Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Известному персидскому математику и поэту была посвящена запись под названием . Сегодня я упомяну двух средневековых арабских поэтов: Аль-Мутанабби и Аль-Маарри . Оба были вольнодумцами, а значит, бунтарями для своего времени.

Аль-Мутанабби

Аль-Мутанабби —мастер героического жанра, фигура которого появилась на арабском поэтическом горизонте в X веке. Личность и сложный жизненный путь Абу-т-Тайиба аль-Мутанабби симптоматичны для того смутного времени. Характер поэта, каким он вырисовывается в лирике, не менее сложен, чем его полная крутых перемен и скитаний жизнь.

О сколько гор, перейденных мной, горою меня признали.
И сколько вод, переплытых мной, морем меня назвали…

Видный арабский филолог Ханна-аль-Фахури пишет: «Ему были свойственны воинственность, решимость в риске, бесстрашие, неиссякаемая энергия… Он обладал такими качествами, как стойкость, непоколебимая решительность, никакие превратности судьбы не могли заставить его пасть духом».

Аль-Мутанабби и в поэзии оставался верен своей жизненной программе. Он воспевал личное достоинство, волю, мужество, доблесть — свойства, не признававшиеся в современном поэту обществе.

Кинжалы огня с моего языка срываются, как с кремня,
Приходит ко мне от разума то, чему не уйти из меня, —

Море! Бездонна его глубина, бьет за волной волна,
Всю Землю и Семь Небес затопи – не вычерпать их до дна.

Сын бедного водовоза из Куфы, Аль-Мутанабби в 10-летнем возрасте бежал во время нашествия карматов в пустыню, где кочевал с бедуинами, а позднее вел проповедническую деятельность в шиитско-карматском духе, за что подвергся двухлетнему заточению; отсюда и его прозвище Мутанабби. Слово «мутанабби» означает «лжепророк».

Украдкою выведать, кто я такой, немало людей хотело,
Но правду скрывал я, чтоб мимо меня стрела подозренья летела.

Не раз и глупцом притворялся я, в беседу с глупцом вступая,
А иначе мне бы наградой была лишь злоба да брань тупая.

Аль-Мутанабби часто увлекался грандиозными замыслами и неосуществимыми надеждами, от которых быстро переходил к глубочайшему пессимизму. Чувство собственного достоинства легко превращалось у него в высокомерие, жажда независимости — в неуживчивость.

О век, о ничтожные люди его — презренные мелкие души,
Хотя иногда и вселяетесь вы в огромные важные туши.

Но знайте: я – не из их числа, хотя среди них и живу я, —
Не та ли земля среди грубых камней россыпь таит золотую.

На глупых кроликов погляди, которых зовут царями:
Раскрыты глаза у них широко, но спят они целыми днями.

А смерть разрушает их тучную плоть — бренные их жилища,
Хоть нет у такого иного врага, кроме их жирной пищи.

Около одной трети поэтического дивана Аль-Мутанабби составляет цикл «Сейфийат». Писал он его в десятилетие (948-957), проведенное им при дворе хамданидского правителя Сейф ад-Дауля. В панегириках он прославлял своего покровителя, который должен был «возродить былую славу арабов» и воссоздать могущественную мусульманскую империю.

Когда берутся закон блюсти без разума и без толку,
Не падает меч на шею того, кто меч точил втихомолку.

Подобное ищет подобья себе, — и, этот закон признавая,
Скажу я: таков этот мир, что ему подобней всего негодяи.

Не ужившись, однако, при дворе Сейф ад-Дауля, поэт перебрался в Египет к его заклятому врагу Кафуру, которого также воспевал в панегириках (цикл «Кафурийат»), а впоследствии, убежав и от него, высмеял в ядовитых сатирах.

В любом краю, где ни шагну, одно и то же встречу:
Везде пасет презренный раб отару человечью.

Ведь тонкие знания для дурака, погрязшего в чревоугодье,
Как для безголового ишака — узорчатые поводья.

Последние годы жизни поэт провел в скитаниях по Ираку и Ирану, некоторое время прожил в Ширазе, где создал несколько панегириков буидскому правителю Дауд ад-Дауля (цикл «Даудийат»). Тоска по родному Ираку заставила Аль-Мутанабби предпринять новое путешествие. По дороге в Багдад он погиб от руки одного из своих многочисленных врагов.

Я на завистников смотрю, как на ничтожных тварей,
Но признаю, что я для них подобен грозной каре.

Как не завидовать тому, кто высится горою
Над человеческой толпой, над каждой головою!

Абуль-Ала аль-Маарри

Философ и филолог Абуль-Ала аль-Маарри — другой известный арабский поэт. Родился Абуль-Ала Ахмед ибн Абдулла ибн Сулейман ат-Танухи в XI веке семье филолога. Уже на третьем году жизни потерял зрение, что, однако, не помешало ему приобрести огромный запас филологических знаний и написать более 30 сочинений различного содержания: стихотворения и трактаты по метрике, грамматике, лексикографии.

Образование получил в местных культурных центрах Сирии; начал свою деятельность в качестве ученого филолога и автора хвалебных од, подражая стилю Аль-Мутанабби, которого считал своим учителем. Эти оды составляют значительную часть первого сборника Аль-Маарри названного «Сакт-аз-Занд» (Искры огнива). Это был обязательный для начинающего в то время поэта высокий жанр; но карьера придворного поэта не отвечала личности Абу-ль Аля, впоследствии утверждавшего, что «никогда не хвалил людей с корыстной целью».

Начиная с 1010 года Абуль-Ала повел замкнутую жизнь, «затворившись в трех тюрьмах: тела, слепоты и одиночества». Окруженный толпами учеников, всеобщим уважением, он жил очень скромно, на доходы от уроков. Излишки передавал нуждающимся.

И денно и нощно в толпе правоверных
Искал я молящихся нелицемерных.

Нашел я, что это бессмысленный скот,
Который вслепую по жизни бредет.

А кто похитрее, тот с видом пророка
В гордыне великой вознесся высоко.

Посмотришь, одни — простецы и глупцы,
Другие — обманщики и хитрецы.

Невежество за благочестье сочли вы?
Тогда и ослы ваши благочестивы,

Чесоточные, под ветрами степей,
Они, безглагольные, вас не глупей.

Абуль-Ала подвергался нападкам за вольнодумство, но жизнь в захолустной Мааре и необычайная слава охраняли его от серьезных гонений. Из наиболее видных философско-литературных произведений Аль-Маарри необходимо отметить большое собрание стихов «Люзумма лям альзам» (Необходимость того, что не было необходимым) и «Рисалят-аль-Гуфран» (Послание о помиловании).

От взора свет бежит. Сиянье меркнет. Вера —
Вооружение лжеца и лицемера.

О лживый мир! А мы не знали, что в мечети
Безгрешны все подряд, как маленькие дети!

О вы, обман и ложь призвавшие в подмогу!
Поистине из вас никто не близок богу.

А сколько на земле мы видели пророков,
Пытавшихся спасти людей от их пороков,

И все они ушли, а наши беды — здесь,
И ваш недужный дух не исцелен поднесь.

Цель написания цикла «Лузумийят», как определил ее сам Абуль-Ала в предисловии, была достаточно скромной — отказ «от всяческой лжи в стихах» и затем создание книги, в которой бы «рифмы располагались в алфавитном порядке, так, чтобы не была пропущена ни одна буква». «Отказ от лжи» означал прежде всего отказ от всех традиционных жанров, поскольку каждый из них заключал в себе хоть малую толику лжи.

Взгляни на сонмы звезд. По мне, узоры эти —
Судьбою над людьми раскинутые сети.

Дивлюсь: невыносим судьбы железный гнет,
Один ее удар сильнейшим спину гнет.

А людям невдомек, что смерть играет ими,
Когда горбы могил встают над их родными.

Неправда на земле царит с начала дней
И в ярости казнит мудрейших из людей.

Стихи прежде всего должны быть правдивы, говорит Абуль-Ала, и это возможно, невзирая на многовековую привычку поэтов ко лжи. Содержанием своих стихов Абуль-Ала отныне провозгласил только правду, что само по себе было новшеством. Форма их была также необычна. Рифмуются не только последние слоги, но и предпоследние и даже третьи от конца, соблюдается глубокая внутренняя рифма, что требовало виртуозного мастерства. У поэтов и до Аль-Маарри встречалась внутренняя рифма, но нигде она не возводилась в систему, и никто ей не следовал так неукоснительно.

Ученых больше нет, и мрак объемлет нас,
А человек простой в невежестве погряз,

И жены и мужи, мы все до одного —
Рабы ничтожные для бога своего.

Ему подвластно все: и месяц, и Плеяды,
И полная луна, и горные громады.

Звезда Полярная, созвездье Льва, заря,
И солнце, и костер, и суша, и моря.

Поэт призывает «руководствоваться указаниями разума», который поведет читателя к размышлениям над основными вопросами бытия. Суждения его смелы и бескомпромиссны, лишены снисхождения к «святости», древности, традиции и привычности. Не всегда легко следить за противоречивыми, часто имеющими скрытый смысл, или ироническими высказываниями Аль-Маарри.

Зло не смыкает глаз и головы сечет,
Как предугадывал разумный звездочет.

Проснитесь наконец, обманутые дети!
Вы слепо верите лжецам былых столетий.

Корыстолюбие, не знавшее препон,
В могилу их свело, и умер их закон.

Несомненно одно — он все же верил в силу разума, нашего «единственного надежного поводыря», верил в силу страстного слова, верил, что с помощью искусства можно хотя бы немного улучшить природу человека, сделать его добрее, чтобы душа не была в постоянном разладе с телом и не стремилась покинуть его раньше срока.

О род людской, разросшийся сорняк,
Из мрака ты не вырвешься никак.

В камнях колодцы человек долбил,
Но из криницы мудрости не пил.

Вы в гору шли — но только до поры,
Сейчас вы в пропасть катитесь с горы.

И все разнузданнее денег власть,
И нет узды на пагубную страсть.

О человек, ничтожен ты и слаб,
Ты — плоти алчущей презренный раб.

Вероятно, мысль о вынужденном пребывании души в немощном и подверженном слабостям теле стала для поэта если не философским, то, по крайней мере, эмоциональным, глубоко пережитым убеждением. Он не раз говорил, что мощный дух томится в слабом теле, и гибель этого тела сулит духу лишь освобождение от телесных и нравственных страданий.

Темна дорога, не горит заря —
В потемках жизни нет поводыря.

Умрет смиренник, и бунтарь умрет,
Что ждет нас там — узнать бы наперед.

В этом мире обесценены все достоинства и труды человека и получает полную свободу злобный рок, в вихре которого человек превращается в беспомощную игрушку. Торжественно и мрачно звучат стихи «Лузумийят», словно автор, приподняв завесу, показывает нам повсеместное торжество зла.

Судьбы не изменить: ее судил Аллах,
И мудрость мудрецов развеялась как прах.

Не может человек бежать велений бога,
От неба и земли отвлечься хоть немного.

По торному пути покорным чередом —
Почивших правнуки — мы к пращурам идем.

Все повторяется: рождение детей
И бегство стариков на волю из сетей.

Кляну, о злобный мир, обман коварный твой,
Опутавший людей в пучине мировой!

Аль-Маарри издевается над примитивными представлениями о рае и аде, изображает несколько «раев»: рай низшего ранга, рай для правоверных джиннов, где все не так уж роскошно, и райские сады высшего разряда. Небесное «царство прощения» оказывается неким перевернутым или отраженным «земным царством», и там тоже властвуют произвол, несправедливость, лицемерие, подкуп и безбожие.

Люди верят, что будет наставник ниспослан судьбой,
Чья высокая речь зазвучит над безмолвной толпой.

Это множество сект для того существует на свете,
Чтоб царей и рабов завлекать в хитроумные сети.

Аль-Маарри — чрезвычайно сложная личность и не менее сложный автор. Его проза и стихи полны такого яростного стремления к «чистой» вере и искренности, что давали повод обвинить его в ереси и безбожии. Он достиг такого мастерства, что пишет книги целиком рифмованной прозой, и вместе с тем возводит в принцип искренность и правдивость поэтических образов.

Злодей, в молитве руки ты сложил —
Связать бы их, чтоб зла ты не творил!

Что проку в благочестье напоказ,
Когда ты по уши в грехах увяз?

Твоей душонке гнусной грош цена,
Не говори, что золото она.

О великом слепце из Маарры писали и средневековые биографы, и современные авторы в арабских странах, да и во всем мире, пытаясь разобраться в его творчестве и объяснить его. Но стихи и проза Абуль-Ала аль-Маарри настолько многозначны, что поддаются самому разнообразному истолкованию, и читатели каждой эпохи могут понять их по-новому, ибо мысли, заключенные в них, вечны и близки всем, кто когда-либо задумывался о смысле жизни.

Отправить оценку

Вам было НЕинтересно?

Зачем тогда читали?

Отправить пояснение

Спасибо за пояснение!

Арабская поэзия имеет богатую историю. Поэзия была не просто видом искусства для древних арабов, но и способом передачи любой ценной информации. В наши дни многим могут быть известны разве что некоторые арабские поэты, авторы четверостиший рубаи, но арабская литература и поэзия имеет куда более богатую историю и разнообразие.

