Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Наконец-то у меня дошли руки написать об этом романе. На его чтение у меня ушло три замечательных дня (7-9 или 8-10 января), два из которых я переживал самое настоящее внутреннее потрясение, переворот. Камю с первой же книги стал для меня одним из величайших писателей. В "Чуме" много того, что хочется цитировать, перечитывать, обдумывать снова и снова. Выскажу некоторые мысли, которые возникли у меня по поводу данной книги.

Роман написан в форме хроники, повествующей о приходе в алжирский город Оран (кстати, реально существующий) смертельной болезни, в которой через некоторое время врачи распознают чуму. За то время, пока в городе царит эпидемия, меняется настроение попавших в карантин людей и меняется общая атмосфера, царящая в городе. Изменения, происходящие на протяжении всей болезни, анализируются повествователем очень подробно. Одновременно с этим на центральный план выходит несколько персонажей, несколько частных историй. Первый - доктор Бернар Риэ, делающий всё возможное, чтобы победить эпидемию. Второй - Гран, странный человек, который на протяжении всего романа пишет книгу, состоящую из одной фразы, которую он то и дело доводит до совершенства. Третий - не менее странный - Тарру, приезжий, постоянно заносящий в дневник свои наблюдения и тоже до последнего борющийся против чумы. Четвёртый - журналист Рамбер, парижанин, приехавший писать статью о проблемах арабской части населения Орана. Но случилось так, что город стал для него тюрьмой, из которой невозможно выбраться. А между тем, в Париже его ждёт жена. Пятый - Коттар, тёмная личность, единственный человек, который доволен происходящей эпидемией, поскольку ему - в силу его рода деятельности - чума идёт только на руку. Кроме них, в романе присутствуют эпизодические персонажи, выписанные не столь подробно, но, тем не менее, достаточно ярко. И вот столь, казалось бы, разных людей связывает болезнь. Теперь они все - её пленники. Хотя многие их них понимают это далеко не сразу.

Эпидемия, пришедшая в город, меняет привычный его уклад, меняет жителей, ставя их в ситуацию пограничного состояния, то есть в ситуацию экзистенциального страха и тревоги перед физическим "ничто" (небытием, смертью), когда, согласно философии экзистенциализма, открывается подлинное существование, и люди становятся самими собой. Каждый из них ощущает страх смерти, одиночество. Кто-то из жителей, подобно доктору Риэ и Рамберу, оказывается разлучён с любимым человеком (из всех возможных средств связи остаётся только телеграф), и состояние таких людей подробно анализируется. Анализируется и поведение людей, живущих в семье, а также поведение парочек, для чьих чувств чума становится настоящим испытанием, устраивающим смертельную проверку. Чума, казалось бы, уравнивающая всех перед лицом смерти, на самом деле увеличивает разрыв между богатыми, которые в условиях повышенных цен могут позволить себе всё, и бедных, которым денег не хватает даже на пропитание. При этом даже самые неимущие люди, не имея порой денег на хлеб, тратят их на развлечения вроде кино (причём, на протяжении всей болезни кинотеатры вынуждены показывать одни и те же фильмы), вечерних танцев и кафе, где подают алкоголь. За счёт этого они убивают время, которое течёт теперь, как им кажется, очень медленно.

Пришедшую в город чуму Бернар Риэ сравнивает с войнами и стихийными бедствиями, так как они тоже изменяют привычную жизнь людей. Параллель чумы с войной подчёркивается по ходу книги несколько раз. В связи с этим возникает вопрос: что же такое чума? Получается ведь, что это некий символ, а раз так, то что же Камю имеет в виду?

Как уже было сказано чуть выше, в книге отчётливо проведена параллель между чумой и войной. И действительно: в начале эпидемии жители Орана как бы не замечают её: она не касается их напрямую. Сообщения о произошедших в отдалённых кварталах смертях воспринимаются с безразличием. Никто не знает, есть ли какое-нибудь отклонение от нормы, ведь неизвестно, сколько людей обычно умирает за сутки. И только со временем, когда кривая смертности начинает ползти вверх, к людям приходит осознание страшного. Так же, мне кажется, дело обстоит и с войной, и с любым стихийным бедствием: мы осознаём их со всей силой только тогда, когда они стучатся к нам в дверь. Поэтому чуму можно рассматривать как символ войны и некоего стихийного социального бедствия

Однако война не единственное значение символа. В конце книги отчётливо проводится новая параллель. На сей раз между чумой и смертной казнью, а если выйти за её пределы, то между чумой и вообще смертоубийством одного человека другим. Однако к смертной казни я вернусь несколько позже, когда буду говорить о гуманизме Камю и о влиянии на Камю творчества Достоевского. Поэтому я вновь обращаюсь к символу. Из этого самого смертоубийства отходят другие смыслы. В том числе, фашизм (на связь чумы и фашизма указывал сам Камю, хотя в тексте такой смысл никак, на мой взгляд, не заявлен), а также метафизический уровень, на котором чума сопоставляется с мировым злом (основания для такого рода сопоставления я укажу несколько позже, и да простит меня возможный читатель за некотую несвязность данного изложения).

Итак, чума - многозначный символ, значение которого, беря начало в эпидемии, войне и социальном бедствии, постепенно разрастается до метафического значения зла, мирового зла. Разобравшись с чумой, перейду теперь к другим смысловым линиям романа.

