армия наступала, нужно было думать о том, как обороняться.

Б.Б. Я в своих репликах много апеллирую к кино. Был в 1948 году такой венгерский фильм режиссёра Радваньи «Где-то в Европе», Бела Балаш писал сценарий. Фильм специально так назван, в нём не уточняется, что это Венгрия, но перед нами абсолютно выжженное пространство. Пространство, где прошли… ну, не гунны, это плохая игра слов, но мёртвое поле, где какие-то дети-волчата собирают колоски. Насколько эта метафора, эта художественная картина напоминает Венгрию?

А.С. Близко к правде. Выжженная земля. Был разрушен Будапешт, 20% национального богатства утрачено. Пешт был освобождён быстрее, а в Буде полтора месяца шли бои. 140 тыс. красноармейцев погибло за освобождение страны. Всё это необходимо учитывать. Когда мы анализируем , отмечаем в нашем обществе настроения - сколько у нас там людей погибло, а вы пытаетесь бунтовать . Так что страна была разрушена, мосты через Дунай подорваны, всё это потом восстановили. Есть источники, мемуары, дневники людей с разных сторон, свидетелей событий.

Но вот Германия капитулировала, а угроза идёт с другой стороны! Красная армия, освободившая мир от Германии, принести свободу не могла, потому что не могут принести кому-то свободу те, кто её не имеет. Интересно порассуждать на эту тему. Роль Красной армии позитивная, но нужно иметь в виду, что её приход не избавил страны этого региона от новых бед, проблем и проч.

Б.Б . Если мы через год поведём разговор о Венгрии, мне кажется, нам опять-таки придётся говорить о ней отдельно. Нет, в европейском контексте, но отдельно. Учитывая, что после Второй мировой войны она потеряла всё. И о возвращении не могло быть и речи. Если раньше были иллюзии, сны, венские балы, то вот она проснулась, и оказалось, что Венгрия потеряла больше, чем Германия. И XX век для неё начался не в 1914 году, «вместе с войной», как писала Ахматова, а в 1945-м. Разговоры о жертвах политических репрессий в поствоенной Венгрии были и будут. Всё там происходит иначе, чем в других государствах.

А.С. Ну, нас самом деле для Венгрии XX век начался вместе с Трианоном, хотя, конечно, в сказанном вами много правды. Некоторые надежды на небольшие корректировки Трианонского договора были, потому что Румыния тоже была побеждённой страной. И поэтому венгры надеялись, что на Парижской мирной конференции удастся 10-15 тыс. квадратных километров от Румынии отстегнуть. Приводились аргументы типа неудобно расположенной железной дороги и т. д. И дело в том, что англичане и американцы в этом споре были склонны немножко пойти на уступки, но Сталин был твёрд - Трансильвания должна быть румынской. В 1945-1946 годах западные державы уступили Сталину, трианонские границы были восстановлены. Я бы сказал так, вы правы в том, что большинство венгров вынуждены были понять - радикального пересмотра границ не будет. Страна проиграла уже вторую мировую войну. Речь может идти только о мелких корректировках, но не более того. И Парижский договор 1947 года не был воспринят национальным сознанием столь же болезненно, как Трианонский договор 1920 года, потому что знали - всё и так к этому ведёт. Тут можно много говорить, например, почему Сталин не хотел пересматривать границы. А, между прочим, мог. Например, 22 июня 1941 года началась война, а 23-го товарищ Молотов вызывает посла Венгрии, и говорит ему: «Если ваша страна останется нейтральной, мы вам гарантируем после войны Трансильванию». Но игра пошла по-другому, венгерская элита сделала выбор в пользу Германии. Не буду вдаваться в подробности, как это произошло, до сих пор не прояснён эпизод с нападением авиации на венгерский город Кашша, теперешний словацкий Кошице (26 июня 1941 года город якобы бомбила советская авиация, хотя явных доказательств этому не обнаружено. - УИ ). А после войны вновь началась игра за Венгрию. Румыния уже контролировалась Москвой в большей мере, и она была стратегически важнее в силу своего геополитического положения, являясь первой страной на балканском направлении. Это видно из документов, в рамках Наркоминдела работали комиссии Литвинова, Майского и прочие, которые писали для Сталина справки о том, как проводить границы в Европе между разными государствами.

В справках, относящихся к 1944 году, пишется, что «Румыния для нас стратегически важнее», значит, Трансильванию нужно оставить за ней - для Сталина вопрос ясен.

Плюс ещё аргумент, что в Румынии в 1945 году было правительство, по сути контролируемое коммунистами, а в Венгрии в ноябре 1945-го по настоянию союзников проводятся свободные выборы. Коммунисты получили 17%, между прочим, это много, хотя они были разочарованы, а 57% получила Партия мелких сельских хозяев. Но, получив конституционное большинство, они были вынуждены по требованию СССР формировать коалиционное правительство. К чему я всё это говорю? Ситуация в Венгрии была более сложной, и отдавать ей Трансильванию смысла не было.

Б.Б. Александр Сергеевич, вот мы пришли к этому пространству, где есть выборы. Идут суды над салашистами, над теми, кто причастен к военным преступлениям. И близится 1947 год, скоро начнётся власть коммунистов, Матьяша Ракоши, тоталитарное владычество, которое по большому счёту продлится пять лет. Можно ли говорить, что из европейских стран, так или иначе вовлечённых в войну, венгерское население было втянуто с большей интенсивностью и в большем количестве? Почему я так формулирую? Потому что когда мы заговорим о последующих волнах репрессий (справедливых или несправедливых), то выяснится, что они коснулись большого количества граждан, пошли по многим направлениям.

А.С . Если брать Вторую мировую войну, то в Югославии была значительно большая вовлечённость населения. Я бы не выделял Венгрию. Да, на восточном фронте воевало две армии, 80 тыс. погибло только убитыми, но на самой территории страны боевые действия не шли до осени 1944-го. Германские войска в марте оккупировали, истребили часть населения, но боевых действий долго не было.

Б.Б. В начале беседы я упомянул венгерскую ментальность. Вот теперь мы дошли до коммунистической Венгрии. Всё-таки, её населяют те, кто родился при совершенно другом режиме, кто вырос при Хорти. Когда разговор идёт о 1950-1960 годах, важно ли учитывать то, какими эти венгры были сформированы всей предыдущей историей XX века?

А.С. О, я тут вот на чём хочу акцент сделать - на специфике кадаровского режима (Янош Кадар с 1956 до 1988 года фактически руководил Венгрией, будучи генсеком Венгерской социалистической рабочей партии. - УИ ). Я стоял и стою на том, что он является плодом событий 1956 года. Его политика в том, что не нужно пережимать.

Первые несколько лет была достаточно жёсткая политика, когда людей подвергали репрессиям, а потом наступил период либерализации. Не надо притеснять людей до упора, потому что потом рванёт.

Б.Б . А всё, что было до 1956 года?

А.С . Естественно, генерации помнили и то, что было в первой половине века. Помнили и про Трианон, хотя все эти обиды не раздувались. Дело в том, что Москва всячески препятствовала тому, чтоб звучали ирредентистские требования. Границы установлены на века! Но сложности всё равно были. И с течением времени, по мере углубления кризиса социализма, они нарастали.

А Кадару было важно создать в Венгрии деполитизированн ое общество: вы можете заниматься мелким бизнесом, вы можете слушать иностранную музыку (полная аполитичность культуры), только не лезьте в политику. Потому что любая политическая деятельность может легко перерасти в оппозиционную. Народ принял эти правила игры в значительной части, потому что уровень жизни рос. Удалось «подписать» договор между обществом и властью.

Вот смотрите, ? А в Венгрии спокойно. Потому что Кадар провозглашает экономические реформы, такие же, как в Чехословакии. Кстати, это интересная тема, я публиковал по ней работы. Дело в том, что экономические реформы шли в двух странах параллельно, и Кадар чехословацкие поддерживал, но только до тех пор, пока эти реформы не распространились с экономики на политику. Как только он увидел, что в Чехословакии партия теряет контроль, тут же изменил тактику.

