Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Порой вся поэтичность жизни заключается в самых простых ситуациях, в особенностях бытовых отношений и мировоззрении обычных людей. Эту мысль как нельзя лучше отражает роман французского писателя Гюстава Флобера «Госпожа Бовари». Хотя в книге нет особенно яркого сюжета, чего-то необычного, захватывающих приключений и опасностей, но писатель так тонко и подробно описывает повседневную жизнь героев, что начинаешь смотреть на это немного иначе. Гюстав Флобер был известен тем, что любил тщательно подыскивать слова, чтобы как можно четче отразить свои мысли и передать настроение. Ему хорошо удалось отразить атмосферу французской провинции 19 века.

После окончания коллежа Шарль Бовари обучается медицине по наставлению матери. Он становится врачом в одном из провинциальных городов Франции. Благодаря стараниям матери он женится на обеспеченной вдове, которой уже больше сорока лет. Во время посещения одного из пациентов Шарль знакомится с девушкой из простой небогатой семьи. Эмма нравится ему, и он испытывает к ней влечение.

Когда жена Шарля умирает, то он начинает проявлять интерес к Эмме. Он решается попросить ее руки. Эмма соглашается, однако нельзя сказать, что она испытывает сильные чувства к своему жениху. А Шарль действительно любит ее и счастлив с ней. Вскоре после свадьбы Эмма понимает, что совсем не любит своего супруга. Она несчастлива в браке, не видит радости в материнстве, жизнь в провинции скучна и однообразна. И она находит выход из своего тяжелого положения – развлекается с другими мужчинами, обманывает супруга, жестоко ведет себя по отношению к мужу и дочери, бесконтрольно тратит деньги. Но к чему это приведет ее и ее близких?

На нашем сайте вы можете скачать книгу "Госпожа Бовари" Гюстав Флобер бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.

Из пяти книг, напечатанных Флобером за его шестидесятилетнюю жизнь, только две – «Госпожа Бовари» и «Воспитание чувств» – посвящены современной Флоберу французской действительности, периоду между двумя революциями: 1830 и 1848 годов. Они-то и сыграли наибольшую роль в истории европейских литератур и остались в памяти нашего читателя.

Жизнь Гюстава Флобера не богата событиями. Родился он в Руане в 1821 году в семье врача и с детских лет страстно увлекся литературой. По настоянию отца он принужден был поступить на юридический факультет Парижского университета, но юридическими науками заниматься не хотел. Вскоре он заболел тяжелой болезнью, сопровождавшейся припадками, ушел из университета и поселился в своем поместье Круассе на берегу Сены, поблизости от Руана. Здесь он работал, почти но отрываясь от письменного стола, в течение дней, месяцев и лет. В последние годы жизни он изредка позволял себе поездку в Париж для встречи с друзьями и посещения библиотек. Иногда он совершал путешествие – на Восток, в Египет, переднюю Азию и Грецию, – и в Африку, чтобы изучить пейзажи, среди которых развивалось действие его романа «Саламбо». Франко-прусская война, повергшая его в отчаяние и возбудившая в нем патриотические чувства, которых он в себе не подозревал, заставила его выехать из Круассе, где стояли постоем немецкие войска. По окончании войны, после Парижской коммуны, смысла которой он не понял, началось все то же: отвращение к современности, вызванное, с одной стороны, непониманием тех прогрессивных процессов, которые происходили в стране и во всей Европе, с другой – жестокой реакцией, подавлявшей всякую свежую мысль и обрекавшей Францию на долгий застой. Флобер умер в 1880 году, задохнувшись во время сердечного припадка.

Свою литературную деятельность Флобер начал совсем еще мальчиком. Чуть ли не с двенадцатилетнего возраста он начал писать – сперва на исторические темы, затем на современные.

Это было в тридцатые годы. После реакции, последовавшей за Июльской революцией, и торжества крупной финансовой буржуазии в широких кругах французского общества и особенно среди мелкой буржуазии распространялось глубокое недовольство. Действительность представлялась в самом мрачном свете, многочисленные восстания республиканцев, рабочих, доведенных развитием капитализма до страшной нищеты, подавлялись с необычайной жестокостью, и надеяться на лучшее будущее, казалось, не было оснований. Пессимистические настроения получили свое выражение в так называемой «литературе отчаяния», или «неистовой школе», сказавшейся и на русской литературе этого времени и получившей название «неистовой словесности».

Еще в юношеском возрасте Флобер усвоил республиканские взгляды, ненавидел монархию Луи-Филиппа и жаждал новой, демократической революции. Он также приходил в отчаяние, отдал дань «неистовой школе» и написал ряд произведений совершенно в духе этой школы. Только в начале 1840-х годов он попытался избавиться и от отчаяния, и от мрачных сюжетов, заполнявших его юношеские произведения. В 1845 году он закончил роман под названием «Воспитание чувств», который не имеет ничего общего с романом, напечатанным под тем же названием в 1869 году.

В этом первом «Воспитании чувств» обнаруживается новое отношение к жизни и некоторое освобождение от «неистовой» литературы и «отчаянного» пессимизма. Двадцатидвухлетний Флобер высказывает идеи, которые в то время широко распространялись в демократически настроенных кругах и были оппозиционно направлены по отношению к правительству. Он убежден в том, что материя и дух, а следовательно, психическая и физическая жизнь составляют нерасторжимое единство. Он рассматривает мир как процесс, определяемый «законами природы», с которыми человеку бороться не дано. Он не верит в прогресс, во всяком случае, в прогресс буржуазный, не верит и в возможность создать новое, справедливое общество средствами политической борьбы и социальных реформ. Но он твердо уверен в том, что человек может познать законы мировой жизни, что искусство, так же как наука и философия, должно быть не пустым развлечением, а прежде всего познанием, тем более полным и глубоким, что оно выражает общие закономерности жизни в чрезвычайно конкретной, зримой, почти осязаемой форме.

Житейское благополучие, счастье чувств, мещанское эгоистическое счастье, по мнению Флобера, обманчиво и недолговечно, как дом, построенный на песке. Подлинное счастье можно найти только в познании, в искусстве, которое избавляет от житейских бед и лжи и, вскрывая до конца законы существования, помогает преобразовывать мир и приводить общественную и личную жизнь в соответствие с незыблемыми законами бытия.

Литература не должна выражать личные чувства автора, – она должна изображать реальный мир и истины более общего плана. Флобер ищет объективного, бесстрастного, даже безличного искусства, потому что субъективные волнения художника, вызванные толчками и случайностями жизни, могут только затемнить познание, замутить чистый источник вдохновения и исказить истину, понятную, обязательную и неизбежную для каждого.

«Объективное», «бесстрастное», «безличное» искусство, как его понимал Флобер, отнюдь не исключает ни страсти, ни личности писателя, ни тем более оценки того, что он изображает. «Безличным», по мнению Флобера, искусство должно быть в том смысле, что художник изображает не свои личные страсти, а страсти своих персонажей, которые должны быть объяснены до конца обстоятельствами их жизни, среды, в которую они заключены, общества, которое их создало, извратило или замучило, – законами их общественного существования. В переживаниях персонажей не должно быть ничего случайного, беспричинного, все должно быть объяснено неизбежными силами объективного, общественного и материального мира. Судьба героя может взволновать читателя только в том случае, если его поступки и бедствия даже в самой их нелепости будут закономерны и неотвратимы. «Бесстрастие», о котором говорит Флобер, не значит, что роман должен быть лишен страсти. Так же, как человек не может жить без страстей, желаний, потребностей души и тела, так не может быть бесстрастным и персонаж художественного произведения. Но читатель должен чувствовать в романе но страсть художника, а страсть персонажа – только тогда, по мнению Флобера, читатель «поверит» в эту страсть и воспримет ее как непреложную истину.

«Объективное» искусство требует отсутствия автора в его произведении. Автор не должен сообщать своему читателю, что такой-то его персонаж положительный, а другой – отрицательный, что одному нужно подражать, а другого презирать или ненавидеть. Как только читатель обнаружит в произведении некую поучительность, желание навязать ему «точку зрения», он увидит за персонажем и событиями романа произвол сочинителя, действия и переживания персонажа покажутся выдумкой, и произведение искусства перестанет существовать.

Но «объективность» не исключает оценки. Общественная и, следовательно, нравственная ценность искусства, всего поведения героя или мотивов, которые им движут, сама по себе есть нечто объективное, свойственное изображаемым в произведении людям и обстоятельствам. Автор неизбежно, в меру своего понимания действительности, своего проникновения в изображаемое, определяет его ценность, и читатель воспринимает это как свойство предметов, существующее в реальном мире, независимо от воли автора.

