Отзыв: Книга "Красный террор в России" - С.П. Мельгунов - Жесть. Сергей петрович мельгунов красный террор в россии
"Народы подвинутся только тогда,
когда сознают всю глубину своего паденiя".
Эдг. Кинэ.
"Незамeтно эта вещь вряд ли пройдет, если только у читателей и критики
хватит мужества вчитаться (возможно и то: увидят, что тут разстрeливают, и
обойдут сторонкой)" -- так писал Короленко Горнфельду по поводу разсказа Вл.
Табурина "Жива душа", напечатаннаго в 1910 г. в "Русском Богатствe".
Мнe хотeлось бы, чтобы у того, кто возьмет в руки эту книгу, хватило
мужества вчитаться в нее. Я знаю, что моя работа, во многих отношенiях, не
отдeланная литературно, появилась в печати с этой стороны преждевременно.
Но, сознавая это, я все же не имeл и не имeю в настоящее время сил, ни
физических, ни моральных, придать ей надлежащую форму -- по крайней мeрe
соотвeтствующую важности вопроса, которому она посвящена. Надо имeть
дeйствительно желeзные нервы, чтобы спокойно {7} пережить и переработать в
самом себe весь тот ужас, который выступает на послeдующих страницах.
Невольно вновь вспоминаешь слова В. Г. Короленко, мимолетно брошенныя им по
поводу его работы над "Бытовым явленiем". Он писал Горнфельду в цитированном
выше письмe из Алупки (18 апрeля): "работал над этим ужасным матерiалом о
"смертниках", который каждый день по нeскольку часов отравлял мои нервы". И
когда читатель перевернет послeднюю страницу моей книги, я думаю, он поймет
то гнетущее чувство, которое должен был испытывать автор ея в теченiе долгих
дней, погружаясь в моря крови, насилiя и неописуемых ужасов нашей
современности. По сравненiю с нашими днями эпоха "Бытового явленiя" даже не
блeдная копiя...1
Я думаю, что читатель получит нeкоторое моральное облегченiе при сознанiи,
что, может быть, не все, что пройдет перед его глазами, будет отвeчать
строгой исторической достовeрности. Иначе правда же не стоило бы жить. Надо
было бы отречься от того проклятаго мiра, гдe возможна такая позорная
дeйствительность, не возбуждающая чувства негодованiя и возмущенiя; надо
было бы отречься от культуры, которая может ее молчаливо терпeть без
протеста. И пожалeешь, как Герцен: "Невзначай сраженный пулей, я унес {8} бы
с собой в могилу еще два-три вeрованiя"... Если вдуматься в описанное ниже,
то правда же можно сойти с ума. Одни спокойно взирают, другiе спокойно
совершают нeчто чудовищное, позорнeйшее для человeчества, претендующаго на
культурное состоянiе. И спасает только все еще остающаяся вeра в будущее, о
котором, кажется, Надсон сказал:
"Вeрь, настанет пора и погибнет Ваал
И вернется на землю любовь".
Историки давали и дают объясненiя и даже оправданiе террору эпохи
французской революцiи; политики находят объясненiе и проклятой
современности. Я не хочу давать объясненiе явленiю, которое, может быть, и
должно быть только заклеймлено со стороны общественной морали и в его
прошлом и в его настоящем. Я хочу только возстановить картину и этого
прошлаго и этого настоящаго.
Пусть соцiологи и моралисты ищут объясненiе для современной человeческой
жестокости в наслeдiи прошлаго и в кровавом угарe послeдней европейской
войны, в паденiи человeческой морали и в искаженiи идеологических основ
человeческой психики и мышленiя. Пусть психiатры отнесут все это в область
болeзненных явленiй вeка; пусть припишут это влiянiю массоваго психоза.
Я хотeл бы прежде всего возстановить реальное изображенiе и прошлаго и
настоящаго, которое так искажается и под рeзцом исторических изслeдованiй и
в субъективной оцeнкe современнаго практическаго политика.
По плану моя работа естественно распадается на {9} три части: историческiй
обзор, характеристика "краснаго террора" большевиков и так называемаго
"террора бeлаго". Лишь случайное обстоятельство побудило меня выпустить
первоначально как бы вторую часть работы, посвященную "красному террору".
Прозвучал выстрeл Конради, и подготовка к лозаннскому процессу2 заставила
меня спeшно обработать часть того матерiала, который мнe удалось собрать.
И если я выпускаю в свeт свою книгу теперь, то потому только, что в данном
случаe ея внeшняя архитектоника отступает на заднiй план перед жизненностью
и актуальностью самой темы.
То, что появляется теперь в печати, не может претендовать на характер
изслeдованiя. Это только схема будущей работы; это как бы первая попытка
сводки, далеко, быть может, неполной, имeющагося матерiала. Только эту цeль
и преслeдует моя книга. Может быть, она послужит побужденiем для болeе
широкаго собиранiя и опубликованiя соотвeтствующих матерiалов. Выводы сами
придут.
Я косвенно отвeтил уже на одно возраженiе, которое может быть мнe сдeлано.
Я не могу взять отвeтственности за каждый факт, мною приводимый. Но {10} я
повсюду указывал источник, откуда он заимствован. Пусть тe, кто так смeло в
свое время подводили теоретическiй фундамент под призыв к насилiю и крови, а
теперь говорят о "мнимом" террорe (см., напр., статьи в "Извeстiях" по
поводу процесса Конради), прежде всего опровергнут эту фактическую сторону.
Мнимый террор, который грозят возстановить московскiя власти за оправданiе
лозаннских подсудимых!
Я знаю, мнe будет сдeлано и другое возраженiе.
A бeлый террор? На этом противопоставленiи было построено выступленiе
гражданских истцов и свидeтелей обвиненiя на процессe Конради. Это главное
оружiе в руках извeстной группы соцiалистов. Это аргумент и части
западноевропейской печати. К сожалeнiю, это противопоставленiе приходится
слышать и в рядах болeе близких единомышленников. Никто иной, как А. В.
Пeшехонов в своей брошюрe "Почему я не эмигрировал?" во имя своего
писательскаго безпристрастiя счел нужным сопроводить характеристику
большевицкаго террора рядом именно таких оговорок. Говоря о правительствe
ген. Деникина, Пeшехонов писал: "Или вы не замeчаете крови на этой власти?
Если у большевиков имeются чрезвычайки, то у Деникина вeдь была
контр-развeдка, а по существу -- не то же ли, самое? О, конечно, большевики
побили рекорд и количеством жестокостей на много превзошли деникинцев. Но
кое в чем и деникинцы вeдь перещеголяли большевиков" (стр. 32).
И А. В. Пeшехонов в поясненiе разсказывал об ужасах висeлиц в Ростовe на
Дону. Как убeдится {11} Пeшехонов из этой книги, он и здeсь ошибался --
"перещеголять" большевиков никто не мог. Но не в этом дeло. Как ослабляется
наш моральный протест этими ненужными в данный момент оговорками! Как
безплоден становится этот протест в аспектe историческаго безпристрастiя!
Я не избeгаю характеристики "бeлаго террора" -- ему будет посвящена третья
часть моей работы. Я допускаю, что мы можем зарегистрировать здeсь факты не
менeе ужасные, чeм тe, о которых говорит послeдующее повeствованiе, ибо
данныя исторiи нам творят, что "бeлый" террор всегда был ужаснeе "краснаго",
другими словами, реставрацiя несла с собою больше человeческих жертв, чeм
революцiя. Если признавать большевиков продолжателями революцiонной традицiи,
то придется признать и измeненiе этой традицiонной исторической схемы.
Нельзя пролить болeе человeческой крови, чeм это сдeлали большевики; нельзя
себe представить болeе циничной формы, чeм та, в которую облечен
большевицкiй террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система
планомeрнаго проведенiя в жизнь насилiя, это такой открытый апофеоз убiйства,
как орудiя власти, до котораго не доходила еще никогда ни одна власть в мiрe.
Это не эксцессы, которым можно найти в психологiи гражданской войны то или
иное объясненiе.
"Бeлый" террор явленiе иного порядка -- это прежде всего эксцессы на почвe
разнузданности власти и мести. Гдe и когда в актах правительственной
политики и даже в публицистикe этого лагеря вы найдете теоретическое
обоснованiе террора, {12} как системы власти? Гдe и когда звучали голоса с
призывом к систематическим оффицiальным убiйствам? Гдe и когда это было в
правительствe ген. Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля?
Моральный ужас террора, его разлагающее влiянiе на человeческую психику в
концe концов не в отдeльных убiйствах, и даже не в количествe их, а именно в
системe. Пусть "казацкiе" и иные атаманы в Сибири, или на Дону, о которых
так много говорили обвинители на лозаннском процессe и о которых любят
говорить всe сопоставляющее красный террор с бeлым, запечатлeли свою
дeятельность кровавыми эксцессами часто даже над людьми неповинными. В своих
замeчательных показанiях перед "судом" адм. Колчак свидeтельствовал, что он
был безсилен в борьбe с явленiем, получившим наименованiе "атаманщины".
Нeт, слабость власти, эксцессы, даже классовая месть и... апофеоз террора --
явленiя разных порядков. Вот почему, говоря о "красном террорe", со
спокойной совeстью я мог в данный момент проходить мимо насилiй эпохи "бeлаго
террора"3. {13}
Если наша демократическая печать дeлает адм. Колчака отвeтственным за
сибирскую реакцiю, то кто же отвeтственен за то, что происходило и
происходит нынe в Россiи?
Максим Горькiй в брошюрe "О русском крестьянствe" упрощенно отвeтил:
"Жестокость форм революцiи я объясняю исключительной жестокостью русскаго
народа". Трагедiя русской революцiи разыгрывается в средe "полудиких людей".
