Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Споры о загадочной смерти царевича Дмитрия не утихают по сей день. По официальной версии мальчик по неосторожности нанес себе ножом рану в область шеи. Но, по слухам, царевича Дмитрия злодейски зарезали люди, подосланными . Так, смерть царевича Дмитрия из личной драмы превратилась в историческую трагедию. Такая версия до сих пор оказывает заметное влияние на историографию.

Что же произошло в действительности на подворье угличского кремля в солнечный день 15 мая четыре сотни лет тому назад?

1584 год — царевича Дмитрий вместе с матерью Марией Нагой, шестой или седьмой женой Ивана Грозного, выехали в Углич. Брак их, согласно канонам Русской Православной Церкви, не мог считаться законным и, как следствие, Дмитрия, которому царь Иван IV выделил удельное княжество со столицей в Угличе, как незаконнорожденного, надлежало бы именовать не царевичем, а удельным угличским князем. Но в историю он все-же вошел как «малолетний царевич Дмитрий». Он был единственная надежда рода Нагих на возвышение.

Уже с 6–7 лет он стал чувствовать себя будущим государем. Мальчика отмечала семейная черта - жестокость и необузданный характер. Он частенько велел дворовым людям лепить из снега и вырезать из дерева фигуры людей и присваивал им имена московских бояр, а потом отсекал им конечности и головы, приговаривая при этом: «С этим я поступлю так-то, когда стану царем, а с этим - эдак». В русской истории был уже пример царственного ребенка, одаренного и страстного, который был воспитан подобным же образом. Из этого ребенка со временем вырос царь .

Трагические события разыгрались в субботний день, когда обитатели кремля готовились к обеду. Царевич, как всегда в это время, играл с мальчишками ножиком в «тычку». Бросавшему нож с определенного расстояния необходимо было попасть в очерченный на земле круг. Наступила очередь Дмитрия. И в это время случилось непредвиденное. Все кинулись во внутренний дворик. Мария Нагая выхватила из рук Арины Тучковой тело уже мертвого царевича. Обезумевшая от горя царица, показывая на Волохову, под чьим надзором был во время игры Дмитрий, запричитала, что это ее Осип с сыном Битяговского да Микита Качалов царевича Дмитрия убили.

Ударили в колокол. Вокруг уже толпился возбужденный народ. Многие прибежали с палицами и ножами. Выскочивший прямо из-за обеденного стола Битяговский попытался успокоить людей, отвергая обвинения в причастности его к смерти царевича Дмитрия. Однако, как в наше время, так и в те времена, сыграла роль «психология толпы», подогреваемая братьями Нагими.

А.С.Пушкин как-то проницательно заметил: «Народ, как дети, требует занимательности, действия. Народ требует сильных ощущений, для него и казни - зрелище. Смех, жалость и ужас суть три струны нашего воображения, потрясаемые драматическим волшебством». Дьяк Михаил Битяговский, который был прислан Годуновым надзирать за царевичем Дмитрием, и его помощники Никита Качалов и Данила Третьяков были тут же растерзаны возбужденными людьми. На глазах Марии Нагой убили игравших с Дмитрием малышей Данилу Битяговского и Осипа Волохова.

В Углич была прислана следственная комиссия во главе с митрополитом Саркским и Подоинским Геласием, а фактически руководил ею Василий Шуйский - коварный и умный противник Бориса Годунова. Историки пишут, что комиссия расследовала дело «по горячим следам».

С криминалистической точки зрения это не совсем так. Расследование по горячим следам считается тогда, когда оно было проведено в течение первых суток после случившегося. Комиссия же Шуйского приехала в Углич лишь 19 мая, то есть на четвертые сутки после случившегося. С точки зрения современной криминалистики, смерть при так называемых «невыясненных обстоятельствах» предполагает возможность убийства, или же несчастного случая. До нашего времени дошел «Обыск» - следственное дело Шуйского. Надо заметить, что расследование проводилось довольно профессионально. Как и положено, отрабатывалось несколько версий. На Руси во все времена умели вести «розыскные» дела.

Установили, что в момент трагедии все убиенные служивые люди на месте смерти царевича Дмитрия не были. Дьяки и подьячие проводили очные ставки, подробно допрашивали свидетелей. Рассказам мальчиков, наблюдавших за игрой, придавалось особенное значение. Ведь дети легко внушаемые и на допросах при грамотно поставленных вопросах могут дать «необходимые» для следствия показания.

Как подтверждает анализ записей следственного дела, на детей при дознании не оказывалось психологического давления со стороны взрослых. Мальчики рассказали о произошедшем так: «…играл де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь - падучей недуг - и набросился на нож». Взрослые подтверждали: «…да в ту пору, как ево било, покололся ножом сам и оттого помер».

Комиссия, рассмотрев показания свидетелей, пришла к однозначному выводу, что имел место несчастный случай во время приступа «падучей». После изучения всех документов 2 июня 1591 г. «Освященный собор» и боярская дума объявили народу: «Царевичу Дмитрию смерть учинилась Божьим судом».

Теперь уже участников бунта в Угличе постигла жестокая расправа: братья Михаил, Андрей и Григорий Нагие были заточены в острогах дальних городов, а мать царевича Мария Нагая была пострижена в монахини и сослана в отдаленный монастырь. Наказали и многих горожан. Судьба же угличского колокола, известившего об «убиении» царевича Дмитрия, стала под стать человеческой: его лишили одного «уха» и под крепкой стражей «сослали» в далекий Тобольск.

Учитывая непростую политическую ситуацию тех времен, некоторые скептики по сей день говорят: «А не могли ли доверенные люди Бориса Годунова в розыскное дело вставить определенные листы, свидетельствующие в его пользу?» Проведенные в наши дни научные исследования подтвердили абсолютную подлинность составленного «Обыска».

И все-же еще продолжают появляться публикации о преднамеренном убийстве царевича Дмитрия. Даже многие из именитых ученых не перестают утверждать, что имена настоящих исполнителей убийства, как видно, никогда не будут известны. Может быть, это были наемники, которых в Угличе никто не знал, они могли без затруднений попасть на территорию кремля, так как он практически не охранялся. Совершив злодейство, преступники покинули территорию дворца и, на конях, покинули город. Версии этих ученых основываются на раскладе политических сил тех времен.

Они полагают, что смерть царевича Дмитрия была выгодна в первую очередь Василию Шуйскому. Но спустя 13 лет после трагедии Шуйский признает в самозванце Лжедмитрии «убиенного царевича», а через 2 года после этого, «выкликнутый» на царство, он в своих грамотах объявил народу, что Дмитрий «умре подлинно и погребен в Угличе». Довольно неприглядной была и роль матери Дмитрия Марии Нагой. Привезенная из монастыря для очной встречи, она также признает в Лжедмитрии своего сына, наскоро придумав сказку о якобы «подмененном Дмитрии» во время приступа, и что тогда погиб «подменный» ребенок.

По одной из имеющихся версий, Дмитрия убили по приказу Бориса Годунова, при этом убийцы преднамеренно дали царевичу в руки острый нож во время игры и терпеливо ждали, когда царевич во время приступа эпилепсии сам наколется на него. Неправдоподобность такой ситуации очевидная.

Не обошла стороной история смерти царевича Дмитрия и великого русского писателя А.Чехова. После окончания медицинского факультета он собирался защитить диссертацию на тему: «Врачебное дело в России» и в этой диссертации хотел при помощи медицинских данных подойти к решению исторической разгадки смерти царевича Дмитрия. Изучая данные о смерти мальчика, Чехов с сожалением написал, что судебная медицина в проведенном исследовании совершенно отсутствовала.

Царевич страдал «черным недугом», «падучей болезнью»-тяжелейшей эпилепсией, сопровождавшейся неожиданно возникавшими частыми, продолжительными приступами-припадками. В наше время медицина рассматривает эпилепсию как нервно-психическое заболевание, в некоторых случаях приводящее к распаду личности. Истории известны многие примеры эпилепсии у знаменитых людей: , Ф.Достоевский, В.Гог, Г.Флобер… Все они, страдая «падучей болезнью», сохраняли интеллектуальный и творческий потенциал. Но эти примеры подтверждают лишь исключение из правил.

Об этом заболевании известно с древних времен. Уже в IV столетии лечение эпилепсии подразделялось на диетическое, хирургическое и фармакологическое. Диетические методы рекомендовали растирание тела больного винным уксусом и оливковым маслом, запрещали употребление некоторых видов рыб, мяса и дичи; хирургические-кровопускание, нанесение порезов на различных частях тела, трепанацию черепа; фармакологические - применение трав, отваров. Рекомендовались также постоянные молитвы и голодание, ношение амулетов. Чрезвычайно эффективным считали прижигание кожи головы в затылочной области. Но все эти средства мало помогали.

