Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Иван Бунин

Мой дорогой, когда ты вырастешь, вспомнишь ли ты, как однажды зимним вечером ты вышел из детской в столовую, остановился на пороге, – это было после одной из наших ссор с тобой, – и, опустив глаза, сделал такое грустное личико?

Должен сказать тебе: ты большой шалун. Когда что-нибудь увлечет тебя, ты не знаешь удержу. Ты часто с раннего утра до поздней ночи не даешь покоя всему дому своим криком и беготней. Зато я и не знаю ничего трогательнее тебя, когда ты, насладившись своим буйством, притихнешь, побродишь по комнатам и, наконец, подойдешь и сиротливо прижмешься к моему плечу! Если же дело происходит после ссоры и если я в эту минуту скажу тебе хоть одно ласковое слово, то нельзя выразить, что ты тогда делаешь с моим сердцем! Как порывисто кидаешься ты целовать меня, как крепко обвиваешь руками мою шею, в избытке той беззаветной преданности, той страстной нежности, на которую способно только детство!

Но это была слишком крупная ссора.

Помнишь ли, что в этот вечер ты даже не решился близко подойти ко мне?

– Покойной ночи, дядечка, – тихо сказал ты мне и, поклонившись, шаркнул ножкой.

Конечно, ты хотел, после всех своих преступлений, показаться особенно деликатным, особенно приличным и кротким мальчиком. Нянька, передавая тебе единственный известный ей признак благовоспитанности, когда-то учила тебя: «Шаркни ножкой!» И вот ты, чтобы задобрить меня, вспомнил, что у тебя есть в запасе хорошие манеры. И я понял это – и поспешил ответить так, как будто между нами ничего не произошло, но все-таки очень сдержанно:

– Покойной ночи.

Но мог ли ты удовлетвориться таким миром? Да и лукавить ты не горазд еще. Перестрадав свое горе, твое сердце с новой страстью вернулось к той заветной мечте, которая так пленяла тебя весь этот день. И вечером, как только эта мечта опять овладела тобою, ты забыл и свою обиду, и свое самолюбие, и свое твердое решение всю жизнь ненавидеть меня. Ты помолчал, собрал силы и вдруг, торопясь и волнуясь, сказал мне:

– Дядечка, прости меня… Я больше не буду… И, пожалуйста, все-таки покажи мне цифры! Пожалуйста!

Можно ли было после этого медлить ответом? А я все-таки помедлил. Я, видишь ли, очень, очень умный дядя…

Ты в этот день проснулся с новой мыслью, с новой мечтой, которая захватила всю твою душу.

Только что открылись для тебя еще не изведанные радости: иметь свои собственные книжки с картинками, пенал, цветные карандаши – непременно цветные! – и выучиться читать, рисовать и писать цифры. И все это сразу, в один день, как можно скорее. Открыв утром глаза, ты тотчас же позвал меня в детскую и засыпал горячими просьбами: как можно скорее выписать тебе детский журнал, купить книг, карандашей, бумаги и немедленно приняться за цифры.

– Но сегодня царский день, все заперто, – соврал я, чтобы оттянуть дело до завтра или хоть до вечера: уж очень не хотелось мне идти в город.

Но ты замотал головою.

– Нет, нет, не царский! – закричал ты тонким голоском, поднимая брови. – Вовсе не царский, – я знаю.

– Да уверяю тебя, царский! – сказал я.

– А я знаю, что не царский! Ну, пожа-алуйста!

– Если ты будешь приставать, – сказал я строго и твердо то, что говорят в таких случаях все дяди, – если ты будешь приставать, так и совсем не куплю ничего.

Ты задумался.

– Ну, что ж делать! – сказал ты со вздохом. – Ну, царский так царский. Ну, а цифры? Ведь можно же, – сказал ты, опять поднимая брови, но уже басом, рассудительно, – ведь можно же в царский день показывать цифры?

– Нет, нельзя, – поспешно сказала бабушка. – Придет полицейский и арестует… И не приставай к дяде.

– Ну, это-то уж лишнее, – ответил я бабушке. – А просто мне не хочется сейчас. Вот завтра или вечером – покажу.

– Нет, ты сейчас покажи!

– Сейчас не хочу. Сказал, – завтра.

– Ну, во-от, – протянул ты. – Теперь говоришь – завтра, а потом скажешь – еще завтра. Нет, покажи сейчас!