Таковы основные положения новой эстетики Флобера. Свое понимание искусства и творчества он разрабатывал и совершенствовал в течение всей жизни, осуществляя его в каждом своем произведении особыми средствами, в зависимости от поставленной задачи и от особенностей изображаемого материала.

Чувствуя отвращение к своей современности, Флобер страстно интересовался экзотикой, древним, доисторическим Востоком, нравами и верованиями варварских народов, далеких от цивилизации, древним Римом, который он тоже рассматривал как варварскую, хотя и героическую эпоху. И тем не менее он не мог оторваться от своей современности. Два самых замечательных его романа посвящены эпохе, которую он знал по собственному опыту. Первым его печатным произведением была «Госпожа Бовари».

ГОСПОЖА БОВАРИ

(Провинциальные нравы)

МАРИ-АНТУАНУ-ЖЮЛИ СЕНАРУ,

парижскому адвокату, бывшему президенту Национального собрания и министру внутренних дел

Дорогой и знаменитый друг!

Позвольте мне поставить Ваше имя на первой странице этой книги, перед посвящением, ибо Вам главным образом я обязан ее выходом в свет. Ваша блестящая защитительная речь указала мне самому на ее значение, какого я не придавал ей раньше. Примите же эту слабую дань глубочайшей моей признательности за Ваше красноречие и за Ваше самопожертвование.

Луи Буйле{1}

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Когда мы готовили уроки, к нам вошел директор, ведя за собой одетого по-домашнему «новичка» и служителя, тащившего огромную парту. Некоторые из нас дремали, но тут все мы очнулись и вскочили с таким видом, точно нас неожиданно оторвали от занятий.

Директор сделал нам знак сесть по местам, а затем, обратившись к классному наставнику, сказал вполголоса:

Новичок все еще стоял в углу, за дверью, так что мы с трудом могли разглядеть этого деревенского мальчика лет пятнадцати, ростом выше нас всех. Волосы у него были подстрижены в кружок, как у сельского псаломщика, держался он чинно, несмотря на крайнее смущение. Особой крепостью сложения он не отличался, а все же его зеленая суконная курточка с черными пуговицами, видимо, жала ему в проймах, из обшлагов высовывались красные руки, не привыкшие к перчаткам. Он чересчур высоко подтянул помочи, и из-под его светло-коричневых брючек выглядывали синие чулки. Башмаки у него были грубые, плохо вычищенные, подбитые гвоздями.

Начали спрашивать уроки. Новичок слушал затаив дыхание, как слушают проповедь в церкви, боялся заложить нога на ногу, боялся облокотиться, а в два часа, когда прозвонил звонок, наставнику пришлось окликнуть его, иначе он так и не стал бы в пару.

При входе в класс нам всегда хотелось поскорее освободить руки, и мы обыкновенно бросали фуражки на пол; швырять их полагалось прямо с порога под лавку, но так, чтобы они, ударившись о стену, подняли как можно больше пыли: в этом заключался особый шик.

Быть может, новичок не обратил внимания на нашу проделку, быть может, он не решился принять в ней участие, но только молитва кончилась, а он все еще держал фуражку на коленях. Она представляла собою сложный головной убор, помесь медвежьей шапки, котелка, фуражки на выдровом меху и пуховой шапочки, - словом, это была одна из тех дрянных вещей, немое уродство которых не менее выразительно, чем лицо дурачка. Яйцевидная, распяленная на китовом усе, она начиналась тремя круговыми валиками; далее, отделенные от валиков красным околышем, шли вперемежку ромбики бархата и кроличьего меха; над ними высилось нечто вроде мешка, который увенчивался картонным многоугольником с затейливой вышивкой из тесьмы, а с этого многоугольника свешивалась на длинном тоненьком шнурочке кисточка из золотой канители. Фуражка была новенькая, ее козырек блестел.

Встаньте, - сказал учитель.

Он встал; фуражка упала. Весь класс захохотал.

Он нагнулся и поднял фуражку. Сосед сбросил ее локтем - ему опять пришлось за ней нагибаться.

Да избавьтесь вы от своего фургона! - сказал учитель, не лишенный остроумия.

Дружный смех школьников привел бедного мальчика в замешательство - он не знал, держать ли ему фуражку в руках, бросить ли на пол или надеть на голову. Он сел и положил ее на колени.

Встаньте, - снова обратился к нему учитель, - и скажите, как ваша фамилия.

Новичок пробормотал нечто нечленораздельное.

Повторите!

В ответ послышалось то же глотание целых слогов, заглушаемое гиканьем класса.

Громче! - крикнул учитель. - Громче!

Новичок с решимостью отчаяния разинул рот и во всю силу легких, точно звал кого-то, выпалил:

Шарбовари!

Тут взметнулся невообразимый шум и стал расти crescendo, со звонкими выкриками (класс грохотал, гоготал, топотал, повторял: Шарбовари! Шарбовари!), а затем распался на отдельные голоса, но долго еще не мог утихнуть и время от времени пробегал по рядам парт, на которых непогасшею шутихой то там, то здесь вспыхивал приглушенный смех.

Под градом окриков порядок мало-помалу восстановился, учитель, заставив новичка продиктовать, произнести по складам, а потом еще раз прочитать свое имя и фамилию, в конце концов разобрал слова «Шарль Бовари» и велел бедняге сесть за парту «лентяев», у самой кафедры. Новичок шагнул, но сейчас же остановился в нерешимости.

Что вы ищете? - спросил учитель.

Мою фур… - беспокойно оглядываясь, робко заговорил новичок.

Пятьсот строк всему классу!

Это грозное восклицание, подобно Quos ego, укротило вновь поднявшуюся бурю.

Перестанете вы или нет? - еще раз прикрикнул разгневанный учитель и, вынув из-под шапочки носовой платок, отер со лба пот. - А вы, новичок, двадцать раз проспрягаете мне в тетради ridiculus sum. - Несколько смягчившись, он прибавил: - Да найдется ваша фуражка! Никто ее не украл.

Наконец все успокоились. Головы склонились над тетрадями, и оставшиеся два часа новичок вел себя примерно, хотя время от времени прямо в лицо ему попадали метко пущенные с кончика пера шарики жеваной бумаги. Он вытирал лицо рукой, но позы не менял и даже не поднимал глаз.

Вечером, перед тем как готовить уроки, он разложил свои школьные принадлежности, тщательно разлиновал бумагу. Мы видели, как добросовестно он занимался, поминутно заглядывая в словарь, стараясь изо всех сил. Грамматику он знал недурно, но фразы у него получались неуклюжие, так что в старший класс его, видимо, перевели только за прилежание. Родители, люди расчетливые, не спешили отдавать его в школу, и основы латинского языка ему преподал сельский священник.

У его отца, г-на Шарля-Дени-Бартоломе Бовари, отставного ротного фельдшера, в 1812 году вышла некрасивая история, связанная с рекрутским набором, и ему пришлось уйти со службы, но благодаря своим личным качествам он сумел прихватить мимоходом приданое в шестьдесят тысяч франков, которое владелец шляпного магазина давал за своей дочерью, прельстившейся наружностью фельдшера. Красавчик, говорун, умевший лихо бряцать шпорами, носивший усы с подусниками, унизывавший пальцы перстнями, любивший рядиться во все яркое, он производил впечатление бравого молодца и держался с коммивояжерской бойкостью. Женившись, он года два-три проживал приданое - плотно обедал, поздно вставал, курил фарфоровые чубуки, каждый вечер бывал в театрах и часто заглядывал в кафе. Тесть оставил после себя немного; с досады г-н Бовари завел было фабрику, но, прогорев, удалился в деревню, чтобы поправить свои дела. Однако в сельском хозяйстве он смыслил не больше, чем в ситцах, на лошадях своих катался верхом, вместо того чтобы на них пахать, сидр тянул целыми бутылками, вместо того чтобы продавать его бочками, лучшую живность со своего птичьего двора съедал сам, охотничьи сапоги смазывал салом своих свиней - и вскоре пришел к заключению, что всякого рода хозяйственные затеи следует бросить.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В жизни Шарля Бовари даже в детские годы не было ничего особенного. До двенадцати лет он бродил по селу: бегал за пахарями в поле, гонял комками грачей, рвал более рвами шелковицу, пас с хворостиной индюков, шевелил сено, лазил по лесам.