И, конечно, царевич был обречен - мальчик с издерганной психикой, искалеченный дурным воспитанием. Если взглянуть на Дмитрия обычными человеческими глазами без «исторической» подоплеки, то в роковой день, 15 мая, он вышел во двор, измученный тяжелейшим приступом, где его ожидали сверстники.

Последний перед смертью приступ длился у него непрерывно в течении двух дней. Он искусал руки мамок и нянек, старавшихся удержать выгибающееся в судорогах тело.

В медицинской практике отмечены случаи припадков «падучей», когда больной бывает застигнут приступом в самом неожиданном месте. Зачастую эпилептики наносят себе довольно тяжелые телесные повреждения при ударах о землю и окружающие предметы. Все это как бы подтверждает версию о несчастном случае, или версию об «убийстве без убийцы». Но медицинская практика ни разу не зафиксировала случая смерти, подобной смерти царевича Дмитрия. Получается, что медицинская статистика если не отвергает, то как бы ставит под сомнение версию «убийства без убийцы», так же, как и версию о несчастном случае во время приступа эпилепсии.

Какая же настоящая причина смерти царевича Дмитрия?

Наблюдательного А.Чехова не мог не заинтересовать вопрос: мог ли Дмитрий нанести смертельное колото-резаное ранение в области шеи своей рукой? Вот что написал он на этот счет издателю Суворину: «По поводу падучей возможно прочесть в любом учебнике по нервным болезням, а также и (для исследователя это нужно) в соответствующем отделе судебной медицины. Но Вы не специалист, не разберетесь в медицинском хаосе. Я возьму клочок бумаги и вкратце набросаю Вам все, что нужно, и объясню, буде сумею. Зарезать себя мальчик мог».

Ну а что говорит нам судебно-медицинская экспертиза нашего времени о подобного рода случаях? Может ли пострадавший причинить себе повреждения своей рукой?

Безусловно, может. Современной судебно-медицинской практике известно немало случаев смертельных исходов у эпилептиков, которые в момент приступа держали в руках колющие и режущие предметы. По этой причине Положение об охране труда запрещает лицам, страдающим эпилепсией, работать на производствах, связанных с механизированным трудом. А могла ли так быстро, как в случае с царевичем Дмитрием, наступить смерть при ножевой ране на шее?

Медицина по этому вопросу отвечает положительно: смерть наступает от воздушной эмболии сердца, то есть от попадания воздуха в правый его желудочек, при травмах сосудов шеи. Количество воздуха от 20 до 100 мл может вызвать смертельный исход раненого. И при быстром попадании даже сравнительно небольшого количества воздуха в сосудистое русло смерть как правило наступает немедленно, что и произошло, по-видимому, с царевичем Дмитрием.

Историография до сих пор не обладает информацией, позволяющей утверждать о причастности Бориса Годунова или Василия Шуйского к смерти царевича Дмитрия.

А многочисленные факты судебной медицины и данные экспертной практики говорят за то, что он мог погибнуть при повреждении сосудов шеи ножом, который держал в руке, во время приступа «падучей».

Учитывая подтвержденную современными научными исследованиями достоверность материалов тщательно проведенного после трагедии «Обыска» в Угличе и возможность нанесения себе, при случаях эпилепсии, смертельных уколов, что подтверждается современной практикой судебно-медицинской экспертизы, смерть сына Ивана Грозного царевича Дмитрия следует трактовать как несчастный случай.

Осенью 1580 года, в разгар Ливонской войны, грозный царь Иван Васильевич шумно отпраздновал в Александровской слободе свою восьмую свадьбу. На этот раз его супругой стала Мария, дочь боярина Федора Федоровича Нагого. В храме, где происходило венчание, не было ни митрополита, ни епископов. Литургию служил поп Никита, государев любимец из опричников, поставленный в священники Спасо-Преображенского собора по желанию Ивана Васильевича; он же и повенчал молодых.

Молчаливое попустительство церкви столь вопиющему нарушению ее уставов уже давно стало обычным делом. Когда после внезапной смерти третьей жены Марфы Васильевны Собакиной царь решил учинить дотоле неслыханное на Руси беззаконие, взяв себе четвертую супругу, Анну Алексеевну Колтовскую, он еще озаботился тем, чтобы получить святительское благословение этого брака. На церковном соборе Иван Васильевич жаловался духовенству, что злые люди чародейством извели его первую супругу Анастасию, отравили вторую, черкасскую княжну Марию Темрюковну, погубили третью; что в отчаянии, в горести он хотел посвятить себя житию иноческому, но видя жалкую младость сыновей и государство в бедствиях, дерзнул на четвертый брак, так как жить в мире без жены соблазнительно, и ныне, припадая с умилением, просит святителей о разрешении и благословении. Собор, возглавляемый новгородским архиепископом Леонидом, пошел на откровенную сделку с царем. Ради теплого, умильного покаяния государева решили утвердить брак, наложив на царя епитимью, а чтобы беззаконие царя не было соблазном для народа, пригрозили анафемой всякому, кто подобно государю дерзнет взять четвертую жену. Через год Иван Васильевич сослал надоевшую супругу в монастырь; главного своего пособника в этой женитьбе, архиепископа Леонида, вскоре приказал зашить в медвежью шкуру и затравить собаками, после чего, уже не советуясь с духовенством, разрешил сам себе еще несколько супружеств. Пятая жена Мария Долгорукова не сохранила для царя девственность и была утоплена; шестая и седьмая - Анна Васильчикова и Василиса Мелентьева - исчезли неизвестно куда.

Все на этой свадьбе было так же, как бывало и на предыдущих свадьбах царя, - визжали дудки, гнусаво блеяли рожки, тупо позвякивали бубенцы на бубнах, гости объедались диковинными блюдами - жареными лебедями, сахарными кремлями, мясом во всех видах, выпеченными из теста оленями, утками, единорогами, опивались дорогими винами, развязно шутили, орали пьяные песни. Необычно было лишь распределение свадебных чинов. За один стол с Иваном Васильевичем и Марией Федоровной уселись: посаженный отец царя его младший сын Федор, царский дружка князь Василий Иванович Шуйский, посаженная мать невесты Ирина Федоровна, жена царевича Федора, и царицын дружка - окольничий боярин и кравчий Борис Федорович Годунов, брат Ирины.

В тот день никто из присутствовавших на свадьбе не мог и предположить, что рядом с царской четой сидели те, кому в будущем суждено было, вопреки их происхождению и положению, наследовать московский престол. Судьба уже незаметно связала их судьбы, и с этого неприметного узелка начался отсчет Смутного времени.

Свадьба лишь ненадолго отвлекла царя от черных дум. Иван Васильевич пребывал в оцепенении, вызванном военными успехами поляков и шведов. Ливонская война близилась к своему бесславному концу. Шведский генерал Делагарди взял Нарву, вырезав в ней несколько тысяч жителей, овладел Корелою, берегами Ижоры, городами Ямом и Копорьем. Войска Стефана Батория брали в Ливонии и в самой Росии город за городом; Радзивилл, сын виленского воеводы, совершил набег на берега Волги и дошел до Ржева. Успехи воеводы Ивана Петровича Шуйского, отстоявшего Псков и тревожившего войско Батория смелыми вылазками, не могли вернуть грозному царю былого мужества и веры в непобедимость своего оружия. «Ты довольно почувствовал нашу силу; даст Бог, почувствуешь еще!» - гордо писал ему Баторий и насмехался: «Курица защищает от орла и ястреба своих птенцов, а ты, орел двуглавый, от нас прячешься... Жалеешь ли крови христианской? Назначь время и место; явись на коне и сразись со мной один на один, да правого увенчает Бог победой!» Ему вторил Курбский: «Вот ты потерял Полоцк с епископом, клиром, войском, народом, а сам, собравшись с военными силами, прячешься за лес, хороняка ты и бегун! Еще никто не гонится за тобой, а ты уже трепещещь и исчезаешь. Видно совесть твоя вопиет внутри тебя, обличая за гнусные дела и бессчисленные кровопролития!» Так оно и было. Иван Васильевич страшился измены и боялся посылать войско навстречу врагам; был уверен, что воеводы схватят его самого и выдадут Баторию.

Вскоре после свадьбы в Александровской слободе возобновились оргии, со скоморохами, девками и казнями. Иван Васильевич тяжело наливался вином, стараясь заглушить в себе страх и стыд за свое унижение. Он совсем охладел к своей новой супруге. Красота Марии не могла надолго прельстить пресытившегося царя, похвалявшегося тем, что он за свою жизнь растлил тысячу дев. Сохранилось известие, что он женился на ней лишь для того, чтобы успокоить царевича Ивана и ближних бояр, раздраженных его намерением добиваться руки английской королевы Елизаветы. Старея, Иван Васильевич начинал побаиваться старшего сына и порой ненавидел его, может быть, потому, что видел в нем себя. Участник - поначалу невольный - всех отцовских оргий и казней, царевич Иван платил царю тем же, все чаще заглушая страх перед родителем своеволием и дерзостью.