"Когда в "звeрствe" обвиняют вождей революцiи -- группу наиболeе активной
интеллигенцiи -- я разсматриваю это обвиненiе, как ложь и клевету,
неизбeжныя в борьбe политических партiй или -- у людей честных -- как
добросовeстное заблужденiе". "Недавнiй раб" -- замeтил в другом мeстe
Горькiй -- стал "самым разнузданным деспотом", как только прiобрeл
возможность быть владыкой ближняго своего". Итак, русскiй писатель, не
только сочувствующiй русскому коммунизму, но и имeвшiй с ним болeе прямыя
связи, снимает отвeтственность {14} с творцов террористической системы и
переносит ее на темноту народную. Спора нeт, историческая Немезида, о
которой так любят многiе говорить, в том и состоит, что "над Россiей
тяготeет проклятiе, налагаемое исторiей на всякую отсталую и развращенную
страну" -- как писали когда-то еще в "Черном Переделe". Ни в одной странe с
развитым чувством гражданственности не могло быть того, что было в Россiи.
Но Горькiй, сам, очевидно, того не понимая, произносит грозный обвинительный
акт против демагогiи властвующей нынe в Россiи партiи. Едва ли есть
надобность защищать русскаго крестьянина, да и русскаго рабочаго от клеветы
Горькаго: темен русскiй народ, жестока, может быть, русская толпа, но не
народная психологiя, не народная мысль творила теорiи, взлелeянныя
большевицкой идеологiей...
Пытаются доказать, что красный террор вызвал эксцессами бeлых. Тот, кто
признает хронологiю канвой исторiи и прочтет эту книгу, увидит, как мало
правдоподобiя и достовeрности в этом утвержденiи. Но в сущности это
интересно только для психолога, который будет пытаться понять человeческiя
отношенiя в эпохи гражданских войн. Я избeгал в своей работe ставить вопросы
теоретическаго характера. Они безбрежны. Мнe надо было прежде всего собрать
факты.
Может быть, русская общественность именно в этом отношенiи исполняет свой
долг не так, как того требует подлинная дeйствительность жизни. Не надо
забывать, что только современники, вопреки мнeнiю историков французской
революцiи {15} Оларовской школы, могут изобразить для потомства в данном
случаe правду не ложную.
Бeлый террор в прошлом; а что будет впереди, нам не суждено знать. Террор
красный, под который подведен фундамент идеологическiй, явленiе наших еще
дней.
И на него человeческiй мiр продолжает с удивительным спокойствiем взирать.
Почему? Я недавно еще отвeчал ("На чужой сторонe" No. 3):
"Общественное мнeнiе Европы как бы сознательно отворачивается от этой
правды, ибо она в своем голом и неприкрашенном видe, становится в слишком
непримиримое противорeчiе с культурными навыками современнаго правового
строя и общепризнанной людской моралью"4. И как тяжело при таких условiях
читать зарубежныя письма, начинавшiяся год или два назад такими словами:
"Помогите, если это возможно. Напиши Нансену, напиши Ан. Франсу, напиши
аполитичному Гуверу -- кричи всюда, гдe ты можешь: S. О. S. !..5
"Необходимо, {16} чтобы европейское общественное мнeнiе потребовало
прекращенiе издeвательств над человeком. Необходимо вмeшательство
европейскаго соцiализма" -- взывает из Россiи корреспондент с.-р. "Голоса
Россiи", сообщая о неописуемых ужасах, творившихся в 1921/22 г. в
концентрацiонных лагерях в Холмогорах и Порталинском монастырe.
В значительной степени безплодны были и тогда эти обращенiя и эти ожиданiя.
А теперь? Не так давно мы читали, как центральный орган чешской
соцiал-демократiи "Право Лиду" писал: "Теперь русская эмиграцiя
распространяет свeдeнiя о том, что большевики преслeдуют тeх, кто не
согласен с их режимом. Но мы считаем, что теперь необходима извeстная
осторожность при чтенiи этих сообщенiй и в нeкоторых случаях встает вопрос:
не пускает ли опредeленная часть русской эмиграцiи эти свeдeнiя с цeлью
оправдать свою бездeятельность за границей".6 Для "Право Лиду" нужна
провeрка свeдeнiй о режимe большевиков, нужна провeрка отношенiя совeтской
власти к ея политическим противникам. A еще два года назад чешско-словацкiе
с.-д., основываясь на "достовeрных сообщенiях", интерпеллировали министра
иностранных дeл Бенеша о "невыносимом" политическом положенiи в Россiи при
совeтском правительствe. Они запрашивали министра:
1. Не угодно ли г. министру иностранных дeл дипломатическим путем учинить
все возможное, чтобы {17} смертная казнь во всeх цивилизованных государствах
и в особенности в Россiи была уничтожена.
2. Не угодно ли г. министру принять зависящiя от него мeры, чтобы в Россiи
уменьшились приговоры над политическими преступниками
соцiал-демократическаго направленiя, будь они рабочими, крестьянами или
солдатами.
3. Не позаботится ли г. министр, насколько это возможно в международной
обстановкe принять мeры для того, чтобы в Россiи были прекращены
преслeдованiя против соцiалистов и чтобы политическим преступникам
соцiалистам была дана всеобщая амнистiя7.
Правда, чешскiе соцiал-демократы говорили только о соцiалистах! Они не
возвысились до пониманiя истины, чуждой, к сожалeнiю, им, как и многим
соцiалистам Западной Европы8 (впрочем, и русским), о которой недавно еще
напомнил маститый чешскiй же общественный дeятель Т. Г. М. в "Pzitomnost"e":
"Для человeка нeт высшаго правила во всей жизни и в политикe, чeм сознанiе,
что жизнь и личность человeка должны быть священны". Что же заставило "Pravo
Lidu" измeнить теперь позицiи даже по отношенiи к соцiалистам? Пресловутый
вопрос о признанiи Европой совeтской власти? Так именно мотивировала на
послeднем съeздe в январe 1924 г. французская соцiалистическая партiя свое
предложенiе {18} совeтскому правительству прекратить преслeдованiя
соцiалистов -- это важно для того, чтобы партiя могла бы без всяких оговорок
и без укоров совeсти присоединиться к предложенiю о признанiи совeтскаго
правительства Францiей. Англiйская рабочая партiя, говорящая о своем новом
яко-бы пониманiи соцiализма, не выставляет и этого даже требованiя... A
чешскiе соцiал-демократы склонны заподозрить уже и самый факт преслeдованiя
-- и это тогда, когда до нас доходят сообщенiя о самоубiйствах, избiенiях и
убiйствах в Соловках, о чем в 1924 г. повeдала мiру не зарубежная русская
печать, а правительственное сообщенiе самих большевиков. Мы видим таким
образом, какую большую поправку приходится внести в преждевременное
утвержденiе "Дней": "прошли тe времена, когда большевистскiя расправы можно
было производить втихомолку. Каждая новая волна краснаго террора вновь и
вновь вызывает протесты европейскаго общественнаго мнeнiя"9.
Не имeем ли мы права сказать, что даже соцiалисты, кончающiе самоубiйством в
ужасных условiях современной ссылки в Россiи, должны знать теперь о
безцeльности обращенiя с призывами к своим западно-европейским товарищам?
"Ужасы, творящiеся в концентрацiонных лагерях сeвера -- писал в 1922 г.
упомянутый корреспондент "Голоса Россiи" -- не поддаются описанiю. Для
человeка, не испытавшаго и не видeвшаго их, -- они могут казаться выдумкой
озлобленнаго человeка"... {19}
Мы, изо дня в день с ужасом и болью ожидавшiе эпилога, которым нынe
закончилась трагедiя в Соловках, и знаем и понимаем эту кошмарную
дeйствительность -- для нас это не эксперимент, быть может, полезный, в
качествe показательнаго опыта, для пролетарiата Западной Европы... Для нас
это свое живое, больное тeло. И как мучительно сознавать свое полное
безсилiе помочь даже словом...
Я не льщу себя надеждой, что моя книга дойдет до тeх представителей
западно-европейскаго общественнаго мнeнiя, которые легко подчас высказывают
свои сужденiя о событiях в Россiи или не зная их, или не желая их понять.
Так просто, напр., обвинить зарубежную русскую печать в тенденцiозном
искаженiи дeйствительности. Но люди, отвeтственные за свои слова, не имeют
права перед лицом потомства так упрощенно разрeшать свои сомнeнiя -- прошло
то время, когда "грубое насильничество московских правителей" в силу полной
отрeзанности от Россiи объясняли, по словам Каутскаго, "буржуазной
клеветой".
Примeром этих выступленiй послeдняго времени могут служить и статьи
верховнаго комиссара Лиги Нацiй по дeлам русских бeженцев, обошедшiя полгода
назад всю европейскую печать. О них мнe приходилось писать в "Днях" в своем
как бы открытом письмe Нансену "Напрасныя слова" (20-го iюля 1923 г.).
Нансен упрекал западно-европейское общественное мнeнiе в нежеланiи понять
происходящее в Россiи {20} и совeтовал не ограничиваться "пустыми слухами".
"Все понять -- все простить"... И этой старой пословицей д-р Нансен пытался
дать объясненiе тому гнету, который царит на нашей несчастной родинe. В
революцiонное время -- методы дeйствiя не могут быть столь мягки, как в
мирное время. Политическiя гоненiя были и при старом режимe, который тоже
представлял собою олигархiю. Теперь Немезида совершает свое историческое
отмщенiе.
Не всякiй способен, однако, в перiоды, когда развертываются картины
неисчислимых страданiй и горя, становиться на эту своеобразную историческую
точку зрeнiя.
Может быть, в этом повинна русская некультурность, может быть,
традицiонность русской интеллигентской мысли, но мы -- писал я -- не
способны понять великих завeтов гуманности, облеченных в ту форму, в которую
облекает их д-р Нансен.
И далеко не только он один...
Когда совершаются убiйства часто невинных людей, когда в странe свирeпствует
политическiй террор, принимающiй по временам самый разнузданный характер,
наше моральное чувство не может примириться с утвержденiем: "ничто великое
не совершается без борьбы и страданiй". Наша общественная совeсть требует
другого отношенiя к "кровавым конвульсiям", о которых столь эпически писал
Виктор Маргерит в своем привeтствiи совeтской власти по поводу пятилeтiя ея
существованiя, т. е. пятилeтiя насилiй над человeческой жизнью, над
общественной совeстью, над свободой слова. {21}
Когда "учитель" и "ученик", Анатоль Франс и Мишель Кордей, преклоняются
перед властью, которая яко-бы несет уничтоженiе несправедливости и угнетенiя
послe стольких вeков, когда они говорят о русской коммунистической власти,
как о провозвeстницe "человeку новаго лика мiра", мы имeем право требовать,
чтобы тe, которые это пишут, и тe, которые говорят от имени демократiи,
прежде всего познали современную русскую дeйствительность.