Сердце тихо говорило мне, что я совершаю в эту минуту великий грех – лишаю тебя счастья, радости… Но тут пришло в голову мудрое правило: вредно, не полагается баловать детей.

И я твердо отрезал:

– Завтра. Раз сказано – завтра, значит, так и надо сделать.

– Ну, хорошо же, дядька! – пригрозил ты дерзко и весело. – Помни ты это себе!

И стал поспешно одеваться.

И как только оделся, как только пробормотал вслед за бабушкой: «Отче наш, иже еси на небеси…» – и проглотил чашку молока, – вихрем понесся в зал. А через минуту оттуда уже слышались грохот опрокидываемых стульев и удалые крики…

И весь день нельзя было унять тебя. И обедал ты наспех, рассеянно, болтая ногами, и все смотрел на меня блестящими странными глазами.

– Покажешь? – спрашивал ты иногда. – Непременно покажешь?

– Завтра непременно покажу, – отвечал я.

– Ах, как хорошо! – вскрикивал ты. – Дай бог поскорее, поскорее завтра!

Но радость, смешанная с нетерпением, волновала тебя все больше и больше. И вот, когда мы – бабушка, мама и я – сидели перед вечером за чаем, ты нашел еще один исход своему волнению.

Ты придумал отличную игру: подпрыгивать, бить изо всей силы ногами в пол и при этом так звонко вскрикивать, что у нас чуть не лопались барабанные перепонки.

– Перестань, Женя, – сказала мама.

В ответ на это ты – трах ногами в пол!

– Перестань же, деточка, когда мама просит, – сказала бабушка.

Но бабушки-то ты уж и совсем не боишься. Трах ногами в пол!

– Да перестань, – сказал я, досадливо морщась и пытаясь продолжать разговор.

– Сам перестань! – звонко крикнул ты мне в ответ, с дерзким блеском в глазах и, подпрыгнув, еще сильнее ударил в пол и еще пронзительнее крикнул в такт.

Я пожал плечом и сделал вид, что больше не замечаю тебя.

Но вот тут-то и начинается история.

Я, говорю, сделал вид, что не замечаю тебя. Но сказать ли правду? Я не только не забыл о тебе после твоего дерзкого крика, но весь похолодел от внезапной ненависти к тебе. И уже должен был употреблять усилия, чтобы делать вид, что не замечаю тебя, и продолжать разыгрывать роль спокойного и рассудительного.

Но и этим дело не кончилось.

Ты крикнул снова. Крикнул, совершенно позабыв о нас и весь отдавшись тому, что происходило в твоей переполненной жизнью душе, – крикнул таким звонким криком беспричинной, божественной радости, что сам Господь Бог улыбнулся бы при этом крике. Я же в бешенстве вскочил со стула.

– Перестань! – рявкнул я вдруг, неожиданно для самого себя, во все горло.

Какой черт окатил меня в эту минуту целым ушатом злобы? У меня помутилось сознание. И надо было видеть, как дрогнуло, как исказилось на мгновение твое лицо молнией ужаса!

Рассказ написан в форме исповеди взрослого мужчины перед маленьким мальчиком. Когда-то у автора произошла серьезная размолвка со своим племянником Женей. В этом произведении он обращается именно к нему, пытаясь объяснить и мальчику, и себе, почему он так себя вел в тот момент.

Иван Бунин «Цифры». Краткое содержание 1-2 главы

Автор называет мальчика шалуном, который без устали с утра до ночи кричит и бегает по всем комнатам. Но тем трогательнее ему, взрослому человеку, видятся те моменты, когда ребенок, успокоившись, прижимается к нему, или когда он порывисто его целует после примирения. К вечеру мальчик извинился перед дядей и попросил все-таки показать ему цифры. С утра малыш загорелся желанием, чтобы ему купили пенал, выписали детский журнал. Но у дяди не было настроения идти в город все это приобретать. Он сказал, что сегодня царский день, все закрыто. Тогда мальчик попросил хотя бы цифры показать.

Возможно, малыш и не вспомнит, когда вырастет, как однажды вышел из столовой с очень грустным личиком после ссоры с дядей.

