Проект колокол 3 рейха. Чудесное оружие III Рейха (IX) - ilion_skiv. Именно так и мог бы родиться проект «Колокол»…

В 1917 г. поступил в Тифлисский медицинский институт, где стал членом еврейской социалистической организации «Бунд». Переехав в Баку, продолжил обучение в Бакинском университете. В 1920 году вступил в РКП(б).

С 1922 года - в Москве, где заканчивает обучение на медицинском факультете 2-го МГУ, работает врачом, ассистентом университетской кафедры, заведующим амбулаторией. По совместительству подрабатывает в Биохимическом институте, руководство которого, заметив способности и интересы Майрановского, предложило ему должность заведующего токсикологическим отделением Центрального санитарно-химического института Наркомздрава.

Позднее Майрановский возглавляет токсикологическую лабораторию Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ), где его исключили из партии «за развал работы спецлаборатории и попытку получить доступ к секретным сведениям». Однако Майрановский написал жалобу в ЦКК, где решение парткома ВИЭМа было отменено. Вернулся в Центральный санитарно-химический институт Наркомздрава на должность заведующего организационно-плановым отделом.

С лета 1937 г. - в 12-м Отделе ГУГБ НКВД СССР. В составе этого отдела с 1937 по 1951 гг. руководил токсикологической лабораторией («Лабораторией-X») - специальным подразделением, занимавшимся исследованиями в области токсических веществ и ядов.

Как утверждает в своих мемуарах высокопоставленный сотрудник органов госбезопасности генерал-лейтенант П. А. Судоплатов, Майрановский был переподчинён НКВД вместе со своей исследовательской группой:

Как стало известно позднее из показаний следствию самого Майрановского и его сотрудников, воздействие различных ядов на человека и способы их применения испытывались в лаборатории на заключённых, приговорённых к высшей мере наказания.

В 1942 году Майрановский, занимаясь экспериментами с ядами на приговоренных к расстрелу, обнаружил, что под влиянием определенных доз препарата "подопытный" начинает исключительно откровенно говорить. После этого, с одобрения руководства, он занялся "проблемой откровенности" на допросах. Такие эксперименты проводились в течение двух лет.

В 1940 г. Майрановский защитил в ВИЭМ докторскую диссертацию на тему «Биологическое действие продуктов при взаимодействии иприта с кожей». Высшая аттестационная комиссия при Комитете по делам высшей школы отклонила решение о присвоении Майрановскому учёной степени доктора медицинских наук и потребовала доработки диссертации. В 1943 году, однако, по представлению наркома госбезопасности В. Н. Меркулова было возбуждено ходатайство о присвоении Майрановскому учёной степени доктора медицинских наук и звания профессора по совокупности работ без защиты диссертации. В ходатайстве указывалось, что «за время работы в НКВД тов. Майрановский выполнил 10 секретных работ, имеющих важное оперативное значение».

Как пишет Судоплатов, «проверка, проведённая ещё при Сталине, после ареста Майрановского, а затем при Хрущёве в 1960 году, в целях антисталинских разоблачений, показала, что Майрановский и сотрудники его группы привлекались для приведения в исполнение смертных приговоров и ликвидации неугодных лиц по прямому решению правительства в 1937-1947 годах и в 1950 году, используя для этого яды».

Судоплатов заявляет, что ему известно о четырёх фактах ликвидации таких лиц, в которых Майрановский принял участие в 1946-1947 годах (в этих операциях участвовал и сам Судоплатов):

А. Я. Шумский, один из руководителей украинского националистического движения (был репрессирован в 1930-е гг., позднее был освобождён из заключения по состоянию здоровья и находился в ссылке в Саратове, где установил контакты с эмигрантскими организациями и вёл активную пропагандистскую деятельность; Майрановский был направлен в Саратов в составе спецгруппы, после чего Шумский, согласно официальному заключению, скончался в больнице от сердечной недостаточности;
Теодор Ромжа, архиепископ украинской униатской церкви в Ужгороде (его подозревали в сотрудничестве с вооружённым националистическим подпольем, а деятельность его расценивалась как угроза политической стабильности Закарпатья, вошедшего в состав СССР лишь в 1945 году; Майрановский был направлен в Ужгород, где передал ампулу с ядом кураре агенту органов безопасности - медсестре в больнице, где Ромжа находился после автомобильной аварии, которая и сделала смертельный укол);
Самет (польский еврей, интернированный в 1939 году, занимался в Ульяновске секретными работами по использованию трофейного немецкого оборудования на советских подводных лодках, установил контакты с англичанами и намеревался эмигрировать в Палестину; Майрановский сделал Самету во время профилактического осмотра инъекцию яда кураре) и

Судоплатов высказывает предположение, что Майрановский мог быть использован и в ликвидации Рауля Валленберга.

