Чем занимаются люди на чукотке. Как живут на Чукотке. Кровь оленя на обед и северное сияние вместо телевизора. Это будет работать на постоянной основе
Чукотский полуостров омывают воды двух океанов - Тихого и Северного Ледовитого. Наверное, немного на свете мест, столь неприспособленных для жизни человека.
Большая часть Чукотки находится за Полярным Кругом. Соответственно и земля здесь скована вечной мерзлотой. Температура зимой нередко зашкаливает за минус шестьдесят. Кроме того, Чукотка - один из самых "ветреных" районов России. Шквалистые ветры с порывами до восьмидесяти метров в секунду и слепящая пурга - вот главные "прелести" восьмимесячной чукотской зимы.
Тем не менее человек поселился на полуострове целых восемь тысяч лет назад. Пришедшие сюда из глубины материка чукчи (их называют "береговые", чтобы отличить от "оленных" чукчей - пастухов и кочевников) и эскимосы жили исключительно охотой на морского зверя: китов, моржей, нерп, лахтаков - морских зайцев... Ими питались, из их костей строили жилье (деревья здесь не растут), из шкур шили одежду и мастерили лодки-байдары, жиром обогревали и освещали жилье...
Понятно, что в таких, буквально нечеловеческих, условиях выжить можно было только в полной гармонии с окружающей природой - как живой, так и неживой. Местные народы одушевляют даже природные явления. Немногие старики на Чукотке скажут: "я с двадцать пятого года" или "тридцать второго рождения". Они говорят: "я родился в год Большого наводнения" или "в год, когда было много комаров". Для разновидностей северного ветра здесь до сих пор существует более тридцати названий. Что уж говорить о животных...
По-настоящему, всерьез и надолго советская власть пришла к морским зверобоям только после второй мировой войны. А тут, в одночасье, опустился пресловутый "железный занавес" и нельзя стало ни родню навестить, ни поохотиться. Чтобы проще было контролировать несознательных зверобоев, имеющих родственников "за рубежом", их стали переселять в крупные, на редкость уродливые поселки. Проблему "что делать?" на Чукотке решали просто - строили звероводческие фермы. Тоску по охоте и заинтересованность в ее результатах усмиряли высокими зарплатами и широким ассортиментом товаров. Местные магазины просто ломились от деликатесов, чукотскому изобилию позавидовала бы любая из стран Варшавского Договора. Китов и прочих морских животных били с крупных судов гарпунными пушками. Добыча скармливалось все на тех же зверофермах. Ну а если хочешь проявлять свою чукотскую самобытность - милости просим, в национальные ансамбли и кружки народного творчества. То есть хочешь быть чукчей? - будь им! Но... в качестве хобби, что ли...
Вся эта чукотская сказка рухнула за столь же короткий срок, за какой ее сделали былью. Сначала исчезла страна, чьим главным врагом был американский империализм, и стратегический интерес к Чукотке отошел на второй план. А потом выяснилось, что платить коренным жителям полуострова большие деньги и завозить сюда не только деликатесы, но и вообще какую-либо еду - очень невыгодно. Самым большим лакомством в Чукотских прибрежных поселках в девяносто пятом и даже еще в девяносто девятом году XX века был хлеб. В некоторых поселках люди просто умирали от голода - таких случаев был не один десяток.
В середине 90-х гг. прошлого века, когда начал возрождаться морской зверобойный промысел, уже мало кто помнил, как именно охотится на кита. А стариков, которые в детстве сами принимали участие в промысле, вообще можно было пересчитать по пальцам. В море выходили на чем попало и убивали животных всем, что подворачивалось под руку. В одном из поселков для этой цели использовали противотанковое ружье из запасов упраздненной воинской части. Охотники то и дело гибли в море. И дело не только в опасностях морской стихии. Недостаток опыта заставил морских зверобоев Чукотки вспомнить старые ритуалы и обряды. К счастью, не все, потому что среди охотничьих обычаев у чукчей был и такой - они не спасали тонущих. Тому было два объяснения: во-первых, если охотник оказался в воде, значит, он попал во власть морского черта по имени Кели, а с ним лучше не связываться. Второй мотив более циничен: занявшись спасением, можно упустить добычу и тогда весь поселок окажется на грани голодной смерти. То есть из двух зол выбирали меньшее. За исключением этого старого правила все прочие восстановлены по воспоминаниям стариков и исполняются неукоснительно.
Сегодня на Чукотке китовая охота открывается шумным гульбищем, которое представляет из себя дикую смесь традиционных и современных культурных реалий. Древняя борьба может закончиться прозаическим пьяным мордобоем. Выступление народных ансамблей плавно переходит в банальную дискотеку...
На следующее утро после праздника уже подготовленные и снаряженные должным образом охотники выходят в море за китом. Обычная бригада состоит из пяти-шести больших катеров со скоростными моторами американского или японского производства и одного тихоходного БМК - большого морского катера, который предназначается для буксировки добычи к берегу. Охотники разбиваются на группы по два катера и начинают прочесывать акваторию Берингова пролива. Обнаружив китов по фонтанам воды, которую они с шумом извергают, всплывая на поверхность, охотники по рации оповещают своих товарищей. Дальше начинается сложная процедура преследования кита, которая напоминает какие-то сумасшедшие гонки - катера то развивают огромную скорость, то дрейфуют в полнейшей тишине. Главное, как можно ближе подойти к месту, где в следующий раз вынырнет кит, и вонзить в него гарпун, к которому привязан ярко-оранжевый буй - пых-пых. Этот буй будет указывать местоположение жертвы. Пых-пых существует столько же, сколько и сама китовая охота. Только раньше использовались наполненные воздухом шкуры тюленей или желудки моржей, а сейчас - пластмассовые шары японского производства.
А вот поворотный гарпун, который метают в кита, - каким был, таким и остался. Это древнее и весьма остроумное охотничье приспособление. Его острие крепится к древку и пых-пыху хитрой системой узлов. Когда гарпун попадает в тело кита, на его острие раскрывается жало, которое не позволяет гарпуну выскочить наружу. Пых-пых разматывает веревку, узлы развязываются, древко отскакивает от гарпуна, всплывает, и затем его хозяйственно подбирают - напомним, что к дереву здесь отношение бережное. После того, как контрольный гарпун удачно попал в кита, в него вонзают еще четыре или пять. Волоча за собой пять поплавков, кит теряет скорость и не может уйти на глубину. Тут-то его и добивают. Зрелище это не для слабонервного европейца. До второй половины XIX века китов разили длинными, острыми, как бритва, пиками. Главное оружие современных охотников - карабины "Тигр" калибра семь-шестьдесят два. Хорошие охотники могут добить кита пятьюдесятью выстрелами. Малоопытные расстреливают от двухсот до четырехсот патронов.
