Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Начальная пора. Свое понимание природы искусства Борис Пастернак сформулировал очень рано: «Книга, - писал он в 1919 г., - есть кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего». И при этом настаивал: «...единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас».

Жизни он оставался верен всегда, но свое место в ней нашел не сразу - не сразу осознал свое истинное призвание.

Борис Леонидович Пастернак родился 10 февраля (29 января) 1890 г. в Москве, в семье известного художника Л. О. Пастернака, матерью будущего поэта была известная пианистка Р. И. Кауфман. В доме родителей царили искусство, музыка, литература. Здесь бывали Л. Н. Толстой, композитор А. Н. Скрябин, художники В. А. Серов, М. А. Врубель, немецкий поэт Р.-М. Рильке. Встречи с ними способствовали раннему созреванию личности Пастернака.

Решив посвятить свою жизнь музыке, он несколько лет занимается теорией композиции. Занятия эти были прерваны им внезапно: Пастернак решает всерьез заняться философией, поступив на историко-филологический факультет Московского университета. С целью совершенствования в науке он едет в 1912 г. в Германию, где в течение семестра занимается в Марбургском университете. Столь же внезапно пришло решение оставить философию, несмотря на явные успехи в этой области.

Сильнее всего оказалось давнее увлечение поэзией, которая и стала для него делом всей жизни. В 1914 г. вышла первая книга его стихов «Близнец в тучах». Пастернак впоследствии признавался, что «часто жалел» о выпуске этой «незрелой книжки». И о второй своей книге «Поверх барьеров» (1917) он будет отзываться позже весьма резко. Книгой, по-настоящему открывшей поэта читателю, стала «Сестра моя - жизнь» (1922), в подзаголовке которой стояло - «Лето 1917 года». Именно тогда жившее в поэте ощущение первородности природы впервые совпало с ощущением того, что происходящий в жизни страны и ее народа переворот может быть осмыслен и оценен лишь в категориях столь же масштабных. Как было отмечено Пастернаком, в это время «заразительная всеобщность... подъема стирала границу между человеком и природой».

Вскоре после революции страну покинули родители и сестра поэта. Пастернак остался в России. В 1922 г. он выехал в Германию, пробыл там около года. Эмиграции он сторонился, предпочитая встречаться с теми из писателей, которые собирались вернуться в Россию. Берлин, где жили тогда многие из русских эмигрантов, он в одном из писем назвал «ненужным мне», «бескачественным и сверхколичественным городом».

Стихи Пастернака порождены неистребимой верой в жизнь, радостным удивлением перед ее красотой. Об этом сказано уже в одном из самых ранних стихотворений поэта:

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Высшей мерой проявления жизни, носительницей ее смысла была для поэта природа, выступающая в качестве образца. И воспринимается она не как тема, а как источник человеческой жизни: обращение к природе позволяет понять, объяснить события, происходящие в мире, в человеческой судьбе. Она - на равных с человеком: «У плетня Меж мокрых веток с ветром бледным Шел спор. Я замер. Про меня!»

Жизнь, пьянящая радость ощущения своей слиянности со всем живым определяет строй стихов, которые по-настоящему открыли поэта читателю: «Куда мне радость деть свою? В стихи, в графленую осьмину?» В предельной напряженности чувств, ломающих привычные рамки, в неудержимости потока эмоций открывается связь стихов Пастернака с породившей их эпохой. Если принадлежащие ей события остаются за пределами стихотворений, то внутренний мир человека, жившего в эпоху грандиозных социальных сдвигов, ярко воссоздается поэтом.

Для Пастернака поэзия - высота, валяющаяся под ногами: примечательно это соединение противоположных понятий. На этом поэт настаивал: искусство, не копируя жизнь, вбирает ее в себя, чтобы выявить ее смысл, лежащие в ее основании Истину и Добро. Вот почему Пастернак был убежден, что настоящее искусство не нуждается в романтических преувеличениях и украшательствах - оно всегда реалистично, если понимать под реализмом «особый градус искусства, высшую степень авторской точности».

В основе лирического сюжета в книге стихов «Сестра моя - жизнь» -любовный роман. Он имеет временные границы: начавшись весной («О неженка, во имя прежних И в этот раз твой Наряд щебечет, как подснежник, Апрелю: "Здравствуй!"»), он бурно развивается знойным летом («Степь», «Душная ночь»), а осень становится для влюбленных порой расставания («Осень. Изжелта-серый бисер нижется. Ах, как и тебе, прель, мне смерть, Как приелось жить!»). Все приметы мира, в котором живет - любит, испытывает счастье, страдает - человек, встают в стихах в его опаленном страстью восприятии. Мир и его восприятие, мир и человек предстают как целое: гроза, которая, «как жрец, сожгла сирень И дымом жертвенным застлала Глаза и тучи», выглядит и как вспышка страсти: «Теперь, теперь приблизь лицо, и, в озареньи Святого лета твоего, Раздую я в пожар его!»

Пейзаж является в этих стихах едва ли не главным героем, но дан он в восприятии поэта, обладает лирической условностью. Порою она обнажена, например, прямыми параллелями между героем стихов и садом: «Ужасный! - Капнет и вслушается. Все он ли один на свете, Мнет ветку в окне, как кружевце, Или есть свидетель».

В лирике Пастернака 20-х гг. предстает мир, утративший устойчивость: состояние его, воссоздаваемое с ощутимой достоверностью, находит объяснение как в самой эпохе, так и в специфичности положения искусства (и художника) в ней. Место человека в истории - вот едва ли не важнейшая проблема в творчестве Пастернака. Проблема мучительная, острая, вызывающая появление слов, которые свидетельствуют о тщетности попыток преодолеть царящий в мире хаос: «Век мой безумный, когда образумлю Темп потемнелый былого бездонного? »

Ho и смириться с этим хаосом поэт не может. Спасительным представляется обращение к поэзии (и имени) Пушкина: в цикле стихов «Тема с вариациями» (1918) Пастернак в художнике, в творчестве ищет источник силы, способной противостоять стихии разрушения, бушующей в современном мире.

Закономерен и его выход к поэтическому эпосу, открывающему возможность художественного осмысления силовых линий эпохи: по мнению поэта, «эпос внушен временем», позволяя впрямую выйти к истории.

Ho это было совсем не просто, и в первой у Пастернака поэме «Высокая болезнь» (1923) слово «ребус» оказывалось равно применимым и к эпохе («Мелькает движущийся ребус»), и к ее отражению в поэме («Ах, эпос, крепость, Зачем вы задаете ребус?»). И это происходит потому, что связь человека и времени, возникая,- не получает закрепления, и объяснение этому можно найти в словах: «Тяжелый строй, ты стоишь Трои, Что будет, то давно в былом».

Для понимания позиции поэта, которая обнаруживает себя в его творчестве, существенны слова из автобиографического наброска: «В революции дорожу больше всего ее нравственным смыслом. Отдаленно сравнил бы его с действием Толстого, возведенным в бесконечную степень. Сначала же нравственно уничтоженный ее обличительными крайностями, не раз чувствовал себя потом вновь и вновь уничтоженным ими, если брать ее дух во всей широте и строгости.

Помнить и не забывать его всегда приходилось самому - жизнь о нем не напоминала».

Тут важно и осознание нравственного величия революции, которая для Пастернака не нуждалась в оправдании, ибо по значению своему соприродна, и ощущение своей неслиянности с теми ее проявлениями, которые названы «обличительными крайностями ».

Основанием для уверенности в том, что можно противостоять разрушительным силам, которыми - наряду с созидательными - обладает история, служила для Пастернака убежденность не только в животворящей способности природы, но и в спасительной для жизни мощи творчества, искусства. Примечательно уже то, что, пытаясь выйти к пониманию сути мира, жизни, законов ее движения, развития, поэт особенно охотно вел поиск не на просторах истории, а в той реальности, которая буквально лежала под ногами. Границы между большим миром человечества и тем, в котором живет отдельный человек, у Пастернака стерты. Мир для поэта не предмет изображения, не место действия - он свидетель, а то и равноправный участник того, что происходит в жизни человека. «Из тифозной тоски тюфяков Вон на воздух широт образцовый! Он мне брат и рука. Он таков, Что тебе, как письмо, адресован». В этом стихотворении любовная драма (переживавшаяся тогда самим поэтом, создававшим новую семью) вырывается из-под кровли дома и только в пространстве, очерченном не стенами, а горизонтом, в разговоре «по-альпийски» может получить достойное человека разрешение.

Пастернак чрезвычайно внимателен к подробностям, зорко подмечает и тщательно выписывает их. Они часто отстоят в действительности очень далеко, различаются масштабами и достоинствами, но стягиваются воедино, участвуя в создании целостного образа мира. На этой целостности поэт настаивал:

Поэзия, не поступайся ширью,
Храни живую точность: точность тайн.
He занимайся точками в пунктире
И зерен в мере хлеба не считай.

Поэт и эпоха. Пастернак был убежден в независимости искусства, которое теряет право на существование, если подчиняется необходимости выполнять чьи бы то ни было требования. Искусству (и художнику) ведом лишь один источник творческой силы - жизнь, действительность: на нее-то, по выражению Пастернака, оно и «наставлено».

Такое представление об искусстве входило в явное противоречие с утверждавшимися уже в 20-е гг. официальными требованиями к нему. Это обнаружилось, когда Пастернак выступил по поводу появившейся в 1925 г. резолюции ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы». Он решительно возражал против того, что «резолюции приходится звать меня к разрешению тем, ею намеченных, пускай и более добровольному, чем это делалось раньше», он не соглашался с содержащимися здесь указаниями, каким быть новому стилю. Поэт настаивал: «...художнику неоткуда ждать добра, как от своего воображения ».

Пастернак был искренен: он не собирался вступать в конфликт со своей эпохой, но хотел найти лишь ему - художнику - принадлежащее место в ней. Представление о нем в начале 30-х гг. связывалось у поэта с необходимостью обретения внутренней свободы при полном доверии к действительности. Об этом он заявлял в стихотворении, заставляющем вспомнить о пушкинских «Стансах». Здесь утверждается стремление «глядеть на вещи без боязни», возникает историческая параллель: «Величьем дня сравненье разня: Начало славных дней Петра Мрачили мятежи и казни». Все это ложится в основание желания поэта трудиться «со всеми сообща и заодно с правопорядком». От века поэт себя не отделял, как не отделял и от людской массы, приветствуя «счастье сотен тысяч». О своих взаимоотношениях с эпохой он точно сказал в стихах:

И разве я не мерюсь пятилеткой,
He падаю, не подымаюсь с ней?
Ho как мне быть с моей грудною клеткой
И с тем, что всякой косности косней?

Речь тут не о пресловутом отставании от действительности, человека - от требований времени, не об отставании, которое вызывает у всех, называющих себя передовыми, желание подогнать, подхлестнуть людей. Ho попытка ускорить бег времени на практике оборачивается всеобщей бедой, подрывает коренные устои жизни. Пастернак говорит о другом: он напоминает о том, что достоинства отражения мира в искусстве определяются не быстротой отклика, не злободневностью сказанного. Для него поэзия - органическая функция счастья человека.

Принятие настоящего было для поэта определенным - хотя и сознательным - насилием над собой. Сегодняшний день мог отдаваться в жертву завтрашнему, но это порождало чувство тревоги:

Мы в будущем, твержу я им, как все, кто
Жил в эти дни. А если из калек,
То все равно: телегою проекта
Нас переехал новый человек.

Поэт оставлял за собою - за искусством - право обходиться без мелочной опеки, право быть данником времени, а не тех, кто брался говорить от его (времени) имени. «Я восторгаюсь нашей страной и тем, что в ней происходит, - говорил он. - Ho нельзя восторгаться через каждые десять минут, нельзя искренне удивляться тому, что уже не удивляет. А меня все время заставляют писать какие-то отклики, находить восторженные слова...» Потому-то так важно для него, вступая в спор с выдававшими желаемое за действительное, сказать:

Ты рядом, даль социализма.
Ты скажешь - близь? Средь тесноты,
Во имя жизни, где сошлись мы, -
Переправляй, но только ты.