Находясь в тюрьме, Майрановский боролся за свою реабилитацию, написал несколько писем на имя министра государственной безопасности С. Д. Игнатьева, а позднее - Берии. Однако, как пишет Судоплатов, впоследствии эти письма были использованы следствием против самого Майрановского, а также Берии, Абакумова и Меркулова.

После освобождения в начале 1962 г. Майрановскому было запрещено жить в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. Последние годы жизни он работал в одном из НИИ в Махачкале.

(1937-1951), полковник медицинской службы (1943), доктор медицинских наук, профессор (1943).

Биография

13 декабря г. Майрановский был арестован. Вот что пишет по этому поводу Судоплатов :

В 1951 году Майрановский вместе с Эйтингоном , Райхманом, Матусовым и А. Свердловым были арестованы и обвинены в незаконном хранении ядов, а также в том, что они являются участниками сионистского заговора, цель которого - захват власти и уничтожение высших руководителей государства, включая Сталина. Рюмину , который возглавлял следствие по этому делу, удалось выбить фантастические признания у Майрановского (он отказался от них в 1958 году) и заместителя начальника секретариата Абакумова Бровермана. Когда в конце 1952 года Рюмин, будучи заместителем министра госбезопасности С. Д. Игнатьева , был снят с должности, следственная часть не могла представить обвинительное заключение против Майрановского в том виде, как его подготовил Рюмин. Показания начальника токсикологической лаборатории не подкреплялись признаниями врачей, арестованных по делу Абакумова, которые не имели понятия об этой лаборатории.
Никто из арестованных врачей ничего не знал о секретной деятельности Майрановского: он сам проводил эксперименты с ядами на приговорённых к смертной казни в соответствии с установленным правительством и Министерством госбезопасности порядком. Зафиксировать в полном виде признания Майрановского было чересчур рискованно, поскольку он ссылался на указания высших инстанций и полученные им награды. Именно поэтому его дело поступило на рассмотрение во внесудебный орган - Особое совещание при министре госбезопасности… Его оставили в живых и в феврале 1953 года приговорили к десяти годам лишения свободы за незаконное хранение ядов и злоупотребление служебным положением.

Находясь в тюрьме, Майрановский боролся за свою реабилитацию, написал несколько писем на имя министра государственной безопасности С. Д. Игнатьева , а позднее - Берии . Однако, как пишет Судоплатов, впоследствии эти письма были использованы следствием против самого Майрановского, а также Берии, Абакумова и Меркулова.

В апреле 1956 года Президиумом Верховного Совета СССР было принято решение:

Учитывая связи Майрановского с разоблачёнными врагами народа Берия и Меркуловым, выполнение им особо доверительных заданий этих лиц и социальную опасность Майрановского как лица, производившего бесчеловечные опыты над живыми людьми,… действие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 17 марта 1953 года об амнистии на осуждённого Майрановского Григория Моисеевича не распространять и ограничиться отбытием наказания по вынесенному ему приговору .

После отбытия наказания освободился в декабре 1961 года, попытка реабилитироваться привела к ещё одному аресту .

После освобождения в начале 1962 года Майрановскому было запрещено жить в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. Последние годы жизни он работал в одном из НИИ в Махачкале.

Умер в 1964 году.

Майрановский был удостоен орденов и медали «Партизану Отечественной войны» 1-й степени .

Напишите отзыв о статье "Майрановский, Григорий Моисеевич"

Литература

«Лаборатория Майрановского» упоминается в повести Э. Рязанова «Предсказание» (1992).

Источники

Энциклопедия секретных служб России / Авт. - сост. А. И. Колпакиди. - М.: Астрель, АСТ, Транзиткнига, 2004. - 800 с.
Судоплатов П. А.