Отец его служил когда военным фельдшером, но, прошпетившись в призывных делам, вынужден был оставить службу. Пользуясь своей красотой, он подцепил с лету приданое в шестьдесят тысяч франков, который давал за своей дочерью торговец головными уборами. Девушка была без памяти от его телосложения. Женившись, господин Бовари жил два или три года на женины средства, хорошо обедал, поздно вставал, бывал каждый вечер как в театрах, то в кафе. Потом тесть умер, оставив им в наследство какую рухлядь. Бовари возмутился и принялся сам фабричного производства, и чуть не вылетел в трубу и уехал в деревню, но и на земледелии разбирался не лучше. Похазяйнувавшы некоторое время, он махнул рукой на свое предприятие, нанял задвисти франков годовой платы усадьбу и, досадуя на свои неудачи, завидуя всем на свете, решил доживать век в покое, думая лишь сорок пять лет от роду. Женщина его когда души в нем не слышала. Смолоду приветливая и бойкая, под старость она стала раздражающей и нервной. Видя, как человек бегает по сельским девками, приходит домой с каких вертепов, противно сопя с перепоя, она сначала страдала без жалоб, без упреков. Но затем в ней заговорила гордость. Она уже не плакала, угнетала ярость на сердце, замкнулась в немом стоицизме. Всегда она куда бегала, о чем ходатайствовала. Когда у нее нашелся мальчик, она ласкала его, как короля. Вопреки маминым заботам, отец выдвигал свой идеал мужественного детства. Желая закалять сына по-спартански, он клал парня спать в нетопленой комнате, приучал хлистаты ром. Господин Бовари мало заботился о науке. Мать же в уме видела сына умным, образованным. Она научила его читать. Когда Шарлю исполнилось двенадцать лет, мать добилась, чтобы его начал учить местный кюре. Впоследствии мальчика отдали в Руанского коллежа. Благодаря своей старательности он всегда был в числе средних учеников. Через три года родители забрали его из коллежа, чтобы он изучал медицину.

Мать наняла ему квартиру, приобрела мебель, чугунную печку с запасом дров, строго приказала почитаться и поехала домой. Ознакомившись с программой занятий, Шарль долго ходил, как угорелый. Он не помнил ничего, как внимательно слушал преподавателей. Однако пытался работать — позаводив общие тетради по всем дисциплинам, посещал все лекции, не пропускал ни одного клинического занятия. Но через некоторое время он медленно забыл свои добрые намерения, повадился в кабак, стал играть в домино. Неудивительно, что с такой подготовкой Шарль провалился на экзаменах на звание санитарного врача. Мать простила его, отец же узнал об этом только на пятый год. Шарль снова засел за науку, вызубрил наизусть все вопросы и сдал экзамен вполне прилично.

Практику в городке Тост устроила Шарлю мать. Она же нашла ему жену — вдову судебного пристава по Дьепп, имевшая сорок пять лет и тысяча двести ливров годового дохода. Шарль надеялся, что женитьба улучшит его положение, думал, что будет хозяйничать сам собой и своими деньгами. Но женщина взяла его в шоры: он должен был говорить на людях так, а не так, поститься по пятницам, одеваться, как велела жена, править по ее приказу гонорар из пациентов. Она следила за каждым его шагом, поминутно надо было с ней нянчиться. Вечно она ахала и охала, всегда просила каких сладкого лекарства и хоть немножечко больше ласки.

Эмму Руо Шарль увидел впервые, когда его вызвали на ферму ее отца, который сломал ногу. Перелом был прямехонько. Шарль быстро справился с перевязкой, обещал заглянуть к больному через три дня, вместо заявился на второй день, потом наведывался регулярно дважды в неделю. Он даже не задумался над тем, чего это ему так полюбилось ездить на ферму Берто. Зато сияющий вид Шарля, когда он рядился в господина Руо и известие о том, что у старика есть дочь, получившую прекрасное образование в монастыре урсулинок, вызвали приступ ревности у докторша. Она инстинктивно ненавидела Эмму. После бесконечных слез жены Шарль поклялся на молитвеннике, что больше не бывать в Руо. Но вскоре жена Шарля неожиданно скончалась. Дядя Руо привез Шарлю плату за вылечены ногу, посочувствовал горю врача и пригласил к себе на ферму. Шарль снова начал часто бывать в Берто. Постепенно он все реже и реже вспоминал о покойной жене, приятное ощущение независимости помогало ему забывать об одиночестве. Теперь он мог делать все, что ему заблагорассудится, бывать на ферме господина Руо сколько захочет. В нем шевелилась какая невнятная надежда, некое предчувствие счастья. Отбыв сетовать Бовари женился на панной Руо. Свадьбу отгуляли хорошо: гостей было аж сорок три человека, за столом сидели шестнадцать часов, на следующее утро все началось сначала; догулювалы еще и несколько дней спустя. За два дня после свадьбы молодые уехали в Тоста.

С первых же дней Эмма Бовари принялась переделывать в доме все по-своему. Шарль был счастлив, ведь до этого у него не было ничего хорошего в жизни. Теперь он даже овладел волшебной существом, которого горячо любил. Весь мир ограничивался для него теперь шелковистым кругом ее юбок, он корил себя, что недостаточно любит ее, всегда скучал по ней, спешил вернуться домой, и сердце его билось, когда он сбегал по лестнице. Шарль и не подозревал, что творится в душе жены.

До брака Эмми казалось, что она любит, но любовь должна давать счастье, а счастье не было: значит, она ошиблась. В монастыре девушка читала много романов, и ей хотелось быть похожей на замечательных героинь, отдаваемые страстным страстям. Она прижималась душой к бурным явлений. Натура у Нее была более эмоциональная, чем артистичная, она стремилась волнующего, а не живописного. Когда у Эммы умерла мать, она первые дни очень плакала, заказала медальон для волос покойницы. В душе она чувствовала определенное удовлетворение тем, что сразу поднялась до изысканного идеала безрадостного существования, который является недостижимым для рядовых сердец. Монахини уже прочили ей религиозное призвание, но Эмми были неприемлемы таинства веры и дисциплина. Отец забрал ее из пансиона. Вернувшись домой, Эмма первые дни с удовольствием командовала слугами, но вскоре село надоело ей. Она считала себя крайне разочарованной существом, неспособной научиться чему-то новому или потерпеть каких чувств. Появление Шарля в Берто предоставила ей веры, будто в нее сошла, наконец, та чудесная страсть, которая до сих пор парила над ней легендарным розовым птицей в сиянии поэтических небес. Однако замужество не принесло Эмми мечтах блаженства. Шарль был предан ей, добрым, трудолюбивым, но в нем не чувствовалось и тени героического. Он не умел ни плавать, ни фехтовать, ни стрелять из пистолета. Разговоры Шарля были плоски, как уличные тротуары. Эмму раздражали его благодушный спокойствие, его неуклюжие беззаботность и даже счастье, что она дарила ему. Поскольку Эмма выросла с мечтой о сильных и пылкие страсти, жизнь в провинции казалось ей прозаическим, каким-то ненастоящим. Ей казалось, что в некоторых углах земли счастья вроджуеться само собой, подобно тому, как некоторые растения требуют определенного почвы и не принимаются ни в каком другом месте. И чтобы испытать от жизни полной радости, надо было, наверное, поехать в экзотические края с громкими названиями. Может, ей хотелось рассказать кому обо всех свои причуды. Но она не могла найти ни слов, ни возможности, ни отваги. Если бы Шарль захотел, если бы он догадался, подхватил ее мнению, — сердце ее прорвалось бы внезапной щедростью, как падают с дерева спелые плоды, когда его тряхнуть рукой. Но что теснее сплеталась их интимную жизнь, тем глубже становилось внутреннее отчуждение Эммы.

Госпожа Бовари-мать-то сразу невзлюбила невестку за ее «великосветских» замашки. Когда мать приезжала к сыну, то весь день только и слышно было, что «дочка» и «мама». Обе говорили, подобрав губы, произносили ласкательные слова, а голос дрожал от приглушенный ярости.

Эмма пыталась разжечь в себе любовь к мужу, однако эти попытки были тщетными. Она вскоре убедилась, что в чувствах Шарля нет ничего особенного. Он радовал ее в определенные часы, и это стало бы какой привычке, подобной заранее заказанного десерта по однообразному обеда. Лесник, которого Шарль вылечил от воспаления легких, подарил Эмми маленькую итальянскую левретка, которая стала верной спутницей в уединенных прогулках госпожа Бовари.

