Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В Сталинградском «котле»

К концу декабря 1942 г. внешний фронт отодвинулся от окруженной под Сталинградом группировки на 200 - 250 км, проходя по линии Новая Калитва - Марковка - Миллерово - Морозовск - Зимовники. Кольцо советских войск, непосредственно охватывающее противника, составляло внутренний фронт. Вражеские войска занимали район, ширина которого с запада на восток, от Мариновки до центральной части Сталинграда у Волги, равнялась 53 км, а с севера на юг - 35 км. Эта территория составляла 1400 кв. км.

Перед находившимися в «котле» немецкими солдатами и офицерами были только две возможности - капитуляция или гибель под ударами Красной Армии. Противник был окружен семью советскими армиями: 65, 21, 24, 64, 57, 66-й и 62-й.

Вначале немецкое командование пыталось скрыть от своих войск истинное положение вещей. Когда же факт окружения стал широко известен в частях группировки противника, то боевой дух личного состава командование пыталось поддерживать заверениями о близкой помощи. Иоахим Видер так описывает обстановку в «котле»: «В последнюю неделю ноября, когда наши части и соединения, сильно потрепанные в отступательных боях, лихорадочно закреплялись на новых рубежах, постоянно преодолевая все новые трудности, командующий армией отдал весьма серьезный по своим последствиям приказ по армии. Я и по сей день помню его слово в слово. Начинался он так:, «6-я армия окружена. Вашей вины, солдаты, в этом нет. Вы сражались доблестно и упорно до тех пор пока противник не вышел нам в тыл». Дальше в приказе говорилось о предстоящих тяжелых боях, о страданиях и лишениях, которые неминуемо ждут немецкие войска, о том, что, несмотря на голод и морозы, нам нужно во что бы то ни стало продержаться еще некоторое время, твердо веря в обещанную подмогу. Наконец, упоминалось и о том, что Гитлер лично обещал провести операцию по спасению окруженной армии. Воззвание было составлено весьма искусно и убедительно и заканчивалось фразой, рассчитанной на нужный психологический эффект: «Держитесь! Фюрер выручит вас!» Эти слова, сулившие скорое избавление, должны были ободрить и вдохновить солдат.

Этот заключительный призыв, который живо обсуждался в нашем штабе, придавал документу чисто эмоциональную окраску, столь необычную для трезвого и делового тона приказов…

Но, естественно, солдаты-фронтовики тогда еще не представляли себе в полной мере, какие страдания и лишения им уготованы. Они не разбирались в сложных проблемах общеармейского снабжения и понятия не имели о тех бесчисленных трудностях, которые уже тогда вставали перед штабами соединений. Вначале они не знали и о том, что окружение вынудило нас сразу же поставить крест на всех еще только начатых мероприятиях по подготовке зимних позиций. Армейские тыловые базы в станицах Морозовской, Тацинской и еще дальше к западу остались за пределами «котла». Там хранились десятки тысяч комплектов зимнего обмундирования - шинелей на меху, валенок, шерстяных носков, подшлемников и наушников,- которые теперь уже нельзя было доставить в наше расположение.

В результате войска в подавляющем большинстве своем встретили убийственные русские морозы, почти не имея зимней одежды.

Поскольку намеченный ранее прорыв 6-й армии на юго-запад не состоялся и окруженные соединения вынуждены были готовиться к долговременной обороне, возникла необходимость перегруппировать некоторые подразделения, а также часть тяжелого вооружения. Постепенно, преодолевая большие трудности, нам удалось укрепить наши рубежи и стабилизировать линию обороны. Особенно туго пришлось при этом дивизиям, расположенным на южном и западном участках, в открытой степи, где не было ни жилых помещений, ни строительного леса, ни дров. Конфигурация кольца обрела свои окончательные очертания, которые и сохранились вплоть до второй недели января» (Видер И. Катастрофа на Волге. М.. 1965. С. 51, 53. ).

Видер несколько приукрашивает моральное состояние окруженных, говоря о том, что «их боевой дух еще не был сломлен и настроение в частях оставалось куда более оптимистическим, чем в штабах. Люди на передовой считали создавшееся тяжелое положение бедой поправимой, обычным делом, без которого на фронте не обходится, и были даже уверены, что после благополучного исхода участники сражения получат, как это обычно бывает, особый знак отличия - какую-нибудь сталинградскую нашивку или памятную медаль за выход из «котла». Разумеется, все были уверены, что внешний фронт окружения будет прорван в ближайшем будущем. Солдаты непоколебимо верили в обещанную помощь, и в этой вере они черпали силы, сражаясь в тяжелейших условиях, страдая от голода и лютой стужи; с этой верой они и погибали в боях» (Там же. С. 55. ). Среди окруженных находились и такие, кто утверждал, что Гитлер не только выручит их, но и сумеет превратить «кажущееся поражение в блистательную победу» (Там же. С. 56. ), охватив гигантским кольцом все советские соединения, окружившие фашистскую армию.

Гитлеровские офицеры внушали солдатам, что к Сталинграду идет помощь извне. Наконец, во вторую неделю декабря стало известно, что крупные силы под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна начали операцию по деблокированию окруженной группировки. Весть о наступлении армейской группы «Гот», отмечает К. Типпельскирх, «вызвала всеобщий подъем» (Типпелъскирх К. История второй мировой войны. М., 1956. С. 260. ). Слухи изображали события такими, какими их хотели видеть. Так, немецкий унтер-офицер Гольцер записал в свой дневник: «Окружение вокруг Сталинграда прорвано». Манштейн, находясь в 35 - 40 км от окруженных, прислал радиограмму штабу 6-й армии в Гумраке: «Держитесь! Идем на выручку!».

Вспоминая эти дни в «котле», Иоахим Видер пишет: «С быстротой молнии распространился, словно единый пароль, клич: «Манштейн идет!» Эти слова придавали солдатам новые силы на всех участках кольца, и прежде всего на нашем западном участке «котла», где приходилось особенно туго... Спасение казалось близким» (Видер И. Указ. соч. С. 68. ). Однако эти иллюзии исчезли, когда наступление Манштейна провалилось, а остатки его войск стали отступать к Ростову. «Кровь застывала в жилах при взгляде на карту. Наши ближайшие фронтовые аэродромы, откуда беспрестанно вылетали в наш «котел» транспортные самолеты, основные армейские базы в Тацинской и Морозовской, где размещались интендантские склады, походные лавки и громоздились целые горы мешков неотправленной нолевой почты, превратились теперь в поле боя. На Тацинском аэродроме... сгорели главные провиантские склады 6-й армии. Множество транспортных самолетов было приведено в негодность, были взорваны склады с боеприпасами - над станцией заполыхал чудовищный фейерверк» (Там же. С. 74. ).

Окруженные на правом берегу Волги и в покрытых снегом придонских степях фашистские войска были предоставлены самим себе. Под натиском советских войск все более сокращалась территория внутри сжимавшегося кольца окружения, которая почти вся простреливалась артиллерией. С воздуха на гитлеровцев обрушивала удары авиация.

62-я армия Сталинградского фронта также вела наступательные бои. Ее воины выбивали гитлеровцев из опорных пунктов и узлов сопротивления, отвоевывали здание за зданием, улицу за улицей. По скованней льдом Волге к советским армиям непрерывным потоком двигались машины с грузами, прибывало пополнение.