Примечания

12-й Отдел ГУГБ НКВД СССР , обеспечивавший оперативные подразделения специальной техникой, был создан 7 августа 1937 года. В 1938 году в ходе реорганизации структуры НКВД Отдел опертехники (2-й Специальный отдел) стал самостоятельным и впоследствии сохранял этот статус. В феврале 1941 года при разделении НКВД на два наркомата - НКВД СССР во главе с наркомом Л. П. Берией и Народный комиссариат государственной безопасности СССР под руководством наркома В. Н. Меркулова - Отдел оперативной техники был передан в структуру НКГБ (4-й отдел). В июле 1941 года НКВД и НКГБ были вновь объединены в единый наркомат - НКВД СССР. В ходе реорганизации 4-й отдел НКГБ вновь стал 2-м Специальным отделом НКВД. С апреля 1943 по март 1946 года в результате очередного разделения НКВД на два ведомства Отдел оперативной техники - вновь в составе НКГБ (нарком В. Н. Меркулов). С апреля 1946 - в составе Министерства государственной безопасности (министр В. Н. Меркулов, которого вскоре сменил В. С. Абакумов). /Ист.: Воронцов С. А. Спецслужбы России: Учебник. Ростов-на-Дону: Феникс, 2006. - 512 с./
цит. по изданию «Энциклопедия секретных служб России» / Авт. - сост. А. И. Колпакиди. - М.: Астрель, АСТ, Транзиткнига, 2004. - стр. 609
. Проверено 29 марта 2013. .

Отрывок, характеризующий Майрановский, Григорий Моисеевич

Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.

Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l"imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd"hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m"avez fait l"honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l"eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c"est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu"elle s"y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l"encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l"horloger n"a pas la faculte de l"ouvrir, il ne peut la manier qu"a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.

Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.

Григорий Моисеевич Майрановский (1899, Батуми - 1964) - руководитель токсикологической лаборатории НКВД - МГБ (1937-1951), полковник медицинской службы (1943), доктор медицинских наук, профессор (1943).

Биография

С 1922 года - в Москве, где заканчивает обучение на медицинском факультете 2-го МГУ (1923), работает врачом, ассистентом университетской кафедры, заведующим амбулаторией. По совместительству подрабатывает в Биохимическом институте, руководство которого, заметив способности и интересы Майрановского, предложило ему должность заведующего токсикологическим отделением Центрального санитарно-химического института Наркомздрава.

Позднее, с 1935 года, Майрановский возглавляет токсикологическую лабораторию Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ), где его исключили из партии «за развал работы спецлаборатории и попытку получить доступ к секретным сведениям». Однако Майрановский написал жалобу в ЦКК, где решение парткома ВИЭМа было отменено. Вернулся в Центральный санитарно-химический институт Наркомздрава на должность заведующего организационно-плановым отделом.

В 1937 году исследовательская группа Майрановского из Института биохимии, возглавляемого академиком Бахом, была передана в НКВД и подчинялась непосредственно начальнику спецотдела оперативной техники при комендатуре НКВД - МГБ… Вся работа лаборатории, привлечение её сотрудников к операциям спецслужб, а также доступ в лабораторию, строго ограниченный даже для руководящего состава НКВД - МГБ, регламентировались Положением, утверждённым правительством, и приказами по НКВД - МГБ… Непосредственно работу лаборатории курировал министр госбезопасности или его первый заместитель.

А. Я. Шумский, один из руководителей украинского националистического движения (был репрессирован в 1930-е гг., позднее был освобождён из заключения по состоянию здоровья и находился в ссылке в Саратове, где установил контакты с эмигрантскими организациями и вёл активную пропагандистскую деятельность; Майрановский был направлен в Саратов в составе спецгруппы, после чего Шумский, согласно официальному заключению, скончался в больнице от сердечной недостаточности;
Теодор Ромжа, архиепископ украинской униатской церкви в Ужгороде (его подозревали в сотрудничестве с вооружённым националистическим подпольем, а деятельность его расценивалась как угроза политической стабильности Закарпатья, вошедшего в состав СССР лишь в 1945 году); Майрановский был направлен в Ужгород, где передал ампулу с ядом кураре агенту органов безопасности - медсестре в больнице, где Ромжа находился после автомобильной аварии, которая и сделала смертельный укол;
Самет (польский еврей, интернированный в 1939 году, занимался в Ульяновске секретными работами по использованию трофейного немецкого оборудования на советских подводных лодках, установил контакты с англичанами и намеревался эмигрировать в Палестину; Майрановский сделал Самету во время профилактического осмотра инъекцию яда кураре) и
Исайя Оггинс (Isaiah Oggins), американский гражданин, исполнявший задания НКВД за рубежом, арестован в 1938 году по подозрению в двойной игре и приговорён Особым совещанием к восьми годам заключения; в конце войны американские власти на основании обращения его жены пытались добиться его возвращения в США, что могло нанести серьёзный ущерб СССР; в 1947 году Майрановский во время медицинского обследования в тюрьме сделал Оггинсу смертельный укол, после чего Судоплатову и Эйтингону было поручено захоронить тело на еврейском кладбище в Пензе.