Один из важнейших смыслов романа - вопрос о гуманизме, а также добре и зле. Решение этого вопроса проходит через ряд ситуаций, происходящих с героями романа. Журналист Рамбер, отчаянно желающий вырваться из города, приходит к доктору Бернару Риэ с просьбой в виде исключения выписать справку о том, что он здоров и может покинуть пределы карантина. На это Риэ замечает, что не может ручаться, что тот не подхватит чумной микроб за тот промежуток времени, что пройдёт между выдачей справки и уходом журналиста из города. То есть, существует опасность, что чума через Рамбера сможет попасть в Париж и уничтожить уйму людей. Таким образом, Риэ ставится автором в ситуацию выбора: поступить гуманно, по-человечески, отпустить Рамбера к жене (у самого доктора жена тоже находится за пределами города, а потому как человек он прекрасно понимает журналиста) или же, несмотря ни на что, проявить твёрдость и отказать. Риэ, который, согласно своим убеждениям, не может допустить, чтобы случилась смерть даже одного человека, выбирает второй вариант, и Рамбер начинает упрекать его в бесчеловечности, в отсутствии гуманизма. Разве, вопрошает Рамбер, истинный гуманизм не признаёт ценностью счастье каждой отдельной личности. Риэ соглашается с ним, но говорит, что, несмотря на это, он не может выпустить журналиста, что есть, получается, нечто большее, чем счастье отдельной личности. При этом он приводит ему свои доводы. Это какая-то абстракция, заявляет Рамбер. Риэ соглашается, и говорит, что сама чума кажется ему абстракцией. И если для победы над чумой нужно самому стать абстракцией, то он, Риэ, готов это сделать.

Между тем, в городе формируются добровольные ополчения для борьбы с чумой. Инициатором является Тарру, который внезапно решил стать на борьбу с эпидемией. Риэ, Гран, а позже и Рамбер (с его личностью здесь связан отдельный смысловой пласт) вступают в добровольческий отряд по борьбе с эпидемией. И дальнейшее развитие вопрос о гуманизме получает в одной из сцен, когда Тарру и Рамбер работают в зачумлённом квартале. Здесь кем-то из героев (если не ошибаюсь, Тарру) высказывается замечание, что, проявляя добрые действия, люди иногда способствуют распространению болезни. Таким образом, добро и человечность - в традиционном их понимании - могут приносить зло. Добрыми намерениями бывает иногда вымощена дорога в ад.

Но если добро в привычном его понимании иногда приводит к ужасным последствиям, к трагедии, смерти, злу, то что такое настоящее добро и есть ли оно вообще? Какова альтернатива традиционному гуманизму? Посмотрим, как решает Камю эти вопросы в своём романе.

У доктора Бернара Риэ есть пациент, старик-астматик, который периодически упоминается на протяжении всего романа. Однажды Тарру просит доктора взять его с собой, к этому пациенту. После осмотра Тарру и Риэ выходят на террасу, откуда видно море. И здесь Тарру, для которого доктор стал близким другом, вдруг рассказывает ему историю своей жизни. И история эта граничит с тем, что в английском и французском языке обозначается словом confession (исповедь). Однажды, когда Тарру было 17 лет, его отец, прокурор, взял его на процесс, надеясь, что на сына он произведёт впечатление, и тот захочет продолжать дело отца. На процессе отец действительно на высоте. Он произносит блестящую речь против обвиняемого и просит для него смертной казни. Тарру во время процесса восхищается отцом, однако всё его внимание приковывает обвиняемый. От него у юноши остаётся одно-единственное впечатление: он кажется таким живым, что сама мысль о смертной казни для этого человека для Тарру является неприемлимой. Она противна ему. Настолько, что он не может спать, есть и постоянно думает о смертной казни. В итоге он заявляет отцу, что уходит из дома. Тарру решает раз и навсегда покончить с этим ужасным явлением, создав общество, где не было бы смертной казни и смертоубийств. Он становится профессиональным революционером, чтобы бороться со старым, отжившим, бесчеловечным строем. Однако ради этой борьбы он поступается своими же принципами, допуская отдельные смерти ради всеобщего блага в дальнейшем. Вскоре к нему приходит понимание абсурдности такой борьбы. Зло не искоренить, если бороться с ним методами самого зла. Он оставляет революционную борьбу и задаётся вопросами, которые сформулированы выше.

Доведя рассказ до этого места, Тарру признаётся Бернару, что он только недавно нашёл ответ. И помогла ему в этом чума.

Тарру излагает доктору свою гипотезу. По его мнению, люди делятся на 2 (возможно, 3, не очень хорошо помню это место) категории: на тех, кто угнетает, убивает и на тех, кто терпит лишения. Истинный гуманизм, говорит Тарру, состоит в том, чтобы встать на сторону тех, кто терпит лишение. Только это является единственно правильным решением и в этом смысл человеческой жизни. Идея Тарру находит отражение в сюжетной линии Рамбера. Пытаясь вырваться из города, журналист параллельно наблюдает за действиями доктора Риэ. Когда Рамбер получает возможность нелегально покинуть зону карантина, то за несколько часов до отъезда приходит к доктору Риэ. Риэ искренне говорит, что не держит на Рамбера зла, что он имеет вполне справедливое право на личное счастье. Но Рамбер, всегда считавший себя чужаком в Оране, вдруг заявляет, что чума сблизила всех и что это - его борьба тоже. Он отказывается покидать город и ставит на карту своё личное счастье ради того, чтобы встать на сторону терпящих лишение и бороться.