Однако однажды в жизни Эммы ворвалась ЧП: супруги Бовари были приглашены в родовое имение маркиза дьАндервилье, которого Шарль спас, вовремя разрезав ланцетом опухоль в горле. Прекрасные залы, знатные гости, изысканные блюда и вина, сияние драгоценностей на дамах, звуки вальса — это было то роскошная жизнь, о котором мечтала Эмма. Воспоминания о балл стали для нее своеобразным занятием. Со временем все лица смешались в ее памяти, призабылись мелодии контрдансы, некоторые подробности выветрились, но жаль остался. Эмма приобрела план Парижа и, водя пальцем по карте, путешествовала столицей. Она выписала дамский журнал и жадно поглощала все, что писали о великосветское жизни. Знала последние моды сезона, расписание спектаклей в опере. Следила за романами. Читая книги, Эмма все время вспоминала виконта, с которым танцевала вальс, сравнивала его с литературными героями. Париж, безбрежный, как океан, мерцал перед Эммы глазами в розовом тумане.

А Шарль — под дождь, под снег — знай разъезжал верхом окрестными дорожек, копался в потных постелях, пускал больным кровь, рассматривал, что было в ночных горшках, зато каждый вечер находил дома веселый огонь и элегантно одетую хорошенькую женщину, от которой так и веяло свежестью. Она очаровывала мужчину своей тонкой изобретательностью, с которой украшала свой дом вроде того, о чем читала в журналах. Репутация Шарля окончательно установилась, пациенты любили его. Желая идти в ногу с наукой, Шарль подписался медицинский журнал, который пробовал читать после обеда, но, усталый, засыпал за пять минут. Эмма смотрела и только плечами пожимала. Ей хотелось бы, чтобы фамилия Бовари — это же и ее фамилия! — Стало знаменитым, фигурировало в газетах и журналах, гремело на всю Францию. Но Шарль не отличался честолюбием.

В глубине души Эмма надеялась на какую перемену. Наступила весна. Когда зацвели груши, в Эммы появилась астма. С начала июля она стала считать, сколько недель осталось до октября: возможно, маркиз дьАндервилье даст еще один балл. Но и сентябрь уже прошел, а не было ни писем, ни визитов.

После этого горького разочарования сердце вновь опустело, опять потянулись скучные, однообразные дни. Она запустила музыку. Шитье раздражало ее. Читать не хотелось. Хозяйственные дела она совсем запустили. Эмма сделалась капризная, ей трудно было угодить. Она становилась все более бледной, у нее началось сердцебиение. Шарль прописал ей валерьянку и камфорные ванны, но всякие попытки лечения еще больше раздражали ее. Она постоянно жаловалась на Тост, и Шарль решил, что ее болезнь вызвана местным климатом. Шарлю нелегко было покидать Тост именно в такой момент, когда он начинал становиться на ноги, и ради здоровья жены он решил перебраться в Йонвиля, недалеко от Руана. В марте, когда они выехали из Тоста, госпожа Бовари была беременна.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Йонвиль-льАббеи — городок, расположенный в восьми лье от Руана. Его видно издалека: лежит себе, раскинувшись на берегу, словно пастух, покоящейся над рекой. Дом нотариуса, церковь, крытый рынок, аптека господина Оме, трактир «Золотой лев» — больше в Йонвили и смотреть не на что. Главная — и единственная — улица тянется не более чем на ружейный выстрел. Когда из Руана прибывал дилижанс «Ласточка», йонвильци совпадали на площадь; кучер Ивер выполнял в Руане все их поручения: ходил по магазинам, привозил сапожника шкуры, кузнец железо, своей хозяйке — сельдь, женщинам — шляпки от модистки и накладные волосы от парикмахера.

Аптекарь Оме взял под свою опеку прибывшее в Йонвиль супругов Бовари. Он встретил их в «Золотом льве» и во время обеда познакомил врача с особенностями медицинской практики в этих краях. Госпожа Бовари во время этого же обеда обратила внимание на белокурого нерешительного и застенчивого юноши Леона Дюпюи, который служил клерком у местного нотариуса. С первой беседы они почувствовали родство душ. Леон любил книги, музыку, имел романтическую натуру, часто погружался в мечты, спасаясь от скуки йонвильського жизни. Эмма Бовари поразила его воображение, до встречи с ней ему еще никогда не приходилось разговаривать два часа подряд с дамой.

Супруги Бовари поселилось в доме, оставленном предыдущим врачом. Шарль был захвачен ожиданием ребенка. Чем больше приближалось время родов, тем больше он любил жену. Эмма была сначала очень удивлена, а потом ей захотелось скорее родить, чтобы узнать, что значит быть матерью. Ей хотелось мальчика, но родилась девочка. Эмма долго думала над тем, как назвать дочь, и наконец остановилась на имени Берта — так назвала на балу одну молодую женщину маркиза. Дядя Руо не мог приехать на крестины, и в кумовья пригласили господина Оме. Девочке нашли кормилицу.

Жизнь Эммы в Йонвили не отмечали разнообразием. Обед, на который всегда приходил господин Оме, которому Шарль вел беседы о пациентах, гонорары, газетные новости. Вечеринки у господина Оме, где гости сначала играли в карты, потом в домино. Однообразие и скуку этой жизни скрашивало общество Леона. Между ним и Эммой установилась будто некое соглашение, постоянный обмен книгами и романсами. Леон влюбился в молодую докторша, но не осмеливался признаться ей. Она казалась ему такой целомудренной и неприступной, что у него не осталось никакой надежды. Леон и не подозревал, что Эмма также была влюблена в него, но стремилась одиночества, чтобы вволю наслаждаться его образом. Встречи с ним нарушали очарование мечтаний. Эмма и жалела, что своей неприступностью отталкивала от себя молодого клерка, но вместе с тем радовалась и гордилась, что может сказать себе: «Я честный». Чем больше она мечтала о Леона, тем сильнее ее раздражал Шарль. Она чувствовала себя очень несчастной, а между тем ей надо было делать вид перед всеми, что она счастлива. Это лицемерие было ей отвратительно. Только служанка Фелисите была свидетелем ее рыданий. Уставший бесплодным любовью, Леон уехал в Париж продолжить обучение. Эмма упала в пасмурную меланхолию, в какую тоскливо безнадежность. Образ Леона все время вставал перед ее воображением. Она проклинала себя за то, что не любила его. И вновь, как в Тости, начались плохие времена. Теперь Эмма считала себя еще несчастнее, чем раньше, потому что она узнала горе и была уверен, что ему не будет конца. С ней стали случаться приступы, во время которых она была способна на всякие безрассудство. Часто на нее нападали неги. Однажды случилось даже кровохарканье. Встревоженный Шарль вызвал к Йонвиля свою мать и подолгу советовался с ней по Эммы, потому она и слушать не хочет о лечении. Свекровь считала, что ее невестке надо дела хорошей, работы руками, от безделья и лезут в голову разные химеры. Шарль с матерью решили не давать Эмми читать романов.

Но вот однажды на прием к Шарлю появился господин Родольф Буланже де ла Юшетт. Он привез к врачу своего конюха: он хотел, чтобы ему пустили кровь. Господину Родольфо Буланже было тридцать четыре года. Брутальный нрава и быстрый на ум, он имел немало любовных приключений и досконально разбирался в женщинах. Госпожа Бовари упала ему в глаза. Он сразу понял, что Эмми очень скучно в Йонвили, что душа у нее просто звенит по любви, и решив, что она будет его любовницей, немедленно стал обдумывать, где бы с ней встретиться.

Вскоре в Йонвили открылась сельскохозяйственная выставка. Родольф встретил Эмму. Он жаловался ей на одиночество, на провинциальную ограниченность, которая губит жизнь, губит мечты. Потом завел речь о родстве душ, которые соединятся в любви, несмотря на все препятствия и мелкую условную мораль. Когда Родольф сказал Эмме, что никогда, ни в чьем обществе он не находил такого всевластного очарование, и сжал ее руку, то почувствовал, что ладонь ее горит и трипонеться, как пойманная горлица.