Многотонную тушу добитого кита привязывают к БМК и со скоростью три-четыре километра в час буксируют к поселку. Охотники прямо в море отрезают кусок плавника и с ним, в качестве доказательства удачной охоты, на своих быстроходных катерах отправляются домой.
Как только на берегу появляется старенький гусеничный трактор, все население поселка (разве что кто-нибудь встать не может) устремляется на дележ добычи. По заведенному исстари порядку, те, кто не участвовал в охоте, стоят на почтительном отдалении и строят догадки - крупный ли кит, всем ли хватит. Здесь можно встретить самые невероятные емкости под мясо - от детских ванночек до молочных бидонов. Все очень серьезны и сосредоточенны, кроме детей и собак, которые с одинаковой назойливостью путаются у всех под ногами и всем мешают.
Первыми лучшие куски отрезают охотники. Не торопясь, они стаскивают добычу в прибрежные сарайчики. Толпа в почтительном нетерпении ждет незримого сигнала: можно! И тут начинается самая настоящая кровавая битва. Кровь, конечно, китовая, но люди бьются вполне всерьез.
Самое ценное в китовой туше - это мясо и кожа. Кожу с тонкой прослойкой сала можно есть и сырой. По консистенции она напоминает автомобильную покрышку, а по вкусу... Немножко похоже на устриц или мидий. Китовая кожа, по-эскимосски - "мантак", а по-чукотски - "итхильгын" - самый изысканный местный деликатес и самый ценный источник чистого белка. Только совсем уж отважный европеец рискнет последовать примеру аборигенов и жевать мантак не отходя от еще не остывшей туши кита. Но представительницу Всемирного Фонда дикой природы особо не спрашивали. В ките, как утверждают морские зверобои, съедобно все - кишки, язык, сердце, мозг и, конечно же, мясо, которое на вкус - нежнейшая телятина… с привкусом креветок.
Аборигенная охота на китов разрешена Международной китобойной комиссией только американским эскимосам и российским береговым чукчам и эскимосам. Слово "аборигенная" означает, что в данном случае запрещено любое промышленное использование добытых туш и применение современных технических средств, которые не оставляют киту ни малейшего шанса спастись от зверобоев. Российская квота составляет сто тридцать пять серых китов в год. Сегодня в Калифорнийско-Чукотской популяции серого кита насчитывается около двадцати семи тысяч голов. По расчетам специалистов, это позволяет без ущерба для популяции добывать до шестисот китов ежегодно.
Ассоциация морских зверобоев Чукотки не раз просила об увеличении квоты хотя бы на сорок-пятьдесят голов. Но вместо этого все чаще и чаще раздаются предложения о полном запрете китобойного промысла. Он, мол, негуманен. Экономическая ситуация в России понемногу исправляется. Завезли сюда вдоволь витаминов, фруктов, мяса... "Зеленые" неоднократно проводили для чукчей и эскимосов пропагандистские лекции на тему: не надо есть кита! На одной из лекций рассказывали о разумности китов, о некоем их родстве с человеком. Зверобои все это сочувственно выслушали и попросили выступить с ответным словом местного учителя. Он спросил: а французы среди вас есть? Француз нашелся. Ну вот, сказал учитель, а теперь я попрошу вас никогда больше не есть лягушек.
Самый северный район Дальнего Востока – Чукотский автономный округ. На его территории живет несколько коренных народов, пришедших туда тысячелетия назад. Больше всего на Чукотке самих чукчей – около 15 тысяч. С давних пор они кочевали по всему полуострову, пасли оленей, охотились на китов и жили в ярангах.
Сейчас многие оленеводы и охотники превратились в работников ЖКХ, а яранги и байдарки сменили на обычные дома с отоплением.
Огурцы по 600 рублей за килограмм и десяток яиц за 200 – современные потребительские реалии отдаленных районов Чукотки. Пушное производство закрыто, так как не вписалось в капитализм, а добыча оленины, хотя и идет до сих пор, дотируется государством – оленье мясо не может конкурировать даже с дорогостоящей говядиной, которую привозят с «большой земли». Похожая история – с ремонтом жилого фонда: строительным компаниями невыгодно браться за ремонтные подряды, так как львиная доля сметы – расходы на транспортировку материалов и рабочих по бездорожью. Молодежь, уезжающая из сел, и серьезные проблемы со здравоохранением – советская система рухнула, а новая толком не создана.
Предки чукчей появились в тундре еще до нашей эры. Предположительно, они пришли с территории Камчатки и нынешней Магаданской области, затем двинулись через Чукотский полуостров в сторону Берингова пролива и остановились там.
Столкнувшись с эскимосами, чукчи переняли их морзверобойный промысел, впоследствии вытеснив их с Чукотского полуострова. Оленеводству на рубеже тысячелетий чукчи научились у кочевников тунгусской группы – эвенов и юкагиров.
«Сейчас попасть в стойбища оленеводов Чукотки не легче, чем во времена Тана Богораза (известного российского этнографа, который в начале XX века описывал жизнь чукчей).
В Анадырь, а затем в национальные поселки можно долететь на самолете. Но потом из поселка добраться до конкретной оленеводческой бригады в нужное время очень сложно», – объясняет Пуя. Стойбища оленеводов постоянно перемещаются, причём на большие расстояния. Дорог, чтобы доехать до мест их стоянки нет: передвигаться приходится на гусеничных вездеходах или снегоходах, иногда на оленьих и собачьих упряжках. Кроме того, оленеводы строго соблюдают сроки перекочевок, время своих обрядов и праздников.
