Василюк федор ефимович болезнь. Любовь всегда пригвождена: Фёдор Василюк. “Любовь всегда пригвождена”
Олег Васильевич Волков
Дворянин, писатель, переводчик, публицист
Волков Олег Васильевич (21.01.1900-10.01.1996), дворянин, писатель, переводчик, публицист, активный член «Русского клуба». Отец Василий Александрович - директор правления Русско-Балтийских заводов, мать Александра Аркадьевна - из рода флотоводцев Лазаревых. О. Волков - правнук любимца Николая I , знаменитого адмирала, главнокомандующего Черноморским флотом М.П. Лазарева , воспитавшего В.Н. Истомина , В.В. Корнилова , П.С. Нахимова . Род Лазаревых дал России семерых адмиралов.
Авторитет патриарха русской литературы Волкову создали роман «Погружение во тьму», десятки повестей, рассказов, очерков, эссе, вышедших под обложками «Чур, заповедано» (1976), «В конце тропы» (1978), «Каждый камень в ней живой. Из истории московских улиц» (1985), «Все в ответе» (1986), «В тихом краю» (1987), «Век надежд и крушений» (1989), «Два стольных града» (1994) и мн. др. Его блестящие переводы «Греческой цивилизации» А. Боннара, мемуаров Э. Эррио «Из прошлого. Между двумя войнами», «Ренуара» Ж. Ренуара, произведений Золя, Бальзака открыли русскими читателям полнозвучие французского языка.
Страстное, жесткое, мужественное слово волковской набатной публицистики обороняло «священный Байкал», непреодолимо встало на пути уже начатой было переброски северных рек на юг, защищало российский кедр, архитектуру старинных русских городов, заповедную Стрелецкую степь, Теберду, Баргузинский хребет, Кедровую падь Уссурийского края, склоны Сихотэ-Алиня, острова национального быта, векового сельского уклада - словом, все то, в чем сосредоточена живая и подлинная душа России.
И все-таки, когда Русский Народ , опамятовавшись и одумавшись, спохватится и примется возрождать свою державу, он наново откроет для себя писателя Волкова, хотя и при жизни не обойденного ни писательской славой, ни читательской популярностью, однако не произошло главного - не стал настольной книгой каждого русского человека его роман «Погружение во тьму», редчайший по силе духа роман во всей отечественной литературе. В нем во всей крепости и мощи представлен несгибаемый русский человек - в полноте Православной веры, преданности заветам отцов следовать тому, что подсказывает совесть, до смертного конца исполнять свой долг, помнить, что честь и достоинство превыше смерти.
Роман автобиографичен, в нем все из пережитого самим Волковым за 28 лет советских тюрем, лагерей, ссылок, собственного крестного пути, начатого в 1928 по бессчетным островам Архипелага Гулага - от Соловков до Ухты, от зырянских болот до восточносибирской тайги. Роман редкостной художественной мощи, русского языка родниковой чистоты и в то же время подлинность описываемых событий делает его документом новейшей истории.
Миронов Б.
Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru
Писатель XX века
Волков Олег Васильевич - прозаик.
Родился в дворянской семье, «исповедовавшей добротный российский либерализм». Отец «корнями принадлежал тем средним слоям провинции, где прочно уверовали в пользу просвещения, земских учреждений и спасительность постепенного преображения жизни». Мать происходила из рода известных мореплавателей Лазаревых. Семья была состоятельной и многодетной - 5 сыновей и 2 дочери.
Отец Волкова был членом правления Крестьянского банка, служил директором правления Русско-Балтийского завода. Особенно близок Волков был с братом-близнецом Всеволодом, впоследствии погибшим в годы Великой Отечественной войны. Глава семьи «более всего ценил не попранное человеческое достоинство, право свободно мыслить». Волков вспоминал, что в семье «придавалось исключительное значение манерам и воспитанности, культивировалось достаточно рационалистическое понимание назначения человека и его долга. В общем, были в почете внешняя и внутренняя порядочность, прилежание, трезвая подготовка себя к жизни, в которой человек сам кузнец своей судьбы» («Погружение во тьму»).
Детство и юность Волков прошли в Петербурге и в деревне, в поместье отца неподалеку от Торжка, куда семья выезжала почти каждое лето.
В 1908 Волков начал учиться в Тенишевском училище, для поступлении в которое имущественный ценз «стоил ценза сословного или ограничений по вероисповеданию!..». Туда «отдавали своих отпрысков люди разных кругов и сословий, но не состояний!». Училище славилось в Петербурге прежде всего благодаря «особым, прогрессивным методам обучения, позаимствованным чуть ли не в английских колледжах. Тут, кроме этого, была изжита рутина казенных гимназий, введены ручной труд, практические дисциплины». Эти практические дисциплины и навыки крестьянского труда, о приобретении которых позаботился отец, наряду с умением охотиться, больше всего пригодились В. в будущем.
В 1917 Волков окончил Тенишевское училище. Они с братом мечтали продолжить обучение в Оксфорде, Волков намеревался изучать восточные языки. Однако отцу расставание с Россией даже в условиях революционного переворота представлялось невозможным. Семья уехала из Петербурга в деревню. Какое-то время она существовала там как своего рода артель, состоявшая из членов семьи, нескольких друзей и оставшихся на усадьбе рабочих. Однако вскоре отец, опасаясь ареста, был вынужден покинуть родные места и семью. На несколько лет Волков с братом оказались кормильцами матери, бабушки, младших братьев и сестер.