Арабская литература

Арабская литература происходит из устной словесности племенных сообществ, обитающих некогда на Аравийском полуострове. Словесность древних поэтов развивалась среди местных кочевников. Она распространилась среди полукочевого и оседлого населения местных жилых пунктов.

Среди аравийских появилась группа певцов истинной «узритской» любви - поэты арабского востока. Они сочиняли стихи не только об окружающем мире, но и о личных чувствах и собственном отношении к какому-либо человеку. Стихи арабских поэтов о любви слагались об известных любовных парах (Меджнун и Лейла, Джамил и Бусайна, Кайс и Лубне).

Приход Пророка Мохаммеда и появление Священного Корана не только понесли за собой изменения в социальном и культурном плане, но и значительно изменилась арабская литература и, в частности, поэзия.

С VIII века в произведении арабской литературы начали участвовать выходцы из завоеванных народностей. Постепенно в Арабском халифате развился интерес к познанию арабской истории, стала создаваться собственная теория языка, а также метрики поэтического стиля, начали производиться переводы некоторых важнейших древних трудов на арабский язык. Огромное значение для развития арабской литературы имели переводы арабских поэтов с персидского языка. Поэзия начала постепенно обновляться, что выражалось в предпочтении касыда - маленького стихотворения с собственной тематикой в так называемом «новом стиле» (бадит).

Связь поэзии, истории и религии

Арабская литература весьма тесно связывается с историей и культурой народа. Специфическая кочевая жизнь, восхождение ислама, завоевания арабов, роскошь ранних Аббасидов, взаимный культурный обмен с соседними цивилизациями (в частности, с Испанией), свержение Халифата, культурный застой, сопротивление, и, наконец, вновь открывающееся самосознание, нацеленное на создание частных независимых государств - каждый аспект арабской истории отражен в литературе, поскольку арабы страстно желали сохранить и запомнить свою историю, ничего не упустив из виду.

К примеру, в труде аль-Надима «Фихрист» собраны разнообразные данные о мусульманской литературе и культуре: автор создал своеобразный каталог всех известных к тому времени книг арабских поэтов и писателей по темам истории, богословии, поэзии, юриспруденции, филологии и др. Этот труд наглядно демонстрирует плодотворность арабской литературы в первые 3 века с наступления ислама. Очень мало дошло до современности, а в первоначальном виде и вовсе до наших дней не добралось почти ничего.

Начиная с «золотого века» все более сильным становилось влияние на арабскую культуру и литературу других народностей: происходило масштабное смешение традиций, ценностей и других культурно-исторических элементов. После создания Османской империи литературный язык арабов начал устаревать, и только благодаря маленькой группе людей, которые приложили все усилия ради сохранения языка арабской литературы, арабы вступили в насыщенную эпоху Возрождения в XIX веке.

Пожалуй, ни в одной культуре не прослеживается столь четкий симбиоз литературы с религией, как в арабской. Наиболее важным аспектом в истории арабской поэзии является то, что, несмотря на существование доисламской поэзии, началом литературы в полном смысле слова в их культуре считается Священный Коран. Кроме некоторых граффити I в. нашей эры, которые едва ли относятся к литературному слову, не существует иных доказательств наличия тех или иных трудов на арабском языке до пришествия пророка Мухаммада. К тому же, повсеместной была проблема неграмотности: те, кто обучились читать или писать, как правило, выучились этому за границами Аравии. Однако это не стало проблемой для кочующих бедуинов: они прекрасно знали поэзию наизусть. Многие народности и кочевники сохранили традицию устного чтения: существовали даже специальные чтецы, которые зарабатывали на жизнь навыком запоминать и читать стихи по памяти.

Виды арабской поэзии

Многие чтецы также вслух зачитывали некоторые известные новеллы. В отличие от авторских стихотворений, все прозаические произведения были народными. Сама по себе проза была не так интересна в контексте литературы.

Поэзия сыграла главенствующую роль в становлении арабской литературы - в самом ее зародыше это были детские колыбельные, трудовые и охотничьи песни. Достаточно быстро сформировались такие жанры, как:

• хиджа - критика врага;
• фахр - хвалебный стих;
• сар - песня отмщения;
• риса - элегия;
• траурная песня;
• насиб - любовная лирика;
• васф - описательная лирика.

В древности также зародилась художественная проза, такие ее виды как:

• рассказы о битвах;
• ораторская речь;
• сказы об исторических событиях.

V—VII век ознаменовался расцветом арабской литературы. Главными формами древней арабской поэзии были касыда и аморфный фрагмент (кыта, муката).

Характерной чертой арабской поэзии стал монорим: каждый стих арабского поэта включает одно предложение и представляет собой самостоятельную смысловую эстетическую единицу.

Поэт и поэзия

Для арабов поэзия стала гармоничным произведением с собственным размером, рифмой и конкретной целью. Стихотворение без своего конкретного смысла арабы не могли назвать поэзией. Поэтом имел право называться только человек, обладающий глубокой чувственностью и интеллектом, мастерством и тонким вкусом.

Произведения поэзии создавались с различными целями. Стихами было возможно что-то описать, стихом можно было осмеять и унизить кого-то или, наоборот, похвалить. С помощью стиха можно было признаться в любви, выразить печаль и радость. В целом, все эти функции и многие другие свойственны не только для поэзии, но и для прозаических произведений, а также это справедливо для искусства в целом.

Но не все поэты стремились создать обыкновенные произведения. Кому-то из них было важно всколыхнуть разум читателей, поведать удивительный рассказ, продемонстрировать мастерство поэтического слога или даже просто пошутить, но так, чтобы публика оценила шутку по достоинству.

Обучение

Поэзия использовалась и с целями обучения. Поскольку большая часть населения была неграмотной, знания, которые необходимо было запомнить, преподносили в формате стихотворения. До современности дошло всего несколько древних учебных текстов, например, «Азбука бин Малика» и «Система аль-Шатби», которая представляла из себя раннее пособие по изучению Корана.

Лучшие арабские поэты способны были не только передать свои чувства, но и уложить в стихи ценные знания для передачи их последующим поколениям. Образовательные стихотворения не могут назваться поэзией в полной мере, поскольку эти произведения не передают личных чувств и соображений автора. Но поскольку такие пособия были скрупулезно организованы и сложены в рифму, которая помогала запоминать разнообразные знания, эти произведения вполне можно выделить в особый класс арабской поэзии.

Криптография и тайнопись

Поэтический язык нередко применялся с целями зашифровки ценных сведений - такие стихотворения называли «слепыми». Поэты арабского востока были способны трансформировать обыкновенный текст в тайное послание, ясное только одному определенному адресату, либо тому, у кого есть «ключ» - подсказка к решению шифра. Ранние авторы столь умело зашифровывали в своих стихотворениях приглашения на свидание или слова любви, что только конкретная женщина могла разгадать, о чем идет речь - постороннему же человеку текст покажется полным бредом и неразберихой. Стихи арабских поэтов о любви отличались большой специфичностью в силу сложности шифра и необычности содержания. Впрочем, и в этой особенности был свой смысл, который наглядно отражает сущность народа, его темперамент и характер. Арабские поэты о любви говорили тихо, тайно. Для них чувства - это нечто сокровенное и личное, что не должно быть доступно чужим ушам.

Одна из известных легенд рассказывает о поэте, который описал свое завещание в стихотворной форме, в котором он велел отомстить за него напавшим на него некогда бандитам. Родные поэта опубликовали это стихотворение и хранили его, пока месть не свершилась, и они не расправились с нападавшими.

Доисламская поэзия

Самой распространенной формой стихотворения была касыда - особый вид поэмы, использующий рифму с целью передачи посредством ярких образов накопленный опыт и даже некоторые навыки. Подобные касыды сочинялись в VIII и IX в. Древние ученые осознавали важность сохранения старинных традиций поэзии как источника вдохновения новой поэтической традиции. Кроме того, арабский язык - бесценный инструмент для объяснения Священного Корана.

Список арабских поэтов доисламского периода не слишком велик, но арабы ценят свое сохранившееся наследие:

• Тарафа.
• Зухайр ибн Аби Сульма.
• Имру аль-Кайс - великий арабский поэт, возможный автор классического вида касыды.
• Харис ибн Хиллиза аль-Йашкури.
• Антара ибн Шаддад аль-Абси и др.

В самых ранних примерах арабской поэзии, подлинность которой установлена достоверно, отмечена особая изысканность и простота: стихи арабских поэтов описывают исключительно наблюдаемое. Нередко можно встретить прием персонификации и прямой ассоциации. Выбор вида и темы стиха уходит корнями в сформированную издавна традицию.

Техническая сложность некоторых ранних стихов столь высока, что легко сделать вывод, что поэты начали создавать стихотворения задолго до этого. Столь отработанный поэтический стиль и форма не могли возникнуть неожиданно, скорее всего являясь результатом длительной работы над слогом. Так что арабская поэзия еще более древняя, чем мы предполагаем.

Лучшие литературные произведения этого временного промежутка встречаются в антологиях, собранных после возвышения ислама. Особого внимания заслуживают:

• «Муфаддалият», составленный аль-Муфаддалом;
• «Хамаса» Абу Таммама;
• «Китаю аль-Агани» Абу-ль-Фараджа аль-Исфахани;
• «Муаллакат».

Последняя включает в себя 7 стройных поэм за разным авторством арабских писателей и поэтов: Имру аль-Кайс, Харис, Тарафа, Антара, Амбр ибн Кульсум, Зухайр, Лабид. Эти стихотворения складываются в истинный голос Джахилии - Дней неведения - так называют доисламскую жизнь. Данные произведения являются наиболее важным наследием доисламской Аравии.

Поэзия VI в. еще разговаривает с читателями на арабском языке, которым тогда изъяснялись по всей Аравии.

Арабская поэзия средних веков

С начала нашей эры и до XVIII века арабские поэты не покидали пределов четко установленного круга жанров - касыда, кыта и газель. Все это время стихосложения арабских авторов были похожи одно на другое по поэтическим приемам, форме и стилю - в творчестве звучит один и тот же мотив, сюжетные линии однообразны, а пейзаж универсален. Однако эта поэзия самобытна, непосредственна и жива: ее переполняет неподдельная искренность, реализм.

С началом VII-VIII веков арабская поэзия попадает в Сирию, Египет, Ирак и Среднюю Азию, перебирается на и, минув Гибралтарский пролив, просачивается в Испанию. Со временем творчество арабоязычных авторов стало отходить от первоисточников: с приходом новой религии и образа жизни изменилась и культура. Вскоре критерием литературной ценности стало соответствие «классическим» образцам поэзии бедуинов. Любое отступление от нее воспринималось как искажение норм прекрасного. Эти признаки - предвестники канонизации.

Арабская поэзия быстро перешла на территории халифата, вбирая в себя культурные ценности местного населения. Это значительно разнообразило и обогатило арабскую поэзию, привнеся совершенно новые идеи, приумножив и разнообразив средства литературной выразительности. С аббасидской эпохи поэзию уже нельзя было назвать арабской, поскольку под влиянием хода истории она сильно изменилась, смешавшись со сторонними культурами и традициями - теперь ее можно было бы назвать арабоязычной. За последующие несколько столетий центры расцвета поэзии смещаются с Востока на Запад и обратно, от одного одаренного поэта к другому. Сочиняются новые образцы поэтической словесности, но в фундаменте по-прежнему остаются каноны стариной бедуинской поэзии.

С появления поэзии и вплоть до VIII-X веков ее хранителями были профессиональные чтецы, которых также называли рави. Каждый из них привнес в произведения устного народного творчества частичку себя, будь то лишнее слово, эмоциональная окраска или личный комментарий. Таким образом, уже записанная поэзия может отличаться от своего устного первоисточника.

Последующее развитие арабской поэзии предопределено новой религией и созданием Корана. Поэзия претерпевает определенный кризис в связи с этим, после чего "воскресает" при омейядской династии в колонизированных арабами Ираке и Сирии. В этот период жили и творили такие придворные чтецы, как аль-Ахталь, аль-Фараздак, Джарир. Они восславляли своих покровителей, воспевая их храбрость, мудрость и благосклонность, оскверняя и очерняя противников династии. Теперь за узаконенной схемой и канонами очертания реальной действительности оказывались размытыми. Все новшества в поэзии происходили из аристократической среды крупных городов Арабского халифата, где процветал жанр любовной лирики. Среди типичных творцов данного периода - Умар ибн Абу Рабиа, а также аль-Ахваси халиф Валид II.

Любовная лирика тем временем никуда не исчезла: традиции насиба поддержали поэты при аббасидском дворе, среди которых особенно выделился мастер Абу Навас. Последующий разгром Арабского халифата повлек за собой изменения в литературе - она стала постепенно распространяться в Ираке, Египте, Иране, Сирии, Ливане. Наиболее значимым представителем времени стал Абу ат-Таийб аль-Мутанабби: его комедийные и хвалебные касыды украшены стилистическими декорациями, глубокими метафорами, мощными гиперболами и нетривиальными ассоциациями. Его дело продолжил сирийский поэт Абуль-Ала аль-Маарри, которому удалось усовершенствовать метод стихосложения, изобретя сложные

Что касается прозы, знаменитыми представителями тружеников этой сферы были ат-Танухи и Абу Хайнян ат-Таухиди. Абу Бар аль-Хорезми написал свои знаменитые «Послания» («Расаиль»), а Бади аз-Заман аль-Хамадани изобрел новый жанр, названный макаму.