Владимир Пуя
Потомственный оленевод Пуя настаивает, что оленеводство – «визитная карточка» региона и коренного народа. Но сейчас чукчи в основном живут не так, как раньше: промыслы и традиции уходят на второй план, а на смену им приходит типичная жизнь отдаленных регионов России.«Наша культура сильно пострадала в 70-е годы, когда власти посчитали, что в каждом селе дорого содержать средние школы с полным набором преподавателей, – рассказывает Пуя. – В районных центрах построили школы-интернаты. Их причисляли не к городским заведениям, а к сельским - в сельских школах зарплаты в два раза выше. Я сам учился в такой школе, качество образования было очень высоким. Но детей отрывали от жизни в тундре и приморье: мы возвращались домой только на летние каникулы. И поэтому теряли комплексное, культурное развитие. Национального воспитания в интернатах не было, даже чукотский язык не всегда преподавался. Видимо, власти решили, что чукчи - советские люди, и свою культуру нам знать ни к чему».
Жизнь оленеводов
География проживания чукчей сначала зависела от передвижения диких оленей. Люди зимовали на юге Чукотки, а летом уходили от жары и гнуса на север, до берегов Ледовитого океана. Народ оленеводов жил родовой системой. Они селились по озерам и рекам. Чукчи обитали в ярангах. Зимняя яранга, которую шили из оленьих шкур, натягивалась на каркас из дерева. Снег из-под нее вычищался до земли. Пол укрывался ветками, на которые настилали шкуры в два слоя. В углу устанавливалась железная печка с трубой. Спали в ярангах в кукулях из шкур животных.
Но Советская власть, пришедшая на Чукотку в 30-х годах прошлого века, была недовольна «бесконтрольным» перемещением людей. Коренным жителям указывали, где строить новое – полустационарное – жилище. Это делалось для удобства перевозки грузов морским транспортом. Точно так же поступали и со стойбищами. При этом, возникали новые рабочие места для коренных жителей, а в поселениях появились больницы, школы, дома культуры. Чукчей обучили письменности. А сами оленеводы жили чуть ли не лучше всех других чукчей – вплоть до 80-х годов XX века.
Сейчас жители Конергино отправляют письма на почте, закупаются в двух магазинах («Норд» и «Катюша»), звонят «на материк» с единственного на весь поселок стационарного телефона, иногда ходят в местный клуб культуры, пользуются врачебной амбулаторией. Впрочем, жилые дома села находятся в аварийном состоянии и капитальному ремонту не подлежат. «Во-первых, денег нам много не выделяют, во-вторых, из-за сложной транспортной схемы трудно доставлять материалы в село», – рассказывал несколько лет назад глава поселения Александр Мыльников. По его словам, если раньше жилфонд в Конергино ремонтировали коммунальщики, то теперь у них нет ни стройматериалов, ни рабочей силы. «Доставлять стройматериалы в село дорого, подрядчик тратит около половины выделенных средств на транспортные расходы. Строители отказываются, им невыгодно работать с нами», – жаловался он.
В Конергино живет около 330 человек. Из них около 70 детей: большинство учатся в школе. В ЖКХ работает полсотни местных жителей, а в школе – вместе с детским садом – заняты 20 воспитательниц, учителей, нянь и уборщиц. Молодежь в Конергино не задерживается: школьные выпускники разъезжаются на учебу и работу в другие места. Депрессивное состояние села иллюстрирует ситуация с традиционными промыслами, которыми славились конергинцы.
«Морского зверобойного промысла у нас уже нет. По капиталистическим правилам он не выгоден, – говорит Пуя. – Зверофермы закрылись, и пушной промысел быстро забыли. В 90-х годах производство пушнины в Конергино схлопнулось». Осталось только оленеводство: в советское время и до середины нулевых, пока Роман Абрамович оставался на посту губернатора Чукотского АО, оно было здесь успешным.
В Конергино работает 51 оленевод, из них 34 – в бригадах в тундре. По словам Пуи, доходы оленеводов крайне низкие. «Это убыточная отрасль, денег на зарплату не хватает. Государство покрывает недостаток средств, чтобы зарплата была выше прожиточного минимума, он у нас равняется 13 тысячам. Оленеводческое хозяйство, в котором состоят работники, выплачивает им примерно 12,5 тысяч. Государство доплачивает до 20 тысяч, чтобы оленеводы не умерли с голоду», – сетует Пуя.
На вопрос, почему нельзя платить больше, Пуя отвечает, что себестоимость производства оленины в разных хозяйствах варьируется от 500 до 700 рублей за килограмм. А оптовые цены на говядину и свинину, которые завозят «с материка», начинаются от 200 рублей. Продавать мясо по 800-900 рублей чукчи не могут и вынуждены устанавливать цену на уровне 300 рублей – себе в убыток. «Нет смысла капиталистического развития этой отрасли, – говорит Пуя. – А ведь это последнее, что осталось в национальных селах».
Евгений Кайпанау, 36-летний чукча, родился в Лорино в семье самого уважаемого китобоя. «Лорино» (по-чукотски – «Льаурэн») переводится с чукотского как «найденное становище». Поселение стоит на берегу Мечигменской губы Берингова моря. В нескольких сотнях километров расположены американские острова Крузенштерна и Святого Лаврентия; до Аляски тоже совсем близко. Но до Анадыря самолеты летают раз в две недели – и то если погода хорошая. Лорино прикрыто с севера сопками, поэтому здесь больше безветренных дней, чем в соседних селениях. Правда, несмотря на относительно хорошие погодные условия, в 90-х годах почти все русские жители из Лорино уехали, и с тех пор там живут только чукчи – примерно 1500 человек.
Дома в Лорино – покосившиеся деревянные строения с облезлыми стенами и выцветшей краской. В центре села стоят несколько коттеджей, построенных турецкими рабочими, – теплоизолированные здания с холодной водой, что в Лорино считается привилегией (если по обычным трубам пустить холодную воду, то зимой она замерзнет). Горячая вода во всем поселении есть, потому что местная котельная работает круглый год. А вот больницы и поликлиники здесь нет – уже несколько лет людей отправляют за медпомощью санитарной авиацией или на вездеходах.
Лорино известно морзверобойным промыслом. Не зря в 2008 году тут снимали документальный фильм «Китобой», получивший приз ТЭФИ. Охота на морского зверя для местных жителей по-прежнему важное занятие. Китобои не только кормят семью или зарабатывают деньги, сдавая мясо в местную общину зверобоев, – они еще и чтут традиции предков.