Обреченность войск Паулюса с каждым днем становилась все более очевидной. Боеприпасы, продовольствие, горючее и медикаменты были на исходе. В течение декабря находившийся в «котле» враг потерял около 80 тыс. солдат и офицеров, состав группировки сократился до 250 тыс. человек (Важнейшие операции Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг. С. 128; См. также: Из личного архива фельдмаршала Паулюса // Воен.-ист. журн. 1960. № 3. С. 92. ). Помощь извне была невозможна. Попытки снабжать окруженные войска при помощи авиации окончились провалом. Для ежедневной доставки в район окружения 500 т различных грузов требовалось до 1000 самолетов Ю-52 (Меллентин Ф. Танковые сражения 1939-1945 гг. С. 166. ). Между тем действительная потребность в ежедневном снабжении была гораздо выше и составляла минимально 946 т ( «В этих подсчетах не учтены 8000 лошадей, боеприпасы для стрелкового оружия всех видов, инженерное имущество, материалы для ремонтно-восстановительных работ, санитарное имущество, обмундирование и полевая почта, хотя без всего этого нельзя обойтись. Если учесть все это, то итог возрастает до 1200 т в сутки» (Дёрр Г. Указ. соч. С. 114). ) продовольствия, боеприпасов и горючего. Решить эту задачу враг не мог. Реально в среднем за сутки перебрасывалось от 50 т (в ноябре) до 105 т (в декабре). С 12 января по 2 февраля эта норма не превышала 60 - 80 т (Там же. С. 117. ). Немецкие трехмоторные транспортные самолеты Ю-52, направлявшиеся с грузами к окруженным гитлеровским войскам, беспощадно уничтожались превосходящими силами советской авиации и зенитной артиллерией. Воздушная блокада была организована с большим искусством. В декабре под Сталинградом были сбиты сотни транспортных самолетов врага. Вместе с тем советские войска, сжимая кольцо окружения, захватывали немецкие аэродромы. Расстояние от баз авиации противника до посадочных площадок 6-й армии составляло первоначально 200 км, затем возросло до 300 и, наконец, 450 км (Там же. С. 116-117. ).

Войска Паулюса, очутившиеся в сталинградском «котле», были полностью изолированы как с суши, так и с воздуха. Снабжение частей и соединений боеприпасами и продовольствием фактически почти прекратилось. Враг вынужден был экономить патроны, снаряды и мины, ему не хватало самого необходимого для ведения боевых операций. Войска неприятеля получали голодный паек. Ежедневная порция хлеба составляла 100 г. В солдатском рационе конина стала роскошью, немцы охотились за собаками, кошками, воронами. В довершение всего вражеские войска, так и не получившие зимнего обмундирования, жестоко страдали от суровых морозов (в январе морозы доходили до - 25 - 30 °).

Вот как описывает бедствия осажденной 6-й армии гитлеровский полковник Динглер: «Каждую ночь, сидя в землянках, мы вслушивались в рокот моторов и старались угадать, сколько же немецких самолетов на этот раз прилетит и что они нам доставят. С продовольствием было очень трудно с самого начала, но никто из нас не предполагал, что скоро мы постоянно будем испытывать муки голода.

Нам не хватало всего: не хватало хлеба, снарядов, а главное - горючего. Пока было горючее, мы не могли замерзнуть, а наше снабжение, пусть даже в таких ограниченных масштабах, было обеспечено. Дрова приходилось доставлять из Сталинграда на автомашинах, но, поскольку мы испытывали острый недостаток в бензине, поездки в город за топливом совершались очень редко и в наших землянках было очень холодно.

До рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости» (Меллентин Ф. Указ. соч. С. 167. ).

Немецко-фашистские войска несли огромный урон в живой силе, теряя ежедневно не менее 1500 солдат в результате активных действий советских войск, советской авиации, а также от голода, мороза и болезней. «Шестая армия была обречена, и теперь уже ничто не могло спасти Паулюса. Даже если бы каким-то чудом и удалось добиться от Гитлера согласия на попытку прорваться из окружения и измученные и полуголодные войска сумели бы разорвать кольцо русских, у них не было транспортных средств, чтобы отступить к Ростову по покрытой ледяной коркой степи. Армия погибла бы во время марша, подобно солдатам Наполеона в период отступления от Москвы к реке Березине» (Там же. С. 173. ).

Несмотря на безвыходность положения, враг готов был к длительной и упорной обороне, продолжая создавать сплошную сеть опорных пунктов и узлов сопротивления. Паулюс выполнял категорическое требование германского верховного командования. «То, что мы отсюда не уйдем, должно стать фанатическим принципом»,- заявил Гитлер (Hitlers Lagebesprechungen. S. 84. ). Об этом же говорилось в его оперативном приказе № 2 от 28 декабря: «Как и прежде, моим намерением остается удержать 6-ю армию в ее крепости и создать предпосылки для ее освобождения» (Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. М., 1973. Т. 2. С. 367. ).

В день Нового года на имя командующего окруженной группировкой была получена личная радиограмма «фюрера». Она вновь подтвердила, что Гитлер «не оставит на произвол судьбы героических бойцов на Волге и что Германия располагает средствами для деблокады 6-й армии» (Из личного архива фельдмаршала Паулюса. С. 88. ). Подобные заверения уже не производили прежнего впечатления. Борьба продолжалась, но перед немецкими солдатами и офицерами все чаще и настойчивее вставал вопрос о ее целесообразности.

Чем объяснялось такое упорство проигравшего битву противника? Соображениями политического престижа фашистской Германии? Или стратегической необходимостью удержания фронта под Сталинградом? В первые дни после окружения Паулюс, как командующий 6-й армией, ставил вопрос о предоставлении ему права «свободы действий» и осуществления, в случае необходимости, прорыва на юго-запад. Такое право ему предоставлено не было, а в дальнейшем сама обстановка исключила любую попытку в этом направлении. Оставалось капитулировать, сохраняя жизнь десятков тысяч немцев, или продолжать сопротивление «до последнего солдата». Верховное командование вермахта, не задумываясь, избрало последнее. Этим оно обрекло свою сталинградскую группировку на гибель, произнесло ей смертный приговор.

Следует сказать, что такое решение определялось мотивами как престижа, так и стратегии. Сковывая в районе Сталинграда советские силы, немецкое командование стремилось не допустить развала всего южного крыла Восточного фронта. Однако после провала наступления Маи-штейна, а затем потери (в январе) аэродрома в районе Питомника сопротивление окруженной группировки утратило прежнее военно-стратегическое значение. Оно стало бесперспективным даже в военном отношении, но тем не менее продолжалось до конца. Фашистский рейх оставался верен себе в чудовищном пренебрежении к человечности. Гитлер и его окружение не видели необходимости делать в этом отношении исключение для собственных солдат и офицеров, коль скоро они выбывали из затеянной игры. А эти последние продолжали слепо выполнять преступную волю своих военных и политических руководителей. Требовалась другая, более могучая воля и сила, чтобы солдаты и офицеры армии Паулюса, а также миллионы других немцев взглянули на события иными глазами. И по мере усугубления обстановки, чем неумолимее и ближе надвигалось возмездие, тем заметнее и сильнее совершался процесс морального отрезвления той части гитлеровского вермахта, которая оказалась в «котле». Фашистская военная машина начинала отказывать, пусть не сразу, в наиболее существенной своей части - бездумном автоматизме повиновения.

К тому времени, когда советское командование в ультимативной форме предложило врагу прекратить сопротивление и сообщило условия капитуляции, несомненно, среди окруженных гитлеровцев многие готовы были сложить оружие. В этом отношении весьма убедительно звучит свидетельство Гельмута Вельца, который рисует такую картину: «Сегодня 8 января. Это день не такой, как все другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет это решение - никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии. О том позаботились сотни тысяч русских листовок. Их целый день сбрасывают над нами медленно кружащие советские самолеты. На нас изливается ливень тоненьких листовок. Целыми пачками и врассыпную, подхваченные ветром, падают они на землю: красные, зеленые, голубые, желтые и белые - всех цветов. Они падают на снежные сугробы, на дороги, на деревни и позиции. Каждый видит листовку, каждый читает ее, каждый сберегает ее и каждый высказывает свое мнение. Ультиматум. Капитуляция. Плен. Питание. Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры.

Вся армия страдает от удушья, блуждает в лабиринте, скорчилась без сил в снегу. Как ни крути, а приходишь к одному выводу: дни немецких войск, сжатых на узком пространстве, сочтены, умирающая армия не способна сковать сколько-нибудь значительные силы противника, а другой задачи у нас нет. Следовательно, продолжать кровопролитие бессмысленно. Капитуляция - требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинства германского солдата» (Велъц Г. Солдаты, которых предали. С. 228-229, 232. ).

И дальше: «Да, конечно, долг и главная добродетель хорошего солдата - повиноваться всегда и всюду, даже если он и не понимает смысла полученного приказа. Но здесь, у нас, своим властным языком говорят сами факты. Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек. Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек - он хорошо действующая машина, не больше!» (Там же. С. 233. ).

