Русский император даровавший амнистию декабристам. Освобождение. б)Общества и их программы
Романов
Годы жизни: 17 (29) апреля 1818, Москва - 1 (13) марта 1881, Санкт-Петербург
Император Всероссийский, Царь Польский и великий князь Финляндский 1855-1881 гг.
Из династии Романовых.
Удостоен особого эпитета в русской историографии — Освободитель.
Он старший сын императорской четы Николая I и Александры Фёдоровны, дочери прусского короля Фридриха-Вильгельма III.
Биография Александра Николаевича Романова
Его отец, Николай Павлович, на момент рождения сына был великим князем, а в 1825 г. стал императором. С малолетства отец начал готовить его к престолу, и «царствовать» считал обязанностью. Мать великого реформатора, Александра Федоровна, была немкой, принявшей православие.
Получил образование, соответствующее своему происхождению. Главным его наставником стал русский поэт Василий Жуковский. Ему удалось воспитать будущего царя просвещенным человеком, реформатором, не обделенным при этом художественным вкусом.
По многочисленным свидетельствам, в юношеском возрасте был весьма впечатлительным и влюбчивым. Во время поездки в Лондон в 1839 г. влюбился в юную королеву Викторию, которая впоследствии стала для него самым ненавистным правителем в Европе.
В 1834 году 16-летний юноша стал сенатором. А в 1835 г. членом 
Святейшего Синода.
В 1836 году наследник престола получил воинское звание генерал-майора.
В 1837 году отправился в свое первое путешествие по России. Посетил около 30 губерний, доехал до Западной Сибири. А в письме отцу написал, что готов «подвизаться на дело, на которое меня Бог предназначил».
1838 – 1839 годы ознаменовались путешествиями по Европе.
28 апреля 1841 г. сочетался браком с принцессой Гессен-Дармштадской Максимилианой Вильгельминой Августой Софией Марией, получившей в православии имя Мария Александровна.
В 1841 г. стал членом Государственного Совета.
В 1842 году наследник престола вошел в Кабинет министров.
В 1844 г. получил звание полного генерала. Некоторое время даже командовал гвардейской пехотой.
В 1849 году получил в свое ведение военно-учебные заведения и Секретные комитеты по крестьянскому делу.
В 1853 году в начале Крымской войны командовал всеми войсками города.
Император Александр 2
3 марта (19 февраля) 1855 г. стал императором. Приняв престол, он принял и оставленные проблемы своего отца. В России в это время не был решен крестьянский вопрос, шла в разгаре Крымская война, в которой Россия терпела постоянные неудачи. Новому правителю пришлось провести вынужденные реформы.
30 марта 1856 г. император Александр II заключил Парижский мир, прекратив тем самым Крымскую войну. Однако условия для России оказались невыгодными, она стала уязвимой с моря, ей запретили иметь военно-морские силы в Черном море.
В августе 1856 года в день коронации новый император объявил амнистию декабристам, а также на 3 года приостановил рекрутские наборы.
Реформы Александра 2
В 1857 году царь намерен освободить крестьян, «не дожидаясь, пока они освободятся сами». Им был учрежден Секретный комитет, занимающийся этим вопросом. Итогом стал изданный 3 марта (19 февраля) 1861 года Манифест об освобождении крестьянства от крепостной зависимости и Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости, согласно которым крестьяне получали личную свободу и право свободно распоряжаться своим имуществом.
В ряду других реформ, проведенных царем, стоит реорганизация образовательных и юридических систем, фактическое упразднение цензуры, отмена телесных наказаний, создание земств. При нем проведены:
- Земская реформа 1 января 1864 г., по которой вопросы местного хозяйства, начального образования, медицинского и ветеринарного обслуживания поручались выборным учреждениям - уездным и губернским земским управам.
- Городская реформа 1870 г. заменила существовавшие ранее сословные городские управления городскими думами, избиравшимися на основе имущественного ценза.
- Судебный устав 1864 г. вводил единую систему судебных учреждений, исходя из формального равенства всех социальных групп перед законом.
В ходе военных реформ была начата планомерная реорганизация армии, были созданы новые военные округа, создалась относительно стройная система местного военного управления, обеспечивалась реформа самого военного министерства, осуществлялось оперативное управление войсками и их мобилизация. К началу русско-турецкой войны 1877-1878 гг. вся русская армия была вооружена новейшими казнозарядными нарезными винтовками.
В ходе образовательных реформ 1860-х гг. была создана сеть народных училищ. Вместе с классическими гимназиями были созданы реальные гимназии (училища), в которых основной упор делался на преподавание естественных наук и математики. Изданный Устав 1863 года для высших учебных заведений вводил частичную автономию университетов. В 1869 г. в Москве были открыты 1-е в России высшие женские курсы с общеобразовательной программой.
Имперская политика Александра 2
Он уверенно и успешно вёл традиционную имперскую политику. Победы в Кавказской войне были одержаны в 1-е годы его царствования. Удачно завершено продвижение в Среднюю Азию (в 1865-1881 гг. в состав России вошла большая часть Туркестана). После долгого сопротивления решился на войну с Турцией 1877-1878 гг., в которой Россия выиграла.
4 апреля 1866 г. состоялось первое покушение на жизнь императора. Дворянин Дмитрий Каракозов выстрелил в него, но промахнулся.
В 1866 году 47-летний император Александр Второй вступил во внебрачную связь с 17-летней фрейлиной, княжной Екатериной Михайловной Долгорукой. Их отношения длились много лет, до самой смерти императора.
В 1867 году царь, стремясь наладить отношения с Францией, провел переговоры с Наполеоном III.
25 мая 1867 года произошло второе покушение. В Париже поляк Антон Березовский стреляет в карету, где находились царь, его дети и Наполеон III. Спас правителей один из офицеров французской охраны.
В 1867 г. Аляска (Русская Америка) и Алеутские острова были проданы Соединенным Штатам за 7,2 миллионов долларов золотом. Целесообразность приобретения Аляски Соединенными Штатами Америки стала очевидной 30 лет спустя, когда на Клондайке было открыто золото и началась знаменитая «золотая лихорадка». Декларацией советского правительства от 1917 года было объявлено, что оно не признает соглашений, заключенных царской Россией, таким образом Аляска должна принадлежать России. Договор о продаже был проведен с нарушениями, поэтому до сих пор идут споры о принадлежности Аляски России.
В 1872 году Александр вступил в Союз Трех Императоров (Россия, Германия, Австро-Венгрия).
Годы правления Александра 2
В годы его царствования в России развивается революционное движение. Студенты объединяются в различные союзы и кружки, часто резко радикальные, при этом почему-то залог освобождения России они видели только лишь при условии физического уничтожения царя.
26 августа 1879 г. исполнительный комитет движения «Народная воля» принял решение об убийстве русского царя. За этим последовало еще 2 покушения: 19 ноября 1879 г. под Москвой взорван императорский поезд, но вновь императора спасает случайность. 5 февраля 1880 г. произошел взрыв в Зимнем дворце.
В июле 1880 г. после смерти своей 1-й супруги, он тайно венчается с Долгорукой в церкви Царского Села. Брак был морганатическим, то есть неравным по роду. Ни Екатерина, ни ее дети от императора не получили никаких сословных привилегий и права престолонаследия. Им был пожалован титул светлейших князей Юрьевских.
1 марта 1881 г. император был смертельно ранен в результате очередного покушения народовольца И.И. Гриневицкого, бросившего бомбу, и умер в тот же день от кровопотери.
Александр II Николаевич вошёл в историю как реформатор и освободитель.
Был женат дважды:
Первый брак (1841) с Марией Александровной (1.07.1824 - 22.05.1880), в девичестве принцессой Максимилианой-Вильгельминой-Августой-Софьей-Марией Гессен-Дармштадтской.
Дети от первого брака:
Александра (1842-1849 гг.)
Николай (1843-1865 гг.), воспитывался как наследник престола, умер от воспаления лёгких в Ницце
Александр III (1845-1894 гг.) - император России в 1881-1894 гг.
Владимир (1847-1909 гг.)
Алексей(1850-1908 гг.)
Мария (1853-1920 гг.), великая княгиня, герцогиня Великобритании и Германии
Сергей (1857-1905 гг.)
Павел (1860-1919 гг.)
Второй, морганатический, брак на давней (с 1866 г.) любовнице, княжне Екатерине Михайловне Долгоруковой (1847-1922 гг.), получившей титул Светлейшей Княгини Юрьевской.
Дети от этого брака:
Георгий Александрович Юрьевский (1872-1913 гг.), женат на графине фон Царнекау
Ольга Александровна Юрьевская (1873-1925 гг.), замужем за Георгом-Николаем фон Меренбергом (1871-1948 гг.), сыном Натальи Пушкиной.
Борис Александрович (1876-1876 гг.), посмертно узаконен с присвоением фамилии «Юрьевский»
Екатерина Александровна Юрьевская (1878-1959 гг.), замужем за князем Александром Владимировичем Барятинским, а после - за князем Сергеем Платоновичем Оболенским-Нелединским-Мелецким.
Ему открыто много памятников. В Москве в 2005 году на открытом 
памятнике надпись: «Император Александр II. Отменил в 1861 году крепостное право и освободил миллионы крестьян от многовекового рабства. Провёл военную и судебную реформы. Ввёл систему местного самоуправления, городские думы и земские управы. Завершил многолетнюю Кавказскую войну. Освободил славянские народы от османского ига. Погиб 1 (13) марта 1881 года в результате террористического акта». Также поставлен памятник в Санкт-Петербурге из серо-зелёной яшмы. В столице Финляндии, в Хельсинки, в 1894 г. был установлен памятник Александру II за укрепление основ финской культуры и признание финского языка государственным.
В Болгарии он известен под именем Царь Освободитель. Признательный болгарский народ за освобождение Болгарии воздвиг ему множество памятников и назвал в его честь улицы, и учреждения во всей стране. И в современное время в Болгарии во время литургии в православных храмах поминаются Александр II и все русские воины, павшие на поле боя за освобождение Болгарии в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг.
7 сентября (26 августа по ст. ст.) 1856 года коронованный в этот день на императорский престол Александр II подписал Манифест об амнистии декабристам.
После того как отцу Александра II императору Николаю I удалось подавить 14 декабря 1825 года восстание группы офицеров-заговорщиков, получивших название «декабристов», было проведено следствие и суд. В результате пять человек были казнены, остальные 105 декабристов, разделённые на 11 разрядов, приговорены к ссылке в каторжные работы сроком от 2 до 20 лет, с последующим поселением в Сибири, или к бессрочной ссылке на поселение, к разжалованию в солдаты и матросы, а иные к отправке на работы в крепостях, что хуже каторги.