В 1923 Волков приехал в Москву. Поступить в университет оказалось невозможным из-за дворянского происхождения. Работал переводчиком в Нансеновской миссии, у корреспондента Ассошиэйтед Пресс, в греческом посольстве.
В февр. 1928 Волков впервые был арестован и после отказа стать осведомителем отправлен в лагерь на Соловецких островах по обвинению в контрреволюционной агитации. С этого момента в течение почти 28 лет - больше трети жизни - для Волков тюрьмы и лагеря сменялись кратковременными ссылками и высылками. Последний раз он был арестован и приговорен к 10 годам ссылки в Красноярский край в 1950.
В апр. 1955 Волков был реабилитирован. Реабилитировали его и по всем предыдущим делам «за отсутствием состава преступления».
Заниматься литературной деятельностью Волков начал еще в ссылках и кратковременных промежутках между арестами. Сначала это были переводы для издательства иностранной литературы. Волков перевел на французский «Слепого музыканта» В.Короленко, сказки С.Михалкова. Затем в разных журналах появились заметки об охоте.
В 1951 под псевдонимом О.Осугин отдельным изданием была опубликована повесть «Молодые охотники». Правда, и из заметок, и из книги выбрасывались любые упоминания об истинных обстоятельствах жизни автора.
Окончательно вернувшись в Москву в середине 1950-х, Волков также занимался переводами. Переводил труд А.Боннара «Греческая цивилизация», мемуары Э.Эррио, книгу Ж.Ренуара о его отце, Бальзака, Золя, писал для издательств и журналов внутренние рецензии.
В 1957 Волков приняли в Союз Писателей.
Постепенно Волков перешел к публицистике, стал известен как автор очерков о природе России. «Все мое прошлое подготовило меня к вступлению в ряды защитников природы: юность, связанная с деревней, охота и - крепче всего - годы, научившие видеть в окружающем мире живой природы утешение и прибежище, нечто, не причастное человеческой скверне»,- писал Волков. Писатель постоянно выступал в защиту природы от неумного и неумелого обращения с ней и человека и государства.
В 1976 вышел сборник очерков Волков «Чур, заповедано!» о российских заповедниках.
В 1985 - книга «Каждый камень в ней живой. Из истории московских улиц». Своего рода итогом публицистической деятельности Волков стала книга «Все в ответе» (1986).
Некоторое время Волков был членом Центрального совета Общества охраны природы, участвовал в организации и работе Общества охраны памятников истории и культуры, но вышел из этих обществ, убедившись, по его словам, что «истинное назначение этих организаций - быть ширмами, отгораживающими власть от критики и нареканий».
В конце 1970-х Волков начал писать свою главную книгу - «Погружение во тьму». Это была книга воспоминаний и свидетельств человека, прошедшего путь многих русских людей - через тюрьмы, лагеря, ссылки. «Становилось невыносимым таить про себя свидетельства уничтожения русского крестьянства, молчать о гибели бессчетных и невинных жертв»,- сказал сам писатель о причинах работы над «Погружением во тьму». В своих воспоминаниях он видел «в первую очередь выполнение долга перед памятью бесчисленных тысяч замученных русских людей, никогда не возвратившихся из лагерей...». «Погружение во тьму» встает рядом с книгами А.Солженицына и В.Шаламова. Это книга о страданиях человека и возможности выносить эти страдания, сохраняя человеческое достоинство там, где, казалось бы, это невозможно.
О.И.Козлова
Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 411-413.
Далее читайте:
Русские писатели и поэты (биографический справочник).
Сочинения:
Избранное: Повести. Рассказы. Воспоминания. Эссе. М., 1987;
Век надежд и крушений. М., 1989.
Литература:
Кораллов М. Требуется доказать // Волков О. Избранное. М., 1987;
Битов А. Одноклассники. К 90-летию О.В.Волкова и В.В.Набокова // Новый мир. 1990. №5.
А. Волков — прекрасный ученый, преподаватель и переводчик, который за свою творческую карьеру написал несколько научно-популярных трудов, исторические романы и фантастические повести, а также перевел на русский язык множество произведений популярных зарубежных авторов. Широкому кругу читателей он стал известен благодаря серии детских книг, написанных по мотивам сказки Баума, повествующей о волшебнике из страны Оз.
Краткая биография: Волков А. М. (детство)
Родился писатель 14 июня 1891 года в городе Усть-Каменогорск в семье простого сословья. Его отец был фельдфебелем в отставке, а мать зарабатывала трудом портнихи, оба знали грамоту, поэтому в возрасте трех лет маленький Саша уже умел читать. Любовь к сказкам ему привила мать, которая, по воспоминаниям писателя, знала их множество и в свободную минуту всегда интересно и по-новому рассказывала сыну.