Вот единственно достойный поэзии и поэта масштаб разговора о мире. И здесь вновь погруженность в современность не вступает в противоречие с возможностью осмысления ее в ином - бытийном - измерении, а верность человека (художника) себе, своему предназначению - с его принадлежностью миру: «Где я не получаю сдачи Разменным бытом с бытия, Ho значу только то, что трачу, А трачу все, что значу я».

Пройдет время, и Пастернак признается, что жившее в нем когда-то желание «единения со временем перешло в сопротивление ему». Ho прийти к этому он смог, лишь осознав, сколь губительно для художника стремление быть в согласии с кровавой эпохой: приняв ее, соглашаясь с нею, он тем самым лишает себя возможности самореализации.

Блестяще образованный, владевший несколькими иностранными языками, профессионально разбиравшийся в философии и в музыке, он был подлинно интеллигентным человеком. А интеллигентность в России всегда связывалась с демократичностью. Пастернак никогда не выделял себя из разряда тех, кого обычно называют простыми людьми, и всю жизнь очень хорошо знал цену труду до изнеможения, который не только давал средства к существованию, но и составлял для него основной смысл жизни.

Вышедшую в 1932 г. книгу стихов Пастернак назвал «Второе рождение». Примечательные слова: поэт развивался, перешагивая через себя, отказываясь от сделанного, постоянно возвращаясь к ранее написанным стихам, перерабатывал их - иногда до неузнаваемости.

В стихотворении «На ранних поездах», давшем название книге стихов (1943), что ознаменовала резкий перелом в его поэтическом творчестве, Пастернак так сказал о своих спутниках в раннем подмосковном поезде, которые несли в себе «России неповторимые черты»:

В них не было следов холопства,
Которые кладет нужда,
И новости и неудобства
Они несли, как господа.

Потеря веры в этих «людей из трудового званья» была для него равносильна потере веры в человека.

О возвышенном характере поэтического труда Пастернак не говорил: он, по собственному признанию, жил в поэзии, «ограничив себя ремеслом», зная в то же время, что поэт всегда «вечности заложник у времени в плену», а поэзия позволяет соединять сегодняшний день с вечностью. И это открывало перед поэтом возможность «глядеть на вещи без боязни», а главное - возможность трудиться «со всеми сообща и заодно с правопорядком».

Тут нет противоречия с жившей в поэте убежденностью в том, что задача художника всегда противостоять житейской пошлости, мелочности с убежденностью, столь отчетливо выраженной им в программном стихотворении «Гамлет»: «Я один, все тонет в фарисействе...» Противостоять всему, что недостойно человека и названо здесь фарисейством, и значило для Пастернака жить сообща с людьми.

Человек и природа. В стихах Пастернака голосом поэта говорила жизнь, с ним вступали в общение, одушевляясь, предметы и явления окружающего мира. Прежде всего мира природы: «Меня деревья плохо видят На отдаленном берегу», «Она шептала мне: „Спеши!“ - Губами белыми от стужи» (о зиме). Ho и человек, в свою очередь, целиком вписывался в этот мир и - не растворяясь в нем - становился его органической частью: «Ты из семьи таких основ, Твой смысл, как воздух, бескорыстен», «Ты так же сбрасываешь платье, Как роща сбрасывает листья». В сущности, у Пастернака искусство зарождается в недрах природы, поэт лишь соучастник жизни: стихи сочиняются природой, поэт удостоверяет их подлинность. Потому-то у Пастернака почти нет собственно пейзажной лирики: то, что воспроизводится в стихах, не увидено, а прочувствовано, явления, не теряя плоти, обретают душу:

Холодным утром солнце в дымке
Стоит столбом огня в дыму.
Я тоже, как на скверном снимке,
Совсем неотличим ему.

Здесь СОЛНЦЕ и Я - два равнозначных начала, они всматриваются друг в друга. Пейзаж или рассказ поэта о своем восприятии холодного утра поздней осени? Оба ответа равно верны и необходимы именно оба.

Чаще, однако, два эти плана - изобразительный и выразительный, описание и лирика - вовсе не отделимы в стихе, идут в едином потоке. Именно здесь наиболее отчетливо обнаруживается своеобразие лирики Пастернака.

Так, в стихотворении «Все сбылось» рисуется лес ранней весной: «дороги превратились в кашу», «крикливо пролетает сойка пустующим березняком», «пластами оседает наст», «с деревьев капит и шлепается снег со стрех». Ho «пустующий березняк» предстает здесь «как неготовая постройка», сквозь пролеты которой поэт видит «всю будущую жизнь насквозь», а лесная птичка здесь «щебечет... под сурдинку», превращаясь в «музыкальную шкатулку». Взору и слуху открывается - как может быть только в весеннем лесу - даль: «Тогда я слышу, как верст за пять У дальних землемерных вех Хрустят шаги, с деревьев капит...» Ho и зрение и слух тут особого рода: «Я вижу сквозь его пролеты Всю будущую жизнь насквозь», «Как птице, мне ответит эхо, Мне целый мир дорогу даст». Это свидетельство кровной близости поэта миру. И птичка здесь щебечет «под сурдинку с пробелом в несколько минут», вписываясь не только в лесной мир, но и в тот, что раскинулся за его опушкой.

Рисуемая в стихотворении картина динамична - все предстает в движении, закрепляемом обилием глаголов: дороги превратились в кашу, я пробираюсь, плетусь, пролетает сойка, березняк высится порожняком, я в лес вхожу, оседает наст и т. д. Здесь схвачен момент пробуждения от зимней спячки, вызывающий ощущение широко распахивающихся горизонтов, порождающий слова: «Мне целый мир дорогу даст». Сосредоточенность на том, что буквально лежит под ногами («Я с глиной лед, как тесто, квашу, Плетусь по жидкой размазне»), сменяется вниманием к происходящему «верст за пять» и не мешает видеть «всю будущую жизнь насквозь»: открывающееся взору пространство стремительно расширяется.

И это - пространство обжитое. Все встречающееся здесь воспринимается как приметы мира, в котором человек чувствует себя своим: еще не оттаявшая глина со льдом вызывает такое домашнее сравнение с тестом в квашне, весенний, насквозь просматриваемый лес видится каркасом постройки, щебет птички дает музыкальный аккомпанемент мысли, душевному состоянию. И человек, входя в «пустующий березняк», чувствует себя сродни ему: вместе с его пернатыми обитателями ждет, как отзовется здесь его голос. Герой стихотворения предстает уже не соглядатаем природы, а ее частью: он вместе с лесом переживает радостное состояние весеннего пробуждения к жизни.

Ощущение родства со всем миром, способность в быте видеть его бытийные начала закономерно ведут Пастернака от прежней усложненности к «неслыханной простоте» поэтического стиля. Впрочем, слова эти выписаны из стихотворения, которое увидело свет еще в 1931 г., и подкреплялась эта мысль ссылкой на больших поэтов, обладавших « чертами естественности »:

В родстве со всем, что есть, уверясь
И знаясь с будущим в быту,
Нельзя не впасть к концу, как в ересь,
В неслыханную простоту.

«Доктор Живаго»: проза поэта. Еще в пору создания стихов, составивших книгу «Сестра моя - жизнь», Пастернак утверждал: «Неотделимые друг от друга поэзия и проза - полюса» и далее - «начала эти не существуют отдельно».

Это подтверждалось собственным творческим опытом: еще зимой 1917/18 г. поэт принялся за роман, в центре которого должна была быть революционная эпоха. С замыслом этим он уже не расстается, с ним связывая возможность сказать самое главное для себя.

Переломными в работе над романом, затянувшейся на десятилетия, явились военные годы. «Трагически тяжелый период войны, - написал впоследствии Пастернак, - был живым периодом и в этом отношении вольным радостным возвращением чувства общности со всеми». В этой атмосфере на бумагу ложатся первые строки романа, который будет - не сразу - назван «Доктор Живаго». Окончание войны породило у Пастернака - и не только у него одного - надежду на возможность перемен в общественно-политической жизни, на ослабление невыносимо жесткого гнета власти, идеологии, надежду на то, что наступает конец времени чудовищного подавления личности.

В романе Пастернак, по его словам, хотел «дать исторический образ России за последнее сорокапятилетие...». И, продолжая эту характеристику замысла, подчеркивал: «Эта вещь будет выражением моих взглядов на искусство, на Евангелие, на жизнь человека в истории и на многое другое... Атмосфера вещи - мое христианство...» Слова эти важны для понимания романа, где история предстает как драматическое действие, а в центре этой острой коллизии оказывается художник. В «Докторе Живаго» находит воплощение драматический дух истории - отчетливое представление об этом дает открывающее цикл стихов Юрия Живаго стихотворение «Гамлет»: «Ho продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути. Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить - не поле перейти».

Роман был закончен в конце 1955 г., но редакция журнала «Новый мир», куда была отправлена рукопись, отвергла ее, увидев в романе искаженное изображение революции и места, занятого по отношению к ней интеллигенцией. Тем временем роман был напечатан (в ноябре 1957 г.) в Италии, затем был переведен на многие языки мира, а в октябре 1958 г. Пастернаку была присуждена Нобелевская премия в области литературы «за выдающиеся достижения в современной лирической поэзии и на традиционном поприще великой русской прозы».

Уже через три дня после того, как было принято решение, на расширенном заседании секретариата Союза советских писателей Пастернак был исключен из членов этого союза, а со страниц газет и журналов, по радио в его адрес полились инспирированные сверху потоки оскорбительных заявлений. Все сильнее становился «шум погони», «все тесней кольцо облавы». И страшнее всего было для художника настойчиво раздававшееся требование покинуть родную землю. «Для меня это невозможно, - решительно заявлял он. - Я связан с Россией рождением, жизнью, работой. Я не мыслю своей судьбы отдельно и вне ее». Вся эта тяжелейшая история не могла не подкосить поэта, всегда отличавшегося завидным здоровьем.

Подведение итогов. В пору создания романа Пастернак все более укрепляется в убеждении о единстве, целостности мира во всех его проявлениях, но решающими для него продолжают оставаться законы природы. А задача поэзии - связать воедино природное и историческое и тем укрепить единство мира на основаниях добра и красоты, укрепить единство идеала и нормы. Принадлежность обыденного бытию особенно ощутима в стихах Пастернака там, где речь заходит о таких, в общем, обычных переменах в природе. Неизбежно наступившие зазимки свидетельствуют о вечном движении жизни, о ее обновлении, о том, что «чудесами в решете полна зима на даче крайней». И снегопад - чего уж, казалось бы, проще - тоже позволяет испытать чувство приобщения к движению времени:

Снег идет, густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?

Поэзия вписывается в жизнь, оказывается ее составной - и к тому же необходимой - частью. «Что значит понимать поэзию? - сказал когда-то поэт. - Это значит понимать жизнь. Иначе - ложная глубина». Позднее об этом же сказано в стихах: «Одна оглядчивость пространства Хотела от меня поэм. Она одна ко мне пристрастна, Я только ей не надоем».

Сокровенный смысл человеческого существования, был убежден поэт, в том, чтобы суметь «Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов». В том, чтобы «Быть живым, живым, и только, Живым, и только до конца».

Когда-то Пастернак написал: «Я брошен в жизнь, в потоке дней Катящую потоки рода». Ho вовсе не щепкой в волнах этого потока чувствует себя герой лирики поэта: в слиянности с миром - прежде всего с природой - видится ему источник силы, возможность приобщения к вечному круговороту жизни. Потому-то вновь и вновь возвращается поэт в своих стихах к смене времен года: здесь особенно наглядно обнаруживается и течение («поток дней») жизни, и ее устойчивость, находящая выражение в повторяемости, в цикличности.

Ах, это сызнова, верно, сегодня
Вышел из рощи ночью ручей.
Это, как в прежние времена,
Сдвинула льдины и вздулась запруда,
Это поистине новое чудо,
Это, как прежде, снова весна.