С июля 1826 года группу за группой осуждённых декабристов направляли в Забайкалье. Сначала конечным пунктом стал рудник Благодатский в Нерчинском горном округе. Но после того как началось роптание в высшем свете (у многих декабристов были влиятельные родственники), большинство узников были переведены в Читу. Первые четыре декабриста прибыли в будущую столицу Забайкалья, а тогда небольшую деревушку, в январе 1827 года. Постепенно их собралось в Чите несколько десятков, всего же в Восточном Забайкалье их к концу 1827 года насчитывалось 84 человека.
Историки отмечают, что «каторжные работы в Читинском остроге были легче, чем на Благодатском руднике: они копали траншеи под фундамент для нового острога, благоустраивали дорогу, мололи зерно на ручных жерновах». В конце 1828 года было объявлено о снятии кандалов. А летом 1830 года двумя партиями перевели в Петровский Завод. Там с 1831 года семейным разрешили жить в домах, выстроенных недалеко от острога.
С 1832 года декабристы-каторжане направлялись на поселения в различные сибирские города и покидали Петровский Завод. Жить в этом городе остался лишь один участник восстания Черниговского полка, член Общества соединённых славян Иван Горбачевский. Он так никуда больше и не уехал, скончавшись здесь в 1869 году.
К амнистии на поселении в Сибири оставалось 34 декабриста. Им было разрешено вернуться в Европейскую Россию и жить везде, кроме Петербурга и Москвы. В 1839 году из Петровского Завода на поселение в Читу был переведён декабрист Дмитрий Завалишин. И он был единственным из участников заговора, кто встретил известие об амнистии 1856 года в Чите.
«Известие о том, - писал он позже, - было получено в Чите поздно уже вечером, часу в десятом. Несмотря на то, губернский почтмейстер, губернатор и атаман тотчас же прибежали ко мне с поздравлением, и по мере того, как распространилось известие, являлись и другие до самой поздней ночи. На другой день рано поутру стояла у дома моего огромная уже толпа крестьян, казаков и бурят, ожидая, пока в доме встанут, чтобы принести и им поздравления мне; в это утро перебывал у меня весь город, все служащие и купечество, мужчины и дамы, и особенно усердными заявителями своей радости являлись именно те, которые перестали было посещать меня после моего разрыва с Муравьёвым (генерал-губернатором Николаем Муравьёвым-Амурским - прим. авт. ). В полдень соборный протоиерей со всем городским духовенством явился без зова отслужить у меня молебен».
Все были убеждены, что Завалишин навсегда покинет Забайкалье. А он остался. Роль и статус для себя он определил ещё раньше: «...я всё-таки оставался за Байкалом неподкупным и грозным для Муравьёва наблюдателем всего происходящего». Поэтому он стал едва ли не единственным человеком, которого в 1863 году за критику местных властей выслали из Читы в... Европейскую Россию. Умер он в 1892 году в Москве, пережив более чем на десятилетие убитого в 1881 году террористами, даровавшего ему и его друзьям амнистию Александра II.
Император вошёл в историю России как проводник широкомасштабных реформ. Неслучайно от современников в двух странах - России и Болгарии - он получил «титул» Освободитель. Болгар он освободил от турецкого ига, а в России отменил в 1861 году крепостное право.
Убийцы же императора были последователями радикальной части декабристов, которые ещё в 1825 году намеревались убить и императора, и членов его семьи. В статье «Памяти Герцена» Ленин писал: «...мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Её подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли»...». Фёдор Достоевский подобных «героев» называл «бесами».
История журналистики и литературной критики
А.Г. Готовцева
«СЛОВОМ МИЛОСТИ КАК БОЖЬЕЙ БЛАГОДАТЬЮ»: АМНИСТИЯ ДЕКАБРИСТАМ В РОССИЙСКОЙ ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ И ОБЩЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ
По материалам газет и журналов в статье восстанавливается общественная реакция на амнистию декабристам, объявленную коронационным манифестом Александра II 26 августа 1856 г. Показано, что вопреки расхожему исследовательскому мнению о том, что амнистия вызвала бурный общественный резонанс, сделав декабристов героями общественного мнения, на самом деле ничего подобного не происходило. Сообщение об амнистии декабристам оказалось неотделимо в восприятии общества от других положений амнистии, которые, в свою очередь, составляли в общественном сознании одно целое с новостями о коронационных торжествах. Подлинный общественный интерес вызвала вышедшая в 1857 г. первым публичным изданием книга М.А. Корфа «Восшествие на престол государя императора Николая I». В статье пересматривается традиционный взгляд на причины, побудившие Александра II настоять на издании этого труда для публики.
Ключевые слова: указ о помиловании 1856 г., манифест, Александр II, коронация, декабристы, М.А. Корф.
Амнистия декабристам, как известно, была объявлена коронационным манифестом Александра II 26 августа 1856 г. Этот документ, так же как и сопровождающий его Указ Правительствующему Сенату с именами подлежащих помилованию осужденных по делу о тайных обществах 1826 г., первыми, 28 августа, опубликовали «Московские ведомости», а затем и все остальные центральные газеты, а также журналы «Отечественные записки» и «Русский вестник»1.
© Готовцева А.Г., 2016
В пункте XV манифеста значилось:
Подвергшимся разным за политические преступления наказаниям и доныне еще не получившим прощения, но по изъявленному ими раскаянию и безукоризненному после произнесения над ними приговора поведению заслуживающим помилования, даровать на основании особых для того поставленных правил... <...> Тем [...] которые были подвергнуты наказанию по приговору Верховного уголовного суда 13 июля 1826 г. и мнению Государственного совета 24 февраля 1829 г. и на основании постановлений Военно-Судных комиссий по прикосновенности к замыслам и действиям тайных обществ, открытых в 1825 и 1827 гг. и к бывшему в 1831 г. возмущению в Польше, а дотоле принадлежали к дворянству потомственному, даровать вместе с законными после произнесения над ними приговора рожденными детьми, все права потомственного дворянства, только без права на прежнее имущество.
Находящимся в Сибири на поселении: Сергею Трубецкому, Евгению Оболенскому, Матвею Муравьеву-Апостолу, Ивану Горбачевскому, Александру Поджио, Владимиру Бечаснову, Ивану Пущину, Сергею Волконскому, Ивану Якушкину, Дмитрию Завалишину, Дмитрию Щепину-Ростовскому, Ивану Кирееву, Александру Фролову, Михайле Бестужеву, Владимиру Штейгейлю, Гавриле Батенькову, Петру Фаленбергу, Юлиану Люблинскому и Василию Колесникову; находящимся в Сибири на жительстве отставному губернскому секретарю Аполлону Веденяпину, Михайле Кюхльбекеру, Вениамину Соловьеву, Андрею Быстрицкому, Флегонту Башмакову, Дмитрию Таптыкову и Хрисанфу Дружинину; служащим в Сибири по гражданской части: канцелярским служителям Николаю и Александру Крюковым (при доставлении сведений о находящихся в Сибири декабристах закралась ошибка: Николай Крюков умер в 1854 г., не дожив до амнистии. - А. Г.), коллежскому регистратору Николаю Басаргину, губернскому секретарю Петру Свистунову, коллежским секретарям Ивану Анненкову и Александру Бригену - дозволить возвратиться с семействами из Сибири и жить, где пожелают в пределах Империи, за исключением только С.-Петербурга и Москвы, тех же, которые в прежние времена возвращены из Сибири и жительствуют во внутренних губерниях - освободить от всех ограничений.
Вторым пунктом этого указа непоименованным «жительствующим в других местах Империи» возвращалось дворянство, также
дворянство возвращалось и всем остальным поименованным, кроме Трубецкого, Оболенского и Волконского, так как они были осуждены по 1-му разряду. Их детям, рожденным после приговора, дворянство и прежние титулы были возвращены на четыре дня позже, специальным указом 30 августа.
Третьим пунктом указа детям возвращались фамилии их отцов (в том случае, если они находились на обучении в учебных заведениях под другими фамилиями).
Кроме манифеста и указа Сенату, был сделан еще ряд узаконений, касавшихся отдельных вопросов, о чем также было сообщено в газетах2. Таким образом, несмотря на ограничения, связанные с установлением надзора за возвращаемыми из Сибири бывшими участниками тайных обществ, амнистия декабристам, как многим другим категориям подданных Российской империи, была объявлена. Имена участников тайных обществ впервые с 1826 г. появились в открытой печати.
В историографии за несколько десятков лет прочно закрепилось мнение о том, что амнистия пробудила общественный интерес к декабристам.
Манифест в этой части явился вынужденной уступкой общественному мнению, которое требовало амнистии для тех, кто 30-летним страданием в стране изгнания искупил «кару дряхлого закона и кару пошлой клеветы» [...]
Утверждал Б.Г. Кубалов. Ему вторили историки и 1960-е и в 1990-е годы.
Амнистия декабристов была одним из тех мероприятий, проводимых правительством в период назревания революционной ситуации, посредством которых царизм рассчитывал отвлечь общественное внимание страны от коренных социальных вопросов.
(Л.А. Сокольский);
Вокруг декабристов вновь возродилась тлевшая в глубинах общественного сознания устная легенда, представлявшая их в ореоле мученичества и героизма [. ] Сам акт амнистии дал мощный и явно непредвиденный правительством импульс спонтанному оживлению интереса и к самим декабристам, и к тому делу, ради которого они пострадали.
(Е.Л. Рудницкая, А.Г. Тартаковский)3.
Несмотря на все семантические различия данных трактовок, обусловленные временем их написания (1920-е, 1960-е и
1990-е годы), в них есть одно существенное общее - утверждение о том, что амнистия декабристам имела в России широкий общественный резонанс.
В газетных и журнальных статьях торжество коронации, действительно, освещалось широко, появились специальные разделы: «Московская летопись» и «Петербургская летопись» (в «Санкт-петербургских ведомостях»), «Московская городская хроника» и «Петербургская почта» (в «Московских ведомостях»), «Письма из Москвы» (в «Русском инвалиде» и «Северной пчеле»). Конечно, при описании коронации невозможно было обойти и милости, объявленные манифестом 26 августа.
Так, в разделе «Московская летопись» «Петербургских ведомостей» (13 сентября), а также в разделе «Московская городская хроника» «Московских ведомостей» (29 сентября) сообщалось о собрании московских литераторов в знаменитой гостинице «Шевалье» 3 сентября4 (видимо, неслучайно именно в этой гостинице остановилась семья вернувшегося из Сибири героя Л.Н. Толстого Петра Ивановича Лабазова). Событие это представлялось важным в свете, в том числе, правительственной пропаганды, так как акцентировало внимание на участии в коронационных торжествах не только государства, но и частных лиц.
Есть ли в целой России хоть одно сословие, на которое не излились бы от этого манифеста несказанные милости? Есть ли хоть один человек в каком-нибудь сословии, на которого бы не простерся луч царской любви? <...>
Что же сказать о милости, излиянной на государственных преступников 1825 года? - Их вина забыта. Множество семейств обнимут своих отцов и братьев, с которыми они не смели питать и надежды когда-либо обняться? И они придут в недра своих семейств уже не преступниками, влачащими на себе [. ] лишенными прав гражданских, нет, бывшие потомственные дворяне возвратятся опять дворянами, графы - графами, бывшие князья - князьями. <...> Три слова и слышатся только в манифесте и указах 26-го августа: отменить, возвратить, простить - три великие слова.