Семья жила весьма скромно и такой роскоши, как книги, в доме было немного. Для того чтобы иметь возможность читать как можно больше и немного заработать, паренек в возрасте восьми лет научился лихо переплетать книги соседей и сослуживцев отца. А. Волков с детского возраста читал произведения таких мастеров пера, как Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Никитин, Жюль Верн, Диккенс, Майн Рид. Творчество этих писателей значительно повлияло на его судьбу в дальнейшем.
Молодые годы
В двенадцать лет талантливый мальчик с отличием окончил городское училище, куда по окончании Томского учительского института поступил на службу в качестве преподавателя математики. Начиная с 1910 года Александр работает преподавателем сначала в Колывани, а затем возвращается в родной Усть-Каменогорск, где в 1915 году знакомится со своей будущей супругой - преподавательницей танцев Калерией Губиной. Имея способности не только к точным наукам, А. Волков самостоятельно изучил немецкий и французский язык и начал пробовать свои силы в качестве переводчика.
Первые свои стихотворения Волков публикует в 1917 году в городской газете «Сибирский свет», а в 1918 принимает активное участие в создании газеты «Друг народа». Проникшись революционными идеями о всеобщем образовании, Волков преподает на курсах педагогов в Усть-Каменогорске и параллельно пишет комедийные пьесы, которые ставятся в театрах для детской аудитории. Переехав в двадцатых годах в Ярославль, он занимает должность директора школы и заочно оканчивает математический факультет городского педагогического института. В тридцатых годах А. Волков с женой и двумя сыновьями перебирается в Москву, чтобы возглавить учебную часть Рабочего факультета.
В это же время за полгода с небольшим, закончив учебный курс, экстерном сдает экзамены в Московском университете на физико-математическом факультете. В 1931 году создается Московский институт цветных металлов и золота, в котором Волков трудится в течение многих лет. Сначала в качестве преподавателя, а позже доцента кафедры высшей математики. Кроме научной и преподавательской деятельности, Волков на протяжении всей жизни активно занимался литературным творчеством.
Волков Александр Мелентьевич: книги, биография писателя
Первые пробы пера Волкова были еще в двенадцать лет, вдохновленный романом Дефо «Робинзон Крузо», он пробует писать собственный приключенческий роман. Затем увлекается поэзией, стихотворные плоды которой в 1916-1917 году публикует под общим названием «Мечты» в газете «Сибирский свет».
В период жизни в Усть-Каменогорске и Ярославле Волков также пишет ряд пьес для детской аудитории: «Деревенская школа», «Орлиный клюв», «Цветок папоротника», «Домашняя учительница», «В глухом углу». Эти и другие пьесы в двадцатых годах были поставлены в городских театрах и пользовались огромной популярностью среди юных зрителей.
В 1937 году А. Волков завершает работу над исторической повестью «Чудесный шар», публикация которой состоялась в 1940 году. В произведении рассказывается о политическом заключенном времен российской императрицы Елизаветы, которому удалось покинуть темницу при помощи воздушного шара (оригинальное название «Первый воздухоплаватель»).
Изумрудный город и его герои
В этом же году, желая практиковать свой английский, Александр Мелентьевич берется за перевод сказки «Удивительный волшебник из страны Оз». Увлеченный процессом перевода и сюжетом сказки, Волков решает сделать его более красочным, он наделяет героев новыми качествами и добавляет приключений. Рукопись переработки книги Волков направил для одобрения детскому писателю Самуилу Яковлевичу Маршаку, который не только одобрил ее, но настоятельно порекомендовал автору заняться литературной деятельностью на профессиональной основе. В 1939 году книга под названием «Волшебник изумрудного города» с иллюстрациями художника Николая Радлова была издана, она завоевала сердца многих читателей и стала началом знаменитого цикла с одноименным названием. В 1941 году Мелентьевич становится членом организации профессиональных Союза.
Военный период
Тема приключений и фантастических историй в годы войны уходит на другой план, все произведения автора этого периода имеют военную и патриотическую направленность. Так, в произведениях «Бойцы-невидимки» 1942 года и «Самолеты на войне» 1946 года идет речь о значении математики в современных видах вооружения. Также Волков пишет множество патриотических пьес и стихов для средств массовой информации. Его исторические труды «Славные страницы по истории русской артиллерии» и «Математика в военном деле» тоже подчеркивают силу и непобедимость советской армии.
В послевоенный период из-под пера автора выходят исторические романы: «Два брата», «Зодчие», «Скитания», а также произведения научно-фантастического характера «Земля и небо: Занимательные рассказы по географии и астрономии», «Путешественники в третье тысячелетие».
Возвращение в волшебную страну
В 1963 году автор, вдохновленный успехом первой книги о приключениях в волшебной стране девочки Элли, песика Тотошки и их сказочных друзей, издает книги, продолжающие сказочный цикл: «Урфин Джюс и его деревянные солдаты», «Семь подземных королей» (1967 год), «Огненный бог Марранов» (1968 год), «Желтый туман» (1970 год), «Тайна заброшенного замка». Все книги Александр Волков пишет как вполне самостоятельные, произведения объединяют их лишь главные герои сказочной страны. Даже девочка Элли, повзрослев, уже не могла вернуться в волшебный мир и на помощь сказочным друзьям приходит новая героиня Энни с песиком Артошкой.
