Валерий брюсов основоположник символизма жизнь и творчество. Валерий Брюсов – поэт-символист. Вот кто-то, с ласковым пристрастием, Со всех сторон протянет тьму, И я упьюсь недолгим счастием
В. Я. Брюсову по праву принадлежит одно из ведущих мест в истории русского символизма. Он - вдохновитель и инициатор первого коллективного выступления "новых" поэтов (сборники "Русские символисты", 1894 - 1895), один из руководителей издательства "Скорпион" и журнала "Весы", объединявших в 1890-е годы основные силы символизма, теоретик "нового" направления и активный участник всех внутрисимволистских полемик и дискуссий.
Биография поэта
Валерий Яковлевич Брюсов родился 13 декабря 1873 года в Москве, в купеческой семье.
Первая публикация была в детском журнале "Задушевное слово", когда Брюсову исполнилось всего 11 лет.
Обучался в гимназии, потом учился в Московском университете на историко-филологическом факультете.
В студенческие годы Брюсов издал сборник "Русские символисты" состоявший в основном из его собственных стихов.
В 1899 году Брюсов становится одним из организаторов издательства "Скорпион", в 1900 году издает книгу "Третья стража", которая знаменует его переход к поэзии символизма.
1901-1905гг. - под руководством Брюсова создаётся альманах "Северные цветы”; 1904-1909гг. - Брюсов занимается редактированием журнала "Весы", являвшимся центральным органом символистов. Выходят такие поэтические сборники Брюсова, как "Граду и миру" (1903), "Венок" (1906), "Все напевы" (1909).
Много внимания поэт уделял и прозе, им написаны роман "Алтарь победы" (1911 - 1912), сборник рассказов "Ночи и дни" (1913), повесть "Обручение Даши" (1913) и другие работы.
Брюсов приобрел репутацию мэтра литературы, его почитают, как "первого в России поэта" (А.А.Блок), "восстановившего позабытое со времен Пушкина благородное искусство просто и правильно писать" (Н.Гумилев).
В 1920 году поэт вступил в партию большевиков, возглавил президиум Всероссийского союза поэтов. Брюсовым был организован Высший литературно-художественный институт, где Валерий Яковлевич стал первым ректором.
Жизнь Брюсова оказалась недолгой, 9 октября 1924 года он умер в Москве.
Основные черты творчества Брюсова
В стихотворениях Брюсова перед читателем встают противоположные начала: жизнеутверждающие - любовь, призывы к «завоеванию» жизни трудом, к борьбе за существование, к созиданию, - и пессимистические.
Главным действующим лицом в поэзии Брюсова является то отважный, мужественный боец, то - отчаявшийся в жизни человек, вконец извращённый, не видящий иного пути, кроме как пути к смерти
Настроения Брюсова подчас противоречивы; они без переходов сменяют друг друга.
В своей поэзии Брюсов то стремится к новаторству, то вновь уходит к проверенным временем формам классики.
Нельзя, однако, назвать поэта преемником Пушкина и других классиков, влияние которых ощущается во многих брюсовских стихотворениях, - Брюсов выработал особую форму классического стиха - отличающуюся от языка Пушкина своей необычностью (экзотичностью, иногда изысканностью) - вероятно, являющейся следствием внутренних переживаний.
Характеристики, данные творчеству Брюсова
Согласно характеристике Андрея Белого, Валерий Брюсов - «поэт мрамора и бронзы».
В то же время С. А. Венгеров считал Брюсова поэтом «торжественности по преимуществу».
По Л. Каменеву Брюсов - «молотобоец и ювелир».
Несмотря на столь различные характеристики, художественное лицо поэта остаётся единым.
Новаторство Брюсова
Валерий Брюсов внёс большой вклад в развитие формы стиха, пытаясь разбить канонические формы, ввёл несколько новых стихотворных приёмов, в частности, «свободный стих» (франц. vers libre ), новую, «неточную» рифму, «частушечные» рифмы в стихотворениях. Почти все русские поэтические школы и направления использовали новаторства Брюсова.
Избранные цитаты
Юность моя - юность гения. Я жил и поступал так, что оправдать моё поведение могут только великие деяния. (Там же, 1898) .
Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я! (4 марта 1893, дневник) .
Мне открылась тайна музыки стиха.
В. Брюсов
Модернистскими в литературоведении принято называть прежде всего три литературных течения, заявивших о себе в период с 1890 по 1917 год. Это символизм акмеизм и футуризм, которые составили основу модернизма как литературного направления.