Только раз поднялся как будто бы голос протеста западно-европейской
демократiи против большевицкаго террора -- это в дни, когда смертная петля
накидывалась на соцiалистов во время московскаго процесса партiи с.-р.
Казалось, европейскiй соцiализм сошел, наконец, с той "позицiи
нейтралитета", которую он занимал до той поры в вопросe о большевицких
насилiях. Мы слышали тогда голоса и Максима Горькаго, и Анатоля Франса, и
Андре Барбюса, и Ромэна Роллана, и Уэльса, предостерегавшiе московскую
власть от "моральной блокады" Россiи соцiалистами всего мiра. Угроза смерти
продолжала висeть над "12 смертниками"! A Горькiй через нeсколько мeсяцев
уже писал, что совeтская власть единственная сила, способная возбудить в
массe русскаго народа творчество к новым, "болeе справедливым и разумным
формам жизни". Другiе привeтствовали через полгода "новый лик мiра"!...
Час исторiи наступит однако! И тe, которые поднимают свой голос против
войны, против ея "мрачных жертв", не должны заглушать свой голос совeсти,
когда совершается самое позорное, что только может {22} быть в человeческом
мiрe. Кто сознательно или безсознательно закрывает глаза на ужас
политическаго террора, тот отбрасывает культуру к эпохe пережитаго уже
варварства. Это величайшее преступленiе перед человeчеством, преступленiе
перед демократiей и соцiализмом, о котором они говорят. Обновить мiр может
только обновленный человeк. Не ему развиться в атмосферe угнетенiя, ужаса,
крови и общественнаго растлeнiя, густым туманом окутавшей нашу страждущую
страну.
Наша общественная совeсть настоятельно требует отвeта на вопрос о том, каким
образом гуманность и филантропiя могут мириться с насилiем, которое
совершается с Россiей, с той человeческой кровью, которая льется на глазах
всего культурнаго мiра не на войнe, а в застeнках палачей? Каким образом
филантропiя и гуманность могут мириться даже со "святым насилiем", если
только таковое может быть в дeйствительности?
Верховный комиссар Лиги Нацiй гордится выпавшей на его долю возможностью
оказать помощь великому русскому народу, строящему новую жизнь. Не пора ли в
таком случаe остановить руку карающей Немезиды, занесенную над великой
страной и великим народом?
И эта рука может быть остановлена лишь в том случаe, если культурный мiр
безоговорочно выявит свое отношенiе к тому, что происходит в Россiи, Как-то
лорд Сесиль в письмe в редакцiю "Times" предлагал англiйской печати
ознакомить общественное мнeнiе с поведенiем того правительства, которое
"стремится быть допущенным в среду цивилизованных {23} народов". Но "не
может быть пророком Брандом низменный Фальстаф" как бы отвeчает на этот
призыв в своей недавней книгe "Нравственный лик революцiи" представитель так
называемаго лeваго народничества Штейнберг. Он вспоминает "обличительную
мощь" Чичеринской ноты, посланной в отвeт на протест западных нейтральных
держав против краснаго террора в сентябрe 1918 г. и говорит: "Не смeют "они"
-- вожди этого мiра поднимать свой голос протеста против "революцiоннаго
террора".
Ну а тe, кто не повинны в грeхах правящих классов, кто смeет поднимать свой
голос, почему они молчат?
"Мы не обращаемся ни к вооруженной, ни к матерiальной помощи государств и не
просим их вмeшательства во внутреннюю борьбу против организованнаго насилiя"
-- писал два года назад Исполнительный Комитет Совeщанiя Членов
Учредитсльнаго Собранiя в своем обращенiи к общественному мнeнiю Европы. "Мы
обращаемся к цивилизованному и передовому общественному мнeнiю. Мы просим
его -- с тeм же рвенiем, с той же энергiей и настойчивостью, с которой оно
осуждало всякую поддержку контр-революцiонных выступленiй против русскаго
народа и революцiи отказать в своей моральной поддержкe людям, превзошедшим
в методах насилiя все, что изобрeтено темными вeками средневeковья". "Нельзя
болeе молчать -- кончало воззванiе -- при страшных вeстях, приходящих
ежедневно из Россiи. Мы зовем всeх, в ком жив идеал построеннаго на
человeчности лучшаго будущаго: протестуйте {24} против отвратительнаго
искаженiя этого идеала, заступитесь за жертвы, единственной виной которых
является их горячее желанiе помочь истерзанному народу и сократить срок его
тяжких страданiй"...
И все же нас продолжает отдeлять глухая, почти непроницаемая стeна!
В 1913 г. в Голландiи был создан особый комитет помощи политическим
заключенным в Россiи. Он ставил своей задачей информировать Европу о
преступленiях, совершавшихся в царских тюрьмах, и поднять широкое
общественное движенiе в защиту этих политических заключенных. "Не так давно
цивилизованная Европа громко протестовала против тюрем и казней русскаго
самодержавiя. То, что теперь дeлается в Россiи -- указывает цитированное
воззванiе -- превышает во много раз всe ужасы стараго режима".
Почему же так трудно теперь пробить брешь в лицемeрном или апатичном
нежеланiи говорить о том, что стало в Россiи "своего рода бытовым явленiем?"
Отчего мы не слышим еще в Западной Европe Толстовского "Не могу молчать?"
Почему не поднимет своего голоса во имя "священнeйших требованiй
человeческой совeсти" столь близкiй, казалось бы, Льву Толстому Ромэн
Роллан, который еще так недавно заявлял (в отвeт Барбюсу), что он считает
необходимым защищать моральныя цeнности во время революцiи больше, чeм в
обычное время?
"Средства гораздо важнeе для прогресса человeчества, чeм цeли..." Почему
молчит Лига прав {25} человeка и гражданина? Неужели "les principes de
1879", стали дeйствительно только "фразой, как литургiя, как слова молитв"?
Неужели прав был наш великiй Герцен, сказавшiй это в 1867 году10. Почему на
антимилитаристических конференцiях "Христiанскаго Интернацiонала" (в Данiи в
iюлe 1923 г.) говорят об уничтоженiи "духа войны", о ея виновниках и не
слышно негодующаго голоса, клеймящаго нeчто худшее, чeм война -- варварство,
позорящее самое имя человeка?
"Страшно подумать, что в нeскольких тысячах верст от нас гибнут миллiоны
людей от голода. Это должно отравить каждый наш кусок хлeба" -- писал орган
чешских с.-д. "Pravo {26} Lidu" по поводу организацiи помощи голодающей
Россiи. Но развe не отравляет наше сознанiе ежечасно существованiе
московских застeнков?
Нeт и не может быть успокоенiя нашей совeсти до той поры, пока не будет
изжито мрачное средневeковье XX вeка, свидeтелями котораго нам суждено быть.
Жизнь сметет его, когда оно окончательно будет изжито в нашем собственном
сознанiи; когда западно-европейская демократiя, в лицe прежде всего
соцiалистов, оставляя фантомы реакцiи в сторонe, дeйствительно, в ужасe
отвернется от кровавой "головы Медузы", когда революцiонеры всeх толков
поймут, наконец, что правительственный террор есть убiйство революцiи и
насадитель реакцiи, что большевизм не революцiя и что он должен пасть "со
стыдом и позором", сопровождаемый "проклятiем всего борящагося за свое
освобожденiе пролетарiата". Это -- слова маститаго вождя нeмецкой
соцiал-демократiи Каутскаго, одного из немногих, занимающих столь
опредeленную, непримиримую позицiю по отношенiю к большевицкому насилiю.
И нужно заставить мiр понять и осознать ужас тeх морей крови, которыя
затопили человeческое сознанiе.
Примечания:
1 П. А. Сорокин в своих показанiях по дeлу Конради напомнил статистику
казней в дни первой революцiи и послeдующей реакцiи: 1901 -- 1905 г. -- 93;
1906 г. -- 547; 1907 г. -- 1139; 1908 г. -- 1340; 1909 г. -- 771; 1910 г. --
129; 1911 г. -- 73.
2 См. в послeсловiи о моем участiи в этом процессe.
3 Такую же приблизительно характеристику "краснаго" и "бeлаго" террора дал в
"Рулe" и проф. Н. С. Тимашев. Статья его вызвала в "Днях" (27-го ноября) со
стороны Е. Д. Кусковой горячую реплику протеста против яко-бы попытки "расцeнивать
людодерство". "Его надо уничтожить. Уничтожить без различiя цвeта" -- писала
Е. Д. Кускова. Позицiя, -- единственно возможная для писателя, отстаивающаго
позицiи истинной гуманности и демократизма. Но, мнe кажется, почтенный автор
приписал проф. Тимашеву то, чего послeднiй и не говорил. Разная оцeнка "людодерства"
далеко не равнозначуща признанiю лучшими тeх или иных форм террора. Не то мы
называем и террором; террор -- система, а не насилiе само по себe. Неужели
Е. Д. Кускова назовет правительство так называемаго Комуча, при всeх его
политических грeхах, правительством террористическим? А между тeм г. Майскiй,
бывшiй с.-д. и бывшiй член этого правительства, в свое время в московских "Извeстiях"
привел немало фактов разстрeлов на территорiи, гдe правил Комитет Членов
Учредительнаго Собранiя. Правда, предателям не во всем приходится вeрить и
особенно такому, который выступил со своими изобличенiями в момент с.-р.
процесса, т. е. в момент, когда при большевицком правосудiи прежнiе товарищи
стояли под ножем гильотины... Все-таки факты остаются фактами. И однако же
это очень далеко от того, что мы называем "террором".
4 Я не говорю уже о тeх, кто по своим коммерческим соображенiям примeняют в
этом отношенiи принцип: do ut des, недавно столь откровенно провозглашенный
Муссолини. К этой позицiи в сущности близка и яко-бы "лeвая" позицiя
французских радикалов во главe с Эррiо, не прикрытая даже стыдливым флером
какой либо общественной принципiальности. См. напр., статью Charles Gide в "Le
Quotidien" 18 янв. 1924 г. О книгe Эррiо "La Russie nouvelle", чрезвычайно
ярко вскрывающей его позицiи, я писал в No. 3 "На чужой сторонe": "Из
смeновeховской литературы".