Приобщение к природе, к миру дает возможность преодолеть и ощущение одиночества, и осознание кратковременности собственного земного бытия - открывает возможность видеть то, что лежит далеко впереди, за очерченными жизнью горизонтами. «За поворотом, в глубине Лесного лога, Готово будущее мне Верней залога». Ho еще возможность ощутить собственную силу, подобную той, какой владеет природа с ее очистительными грозами, после которых все оживает, все «дышит, как в раю». «Рука художника еще всесильней Co всех вещей смывает грязь и пыль. Преображенней из его давильни Выходят жизнь, действительность и быль».

Полнота доверия к жизни порождала и отношение к смерти как к условию ее (жизни) осуществления. И бессмертие, о котором говорил Юрий Живаго, воспринималось им как вхождение в «состав будущего», в жизнь, что «ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях». Однако войти туда можно было только при условии осознанного поведения личности в истории, при условии сознательного - трудного - выбора своего места в историческом движении.

Ho у Пастернака бессмертие, вечность - понятия отнюдь не отвлеченные: вечность запросто входит в комнату, и символом ее (вечности) оказывается в одном из последних стихотворений поэта ежегодно - в новогодние праздники - возникающая в доме, а потом исчезающая из него красавица елка:

Будущего недостаточно,
Старого, нового мало.
Надо, чтоб елкою святочной
Вечность средь комнаты стала.

И это так обычно для поэзии - породнить человека с вечностью, заставить его постоянно помнить о том, что «...только жизни впору Все время рваться вверх и вдаль».

Борис Леонидович Пастернак – один из немногих мастеров слова, удостоенных Нобелевской премии. Его стихи и переводы вошли в золотой фонд русской и зарубежной литературы.

Борис Пастернак родился 29 января 1890 г. в Москве в интеллигентной семье. Мать - пианистка, карьера которой началась в Одессе, откуда семья переехала еще до рождения Бориса. Отец - художник и член Академии художеств. Некоторые его картины были приобретены известным меценатом для Третьяковской галереи. Отец Бориса дружил со и занимался иллюстрированием его книг. Борис был первенцем, после него в семье появилось еще трое детей.

Борис Пастернак с братом в детстве

С детства поэта окружала творческая атмосфера. Родительский дом был открыт для разных знаменитостей. Желанными гостями в нем были Лев Толстой, композиторы Скрябин и , художники Иванов, Поленов, Нестеров, Ге, Левитан и другие известные личности. Общение с ними не могло не повлиять на будущего поэта.

Огромным авторитетом для мальчика был Скрябин, под влиянием композитора длительное время он был увлечен музыкой и мечтал пойти по стопам своего учителя. Учится Борис на отлично, заканчивает гимназию с золотой медалью. Параллельно обучается в консерватории.

В биографии Пастернака неоднократно случались ситуации, когда ему приходилось выбирать, и выбор этот зачастую был сложным. Первым таким решением был отказ от музыкальной карьеры. Спустя годы он объясняет эту ситуацию отсутствием абсолютного слуха. Целеустремленный и работоспособный, все что он ни делал, доводил до абсолютного совершенства. Борис осознавал, что, несмотря на безграничную любовь к музыке, на музыкальном поприще достичь высот он не сможет.

В 1908-м становится студентом юрфака Московского университета, спустя год переводится на философское отделение. По всем предметам у него блестящие оценки, и в 1912 г. он поступает в Маргбургский университет. В Германии Пастернаку предсказывают успешную карьеру, но совершенно неожиданно он принимает решение стать поэтом, а не философом.

Первые шаги в творчестве

Проба пера приходится на 1910 год. Его первые стихи написаны под впечатлением от поездки с семьей в Венецию и отказа любимой девушки, которой он делает предложение. Один из его коллег пишет, что по форме это были детские стихи, но по смыслу очень содержательные. После возвращения в Москву становится участником литературных кружков «Лирика» и «Мусагет», где читает свои стихи. На первых порах его влечет символизм и футуризм, но позже он выбирает независимый от любых литературных объединений путь.

1913–1914-й – годы наполнены множеством творческих событий. Опубликовано несколько его стихотворений, вышел сборник стихов «Близнец в тучах». Но поэт требователен к себе, считает свои творения недостаточно качественными. В 1914-м он знакомится с Маяковским, который своим творчеством и силой личности оказывает на Пастернака огромное влияние.

В 1916 г. Пастернак живет в Пермской губернии, в уральском посёлке Всеволодо-Вильва, куда его приглашает управляющий химическими заводами Борис Збарский. Работает в конторе помощником по деловой переписке и занимается торгово-финансовой отчётностью. По широко распространенному мнению, Юрятин из знаменитого романа «Доктор Живаго» является прообразом Перми. Посещает Березниковский содовый завод на Каме. Под впечатлением от увиденного в письме к С. П. Боброву называет завод и построенный при нем по европейскому образцу поселок «маленькой промышленной Бельгией».

Творчество

Творчество – удивительный процесс. Для одних он легкий и приятный, для других – тяжелая работа, требующая великих усилий, чтобы добиться цели и достичь совершенства. Борис относился ко второй категории людей. От много работает, тщательно оттачивая фразы и рифмы. Сборник «Сестра моя – жизнь», который вышел в 1922 году, он считает первым своим достижением на литературном поприще.

Интересным, даже курьезным фактом биографии стали его отношения с , которому не нравилось творчество Пастернака. На этой почве их отношения переросли в открытую конфронтацию. Однажды между поэтами случилась драка. Об этом есть интересные воспоминания Катаева, в которых Есенина он называет “королевичем”, а Пастернака “мулатом”.

«Королевич совсем по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время как мулат - по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба и на его лошадь с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось».

В 1920-х происходит ряд важных событий: эмиграция родителей в Германию, женитьба на Евгении Лурье, рождение сына, публикация новых сборников и поэм.

В начале 1930-х Пастернака и его творчество признает власть. Сборники стихов переиздаются ежегодно, в 1934 году он выступает с речью на съезде Союза писателей. Считается лучшим поэтом в стране советов. В 1935 году отправляется в Париж на Международный конгресс писателей. В поездке у него происходит нервный срыв, писатель жалуется на бессонницу и расстроенные нервы.

В этом же году Пастернак заступается за сына и мужа , которых арестовали, а затем освободили после его писем . В благодарность в декабре 1935-го поэт отправляет Сталину в подарок книгу с переводами лирики грузинских поэтов. В сопроводительном письме он благодарит за «молниеносное освобождение родственников Ахматовой».

В январе 1936 г. выходит публикация двух его стихотворений, в которых он восхищается И. В. Сталиным. Несмотря на старания, власть имущие не простили Пастернаку его заступничества за родных Анны Ахматовой, а также защиту Гумилева и Мандельштама. В 1936-м его практически отстраняют от литературной жизни, обвиняют в отдаленности от жизни и ошибочном мировоззрении.

Переводы

Свою известность Пастернак получил не только как поэт, но и как мастер перевода зарубежной поэзии. В конце 1930-х отношение руководства страны к его личности меняется, произведения не переиздаются, и он остается без средств к существованию. Это вынуждает поэта обратиться к переводам. К ним Пастернак относится, как к самодостаточным художественным произведениям. Подходит к работе с особой тщательностью, стараясь сделать ее идеально.

Работать над переводами он начинает в 1936 году, на даче в Переделкино. Труды Пастернака считаются равноценными оригиналам великих произведений. Переводы становятся для него не только возможностью содержать семью в условиях травли, но и способом реализации себя как поэта. Переводы , сделанные Борисом Пастернаком, стали классикой.

Война

В результате детской травмы он не подлежит мобилизации. Остаться в стороне поэт тоже не смог. Заканчивает курсы, получает статус военного корреспондента и едет на фронт. После возвращения создает цикл стихотворений патриотического содержания.

В послевоенные годы много трудится, занимается переводами, так как они остаются единственным его заработком. Стихов пишет немного – все свое время использует на переводы и написание нового романа, работает также над переводом «Фауста» Гете.

«Доктор Живаго» и травля

Книга «Доктор Живаго» - одно из самых значимых произведений поэта в прозе, во многом это автобиографичный роман, над которым Пастернак на протяжении десяти лет. Прототипом главной героини романа была его жена Зинаида Пастернак (Нейгауз). После появления в его жизни Ольги Ивинской, новой музы поэта, работа над книгой пошла намного быстрее.

Повествование романа начинается от начала века и заканчивается Великой Отечественной войной. Название книги по мере написания менялось. Сначала она называлась «Мальчики и девочки», затем «Свеча горела» и «Смерти нет».

Издание “Доктор Живаго”

За правдивый рассказ и свой собственный взгляд на события тех лет писатель был подвергнут жестокой травле, а «Доктор Живаго» не признан руководством страны. В Советском Союзе роман печатать не стали, но его по достоинству оценили за границей. Изданный в Италии в 1957 г. роман «Доктор Живаго» получил шквал восторженных отзывов читателей и стал настоящей сенсацией.

В 1958 г. Пастернаку присуждают Нобелевскую премию. Роман переводится на языки разных стран и распространяется по миру, издается в Германии, Великобритании и Голландии. Советские власти неоднократно предпринимали попытки изъять рукопись и запретить книгу, но она становилась все более популярной.

Признание писательского таланта мировым сообществом становится для него величайшей радостью и горем одновременно. Усиливается травля не только властью, но и коллегами. Обличительные митинги проводятся на заводах, в институтах, в творческих союзах и в других организациях. Составляются коллективные письма с требованием наказать провинившегося поэта.

Предлагали выслать его из страны, но поэт не представлял себя без Родины. Свои горькие переживания этого периода он выражает в стихотворении «Нобелевская премия» (1959 г.), также опубликованном за границей. Под давлением массовой кампании от награды он был вынужден отказаться, а за стих его чуть было не обвинили в измене Родине. Бориса Леонидовича исключают из Союза писателей СССР, но он остается в Литфонде, продолжает публиковаться и получать гонорары.

Стихотворения

В стихах раннего периода заметно влияние символизма. Для них характерны сложные рифмы, непонятные образы и сравнения. Во время войны его стиль резко меняется – стихи становятся легкими, понятными и простыми для чтения. Особенно это характерно для его коротких стихов, таких, как «Март», «Ветер», «Хмель», «Гамлет». Гениальность Пастернака в том, что даже его маленькие стихи содержат значимый философский смысл.

Произведение, написанное в 1956-ом, относится к позднему периоду его творчества, когда он жил и работал в Переделкино. Если первые его стихи были элегантными, то позже в них появляется социальная направленность.

Любимая тема поэта - единство человека и природы. «Июль» является примером чудесной пейзажной лирики, в котором он восхищается очарованием одного из самых прекрасных месяцев года.

В последний его сборник войдет стихотворение «Снег идет», написанное в 1957 году. Произведение состоит из двух частей: пейзажной зарисовки и философских размышлений о смысле жизни и ее быстротечности. Крылатой станет строчка «и дольше века длится день» из его стихотворения «Единственные дни» (1959), которое также вошло в последний сборник.

Личная жизнь

Биография Бориса Пастернака не может быть полной без описания его личной жизни. Поэт был женат дважды, первый раз - в молодости, второй раз - в зрелом возрасте. Была у него и третья любовь.

Все его женщины были музами, дарили счастье и были счастливы с ним. Его творческая, увлекающаяся натура, бьющие через край эмоции стали причиной непостоянства в личных отношениях. Он не опускался до измен, но быть верным одной единственной женщине не смог.

Борис Пастернак и Евгения Лурье с ребенком

Первая его жена Евгения Лурье была художницей. С ней он познакомился в 1921 г. и считал их встречу символичной. В этот период Пастернак заканчивает работу над повестью «Детство Люверс», героиня которой была воплощением образа молодой художницы. Героиню произведения также звали Евгения. Деликатность, нежность и утонченность удивительным образом сочетались в ней с целеустремленностью и самодостаточностью. Девушка становится его женой и музой.

Встреча с ней в душе поэта вызвала необычайный подъем. Борис был по-настоящему счастлив, у них родился первенец – сын Евгений. Сильное взаимное чувство в первые годы брака сглаживали трудности, но со временем нищета и тяжести жизни 20-х отразилась и на их семейном благополучии. Евгения стремилась реализоваться еще и как художник, поэтому часть семейных забот Пастернак взял на себя.