Однако такие соображения не сыграли решающей роли при всей их жестокой очевидности. Судьба личного состава окруженной группировки была принесена в жертву теми, кто давал ответ на ультиматум о прекращении сопротивления.

Условия капитуляции, предложенные советским командованием, были доложены через немецкого офицера лично генерал-полковнику Паулюсу. Как раз в это время на аэродроме в Питомнике приземлился самолет, доставивший командира 14-го танкового корпуса генерала Хубе. Он вернулся в «котел» из ставки Гитлера, куда 28 декабря вылетал для получения награды и где по поручению Паулюса докладывал «фюреру» о положении окруженных войск. Хубе привез приказ Гитлера продолжать сопротивление до нового деблокирующего наступления войск вермахта, которое развернется во второй половине февраля.

Паулюс вызвал к себе командиров корпусов, которые уже знали текст советского ультиматума. Командующий ознакомил их также с соообще-нием генерала Хубе. Все они высказались против капитуляции. Затем прибыл ответ главного командования сухопутных сил (ОКХ). Он гласил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии».

Манштейн впоследствии писал: «9 января противник предложил 6-й армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено... я целиком поддерживаю его решение». Вместе с тем, по его мнению, «для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом» (Manstein E. von. Verlorene Siege. Bonn, 1955. S. 384. ).

Иначе оценивает это В. Адам, который считает, что перед фактом бессмысленной гибели дивизий Паулюс должен был наконец решиться на самостоятельные действия. «Я считаю, что в случае своевременной капитуляции могло спастись и после войны вернуться к своим семьям намного больше 100 тысяч солдат и офицеров» (Адам В. Трудное решение. М., 1967. С. 278. ). Он признает малоубедительным аргумент, «будто бы истекавшая кровью и голодавшая 6-я армия отвлекала крупные силы противника с южного крыла немецкого фронта». Он делает следующий вывод: «Отклонение советского предложения о капитуляции от 8 января 1943 года является с точки зрения исторической, военной и человеческой огромной виной не только Верховного командования вермахта и командования группы армий «Дон», но и командования 6-й армии, командиров ее армейских корпусов и дивизий» (Там же. ).

И. Видер высказывается примерно в том же смысле. «Огромные человеческие жертвы, непоправимый ущерб, наносимый человеческому достоинству окруженных, не могли быть более оправданы никакими военно-стратегическими соображениями: в подобной обстановке они были безнравственны, аморальны» (Видер И. Указ. соч. С. 90. ). Дальше он сообщает: «Гитлер лично запретил нашей армии капитулировать. 9 января Паулюс в письменной форме отклонил предложение советского командования. Нам было запрещено в дальнейшем передавать в части какую бы то ни было информацию по этому вопросу, за исключением приказа открывать без предупреждения огонь по русским парламентерам, если они приблизятся к нашим позициям. Именно это последнее распоряжение штаба армии, переданное нам по радио, не оставляло никаких сомнений относительно намерений нашего командования.

В этой связи мне вновь пришли на память высокопарные слова Гитлера о непобедимости немецких солдат, для которых нет ничего невозможного. Еще бы, даже мысль о капитуляции была несовместима с престижем «фюрера» как верховного главнокомандующего. Ведь незадолго до того, как мы попали в окружение, он торжественно клялся (теперь эта клятва звучала кощунством): «Смею заверить вас - и я вновь повторяю это в сознании своей ответственности перед богом и историей,- что мы не уйдем, никогда не уйдем из Сталинграда!». Теперь судьба наша и впрямь была неразрывно связана с донскими степями. Здесь она и должна была решиться» (Там же. С. 90-91. ).

Ф. Паулюс уже после войны, в сентябре 1945 г., так объяснял свое поведение на заключительном этапе Сталинградской битвы: «Я был солдат и верил тогда, что именно повиновением служу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они с тактической точки зрения, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я сам в рамках общей оперативной обстановки и отданных мне приказов» (Цит. по: Велъц Г. Указ. соч. С. 358. ).

Все это означало, что гитлеровская военная машина продолжала действовать. Что же касается морально-психологических рассуждений о «чести солдата» и «долге повиновения», то в них полностью отсутствовало понимание преступности участия в агрессивной войне.

Гитлеровские завоеватели, вторгшиеся на советскую землю, вспомнили о гуманности лишь перед бездной катастрофы, ощущая ужас настигшего их возмездия, устрашенные неизбежностью собственной гибели. Они не в состоянии были взглянуть на события другими глазами, задать себе вопросы о характере войны, ее политических целях и моральной сущности. «Воспитанные в националистическом и милитаристском духе, мы едва ли были способны ставить эти вопросы. В этом и заключалась подлинная причина нашего несчастья, и мы все дальше катились к пропасти, ибо, заблуждаясь, считали своим долгом держаться до конца» (Адам В. Указ. соч. С. 303. ). Так много лет спустя после описываемых событий напишет В. Адам - один из тех, кто находился в «котле».

Между опубликованием «Клятвы защитников Сталинграда» и началом большого контрнаступления, завершившегося два с половиной месяца спустя сталинградской победой, прошло всего 13 дней. Однако за эти 13 дней немцы успели предпринять новое отчаянное наступление. Положение обороняющихся стало еще более трудным из-за появления на Волге льда. Из-за этого все перевозки через реку практически прекратились, и даже эвакуация раненых стала почти невозможной. И все-таки, когда это последнее немецкое наступление было отбито, дух защитников Сталинграда поднялся выше, чем когда-либо раньше, тем более что они смутно чувствовали: вот-вот случится что-то очень важное.
Впоследствии сталинградские воины рассказывали мне, с какой безумной радостью, надеждой и волнением они прислушивались к грому далекой, но интенсивной артиллерийской канонады, раздавшейся 19 ноября между шестью и семью часами утра, в это самое тихое время суток на Сталинградском фронте. Они понимали, что означает этот гром пушек. Он означал, что им не придется оборонять Сталинград на протяжении всей зимы. Высунув головы из блиндажей, в почти непроницаемой темноте — тусклый, сырой и туманный рассвет только еще занимался — они прислушивались.
Никаких официальных сообщений не было опубликовано ни 19 ноября, когда войска Донского фронта под командованием Рокоссовского и войска Юго-Западного фронта под командованием Ватутина двинулись на юг в направлении на Калач, ни 20 ноября, когда войска Сталинградского фронта под командованием Еременко двинулись из района
к югу от Сталинграда в северо-западном направлении на соединение с ними. Ничего не сообщалось об этом и в сводке от 21 ноября. «Правда» посвятила в тот день свою передовую статью «сессии Академии наук в Свердловске».
Лишь в ночь на 22 ноября в специальном сообщении была обнародована грандиозная новость о том, что несколько дней назад советские войска, сосредоточенные северо-западнее и южнее Сталинграда, перешли в наступление, захватили Калач и перерезали две железнодорожные линии, по которым доставлялись припасы для немецких войск в Сталинграде, в районе Кривомузгинской и Абганерова. В этом сообщении еще прямо не говорилось о том, что кольцо вокруг немцев в Сталинграде замкнулось, но приводились цифры громадных потерь противника: 14 тыс. немецких солдат было убито, 13 тыс. взято в плен и т.д.