Таким образом, истинный гуманизм, по Камю, есть не счастье каждой отдельной личности, а борьба на стороне тех, кто терпит лишение. Борьба против смерти и зла. В XX веке традиционное понимание гуманизма рушится. Появляется осознание, что идеи гуманизма, главная цель которых - счастье для всех и каждого, способны привести к социальному злу разрушительных масштабов. И это со всей наглядностью показали советские и фашисткие проекты по созданию нового человека. Надо заметить, что Камю писал свою книгу на протяжении с 1937г. (первые наброски сюжета) до 1947г. То есть большая часть времени создания романа приходится на период страшных лет Второй Мировой Войны

И напоследок мне хочется отметить ещё одну вещь - влияние на Камю творчества Достоевского. В романе "Чума" есть две важные отсылки к нему. Во-первых, это отсылка к роману "Братья Карамазовы" и образу Алёши, который заявляет, что он отказывается принимать Бога, допускающего, чтобы пролилась хотя бы капля крови младенца. В "Чуме" эта отсылка связана с эпизодом, где от болезни в муках умирает сын префекта Орана. Эта сцена производит впечатление на всех, даже на Риэ, который за время эпидемии повидал немало детских смертей. Но больше всего впечатления она производит на епископа, который пишет после неё проповедь. К сожалению, мне не удалось понять, насколько соответствует содержание этой проповеди идеям самого Камю (есть подозрение, что не очень-то уж и соответствует, но зачем тогда вводить текст проповеди в роман - ведь это фактически декларация, спора с которой в романе нет). Во-вторых, в романе присутствует отсылка на роман Достоевского "Идиот" и на образ князя Мышкина. Исповедь Тарру очень похожа на монолог князя Мышкина о смертной казни, который тот произносит в гостиной Епанчиных. Совершенно отчётлив, мне кажется, тот факт, что на становление образа чумы повлияло творчество Достоевского.

Мне хотелось бы упомянуть здесь и о категории абсурда, но уже поздно, а потому я оставлю это рассуждение, возможно, на следующий раз. Я уже начал рассуждать о ней в данном тексте, однако рассуждения эти убрал, дабы не остались бессмысленно торчащие куски текста. Надо заметить, что всё, о чём я писал последние три часа является лишь частью смыслового пласта романа. Эта маленькая книга (примерно 210 стр.) содержит в себе такой мощный заряд, какой не содержат порой и гораздо более объёмные тексты. Это роман-переворот, роман-философия, великий роман. И если я, подобно Куросаве, буду говорить, какой писатель наиболее правдиво писал о человеческом существовании, то назову пока что двух: Чехов и Камю, который стал для меня настоящим открытием

В Оране писатель сталкивается с яркими образами никчемности человеческого существования. Первой оранской записью 1941 года была зарисовка «старика-кошкоплюя», бросающего из окна второго этажа клочки бумаг, чтобы привлечь кошек: «Потом он на них плюет. Когда плевок попадает в одну из кошек, старик смеется».

В апреле 1941 года в «Записных книжках» впервые возникает образ чумы: «Чума, или Происшествие (роман)». Сразу за этой записью идет развернутый план произведения под заголовком «Чума-избавительница», в котором намечается ряд ведущих образов, тем, сюжетных ходов романа: «Счастливый город. Люди живут каждый по-своему. Чума ставит всех на одну доску. И все равно все умирают... Философ пишет там "антологию незначительных поступков". Ведет, в этом свете, дневник чумы. (Другой дневник -- в патетическом свете. Преподаватель греческого и латыни...) ...Черный гнои, сочащийся из язв, убивает веру в молодом священнике... Однако находится господин, не расстающийся со своими привычками... Он умирает, глядя в свою тарелку, при полном параде... Один мужчина видит на лице любимой следы чумы... Он борется с собой. По верх все-таки одерживает тело. Его обуревает отвращение. Он хватает ее за руку... тащит... по главной улице. Он бросает ее в сточную канаву... Напоследок берет слово самый ничтожный персонаж. "В каком-то смысле, -- говорит он, -- это бич Божий"».

Как мы уже сказали, этот фрагмент относится к апрелю 1941 года -- до полного завершения работы над романом оставалось больше пяти лет. Нельзя не заметить, что в основных структурных моментах первоначальная концепция романа, даже претерпев значительные смысловые и эстетические изменения, осталась неизменной.

«Антология незначительных поступков» войдет в дневники Жана Тарру, включенные доктором Бернаром Риэ в свою хронику чумы. Образ преподавателя греческого и латыни Стефана, ведущего «патетический дневник» бедствия, исчезнет, по-видимому, из-за чересчур личного характера мучающих его переживаний. Его место займет образ журналиста Рамбера, чувствующего себя «посторонним» в зачумленном городе. Образ молодого священника, теряющего во время чумы веру, найдет окончательное воплощение в образе отца Панлу, ученого иезуита, разъясняющего оранцам в своих проповедях смысл ниспосланного на них бедствия («бич Божий»). Господин, не расстающийся со своими привычками, -- это следователь Отон, непоколебимая чопорность которого преобразится, однако, со смертью сына. Безумный порыв мужчины, бросающего в сточную канаву любимую, охваченную губительным недугом, найдет отражение в образе Коттара, человека с темным прошлым, которого чума освободила от преследований полиции: с окончанием эпидемии он примется стрелять в невинных людей.

В апрельском наброске, основе первой редакции «Чумы», особый интерес вызывает очевидная равнозначность задуманных писателем позиций и ситуаций. Пытаясь установить преемственность нового романа с романом об абсурде, Камю отмечает в «Записных книжках»: «"Посторонний" описывает наготу человека перед лицом абсурда. "Чума" -- глубинное равенство точек зрения отдельных людей перед лицом того же абсурда». Бороться или не бороться с чумой -- такой вопрос перед героями романа пока не встает. Можно отдаваться составлению «антологии незначительных поступков», можно, как Стефан, переосмыслять «Историю» Фукидида, пребывая в мыслях с далекой возлюбленной, можно, наконец, предав забвению все нормы человечности, бросить в канаву зачумленную жену. Абсурдная чума уравнивает неотвратимой смертью всех и вся. Равнозначность индивидуальных позиций, занятых жителями охваченного эпидемией города, предопределявшаяся, на наш взгляд, еще не преодоленным до конца моральным индифферентизмом философской концепции абсурда, подчеркивалась в первоначальной редакции «Чумы» схематичной композицией. Как отмечает Р. Кийо, специально занимавшийся сравнением двух редакций произведения, в первой «заметки Риэ, записные книжки Тарру и дневник Стефана просто книжки Тарру и дневник Стефана просто противопоставлены друг другу и объединены лишь образом повествователя, за которым легко угадывался автор».