С детства Кайпанау знал, как правильно забивать моржей, ловить рыбу и кита, ходить в тундру. Но после школы он уехал в Анадырь учиться сначала на художника, а затем на хореографа. До 2005 года он, живя в Лорино, часто ездил на гастроли в Анадырь или Москву – выступать с национальными ансамблями. Из-за постоянных разъездов, перемены климата и перелетов Кайпанау решил окончательно перебраться в Москву. Там он женился, его дочери – девять месяцев. «Свое творчество и культуру я стремлюсь прививать жене, – говорит Евгений. – Хотя раньше ей многое казалось диким, особенно когда она узнала, в каких условиях живет мой народ. Я и дочке прививаю традиции и обычаи, например, показываю национальную одежду. Хочу, чтобы она знала, что она потомственная чукча».
Евгений теперь редко появляется на Чукотке: гастролирует и представляет культуру чукчей по всему миру вместе со своим ансамблем «Кочевник». В одноименном подмосковном этнопарке «Кочевник», где работает Кайпанау, он проводит тематические экскурсии и показывает документальные фильмы о Чукотке, в том числе Владимира Пуи.
Но жизнь вдалеке от родины не мешает ему знать о многих вещах, происходящих в Лорино: там осталась его мать, она работает в городской администрации. Так, он уверен, что молодежь тянется к тем традициям, которые теряют в остальных регионах страны. «Культура, язык, навык охоты. Молодежь на Чукотке, включая молодежь и из нашего поселка, учится добывать китов. У нас люди живут этим постоянно», – говорит Кайпанау.
В летний сезон чукчи охотились на китов и моржей, в зимний – на тюленей. Охотились с помощью гарпунов, ножей и копий. Китов и моржей добывали все вместе, а тюленей – поодиночке. Чукчи ловили рыбу сетями из китовых и оленьих сухожилий или из кожаных ремней, сачками и удилами. Зимой – в проруби, летом – с берега или с байдарок. Кроме того, до начала XIX века с помощью лука, копий и ловушек охотились на медведей и волков, баранов и лосей, росомах, лисиц и песцов. Водоплавающую дичь убивали метательным орудием (болой) и дротиками с метательной дощечкой. Со второй половины XIX века начали использовать ружья, а затем – огнестрельное китобойное оружие.
Продукты, которые завозят с материка, стоят в селе огромных денег. «Привозят «золотые» яйца по 200 рублей. Про виноград я вообще молчу», – добавляет Кайпанау. Цены отражают печальное социально-экономическое положение в Лорино. Мест, где можно показать профессионализм и университетские навыки, в поселении мало. «Но положение народа в принципе нормальное, – сразу уточняет собеседник. – После прихода Абрамовича (с 2001 по 2008 год) стало намного лучше: появилось больше рабочих мест, отстроились дома, наладили фельдшерско-акушерские пункты». Кайпанау вспоминает, как его знакомые китобои «приехали, бесплатно забрали у губернатора моторные лодки для промысла и уехали». «Теперь живут и наслаждаются», – говорит он. Федеральные власти, по его словам, тоже помогают чукчам, но не очень активно.
У Кайпанау есть мечта. Он хочет создавать на Чукотке образовательные этнические центры, где коренные народы смогли бы заново узнавать свою культуру: строить байдарки и яранги, вышивать, петь, танцевать.
«В этнопарке многие посетители считают чукчей необразованным и отсталым народом; думают, что они не моются и постоянно говорят «однако». Мне даже иногда заявляют, что я не настоящий чукча. А ведь мы – настоящие люди».
Каждое утро 45-летняя жительница села Сиреники Наталья (попросила не указывать её фамилию) просыпается в 8 утра, чтобы пойти на работу в местную школу. Она – вахтер и технический работник.
Сиреники, где уже 28 лет живет Наталья, расположены в Провиденском городском округе Чукотки, на берегу Берингова моря. Первое эскимосское поселение здесь появилось примерно три тысячи лет назад, и в окрестностях села до сих пор находят остатки жилищ древних людей. В 60-е годы прошлого века к коренным жителям присоединились чукчи. Поэтому названия у села существует два: с экимосского оно переводится как «Долина солнца», а с чукотского – «Каменистая местность».
Сиреники окружены сопками, и добраться сюда сложно, особенно зимой – только снегоходом либо вертолетом. С весны по осень сюда заходят морские суда. Сверху село выглядит, как коробка с разноцветными конфетами: зеленые, синие и красные коттеджи, здание администрации, почта, детский сад и амбулатория. Раньше в Сирениках было много ветхих деревянных домов, но многое изменилось, рассказывает Наталья, с приходом Абрамовича. «Мы с мужем жили раньше в доме с печным отоплением, посуду приходилось на улице мыть. Потом Валера заболел туберкулезом, и его лечащий врач посодействовал, чтобы нам по болезни выделили новый коттедж. Теперь у нас евроремонт».
Одежда и пища
Чукчи мужчины носили кухлянки из двойной оленьей шкуры и такие же брюки. Торбазу из камуса с подошвами из нерпичьей кожи они натягивали на чижи – чулки из собачьей шкуры. Шапку из двойного пыжика окаймляли спереди длинношерстным мехом росомахи, не смерзающимся от дыхания человека ни при каком морозе, а меховые рукавицы носили на сыромятных ремешках, которые втягивались в рукава. Пастух был словно в скафандре. Одежда на женщинах облегала тело, ниже колен она завязывалась, образуя что-то вроде штанов. Надевали её через голову. Поверх женщины носили широкую меховую рубаху с капюшоном, которую надевали её по особым случаям вроде праздников или перекочевок.
Пастуху всегда приходилось беречь поголовье оленей, поэтому животноводы и семьи питались летом как вегетарианцы, а если и ели оленя, то полностью, вплоть до рогов и копыт. Мясо предпочитали вареное, но часто ели и сырое: у пастухов в табуне попросту не было времени на готовку. Оседлые же чукчи питались мясом моржей, которых раньше убивали в огромных количествах.
Как живут в Сирениках?
По уверениям Натальи – нормально. Безработных в селе сейчас около 30 человек. Летом они собирают грибы и ягоды, а зимой ловят рыбу, которую продают или меняют на другие продукты. Муж Натальи получает пенсию в 15700 рублей, при этом прожиточный минимум здесь – 15000. «Я сама тружусь без подработок, в этом месяце получу около 30000. Мы, бесспорно, живем средне, но что-то я не ощущаю, что зарплаты повышаются», – сетует женщина, вспоминая о завезенных в Сиреники огурцах по 600 рублей за килограмм.