5 "Руль" 19-го октября. Рeчь шла об индивидуальном спасенiи извeстных
общественных дeятелей.
6 Цитирую по статьe А. Б. Петрищева "Вопросы", "Право Лиду". "Дни", 8 фев.
1924 г.
7 "Общее Дeло" 17-го iюля 1921 г.
8 Напомним о Фридрихe Адлерe, который выставлял требованiе "освобожденiя из
большевицких тюрем всeх томящихся там сознательных пролетарiев без различiя
направленiя".
9 28-го декабря 1922 г.
10 Едва ли не впервые на послeднем международном конгрессe лиг прав человeка,
очевидно, под влiянiем выступленiя П. И. Милюкова, избраннаго
вице-президентом конгресса, была принята резолюцiя по поводу положенiя
политических заключенных в Россiи. Милюков закончил свою рeчь на конгрессe
словами: "мы только хотим... чтобы симпатiи мiровой демократiи не были на
сторонe злоумышленников. Пусть не дают санкцiи, ни моральной, ни
юридической, тираническому правительству, которое никогда не будет признано
своим народом. Пусть одним словом станут на сторону великой нацiи в ея
борьбe против тиранов за самыя элементарныя права народа".
* Но как скромна, и по содержанiю и по тону, принятая резолюцiя!
* "Международный съeзд Лиг защиты Прав Человeка, которому нейтральный
комитет передал список, заключающiй в себe около 1000 (!) русских граждан,
приговоренных с 1920 г. или к смертной казни или к нeскольким годам
заключенiя в тюрьмах и в концентрацiонных лагерях за политическiя
преступленiя, считает своим долгом настаивать перед совeтскими властями на
отмeнe смертных приговоров и на широкой амнистiи, освобождающей от других
наказанiй политических заключенных. Съeзд требует, чтобы русское
правительство ускорило момент возстановленiя свободы слова и печати, ибо эти
свободы являются необходимыми условiями развитiя республики".
Post scriptum
(о матерiалах)
Живя в Россiи, я считал своим долгом публициста и историка собирать
матерiалы о террорe. Я не имeл, конечно, возможности проникать в тайники
органов, отправляющих так называемое "революцiонное правосудiе". Это сможет
сдeлать историк в будущем и то постольку, поскольку сохранится матерiал об
этой страшной страницe современной русской дeйствительности. Матерiал
исчезает, и многое уже исчезло безвозвратно в дни гражданской войны, когда
сами Чрезвычайныя Комиссiи уничтожали свое прекарное дeлопроизводство при
спeшной эвакуацiи или при грозящем возстанiи (напр., в Тамбовe при
Антоновском наступленiи).
Здeсь, за границей, я мог использовать только самую незначительную часть
собраннаго и перевезеннаго, в видe выписок и газетных вырeзок, матерiала. Но
цeнность этого матерiала в том, что здeсь большевики как-бы сами говорят о
себe.
За рубежом я мог воспользоваться прессой, недоступной мнe в Россiи. Мною
просмотрeна почти вся эмигрантская литература; использованы {28} сотни
отдeльных сообщенiй. Этой скрупулезностью (поскольку представлялось
возможным при современном состоянiи матерiала) подбора фактов, которые в
своей совокупности и могут только дать реальную картину по истинe
невeроятнаго кошмара современной русской дeйствительности, в значительной
степени объясняется и внeшнее построенiе книги. Все это данныя, за полную
точность которых, конечно, ручаться нельзя. И все-таки надо признать, что
сообщенiя зарубежной прессы в общем очень мало грeшили против
дeйствительности. Еще вопрос, в какую сторону был крен. Приведу хотя бы
такой яркiй примeр. Сообщенiе Бурцевскаго "Общаго Дeла" говорило как-то о
разстрeлe 13.000 человeк в Крыму послe эвакуацiи Врангеля. Эта цифра в свое
время казалась редакцiи почти невeроятной. Но мы с полной достовeрностью
теперь знаем, что дeйствительно реальное в значительной степени превзошло
это, казалось бы, невeроятное.
Ошибки неизбeжны были в отдeльных конкретных случаях; субъективны были, как
всегда, индивидуальныя показанiя свидeтелей и очевидцев, но в сущности не
было ошибок в общих оцeнках. Допустим, что легко можно подвергнуть критикe
сообщенiе хотя бы с.-р. печати о том, что во время астраханской бойни 1919
г. погибло до 4000 рабочих. Кто может дать точную цифру? И кто сможет ее
дать когда-либо? Пусть даже она уменьшится вдвое. Но неужели от этого
измeнится хоть на iоту самая сущность? Когда мы говорим о единицах и
десятках, то вопрос о точности кровавой статистики, пожалуй, имeет еще
первостепенное значенiе; когда приходится {29} оперировать с сотнями и
тысячами, тогда это означает, что дeло идет о какой-то уже бойнe, гдe
точность цифр отходит на заднiй план. Нам важно в данном случаe установить
лишь самый факт.
В текстe указываются тe иностранные матерiалы, которыми я мог до настоящаго
времени воспользоваться. Если в текстe нeт опредeленных ссылок на источник,
это означает, что у меня имeется соотвeтствующiй документ.
Я должен сказать нeсколько слов об одном источникe, который имeет
первостепенное значенiе для характеристики большевизма в перiод 1918 -- 1919
гг. и единственное для описанiя террора на югe за этот перiод времени. Я
говорю о матерiалах Особой Комиссiи по разслeдованiю дeянiй большевиков,
образованной в декабрe 1918 г. при правительствe ген. Деникина. С
необычайным личным самопожертвованiем руководителям этой комиссiи удалось
вывезти во время эвакуацiи в мартe 1920 г., и тeм самым сохранить для
потомства, значительную часть собраннаго ими матерiала. При втором изданiи
своей книги я мог уже в значительно большей степени воспользоваться данными
из архива комиссiи. Читатель сам легко убeдится в высокой исторической
цeнности этих матерiалов; между тeм один из рецензентов моей книги (Мих. Ос.
в "Послeдних Новостях") попутно, без достаточных, как мнe кажется, основанiй,
замeтил: "в конечном счетe мало-достовeрные, легко могущiе быть
пристрастными слeдственные документы, вродe данных "деникинской комиссiи",
могли бы быть свободно опущены". Нельзя, конечно, опорочить достовeрность
тeх документальных {30} данных, которыя собраны Комиссiей, -- подлинные
протоколы Чрезвычайных Комиссiй с собственноручными подписями и
соотвeтствующими печатями, которые мы впервые получили из архива Комиссiи,
являются таким же безспорным по откровенности матерiалом, как знаменитый "Еженедeльник
Ч. К."
Показанiя свидeтелей и очевидцев субъективны -- повторим еще раз этот старый
труизм. И тeм не менeе, по каким теоретическим основанiям заранeе надо
признать малодостовeрными груды показанiй, собранных комиссiей, тe
обслeдованiя на мeстах, которыя она производила с соблюденiем, как говорит
она в своих протоколах, "требованiй Устава Уголовнаго Производства"? Можно с
иронiей относиться к общепринятым юридическим нормам, и тeм не менeе онe в
жизни обезпечивают ту элементарную хотя бы законность, которая исчезает при
отсутствiи этих традицiонных гарантiй. В комиссiи работали заслуженные
общественные дeятели, прошедшiе нерeдко хорошiй юридическiй стаж; в ней
принимали участiе оффицiальные представители мeстных общественных
самоуправленiй, профессiональных союзов и т. д.
Матерiалы Комиссiи когда-нибудь будут разработаны и опубликованы, и только
тогда они смогут быть подвергнуты всесторонней оцeнкe. Деникинская Комиссiя
ставила себe не столько "слeдственныя задачи", сколько собиранiе матерiалов
о дeятельности большевиков; производила она свою работу по опредeленной
программe, которая включала в себя "разслeдованiе мeропрiятiй большевиков в
различных {31} сферах государственной и народной жизни" -- и работа ея дала
дeйствительно полную и красочную картину большевизма 1918 -- 1919 гг.
Условiя русской жизни еще таковы, что я, пользуясь матерiалами Комиссiи при
втором изданiи своей книги, к сожалeнiю, должен был оперировать с анонимами.
Я не имeл права, за рeдким исключенiем, называть имен, не зная гдe в данный
момент находятся лица, сообщавшiя Комиссiи свои наблюденiя и извeстные им
факты. Мнe приходилось ограничиваться лишь глухими ссылками на "Матерiалы"
Особой Комиссiи и тeм, конечно, ослаблять их показательную цeнность.
Субъективность показанiй, связанная с опредeленным именем, прiобрeтает и
иной удeльный вeс.
Оглядывая всю совокупность матерiала, легшаго в основу моей работы, я
должен, быть может, еще раз подчеркнуть, что в наши дни он не может быть
подвергнут строгому критическому анализу -- нeт данных, нeт возможности
провeрить во всем его достовeрность. Истину пока можно установить только
путем нeкоторых сопоставленiй. Я повсюду старался брать однородныя свeдeнiя
из источников разных политических направленiи. Такая разнородность
источников и однородность показанiй сами по себe, как мнe представляется,
свидeтельствуют о правдивости излагаемаго. Пусть читатель сдeлает сам эти
необходимыя сопоставленiя. {32} {33} {34}
Красный террор
"В стране, где свобода личности дает возможность
честной, идейной борьбы... политическое убiйство, как средство борьбы, есть
проявленiе деспотизма".
Исполн. Комитет Нар. Воли.
Я прожил всe первые пять лeт большевицкаго властвованiя в Россiи. Когда я
уeхал в октябрe 1922 года, то прежде всего остановился в Варшавe. И здeсь
мнe случайно на первых же порах пришлось столкнуться с одним из самых
сложных вопросов современной общественной психики и общественной морали.
В одном кафэ, содержимом на коллективных началах группой польских
интеллигентных женщин, одна дама, подававшая мнe кофе, вдруг спросила:
-- Вы русскiй и недавно из Россiи?