Отношения испортились, когда поэт начинает переписываться с , вызывая жгучую ревность жены, которая в расстроенных чувствах уезжает в Германию к родителям Пастернака. Позже она откажется от реализации своих творческих способностей и полностью посвятит себя семье. Но к этому времени у поэта появляется новая возлюбленная – Зинаида Нейгауз. Ей только 32, ему уже 40, у нее муж и двое детей.

Зинаида Нейгауз с детьми

Нейгауз – полная противоположность первой жене. Она хорошая хозяйка и без остатка посвящает себя семье. В ней не было утонченности, присущей первой жене, но он влюбился в нее с первого взгляда. Замужество и дети избранницы поэта не остановили, он хочет быть с ней, вопреки всему. Несмотря на расставание, Пастернак всегда помогал своей прежней семье, поддерживал с ними отношения.

Второй брак также был счастливым. Заботливая жена обеспечивала покой и комфортные условия для работы. Родился второй сын поэта - Леонид. Как и с первой женой, счастье длилось чуть больше десяти лет. Потом муж стал задерживаться в Переделкино и постепенно отдаляться от семьи. На фоне охлаждения семейных отношений в редакции журнала «Новый мир» он знакомится с новой музой и редактором журнала Ольгой Ивинской.

Борис не хотел оставлять жену, поэтому неоднократно пытается разорвать отношения с Ольгой. В 1949 году за связь с опальным поэтом Ивинскую арестовывают и отправляют на 5 лет в лагеря. На протяжении этих лет он помогает ее матери и детям – опекает и обеспечивает финансово.

Тяжелые испытания сказываются на его здоровье. В 1952 году он оказывается в больнице с инфарктом. После возвращения из лагерей Ольга работает у Пастернака неофициальным секретарем. Они не расстаются до конца его жизни.

Смерть

Травля со стороны коллег и общественности подкосила его здоровье. В апреле 1960 года у Пастернака развивается тяжелый недуг. Это была онкология с метастазами в желудке. В больнице возле его постели дежурит Зинаида.

Борис Пастернак в последние годы

В начале мая к нему приходит осознание, что болезнь неизлечима, и нужно готовиться к смерти. 30 мая 1960 года его не стало. Зинаида уйдет из жизни через 6 лет, причина смерти – та же, что и у Пастернака.

Могила Бориса Пастернака

На его похороны, несмотря на недоброжелательное отношение властей, пришло много народа. Среди них были , Наум Коржавин и другие. Его могила находится на кладбище в Переделкино. Вся семья похоронена там же. Автором памятника на месте захоронения Пастернака является скульптор Сарра Лебедева.

Произведения и книги

• «Близнец в тучах»
• «Детство Люверс»
• «Три главы из повести»
• «Охранная грамота»
• «Воздушные пути»
• «Второе рождение»
• «Грузинские лирики»
• «На ранних поездах»
• «Когда разгуляется»
• «Доктор Живаго»
• «Стихотворения и поэмы: В 2-х т»
• «Не я пишу стихи...»
• «Избранные сочинения»
• «Письма к родителям и сестрам»
• «Переписка Бориса Пастернака»
• «Земной простор»

Из книги судеб . Борис Леонидович Пастернак (29 января (10 февраля) 1890, Москва - 30 мая 1960, Переделкино) - русский поэт и писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1958).

Жизнь и творчество

Будущий поэт родился в Москве в интеллигентной еврейской семье. Родители Пастернака, отец - художник, академик Петербургской Академии художеств Леонид Осипович (Исаак Иосифович) Пастернак (1862-1945) и мать - пианистка Розалия Исидоровна Пастернак (урождённая Райца Срулевна Кауфман, 1868-1939), переехали в Москву из Одессы в 1889 году, за год до его рождения. Борис появился на свет в доме на пересечении Оружейного переулка и Второй Тверской-Ямской улицы, где они поселились. Кроме старшего, Бориса, в семье Пастернаков родились Александр (1893-1982), Жозефина (1900-1993) и Лидия (1902-1989). Приблизительно до 1920 года Пастернак носил по документам отчество Исаакович.

Семья Пастернаков поддерживала дружбу с известными художниками (И. И. Левитаном, М. В. Нестеровым, В. Д. Поленовым, Н. Н. Ге), в доме бывали музыканты и писатели, в том числе Лев Толстой. В 1900 году Райнер Мария Рильке познакомился с семьёй Пастернаков во время второго визита в Москву.

В 13 лет, под влиянием композитора А. Н. Скрябина, Пастернак увлекся музыкой, которой занимался в течение шести лет (сохранились две написанные им сонаты для фортепиано). В 1903 году при

падении с лошади сломал ногу и из-за

неправильного срастания (лёгкая хромота, которую Пастернак скрывал, осталась на всю жизнь) был освобождён от воинской повинности. В дальнейшем поэт уделял особое внимание этому эпизоду как пробудившему его творческие силы (он произошёл 6 (19) августа, в день Преображения).

25 октября 1905 года попал под казачьи нагайки, когда на Мясницкой улице столкнулся с толпой митингующих, которую гнала конная полиция. Этот эпизод войдёт в книги Пастернака.

В 1900 году Пастернак не был принят в пятую гимназию (ныне московская школа № 91) из-за процентной нормы, но по предложению директора на следующий 1901 год поступил сразу во второй класс. С 1906 по 1908 год в пятой гимназии на два класса младше, чем Пастернак, в одном классе с братом Пастернака Шурой учился Владимир Маяковский .

Пастернак окончил гимназию с золотой медалью и всеми высшими баллами, кроме закона Божьего, от которого был освобождён. После ряда колебаний отказался от карьеры профессионального музыканта и композитора. В 1908 году поступил на юридическое отделение историко-филологического факультета Московского университета (впоследствии перевёлся на философское). Летом 1912 году изучал философию в Марбургском университете в Германии у главы марбургской неокантианской школы проф. Германа Когена. Тогда же сделал предложение Иде Высоцкой (дочери крупного чаеторговца Д. В. Высоцкого), но получил отказ, как описано в стихотворении «Марбург». В 1912 году вместе с родителями и сёстрами посещает Венецию, что нашло отражение в его стихах того времени. Виделся в Германии с кузиной Ольгой Фрейденберг (дочерью литератора и изобретателя Моисея Филипповича Фрейденберга). С ней его связывала многолетняя дружба и переписка. После поездки в Марбург Пастернак отказался и от дальнейшего занятия философией. В это же время он начинает входить в круги московских литераторов. Он участвовал во встречах кружка символистского издательства «Мусагет», затем в литературно-артистическом кружке Юлиана Анисимова и Веры Станевич, из которого выросла недолговечная постсимволистская группа «Лирика». С 1914 Пастернак примыкал к содружеству футуристов «Центрифуга» (куда также входили другие бывшие участники «Лирики» - Николай Асеев и Сергей Бобров). В этом же году близко знакомится с другим футуристом - Владимиром Маяковским , чья личность и творчество оказали на него определённое влияние. Позже, в 1920-е, Пастернак поддерживал связи с группой Маяковского «ЛЕФ», но в целом после революции занимал независимую позицию, не входя ни в какие объединения.

Первые стихи Пастернака были опубликованы в 1913 году (коллективный сборник группы «Лирика»), первая книга - «Близнец в тучах» - в конце того же года (на обложке 1914), воспринималась самим Пастернаком как незрелая. В 1928 половина стихотворений «Близнеца в тучах» и три стихотворения из сборника группы «Лирика» были объединены Пастернаком в цикл «Начальная пора» и сильно переработаны (некоторые фактически переписаны полностью); остальные ранние опыты при жизни Пастернака не переиздавались. Тем не менее, именно после «Близнеца в тучах» Пастернак стал осознавать себя профессиональным литератором.

В 1916 году вышел сборник «Поверх барьеров». Зиму и весну 1916 года Пастернак провёл на Урале, под городом Александровском Пермской губернии, в посёлке Всеволодо-Вильва, приняв приглашение поработать в конторе управляющего Всеволодо-Вильвенскими химическими заводами Бориса Збарского помощником по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности. Широко распространено мнение, что прообразом города Юрятина из «Доктора Живаго» является город Пермь. В этом же году поэт побывал на Березниковском содовом заводе на Каме. В письме к С. П. Боброву от 24 июня 1916 г. (на следующий день после отъезда из дома во Всеволодо-Вильве) Борис называет содовый завод «Любимов, Сольвэ и К» и посёлок европейского образца при нём «маленькой промышленной Бельгией».

Родители Пастернака и его сёстры в 1921 году покидают советскую Россию по личному ходатайству А. В. Луначарского и обосновываются в Берлине. Начинается активная переписка Пастернака с ними и русскими эмиграционными кругами вообще, в частности, с Мариной Цветаевой , а через неё - с Р.-М. Рильке.

В 1922 году Пастернак женится на художнице Евгении Лурье, с которой проводит в гостях у родителей в Берлине вторую половину года и всю зиму 1922-23 годов. В том же 1922 году выходит программная книга поэта «Сестра моя - жизнь», большинство стихотворений которой были написаны ещё летом 1917 года. В следующем, 1923 году (23 сентября) в семье Пастернаков рождается сын Евгений.

В 20-е годы созданы также сборник «Темы и вариации» (1923), роман в стихах «Спекторский» (1925), цикл «Высокая болезнь», поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». В 1928 году Пастернак обращается к прозе. К 1930-му году он заканчивает автобиографические заметки «Охранная грамота», где излагаются его принципиальные взгляды на искусство и творчество.

На конец 20-х - начало 30-х годов приходится короткий период официального советского признания творчества Пастернака. Он принимает активное участие в деятельности Союза писателей СССР и в 1934 году выступает с речью на его первом съезде, на котором Н. И. Бухарин призывал официально назвать Пастернака лучшим поэтом Советского Союза. Его большой однотомник с 1933 по 1936 год ежегодно переиздаётся.

Познакомившись с Зинаидой Николаевной Нейгауз (в девичестве Еремеевой, 1897-1966), в то время женой пианиста Г. Г. Нейгауза, вместе с ней в 1931 году Пастернак предпринимает поездку в Грузию, где знакомится с поэтами Т. Табидзе, П. Яшвили. Прервав первый брак, в 1932 году Пастернак женится на З. Н. Нейгауз. В том же году выходит его книга «Второе рождение» - попытка Пастернака влиться в дух того времени. В ночь на 1 января 1938 у Пастернака и его второй жены рождается сын Леонид (будущий физик, ум. в 1976).

В 1935 году Пастернак участвует в работе проходящего в Париже Международного конгресса писателей в защиту мира, где с ним случается нервный срыв (последняя его поездка за границу). В январе 1936 года Пастернак публикует два стихотворения, обращенные со словами восхищения к И. В. Сталину, однако уже к середине 1936 года отношение властей к нему меняется - его упрекают не только в «отрешённости от жизни», но и в «мировоззрении, не соответствующем эпохе», и безоговорочно требуют тематической и идейной перестройки. Это приводит к первой длительной полосе отчуждения Пастернака от официальной литературы. По мере ослабевающего интереса к советской власти, стихи Пастернака приобретают более личный и трагический оттенок.

В 1935 году Пастернак заступился за мужа и сына Анны Ахматовой , освобождённого из тюрьмы после писем Сталину Пастернака и Ахматовой . В 1937 году проявляет огромное гражданское мужество - отказывается подписать письмо с одобрением расстрела Тухачевского и других, демонстративно посещает дом репрессированного Пильняка.

В 1936 поселяется на даче в Переделкино, где с перерывами проживёт до конца жизни. К концу 30-х он обращается к прозе и переводам, которые в 40-х годах становятся основным источником его заработка. В тот период Пастернаком создаются ставшие классическими переводы многих трагедий Шекспирa, «Фауста» Гёте, «Марии Стюарт» Ф. Шиллера.

1942-1943 годы провёл в эвакуации в Чистополе. Помогал денежно многим людям, в том числе дочери Марины Цветаевой - Ариадне Эфрон.