Купол
Сестра Натальи работает вахтовым методом на «Куполе». Это золотоносное месторождение, одно из крупнейших на Дальнем Востоке, находится в 450 км от Анадыря. С 2011 года 100% акций «Купола» владеет канадская компания Kinross Gold (нашим же не до такой мелочовки).«Сестра раньше работала там горничной, а сейчас выдает маски горнякам, которые спускаются в шахты. У них там есть и спортзал, и бильярдная! Платят в рублях (средняя зарплата на «Куполе» 50 000 рублей – DV), переводят на банковскую карточку», – рассказывает Наталья.
Женщина немного знает о добыче, зарплатах и инвестициях в регион, но часто повторяет: «”Купол” нам помогает». Дело в том, что канадская компания, владеющая месторождением, еще в 2009 году создала Фонд социального развития, он выделяет деньги на социально значимые проекты. Не менее трети бюджета идет на поддержку коренных малочисленных народов автономного округа. Например, «Купол» помог издать словарь чукотского языка, открыл курсы языков коренных народов и построил в Сирениках школу для 65 детей и садик для 32.
«Мой Валера тоже получил грант, – говорит Наталья. – Два года назад «Купол» выделил ему 1,5 млн рублей на огромную 20-тонную морозильную камеру. Ведь китобои зверя добудут, мяса много – испортится. А теперь эта камера спасает. На оставшиеся деньги муж с коллегами купил инструменты на строительство байдарок».
Наталья, чукча и потомственный оленевод, считает, что национальная культура сейчас возрождается. Рассказывает, что каждый вторник и пятницу в местном сельском клубе проводятся репетиции ансамбля «Северное сияние»; открываются курсы чукотского и других языков (правда, в окружном центре – Анадыре); проводятся конкурсы вроде Кубка губернатора или регаты в Баренцевом море. «А в этом году наш ансамбль приглашают на грандиозное событие – международный фестиваль! Пять человек полетят на танцевальную программу. Это все будет на Аляске, та оплатит перелет и проживание», – говорит женщина. Она признает, что и российское государство поддерживает национальную культуру, но «Купол» она упоминает гораздо чаще. Отечественного фонда, который бы занимался финансированием народов Чукотки, Наталья не знает.
Другой ключевой вопрос – здравоохранение. На Чукотке, как и в других северных регионах, говорит представитель Ассоциации малочисленных коренных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока (АМКНСС и ДВ РФ) Нина Вейсалова, очень распространены болезни органов дыхания. Но, по имеющейся информации, в национальных поселках закрываются тубдиспансеры. Много онкобольных. Существующая ранее система здравоохранения обеспечивала выявление, наблюдение и лечение больных лиц из числа малочисленных народов, что было закреплено законодательно. К сожалению, сегодня такая схема не работает. На вопрос о закрытии тубдиспансеров власти не отвечают, а лишь сообщают, что в каждом районе и населенной пункте Чукотки сохранены больницы, врачебные амбулатории и фельдшерско-акушерские пункты.
В российском обществе существует стереотип: народ чукчей спился после того, как на территорию Чукотки пришёл «белый человек» – то есть с начала прошлого века. Чукчи никогда не употребляли спиртного, в их организме не вырабатывается фермент, расщепляющий спирт, – и из-за этого влияние алкоголя на их здоровье более пагубно, чем у других народов. Но по словам Евгения Кайпанау, уровень проблемы сильно завышен. «С алкоголем [у чукчей] всё, как и везде. Но пьют меньше, чем где-либо еще», – утверждает он. При этом, говорит Кайпанау, у чукчей действительно в прошлом отсутствовал фермент, расщепляющий спирт. «Сейчас, хотя фермент и выработался, народ все равно не пьет так, как слагают легенды», – резюмирует чукча.
Мнение Кайпанау поддерживает доктор медицинских наук ГНИЦП Ирина Самородская, один из авторов доклада «Смертность и доля умерших в экономически активном возрасте от причин, связанных с алкоголем (наркотиками), ИМ и ИБС от всех умерших в возрасте 15-72 лет» за 2013 год. Согласно данным Росстата, говорится в документе, наиболее высокий уровень смертности от причин, связанных с алкоголем, действительно в Чукотском АО – 268 человек на 100 тысяч. Но эти данные, подчеркивает Самородская, относятся ко всему населению округа. «Да, коренное население тех территорий – чукчи, но там живут не только они», – поясняет она. Кроме того, по словам Самородской, Чукотка стоит по всем показателям смертности выше, чем остальные регионы – и это не только алкогольная смертность, но и другие внешние причины. «Сказать, что именно чукча умер именно от алкоголя сейчас нельзя, так устроена система. Во-первых, если люди не хотят, чтобы в свидетельстве о смерти их умершего родственника выставлялась причина смерти, связанная с алкоголем, она не будет выставляться. Во-вторых, подавляющее число смертей происходят на дому. А там свидетельства о смерти часто заполняются участковым врачом или даже фельдшером, из-за чего в документах могут указываться другие причины – так легче написать»
Наконец, еще одной серьезной проблемой региона, по мнению Вейсаловой, является взаимоотношение промышленных компаний с коренным местным населением. «Люди приходят, как завоеватели, нарушая мир и покой местных жителей. Я думаю, что должен быть регламент о взаимодействии компаний и народов», – говорит она.
Язык и религия
Чукчи, живущие в тундре, называли себя «чавчу» (оленный). Те, кто жил на берегу, – «анкалын» (помор). Существует общее самоназвание народа – «луораветлан» (настоящий человек), но оно не прижилось. 50 лет назад на чукотском языке говорили примерно 11 тысяч человек. Сейчас их число с каждым годом сокращается. Причина проста: в советское время появились письменность и школы, но тогда же проводилась политика уничтожения всего национального. Отрыв от родителей и жизнь в школах-интернатах вынуждали чукотских детей все меньше знать родной язык.
Чукчи издавна верили, что мир делится на верхний, средний и нижний. При этом, верхний мир («облачная земля») населён «верхним народом» (по-чукотски - гыргоррамкын), или «народом рассвета» (тнаргы-рамкын), а верховное божество у чукчей не играет серьезной роли. Чукчи считали, что их душа бессмертна, верили в реинкарнацию, у них был распространен шаманизм. Шаманами могли быть и мужчины, и женщины, но особенно сильными у чукчей считались шаманы «превращенного пола» – мужчины, выступавшие в роли хозяек, и женщины, перенимавшие одежду, занятия и привычки мужчин.
Все выводы сделает время и сами чукчи.