Увы, среди ее руководителей весьма заметными были "лица еврейской национальности", истреблявшие в числе прочих и своих соплеменников

Семен КИПЕРМАН, Хайфа

Фото: Григорий Майрановский

Писать о лабораториях, обозначаемых таинственным знаком "Х" и занятых изготовлением убийственных препаратов, на всех этапах деятельности советских органов безопасности очень тягостно. Особенно, когда речь идет о людях с научными степенями и званиями, выступающих палачами.

Павел Судоплатов и другие авторы указывают, что токсикологическая лаборатория была создана в 1921 году при председателе Совнаркома В.И.Ленине, задолго до Берии, и именовалась "Специальным кабинетом". Не исключают, что Ленин просил Сталина достать ему яд из имеющихся запасов именно в этой лаборатории-"кабинете".

Подобное утверждение основывается на проводимых послереволюционных исследованиях ядов в России в начале 20-х годов, возглавляемых профессором Игнатием Казаковым. Интерес к проводимым исследованиям проявляли руководители советских органов безопасности — председатель ОГПУ В.Менжинский, его заместитель, а впоследствии — нарком внутренних дел Г.Ягода.

Научно-исследовательская лаборатория формально находилась при Всесоюзном институте биологии академика Баха.

Различные источники не исключают, что один из опытов использования наркотических веществ в спецоперации был связан с похищением главы Русского общевоинского союза генерала Кутепова в Париже в январе 1930 года. Исполнителями операции была "группа Яши" — особая группа старшего майора Якова Серебрянского при председателе ОГПУ.

Среди бела дня генерала затолкали в машину в бессознательном состоянии и доставили в Марсель на борт советского парохода. Однако слабое сердце старого солдата не выдержало, и после сделанного ему укола морфия он скончался чуть ли на рейде Новороссийска. Спустя семь лет та же "группа Яши", используя наркотические вещества, под глубоким наркозом похитила и вывезла из французского порта Гавр преемника Кутепова генерала Миллера, который был доставлен на Лубянку и расстрелян в 1939 году.

В декабре 1937 г. первый начальник лаборатории Казаков был арестован "за участие в контрреволюционной антисоветской организации" и в 1938 г. в ходе процесса антисоветского правотроцкистского блока (процесс Бухарина-Рыкова и др.) приговорен к расстрелу. Ему вменялось в вину умерщвление председателя ОГПУ В.Менжинского, председателя ВСНХ В.Куйбышева и писателя М.Горького по приказу Г.Ягоды. Это был первый опыт создания зловещего образа врачей-убийц, когда Казаков вместе с его "сообщниками" Левиным и Плетневым — были приговорены к высшей мере и расстреляны спустя двое суток.

В 1935 г. при подразделении под руководством старшего майора госбезопасности Якова Серебрянского действовала лаборатория по использованию ядов и наркотиков, которая подчинялась непосредственно руководителю НКВД. Последовавший затем арест Серебрянского в ноябре 1938 г. привел к расформированию лаборатории.

С лета 1937 года в составе 12-го Отдела ГУГБ НКВД по 1951 годы руководителем токсикологической лаборатории (Лаборатория — "Х") специальным подразделением, занимавшимся исследованиями в области токсических веществ и ядов, был Григорий Моисеевич Майрановский.

* * *

Откуда взялся этот страшный человек?

Родился он в 1899 году в Батуми в многодетной семье среднего достатка. После окончания гимназии в 1917 г. поступил в Тифлисский медицинский институт, где вступил в еврейскую социалистическую организацию "Бунд". Затем переехал в Баку, где один из его братьев числился в лидерах местных "бундовцев".

Григорий Майнаровский продолжал учиться в университете. Убедившись, что большевики выступают против Бунда, быстро сориентировался и в апреле 1920 года вступил в РКП(б). Честолюбивый молодой человек направлял все усилия, чтобы доказать преданность новой власти. В течение почти двух лет работал в одном из отделов кустовой промышленности Совнаркома Азербайджанской ССР.

В 1922 г. Г.Майнаровский переехал в Москву, где закончил обучение на медицинском факультете 2-го МГУ. Работал врачом, ассистентом университетской кафедры, заведующим амбулаторией. Вскоре ему было предложено заведывание токсикологическим отделением в Биохимическом институте Центрального санитарно-химического института Наркомздрава.