Однако этого нельзя сказать о статье в «Московских ведомостях», описывающей это же событие. В ней полностью цитируется речь писателя Н.Ф. Павлова5:
За Кого в эту минуту бежит еврей из грязной корчмы в шумную синагогу молить своего Иегове; о Ком увечный солдат, бедная солдатка шлют теплые молитвы христианскому Богу, судорожно сжимая в объятиях возвращенного им сына; Кто нас и наших братий по крови, разрозненных с нами историей, соединяет в одно светлое, радостное, благодарное чувство; Кто открывает нам широкий путь к просвещению; Кто повелел растворить двери университетов, Кто снял преграды к сближению народов, к обмену разных образован-ностей; Кто не забыл в пустынях Сибири ни согрешивших отцов, ни безгрешных детей; Кто в просвещенной благости вспомнил всех и все не от избытка даров милосердия, какими располагает Его могущество, а от той нежной заботливости, от того всепонимающе-го чувства христианской любви, которое останется на страницах истории.
Нельзя этого сказать и обо всех других упоминаниях об амнистии.
Понятно, что милости амнистии оказались важны для жителей Сибири. Это видно в заметке «Санкт-петербургских ведомостей» о праздновании коронации в Томске:
Это великое событие возбудило тем большую радость, что оно сопровождалось царскими милостями, распространенными на пределы всего нашего обширного государства. Милости эти особенно почувствовали в Сибири. Сколько пролито горючих слез от радости, сколько вознесено теплых душевных молитв к всевышнему в возблагодарение за щедроты царские к разным виновным! Надо видеть как они ликуют; но мало того, что радуются сами они; за них отрадно всем и родным и знакомым6.
Незнатные сословия по-своему смотрели на содержание манифеста и видели в его милостях главное для себя. В номере «Санкт-Петербургских ведомостей» от 11 октября была опубликована заметка о праздновании коронации крестьянами в селе Увек Саратовской губернии:
По выходе из церкви все окружили меня, желая слышать милости Монарха, выраженные им в высочайшем манифесте от 26 августа. Я прочитал его вслух по листках вашей газеты. О! каким умилением наполнились сердца слушателей! Как сильно обрадовало всех, что в продолжение нынешнего года и трех последующих лет не будет наборов. Сколько было из глубины души вознесено молитв к Небу о здравии и долгоденствии Их Императорских Величеств! Я видел
непритворные слезы бедных, коим прощены разные недоимки, слезы матерей, к которым возвратятся дети, не поступившие в действительную военную службу7.
Здесь главными милостями становятся объявление трех лет без солдатских наборов и прощение недоимок.
А в другом уголке империи, университетском Дерпте, милости, объявленные коронационным манифестом, вообще оказались не значимы и не были замечены. Для жителей Дерпта было важно, что в их городе русскими императорами был основан университет, а также - в день коронации - университетская церковь:
При Александре I, основавшем здесь университет, в науке нашел к упрочению своего благоустройства новые средства [...] . Учреждение у нас верховного учебного в обширных размерах заведения [...] эта незабвенная милость, излившаяся на него с престола русских царей, конечно, стоит того, чтобы с увлечением встречать в Дерпте знаменательные дни их священного венчания [...] Особенное значение для нас имело еще 26-е число августа тем, что в этот день, день священного коронования Их Императорских Величеств, определено было совершить закладку университетской церкви8.
Из Петрозаводска сообщалось, например, что «31 августа приехавший курьер привез известие о Коронации и тех милостях, которые излил великодушный монарх в этот день на своих под-данных»9. В речи профессора В.И. Григоровича, произнесенной на торжественном собрании Казанского университета на церков-но-славянском языке, также коронация связывалась с широкой амнистией:
Воссиял венец на челе Его. и это в истине дух Божий носится над главой Его: ибо лучи благой души его возожгли светильник правды и закона, ибо правосудие его снимает оковы с ног стольких заключенных, ибо милосердие его отирает с глаз стольких страждущих горькие слезы, ибо истинным упованием, крепкою верою одарил, вознес людей своих10.
Журнал «Современник» отмечал кратко: «Новым доказательством благодушия Царя служит последний манифест 26 августа, заключающий и мудрую заботливость о благе народа и великодушное забвение прошедшего [.,.]»11. «Отечественные записки» выражались более замысловато и даже поэтично, но по сути имели в виду то же самое:
Иностранцы были поражены величественностью этих минут [...] Но для нас, русских, все это казалось еще величественнее, еще торжественнее и великолепнее, потому что для нас эта корона украшалась сокровищами выше алмазов - милосердием и благодушием носящего ее Монарха. Блеск этих украшений [...] распространяется по всему Русскому Царству, на мильоны его обитателей, на юг, на север, на восток и запад. Блеск этот осветил города и столицы, проник в отдаленные места Сибири, весело озарил роскошные палаты вельможи и убогую избенку селянина, заглянул приветливо в печальный угол старухи-матери, грустившей об отделенном от нее сыне, и в глухое жилище ссыльного поселенца, тысячами верст разделенного от родных и близких... Этот блеск отразился на всех странах Русского Царства - на христианах и на евреях, всюду проливая радость и утешение12.
«Русский вестник» акцентировал государственное значение милостей, объявленных в начале нового царствования:
Важнейшим для всех нас народным и государственным событием последнего времени было, конечно, венчание на царство возлюбленного государя, сопровождавшееся потоком благотворных, желанных, полных милосердия и мудрости мер, которые пролили светлую радость во все края необъятности России. Нет рода и племени, нет сословия, нет дома, нет семьи, в которых эти меры не возбудили бы или непосредственного чувства горячей признательности, или теплого сочувствия к радости близких сердцу вместе с невольным предощущением самых утешительных надежд13.
При всей разнице формулировок общим здесь было одно -милость к декабристам упоминалась в связи с другими милостями, а они, в свою очередь, были неотделимы от рассуждений о коронационных торжествах.
К тому же немногие из многочисленных публикаций о коронационных торжествах содержали рассуждения о милостях. Это видно хотя бы из торжественных од, написанных ко дню коронации и опубликованных в широкой печати. Из пяти таких од (С.П. Шевырева14, М.А. Дмитриева15, Ф.Б. Миллера16, П.А. Вяземского17 и Н.П. Вагнера18) лишь в двух последних говорилось о милостях. Ода Вяземского, посвященная императрице Марии Александровне и довольно большая по объему, отводит собственно милости всего несколько строк:
Царь словом милости как Божьей благодатью Украсил царства первый день:
Он братьям возвратил отторженную братью, С семейств развеял скорби тень, Он почву русскую росою благодатной Своей щедроты освежил. Народу роздых дал и, по тревоге ратной, В мир верить села научил. <...>
Прощенье! Божий луч, сияньем светозарным, Владык объемлющий венец! Тебя предаст в века скрижалям благодарным Народной памяти резец.
Ода Вагнера гораздо ближе к обсуждению именно декабристского помилования, хотя по сути говорит обо всех сибирских узниках, которым была дарована амнистия:
В страну снегов и запустенья, В страну изгнанья и скорбей Достигло слово всепрощенья, Звучит залогом избавленья От мук, страданий и цепей. И всюду клик благодаренья, Все блещет, движется, живет.
Специфического общественного интереса именно к помилованию декабристов не было. Более того - известия обо всех остальных милостях тоже «утонули» в общественном обсуждении коронационных торжеств в целом.
Сама же власть при подготовке коронации была более озабочена не всплеском интереса к помилованным политическим преступникам (которого, по сути, и не случилось), а напротив -возможным порицанием общественным мнением такой широкой амнистии. Об этом можно судить по речи декана юридического факультета Московского университета С.И. Барщева «О праве помилования», произнесенной на торжественном собрании университета 31 августа 1856 г. Извлечение из нее было опубликовано в литературном отделе «Московских ведомостей»19. Полностью она была напечатана в составе отдельной брошюры «Речи, стихи и исследования написанные по случаю торжества священного миропомазания и венчания на царство государя императора Александра Второго [...] ординарными профессорами Императорского Московского университета для торжественного собрания 31 августа 1856 г.». Определение совета Московского университета, допус-
тившее эту брошюру к печати, состоялось 14 августа 1856 г., т. е. почти за две недели до коронации20. Учитывая же понятную секретность подготовки амнистии, можно с большой долей вероятности утверждать, что эта речь представляла собой некий «заказ сверху». Текст представляет собой, с одной стороны, апологию амнистии, которую автор называется «обычаем», с другой - панегирик ей. Вообще статья Барщева весьма интересна с точки зрения терминологического сопоставления как с газетными публикациями периода следствия по делу декабристов, так и с документами, связанными с подготовкой амнистии. Но это тема отдельного исследования.
Единственная обстоятельная реакция на милости манифеста, в том числе милости к декабристам, без рассуждения о коронационных торжествах сошла со станка «Вольной русской типографии», но была несколько запоздалой. В третьей книжке «Полярной звезды» (1857) был опубликован разбор манифеста 26 августа, принадлежащий перу Н.П. Огарева. Амнистия квалифицировалась как «полупрощение» и «почти-прощение»:
Эх! не хватило великодушия дать амнистию просто, без оговорок, а прощаются они с разными уловками на счет раскаяния, поведения, да еще на основании особых правил, которые не обнародованы, да и едва ли существуют21.
Герцен также негодовал в предисловии к третьей книжке «Голосов из России»:
Амнистия, бедная, жалкая... Александр II боится! Даже и тем, которые возвращены из Сибири после тридцатилетних страданий, постарались отравить окончание ссылки, не дозволяя им ездить в Москву и Петербург22.
Впрочем, реакция «изгнанников наших», как они именовались в отчетах III Отделения, была предсказуема23 и собственно не являлась общественным мнением России. Критиковали половинчатость амнистии и сами декабристы, протестуя по поводу оставления их под надзором24.
В августе 1857 г. вышло третье (и первое для публики) издание книги М.А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая 1». «Заговор молчания» по поводу событий 14 декабря 1825 г. был снят, «семейная тайна» была объявлена «в общее сведение».
Император для свое согласие на обнародование книги в апреле 1857 г. До того он дважды отказывался это сделать.
Появление труда Корфа связывается исследователями с желанием Александра II утвердить официальную версию событий 14 декабря на фоне общественной реакции на возвращение декабристов из Сибири. Однако пробуждение общественного мнения в связи с амнистией не подтверждается фактами. Е.И. Якушкин писал в марте 1857 г. И.И. Пущину по поводу ограничительных мер, связанных с запрещением проживать в столицах, применяемых к декабристам Ill Отделением:
Как наказанье, эти меры не имеют смысла после 30-летней ссылки в Сибири, как предосторожность они также непостижимы. Неужели два 63-летних старика [...] могут взволновать город [...] Эта мера скорее может повредить правительству, чем невнимание к возвращенным. Вас ставят на пьедестал, вам придают такое значение, которое, по правде сказать, вы иначе бы не имели. Разумеется, в городе говорят об этил строгостях, и вы можете сами понять, за кого общественное мнение25.