К XI веку, несмотря на увеличение количества арабских поэтов и писателей, арабская литература претерпевает качественный упадок. В поэзии стала сквозить мистика, в то время как в прозе - дидактика. Но и среди приверженцев мистической поэзии находились подлинные бриллианты, к примеру, Ибн аль-Фарид и Ибн Араби. Ибн Яафар оставил свой вклад в литературе, изобретя жанр исторической новеллы. Примерно в то же время Усама ибн Мункыз создал единственную в своем роде среди средневековой арабской литературы автобиографию под названием «Книга назиданий».

Тогда же - в IX-X в. появилась новая форма стихотворения - рубаи. Эта форма лирики представляет собой четверостишие с философским рассуждением. Среди самых известных арабских поэтов, авторов четверостиший рубаи:

• Омар Хайям.
• Хейран-Ханум.
• Захириддин Бабур.
• Мехсети Гянджеви.
• Абу Абдаллах Рудаки.
• Амджад Хайдерабади и многие другие.

В связи со специфичностью языка арабских поэтов перенос ритмики оригинальных стихов на другие языки практически невозможен: чаще всего переводчики прибегают к пятистопному ямбу, хотя это тоже не вполне точно.

В XIII в Сирии и Египте были широко востребованы жанры заджал и мувашшах. Суфисты старались сочинять на народном языке, который близок простому люду. Уже в XIII—XV веках начали получать распространение сиры (жизнеописания) - серии повестей на любовные и героические темы, связанные с некими историческими или выдуманными событиями и личностями - они классифицируются, в том числе, как рыцарские романы. К наиболее важным сирам относится знаменитый на весь мир сборник «Тысяча и одна ночь», в который наряду с различными материалами и фольклором вошла важная сира об Омаре ибн ан-Нумане.

Упадок канонических традиций в арабской литературе поспособствовал возникновению абсолютно новой литературы. Наиболее популярен стал жанр дастана. В Египте стали возникать исторические романы. К XIX—XX векам в Марокко, Египте, Алжире, Ливане, Йемене и Тунисе начала развиваться ветвь национальной литературы наряду с общей арабской. С появлением нового направления стало проявляться такое понятие, как «исламский модернизм». К примеру, романтический роман (А. Рейхани), макамный роман (М. Мувайлихи) и другие.

Арабские поэты средневековья преподносили историю как жесткую цепь неразрывно связанных друг с другом событий. В то же время, сама арабская поэзия - незаменимое звено исторической цепочки мировой человеческой культуры.

Написание Корана

Накануне пришествия пророка Мухаммада среди мыслящих людей стало расти недовольство бедуинским методом жизни и различными суевериями в связи с этим. Вполне закономерно, что поэзия потеряла свою популярность, когда обновленные религиозные идеалы стали вытеснять традиционные ценности. Создание стихов практически остановилось, поскольку новообращенные стали стремиться к Пророку, дабы лично услышать откровение. После кончины Пророка возникла острая необходимость сохранить явившиеся ему откровения в письменном виде - так и появился на свет Священный Коран.

Первые суры были внимательно записаны почти сразу же, скрупулезно и точно, дабы зафиксировать Божественное Слово истинно и предельно точно. Многие из этих сур, а также и другие в следующих главах - казались древним ученым слишком неясными и размытыми. Даже на сегодняшний день большая часть сложных образов и метафор нуждается в расшифровке и подробных пояснениях. Некоторые ответвления арабской литературы произросли из необходимости в разъяснительных комментариях к Корану, включая лексикографию и грамматику.

Коран стал первым представителем Влияние Корана легко проследить во всей последующей арабской литературе. Этот период ознаменовался новыми известными авторами:

• Кааб ибн Зухайр;
• Абу Зуайб аль-Бига аль-Джади;
• Хасан ибн Сабит.

Современная арабская поэзия

Современной арабской литературой можно назвать совокупность всех видов литературы арабских стран, объединяющихся единым арабских литературным языком и цельностью культурных и исторических традиций.

К примеру, сборник «Современная арабская поэзия» преподносит на всеобщее обозрение труды арабских поэтов современности восьми стран: Ливана, Алжира, Йемена, Иордании, Ирака, Судана, ОАЭ, Туниса. В сборник вошли стихи, в которых отразились такие исторические события, как противостояние за независимость, освобождение народов Африки и Азии от колонизации, также лейтмотивом через все стихотворения проходит тема мира во всем мире и отрицание войны. В сборник включены самые разные поэты - от важнейших мастеров поэтического слога, таких как Абд аль-Ваххаб аль-Балти, Ахмад Сулейман аль-Ахмад, Мааруф ар-Русафи, Ахмад Рами, до стихотворений молодых поэтов - Лямиа Аббас Амара, Али Мухаммед Хамад, Али Хашим Рашид, Осман Абдалла. Темы и идеи этих известных арабских поэтов близки и понятны простому народу. Авторы так или иначе продолжают традиции, начатые за много сотен лет назад их предками.

Кроме того, сейчас многим известен арабский палестинский поэт Махмуд Дарвиш, обладатель множества престижных литературных и поэтических наград. Один из самых его знаменитых сборников называется «Птицы без крыльев» - это была его дебютная книга, которую он написал всего в 19 лет.

Арабская литература и, в частности, поэзия зародилась много сотен лет назад. Она претерпевала разные периоды своего развития - как падения, так и взлеты. Но благодаря чуткому отношению арабских поэтов к культуре и культурному наследию, до наших времен дошли великие арабские произведения, до сих пор волнующие душу. Поэзия не стоит не месте: в настоящее время появляются все новые и новые поэты, продолжающие традиции канонической восточной поэзии и привносящие нечто новое в искусство. Поэзия растет и развивается вместе с человечеством, в наших руках ее будущее: нельзя позволить ей зачахнуть, необходимо сохранить уже имеющиеся памятники великой культуры и создавать новые вдохновляющие и мощные произведения.

Арабская литература

Коран, основополагающий текст ислама, является первой Арабской Книгой. Его стиль, одновременно символический, лаконичный и энергичный, оказал глубокое влияние на все последующие произведения на арабском языке, продолжая и в наше время определять характер выражения носителей арабского языка, мусульман и христиан как на письме, так и в речи.

Коран оказал огромное влияние на развитие арабской литературы. Самая ранняя арабская проза возникла благодаря, главным образом, не литературным побуждениям и мотивам, но для того, чтобы служить религиозным и практическим нуждам, прежде всего для полного и совершенного понимания Исламского откровения, обстоятельств и условий жизни первой мусульманской общины в Хиджазе. Дела и высказывания Пророка и его Сподвижников тщательно собирались и хранились, вначале в устной форме, а затем и письменно, и в конце концов в 9-м веке они были отобраны и систематизированы авторитетными учеными Бухари и Муслимом. Эти предания, Хадисы не только обеспечивали ученых главными текстами, на основе которых они впоследствии создавали и детально разрабатывали Исламское законодательство, - они также являли собой бесценный материал, которого столь недоставало для историков ранней мусульманской общины. Поскольку каждый хадис, или "высказывание" является повествованием от первого лица, как правило, очевидцев описанного события, он обладает непосредственностью и свежестью, и через столетия оставшимися нетронутыми. Личности рассказчиков - Абу Бакра, Омара, Айши и многих других - столь же ярки и красочны, как и описываемые события, поскольку стиль каждого хадиса обладает собственной индивидуальностью.

Литературная форма хадисов также обусловила характерные формы многих последующих произведений, среди которых и "Жизнь Посланника Бога" Ибн Ихака, написанная автором в середине 8-го века. В этой книге хадисы, повествующие о жизни Пророка, систематизированы в хронологическом порядке, а комментарии автора сведены к минимуму. События излагаются устами очевидцев. Как правило, даются три или четыре версии одного и того же события, причем в каждом случае приводится "передаточная цепь" данного хадиса таким образом, чтобы читатель мог судить о его подлинности.

Во времена Омейядов многие историки писали монографии по конкретным историческим, правовым и религиозным вопросам, придерживаясь свойственного хадисам метода композиции. Несмотря на то, что лишь немногие из работ этих писателей сохранились в целости, достаточное их число было сохранено (и позднее включено в такие огромные произведения, как "Летописи" Ат-Табари) для того, чтобы дать нам представление не только о методе их построения, но и о широком круге их интересов.

Обычай предварения каждого хадиса перечислением цепи авторитетных личностей привела к составлению огромных биографических словарей, таких как "Книга Классов" Ибн Саида - автора, жившего в начале 9-го века, - которая включала в себя биографию Пророка, а также множество информации об известных личностях Мекки и Медины, живших во времена автора. Подобные работы позволяли читателям судить о достоверности передатчиков хадисов. Позже содержание биографических словарей было расширено и включило в себя сведения о поэтах, писателях, выдающихся декламаторах Корана, ученых и т.д. И в наше время эти биографические словари не утратили своего значения: они являются кладезем информации об общественных и политических деятелях Исламского мира.

Сведения о распространении ислама можно найти в исторических хрониках таких летописцев как Аль-Вакиди, работавшего над их составлением на рубеже 8-го и 9-го века, и Аль-Баладхури, написавшего широко известную "Книгу Завоеваний" в 9-м веке. Написание этих книг, подобно хадисам, имело прежде всего практические цели. Аль-Вакиди интересовало установление точной хронологии распространения ислама на Аравийском полуострове и прилегающих областях, тогда как для Аль-Баладхури главный интерес представляли правовые и налоговые проблемы, связанные с распространением поселений на новых землях. Их произведения являются классикой данного литературного направления, помимо этого они содержат много представляющей в наше время значительный интерес информации, многие главы этих глав обладают большой изобразительной силой.

К девятому столетию метод сбора исторических данных из хадисов и аккуратного цитирования авторитетных передатчиков каждого предания - процесс, который привел к появлению огромных по своим размерам работ - был оставлен некоторыми авторами, - к примеру, такими как Аль-Динавари и Аль-Якуби, которые не включали цепи передатчиков и объединяли хадисы для того, чтобы создавать рассказы. Результатом стало повышение привлекательности чтения повествований с одновременным уменьшением их объемов за счет присущих хадисам богатства и сложности стиля. Книги Аль-Динавари и Аль-Якуби, в отличие от работ их предшественников, имели целью развлекать читателя в той же мере, что и обучать - они были "литературными" произведениями. Эта форма написания легких исторических рассказов достигла своего апогея в 10-м веке в блестящей развлекательной книге "Золотые луга и жемчужные копи" - всеобъемлющей энциклопедии по истории, географии и литературе. Тем не менее, литературные произведения этих авторов были бы невозможны без тщательного сбора исторических хадисов, осуществлявшегося их предшественниками.

Как написание истории начиналось, имея под собой скорее практические мотивы и потребности, нежели литературные, так и собирание и сохранение арабской поэзии предпринимались учеными прежде всего не по причине их художественной ценности. Лингвисты и экзегеты из Куфы и Басры начали собирать поэтические произведения 8-го века, поскольку собранные таким образом сведения проливали свет на редкие и необычные выражения и грамматические структуры Корана и хадисов. Были подготовлены издания поэм Антары, Имрулькайса и многих других, и таким образом работы ранних поэтов были сохранены для последующих поколений.

Среди арабской литературы Коран занимает особое место. Поэзия всегда считалась наивысшим проявлением литературного искусства среди арабов. Задолго до прихода ислама бедуинские поэты довели до совершенства такие жанры литературных произведений, как сатирические, хвалебные произведения и элегии. Их поэзия следовала строгим правилам и традициям как по форме, так и по содержанию, что свидетельствует о том, что она должна была пройти долгий период своего развития перед тем, как окончательно утвердиться в качестве обособленного жанра произведения.

Основной формой произведения, применяемой поэтами пустыни, была касыда, или ода - поэма различной длины, в которой рифмовался последний слог каждой строки. Касыда начинается с описания покинутого лагеря возлюбленной поэта и переходит в рассказ о его страданиях оттого, что ее нет рядом с ним, и о всепоглощающей любви к ней. Затем поэт описывает тяжелое, сопряженное со многими трудностями, путешествие по пустыне и завершает касыду обращением к щедрости своего хозяина. Несмотря на то, что тема касыды почти всегда неизменна, язык, которым она написана, очень сложен и требует от автора очень большой точности исполнения.

В Хиджазе на протяжении первого столетия ислама, современниками которого являлись первые ученые, изучавшие хадисы, группа поэтов порвала с прошлым и ввела новые формы и темы произведений. Такие поэты, как Омар ибн Абу Рабиа, писали изысканные реалистические стихи. Вокруг поэта Джамиля ибн Муйяммара, более известного под именем Джамиль аль-Удри, создавалась школа поэзии, главная тема в которой - платоническая любовь. Жизнь и произведения этих поэтов Омейядского периода были сохранены в занимательном сборнике 10-го века - "Книге песен" Абу аль-Фараджа аль-Исфахани.