Символизм - первое и самое крупное из модернистских течений, возникшее в России. Начало теории русского символизма было положено Д. Мережковским, который в 1892 году выступил с лекцией «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы».
Уже в марте 1894 года в Москве вышел в свет небольшой сборник стихотворений с программным названием «Русские символисты», потом появились еще два сборника с таким же названием.
Позднее выяснилось, что автором большинства стихотворений в этих сборниках был начинающий поэт Валерий Брюсов, прибегнувший к нескольким разным псевдонимам, чтобы создать впечатление существования целого поэтического течения. Действительно, сборники привлекли новых поэтов, разных по своим дарованиям и творческим устремлениям.
С самого начала своего существования символизм оказался неоднородным течением: в его недрах оформились несколько самостоятельных группировок.
По времени формирования и по особенностям мировоззренческой позиции принято выделять в русском символизме две основные группы поэтов.
Приверженцев первой группы, дебютировавших в 1890-е годы, называют «старшими символистами» (В. Брюсов, К. Бальмонт, Д. Мережковский, 3. Гиппиус, Ф. Сологуб и др.). В 1900-е годы в символизм влились новые силы, существенно обновившие облик течения (А. Блок, А. Белый, Вяч. Иванов и др.)
Принятое обозначение «второй волны» символизма - «младосимволизм». «Старших» и «младших» символистов разделял не столько возраст, сколько разница мироощущений и направленность творчества.
Например, Вяч. Иванов старше Брюсова, но проявил себя как символист второго поколения.
Символисты разных поколений не только сотрудничали, но и конфликтовали друг с другом. Например, московская группировка 1890-х годов, сложившаяся вокруг Брюсова, ограничивали свои задачи рамками собственно литературы: главный принцип их эстетики - «искусство для искусства».
Напротив, старшие символисты-петербуржцы с Д. Мережковским и 3. Гиппиус во главе отстаивали приоритет религиозно-философских поисков, считали именно себя подлинными символистами, а своих оппонентов - «декадентами».
В сознании большинства читателей той поры слова «символизм» и «декадентство» были почти синонимами, а в советскую эпоху термином «декадентство» стали пользоваться как родовым обозначением всех модернистских течений, между тем в сознании новых поэтов эти понятия соотносились не как однородные понятия, а почти как антонимы.
Декадентство, или декаданс (фр. - упадок), - определенное умонастроение, кризисный тип сознания, который выражается в чувстве отчаяния, бессилия, душевной усталости. С ним связаны неприятие окружающего мира, пессимизм, осознание себя носителем высокой, но гибнущей культуры. В декадентских по настроению произведениях часто эстетизируются угасание, разрыв с традиционной моралью, воля к смерти.
В той или иной мере декадентские настроения затронули почти всех символистов. Декадентские мироощущения были свойственны на разных этапах творчества и 3. Гиппиус, и К. Бальмонту, и В. Брюсову, и А. Блоку, а наиболее последовательным декадентом был Ф. Сологуб, хотя символистское мировоззрение не сводилось к настроениям упадка и разрушения.
Творчество, по мнению символистов, выше познания. Для Брюсова, например, искусство есть «постижение мира иными, не рассудочными путями». Символисты утверждали, что от художника требуется не только сверхрациональная чуткость, но тончайшее владение искусством намека: ценность стихотворной речи - в «недосказанности», «утаенности смысла». Главным средством они считали символ.
Символ - центральная эстетическая категория нового течения. Его нельзя воспринимать как простое иносказание, когда говорится одно, а подразумевается нечто другое.
Символисты считали, что символ принципиально противостоит тропам, например, аллегории, которая предполагает однозначное понимание. Символ, напротив, многозначен: он содержит в себе перспективу безграничного развертывания смыслов.
Вот как об этом писал И. Анненский: «Мне вовсе не надо обязательности одного общего понимания. Напротив, я считаю достоинством пьесы, если ее можно понять двумя или более способами или, недопоняв, лишь почувствовать ее и потом доделывать мысленно самому».
«Символ - окно в бесконечность», - утверждал Ф. Сологуб.
Так, например, блоковская «Незнакомка» может быть прочитана как рассказ в стихах о встрече с обворожительной женщиной: предметный план центрального образа воспринимается и помимо содержащихся в нем символических возможностей.
И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне...