В 1946 году Пастернак познакомился с О. В. Ивинской и она стала «музой» поэта. Он посвятил ей многие стихотворения. До самой смерти Пастернака их связывали близкие отношения.

В 1952 году у Пастернака произошёл первый инфаркт, описанный в стихотворении «В больнице», полном глубокого религиозного чувства:

О Господи, как совершенны

Дела Твои, - думал больной, -

Постели, и люди, и стены,

Ночь смерти и город ночной.

Кончаясь в больничной постели,

Я чувствую рук твоих жар.

Ты держишь меня, как изделье,

И прячешь, как перстень, в футляр.

«Доктор Живаго»

Роман «Доктор Живаго» создавался в течение десяти лет, с 1945 по 1955 год. Являясь, по оценке самого писателя, вершиной его творчества как прозаика, роман являет собой широкое полотно жизни российской интеллигенции на фоне драматического периода от начала столетия до Гражданской войны. Роман пронизан высокой поэтикой, сопровождён стихами главного героя - Юрия Андреевича Живаго. Роман, затрагивающий сокровенные вопросы человеческой жизни - тайны жизни и смерти, вопросы истории, христианства, еврейства, был резко негативно встречен советской литературной средой, отвергнут к печати из-за неоднозначной позиции автора по отношению к октябрьскому перевороту и последующим изменениям в жизни страны. Так, например, Э. Г. Казакевич, к тому времени главный редактор журнала «Литературная Москва», прочитав роман, заявил: «Оказывается, судя по роману, Октябрьская революция - недоразумение и лучше было её не делать», К. М. Симонов , главный редактор «Нового мира», также отреагировал отказом: «Нельзя давать трибуну Пастернаку!».

Публикация романа на Западе - сначала в Италии в 1957 году прокоммунистически настроенным издательством Фельтринелли, а потом в Великобритании, при посредничестве известного философа и дипломата сэра Исайи Берлина - привела к настоящей травле Пастернака в советской печати, исключению его из Союза писателей СССР, откровенным оскорблениям в его адрес со страниц советских газет. Московская организация Союза Писателей СССР, как и Правление Союза Писателей, требовали высылки Пастернака из Советского Союза и лишения его советского гражданства. Среди литераторов, требовавших высылки, были Л. И. Ошанин , А. И. Безыменский, С. A. Баруздин, Б. Н. Полевой и многие другие. Следует отметить, что отрицательное отношение к роману высказывалось и некоторыми русскими литераторами на Западе, в том числе В. В. Набоковым .

Нобелевская премия

С 1946 по 1950 годы Пастернак ежегодно выдвигался на соискание Нобелевской премии по литературе. В 1958 году его кандидатура была предложена прошлогодним лауреатом Альбером Камю, и Пастернак стал вторым писателем из России (после И. A. Бунина), удостоенным этой награды. Присуждение премии воспринималось советской пропагандой как повод усилить травлю. В писательской среде этот факт тоже был воспринят негативно. Вот что по поводу вручения премии сказал Сергей Смирнов: «…что они ухитрились не заметить Толстого, Горького, Маяковского , Шолохова, но зато заметили Бунина . И только тогда, когда он стал эмигрантом, и только потому, что он стал эмигрантом и врагом советского народа».

Несмотря на то, что премия была присуждена Пастернаку «За значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», усилиями официальных властей она должна была запомниться как связанная только с романом «Доктор Живаго», антисоветская сущность которого постоянно подчёркивалась всеми, кому не лень, от литературных критиков до лекторов общества «Знание». На Пастернака было оказано и личное давление, которое, в конечном счёте, принудило его отказаться от премии. В телеграмме, посланной в адрес Шведской академии, Пастернак писал: «В силу того значения, которое получила присуждённая мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от неё отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ». Несмотря на исключение из Союза Писателей СССР, Пастернак продолжает оставаться членом Литфонда, получать гонорары, публиковаться. Из-за опубликованного на Западе стихотворения «Нобелевская премия» он был вызван к Генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко в феврале 1959 года, где ему было предъявлено обвинение по статье 64 «Измена Родине», однако никаких последствий для него это событие не имело, возможно потому, что стихотворение было опубликовано без его разрешения.

Летом 1959 года Пастернак начинает работу над оставшейся незавершённой пьесой «Слепая красавица», но обнаруженная вскоре болезнь (рак лёгких) в последние месяцы жизни приковывает его к постели.

июнь-июль 2016

Иллюстрации:

фото Б. Л. Пастернака разных лет;

фото родителей поэта; фото брата поэта Александра;

фото сыновей поэта Евгения и Леонида;

фото Е. В. Пастернак; фото З. Н. Пастернак;

фото О. В. Ивинской; фото А. А. Ахматовой; фото К. И. Чуковского;

автограф стихотворения «Быть знаменитым некрасиво»;

дом в Марбурге, в котором жил Пастернак;

Переделкинский кабинет поэта;

обложки некоторых книг Б. Л. Пастернака.

Источники: Д. Быков «Борис Пастернак» (серия «ЖЗЛ»), интернет...

Посвящения поэту

Борису Пастернаку

Рас-стояние: вёрсты, мили...

Нас рас-ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: вёрсты, дали...

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это - сплав

Вдохновений и сухожилий...

Не рассорили - рассорили,

Расслоили...

Стена да ров.

Расселили нас, как орлов-

Заговорщиков: вёрсты, дали...

Не расстроили - растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас, как сирот.

Который уж, ну который - март?!

Разбили нас - как колоду карт!

Поэт (Борис Пастернак)

Он, сам себя сравнивший с конским глазом,

Косится, смотрит, видит, узнаёт,

И вот уже расплавленным алмазом

Сияют лужи, изнывает лёд.

В лиловой мгле покоятся задворки,

Платформы, брёвна, листья, облака.

Свист паровоза, хруст арбузной корки,

В душистой лайке робкая рука.

Звенит, гремит, скрежещет, бьёт прибоем

И вдруг притихнет, - это значит, он

Пугливо пробирается по хвоям,

Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.

И это значит, он считает зёрна

В пустых колосьях, это значит, он

К плите дарьяльской, проклятой и чёрной,

Опять пришёл с каких-то похорон.

И снова жжёт московская истома,

Звенит вдали смертельный бубенец…

Кто заблудился в двух шагах от дома,

Где снег по пояс и всему конец…

За то, что дым сравнил с Лаокооном,

Кладбищенский воспел чертополох,

За то, что мир наполнил новым звоном

В пространстве новом отражённых строф, -

Он награждён каким-то вечным детством,

Той щедростью и зоркостью светил,

И вся земля была его наследством,

А он её со всеми разделил.

Памяти Бориса Пастернака

«...правление Литературного Фонда СССР

извещает о смерти писателя, члена Литфонда,

Бориса Леонидовича Пастернака,

после тяжелой и продолжительной болезни,

и выражает соболезнование семье покойного».

Единственное, появившееся в газетах, вернее,

в одной - «Литературной газете»,

Сообщение о смерти Б. Л. Пастернака.

Разобрали венки на веники,

На полчасика погрустнели...

Что он умер в своей постели!

И терзали Шопена лабухи,

И торжественно шло прощанье...

Он не мылил петли в Елабуге.

И с ума не сходил в Сучане!

Даже киевские « письмэнники»

На поминки его поспели!..

Как гордимся мы, современники,

Что он умер в своей постели!

И не то, чтобы с чем-то за сорок,

Ровно семьдесят - возраст смертный,

И не просто какой-то пасынок,

Член Литфонда - усопший сметный!

Ах, осыпались лапы елочьи,

Отзвенели его метели...

До чего ж мы гордимся, сволочи,

Что он умер в своей постели!

«Мело, мело, по всей земле, во все пределы,

Свеча горела на столе, свеча горела..».

Нет, никая не свеча,

Горела люстра!

Очки на морде палача

Сверкали шустро!

А зал зевал, а зал скучал -

Мели, Емеля!

Ведь не в тюрьму, и не в Сучан,

Не к «высшей мере»!

И не к терновому венцу

Колесованьем,

А как поленом по лицу,

И кто-то, спьяну вопрошал:

«За что? Кого там?»

И кто-то жрал, и кто-то ржал

Над анекдотом...

Мы не забудем этот смех,

И эту скуку!

Мы поимённо вспомним всех,

Кто поднял руку!

«Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку..».

Вот и смолкли клевета и споры,

Словно взят у вечности отгул...

А над гробом встали мародёры,

И несут почётный...

Памяти Пастернака

Поэты, побочные дети России!

Вас с чёрного хода всегда выносили.

На кладбище старом с косыми крестами

крестились неграмотные крестьяне.

Теснились родные жалкою горсткой

в Тарханах, как в тридцать седьмом в Святогорском.

А я - посторонний, заплаканный юнкер,

у края могилы застывший по струнке.

Я плачу, я слёз не стыжусь и не прячу,

хотя от стыда за страну свою плачу.

Какое нам дело, что скажут потомки?

Поэзию в землю зарыли подонки.

Мы славу свою уступаем задаром:

как видно, она не по нашим амбарам.

Как видно, у нас её край непочатый -

поэзии истинной - хоть не печатай!

Лишь сосны с поэзией честно поступят:

корнями схватив, никому не уступят.

Школьник

Твой кумир тебя взял на премьеру.

И Любимов - Ромео!

И плечо твоё онемело

от присутствия слева.

Что-то будет! Когда бы час пробил,

жизнь ты б отдал с восторгом

за омытый сиянием профиль

в темноте над толстовкой.

Вдруг любимовская рапира -

повезло тебе, крестник! -

обломившись, со сцены влепилась

в ручку вашего кресла.

Стало жутко и весело стало

от такого событья!

Ты кусок неразгаданной стали

взял губами, забывшись.

«Как люблю вас, Борис Леонидович! -

думал ты,- повезло мне родиться.

Моя жизнь передачей больничною,

может, вам пригодится..».

Распрямись, мое детство согбенное.

Детство. Самозабвенье.

И пророческая рапира.

И такая Россия!..

Через год пролетал он над нами

в белом гробе на фоне небес,

будто в лодке - откинутый навзничь,

взявший весла на грудь - гребец.

Это было не погребенье.

Была воля небесная скул.

Был над родиной выдох гребельный -

он по ней слишком сильно вздохнул.

В Переделкине

В гремящей небесной лохани

Подсинены белые тучи.

Покапало с них и подсохло,

И ветер обмёл все углы.

И вынутый мне попугаем

Закрученный трубочкой случай:

Пригорок спускается к соснам

И к серой плите из скалы.

О, дачных веранд запустенье.

Прихожая. (Раньше бы - сени).

И узкая лестничка круто

Приводит вас прямо туда.

По вымытым

в дождь непролазный,

По вытертым этим ступеням

Он в шлёпанцах - через ступеньки...

С обувки стекала вода.

А там - широко и высоко.

Простор поредевшей поляны.

Восток загляделся на запад,

И свет переменчив двойной.

На травах настоянный запах

Процежен сквозь марлю тумана,

И в блещущих стёклах сполохи,

И вечность бредёт стороной.

Там книги. Их меньше чем мало.

Там вдавленность узкой кровати.

Конторка его ожидает,

Запрятаны в ящик листки.

Повыросли быстро берёзы,

И, боже, берёзы некстати! -

Ведь застят любимое поле,

Дышавшее с правой руки.

Не диво, что угол поэта

Всему человечеству нужен.

Стихи его с музыкой мира -

Родня. Как полоска зари.

Смотрите, как вещного мало,

Как скупо,

как вольно снаружи,

Когда так без меры - навынос

И так безоглядно внутри.

1. К какому литературному направлению относится творчество Б. Пастернака?

Б. Пастернак входил в одну из групп русских футуристов, которая называлась «Цен-трифуга». Группа «Центрифуга» возникла в Москве в 1914 году на основе отошедшей от символизма группы «Лирика», куда входили С. Бобров, Н. Асеев, Б. Пастернак. Эта группа « i просуществоваладольшевсех(до 1917 г.), не испытывая влияния других футуристических

групп. В отличие от других футуристов, члены группы «Центрифуга» выступали против литературного нигилизма и культурного нигилизма вообще. Задачу искусства они виде-ли в преобразовании временного в вечное. В качестве художественной программы ими выдвинута мечта о рождении сверхискусства, которое будет способно преобразить мир.