В ноябре 1581 года противостояние отца и сына разрешилось смертью царевича, умершего при неясных обстоятельствах. Неподвижно сидел царь у тела сына те трое суток, пока шли приготовления к погребению... Родные, духовные, окольничие, подходившие к нему с увещеваниями и утешениями, не могли добиться от него ни слова. В Архангельском соборе, куда из Александровской слободы на руках принесли гроб с телом царевича, царь, в одной черной ризе, приникнув к гробу, прорыдал всю службу и отпевание, и потом, после погребения, с тоскливым звериным воем долго бился о землю...

Возвратившись в Александровскую слободу, Иван Васильевич на некоторое время уединился ото всех. Но вот однажды он появился в боярской думе - истаявший, желтый, щуривший воспаленные глаза. В мертвой тишине торжественно объявил, что слагает с себя Мономахов венец и постригается в монахи, чтобы кончить дни в покаянии и молитве, в надежде на одно милосердие Господне; бояре же должны выбрать промеж себя достойного государя, которому он немедленно вручит державу и сдаст царство.

Нашлись такие, которые были готовы поверить в искренность царя. Однако большинство бояр, благоразумно опасаясь, что в случае их согласия у царя вдруг может исчезнуть влечение к схиме, принялись умолять его не идти в монастырь, по крайней мере до окончания войны. Иван Васильевич с видимым неудовольствием согласился продлить попечение о государстве и людишках, ему Богом врученных. Но в знак своей скорби он отослал в кремлевскую сокровищницу корону, скипетр и пышные царские облачения. Двор вместе с царем оделся в траур и отрастил волосы в знак покаяния. Иван Васильевич ежедневно служил панихиды. Каялся. Слал богатые дары на Восток, патриархам - в Константинополь, Антиохию, Александрию, Иерусалим, - чтобы молились об упокоении души его сына. Усиленно припоминал всех казненных и замученных им людей, вписывал их имена в синодики. О тех, кого не мог вспомнить, писал просто: «Они же тебе, Господи, ведомы!»

Вероятно, под влиянием покаянного настроения он примирился и с Марией. В феврале 1582 года, на втором году своего брака, она почувствовала себя беременной.

С.М.Прокудин-Горский. Покров, шитый Марией Нагой. Фото 1910 года.

Но вскоре Мария окончательно опостылела ему. Иван Васильевич возобновил проекты брачного союза с английским королевским домом. В августе 1582 года он послал в Лондон дворянина Федора Писемского обговорить условия его брака с Мэри Гастингс, племянницей королевы Елизаветы. О Марии Писемскому велено было сказать, что хотя у царя и есть жена, но она не какая-нибудь царица, а простая подданная, не угодна ему и ради королевиной племянницы можно ее и прогнать.

Осенью двор переехал в Москву. Здесь 19 октября, в день памяти святого мученика Уара, Мария родила мальчика, нареченного при крещении Дмитрием. (Возможно, имя для сына было выбрано ею в честь одного из своих предков. Нагие происходили из Дании. Их родоначальник Ольгерд Прега, в крещении Дмитрий, в 1294 году выехал из Дании к великому князю Михаилу Ярославовичу Тверскому, и был у него в боярах.) Восприемником царевича был выбран князь Иван Федорович Мстиславский, потомок древних князей литовских, породнившихся с царствующим домом.

Зимой 1584 года стало ясно, что девятый брак царя не состоится. Писемский писал из Лондона, что племянница королевы больна оспой и притом не хочет переменять веры. У Марии, ежеминутно ожидавшей разлуки с сыном и пострижения в монастырь, отлегло от сердца. Но ее будущее по-прежнему представлялось неясным.

В январе Иван Васильевич заболел: у него распухли половые органы, внутренности гнили, тело царя издавало отвратительный смрад. Два месяца страшной болезни, которую врачи затруднялись определить, хотя усматривали ее причину в прежней развратной жизни и необузданных страстях царя, превратили его в дряхлого старика. Однако никогда еще он так сильно не хотел жить. Отчаявшись в искусстве иноземных врачей, он раздавал щедрые милостыни монастырям, искал спасения в ведовстве знахарей и знахарок, которых по его приказу привозили в Москву с далекого севера...

Возле умирающего царя сцепились Годунов и Бельский. По их наущению Иван Васильевич каждый день составлял и менял завещания. Бельский настраивал его вручить управление государством в руки австрийского эрцгерцога Эрнеста, которого царь некогда хотел сделать польским королем. Кравчий оказался ловчее: добился передачи престола Федору и назначения при нем опекунского совета, куда вошел он сам, Бельский, боярин Никита Романович Захарьин и князья Иван Федорович Мстиславский и Иван Петрович Шуйский. Дмитрию с матерью царь назначил в удел Углич; воспитание царевича вверил Бельскому.

Это последнее завещание было подписано 15 марта. До кончины царя оставалось всего трое суток. За это время Бельский, позабыв про австрийского эрцгерцога, подбил Нагих - отца, братьев и дядей царицы - совместно добиваться престола для Дмитрия. То, что полуторогодовалый царевич по канонам церкви считался незаконнорожденным, не смущало их - все-таки он был природный государь, плоть от плоти грозного царя. Неизвестно, одобряла ли Мария планы заговорщиков; скорее всего ее и не спрашивали о согласии. Не исключено, что Бельский имел более далекие виды на будущее. Возможно, что, используя имя Дмитрия, он надеялся снять Мономахов венец с головы Федора, чтобы потом возложить его на себя, женившись на Марии.

18 марта Иван Васильевич почувствовал себя лучше. Повеселел, возобновил занятия государственными делами. Около трех часов пошел в баню, с удовольствием мылся, тешился любимыми песнями. Освеженный, накинул на себя широкий халат и велел подать шахматы. Принесли доску и два ларца с фигурами. Иван Васильевич опустил руку в свой ларец, вынул первую попавшуюся фигуру. Но клеток на доске вдруг стало слишком много, они плыли, мигали, меняли цвета... Невыносимая боль в груди и мгновенный приступ удушья погрузили все в темноту..

Еще по дворцу сломя голову бегали слуги, посланные кто за водкой, кто за розовой водой, еще врачи растирали бездыханное тело царя своими снадобьями, еще митрополит Дионисий наскоро совершал над ним обряд пострижения, - а Бельский уже приказал верным ему стрельцам закрыть ворота Кремля и принялся убеждать опекунов передать скипетр и державу Дмитрию.

Выезд семьи Ивана Грозного.
Миниатюра из Лицевого свода XVI в .

Тем временем ударили в колокол за исход души. Москвичи бросились в Кремль. Найдя ворота закрытыми, заволновались. Послышались крики, что Бельский извел великого государя и теперь хочет умертвить царевича Федора. Там и тут над головами людей уже колыхались бердыши, мушкеты, дреколье. Всем миром вытребовали из Кремля народного любимца Никиту Романовича и под охраной отвели его домой. Потом откуда-то появились пушки. Их поставили напротив Фроловских (Спасских) ворот и стали стрелять.

Бельский пошел на мировую. Спустя некоторое время стрельцы со стен крикнули, чтобы прекратили огонь. Ворота открылись, Годунов, Мстиславский, Шуйский и дьяки Щелкаловы вышли к народу. Они заверили горожан, что царевич и бояре целы, а Бельский повинился в измене и будет сослан воеводой в Нижний Новгород. Волнение мало-помалу улеглось.

Той же ночью Марию с сыном, ее отца, братьев и дядей выслали в Углич. Для приличия дали прислугу, стольников, стряпчих, детей боярских и почетный конвой - двести стрельцов. Всадники, подводы, телеги, кареты тронулись в темноту. Щелкали кнуты, ржали лошади; факелы бросали багряный отсвет на рыхлый снег, разваливавшийся под полозьями. Передают, будто Федор подошел к карете, в которой сидела Мария с Дмитрием.

Езжай, братец мой с Богом, - прошептал он, склонившись над младенцем. - Вот вырастешь, тогда поступлюсь тебе отцовским престолом, а сам в тихости пребуду...