Двор Омейядов в Дамаске покровительствовал как поэтам, так и музыкантам. Он также стал сценой развития жанра арабской литературы, названного "адаб". Адаб часто переводится как художественная литература или беллетристика, что вводит читателя в некоторое заблуждение. Эта литература, по крайней мере первоначально, создавалась для того, чтобы служить практической цели - образованию на арабском языке возросшего класса правительственных министров, правилам поведения, манерам, истории и искусству управления государством. Именно в это время работы на санскрите, пахлави, греческом и сирийском языках начали переводиться на арабский. Абд аль-Химад ибн Яшья аль-Катиб, омейядский чиновник и создатель этого жанра, определял его цели следующим образом: "Совершенствуйте арабский язык для того, чтобы вы могли правильно говорить, развивайте красивый почерк - это придаст блеска вашему написанию, учите арабскую поэзию наизусть, знакомьтесь с неизвестными вам идеями и выражениями, читайте историю арабов и персов и помните их великие дела". Абд Аллах ибн аль-Мукаффа, современник Абд аль-Хам ид ибн Яшья, перевел на арабский язык историю древних царей Персии, а также "Халилу ва-Димну" - индийскую книгу советов касте принцев, написанную в форме басен про животных. Его произведения являются самыми ранними сохранившимися примерами арабской художественной прозы и все еще служат эталоном в школах Ближнего Востока.

9-е столетие - классический век арабской литературы. Были созданы и усовершенствованы самые различные жанры: адаб, история, Коранические экзегезы, география, биография, поэзия, сатира и многие др. Аль-Джахиз был по-видимому величайшим стилистом и одним из самых оригинальных людей того времени. Он написал более двухсот книг по каждому известному тогда предмету. В своих произведениях он был критичен, рационален и всегда притягателен. Его "Книга животных" является самым первым трактатом по зоологии на арабском языке. Она содержит много и сейчас современно звучащих рассуждений по таким вопросам как животная мимикрия и биологическая адаптация. Он написал один из самых ранних трактатов по риторике и большое число занимательных очерков. К моменту своей смерти в возрасте 96 лет он со всей очевидностью продемонстрировал, что арабская проза оказалась способна с легкостью справляться с любым предметом. Самым одаренным современником Аль-Джахиза, вероятно, был Ибн Кутайба, писатель, обладавший энциклопедическими знаниями, и блестящий стилист. Его "Книга Знания" - история начала мира от самого его создания - являлась самой первой подобного рода книгой и в поздние времена имела многих подражателей.

И. М. Фильштинский

АРАБСКАЯ ПОЭЗИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ

(Арабская поэзия средних веков. - М., 1975. - С. 697-717)

Необычна судьба арабской средневековой поэзии. Ее основу составляет поэтическая традиция, созданная в древности кочевниками-бедуинами Аравийского полуострова, а впоследствии, после возникновения в VII веке ислама и образования арабо-мусульманской империи (халифата), ставшая достоянием арабизированных и исламизированных народов Азии и Африки, которые восприняли ее у арабов-завоевателей. На протяжении тысячелетия, с VIII но XVIII век, жители Аравийского полуострова, Ирака, Сирии, Египта, стран Магриба (Северной Африки) и мусульманской Испании (до изгнания арабов из Испании в конце XV века) творили поэзию, следуя древнеарабским поэтическим канонам. Создавалась и распадалась империя, изменялись политические границы отдельных арабских провинций, сменяли друг друга правящие династии, приходили новые завоеватели, а поэты продолжали рассматривать произведения своих бедуинских языческих предшественников как непревзойденный образец, подражать им в выборе тем, стиле и композиции. Подобное отношение к древней поэзии было не только следствием известного консерватизма вкусов. Средневековые арабские придворные панегиристы, живя в больших городах халифата, представляли себе жизнь кочевников лишь понаслышке, идеализировали "героический" доисламский период, и древняя поэзия была для них непреложным источником этических и эстетических идеалов.

В условиях суровой природы пустыни, с ее дневным зноем, ночной стужей, песчаными бурями, хищниками, с постоянной нехваткой питьевой воды и пастбищ, жизнь кочевых племен древней Аравии протекала в непрерывной борьбе за существование. Не менее напряженной была и социальная борьба: повседневно совершались набеги, сопровождавшиеся угоном скота, а иногда и угоном в плен женщин и детей; в борьбе за пастбища и источники воды или в силу обычая кровной мести - основного способа регулирования внутриплеменных и межплеменных взаимоотношении - происходили кровавые столкновения, а иногда и многолетние войны между племенами и союзами племен. Племя было единственной гарантией безопасности бедуина, изгнание из племени считалось тягчайшим наказанием и величайшим несчастном, а преданность сородичам почиталась как первая и основная добродетель, порождая обостренное чувство племенной чести и племенного патриотизма.

Древняя устная лиро-эпическая поэзия первоначально, вероятно, была связана с обрядово-магической практикой бедуинских племен, в которых поэт (слово "шаир" - "поэт" первоначально означало "ведун") занимал почетное место: ему приписывалась способность произносить магические заклинания и находить в пустыне источники воды, он был "историографом" племени, защитником его чести в межплеменных спорах, блюстителем законов и устоев. Согласно преданиям, всякий доблестный воин, вступая в поединок с врагом, произносил "богатырскую похвальбу" - стихотворение, в котором восхвалял свою храбрость и другие бедуинские добродетели, всячески превозносил соплеменников и порочил врага, а его противник отвечал ему тем же, часто сохраняя при этом тот же поэтический размер и рифму. Эти восхваления и поношения, так же как и заплачки - траурные песни, в которых родственники, главным образом женщины, оплакивали доблестного воина, перечисляли его подвиги и призывали к мести, - были, по-видимому, древнейшими поэтическими жанрами.