Б.Б. Как бы получается (я опять специально упрощаю), что довоенно-военное в сознании венгров поросло быльём? Или это чувство вины, пройденный этап и мы не будем возвращаться? Или мы должны себя понять? Почему венгерское кино копается в вопросах «кто мы такие? зачем мы это натворили в Воеводине?». Где в Венгрии Ракоши-Кадара виднеется пережитое раньше?

А.С . Нет, конечно, быльём не поросло. Но поколения, пережившие некие события, скажем, Вторую мировую, уходят, и с каждой новой генерацией возникает всё больше мифологии. Молодые не были свидетелями прошлого и это не предмет их непосредственной исторической памяти, они знают его по рассказам, из разных источников. Во времена Кадара была своя концепция истории . Естественно, осуждалась роль Венгрии в войне. Но также было разрешено ругать период Ракоши, высказывать критическое отношение к предыдущей эпохе. Было довольно много свободы в трактовке своей национальной истории. Но нельзя было называть «революцией» события 1956 года и ставить под сомнение правомерность прихода Советской армии. Трианон было можно называть «национальной трагедией», но нельзя было требовать вернуть Трансильванию. Да и вообще власти не одобряли такие мнения. Ведь любое упоминание в центральной прессе о том, что Трианон был трагедией, могло вызвать дипломатический демарш со стороны Румынии, а это Кадару было не надо. В 1970-1980-е годы упор делался на требование соблюдения румынскими властями прав венгерского населения. Это был фактор, сплачивающий венгров, и до сих пор интерес к положению соотечественнико в за рубежом является консолидирующим моментом для венгерского общества.

Б.Б. Хорошо, продолжаем. И вот внутри Венгрии происходят репрессивные кампании , в первую очередь, во времена Ракоши, но и после 1956 года. Это уже новые репрессии, относящиеся к новой эпохе и новой истории, или они тянутся в прошлое?

А.С. Репрессии тоже были разными. Скажем, 1949 год, идёт дело Райка (Ласло Райк, крупный деятель Коммунистической партии Венгрии, министр, в 1949 году был арестован и казнён. - УИ ), но в то время оно воспринималось неоднозначно, потому что люди, далёкие от коммунизма, видели в нём разборки между коммунистами. Но в 1956 году публика, а особенно молодёжь, уже была очень разная, и для кого-то Райк стал символом борьбы против Сталина (хотя сам он был не лучше, чем те, кто его уничтожил).

Б.Б. Скажите, а был вокруг всего этого антисемитский флёр, или нет?

А.С. Безусловно. Руководство Коммунистической партии Венгрии было еврейским. Это отнюдь не значит, что все евреи были на стороне компартии (многие евреи либеральной ориентации просто эмигрировали), но тем не менее.

Б.Б. А не было ли такое положение дел (вспомним и то, что в Коммунистической партии Польши было много евреев), некой «шуткой» Сталина, игрой на антисемитизме, ведь окончательные кадровые решения оставались за ним. Никакой Ракоши ничего возглавить без Кремля не мог.

А.С . Везде была разная обстановка. В Венгрии ему не на кого было делать ставку, кроме как на еврея Ракоши. Он вынужден был опираться на группу людей, тесно связанных с Москвой, с Коминтерном, прошедших соответствующую выучку.

Б.Б . А почему нельзя было сделать главным Райка?

А.С. Троцкиста Райка? Который в 1930-е годы исключался как троцкист из компартии? Троцкист хуже, чем еврей! Райк не контролировался Москвой абсолютно и не был в Москве ни разу до 1940-х годов. Кадар, кстати, тоже возглавлял команду, работавшую внутри страны и тесно с Москвой не связанную. В 1951 году Кадара арестовали и он сидел три года в тюрьме по обвинению в роспуске в 1944 году подпольной компартии. В 1956-м его восстановили в политбюро, и дальше уже пошло. В июле 1956 года в Будапешт приезжает Микоян и беседует с Кадаром: «Вы можете не отвечать на это неприятный вопрос, но я хочу знать, при каких обстоятельствах была распущена компартия». В Москве Кадару не доверяли долго. сначала был вообще противником восстановления Кадара в политбюро . В апреле 1956 года, когда ставился вопрос о том, чтоб Кадара восстановить, Андропов написал в Москву телеграмму: «ВОССТАНОВЛЕНИЕ КАДАРА В ПОЛИТБЮРО БЫЛО БЫ УСТУПКОЙ ПРАВЫМ И ДЕМАГОГИЧЕСКИМ ЭЛЕМЕНТАМ ». Но потом уже не было выбора, приходилось работать с тем, кто есть. Кадар в качестве главы партии это вообще креатура югославов. Потому что товарищ Тито во время переговоров на Бриони со 2 на 3 ноября 1956 года с Хрущёвым и Маленковым о применении военной силы и о том, кого поставить во главе страны, настоял на Кадаре - Москва хотела Мюниха, но согласилась.

Б.Б . Мы заканчиваем беседу, попробую подвести итог. Наверное, ещё много интересного и важного можно было бы обсудить, многое приходится оставить за кадром. Важно, что теперь у нас разговор об определённом отрезке времени в Венгрии (1940-1980-е годы) оказывается погружённым в контекст. Ведя сегодня беседы о положении жертв репрессий, мы понимаем, в каком политическом, социальном, экономическом пространстве жили люди, на каком фоне происходили репрессии эпохи Ракоши, в каких условиях они шли после 1956 года и позже. Мы уже немного понимаем, почему в Венгрии установился режим Кадара, достаточно либеральный на фоне соседей - есть в этом след истории страны первой половины XX века. Александр Сергеевич, спасибо вам большое за разговор. Думаю, наши читатели и зрители будут вам благодарны.

Интервью с Александром Стыкалиным :

Есть книги, Книги и макулатура. К последним смело можно отнести абсолютное количество детективов, любовные романы, эзотерику, некоторые "учебники и энциклопедии " и многочисленные псевдо-исторические сочинения, например, Виктора Суворова-Резуна и Марка Солоника.
Двухтомник «История России. ХХ век» попался мне в одном из книжных магазинов Томска. Энциклопедический формат и пухлый объем. Не менее толстенькая цена. С большим интересом стал листать. И чем дальше знакомился с этим «шедевром», тем больше возникало вопросов - отнюдь не по истории, а к авторам… Такое изложение "истории" вполне можно было ожидать от потомка белоэмигранта либо недобитого власовца. Вопиющее пренебрежение к современной орфографии и пунктуации, весьма странные названия исторических событий (каково вам "советско-нацисткая война"?), наконец, разброд и шатание в изложении исторических фактов, не говоря уже о полном извращении и натягивании их под выдуманную авторами концепцию... Запихивая оба тома обратно на полку, еще подумал: интересно бы ознакомиться с мнением профессиональных историков насчет этого труда, будто бы освященного бородой А.И.Солженицына под сияние очков "бабы Леры"...

Желания имеют свойство иногда выполняться. Случайно натолкнулся на две цитируемые далее рецензии. Первая - написанная с большой долей иронии - принадлежит перу профессионального историка. Вторая - профессору богословского университета. К его чести надо сказать, что совести (а может быть, богобоязни за ложь) у Бориса Филиппова нашлось гораздо поболее, чем у авторов рецензируемого опуса, среди которых также есть служители культа.

Жалея Горожан, не стану приводить обширные отрывки из этого двухтомника, вот ссылка на несколько глав из двухтомника. Уже по ним можно составить достаточное впечатление. А теперь - сами рецензии.

Александр Шишков - кандидат исторических наук, Полоцкий государственный университет (Белоруссия). Статья впервые опубликована в российском историческом журнале "Родина" (2010, №№6-7) и предоставлена ИА REGNUM Новости для публикации редакцией журнала .

Том первый. Удивительное рядом

История России. ХХ век. 1894-1939. М.: Астрель; АСТ, 2009. 1023 с. Тир. 5000 экз.

Оговорюсь сразу: к 42 из 43 авторов "Истории России" у меня претензий нет. Во-первых, выявить, кто и что писал, из обоих томов решительно невозможно. Это, похоже, практика такая новомодная: в том же ключе была издана в 2008 году по-русски "История Украины" под редакцией В. А. Смолия (История Украины. Научно-популярные очерки. М., 2008 .): на 1070 страницах разграничить тексты 14 авторов не представилось никакой возможности, причём часто известные украинские специалисты пели, что называется, вразнобой. Но жанр той книги был хотя бы обозначен как "научно-популярные очерки", а проект профессора Зубова явно замахивается на большее - "рассказать правду о жизни и путях народов России в ХХ веке" (С. 5). Во-вторых, сам ответственный редактор уже в предисловии смело заявляет: "Все недостатки - на мне" (С. 6).