Угличский царевич

Углич стоит на Волге, на обоих берегах. В XVI веке места здесь были пустынные, дикие. Вокруг - непролазные дебри, топи, заводи в ольхе и тростниках, столетние сосны и ели, валуны, вросшие в мох. Тонким голосом поет невидимый гнус, лоси и вепри с трудом продираются сквозь колтуны еловых ветвей. Для разбоя лучшего места не найти. Для спасения души тоже. Раньше, пока казанцев не усмирили, от татар житья не было. Казаки, поднимавшиеся по Волге на лодках, также своего не упускали, даром, что православные. После присоединения Казани на реке стало спокойно, миряне богатели торговлей, за городом множились тихие обители.

Сами угличане были не прочь потягаться древностью с Ростовом Великим: собственная угличская летопись сохранила предание о жившем здесь некоем Яне, приходившемся княгине Ольге не то братом, не то более дальней родней. По его имени и город долгое время носил название Яново поле, а потом стал называться Угличе поле - якобы от угла, который образует здесь Волга, круто поворачивая с севера на запад.

Углич - город самостоятельный. Все здесь свое - своя летопись, свой святой, свои князья. Последний удельный город в Московском государстве. Угличане привыкли, что ими владеют великие князья, братья московских государей. За своего господина стояли крепко, не щадя живота. Еще не так давно покушались вызволить из неволи Ивана и Дмитрия Андреевичей, племянников Ивана III Васильевича, которых он заточил в монастыре. Тогда государь в гневе рассеял многих угличан по другим городам. С тех пор Углич жил мирно. Последним угличским князем был Юрий Васильевич, брат грозного царя, поэтому опричный разгром и опалы город счастливо миновали.

Нового князя угличане приняли с радостью. Уже издали Мария увидела вышедшую из города навстречу поезду нарядную толпу горожан, духовенство, кресты, хоругви. Священнослужители говорили приветственные речи. Народ ликовал и падал ниц перед царской каретой.

В Преображенском соборе она долго молилась у гроба с мощами святого князя Романа Угличского. Потом поехала во дворец. Бродила по холодным, пустым каменным палатам, подыскивая, в какой комнате остановиться. Наконец выбрала самые дальние покои и уединилась в них с Дмитрием.

С.М.Прокудин-Горский. Дворец в Угличе

Как забыть кремлевские палаты, почет, власть, свою причастность к государственным делам и к тем, кто заправляет ими? Может быть, Нагие и смирились бы с жизнью в Угличе, если бы им ежедневно не напоминали самым унизительным образом о том, что они находятся в ссылке. Правда, с самим Федором высланные остались в прекрасных отношениях: Нагие посылали ему по праздникам пироги, царь одаривал их мехами. Но дворцовым хозяйством и всеми доходами полновластно распоряжался дьяк Михаил Битяговский, приставленный опекунами для присмотра за мятежной семьей. Он не позволял Нагим израсходовать ни одной лишней копейки сверх определенного им содержания. Братья Марии Михаил и Григорий бесились, устраивали страшные перебранки со сварливым дьяком, но лишь понапрасну портили себе кровь.

Конечно, воспоминания о Москве, сожаления об утраченном престоле, злословие о Годунове составляли главную часть бесед во дворце. Дмитрий чутко прислушивался к этим разговорам, впитывая настроения взрослых. В Москве рассказывали, что играя однажды на льду с другими детьми, он велел вылепить из снега дюжину фигур и, дав им имена знатнейших бояр, принялся рубить их своей сабелькой; снеговику, изображавшему Бориса Годунова, он будто бы отсек голову, приговаривая: «Так вам будет, когда я буду царствовать!»

Уверяли также, что царевич любит муки и кровь и охотно смотрит, как режут быков и баранов, а иногда и сам пробирается на кухню, чтобы собственными руками свернуть головы цыплятам. Настоящий сын Грозного! Впрочем многие называли эти россказни клеветой, распускаемой самим Борисом, и, напротив, утверждали, что юный царевич обладает умом и душой истинного христианского государя, благочестивого и справедливого.

По единодушному свидетельству иностранных и русских писателей, кто-то два или три раза пытался отравить Дмитрия. Невозможно сказать, почему эти попытки не удались. Летописцы знают одно объяснение: «Бог не допустил». Возможно, поводом этих слухов послужили приступы рвоты у царевича - из-за недоброкачественной пищи или по какой-нибудь другой причине. Несомненно одно: царица Мария пребывала в постоянном страхе за жизнь сына. Да и могла ли она оставаться беспечной, если к 1590 году в монастырях скончались Мстиславский и Шуйский, при подозрительных обстоятельствах умерла Евдокия, дочь Марии Владимировны, а сама бывшая ливонская королева была пострижена в монахини? Молва приписывала эти смерти властолюбию Бориса, и в угличском дворце безусловно разделяли это мнение. Сам ход событий делал если пока и не самого Дмитрия, то его имя тем знаменем, вокруг которого могли сплотиться все тайные (явных уже не осталось) противники Годунова. Расстановка сил всем казалась очевидной. И не только Нагие, но и многие другие люди на Руси спрашивали себя: решится ли Борис на последний, страшный шаг?

В России сбываются только худшие ожидания. 17 мая 1591 года по Москве молнией распространилась весть: царевича Дмитрия не стало! Передавали разное: младенец оказался жертвой не то несчастного случая, не то злодеев-дьяков, которых угличане растерзали на месте преступления; имя царского шурина не сходило с языков.

Годунов почувствовал, как земля уходит из-под его ног. Неблагоприятные слухи нужно было развеять во что бы то ни стало и как можно скорее.

На следующий день в Углич выехала следственная комиссия. Годунов постарался, насколько мог, придать ей, хотя бы внешне, вид полного беспристрастия. Из четырех ее членов, трое, казалось бы, не имели оснований угождать Борису: князь Василий Иванович Шуйский принадлежал к опальной фамилии; дьяк Елизар Вылузгин исполнял свои прямые обязанности; митрополит крутицкий Геласий представлял своей особой нравственный авторитет церкви. Только один следователь, окольничий Андрей Клешнин, был напрямую связан с Борисом - его жена, княжна Волхонская, была неразлучной подругой царицы Ирины, а сам Клешнин пользовался исключительным доверием Федора и был всей душой предан Годунову.

Можно лишь догадываться, получили ли следователи какие-либо инструкции от Годунова. Во всяком случае их действия показывают, что они отлично представляли, в каком направлении должно двигаться следствие в столь щекотливом для Бориса деле.

Вечером 19 мая следственная комиссия прибыла в Углич и сразу приступила к допросам. Следствие продолжалось почти две недели. Похоронив тело царевича в угличской Спасской церкви, следователи 2 июня возвратились в Москву. Дьяк Василий Щелкалов зачитал материалы дела перед государем и собором во главе с патриархом Иовом. Из показаний опрошенных складывалась довольно ясная картина происшедшего.

Царевич Дмитрий страдал падучей (эпилепсией). Припадки болезни происходили бурно: во время одного из них он покусал руки дочери Андрея Александровича Нагого, дяди царицы Марии, а в другой раз изранил свайкой - длинным, толщиной в палец гвоздем, которым царевич любил играть в тычку, - саму царицу. Чтобы исцелить ребенка, его водили к кирилловским старцам причащаться богородичным хлебом; обращались и к знахарям, но они вместо лечения навели порчу на царевича. За три дня до несчастья у Дмитрия снова был припадок. В субботу 15 мая ему стало лучше, и царица повела его к обедне, а по возвращении во дворец разрешила ему поиграть на заднем дворе, поручив его попечению мамки Василисы Волоховой, кормилицы Арины Ждановой (по мужу Тучковой) и постельницы Марии Колобовой (по мужу Самойловой). К царевичу присоединились еще четверо «жильцов» - дворовых ребят-сверстников: Петрушка Колобов, Баженка Тучков, Ивашка Красенский и Гришка Козловский. Играли опять в тычку, попадая ножиком в железное кольцо, положенное на землю. Вдруг с царевичем случился новый припадок и, падая, он глубоко ранил себя ножем в шею.

«... На царевича пришла опять черная болезнь и бросило его об землю, и тут поколол царевич сам себя в горло и било его долго, да тут его не стало» (показания Василисы Волоховой).

«... набрушился сам на нож в падучей и был еще жив» (показания Григория Федоровича Нагого).

Арина Тучкова подхватила Дмитрия на руки. На крик из дворца выбежала царица. В гневе она принялась колотить поленом мамку, не уберегшую царевича, приговаривая, что сын ее Осип Волохов вместе с сыном Битяговского Данилой и его племянником Никитой Качаловым зарезали Дмитрия; а Волохова стала бить ей челом, чтобы велела царица дать сыск праведный, потому что сын ее Осип и на дворе не бывал.