Цитата эта иногда используется исследователями для утверждения популярности амнистированных декабристов в общественном мнении26. И фраза «вас ставят на пьедестал» как будто об этом и говорит. На самом деле, смысл здесь, конечно, другой. Во-первых, ставят на пьедестал именно полицейские меры, которые и придают «такое значение» всем вернувшимся амнистированным. Во-вторых, Е.И. Якушкин весьма своеобразно должен был трактовать «общественное мнение». Он входил в довольно узкий круг людей, собиравшихся в московских домах Волконских и Бибико-вых27. Круг этот никак не отражает пресловутого «общественного мнения».
О том, что вернувшиеся декабристы «исключая близких и родных нигде не бывают», доносил 23 февраля 1857 г. начальник второго отделения корпуса жандармов (в Москве) С.В. Перфильев жандармскому начальнику В.А. Долгорукову. 12 марта генерал-губернатор Москвы А.А. Закревский сообщал Долгорукову о том же самом. О Трубецком и Волконском Закревский доносил также, что «оба находились в домашнем кругу и появлялись в обществе только случайно». Кроме того, сообщалось о «самом благонамеренном образе мыслей» «всех означенных лиц»28. Да и сами декабристы вряд ли хотели быть центром всеобщего внимания. Старые и измученные, они просто хотели дожить свой век среди близких. Трубецкой, например, бывая в Москве наездами, отказывался от
новых знакомств и заявлял, что не желает «быть предметом чьего бы то ни было любопытства»29.
Об отсутствии каких-либо политических возмущений внутри империи сообщалось Александру II в отчете III Отделения за 1856 г., рассмотренном им 29 января 1857 г.:
Внутри империи политическое спокойствие не было ничем нарушаемо. В течение всего года нигде, даже в Западном крае не открыто ни одного тайного общества, ни одного замысла или преступления, в котором участвовали бы многие30.
Но вернемся к Корфу. Что же заставило Александра II, дважды отказывавшего, несмотря на настойчивые предложения Корфа, обнародовать книгу, изменить свое решение, если это не общественное мнение? Ответ, как кажется, лежит на поверхности: его отсутствие. Как уже было справедливо отмечено исследователями, для того чтобы начать реформы, Александру II было необходимо понять прошлое, отношение к этому прошлому общества, что было невозможно без обсуждения событий, связанных с восстанием декабристов, которые, по выражению газет декабря 1825 г.31, стали «эпохой в истории России»32. Вначале Александр предполагал сделать труд Корфа частью большого, порученного ему же для написания труда об эпохе Николая I33. Но как только новый император из донесений своих сановников понял, что никакой значительной реакции общества на амнистию не последовало, он решился на обнародование «семейной тайны», не дожидаясь окончания объемной порученной Корфу работы.
Было и еще одно обстоятельство, которое, видимо, подтолкнуло Александра к изданию. В отчете III Отделения за 1856 г. говорилось также, что «изгнанники наши» во главе с Герценом хотя «оказывали мало деятельности», однако печатали статьи в иностранных журналах и газетах, «в отдельно напечатанных брошюрах и воззваниях». Сообщалось, что Герцен выпустил две книжки «Полярной звезды» и брошюры «Вперед, вперед» и «Голоса из России». Отчет также информировал императора о том, что их пытались переправить в Россию. Впрочем, о том, что издания Герцена проникают в Россию, было хорошо известно. В отчете подробно сообщалось о распространении брошюр по Европе34. И хотя первые книжки «Полярной звезды» и «Голосов из России» не содержали никаких конкретных материалов о декабристов (разбор манифеста, как уже было сказано, несколько запоздал и вышел лишь в третьей книжке Полярной звезды в 1857 г.), император, видимо, решил нанести упреждающий удар. Недаром фраза, которую он сказал Корфу,
поручая издать книгу, звучала как будто отголоском донесения III Отделения: «...мне известны нелестные и превратные толки, ходящие об этом происшествии не только в Европе, но и в самой России»35. Из этой фразы следует, в частности, то, что источник беспокойства именно Европа, а не Россия. На фоне же в целом спокойного общественного мнения внутри страны император решил рассказать публике то, что давно его мучило. «Такое умолчание было бы даже и противно моей совести», - заявил он Корфу36.
Книга Корфа имела шумный успех. Как сама она, так и реакция на нее Герцена вызвали огромный общественный резонанс37. И это можно назвать первым всполохом интереса к декабристам. Однако он имел некий «привкус» сенсации, за которой всегда гонится публика. Да и сама книга касалась не декабристов в целом, не их идеологии или биографий, а одного исторического дня.
Действительно, люди 1860-х годов - это люди другой эпохи, для которых декабристы - явление весьма далекое как в хронологическом, так и в идеологическом смысле. Например, у Н.А. Добролюбова, написавшего, кстати, вполне благожелательную рецензию на книгу Корфа, коронационные торжества два года спустя ассоциировались вовсе не с амнистией декабристам и даже не с милостями манифеста в целом, а с тем, что в этот день «от плошек (при иллюминации. - А. Г.) невыносимо несло маслищем»38, а случайно попавшую в его руки библиографическую редкость - «Донесение следственной комиссии» - он легкомысленно потерял39.
Подлинный же интерес к декабристам, появившийся почти 15 лет спустя, был уже по-настоящему историческим. С начала 1870-х годов начинают выходить исследования по истории декабризма, в журналах печатаются мемуары декабристов и статьи о них.
Пробуждение общественного интереса стали приписывать второй половине 1850-х годов ретроспективно. В этом отношении показательна известная уже в литературоведении неясность с датой начала работы Л.Н. Толстого над романом «Декабристы». В наброске предисловия к роману «Война и мир» автор сообщал, что «в 1856 году я начал писать повесть с известным направлением, героем которой должен был быть декабрист, возвращающийся с семейством в Россию». Между тем из письма его Герцену от марта 1861 г. следует, что роман начал писаться в ноябре 1860 г.40 Вероятно, в 1856 г., когда писатель увидел имена амнистируемых декабристов в газетах, первый мимолетный замысел если и возник, то тут же был оставлен. Не продолжил Толстой написание романа и после обращения к Герцену. Тогда он перешел к написанию «Войны и мира», а к «Декабристам» вернулся лишь в конце 1870-х годов.
«Tout cela de l"histoire»*, - по свидетельству Корфа, сказал ему император Александр, поручая печатать книгу. Декабристы стали объектом общественного внимания лишь тогда, когда стали принадлежать истории.
Примечания
1 Манифест о всемилостивейшем даровании народу милостей и облегчений по случаю коронования Его Императорского Величества: Указ Правительствующему Сенату // Московские ведомости (далее - МВ). 1856. № 103. 28 авг. С. 899-903; № 104. 30 авг., четверг. С. 909-910; Московские губернские ведомости. 1856. № 70. 1 сент. Отд. первый. Часть офиц. С. 351-366; Санкт-петербургские ведомости (далее - СПбВ). 1856. № 191. 30 авг., четверг. С. 1047-1051; Санкт-петербургские губернские ведомости. 1856. № 36. Отд. второй. Часть офиц. С. 71-80; № 37. Отд. второй. Часть офиц. С. 81-83; Северная пчела (далее - СП). 1856. № 191. 29 авг., среда. С. 965-968; Русский инвалид или Военные ведомости (далее - РИ). 1856. № 196. 29 авг., среда. С. 811-815; Отечественные записки (далее - ОЗ). 1856. Т. 108. Кн. 9. Отд. IV. С. 1-19; Русский вестник (далее - РВ). 1856. Т. 5. № 17 (сентябрь. Кн. 1). С. 50-70.
2 О даровании дворянства детям А.Н. Сутгофа (МВ. 2 сент., вторник. № 118. С. 1038); о даровании помилования В.Ф. Раевскому (СПбВ. 22 сент. № 208. С. 1150); о возвращении прежних фамилий детям А.Е. Розена (МВ. № 122. 11 окт., четверг. С. 1072).
3 Кубалов Б.Г. Декабристы и амнистия // Сибирские огни. 1924. № 5. С. 148; Сокольский Л.А. Возвращение декабристов из сибирской ссылки // Декабристы в Москве. М.: Моск. рабочий, 1962. С. 223; Рудницкая Е.Л., Тартаковский А.Г. Вольная русская печать и книга барона Корфа // 14 декабря и его истолкователи. М.: Наука, 1994. С. 23.
4 Дельта [Надеждин М.Е.] Московская летопись // СПбВ. 1856. № 201. 13 сент., четверг. С. 1109; Московская городская хроника // МВ. 29 сент., суббота. Лит. отд. к № 117. С. 499.
5 Полностью речь Н.Ф. Павлова также была опубликована в разделе «Современная летопись» журнала «Русский вестник» среди прочих материалов о коронационных торжествах: РВ. 1856. Т. 5. № 18 (сентябрь. Кн. 2). Отд. VII. С. 166-167.
6 Внутренняя корреспонденция Санкт-петербургских ведомостей. Томск // СПбВ. 1856. № 229. 19 окт., пятница. С. 1277.
7 Внутренняя корреспонденция Санкт-петербургских ведомостей. Село Увек // СПбВ. 1856. № 222. 11 окт., четверг. С. 1234.
8 Внутренняя корреспонденция Санкт-петербургских ведомостей. Дерпт // СПбВ. 1856. № 235. 27 окт., суббота. С. 1315-1316.
9 Внутренняя корреспонденция Санкт-петербургских ведомостей. Петрозаводск // СПбВ. 1856. № 224. 14 окт., воскресенье. С. 957.
* Все это из истории (фр.)
10 Внутренняя корреспонденция Санкт-петербургских ведомостей. Казань // СПбВ. 1856. № 233. 20 окт., суббота. С. 1298.
11 Москвич [Сниткин А.П.-?]. Письмо из Москвы // Современник. 1856. Т. 59. № 9. Отд. V. С. 109.
12 Новости отечественные // ОЗ. 1856. Т. 108. Кн. 10. Отд. VI. С. 211-212.
14 Шевырев С.П. 26 августа 1856 года в Кремле: Государю императору Александру II, самодержцу всероссийскому в день священного миропомазания и венчания на царство его императорского величества // МВ. 1856. № 105. 1 сент., суббота. С. 922; см. также: Речи, стихи и исследования, написанные по случаю торжества священного миропомазания и венчания на царство государя императора Александра Второго, самодержца Всероссийского и августейшей его супруги государыни императрицы Марии Александровны, ординарными профессорами Московского университета для торжественного собрания 31-го августа 1856 года. М.: Унив. тип., 1856. Паг. 3. С. 1-8; Известия Императорской Академии Наук по Отделению русского языка и словесности (далее - ИРЯС). 1856. Т. V. Вып. 5. Стб. 55-58. (под назв.: Ода на священное коронование и венчание на царство государя императора Александра Второго).