После выставки Родольф не появлялся полтора месяца, рассчитывая, что от нетерпения повидаться с ним любовь Эммы еще больше разгорится. Его расчет был правильным. Они стали любовниками во время первой же прогулки верхом, которую предложил Родольф для улучшения Эммы здоровья, а Шарль горячо поддержал. Вечером после прогулки, взглянув на себя в зеркало, Эмма была поражена своим видом. Никогда еще глаза у нее не были так велики, такие черные, глубокие. То неуловимо тонкое светилось на ее лице, одухотворяя и изменяя его. От мысли, что у нее есть любовник, она чувствовала неизъяснимое наслаждение. Наконец и она испытывает тех радостей любви, тех восторгов счастья, которых уже и не думала дождаться. Эмма настолько была увлечена этим чувством, решалась приходить в дом Родольфа рано утром, когда ее муж уезжал к больным. Впоследствии они отказались от этих безрассудных посещения. Родольф стал приходить по ночам в сад, вызвал Эмму, бросая в ставню горсть песка. Она выбегала, затаив дыхание, улыбающаяся, дрожащая, невдягнена. Это любовь без разврата было для Родольфа полной новостью: оно выходило за рамки его прежних легкомысленных привычек, удовлетворяя в нем не только похоть, но и гордость. Однако, убедившись, что Эмма его любит, он стал равнодушным. Для Эммы же со временем его чувство стало не душевной привязанностью, а какой непрестанно соблазном. Родольф вполне покорил ее. Она его почти боялась. Однако внешне все шло гладко. Родольфо удалось урегулировать их взаимоотношения по своей угоден, и за полгода любовники оказались в роли супругов, спокойно поддерживает домашний очаг. Эмма даже стала спрашивать себя, почему это она так ненавидит Шарля и не лучше ли было бы попытаться полюбить его. Здесь очень кстати появился аптекарь и дал ей для этого определенную возможность.

Господин Оме прочитал хвалебную статью о новом методе лечения искривленной ступни и, будучи сторонником прогресса, выразил патриотическую мысль, что Йонвиль должен идти в ногу с жизнью, а для этого необходимо выполнить в нем операцию стрефоподии. Он стал убеждать Шарля помочь Ипполиту из «Золотого льва», сделав поэтому такую операцию. Эмма не видела никаких оснований считать своего мужа за бездари, — а какая бы это утешение было для нее, если бы она побудила Шарля к этому поступку, вызвавшим бы к росту его репутации и его доходов, ей так хотелось найти себе какую-то опору, прочную за любовь. Шарль послушался уговоров аптекаря и жены. Ипполита же удалось убедить согласиться на операцию лишь благодаря тому, что это ему ничего не будет стоить. После операции взволнованная Эмма встретила Шарля на пороге и бросилась ему на шею. Вечер прошел в разговорах и совместных мечтах. Однако через пять дней в конюха началась гангрена. Пришлось послать в Нефшатель по тамошнее медицинское светило, господина Канев. Тот осмотрел больного и заявил, что здесь совет один — ампутация. Шарль был в отчаянии. Эмма не испытывала жалости к мужу, ее угнетало другое мнение: как могла она представить себе, будто этот человек на то способна? И Эмма вспомнила все свои порывы к роскоши, все свои сердечные лишения, нищету своего брака, свои мечты, попадали в болото, как подбитые ласточки. Когда вечером в сад пришел Родольф, они обнялись, и вся досада растаяла, как снежинка, в страстном поцелуе.

Они начали любить снова. Эмма часто говорила Родольфо, что муж ей надоел, что жить так дальше нет сил. Он просто не мог понять, к чему вся эта путаница в такой обычной деле, как любовь. А у нее были свои основания, свои причины любить его все больше. Ее нежность к Родольфа росла ежедневно под влиянием отвращения к мужу. Полнее она отдавалась одному, то усиливаясь ненавидела другого. Играя роль добропорядочного жены, она одновременно аж вся пылала от упоминания о любовнике. Для него она обвишувалась браслетами, кольцами, кораллами. Когда он должен прийти, она ставила розы в большие вазы синего стекла, украшала свою комнату и себя, как куртизанка, что ждет посещение принца. Она делала ему дорогие подарки, купленные в Лере: арапник с позолоченной головкой, печать с девизом «Amor nel соr», элегантное кашне, портсигар, точно такой, как виконтов. Ей хотелось всегда быть рядом с Родольфо.

После очередной ссоры со свекровью Эмма выбежала к Родольфа чрезвычайно смущена и просила его уехать вместе с Йонвиля. Глаза ее, полные слез, блестели, как огонь под водой; грудь высоко вздымалась от прерывистых вздохов. Никогда она не была ему такой милой, как сейчас; забыв все, он согласился.

Эмма стала жить сладкими мечтами о близком счастье. Вместе с Родольфо они детально продумали план побега. Эмма приготовила вещи для путешествия. Никогда госпожа Бовари не была такой красивой, как эти дни, она была красивая той особой красотой, которая порождается радостью, восторгом и успехом, который является проявлением полной гармонии между темпераментом и внешним обстоятельствам. Однако ее ждал страшный удар. Родольф, который все время откладывал отъезд, в последний день отказался от этой затеи. Он решил порвать с Эммой и написал ей письмо, которое утром направил в корзине с абрикосами.

Родольф часто прибегал к такому способу переписки, посылая фрукты или дичь, как с временем года. Но на этот раз какое нехорошее предчувствие охватило Эмму. Найдя письмо на дне корзины, поднялась на чердак, чтобы никто не видел, что она читает. Что напряженнее она вдумывался в смысл письма, тем больше смешивалось ей все в голове. Взгляд ее истошно бродил, ей хотелось, чтобы вся земля провалилась. С раскрытого окна она посмотрела на мостовую и готова была сделать последний шаг, но тут Шарль громко позвал ее обедать. И пришлось сойти вниз. Пришлось сесть к столу. В то время, когда Шарль тщетно пытался уговорить Эмму попробовать абрикосов, по площади рысью пронеслось синее тильбюри. Эмма вскрикнула и упала навзничь, как мертвый. Дело в том, что после долгих размышлений Родольф решил поехать в Руана. Но с его имения в Бюши можно было добраться только Йонвильським путем, что он и вынужден был сделать. Эмма узнала его в мире фонарей, молнией разодрало темноту.

течение сорока трех дней Шарль не отходил от Эммы, спасая ее от воспаления мозга. Он бросил всю практику и ни минуты не спал. Больше его пугала полная апатия жены: она ничего не говорила, ничего не слышала и даже, казалось, совсем не страдала, будто ее тело и душа нашли наконец покой по всем тревогам и муках.

Однажды, в самом разгаре болезни, Эмми показалось, что уже начинается агония, и она захотела причаститься. Во время этого таинства она почувствовала, будто ее осеняет некая могущественная сила, освобождает ее от всех болей, всех впечатлений и чувств. Среди других обманчивых надежд Эмме открылся состояние непорочной чистоты, когда душа витает над землей, сливаясь с небом. Эмма тоже стремилась к этому, ей хотелось стать святой. А память о Родольфа спряталась у нее в глубине сердца и покоилась там. От этого набальзамированного большой любви шел нежный аромат, проникал всюду и пронизывал собою ту атмосферу непорочности, в которой хотела теперь жить Эмма. Становясь на колени к молитве, она посылала к Господу те же благосклонной слова, шептала некогда любовнику в пылу греховной страсти. Она хотела зажечься порывом веры, но утешение так и не сходила с небес, и она поднималась, уставшая физически и с щемящим чувством какой-то огромной лжи.

Тогда она отдалась вся чрезмерной благотворительности. Она шила одежду для бедных, посылала дрова роженицам, кормила ухой нищих. Она снова забрала домой дочь, — во время ее болезни Шарль отдал ребенка к мамке. Она решила сама научить его читать, и хотя как капризничала Берта, мать не сердилась. О чем бы Эмма не говорила, она прибегала к молитвенных выражений. Госпожа Бовари-старшая теперь уже не знала, к чему и придраться, — вот разве что не похвалял той мании возиться с кофтами для сироток, когда в доме и своя белье не латаемая.

Однажды весной господин Оме посоветовал Шарлю повезти жену развлечения в Руанский театр послушать знаменитого тенора Лагард. Шарль поделился этой мыслью с женщиной. Но сначала отказывалась, ссылаясь на хлопоты, усталость, расходы. Но Шарль, вопреки обыкновению, стоял на своем, потому что был убежден, что это развлечение выйдет на пользу Эми, которая была после болезни ко всему безразличной.