Максимка Кузнецов, случайно бывший в это время на звоннице Спаской церкви, находившейся рядом со дворцом, заметил неладное и ударил в набат. Пономарь Соборной церкви вдовый поп Федот Афанасьев по прозвищу Огурец, услышав звон, побежал со двора в город; навстречу ему попался дворцовый стряпчий Кормового двора Суббота Протопопов, который, сославшись на приказ царицы, велел звонить в колокол, «да ударил его в шею».

В городе решили, что во дворце начался пожар. Народ повалил на дворцовый двор. Первыми прибежали братья царицы, Михаил и Григорий. Мария, устав избивать Волохову, но еще не утолив своего гнева, передала полено Григорию, который продолжил охаживать нерадивую мамку по бокам. Затем явился дядя царицы Андрей Александрович Нагой. Когда на дворе начала скапливаться толпа, он взял тело царевича, отнес его в церковь Спаса и был при нем «безотступно», «чтобы кто царевичева тела не украл». В это время Мария и Михаил стали возбуждать сбежавшийся народ, крича, что царевича зарезали Битяговские, отец и сын, Осип Волохов, Никита Качалов и дьяк Данила Третьяков. Другой дядя царицы Григорий Александрович Нагой, прибывший во дворец одним из последних, услышал уже, что «царевич, сказывают, зарезан, а того не видал, кто зарезал».

Дьяк Михаил Битяговский в это время обедал у себя дома вместе с попом Богданом, духовным отцом Григория Федоровича Нагого. Когда зазвонили в колокола, дьяк послал людей проведать, не пожар ли. Они вернулись, сказав, что сытник Кирилл Моховиков, назвавшись очевидцем несчастного случая, «подал весть», что царевич зарезался.

Битяговский бросился во дворец. Ворота были закрыты, но Кирилл Моховиков отпер их ему, подтвердив, что царевича не стало. По двору метались посадские люди с рогатинами, топорами, саблями. Битяговский побежал в покои царицы - «чаял того, что царевич наверху», но, не найдя никого, спустился вниз. Здесь его заметили дворовые и посадские люди и окружили. Он спросил их: для чего они с топорами и рогатинами? Вместо ответа они стали гоняться за ним и Данилой Третьяковым, который тоже оказался во дворе. Беглецы думали спастись, запершись в Брусяной избе, но толпа «высекла двери», выволокла дьяков из избы и убила обоих. Убили также человека, который выказал сочувствие к Волоховой.

Авдотья Битяговская показала, что велели убить ее мужа братья царицы, Михаил и Григорий, раздраженные постоянными ссорами с ним: Битяговский бранился с Михаилом Нагим за то, что тот «добывает беспрестанно ведунов и ведуний к царевичу Дмитрию» и что он с братом приютили ведуна Андрюшку Мочалова, который гадает им, сколь долговечны государь и государыня.

После убийства Михаила Битяговского с Данилой Третьяковым разделались с Данилой Битяговским и Никитой Качаловым, которые укрылись в Дьячной избе: они тоже были «выволочены» и «побиты до смерти». Затем начали грабить дворы убитых.

«... А на Михайлов двор Битяговского пошли все люди миром, и Михайлов двор разграбили, и питье из погреба в бочках выпив, и бочки кололи» (показания Данилко Григорьева, дворцового конюха).

Вдову Битяговского сильно избили, а подворье разграбили «без остатку». В Дьячной избе разломали «коробейки» и украли 20 рублей государственных денег. При этом убили еще трех людей Михаила Битяговского и двух - Никиты Качалова; а посадского Савву плотника с шестью товарищами Михаил Нагой приказал лишить жизни за то, что они толковали, будто дьяки убиты «за посмех» (то есть напрасно). Подьячие Третьятко Десятый, Васюк Михайлов, Терешка Ларивонов, писчики Марко Бабкин и Ивашка Ежов, упрекнувшие посадских людей, что зря убили дьяков, услыхали в ответ: «Вам-де от нас то же будет!» - испугались и убежали за город в лес, дожидаться приезда государевых людей. Туда же потянулись многие горожане, опасавшиеся за свои жизни.

Осипа Волохова убили одним из последних. Приехвший по набату в город игумен Алексеевского монастыря Савватий еще застал его в живых около шести часов вечера. Толпа привела Осипа в церковь Спаса, куда зашел Савватий, чтобы повидаться с царицей. Мария стояла у гроба сына; Осип скрывался за одним из столпов храма. Мария указала на него Савватию, как на соучастника убийства царевича. Когда игумен вышел, толпа набросилась на Осипа; его дворовый человек Васька кинулся на тело господина, прикрывая его собой, - так убили и его.

Последней жертвой рассвирепевшей толпы была «женочка юродивая», жившая на дворе у Михаила Битяговского и часто хаживавшая во дворец «для потехи царевичу». Царица приказала ее убить два дня спустя за то, что «та женка царевича портила».

Три дня Углич находился в руках Нагих. Вокруг города на телегах ездили их дворовые люди, по дорогам, ведущим в Москву, были разосланы верховые, чтобы никто не мог подать весть государю об их злодеяниях. Перед приездом следователей Нагие решили скрыть следы своей измены и направить следствие по ложному пути. Городовой приказчик Русин Раков добровольно признался, что был вовлечен в этот заговор Михаилом Нагим, который вечером 18 мая шесть раз вызывал его к себе и, имея за спиной толпу дворни, заставлял его целовать крест: «буде ты наш» - и просил «стоять с нами заодно». Раков волей-неволей согласился. Михаил приказал ему «собрать ножи» и «положить на тех побитых людей», - как доказательство их злых намерений. Раков взял в торговом ряду и у посадских несколько ножей, со двора Битяговского - железную палицу, да свою саблю дал ему Григорий Нагой. Оружие вымазали в куриной крови и положили у трупов Михаила Битяговского, его сына, Никиты Качалова, Осипа Волохова и Данилы Третьякова. Рядом с одним убитым человеком Битяговского положили даже самопал. Несмотря на это разоблачение, Михаил Нагой упорно настаивал, что царевич убит Битяговским с товарищами, а сам он ни в чем не повинен.

Таким образом измена Нагих была очевидна. Убийства государевых людей произошли по их приказу, при помощи их дворни, которая верховодила посадскими. Митрополит Геласий добавил к прочитанному, что царица Марья перед отъездом комиссии в Москву призвала его к себе и говорила с «великим прошением», что дело учинилось грешное, виноватое, и молила, чтобы государь ее братьям в их вине милость показал.

Собор единодушно вынес решение: перед государем царем Федором Михаила и Григория Нагих и угличских посадских людей измена явная, а смерть царевича приключилась Божиим судом; впрочем, дело это земское, в царской руке и казнь, и опала, и милость, собору же должно молить Господа Бога, Пречистую Богородицу, великих русских чудотворцев и всех святых о царе и царице, об их государственном многолетнем здравии и тишине от междоусобной брани.

С.М.Прокудин-Горский. Угличский колокол

Царь приказал боярам разбрать дело и казнить виновных. Годунова в эти дни не было видно ни на соборе, ни в думе - хотел исключить всякое подозрение о каком бы то ни было давлении на их решения с его стороны. Нагих привезли в Москву, пытали крепко и потом сослали в отдаленные города. Царицу Марию насильно постригли в монахини под именем Марфы и отправили в монастырь св. Николая на Выксе, близ Череповца. 200 угличан казнили; другим отрезали языки, многих заточили в темницы, а 60 семейств выслали в Сибирь и населили ими город Пелым. Не пощадили и угличский набатный колокол: по царскому приказу лишили его крестного знамения, отсекли ухо, вырвали язык, били плетьми и вывезли в Тобольск. (Тобольский воевода князь Лобанов-Ростовский приказал сдать колокол без уха в приказную избу, где он и был записан, как «первоссыльный неодушевленный с Углича».) Тела Битяговского и других убитых, брошенные в общую яму, вырыли, отпели и предали земле с честью. Вдовам и мамке Волоховой пожаловали поместья.

На этом заканчивается история Дмитрия, князя Угличского.

Нет, мы не будем вспоминать шедевры А. С. Пушкина и М. П. Мусоргского: поэты и композиторы пишут художественные произведения, а не исторические хроники, по ним можно прослеживать «духовную историю», «историю идей» — но изучать историю реальную всё-таки нельзя. Так что обратимся сразу к фактам.

Царевич Димитрий, младший сын Ивана Грозного, родился в 1582 г. Ещё при жизни отца ему был определён удел — город Углич, куда малолетний царевич и был отправлен вместе с матерью после смерти царя.

15 мая 1591 г. царевич был найден мёртвым — с горлом, проткнутым ножом. Со слов свидетелей (прежде всего — детей, составлявших ему компанию) стало известно, что царевич играл с ребятами «в свайку», и во время игры с ним случился эпилептический припадок. Версия представляется правдоподобной: игра эта заключается в бросании на дальность специального ножичка, причём перед броском «свайку» берут остриём к себе, «падучей» же болезнью царевич действительно страдал.