15 Дмитриев М.А. Ода на священное коронование и миропомазание его императорского величества государя императора Александра Второго // МВ. Лит. отд. к № 105. С.433; РВ. 1856. Прилож. к № 16 (август. Кн. 2). VI с.; также опубликовано: ИРЯС. 1856. Т. V. Вып. 5. Стб. 51-55.
16 Миллер Ф.Б. На торжественное коронование его императорского величества Александра II, самодержца всероссийского // РИ. 1856. № 191. 1 сент., суббота. С. 817; Москвитянин. 1856. Т. II. № 8. С. 463-465.
17 Вяземский П.А. Москва. Август 1856 г.: Ее императорскому величеству государыне императрице Марии Александровне // МВ. Лит. отд. к № 127. 23 окт., вторник. С. 531-532; также опубликовано: ИРЯС. 1856. Т. V. Вып. 7. Стб. 65-70.
18 Вагнер Н.П. Свершилось! Вновь блестит Корона! // СПбВ. 1856. № 233. 28 окт., четверг. С. 1298; МВ. 1856. № 130. 30 окт., вторник. С. 1144.
19 Барщев С.И. О праве помилования: Извлечение из речи, произнесенной профессором Барщевым в торжественном собрании Императорского Московского университета 31-го августа 1856 года // МВ. 4 окт., суббота. Лит. отд. к № 119. С. 505-506. Полностью опубликовано: Барщев С.И. О праве помилования: Речь, написанная для произнесения на торжественном собрании Императорского Московского университета по случаю священного коронования и миропомазания их императорских величеств // Речи, стихи и исследования. Паг. 6. С. 1-12.
20 Речи, стихи и исследования, написанные по случаю. [Оборот тит. листа].
21 Огарев Н.П. Разбор манифеста 26 августа 1856 года // Полярная звезда. 1857. Кн. III. С. 15.
23 Герцен и Огарев смотрели на манифест с публицистической точки зрения, «замешанной» на культе декабристов. В то время как составители манифеста - с точки зрения юридической. В манифесте и других документах при его подготовке, как некогда в приговоре Верховного уголовного суда, бывшие осужденные, а теперь амнистируемые по делу о тайных обществах делились на категории (находящиеся
в Сибири на поселении, находящиеся в Сибири на жительстве, служащие в Сибири по гражданскому ведомству и проживающие во внутренних губерниях России). И каждой категории полагалась своя степень помилования, что и получило отражение в специально составленном «Списке лицам, обвиненным в политическим преступлениях, которым в день коронования государя императора высочайше дарованы милости» (Список лицам, обвиненным в политических преступлениях и проступках, которым в день коронации государя императора высочайшие дарованы милости // ГАРФ. Ф. 109. Оп. 31. Д. 133. Ч. 8. Л. 16-57, списки декабристов на л. 16-19 об.)
24 См. об этом: Кодан С.В. Амнистия декабристам // Вопр. истории. 1982. № 4. С. 180-182; Кубалов Б.Г. Указ соч. С. 152-154.
25 Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма декабриста. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 449.
26 Рудницкая Е.Л., Тартаковский А.Г. Указ. соч. С. 24.
27 Сокольский Л.А. Указ. соч. С. 235-236.
28 Сиверс А.А. К истории декабристов после амнистии // Дела и дни. 1920. Кн. 1. С. 411-412.
29 Семевский В.И. Трубецкой Сергей Петрович // Энциклопед. слов. Ф.А. Брогкау-за и И.А. Ефрона: В 86 т. СПб.: Тип. Брокгауза и Эфрона, 1901. Т. XXXIII A (66). С. 924.
30 Отчет III-го отделения Собственной его императорского величества канцелярии и корпуса жандармов за 1856 год // ГАРФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 21. Л. 7 об.
31 Андреева Т.В., Жуковская Т.Н. Записки очевидцев 14 декабря 1825 года: Из архива М. А. Корфа // 14 декабря 1825 года: Источники. Исследования. Историография. Библиография. СПб.: Нестор-История, 2000. С. 10.
32 Внутренние известия [Заметка о 14 декабря 1825 г.] // СПбВ. 1825. 15 дек., вторник. № 100 (прибавление); МВ. 1825. 23 дек., среда. № 102. С. 3577-3578; РИ. 1825. 19 дек., суббота. № 300. С. 1206-1208; СП. 1825. 19 дек., суббота. № 152. С. ; Journal de St. Petersbourg. 1825. 15/27 дек., четверг. № 151. P. 635-636.
33 Рудницкая Е.Л., Тартаковский А.Г. Указ. соч. С. 21; Невелев Г.А. Декабристы и декабристоведы. СПб.: Технологос, 2003. С. 124.
34 Отчет III-го отделения Собственной его императорского величества канцелярии и корпуса жандармов за 1856 год. Л. 2-4 об.
35 Цит по: Рудницкая Е.Л., Тартаковский А.Г. Указ. соч. С. 22.
37 См. об этом: Сыроечковский Б.Е. Из записной книжки архивиста: Корф в полемике с Герценом // Красный архив. 1925. Т. 3(10). С. 308-310; Рудницкая Е.Л., Тартаковский А.Г. Указ. соч. С. 22-25; Андреева Т.В., Жуковская Т.Н. Указ. соч. С. 13-18; Невелев Г.А. Указ. соч. С. 114-125.
38 Добролюбов Н.А. Письмо И.И. Бордюгову, 28 августа 1858 г. // Добролюбов Н.А. Собр. соч.: В 9 т. М.; Л.: Худож. лит., 1964. Т. 9. С. 320-321.
40 Толстой Л.Н. Вступления, предисловия и варианты начал «Войны и мира» // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: Гос. изд. худож. лит., 1949. Т. 13. С. 54; Толстой Л.Н. Письмо А.И. Герцену, 14/26 марта 1861 г. Брюссель // Там же. Т. 60. С. 374.
Еще в 1845 году, в большом письме на имя бывшего директора Царскосельского лицея, Пущин писал:
Освобождение декабристов последовало осенью 1856 года. В Москве находился в то время в служебной командировке родившийся и выросший в Сибири сын Волконских, Михаил Сергеевич. * * * |
* * *
«Только семейные радости,- писала родным в Россию жена декабриста,- разгоняли эту беспросветную скорбь... Иногда, хоть и редко, на короткое время забываем, где мы теперь...» И потому легко представить себе, как обрадовал Давыдовых неожиданный приезд к ним из Каменки двух дочерей и сына. Они оставили их после восстания 14 декабря маленькими детьми, а к ним в Сибирь приехали уже взрослые молодые люди. Их сын Петр женился впоследствии на родившейся в Сибири дочери Трубецких, Елизавете.
Познакомился наконец с приехавшими к нему двумя сыновьями и декабрист Якушкин. После смерти жены, не получившей разрешения следовать за мужем в Сибирь, их воспитывала мать жены, . Это была умная и образованная женщина, тетка поэта, большой друг, пользовавшаяся уважением среди своих друзей и знакомых.
Старшему сыну Якушкина, Вячеславу, было уже двадцать семь лет, когда он приехал к отцу в Ялуторовск, младшему, Евгению, шел двадцать пятый год.
Якушкин с гордостью показывал сыновьям организованную им в Ялуторовске, в память своей умершей жены, их матери, женскую школу...
Анненковых обрадовал приезд дочери. Уезжая после восстания в Сибирь, Полина Гебль оставила дочь у матери Анненкова. Сейчас дочь Анненковых приехала к родителям со своими двумя малолетними детьми. Ночью она отыскивала в Тобольске их дом. Услышав шум, ее мать, не ожидавшая еще приезда дочери, выбежала на улицу. Она увидела шедшую ей навстречу молодую женщину и в недоумении остановилась, не зная, назвать ли дочерью ту, которая уже обняла ее, целовала.
В 1851 году Волконских посетила сестра декабриста, вдова министра императорского двора и фельдмаршала, Софья Григорьевна Волконская.
Ее встретили торжественно. Сергей Григорьевич Волконский выехал вперед и ожидал сестру в семи верстах от Иркутска, в старом Иннокентьевском монастыре. Ему было в то время шестьдесят шесть лет, сестре - шестьдесят восемь.
сопровождала из Петербурга племянница, дочь Волконских, Нелли, и с нею же приехала компаньонка, Аделаида Тэт, горбатая, с двумя торчащими вперед зубами, но необычайно веселая и остроумная женщина. Несколько месяцев прожила в Иркутске, в семье брата. Вместе с ними она посетила семью Бестужевых в Селенгинске и заезжала в Ялуторовск, где жили декабристы.
Любопытно, что даже приезд в Сибирь к брату такой знатной особы, как, сопровождался подпиской о том, что она ни с кем не будет переписываться из Сибири, а при возвращении в Петербург ни от кого не примет писем и «вообще будет поступать с тою осторожностью, которую требует положение ее брата в Сибири».
Приезды эти являлись праздниками для всех декабристов и отвлекали их от тягостной и безнадежной действительности.
* * *
Большую радость доставляла декабристам и их женам на поселении музыка. В Сибирь в то время уже начали приезжать на гастроли артисты из России. В Иркутске гастролировала тогда скрипачка Отава, давали концерты певица Ришье, виолончелистка Христиани и пианист Малер. Ришье провела в Урике вечер в доме Волконских. Собравшиеся декабристы с наслаждением слушали ее...
После одного такого концерта этой приезжей артистки, на котором присутствовала с детьми, генерал-губернатор Руперт отдал распоряжение «запретить женам и детям государственных преступников посещать общественные места увеселений», так как это не соответствует их положению, и тем более неуместно «свободное посещение ими, под каким-либо предлогом, казенных заведений, для воспитания юношества предназначенных».
Это было уже на двадцать третьем году пребывания Волконских в Сибири. Мария Николаевна написала об этом своей сестре, Екатерине Орловой. Через короткое время генерал-губернатор Руперт вынужден был по приказу из Петербурга отменить свое распоряжение.
Приезжавшие в Сибирь артисты давали концерты в Тобольске, Омске, Ялуторовске, и всюду декабристы являлись на их концертах почетными гостями.
* * *
Декабрист как-то посетил в Урике Волконских. Было поздно. Мария Николаевна, убаюкивая маленькую Нелли, напевала старинный романс.
«Я слышал,- писал после этого вечера Лунин сестре,- последнюю строфу из гостиной и был опечален тем, что опоздал... Материнское чувство угадывает. Она взяла свечу и знаком показала, чтобы я последовал в детскую... Мать, счастливая отдыхом дочери, казалась у постели ее одним из тех духовных существ, что бодрствуют над судьбой детей... Музыка была мне знакома, но в ней была для меня прелесть новизны, благодаря контральтовому голосу, а может быть, благодаря той, которая пела... Ария Россини произвела на меня впечатление, которого я не ожидал...»