-- Да.
-- Скажите, пожалуйста, почему не найдется никого, кто убил бы Ленина и
Троцкаго?
Я был нeсколько смущен столь неожиданно в упор поставленным вопросом, тeм
болeе, что за послeднiе годы отвык в Россiи от возможности открытаго
высказыванiя своих сужденiй. Я отвeтил ей однако, что лично, искони будучи
противником террористических актов, думаю, что убiйства прежде всего не
достигают поставленной цeли.
-- Убiйство одного спасло бы, возможно, жизнь тысячей, погибающих нынe
безсмысленно в застeнках {35} палачей. Почему же при царe среди соцiалистов
находилось так много людей, готовых жертвовать собой во имя спасенiя других
или шедших на убiйство во имя отомщенiя за насилiе? Почему нeт теперь
мстителей за поруганную честь? У каждаго есть брат, сын, дочь, сестра, жена.
Почему среди них не подымется рука, отомщающая за насилiе? Этого я не
понимаю.
И я должен был, оставляя в сторонe вопрос о правe и морали насилiя1, по
совeсти ей отвeтить, что основная причина, мнe кажется, лежит в том, что при
существующем положенiи, когда человeческая жизнь в Россiи считается ни во
что, всякаго должна останавливать мысль, что совершаемый им политическiй
акт, его личная месть, хотя бы во имя родины, повлечет за собою тысячи
невинных жертв; в то время как прежде погибал или непосредственный {36}
виновник совершеннаго дeянiя или в крайнем случаe группа ему сопричастных --
теперь иное. И сколько примeров мы видим за послeднiе годы!
1 "Насилiе имeет оправданiе только тогда, когда оно направляется против насилiя" -- говорил Исполнительный Комитет Народной Воли в своем обращенiи к американскому народу по поводу убiйства президента Гарфильда в 1881 году.... "Я совершил величайшiй грeх, возможный для человeка, два убiйства, запятнал себя кровью -- писал послe убiйства Плеве из Бутырской тюрьмы в 1906 году Егор Сазонов в своих замeчательных письмах к родителям, опубликованных мною в "Голосe Минувшаго" (1918 No. 10 -- 12)... Послe страшной борьбы и мученiй только под гнетом печальной необходимости мы брались за меч, который не мы первые поднимали... Не мог я отказаться от своего креста... Поймите же и простите... Народ скажет про меня и про моих товарищей, казненных и оставленных в живых, как сказал на судe мой защитник: "Бомба их была начинена не динамитом, а горем и слезами народными... бросая бомбы в правителей, они хотят уничтожить кошмар, который давил народную грудь", скажет и оправдает нас, а наших противников, тeх, которые своими насилiями над народом доводили нас до необходимости проливать кровь, осудит и память их предаст вeчному проклятiю".
Примечание:
* Моральное оправданiе этих "убiйц" в том, что они не только убивают, но и умирают за убiйство, как сказал Гершуни. Они дeйствительно шли на эшафот и жизнь свою отдавали за жизнь других.
Электронная версия перепечатывается с сайта http://libereya.ru/biblus/melgunov/
Подготовка текста: С. Виницкiй. Орфографiя и пунктуацiя оригинала, сквозная нумерацiя сносок по главам (сноски в концe каждой главы), курсив, разрядка, {нумерацiя страниц}.
Мельгунов С П
"Красный террор" в Россiи 1918 - 1923
С.П.Мельгунов
"Красный террор" в Россiи 1918 -- 1923
"Страшная правда, но вeдь, правда"
Post scriptum (o матерiалах) ... 28
I. Институт заложников... 37
II. "Террор навязан" (возстановленiе смертной казни и демагогiя большевиков) ... 55
III. Кровавая статистика 1918--1923 ... 72
IV. На гражданской войнe ... 138
V. "Классовый террор" (Крестьянскiя возстанiя, рабочее движенiе, интеллигенцiя) ... 151
VI. Произвол Ч. К. (Цинизм в казни; истязанiя и пытки; разнузданность палачей; смертники; насилiя над женщинами; "ущемленiе буржуазiи") ... 170
VII. "Кладбища живых" и "Дома мертвых" (тюрьма и ссылка) ... 247 {5}
VIII. "Краса и гордость" (состав Ч. К.; уголовщина; провокацiя; "революцiонное правосудiе") ... 271
Вмeсто послeсловiя
К процессу Конради... 299
Почему? (по поводу книги Мартова о смертной казни) ... 304 {6}
"Народы подвинутся только тогда, когда сознают всю глубину своего паденiя".
Эдг. Кинэ.
"Незамeтно эта вещь вряд ли пройдет, если только у читателей и критики хватит мужества вчитаться (возможно и то: увидят, что тут разстрeливают, и обойдут сторонкой)" -- так писал Короленко Горнфельду по поводу разсказа Вл. Табурина "Жива душа", напечатаннаго в 1910 г. в "Русском Богатствe".
Мнe хотeлось бы, чтобы у того, кто возьмет в руки эту книгу, хватило мужества вчитаться в нее. Я знаю, что моя работа, во многих отношенiях, не отдeланная литературно, появилась в печати с этой стороны преждевременно. Но, сознавая это, я все же не имeл и не имeю в настоящее время сил, ни физических, ни моральных, придать ей надлежащую форму -- по крайней мeрe соотвeтствующую важности вопроса, которому она посвящена. Надо имeть дeйствительно желeзные нервы, чтобы спокойно {7} пережить и переработать в самом себe весь тот ужас, который выступает на послeдующих страницах.
Невольно вновь вспоминаешь слова В. Г. Короленко, мимолетно брошенныя им по поводу его работы над "Бытовым явленiем". Он писал Горнфельду в цитированном выше письмe из Алупки (18 апрeля): "работал над этим ужасным матерiалом о "смертниках", который каждый день по нeскольку часов отравлял мои нервы". И когда читатель перевернет послeднюю страницу моей книги, я думаю, он поймет то гнетущее чувство, которое должен был испытывать автор ея в теченiе долгих дней, погружаясь в моря крови, насилiя и неописуемых ужасов нашей современности. По сравненiю с нашими днями эпоха "Бытового явленiя" даже не блeдная копiя...1
Я думаю, что читатель получит нeкоторое моральное облегченiе при сознанiи, что, может быть, не все, что пройдет перед его глазами, будет отвeчать строгой исторической достовeрности. Иначе правда же не стоило бы жить. Надо было бы отречься от того проклятаго мiра, гдe возможна такая позорная дeйствительность, не возбуждающая чувства негодованiя и возмущенiя; надо было бы отречься от культуры, которая может ее молчаливо терпeть без протеста. И пожалeешь, как Герцен: "Невзначай сраженный пулей, я унес {8} бы с собой в могилу еще два-три вeрованiя"... Если вдуматься в описанное ниже, то правда же можно сойти с ума. Одни спокойно взирают, другiе спокойно совершают нeчто чудовищное, позорнeйшее для человeчества, претендующаго на культурное состоянiе. И спасает только все еще остающаяся вeра в будущее, о котором, кажется, Надсон сказал:
"Вeрь, настанет пора и погибнет Ваал
И вернется на землю любовь".
Историки давали и дают объясненiя и даже оправданiе террору эпохи французской революцiи; политики находят объясненiе и проклятой современности. Я не хочу давать объясненiе явленiю, которое, может быть, и должно быть только заклеймлено со стороны общественной морали и в его прошлом и в его настоящем. Я хочу только возстановить картину и этого прошлаго и этого настоящаго.
Пусть соцiологи и моралисты ищут объясненiе для современной человeческой жестокости в наслeдiи прошлаго и в кровавом угарe послeдней европейской войны, в паденiи человeческой морали и в искаженiи идеологических основ человeческой психики и мышленiя. Пусть психiатры отнесут все это в область болeзненных явленiй вeка; пусть припишут это влiянiю массоваго психоза.
Я хотeл бы прежде всего возстановить реальное изображенiе и прошлаго и настоящаго, которое так искажается и под рeзцом исторических изслeдованiй и в субъективной оцeнкe современнаго практическаго политика.
По плану моя работа естественно распадается на {9} три части: историческiй обзор, характеристика "краснаго террора" большевиков и так называемаго "террора бeлаго". Лишь случайное обстоятельство побудило меня выпустить первоначально как бы вторую часть работы, посвященную "красному террору".
Прозвучал выстрeл Конради, и подготовка к лозаннскому процессу2 заставила меня спeшно обработать часть того матерiала, который мнe удалось собрать.
И если я выпускаю в свeт свою книгу теперь, то потому только, что в данном случаe ея внeшняя архитектоника отступает на заднiй план перед жизненностью и актуальностью самой темы.
То, что появляется теперь в печати, не может претендовать на характер изслeдованiя. Это только схема будущей работы; это как бы первая попытка сводки, далеко, быть может, неполной, имeющагося матерiала. Только эту цeль и преслeдует моя книга. Может быть, она послужит побужденiем для болeе широкаго собиранiя и опубликованiя соотвeтствующих матерiалов. Выводы сами придут.
Я косвенно отвeтил уже на одно возраженiе, которое может быть мнe сдeлано. Я не могу взять отвeтственности за каждый факт, мною приводимый. Но {10} я повсюду указывал источник, откуда он заимствован. Пусть тe, кто так смeло в свое время подводили теоретическiй фундамент под призыв к насилiю и крови, а теперь говорят о "мнимом" террорe (см., напр., статьи в "Извeстiях" по поводу процесса Конради), прежде всего опровергнут эту фактическую сторону. Мнимый террор, который грозят возстановить московскiя власти за оправданiе лозаннских подсудимых!
Я знаю, мнe будет сдeлано и другое возраженiе.