Москва была охвачена сильнейшим волнением, у всех на устах было одно слово: «Началось!» Все инстинктивно чувствовали, что от этого наступления можно ожидать каких-то очень больших результатов.
Основное, что следует сказать об этом втором, решающем этапе Сталинградской битвы, сводится к следующему:
1. Войска трех советских фронтов располагали в общей сложности 1005 тыс. солдат, которым противостояло почти равное количество вражеских войск; они имели около 900 танков против 700 немецких, 13 тыс. артиллерийских орудий против 10 тыс. у немцев и 1100 самолетов против 1200 у противника.
С другой стороны, на направлениях главного удара Красная Армия обладала таким подавляющим превосходством, какого, согласно «Истории войны», им за всю войну еще никогда не удавалось достигнуть: троекратным превосходством в живой силе и четырехкратным в технике — особенно в артиллерии и минометах. Фактически все это вооружение было произведено советской промышленностью в течение лета и в первые осенние месяцы; советские войска использовали лишь незначительное число западных танков, грузовиков и джипов. К февралю 1943 г. Советскому Союзу было поставлено в общей сложности около 72 тыс. грузовиков западного производства, однако в момент, когда началось наступление под Сталинградом, русские имели лишь очень небольшую их часть.
2. Боевой дух войск был исключительно высок.
3. План контрнаступления разрабатывался еще с августа, главным образом Сталиным, Жуковым и Василевским в консультации с командующими фронтами — Ватутиным, Рокоссовским и Еременко. В октябре и ноябре Василевский и Жуков посетили район предстоящих операций.
4. Приготовления к наступлению потребовали огромных организационных усилий и были проведены с соблюдением величайшей секретности. Так, в течение нескольких недель перед наступлением всякая почтовая связь между солдатами тех фронтов и их семьями была прекращена. Хотя немцы бомбили железные дороги, ведущие к району севернее Дона, они не имели ясного представления о том, какое количество техники и войск доставлялось (главным образом по ночам) в район к северу от Дона и на два основных советских плацдарма в излучине Дона. Немцы никогда не предполагали, что советское контрнаступление (если оно вообще будет предпринято) может принять такие широкие масштабы. Еще более трудной была задача по переброске на Сталинградский фронт, на юг, массы войск и огромного количества техники. Для этого приходилось использовать железную дорогу, шедшую на востоке от Волги, которую немцы усиленно бомбили, а также наводить понтонные мосты и устраивать паромные переправы через Волгу, можно сказать, под самым носом у немцев. В отличие от местности к северу от Дона, где имелись кое-какие леса, в голой степи южнее Сталинграда было особенно трудно обеспечить маскировку.
И все же, несмотря на все это, немцы не имели представления о мощи готовящегося удара.
5. Немецкое командование, и в особенности сам Гитлер, были настолько одержимы мыслью о необходимости захватить Сталинград по соображениям престижа, что не уделили достаточного внимания укреплению обоих флангов расположения своих войск, которое мы можем назвать сталинградским выступом. Строго говоря, это не был выступ: на северной его стороне действительно был фронт, но на юге лежала своего рода ничейная земля, тянувшаяся через калмыцкие степи до самого Северного Кавказа; здесь было лишь несколько слабеньких рубежей, которые удерживали в основном румынские войска. На севере на некоторых участках фронта тоже стояли румыны. Румынские войска хорошо сражались под Одессой и в Крыму, однако в начале зимы, когда они оказались в донских степях, их боевой дух сильно упал. Здесь они уже явно воевали не за интересы королевской Румынии, а за интересы Гитлера, и их отношения с немцами были далеко не дружественными. Далее к западу, на Дону, действовали итальянские войска, моральное состояние которых также было не блестящим. Советское командование было хорошо об этом осведомлено и справедливо считало удерживаемые румынами и итальянцами участки фронта самыми слабыми.
Наступление началось в 6 час 30 мин утра 19 ноября артиллерийской подготовкой на широком фронте к северу от сталинградского выступа; через два часа двинулись пехота и танки. Из-за плохой погоды к помощи авиации прибегали мало. За три дня войска под командованием Ватутина продвинулись приблизительно на 125 км, разгромив в ходе наступления 3-ю румынскую армию и несколько немецких частей, спешно посланных для спасения союзников. Несмотря на сильное сопротивление немецких, а также некоторых румынских частей, войска Юго-Западного фронта под командованием Ватутина достигли 22 ноября Калача и там встретились с войсками Еременко, которые осуществили прорыв с юга, где сопротивление противника оказалось менее упорным.