Официальный сайт МГИМО (У) сообщает, что уважаемый профессор Зубов вообще-то специалист по парламентаризму в Таиланде, поэтому взятая им ответственность за себя и ещё 42 автора впечатляет, ибо история России уступает место публицистике не самого лучшего розлива уже на 7-й странице первого тома, а впереди у читателя, напомним, ещё целая тысяча страниц. Забегая вперёд, заметим, что будут там относительно спокойные, почти нейтральные куски изложения, но заданная предисловием Зубова стилистика жуткой страшилки присутствует постоянно, а там, где что-то ввернуть трудновато, появляются вставленные в текст "примечания ответственного редактора". А вот как задаётся тон всему повествованию: "В 1917-1954 годах самими русскими людьми были убиты десятки миллионов лучших граждан России, изгнаны из страны миллионы других... В ХХ веке страна потеряла, по нашим оценкам, 95 процентов своих культурных сокровищ, множество культурных богатств, и, наконец, в 1991 году распалась на части" (С. 7). Страшно, аж жуть, но ссылки, откуда эти миллионы с процентами, отсутствуют напрочь, а далее подобных лукавых цифр мы встретим ещё немало.

Книга эта по идее должна была увидеть свет лет 15 тому назад, когда от наследия советской эпохи на постсоветском пространстве пытались освободиться поскорее и звонче. В своё время объёмистый том "Истории КПСС" в просторечии звался "серым кирпичом": в 1990-е многие ждали, что скоро выпустят такой же кирпич, только злобно антисоветский. Теперь кирпичей сразу два, хронологическим рубежом между ними стал 1939 год. Ракурс, избранный профессором Зубовым для изложения истории России в ХХ веке, можно определить как точку зрения недорезанного большевиками помещика. Уже профессор Преображенский у Булгакова, будучи, как известно, сам элементом антисоветским, к этому персонажу относился весьма иронически.

(Насчет " недорезанного большевиками помещика" - точнее не скажешь. Достаточно привести список некоторых из этих 42 авторов, дабы понять, кто есть ху. Итак:

"Свой вклад в создание книги внесли Кирилл Александров (Санкт-Петербург), протоиерей Николай Артёмов (Мюнхен), Алексей Бобринский (Москва), Сергей Волков (Москва), Иван Воронов (Абакан), Наталья Жуковская (Москва), Владислав Зубок (Филадельфия ), Дмитрий Калихман (Саратов), Алексей Кара-Мурза (Москва), Алексей Келин (Прага ), Владимир Колосов (Москва), Михаил Краснов (Москва), Владимир Лавров (Москва), Борис Любимов (Москва), протоиерей Георгий Митрофанов (Санкт-Петербург), Александр Панцов (Колумбус, Огайо ), Юрий Пивоваров (Москва), Михаил Славинский (Франкфурт-на-Майне ), Владимир Согрин (Москва), Витторио Страда (Венеция ), Никита Струве (Париж ), Леон-Габриэль Тайванс (Рига), Николай Толстой-Мислославский (Лондон ), Тихон Троянов (Женева), Сергей Фирсов (Санкт-Петербург) и многие иные".
Диоген.)

Недорезанному помещику вникать в исторические детали не к лицу, отсюда и явление неточностей, ошибок и несуразностей, которые в первом томе нередки. Собственно изложение, стартующее с воцарения Николая II, предваряет очень краткий курс прошлого России до конца позапрошлого века. Оригинальность трактовок здесь куда больше, нежели в основной части. Чего стоит "известный всей Европе пират и авантюрист Рюрик" (С. 8); на той же странице утверждается, что Тысячелетие Руси якобы праздновалось в 1852, а не в 1862 году. Из Таиланда, похоже, виднее. Экзотично излагается начальная история Руси: князья Владимир и Ярослав почему-то сами по себе существовать не могут, но непременно со скандинавскими вариантами своих имён: Вольдемар и Ярицлейв. Иные же фрагменты текста занимательны настолько, что напоминают не лучшие образцы студенческих курсовых работ:

"Татары требовали десятины и в женщинах. Чтобы уберечь своих жён и дочерей от угона в гаремы, русские мужчины прятали их от глаз сборщиков податей. Так женщины ушли из общественной жизни, в которой они играли немалую роль в Киевский период, а это ещё более огрубило нравы русских мужчин" (С. 24).

Последующий воинствующий антибольшевизм не мешает авторам нелицеприятно выражаться о царствующих в державе особах. Досталось, в частности, первому из Иванов Васильевичей:

"При Иване III на Руси вводится государственная идеология, которая в своём существе сохранялась всю последующую её историю. Русь объявляется осаждённой крепостью истинной веры, а русский правитель - единственным хранителем святыни православия" (С. 35).

Сложнейшие исторические сюжеты, над которыми и поныне бьётся мысль специалистов, решаются в очень удобном стиле "простых решений": "С 1730 по 1741 год в России свирепствовал режим немецких временщиков" (С. 54). Свирепствовал - и точка, детали "эпохи дворцовых переворотов" сочинителям без надобности. XVIII веку, в частности Петру I и Екатерине II, тоже перепало на орехи, в особенности эпохе Просвещения. На 59-й странице поминается и "произвол абсолютной монархической власти в XIX веке", в схожем ключе представлена и совсем неоднозначная фигура Николая I (С. 60).

Список рекомендованной литературы ко вводной главе кое-что объясняет. Авторы опирались на классические работы Ключевского, Любавского, Платонова, современные исследования хорошо известного читателям "Родины" историка из Петербурга Бориса Миронова, а также на труды Ричарда Пайпса. В экзотичности своих воззрений Зубов и соратники порой превосходят и этого последнего...

Рассказ о последнем имперском царствовании почти лишён ремарок ответственного редактора и на общем фоне книги смотрится где-то даже солидно. Многое изложено в традиционном ключе: помянута "безрассудная политика императора в японском вопросе" (С. 95), упомянуто, что традиционно бранимый Павел Милюков знал 18 иностранных языков (С. 170), а также приведена весьма полезная статистика численности российских партий в начале ХХ века (С. 186-187). Признаков того, что мы читаем ту самую книгу, в этой части текста немного: за свои религиозные взгляды осуждается Лев Толстой (С. 108), бранится императорский указ от 17 апреля 1905 года "Об укреплении начал веротерпимости" (С. 197), да герой советских приключенческих фильмов Камо объявлен "откровенным бандитом" (С. 187). (Есть бандиты не откровенные? - Диоген).

Встречаются и логичные толкования последующих российских бед: "Результаты выборов в I и II Государственные думы показали, что верной государственному режиму Российской империи была только небольшая богатая и привилегированная часть населения - крупные землевладельцы, духовенство новый предпринимательский класс. Ни крестьянство, ни рабочие, ни земская интеллигенция не поддерживали императорский режим. Не поддерживали режим и инородцы, которых в империи было до 40 % населения" (С. 205). Ставшая уже традицией крайне уважительная трактовка жизни и деятельности П. А. Столыпина дополняется полезными сведениями об интригах против реформатора со стороны императрицы Александры Фёдоровны и Распутина (С. 212) и о казнённых в бытность Петра Аркадьевича Председателем совета министров - их, по оценке авторов, было "свыше 2800 человек" (С. 208). Распутин почти такой же, как в известном фильме Элема Климова - "порочный и невежественный человек" (С. 344), авторам не нравится "административный национализм по отношению к нерусским народам империи" (С. 252), а лично профессору Зубову не по пути и с черносотенцами: "В многонациональной империи поддержка великорусского национализма была не только нравственно порочна с православной точки зрения..., но и политически крайне опасна" (С. 253).