2. Как формировалась личность поэта?

Судьба щедро наделила Б. Пастернака талантами: он был очень способным музы-кантом, учился теории музыки и композиции у лучших профессионалов. Композитор А. Скрябин, который был для молодого человека и кумиром, и старшим другом, прочил ему будущее музыканта. Позднее, когда Пастернак учился в Марбургском университе-те — признанном центре европейской философской науки, ему предрекали будущее философа. Б. Л. Пастернак (1890—1960) родился в семье известного художника, академика живописи Л. Пастернака. Мать была профессором музыкальных классов Одесского отделения Императорского русского музыкального общества. В их доме бывали Л. Тол-стой, А. Скрябин, С. Рахманинов. Эта атмосфера искусства воспитала Б. Пастернака, который, окончив гимназию с золотой медалью, а университет со званием кандидата философии, с благословения отца решил посвятить себя литературе.

3. Как начиналось литературное творчество Б. Пастернака?

В 1914 году вышла первая книга стихов «Близнец в тучах», которая открывалась знаменитым стихотворением «Февраль». Сам Б. Пастернак «часто жалел» о выпуске этой «незрелой книжки».

4. Расскажите о сборниках стихов Б. Пастернака.

В 1917 году, еще до революции, вышел «экспериментальный» сборник Пастернака «Поверх барьеров». Название заимствовано из его стихотворения «Петербург», вошедшего в эту книгу. Каждое стихотворение отличается своим музыкальным решением. В 1922 году вышла книга «Сестра моя — жизнь», которая совмещает поэтику футуризма с романтической традицией. После этого сборника о Пастернаке заговорили как об одном из крупнейших современных поэтов. Затем издана книга «Темы и вариации», в которой широко используются реминисценции из Пушкина, Гёте, Грибоедва, Шекс-пира. В 1927 году выпущен сборник «Две книги», а в 1932-м — «Второе рождение», где были помещены и переводы. Во время войны Пастернак активно работал над сборником «На ранних поездах» и над серией переводов. В 1956—1959 годах. Пастернак работал над сборником «Когда разгуляется», который вышел уже после смерти поэта.

5. Назовите наиболее существенные переводы Б. Пастернака.

6. Когда Б. Пастернаку была присуждена Нобелевская премия?

В 1958 году. Но Б. Пастернаку не позволили получить ее, вынудив отказаться. Пре-мия была вручена сыну Б. Л. Пастернака уже в 1980-е годы. Этой премией был отмечен роман «Доктор Живаго», опубликованный в 1957 году за рубежом (в Италии), а также достижения в лирической поэзии.

8. Расскажите о последних месяцах жизни Б. Л. Пастернака.

9. Какие мотивы преобладают в лирике Б. Пастернака?

10. Что, по-вашему, отличает поэзию Б. Пастернака от поэзии других современных ему поэтов?

Ассоциативные ряды символических образов, философичность, музыкальность стиха, неожиданность словоупотребления. Тематика его стихов общечеловечна, а не конъюнктурна, поэтому его стихи выдержали испытание временем.

ТАСС

Борис Пастернак — один из самых значительных и известных русских поэтов ХХ века. Его первые книги появились в 1910-е годы — в конце эпохи, которую принято называть Серебряным веком русской поэзии. Его поэзия, с одной стороны, тесно связана с одним из главных поэтических течений того времени — футуризмом: сложный язык, неологизмы, многозначность лексики и синтаксиса, стилистические контрасты роднят Пастернака с Владимиром Маяковским (оба поэта высоко ценили друг друга). С другой стороны, Пастернаку всегда был чужд демонстративный отказ от традиции: его собственная поэзия и на раннем этапе, и позже была тесно связана с поэзией Пушкина, Лермонтова, Фета, Блока, Поля Верлена, Рильке и многих других.

Пастернаку свойственна парадоксальность мировосприятия, любовь к каламбурам и философичность. Почти каждому стихотворению присуще ощущение потрясения от красоты окружающего мира (от раннего «Про эти стихи» до поздних — «Рождественская звезда», «В больнице» и «Снег идет»), внимание к мельчайшим деталям природы (в стихах Пастернака множество цветов, деревьев, птиц и звуков) и одновременно убежденность, что все вокруг составляет огромное, плотно слитое, одухотворенное целое. Во многих текстах Пастернака присутствуют темы творчества, преображения мира в слово, судьбы поэта и поэзии в окружающем мире.

Выбрать несколько стихотворений из корпуса текстов поэта, много писавшего на протяжении пяти десятилетий, — задача трудная. Среди отобранного — стихи разных лет, представляющие и примеры сложного, образного, многозначного метафорического языка раннего Пастернака, и стихи пятидесятых годов, язык которых гораздо ровнее. Сюда вошли стихи, связанные с определением Пастернаком своего места в исторической эпохе: «Художник», «Гамлет», «Нобелевская премия»; стихи о мироустройстве (если можно сказать, что у Пастернака есть стихи не об этом): «Сосны», «В больнице», «Снег идет», «Рождественская звезда»; стихи о любви: «Зимняя ночь», «Марбург»; стихи о поэзии: «», «Определение поэзии», «Про эти стихи» — и о поэте: «Так начинают. Года в два…» и «Август».

Февраль. Достать чернил и плакать!

Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют,
И ветер криками изрыт,
И чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

Впервые опубликовано в сборнике «Лирика» с посвящением университетскому товарищу и литературному критику Константину Локсу. Пастернак высоко оценивал стихотворение на протяжении всей своей жизни: в письме Варламу Шаламову от 9 июля 1952 года он называл его «лучшим из раннего». Стихотворение об ощущении начала весны в городе, которое толкает поэта писать и в воображении совершить путешествие в пригород («достать пролетку за шесть гривен»), где весна уже гораздо сильнее обозначилась, прилетели грачи, лужи под деревьями. В этом раннем стихотворении можно обнаружить характернейшие черты всей поэзии Пастернака. Тут и парадоксальность — весна в феврале и грохот «слякоти», и свойственное и Пастернаку, и его поэтическим соратникам соединение повседневного, сниженного «слякоть» с «кликом» (в русских картинах весны вспоминается Пушкин: «весной, при кликах лебединых»), при этом здесь «клик колес» — резкий скрип. Но главное, отмечавшееся современниками и исследователями, — экстатическое состояние мира, города, поэта, сложения стихов: «плакать», «навзрыд», воображаемые срывающиеся грачи. Причем поэт здесь подчеркнуто подчинен миру: к лирическому герою относятся только глаголы в неопределенной форме с оттенком повеления: «достать!», «плакать!», «писать!» — как команды. Еще одной неотъемлемой чертой поэтического мира Пастернака, проявившейся уже в этом стихотворении, оказывается неразрывная слитность, спаянность природы, города, поэзии.

Импровизация

Я клaвишeй стaю кopмил с pуки
Пoд xлoпaньe кpыльeв, плeск и клeкoт.
Я вытянул pуки, я встaл нa нoски,
Pукaв зaвepнулся, нoчь тepлaсь o лoкoть.

И былo тeмнo. И этo был пpуд
И вoлны. — И птиц из пopoды люблю вaс,
Кaзaлoсь, скopeй умepтвят, чeм умpут
Кpикливыe, чepныe, кpeпкиe клювы.

И этo был пpуд. И былo тeмнo.
Пылaли кубышки с пoлунoчным дeгтeм.
И былo вoлнoю oбглoдaнo днo
У лoдки. И гpызлися птицы у лoктя.

И нoчь пoлoскaлaсь в гopтaняx зaпpуд.
Кaзaлoсь, пoкaмeст птeнeц нe нaкopмлeн,
И сaмки скopeй умepтвят, чeм умpут
Pулaды в кpикливoм, искpивлeннoм гopлe.

Сложное стихотворение из второй книги стихов Пастернака «Поверх барьеров» 1916 года. В 1940-х, готовя его к переизданию, автор «упростил» заглавие — «Импровизация на рояле». Пастернак в 1900-х, до поступления в университет, серьезно учился музыке и думал о ней как о будущем поприще. Свое увлечение композитором Скрябиным он описывал в автобиографической повести «Охранная грамота» так, как описывают первую любовь. Отказавшись от музыкальной карьеры, Пастернак, однако, не оставил своих опытов музыкальных импровизаций. Именно как музыкант-импровизатор в конце 1910-х он был принят в литературно-художественный кружок «Сердарда», где встретил своих будущих друзей и единомышленников по литературным занятиям — Юлиана Анисимова, Николая Асеева, Сергея Боброва и Сергея Дурылина.

В стихотворении герой импровизирует, возможно, стараясь объясниться в любви. Клавиши уподобляются клювам птиц, инструмент — ночному пруду, свечи — желтым кувшинкам (кубышкам) на пруду, форма инструмента (или его крышки) и, может быть, движения рояльного механизма рождают ассоциации с лодкой, волнами.

«К основному образу „liebe dich — лебеди“ („птиц из породы люблю вас“) — ближайшие музыкальные ассоциации: „Лебединое озеро“ и (фортепьянный!) „Лебедь“ Сен-Санса (отмечено Ю. Л. Фрейдиным). Ближайшие литературные: „Лебедь“ Малларме (вмерзший в озеро) и пушкинское „при кликах лебединых… являться муза стала мне“ — отсюда рамочная конструкция, музы в заглавии „Импровизация“ и клики в „руладах в… горле“. Ближайшая языковая ассоциация — „лебединая песня“: от нее отталкивается тема „преодоление [искусством] смерти“ (дважды „скорей умертвят, чем умрут“)».

Михаил Гаспаров, филолог

Стихотворение отличается исключительным процентом (80 %) знаменательных слов — существительных, прилагательных, глаголов и местоимений, употребленных в переносном (тропеическом) значении. Импровизация метафорически уподоблена ночному пруду с лебедями.

Марбург

Я вздpaгивaл. Я зaгopaлся и гaс.
Я тpясся. Я сдeлaл сeйчaс пpeдлoжeньe —
Нo пoзднo, я сдpeйфил, и вoт мнe — oткaз.
Кaк жaль ee слeз! Я святoгo блaжeннeй.

Я вышeл нa плoщaдь. Я мoг быть сoчтeн
Втopичнo poдившимся. Кaждaя мaлoсть
Жилa и, нe стaвя мeня ни вo чтo,
В пpoщaльнoм знaчeньи свoeм пoдымaлaсь.

Плитняк paскaлялся, и улицы лoб
Был смугл, и нa нeбo глядeл испoдлoбья
Булыжник, и вeтep, кaк лoдoчник, гpeб
Пo липaм. И всe этo были пoдoбья.

Нo, кaк бы тo ни былo, я избeгaл
Иx взглядoв. Я нe зaмeчaл иx пpивeтствий.
Я знaть ничeгo нe xoтeл из бoгaтств.
Я вoн выpывaлся, чтoб нe paзpeвeться.

Инстинкт пpиpoждeнный, стapик-пoдxaлим,
Был нeвынoсим мнe. Oн кpaлся бок о бок
И думaл: «Рeбячья зaзнoбa. Зa ним,
К нeсчaстью, пpидeтся пpисмaтpивaть в oбa».

«Шaгни, и eщe paз», — твepдил мнe инстинкт,
И вeл мeня мудpo, кaк стapый сxoлaстик,
Чpeз дeвствeнный, нeпpoxoдимый тpoстник,
Нaгpeтыx дepeвьeв, сиpeни и стpaсти.

«Нaучишься шaгoм, a пoслe xoть в бeг», —
Твepдил oн, и нoвoe сoлнцe с зeнитa
Смoтpeлo, кaк сызнoвa учaт xoдьбe
Тузeмцa плaнeты нa нoвoй плaнидe.

Oдниx этo всe oслeплялo. Дpугим —
Тoй тьмoю кaзaлoсь, чтo глaз xoть выкoли.
Кoпaлись цыплятa в кустax гeopгин,
Свepчки и стpeкoзы, кaк чaсики, тикaли.