Первая редакция романа была завершена в январе 1943 года. По просьбе Ж. Полана, ознакомившегося с рукописью Камю, отрывок из нее под названием «Затворники чумы» (один из вариантов первой главы второй части романа) был передан для публикации известному издателю Ж. Лескюру, задумавшему возродить свободолюбивые традиции «Нувель Ревю франсез» в условиях Оккупации. Вставшая в оппозицию нацистскому режиму интеллигенция вынашивала планы создания своего рода «Анти-Нувель Ревю Франсез». Собранная Ж. Лескюром солидная антология «Французский удел», вышедшая в свет летом 1943 года в Швейцарии, была одним из первых серьезных свидетельств интеллектуальной оппозиции французских писателей. В написанном Лескюром предисловии отмечалось: «Вот уже целые месяцы казалось, что всякий голос Франции обречен на молчание». Однако многие поняли, что следует возвысить голос, и эта антология, продолжал Ж. Лескюр, объединяет содружество писателей, возникшее «вокруг свободы и человека». В самом деле, сборник «Французский удел» собрал под своей обложкой писателей самых разных направлений и убеждений: Л. Арагон и П. Валери, П. Элюар и Р. Кепо, Ж.-П. Сартр и Ф. Мориак, П. Клодель и А. Камю. Их объединила тревога за судьбу Франции и вера в необходимость возрождения попранного достоинства человека.

Фрагмент «Затворники чумы» был посвящен теме разлуки, очень созвучной переживаниям многих французов, по воле захватчиков оказавшихся вдали от близких. Важно, по мысли Камю, что столь интимное чувство, как разлука с любимым, стало всеобщим переживанием. Чума в его произведении, как и продолжавшаяся война, объединила людей в страдании. Законченный вариант «Чумы» не удовлетворил Камю. Не удовлетворил, по-видимому, именно абсурдной равнозначностью изображенных жизненных позиций, явно не соответствовавшей крепнущим в его сознании идеям бунта. В первой редакции романа, даже в самом заголовке -- «Чума -- освободительница», преобладали нигилистические мотивы философии абсурда. На это указывает и один из первых литературных источников «Чумы», который, как считают многие исследователи, решающим образом повлиял на оформление творческого замысла Камю. Речь идет о литературно-эстетическом эссе «Театр и чума», появившемся в октябре 1934 года на страницах «Нувель Ревю Франсез». Автором его был Аптонен Арто (1895-1948), поэт, актер, драматург и теоретик «театра жестокости», мечтавший в русле сюрреалистических устремлений о всецелом освобождении «я», задавленного общепринятыми нормами и навязчивыми автоматизмами.

Арто, размышляя о необходимости согласования человеческих поступков и мыслей, отводит театру особую роль в очищении человека от всего неподлинного. Согласно его идеям, культура оказывает воздействие на людей оригинальной силой, экзальтированной мощью, способствующим возвращению природной жестокости человека. Театр создан для того, чтобы возродить первородное естество человека, вернуть ему его подавляемые желания. «Воздействие театра, - писал Арто - как и воздействие чумы, благотворно, ибо, принуждая людей видеть себя такими, какими они бывают на самом деле, театр и чума срывают маски, вскрывают ложь, вялость, низость, лицемерие; театр и чума сотрясают удушливую инертность материи, затрагивающую самые очевидные данные чувств, открывая человеческим коллективам их скрытую мощь, театр и чума заставляют их занимать по отношению к судьбе высшие и героические позиции, чего бы никогда не было без них». Для Арто чума является поистине освободительницей, ибо помогает обрести желанную свободу, она разрушает рамки морали, раздвигает границы дозволенного, раскрепощает внутреннюю энергию личности.

Камю, обратившийся к драматургии как раз в начале 30-х годов и постоянно следивший за публикациями «Нувель Ревю Фраксез», не мог не знать эстетических идей Арто. Его пьеса «Калигула», особенно в редакции 1938 года, очень близка к эстетике «Театра жестокости». Более того, в словах императора, вступившего на путь испытания беспредельной свободы, слышна прямая перекличка с мыслями Арто о «просветительской» роли чумы: «Мое царствование до сих пор было слишком счастливым. Ни повальной чумы, ни бесчеловечной религии, ни даже государственного переворота, короче, ничего, что может сохранить вас в памяти потомков. Так вот, отчасти поэтому я и пытаюсь возместить осторожность судьбы... Одним словом, я подменяю собой чуму». Чума, разрушительное и поучительное бедствие, становится мрачной ипостасью Калигулы, одержимого высшим своеволием. Ее абсурдная неотвратимость является для людей своего рода безоговорочным опровержением жизни в беззаботности.

В окончательной редакции «Чумы» «освобождающая» роль абсурдного бедствия почти не просматривается. Абсолютная вседозволенность, как возможное следствие полной безнадежности пленников чумы, маячит где-то на заднем плане грозным предупреждением: «Если эпидемия пойдет вширь, то рамки морали, пожалуй, еще раздвинутся. И мы увидим тогда миланские сатурналии у разверстых могил».

Однако главный изъян первой редакции романа был не столько в преобладании мотивов абсурда, сколько в отсутствии идей бунта против него. Не случайно поэтому, что уже в одном из первых набросков ко второму варианту романа появляется характерная запись: «Больше социальной критики и бунта». В сентябре 1943 года мораль активного сопротивления злу, прочно укрепившаяся в сознании писателя, начинает доминировать в заметках к роману: «"Чума". Все борются -- каждый на свой лад. Трусость -- только в том, чтобы встать на колени». Человек обязан не смиряться со злом -- вывод этот становится для Камю все более очевидный.