Всё постепенно меняется, когда речь заходит о событиях Первой мировой войны. Уж не вслед ли за Пайпсом авторы настаивают на несвойственном российской историографии тезисе о "национальной экспансии сербов" (С. 239), а Гаврила Принцип прямо и без затей объявлен "сербским националистом" (С. 290)? Когда же речь заходит о пораженчестве Ленина, выражений уже не выбирают. События 23 августа 1915 года, когда Николай II принял на себя обязанности Верховного Главнокомандующего, а Ильич был занят на конференции в Циммервальде, трактуются так: "В один и тот же день русский царь возложил на свои плечи непосильное бремя за исход войны, а будущий "вождь мирового пролетариата" встал на путь предательства и прямой измены родине" (С. 313).

Чем дальше, чем больше хлёсткий эпитет берёт верх над историческим анализом: тотальное ленинское предательство для Зубова такая же несомненная истина, как для Сталина "ослиные уши Троцкого" , которые, как известно, виднелись повсюду. Сложнейшая для историков и очень простая для наших авторов проблема финансового участия Германии в делах большевиков решается просто и размашисто: главарь большевиков агент германской разведки (первые упоминания о том на с. 365-366), причём агент ненасытный, поглощающий "50 миллионов золотых марок или более 9 тонн золота" (С. 405), гребущий злато и после "пломбированного вагона".

Есть сюжеты, в которых тысячестраничная книга откровенно "плывёт", например, польский вопрос в начале 1917 года. Совершенно неясно, чем вызван такой вот сверхоптимистичный пассаж: "В последний момент существования Российской империи русское правительство совершенно свободно склонилось к восстановлению полной независимости Польского государства" (С. 352). Не обладая на тот момент и пядью территории Царства Польского, очень многое можно было конструировать "совершенно свободно"... За поляками потянулись и белорусы: упоминается "один из виднейших идеологов белорусской государственности, польский историк Митрофан Довнар-Запольский" (С. 515), к польской историографии не имевший ни малейшего отношения. Следом и азербайджанцы по имперской привычке без всяких комментариев названы "татарами" (С. 517).

Уже Февральская революция рисуется как нечто странное и чудовищное, если выражаться языком гнусного предателя Ульянова: "В середине третьего года Великой войны россияне... восстали, испытывая полное равнодушие к судьбам отечества, но всецело поглощённые своими собственными проблемами, желая мира, тёплого хлеба, но не победы" (С. 373). Отречение Николая II не просто изображается как незаконное (С. 381), но даются советы людям 1917 года, как им стоило поступать: "Шульгину, Гучкову и другим лицам, присутствовавшим в салон-вагоне во время обсуждения текста манифеста, следовало бы тут же указать государю на юридическую несообразность, но никто этого не сделал" (С. 383). Новая власть таковой в глазах Зубова и коллег не выглядит: "Временное правительство презрело... закономерное преемство верховной власти. И потому власть его не только формально юридически, но и фактически оказалась призрачной... В результате страна провалилась в пропасть неправомерного бытия. Полностью был разрушен создававшийся веками правовой порядок" (С. 385). Василию Витальевичу Шульгину потом перепало ещё раз: для наших авторов он "известный националист Виталий Витальевич Шульгин" (С. 474).

На четырёхсотой странице в изложении вдруг появляется ранее не встречавшийся элемент ксенофобии, характерный для недорезанных помещиков: "Обращает на себя внимание первый состав Центрального комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. В нём только одно русское лицо - Никольский. Остальные - Чхеидзе, Дан (Гуревич), Либер (Гольдман), Гоц, Гендельман, Каменев (Розенфельд), Саакян, Крушинский (поляк). Революционный народ обладал столь малым чувством русского национального самосознания, что без смущения брал себя в руки инородцев (есть желающие объяснить смысл этой фразы? - Диоген), не усомнился в том, что случайные поляки, евреи, грузины, армяне могут наилучшим образом выражать его интересы" (С. 400). Обсуждение конфигурации лиц логично приводит в стан "вольных каменщиков": "Ленин пошёл на преступный сговор с врагом, чтобы на его деньги осуществить свои властолюбивые цели. Но был и иной заговор - масонский... Евреи были всегда благосклонны к масонам и с радостью вступали в их ложи... Большевиков же - опасность слева - масоны просмотрели" (С. 437, 438, 441).

С этого места многие элементы изложения не выходят за рамки современной событиям пропаганды в духе какого-нибудь Демьяна Бедного, только с противоположным знаком: "Все действия по удержанию власти были давно продуманы Лениным и Троцким и опирались на жестокое насилие, лживую пропаганду, запугивание и изнурение потенциальных противников голодом и нищетой" (С. 470). Далее ярлыки клеятся без остановки, один страшнее другого: ужасно жалко "наших", по терминологии авторов, союзников, "которых Россия, захваченная большевиками, предала самым мерзким образом" (С. 502). Это про Брестский мир, а далее леденит душу экзотическая версия о связи, а возможно и руководстве Вильгельмом II убийством царской семьи во главе с его двоюродным братом Николаем II (C. 529-530). На пару с кайзером лавры цареубийцы навесили и на вождя венгерских повстанцев 1956 года Имре Надя (С. 533). Доказательств тут не больше, чем в историях о чудесно спасшейся Анастасии, зато мораль в конце убойной силы: "По мере ухудшения военного положения немецкие политические круги всё яснее сознавали, что та подлость, которую они совершили в отношении России, поддерживая большевиков, не принесла им пользы, но, скорее, опозорила славное имя немецкого рыцарства, а с точки зрения христианской явилась и явным грехом" (С. 530-531). И за рыцарей очень обидно...

Вслед за тем рисуются жуткие картины красного террора, жертвы которого подсчитаны по самым разным источникам, например, по британской газете "The Scotsman" от 1923 года, где приводилась невероятно точная цифра в 1 776 747 человек (С. 552), этого мало, и через 200 с лишним страниц жертвами большевистских зверств объявлены уже 2310 тысяч человек (С. 763). Террор белый даёт, по убеждению Зубова и коллег, примерно в 200 раз меньше жертв (С. 764), потому и считать их среди жертв Гражданской войны не стали. После таких расчётов большевиков разве только матерно не поминают: "Россия по конституции имела вид парламентской республики, но в действительности была страной, захваченной и удерживаемой коммунистической бандой" . И на той же странице: "ВКП(б), как и любая преступная группировка..." (С. 564). Дальше криминальная тема особого продолжения не получила, а жаль: сходство и различия партии большевиков и организации какого-нибудь дона Корлеоне нуждаются в конкретизации, раз уж об этом пишется так недвусмысленно.

Зато противники большевиков в Гражданской войне все сплошь не только белые, но и пушистые. Какая-либо объективность здесь авторам чужда: нет даже обычных в таких случаях слов о "братоубийственной бойне", подвиги белых бойцов описаны подробно и восторженно, в том числе убийство ими Василия Ивановича Чапаева (С. 628). Оговорки редки: оказывается, "белым нередко приходилось прибегать к силовому принуждению" (С. 627). А ещё выясняется, что был "контраст между героизмом и самопожертвованием армии и своекорыстием, алчностью и расхлябанностью тыла... в тылу, ограждённом штыками белых бойцов, догнивала Россия вчерашняя, та, что породила революцию" (С. 640). И дальше: "Преступления, чинимые белыми на фронте и в тылу, были нередки. Но они никогда не превращались в политику белой власти" (С. 643). Рыцари почти германские, без страха и упрёка...

Отдельная главка посвящена роли евреев в Гражданской войне. Говорить шершавым языков плакатов Белого движения авторы почему-то не решились, прибегли к путаным разъяснениям с использованием хоккейной терминологии: "В руководстве РКП(б) и в партии коммунистов в целом численное преимущество было за русскими. Немало среди садистов-большевиков было грузин, армян, латышей, поляков, китайцев, а также лиц других национальностей. И Ленин, и Бухарин, и Молотов, и Дзержинский, и Лацис, и Сталин, и множество других крупнейших деятелей движения, евреями не являлись. Но в той же степени, как и большевики-евреи, все они были вероотступниками, предавшими свой народ и культуру" (С. 646). Но при этом "в Киевской чрезвычайке, прославившейся своими садистическими массовыми жестокостями, большевики-евреи составляли три четверти "персонала"... Эти люди, однако, из-за множества родственных связей старались щадить своих соплеменников" (С. 647).