Но сразу появилась и версия об убийстве — её высказывала царица и один из её братьев, Михаил. Можно только догадываться, какими мотивами руководствовался брат, но то, что ослеплённая горем мать искала виновных — пожалуй, неудивительно.

В 1606 г. канонизирован как мученик.

Вот, собственно, и всё, что известно достоверно. Дальше начинаются легенды, домыслы и политические спекуляции.

Прежде всего, следует задаться вопросом: а был ли смысл в убийстве царевича?

Пожалуй, был. Как уже говорилось, царевич страдал эпилепсией. Болезнь эта характеризуется не только припадками, но и специфической деформацией характера (если этого нет — значит, это не эпилепсия как таковая, значит, припадки имеют какую-то другую причину): возбудимость, авторитарность, склонность к периодам злобно-тоскливого настроения (т.н. дисфория), аффективным «взрывам», непереносимость к неподчинению. Представляете такого человека на троне?

Впрочем, если говорить об эпилептиках у власти — история знает по крайней мере один пример: Юлий Цезарь. Тогда дело кончилось мартовскими идами — видимо, были причины!

Конечно, сейчас уже нельзя в полной мере восстановить картину заболевания, но о характере Димитрия кое-что известно — причём в том числе и со слов иностранцев, бывавших в Угличе (т.е. лиц незаинтересованных). Что же представлял из себя этот «невинный младенец»?

Ребёнок любил смотреть, как забивают скот, да и сам развлекался, до смерти забивая палкой кур… Перефразируя известное изречение Луначарского, можно сказать: «Не каждый наследник престола, который сегодня мучает животных, станет завтра кровавым тираном — но каждый кровавый тиран начинал с этого». Во всяком случае, Иван Грозный точно начинал, бросая собак с колокольни (будучи лишь немногим старше Димитрия), а свой первый приказ о казни он отдал… в 12 лет.

Итак, уже в то время было ясно, что царь Димитрий I станет «вторым изданием» Ивана IV — и вряд ли страна это выдержит. Но… убивать его особой необходимости не было! Можно было устранить его от престолонаследия, не прибегая к насилию и не приобретая ярлык цареубийцы!

Мария Нагая, мать царевича Димитрия, была седьмой женой Ивана Грозного. Православная же церковь (а именно она тогда ведала вопросами брака) допускает только три брака (причём третий уже не благословляет). Таким образом, брак был незаконным, а ребёнок, рождённый в нём — незаконнорожденным. А раз так — о каких правах на престол может идти речь? Конечно, при жизни Ивана Грозного никто бы не рискнул об этом заикнуться, но через несколько лет после его смерти — почему бы и нет?

Итак, отсутствие мотива для убийства склоняет нас к версии несчастного случая. Но даже если это и было убийство, то мученичеством за веру это определённо считать нельзя: царевича могли убить только как претендента на власть — но никак не за то, что он был христианином! Так как же он оказался «святым»?

Увы, от христианской веры в этой канонизации не было ничего — чистой воды политика. И разыграл этот политический фарс не кто иной, как Василий Шуйский — тот самый Шуйский, который в 1591 г. приезжал в Углич, расследовал дело о гибели Димитрия и вынес решение: «Царевич заклался сам в припадке падучей болезни». Но, став царём, позволительно забыть всё, что делал до этого — не так ли? Особенно если престол шатается, осаждаемый самозванцами…

Вот для того, чтобы раз и навсегда выбить почву из-под ног самозванцев, и было затеяно это грандиозное представление под названием «канонизация царевича Димитрия» с перенесением мощей в Москву. Вот только под каким «соусом» канонизировать? Совершить что-то примечательное царевич за свои неполные 9 лет не успел, а каким «ангельским» нравом он обладал — мы уже говорили (и ещё могли быть живы люди, которые это помнили). Остаётся мученичество!

Представление же в Москве было срежиссировано на славу: гроб «страстотерпца» осаждали всякого рода «калеки», незамедлительно бросавшие костыли, начинающие видеть и т. п. — а почему бы и не бросить костыли, если никакой хромотой в действительности не страдаешь? Может, и были в толпе настоящие больные — но вряд ли их подпустили бы: ещё испортят «спектакль»! Кстати, современник свидетельствует о примечательном случае: один из таких специально подговорённых людей, изображавший слепого, прямо на месте — в церкви — ослеп по-настоящему. Обычно этот эпизод объясняют силой самовнушения — но может быть, в кои-то веки раз у Бога лопнуло терпение, и Он решил недвусмысленно выразить своё отношение к происходящему на Земле?

Не будем судить строго Православную церковь: до отделения её от государства оставался ещё не один век, и она вынуждена была государству — в лице царя — подчиняться. Но вот молиться этому «святому» я не могу!

Кстати, можно сказать, что один мученик в этой истории всё-таки был — мальчик, которого зарезали, дабы предъявить народу «нетленные мощи» Димитрия. К сожалению, история не сохранила его имени — а ведь он действительно был принесён в жертву государственным интересам! Увы, кровавая жертва оказалась бессмысленной: Россия сорвалась в пучину Смуты.

Родился сын Дмитрий, которому выпала доля стать последним отпрыском (по мужской линии) царской династии Рюриковичей. Согласно принятой историографии, Дмитрий прожил восемь лет, но его имя еще 22 года нависало проклятием над Российским государством.

У русских людей часто возникает ощущение, что Родина находится под каким-то заклятием. «Все у нас не так - не как у нормальных людей». На рубеже XVI-XVII веков на Руси были уверены, что знают корень всех бед - всему виной было проклятие невинно убиенного царевича Дмитрия.

Набат в Угличе

Для царевича Дмитрия, младшего сына Ивана Грозного (от последнего брака с Марией Нагой, который, кстати, так и не был признан церковью) все закончилось 25 мая 1591 года, в городе Угличе, где он в статусе удельного князя Угличского, находился в почетной ссылке. В полдень Дмитрий Иоаннович метал ножи с другими детьми, входившими в его свиту. В материалах следствия по факту смерти Дмитрия есть свидетельство одного отрока, игравшего вместе с царевичем: «…играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь - падучей недуг - и набросился на нож».

Фактически эти показания стали главным аргументом для следователей, чтобы квалифицировать смерть Дмитрия Иоанновича как несчастный случай. Однако жителей Углича доводы следствия вряд ли бы убедили. Русские люди всегда больше доверяли знамениям, нежели логическим заключениям «человеков». А знамение было… И еще какое!

Почти сразу же после того, как сердце младшего сына Ивана Грозного остановилось, над Угличем разнесся набат. Звонил колокол местного Спасского собора. И все бы ничего, только звонил колокол сам по себе - без звонаря. Об этом гласит легенда, которую угличане на протяжении нескольких поколений считали былью и роковым знаком.

Когда жители узнали о смерти наследника, начался бунт. Угличане разгромили Приказную избу, убили государева дьяка с семьей и нескольких других подозреваемых. Борис Годунов , который фактически управлял государством при номинальном царе Федоре Иоанновиче, спешно отправил в Углич стрельцов на подавление мятежа. Досталось не только мятежникам, но и колоколу: его сорвали с колокольни, вырвали «язык», отрубили «ухо» и публично на главной площади наказали 12 ударами плетей. А затем его вместе с другими бунтарями отправили в ссылку, в Тобольск.

Тогдашний тобольский воевода князь Лобанов-Ростовский велел запереть корноухий колокол в приказной избе, сделав на нем надпись «первоссыльный неодушевленный с Углича». Однако расправа над колоколом не избавила власти от проклятия - все только начиналось.

Конец династии Рюриковичей

После того, как весть о гибели царевича разошлась по Русской Земле, в народе поползли слухи о том, что руку к «несчастному случаю» приложил боярин Борис Годунов. Но находились смельчаки, которые подозревали в «заговоре», и тогдашнего царя - Федора Иоанновича, сводного старшего брата погибшего царевича. И основания для этого были.

Спустя 40 дней после смерти Ивана Грозного Федор, наследник Московского трона, стал активно готовится к своей коронации. По его приказу за неделю до венчания на царство вдова-царица Мария и ее сын Дмитрий Иоаннович были отправлены в Углич - «на княжение». То, что последняя жена царя Иоанна IV и царевич не были приглашены на коронование, являлось страшным унижением для последних. Однако на этом Федор не остановился: например, содержание двора царевича сокращалось порой по нескольку раз за год.

Спустя всего несколько месяцев с начала царствования он дает распоряжение духовенству убрать традиционное упоминание имени царевича Дмитрия при богослужениях. Формальным основанием стало то, что Дмитрий Иоаннович был рожден в шестом браке и по церковным правилам считался незаконнорожденным.