Роман представляет собой свидетельство очевидца, пережившего эпидемию чумы, разразившейся в 194... году в городе Оране, типичной французской префектуре на алжирском берегу. Повествование ведётся от лица доктора Бернара Риэ, руководившего противочумными мероприятиями в заражённом городе.

Чума приходит в этот город, лишённый растительности и не знающий пения птиц, неожиданно. Все начинается с того, что на улицах и в домах появляются дохлые крысы. Вскоре уже ежедневно их собирают по всему городу тысячами, В первый же день нашествия этих мрачных предвестников беды, ещё не догадываясь о грозящей городу катастрофе, доктор Риэ отправляет свою давно страдающую каким-то недугом жену в горный санаторий. Помогать по хозяйству к нему переезжает его мать.

Первым умер от чумы привратник в доме доктора. Никто в городе пока не подозревает, что обрушившаяся на город болезнь - это чума. Количество заболевших с каждым днём увеличивается. Доктор Риэ заказывает в Париже сыворотку, которая помогает больным, но незначительно, а вскоре и она заканчивается. Префектуре города становится очевидна необходимость объявления карантина. Оран становится закрытым городом.

Однажды вечером доктора вызывает к себе его давний пациент, служащий мэрии по фамилии Гран, которого доктор по причине его бедности лечит бесплатно. Его сосед, Коттар, пытался покончить жизнь самоубийством. Причина, толкнувшая его на этот шаг, Грану не ясна, однако позже он обращает внимание доктора на странное поведение соседа. После этого инцидента Коттар начинает проявлять в общении с людьми необыкновенную любезность, хотя прежде был нелюдимым. У доктора возникает подозрение, что у Коттара нечиста совесть, и теперь он пытается заслужить расположение и любовь окружающих.

Сам Гран - человек пожилой, худощавого телосложения, робкий, с трудом подбирающий слова для выражения своих мыслей. Однако, как потом становится известно доктору, он в течение уже многих лет в свободные от работы часы пишет книгу и мечтает сочинить поистине шедевр. Все эти годы он отшлифовывает одну-единственную, первую фразу.

В начале эпидемии доктор Риэ знакомится с приехавшим из Франции журналистом Раймоном Рамбером и ещё довольно молодым, атлетического сложения человеком со спокойным, пристальным взглядом серых глаз по имени Жан Тарру. Тарру с самого своего приезда в город за несколько недель до разворачивающихся событий ведёт записную книжку, куда подробнейшим образом вносит свои наблюдения за жителями Орана, а затем и за развитием эпидемии. Впоследствии он становится близким другом и соратником доктора и организует из добровольцев санитарные бригады для борьбы с эпидемией.

С момента объявления карантина жители города начинают ощущать себя, словно в тюрьме. Им запрещено отправлять письма, купаться в море, выходить за пределы города, охраняемого вооружёнными стражами. В городе постепенно заканчивается продовольствие, чем пользуются контрабандисты, люди вроде Коттара; возрастает разрыв между бедными, вынужденными влачить нищенское существование, и состоятельными жителями Орана, позволяющими себе покупать на чёрном рынке втридорога продукты питания, роскошествовать в кафе и ресторанах, посещать увеселительные заведения. Никто не знает, как долго продлится весь этот ужас. Люди живут одним днём.

Рамбер, чувствуя себя в Оране чужим, рвётся в Париж к своей жене. Сначала официальными путями, а затем при помощи Коттара и контрабандистов он пытается вырваться из города. Доктор Риэ между тем трудится по двадцать часов в сутки, ухаживая за больными в лазаретах. Видя самоотверженность доктора и Жана Тарру, Рамбер, когда у него появляется реальная возможность покинуть город, отказывается от этого намерения и примыкает к санитарным дружинам Тарру.

В самый разгар эпидемии, уносящей огромное количество жизней, единственным человеком в городе, довольным положением вещей, остаётся Коттар, поскольку, пользуясь эпидемией, сколачивает себе состояние и может не волноваться, что о нем вспомнит полиция и возобновится начатый над ним судебный процесс.

Многие люди, вернувшиеся из специальных карантинных учреждений, потерявшие близких, теряют рассудок и жгут свои собственные жилища, надеясь таким образом остановить распространение эпидемии. В огонь на глазах равнодушных владельцев бросаются мародёры и расхищают все, что только могут унести на себе.

Поначалу погребальные обряды совершаются при соблюдении всех правил. Однако эпидемия приобретает такой размах, что вскоре тела умерших приходится бросать в ров, кладбище уже не может принять всех усопших. Тогда их тела начинают вывозить за город, где и сжигают. Чума свирепствует с весны. В октябре доктор Кастель создаёт сыворотку в самом Оране из того вируса, который овладел городом, ибо этот вирус несколько отличается от классического его варианта. К бубонной чуме добавляется со временем ещё и чума лёгочная.

Сыворотку решают испробовать на безнадёжном больном, сыне следователя Отона. Доктор Риэ и его друзья несколько часов подряд наблюдают агонию ребёнка. Его не удаётся спасти. Они тяжело переживают эту смерть, гибель безгрешного существа. Однако с наступлением зимы, в начале января, все чаще и чаще начинают повторяться случаи выздоровления больных, так происходит, например, и с Граном. Со временем становится очевидным, что чума начинает разжимать когти и, обессилев, выпускать жертвы из своих объятий. Эпидемия идёт на убыль.