Умер Александр Мелентьевич в 1977 году 3 июля, оставив после себя богатейшее наследство в виде переводов творений знаменитых зарубежных авторов, научно-популярных трудов, исторических романов и, конечно, приключений героев Изумрудного города.
Московского городского психолого-педагогического университета , профессор, Президент Ассоциации Понимающей психотерапии.Энциклопедичный YouTube
1 / 2
Понимающая психотерапия, переживание и сопереживание. Василюк Ф. Е.
Рождественские чтения 2011 (Часть 1)
Субтитры
Биография
1981 – 1987 гг. – работал клиническим психологом в психиатрической больнице (с. Строгоновка в Крыму).
1986 – 1988 гг. – участвовал в создании одного из первых в стране специализированных социально-психологических центров, а с 1988 г. – в создании Института человека АН СССР.
1990 г. – организовал Центр психологии и психотерапии.
Научная деятельность
В сфере методологии психологической науки Ф.Е. Василюк рассматривает схизис (расщепление) на академическую и психотехническую (практическую) психологию. Он ввел и разработал понятие «психологическая практика» в сопоставлении с понятием «практическая психология». Практическая психология – в отличие от психологической практики ( психотерапии , психологического консультирования) – это участие психолога в иных социальных практиках, в иных ведомственных рамках (в сферах медицины, образования и др.) .
Ф.Е. Василюк развил теоретические представления о переживании как деятельности . Он разработал понятия и типологию «жизненных миров», кризисных ситуаций, а также типологию переживания кризисов в зависимости от «жизненного мира» человека. На основе единого комплекса теоретических и практических разработок он создал авторскую психотехническую систему - понимающую психотерапию (грант РГНФ "Понимающая психотерапия как психотехническая система"). Также Ф.Е. Василюк является автором оригинальных практических методов психотерапии – «режиссерская постановка симптома», «психотехника выбора» .
В исследовании «Стратиграфия сознания и функционально-динамическое моделирование процессов сознания» (грант РФФИ, 2010) Ф.Е. Василюк предложил свою структуру уровней функционирования сознания : уровни рефлексии, сознавания, непосредственного переживания и бессознательного. Для анализа динамических аспектов образа он ввел понятие стратегия работы сознания . Он также создал классификацию стратегий работы сознания, основанную на модели психосемиотического тетраэдра .
Преподавательская деятельность
Ф.Е. Василюком разработаны и преподаются следующие учебные дисциплины:
- Основы психологического консультирования и психотерапии,
- Понимающая психотерапия,
- Психология сознания и переживания,
- Психотехника жизненных миров,
- Психотехника переживания,
- Психотерапевтическая дидактика и супервизия (для аспирантов)
Издательская деятельность
Главный редактор журнала «Консультативная психология и психотерапия» (до 2009 г. включительно - «Московский психотерапевтический журнал»)
17 сентября 2017 года ушел из жизни Федор Ефимович Василюк, доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник лаборатории консультативной психологии и психотерапии ПИ РАО, заведующий кафедрой индивидуальной и групповой психотерапии МГППУ, президент Ассоциации понимающей психотерапии. Сегодня, в день отпевания и похорон раба Божия Феодора, сайт Православие.Ru публикует интервью психотерапевта, данное нашему порталу 3 года назад.
О том, нужны ли знания психотерапии священнослужителям и об опыте преподавания психотерапии студентам - беседа с Федором Ефимовичем Василюком, психотерапевтом, доктором психологических наук, профессором, заведующим кафедрой индивидуальной и групповой психотерапии Московского городского психолого-педагогического университета.
- Федор Ефимович, насколько я знаю, ваши занятия в университетах, где вы преподаете, посещают и священнослужители. Расскажите, пожалуйста, об этом.
Такие случаи не так уж часты, но, тем не менее, нас радует, когда священники оказываются на занятиях по психологии и психотерапии. В частности, мне вспоминается один подмосковный протоиерей. Он объяснял свой интерес к психологии так: «Я не собираюсь становиться профессиональным психологом, я - священник. У меня очень много задач на приходе, школа, социальное служение, работа с семьями детей, и мне нужны разные специалисты - и психологи в частности. Я хочу понимать, что они могут, я хочу управлять со знанием дела этим процессом, и поэтому я получаю такое углубленное образование». Вот один из мотивов.
- А зачем другим нужна была психотерапия?
Могу вспомнить еще одного московского священника, который у нас сейчас проходит длительную программу. Он, прежде всего, хотел бы углубить и, может быть, сделать более точным способ ведения духовных бесед с прихожанами. Ему кажется, что в детской, семейной и во взрослой психотерапии он найдет какие-то инструменты, которые сможет встроить в свое священническое служение, в душепопечение.
- Вообще-то пастырское душепопечение и психотерапия - это не одно и то же.
Не анализировать и давать советы, а соучаствовать в переживании человеком какой-то его беды, проблемы.
Это палка о двух концах, потому что психология может иногда мнить себя такой самодостаточной, помогающей как бы от самой себя. А душепопечение церковное все-таки строит так эту работу помощи, чтобы призывать Господа участвовать, соучаствовать в этом, в преодолении беды, кризиса, в семейных неурядицах и т.д. Вот, мне кажется, кардинальное отличие.
- Расскажите, пожалуйста, о вашем курсе, который вы читали семинаристам.