В ходе боев четыре румынские дивизии были окружены и вскоре капитулировали во главе со своим командующим, генералом Ласкаром. Такая же участь постигла и другую окруженную румынскую группировку, которой командовал генерал Стэнеску. Разгром румынской 3-й армии, в результате которого Красная Армия захватила около 30 тыс. пленных, оказал немалое политическое влияние на отношения Гитлера с его союзниками. Прежде всего немцы установили после этого над румынскими войсками гораздо более строгий и более непосредственный контроль.
Войска Сталинградского фронта под командованием Еременко, перешедшие в наступление днем позже, продвигались к Калачу еще быстрее и достигли его менее чем за три дня, опередив, таким образом, войска Юго-Западного фронта и захватив в плен 7 тыс. румынских солдат. Войска правого крыла Донского фронта под командованием генерала Рокоссовского 19 ноября также нанесли удар в южном направлении; часть этих войск прорвалась к району обороны полковника Горохова на Волге, к северу от Сталинграда. Окружение немцев в Сталинграде было завершено за четыре с половиной дня. Кольцо не было ни очень широким — от 30 до 60 км, — ни очень прочным, и следующая задача, очевидно, состояла в том, чтобы укрепить и расширить его. В последние дни ноября немцы предприняли попытку прорвать кольцо с запада, однако, несмотря на некоторые первоначальные успехи, им это не удалось. Советское командование больше всего боялось, что 6-я армия Паулюса и части 4-й танковой армии, находившейся в Сталинграде, попытаются прорваться и уйти из Сталинграда. Однако ничего похожего не произошло, и, как это ни парадоксально, во время советского прорыва на Дону множество немцев устремилось в Сталинград в поисках «безопасности».
Некоторые интересные подробности об обстановке, в которой происходило это великое сражение, сообщил мне корреспондент агентства Юнайтед Пресс в Москве Генри Шапире, получивший разрешение посетить эти места через несколько дней после того, как кольцо замкнулось. Он доехал по железной дороге до пункта, расположенного примерно в полутораста километрах северо-западнее Сталинграда, а оттуда добрался на машине до Серафимовича, находившегося на том самом плацдарме на Дону, который русские захватили после ожесточенных боев в октябре и откуда Ватутин 19 ноября бросил свои войска в наступление на Калач.
«Железнодорожную линию поблизости от фронта немцы сильно бомбили; все станции были разрушены, и военные коменданты и железнодорожные служащие управляли движением, сидя в блиндажах и разрушенных зданиях. По железной дороге к фронту непрерывно двигался широкий поток вооружения — «катюши», орудия, танки, боеприпасы и войска. Движение продолжалось днем и ночью, и то же самое происходило на шоссейных дорогах. Особенно интенсивным это движение было в ночное время. Английской и американской техники попадалось очень мало — разве лишь какой-нибудь джип или танк; процентов на 90 все это было вооружение отечественного производства. Но что касается продовольственного снабжения, довольно значительную его часть составляли американские продукты — особенно лярд, сахар и свиная тушенка.
К тому времени, когда я добрался до Серафимовича, русские были заняты не только укреплением кольца вокруг Сталинграда, но и созданием второго кольца; карта ясно показывала, что немцы в Сталинграде окончательно попались в ловушку и никак не могут из нее вырваться… Я обнаружил как у солдат, так и у офицеров такое чувство уверенности в своих силах, какого я никогда прежде в Красной Армии не встречал. Во время битвы за Москву ничего похожего не наблюдалось (курсив мой. — А. В.).
Далеко за линией фронта по степи бродили тысячи румын, ругавших немцев, отчаянно разыскивавших русские питательные пункты и горевших желанием, чтобы их официально причислили к военнопленным. Некоторые солдаты, отбившиеся от своей части, сдавались на милость местных крестьян, которые обходились с ними милосердно, хотя бы уже потому, что это не были немцы. Русские говорили, что это «такие же бедные крестьяне, как и мы сами».
Если не считать небольших групп железногвардейцев, которые кое-где оказывали упорное сопротивление, румынские солдаты устали от войны, она им надоела. Все пленные, которых я видел, говорили примерно одно и то же: эта война нужна Гитлеру, и румынам нечего делать на Дону.
Чем больше я приближался к Сталинграду, тем больше встречалось пленных немцев… Степь имела фантастический вид. Всюду валялись лошадиные трупы. Некоторые лошади, еще живые, стоя на трех окоченевших ногах, дергали четвертой — перебитой. Это было душераздирающее зрелище. В ходе советского наступления погибло 10 тыс. лошадей. Вся степь была буквально усеяна их трупами, разбитыми орудийными лафетами, танками и пушками — немецкими, французскими, чешскими и даже английскими (наверняка захваченными в Дюнкерке)…-и бесчисленными трупами румынских и немецких солдат. В первую очередь надо было хоронить своих, русских. Мирные жители возвращались в свои деревни, по большей части разрушенные… Калач представлял собой груды развалин. Уцелел лишь один дом…
Генерал Чистяков, командный пункт которого я наконец обнаружил в одной деревне к югу от Калача — деревня время от времени подвергалась артиллерийскому обстрелу, — сказал, что еще несколько дней назад немцы могли довольно легко вырваться из Сталинграда, но Гитлер запретил им это. Теперь они упустили удобный момент. Он выразил уверенность, что Сталинград будет взят к концу декабря.
Русские, сказал Чистяков, сбивают немецкие транспортные самолеты десятками, и немцы, находящиеся в Сталинградском котле, уже испытывают нехватку продовольствия и питаются кониной.
Немецкие военнопленные, которых я видел, были в большинстве молодые парни и имели очень жалкий вид. Ни одного офицера я не видел. Несмотря на тридцатиградусный мороз, немцы были одеты в обыкновенные шинели и укутаны в одеяла. У них не было фактически никакого зимнего обмундирования. А русские были экипированы очень хорошо — на них были валенки, овчинные полушубки, теплые перчатки и тому подобное. В моральном отношении немцы, по-видимому, были совершенно оглушены и не могли понять, что это такое вдруг произошло.
На обратном пути в 4 часа утра я несколько минут беседовал с генералом Ватутиным в каком-то полуразвалившемся школьном здании в Серафимовиче. Он был ужасно утомлен — по меньшей мере две недели ему не удавалось как следует выспаться. Он все время тер глаза и то и дело впадал в дремоту. Однако при всем том он выглядел очень крепким и решительным и настроение у него было в высшей степени оптимистическое. Ватутин показал мне карту, на которой ясно было обозначено направление дальнейшего продвижения русских в западную часть донских степей.
У меня сложилось впечатление, что, в то время как захват Серафимовича в октябре стоил русским больших жертв, их потери в ходе нынешнего хорошо подготовленного прорыва были гораздо меньше, чем потери румын и немцев».
В то время немцы и их союзники еще занимали обширные территории в юго-восточной части России. В их руках была вся Кубань и некоторые районы Северного Кавказа; они все еще держались в Моздоке — на пути к Грозному — ив черноморском порту Новороссийск. 2 ноября они взяли Нальчик и едва не захватили Владикавказ — северную оконечность Военно-грузинской дороги. Однако здесь советское командование добилось 19 ноября значительного успеха, введя в действие крупные силы и отбросив немцев назад, к окраинам Нальчика. В районе Моздока немцам с конца августа не удалось сколько-нибудь значительно продвинуться вперед. Подобно Сталинграду, Моздок несколько месяцев неизменно фигурировал в военных сводках. Поставив своей целью очистить от противника все прилегающие к Дону территории к западу от Сталинграда — до самого Ростова и Азовского моря, — советское командование правильно рассчитало, что, если ему это удастся, оно почти автоматически заставит немцев убраться с Кавказа и Кубани.
Еще более смелый план «Сатурн», принятый Верховным Командованием 3 декабря, то есть через две недели после начала контрнаступления, состоял в том, чтобы ликвидировать немецкие войска, запертые в Сталинградском котле, а затем занять всю излучину Дона, включая Ростов, и отрезать немецкие войска, находящиеся на Кавказе. Как указывается в «Истории войны» , 27 ноября Сталин позвонил по телефону начальнику Генерального штаба Василевскому, находившемуся в тот момент в районе Сталинграда, и потребовал, чтобы первоочередное внимание было уделено ликвидации немецких войск в Сталинграде, а выполнение остальных пунктов плана «Сатурн» было поручено войскам Юго-Западного фронта под командованием Ватутина.
«В начале декабря войска Донского и Сталинградского фронтов начали наступление против окруженной вражеской группировки. Но оно не дало больших результатов. Поэтому советское командование решило значительно усилить войска и более тщательно подготовить операцию. В район Сталинграда перебрасывались новые части и соединения, из резерва Ставки направлялась 2-я гвардейская армия под командованием Р.Я. Малиновского» .
Немцы предприняли первую попытку прорваться к Сталинграду с запада в конце ноября, но потерпели неудачу. После этого они перестроили свои силы и сформировали новую группу армий «Дон», задачей которой было: а) остановить продвижение советских войск в бассейне Дона и б) прорвать кольцо вокруг Сталинграда. Эта группа включила все немецкие и союзные им войска, находившиеся в районе между средним течением Дона и астраханскими степями, а два ее главных кулака предполагалось сосредоточить в Тормосине, в излучине Дона, и в Котельникове — к югу от излучины Дона, километрах в 90 юго-западнее Сталинградского котла. Выполнение операции было поручено фельдмаршалу фон Манштейну — «покорителю Крыма», престиж которого в немецкой армии был очень высок.
Однако создание мощной ударной группировки, особенно в Тормосине, происходило с большими проволочками из-за огромных транспортных затруднений. Эти трудности в основном были результатом постоянных налетов партизан на железные дороги, в связи с чем подкрепления в район Дона могли доставляться с запада лишь окружными путями. Так как время не ждало, Манштейн решил наступать силами одной ударной группы, сосредоточенной в Котельникове. Впоследствии он объяснил свое решение следующим образом:
«Ей ближе было до Сталинграда, и на своем пути к нему не нужно было форсировать Дон. Можно было надеяться, что противник не ждет крупного наступления на этом направлении… Группе наших войск в Котельникове вначале противостояло только пять русских дивизий, тогда как против группы, сосредоточенной в Тормосине, стояло 15 дивизий» ,