До нас дошли ужо сравнительно зрелые образцы древнеарабской поэзии, созданные с конца V по середину VII века и записанные средневековыми филологами Куфы и Басры во второй половине VIII века. Тогда же сложилась основная композиционная форма арабской поэзии, знаменитая "касыда" - небольшая поэма, из 80-120 стихотворных строк - бейтов; создание касыды традиция приписывает прославленному доисламскому поэту VI века Имруулькайсу. Касыда состоит из нескольких поэтических кусков, представляющих собой разные жанровые формы и не связанных ни сюжетно, ни стилистически, но в сознании бедуинского слушателя образующих стройную картину. Всякая касыда должна была начинаться лирическим вступлением: поэт проезжает по аравийской степи мимо того места, где некогда было становище и где он встречался со своей возлюбленной, а сейчас видны лишь следы кочевья; он предлагает своим спутникам остановиться и, предаваясь воспоминаниям о свидании с возлюбленной, описывает далекую ныне красавицу. Затем перед воображением поэта один за другим проходят излюбленные "сюжеты": его верный спутник - прекрасная верховая верблюдица или резвый скакун, пустыня с ее скудной растительностью и хищными зверями, усыпанное звездами небо, гроза с проливным дождем, когда потоки воды сметают все на своем пути. Иногда поэт прерывает эти описания, чтобы пожаловаться на дневной жар, во время которого воздух так горяч, что кажется, будто раскаленные иголки пляшут над землей (Имруулькайс), на ночной холод, когда, чтобы согреться, бедуинский воин вынужден сжигать свой лук и стрелы (Тарафа), на трудности пути, а порой высказывает ряд сентенции о недолговечности жизни и переменчивости судьбы. После лирического зачина или в конце касыды поэт развивает ее основную тему: прославляет себя и свое племя, осмеивает врагов, описывает победоносные войны и сражения, в которых отличился он сам или его соплеменники. В качестве "лирического героя" касыды перед слушателем возникает образ идеального бедуинского воина, беззаветно преданного своему племени и ненавидящего его врагов, с его своеобразной полугероической, полуразбойничьей этикой, с его органической близостью к аравийской природе, "сращенностью" с ней. Природа для него - и предмет лирических описаний, и источник образов. Жизнь диких животных пустыни, их нравы и повадки хорошо ему известны и очень напоминают ему человеческие. С животными он общается "на равных", приписывает им свои мысли и чувства, с гордостью рассказывает о своих победах над ними: смелостью он превосходит самых страшных хищников, выносливостью - голодного дикого осла или волка, быстротой бега - длинноногого страуса... Бедуинский поэт не стремился поразить своих слушателей оригинальностью мысли или смелостью фантазии, он лишь старался с максимальной точностью описать событие, явление природы или конкретный предмет. Мир представлялся ему неизменным, поэтому картина мира в касыде всегда статична: это нанизанные в определенном порядке постоянные ситуации и картины; задача поэта сводится лишь к тому, чтобы сделать их описания максимально выразительными. Эти описания, строившиеся при помощи различных поэтических фигур, которыми поэт, строго придерживаясь традиционной канвы, "расшивал" свою касыду, и составляют прелесть доисламских поэм. В древней поэзии бытовала и другая стихотворная форма - "кыта" - короткое стихотворение, из восьми - двенадцати строк с единым содержанием: например, заплачки, а также "самовосхваления" и "поношения" во время поэтических перебранок. К VI - VII векам долгая традиция выработала у арабов богатую просодию, ритмы которой могли разнообразиться благодаря использованию различных поэтических метров. Древнеарабский стих строился по определенной схеме: из комбинаций открытых и закрытых слогов образовывались стопы, сочетание двух или трех стоп составляло полустишие, а два полустишия с обязательной цезурой посредине давали стих (бейт). В зависимости от чередования долгих и кратких слогов средневековая арабская поэзия знает шестнадцать стихотворных размеров, большая часть которых была известна уже в древности. Арабское классическое стихотворение - как правило, монорим (кроме некоторых форм - например, в пришедшей из Испании строфической поэзии). Независимо от длины касыды единая рифма выдерживается на протяжении всей поэмы. Поэтому арабские стихотворения, не имевшие особых названий, часто именуются по рифме (например, "Ламия" - стихотворение, все бейты которого рифмуются на согласную "лам", "Нуния" - на "нун", и т. д.). Средневековые комментаторы и филологи выделили из огромного числа доисламских поэтических произведений (в трудах филологов упоминается не менее ста имен древних поэтов) семь поэм-касыд, которые они считали непревзойденными шедеврами. Эти поэмы получили наименование "муаллак" (буквально: "нанизанные", подобно жемчужинам в ожерелье). Легенда повествует, будто авторов их чествовали во время ежегодных ярмарок в Указе (оазис около Таифа), а тексты муаллак якобы вывешивались перед входом в языческий храм. Авторами муаллак были семь прославленных бедуинских поэтов - Имруулькайс, Тарафа, Зухайр, Антара, Лабид, аль-Харис ибн Хиллиза и Амр ибн Кульсум. Более или менее достоверные описания их жизни содержатся в трудах и антологиях средневековых филологов. Древнеарабская лирика еще не знает индивидуального авторского "я". Однако, при всем единообразии тем, общности композиции и образного языка, каждая муаллака все же отмечена индивидуальными особенностями таланта ее создателя. Так, у Тарафы и Антары особенно мощно звучат героические мотивы, в то время как Зухайр больше склонен к дидактическим размышлениям; эпико-повествовательный элемент полнее всего развит у Амра ибн Кульсума и аль-Хариса ибн Хиллиза, а любовная тема - у Имруулькайса и Антары. Картины природы занимают большое место во всех муаллаках, но особенно выделяются как мастера пейзажной лирики Имруулькайс и Лабид. Лабиду же принадлежит никем из древних арабских поэтов не превзойденное по своей живости и достоверности описание охоты. Природа в муаллаках живет в неразрывной связи с настроением поэта, которое передается посредством психологического параллелизма: дождь в засушливой пустыне соответствует чувству радости или радостного ожидания, палящее полуденное солнце или бесконечно длящаяся холодная ночь, "потягивающаяся", подобно хищному зверю, служит параллелью безысходной грусти и т. д. Образы природы дают материал для многочисленных сравнений, в которых преобладают устойчивые постоянные эпитеты: возлюбленная - антилопа или газель, девушка - солнце, светильник во мраке, щедрость - обильный дождь, скупость - засуха. Поэт видит то, что описывает, его образное мышление конкретно-изобразительно. Лиро-эпическому герою бедуинской поэзии свойственна бурная эмоциональность: он мгновенно переходит от грусти к восторженному описанию природы, от лирического тона к боевой ярости. Эта резкая смена настроений и ситуаций создает фрагментарность и раздробленность касыды и вместе с тем придает поэтическому повествованию своеобразную динамичность и контрастность. Повествуя об эпическом событии, бедуинский поэт стремится к "точности" (указывает место, где происходило сражение или находилось становище), однако отступает от элементарного правдоподобия, бесконечно гиперболизируя свои подвиги и могущество своего племени. Доисламская поэзия - замечательный памятник древнеарабской культуры. Ее особое обаяние - в свежести первооткровения, в естественности, органичности образного мышления и эмоционально-духовного склада ее создателей, в непосредственности их впечатлений и чувств. Поэтому нормативная роль языческой поэтической традиции в арабской культуре последующих столетий эстетически оправдана. VII и VIII века - эпоха решительных перемен в судьбах народов Азии и Африки. Распространившаяся в течение двух десятилетий по Аравийскому полуострову новая религия - ислам (Мухаммад выступил со своими проповедями в начале второго десятилетия VII века, а к 630 году большинство язычников-бедуинов Аравии уже было обращено в новую веру) - была в результате арабских завоеваний воспринята покоренными пародами халифата. Жители Сирии, Ирака, Египта, Северной Африки и частично Испании были исламизированы и арабизированы, восприняли язык завоевателей и стали (как и жители многих исламизированных, но не арабизированных областей Ирана, Средней Азии и Кавказа) активно участвовать в создании арабо-мусульманской синкретической культуры. Произошло перемещение арабских культурных центров. Если в период возникновения ислама центрами культурной жизни мусульманской общины были Мекка и Медина в Аравии, то при преемниках Мухаммада, халифах из династии Омейядов (661-750) и Аббасидов (750-1258), такими центрами стали древние, а также основанные завоевателями города Сирии и Ирака. В первое столетие ислама в омейядскую столицу Дамаск, а также в ставки арабских завоевателей Куфу и Басру приезжали из Аравии поэты, дабы прославить халифа и его эмиров, а заодно воспеть свое племя и высмеять его врагов. Действуя по принципу "разделяй и властвуй", омейядские халифы всячески поощряли старинное племенное соперничество, которое вносило особый смысл в поэтические дуэли придворных панегиристов. Приверженцы враждующих политических группировок и религиозных направлении и сект также имели своих поэтов, защищавших соответствующую политическую или религиозную доктрину и бранивших ее противников. Для такой поэтической полемики вполне подходили традиционные древние жанры - восхваления и поношения. Отныне панегирик становится преобладающим жанром придворной поэзии. Грандиозные завоевательные походы отразились в тематике описательной части касыды, где к картинам аравийской природы и межплеменных стычек прибавились описания больших сражений, боевого оружия, осады крепостей и т. д. В поэзию проникают исламские этические представления: наряду с традиционными языческими афоризмами звучат мусульманские дидактические речения, встречаются прямые цитаты из Корана. Омейядские поэты вводят в касыду стилевые компоненты, связующие ее прежде разрозненные части. Знакомство арабов с культурой покоренных народов, особенно с культурой сасанидского Ирана, меняет образ жизни и внешний облик завоевателей, их интересы и художественные вкусы, что находит отражение и в поэзии, делает ее ярче, изысканнее, музыкальнее. Художественные средства становятся разнообразнее, в них ощущается больше фантазии и живого поэтического воображения. Вместе с тем перемещение литературных центров в резиденции халифов и их эмиров отрывает поэтов от природы пустыни и бедуинской среды, лишает их все еще обязательные описания аравийской природы былой непосредственности. Этот процесс поэтической трансформации шел медленно и завершился лишь во второй половине VIII века. До середины VIII века арабская поэзия создается почти исключительно аравитянами или выходцами из Аравии, перебравшимися ко двору. Поэтому творчество знаменитых придворных омейядских панегиристов аль-Ахталя, аль-Фараздана и Джарира остается в русле древнеарабских поэтических традиций. Прославляя своих покровителей за благочестие и ревностность в защите и распространении ислама, эти поэты приписывают им все бедуинские добродетели: храбрость, великодушие, щедрость. Они нападают на врагов Омейядов, всячески подчеркивают заслуги своих племен перед правящей династией, а во взаимных нападках и оскорблениях вспоминают доисламские межплеменные распри. Иной характер носила в это время поэзия на родине арабов, в городах и бедуинских становищах Аравии, где рядом с традиционной касыдой расцветает замечательная любовная лирика. Предание гласит, что умением слагать стихи грустного любовного содержания особенно прославились поэты хиджазского племени узра. В небольших стихотворениях поэты "узритской школы" воспевали целомудренную любовь несчастных влюбленных, разлученных злым роком. Узритская лирика проникнута чувством тоски и обреченности, покорностью перед неумолимой судьбой. В средневековых антологиях мы находим рассказы об узритских поэтах, чья судьба обычно неотделима от судьбы их возлюбленных. Такова одна из самых популярных пар: Кайс ибн аль-Мулаввах по прозвищу Маджнун ("Обезумевший от любви") и Лейла. По преданию, Кайс бежал в пустыню, потому что не смог жениться на Лейле, отданной сородичами замуж за бедуина из другого племени. Обезумевший от горя, бесцельно бродил он, общаясь лишь с дикими зверями, вспоминая Лейлу и сочиняя о своей несчастной любви грустные стихи. История трагической любви Лейлы и Маджнуна не менее популярна на Востоке, чем история Тристана и Изольды или Ромео и Джульетты в Европе. Иной была любовная лирика горожан Хиджаза, носившая, в отлично от печальной и целомудренной узритской лирики, радостный и чувственный характер. Среди мастеров хиджазской городской лирики более других прославился мединец Омар ибн Аби Рабиа, в своих стихах воспевавший прекрасных паломниц, а также знатных жительниц Мекки и Медины, высокомерных и пресыщенных жизнью. Омар ибн Аби Рабиа живописует внешний облик женщин своего времени, их характер и привычки, описывает любовные свидания. Он широко использует диалог, в котором можно уловить интонации знатных мединских и мекканских "дам" и "кавалеров", с их "куртуазностью", привычкой к праздности и кокетством. Омейядские поэты создали жанр газели - короткого стихотворения о любви. Эти стихи предназначались для пения под аккомпанемент музыкальных инструментов. И поныне идут споры о том, что послужило основой для создания этого жанра,- выделившееся из касыды лирическое вступление или все более влиявшая на арабскую поэзию любовная лирика древнего Ирана, песенная культура которого после арабских завоеваний была, вместе с потоком невольников, занесена в центры арабо-мусульманской культуры. Середина VIII века - переломный момент в политической и культурной жизни народов халифата. При Омейядах арабская империя достигла своих максимальных размеров, и при сменившей их династии Аббасидов ее границы оставались более или менее неизменными. Переход власти в руки Аббасидов не был простым династийным переворотом, он означал рост влияния обращенной в ислам аристократии, в первую очередь иранской, отчасти оттеснившей на второй план арабскую племенную знать. Мавля (так именовались вольноотпущенники из числа обращенных в ислам бывших иноверцев) начинают играть все большую роль и в культурной жизни халифата. К этому времени они уже достаточно хорошо овладели арабским языком, чтобы активно участвовать в культурном творчестве. Их деятельность способствует привнесению в арабо-мусульманскую культуру местных национальных традиций (иранской, сирийской и др.), в результате чего складывается богатая синкретическая культура - основа расцвета арабской литературы в VIII - XII веках. Первый этап "золотого века" арабской поэзии принято именовать "Обновлением". Инициаторами обновления арабской традиционной поэзии были выходцы из исламизированных персидских семей. Новое направление было связано с "шуубизмом", то есть с той политической борьбой, которую вела аристократия покоренных народов, в первую очередь исламизированных иранцев, за равные права с арабами-завоевателями. Первым поэтом нового направления был перс по происхождению Башшар ибн Бурд. Уроженец Басры, слепой от рождения, поэт много скитался по городам халифата, пока не стал придворным панегиристом багдадских халифов. Язвительные сатиры на высокопоставленных придворных и самого халифа навлекли на поэта гнев двора, и по приказу халифа он был засечен до смерти. В своих панегириках Башшар ибн Бурд в угоду придворным вкусам соблюдал традиционный канон; новаторство его проявляется в других жанрах: в сатирах, где он высмеивает дикарей-бедуинов и прославляет высокую культуру своих предков персов, и в газелях, где на смену традиционной любви к условной красавице бедуинке появляется конкретный образ возлюбленной и живое описание любовных переживаний. Вслед за Башшаром ибн Бурдом и другие поэты "Обновления" критически относились к древнеарабской поэтической традиции и поэтому широко вводили в нее новые идеи, темы и поэтические приемы. Наряду с "официальной" придворной поэзией (касыдой-панегириком) теперь создаются новью жанры, в которых отражается жизнь и настроения городских сословий. Возникновение особого жанра застольной поэзии, или "поэзии вина" (хамрийат), связано с именем Абу Нуваса. Сын персиянки, Абу Нувас также родился в Басре, где уже в молодью годы заработал репутацию пьяницы, распутника и богохульника (что отражено во многих новеллах "Тысячи и одной ночи"). Тем не менее поэт был принят при дворе Харун ар-Рашида и его преемников в качестве панегириста и в этом жанре оставался вполне традиционным поэтом. Но слава Абу Нуваса связана с его застольной лирикой, изобилующей описаниями вина, дружеских попоек, опьянения. Поэт издевается над традиционной идеализацией кочевого быта, прославляет радости городской жизни, призывает ловить минуту счастья, не омрачая ее мыслями о загробном возмездии. Другой поэт "Обновления", Абу-ль-Атахия, уроженец Куфы, создает жанр "зухдийат", лирику философско-аскетического содержания. В то время как Абу Нувас воспевает земные радости, Абу-ль-Атахия, наоборот, обличает развращенность и высокомерие правящих сословий, забвенно нравственных предписаний ислама и пророчествует всеобщую гибель. Аскетически-обличительная поэзия