По мнению авторов, любые небольшевики лучше большевиков всегда и везде. Например, украинские националисты - о них у профессора Зубова особое мнение, позитивное: "Украинский национализм всегда был именно надрывом - надрывом человека, любящего и мать, и отца, но из-за жестокости батьки вынужденного стать на защиту матери" . Когда же речь заходит о национальных движениях, профессор и соратники отчаянно путаются в показаниях. Захвативший в октябре 1920 года Вильно соратник Юзефа Пилсудского Люциан Желиговский назван "генералом Л. Зелнговским" (С. 663), а сам начальник Польского государства назван на чешский манер Йозефом (С. 683), переврана даже дата его смерти (10 мая 1935 года вместо 12, С. 689). Несуразности при этом только начинаются: столь чтимую поляками после разделов границу Речи Посполитой 1772 года переделали в рубежи 1792-го, которых никто и никогда даже не думал требовать (С. 684). О Советско-польской войне 1920 года нам становится известно, что "в намного более культурной Польше планы Ленина с треском провалились" (С. 687), а в трагической истории гибели пленных красноармейцев, оказывается, виноват Ленин, бросивший их "на произвол судьбы" (С. 688).

Любовь ко всем национальным движениям заканчивается на белорусах - в духе нелюбимых Зубову черносотенцев с обидой сообщается, что "государственность была дана народу, который её не искал, и независимость предоставлена людям, которые не стремились к обладанию ею" (С. 667). И на этой же странице же рассказ о коварных планах Сталина по "отторжению от Польши её восточных русскоязычных воеводств" , которые, впрочем, никак не обозначаются географически: в конце концов это не Таиланд...

До конца этой увлекательной книги ещё более трёхсот страниц. Не будем изматывать терпение читателей и утыкаться в каждую глупость и несуразность этой действительно масштабной фальсификации истории. Всё остальное вполне восстановимо логически: большевикам и созданному ими государству на какую-то минимальную объективность здесь рассчитывать не стоит. А стоит наткнуться на россказни особенного свойства, которые и в антисталинской публицистике редко встречаются по причине их невероятия. Вот как оценивается внешняя политика Советской России: "Дипломатическими средствами большевики продолжали расшатывать мораль основания цивилизованного сообщества" (С. 695-696). И какая там у основания мораль, помогите, пожалуйста...

Главное, что говоря про "большевистский (Цитаты из книги мы сочли справедливым перевести в русло традиционной орфографии, уйдя от множества заглавных букв и написаний типа "меньшевиц кий". - Прим. ред.) режим, совершивший за первое пятилетие своего существования невероятные преступления против человечества" , можно очень невнятно отвечать о причинах поражения Белого движения в Гражданской войне. Вклада Красной армии в эту победу в книге не просматривается совсем. Логичные сетования на то, что "со всех 150 миллионов русских граждан с грехом пополам набралось 300 тысяч добровольцев" (С. 732) сменяется бессмысленными мечтаниями: матросам Кронштадта, тамбовским крестьянам и другим участникам восстаний против советской власти предлагается поддержать "Колчака, Деникина, Юденича в решающий момент их наступления... Погибшие были бы героями, выжившие - гражданами свободной России" (С. 749-750). Герои, кстати, у Зубова со товарищи есть очень специфические. Устранённого советскими спецслужбами в 1930 году "генерала Кутепова можно по праву считать национальным героем России" (С. 871), а ещё один герой, лётчик Николай Рагозин, сражался с республиканцами на стороне Франко (С. 986). А вот философа Георгия Федотова, во время войны в Испании проявлявшего симпатии к Долорес Ибаррури, авторы порицают, а самих республиканцев обвиняют в святотатстве (С. 985, 987).

Дальнейшее изложение советской истории 1920-х-1930-х годов угадывается довольно просто. Малообразованный злодей Сталин: платный агент охранки (С. 861), причастный к гибели на операционном столе Фрунзе и собственной жены Надежды Аллилуевой, приказавший не трогать Леонида Николаева, замыслившего убить Кирова (С. 944) гораздо хуже Гитлера: "Ужасов, подобных большевистским, нацисты ещё и близко не сотворили к 1938 году" (С. 1003). Такими словами, между прочим, оправдывается не что-нибудь, а мюнхенский сговор...

Два "голодомора" и жуткая коллективизация, если верить Зубову, во много крат перевешивают достижения индустриализации и культурной политики, которую авторы почему-то сводят лишь к пропаганде (С. 803). И тут Гитлер Сталину уступает: "Общее число русских и украинских крестьян, убитых Сталиным в 1932-1933 годах, превышает число евреев, убитых Гитлером, да и число убитых всех воюющих стран на фронтах Первой мировой войны" (С. 901). Дальше ехать уже некуда - к концу 1930-х годов нам рисуют "сломанный, обеспамятованный и порабощённый народ России" (С. 1005), а в пример ему ставят "молодые государственные сообщества Польши, Финляндии и Прибалтики" , которые, оказывается, "наибольших успехов... добились в области развития национального сознания нового поколения своих граждан. За 20 лет независимости юные поляки, финны, латыши, эстонцы и литовцы привыкли к независимости своих стран, были научены школой любить и понимать национальную культуру и жить в открытом мире с проницаемыми границами" (С. 985). И при этом ни слова ни о национальной политике этих властей, к примеру польских на землях Западной Беларуси и Западной Украины, ни о том, что был научен любить школой юный гражданин Польши Степан Бандера, готовивший в 1934 году успешное покушение на министра внутренних дел своей страны Бронислава Перацкого...

Первую тысячу страниц мы уже с грехом пополам осилили. Но это лишь присказка, а сказка о том, почему русский народ должен полюбить как освободителя генерала Андрея Власова, последует в томе втором...

Том второй. Сумбур вместо музыки .

История России. ХХ век. 1939-2007.- М.: Астрель; АСТ, 2009. 829 с. Тир. 5000 экз.

Том второй уже известной читателю эпопеи из русской истории не так прост, как уже известный читателю собрат его. Первые 187 страниц, где речь идёт о событиях до 1945 года включительно, несомненно продолжают начатую линию, а далее начинается совсем иное изложение, в целом вполне уместное в обычной учебной литературе и за небольшими исключениями небесполезное в том самом процессе преподавания, ради которого, собственно, я и ринулся покорять глубины этого без малого двухтысячестраничного монументального сооружения.

Досадно, что второй том, будучи с виду самостоятельной книгой, лишён каких-либо опознавательных знаков: изложение стартует с места в карьер с части 4, ни предисловия, ни памятного нам списка 43 авторов (42, напомню, не причём, за всех отвечать вызвался ответственный редактор профессор Андрей Борисович Зубов) здесь не прилагается. Тот из читателей, кому по каким-то причинам довелось купить только том, повествующий о 1939-2007 годах (и затратить притом немалые деньги), будет долго ломать голову в поисках недостающих частей. Даже в тексте, приведённом в конце "вместо заключения", о том ни полсловечка. Только в указателе имён, начинающемся на 812 странице, можно осведомиться, что томов, оказывается, выпущено два, под римскими цифрами I и II. Но на самих томах цифр сих найти никак невозможно. Таковы, надо полагать, правила конспирации исторических трудов, дабы сбивать с толку случайных покупателей.

Направление главного удара в замаскированном томе направлено в события предвоенных лет и Великой Отечественной войны. Для профессора Зубова и соратников последней не существует - есть война "советско-нацистская" . Изложение на тех самых 187 страницах часто идёт параллельными курсами - изложение фактов идёт своим чередом, а исторические нравоучения, пошибом не выше протухших уже в момент сочинения низких истин морального кодекса строителя коммунизма (1961), гордо шествуют рядом.

В очень непростой истории последних месяцев перед началом Второй мировой основная вина возлагается на вождя ВКП(б): "Сталин жаждал войны... Покорив Россию, большевики жаждали не менее нацистов мирового господства, вдохновлялись им" (с. 4). Эта заунывная ария о мировой революции явно из другой оперы, но исполняется громко и отчётливо. Дипломатические игры накануне сентября 1939 года описываются достаточно подробно, но моральная оценка выносится только советским политикам: "Сталин и Молотов вели циничную игру сразу на двух шахматных досках" (с. 6).