Можно «наивно-реалистически» объяснить явление Незнакомки лирическому герою как приход в ресторан запоздалой посетительницы. Но «Незнакомка» - это и авторская тревога о судьбе красоты в мире земной пошлости, и разуверение в возможности чудесного преображения жизни, и мечта о мирах иных, и драматическое постижение нераздельности «грязи» и «чистоты» в этом мире и т. д.
Важно отметить, что невозможно составить какой-либо словарь символических значений. Дело в том, что слово или образ не рождаются символами, но становятся ими в контексте с авторской установкой на недоговоренность.
Еще одна особенность произведений символистов в том, что они порой строятся как поток словесно-музыкальных созвучий и перекличек. Иногда такое стремление к музыкальной гладкописи приобретает гипертрофированный характер.
Лебедь уплыл в полумглу, Вдаль, под луною белея. Ластятся волны к веслу, Ластится к влаге лилея...
Поэт-символист не стремился быть общепонятным. Его стихотворение должно было не столько передавать мысли и чувства автора, сколько пробуждать в читателе его собственные.
Символистская лирика будила «шестое чувство» в человеке, обостряла и утончала его восприятие, развивала родственную художническую интуицию.
Для этого символисты стремились максимально использовать ассоциативные возможности слова, обращались к мотивам и образам разных культур, широко пользовались явными и скрытыми цитатами.
Мифология стала для них арсеналом универсальных психологических и философских моделей, удобных для постижения глубинных особенностей человеческого духа и для воплощения современной духовной проблематики.
Символисты не только заимствовали готовые мифологические сюжеты, но и творили собственные мифы. Мифотворчество было присуще, например, творчеству Ф. Сологуба, Вяч. Иванова, А. Белого.
Символизм стремился стать не только универсальным мировоззрением, но и формой жизненного поведения. Такой универсализм проявился во всеохватности творческих поисков художников.
Идеалом личности для символистов мыслился «человек-артист». Не было ни одной сферы литературного творчества, в которую бы символисты не внесли новаторский вклад: они обновили художественную прозу (особенно - Ф. Сологуб и А. Белый), подняли на новый уровень искусство художественного перевода, выступили с оригинальными драматургическими произведениями, активно выступали как литературные критики, теоретики искусства и литературоведы.
Особое внимание в символизме уделялось слову, основным стилем был интенсивно метафорический. Интересно об этом высказывание А. Блока в «Записных книжках»: «Всякое стихотворение - покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся как звезды. Из-за них существует стихотворение».
Символизм обогатил русскую поэтическую культуру множеством открытий. Символисты придали поэтическому слову подвижность и многозначность, научили русскую поэзию открывать в слове дополнительные оттенки и грани смысла.
Поэтому наследие символизма осталось для современной русской культуры подлинной сокровищницей.
Первая половина XIX - начала XX вв. ознаменовался в искусстве появлением нового направления - декаданса, который обозначал кризисные, упадочные явления в нереалистических течениях, в том числе и символизме. вошел в нашу литературу как поэт-символист. И в начале своего творческого пути он считался лидером русского символизма, не раз декларировал позиции этого течения в статьях, например «Ключи тайн» (1903). Уход от действительности проявлялся в крайнем индивидуализме, в интересе к проблеме личности, в иррационализме, в сиюминутности чувств, туманности образов, мистицизме. Брюсов считал, что главная задача настоящего поэта - уловить момент прозрения, пик вдохновения, открыть в человеке его самые глубокие и тайные чувствования. Это действительно важная и нелегкая задача.
В стихотворении 1895 года «Все кончено…», эпиграфом которого являются строки А. , история любви и разлуки переживается не подавленным и отчаявшимся человеком, а героем, который обуреваем сильными чувствами, «несказанными мыслями», «неясно туманными» ощущениями. Лирический герой пытается превозмочь «восторг мечты», наслаждается «изысканной», «тайной мукой», в которой нашел «родник красоты», и баюкает сердце «восторгами» своей загадочной муки. Стихотворение изобилует восклицательными и вопросительными знаками, многоточиями и другими признаками исключительно напряженных чувств: «О, любимая…», «я спешу, я бегу…», многократные повторения «навсегда» (семь раз), «вечная разлука», «никогда». Все это, казалось бы, нарочито умножает, увеличивает впечатление от сильнейших переживаний после расставания с любимой. И ведь странно, что в стихах нет печали, опустошенности, неизбывного горя - всего того, что мы могли бы ожидать от подобного сюжета. Но вспомним, что говорил Брюсов о символизме: главное - зафиксировать миг и увидеть тайное в себе! Он нашел очарование и красоту в чувстве утраты. Поэтому и пейзаж подчеркивает необычность его сладкой муки: ночь, светлая и тихая, пустынные улицы, «манящие тени» - все располагает к тому, чтобы наедине с самим собой отдаться своей упоительной муке. В этом раннем периоде творчества Брюсова мы найдем стихи с урбанистическими зарисовками, о «суете городов», об их больших домах, улицах, площадях и грохоте камней («Я люблю большие дома» - 1898). Казалось бы, это так не соответствует принципам символизма с их углубленностью во внутренний мир человека, с их поиском тайного, запредельного в недрах души. Но в этом соединении, на первый взгляд, несоединимых позиций и есть особенность поэзии Брюсова, что наряду с поэтизацией мгновенных чувств и настроений, он сознает себя человеком своей эпохи, слышащим сквозь грохот и шум города песню своего сердца.