Проживая на поселении, многие декабристы обзавелись инструментами. В 1852 году, не надеясь на скорое освобождение, Пущин просит своего лицейского товарища и друга купить для него фортепьяно и выслать зимними обозами в Тюмень, на его имя. «Я думаю, все это обойдется не более трехсот целковых...» - добавляет Пущин.
Через несколько месяцев, в феврале 1853 года, фортепьяно было получено, и Пущин направил по этому поводу Матюшкину восторженное письмо:
«...Ура лицею старого чекана!» Это был вечером тост при громком туше. Вся древность наша искренне разделила со мной благодарное чувство мое; оно сливалось необыкновенно приятно со звуками вашего фортепьяно. Осушили бокалы за вас, добрые друзья, и за нашего старого директора (Энгельгардта.- А. Г.).
Теперь Аннушка уроки берет дома - и субботы мои оживились для молодежи... Старый лицей над фортепьянами красуется, а твой портрет с Энгельгардтом и Вальховским - на другой стенке, близ письменного моего стола. Ноты твои Аннушка скоро будет разыгрывать, а тетрадка из лицейского архива переписана. Подлинник нашей древности возвращаю. От души тебе спасибо за все, добрый друг!..»
Аннушка была родившаяся в Сибири дочь Пущина, которую он очень любил и которая за год до амнистии выехала с младшим братом в Россию...
Увлекаясь музыкой, декабристы приобщали к ней и местное население.
Музыка хоть на короткое время отвлекала декабристов и их жен от тяжких мыслей, тревог и забот. Между тем жить становилось все труднее и труднее. Близкие и родные постепенно уходили из жизни, их оставалось все меньше, и помощь из Петербурга стала поступать реже.
Приходилось изыскивать средства для существования. Многие декабристы пробовали заниматься хлебопашеством, но, глядя на сельскохозяйственные занятия, писал:
«Он посвящает хлебопашеству то время, которое оставляет ему воспитание детей, то есть сеет деньги, жнет долги, молотит время и мелет пустяки, когда уверяет, что это дело выгодно...»
Другие декабристы, как, например, и, промышляли по Енисею рыбой, и вели торговлю хлебом, пробовал заниматься мыловарением, а приехавший в Сибирь племянник пытался привлечь дядю заняться добычей золота, чем тогда занимались многие сибирские промышленники.
Занятия торговлей могли наложить на декабристов определенный отпечаток, и Якушкин счел необходимым написать по этому поводу Пущину:
«От нас всегда зависит много уменьшить наши издержки... Во всяком положении есть для человека особенное назначение, и в нашем, кажется, оно состоит в том, чтобы сколько возможно менее хлопотать о самих себе. Оно, конечно, не так легко, но зато и положение наше не совсем обыкновенное. Одно только беспрестанное внимание к прошедшему может осветить для нас будущее; я убежден, что каждый из нас имел прекрасную минуту, отказавшись чистосердечно и неограниченно от собственных выгод, и неужели под старость мы об этом забудем? И что же после этого нам остается?..»
Высказанные Якушкиным в письме к Пущину взгляды были присущи почти всем декабристам. Чем бы они, нуждаясь, ни занимались, они жизнь свою всегда рассматривали в свете идей 14 декабря. Любой человек может совершить любой поступок, но их действия не могут рассматриваться сами по себе. Положение их было «не совсем обыкновенное», и они полагали, что все их дела должны рассматриваться в свете дней, озаривших их молодые годы. Они были «лучшие люди»...
* * *
За несколько лет до амнистии, в 1850 году, декабристы тепло и радушно встретили прибывших в Сибирь осужденных петрашевцев.
Декабристы знали о процессе кружка петрашевцев. Кружок этот существовал с 1845 по 1849 год и отражал глубокие социально-политические и идейные искания демократически настроенного дворянства и разночинной интеллигенции, находившихся под влиянием освободительных идей декабристов, а также, . Петрашевцы боролись за установление в России республиканского строя, за уничтожение крепостничества и революционное переустройство общества.
Среди петрашевцев оказался провокатор, Антонелли, и в ночь на 23 апреля 1849 года они были по его доносу арестованы и заключены в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. К следствию привлечено было больше ста человек, суду предано двадцать три. Из них двадцать одного человека приговорили к расстрелу. На Семеновском плацу в Петербурге их одели в белые саваны, завязали глаза и поставили под расстрел. В последнюю минуту им объявили о замене смертного приговора каторгой и арестантскими ротами.
Отбывать наказание петрашевцев отправили в Сибирь. По дороге они остановились на несколько дней в Тобольске.
Петрашевцы находились в очень печальном состоянии. Лишенные какой бы то ни было материальной помощи, голодные и холодные, они сидели в общеуголовной тюрьме.
Узнав об их приезде, жены декабристов сразу пришли им на помощь, и первой откликнулась. В особенно тяжелом состоянии она нашла Петрашевского - больного, истощенного, в кандалах.
Узнав, что фамилия жены декабриста, посетившей его в тюрьме, Фонвизина, Петрашевский рассказал ей, что к их кружку был близок некий Дмитрий Фонвизин, двадцатипятилетний юноша... Он был болен туберкулезом, находился при смерти и потому избежал ареста и тюрьмы...
Фонвизиной стало ясно, что Петрашевский рассказывал ей об участи ее сына, которого она, уезжая за мужем в Сибирь, оставила в России ребенком. Она вышла от Петрашевского потрясенная и взволнованная, хотя давно уже знала, что оба ее оставшиеся в России сына умерли...
Среди петрашевцев находился и осужденный на каторгу. Ему было тогда двадцать восемь лет, он был уже довольно известным писателем, автором «Бедных людей», «Неточки Незвановой», «Белых ночей».
Жены декабристов, Фонвизина и Анненкова, подарили Достоевскому Евангелие с заклеенными в переплете деньгами. По этому поводу он писал позже:
«Эту книгу с заклеенными в ней деньгами подарили мне еще в Тобольске те, которые тоже страдали в ссылке и считали время ее уже десятилетиями и которые во всяком несчастном привыкли видеть брата».
Евангелие это было единственной книгой, которую в те времена разрешали иметь в тюрьме заключенным. Оно находится сейчас в музее в Москве.
Когда наступил день отправки петрашевцев, Фонвизина поехала проводить их. Свидание должно было состояться в семи верстах от Тобольска, по Омской дороге. Стоял страшный холод - было больше 30 градусов,- ветер в открытом поле дул нестерпимо. Фонвизина и бывшая с нею спутница промерзли, а отправка петрашевцев почему-то задерживалась. Оставив кучера на дороге, они ушли вперед.
Наконец послышался звон бубенцов, подъехали и остановились, как условлено было, две тройки. Достоевский и его товарищ, петрашевец Дуров, выпрыгнули из повозок. Они были в арестантских полушубках и меховых малахаях. На ногах - кандалы.
Фонвизина простилась с ними и дала письмо к своему доброму знакомому, инспектору Омского кадетского корпуса Пушкину, которого просила помочь петрашевцам.
- Не теряйте бодрости духа, о вас будут там заботиться добрые люди! - крикнула петрашевцам Фонвизина, когда ямщик ударил по лошадям и тройки помчались «в непроглядную даль их горькой участи». От Тобольска до Омска было шестьсот верст...
Полученное Достоевским от Фонвизиной письмо дало некоторые результаты. В Омске проживал некий священник Сулоцкий, живший до того в Тобольске и Ялуторовске. Он находился в дружеских отношениях со многими декабристами, и через него их жены держали связь с Достоевским.
Сулоцкий сообщал, что Достоевский находился в тюремном госпитале, что главный лекарь Троицкий предлагал ему лучшую пищу, а иногда и вино, но Достоевский от всего отказывался и только просил, чтобы его почаще принимали в госпиталь и содержали в сухой комнате.
Позже Сулоцкий писал, что он добился разрешения посылать Достоевскому книги и журналы - правда, лишь религиозно-духовного содержания,- и добавил, что Достоевский просил прислать ему «Историю» и «Иудейские древности» Иосифа Флавия. Ни в одной библиотеке Омска книг этих, однако, не оказалось.
Так прошло четыре года омской каторги, по окончании которых Достоевский и Дуров были освобождены из тюрьмы, определены рядовыми и лишь в 1856 году получили разрешение вернуться в Россию.
Выйдя из тюрьмы, Достоевский сообщил Фонвизиной свой новый адрес: «Семипалатинск , Сибирский линейный № 7 батальон, рядовому Федору Михайловичу Достоевскому».
Находясь на каторге, и после, уже живя в Петербурге, Достоевский благодарно вспоминал теплое, внимательное и заботливое отношение жен декабристов к нему и ко всем петрашевцам. 22 февраля 1854 года он писал своему брату, :
«Ссыльные старого времени,- т. е. не они, а жены их,- заботились об нас, как об родне. Что за чудные души, испытанные 25-летним горем и самопожертвованием. Мы видели их мельком, ибо нас держали строго. Но они присылали нам пищу, одежду, утешали и ободряли нас...»
Сообщая Фонвизиной свой новый семипалатинский адрес, Достоевский добавил, что лучше все же писать ему по адресу его живущего в Петербурге брата, : так, кружным путем, письма вернее и безопаснее дойдут до него в Семипалатинск.
Уже вернувшись из Сибири домой и живя в своем имении Марьино, под Москвой, Фонвизина вела деятельную переписку с своими оставшимися в Сибири друзьями. Переписывалась она и с Достоевским. Она рассказывала писателю, как неприветливо встретила ее Москва после 25-летней каторги в Сибири. Достоевский, сам испытавший прелести каторги, писал ей 20 февраля 1854 года из Омска:
«С каким удовольствием я читаю письма ваши, драгоценнейшая Н. Д. Вы превосходно пишете их, или, лучше сказать, письма ваши идут прямо из вашего доброго, человеколюбивого сердца, легко и без натяжки...
Я слышал, вы куда-то хотите ехать на юг? Дай вам бог выпросить позволение. Но когда же, скажите, пожалуйста, когда же мы будем свободны, или по крайней мере, так, как другие люди? Уж не тогда ли, когда совсем не надо будет свободы? Что касается до меня, то я желаю лучше всего или уж ничего. В солдатской шинели я такой же пленник, как и прежде...»
Все пережитое Достоевским на каторге нашло свое отражение в его «Записках из Мертвого дома», написанных в начале шестидесятых годов, по возвращении писателя из ссылки в Петербург.
Книга эта, как писал Герцен, «явилась страшным повествованием, относительно которого автор, вероятно, и сам не подозревал, что, очерчивая своей закованной в кандалы рукой фигуры своих сотоварищей-каторжников, он создавал из нравов одной сибирской тюрьмы фрески а 1а Буонаротти».