В 1937 году исследовательская группа Майнаровского из института биохимии, возглавляемого академиком Бахом, была передана в НКВД и перешла в непосредственное подчинение начальника спецотдела оперативной техники при комендатуре НКВД-МГБ… Секретность работы лаборатории обеспечивалась серьезным контролем за привлечение ее сотрудников к операциям спецслужб. Строгим был доступ в лабораторию даже для руководящего состава НКВД-МГБ, что регламентировалось Положением, утвержденным правительством и приказами по НКВД-МГБ… Непосредственно работу лаборатории курировал министр госбезопасности или его первый заместитель. А работа там велась исключительно с ядами. И вовсе не для лечения, а для проведения испытаний на заключенных, приговоренных к высшей мере наказания или умерщвления тех, кто по решению правительства подлежал тайной ликвидации.

В 1940 году Майрановский защитил в ВИЭМ докторскую диссертацию на тему "Биологическое действие продуктов при взаимодействии иприта с кожей". Однако ВАК при Комитете по делам высшей школы не утвердил решение о присвоении ученой степени доктора медицинских наук, посчитав, что диссертация требует доработки.

Между тем в 1943 году по представлению наркома госбезопасности В.Меркулова было возбуждено ходатайство о присвоении Майрановскому ученой степени доктора медицинских наук и звания профессора по совокупности работ без защиты диссертации. В ходатайстве указывалось, что "за время работы в НКВД тов. Майрановский выполнил 10 секретных работ, имеющих важное оперативное значение (цитата из изд. "Энциклопедия секретных служб России". М.,2004, стр. 609).

В том же 1943 году Майрановский получил звание полковника медицинской службы.

Примером "важности секретных оперативных работ", упомянутых министром, может послужить один факт. В 1942 году занимаясь экспериментами с ядами на приговоренных к расстрелу, Майрановский выявил, что при использовании определенных доз препарата "подопытный" начинает исключительно откровенно говорить. Руководство ухватилось за это "открытие" и одобрило занятия "проблемой откровенности" на допросах. Ведь это позволяло получать дополнительный материал для следствия. Подобные эксперименты проводились несколько лет. В тех случаях, когда арест казался высшему начальству неудобным, использовалась технология Майрановского.

Так поступили с начальником Иностранного отдела ГУГБ Абрамом Слуцким. В феврале 1938 года он внезапно умер в кабинете замнаркома Михаила Фриновского. По свидетельствам исполнителей убийства, ему сделали инъекцию цианистого калия. Это был период начала чистки разведки, когда ее иностранных сотрудников стали вызывать в Москву. Опасаясь спугнуть свои жертвы, организаторы расправы устроили похороны Слуцкого со всеми почестями. А "Правда" поместила некролог, в котором писала, что он "умер на боевом посту".

О деле Валленберга писали много. Но не могу не сослаться на записи генерала П.Судоплатова, хорошо знавшего кухню КГБ, и в, частности, назначение "Лаборатории-Х". Генерал писал, что в начале июля 1947 г. дело Рауля Валленберга зашло в тупик. Он отказался сотрудничать с советской разведкой и оказался не нужным ни как свидетель тайных политических игр, ни как заложник. Нюрнбергский процесс к тому времени закончился.

Судоплатов высказал предположение, что ныне всемирно известный Праведник народов мира, спасший десятки тысяч венгерских евреев, узник советских властей Рауль Валленберг был переведен в спецкамеру "Лаборатории-Х", где ему сделали смертельную инъекцию под видом лечения. Между тем руководство страны продолжало на запросы шведов уверять их, что ничего не знает о местонахождении и судьбе Валленберга.

Медслужба тюрьмы, конечно, абсолютно не имела представления о совершенном и смерть была зафиксирована в обычном порядке.

Однако министр госбезопасности Абакумов, очевидно, знавший о подлинной причине смерти Валленберга, запретил вскрытие тела и приказал его кремировать. (См.: П.Судоплатов. "Разведка и Кремль", стр. 322).

Рвение руководителя "Лаборатории-Х" Майрановского всячески поощрялось высшим начальством. В начале 1942 года при создании 4-го Управления НКВД для организации диверсионных групп и спецагентуры на оккупированной территории, которое возглавили Судоплатов и его заместитель Эйтингон, Управлению был придан специальный отдел НКВД СССР, который занимался разработкой диверсионной техники. Для изучения и исследования этой техники в его состав вошли отделение токсикологии и биологии, занимавшиеся изучением и исследованием всевозможных ядов. Работа отделения проводилась по темам и планам, утвержденным в свое время первым зам. наркома Меркуловым и Берией.