Плылa чepeпицa, и пoлдeнь смoтpeл,
Нe смapгивaя, нa кpoвли. A в Мapбуpге
Ктo, гpoмкo свищa, мaстepил сaмoстpeл,
Ктo мoлчa гoтoвился к Тpoицкoй яpмapкe.

Жeлтeл, oблaкa пoжиpaя, пeсoк.
Пpeдгpoзьe игpaлo бpoвями кустapникa.
И нeбo спeкaлoсь, упaв нa кусoк
Кpoвooстaнaвливaющeй apники.

В тoт дeнь всю тeбя, oт гpeбeнoк дo нoг,
Кaк тpaгик в пpoвинции дpaму Шeкспиpoву,
Нoсил я с сoбoю и знaл нaзубoк,
Шaтaлся пo гopoду и peпeтиpoвaл.

Кoгдa я упaл пpeд тoбoй, oxвaтив
Тумaн этoт, лeд этoт, эту пoвepxнoсть
(Кaк ты xopoшa!) — этoт виxpь дуxoты —
O чeм ты? Oпoмнись! Пpoпaлo… Oтвepгнут.

............................................................................

Тут жил Мapтин Лютep. Тaм — бpaтья Гpимм.
Кoгтистыe кpыши. Дepeвья. Нaдгpoбья.
И всe этo пoмнит и тянeтся к ним.
Всe — живo. И всe этo тoжe — пoдoбья.

О нити любви! Улови, перейми.
Но как ты громаден, отбор обезьяний,
Когда под надмирными жизни дверьми,
Как равный, читаешь свое описанье!

Когда-то под рыцарским этим гнездом
Чума полыхала. А нынешний жупел —
Насупленный лязг и полет поездов
Из жарко, как ульи, курящихся дупел.

Нeт, я нe пoйду тудa зaвтpa. Oткaз —
Пoлнee пpoщaнья. Всe яснo. Мы квиты.
Да и оторвусь ли от газа, от касс, —
Чтo будeт сo мнoю, стapинныe плиты?

Пoвсюду пopтплeды paзлoжит тумaн,
И в oбe oкoнницы встaвят пo мeсяцу.
Тoскa пaссaжиpкoй скoльзнeт пo тoмaм
И с книжкoю нa oттoмaнкe пoмeстится.

Чeгo жe я тpушу? Вeдь я, кaк гpaммaтику,
Бeссoнницу знaю. Стрясется — спасут.
Рассудок? Но он — как луна для лунатика.
Мы в дружбе, но я не его сосуд.

Вeдь нoчи игpaть сaдятся в шaxмaты
Сo мнoй нa луннoм пapкeтнoм пoлу,
Aкaциeй пaxнeт, и oкнa paспaxнуты,
И стpaсть, кaк свидeтeль, сeдeeт в углу.

И тoпoль — кopoль. Я игpaю с бeссoнницeй.
И фepзь — сoлoвeй. Я тянусь к сoлoвью.
И нoчь пoбeждaeт, фигуpы стopoнятся,
Я бeлoe утpo в лицo узнaю.

1916, 1928

Марбург — старинный университетский город в Германии, где Пастернак учился философии летом 1912 года. Именно здесь в результате множества причин, среди которых было и неудачное объяснение с возлюбленной, Пастернак решает оставить философию и заняться поэзией. Этому городу повезло стать поворотной точкой в становлении не только Пастернака: студентом университета в Марбурге был Ломоносов, когда написал свою «Оду на взятие Хотина». Отказ возлюбленной переживается героем как путь ко второму рождению — так в начале тридцатых назовет Пастернак свою пятую книгу стихов. Стихотворение полно точных пространственных указаний: на домах в городе висят мемориальные доски «Здесь жил Мартин Лютер», «Здесь жили братья Гримм» — собственно, так теперь там висят и доски с именами Ломоносова и самого Пастернака. Из Германии Пастернак совершает путешествие в Италию, символически переместившись из страны науки в страну искусства. Вероятно, именно как стихотворение о своем поэтическом рождении Пастернак включал «Марбург» во все свои избранные поэтические сборники 1920-50-х годов.

Определение поэзии

Это — круто налившийся свист,
Это — щелканье сдавленных льдинок,
Это — ночь, леденящая лист,
Это — двух соловьев поединок.

Это — сладкий заглохший горох,
Это — слезы вселенной в лопатках,
Это — с пультов и с флейт — Фигаро
Низвергается градом на грядку.

Все, что ночи так важно сыскать
На глубоких купаленных доньях,
И звезду донести до садка
На трепещущих мокрых ладонях.

Площе досок в воде — духота.
Небосвод завалился ольхою,
Этим звездам к лицу б хохотать,
Ан вселенная — место глухое.

Одно из стихотворений третьей книги Пастернака «Сестра моя — жизнь», которая принесла ему громкую известность. Стихотворение входит в цикл, озаглавленный «Занятье философией». В цикле, как в философских системах, где даются исходные определения главных понятий, собраны стихотворения «Определение поэзии», «Определение творчества» и «Определение души».
В стихотворении поэт определяет поэзию как присутствующую в природе («лист», «горох»), в музыке («с пультов и с флейт»). Поэзия умеет поймать отражение высшего, небесного в земной природе, поймать мгновенное — «звезду донести до садка», «сыскать на купаленных доньях»; ей свойственно напряженное соперничество («двух соловьев поединок») вместе с ощущением одиночества и глухоты вселенной (здесь, наверное, отзывается начало «Выхожу один я на дорогу…» Лермонтова и конец «Облака в штанах» Маяковского: «Глухо. / Вселенная спит, / положив на лапу / …огромное ухо»).

Про эти стихи

На тротуарах истолку
С стеклом и солнцем пополам,
Зимой открою потолку
И дам читать сырым углам.

Задекламирует чердак
С поклоном рамам и зиме,
К карнизам прянет чехарда
Чудачеств, бедствий и замет.

Буран не месяц будет месть,
Концы, начала заметет.
Внезапно вспомню: солнце есть;
Увижу: свет давно не тот.

Галчонком глянет Рождество,
И разгулявшийся денек
Прояснит много из того,
Что мне и милой невдомек.

В кашне, ладонью заслонясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?

Кто тропку к двери проторил,
К дыре, засыпанной крупой,
Пока я с Байроном курил,
Пока я пил с Эдгаром По?

Пока в Дарьял, как к другу, вхож,
Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,
Я жизнь, как Лермонтова дрожь,
Как губы в вермут окунал.

Поэзия, творчество — одна из сквозных тем Пастернака, начиная с «Февраль. Достать чернил и плакать!» и заканчивая стихотворением «Нобелевская премия» 1959 года. Поэзия, стихи существуют в тесном слиянии со всем миром. Поэт толчет их на тротуаре с песком и солнцем. С одной стороны, можно вспомнить, как Николай Бурлюк, по воспоминаниям Бенедикта Лившица, снимал свои картины маслом с этюдника и клал на землю. С другой, Пастернак обыгрывает внутреннюю форму слова «истолку» и говорит о толковании стихов. Намеренная многозначность — «дам читать сырым углам» — подчеркивает зыбкость границ между явлениями окружающего мира, где поэт может давать читать свои стихи углам и чердаку, а может им предоставлять возможность читать их стихи.

«Галчонком» проглянувшее Рождество может напомнить читателю о герое Диккенса, который через окно спрашивал: «Какой сегодня день?» — и был счастлив услышать, что он не пропустил Рождество. Видимо, и лирический герой не пропустил своего времени, пока общался с поэтами прошлого (жил в поэтическом мире), словно диккенсовский Скрудж со страшными духами. В поэзии 1917-1918 годов сравнения революции с религиозными явлениями были приняты (вспомните Христа в концовке поэмы «Двенадцать»).

В 1940-х строчки «Сквозь фортку крикну детворе: / Какое, милые, у нас / Тысячелетье на дворе?» припомнил в газете «Культура и жизнь» поэт Алексей Сурков, обвинявший Пастернака в отрыве от реальной жизни и от революции 1917 года. Такие обвинения на страницах центральной газеты носили характер политического доноса, за которым могли следовать разного рода репрессивные меры — от прекращения изданий до ареста.

Так начинают. Года в два...

Так начинают. Года в два
От мамки рвутся в тьму мелодий,
Щебечут, свищут, — а слова
Являются о третьем годе.

Так начинают понимать.
И в шуме пущенной турбины
Мерещится, что мать — не мать.
Что ты — не ты, что дом — чужбина.

Что делать страшной красоте,
Присевшей на скамью сирени,
Когда и впрямь не красть детей?
Так возникают подозренья.

Так зреют страхи. Как он даст
Звезде превысить досяганье,
Когда он — Фауст, когда — фантаст?
Так начинаются цыгане.

Так открываются, паря
Поверх плетней, где быть домам бы,
Внезапные, как вздох, моря.
Так будут начинаться ямбы.

Так ночи летние, ничком
Упав в овсы с мольбой: исполнься,
Грозят заре твоим зрачком,
Так затевают ссоры с солнцем.

Так начинают жить стихом.

Стихотворение из четвертой книги стихов Пастернака «Темы и варьяции» о рождении поэта, о внутренних импульсах и внешних впечатлениях, которые превращают ребенка в поэта, его слова и мысли — в стихи.

Художник

Мне по душе строптивый норов
Артиста в силе: он отвык
От фраз, и прячется от взоров,
И собственных стыдится книг.

Но всем известен этот облик.
Он миг для пряток прозевал.
Назад не повернуть оглобли,
Хотя б и затаясь в подвал.

Судьбы под землю не заямить.
Как быть? Неясная сперва,
При жизни переходит в память
Его признавшая молва.

Но кто ж он? На какой арене
Стяжал он поздний опыт свой?
С кем протекли его боренья?
С самим собой, с самим собой.

Как поселенье на гольфштреме,
Он создан весь земным теплом.
В его залив вкатило время
Все, что ушло за волнолом.

Он жаждал воли и покоя,
А годы шли примерно так,
Как облака над мастерскою,
Где горбился его верстак.

А эти дни на расстояньи,
За древней каменной стеной,
Живет не человек — деянье:
Поступок ростом с шар земной.

Судьба дала ему уделом
Предшествующего пробел:
Он — то, что снилось самым смелым,
Но до него никто не смел.

За этим баснословным делом
Уклад вещей остался цел.
Он не взвился небесным телом,
Не исказился, не истлел.

В собранье сказок и реликвий,
Кремлем плывущих над Москвой
Столетья так к нему привыкли,
Как к бою башни часовой.

И этим гением поступка
Так поглощен другой, поэт,
Что тяжелеет, словно губка,
Любою из его примет.

Стихотворение о Поэте и Правителе — о знании «друг о друге предельно крайних двух начал». В 1950-х Пастернак написал об этом стихотворении:
«…разумел Сталина и себя. <…> Искренняя, одна из сильнейших (последняя в тот период) попытка жить думами времени и ему в тон».

Сосны

В траве, меж диких бальзаминов,
Ромашек и лесных купав,
Лежим мы, руки запрокинув
И к небу головы задрав.

Трава на просеке сосновой
Непроходима и густа.
Мы переглянемся и снова
Меняем позы и места.

И вот, бессмертные на время,
Мы к лику сосен причтены
И от болезней, эпидемий
И смерти освобождены.

С намеренным однообразьем,
Как мазь, густая синева
Ложится зайчиками наземь
И пачкает нам рукава.

Мы делим отдых краснолесья,
Под копошенье мураша
Сосновою снотворной смесью
Лимона с ладаном дыша.

И так неистовы на синем
Разбеги огненных стволов,
И мы так долго рук не вынем
Из-под заломленных голов,

И столько широты во взоре,
И так покорно все извне,
Что где-то за стволами море
Мерещится все время мне.

Там волны выше этих веток
И, сваливаясь с валуна,
Обрушивают град креветок
Со взбаламученного дна.

А вечерами за буксиром
На пробках тянется заря
И отливает рыбьим жиром
И мглистой дымкой янтаря.

Смеркается, и постепенно
Луна хоронит все следы
Под белой магиею пены
И черной магией воды.