Герои же выбраны зряче - это польский министр иностранных дел полковник Юзеф Бек и его правительство. О том, что германофил Бек своей политикой во многом приблизил 1 сентября 1939-го, из книги мы не узнаем, зато отмечается "стойкое сопротивление польского правительства" (с. 4), отрицательные ответы Бека в августе 1939 года на запросы из Парижа и Лондона о возможности прохождения Красной армии через польскую территорию приводятся вскользь: достаётся и Англии с Францией, и "сговору двух диктаторов" , только не министрам в Варшаве с их странной иностранной политикой. Для авторов ситуация вокруг 23 августа 1939 года предельно проста: без договорённости со Сталиным Гитлер на Польшу нападать бы не решился (с. 12). Мнение это, мягко говоря, небесспорно.

В параграфе под красноречивым названием "Завоевание и раздел Польши, Катынь" бесполезно искать сведения о зверствах и репрессиях нацистов против польского народа - красноречиво отражённые в том числе и в фильме Анджея Вайды "Катынь". Украинцев и белорусов на занятых Красной армией после 17 сентября 1939-го землях обнаруживают не иначе как со скрежетом зубовным, приводя данные польской статистики 1938 года о наличии в государстве 24 млн поляков, 5 млн украинцев и 1,4 млн белорусов. Ни словом не упоминая о "прелестях" национальной политики II Речи Посполитой (упомянутая статистика в рамках её и фальсифицировалась), авторы без каких-либо доказательств бичуют Сталина за то, что тот якобы повелел написать в "Правде" о наличии 8 млн украинцев и 3 млн белорусов.

Известную западную версию о "захвате Восточной Польши" (больше известной под именем Западной Украины и Западной Беларуси) попытался углубить сам ответственный редактор. Заметим, что профессор Зубов со своими комментариями во втором томе пробивается к читателю очень редко - всего семь раз, что заметно облегчает чтение. Но в самом первом своём "мнении" Андрей Борисович делает потрясающее историческое открытие: "Но если взглянуть глубже и не считать коммунистический режим законным, то тогда ясно, что мир 1921 года в принципе незаконен, ибо заключён поляками с преступным коммунистическим режимом. Но тогда тем более не преступному коммунистическому режиму восстанавливать справедливость" (с. 14). На ровном месте всё запуталось до предела. Такие мысли, надо надеяться, никогда не приходили в голову даже самому антисоветски настроенному польскому историку - Рижский мир в марте 1921-го, как известно, был жизненно необходим самим полякам: молодому государству, что естественно, требовались международно признанные границы. В этом тексте ответственного редактора угадываются и созвучия с известной фразой Молотова об "уродливом детище Версальского договора": раз мир в принципе незаконен, то и детище соответствующее. Но в том же комментарии на той же странице профессор Зубов умудряется несколькими строками ниже написать о "присоединении восточной части Польши" . Раз мир незаконен, так откуда у Польши восточная часть? Тут и Александра Сергеевича вспомнишь: "Шишков, прости: не знаю, как перевести"...

А действительно важные для понимания ситуации конца 1939 года сюжеты, например, эпизод о передаче Вильно в октябре 1939-го "буржуазной Литве", изложены кратко и невнятно (с. 15). Правда, параграф с грозным названием "Захват Балтийских государств, Бессарабии и Северной Буковины" написан без особого сочувствия к "жертвам" этого самого "захвата", безоговорочные симпатии авторов, похоже, заканчиваются на полковнике Беке. При описании Советско-финской войны с горечью констатируется: "Напуганная Прибалтика трусливо отказывалась даже словесно осудить действия большевиков в Лиге наций, хотя с советских баз на эстонской территории взлетали советские самолёты, бомбившие Финляндию" (с. 17). Прибалты вообще подкачали: "Поначалу немало литовцев, латышей и эстонцев встретили Красную армию с симпатией" (с. 18). Справедливо подчёркивается, что "румыны, жившие к западу от Прута, относились к коренным жителям Бессарабии как к людям второго сорта" (с. 19). События июня 1940 года имели и приятные для авторов последствия: "В Бессарабии 10 подпольщиков из НТС, пользуясь временной открытостью границы, перешли в СССР, чтобы нести в страну идеи антисталинской революции" (с. 19). Заинтригованный неискушённый читатель, того и гляди, возьмётся искать в книге и ту самую революцию...

У того же читателя может создаться впечатление, что затюканный вероломными большевиками Гитлер вынужден был выходить из себя и готовиться к войне. Оказывается, Сталин коварно нарушил секретные договорённости от 23 августа 1939 года и прибрал к рукам не обозначенную там Северную Буковину, которую Молотов назвал процентами за пользование Румынией Бессарабии в 1918-1940 годах (с. 18-19). И вообще, "после советских аннексий 1939-1940 годов конфигурация границ на Востоке приобретала всё более неприятные для Рейха очертания" (с. 28). Будто не нацистская верхушка эти границы согласовывала...

Так мы постепенно добираемся до войны, которую с полным правом привыкли называть Великой Отечественной. (Но не авторы сего труда. Примечательно название главы, описывающей события ВОВ : "Советско-нацистская война 1941-1945 гг. и Россия". Только из названия можно сделать вполне логичные (но неверные) выводы: что а) война велась между советской страной и страной нацисткой, и б) Россия в этой войне занимала то ли нейтральную позицию, либо была союзником одной из сторон. - Диоген).
Если предвоенная обстановка описана в едином резко антисоветском духе, то из событий 1941-1945 годов получился невероятный конгломерат оценок, где нашлось место и давно устоявшейся советской точке зрения, и обновлённым выводам современной российской историографии, и близким второй волне русской эмиграции сочувственным текстам о Русском охранном корпусе и РОА. О последнем сюжете недавно писал в "Родине" Сергей Кудряшов: "Восхвалители Власова весьма активны и сегодня, в их числе протоиерей Г. Митрофанов и питерский историк К. Александров, входящие в число авторов увидевшей свет в 2009 году объёмистой "Истории России" под редакцией профессора МГИМО А. Зубова. Всё с тем же "гибельным упрямством" почитатели повешенного предателя рисуют фантастический образ "патриота", "способного возглавить российское антисталинское сопротивление... и привлечь русских людей положительной политической программой" (Кудряшов С. В поисках истории войны // Родина. 2010. № 5. С. 8 .). Добавить к этому нечего (приведённая Кудряшовым цитата помещена в данном томе на с. 154-155).

Примечательно, что именно на текстах о войне антибольшевистский пафос данного сочинения сначала начинает пробуксовывать, а затем практически улетучивается вовсе. Великая Отечественная описана по принципу слоёного пирога, что крайне затрудняет чтение и сбивает с толку в поисках действительной точки зрения создателей книги. Начинают вроде бы в уже знакомом ключе: "Немецкий солдат был хозяйственным крестьянином, фермером или горожанином - активным, хорошо образованным и инициативным. Безликая масса красноармейцев состояла из забитых и замученных беспросветной жизнью пассивных колхозников" (с. 39). Эта чудовищная "здравица" солдату-победителю дополняется витиеватым сомнением иного рода: "Подражая императору Александру Благословенному, за 25 лет царствования которого в России не был казнён ни единый человек в России, кровавый тиран объявил начавшуюся войну "Отечественной", желая соединить свой преступный режим с обесчещенной им родиной" (с. 43). Подобные вещи и позволяют назвать данный двухтомник в целом пребывающим вне традиции привычной нам исторической науки, откуда, собственно, и подзаголовок к нашей статье.

Но уже на соседних страницах героическая история Брестской крепости излагается с абсолютно верных позиций, с применением непривычной для этого труда лексики: "беззаветное мужество и героизм советских солдат" . В качестве литературы предмета читателю предлагается замечательная книга С. С. Смирнова. Столь же логично изложены обстоятельства Сталинградской (с. 79-84) и Курской (с. 88-90) битв. Авторы, вслед за публицистикой последних 20 лет поставив под сомнение обстоятельства подвигов гвардейцев-панфиловцев и Зои Космодемьянской (с. 56-57), в который раз подчеркнув, что взять Москву вермахту помешали холода (с. 55), остальные значимые символы героизма трогать поостереглись.