Разработанные Майрановским и его сотрудниками яды использовались в годы войны диверсионными группами и специальной агентурой в немецком тылу против оккупантов. За это руководитель "Лаборатории-Х" награждался боевыми орденами и даже получил медаль "Партизану Отечественной войны". Этот "доблестный партизан", по едкому замечанию историка и журналиста Михаила Нордштейна, ни разу не побывавший в тылу противника, "упивался от преуспевания".

* * *

Яды Майрановского действовали безотказно. Об их использовании серьезно подумывал "великий и мудрый вождь" для устранения неугодного и непослушного президента Югославии Тито. Сталин планировал задействовать советского посла в Югославии И.Григулевича, который должен был убить югославского лидера с помощью отравленного перстня. (См.: И.Бунин. "Операция "Гроза", т. 2. СПБ., 1994, стр. 429).

В 1947 году по инициативе Н.Хрущева, бывшего тогда членом Политбюро и первым секретарем ЦК компартии Украины, был ликвидирован архиепископ Мукачевской епархии Юрий Теодор Ромжа. Резкое недовольство партийного лидера вызывало влияние Ромжи на верующих. Хрущев и министр госбезопасности Украины С.Савченко в 1947 году обратились к Сталину и министру госбезопасности СССР Абакумову с просьбой дать санкцию на убийство епископа. Обвинив его в сотрудничестве с подпольным украинским национальным движением и "тайными эмиссарами" Ватикана, представляя всё как серьёзную угрозу политической стабильности в регионе, недавно вошедшему в состав СССР. Последовало распоряжение Сталина: "Убрать".

Сотрудниками ГБ была организована автомобильная авария, но Ромжа остался жив, хотя был тяжело ранен и доставлен в Мукачевскую больницу. После чего туда приехали министр госбезопасности Украины Сергей Савченко и Григорий Майрановский. Миссия последнего заключалась в передаче медсестре-агенту МГБ ампулы курары. Она и сделала смертельный укол.

П.Судоплатов указывает на четыре известных ему факта ликвидации опасных для советского государства лиц, проведенных с участием Майрановского в 1946-1947 годах. Один из них касался видного руководителя украинского национального движения А.Шумского. Репрессированный в 1930 г., позднее освобожденный по состоянию здоровья, он находился в ссылке в Саратове, где установил контакты с эмигрантскими организациями. Для его устранения в Саратов был направлен в составе спецгруппы Майрановский. После чего в официальном заключении было указано, что Шумский скончался в больнице от сердечной недостаточности.

Свое гнусное дело совершил Майрановский и в отношении польского еврея, интернированного в 1939 году после вступления советских войск в Западную Украину. Инженер по специальности, Самет занимался секретными работами по использованию трофейного немецкого оборудования на советских подводных лодках, что давало значительное преимущество в длительности их пребывания под водой. Самет связался с англичанами и собирался выехать в подмандатную Палестину. Чтобы предотвратить это, советская разведка старалась внедрить в окружение Самета своего агента и контролировать его связи с иностранцами. В Ульяновск направили Эйтингона. Вскоре туда приехал Майрановский вместе с агентом, врачом заводской поликлиники, который сделал Самету во время профилактического осмотра инъекцию яда кураре.

Непросто сложилась судьба у американского коммуниста Исаака Оггинса. Приехав в СССР по фальшивому чехословацкому паспорту, он искренне симпатизировал коммунистическим идеям и являлся негласным членом компартии США. Оггинс был старым агентом Коминтерна и НКВД в ряде стран Дальнего Востока и США. Его жена Нора входила в агентурную сеть НКВД в Америке и Западной Европе, оказывая помощь в обслуживании конспиративных квартир для советской агентуры во Франции и США в 1938-1941 гг.

В 1938 году Оггинс был арестован по подозрению в двойной игре и "троцкизме". Не признав себя виновным, Оггинс, тем не менее, был приговорен к восьми годам лагерей. Некоторое время его жена полагала, что пребывание там её мужа объясняется оперативными соображениями, но затем поняла, что он арестован.

После окончания войны Нора обратилась к американским властям с просьбой о выяснении местонахождения и освобождения мужа. Однако ухудшение отношений между двумя странами из-за провала советской разведывательной сети в США и Канаде в 1946-1947 гг. вызвали опасения Молотова, что в случае освобождения Оггинса американцы могут привлечь его в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности и использовать в качестве свидетеля против компартии США. Кроме того советские спецслужбы подозревали Нору Оггинс в установлении связи с ФБР, что наносило вред советской агентуре в США и во Франции.