Жители города сначала воспринимают это событие самым противоречивым образом. От радостного возбуждения их бросает в уныние. Они ещё не вполне верят в своё спасение. Коттар в этот период тесно общается с доктором Риэ и с Тарру, с которым ведёт откровенные беседы о том, что, когда закончится эпидемия, люди отвернутся от него, Коттара. В дневнике Тарру последние строки, уже неразборчивым почерком, посвящены именно ему. Неожиданно Тарру заболевает, причём обоими видами чумы одновременно. Доктору не удаётся спасти своего друга.

Однажды февральским утром город, наконец объявленный открытым, ликует и празднует окончание страшного периода. Многие, однако, чувствуют, что никогда не станут прежними. Чума внесла в их характер новую черту - некоторую отрешённость.

Однажды доктор Риэ, направляясь к Грану, видит, как Коттар в состоянии помешательства стреляет по прохожим из своего окна. Полиции с трудом удаётся его обезвредить. Гран же возобновляет написание книги, рукопись которой приказал сжечь во время своей болезни.

Доктор Риэ, вернувшись домой, получает телеграмму, в которой говорится о кончине его жены. Ему очень больно, но он осознает, что в его страдании отсутствует нечаянность. Та же непрекращающаяся боль мучила его в течение нескольких последних месяцев. Вслушиваясь в радостные крики, доносящиеся с улицы, он думает о том, что любая радость находится под угрозой. Микроб чумы никогда не умирает, он десятилетиями способен дремать, а затем может наступить такой день, когда чума вновь пробудит крыс и пошлёт их околевать на улицы счастливого города.

Основную массу населения Восточной Тропической Африки составляют африканцы, подавляющее большинство которых говорит на языках банту. Кроме банту, к числу африканского населения относятся народы, говорящие на нилотских и кушитских языках. В состав населения Восточной Тропической Африки входят группы неафриканского по своему происхождению населения: арабы, индийцы, европейцы. Общая численность европейцев, арабов и индийцев составляет не более 1% общей численности населения.

Народы, говорящие на языках банту, по своим языковым и культурным особенностям составляют следующие группы: северные банту, населяющие область Межозерья и центральную часть Кении; восточные банту, населяющие территорию Танганьики, восточную Кению и северную часть Мозамбика; юго-восточные банту, населяющие часть португальской колонии Мозамбик.

В северную группу народов банту входят племена и народности, говорящие на близких друг другу языках и живущие в странах Межозерья, т. е. в области между оз. Виктория на востоке и озерами Альберт, Эдуард, Киву и Танганьика на западе. Это область древних государственных образований Буганды, Уньоро, Руанды, Урунди, Анколе, Карагве и др. В этих странах издавна уже шел процесс разложения первобытной общины. Племена смешивались, образовывались народности, а прежние племенные названия исчезали. Основное население Буганды (около 1 млн.чел.) теперь называет себя общим именем баганда и говорит на одном языке - луганда, вытеснившем все остальные языки разных племен. Баганда - это не племя, а уже давно сложившаяся народность. Буганда теперь входит в состав английского протектората Уганда как одна из его провинций. Население северо-западной провинции Уганды - Уньоро, равно как и население всех стран к югу от нее, живущее частью на бельгийской территории Руанда-Урунди, тесно связано между собою и по своим историческим судьбам, и по языку, и по культуре. В Урунди и Руанде сложились народности ба- рунди и баньяруанда (общей численностью 4- 5 млн. чел.), которые говорят на близких между собой языках. Значительная часть их живет в пределах Бельгийского Конго.

Два народа, живущие в центральной части Кении: акамба и кикуйю 1 , или акикуйю - в языковом отношении составляют часть северной группы банту.

Восточная группа народов банту населяет обширные пространства Восточной Тропической Африки. Народы этой группы разделены колониальными границами между Танганьикой, Кенией, Мозамбиком, Северной Родезией и Ньясалендом. Основная часть восточных банту населяет Танганьику. Наиболее значительную группу составляют ваньямвези. К их числу относятся многие, по преимуществу земледельческие, племена, живущие в западной части территории Танганьики. Общая их численность достигает 1 млн. Все они говорят на близких языках и легко понимают друг друга. К числу ваньямвези относятся собственно ваньямвези (350-400 тыс. чел.), васукума (около 570-600 тыс. чел.), васумбва и др.

К востоку от них живут племена, в хозяйстве которых преобладающее значение имеет скотоводство. К их числу относятся вагого (около 166 тыс. чел.), ваньятуру (около 140 тыс. чел.), иранги (около 120 тыс. чел.) и др. Южнее их живут вахехе (73 тыс. чел.), вабена (около 75 тыс. чел.), васагара и др.

К востоку от них до почти самого побережья живут прежде самостоятельные, а теперь все более и более смешивающиеся между собою племена. Число их довольно велико, но каждое в отдельности очень малочисленно. .К ним относятся васарамо (около 120 тыс. чел.), валугуру (около 80 тыс. чел.), вашамбала (около 82 тыс. чел.), вазегуха и многие другие. К северу от них, уже в пределах Кении, живут ва- гирьяма, ватеита, вадиго. Около Килиманджаро живут вапаре и ваджага и в нижнем течении р. Тана - ва- покомо, окруженные со всех сторон народом галла.