12 декабря котельниковская группа войск Манштейна, в состав которой входило несколько сот танков, перешла в наступление на узком участке фронта в направлении на Сталинград вдоль железной дороги, ведущей с Кавказа. Несмотря на сильное сопротивление советских войск, за три дня она продвинулась на 50 км. 15 декабря немцам удалось форсировать реку Аксай, однако советские части заняли к северу от реки оборонительные позиции и начали получать крупные подкрепления. Продвижение немцев замедлилось, но при поддержке сотен бомбардировщиков к 19 декабря им удалось достичь реки Мышкова, это был последний естественный барьер между ними и Сталинградом. Они форсировали и эту реку, после чего, по словам Манштейна, немцам «уже было видно зарево в небе над Сталинградом». Заревом все и кончилось — самого Сталинграда Манштейну увидеть не довелось. Отложив выполнение операции «Сатурн» до ликвидации Сталинградского котла, советское Верховное Командование уделило первоочередное внимание разгрому группировки Манштейна, наступавшей со стороны Котельникова, а также его войск в районе Тормосина.
Чтобы справиться с котельниковской группой Манштейна, к реке Мышкова, находившейся в каких-нибудь 40 км от Сталинградского котла, в исключительно трудных условиях были срочно переброшены русские подкрепления. 2-й гвардейской армии Малиновского пришлось проделать 200 км, переправившись через Волгу. Войска двигались форсированным маршем по 40 км в день по занесенной снегом степи, в страшный буран. Когда они подошли к реке Мышкова, которую немцы уже форсировали в нескольких местах, они ощущали острую нехватку горючего, а доставка его задерживалась из-за непогоды и плохого состояния дорог. Русским пришлось в течение нескольких дней использовать в бою только пехоту и артиллерию, и лишь 24 декабря их танки также смогли вступить в действие. Однако немцев удалось сдержать, а затем, 24 декабря, советские войска нанесли удар уже при поддержке танков и авиации и отбросили противника назад, к реке Аксай. Здесь немцы решили оказать упорное сопротивление, но русские наносили все более и более мощные удары и оттеснили немцев к Котельникову. 29 декабря они оставили и этот пункт, и остатки войск Манштейна поспешно отступили к станции Зимовники, а оттуда еще дальше, за реку Маныч — на пути к Северному Кавказу. Эта река протекает в 90 км юго-западнее Котельникова, откуда 12 декабря Манштейн начал свое наступление.
Пытаясь прорваться к Сталинграду, немцы (по данным советского командования) потеряли только убитыми 16 тыс. человек, а также значительную часть своих танков, артиллерийских орудий и машин. Через несколько дней после того, как все кончилось, мне довелось увидеть этот район небывалого немецкого отступления — от реки Мышкова до Зимовников.
Русские и тогда и еще долгое время после этого недоумевали, почему Паулюс, зная, что войска, идущие ему на выручку, находятся в каких-нибудь 40 км от Сталинградского котла, не попытался совершить прорыв, чтобы соединиться с ними, не постарался даже облегчить их продвижение к Сталинграду контрнаступлением, которое отвлекло хотя бы часть советских войск.
После войны об этой весьма спорной операции было написано очень много — о ней писали и сам Манштейн, и Вальтер Гёрлиц, и Филиппи, и Гейм, и другие. Прежде всего до сих пор остается загадкой, чего, собственно, Манштейн (или группа «Гот», как немцы обычно называют эту группировку войск) надеялся достичь, если не обеспечения прорыва из окружения всех немецких войск, запертых в Сталинграде. Ведь очень трудно себе представить, чтобы группа «Гот» могла сколько-нибудь длительное время удерживать узкий коридор, ведущий к Сталинграду, и не дать советским войскам его перерезать. По-видимому, Манштейн начал эту операцию с мыслью, что, если он прорвется к Сталинграду или хотя бы достаточно близко подойдет к нему, он сможет либо убедить Гитлера в необходимости приказать Паулюсу вывести свои войска из Сталинградского котла, либо поставить Гитлера перед свершившимся фактом, основанным на бесспорном доводе, что иного выхода не было.
Был такой период между 19 и 23 декабря — в эти дни группа «Гот» удерживала плацдармы к северу от реки Мышкова, — когда Паулюс мог попытаться с некоторыми шансами на успех осуществить прорыв. Манштейн замышлял две самостоятельные операции: во-первых, операцию «Винтергевиттер» («Зимняя гроза»), в результате которой была бы установлена связь между группой «Гот» и войсками Паулюса, — главным образом с целью обеспечить быстрейшую доставку припасов окруженной группировке сухопутным транспортом, поскольку воздушная связь с окруженными войсками фактически была прервана; и, во-вторых, операцию «Доннершлаг» («Удар грома»), предусматривавшую прорыв из котла всей сталинградской группировки. Паулюс утверждал, что для подготовки к любой из этих операций ему требовалось несколько дней; физическое состояние его войск было очень скверным, они нуждались в продовольствии и других припасах («требовался по меньшей мере десятидневный запас продовольствия для 270 тыс. человек»); ощущалась также острая нехватка горючего, и, кроме всего прочего, надо было прежде всего эвакуировать 8 тыс. раненых. В конечном счете можно, по-видимому, сделать следующий вывод: были ли у немецких войск под Сталинградом хорошие шансы вырваться из окружения, нет ли, но в течение этих четырех решающих дней — с 19 по 23 декабря — как Паулюс, так и Манштейн не решались действовать, ибо от Гитлера не было получено разрешения отступить от Сталинграда. Видимо, ни один из них не отважился предпринять что-либо без прямого разрешения Гитлера, ибо подобный серьезный акт непослушания фюреру создал бы опасный «революционный» прецедент, который мог оказать пагубное воздействие на дисциплину вермахта в целом. К тому же Гитлер, по их мнению, мог отменить любой приказ, не исходивший лично от него.
Другим обстоятельством, заставлявшим Паулюса колебаться (не в пример одному из его генералов, фон Зейдлицу, решительному стороннику прорыва), были щедрые обещания, которыми засыпал его Гитлер: Геринг «гарантировал», что окруженным войскам может быть обеспечено надлежащее снабжение по воздуху, так что они легко смогут продержаться до весны 1943 г., а к тому времени весь бассейн Дона будет, по всей вероятности, отвоеван немцами. После провала попытки Манштейна прорваться к Сталинграду Паулюс (да и Манштейн) стал утешать себя тем, что, несмотря на неудачу с организацией воздушных перевозок, немецкие войска, находящиеся в Сталинградском котле, все-таки делают полезное дело, сковывая крупные силы русских, а Манштейн может-де теперь посвятить себя еще более важной задаче, чем спасение 6-й армии, а именно держать открытой брешь между Ростовом и Таманью и тем самым дать возможность гораздо более значительным немецким силам, находящимся на Кавказе и Кубани, уйти оттуда с минимальными потерями.
По свидетельству Вальтера Гёрлица, Паулюс многие годы был поклонником Гитлера, и потому он покорно подчинялся гитлеровскому приказу держаться любой ценой. Только после покушения на Гитлера, происшедшего 20 июля 1944 г., Паулюса убедили примкнуть к сотням других немецких офицеров и генералов, решивших обратиться к немецкой армии и народу с призывом свергнуть Гитлера. Таким образом, Герлиц разрушает легенду, согласно которой Паулюс был-де этаким благородным антинацистом. Правда, он впоследствии поселился в Германской Демократической Республике и до самой смерти — он умер в 1957 г. — ратовал за теснейшее сотрудничество между Германией и Советским Союзом. (Несмотря на это, он был одним из самых ретивых творцов гитлеровских планов войны с Польшей и вторжения в СССР в 1941 г.)
За последнее время некоторыми немецкими авторами было высказано мнение, что все споры по поводу того, как Манштейну и Паулюсу надлежало действовать в промежуток между 19 и 23 декабря, обходят главный пункт, заключающийся в том, что наступление Манштейна было попросту плохо спланировано и что Паулюс не мог осуществить прорыв. Вот что пишут по этому поводу Филиппи и Гейм:
«Нет, собственно, никаких данных, которые говорили бы о том, что в конце декабря эти войска, находившиеся в столь жалком состоянии, были еще способны осуществить прорыв, даже если предположить, что перспектива вырваться на свободу должна была вдохновить их на сверхчеловеческие подвиги. Командование 6-й армии заявило 21 декабря, что предлагаемая операция грозит катастрофической развязкой… оно было право: попытка огромной массы людей, крайне истощенных физически, проложить себе с боями путь к реке Мышкова, для чего им надо было пройти 50 километров по заснеженным степям и сломить сопротивление свежих, нетронутых и хорошо вооруженных войск противника, могла явиться только жестом отчаяния. Столь же неблагоприятны были и условия для операций “Зимняя гроза” и “Удар грома”» .
Верна ли такая точка зрения или нет — об этом военные историки, без сомнения, будут продолжать спорить. Если судить по тем немцам, которых я видел в Сталинграде более чем полтора месяца спустя, в двадцатых числах декабря, они, должно быть, были еще в довольно приличном состоянии. К тому времени они находились в окружении меньше месяца и отнюдь не испытывали настоящего голода. При мысли о том, что фон Манштейн вот-вот осуществит прорыв к Сталинграду, говорили они, их охватывал «воинственный дух». Даже в январе, во время ликвидации Сталинградского котла, те немецкие солдаты, которые находились в сносном физическом состоянии, сражались с величайшим упорством.
Пока 2-я гвардейская армия под командованием Малиновского готовилась отбросить немцев от реки Мышкова, войска Ватутина и Голикова продолжали успешно продвигаться с севера в глубь бассейна Дона.
Быстро продвинувшись в район среднего течения Дона и далее на запад — на этот раз при значительной поддержке с воздуха (за первые несколько дней наступления советские самолеты совершили 4 тыс. боевых вылетов), — они разгромили остатки 3-й румынской армии, 8-й итальянской армии и вышибли с занимаемых позиций тормосинскую ударную группу немецких войск, которая намеревалась осуществить прорыв к Сталинграду одновременно с наступлением котельниковской группы. При этом была освобождена огромная территория. Вот что говорится об этом в «Истории войны» .
Советские войска «нанесли сокрушительное поражение 8-й итальянской армии и левому крылу группы армий «Дон». В 8-й итальянской армии были разгромлены пять пехотных дивизий… и одна бригада «чернорубашечников». Эта армия, имевшая к осени 1942 г. около 250 тыс. солдат и офицеров, потеряла убитыми, пленными и ранеными половину своего состава. Тяжелые потери понесла оперативная группа «Холлидт», находившаяся на левом крыле группы армий «Дон». Были разгромлены пять ее пехотных и одна танковая дивизии» .
После неудачной попытки группы Манштейна «Гот» прорваться к Сталинграду и ее отступления к Котельникову и дальше войска Малиновского оттеснили ее за реку Маныч и намеревались осуществить прорыв к Ростову с юго-востока. Однако было уже несомненно, что советское наступление, давшее с 19 ноября по конец декабря такие поразительные результаты в бассейне Дона, с началом нового года неизбежно натолкнется на гораздо более упорное сопротивление противника. Для немцев было чрезвычайно важно как можно дольше держать открытой Ростовскую горловину, ибо она осталась основным путем спасения немецких войск, которые теперь — в начале января — поспешно отходили с Кавказа и Кубани. Благодаря победе Красной Армии под Сталинградом попытка Гитлера завоевать Кавказ полностью провалилась.
Александр Верт/Россия в войне 1941-1945