Абу-ль-Атахии и гедонистическая лирика Абу Нуваса - как бы две взаимодополняющие стороны кризисного мироощущения переломной эпохи. Поэзия "Обновления" богата картинами пышных придворных увеселений, кипучей и многообразной жизни городов, отодвинувшими на задний план традиционные описания покинутых становищ, пустыни, диких зверей и прочих аксессуаров бедуинской жизни. Заметную эволюцию переживает также образный строй поэзии. Традиционные метафоры и эпитеты, навеянные условиями кочевой жизни бедуинов, теперь сохраняются лишь в традиционных вступлениях к панегирикам. Поэты вводят новые образы, в которых отражается их собственный жизненный опыт и представление о прекрасном. Более того, они позволяют себе издеваться над традиционной бедуинской касыдой, начинающейся с оплакивания следов покинутого кочевья, высмеивают наивную сентиментальность лирической части касыды и скучные для горожанина описания жизни в пустыне. В середине IX века на фоне начавшегося распада империи и ослабления халифской власти возникает политическая и религиозная реакция. Волна репрессий обрушивается на все формы отклонения от официальной ортодоксии - на мусульманский рационализм, на шиизм, а заодно и на носителей шуубитской идеологии, ратовавших за равенство всех мусульман в халифате независимо от их происхождения и привносивших в ислам разнообразные ереси. В сфере поэзии эта реакция принимает форму своеобразного "классицизма". В консервативно настроенных кругах арабской интеллигенции пробуждается интерес к возрождению древнеарабских художественных традиций. Этот интерес стимулируется и властями, щедро вознаграждающими поэтов за выспренние традиционные панегирики. Критическому дегероизированному сознанию "Обновления" противопоставляются нравственные и художественные нормы древней поэзии. Вольный скептицизм гедонистической поэзии рассматривается как нечто чуждое высокому героическому духу арабской "античности", с ее цельностью и чистотой. В панегириках поэтов IX века все большее место занимают героические мотивы. Новый этап открывается творчеством двух прославленных поэтов, Абу Таммама и его ученика аль-Бухтури. Принявший ислам выходец из христианской греческой семьи, Абу Таммам первым объявил себя сторонником древних традиций. В качестве придворного панегириста аббасидских халифов он прославлял могущество арабо-мусульманского войска, его победы над византийцами и воспевал достоинства своих покровителей - храбрость, щедрость и т. д. Славу у потомков ему принесли замечательные описания сражений, умело вплетенные в его касыды-панегирики, а также удивительные картины природы, которая в его поэзии предстает перед читателем в особом, таинственном величии. Потомок арабов-завоевателей, аль-Бухтури, так же как и его старший современник Абу Таммам, был придворным панегиристом аббасидских халифов. Лучшее в его панегириках - это красочные, насыщенные сложными метафорами и олицетворениями картины природы и описания архитектурных сооружений, дворцов халифов и эмиров, по точности и наглядности не уступающие шедеврам этого жанра в стихах древнеарабских поэтов. Разумеется, у всех поэтов IX века, в том числе и у тех, кто стремился к возрождению старинных традиций, чувствуется веяние времени. Проникновение древнегреческой и эллинистической мысли в арабо-мусульманскую культуру пробудило у поэтов IX века интерес к осмыслению жизни, а дисциплинированное философскими штудиями художественное сознание помогало находить точные формулы для выражения сложных идей. Иранское влияние сделало поэтическое мышление более красочным и пластичным. Поэтому в героических касыдах-панегириках Абу Таммама и аль-Бухтури древнеарабские традиционные формы и бедуинские образы постоянно переплетаются с элементами нового стиля. Влияние нового стиля ощущается и в пристрастии к сложным поэтическим фигурам, в некоторой пышности речи, что в сочетании со старомодными бедуинскими образами порой звучит высокопарно. Расширяя и развивая содержание старинного жанра "описаний", поэты IX века создавали яркие изображения природы Ирака и Сирии, дворцов и мечетей, придворных увеселений, походов и сражений, и эти описания своей нарочитой усложненностью и метафоричностью значительно отличались от естественной простоты поэтических картин в древних касыдах. Вместе с тем удивительное формальное мастерство - совершенство деталей, точность рифмы, особое звучание стиха, создаваемое бесчисленными аллитерациями, игра слов, достигаемая умелым подбором и использованием в одном стихе нескольких слов одного корня (в арабском языке корень слова из трех согласных может бы использован для образования многих производных слов),- вызывало восторг современников и дало основание средневековым филологам высоко оценить творчество этих поэтов. Арабская поэзия IX века не сводится к "официальному" придворно-панегирическому направлению. Наряду с раболепствующими панегиристами были поэты, творчество которых условно можно назвать "критическим". Жили эти поэты трудно, и жизнь их часто кончалась трагически. Их враждебность к власти и царившим порядкам принимала форму то религиозной (обычно шиитской) оппозиции, то личных выпадов против правящей династии, то, наконец, подчеркнутого прославления культурных традиций и былой славы исламизированных народов. Но при этом характерно, что, какую бы общественную позицию ни занимали поэты, за рамки традиционной нормативной поэтики они не выходили и лишь по-иному использовали традиционные жанры, в основном "осмеяния", где позволяли себе ядовитые нападки на своих противников и даже на самого халифа и его приближенных. Разумеется, никакой социальном критики в их стихах но было: в обществе, где царила мусульманская ортодоксия, земная жизнь со всеми ее горестями и радостями представлялась предначертанной самим Аллахом, и смертному не дано было усомниться в божественном промысле, а тем более оспорить его. Самая яркая фигура в "критической" поэзии IX века - поэт-сатирик Ибн ap-Руми. Воспитанный в недогматических традициях (отец поэта был грек, а мать - персиянка), Ибн ap-Руми был ревностным шиитом и врагом правящей аббасидской династии. Приверженность Ибн ар-Руми к мутазилитской теологии (рационалистическое направление в исламе) и его политические взгляды закрыли ему путь к придворной карьере и сделали его в глазах правящей элиты опасным еретиком. Неприязнь поэта к арабской аристократии и язвительность его сатир стоили ему жизни: Ибн ар-Руми был отравлен по приказу везира халифа аль-Мутадида. Сатиры Ибн ap-Руми направлены и против конкретных лиц, и против пороков вообще - скупости, ханжества, зависти, вероломства. Помимо сатирического жанра Ибн ap-Руми прославился и как мастер пейзажной лирики. Мироощущение Ибн ap-Руми дисгармонично, в его поэзии ощущается душевный надрыв - результат острого разлада с окружающей средой. Лишь природа для поэта - мудрая и добрая стихия, в ней он черпает успокоение и гармонию. Воспринимая природу как сознательную силу, Ибн ар-Гуми, подобно древним мастерам, широко пользуется сравнениями, психологическими параллелизмами, олицетворениями. Несколько особняком в литературном процессе IX века стоит выдающийся поэт и филолог-теоретик, "однодневный халиф" Ибн аль-Мутазз. Сын одиннадцатого аббасидского халифа аль-Мутазза, поэт получил великолепное филологическое образование и провел почти всю жизнь во дворце. В смутное время, наступившее после смерти халифа аль-Муктафи, он оказался втянутым в придворные интриги, принял участие в борьбе за власть, сумел 17 декабря 908 года захватить халифский престол, но уже на следующий день ил свергнут соперником и вскоре казнен. Высокое положение избавляло Ибн аль-Мутазза от необходимости заискивать, подобно придворным панегиристам, перед сильными мира сего и выпрашивать подачки. Он не писал традиционных панегириков; это был утонченный эстет, позволявший себе более свободно обращаться с поэтическими формами, чем это было принято в среде профессиональных придворных поэтов. Творчество Ибн аль-Мутазза весьма многообразно, в нем представлены почти все средневековые жанры. Кроме того, его перу принадлежит большая эпическая поэма - один из немногих в арабской литературе образцов неканонического жанра, - в которой повествуется о том, как родственник и покровитель поэта халиф аль-Мутадид усмирил непокорную придворную гвардию. Но главные темы поэзии Ибн аль-Мутазза - застольные радости, природа и любовь. В основном его стихи традиционны, жизнь изображается в них как бы "символически", в условных образах, строго подчиненных поэтическому канону и требованиям жанра и представляющих обычно разработку традиционных поэтических фигур, подчас мало соотнесенных с предметом. Однако порой поэт нарушает "литературный этикет" и пользуется образами, навеянными его жизненным опытом, и тогда в его поэтические картины врываются "реалистические" элементы - характерные детали, точность описания, пластичность поэтического рисунка. Происходит сближение поэтического воспроизведения с реальной жизнью, арсенал образов значительно расширяется, что, однако, ни в какой мере не влечет за собой упразднения поэтического канона, а лишь способствует его дальнейшей разработке и обогащению. При этом, естественно, более свободными от сковывающего влияния традиции оказываются те жанры, которые возникли сравнительно недавно, например "поэзия вина" (хамрийат). К X веку процесс распада арабо-мусульманской империи завершился. Продолжая номинально признавать аббасидских халифов в Багдаде общемусульманскими правителями, военачальники и наместники провинций почти повсюду добились фактической независимости. В середине X века власть в Багдаде захватывают вторгшиеся из Западного Ирана Буиды, при которых у Аббасидов сохраняются лишь функции религиозных руководителей. В это же время Северная Сирия подпадает под власть династии Хамданидов в лице Сейф ад-Дауля (944-967), а Египет - Ихшидитов, именем которых правит регент негритянского происхождения евнух Кафур (умер в 968 году). Распад халифата отразился на состоянии литературы скорее благоприятно. Борьба религиозных сект и направлений, так же как общий политический кризис, дала толчок разнообразной духовной деятельности. Соперничавшие между собой правители мелких княжеств стремились перещеголять друг друга блеском своих провинциальных столиц, привлекали в свои резиденции ученых и поэтов и щедро осыпали их дарами. Особенно прославились своей интенсивной культурной жизнью столица империи Багдад, иракские города Басра и Мосул, в Сирии - Дамаск и резиденция хамданидских эмиров Алеппо, в Египте - Фустат (а позднее и Каир), а также многочисленные города мусульманской Испании. В культурную жизнь втягиваются выходцы из различных этнических групп и сословий. Происходит своеобразное "перемешивание" духовного наследия, национальных традиций. В этом синтезе - основа того расцвета, наивысшую фазу которого арабская классическая поэзия переживает в X - XII веках. Открывается X век творчеством аль-Мутанабби, прославленного мастера героического жанра, поэта, чья личность и сложный жизненный путь симптоматичны и для того смутного времени, в которое ему довелось жить, и вообще для литературных нравов арабского средневековья. Сын водовоза из Куфы, аль-Мутанабби в десятилетнем возрасте бежал от нашествия сектантов-карматов в пустыню, где кочевал с бедуинами, а позднее вел проповедническую деятельность в шиитско-карматском духе, за что подвергся двухлетнему заточению; отсюда и его прозвище (Мутанабби означат "лжепророк"). Около трети поэтического дивана аль-Мутанабби - цикл "Сейфийат" - написано в десятилетие (948-957), проведенное им при дворе хамданидского правителя Сейф ад-Дауля в Алеппо. В восторженных панегириках прославлял аль-Мутанабби своего покровителя, который должен был "возродить былую славу арабов" и воссоздать могущественную мусульманскую империю. Не ужившись, однако, при дворе Сейф ад-Дауля, поэт перебрался в Египет к его заклятому врагу Кафуру, которого воспевал в панегириках (цикл "Кафурийат"), а впоследствии, убежав от него, высмеивал в ядовитых сатирах. Последние годы жизни поэт провел в скитаниях по Ираку и Ирану, некоторое время прожил в Ширазе, где создал несколько панегириков буидскому правителю Адуд ад-Дауля (цикл "Адудийат"). Тоска по родному Ираку заставила аль-Мутанабби предпринять новое путешествие; по дороге в Багдад он погиб от руки одного из своих многочисленных недругов. Характер поэта, каким он вырисовывается в его лирике, не менее сложен, чем его полная крутых перемен и скитаний жизнь. Аль-Мутанабби часто увлекался грандиозными замыслами и неосуществимыми надеждами, которых быстро переходил к глубочайшему пессимизму. Чувство собственного достоинства легко превращалось у него в высокомерие, жажда независимости - в неуживчивость, а честолюбивые устремления становились причиной его угодливости и раболепия. Большинство стихотворений аль-Мутанабби - панегирики высокопоставленным лицам, содержащие картины сражений поистине эпического размаха. Как и все панегиристы его времени, в традиционных и порой выспренних выражениях прославлял он покровителя, приписывая ему все древнебедуинские добродетели, в которых видел залог возрождения арабского могущества и былой славы. Однако, несмотря на всю традиционность, в панегириках аль-Мутанабби есть нечто, отличающее их от поэзии многочисленных придворных панегиристов его времени. В стихах аль-Мутанабби всегда присутствует сам поэт, его личность: он часто с гордостью говорит о своей храбрости, о таланте, о блеске и популярности своих стихов, как бы "возрождая" древние отношение к поэтическому творчеству, когда бедуинский поэт восхвалял героев своего племени как равных себе воинов и не гнушался прихвастнуть своей собственной доблестью. Но во времена аль-Мутанабби былое родовое единство, придававшее значение личности поэта, было давно разрушено, а представление о достоинстве отдельного человека на арабском средневековом Востоке не сложилось. Отсюда пессимизм, а порой и отчаяние зрелого творчества аль-Мутанабби, поэта с ярко выраженным личностным началом, "не находившего себе места" в структуре общества и сознания того времени. Широко используя весь арсенал арабской поэтической техники, аль-Мутанаббн как бы вдохнул новую жизнь в классическую касыду, придал ей звучность и силу. Многие его бейты-афоризмы обрели самостоятельную жизнь в языке. Мастерство построения образа, монолитность и чеканность формы, музыкальность стиха - все это принесло аль-Мутанабби заслуженную славу у современников и потомков. Сторонники традиционной поэзии пенили в его касыдах бедуинский дух, сторонников "Обновления" привлекала яркость поэтического языка, интерес к человеческим характерам и современной жизни. С хамданидским поэтическим кружком, образовавшимся вокруг Сейфа ад-Дауля в Алеппо, связано также творчество соперника аль-Мутанабби - Абу Фираса. Двоюродный брат и воспитанник эмира Сейфа ад-Дауля, Абу Фирас был его доверенным лицом. Эмир назначил его комендантом крепости Манбидж на границе с Византией. Судьба поэта сложилась трагически: около семи лет он провел в плену у византийцев, а через два года после возвращения в Алеппо, после смерти Сейфа ад-Дауля, погиб при попытке захватить власть в княжестве. Основные темы поэзии Абу Фираса - восхваление рыцарской доблести н любовные переживания. Особенно популярны сочиненные им в византийском плену стихотворения цикла "Румийат" ("Византийские стихи"), в которых поэт жалуется на судьбу, умоляет Сейфа ад-Дауля выкупить его из плена, обращается со словами утешения к далекой матери и вспоминает жизнь на свободе. Арабские читатели всегда ценили Абу Фираса за искренность и умение передать тончайшие оттенки своих переживании и чувств. К хамданидскому кружку принадлежал и ас-Санаубари, вошедший в историю поэзии как певец природы. Описывая природу родной Сирии с ее утопающими в цветах садами и парками, живописными прудами и ручьями, с лучезарной весной и щедрой осенью, ас-Санаубари широко использует сложные поэтические фигуры "нового стиля", что дает основание считать его продолжателем поэзии "Обновления". В Багдаде среди множества придворных панегиристов второй половины X века - начала XI века заметно выделяется аш-Шариф ар-Рады, мусульманский правовед и литератор, перу которого принадлежат элегии - как светские, так и религиозные, в которых поэт оплакивает шиитских святых, - и панегирики. Однако поэтическую славу аш-Шарифу ар-Рады принесли в основном его любовные стихи-послания из цикла "Хиджазийат" ("Хиджазкие стихи"); в них традиционные бедуинские мотивы обретают куртуазную утонченность. Особое место в богатой поэтами эпохе литературного расцвета принадлежит прославленному поэту-мыслителю Абу-ль-Ала аль-Маарри, чья философская лирика и по мироощущению, и по тематике, и по поэтическому языку резко отличается от поэзии его предшественников и современников. Выходец из семьи мусульманского богослова, слепой с детства, аль-Маари сумел изучить мусульманское право, богословие, философию, арабскую грамматику и другие отрасли гуманитарных наук, древнюю и современную поэзию - то есть овладеть всем комплексом знаний, обязательных для образованного мусульманина того времени; его стихи насыщены эрудицией и разнообразными реминисценциями из древнеарабских легенд, из Корана и хадисов (преданий о жизни Мухаммеда). Большую часть жизни гениальный слепец прожил в родном