A бeлый террор? На этом противопоставленiи было построено выступленiе гражданских истцов и свидeтелей обвиненiя на процессe Конради. Это главное оружiе в руках извeстной группы соцiалистов. Это аргумент и части западноевропейской печати. К сожалeнiю, это противопоставленiе приходится слышать и в рядах болeе близких единомышленников. Никто иной, как А. В. Пeшехонов в своей брошюрe "Почему я не эмигрировал?" во имя своего писательскаго безпристрастiя счел нужным сопроводить характеристику большевицкаго террора рядом именно таких оговорок. Говоря о правительствe ген. Деникина, Пeшехонов писал: "Или вы не замeчаете крови на этой власти? Если у большевиков имeются чрезвычайки, то у Деникина вeдь была контр-развeдка, а по существу -- не то же ли, самое? О, конечно, большевики побили рекорд и количеством жестокостей на много превзошли деникинцев. Но кое в чем и деникинцы вeдь перещеголяли большевиков" (стр. 32).
И А. В. Пeшехонов в поясненiе разсказывал об ужасах висeлиц в Ростовe на Дону. Как убeдится {11} Пeшехонов из этой книги, он и здeсь ошибался -"перещеголять" большевиков никто не мог. Но не в этом дeло. Как ослабляется наш моральный протест этими ненужными в данный момент оговорками! Как безплоден становится этот протест в аспектe историческаго безпристрастiя!
Я не избeгаю характеристики "бeлаго террора" -- ему будет посвящена третья часть моей работы. Я допускаю, что мы можем зарегистрировать здeсь факты не менeе ужасные, чeм тe, о которых говорит послeдующее повeствованiе, ибо данныя исторiи нам творят, что "бeлый" террор всегда был ужаснeе "краснаго", другими словами, реставрацiя несла с собою больше человeческих жертв, чeм революцiя. Если признавать большевиков продолжателями революцiонной традицiи, то придется признать и измeненiе этой традицiонной исторической схемы. Нельзя пролить болeе человeческой крови, чeм это сдeлали большевики; нельзя себe представить болeе циничной формы, чeм та, в которую облечен большевицкiй террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомeрнаго проведенiя в жизнь насилiя, это такой открытый апофеоз убiйства, как орудiя власти, до котораго не доходила еще никогда ни одна власть в мiрe. Это не эксцессы, которым можно найти в психологiи гражданской войны то или иное объясненiе.
Когда-то в далёком девяностатом году, когда в моде были всякие разоблачающие сенсационные материалы, купил книжку в магазине под таким громким названием "Красный террор в России" Мягкий переплёт, издание какое-то самиздатское, тогда помню много кооперативов открывались, поэтому сделана так небрежно:
Давно не держал её в руках, лет пятнадцать наверное. Почти вся книга осталась как была с белыми страницами:
А часть уже пожелтела. Видать самиздатчики решили сэкономить и часть книги сделали из газетной или какой нибудь другой дешёвой бумаги:
Но суть не в этом. Раньше я сильно интересовался русской историей, особенно периода Второй Мировой Войны, и Октябрьской Революцией, точнее Октябрьского переворота, и читал всё подряд что попадалось под руку про эти события. Все слышали про белый террор, а про красный впервые прочёл в этой книге.
Ну что сказать, скажу что маркиз Де Сад со всеми своими рассказками-страшилками нервно курит в сторонке рядом с этой книгой. Там такое написано что волосы встают дыбом. Дочитал её с трудом. Но у меня привычка, если что-то начал читать, то нужно дочитать это до конца. Скажу что это не художественная литература, а как-бы документальное описание действительности, часть из показаний, часть из конфискованных белыми архивов большевиков.
На каждой странице описываются всяческие пытки в самых изощрённых способах, выкалывания глаз, дробление костей молотком, затапливание живьём сотни человек в баржах, это лишь малая часть того чего описана в книге. Но вот чего-то думаю что автор перегнул палку. Создаётся такое ощущение после прочтения этой книги что перед большевиками стояла задача любой ценой искоренить население страны. Конечно, не спорю, в годы красного террора рубка была жесточайшая, да и белый террор не лучше был, но такое описание как в этой книге наводит на мысль что автор был или нездоров, или писал её под заказ.
Где-то взял правду, где-то наврал с три короба. Чего стоит его описание, будто большевики хотели извести всё грамотное население страны, ходили по городам, отлавливали детей и осматривали волосы. Если на волосах был след от околыша от фуражки, значит ребёнок учился в гимназии и ему немедленно пускали пулю в лоб. Ну это уже маразм полный. Я носил фуражку, и никакого следа у меня на волосах не было. А если учесть что в то время практически все носили фуражки, тогда большевики должны были как царь Ирод перебить всех детей.
И таких случаев там описаны десятками, уже бы сразу описывал большевиков как упырей с клыками которые питаются кровью младенцев. Когда появился интернет, погуглил про автора, оказалось он был известным историком, боролся против большевиков, состоял в монархической организации, и что интересно даже немного пришлось ему посидеть при режиме большевиков.
Интересно что его кровавые большевики даже приговорили к казни, потом заменили пятнадцатью годами лишения свободы и всё-таки выпустили под влиянием общественности, даже отпустили за рубеж. Что-то не связывается это с тем что в красный террор большевики стреляли всех налево и направо. Значит какая-то законность всё-таки была.
Это естественно что коммуняк он ненавидел лютой злобой всю жизнь, но всё-таки он был историком, и как оказалось неплохим историком. А историки должны писать беспристрастно, не взирая на время и персонажи. Уж и не знаю рекомендовать ли читателям эту книгу. Скажем так, для тех кто интересуется периодом Октябрьской революции, поклонникам творчества маркиза Де Сада, и всем у кого здоровые нервы эту книгу я рекомендую. А беременным женщинам, лицам с нервными и психическими заболеваниями, и прочим неуравновешенным лицам читать эту книгу строго возброняется.
С. П. Мельгунов
Красный террор в РОССИИ
«Народы подвинутся только тогда, когда сознают всю глубину своего паления».
Эдг. Кинэ
«Незаметно эта вещь вряд ли пройдет, если только у читателей и критики хватит мужества вчитаться (возможно и то: увидят, что тут расстреливают, и обойдут сторонкой)» - так писал Короленко Горнфельду по поводу рассказа Вл. Табурина «Жива душа», напечатанного в 1910 г. в «Русском Богатстве».
Мне хотелось бы, чтобы у того, кто возьмет в руки эту книгу, хватило мужества вчитаться в нее. Я знаю, что моя работа, во многих отношениях, не отделанная литературно, появилась в печати с этой стороны преждевременно. Но, сознавая это, я все же не имел и не имею в настоящее время сил, ни физических, ни моральных, придать ей надлежащую форму - по крайней мере соответствующую важности вопроса, которому она посвящена. Надо иметь действительно железные нервы, чтобы спокойно пережить и переработать в самом себе весь тот ужас, который выступает на последующих страницах.
Невольно вновь вспоминаешь слова В. Г. Короленко, мимолетно брошенные им по поводу его работы над «Бытовым явлением». Он писал Горнфельду в цитированном выше письме из Алупки (18 апреля): «работал над этим ужасным материалом о „смертниках“, который каждый день по нескольку часов отравлял мои нервы». И когда читатель перевернет последнюю страницу моей книги, я думаю, он поймет то гнетущее чувство, которое должен был испытывать автор ее в течение долгих дней, погружаясь в моря крови, насилия и неописуемых ужасов нашей современности. По сравнению с нашими днями эпоха «Бытового явления» даже не бледная копия…
Я думаю, что читатель получит некоторое моральное облегчение при сознании, что, может быть, не всё, что пройдет перед его глазами, будет отвечать строгой исторической достоверности. Иначе правда же не стоило бы жить. Надо было бы отречься от того проклятого мира, где возможна такая позорная действительность, не возбуждающая чувства негодования и возмущения; надо было бы отречься от культуры, которая может ее молчаливо терпеть без протеста. И пожалеешь, как Герцен: «Невзначай сраженный пулей, я унес бы с собой в могилу еще два-три верования…». Если вдуматься в описанное ниже, то правда же можно сойти с ума. Одни спокойно взирают, другие спокойно совершают нечто чудовищное, позорнейшее для человечества, претендующего на культурное состояние. И спасает только все еще остающаяся вера в будущее, о котором, кажется, Надсон сказал:
«Верь, настанет пора и погибнет Ваал
И вернется на землю любовь».
Историки давали и дают объяснения и даже оправдание террору эпохи французской революции; политики находят объяснение и проклятой современности. Я не хочу давать объяснений явлению, которое, может быть, и должно быть только заклеймлено со стороны общественной морали и в его прошлом и в его настоящем. Я хочу только восстановить картину и этого прошлого и этого настоящего. Пусть социологи и моралисты ищут объяснений для современной человеческой жестокости в наследии прошлого и в кровавом угаре последней европейской войны, в падении человеческой морали и в искажении идеологических основ человеческой психики и мышления. Пусть психиатры отнесут все это в область болезненных явлений века; пусть припишут это влиянию массового психоза.
Я хотел бы прежде всего восстановить реальное изображение и прошлого и настоящего, которое так искажается и под резцом исторических исследований и в субъективной оценке современного практического политика.
По плану моя работа естественно распадается на три части: исторический обзор, характеристика «красного террора» большевиков и так называемого «террора белого». Лишь случайное обстоятельство побудило меня выпустить первоначально как бы вторую часть работы, посвященную «красному террору».
Прозвучал выстрел Конради, и подготовка к лозаннскому процессу заставила меня спешно обработать часть того материала, который мне удалось собрать.
И если я выпускаю в свет свою книгу теперь, то потому только, что в данном случае ее внешняя архитектоника отступает на задний план перед жизненностью и актуальностью самой темы.
То, что появляется теперь в печати, не может претендовать на характер исследования. Это только схема будущей работы; это как бы первая попытка сводки, далеко, быть может, неполной, имеющегося материала. Только эту цель и преследует моя книга. Может быть, она послужит побуждением для более широкого собирания и опубликования соответствующих материалов. Выводы сами придут.
***Я косвенно ответил уже на одно возражение, которое может быть мне сделано. Я не могу взять ответственности за каждый факт, мною приводимый. Но я повсюду указывал источник, откуда он заимствован. Пусть те, кто так смело в свое время подводил теоретический фундамент под призыв к насилию и крови, а теперь говорят о «мнимом» терроре (см., напр., статьи в «Известиях» по поводу процесса Конради), прежде всего опровергнут эту фактическую сторону. Мнимый террор, который грозят восстановить московские власти за оправдание лозаннских подсудимых!