Основное население прибрежной полосы от Пате вплоть до р. Рувума составляет народность суахили, или васуахили («береговые жители»). Название это было дано им арабами. Потомки коренных жителей побережья и прилегающих островов Занзибара, Пембы, Мафии и т. д. составляют главную массу суахили; однако, кроме них, в составе прибрежного населения, говорящего на языке суахили и считающего себя суахили, немало потомков арабов, персов и индийцев. В состав суахили вошли также потомки рабов, захваченных арабами-работоргов- цами во внутренней части страны. Численность суахили установить очень трудно, так как теперь к ним причисляет себя всякии,кто говорит на этом языке. Язык суахили уже в начале XX в. был наиболее распространенным среди Немецкой Восточной Африки. Так, поданным 1909года, на языке суахили говорило 1900 тыс. чел., тогда как вторым по распространенности языком пользовалось не более 70 тыс. чел. За последующие сорок лет распространение суахили пошло еще быстрее. Языки мелких племен теряли свое значение. Напротив, языки наиболее многочисленных и наиболее развитых племен и народностей получали все большее распространение. В результате во внутренней части страны вошел в употребление язык народа ваньямвези (киньямвези). На побережье и во всей внутренней части страны, в том числе и среди самих ваньямвези, распространился язык суахили (или, точнее, кисуахили). Внедрение его во внутренних районах африканского материка началось еще со времен походов арабов-работорговцев. Отряды Типпу Типа, Угарруэ и других работорговцев набирались среди жителей побережья. Поэтому во всех арабских поселениях Танганьики и восточной части бассейна Конго, а также по всем караванным дорогам, общепринятым языком был суахили. В настоящее время этот язык объединяет почти все семимиллионное население Танганьики и значительную часть населения Кении, говорящего на языках банту. Близость языковой структуры всех языков банту обеспечивает быстрое распространение языка суахили среди всех народов банту. Общая численность говорящих на языке суахили превышает 10 млн., а по некоторым данным достигает даже 15 млн.

Английское правительство признало этот язык официальным языком во всех английских восточноафриканских владениях - в Кении, Уганде, Танганьике и Ньяса- ленде. Однако попытка англичан насильственным образом ввести язык суахили в Уганде успеха не имела. Население Буганды упорно отстаивает свой родной язык луганда.

Восточная группа народов банту населяет также районы северной части Мозамбика и Северную Родезию. Наиболее значительными среди них являются ваяо и вамакуа, живущие в португальском Мозамбике. Кроме них, в пределах Ньясаленда и Родезии живут бемба (авемба или бавемба)-около 600 тыс. чел. В языковом отношении они близки к народностям южной части бассейна Конго. Из других племен и народностей главнейшие - ваньянд- жа, вачева и ватумбука, живущие в Ньясаленде; бабиса, вал амба, басенга и большая группа племен баила - в Северной Родезии. Южнее их обитают баротсе (илибарозви) и машона. Большая часть баротсе (около 350 тыс. чел.) населяет резерват Баротсе- ленд, который представляет собою миниатюрное «королевство», подчиненное английским колониальным властям.

В южной части Танганьики и сопредельных районах Ньясаленда и Родезии живут зулусские племена ангони, вторгшиеся в начале XIX в. в эти страны. Язык ангони принадлежит к числу языков южной группы банту и очень близок к зулусскому.

Таким образом, коренное африканское население, составляющее 99% всего населения Восточной Тропической Африки, говорит главным образом на языках банту.

В северной и центральной Кении, в степях северной Танганьики африканское население говорит на нилотских и кушитских языках. Общая их численность - не более 1 млн. Они родственны народам верховьев Нила и юго-западной Эфиопии. Из них наиболее многочисленную группу составляют джалуо,проживающие на северо-восточном берегу оз. Виктория (около 500 тыс. чел.). К западу от них в сухих степях на границе Кении и Танганьики живут масаи (около 80 тыс. чел.). Их непосредственные соседи, племена нанди, туркана и сук, близко родственны им по языку и всему образу жизни. Все они занимаются по преимуществу скотоводством. На р. Тана живут южные группы галла, основная часть которых живет в пределах Эфиопии.

К населению неафриканского происхождения относятся арабы, индийцы и европейцы. Арабы уже с IX в., а может быть, и раньше, вошли в состав населения Восточной Тропической Африки. Наибольшее количество арабов живет на о-ве Занзибар и прилегающих к нему островах (около 50 тыс. чел.). В Кении арабов насчитывается около 24 тыс., в Танганьике - около 13 тыс., около полутора тысяч-в Уганде. Арабское население - главным образом крестьяне, владеющие небольшими плантациями гвоздики (Занзибар дает восемь десятых мирового сбора гвоздики), перца, кокосовых пальми др. Встречаются и крупные арабские плантаторы-капи- талисты, немало арабских рабочих, ремесленников, купцов. Арабское население постепенно сливается с африканцами.

Следующую группу неафриканского по происхождению населения составляют индийцы. Они начали селиться здесь задолго до появления европейцев, однако большая часть переселилась сюда в течение последних десятилетий; много индийцев было завезено для строительства Угандской железной дороги. В Кении, например, индийское население увеличилось с 10 тыс. в 1911 г. до 22тыс. в 1921 г., 39тыс. в 1931 г. и 90 тыс. в 1949 г.; в Танганьике индийское население за десятилетие (1921-1931 гг.) увеличилось с 9411 чел. до 23 тыс. чел.; в 1952 г. индийцев было уже 56 тыс. чел. В Уганде перед второй мировой войной насчитывалось 14 тыс. индийцев, в 1949 г.-33 тыс. В остальных колониях индийцы немногочисленны. Общая численность индийцев в Восточной Тропической Африке доходит до 200 тыс. и превышает численность европейцев в два с половиной раза. После второй мировой войны приток индийских иммигрантов намного превысил приток иммигрантов из Англии и других европейских стран.

Значительная часть индийского населения занимается торговлей. В Танганьике индийцы держат в своих руках почти всю внутреннюю и значительную часть внешней торговли. В Уганде 90% всего внутреннего торгового оборота находится в руках индийцев. Они монополизировали скупку хлопка у крестьян. Индийского купца с его передвижным «магазином» можно встретить в самых глухих местах. Небольшая часть индийцев владеет плантациями хлопка или сахарного тростника; в Танганьике после первой мировой войны они скупили значительную часть германских земельных имуществ. В последние годы быстро увеличивается численность индийских рабочих, ремесленников и служащих. Вот, например, занятия самодеятельного индийского населения Танганьики (февраль 1952 г.): наниматели - 1658, работающие по найму - 6429, чиновники - 1950, мелкие торговцы и ремесленники - 4847.