Он занимает в целом, на базе высшего психологического образования, три года - подготовка по «Понимающей психотерапии». Мы исходим из того, что в психотерапии мы встречам человека, находящегося в кризисе, в какой-то безысходной ситуации, в ситуации невозможности, когда он ничего не может сделать со своей бедой, утратой, каким-то предательством. Сделать уже ничего нельзя, сбылось… Беда какая-то случилась, но жить надо. И что человеку остается? Ему остается - пережить эту ситуацию. Пережить - значит, совершить такую душевную работу, которая переосмыслит какие-то ценности, свои установки, отношение к жизни. Вот эта работа переживания и является в «Понимающей психотерапии» главной, поэтому дело психотерапевта состоит тогда не в том, чтобы проанализировать и дать советы, рекомендации и т.д., а чтобы соучаствовать в этой работе переживания. И то, что делает психотерапевт, мы называем термином «сопереживание». Это не только эмоциональный отклик, но и интеллектуальное соучастие, это и включение в анализ его ситуации. Сопереживание - это всё то, что делает терапевт для помощи человеку в его переживании. Вот главный смысл, а метод, которым это делает человек, - это метод понимания. Со студентами мы осваивали базовые приемы понимания другого человека. Оказывается, это не самая простая вещь; может быть, даже самая сложная - понимание. Вот чему был посвящен курс - такому алфавиту приемов понимания другого человека, находящегося в беде.
- И чего в итоге удалось достичь за такой короткий курс?
Ну, я думаю, эту азбуку студенты усвоили. Может быть, вы помните - а я помню - ту радость, когда вдруг впервые на улице из букв, которые ты уже знаешь, складывается слово. Были просто буквы, а теперь - слово! «Хлеб», читаешь, «Молоко». Это большая радость. Мне кажется, студенты не только эти буквы освоили, но и научились «Хлеб» и «Молоко» читать. Они встали на первую ступеньку такой профессиональной психологической помощи.
- Насколько успешно они этого достигли, не имея психологического образования?
Здесь были свои трудности, но семинаристы их блестяще преодолели. Конечно, целый ряд понятий требует какой-то подготовки, чтения книг. Но, тем не менее, отсутствие этих знаний в данном случае можно было компенсировать за счет двух, мне кажется, вещей. Во-первых, за счет логики. Все-таки курс читался семинаристам-выпускникам, это были ребята с очень хорошо поставленным мышлением. Это важно - уметь хорошо думать. У них организованный такой ум. А второе: они достаточно чуткие эмоционально. Вот, собственно, наличие ума и сердца и позволило преодолеть дефицит образования в области психологии. Поэтому я доволен результатом.
Федор Ефимович, чем в вашем восприятии отличаются семинаристы от студентов-психологов светских университетов?
Конечно, в университетах не начинается лекция с «Царю небесный…» Но это внешнее, казалось бы, отличие накладывает свой отпечаток и на внутреннее пространство общения. Студенты обычных университетов кажутся более открытыми; студенты семинарии вначале - такими более замкнутыми, как будто бы у них мундирчики застегнуты на все пуговицы. Студенты обычных университетов более эмоционально оживлены, а студенты семинарии… чувствуется, что в них много чувств, эмоций, жизни эмоциональной, но она как будто бы как в атомном реакторе кипит, такая сдерживаемая. Воды может быть много и у студентов светских заведений, и у студентов семинарии, но там вода расплескана повсюду, а тут она в колодец собрана и ощущение большей глубины.
- А что на вас произвело наиболее, может быть, яркое впечатление?
Для меня оказалось некоторой неожиданностью то, как в самом начале курса многие семинаристы, которым нужно было откликнуться на какую-то жалобу условного пациента, вдруг начинали говорить маленькую проповедь, наставления, объяснения, почему из-за греховности так с людьми случается. В этом был иногда такой избыток, на мой вкус, назидательности… Но это довольно быстро прошло. Меня поразило, как быстро они прошли за несколько занятий этот путь к разрешению себе более открытого, свободного, живого общения в такой ситуации, которая будет у них встречаться каждый день, когда нужно будет кого-то поддержать.
Во время перерывов и после занятий, я знаю, студенты задавали вам вопросы, подходили к вам. Что они спрашивали?
Вопросы были самые разные. Один из студентов - как раз это случай, когда такая дисциплина не достигает каких-то нечеловеческих пределов, и они остаются просто людьми, просто мальчишками молодыми, и слава Богу! - так вот, один из студентов на лекции задал вопрос, а потом, пока мы обсуждали другие вопросы, заснул. И когда я подошел к ответу на его вопрос, я попросил семинаристов, сидевших рядом, чтобы они его разбудили. Они его разбудили. Он, бедный, очнулся, и я сказал: «Я теперь отвечаю на ваш вопрос, на минутку подержите себя в бодрственном состоянии». Ответил и говорю: «Ну, а теперь можете дальше продолжать спать». Человек устал, видимо. Но тут он подошел с вопросом очень личным. У него есть какой-то дефект, своя особенность речевая, которую он хочет исправить как будущий священник, потому что он понимает, что ему надо проповедовать. И он попросил, чтобы я ему посоветовал коллегу, психолога, который бы помог ему с этими речевыми особенностями побороться, справиться. То есть это были такого рода очень личные иногда вопросы, направленные на помощь. Были и такие: откуда пошла и зачем она нужна? не претендует ли она на то, чтобы заместить Церковь? и подобные. Такие острые, важные, живые вопросы. Так что спасибо большое за возможность провести этот курс.