Я знаю, мне будет сделано и другое возражение.
А белый террор? На этом противопоставлении было построено выступление гражданских истцов и свидетелей обвинения на процессе Конради. Это главное оружие в руках известной группы социалистов. Это аргумент и части западно-европейской печати. К сожалению, это противопоставление приходится слышать и в рядах более близких единомышленников. Никто иной, как А. В. Пешехонов в своей брошюре «Почему я не эмигрировал?» во имя своего писательского беспристрастия счел нужным сопроводить характеристику большевистского террора рядом именно таких оговорок. Говоря о правительстве ген. Деникина, Пешехонов писал: «Или вы не замечаете крови на этой власти? Если у большевиков имеются чрезвычайки, то у Деникина ведь была контрразведка, а по существу - не то же ли самое? О, конечно, большевики побили рекорд и количеством жестокостей намного превзошли деникинцев. Но кое в чем и деникинцы ведь перещеголяли большевиков» (стр. 32).
И А. В. Пешехонов в пояснение рассказывал об ужасах виселиц в Ростове-на-Дону. Как убедится Пешехонов из этой книги, он и здесь ошибался - «перещеголять» большевиков никто не мог. Но не в этом дело. Как ослабляется наш моральный протест этими ненужными в данный момент оговорками! Как бесплоден становится этот протест в аспекте исторического беспристрастия!
Я не избегаю характеристики «белого террора» - ему будет посвящена третья часть моей работы. Я допускаю, что мы можем зарегистрировать здесь факты не менее ужасные, чем те, о которых говорит последующее повествование, ибо данные истории нам говорят, что «белый» террор всегда был ужаснее «красного», другими словами, реставрация несла с собою больше человеческих жертв, чем революция. Если признавать большевиков продолжателями революционной традиции, то придется признать и изменение этой традиционной исторической схемы. Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечен большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мире. Это не эксцессы, которым можно найти в психологии гражданской войны то или иное объяснение.
«Белый» террор явление иного порядка - это прежде всего эксцессы на почве разнузданности власти и мести. Где и когда в актах правительственной политики и даже в публицистике этого лагеря вы найдете теоретическое обоснование террора, как системы власти? Где и когда звучали голоса с призывом к систематическим официальным убийствам? Где и когда это было в правительстве ген. Деникина, адмирала Колчака или барона Врангеля?
Моральный ужас террора, его разлагающее влияние на человеческую психику в конце концов не в отдельных убийствах, и даже не в количестве их, а именно в системе. Пусть «казацкие» и иные атаманы в Сибири, или на Дону, о которых так много говорили обвинители на лозаннском процессе и о которых любят говорить все сопоставляющие красный террор с белым, запечатлели свою деятельность кровавыми эксцессами часто даже над людьми неповинными. В своих замечательных показаниях перед «судом» адм. Колчак свидетельствовал, что он был бессилен в борьбе с явлением, получившим наименование «атаманщины».
Нет, слабость власти, эксцессы, даже классовая месть и… анофеоз террора - явления разных порядков. Вот почему, говоря о «красном терроре», со спокойной совестью я мог в данный момент проходить мимо насилий эпохи «белого террора».
О С.П. Мельгунове и его книге
Традиционный метод разработки какой-либо темы в исторической науке - это скрупулезный поиск источников, их выявление, описание, критика. На образованной таким образом базе пишутся научные статьи, создаются монографии, строятся концепции. Потом те или иные версии событий обкатываются в научно-популярной литературе, переходят в вузовские и школьные учебники - и так осваиваются массовым созданием.
XX век, с его катастрофическими провалами в исторической памяти, дал нам другую модель перехода от незнания к знанию. Новейший пример тому - «Архипелаг ГУЛаг», книга, которая одним толчком перевела стрелку общественного мнения от равнодушного нуля к высшей степени сопричастности. Это вовсе не означает, что Солженицын выполнил за историков всю их работу и исчерпал тему. Наоборот, он открыл ее для общества вообще и для профессиональной работы историков в частности. Вот теперь надо поднимать архивные пласты, составлять описания и справочники, сличать тексты и т. п. Но помнить, что в начале была книга. Книга, открывшая тему, но отнюдь не исчерпавшая ее. (Отдельный и достаточно важный вопрос - историковедческое исследование самой книги: методика использования первичных текстов, проверка их адекватности фактам и т. д.).
Надо признать, «основопалагающие» книги редко отвечают строгим правилам академической науки. Да, честно сказать, и не издаются они далекими от мира летописцами, которые исполяют свой труд, «добру и злу внимая равнодушно», а пишутся раскаленным пером, в экстремальных внешних или, по крайней мере, духовных условиях. И пишут их не кабинетные теоретики, а политики, борцы, проповедники.
Книга С.П.Мельгунова «Красный террор в России: 1918–1923», изданная впервые в 1923 году в Берлине, схожа с трудом А.И.Солженицына по многим параметрам. И по теме - Мельгунов описывает начальный период того процесса расчеловечивания, апофеоз которого - покрывшие страну язвы Архипелага. И по моральной направленности: обе книги - синодик невинно убиенных; Мельгунов начинает его, Солженицын продолжает. Похожи и судьбы обеих книг: обе они вышли на Западе и долгое время были недоступны большинству читателей в СССР. Наконец, оба автора были высланы из страны и в лишении их гражданства большую роль сыграли именно эти книги (Мельгунова изгнали до написания «Красного террора») но лишили гражданства - а заодно и конфисковали оставленные коллекции и библиотеку - по выходе книги).
Признаки этих двух несуществовавших для нашего читателя книг с двух сторон огородили пространство нашей несуществующей истории. Издание сначала «Архипелага», а теперь и «Красного террора» придает драме завершенность и врачует нашу память, возвращая ей утраченную цельность.
«Красный террор» создавался в накаленной исторической обстановке, в бурлящей среде русской эмиграции. Только что в Лозанне прозвучали выстрелы «белого» террориста Конради, убившего советского дипломата В. Воровского. Убийца объяснил свой поступок желанием «отомстить большевикам за зверства ВЧК». Суд над Конради превратился в процесс над ВЧК: один за другим свидетели, русские эмигранты, давали показания о том, что они сами или их друзья пережили в Советской России. Другая важная группа - эмигрантская литература самых разных политических направлений; третья - материалы советской печати. И, наконец, нельзя не упомянуть о четвертом источнике - личном архиве самого Мельгунова, который собирал материалы о жертвах красного террора по крайней мере с лета 1918 года. В добросовестности Мельгунова-историка нет никаких оснований сомневаться, так что этот последний источник заслуживает полного доверия. Советская пресса тоже едва ли давала фактический материал (в отличие от декларативного) дли преувеличения ужасов «чрезвычайки». Конечно, первые две группы источников должны бы быть рассмотрены более критически, чем это делает Мельгунов. Но ведь автор и не скрывает своей пристрастности, его политическая ориентация в этой работе очевидна: Мельгунов - страстный и последовательный антибольшевик. Нельзя сказать, что он противник теории большевизма: к теории он, пожалуй, равнодушен. По мнению Мельгунова, суть большевизма в его практике и практика эта, особенно практика умышленного террора («систематизированная ярость», как сказал В.Г.Короленко), вызывает у него непримиримое отвращение, косвенно переносимое на все и на всех, кто поддерживал или оправдывал большевиков.
Итак, перед нами труд откровенно пристрастный, во многом компилятивный, часто использующий источники без должного критического осмысления (ср., например, явно завышенные количественные параметры репрессий, полученные простым суммированием чужих оценок). В чем же ценность этой работы, кроме того, что она инициировала тему? Не следует ли, переиздав, забыть о ней и заняться серьезным академическим исследованием проблемы «красного», а заодно и «белого» террора (эта последняя тема, кстати, тоже была намечена Мельгуновым к разработке, но так и не исследована)?
Исследование, бесспорно, нужно, особенно учитывая количество агитационной макулатуры, которую советский читатель десятилетиями получал вместо научной оценки эксцессов «белого» террора, и столь же долговременное глухое молчание об эксцессах «красного». По поводу же ценности Мельгунова позволим себе сделать небольшое отступление.
В тот же год, когда вышел в свет «Красный террор», в эмиграции развивалось и крепло новое политическое умонастроение - сменовеховство. Основной тезис «смены вех»: большевики сегодня - собиратели Российского государства, их жестокость - оборотная сторона державной твердости, русским патриотам с ними по пути. Почему же, Мельгунов, убежденный «государственник», не примыкает к сменовеховцам, а, наоборот, выпускает работу, где описывает апокалиптические ужасы, которые творили и продолжают творить нынешние друзья Устрялова, Ключникова и других? И - самое главное - кто же в исторической перспективе оказался прав: вчерашние монархисты, натягивающие старые русские ценности на реалии нового мира, или бывший сотрудник «Русского богатства», не пожелавший поступиться честью русского интеллигента-социалиста?
Мельгунов-историк и Мельгунов-политик, конечно же не безгрешен: ненависть не способствует взвешенности суждений. Но Мельгунов-публицист, если и преувеличивал ужасы красного террора, то преувеличивал провидчески. В 1924 году правые видели в новой власти лишь последнюю ступень революционной эскалации, левые - группу фанатиков и доктринеров, приведших революцию к катастрофе, сменовеховцы - спасителей России, Мельгунов же не устает повторять: мы имеем дело с ситуацией, не имеющей прецедентов в мировой истории, никакие аналогии здесь неуместны, нет ничего невозможного там, где столь жестоко и декларативно попраны права человеческой личности.
История подтвердила его правоту; и хотя слово «тоталитаризм» еще не было придумано, Мельгунов удостоился печальной чести - быть первым историком нарождающегося тоталитарного строя.