Слушая оперу, Эмма снова попала в сказочный мир читаемых в девичестве книг. Она отдавалась колыхание мелодий, она чувствовала, как вибрирует все ее существо, словно смычки скрипачей ходили по ее нервах. В чувствах главной героини Эмма узнавала все то опьянение, все те страдания, от которых чуть не умерла сама. Голос певицы казался ей только отголоском собственных мыслей, а вся эта чарующая иллюзия — какой-то долей ее жизни. Слушая знаменитого тенора и стремясь сквозь иллюзию вымысла к живому человеку, Эмма пыталась представить себе ту жизнь — то громкое, необычное, блестящая жизнь, которого бы и она могла понести, если бы так было суждено судьбой. В антракте к их ложе зашел Леон, которого Шарль неожиданно встретил в буфете. Он приехал в Руана на два года поработать в большой конторе. С этого момента Эмма уже не слушала оперы. Она вспоминала свое общение с Леоном в Йонвили три года назад, то бедное любовь, такое тихое и длинные, такое скромное и нежное. Игра актеров казалась ей теперь неестественной. Спектакль еще не кончилась, а Леон и супруги Бовари покинули театр, вышли на набережную и сели в тени перед кофейней. Разговор быстро прервалась, потому что в присутствии мужа Эмми с Леоном, собственно, не о чем говорить. Когда Шарль пожалел, что не дослушал последнего действия, Леон начал уговаривать остаться еще на один день, чтобы снова послушать Лагард. И Шарль не мог задерживаться в Руане и предложил Эмме остаться в Руане самой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Когда Леон встретил Эмму после трехлетней разлуки, в нем снова заговорила жажда. Попрощавшись вечером с супругами Бовари, Леон пошел за ними следом, чтобы посмотреть, где они остановились. На другой день около пяти часов, он пришел в «Красный крест». Эмма ничуть не смутилась, когда он вошел. Между ними завязалась беседа, в которой оба начали определять причины своих страданий, и чем больше говорили, тем сильнее зажигались все большей взаимодоверия. Порой они замолкали, словно не решаясь высказать мысль до конца, и тогда прибегали к многозначным намеков. Эмма не призналась, что любила другого, а Леон не сказал, что забыл ее. Оба они рисовали себя такими, какими хотели бы быть, и подгоняли свою прошлую жизнь под творимые ныне идеалы. Леон горячо доказывал Эмми, что редко кто может оценить идеальную натуру. Вот он — он полюбил ее с первого взгляда, он просто отчаивался на мысль о том, какого счастья они могли бы понести, если бы ласковая судьба свела была их раньше и соединила навеки. Эмма стала убеждать его, что любовь между ними невозможна, что они должны, как и прежде, не переступать грани братской дружбы. Эмма и сама не знала, серьезно это говорилось: она упивалась очарованием соблазна и одновременно пыталась устоять против нее. Они проговорили допоздна, забыв даже об опере, ради которой Эмма осталась в Руане. Прощаясь, Леон вымолил у Эммы согласие увидеться еще раз завтра. Она назначила свидание утром в соборе. Когда Леон ушел, Эмма написала ему длинное письмо, в котором отказывалась от свидания. Но, запечатав письмо, она вдруг вспомнила, что не знает Леоновой адреса. Тогда она решила, что отдаст его завтра же.

Они встретились в соборе. Эмма долго молилась, надеясь, что небо пошлет ей какое знамение, но на душе ей становилось все больше бентежнише. Выйдя из собора, Леон послал мальчика, играл на паперти, позвать извозчика. Эмма была запротестовала, сказав, что это неприлично. Леон сказал, что так делают в Париже. Этот несгибаемый аргумент убедил ее. Они сели в экипаж, кучер получил странный приказ ехать куда хочет. И в порту, среди тележек и бочек, и в городе — на улицах и перекрестках — обыватели широко открывали глаза, удивляясь этой невиданной в провинции картины: карета с опущенными шторами все время показывается то тут, то там, закрытая, как могила, и раскачаны, как корабль под бурей.

Вернувшись в Йонвиля, Эмма узнала, что умер свекор. Видя молчаливость жены, Шарль решил, что она очень расстроена, и старался ничего не говорить, чтобы не придавать ей сожаления, он был тронут ее, как ему казалось, сочувствием. А Эмма была в это время мыслями в Руане. Она нашла повод поехать туда снова — необходимо было посоветоваться с господином Леоном относительно того, как бережно оформить дела о наследстве.

Это были захватывающие, роскошные, неповторимые три дня — настоящий медовый месяц. Они поселились у набережной, в гостинице «Булонь». Жили, закрыв ставни и заперев дверь. К вечеру принимали лодки и ехали обедать на остров. Прощание было очень печальное. Леон имел адресовать свои письма тетке Ролле; Эмма дала ему такие подробные указания относительно двойных конвертов, он немало удивился ее ловкости в любовных делах.

Вскоре Эмма добилась у мужа разрешения ездить в город раз в неделю якобы для занятий музыкой, а на самом деле — чтобы видеться с любовником. И с тех пор вся ее жизнь превратилась в сплошной обман. Она, как покрывалом, окутывала им свою любовь, чтобы его никто не увидел. Ложь стала для нее потребностью, манией, наслаждением.

Снова в дом Бовари под разными предлогами стал приходить торговец Лере. Теперь Эмма совершенно не могла жить без его услуг. Двадцать раз в день она посылала за ним, и он, бросив печеное и вареное, летел к ней и делал все без никаких нареканий. Из двух подписанных Шарлем векселей во время болезни жены Эмма оплатила только по одному. Что касается второго, торговец заменил его по ее просьбе двумя новыми, выписанными на очень далекий срок. Лере же надоумил Эмму продать мизерную лачугу в Барневили, принадлежавшая старому Бовари. Имея от Шарля общую доверенность, Эмма без ведома мужа с помощью того же Лере продала то недвижимое имущество.

Однажды вечером Эмма не вернулась из Руана в Йонвиль. Шарль был не в себе, а маленькая Берта не хотела ложиться спать без мамы и рыдала до полного изнеможения. Шарль не выдержал, запряг своего шарабанчика и в два часа ночи добрался до заезда «Красный крест». Эммы там не было. Шарль бросился искать Леона, но не достучался до него. Тогда он в «Адрес-календари» отыскал адрес учительницы музыки мадемуазель Ламперер. Когда он обратил на улицу, где жила учительница, на другом конце ее появилась Эмма. На гневное вопрос мужа, почему она вчера не приехала, и спокойно ответила, что была больна. И попросила впредь не беспокоиться так, потому что она не может чувствовать себя свободным, когда знает, что его волнует меньше ее опоздания. Таким образом она установила для себя своеобразное право не ограничивать себя в своих похождениях и стала пользоваться него довольно часто. Когда ей хотелось видеть Леона, она всегда находила повод поехать в Руана и заходила к нему прямо в контору, потому что он не ждал ее в тот день. Иногда Леон приезжал в Йонвиль, чтобы повидаться с Эммой. От каждого свидания Эмма ждала какого невероятного счастья, а потом признавалась в душе, что ничего чрезвычайного она не почувствовала. Любовь Леона также начало понемногу угасать. То, что когда в Эмми завораживало, теперь будто даже пугало его. Однажды после свидания с Леоном Эмма шла по бульвару мимо стен монастыря, где когда воспитывалась. Она вспомнила годы, проведенные там. Как завидовала она тем неуловимым любовным чувством, которые она пыталась тогда представить себе из книг! Первые месяцы супружеской жизни, лесные прогулки, вальс из виконтом, пение Лагард — все прошло перед ее глазами … И вдруг перед ней появилась фигура Леона — такая же далекая, как и все остальные. Она почувствовала неполноту жизни, непрочность всего, на что она пыталась опираться. Все тлен, все обман! За каждой улыбкой кроется зевок тошноты, за каждой радостью — проклятие, за наслаждением — пересит, а также от горячих поцелуев на губах остается только невтоленна жажда некоего высшего блаженства.