О выдающемся христианском психологе Федоре Ефимовиче Василюке вспоминает его ученица и коллега Марина Филоник – психолог, психотерапевт, член Совета Ассоциации Понимающей психотерапии.
Он родил меня в психотерапию
Марина Филоник
В 1999 году я поступила на психологический факультет бывшего Ленинского пединститута, хотела быть психологом-консультантом, наивно думала, что там меня этому научат (там не учили практике, хотя я еще застала хорошую базу в плане высшего психологического образования).
Мне повезло, в вузе я была воспитана в академической среде, но, в связи со случившимся тогда же воцерковлением, искала авторов, работавших в направлении, которое сейчас называют христианской психологией. Читала книги Бориса Сергеевича Братуся, например.
Конечно, знала и про Василюка, но довольно мало. Однако, вышло так, что поступила именно в аспирантуру МГППУ, где Федор Ефимович был деканом. Потом случайно попала на семинар, в котором он принимал участие. Помню как почти сразу после семинара на ступеньках между этажами мы разговорились и он стал звать меня работать на факультет. Это было странное предложение, потому что к тому времени я работала HR-специалистом в маркетинговой компании. Я тогда думала: “Ну кто я и кто Василюк? Зачем я ему нужна? Тем более, что за несколько лет до этого я сама просилась к нему уже не помню в качестве кого, и он повел себя очень дистантно”.
А теперь он почему-то долго уговаривал, зазывал, если не сказать, заманивал, работать на факультет. И постепенно это случилось: сначала я работала на полставки, потом ушла из фирмы совсем… Главное, я к нему как-то не рвалась тогда. Он сам высмотрел, выбрал, заманил… и родил меня в психотерапию.
Вообще, когда-то ж я шла на психологический факультет с мотивацией быть практическим психологом, то есть помогать людям. Но к концу учебы, будучи уже человеком православным, я небезболезнно, но в итоге уверенно решила, что в моем случае занятия психотерапией будут входить в противоречие с моими представлениями и принципами о духовной пользе людям. Категорически отказалась от этой идеи, решив, что наука, преподавание – возможно, а практиковать – увольте, точно не буду.
А потом была мастерская «Понимающей психотерапии», куда Василюк меня пригласил. Я шла на его мастерскую в сомнениях, почти нехотя, скрепя сердце, вновь испросив благословения у духовника. Но все то, что я услышала там, оказалось настолько созвучно мне, это можно назвать переживанием абсолютного ДА. Это было настоящее зачатие и роды в профессию.
Меня так «рвануло», что едва закончив первую ступень обучения, хотя это и не принято, я начала консультировать при службе «Милосердие». Резко и неожиданно случилось то, о чем так долго молилась: «Скажи мне, Господи, путь, в онь же пойду». Благодаря Федору Ефимовичу я стала делать это и занимаюсь психотерапией по сей день.
Он говорил из огромной внутренней глубины
Если кто-то просил его молитв, он очень серьёзно включался. Я слышала об этом от других, а потом увидела сама его молитвенное участие, когда умирал мой отец . Федор Ефимович очень включался в даты смерти родителей, и каждый год я знала, что в эти дни он молится вместе со мной. А потом у меня были новые беды, тяжелая реанимация, но всякий раз он снова и снова откликался, как и на беды всех, кто к нему обращался. Каждый раз для человека, попавшего в сложную ситуацию, он устраивал на факультете сбор денег в конверте. Со стороны кажется, что это простая и очевидная вещь, но именно это очень характеризовало Федора Ефимовича. Такая вот удивительная черта.
Последний раз, весной этого года, я тяжело заболела, а Василюк сам давно и тяжело болел, но об этом старался не говорить. Он не мог уже собрать, как обычно, «конверт», и просто перевёл мне личные деньги с карты на карту. Мне многие помогли тогда очень, месяц я жила на деньги, которые приходили мне – я порой не знала от кого, и сейчас очень всем благодарна – я тогда не могла работать. Но маленькая деталь – его сумма была самой большой среди остальных пожертвований. Уверена, что если бы он мог сделать это безымянно, он бы сделал так, чтобы я не знала о его сумме. Просто он уже сам сильно болел.
У него был фантастический уровень энергии, удивительная бодрость, которая не покидала его до последнего. Я не знаю, откуда он черпал энергию и силы, тем более, что не имел перерывов в работе. Он был деканом, часто уходил с факультета последним. В его расписании не было пауз, он работал нон-стоп и не имел даже минуты, чтобы пойти поесть. Какой-то бестелесный дух. Чашку чая выпьет и бежит дальше. Студенты, ректор, заседания, аспиранты, дневное отделение, вечернее, магистранты… и все это до бесконечности.