Царская цензура, однако, нашла, что Достоевский не показал в своей книге ужасов каторги и у читателя могло создаться превратное впечатление о каторге, как о слабом наказании для преступника. Это заставило Достоевского дополнить вторую главу книги небольшим отрывком, в котором он писал, что, несмотря ни на какие облегчения участи каторжных со стороны правительства, каторга не перестанет быть нравственной мукой, невольно и неизбежно карающей преступника. Достоевский так и начинал свой отрывок: «Одним словом, полная, страшная, настоящая мука царила в остроге безысходно», и писал, что самая страшная мука заключается в лишении человека свободы и гражданских прав.
«Записки из Мертвого дома» принесли Достоевскому всемирную известность. Они показали, как страшна была царская каторга, к которой Николай I приговорил декабристов навечно.
* * *
Вступив на престол, новый царь, Александр II, опубликовал приказ по войскам, в котором приводил последние слова умиравшего Николая I: «Благодарю славную верную гвардию, спасшую Россию в 1825 году, равно храбрые и верные армию и флот».
После такого приказа по войскам нового царя декабристы ни на что уже не надеялись.
«...Ныне пришла почта российская,- писал Волконский сыну Михаилу,- и мои кости останутся в Сибири. О себе не горюю - накликал на себя этот удел; и все-таки совесть чиста и готов предстать пред суд божий без упрека в тщеславии или эгоистически в чем; родина и убеждения были причиной моего немалого самопожертвования. Мапифест ясен, и о нас ни полслова, как Войнаровского наша память похоронена будет в Сибири; о себе не сетую: чем более испытал, тем в самом себе я становлюсь выше, но о матери твоей, о тебе, мой друг, и твоей будущности, о разлуке с дочерью... сильно и сильно горюю...»
Волконский просит сына получить для него разрешение выехать вместе с матерью из Сибири и заканчивает письмо словами: «Исполнение двух моих умолений снимет тяжкий камень с моего сердца, и тогда я спокойнее сойду в могилу»...
Проходили месяц за месяцем и ничего нового декабристам не приносили. Из Петербурга шли вести неутешительные.
В одном из писем к друзьям Пущин писал в апреле 1856 года из Ялуторовска:
«Бесцветное какое-то начало нового царствования. Все подличают публично и подчас целуют руку у царя. Все дико и ничего не обещает хорошего. Адресов и приказов нет возможности читать. Отличились четыре генерал-адъютанта, а Ростовцев (который сообщил в декабре 1825 года Николаю I о существовании заговора), тот просто истощается в низости; нет силы видеть такое проявление верноподданничества. Не знаю, были ли такие сцены при Николае... Знаю только, что Александр I не дозволял так кувыркаться. По-моему, это упадок, и до сих пор не вижу ничего, кроме упадка. Между тем время такое, что можно бы на что-нибудь получше обратить умы...»
Взоры всей России были в то время обращены к героическому Севастополю, и декабристы жадно ловили все приходившие оттуда известия.
«Разумеется,- писал Пущин Якушкину,- очень естественно человеку, рожденному в свет, умереть, как царю, так и подданному, но умереть в такую минуту тому, который затеял всю кутерьму, это не совсем обыкновенно. Одним словом, этим многое может разрешиться. Новому правителю легче действовать и поправлять ошибки не свои...»
И добавлял в конце письма:
«Я ничего не загадываю, но и не удивлюсь, если скажут: отправляйтесь куда знаете. 30 лет без нескольких месяцев - такая хронология не часто бывает...»
В бумагах Пущина сохранилось письмо к нему, без подписи и даты, от какого-то родственника из Петербурга, который писал о настроении тогдашних прогрессивных кругов России:
«Грустно подумать, что время уничтожает следы всего былого, что никто не вспомнил об изгнанниках, озаривших самое начало царствования его таким ярким блеском!..»
Но все же внимание нового царя обратили на необходимость «кончить всю эту сумятицу и вывести с честью Россию из этого посконного ряда без отрепьев». Городничие тех мест, где жили на поселении декабристы, неожиданно получили приказ собрать и сообщить губернаторам показания декабристов о том, где живут их близкие и родные и из кого они состоят.
«30 лет пишу через III отделение,- иронически заметил по этому поводу Пущин в письме к Фонвизиной.- Прошу взглянуть на адресы, и все сведения получите. По-моему, если хотят вернуть допотопных, стоит только сказать: поезжайте, куда желаете, и скажите нам, куда едете... Все-таки видно, что чего-то хотят, хоть хотят не очень нетерпеливо...»
Но здоровье было уже не то, силы не те, и не было веры в завтрашний день. Еще в 1845 году, в большом письме на имя бывшего директора Царскосельского лицея, Пущин писал:
«Если б мне сказали в 1826 году, что я доживу до сегодняшнего дня и пройду через все тревоги этого промежутка времени, то я бы никогда не поверил и не думал бы найти в себе возможность все это преодолеть. Между тем и это все прошло, и, кажется, есть еще запас на то, что предстоит впереди...»
Под этим письмом Пущина могли бы подписаться все оставшиеся в живых декабристы...
Когда было наконец получено сообщение об амнистии и предстояло возвращение в Россию, Пущин писал Нарышкиным:
«Так долго мы зажились в благодатной Сибири... Я помню этот путь, когда фельдъегерь вез меня в Сибирь. Теперь вряд ли мне его одолеть...»
Освобождение декабристов последовало осенью 1856 года. В Москве находился в то время в служебной командировке родившийся и выросший в Сибири сын Волконских, Михаил Сергеевич.
Вечером на Спиридоновку, где он жил, неожиданно прибыл курьер из Кремля и предложил молодому Волконскому немедленно явиться к шефу жандармов князю Долгорукому.
Волконскому вручили манифест о помиловании декабристов и предложили срочно выехать с ним в Сибирь.
Волконский выехал в ту же ночь. В пятнадцать дней он домчался на перекладных до Иркутска.
Какими-то неведомыми путями в Сибирь уже дошли вести о предстоящем освобождении декабристов. На почтовых станциях большого сибирского тракта, в деревнях, в степи толпы народа и ссыльных встречали молодого Волконского. Он останавливал лошадей и, стоя в экипаже, читал манифест об амнистии.
Родители его уже жили в то время в Иркутске. Ночью в их дом постучали.
- Кто там?
- Это я, Миша. Я привез прощение... В ту ночь никто уже не спал...
Царская «милость», к сожалению, пришла поздно. Большинство декабристов, пройдя через каторжные тюрьмы и ссылки, не выдержали и погибли. Из ста двадцати одного осужденного в живых остались пятьдесят пять человек. Из них тридцать четыре находились в Сибири, остальные - на жительстве под надзором полиции во внутренних губерниях России.
Мрачными вехами проходили в памяти немногих оставшихся в живых декабристов прожитые ими в Сибири годы. Лишь дети напоминали им о том, как много лет они провели там. Незадолго до амнистии декабристы провожали уезжавшую из Ялуторовска в Петербург дочь Анненковых, Оленьку, вышедшую замуж за инженерного офицера.
- Мудрено вообразить, - говорили декабристы, - что Оленька, которую грудным ребенком везли из Читы в Петровский, теперь взрослая женщина, очень милая и добрая...
* * *
Началось наконец возвращение в родные места. Из одиннадцати жен декабристов вернулись из Сибири и вместе с мужьями доживали на родине свои последние годы лишь Волконская, Нарышкина, Анненкова, Фонвизина и Розен. Потеряв в Сибири мужей, вернулись на родину умирать Давыдова, Ентальцева и Юшневская. Муравьева, Трубецкая и Ивашева погибли.
Не все декабристы покинули Сибирь после амнистии. М. Кюхельбекер остался в Баргузине, где в 1859 году и скончался. Не хотел возвращаться Д. Завалишин, но вынужден был выехать в 1863 году. Николай I осудил его на двадцатилетнюю каторгу и выслал из России в Читу, а сын Николая I, Александр II, выслал Завалишина из Читы в Россию: местные власти находили вредным его пребывание в Забайкалье - он слишком часто критиковал их действия.
Все покидавшие Сибирь декабристы, по существу, ехали в Россию умирать. «Часть из них очень стары, почти все белы и хворы, у всех большой запас аптекарской кухни»,- писал Муханов еще в 1841 году, а с тех пор ведь прошло до амнистии еще пятнадцать лет...
Навсегда остался в Петровском заводе, близ пепелища сгоревшей каторжной тюрьмы, один и в селе Смоленском, под Иркутском,- . В Олонках оставался «первый декабрист» .
* * *
Сибирское население с грустью провожало декабристов. Память о них надолго сохранилась всюду, где они жили на поселении.
Несмотря на тяжелые условия существования, часто очень недоброжелательное к ним отношение со стороны местной злой и трусливой администрации, декабристы «столько сделали для Сибири, сколько сама она не сделала бы и в сто лет».
«Настоящее житейское поприще наше,- писал декабрист Лунин,- началось со вступлением нашим в Сибирь, где мы призваны словом и примером служить делу, которому себя посвятили».
Особо надо упомянуть о ялуторовском кружке Якушкина, в котором участвовали Ентальцев, М. Муравьев-Апостол, Оболенский, Пущин и Тизенгаузен. Они много сделали для просвещения местного населения. И благодарную память о себе оставили декабристы среди якутского и бурятского населения
Сибири.
Поведение декабристов, основанное на простых, но строгих нравственных правилах, на ясном понимании справедливого, честного и гуманного отношения к людям, не могло не оказывать благотворного влияния на местное общество.
В Сибири никогда не было крепостного права, и потому сибирский крестьянин резко отличался по своему самостоятельному характеру от российского крестьянина. Для него декабрист не был «барином» в том смысле, в каком это понятие определялось в то время для крестьян в России.
Декабристы являлись живыми образцами и носителями подлинной культуры, и ото поднимало их в глазах тех, кто с ними общался.
Все чувствовали себя с ними легко и просто.
Пример декабристов, не пренебрегавших никаким трудом, действовал на окружающих облагораживающе. Они подавали населению примеры рациональной хозяйственной практической деятельности, были лучшими наблюдателями и знатоками края, не тяготились никакими занятиями, обучали взрослых и детей чиновников и крестьян математике, физике, химии, механике, иностранным языкам .
Они поддерживали нуждавшихся добрым советом, оказывали материальную помощь, защищали от злоупотреблений местных властей. Самые матерые и закоренелые чиновники боялись декабристов.
Братья Бестужевы были ревностными пропагандистами ремесленного образования. Они приезжали в бурятские улусы и обучали кочевников ремеслам. Буряты часто приезжали к ним в Селенгинск, чтобы познакомиться с тем или иным ремеслом и приобрести определенные трудовые навыки.
Как братья к братьям, относились декабристы к местному населению.
Сибири декабристы предвещали великое будущее. «Сама природа,- писал А. Бестужев (Марлинский),- указала Сибири средство существования и ключи промышленные. Схороня в горах ее множество металлов и цветных камней, дав ей обилие вод и лесов, она явно дает знать, что Сибирь должна быть страной фабрик и заводов».