Эмма вполне погрузилась в свои переживания и беспокоилась о деньгах не больше какой эрцгерцогини. Между тем хитрый Лере стал настойчиво требовать уплаты долгов. По подписанным Эммой векселями накопилась немалая сумма. Бовари угрожал опись имущества. Чудовищность такого положения трудно было даже представить. Чтобы получить деньги, Эмма начала продавать свои старые вещи и торговалась рьяно: в желании заработать побольше чувствовалась ее крестьянская кровь. Теперь в их доме было грустно и тоскливо. Кредиторы выходили оттуда злющий-презлющий. Где попало валялась по комнатам белье, а маленькая Берта ходила в дырявых чулках. Если Шарль позволял себе какое хоть робкое замечание, Эмма резко отвечала, что она не виновата. Но дни свиданий были для нее святыми. Эмма хотела, чтобы эти дни были роскошные! Если Леон не мог покрыть всех расходов, она тратила, не считая, свои деньги. Он пытался доказать ей, что им жилось бы хуже и в каком дешевом отеле, но она всегда находила множество возражений. Однажды Эмма вынула из ридикюля полдюжины золоченых ложечек (это был свадебный подарок дяди Руо) и попросила Леона понести их немедленно в ломбард, он послушался ее, хотя Это поручение было ему не по вкусу. Он боялся скомпрометировать себя. Поразмыслив порядке на досуге, он решил, что его любовница начинает вести себя как то странно и не так уж плохо было бы избавиться ее. К тому же его мать уже успела получить анонимное письмо, в котором ее предупреждали, что сын ее губит себя с замужней женщиной. Старушка попросила сына патрона, метра Дюбокажа, повлиять на Леона. Тот прекрасно провел все дело, и Леон дал слово, что не будет встречаться с Эммой.

Эмма столь же пресытилась Леоном, насколько он устал ней. И как остро чувствовала она всю унизительность такого жалкого счастья, однако крепко цеплялся за него; стремясь к некоего высшего блаженства, она розгублювала последние остатки удовольствия. Теперь она всегда и везде чувствовала себя разбитой, истощенной. Получая повестки в суд, гербовые бумаги, она еле глядела на них. Она предпочла бы не жить или спать беспробудным сном.

На масленицу Эмма не вернулась в Йойвиль, а пошла вечером на маскарад. Всю ночь она танцевала под неистовый рев тромбонов в компании приятелей Леона. Спохватилась утром, оказавшись в плохом портовом ресторанчике, где мужчины шушукались, женщины были определенного сорта. Эмма упала в обморок, а очнувшись, вспомнила о Берту, заторопилась ехать в Йонвиль.

Дома ее ждал новый удар — постановление суда, по которому в срок двадцати четырех часов надо было уплатить долг в восемь тысяч франков. Она бросилась к Лере, но тот был неумолим. На следующий день судебный пристав пришел описывать имущество. Эмма обнаружила твердость духа. Ей удалось скрыть все от мужа, а сторожа, приставленного к имуществу, спрятать на чердаке. На другой день Эмма поехала в Руан и обегала там всех банкиров, о которых только слышала, просила денег у всех знакомых, но все отказали. Тогда она бросилась к Леону, но тот ничем не мог помочь. Эмма намекнула, что он мог бы взять денег в своей конторе. Леон испугался настийливости этой женщины, которая толкала его на преступление. Ссылаясь на неотложные дела, он оставил любовницу. Эмма вернулась в Йонвиль.

Служанка Фелисите показала Эмми объявления о назначенном судом распродажа их имущества. Госпожа Бовари сделала еще одну попытку достать денег: она пошла к нотариусу Гийомена и попыталась разжалобить его. Тот обещал деньги при условии, что Эмма отдастся ему. Она в страшном гневе вскричала, что она несчастна, но не продажная. Эмма вернулась домой. Она представила себе, как расскажет все Шарлю, как он поплачет, а потом примирится с судьбой и простит ему все, а она бы ему ни за какие миллионы не простила, что он встретился с ней. Мнение о душевной преимущество Бовари доказывала ее до отчаяния. Заслышав шаги мужа, она бросилась из дома. Жена мэра видела, как Эмма вошла в помещение акцизника. Вместе с подругой супруга мэра вылезли на чердак, откуда было хорошо видно, что происходит в мансарде акцизника Бине: сначала Эмма взволнованно говорила, потом словно смутилась и взяла акцизника за руку, потом предложила ему нечто ужасное, потому что тот даже отшатнулся, словно перед ним змея, и закричал. Эмма выскочила на улицу и побежала к тетке Ролле, упала на кровать и зарыдала. Затем она послала мамку к себе домой, надеясь, что Леон раздобыл денег и привез их. Тетки Ролле долго не было, и наконец она вернулась и сказала, что Леона нет, господин плачет и все ищут Эмму. Задыхаясь, Эмма смотрела вокруг бессмысленными глазами. Неожиданно, как молния среди ночи, сверкнула у нее в душе упоминание о Родольфа. И она пошла к Лa Юшетт. Родольф очень удивился, начал приводить какие запутанные оправдания, даже сказал, что любит ее. Однако когда Эмма попросила денег, решительно отказал.

Эмма вышла на улицу. Она вновь осознала свое положение — как пропасть разверзлась перед нею. Она дышала так тяжело, что грудь ее ходили ходуном. Тогда в каком героическом порыве, почти радостно, спустилась вниз с косогора, прошла рынок и оказалась перед аптекой, стуком в окно вызвала Жюстена, племянника господина Оме, который помогал аптекарю, попросила у него ключ от фармакотекы. Эмма хорошо помнила, как когда господин Оме говорил, что там у него есть мышьяк. Жюслену зона сказала, что хочет вывести крыс, и, зайдя в ячейке с лекарствами, схватила синий пузырек, видиткнула пробка, воткнула внутрь руку и, вытащив пригоршню белого порошка, Здесь же начала его есть, а потом ушла, внезапно успокоившись, словно выполнила какой обязанность, тяготевшего ей на совести.

Дома Шарль потребовал от Эммы объяснений, как случилось, что у них описали имущество. Она написала письмо, поставила число, день, час и запечатала. Потом торжественно сказала, чтобы он прочитал это письмо завтра, а до этого не задавал ей ни одного вопроса. После этого пошла в свою комнату и легла.

Ее разбудил терпкий вкус во рту. Затем ее потянуло на рвоту. Шарль заметил на дне таза белые крупинки какого порошка, начал расспрашивать. Она сначала отмалчивалась, а потом, когда на нее напали корчи, махнула рукой в сторону письменного стола. Он схватил письмо, прочитал и ничего не смог сказать, кроме: «отравился, отравился!» Потом вызвал господина Канев и доктора Ларивье. Прибежал аптекарь. Шарль рыдал. Эмма тихонько погладила его по голове. Кончились, думала она, все измены, все мерзости, все бесчисленные вожделения, мучившие ее. Теперь она не испытывала ни к кому ненависти; мглистый сумрак окутал ее мысли, и из всех земных шумов она слышала только прерывистое, тихий, жалобный лебединня своего бедного сердца, словно последний видлунок замирая симфонии.

Эмма умирала в страшных мучениях. Прибывшие врачи уже ничем не могли ей помочь. Господин Оме, чтобы скрыть самоубийство, придумал историю, как Эмма, готовя ванильный крем, перепутала мышьяк с сахаром, и все йонвильци до последнего выслушали эту ложь.

После похорон Шарль с матерью, несмотря на усталость, сидели и болтали до позднего вечера. Они говорили о прошлом и будущем. Теперь она переедет в Йонвиль, вести хозяйство, и они никогда не расстанутся. Мать была заискивающая и ласковая, она радовалась в душе, что к ней снова, после многолетней перерыва, возвращается сыновняя любовь.

Вскоре опять начались денежные неприятности. Шарль залез в страшные долги: он ни за что на свете не соглашался продать хоть что-нибудь из Эммы вещей. Это чрезвычайно раздражало мать. Но разгневался на нее еще сильнее, он совсем не тот стал. Она поехала. Тогда все стали греть руки: мадемуазель Ламперер правила плату за предоставленные уроки, библиотекарь — абонементную плату за три года; тетя Ролле — деньги за то, что отнесла двадцать писем. Выплачивая каждый долг, Шарль думал, что это уже последний. Но и брались все новые и новые. На зеленую воскресенье Фелисите, украв Эммы платья, сбежала из Йонвиля. Как раз в это время вдова Дюпюи имела честь сообщить о женитьбе своего сына Леона. Шарль ответил поздравительным письмом.

Однажды он случайно нашел на чердаке того же прощальное письмо от Родольфа и подумал, что все должны обожать его жену, все мужчины, несомненно, жаждали ее. И от этого она стала казаться еще прекраснее. Для того, чтобы ей нравиться — будто она еще была жива! — Он перенял ее вкусы, ее взгляды. Он купил лаковые ботинки, стал носить белые галстуки, напахчував духами усы и подписывал, как Эмма, векселя. Она развращала его из могилы.

Бедному вдовцу жаль смотреть на ребенка — она была плохо одета, обута в туфли без шнурков. Но девочка была так тиха, такая ласковая, что он чувствовал безмерное наслаждение, удовольствие, смешанную с горечью. Теперь к ним никто не заходил. Жюстен убежал в Руан, а аптекарю дети бывали у Берты все реже. Господин Оме учел разницу в их общественном положении и совсем не был заинтересован в поддержании прежних дружеских отношений.