Однако все понимали, что это только повод. Запрет на упоминание при богослужениях царевича его двор воспринимал, как пожелание смерти. В народе ходили слухи о неудавшихся покушениях на Дмитрия. Так, британец Флетчер, будучи в Москве в 1588–1589 гг., записал, будто от яда, предназначенного для Дмитрия, умерла его кормилица.

Спустя полгода после гибели Дмитрия жена царя Федора Иоанновича, Ирина Годунова, забеременела. Все ждали наследника престола. Причем, по легендам, рождение мальчика предсказали многочисленные придворные маги, знахари и лекари. Но в мае 1592 года царица родила девочку. В народе гуляли слухи, что царевна Феодосия, так назвали дочку родители, появилась на свет аккурат через год после гибели Дмитрия - 25 мая, а царская семья почти на месяц задержала официальное объявление. Но это было еще не самое страшное знамение: девочка прожила всего несколько месяцев, и скончалась в том же году. И здесь уже стали говорить о проклятии Дмитрия.

После смерти дочки царь переменился; он окончательно потерял интерес к своим царским обязанностям, и месяцами проводил в монастырях. Люди говорили, что Федор замаливает свою вину перед убиенным царевичем. Зимой 1598 года Федор Иоаннович скончался, так и не оставив наследника. С ним умерла и династия Рюриковичей.

Великий Голод

Смерть последнего государя из династии Рюриковичей открыло дорогу к царству Борису Годунову, который фактически был правителем страны еще при живем Федоре Иоанновиче.

К тому времени за Годуновым в народе закрепилась репутация «убивца царевича», однако это не сильно его смущало. Путем хитрых манипуляций он все-таки был избран царем, и почти сразу же начал с реформ. За два недолгих года он провел преобразований в стране больше, чем предыдущие цари за весь XVI век. И когда Годунов уже, казалось, снискал народную любовь, грянула катастрофа - из небывалых климатических катаклизмов на Русь пришел Великий голод, который длился целых три года.

Историк Карамзин писал, что люди «подобно скоту щипали траву и питались ею; у мертвых находили во рту сено. Мясо лошадиное казалось лакомством: ели собак, кошек, стерво, всякую нечистоту. Люди сделались хуже зверей: оставляли семейства и жен, чтобы не делиться с ними куском последним. Не только грабили, убивали за ломоть хлеба, но и пожирали друг друга… Мясо человеческое продавалось в пирогах на рынках! Матери глодали трупы своих младенцев!..»

Только в одной Москве умерло от голода более 120 000 человек; по всей стране орудовали многочисленные шайки разбойников. От родившейся было народной любви к избранному царю не осталось и следа - в народе снова говорили о проклятии царевича Дмитрия и о «проклятом Бориске».

Конец династии Годуновых

1604 год наконец-то принес хороший урожай. Казалось, беды закончились. Это было затишье перед бурей - осенью 1604 года Годунову донесли, что со стороны Польши на Москву двигается войско царевича Дмитрия, чудом спасшегося от рук убийц Годунова в Угличе в далеком 1591 году. «Рабоцарь», как называли Бориса Годунова в народе, вероятно, осознавал, что проклятие Дмитрия теперь воплотилась в самозванце. Однако государю Борису не суждено было встретиться лицом к лицу с Лжедмитрием: он скоропостижно умер в апреле 1605 года, за пару месяцев до триумфального вступления в Москву «спасшегося Дмитрия».

Ходили слухи, что отчаявшийся «проклятый царь» покончил собой - отравился. Но проклятие Дмитрия распространилось и на ставшего царем сына Годунова - Федора, которого задушили вместе с родной матерью незадолго до въезда Лжедмитрия в Кремль. Говорили, что это было одним из главных условий «царевича» для триумфального возвращения в столицу.

Конец народного доверия

До сих пор историки спорят, был ли «царь ненастоящим». Впрочем, наверное, мы об это никогда не узнаем. Сейчас мы можем говорить только о том, что Дмитрию так и не удалось возродить Рюриковичей. И снова роковым стал конец весны: 27 мая в бояре под руководством Василия Шуйского устроили хитроумный заговор, во время которого был убит Лжедмитрий.

Народу объявили, что царь, которого они еще недавно боготворили, является самозванцем, и устроили публичное посмертное поругание. Этот абсурдный момент окончательно подорвал народное доверие к властям. Простые люди не верили боярам и горько оплакивали Дмитрия. Вскоре после убийства самозванца, в начале лета, ударили страшные морозы, которые уничтожили все посевы. По Москве поползла молва о проклятии, которое бояре навлекли на Русскую Землю, убив законного государя.

Кладбище у Серпуховских ворот столицы, на котором погребли самозванца, стало местом поломничества у многих москвичей. Появилось много свидетельств о «явлениях» воскресшего царя в разных концах Москвы, а некоторые даже утверждали, что получили от него благословение. Испугавших народных волнений и нового культа мученника, власти выкопали труп «вора», зарядили его прах в пушку и выстрелили в сторону Польши. Жена Лжедмитрия Марина Мнишек вспоминала, когда тело ее мужа тащили через кремлёвские ворота, ветер сорвал с ворот щиты, и невредимыми, в том же порядке установил их посреди дорог.

Конец Шуйских

Новым царем стал Василий Шуйский - человек, который в 1598 году ввел следствие по факту гибели царевича Дмитрия в Угличе. Человек, который сделал вывод, что смерть Дмитрия Иоанновича, была несчастным случаем, покончив с Лжедмитрием и получив царскую власть, вдруг признался, что у следствия в Угличе были доказательства насильственной смерти царевича и прямой причастности к убийству Бориса Годунова.

Говоря это, Шуйский убивал двух зайцев: дискредитировал - пусть даже уже мертвого - своего личного врага Годунова, а заодно доказывал, что Лжедмитрий, которого убили во время заговора, был самозванцем. Последнее Василий Шуйский даже решил подкрепить с помощью канонизации царевича Дмитрия.

В Углич была отправлена специальная комиссия о главе с митрополитом Ростовским Филаретом, которая вскрыла могилу царевича и якобы обнаружила в гробу нетленное тело ребенка, которое источало благоухание. Мощи были торжественно привезены в Архангельский собор Кремля: по Москве распространили слух о том, что останки мальчика чудотворные, и народ пошел к святому Дмитрию за исцелением. Однако культ долго не продержался: было несколько случаев смерти от прикосновения к мощам.

По столице поползли слухи о подставных мощах и о проклятии Дмитрия. Раку с останками пришлось с глаз долой убрать в реликварий. А уже совсем скоро на Руси появилось еще несколько Дмитриев Иоанновичей, а династия Шуйских, суздальской ветви Рюриковичей, которые на протяжении двух столетий были главными соперниками ветви Даниловичей за московский престол, прервалась на первом же царе. Василий закончил свою жизнь в польском плену: в той стране, в сторону которой по его приказу когда-то выстрелили прахом Лжедмитрия I.

Последнее проклятие

Смута на Руси закончилась только в 1613 году - с установлением новой династии Романовых. Но иссякло ли вместе с этим проклятием Дмитрия? 300 летняя история династии говорит об обратном. Патриарх Филарет (в миру Федор Никитич Романов), отец первого «романовского» царя Михаила Федоровича, был в самой гуще «страстей по Дмитрию». В 1605 году, его, заключенного Борисом Годуновым в монастыре, освободил как «родственника» Лжедмитрий I.

После воцарения Шуйского именно Филарет привез «чудотворные мощи» царевича из Углича в Москву и насаждал культ святого Дмитрия Углицкого - для того, чтобы с подачи Шуйского убедить, что когда-то спасший его Лжедмитрий был самозванцем. А затем, встав в оппозицию царю Василию, стал «нареченным патриархом» в тушинском лагере Лжедмитрия II.

Филарета можно считать первым из династии Романовых: при царе Михаиле он носил титул «Великий государь» и был фактически главой государства. Царствие Романовых началось со Смуты и Смутой закончилось. Причем второй раз в русской истории царская династия прервалась убийством царевича. Есть легенда, что Павел I закрыл в ларец на сто лет предсказание старца Абеля, касающегося судьбы династии. Не исключено, что там фигурировало имя Дмитрия Иоанновича.

Никогда еще не бывало в Московском государстве, чтобы царский родич, хотя бы и именитый боярин, достигал такой высокой чести и такого могущества, как Годунов : он был настоящим властителем государства; Федор Иванович был царем только по имени.

Являлись ли в Москву иноземные послы, решалось ли какое-нибудь важное дело, надо ли было бить челом о великой царской милости – обращались не к царю, а к Борису. Когда он выезжал, народ падал пред ним ниц. Челобитчики, когда Борис обещал им доложить царю об их просьбах, случалось, говорили ему:

– Ты сам, наш государь-милостивец, Борис Федорович, только слово свое скажи – и будет!