В Восточной Африке, как и в Южной, индийцы подвергаются расовой дискриминации. Европейские купцы и плантаторы боятся индийской конкуренции и стараются ограничить права индийцев, прикрывая свои интересы «заботой» об африканском населении. За последнее время европейские предприниматели особенно опасаются влияния передовой части индийских рабочих на рабочее и антиимпериалистическое движение, которое с каждым годом усиливается во всех восточноафриканских колониях. Индийцев ограничивают в избирательных правах по сравнению с европейцами, им запрещают приобретать землю в районах, облюбованных европейскими колонистами. Английские колониальные власти упорно пытаются посеять рознь между местным африканским и индийским населением, объявляя индийцев источником всех бед коренного населения. Английская колониальная статистика выделяет в особую группу переселенцев из Гоа (португальская Индия) - потомков от смешанных браков португальцев с индийцами. В Восточной Африке их немногим более 2 тыс.

Европейское население Восточной Тропической Африки, включая южную часть Мозамбика, насчитывало перед второй мировой войной немногим больше 50 тыс. чел.; за годы войны, и особенно в послевоенные годы, европейское население значительно пополнилось эмигрантами из Англии.

В английских колониях европейское население, по переписям последних лет, составляло более 100 тыс. чел. Из них.38 тыс. живут в Кении, 17 тыс.- в Танганьике, 37 тыс.- в Северной Родезии, 7 тыс. - в Уганде и 4 тыс.- в Ньясаленде. Европейское население Мозамбика определяется в 49 тыс. чел. Большая его часть живет в областях южнее Замбези. В Руанда-Урунди европейцев насчитывается около тысячи человек.

По отношению ко всему населению европейцы составляют менее половины процента, но занимают здесь господствующее положение, осуществляя колониальное управление и империалистическую эксплуатацию местного населения. Европейские рабочие в этих колониях очень немногочисленны» Основную массу европейского населения составляют колониальные чиновники, служащие разного рода европейских или американских фирм, фермеры и плантаторы. Они захватили лучшие земли, как, например, высокогорный район по Угандской железной дороге, сдают их в аренду местным крестьянам или ведут крупное плантационно-фермерское хозяйство с применением дешевого труда обезземеленных африканцев.

Африка представляет собой огромный материк, заселенность которого весьма неравномерна и совсем не соответствует его размерам. Причина этого - в особенностях ее истории и географии. Большую часть материка занимают две пустыни - Калахари и Сахара, в которых человеку жить невозможно. Кроме того, длительный рабовладельческий строй и колониальное господство также повлияли на неравномерное расселение жителей.

В настоящее время составляет около миллиарда человек. Значительная его часть сосредоточена вокруг бассейнов крупных Нила, Сенегала, Нигера, на побережьях Средиземноморья и Наиболее густонаселенным государством является Нигерия, где на один квадратный километр приходится порядка тысячи человек.

Численность населения Африки постоянно увеличивается, а ее жителей становится все моложе. На данный момент большую часть африканцев составляют люди младше 15 лет. Процесс увеличения численности населения в Африке проходит гораздо интенсивнее, чем на других материках. По прогнозам ученых, к середине нынешнего века население Африки будет составлять четвертую часть от общего числа жителей планеты.

На этом материке проживают представители трех экваториальной, европеоидной и монголоидной. Подавляющее большинство жителей относится к представителям коренных народов.

Европеоиды в основном составляют население Северной Африки - это арабы и берберы, которые проживают на территории Алжира, Марокко и Египта. Внешне их можно отличить по смуглой коже, темным глазами и волосам, узкому носу, удлиненному черепу и овальному лицу.

Южнее Сахары преобладают представители негроидов - африканского ответвления экваториальной расы, которые могут значительно отличаться друг от друга по оттенку кожи, размеру и форме черепа, чертам лица, телосложению и росту.

Например, наиболее высокие негроиды - это племена тутси и химни, которые проживают в саванне в северной части Африки. Их рост составляет в среднем 180-200 см. А в другом районе континента, в живут малорослые пигмеи - их рост не превышает 150 см.

В западной части материка чаще всего встречаются коренастые, атлетически сложенные люди, а отличительная черта жителей верховьев Нила - очень темный, практически сине-черный цвет кожи.

В южной части материка живут племена бушменов и готтентотов. Они отличаются желтоватым цветом кожи и плоским лицом, поэтому напоминают монголоидов. Эти народности в основном низкорослые и тонкокостные. Эфиопов многие ученые относят к некой промежуточной расе. Кожа у них светлая, с красноватым оттенком, а внешний вид говорит о близости к южному ответвлению европеоидов. Жители Мадагаскара - малагасийцы, они представляют собой смешение монголоидов и негроидов.

Пришлое население Африки, численность которого незначительна - это в основном европейцы, и проживают они в местах с наиболее благоприятным климатом. Так, в северной части материка, вдоль побережья Средиземного моря, в бывших можно встретить немало европейцев французского происхождения. А на самом юге материка проживают белые африканеры - потомки переселившихся сюда несколько веков назад голландцев и англичан.

Большинство имеет очень древнюю культуру. В Египте, Эфиопии, Гане еще пять - семь тысячелетий назад развивались ремесла, строительство, науки, религия, а памятники архитектуры тех времен до сих пор поражают своей монументальностью.

Население Африки прошло длительный путь развития и внесло неоценимый вклад в общемировое развитие. Сейчас, после окончания затяжного периода колониального господства, африканская культура вновь начинает развиваться.