селении Мааррат ан-Нуман (Северная Сирия), "пленником двойной тюрьмы" - слепоты и добровольного заточения. В дом аль-Маарри стекались почитатели и ученики со всех концов мусульманского мира, а многие образованные люди состояли с ним в переписке. В юные годы аль-Маарри отдал неизбежную дань традиционной поэзии, однако уже в его ранних стихах (сборник "Искры из огнива") чувствуется стремление к глубокому осмыслению жизни. Вопреки господствовавшим в арабской поэзии нравам, аль-Маарри никогда не сочинял панегириков за вознаграждение. Все зрелое творчество аль-Маарри объединено в знаменитый сборник "Лузумийат" ("Обязательность необязательного"; это название можно понимать двояко: 1) высказанные поэтом идеи обязательны для него, но не обязательны для других; 2) сложная двойная рифма, на которой построен весь сборник, необязательна в арабской просодии). Элементы философской лирики можно проследить в арабской поэзии с глубокой древности: начиная с пессимистических сентенций доисламских поэтов, кончая "зухдийат" Абу-ль-Атахии или размышлениями о бренности бытия в панегириках аль-Мутанабби; но жанр философской лирики в собственном смысле этого слова разработал аль-Маарри. Его творчество не только вершина арабской средневековой поэзии, но и своеобразный синтез сложной и пестрой духовной культуры халифата. Во взглядах аль-Маарри сложно переплетаются влияния античной мысли, мусульманских рационалистических учений, философско-религиозной доктрины шиитской секты исмаилитов и мусульманского правоверия. Размышляя о "последних вопросах бытия" - о добре и зле, о моральном долге человека, об истинной вере, о тайне жизни и смерти,- поэт как бы перебирает различные доктрины, ничего не абсолютизируя, все пропуская через горнило разума и сомнения. Правоверный мусульманин по воспитанию, аль-Маарри порой доходит до крайних форм свободомыслия, за что даже получил кличку "зиндик" (еретик). Его лирико-философские размышления проникнуты чувством глубокой неудовлетворенности нравственным состоянием общества, ощущением одиночества человека во враждебном ему мире, бессилия перед мировым злом. Аль-Маарри с ужасом говорит о несправедливости правителей, о корыстных демагогах, готовых толкнуть невежественную толпу на кровавые злодеяния. Мучительно ищет он выхода из тупика, в котором оказался мусульманский мир на рубеже X и XI веков, и видит истину только во внутреннем усовершенствовании, в служении людям, в ненасилии. Пессимистическое мироощущение поэта отразило и личную драму слепца, и трагический социальный опыт смутного времени, и общий кризис средневекового сознания. Стиль аль-Маарри передает напряженный драматизм мысли поэта. Он любит в одном бейте сталкивать контрастные пары, соединять противоположные понятия, состояния, ощущения: жизнь - смерть, радость - страданье, молодость - старость, греховность - праведность. Воображение его движется от понятия к его противоположности, и своеобразная симметрия поэтической строки как бы объединяет несовместимые начала в единое гармоническое целое. Значение наследия аль-Маарри выходит далеко за пределы арабской культуры. Влияние его философской лирики можно проследить в персидской, турецкой и других литературах мусульманского мира. Широкую популярность в странах арабского Востока завоевала в средние века суфийская лирика. Суфизм возник в VIII веке как мистико-аскетическое направление внутри ислама в восточных областях халифата, а позднее, в своих крайних формах, перерос рамки мусульманской ортодоксии и стал самостоятельной теософской системой. Первые суфии были правоверными монахами-аскетами ("суфий" значит "облаченный во власяницу"), проповедовавшими отказ от земных благ, обращение всех помыслов к богу. Позднее, позаимствовав философско-космогоническую теорию из античных и восточных источников, главным образом у неоплатоников и гностиков, мусульманские мистики создали собственное учение, в котором представляли божество как источник всего сущего, порождающее все мироздание путем излияния (эманации). Предметы этого мира представлялись им видимостью, отражением реальной божественности; цель жизни человека они видели в возвращении к божеству через освобождение души от сковывающей власти тела, через растворение в божестве, "подобно капле в океане". Под воздействием христианского учения теории мусульманских мистиков приобрели эмоциональную окраску. Поскольку видимый мир явлений провозглашался лишь порождением первосущности и ее частью, то естественна была и животворная любовь человека ко всему вокруг него как к части первосущности, ее земному отражению. Свое учение суфии излагали не только в специальных трактатах - излюбленной формой была поэзия. На молитвенных собраниях суфиев совершался обряд (зикр), во время которого распевались специальные гимны, передающие мистический опыт поэта-суфия. Суфизм преобразил традиционную поэзию, ввел в нее особый, символический стиль. Согласно суфийскому учению, постижение божества и слияние с ним достигается мистической любовью к богу, поэтому значительная часть суфийской поэзии - стихи любовного содержания, внешне мало чем отличающиеся от обычных газелей. В суфийских гимнах поэт обычно жаловался на любовные муки, сетовал на безнадежность своего чувства, воспевал прекрасную возлюбленную, ее вьющиеся локоны и всеиспепеляющий взор, сравнивал ее с солнцем или свечой, а себя с мотыльком, сгорающим в ее пламени. Каждый из этих образов превратился в суфийской лирике в символ с постоянным значением. Суфийские стихи двуплановы, за видимым "земным" планом кроется мистический смысл. Возлюбленная в суфийском словаре символов - бог или божественная истина, локоны возлюбленной - мирские соблазны, бурное море - плотские желания, испепеляющее сверкание молнии - божественное озарение и т. д. Поскольку состояние экстаза, ведущее к мистическому озарению, суфийские поэты уподобляли опьянению, большое место в лирике суфиев заняла "поэзия вина", отличающаяся от обычной застольной лирики лишь мистическим подтекстом. Непосвященный читатель мог воспринять в стихах суфиев лишь внешний, "земной" план: страсть, чувственный восторг, блаженство опьянения; посвященный же видел в земном аллегорию небесного. Мистический подтекст придает суфийской лирике эмоциональную напряженность, страстность; вместе с тем конкретный, чувственный характер ее условного языка облекает духовные переживания суфия в пластически зримые, впечатляющие образы. В этой двуплановости, взаимопроникновении земного и мистического - секрет особого поэтического обаяния лучших образцов суфийской лирики. Крупнейший арабский поэт-суфий - египтянин Омар ибн аль-Фарид. большую часть жизни провел он в уединении неподалеку от Каира, где предавался посту, благочестивым размышлениям и молитвам. Суфии почитали Ибн аль-Фарида как учителя, святого; согласно преданию, его поэмы распевались на радениях. Особенно знамениты его "Винная касыда", в которой в образах застольной лирики описано экстатическое состояние божественного озарения, и "Большая таыйя" - огромная поэма, содержащая страстный рассказ о мистическом опыте поэта. Обе поэмы справедливо считаются шедеврами арабской средневековой поэзии. Другой замечательный суфийский философ и лирик - Ибн аль-Араби, уроженец Мурсии (Андалусия), проживший большую часть жизни в восточных областях халифата. Автор ряда трактатов, Ибн аль-Араби описывает свои духовные переживания в пламенных любовных стихах. Жестокая возлюбленная, к которой обращены его страстные мольбы,- непознаваемая духовная сущность, а радости любви - соблазны грешного, но прекрасного мира, обессиливающие слабого человека и мешающие ему совершить восхождение к истине. Момент постижения высшей духовной сущности представляется поэту внезапным, подобным молнии озарением, испепеляющим человека. Ибн аль-Араби больше, чем Ибн аль-Фарид, погружен в реальные, земные чувства. В его изящных газелях так живо звучит язык "мучительных страстей", что мистический подтекст порой едва уловим. В сокровищнице арабской классической литературы немалую долю составляет наследие арабо-мусульманской Испании, или Андалусии (от "аль-Андалус", арабского наименования Испании). Покорив Северную Африку, арабы переправились в Испанию и при поддержке берберских племен за три года (711-714) покорили почти весь Пиренейский полуостров. В 755 году один из Омейядов, Абд ар-Рахман I, образовал в Испании эмират со столицей в Кордове, а в 929 году эмир Абд ар-Рахман III, приняв титул халифа, закрепил этим актом независимость Андалусии от багдадских Аббасидов. Однако уже в X веке начинается распадение Кордовского халифата, завершившееся образованием множества мелких княжеств, правители которых оказываются не в состоянии противостоять наступлению испанцев с севера (реконкисте). Вторжение из Северной Африки кочевников во главе с берберскими династиями Альморавидов (XI в.) и Альмохадов (XII в.) приостановило наступление испанцев лишь на время, и к середине XIII века в Испании сохранилось только одно арабское княжество - Гранадский эмират, которое в 1492 году также было завоевано испанским королем Фердинандом V. С падением Гранады окончилось почти восьмисотлетнее пребывание арабов в Испании. Географическое положение Андалусии, на долю которой выпало посредничество между Востоком и Южной Европой, благоприятствовало процветанию ее многочисленных городов - Кордовы, Севильи, Толедо, Бадахоса, Валенсии, Альмерии, Гранады и др. В интенсивной культурной жизни Андалусии деятельное участие принимали не только арабы-пришельцы, но и аборигены (арабизированное и исламизированное население Испании), привносившие в общую арабоязычную культуру свои духовные ценности и традиции. Наивысшего расцвета культура Андалусии достигает в XI - XII веках. В первые века после арабского завоевания и вплоть до конца Х века андалусская поэзия мало чем отличалась от поэзии восточных областей халифата. В традиционных касыдах-панегириках поэты прославляли подвиги арабов-завоевателей, предавались элегическим воспоминаниям о покинутой восточной родине (см. стихи кордовского эмира Абд ар-Рахмана I), сочиняли газели, застольные песни, сатиры, философичные "зухдийат" и т.д. (поэты аль-Газаль, Ибн Абд Раббихи). Как и в кружках багдадских меценатов, при кордовском дворе часто устраивались поэтические состязания. Особенно прославился кружок правителя Андалусии аль-Мансура (Альмансор), в который входили поэты Мугир ибн Хазм, аль-Мусхафи, Абу Абд аль-Малик Марван. С кружком аль-Мансура были связаны также его младшие современники - певец застольных радостей ар-Рамади и поэт-пессимист Ибн Шухайд, автор элегий и грустных любовных песен. У всех этих поэтов легко можно проследить влияние Абу Нуваса, Абу-ль-Атахии и других восточноарабских поэтов, а известного поэта из Севильи Ибн Хани за подражания прозвали "андалусским аль-Мутанабби". Исследователи арабской литературы по сей день спорят о степени своеобразия арабо-испанской поэзии. Многие склонны считать ее провинциальным эпигонским ответвлением главного восточноарабского ствола, повторяющим те же идеи, жанры, формы и традиционные образы, "докатившиеся" до западных областей мусульманского мира с опозданием на одно-два столетия. Такое отрицание специфики андалусской поэзии несправедливо. Строгое следование традиции - доминирующая черта всей арабской классической поэзии. Всякое своеобразие, как индивидуальное, так и в данном случае региональное, проявляется лишь "внутри" канона, в его рамках. Тематическое и стилевое своеобразие прослеживается в андалусской поэзии лишь начиная с XI века. В описательных частях касыд появляются яркие картины испанской природы, среди которых встречаются подлинные шедевры пейзажной лирики, красочностью и пластичностью подчас превосходящие лучшие создания восточноарабских поэтов. Расширяется тематика: среди традиционных описаний боевых подвигов и придворного быта мелькают оценки из городской жизни, часто возникают образы моря. Любовная лирика обретает более куртуазный характер. Складывается особый, связанный с реконкистой жанр плача-элегии по разрушенным городам и исчезнувшим государствам. В образном языке ощущается больше свободы и разнообразия. Наконец, именно в Андалусии впервые, еще в конце IX века, возникает строфическая поэзия в классическом (мувашшах - на литературном языке) и в народном (заджаль - на андалусском диалекте) вариантах, вторая позднее проникает и в восточноарабские области. В XI веке, когда "звезда арабской поэзии" на Востоке начинает закатываться, в Андалусии появляются замечательные поэты. Один из первых прославленных андалусцев - творец любовной лирики Ибн Зайдун. Выходец из знатного кордовского рода, Ибн Зайдун в смутные годы борьбы за кордовский престол поддержал противников Омейядов, был приближен новым правителем, попал в немилость, бежал к правителю Севильи и помог ему захватить Кордову. Главная тема его газелей - любовь к аль-Валладе, дочери халифа, поэтессе, державшей в Кордове нечто вроде литературного салона. В соответствии с требованиями "куртуазии", лирический герой его поэм - верный влюбленный, покорный воле своей жестокосердной и высокомерной дамы, в глазах которой его порочат недруги-клеветники. Сочинял Ибн Зайдун также сатиры, главным образом на своего соперника, и традиционные панегирики кордовским и севильским правителям. Был популярен в Андалусии и поэт аль-Мутамид. Эмир, правитель Севильи, аль-Мутамид из страха перед испанцами обратился за помощью к правителю Марокко Иусуфу ибн Ташифину, и тот приостановил реконкисту, но заодно захватил и владения аль-Мутамида, а поэта-правителя отправил в Марокко, в селение Агмат, где тот и умер в плену. В своих ранних стихах аль-Мутамид, как и Ибн Хани, подражает аль-Мутанабби, а в лирике близок Ибн Зайдуну. Лучшее в его творчестве - агматский цикл стихов, повествующий о перенесенных поэтом унижениях. К севильскому кругу относится также творчество уроженца Сицилии Ибн Хамдиса, бежавшего после завоевания острова норманнами. Выдающийся мастер куртуазной лирики, Ибн Хамдис прославился своими любовными и застольными песнями, а также стихами о природе. Большим мастером пейзажа был уроженец Альсиры Ибн Хафаджа, которого современники сравнивали обычно с певцом сирийской природы ас-Санаубари. Природа родной Валенсии - одной из самых прекрасных областей Испании - была для поэта неиссякаемым источником вдохновения. Тематика строфической поэзии первоначально была ограничена любовными сюжетами, но начиная с XI века, когда стремление к строгому соблюдению восточиоарабских традиций заметно ослабевает, форма мувашшаха используется во всех жанрах, вплоть до суфийской лирики. В диалектных ладжалях, как правило, не соблюдались классические поэтические размеры, но выдерживалась долгота гласных, и строились они по правилам, близким к силлабо-тоническому стихосложению. Берберские завоевания в Андалусии приводят к огрублению придворной жизни. Африканские правители плохо знают арабский язык и не понимают утонченную классическую поэзию. Поэтому постепенно придворного панегириста сменяет странствующий поэт, ищущий слушателей и ценителей среди простого городского люда. Именно таким был бродячий поэт и музыкант из Кордовы Ибн Кузман, исполнявший свои панегирики и заджали на площадях и рынках андалусских городов. Тематика заджалей Ибн Кузмана разнообразна, но излюбленные его сюжеты - вино и любовь. Земные, чувственные радости поэт противопоставляет аскетической морали, издевается над "изысканной" любовью куртуазных поэтов. В поэзии Ибн Кузмана много бытовых моментов, описаний городских празднеств, сцен из жизни простонародья. Последние столетия пребывания арабов в Испании менее богаты поэтами. Здесь следует выделить автора замечательных любовных стихотворений, принявшего ислам еврея из Севильи Ибрахима ибн Сахля, и последнего выдающегося поэта и историка из Гранады Ибн аль-Хатиба - автора грустных элегий-плачей, отражающих ощущение грядущей гибели, которым были охвачены арабы Южной Андалусии задолго до окончательной победы испанцев. В настоящем томе "Библиотеки всемирной литературы" представлены образцы средневековой арабской поэзии от ее истоков - доисламских муаллак - и до окончания "золотого века". Читателю, несомненно, бросятся в глаза общие типологические черты, превращающие эту поэзию в единое эстетическое явление. Выше уже говорилось о традиционности арабской средневековой поэзии, о роли, которую играл на протяжении тысячелетней истории ее развития доисламский канон, предопределивший ее тематику, формы и образный строй. В отличие от преисполненного чувством собственного достоинства древнеарабского поэта-воина, воспевавшего деяния родного племени, средневековый поэт был, как правило, придворным панегиристом, рассматривающим свою деятельность как профессию и источник заработка. Отношение к поэтическому творчеству мало чем отличалось от отношения к труду ремесленника-гончара или ювелира; можно даже говорить о своеобразной корпорации придворных панегиристов, хотя формально такого цеха не существовало. Немногие исключения из этого правила лишь подтверждают его: не пожелал воспевать Омейядов богатый мединец Омар ибн Аби Рабиа, независимо держал себя халифский сын Ибн аль-Мутазз, не слагал стихов за деньги мудрец-аскет аль-Маарри, сторонились двора поэты-суфии Ибн аль-Фарид и Ибн аль-Араби. Основная же масса поэтов существовала на подарки своих покровителе й.