И. А. Бунин «Цифры». Краткое содержание 3 главы

Вечером неугомонный Женя придумал себе новую игру: подпрыгивать и при этом звонко вскрикивать в такт. Мама с бабушкой пытались остановить его, но он не реагировал. Дерзко ответил и на замечание дяди. Тот еле сдержался, чтобы не вспылить. Но после очередного прыжка и крика дядя сорвался с места, заорал на мальчика, схватил его за руку, шлепнул и вытолкал из комнаты.

От боли и оскорбления Женя начал вопить за дверью. Сначала с паузами, затем без умолка и с рыданиями. Затем он уже стал просто играть на чувствах, звать. Дядя сказал, что ничего с ним не случится, мама старалась быть хладнокровной. Только у бабушки задрожали губы, она отвернулась ото всех, но крепилась, на помощь не шла. Женя понял, что взрослые тоже решили стоять на своем. Он уже не мог плакать, голос охрип, но все равно продолжал кричать. Уже и дяде захотелось открыть дверь в детскую и остановить эти страдания одним горячим словом. Но это ведь не согласуется с правилами поведения взрослого. Наконец, мальчик затих.

Дядя не выдержал и заглянул в комнату, делая вид, что ищет портсигар. Женя играл на полу пустыми спичечными коробками. Он поднял голову и сказал дяде, что больше никогда не будет его любить. Мама с бабушкой тоже зашли к нему и поучали, что нехорошо так себя вести, надо попросить у дяди прощение, а то он уедет в Москву. Но Жене было все равно. Взрослые снова стали игнорировать его.

Краткое содержание «Цифры» Бунина И. А.: 6 глава

В детской уже было сумрачно. Женя продолжал перекладывать коробочки на полу. Бабушка стала шептать ему, что он бесстыдник, что дядя ему не только гостинцев не купит, а самое главное - цифры не покажет. Это растормошило Женю. В его глазах появились искорки. Он попросил скорее начать. Но дядя снова не спешил.

Краткое содержание «Цифры» Бунина И. А.: 7 глава

Женя, наконец, извинился перед дядей, сказал, что так же любит его, и тот смилостивился и приказал нести к столу карандаши, бумагу. Глаза мальчика засияли радостью, но был в них и страх: а вдруг передумает. С наслаждением под наблюдением дяди выводил Женя на бумаге свои первые цифры.

«Мой дорогой, когда ты вырастешь, вспомнишь ли ты, как однажды зимним вечером ты вышел из детской в столовую, - это было после одной из наших ссор, - и, опустив глаза, сделал такое грустное личико? Ты большой шалун, и когда что-нибудь увлечёт тебя, ты не знаешь удержу. Но я не знаю никого трогательнее тебя, когда ты притихнешь, подойдёшь и прижмёшься к моему плечу! Если же это происходит после ссоры, и я говорю тебе ласковое слово, как порывисто ты целуешь меня, в избытке преданности и нежности, на которую способно только детство! Но это была слишком крупная ссора...»

В тот вечер ты даже не решился подойти ко мне: «Покойной ночи, дядечка» - сказал ты и, поклонившись, шаркнул ножкой (после ссоры ты хотел быть особенно благовоспитанным мальчиком). Я ответил так, будто между нами ничего не было: «Покойной ночи». Но мог ли ты удовлетвориться этим? Забыв обиду, ты опять вернулся к заветной мечте, что пленяла тебя весь день: «Дядечка, прости меня... Я больше не буду... И пожалуйста, покажи мне цифры!» Можно ли было после этого медлить с ответом? Я помедлил, ведь я очень умный дядя...

В тот день ты проснулся с новой мечтой, которая захватила всю твою душу: иметь свои книжки с картинками, пенал, цветные карандаши и выучиться читать и писать цифры! И все это сразу, в один день! Едва проснувшись, ты позвал меня в детскую и засыпал просьбами: купить книг и карандашей и немедленно приняться за цифры. «Сегодня царский день, все заперто» - соврал я, уж очень не хотелось мне идти в город. «Нет, не царский!» - закричал было ты, но я пригрозил, и ты вздохнул: «Ну, а цифры? Ведь можно же?». «Завтра» - отрезал я, понимая, что тем лишаю тебя счастья, но не полагается баловать детей...