«Расставаясь с страною изгнания,- писал декабрист Розен,- с грустью вспоминал любимых товарищей-соузников и, благословляя их, благословлял страну, обещающую со временем быть не пугалищем, не местом и средством наказания, но вместилищем благоденствия в высшем значении слова. Провидение, быть может, назначило многих из моих соизгнанников... быть основателями и устроителями лучшей будущности Сибири, которая, кроме золота и холодного металла и камня, кроме богатства вещественного, представит со временем драгоценнейшие сокровища для благоустроенной гражданственности».
О том же писал Басаргин и, подчеркивая роль декабристов в поднятии общей культуры Сибири, добавлял: «Я уверен, что добрая молва о нас сохранится надолго по всей Сибири, что многие скажут сердечное спасибо за ту пользу, которую пребывание наше им доставило».
* *
Многие места, связанные с именами декабристов, в Сибири бережно охраняются. В декабре 1950 года, в сто двадцать пятую годовщину со дня восстания 14 декабря, на домах, где жили декабристы, были установлены мемориальные доски. Охраняются разбросанные по Сибири памятники над могилами декабристов. В музеях и архивах Сибири хранятся рукописи и вещи, принадлежавшие декабристам или сделанные их руками, а также портреты и картины, рисованные Н. Бестужевым.
На деревянном двухэтажном доме в Волконском переулке в городе Иркутске висит мемориальная доска: «В этом доме жил декабрист Сергей Григорьевич Волконский». Имеется мемориальная доска и на доме.
В доме, где жил в Олонках «первый декабрист» , сейчас районная библиотека.
Дом в Селенгинске, в котором жили с сестрами Михаил и Николай Бестужевы, не сохранился. В доме их друзей, Старцевых, предполагается создать музей в память декабристов.
В доме, где жили в Туринске Ивашевы, на улице Декабристов, сегодня помещается библиотека имени.
В парке культуры и отдыха Кяхты намечено установить бюст, выполненный по проекту скульптора.
В кяхтипском краеведческом музее хранится несколько небольших картин Н. Бестужева.
В Чите сохранилась старая церковь, куда водили в кандалах декабристов и где Полина Гебль венчалась с. Сохранился домик с мемориальной доской на фасаде. Входя в этот домик-музей и вспоминая высокий подвиг жен декабристов, посетители обнажают головы. В музее хранятся книги и многие личные вещи декабристов - часы, шкатулка и столик, изготовленные руками Николая Бестужева. На площади Декабристов будет сооружен памятник героям 1825 года.
На перроне Петровского завода в 1973 году появилась громадная мозаичная картина на стене трехэтажного дома, выстроенного рядом с вокзалом. На ней изображены декабристы и их жены. В Петровском заводе, где декабристы отбывали каторгу, и в городе все места, связанные с памятью о них, находятся под охраной отдела культуры Совета Министров Бурятской Автономной Республики. Здесь сохранились дома и, один из них отведен под библиотеку. На месте сгоревшей тюрьмы Петровского завода выстроена школа. Школьники часто украшают цветами могилы и.
В Петровском заводе имеется «гора Лунина», названная так в память декабриста, а могила его в Акатуе, где он скончался, была в 1897 году восстановлена, сыном декабриста.
Сто лет назад, когда амнистированные декабристы покинули Ялуторовск, жители города писали: «У нас стало грустно в городе, ибо декабристы были цветы, украшавшие Ялуторовск...» Именами Пущина, Оболенского, Якушкина и других декабристов назвали сегодня ялуторовцы улицы своего города. В доме, где жил Муравьев-Апостол,- музей декабристов, а в доме, где помещалась организованная Якушкиным школа, сейчас детский сад. Одна из комнат этого дома - кабинет, восстановленный в том виде, в каком он был при жизни декабриста
И сегодня, через полтора столетия после восстания, все приезжающие в Читу, Петровский завод и другие места поселений декабристов прежде всего знакомятся со всем, что связано с их именами.
Много мест, связанных с восстанием и именами декабристов, сохранилось в Ленинграде и Москве. Сенатская площадь, на которой произошло в Петербурге восстание, переименована сейчас в площадь Декабристов. И тридцать три могилы декабристов на московских кладбищах говорят о том, что уцелевшие после тридцатилетней каторги и ссылки декабристы именно в Москву приехали, несмотря на то что ни в Москве, ни в Петербурге им не разрешено было яшть после амнистии.
На кладбище Ново-Девичьего монастыря покоятся: -Апостол, ; на Ваганьковском - , -Пушкин, ; на кладбище Донского монастыря - , ; на Пятницком - , ; остальные на разных кладбищах Москвы.
Image caption Самые высокопоставленные амнистированные в истории России - вице-президент Александр Руцкой и спикер парламента Руслан Хасбулатов
Амнистия в связи с 20-летием принятия конституции 1993 года, законопроект о которой одобрила в среду Госдума - 41-я в России.
До революции были объявлены пять амнистий, при Временном правительстве одна, в СССР - 18, в Российской Федерации - 16.
Первую амнистию провел в 1856 году Александр II, отпустивший на свободу декабристов, петрашевцев и участников польского восстания 1831 года. Она стала знаковым событием, положившим начало первой российской "оттепели". Николай Некрасов посвятил ей поэму "Дедушка".
Впоследствии амнистии за мелкие преступления объявлялись в связи с победой в русско-турецкой войне 1877-1878 годов, коронацией Николая II и 300-летием дома Романовых.
21 октября (3 ноября) 1905 года в связи с выходом манифеста о даровании народу гражданских свобод была объявлена политическая амнистия. Немедленно вышли на волю участники стачек, осужденные за переход из православия в другие религии и те, кто уже отбыл 10 и более лет заключения. Остальным сократили сроки.
Большинство избранной вскоре I Государственной Думы потребовало всеобщей политической амнистии, а народ откликнулся известным двустишием: "Царь испугался, издал манифест: мертвым свободу, живых - под арест".
"Птенцы Керенского"
Наиболее масштабную амнистию провел в бытность министром юстиции Временного правительства Александр Керенский .
Свободу получили не только все осужденные за политически мотивированные преступления, включая террористов и экспроприаторов, но и огромное количество уголовников, прозванных затем "птенцами Керенского". Февральские идеалисты полагали, что воры и бандиты разделят всеобщий энтузиазм от наступившей свободы и бросят свое недостойное ремесло.
Крупные амнистии в современной России
Нестор Махно, осужденный за ограбление кареты, перевозившей деньги, и убийство стражников (остальные участники налета были повешены, и только ему, как несовершеннолетнему, казнь заменили каторгой), перед тем как отправиться домой, раздобыл револьвер и застрелил начальника тюрьмы.
В Советской России и СССР амнистии "рабочим и крестьянам, случайно или по нужде совершившим преступления", на первых порах объявлялись едва ли не ежегодно, а в 1924 году даже дважды. Зато с 1928 под 1953 год состоялись всего две амнистии: после снятия с поста наркома внутренних дел Николая Ежова и в связи с победой в Великой Отечественной войне.
"Климент Ворошилов подарил нам свободу"
Самой известной в современной истории является "бериевская" амнистия , объявленная 27 марта 1953 года и затронувшая 1,032 млн человек, или около 40% населения ГУЛАГа.
В записке, поданной в президиум ЦК КПСС, вновь назначенный министр внутренних дел указывал, что из 2,5 млн заключенных лишь 220 тысяч являлись опасными преступниками.
После расстрела Берии получила хождение версия, будто он нарочно выпустил отъявленных бандитов, чтобы дестабилизировать обстановку в стране и подготовить почву для захвата власти. Впоследствии она получила отражение в фильме "Холодное лето 53-го", в котором блестяще сыграл свою последнюю роль Анатолий Папанов.
На самом деле, бериевская амнистия, как и нынешняя, коснулась лишь осужденных на сроки меньше пяти лет.
Ворошилов, подписавший указ об амнистии в качестве Председателя Президиума Верховного Совета, вошел в советский блатной фольклор. "Климент Ворошилов подарил нам свободу", - пелось в известной песне "По тундре, по железной дороге".
17 сентября 1955 года были амнистированы лица, сотрудничавшие с оккупантами в период Великой Отечественной войны, за исключением карателей, повинных в убийствах и истязаниях. Решение затронуло также граждан Германии, отбывавших в СССР тюремные сроки по обвинению в военных преступлениях, и было приурочено к установлению дипотношений между СССР и ФРГ.
Еще одна "амнистия международного значения" состоялась в октябре 1957 года - для японцев, осужденных за лов рыбы в советских территориальных водах.
"Хрущевский реабилитанс" проходил не путем амнистии, а в индивидуальном порядке. Вновь были созданы "тройки" из партийных работников, прокурорских и милицейских чинов, которые выносили решения, не утруждаясь юридическими процедурами, только, в отличие от сталинского времени, не сажали людей, а отпускали на свободу.
Вплоть до распада СССР амнистии регулярно проводились к юбилейным датам. Кроме того, в 1989 году были амнистированы бывшие военнослужащие-"афганцы".
Первая амнистия в новой России, объявленная в ноябре 1991 года, касалась осужденных за уклонение от службы в армии.
Политический акт
23 февраля 1994 года только что избранная Госдума, в которой доминировали КПРФ и ЛДПР, одним из первых своих решений амнистировала 14 обвиняемых по делу ГКЧП и участников событий сентября-октября 1993 года в Москве, в том числе Александра Руцкого и Руслана Хасбулатова.
Один из гэкачепистов, ныне покойный генерал Валентин Варенников , отказался от амнистии, потребовал суда над собой и 11 августа 1994 года был оправдан Военной коллегией Верховного суда. В решении говорилось, что он, будучи военным человеком, выполнял приказы своего непосредственного начальника Дмитрия Язова. Сам Варенников заявлял, что пытался "спасти великую страну".
Впоследствии Руцкой добился избрания губернатором родной Курской области, а Хасбулатов вернулся на преподавательскую работу в Академию народного хозяйства имени Плеханова, откуда в свое время ушел в политику.
Борис Ельцин был недоволен амнистией своих противников и настоял на отставке генерального прокурора Алексея Казанника, не пожелавшего искать правовые зацепки, чтобы оставить их в заключении. Однако Руцкого не сняли с предвыборной гонки, придравшись к погрешностям в подписных листах, а к ректору "Плешки", взявшему на работу личного врага президента, тут же не явились с финансовой проверкой.
Декабристы и гэкачеписты
Четыре раза - в 1996, 1997, 1999 и 2006 годах - объявлялись амнистии лицам, совершившим преступления в ходе антитеррористических операций на Северном Кавказе.
Остальные постсоветские амнистии носили рутинный и ограниченный характер и никак не связывались с политикой.
За всю историю России единственными общественно значимыми и известными персонами среди амнистированных были декабристы, гэкачеписты и Руцкой с Хасбулатовым.
На этот раз таковыми, вероятно, окажутся участницы группы Pussy Riot и некоторые фигуранты