А волны все шумней и выше,
И публика на поплавке
Толпится у столба с афишей,
Неразличимой вдалеке.

Стихотворение из цикла «На ранних поездах», который поэт начинает за несколько месяцев до Великой Отечественной войны. В нем присутствует излюбленная пастернаковская тема единства, слитности мира, открывающая путь к человеческому бессмертию. Поэт здесь соединяет лес и людей, подмосковные сосны и далекое море.

Быть знаменитым некрасиво...

Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись.

Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы
В судьбе, а не среди бумаг,
Места и главы жизни целой
Отчеркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,
И прятать в ней свои шаги,
Как прячется в тумане местность,
Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.

Впервые опубликовано в журнале «Знамя» в 1956-м под заголовком «Быть знаменитым». Поэтическая декларация Пастернака, вошедшая в последний цикл поэта «Когда разгуляется», подводящая итог представлениям автора о месте поэта в мире.

В больнице

Стояли как перед витриной,
Почти запрудив тротуар.
Носилки втолкнули в машину,
В кабину вскочил санитар.

И скорая помощь, минуя
Панели, подъезды, зевак,
Сумятицу улиц ночную,
Нырнула огнями во мрак.

Милиция, улицы, лица
Мелькали в свету фонаря.
Покачивалась фельдшерица
Со склянкою нашатыря.

Шел дождь, и в приемном покое
Уныло шумел водосток,
Меж тем как строка за строкою
Марали опросный листок.

Его положили у входа.
Все в корпусе было полно.
Разило парами иода,
И с улицы дуло в окно.

Окно обнимало квадратом
Часть сада и неба клочок.
К палатам, полам и халатам
Присматривался новичок.

Как вдруг из расспросов сиделки,
Покачивавшей головой,
Он понял, что из переделки
Едва ли он выйдет живой.

Тогда он взглянул благодарно
В окно, за которым стена
Была точно искрой пожарной
Из города озарена.

Там в зареве рдела застава,
И, в отсвете города, клен
Отвешивал веткой корявой
Больному прощальный поклон.

«О Господи, как совершенны
Дела Твои, — думал больной, —
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.

Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О Боже, волнения слезы
Мешают мне видеть Тебя.

Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным Твоим сознавать.

Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук Твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».

Стихотворение «В больнице» было включено Пастернаком в его последний цикл стихов «Когда разгуляется». Вызванное собственным пребыванием в больнице с тяжелым инфарктом, стихотворение начинается с картины толпы вокруг человека, которому стало плохо на улице, и его забирает машина скорой помощи, и завершается мыслями умирающего больного, которого переполняет восхищение устройством окружающего мира и благодарность за дарованную ему судьбу.

В январе 1953-го Пастернак писал вдове своего близкого друга, Нине Табидзе:

«Когда это случилось, и меня отвезли, и я пять вечерних часов пролежал сначала в приемном покое… то в промежутках между потерею сознания и приступами тошноты и рвоты меня охватывало такое спокойствие и блаженство!
<…>
Длинный верстовой коридор с телами спящих, погруженный во мрак и тишину, кончался окном в сад с чернильной мутью дождливой ночи и отблеском городского зарева, зарева Москвы, за верхушками деревьев. И этот коридор, и зеленый жар лампового абажура на столе у дежурной сестры у окна, и тишина, и тени нянек, и соседство смерти за окном и за спиной — все это по сосредоточенности своей было таким бездонным, таким сверхчеловеческим стихотворением!
<…>
„Господи, — шептал я, — благодарю Тебя за то, что Ты кладешь краски так густо и сделал жизнь и смерть такими, что Твой язык — величественность и музыка, что Ты сделал меня художником, что творчество — Твоя школа, что всю жизнь Ты готовил меня к этой ночи“. И я ликовал и плакал от счастья».

Снег идет

Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.

Снег идет, и всё в смятеньи,
Bсе пускается в полет, —
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.

Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.

Словно с видом чудака,
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака.

Потому что жизнь не ждет.
Не оглянешься — и Святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.

Снег идет, густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?

Может быть, за годом год
Следуют, как снег идет
Или как слова в поэме?

Снег идет, снег идет,
Снег идет, и всё в смятеньи:
Убеленный пешеход,
Удивленные растенья,
Перекрестка поворот.

Стихотворение из последнего цикла Пастернака «Когда разгуляется» передает целый ряд сквозных мотивов, тем, приемов, которые были свойственны мировосприятию и текстам поэта на протяжении всего литературного пути. Городской снегопад объединяет небо, землю, город, людей и комнатные растения. Они все подчиняются общим законам мироздания — устройства времени и творчества («…за годом год / Следуют, как снег идет / Или как слова в поэме»).

Нобелевская премия

Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.

Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.

Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.

Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

В октябре 1958 года Пастернаку была присуждена самая престижная мировая награда в области литературы — Нобелевская премия. В СССР присуждение премии было воспринято как враждебный акт — награждение писателя, чей роман «Доктор Живаго» был запрещен на родине и опубликован только за границей. Была развернута беспрецедентная кампания травли поэта: Пастернака исключили из Союза советских писателей и грозили высылкой из страны, в газетах публиковались гневные обличительные письма, где автора романа называли предателем и клеветником. В результате кампании Пастернак отказался от премии. 30 января 1959 года Пастернак передал цикл «Январские дополнения» английскому журналисту, который спустя десять дней опубликовал стихотворение «Нобелевская премия» в газете Daily Mail.

Гамлет

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.

Стихотворение «Гамлет» открывает последнюю, стихотворную часть романа «Доктор Живаго». В лирическом герое стихотворения множатся, накладываясь друг на друга, актер, вышедший на сцену (возможно, играющий роль Гамлета); сам Гамлет, выполняющий на сцене волю своего отца; Христос, обращающийся в Гефсиманском саду к Богу Отцу; лирический герой стихотворения, размышляющий о своем пути и судьбе; и, наконец, Пастернак, ощущающий себя в современности, тонущим в фарисействе.

Стихотворение, герой которого пытается узнать свою судьбу, тесно связано с литературной традицией. Пастернак несколько раз повторял в письмах и разговорах, что судьба его героя должна быть отчасти подобна судьбе Александра Блока. Блок неоднократно в стихах сопоставлял с Гамлетом своего лирического героя. Тема судьбы и смерти поэта в русской поэзии тесно связана со стихотворением Лермонтова на смерть Пушкина, где он сравнивает убитого поэта с Христом («они венец терновый, увитый лаврами, надели на него»). Стихотворение написано пятистопным хореем — размером, к которому, говоря о темах судьбы, смерти и жизненного пути, обращались Лермонтов («Выхожу один я на дорогу…»), Тютчев («Вот бреду я вдоль большой дороги…»), Блок («Выхожу я в путь, открытый взорам…»), неоднократно Есенин («Письмо матери», «Спит ковыль. Равнина дорогая…» и др.) и Максимилиан Волошин, написавший этим размером:

Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.

Может быть, и я свой жребий выну,
Горькая детоубийца — Русь!
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь, —
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.

Август

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.

Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую
И край стены за книжной полкой.

Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.

Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по‑старому,
Преображение Господне.

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.

И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.

С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.

В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.

Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, нетронутый распадом:

«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.

Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.

Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».

1953

Стихотворение «Август» — из цикла стихов Юрия Живаго, героя романа Пастернака, составляющего последнюю часть романа. В стихотворении — сон героя о своей смерти, причем автор помещает пространство стихотворения в пространство своей комнаты на даче в Переделкине: утреннее солнце покрывает «…жаркой охрою / Соседний лес, дома поселка, / Мою постель, подушку мокрую / И край стены за книжной полкой».

Вспоминающийся герою сон, как к нему «на проводы» идут его друзья через августовский кладбищенский лес, как будто опять через переделкинское кладбище, над которым возвышается церковь Преображения — в начале стихотворения «кто-то» во сне вспоминает, что это «шестое августа по‑старому, Преображение Господне». Герой, прощаясь с жизнью, прощается с поэзией («образ мира, в слове явленный»), чудом окружающего мира и возлюбленной, которая умела «сражаться» за него с окружающим миром, помогая ему преодолеть годы забвения человеческих и божественных законов («годы безвременщины»).

Зимняя ночь

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Одно из самых известных стихотворений Пастернака о любви, где близости влюбленных сообщается масштаб всеохватности за счет параллелизма с зимней стихией («по всей земле, во все пределы») и высокой, почти религиозной высоты («…и жар соблазна / Вздымал, как ангел, два крыла / Крестообразно»). Так о любви Лары и Живаго Пастернак пишет в романе «Доктор Живаго»: «Их любовь была велика. Но любят все, не замечая небывалости чувства. Для них же — и в этом была их исключительность — мгновения, когда, подобно веянию вечности, в их обреченное человеческое существование залетало веяние страсти, были минутами откровения и узнавания все нового и нового о себе и жизни»; «Мы с тобой как два первых человека, Адам и Ева, которым нечем было прикрыться в начале мира, и мы теперь так же раздеты и бездомны в конце его. И мы с тобой последнее воспоминание обо всем том неисчислимо великом, что натворено на свете за многие тысячи лет между ними и нами, и в память этих исчезнувших чудес мы дышим и любим, и плачем, и держимся друг за друга и друг к другу льнем».

«Зимняя ночь» входит в цикл стихов героя романа Пастернака — Юрия Живаго. В прозаической части романа герой, проезжая на Святках по Камергерскому переулку, поднимает голову, видит свет от свечи на замерзшем оконном стекле, и ему в голову приходит строчка «свеча горела на столе, свеча горела». В стихотворении лирическому герою представляется череда любовных свиданий за этим окном — «то и дело свеча горела на столе». Внутренний мир комнаты со свечой и влюбленной парой противопоставлен зимнему миру за окном, охваченному непрерывной и повсеместной метелью, как в первых строках поэмы Блока «Двенадцать».

Предметный мир стихотворения: метель, стол, окно, свеча, воск, башмачки — позволяет вспомнить о балладе Жуковского «Светлана» с ее знаменитым началом «Раз в крещенский вечерок…». Строчка приходит в голову герою, когда он на Святках (почти что время гаданий из баллады Жуковского) едет на извозчике со своей будущей женой Тоней, а за окном, чего он не знает, находится главная героиня романа Лара со своим женихом. В самом конце романа Лара, много лет спустя случайно зайдя в эту комнату, увидит на столе мертвого Юрия Живаго — как героиня Жуковского видит во сне мертвого жениха. Таким образом, в прозе связь с балладой, где девушка гадает о женихе, видит его мертвым, а, проснувшись, встречает его живым, становится еще отчетливей. В той же главе, где появляется впервые строчка «свеча горела», «Елка у Свентицких», герой размышляет об искусстве, которое все время занято двумя вещами — «неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь». Баллада Жуковского, где после гадания и страшного сна появляется живой жених, была как раз одним из таких произведений искусства.

В 1948 году стихотворение послужило причиной запрета на распространение книги Пастернака, в которую было включено. Александр Фадеев, возглавлявший Союз советских писателей и в издательстве которого была отпечатана книга, увидел в нем смесь мистики и эротики.

Рождественская звезда

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было младенцу в вертепе
На склоне холма.

Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.

А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой Вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры.
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
…Все злей и свирепей дул ветер из степи…
…Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.

— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
— А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.

Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

Стихотворение, отданное Пастернаком главному герою своего романа. Юрий Живаго хочет «написать русское поклонение волхвов, как у голландцев, с морозом, волками и темным еловым лесом». В стихотворении евангельские волхвы, идущие принести дары младенцу Христу, проходят через русское зимнее пространство («…погост, / Ограды, надгробья, / Оглобля в сугробе / И небо над кладбищем, полное звезд»), в котором узнается картина пейзажа из окна дачи поэта в Переделкине. В картине соединяются пространство и время: рядом с волхвами «встает все пришедшее после» — «будущее галерей и музеев», «все елки на свете», «все сны детворы». Это жизнь многовековой христианской культуры, берущей начало «в пещере», возле которой так по‑будничному бранятся и ругаются погонщики, лягаются ослы, но при этом происходит величайшее чудо, отмеченное для людей появлением звезды Рождества.