Многие исследователи находят аналогии между доисламской арабской поэзией и поэзией скальдов, прежде всего, в гипертрофированной метафоричности. Подобно скальдам, доисламские арабские поэты занимали высокое и почетное положение и, по-видимому, в слабой степени были профессионалами. Поэт обычно бывал вместе с тем и воином. Наиболее знаменитый из древнейших арабских поэтов, чьи стихи сохранились, Имруулькайс - происходил из королевского рода и посвятил свою жизнь мщению за отца и борьбе за отцовское наследие. По легенде первые стихи на арабском языке произнес Адам, оплакивая сына своего Авеля. Впрочем, арабские ученые - филологи уже в VIII в. не принимали эту легенду всерьез, и свидетельствует она скорее о том уважении, с каким арабы относились к своим поэтам. Наиболее старые образцы арабской доисламской поэзии восходят к V - VI в. Родина ее - пустыни Аравийского полуострова. Среди скудной природы протекала жизнь первых арабских поэтов и тех, для кого они пели - бедуинов Северной и Центральной Аравии. Они кочевали со своими стадами по пустыням в поисках пастбищ и воды, стойко переносили голод и жажду, жар палящего солнца днем и резкий холод ночью и ежедневно подвергались опасности заблудиться. Поэтический дар ценился высоко, как особое умение или знание: само слово "поэт" - "шаир" - происходило от корня "шаара" - "знать", "ведать". Стихам приписывалась и магическая, заклинательная сила по отношению к явлениям природы. Но особо важным для племени было то, что поэт неуклонно защищал его интересы, его честь, воспевая доблесть своих соплеменников и понося их врагов. По выражению русского арабиста В.Р. Розена "поэзия в то время некоторым образом заменяла прессу" Стихи пелись на ежегодных ярмарках в Указе, куда съезжались бедуины со всех концов полуострова. Авторитет поэта мог играть роль и в частной жизни. Так, рассказывают, что поэт аль-Аша, как-то выступая в Указе, восхвалил в стихах щедрость и гостеприимство одного своего приятеле, бедняка-бедуина, у которого было восемь дочерей. И тут же к бедняку явились люди из самых знатных семей свататься к его дочерям. Основным поэтическим жанром арабской доисламской поэзии была касыда, стихотворение до ста строк и более, которое включало в себя, как правило, несколько сюжетов. Первая часть касыды описывала окружающую природу, следы стоянки, покинутой любимой. Вторая часть посвящалась путешествию по пустыне, третья - восхвалению достижений своего племени. Любопытно, в частности, что в рассказах о древнейших арабских поэтах обнаруживаются параллели к исландским рассказам о стихотворных "выкупах за голову". Так, знаменитый поэт Ан-Набига Аз-Зубъяни, подобно скальду Оттару Черному, стихотворением, посвященным королеве, навлек на себя немилость короля. Он был вынужден бежать и только впоследствии вернул себе расположение короля, сочинив о нем большую касыду. "Выкупом за голову" является, в сущности, и знаменитый панегирик в честь Магомета, сочиненный поэтом Каб ибн Зухайр, который до этого враждебно выступал против новой религии. Согласно традиции, панегирик этот произвел такое впечатление на Магомета (который вообще враждебно относился к языческой поэзии), что он подарил поэту плащ со своего плеча. Подобно скальдическому искусству, сочинение стихов у арабов являлось импровизацией и всегда имело вполне конкретные поводы. Поэзия, говорит Брокельман, — "не была привилегией отдельных избранных умов. В каждом арабском племени, вместе с воспоминаниями о важнейших событиях его истории, даже если эти последние, с нашей точки зрения, были совершенно ничтожными стычками, жили бесчисленные стихи, которые сопровождали и объясняли отдельные фазы этой истории. Это были главным образом импровизации". Такого рода поэзия процветала у арабов и в последующие эпохи. Подобно скальдам, арабские языческие поэты сочетают примитивную воинственную тематику, характерную для общества, в котором кровавый обычай родовой мести стоит в центре внимания, с изощренностью формы. Гипертрофия формы продолжает жить и в оценках позднейших арабских критиков, которые всегда наибольшее значение придают совершенству формы, метрическому и словесному искусству. При этом любопытно, однако, что подобно скальдической драпе, арабская касыда сочетает техническое мастерство и трафаретность содержания с крайней примитивностью композиции, представляя собой как бы сочетание "нанизанных жемчужин". Как поэзия скальдов казалась многим европейским литературоведам явлением противоестественным, так вызывала удивление и древнейшая арабская поэзия. "Именно у этих диких, ведущих изобилующую опасностями разбойничью жизнь детей пустыни, а не у городских жителей, — говорит Шак, — поэзия нашла свою родину; и удивительным образом именно у них достигла она развития, которое по рафинированному изяществу языка и тщательному соблюдению вычурнейшей метрики не было превзойдено ни в одну эпоху утонченной культуры". И дальше: "С одной стороны, дикие страсти варварской эпохи, жажда убийства и мести; с другой — изощренность речи, вычурная изысканность выражения, как будто стихотворение написано для иллюстрации главы из грамматики. Каким образом было возможно, что беспокойно рыскающие воины, которым ежедневно угрожала смертью бесплодная почва и мечи врагов, уделяли технической стороне поэзии такое внимание, которое свойственно обычно только очень передовым культурным эпохам? Подобное явление является исключением в мировой литературе" . К. Бурдах, ссылаясь на то, что самобытность доисламской арабской поэзии удивляла еще Гете, говорит по поводу этих слов Шака: "Я, с точки зрения сравнительного литературоведения, делаю отсюда единственный допустимый вывод: такое явление, которое противоречит всему нашему опыту в области истории поэзии, не может в действительности существовать". Бурдах хочет этим сказать, что доисламская поэзия не могла быть самобытной и, следовательно, должна была быть продолжением более древней, эллинистической или другой культурной традиции. Совершенно аналогичные соображения заставляли С. Бугге и других сомневаться в самобытности или подлинности древнейших скальдических стихов. Как и скальды, арабские поэты используют прием олицетворения: война переламывает людей своими жерновами; у нее дважды в году рождается по двойне, и она вскармливает детей грудью (Зухайр); ночь вытягивает хребет, отдаляя заднюю свою часть от груди (Имруулькайс), а звезды ее льняными веревками привязаны к скале (т.е. ночь такая долгая, что звезды, словно не движутся); злодейства, совершенные аш-Шанфарой, разыгрывают его мясо в мейсир. Причем, как и в случае хэйти, закрепления понятий, у арабов - газель - большеглазая, ночь - долгая, конь - быстрый, крепконогий, гнедой (вороной), рослый, резвый и т.п., пустыня - грозная, безродная, бесплодная, меч - белый, отполированный, рассекающий. Так, если аш-Шанфара называет среди своих друзей "короткошерстного пятнистого" и "длинногривую хромую", современник сразу же представляет гепарда и гиену. Если Лабид говорит: "Оседлай скорей изможденную долгим странствием", слушатели знают, что он подразумевает верблюдицу, а если скажет об охотнике: "длинноухих он послал по ее следам", то всякому уже ясно, он спустил собак. Поэтика В арабской системе стихосложения 16 размеров аруда. Возникновение их связывают с поступью верблюдицы по пустыне. Принципы арабского стихосложения впервые были приведены в систему басрийским филологом Халилем ибн Ахмадом. Система эта своеобразна. Дело в том, что у арабских средневековых филологов не было представления о слоге; они делили слово на "буквы огласованные и неогласованные", эти единицы и легли в основу системы. Халиль представил каждую стихотворную строку как палатку (бейт), имеющую два ската - два полустишия; полустишия состоят из стоп, а каждая стопа - из особых сочетаний огласованных и неогласованных букв "колышек" и "завязок". Если перевести это на привычную нам слоговую систему, то завязка будет содержать либо один долгий, либо два кратких слога. Колышки же содержат по два слога каждый. Сильная доля должна быть заключена именно в колышке. Колышек привязанный - напоминает наш ямб, с ударением на втором слоге; Колышек отдельный - напоминает наш хорей, с ударением на первом слоге. Принято считать, что рифма в арабском стихе захватывает только последние слоги, открытые или закрытые, которые должны полностью совпадать во всех бейтах. Однако и это определение неточно. Халиль ибн Ахмед называет "рифмой" (вернее, рифмующейся частью бейта) часть строки "от последней буквы бейта до первой предшествующей ей неогласованной буквы, включая гласный, предшествующей неогласованной букве", то есть весь конец строки до ближайшего к "последней букве" долгого слога включительно. Согласные в этой части могут быть любые, не созвучные, гласные также могут быть неодинаковы по качеству, но обязательно должны совпадать по количеству. Так, например. В касыде аш-Шанфары слова рифмуются так: амйалу/архулу/мухзалу/таввилу/михмалу и т.п. Ан-Шанфара "Песнь пустыни" (Касыда) В дорогу пора поднять верблюдов, сородичи! Я больше теперь не ваш, примкнул я к семье другой! Готово уж все к отъезду: седла подвязаны, Верблюды навьючены, и путь освящен луной. Я жизнью твоей клянусь: найдется убежище Тому, кто уходит в путь один в темноте ночной - Не тесно ведь на земле тому благородному, Кто, слушаясь разума, от злости бежит людской. С другими я породнился: с волком стремительным, С пятнистым гепардом и с хозяйкой жилья хромой. Не бросят они меня, злодейства простят мои И тайны они хранят, не выдадут ни одной! Горды они храбростью, но я-то храбрее их. Когда ненавистный враг идет против нас войной. А если добычу делим, я не бегу вперед - Лишь самые алчные к добыче летят стрелой... и т.д. Сохранились и небольшие стихотворения, разрабатывающие какой-либо один сюжет - любовный, описательный, панегирический, анакреонтический, сатирический, элегический. Элегические стихи - "плачи" по умершим - были в основном достоянием женщин-поэтесс; они в наибольшей степени проникнуты фольклорными мотивами, как это видно на примере стихотворений аль-Хансы. Ее элегии, как бы дополняют "мужские" касыды. Вы не скупитесь, глаза, пролейте слезы о нем, Пусть белые жемчуга текут на платье дождем. Я вспоминаю тебя, когда спускается ночь, А сердце ноет мое, горит - пылает огнем. Как щедро ты угощал голодных лютой зимой. Как часто с бездомным ты своим делился жильем, Как часто путник ночной твоей защиты искал, И рвал ты смерти силки индийским белым мечом, Как часто пленных врагов на волю ты отпускал, Болели раны у них и кровь лилася ручьем. А сколько мудрых речей народу ты говорил - Тебя и недруг за них не обвинил бы ни в чем... Литература:

- "Доисламская арабская поэзия", отв. Редактор Б.Я. Шидфар. Главная редакция восточной литературы издательства "Наука", 1983 г. - Розен В.Р. Древнеарабская поэзия и ее критика. СПб, 1872 г. - Шифдар Б.Я. "Образная система арабской классической литературы (VI -XIIв.в.) М., 1974