19 ноября 1942 года Красная армия начала осуществление операции «Уран», целью которой было окружение и уничтожение вражеской группировки в районе Сталинграда. Наступление на­ших войск было успешным — уже 23 ноября части Юго-Западного и Сталинградского фронтов соединились в районе хутора Со­ветский. В окружение попали 6-я полевая армия и основные силы 4-й танковой армии вермахта — всего 22 дивизии и 160 отдельных частей общей численностью 330 тыс. человек. Примерно к тому же времени был создан внешний фронт окружения.

В первые дни после окружения коман­дующий 6-й армией Паулюс настойчиво добивался у Гитлера разрешения вы­рваться из котла и оставить Сталинград. 24 ноября он послал фюреру радио­грамму с предложением прорываться. Но Гитлер был категорически против этого.

К тому же он надеялся, что окружен­ную 6-ю армию можно будет снабжать по воздуху необходимым количеством продовольствия, боеприпасов и горюче­го. Опыт снабжения всем необходимым окруженных группировок у немцев уже был. В ходе зимнего наступления под Москвой Красная армия окружила под Демянском крупные (около 100 тысяч человек) силы вермахта. И транспортная авиация вполне справилась с доставкой в котел всего необходимого, перебрасы­вая даже сено для обозных лошадей.

Первым представителем люфтваффе, прибывшим 20 ноября в ставку Гитле­ра в Баварских Альпах, стал Ганс Ешоннек, начальник Генерального штаба люфтваффе. Сам «Толстый Герман» был «слишком занят», чтобы участвовать в совещании — он находился на нефтяной конференции в своем замке Каринхалле в Берлине. Гитлер обрисовал Ешоннеку ситуацию, объяснив, что 6-я армия бу­дет на некоторое время отрезана, пока организуется новая группа армий под руководством Манштейна для ее дебло­кирования. Далее фюрер потребовал ответа о возможности снабжения 6-й армии по воздуху.

Привычкой Гитлера было настаивать на немедленном ответе, он очень ред­ко давал собеседнику время обдумать и просчитать ситуацию. Ешоннек бодро от­рапортовал, что если будут привлечены бомбардировщики и будут соответствую­щим образом подготовлены аэродромы, то снабжение по воздуху будет возмож­но. Гитлер услышал то, что он хотел услы­шать. Успокоенный этим ответом, он при­казал Паулюсу оставаться в Сталинграде и ждать, Манштейну — готовить деблокирующий удар.

Только 22 ноября состоялся разговор между Гитлером и Ге­рингом. Фюрер, скорее всего, сомневался: не согласиться ли с Паулюсом и разрешить ему от­ступить. Геринг был преемни­ком фюрера, вторым человеком по влиянию в Третьем рейхе. От него зависела судьба окружен­ной армии. Скажи Геринг, что эф­фективный воздушный мост не­возможен, и Гитлер приказал бы Паулюсу отступать.

Но Геринг, не имея никаких расчетов о необходимых для до­ставки в Сталинград объемов грузов и количестве самолетов, ответил: «Да, люфтваффе могут это сделать!» А ведь наци номер два знал, о чем будет разго­вор, и не подготовился к нему.

После этой роковой для армии Паулюса встречи Гитлер отправился на поезде в «Вольфшанце», свою ставку в Восточной Пруссии. Геринг, в свою очередь, улетел в Париж на неотложную встречу с торгов­цами живописью. Его больше волновала возможность пополнить свою личную коллекцию картин новыми экспонатами, чем судьба солдат 6-й армии.

Для снабжения окруженной груп­пировки необходимо было получать минимум 700 тонн грузов в день. Один транспортный самолет Ю-52 мог поднять 2 тонны. Следовательно, ежедневно для снабжения армии Паулюса должны были вылетать 350 Ю-52. А ведь зимой в дон­ских степях зачастую бывает нелетная погода. В реальности 6-я армия получала в среднем 50-80 т грузов в день. Иногда удавалось перебросить по воздуху до 150 т, а в отдельные дни — даже 250 т. Од­нако в целом снабжение по воздуху было недостаточным.

Кроме того, командование Красной армии приняло действенные меры по «разведению» немецкого воздушного моста. Целые истребительные полки были нацелены на перехват немецких транспортных самолетов, летящих в Сталинградский котел. Иногда для унич­тожения Ю-52 использовали и штурмо­вики Ил-2. Немецкие самолеты обычно шли без прикрытия. Фронт отодвинулся на запад, и дальность немецких истре­бителей была недостаточной для того, чтобы сопровождать свои транспорт­ные самолеты.

И что самое печальное для люфтваф­фе — в числе потерь оказались инструк­торы летных училищ, которых отправили на фронт. Потеря невосполнимая, пото­му что самолеты можно сравнительно быстро построить, а чтобы подготовить новых опытных летчиков, требовалось время, и немалое.

Огромные потери фронтовой авиа­ции в Сталинградском котле и недостаток алюминия заставил немецкую промыш­ленность отказаться от строительства тя­желых военно-транспортных самолетов.

К концу декабря к последнему в коль­це аэродрому «Питомник» прорывались лишь редкие самолеты. Вскоре был по­терян и этот аэродром. Грузы для армии Паулюса стали сбрасывать на парашютах, но большая часть этих грузов попадала в руки наших войск.

О подвиге 2-й гвардейской армии Малиновского, остано­вившей на реке Мышкова удар фельдмаршала Манштейна, пытав­шегося деблокировать окружен­ную 6-ю армию, знают, наверное, все. Достаточно вспомнить пре­красный фильм по книге Юрия Бон­дарева «Горячий снег».

Но мало кто знает, что не мень­шую роль в срыве планов Манштейна сыграла советская кавалерия. А именно — 4-й кавалерийский корпус генерал- майора Тимофея Шапкина.

Корпус, наименее укомплектованный из трех кавкорпусов, участвовавших в операции «Уран» под Котельниково, принял на себя удар 6-й танковой диви­зии вермахта, которая только что при­была под Сталинград из Франции. Ди­визия была полностью укомплектована новыми длинноствольными танками Pz. II и Pz. III.

Кавалеристы вступили с врагом в не­равный бой. Ценою больших потерь корпус генерала Шапкина задержал не­мецкие танки на несколько дней, не дав им своевременно подойти к основным силам Манштейна, рвавшимся на соеди­нение с Паулюсом.

Операция «Зимняя гроза» (такое на­звание получил удар Манштейна в на­правлении Сталинграда) закончилась провалом. До окруженной 6-й армии Манштейну оставалось пройти всего 35- 40 км, однако большие потери (до 60% мотопехоты и 230 танков) обессилили на­ступающих.

Ситуация требовала немедленно на­чать прорыв Паулюса из котла навстречу

Манштейну. Прорыв должен был начать­ся после кодового сигнала «Удар грома».

Но этот сигнал так и не был передан Паулюсу. Во-первых, согласно приказу Гитлера Паулюс должен был удерживать «крепость Сталинград». Во-вторых, ко­мандование б-й армии требовало для подготовки прорыва б дней, так как име­ющегося горючего хватило бы на пре­одоление лишь 30 км.

Армия Паулюса была обречена на уничтожение.