В этих условиях Абакумов предложил ликвидацию Оггинса, одобренную Сталиным и Молотовым. Исполнителя искать не пришлось. В 1947 году Майрановский во время медицинского обследования сделал Оггинсу, пребывавшему в тюрьме, смертельный укол. Организовать похороны поручили Судоплатову и Эйтингону на еврейском кладбище в Пензе. При этом дату захоронения почему-то оформили 1944 или 1945 годом. (См.: П.Судоплатов. Указ. раб., стр. 331-332).

В 1992 году генерал Дм. Волкогонов представил в Конгресс США список американцев, погибших в Советском Союзе в годы Второй мировой войны, а также во времена холодной войны, и выразил от имени президента Ельцина сожаление в связи с их гибелью. В представленном списке был и Оггинс. Ликвидировали его, по мнению Волкогонова, чтобы он не мог рассказать правду о положении в советских тюрьмах и концлагерях.

* * *

"Вся работа "Лаборатории-Х", не только научная, была хорошо известна как тем, кто занимался расследованием дела Берии и Абакумова, так и правительству и ЦК партии, наблюдавшим и направлявшим ход следствия по этим делам и определявшим его содержание". (См.: П.Судоплатов. "Разведка и Кремль", стр. 329).

В 1951 г. Майрановский был арестован как участник "сионистского заговора" в МГБ. Старшему следователю Следственной части по особо важным делам небезызвестному Рюмину, отмечает Судоплатов, удалось выбить у Майрановского "невероятные показания" (позже он отказался от них), и у арестованного заместителя начальника секретариата Абакумова Бровермана. Но вскоре арестованный Рюмин был снят с должности, арестован и расстрелян. Использовать добытые им материалы полностью оказалось невозможным. Продолжавшееся следствие установило, что проводимые на людях эксперименты осуществлялись в соответствии с порядком, установленным правительством и Министерством госбезопасности.

Что касается начальника токсикологической лаборатории, то его показания не подкреплялись признаниями врачей, арестованных по делу Абакумова, которые не имели никакого понятия о существовании этой тайной лаборатории. Все эксперименты с ядами на приговоренных к смертной казни проводились Майрановским в соответствии с указаниями правительства и порядками, установленными МГБ.

Майрановский отделался 10-летним сроком лишения свободы за незаконное хранение отравляющих веществ и злоупотребление служебным положением.

* * *

С 1952 года использование ядов возобновилось уже без участия Майрановского, но, как всегда, регламентировалось соответствующими указаниями правительства.

Тем временем "Лаборатория-Х" и другие подобные учреждения в 60-е годы, получившие название спецлаборатории номер 12 Института специальных и новых технологий, продолжали совершенствовать технологию отравлений. В арсенале Лубянки появились вещества, проникающие в организм с пропитанной ими одежды.

В октябре 1957 года в Мюнхене от внезапной остановки сердца умер главный идеолог Народно-трудового союза Лев Ребет.

В 1959 г. Богдан Сташинский в Мюнхене выстрелом капсулой с ядом убил у дверей своей квартиры Степана Бандеру. Сташинский был награжден орденом Красного Знамени, который ему вручил лично председатель КГБ Шелепин. Но через два года Сташинский сбежал на Запад и обо всем рассказал журналистам.

Орудием убийства было устройство в виде алюминиевой трубки, распыляющей при нажатии кнопки аэрозоль цианистого калия. Сегодня так действует обыкновенный флакон туалетной воды, а тогда это была техническая новинка, которую применяли для убийства человека. Чем не прогресс?!

В послужном списке бывшего генерала КГБ Калугина, возглавлявшего в Первом главке управление "К" (внешняя контрразведка) также отмечены, по меньшей мере, два убийства. Это управление занималось ликвидацией перебежчиков. Калугин даже получил орден Красного Знамени за похищение в Вене советского перебежчика и ликвидацию его, проведенную с использованием токсикологических препаратов.

Возглавляя службу внешней разведки КГБ, Калугин консультировал болгарскую разведку в проведении операции по ликвидации писателя-диссидента Маркова, убитого в Лондоне, где он работал в 1978 году на Би-би-Си. Его уколол наконечником зонта в ногу "случайный прохожий". Через некоторое время у Маркова поднялась температура, и резко упало давление, а через четыре дня он скончался от сердечной недостаточности. Подобным же образом в Париже было совершено покушение на другого болгарского диссидента — Владимира Костова. У него появились схожие симптомы, через двое суток жар начал спадать, но узнав о смерти Маркова, он обратился к врачу. Ему сделали операцию и извлекли капсулу, в которой английские специалисты обнаружили следы рицина. Тогда же решили провести повторное обследование тела Маркова и обнаружили у него такую же капсулу.