Эту ту самую историю нам прислала наша читательница Валентина Тимонина. Валентина, спасибо вам! Дорогой читатель, пожалуйста, бери пример с Валентины и тоже присылай свою ту самую историю, потому что мы их собираем: весь ад, жесть, боль, ужас и счастье, лучшие и самые невероятные воспоминания - всё это к нам. Спасибо!
Однажды я уехала работать на одну маленькую и, естественно, гордую радиостанцию в Анадыре на Чукотке. Об этом месте я не знала ничего, а решение о поездке было принято и исполнено в течение трёх дней. Поэтому в начале сентября я внезапно обнаружила восемнадцатилетнюю себя в самолёте, летящем девять часов на самый край земли. Рядом со мной сидел мужчина с бородой, который сопровождал девятерых своих приёмных детей и жену из поездки по российским монастырям. Ко мне он тоже сразу проникся отеческими чувствами и предложил звонить, если понадобится чайник или занавески. А также дал полезный совет: есть много моркови, иначе вернусь без зубов. Все мои знакомые в Анадыре потом оказались людьми с полным комплектом зубов и проблем не испытывали. Кроме одного коллеги, которому зубы выбили недовольные чукотские радиослушатели.
Мою трёхлетнюю жизнь на Чукотке я люблю иллюстрировать несколькими историями. Первая - про пургу.
Пурга на Чукотке - это настоящее стихийное бедствие, правда, привычное. Все знают, что делать, как себя вести и как не теряться. Правда, всё равно регулярно теряются. Во время пурги становится тепло, около минус трёх, поднимается сильнейший ветер, который швыряет во все стороны снег, подоконники, маленьких собачек. Впервые я столкнулась с пургой как-то утром, когда шла на работу. Сначала между домов идти было сносно. Сложно, конечно: казалось, ветер собьёт с ног, но я продвигалась вперёд. Когда же я подошла к главному (одному из двух) городскому перекрёстку, я поняла, что сделать шаг не могу. Если я оторву хоть одну ногу от земли, то меня унесёт на другой конец города (не так уж далеко, честно говоря). Я обхватила светофор руками и решила ждать конца пурги (он наступит через двенадцать часов). Мимо меня прошёл огромный мужчина, к которому верёвкой был привязан крошечный школьник. Перпендикулярно мне женщина переходила дорогу на четвереньках. Только я решила полностью отдать себя в руки панической атаки, как меня оторвало от земли: другой огромный мужчина схватил меня в охапку (одной ручищей) и понёс через дорогу. Возможно, он и сказал мне что-то вроде: «Позвольте пронести вас сквозь этот разрывающий лёгкие ветер», - но во время пурги шум стоит невозможный. Короче, он донёс меня до сплошной линии, когда ветер сбил с ног нас обоих. Далее мы передвигались на четвереньках. На другой стороне от ветра нас немного скрыл дом, и мы расползлись по своим делам.
Пожалуй, лучшее, что я привезла с Чукотки - это умение править собачьей упряжкой. Гуляла как-то неподалёку от Анадыря и увидела ярангу, поставленную на берегу лимана. В яранге обнаружился сухой старичок Владимир. В глаза первой бросалась его борода. Она была заплетена в две косички, связанные узлом. Владимир пояснил, что он дал себе слово не состригать бороду до тех пор, пока не закончит свой перевод «Слова о полку Игореве». Дело в том, что Владимир уверен: чукотский язык - это малоизменённая версия древнерусского. И если исходить из этого, смысл всего текста «Слова» становится совершенно иным. Переводом он занимался, когда не был каюром, то есть хозяином и водителем собачьей упряжки. Владимир напоил чаем с тундровыми ягодами, сыграл на баяне, прочитал кое-что из своего перевода. И предложил прокатиться. У упряжки, которая досталась мне, было два вожака: Бочка и Борода. Как они неслись! Ездовые собаки начинают чувствовать усталость только через сто первых километров, а бег по снежной равнине - любимое их занятие.
Краткий курс управления собачьей упряжкой: направо - кричишь «поть-поть», налево - горловое «кххх», быстро прямо - любые громкие весёлые звуки. Поэтому мы в своих катаньях представляли собой удивительное зрелище: трое нарт, пятьдесят собак, люди кричат, поют, хохочут.
Первый раз мне разрешили поехать самой только после нескольких тренировок. Всё шло хорошо, пока я не спрыгнула с нарт, чтобы бежать рядом с упряжкой: это, по заверениям Владимира, снимает нагрузку с собак, они будут двигаться быстрее. Попробуйте спрыгнуть с нарт, когда они несутся на полной скорости! Я сразу же упала. А потом побегайте-ка по снегу в костюме, который достаточно большой и тёплый, чтобы в минус сорок было ок. Наконец, думаю, Бочка и Борода изначально планировали от меня избавиться. Я лежу на снегу, мои собаки убегают вдаль. Слева, по идее, база, там их может поймать Владимир. Надо только сказать собакам, чтобы шли налево! Ага, теперь попробуйте громко крикнуть горлом: «Кххх!» Короче, Владимир догнал их на другой упряжке, но меня даже не ругал.
А однажды зимой у Владимира стали замерзать щенки. И он на время холодов раздавал их знакомым. Мне досталась Альфа. Она бегала по квартире двадцать часов без остановки, сожрала весь линолеум и выросла вожаком упряжки, в чём я вижу прямую свою заслугу.
Анадырь отделён от посёлка, где находится аэропорт, лиманом. Летом его можно пересечь на пароме, который сопровождают белухи. Как-то в августе мы с моим спутником отправились на ту сторону лимана на романтическое свидание. Гуляли по холмам и заброшенным посёлкам, дремали в ароматной тундре и не следили за временем. И оказалось, что мы пропустили паром. Августовская ночь на Чукотке всё же холодна, но мой спутник был опытным путешественником, так что мы решили ночевать на берегу. С собой у нас было несколько сосисок и половина батона. Мы накидали веток на палет, который нашли тут же, - получилась кровать. С одной стороны у нас был лиман, с трёх других мы разожгли костры. Я бы не стала советовать повторять эту схему на свидании, потому что холодно было нечеловечески. Утром мы пожарили свои сосиски и хлеб и пошли на паром. На берегу мы встретили очень толстого мужчину в трусах. Он валялся на одеяле, загорал. На нём была кепка ЛДПР, рядом был воткнут флаг ЛДПР. Он подарил нам значки ЛДПР и сказал, что уверен, что у нас будут красивые дети. Учитывая его партийную принадлежность, у меня не было никаких сомнений, что это подлая ложь.