Примерно за год до первого издания «Красного террора» в Москве вышел второй том сборника «Красная книга ВЧК», посвященный делу «Тактического центра» - группы, выполнявшей контактные функции между «контрреволюционными» организациями 1918–1919 гг. - «Национальным центром», «Союзом возрождения России», «Советом общественных деятелей» и некоторыми другими (именно в этом томе даны показания Мельгунова, где он, в частности, говорит о возможности политических компромиссов, и о невозможности «соглашения с теми, кто осуществляет террор, и красный, и белый - все равно»). Издание призвано было доказать историческую необходимость красного террора и его тактическую зависимость от террора белого. Недавно по инициативе КГБ СССР редкая книга была переиздана. Концепция, впрочем, если судить по предисловию проф. А.С.Велидова, осталась практически неизменной: так было надо и мы об этом не жалеем; несмотря на некоторые ошибки политика ВЧК была правильной и никакого отношения к репрессиям 1930-50-х гг. события 1918–1922 не имели. Не будем спорить. Замечательно уже то, что диалог «Красной книги ВЧК» и «Красного террора» происходит не через баррикаду или через железный занавес, а в одной стране, в душах одних и тех же читателей - потомков тех, кто убивал и кого убивали. Между «исторической необходимостью» и защитой жизни и прав личности есть возможность сознательного выбора. Это обнадеживает.
Анализируя книгу, нельзя забывать, что автор ее - Сергей Петрович Мельгунов (1879–1956) - историк, и отнюдь не рядовой исследователь, а профессионал высокого класса. За первые полтора десятилетия нашего века им написано множество статей по истории общественного движения в России, подготовлено два сборника о взаимоотношении церкви и государства (1905–1906). Велика доля его участия в знаменитых коллективных изданиях: семитомнике «Великая Реформа» (1911), шеститомнике «Отечественная война и русское общество» (1912), «Масонство в его прошлом и настоящем» (т. 1–3, 1914–1918). Под его редакцией печатается в 1913–1923 гг. один из лучших русских исторических журналов «Голос минувшего».
Конечно, опыт журналистской работы (а у него за плечами долгие годы сотрудничества в «Русских ведомостях» и «Русском богатстве») часто придает историческим разысканиям Мельгунова черты, по его собственному выражению, «особливой современности». Он - историк «быстрого реагирования», историк-публицист по преимуществу. Естественно, это свойство выходит на первый план, когда объектом исторического исследования становится вчерашний, а то и сегодняшний день, т. е. когда в исторические конструкции властно вторгается политическое содержание и политический пафос.
1917–1922 гг. для Мельгунова - годы активной общественнополитической деятельности. Как товарищ председателя ЦК народно-социалистической партии он редактирует партийные органы «Народное слово», «Народный социалист», выдвигается кандидатом партии в Москве при выборах в Учредительное Собрание. Одновременно он возглавляет огромное общественно-культурное дело - кооперативное издательство «Задруга» (существовало с 1911 г), которое выпускало миллионы экземпляров брошюр по политическим и экономических вопросам для рабочих и крестьян.
Специфика партии народных социалистов, ведущей свое начало из круга «Русского богатства», по мнению Мельгунова заключалась в том, «что в основу она клала не классовую борьбу, а интересы человеческой личности как таковой», не забывая в то же время и «о защите государства, как целого» (Мельгунов С.П. Воспоминания и дневники. Париж, 1964. Вып. 2. С. 84–85). Эта позиция предопределяла настроение эн-эсов и самого Мельгунова после Октябрьского переворота: «никакого политического соглашения с партией большевиков, никакого участия в административной власти» (Там же. С.4.)
Зато было энергичное, хотя и достаточно бесплодное участие в различных формальных и неоформленных группах, в той или иной степени оппозиционных Советской власти: в московском «Комитете защиты Учредительного Собрания» (1918), в «Союзе возрождения России» (в 1918–1919 гг. объединял представителей антибольшевистских демократических партий - кадетов, эн-эсов, правых эсеров, правых социал-демократов), в «Тактическом центре» и др. Однако дальше обсуждений и робких контактов с представителями союзников и «белых» военных группировок дело не шло.
Платить же приходилось дорого: 23 обыска, 5 арестов, длительные отсидки, полная опасностей жизнь на нелегальном положении, расстрельный приговор по делу «Тактического центра» (1920), замененный на 10-летнее заключение, осенью 1922 г. - высылка из страны вместе с большой группой научной интеллигенции.
В эмиграции (Берлин, Париж, Мюнхен, Париж) - большая журнальная, научная, политическая работа. Издавал сборники «На чужой стороне» (1923–1925), журнал «Голос минувшего на чужой стороне» (1926–1928), редактировал журнал «Возрождение» (с 1950), «Российский демократ» (1948–1956). Возглавлял «Союз борьбы за свободу России» (1946–1956), «Координационный центр антибольшевистской борьбы» с 1950; в Центр входила радиостанция «Освобождение»/«Свобода» и научно-исследовательский институт по изучению истории и культуры СССР).
Собирать и систематизировать материалы по истории революции и гражданской войны Мельгунов начал еще находясь в России: составление им персональной картотеки деятелей большевистской партии и Советского государства даже стало одним из пунктов его обвинения на процессе «Тактического центра». Результатом исторических разысканий Мельгунова в этой области, кроме «Красного террора», стало около десяти монографий. Среди них: «Трагедия адмирала Колчака» (т. 1–3,1930-31), «На путях к дворцовому перевороту» (1931), «Как большевики захватили власть» (1939), «Судьба императора Николая II после отречения» (1951), после смерти автора изданы «Легенда о сепаратном мире» (1957), «Мартовские дни 1917 года» (1961). Будем надеяться, что лучшие их этих книг появятся на родине автора в не слишком отдаленном будущем.
А. Даниель, Н. Охотин
Из книги Покорение Сибири: Мифы и реальность автора Верхотуров Дмитрий НиколаевичО книге Спорные вопросы и неожиданные ответы. Оригинальные гипотезы и неопровержимые факты. Историческое расследование общеизвестных событий, меняющее привычное представление о прошлом, настоящем и будущем России. Зачем Иван Грозный издал указ о покорении сибирских
Из книги Восхождение денег автора Фергюсон Найл Из книги Индивид и социум на средневековом Западе автора Гуревич Арон ЯковлевичОб этой книге Мой путь к теме «человеческая личность в средневековой Европе» был долгим. Он наметился еще во время работы над «Проблемами генезиса феодализма в Западной Европе» (1970). Более ощутимо тема эта стала вырисовываться в ходе анализа древнескандинавских
Из книги Охота за атомной бомбой: Досье КГБ №13 676 автора Чиков Владимир МатвеевичОт архивов к книге После первого визита я часто посещал Ясенево и в дождливую и в снежную погоду до той самой поры, пока не закончил изучение материалов каждой коробки, каждого дела, каждого документа. Иногда случалось, что посещение архива было необходимо только для того,
Из книги Загадки антропологии. автора Низовский Андрей Юрьевич Из книги Мифы и правда о восстании декабристов автора Брюханов Владимир АндреевичО книге Легенда о декабристах - со времен А.И. Герцена (которого они, декабристы, «разбудили») стала первоосновой мифов, которыми тешила себя оппозиционная интеллигенция второй половины XIX и начала ХХ века; позже эти мифы и легенды были включены в официальную
Из книги Курс эпохи Водолея. Апокалипсис или возрождение автора Ефимов Виктор АлексеевичО книге С позиции системных знаний дано представление о существе схем глобального надгосударственного управления Россией, реализуемых внешней концептуальной властью на протяжении последнего тысячелетия. Читатель найдет объяснение причин неработоспособности этих
Из книги Вильгельм I и нормандское завоевание Англии автора Барлоу ФрэнкО КНИГЕ Тема данной книги - завоевание Англии, задуманное и осуществленное герцогом Вильгельмом Нормандским. Ни один великий переворот в мировой истории не совершался в одиночку, но лишь некоторые из них в такой степени зависели от замыслов и руководящих действий
Из книги Судьба императора Николая II после отречения автора Мельгунов Сергей ПетровичКРЕСТНЫЙ ПУТЬ «ТРИНАДЦАТОГО ИМПЕРАТОРА». Об историке С. П. Мельгунове и его книге Эпиграфом к Истории я бы написал: «Ничего не утаю. Мало того, чтобы прямо не лгать, надо стараться не лгать отрицательно – умалчивая». Л. Н. Толстой Время течет быстро. Минуло уже почти
Из книги Советские асы. Очерки о советских летчиках автора Бодрихин Николай ГеоргиевичО книге Это книга-исследование, в какой-то степени научный труд. Пытаясь установить количество побед, одержанных лучшими летчиками, и очертить сам круг воздушных бойцов, сбивших более пятнадцати самолетов, автор взял на себя сложную задачу, ранее в таком масштабе не
Из книги Сталинское метро. Исторический путеводитель автора Зиновьев Александр НиколаевичО книге Сталинское метро… Что представляет себе москвич, когда слышит это словосочетание? Попробую догадаться: просторные монументальные станции Кольцевой линии метро с множеством мозаик, барельефов, освещенные дворцовыми люстрами. Или представляет мозаики на станции
Из книги Разные человечества автора Буровский Андрей МихайловичОб этой книге К сожалению, слава еще ожидает того, кто напишет популярную книгу о СОВРЕМЕННОЙ палеоантропологии и издаст ее тиражом в миллион экземпляров.Моя книга – это попытка более скромная. Я попытался хотя бы начать разговор о современной антропологии. Сразу скажу:
Из книги Россия и ислам. Том 3 автора Батунский Марк Абрамович Из книги Вертоград Златословный автора Ранчин Андрей МихайловичОб этой книге Книга А. М. Ранчина представляет собой сборник научных статей, посвященных древнерусской книжности и сгруппированных в несколько тематических «блоков»: общие проблемы интерпретации памятников древнерусской словесности; история создания Борисоглебской
Из книги Режим М. Саакашвили: что это было автора Григорьев Максим СергеевичО книге «Наиболее тяжелый период отношений России и Грузии связан с политикой Саакашвили. Вместо глубокого понимания того, что тогда происходило, в России мы видели лишь мифы. Эта книга - пример глубокой исследовательской работы и один из камней в фундамент будущих
Из книги Буржуазия и царизм в первой русской революции автора Черменский Евгений ДмитриевичО книге: Издание второе, переработанное и дополнённоеРедактор И. И. МакаровМладший редактор Т. В. ЯгловаХудожественный редактор А. А. БрантманТехнический редактор Г. И. СмирновКорректор В. С. МатвееваСдано в набор 12 августа 1969 г. Подписано в печать 13 февраля 1970 г. Формат