«Ну хорошо же!» - пригрозил ты и, как только оделся, пробормотал молитву и выпил чашку молока, принялся шалить, и весь день нельзя было унять тебя. Радость, смешанная с нетерпением, волновала тебя все больше, и вечером ты нашёл им выход. Ты начал подпрыгивать, бить изо всей силы ногами в пол и громко кричать. И мамино замечание ты проигнорировал, и бабушкино, а мне в ответ особенно пронзительно крикнул и ещё сильнее ударил в пол. И вот тут начинается история...

Я сделал вид, что не замечаю тебя, но внутри весь похолодел от внезапной ненависти. И ты крикнул снова, весь отдавшись своей радости так, что сам господь улыбнулся бы при этом крике. Но я в бешенстве вскочил со стула. Каким ужасом исказилось твоё лицо! Ты растерянно крикнул ещё раз, для того, чтобы показать, что не испугался. А я кинулся к тебе, дёрнул за руку, крепко и с наслаждением шлёпнул и, вытолкнув из комнаты, захлопнул дверь. Вот тебе и цифры!

От боли и жестокой обиды ты закатился страшным и пронзительным криком. Ещё раз, ещё... Затем вопли потекли без умолку. К ним прибавились рыдания, потом крики о помощи: «Ой больно! Ой умираю!» «Небось не умрёшь, - холодно сказал я. - Покричишь и смолкнешь». Но мне было стыдно, я не поднимал глаз на бабушку, у которой вдруг задрожали губы. «Ой, бабушка!» - взывал ты к последнему прибежищу. А бабушка в угоду мне и маме крепилась, но едва сидела на месте.

Ты понял, что мы решили не сдаваться, что никто не придёт утешить тебя. Но прекратить вопли сразу было невозможно, хотя бы из-за самолюбия. Ты охрип, но все кричал и кричал... И мне хотелось встать, войти в детскую большим слоном и пресечь твои страдания. Но разве это согласуется с правилами воспитания и с достоинством справедливого, но строгого дяди? Наконец ты затих...

Только через полчаса я заглянул будто по постороннему делу в детскую. Ты сидел на полу весь в слезах, судорожно вздыхал и забавлялся своими незатейливыми игрушками - пустыми коробками спичек. Как сжалось моё сердце! Но я едва взглянул на тебя. «Теперь я никогда больше не буду любить тебя, - сказал ты, глядя на меня злыми, полными презрения глазами. - И никогда ничего не куплю тебе! И даже японскую копеечку, какую тогда подарил, отберу!»

Потом заходили мама и бабушка, и так же делая вид, что зашли случайно. Заводили речь, о нехороших и непослушных детях, и советовали попросить прощения. «А то я умру» - говорила бабушка печально и жестоко. «И умирай» - отвечал ты сумрачным шёпотом. И мы оставили тебя, и сделали вид, что совсем забыли о тебе.

Опустился вечер, ты все так же сидел на полу и передвигал коробки. Мне стало мучительно, и я решил выйти и побродить по городу. «Бесстыдник! - зашептала тогда бабушка. - Дядя любит тебя! Кто же купит тебе пенал, книжку? А цифры?» И твоё самолюбие было сломлено.

Я знаю, чем дороже мне моя мечта, тем меньше надежд на её достижение. И тогда я лукавлю: делаю вид, что равнодушен. Но что мог сделать ты? Ты проснулся, исполненный жаждой счастья. Но жизнь ответила: «Потерпи!» В ответ ты буйствовал, не в силах смирить эту жажду. Тогда жизнь ударила обидой, и ты закричал от боли. Но и тут жизнь не дрогнула: «Смирись!» И ты смирился.

Как робко ты вышел из детской: «Прости меня, и дай хоть каплю счастья, что так сладко мучит меня». И жизнь смилостивилась: «Ну ладно, давай карандаши и бумагу». Какой радостью засияли твои глаза! Как ты боялся рассердить меня, как жадно ты ловил каждое моё слово! С каким старанием ты выводил полные таинственного значения чёрточки! Теперь уже и я наслаждался твоей радостью. «Один... Два... Пять...» - говорил ты, с трудом водя по бумаге. «Да нет, не так. Один, два, три, четыре». - «Да, три! Я знаю», - радостно отвечал ты и выводил три, как большую прописную букву Е.

Этот рассказ написан в форме исповеди взрослого человека маленькому мальчику. Автор обращается к своему племяннику Жене, с которым у него произошла серьезная размолвка, пытаясь и ему и себе объяснить мотивы своего поведения.