Каково это, оказаться в самом дальнем углу планеты? Дело даже не в продолжительности полёта: восемь часов не так уж долго. И не в ощущении, что все эти восемь часов под тобой была одна и та же страна.
Вот ты прилетаешь на Чукотку, выходишь из самолёта? Что рассчитываешь увидеть? Людей, ходящих на голове? Какой-то другой уклад жизни? Он другой, конечно, но невероятно похожий на…да-да, это всё та же самая Россия. Что в Калининграде, что в Рязани, что здесь на Дальнем Востоке. Америка ближе, но из неё заимствуют только Кока-Колу и другие непортящиеся продукты, раз в год, кораблём.
Первые впечатления очень неоднозначные. До Анадыря мы так и не добрались, прилетев в Анадырь. Сам город находится через пролив от аэропорта, добираться туда - целая история, причём недешёвая. Первый день решили в посёлке Угольные Копи, который и стал для меня воротами на Чукотку.
1 На подлёте, конечно, пейзажи совершенно неземные. Почти весь рейс я спал, расположившись на трёх креслах, как в плацкартном вагоне. Но, открыв иллюминатор поутру, не смог больше дремать!
2 Я прилетел в Анадырь регулярным рейсом авиакомпании “Вим-Авиа”, которая после полёта устроила нам экскурсию по терминалу. Про местный аэропорт и сам перелёт напишу отдельный репортаж.
3 Аэропорт работает по графику прилёта и отправления самолётов. То есть, когда есть рейс, работают кафе и салон сотовой связи, стоят маршрутки и такси. Поскольку мы остались на съёмку и ещё проводили борт в обратный путь, был реальный шанс не успеть на автобус и тащить чемоданы до посёлка несколько километров. Успели!
4 Общественного транспорта на Чукотке очень мало, сообщение нерегулярное. Но если есть муниципальный автобус - проезд в нём бесплатный. Дотации. Водитель ездить по маршруту с любимой собачкой.
5 Я догадывался, что вечная мерзлота значит прохладную погоду даже среди лета, но к снегу в июле я был не готов, да ещё в таких количествах. На улице, тем временем, плюс 12. Он должен растаять, но промёрзшая земля не даёт.
6 Посёлок Угольные Копи состоит из нескольких микрорайонов. Половина поселения заброшена, здесь стояли воинские части, после них остались брошенные корпуса. Район аэропорта приличный более-менее. Частично даже нормальная дорога проложена. Обрывается прямо посреди главной улицы.
7 А вот и наша пятизвёздочная гостиница, сложенная будто из контейнеров: в таких строители, по-моему, живут. 
8 Внутри более-менее прилично, хотя по спартански. Бельё нужно заправлять самому. Туалетную бумагу выдаёт администратор, под роспись. Койкоместо стоит 1200 рублей.
9 А напротив отеля ещё более замечательный вид, какие-то гаражи. И в некоторых, похоже, живут люди.
10 Центр посёлка нормальный, здесь каменные дома. Раскрашенные в яркие цвета, нововведение Абрамовича прижилось по всей Чукотке. Насколько уныло было бы жить в сером городе - могу представить.
11 Поскольку сейчас здесь полярный день, на глаз не определить, сколько времени на часах. Только по людям можно: они появляются на улицах в большом количестве около семи вечера, а потом пропадают до утра.
12 
13 - Ребята, а можно вас сфотографировать? - спрашиваю проходящую мимо парочку.
Ой, а мы сами хотели вас об этом попросить!
Пока все встреченные на Чукотке люди невероятно открытые к общению и дружелюбные. Но за первые полдня я не встретил ни одного чукчи…исключительно русские. Говорят, коренное население живёт в таких далёких сёлах, что туда либо неделю на корабле, либо вертолёт фрахтовать.
14 Знаменитые дома на сваях. Из-за вечной мерзлоты здания строят не на фундаменте, а на таких вот столбах. Все коммуникации проходят под домом и открыты. А ещё это пространство можно использовать для хранения чего-нибудь.
15 Дома строят так, чтобы расположить их как можно ближе друг к другу, ради защиты от ветра. Зимой он дует до 40 метров в секунду и просто сшибает с ног. А между домами сделаны узкие проходы.
16 Совок-совком, но чувствуется, что где-то рука приложена. Роллердром во дворе микрорайона маленького ПГТ…
17 Для Крайнего севера здесь очень много детей и молодёжи. Куда больше, чем в центральной России в небольших поселениях. Интересно, почему?
18 Зашёл в магазин. Супермаркетов в посёлке нет, только пара обычных магазинов. В таких я всегда теряюсь, надо же назвать продавщице, что ты хочешь. Ходить и самому выбирать проще. Но в чукотский магазин я пришёл посмотреть на цены, в первую очередь.
19 Ну что, цены не такие уж страшные. Всего-то в два раза дороже, чем в Москве. Я ожидал худшего. Правда, месяц назад началась навигация, пришли корабли со свежими продуктами, зимой ещё в неcколько раз дороже.
20 Удивительное дело, конечно. Что такая большая страна с такими разными регионами настолько похожа между собой.
21 Поесть в посёлке негде. Есть кафе, работает два раза в неделю, в пятницу и субботу. Шанса у нас не было.
22 Первый контакт с Чукоткой состоялся. Ехать здесь особо некуда, по крайней мере, на машине. Анадырь, Певек, Билибино и Шмидта - четыре разных города и четыре центра притяжения. Между ними нет никакой другой связи, кроме авиалиний, летающих редко и с огромной очередью на рейсы. Вокруг Анадыря дорог - километров тридцать. Но будем изучать.
Но на Чукотке есть золото, много золота. И люди научились его здесь добывать. Круглый год, невзирая на полярные ночи, трескучие морозы, вечную мерзлоту, свирепых медведей, мошкару и невероятные сложности промышленной логистики. Высадились в тундру, словно на другую планету, основали колонию, построили жилую станцию, дороги через топи и сопки к ближайшему порту, протянули электричество и живут здесь круглый год. Живут, работают, добывают… Причем живут полноценной жизнью, в комфортных условиях, которые вообще трудно представить себе в тундре. Добро пожаловать в вахтовый поселок золотодобытчиков на месторождении Майское на севере Чукотки.