А в Сталинградском котле недостаток снабжения вскоре привел к голоду и болезням. Появились первые умершие от голода, а командование армией, не­смотря на это, вынуждено было снизить ежедневный рацион до 350 г хлеба и 120 г мяса. К концу года истощенным не­мецким солдатам выдавали всего лишь по куску хлеба. От голодной смерти нем­цев и румын, оказавшихся в котле, спас­ло то, что среди окруженных оказалась румынская кавалерийская дивизия. Ее лошади и стали источником питания для окруженных. В котел пошли и кони из не­мецких обозов. В период с 1 по 7 января 1943 года в среднем по б-й армии выдача хлеба сократилась до 50-100 г. Солдаты на передовой линии получали по 200 г. Поразительно, но при такой катастрофи­ческой нехватке пищи некоторые скла­ды внутри котла буквально ломились от продовольствия и в таком виде попали в руки Красной армии. Это было связано с тем, что к концу декабря из-за острой не­хватки топлива полностью остановился грузовой транспорт, а ездовые лошади были забиты на мясо. По неподтвержден­ным данным в 20-х числах января были замечены случаи каннибализма…

Система снабжения внутри котла ока­залась полностью дезорганизованной, и часто солдаты погибали от голода, не зная, что спасительная еда находится от них буквально в нескольких киломе­трах. Впрочем, в б-й армии оставалось все меньше людей, способных пешком преодолеть и такое небольшое расстоя­ние. 23 января одной немецкой роте для четырехкилометрового марша понадо­билось время с б утра до наступления темноты.

На фоне физического истощения на­чалась эпидемия тифа, б-я армия обо­вшивела. В один из дней поздней осени с двенадцати военнопленных в советском военно-полевом госпитале было снято 1,5 кг (!) вшей, что в среднем давало циф­ру в 130 г на одного человека. Таким об­разом, при среднем весе имаго вши в 0,1 мг с одного раненого снимали до 130 000 особей! Единичная смертность от сып­ного тифа и прочих инфекционных за­болеваний наблюдалась в группировке Паулюса еще до окружения. В последние недели существования котла больные шли в Сталинград, который постепенно превратился в настоящий тифозный очаг.

В конце января 1943 года обстановка в котле стала катастрофической. Крас­ная армия начала операцию «Кольцо» по расчленению и уничтожению окру­женной группировки. Немцы несли огромные потери. Положение было без­надежным.

30 января Паулюс получил послед­нюю радиограмму от Гитлера. Она гла­сила: «Поздравляю Вас с производством в генерал-фельдмаршалы». Эта «ми­лость» фюрера была плохо завуалиро­ванным приглашением к самоубийству. Ведь за всю историю Германии никогда еще фельдмаршалы не попадали в плен. Но Паулюс решил не делать такого по­дарка Гитлеру и послал парламенте­ров, которые вышли на командование Донского фронта. В подвал универмага, где находился штаб Паулюса, прибыл начальник штаба 64-й армии генерал-майор Ласкин, который принял капиту­ляцию штаба и препроводил Паулюса в штаб командующего Донским фронтом Рокоссовского.

2 февраля 1943 года сдались послед­ние подразделения в котле. Всего в ходе операции «Кольцо» в плен были взяты более 2500 офицеров и 24 генерала 6-й армии. В плен попали свыше 91 тыс. сол­дат и офицеров вермахта. Трофеями со­ветских войск с 10 января по 2 февраля 1943 года, по донесению штаба Донского фронта, стали 5762 орудия, 1312 миноме­тов, 12 701 пулемет, 156 987 винтовок, 10 722 автомата, 744 самолета, 1666 танков, 261 бронемашина, 80 438 автомашин, 10 679 мотоциклов, 240 тракторов, 571 тягач, 3 бронепоезда и другое военное имущество. Для примера: во время сра­жения при Эль-Аламейне в Северной Африке, которое англичане сравнивают со Сталинградским сражением, армия немецкого фельдмаршала Роммеля по­теряла 55 тысяч убитыми, ранеными и пленными, 320 танков и около 1 тысячи орудий.

Судьба попавших в плен немцев была незавидная. Истощенные и больные, они умирали по пути в лагеря для военно­пленных и в самих лагерях. Если смерт­ность среди попавших в советский плен немецких солдат в среднем составляла 30%, среди взятых в плен под Сталингра­дом она превышала 90%.

Назад в Германию вернулись лишь 5 тысяч военнослужащих 6-й армии.

Сталинградская битва стала пово­ротным пунктом Второй мировой вой­ны. Тогда наши союзники хорошо по­нимали это. Вот что было написано в грамоте, которую в мае 1944 года при­слал жителям Сталинграда президент США Франклин Рузвельт: «От имени народа Соединенных Штатов Америки я вручаю эту грамоту городу Сталин­граду, чтобы отметить наше восхище­ние его доблестными защитниками, храбрость, сила духа и самоотвержен­ность которых во время осады с 13 сен­тября 1942 года по 31 января 1943 года будут вечно вдохновлять сердца всех свободных людей. Их славная победа остановила волну нашествия и стала поворотным пунктом войны союзных наций против сил агрессии».

А английский король Георг VI при­слал сталинградцам меч, сделанный оружейниками Британии. На клинке его на русском и английском языках было написано: «Гражданам Сталинграда, крепким, как сталь, от короля Георга VI в знак глубокого восхищения британского народа».

Примерно так же оценили разгром под Сталинградом и побежденные. Из­вестный немецкий историк Второй мировой войны Ганс Дёрр писал: «Для Германии битва под Сталинградом была тягчайшим поражением в ее истории, для России — ее величайшей победой. Под Полтавой (1709 г.) Россия добилась права называться великой европейской державой, Сталинград явился началом ее превращения в одну из двух величай­ших мировых держав».

Подписывайтесь на аккаунт агентства ХХI Век в

Уголок неба. 2006 (Страница:

Численность окруженных войск: больше 650 тыс .

Киевский котёл стал крупнейшим окружением в мировой истории войн.

В организованном немцами окружении погиб целый фронт - Юго-Западный. Были полностью уничтожены четыре армии (5-я, 21-я, 26-я, 37-я), 38-я и 40-я армии были разгромлены частично. По официальным данным гитлеровской Германии, которые были опубликованы 27 сентября 1941 года, в Киевском котле было взято в плен 665 тыс. бойцов и командиров Красной армии, захвачено 3718 орудий и 884 танков.

Анализ документов говорит о том, что окружение Юго-Западного фронта было импровизацией немецкого командования, на которую оно решилось в ходе другой операции на центральном участке Советско-германского фронта. До сих пор нет однозначной оценки последствий Киевской операции, поскольку из-за неё вермахтом было упущено время для проведения блицкрига.

Ещё за месяц до сдачи Киева, 18 августа 1941 года начальник Генштаба сухопутных войск Германии Франц Гальдер представил Адольфу Гитлеру план нанесения удара на Москву через Брянск силами группы армий «Центр». Однако Гитлер отверг эту идею, а 21 августа подписал директиву, в которой говорилось: «Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими нефти с Кавказа».
Немецким командованием было решено фланговыми ударами окружить и разгромить войска Юго-Западного фронта. Эта операция представляла собой классические «канны» со сковывающей группировкой в центре и двумя ударными кулаками на флангах.

Иосиф Сталин до последнего момента не хотел оставлять Киев, хотя, если верить мемуарам Георгия Жукова, он предупреждал главнокомандующего о том, что город необходимо оставить ещё 29 июля.

14 сентября 1941 года танки генералов Генриха фон Клейста и Гейнца Гудериана встретились в районе Лубен. Уже 15 сентября 1941 года гигантское кольцо вокруг 5-й, 21-й, 26-й и 37-й советских армий замкнулось. В окружении оказалось и управление Юго-Западного фронта. Киевский котёл был закрыт.

Лейтенант Василий Петров, ставший дважды Героем Советского Союза и генерал-лейтенантом артиллерии,оставил о Киевском котле воспоминания:

«Прекратилось снабжение. Моторы глохли. Останавливались танки, автотранспорт, орудия. Пылали бесчисленные колонны на дорогах, а мимо брели толпой тысячи, десятки тысяч людей. Никто не ставил им задач, не торопил, не назначал срок. Они предоставлены сами себе. Хочешь - иди, хочешь - оставайся в деревушке, во дворе, который приглянулся. Кольцо окружения с каждым днем сжималось».

Из «Киевского котла» вышли немногие. Среди тех, кому это удалось, были как будущие маршалы Советского Союза Кирилл Семёнович Москаленко и Иван Христофорович Баграмян, так и будущий предатель - командующий 37-й армией генерал-майор Андрей Андреевич Власов.

21 июня 1961 года, в честь 20-летия начала Великой Отечественной войны по решению первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущёва была учреждена медаль «За оборону Киева», которой были награждены 105 тыс. человек.