Дядя очень любит этого малыша. «Должен сказать тебе: ты большой шалун. Когда что-нибудь увлечет тебя, ты не знаешь удержу», — так пишет он о племяннике. Но как трогателен бывает этот мальчик, когда сиротливо прижимается к плечу своего дяди! Стоит ему в эту минуту сказать хоть одно ласковое слово, как малыш начинает порывисто целовать и обнимать дядю.

Из-за чего же произошла ссора этих двух так сильно привязанных друг к другу людей?

Приехавший в гости дядя — для мальчика источник самых замечательных открытий. Он привозит ему подарки, учит многим увлекательнейшим вещам. Вот и теперь обещал купить книжки с картинками, пенал, цветные карандаши. Но главное — обещал научить цифрам!

С детским нетерпением малыш требует немедленного осуществления своей мечты. Но дяде не хочется идти сию минуту в магазин. Он пробует слукавить, говорит, что сегодня царский день (выходной) и магазины не работают. Племянник не верит этой отговорке, настаивает на своем. Дядя, считая, что баловать ребенка не следует, не отступает от своего решения. Тогда мальчик просит показать хотя бы цифры. Из тех же воспитательных соображений дядя откладывает это на завтра.

— Ну, хорошо же, дядька! — пригрозил тогда обычно очень ласковый малыш. — Помни ты это себе!

Энергия, которая должна была найти выход в радости от исполнения заветного желания, стала искать иной выход: маленький племянник расшалился не на шутку. Он бегал, опрокидывая стулья, шумел. А за вечерним чаем придумал новую игру: подпрыгивал, бил изо всех сил ногами в пол и при этом громко вскрикивал. Его пробовали унять мама, бабушка. Наконец и дядя сказал: «Перестань». На это Женя дерзко ответил: «Сам перестань». И продолжал подпрыгивать. Раздраженный дядя схватил его за руку, крепко шлепнул и вытолкал за дверь.

От боли, от острого и внезапного оскорбления мальчик зашелся криком, который перешел в плач. Никто не вышел к нему, чтобы успокоить. Взрослые стойко держались своих воспитательных принципов, хотя сердца их разрывались от жалости. «Было невмоготу и мне, — признается в своей исповеди дядя. — Хотелось встать с места, распахнуть дверь в детскую и сразу, каким-нибудь одним горячим словом, пресечь твои страдания. Но разве это согласуется с правилами разумного воспитания и с достоинством справедливого, хотя и строгого дяди?»

Когда мальчик затих, дядя под выдуманным предлогом все-таки зашел в детскую. Женя сидел на полу и играл пустыми спичечными коробками. При виде все еще вздрагивающего от недавних рыданий мальчика у дяди сжалось сердце. Но он продолжал выдерживать характер.

Племянник посмотрел на дядю злыми, полными презрения глазами и хрипло сказал: «Теперь я никогда больше не буду любить тебя».

Взрослые сделали вид, что не обращают внимания на малыша.

Кто же разрешил этот драматический и для мальчика, и для взрослых конфликт? Умные, все понимающие взрослые? Нет. Им мешала какая-то внутренняя преграда. Эта преграда — оставленное в детстве умение не раздумывая следовать искренним порывам сердца. В своей разумной логике они выглядят жестокими. Автор, беспощадно для себя анализируя ситуацию, невольно приводит читателя к этому выводу. Первым делает шаг к примирению малыш. «Дядечка, прости меня», — говорит он, обессиленный неравной борьбой. Но в этих словах не столько признание своей вины, сколько стремление восстановить прежнюю гармонию, вернуть любовь.

И дядечка смилостивился, хотя сам всей душой стремился к прекращению этой нелепой ссоры. И вот он уже показывает племяннику цифры. А тот старается быть таким покорным, деликатным, осторожным в каждом своем движении, чтобы не рассердить дядю.

«Теперь уже и я наслаждался твоей радостью, с нежностью обоняя запах твоих волос: детские волосы хорошо пахнут, — совсем как маленькие птички», — признается дядя малышу в своей исповеди, которую тот еще не может прочитать. Это — исповедь перед самим собой.

В рассказе «Цифры» Бунин повествует о том, как у одного маленького мальчика по имени Женя и его дяди произошла ссора. Начинается история со сцены, в которой мальчик желает доброй ночи и, не удержавшись, просит показать ему цифры. Он очень переживает, ведь дядя в очередной раз может ему отказать, а увидеть цифры для него так важно.