Золотоносное месторождение Майское находится в 187 километрах от самого северного города России - Певека. Добраться сюда можно одним-единственным способом - по грунтовой круглогодичной дороге через тундру. Основной вид транспорта, который ходит к поселку золотодобытчиков, - это вахтовка. На вахтовках сюда приезжают новые смены рабочих и уезжают на рейс те, кто отработал вахту и улетает домой в разные регионы России. На вахтовках привозят почту и продукты из Певека. Даже артистов для концерта и журналистов из далекой Москвы доставляют в поселок на них.
Когда впервые оказываешься в этом вахтовом поселке, не веришь своим глазам. За пять часов по тряской дороге воображение успевает нарисовать множество картинок будущего пристанища: утлые теплушки с полом, затертым сапогами, кровати с продавленной сеткой, неопрятное белье и столовая с алюминиевой посудой, «фирменным» запахом и безвкусной кашей на ужин. Ну а чего еще ожидать от жилья в арктической тундре? И вот наш «Урал», урча, подъезжает к аккуратному и довольно большому жилому комплексу. Хм, а где теплушки? Как-то не похоже на то, что ты себе представлял…
И правда, современный вахтовый поселок - это уже не то убогое жилье, в котором вахтовики ютились еще 20 лет назад. Это уже совершенно другая реальность, больше напоминающая фильмы о колонизации новых планет: комфортабельные жилые блоки, возведенные на сваях над агрессивной поверхностью земли. Помещения объединены галереями и переходами в единое целое, чтобы из одного в другое можно было попасть, не выходя на улицу. Строительство на сваях над землей и эти галереи очень актуальны в зимнее время, когда температура опускается ниже 50°C, на улице бушует пурга, а земля полностью промерзает. Благодаря воздушной подушке снизу и тому, что двери для входа и выхода сотен работников почти не открываются, можно сэкономить гигантское количество тепла и обеспечить комфортный микроклимат во всем жилом комплексе.
Компания «Полиметалл» осваивает месторождение Майское с 2011 года, и первое, с чего здесь начали, - это вахтовый поселок. Без полноценного жилого городка, где рабочим не нужно беспокоиться о бытовых условиях, эффективная работа в столь суровом месте была бы просто невозможна. Шутка ли, сегодня здесь живет до 1000 человек! И все они обеспечены теплым комфортным жильем, полноценным питанием и всеми необходимыми бытовыми услугами.
Большая часть жилищно-бытового комплекса отдана под общежития рабочих и инженерно-технических специалистов. Здесь же, под единой крышей, располагаются офисы как предприятия, так и различных служб обеспечения; пищевой блок со столовой, магазин, душевые и туалетные помещения, раздевалки, прачечные, швейная мастерская, две сауны, два спортзала, комната отдыха с бильярдом, читальный зал с компьютерами и интернетом, медицинский пункт и больничные боксы.
Большинство комнат рассчитаны на проживание нескольких человек. Площади, конечно, небольшие, но графики смен составляются таким образом, чтобы максимально разделить проживающих. Поэтому многие соседи видятся достаточно редко, так как, пока один отдыхает, второй в это время на смене, и наоборот. В общежитиях инженерно-технических работников туалет и душевая находятся либо непосредственно в комнате, либо в блоке на две комнаты. В общежитиях рабочих туалеты и душевые общие и располагаются на этаже.
Мужские и женские общежития разделены, кроме них есть комнаты, в которых живут семьи. Да-да, на вахтах бывает и такое. А вот детских комнат, как и детей, здесь нет: они остаются дома на Большой земле.
Питанием рабочих занимается компания-подрядчик, которая работает на большинстве объектов «Полиметалла», разбросанных по огромной территории России - и на Урале, и в Хабаровском крае, и на Колыме, и вот здесь, на Чукотке.
Нужно сказать, что похудевшими и осунувшимися работники с Майского домой точно не приезжают. Кормят здесь достойно: сытно, вкусно, много, а сам ассортимент блюд поражает: каждый день у работников есть выбор более чем из десятка блюд, а в отдельные дни бывают шашлыки и шикарный сладкий стол!
Правда, растолстеть сотрудникам здесь тоже не дают: в вахтовом поселке есть два спортзала, летом и даже зимой проводятся различные внутренние соревнования и турниры по футболу, волейболу и другим видам спорта. Так что занимайся сколько душа желает: хоть на беговой дорожке, хоть на тренажерах.
Для отдыха и развлечений здесь есть и другие возможности: несколько специальных комнат отдыха в отдельных от общежития помещениях: можно и повеселиться, и пошуметь, если хочется. Ведь в общежитии правила строгие: максимальная тишина для максимального отдыха людей.
Золотодобыча - работа не про чистоту: с рудника или фабрики рабочие возвращаются в достаточно грязной спецодежде. Поэтому жилой поселок оснащен мощным прачечным комплексом, где ежедневно приводят в чистое состояние и сотни комплектов спецодежды, и постельное белье из общежития.
Кроме общего прачечного комплекса, в общежитиях есть локальные бытовые комнаты со стиральными машинами и сушилками, где люди могут постирать личные вещи и одежду.
Пошивочная мастерская, в которую можно сдать на ремонт какие-то личные вещи, одежду.
Раз в неделю каждый живущий на Майском месторождении может сходить в сауну. Их здесь две, отдельно для инженерно-технического персонала, отдельно (большего размера) для рабочих. Из-за большого количества живущих в вахтовом поселке посещение сауны организовано по графику для каждого блока. Это сделано, чтобы не создавать очередей и неразберихи.
И конечно же, в вахтовом поселке есть свой медпункт с современным диагностическим оборудованием, изоляционной палатой и квалифицированным персоналом. Все-таки отсюда далеко не только до Большой земли, но и до Малой - Певека. Так что когда у кого-нибудь из работников появляются медицинские проблемы, ему здесь окажут полноценную помощь.
В вахтовом поселке на месторождении Майское я прожил три дня. Уже возвращаясь в вахтовке обратно в Певек, вспомнил те картинки, которые мне рисовало воображение по дороге сюда несколько дней назад. Да уж, реальность оказалась совершенно иной. Причем, вопреки закону жанра, не хуже, а гораздо лучше. Хорошее современное жилье, питание и быт. Лучше не только тех, которые были у золотодобытчиков 20 или 30 лет назад в этих суровых местах, но и тех, в которых сегодня живет немало россиян.