Как ссудо старался жить Бовари, ему никак не удавалось рассчитаться со старыми долгами. Вновь нависла угроза описи имущества. Тогда он прибегнул к матери. Она позволила заложить ее имущество, но при этом написала немало досадных слов о Эмму; в награду за свою самопожертвование она просила у него шаль. Шарль отказал. Они поссорились. Первый шаг к примирению сделала мать: она предложила взять к себе девочку. Шарль согласился. Но в минуту разлуки ему стало жаль отпускать дочь. Тогда настало полный, окончательный разрыв.

Однажды Бовари отправился на базар продать лошадь — последнее средство существования, и встретился с Родольфо. Они даже зашли в кабак выпить бутылку пива, и Шарль сказал, что не зла на Родольфа, что во всем виновата судьба. Родольф, который сам эту судьбу направил, подумал, что Шарль слишком добродушен для человека в его состоянии, даже смешной, а может, немного и отвратителен.

другой день Берта нашла отца в беседке мертвым. Он сидел на скамейке, прижавшись головой к стене, в руках он зажал длинные прядь черных волос.

Когда все было распродано, осталось двадцать франков и семьдесят пять сантимов, на которые мадемуазель Бовари послали к бабушке. Старая умерла того же года; дяди Руо разбил паралич, а девочку взяла к себе тетя. Она живет очень бедно и посылает Берту зарабатывать на прядильную фабрику.

Едва приступивший к лекарской практике, получает вызов на ферму некоего Руо, дочь пострадавшего Эмма сразу же производит на молодого человека неизгладимое впечатление своей притягательной внешностью и изящными манерами, девушка не так давно закончила обучение в монастыре. Шарль, несмотря на молодые годы, уже состоит в браке с вдовой существенно старше его, которую ему из корыстных соображений сосватала мать.

Супруга Шарля ревнует к общению мужа с этой девушкой, постоянно упрекая его в равнодушии к ней и в желании изменить. Но вскоре эта женщина внезапно уходит из жизни, и Бовари почти сразу же берет в жены Эмму Руо.

Став госпожой Бовари, Эмма становится превосходной хозяйкой, и Шарль буквально боготворит свою супругу, более ничего в жизни, кроме обретенного семейного счастья, его не интересует. В то же время его жена отнюдь не чувствует себя счастливой, Эмма ощущает, что к ней вовсе не пришла та удивительная, романтическая любовь, о которой она любила читать в книгах, являясь воспитанницей монастыря.

Реальная жизнь в отдаленном уголке оказывается совсем не такой, как себе прежде представляла девушка, а добрый, беспредельно преданный ей и трудолюбивый муж совсем не напоминает героев рыцарских романов, Эмма испытывает глубочайшее разочарование.

Молодая женщина все больше тоскует и страдает, что сказывается и на состоянии ее здоровья. Встревоженный Шарль решает, что ей необходимо сменить климат, и семья перебирается в небольшой городок близ Руана, в это время Эмма уже знает о том, что вскоре станет матерью.

Среди новых знакомых госпожа Бовари также не видит никого, кто бы ее заинтересовал, она и ее муж вынуждены общаться с самовлюбленным аптекарем Оме, столь же тщеславным торговцем Лере и другими самыми заурядными людьми, на новом месте Эмма точно так же скучает и чувствует себя несчастной.

Однако некий совсем юный помощник нотариуса Леон Дюпюи, любитель чтения и рисования акварелью, все же отличается от прочих в окружении госпожи Бовари, более того, ему явно нравится Эмма. Оба охотно беседуют об отвлеченных вещах, таких, как поэзия или музыка и страдают от обыденности, среди которой они вынуждены существовать.

С рождением дочери, получившей имя Берта, жизнь госпожи Бовари фактически не меняется, для ухода за девочкой нанимают кормилицу. Эмма периодически бывает на вечеринках в доме аптекаря, где встречает Леона. Молодой человек не решается хотя бы намекнуть ей о своих чувствах, считая ее полностью добродетельной замужней дамой, не догадываясь о том, что и его возлюбленная мечтает о сближении.

Когда Леон отправляется в Париж, чтобы завершить образование, Эмма погружается в глубокую меланхолию. Для того чтобы немного поднять себе настроение женщина покупает в лавке торговца Лере различные наряды, незаметно для себя она оказывается должной этому человеку немалую сумму, о чем даже не подозревает ее супруг.

Шарль продолжает медицинскую практику, однажды к нему на прием приводит своего лакея один из окрестных помещиков по имени Родольф. Этот человек является опытным ловеласом, он без всяких усилий делает тоскующую Эмму своей любовницей. В душе госпожи Бовари вспыхивает настоящая страсть, ей кажется, что она наконец встретила того романтического героя, настоящего благородного рыцаря, о котором грезила с юношеских лет.

Однако сам Родольф очень быстро остывает к этой женщине, для него интрижка с Эммой с самого начала не имела особого значения, а вскоре он понимает, что слишком безрассудное поведение возлюбленной может негативно отразиться на его собственной репутации.

Глубоко огорченная явным охлаждением любовника Эмма пытается все же полюбить мужа, но Шарль не понимает ее порыва, чем еще сильнее ранит супругу. Именно в это время аптекарь Оме уговаривает лекаря Бовари сделать местному конюху недавно вошедшую в моду операцию. Эмма, вдохновленная успехом супруга, искренне говорит о том, что они будут счастливы вместе.

Но уже через несколько дней у больного начинается гангрена. Прибывший врач вынужден отрезать ногу конюха до колена, Шарль из-за этой неудачи погружается в полнейшее отчаяние, а его жена буквально сгорает от стыда за него. Эмма окончательно делает вывод о том, что супруг является полнейшим ничтожеством и абсолютной бездарностью, и в ее сердце Родольф снова оказывается на первом месте.

Женщина умоляет возлюбленного навсегда уехать с нею, Родольф не слишком охотно соглашается, но в последний момент все же отказывается от этого намерения. Любовник присылает Эмме прощальное письмо, в котором объявляет о своем отъезде и о том, что в дальнейшем не собирается иметь с нею никаких отношений.

Госпожа Бовари более месяца находится на грани жизни и смерти из-за воспаления мозга, муж отчаянно борется за ее спасение. Когда Эмме становится немного лучше, она проявляет такую абсолютную безучастность ко всему вокруг, что Шарль решает отвезти ее в театр. Опера производит на несчастную женщину глубокое впечатление, ей кажется, что она слышит историю собственных страданий и разочарований. В антракте она случайно встречает Леона, которого не видела уже около трех лет.

Между супругой Шарля Бовари и этим молодым человеком вспыхивает страстный роман, Эмма без всяких угрызений совести лжет мужу и не задумываясь тратит немалые деньги. В то время, когда госпожа Бовари наслаждается своим счастьем и властью над возлюбленным, лавочник Лере начинает требовать оплаты накопившихся долгов.

Бовари угрожает опись всего их имущества, Эмма бросается за помощью к любовнику, но Леон устраняется, его уже начинает пугать то, что женщина слишком часто появляется в его конторе. Госпожа Бовари просит податного инспектора и нотариуса хотя бы немного отсрочить платежи, но те остаются непреклонными.

В полном отчаянии Эмма обращается и к обеспеченному Родольфу, но и тот холодно отвечает бывшей возлюбленной, что не располагает столь крупными суммами и не может быть ей полезным в этой ситуации.

Госпожа Бовари чувствует, что просто теряет рассудок от безысходности. Женщина находит в аптеке мышьяк и поспешно принимает яд. Через несколько дней она умирает, испытав при агонии самые жестокие страдания. Шарль буквально убит горем от потери любимой жены, к тому же он узнает о своем окончательном разорении. Последним ударом для мужчины становится обнаружение писем, которые писали Эмме Леон и Родольф.

В течение некоторого времени Бовари бродит по саду, полностью опустившись и не переставая рыдать. Вскоре и его настигает смерть, а маленькая Берта сначала воспитывается у бабушки с отцовской стороны, но затем девочка остается совершенно одна, лишенная всяких средств к существованию.

Ей приходится приступить к работе на прядильной фабрике, тогда как Леон вскоре после кончины Эммы вступает в выгодный брак, торговец Лере открывает еще один магазин, а аптекарь Оме удостаивается солидной награды в виде ордена Почетного легиона.