Но если ты попадал к нему на приём, если вдруг получал уникальную возможность вместе перекусить, да даже просто вместе спуститься по лестнице на несколько этажей в стенах МГППУ, пройти три шага от университета до метро Сухаревская, то эти минуты и секунды, что он присутствовал с тобой – были присутствием на двести процентов. Не важно, обсуждался ли личный вопрос, или вопросы науки, диссертация, гранты, упражнения для студентов (а я много лет проработала бок о бок с Федором Ефимовичем как преподаватель мастерской «Понимающей психотерапии»). Эти минутки были временем абсолютной включенности и полноты присутствия. Он был с тобой – здесь, весь. И из этой глубины присутствия рождались слова, которые становились для тебя очень важными.
Помните, как в псалмах говорится: «Из глубины воззвах к тебе, Господи». Федор Ефимович говорил из огромной внутренней глубины и потому его слова попадали в твою собственную глубину. Это совместное присутствие было одним из самых дорогих чувств, которые люди испытывали рядом с ним.
Это было похоже на то, как описывают владыку Антония Сурожского, который имел свойство присутствовать с каждым так, будто этот человек единственный и уникальный в целом мире. Владыка к этому открыто призывал, а Федор Ефимович – следовал. Тем более, что глубоко любил и почитал владыку Антония. У них была какая-то личная и особая связь.
Иногда я обращалась к нему по личным вопросам, как к родителю и, если позволено так говорить, как к духовнику. Василюк был для меня авторитетом как христианин, как духовное чадо отца Виктора Мамонтова, как человек глубокой внутренней вертикали. Я обращались к нему с вопросами, с которыми больше не к кому пойти. Моя мама умерла, когда мне исполнилось пятнадцать, потом умер отец. И в моем мире Федор Ефимович стал родительской фигурой. Он был мне матерью, потому что имел такое принятие и эмпатию, которые обычно дают мамы. Он был мне отцом, потому что в отношении меня имел трезвую, твердую, уверенную позицию при этом совершенно бережную. Его поддержку я получала во все сложные и критические моменты на протяжении времени, что мы были знакомы и работали вместе. Я всегда обращалась к нему – это могли быть смс, звонок, встреча – и он каждый раз откликался и вовлекался.
Федор Ефимович был родительской фигурой для многих моих коллег на факультете, в мастерской. Поэтому так сильно сейчас все мы переживаем сиротство. Другой фигуры такого масштаба – нет. Даже рядом, даже примерно, даже с отрывом – нет.
Он помогал людям подняться
У него было удивительное свойство не только помогать молитвенно или материально, а сочувственно включаться в судьбу конкретного человека, что называется «прибирать убогих». Было немало случаев, когда обнаруживая человека в критической ситуации, раздавленного жизнью, он брал его за руку и поднимал, приближал к себе и через это происходила реабилитация.
Ему близка была идея трудотерапии в том хорошем смысле, когда дают не просто личностную поддержку, не рыбу, а удочку. В тяжёлой ситуации он мог запросто взять работать кого-то на факультет, хотя это казалось не вполне уместным. Или, например, пригласить на обучающую программу. К этому было неоднозначное отношение наших коллег, ведь мы же вместе боремся за качество образования, а тут в группе оказываются странные люди.
Но дать шанс человеку, никого не отвергнуть – это было очень в духе Василюка. «Надломленной тростинки Он не переломит и дымящего льна не погасит….» (Мф.12:20). Федор Ефимович обязательно давал человеку шанс, если это было в его силах. Особенно, если это касалось людей из церковной среды. В учебной группе запросто могла оказаться тетушка, которая трудилась за свечным ящиком, или вдруг какой-нибудь священник, далекий от психологии и психотерапии.
Вера в человека у Федора Ефимовича была всегда немножко выше, чем сам человек ростом. Это можно сравнить с педагогическим принципом: смотреть не на того, кем человек является сейчас, а на того, кем он может быть и кем может стать. Этот взгляд на вырост повышает шансы вырасти. И все эти «убогие» вдруг оказывались, благодаря Федору Ефимовичу, в обучающих программах, в магистратуре, на бакалавриате, в мастерской и даже среди нас, коллег, на работе. Федор Ефимович давал сложным людям самую простую работу и это была трудотерапия и самая действенная программа реабилитации.
Ну зачем, спрашивается? Это же слабые сотрудники, а с точки зрения бизнеса, вообще бесполезные и странные люди. Но в этом невероятном доверии к людям и состояло ценностное отношение Василюка к человеку, позволяющее не просто поддержать, а возвысить человека, чтобы он смог стоять на ногах сам. И это было очень созвучно взгляду владыки Антония.
Но, конечно, не поймите меня неправильно, все это было без крайностей – он все же видел реальные возможности человека, то есть сотрудники таки работали, а студенты таки учились. И факультет большей частью состоял все же из очень серьезных профессионалов.
Учитель передает не только знания, а себя самого
Его концепция уровней, регистров, своего рода слоев сознания – один из примеров того, как географическое прошлое отражалось на концептах его школы. Такое ощущение, что Василюк был полностью, по уши в психотерапии в широком смысле этого слова. У него не было много клиентов – психотерапевтическая практика не являлась главным видом его деятельности. Масштаб был гораздо шире.