Были и другие способы убийства людей. Ничего не подозревавший владелец личной автомашины брался за замазанную ручку двери, открывал, садился и уезжал, а через два дня его увозили в больницу, где он умирал от "инфаркта".

Вспоминал Майрановский и об опытах с отравленной ядом подушкой. А также о том, как человеку давали большие дозы снотворного, после чего обреченный, погрузившись в сон, уже не просыпался.

При опытах с различными ядами присутствовали вместе с Майрановским Филимонов, Григорьев, Блохин, Осинкин и другие, всего 20 ученых. Список жертв тайных отравлений, санкционированных сверху, был достаточно длинным. Дьявольскую работу с ядами выдерживали не все сотрудники лаборатории. Одни кончали жизнь самоубийством, другие испытывали тяжкие психологические расстройства…

И только самого Майрановского не мучила совесть. По собственному признанию, он умертвил 104 человека, хотя после смерти Берии и его подельников на допросах называли цифру более 250 человек. Действия того или иного яда он проверял в основном на заключенных по 58-й статье.

"Мы яды давали, — признавался он, — через пищу, различные напитки, вводили яды при помощи уколов шприцем, тростью, ручкой и других колющих, специально оборудованных предметов". Яды вводили также через кожу, обрызгивая и поливая её.

В одном из интернетовских материалов он назван "сталинским Менгеле". Даже находясь в заключении, Майрановский продолжал консультировать "органы". Как специалиста-отравителя его несколько раз вывозили из Владимирской специальной тюрьмы номер 2 в Москву. Неугомонный Григорий Моиcеевич всячески пытался добиться освобождения, предлагая услуги по совершенствованию работы с ядами в СССР. Из Владимирской тюремной одиночки в апреле 1953 г. Майрановский писал тогда еще всесильному Берии о своих "заслугах" и допущенной по отношению к нему ошибки.

"Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов советской власти, в том числе и националистов всяческого рода (и еврейских) — об этом известно генерал-лейтенанту П.А.Судоплатову…" и заверял о своей готовности выполнить "все задания на благо нашей могучей Родины".

Не исключено, что Берия мог освободить Григория Моисеевича, но вскоре был сам арестован. А заявления Майрановского были использованы прокуратурой против самого Берии, Абакумова и Меркулова. На этот раз Майрановский был представлен как сообщник Берии, вынашивавший планы по ликвидации руководства страны с помощью ядов.

Пересмотр дела Майрановского, несмотря на все его старания не состоялся.

После отсидки полного десятилетнего срока он был выпущен в декабре 1961 г. Хлопоты о реабилитации не дали положительного результата. Он был вновь арестован и пробыл в тюрьме до конца 1962 года. В итоге его освобождение завершилось предписанием в 24 часа уехать из Москвы, и запретом селиться в центральных городах. Бывшему профессору, полковнику подсказали место его будущей работы: заштатная биохимическая лаборатория в Махачкале. Однако заведовать этим учреждением ему довелось не долго. В 1964 году "доктор смерть" скоропостижно скончался от острой сердечной недостаточности. Так, как погибали сотни людей в его лабораториях. Зловещее совпадение? Или…

"Лаборатории-Х" под другими названиями существуют и ныне. Их деятельность распространяется как на Российскую Федерацию, так и на ближнее и дальнее зарубежье… Бывший высокопоставленный офицер советской Службы внешней разведки Александр Кузьминов, сотрудник секретного управления "С", в 1992 г. добровольно уволился из органов, а спустя полтора года легально эмигрировал с семьей в одну из зарубежных стран. Защитил докторскую диссертацию по международному законодательству в области биотехнологии. В Лондоне вышла его книга "Биологический шпионаж — спецоперации советской и российской внешней разведки на Западе".

* * *

Правомерен вопрос: оправдано ли применение наркотиков или ядов в борьбе с терроризмом? Конечно, смертный приговор или уничтожение даже самого отъявленного террориста должны осуществляться только в строгом соответствии с требованиями закона. Однако опасность использования столь мощного оружия правящим режимом для уничтожения нежелательных людей, политических противников и соперников, как это было в истории советской страны, должно быть исключено. Еженедельник "Секрет" (velelens.livejournal.com)