У Жени много познавательных вещей. Есть и цветные карандаши и книжки с картинками, и даже пенал. Утром, как только он открыл глаза, позвал дядю. Мальчику очень хотелось скорее приступить к изучению цифр, получить заветные книжки и журналы, а также карандаши.

Дяде же, напротив, не хотелось заниматься с ребенком, поэтому он придумал царский день и отказался от похода в магазин. Он сказал Жене, что в царский день все закрыто и сегодня мальчик должен найти другое занятие. Тот же не соглашался, но получив угрозу, что вообще ничего не получит, мальчик успокоился и перестал докучать.

Немного подождав, мальчик снова пристал к дяде и указал на то, что хоть в царский день все магазины закрыты, нет никакого закона, запрещающего прятать цифры. Бабушка мальчика решила вмешаться в разговор. Она сказала, что сегодня полицейские особенно тщательно проверяют всех тех, кто хоть что-то может рассказать о цифрах.

Такое заявление не понравилось дяде, и он честно признался Жене, что не хочет сегодня уделять внимание цифрам. Но при этом он пообещал, что завтра обязательно выделит время, чтобы сходить и купить все необходимое для занятий цифрами, позаниматься с племянником и познакомить его с цифрами.

Жене не понравилось, что с ним не хотят заниматься, да и е поверил он, что завтра что-то поменяется. Он так сильно хотел увидеть цифры. Дядя видел желание ребенка изучить сегодня цифры, но и уступить не мог, так как считал, что поблажки детям ни к чему.

Мальчик целый день не находил себе места. Он бесился, сносил столы и стулья, громко кричал, а весь обед он болтал. Он так кричал, что у окружающих закладывало уши. Именно такое поведение привело к ссоре между ребенком и дядей.

Вечером, во время чаепития, Женя придумал новую забаву. Мальчик подпрыгивал. Бил ногами и кричал как можно громче. У взрослых, которые вместе с ним пил чай, даже начало закладывать уши. Много раз просили ребенка прекратить свои забавы и спокойно пить чай, но он еще сильнее продолжал кричать. После очередного удара ногой и крика дядя Жени не выдержал, вскочил со своего места, шлепнул его и выставил из комнаты. В тот момент дядя был очень зол на ребенка за его непослушание.

Мальчик был в свою очередь сильно расстроен, плакал, но никто так и не заговорил с ним. Даже бабушка и мама не обращали внимания на всхлипывания ребенка. Женя еще долго кричал, оставшись один в комнате, до тех пор, пока у него не охрип голос. Через некоторое время он затих и нашел себе занятие. А еще спустя некоторое время его дядя решил проверить как там Женя, и сердце его сжалось от увиденной картины, ведь ребенок сидел на полу, а игрушками ему служили пустые спичечные коробки.

Очень угрюмый и охрипший он проговорил, что он больше не любит своего дядю. Как ни пытались бабушка и мама примирить своих мужчин, ничего не выходило. В конце концов, им пришлось выйти из комнаты и оставить маленького Женю одного, чтобы тот мог подумать о том, что произошло. Ребенок же никак не мог простить взрослым, то что они его поругали и оставили одного.

Прошло время и бабушка мальчика, мудрая женщина, придумала, как помирить мальчика с дядей. Она подошла к ребенку и спросила, кто же, если не дядя сможет показать ему цифры? Ведь пенал и даже книжки купить легко, но вот цифры разве можно купить? Женя был растерян и не знал что ответить.

Конечно, ребенок пошел на примирение с дядей. Попросил прощение. Вечер прошел тихо, в семейном кругу. Все наслаждались тишиной, а мальчик был рад тому, что, наконец, узнает все о заветных цифрах. Женя с особым упорством выводил при помощи карандаша цифру за цифрой, и с каждым разом у него выходило все лучше.

Дядя же в свою очередь не мог налюбоваться на ребенка, от которого веяло детским запахом, его дядя вдыхал с особым удовольствием. Ему на минуту показалось, что он сам стал ребенком. Когда Женя сбивался со счету, а делал он это каждую минуту, дядя неустанно поправлял его. И вот через некоторое время у мальчика стали получаться первые цифры.