Эта дерзкая лесть не только проходила даром, но даже нравилась честолюбивому Борису. Мудрено ли, что у него, стоящего на небывалой еще высоте, закружилась голова и власть очень уж полюбилась ему?.. Его жена, дочь злодея Малюты , была не менее его честолюбива.

Годунова превозносили и свои, и чужие. Неутомимой деятельности его все изумлялись: он вел беспрерывные переговоры с иноземными правительствами, искал союзников, улучшал военное дело, строил крепости, основывал новые города, заселял пустыни, улучшил суд и расправу. Одни хвалили его за скорое решение судебного дела; другие – за оправдание бедняка в тяжбе с богачом, простолюдина с именитым боярином; третьи славили его за постройку без тяготы для жителей городских стен, гостиных дворов... Всюду разносились о нем самые благоприятные слухи. И русские послы, и иноземные, побывавшие в Москве, величали его начальным человеком в России и говорили, что никогда еще такого мудрого правления в ней не бывало. Даже коронованные особы искали дружбы Годунова.

Большей славы и силы правителю из простых смертных нельзя достигнуть; но мысль, что все это величие крайне непрочно, что со смертью больного и бездетного царя оно рухнет, должна была удручать Годунова. В Угличе подрастал царевич Дмитрий. Умри сегодня Федор, а завтра прощай не только власть Годунова, но и свобода, а пожалуй, и самая жизнь... Нагие, царские родичи и злейшие враги его, не преминут раздавить ненавистного им временщика...

Страшились Нагих не менее, чем Годунов, и все его сторонники; да и бояре, не любившие его, но подавшие голос в думе за удаление Дмитрия с матерью его и родичами в Углич, должны были опасаться будущего, понимали, что им всем несдобровать, когда власть попадет в руки Нагих.

Молодой царевич жил с матерью в Угличе, в небольшом мрачном дворце. Ему было уже около девяти лет. Мать и дядья его с нетерпением ожидали его совершеннолетия; носились слухи, что они призывали даже гадальщиц, чтобы узнать, долго ли жить Федору. Рассказывали также, что царевич склонен, подобно отцу, к жестокости, любит смотреть, как убивают домашних животных; говорили, будто бы, играя раз со сверстниками, он слепил из снега несколько человеческих подобий, назвал их именами главных царских бояр и стал палкой отбивать им головы, руки, говоря, что так будет рубить бояр, когда вырастет.

Конечно, все эти россказни могли быть выдуманы досужими людьми, вернее всего, доброхотами Годунова и врагами Нагих.

В Углич, для надзора за земскими делами, а более всего для наблюдения над Нагими, Годунов послал вполне преданных ему людей: дьяка Михайлу Битяговского с сыном Данилом и племянником Качаловым.

15 мая 1591 года в полдень произошло в Угличе потрясающее событие. В соборной церкви ударили в набат. Народ сбежался со всех сторон, думая, что пожар. На дворцовом дворе увидели тело царевича с перерезанным горлом; над убитым вопила в отчаянии мать и кричала, что убийцы подосланы были Борисом, называла Битяговских – отца и сына, Качалова и Волохова. Рассвирепевший народ убил их всех по указанию Нагих, умертвил и еще нескольких человек, заподозренных в согласии со злодеями.

По рассказу летописей, преступление совершилось следующим образом.

Царица вообще зорко смотрела за сыном, не отпускала его от себя, особенно стала беречь его от подозрительных для нее Битяговских с их товарищами, но 15 мая она замешкалась почему-то в хоромах, и мамка Волохова, участница заговора, повела царевича гулять на двор, за ней пошла кормилица. На крыльце убийцы уже поджидали свою жертву. Сын мамки, Осип Волохов, подошел к царевичу.

– Это у тебя, государь, новое ожерельице? – спросил он, взявши его за руку.

– Нет, старое! – отвечал ребенок и поднял голову, чтоб дать лучше рассмотреть ожерелье.

В руках убийцы сверкнул нож, но удар оказался неверен, поранена была лишь шея, а гортань осталась цела. Злодей пустился бежать. Царевич упал. Кормилица прикрыла его собою и стала кричать. Данила Битяговский и Качалов несколькими ударами ошеломили ее, оттащили от нее ребенка и дорезали его. Тут выбежала мать и начала вопить в исступлении. На дворе никого не было, но соборный пономарь видел с колокольни все это и ударил в колокол. Народ сбежался, как сказано, и произвел свою кровавую расправу. Всех убитых и растерзанных народом было 12 человек.

Тело Дмитрия было положено в гроб и вынесено в соборную церковь. К царю немедленно был послан гонец с ужасным известием. Гонца сначала привели к Годунову, тот велел взять у него грамоту, написал другую, где говорилось, что Дмитрий сам зарезался в припадке падучей болезни.

Федор Иванович долго и неутешно плакал по брату. Наряжено было следствие по этому делу. Князь Василий Иванович Шуйский, окольничий Клешнин и крутицкий митрополит Геласий должны были в Угличе на месте расследовать все, как было, и донести царю. Последние двое были сторонники Годунова, а Шуйский был его врагом. Очевидно, Годунов рассчитывал, что осторожный Шуйский не осмелился в чем-либо обвинить его, а между тем у всех недоброхотов правителя назначение Шуйского зажимало рты: никто не мог сказать, что следствие велось только друзьями Годунова.

Следствие ведено было крайне недобросовестно; оно направлено было, казалось, к тому, чтобы скрыть преступление: внимательного осмотра тела не было сделано; показаний с людей, убивших Битяговского и его соумышленников, снято не было; царицу тоже не спрашивали. Больше всего значения было придано показаниям нескольких сомнительных лиц, утверждавших, будто царевич зарезался сам в припадке падучей болезни.

Следственное дело было дано на обсуждение патриарха и духовенства. Патриарх признал следствие верным, и решено было на том, что царевичу Дмитрию смерть учинилась Божиим судом, а Михайло Нагой государевых приказных людей: Битяговских, Качалова и др. велел побить напрасно...

Годунов сослал всех Нагих в отдаленные города в заключение; царица Мария была насильно пострижена под именем Марфы и заключена в монастырь. Угличане подверглись опале. Обвиненных в убийстве Битяговского и товарищей его предали смертной казни. Некоторым за "неподобные речи" отрезали языки; множество народу было сослано в Сибирь; им населили вновь основанный город Пелым. Сложилось в народе предание, что Годунов из Углича сослал в Сибирь даже и тот колокол, в который били в набат в час смерти царевича. В Тобольске до сих пор показывают этот колокол.

Нагие пострадали, но всенародная молва произнесла свой приговор над Годуновым. Убеждение, что он сгубил царевича, окрепло в народе – и тот самый народ, который не озлобился на Грозного за его лютые бесчисленные казни, никогда уже не мог, несмотря на все благодеяния и милости, простить честолюбцу гибели последней отрасли царского дома, мученической смерти невинного ребенка.

Виновен ли Годунов в убийстве Дмитрия, как гласила народная молва, или нет – это дело темное. Ходили слухи, будто убийцы, терзаемые народом, перед смертью повинились, что они подосланы Годуновым; но едва ли он, при его уме и осторожности, мог решиться на такое грубое и опасное преступление. Вернее предположить, что доброхоты Годунова, понимая, какая беда грозит и ему, и им при воцарении Дмитрия, сами додумались до преступления.

Смертию царевича положение Годунова упрочивалось. Едва ли уже тогда он мечтал о царском троне: для него важно было уж и то, что он избавился от страшных для него Нагих. Теперь, со смертью бездетного царя, он мог надеяться, что власть перейдет к царице, а он при ней останется по-прежнему всемогущим правителем.

Вскоре после смерти царевича в Москве вспыхнул сильный пожар, испепеливший значительную часть города. Годунов стал немедля раздавать пособия погорельцам, целые улицы отстраивал на свой счет. Небывалая щедрость, однако, не привлекла к нему народа; ходили даже недобрые слухи, будто Годунов тайно приказал своим людям поджечь Москву, чтобы отвлечь внимание москвичей от убийства царевича и выказать себя народным благодетелем.

В 1592 году у царя Федора Ивановича родилась дочь Феодосия. Велика была радость царя и царицы; радовался или, по крайней мере, показывал вид радости и Годунов. Именем царя он освобождал узников, раздавал щедрую милостыню, но народ не верил искренности его, и когда, несколько месяцев спустя, ребенок скончался, в народе пошли ходить нелепые толки, что Годунов извел маленькую царевну.

Он очевидно становился жертвой беспощадной людской молвы.