Наука и образование – вот главная забота и личная боль Федора Ефимовича. Он мечтал, чтобы образование было качественным, и из-под его крыла в итоге выходили серьезные специалисты, мы выпускали и планируем выпускать штучный продукт. Он не гнался за массовостью, зато заботился о качестве, продуманности, соотнесенности программ, о методологии обучения и практики. Конечно, он сам читал блестящие лекции и проводил настоящие мастер-классы (от слова Мастер), но даже не они, а наука и образование как таковое, курирование исследовательских грантов и создание серьезных образовательных продуктов (например, сначала факультета, позже – магистерских программ) было главным вложением его сил, энергии, мыслей.
Последние годы все больше его интересы склонялись к христианской психологии. Это моя личная гипотеза, но, видимо, понимая свое состояние, он отдавался науке, будто чувствовал, что не так долго ему осталось. Ему хотелось говорить о главном. И главным в науке для него все больше становился христианский дискурс. Покажите мне серьезных ученых, которые занимались бы сегодня христианской психологией не на уровне практики в кабинете, а на уровне методологического осмысления. Их практически нет.
В своих последних публикациях он активно обсуждал именно место в истории, точку на географической карте психологического поля, где может быть расположена христианская психология. Им всерьёз была сделана попытка обозначить то, как это есть сейчас. Ему важно было увидеть и понять перспективу, в том числе методологическую перспективу развития христианской психологии.
Бывают педагоги, бывают учителя, а бывает Федор Ефимович – Учитель, Мастер с большой буквы. И в этой большой букве сосредоточено сразу все – его масштаб как ученого, профессионала, автора и создателя школы Понимающей психотерапии, его личность и его влияние на меня. Настоящий Учитель не может быть профессионалом без личностной глубины, без того самого качества присутствия, без внутренней вертикали. В психологии и психотерапии существуют исследования, которые изучают эффективность психотерапии разных школ. Но все они сходятся на том, что в итоге работает личность психотерапевта, а не школа, которую он представляет.
Мне кажется, что в нашей сфере больше, чем в других, учитель – это тот, кто передаёт не только знания, но во многом себя самого, а через это уже и подход, и школу. Иначе в наш век интернет-технологий мы могли бы давно учиться только по учебникам. В практической психологии это невозможно. Нужна личность, которая передаёт дух, жизнь, а не просто формулу. Именно поэтому Василюк был категорически против модного сейчас дистанционного обучения, когда речь идет об обучении психотерапии. Он был уверен, что невозможно обучать терапии на расстоянии. Мастерство можно передать лишь из рук в руки. И он это делал.
Мне посчастливилось учиться у него в те годы, когда он полностью вёл курс «Понимающий психотерапии». Присутствие при работе Мастера, когда в буквальном смысле слова он передавал собой то, о чем говорил и что исповедовал, больше всего напоминало импринтинг, когда схватываешь подкоркой, кожей, спинным мозгом и еще не знаю, какими органами, и бережно берешь опыт из рук в руки.
То, что он делал, для меня было созвучно и личностно значимо, отзывалось во мне настолько, что хочется дальше продолжать делать то, чему он нас учил. Сейчас перед нами стоит важная задача, чтобы школа не умерла, жила и продолжала развиваться. И это будет и останется предметом моего беспокойства и личных молитв.
“Любовь всегда пригвождена”
Это было десять лет назад, может быть больше, год 2006-й примерно. Я ещё училась в мастерской «Понимающей психотерапии», когда наступил один из самых тяжелых периодов моей жизни. Он был связан с очередным ухудшением здоровья отца, какими-то перипетиями в больницах. Я уже не помню, что говорила, на что жаловалась Федору Ефимовичу, зато помню слова, которые буквально врезались и навсегда остались жить в моем сердце.
Он вдруг заговорил со мной о Богородице, мол, мы называем Ее Присноблаженная, а блаженная – значит счастливая. Но что же это за высшая степень счастья такая у Богородицы, что она стоит у Креста и видит, как распинают Ее Сына? Она видит смерть собственного ребенка – вопиющую, жестокую, кровавую, беспощадную, несправедливую. Она присутствует при этом всем, а мы называем Ее Присноблаженной! Что это за блаженство такое? И тут же он сам ответил на свой вопрос: «Любовь всегда пригвождена». Эти три слова он вложил в мое сердце очень глубоко, я дословно цитирую это сейчас.
Можно долго размышлять об этом разговоре. Но это было в духе Василюка, в духе понимающей психотерапии: мы не убираем проблему, не говорим, что горя нет, а ситуация проста. Напротив, мы признаем трагедию и говорим, что знаем правду. И эта правда – выход на другой уровень. Как в философии, проблема снимается, когда ты ее называешь. Назвав ее, ты переходишь на новый уровень.
Вообще, Федор Ефимович много говорил про смерть, горе. Эта тема нередко звучала на занятиях. Но сказанные им тогда слова – «любовь всегда пригвождена» – что-то делают со мной сейчас, когда я остро проживаю утрату своего Учителя. Я вспоминаю, как он говорил их тогда, как говорил про Богородицу, и я пытаюсь обращаться к Ней, чтобы Она помогла мне пережить этот миг, в который я стою и оплакиваю смерть своего Учителя, как Она стояла у смерти Своего Сына.
Фото из архива Владимира Михайлова