Правда, смещение акцентов очевидно - пространно излагается история разного рода коллаборационистов, деятельность иных, "кто пошёл в органы самоуправления, чтобы облегчить участь брошенного большевиками населения" (с. 94), незаслуженно превозносится. Среди них на той же странице назван и пребывавший во время оккупации в Полоцке некто П. Д. Ильинский, оставивший по себе в наших краях память как мерзкий предатель, но отметившийся после войны удивительно "правдивыми" воспоминаниями, согласно которым в местном гестапо якобы работали всё те же довоенные сотрудники НКВД. Боровшиеся же с нацистами партизаны, оказывается, делали "войну более жестокой и бесчеловечной" (с. 95).

Одной из самых блистательных операций войны под названием "Багратион" щедрые на слова авторы отводят на с. 140 ровно две с половиной строчки. А коварству Сталина в отношении Варшавского восстания посвящён объёмистый текст, включающий и пассаж о "сговоре Рузвельта со Сталиным в Тегеране" (с. 148), и такой вот рассказ: "Стоя на другом берегу Вислы, советская армия выжидала, пока немцы подавят восстание" (с. 145). Будто и не было сотен километров стремительного продвижения по белорусской земле в июне-июле 1944-го, сидели себе на берегу Вислы, бездельем маялись...

Окончательно антисоветская линия начинает испаряться, когда мы встречаем научно некорректное определение: Сталин, оказывается, был "русским национал-коммунистом" (с. 149). Будут ещё в тексте и привычные уже в последнее время рассказы об изнасилованиях красноармейцами немецких женщин, и версия эмигранта Н. Толстого-Милославского о "жертвах Ялты" (её несостоятельность "Родина", как мне помнится, разоблачала ещё в 1991 году), будет и обидная опечатка: если верить книге, союзники высадились в Нормандии не 6 июня, а 6 июля 1944-го (с. 143). Но война окончится Победой, и авторы даже не пытаются увеличить официальную в последние 20 лет цифру советских потерь в 27 млн человек.

Остаётся лишь узнать мнение о той войне ответственного редактора. Вот оно: "Страдания народов России под большевиками были столь невыносимыми, что мы сейчас не имеем права судить никого, признавая нравственные изъяны в любом выборе судьбы в те годы. Трагично было, защищая Россию, ковать кандалы твоим детям под сталинским режимом; трагично было, воюя против Сталина, ковать такие же кандалы - под гитлеровским" (с. 113). Стало быть, профессор Зубов искренне и единолично (авторский коллектив, как мы давно помним, не при чём) полагает, что люди, оставившие автографы на Рейхстаге и принявшие участие в Параде Победы 24 июня 1945 года, были поголовно поражены нравственным изъяном и заняты тяжёлой работой по выковке кандалов... Боюсь, большинство читателей оценит подобное морализаторство словами, близкими по духу к обращениям французского футболиста Николя Анелька к французскому же тренеру Раймону Доменеку. Мы же, оставаясь в рамках политкорректности, назовём подобный подход ущербным.

На этом и остановлюсь - со 188-й страницы второго тома, несмотря на грозные заголовки о "периоде деградации коммунистического тоталитаризма" , содержится текст совсем иного свойства, пребывающий в целом в рамках исторической науки и основательный по фактографии и оценкам. Однако груз предшествующих 1,25 тома явно тянет весь проект назад, в разряд сочинений, определённо пребывающих вне традиции.

(На мой взгляд, насчет "текста... пребывающего в целом в рамках исторической науки и основательный по фактографии и оценкам" автор - Александр Шишков - весьма ошибается. Скорее всего, он попросту постеснялся признаться в том, что ему надоело насиловать свой мозг дальнейшим чтением и поэтому ограничился лишь беглым просмотром. Вот что пишет, например, Виталий Третьяков, декан Высшей школы телевидения МГУ:
"Если родила наша рожденная в 1991 году (??? Ладно, допустим, Третьяков советских историков за таковых не считает. Но Платонов, Соловьев, Ключевский - они не историки? - Диоген) историческая наука двухтомную "Историю России. ХХ век" под редакцией проф. А. Зубова, где нет никакой Великой Отечественной войны, а есть раздел "Советско-нацистская война 1941-45 гг. и Россия", так тому и быть - пусть цветут сто цветов. Правда, авторский коллектив и восторженные рецензенты, кажется, надеются, что сей труд будет увенчан Госпремией, но и это не беда. Надеюсь, впрочем, что люди, принимающие решение, прочитают хотя бы параграф, посвященный быту советских людей в 1950-80-е годы. Жванецкий после этого должен бросить писать - у историков получилось смешнее, чем у него, хотя писали вроде бы серьезно". )

Еще одна рецензия - на этот раз профессора богословского университета. К его чести надо сказать, что совести (а может быть, богобоязни за клевету) у Бориса Филиппова нашлось гораздо поболее, чем у авторов рецензируемого опуса.

Борис Филиппов, профессор Свято-Тихоновского православного гуманитарного университета.

Замах на правдивую историю России двадцатого столетия обернулся ударом по советским мифам… антисоветскими мифами

Книги по новейшей истории России стали появляться ежегодно. Новый коллективный труд (42 автора) под редакцией доктора исторических наук, профессора МГИМО А. Б. Зубова, двухтомная «История России. XX век», привлекает к себе внимание не только объемом (под две тысячи страниц), но и поставленной сверхзадачей: «рассказать правду о жизни и путях народов России в XX в.» и дать «нравственное осмысление» исторических фактов. Кажется, что после выхода этой книги в отечественной истории не должно остаться белых пятен и запретных имен. Хотя само по себе обозначение исследовательского поля и правильно сформулированные проблемы и темы не гарантируют получения убедительного ответа на поставленные вопросы.

Труд четко распадается на написанное специалистами и написанное публицистами. Публицистика, как известно, не доказывает, а постулирует, скажем: Ленин — немецкий агент, а сталинский режим был антинародным. И в этом ключе поданы многие общественно значимые темы. Например, поражение белых армий объясняется тем, что русский народ — «покорное и пассивное большинство, запуганное и дрожащее над своей только жизнью, над своим куском земли, а когда надо — идущее в бой по принуждению». И в этой войне народ сделал «выбор не за Россию, а против нее».

Авторы и ответственный редактор убеждены, что советское руководство в 1940-1941 годах планировало превентивную войну и готовилось к ней. В качестве доказательства авторы ссылаются на то, что «на суше самой сильной армией в Европе по численности живой силы и техники была в то время армия СССР, превосходящая сухопутные силы, например, США, в 11 раз». Обращает на себя внимание сравнение с США, которые не имели регулярной армии (по оценкам, вооруженные силы США в 1939 году насчитывали от 174 до 450 тыс. человек). При сравнении численности Красной армии с армиями других стран не следует забывать о беспрецедентно протяженной государственной границе страны. Столь же странно после рассказа о непрерывных (1929-1933 и 1937-1938 годы) и масштабных чистках в армии и неожиданно тяжелой войне с Финляндией читать, что, «судя по многим косвенным данным (архивы этого времени пока засекречены), превентивные (предупредительные) наступательные действия планировалось начать 12 июля 1941 г.». Хотя этому выводу, впервые сформулированному В. Суворовым (Резуном), противоречат опубликованные (1941 год. В 2−х кн. М., 1998) многие официальные документы из архива президента РФ. Например, еще 5 мая 1941 года правительство и Политбюро приняли совместное решение о доработке и массовом производстве знаменитых танков Т-34, тогда же был утвержден план масштабных закупок в Германии необходимых для их доработки материалов.

Особое внимание хотелось бы обратить на сквозную для всего труда тему антикоммунистического сопротивления и тему сотрудничества с врагом в годы Отечественной (у авторов «советско-нацистской») войны. Их появление в книгах по российской истории можно только приветствовать. Эти проблемы теоретически нашей наукой не разработаны.

Не вдаваясь в дискуссию о том, что считать сопротивлением, а что сотрудничеством (в книге отсутствуют критерии), хочу обратить внимание на параграфы, посвященные генералу Власову и Русской освободительной армии (РОА), а также участию русских эмигрантов, жителей оккупированных областей и советских военнопленных в нацистской армии и в антинацистском сопротивлении. «В 1941-1945 гг. на немецкой военной службе состояли не менее 1,1-1,2 млн советских людей». Инициаторами власовского «антисталинского движения» авторы считают представителей антигитлеровской оппозиции, которые и предложили возглавить его Власову. «После тягостных раздумий генерал Власов согласился».

Планы активного сотрудничества антисталински настроенных русских с гитлеровцами, по мнению авторов, возникли уже «осенью 1941 г.». По мнению ответственного редактора, «страдания народов России под большевиками были столь невыносимы, что мы сейчас не имеем права судить никого, признавая нравственные изъяны в любом выборе судьбы в те годы». Полагаю, что после создания гетто и лагерей уничтожения (Освенцима) в Польше (1939-1940), после уничтожения евреев в Львове (июль 1941 года) и Киеве (сентябрь 1941 года), после уничтожения советских военнопленных в нацистских лагерях, о которых авторы пишут, оправдывать, даже таким образом, добровольное обращение к гитлеровским властям с предложениями о каком-либо сотрудничестве безнравственно. Цель тут явно не оправдывает средства. Например, приветствовавший 1 июля 1941 года оккупацию Львова нацистами митрополит Галицкий Андрей Шептицкий написал в конце августа 1942 года Пию XII, что «немецкий режим ужаснее большевистского».

Словом, это очень странная книга. С одной стороны, она радует насыщенностью новым и интересным историческим материалом, новыми поднятыми проблемами. С другой — вызывает очень много вопросов и сомнений в точности приводимых документов, цифр и оценок. Кажется, что многие из ее авторов в своих представлениях остались на уровне дискуссий начала 1990−х. Правдивой истории России, о которой было заявлено в предисловии, опять не получилось.

Хотя, конечно, принципиальный отход от традиционного советского понимания истории нашей страны заслуживает внимания. Жаль только, что новые интерпретации кажутся сделанными по упрощенной методике, в соответствии с которой исторические события попросту получают оценки, прямо противоположные принятым в исторической литературе советского периода.

Геннадий БОРДЮГОВ

I. ПРОЛОГ

ИСТОРИКИ В ЭПОХУ ВОЙН, РЕВОЛЮЦИЙ И СОВЕТСКОГО СТРОЯ.................................... 17

Владимир ЕСАКОВ

Идея науки у А.С. Лаппо-Данилевского............................................................................................ 17

Советская власть и научное сообщество........................................................................................... 19

Москва – центр академической науки................................................................................................ 29

Новый идеологический прессинг........................................................................................................ 34

Историки в «оттепели» и «новом направлении»............................................................................... 40

«ПРОФЕССИОНАЛЫ ИСТОРИИ» В ЭРУ ПУБЛИЦИСТИЧНОСТИ: 1985–1991 гг.................... 55

Ирина ЧЕЧЕЛЬ

Самоопределение исторической корпорации по отношению
к предшествующей традиции.............................................................................................................. 56

Самоопределение исторической науки 1985–1991 гг. по отношению
к исторической публицистике............................................................................................................. 69

Историографическая культура отечественного сообщества историков 1985–2010 гг.................. 95

II. ТРАНЗИТ: СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ СООБЩЕСТВА

Геннадий БОРДЮГОВ, Сергей ЩЕРБИНА

1. Анализ общих демографических параметров............................................................................. 122

2. Возрастные и территориальные характеристики......................................................................... 127

3. Профессиональные интересы........................................................................................................ 141

4. Смена приоритетов в научных и научно-популярных публикациях......................................... 167

5. Портрет российского историка..................................................................................................... 171

III. НОВЫЕ ФОРМЫ ОБЪЕДИНЕНИЯ УЧЕНЫХ

CООБЩЕСТВА «НАЦИОНАЛЬНЫХ ИСТОРИКОВ».................................................................... 177

Дмитрий ЛЮКШИН

Национальные истории в отечественной историографической традиции..................................... 177

Сообщества «национальных историков»: жизнь после суверенного парада................................. 180

Время переосмысления… отменяется............................................................................................. 183

«Национальные историки» о периоде «собирания русских земель»
на рубеже ХХ–ХХI вв.: поиски места в российской историографии............................................ 185

РОССИЙСКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЖУРНАЛЫ: ТРИ МОДЕЛИ
ОРГАНИЗАЦИИ ЗНАНИЯ И СООБЩЕСТВА.................................................................................. 191

Наталья ПОТАПОВА

Журнал как наследие: опыт реконструкции академических журналов........................................ 195

Журнал как бизнес: принципы маркетинга на примере
«Нового литературного обозрения»................................................................................................ 215

Журнал как медиа-проект: стратегические принципы
на примере журнала «Родина».......................................................................................................... 220

ИСТОРИКИ В МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОМ СООБЩЕСТВЕ........................................................ 234

Антон СВЕШНИКОВ, Борис СТЕПАНОВ

«Советское, значит отличное»: междисциплинарность в одной отдельно взятой стране........... 236

Романтика междисциплинарности: «Одиссей» и «THESIS».......................................................... 239

«Лихие 90-е»: знание о прошлом между дисциплинами и институциями.................................... 242

Академическая периодика между 1990-ми и 2000-ми................................................................... 247

IV. ПЕРЕД ВЫЗОВАМИ РУБЕЖА ВЕКОВ

КАНУН НОВОЙ ОРТОДОКСИИ. ИСТОРИК И ВЛАСТЬ
В ПЕРЕСТРОЕЧНОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ................................................................... 261

Василий МОЛОДЯКОВ

Новая ортодоксия – 1: «социализм» против «сталинизма»........................................................... 262

Новая ортодоксия – 2: «демократия» против «советчины»........................................................... 266

Новая ортодоксия – 3: «путинисты» против «придурков» и «либералов»................................... 271

ИСТОРИЧЕСКОЕ СООБЩЕСТВО И ТВОРЦЫ СЕНСАЦИЙ........................................................ 281

Никита ДЕДКОВ

На обломках империи....................................................................................................................... 282

Предыстория...................................................................................................................................... 283

Вдали от шума городского…........................................................................................................... 286

Успех.................................................................................................................................................. 288

А что же историки?............................................................................................................................ 289

МЕЖДУ КОНКУРЕНЦИЕЙ И ПАТЕРНАЛИЗМОМ: «ГРАНТОВЫЙ»
ИСТОРИК В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ........................................................................................... 301

Игорь НАРСКИЙ, Юлия ХМЕЛЕВСКАЯ

«Грантовое пространство»................................................................................................................ 302

«Правила применения правил»: реалии грантовой политики......................................................... 306

Эскиз к портрету современного грантополучателя-историка........................................................ 310

Postscriptum........................................................................................................................................ 317

НРАВЫ СОВРЕМЕННЫХ РОССИЙСКИХ ИСТОРИКОВ: ПРЕДПОСЫЛКИ
К ПАДЕНИЮ И НАДЕЖДЫ НА ВОЗРОЖДЕНИЕ.......................................................................... 321

Борис СОКОЛОВ

Социальные корни нравов................................................................................................................ 322

Написание диссертаций за других лиц: стыдно или не стыдно?..................................................... 323

Научное единомыслие по-постсоветски и борьба за власть в исторической науке...................... 325

Государственная борьба с «фальсификациями, наносящими ущерб России»,
и нравы историков............................................................................................................................. 329

Гносеологические корни нынешних нравов российских историков.............................................. 331

Существует ли сообщество российских историков......................................................................... 334

Необходимость хартии историков................................................................................................... 338

V. Российское научно-историческое сообщество
в конце XIX – начале ХХI вв.: публикации и исследования
1940-х – 2010-х гг.

Иосиф БЕЛЕНЬКИЙ

1. Институции. Коммуникации. Традиции....................................................................................... 344

2. Научные школы в отечественной исторической науке............................................................... 371

3. Сборники в честь и памяти отечественных ученых-историков................................................. 389

4. Мемуары, дневники и письма отечественных историков........................................................... 445

5. Биобиблиография ученых-историков.......................................................................................... 460

6. Биографические и биобиблиографические словари историков.................................................. 468

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН............................................................................................................................... 479