Брюсов часто обращался в своих стихах к мифическим и историческим образам: баллада «Раб» (1900), «Помпеянка» (1901), «Наполеон» (1901), «Образы времени» (1907-1914), «Мумия» (1913), «Гарибальди» (1913), «Боттичелли» (1921) и много других. Они обладают четкой квадратностью, фламандской живописностью образов, но в то же время и передачей тонкой глубины впечатлений и переживаний, что так свойственно символизму. Из сказанного можно сделать вывод, что брюсовский символизм не остановился в своем развитии. Время диктовало иные задачи, и он раздвигал горизонты своей поэзии, открывал иные возможности стихосложения, обогащал тематику своего творчества. Но все же в истории русской литературы он навсегда останется адептом символизма, ярким и многогранным поэтом «серебряного века».
Давно установилась и всем хорошо известна репутация Брюсова как одного из инициаторов и вождей русского символизма. Но не менее известно и то, что эта очевидная истина без пояснений и коренных поправок становится односторонней, то есть перестает быть истиной. Брюсов в первую половину своей творческой жизни был действительно глубоко связан с русским символизмом, главным образом с его «декадентской», индивидуалистической стихией, господствующей, прежде всего в 90-х годах (Ф. Сологуб, З. Гиппиус, отчасти Бальмонт), но сохранившей свое представительство и в начале нового века. Отсюда - отталкивание Брюсова от позитивистской и материалистической философии, от демократического реализма, и борьба с натуралистическими тенденциями в искусстве.
Однако позиция Брюсова, его мировоззрение, эстетика и поэтика не исчерпываются общими чертами, объединяющими его с символизмом.
Когда историк литературы П. Н. Сакулин, приветствуя Брюсова на его 50-летнем юбилее, назвал его «наиболее трезвым, наиболее реалистом» и даже «утилитаристом» среди символистов, Брюсов в своей ответной речи горячо поддержал эту характеристику. В самом деле, на фоне романтически приподнятого, экстатического, мистически окрашенного мировоззрения символистов, повлиявшего в значительной мере и на брюсовское творчество, Брюсов выделялся рационалистическим складом своего поэтического сознания, в котором стихия страсти и порывание к тайне («космическое любопытство») сочетались с творческим самообладанием и трезвой мыслью - сочетание, к которому можно было бы применить формулу Блока: «жар холодных числ».
Более того, владевшие Брюсовым центробежные силы, стремление к неограниченному расширению своего творческого кругозора, а также приобщение к традициям классического искусства выводили его за грани литературной школы, к которой он принадлежал, побуждали его с течением времени и под воздействием времени преодолевать ее ранее сложившиеся каноны. Да и сам символизм, многие из его представителей не оставались на месте, отходили от камерных, «келейных» форм своего литературного бытия, расширяли свою базу, осваивали широкие пласты общечеловеческой культуры и по-своему понятые гуманистические заветы русских классиков, то есть также преодолевали свои изначальные основы и в этом смысле не тормозили внутреннее развитие Брюсова.
Эта сложная диалектика проявлялась во всех сферах брюсовского творчества - в его поэзии, в его художественной прозе и, конечно, в его критике. Она отразилась и на его понимании искусства, на его критическом методе и на его конкретных критических оценках.
Направление теоретических и литературно-критических высказываний Брюсова, как и его поэзия, в то время не могли быть терпимы ни в одном русском журнале. Брюсову оставалось надеяться лишь на будущее и на собственную издательскую инициативу.
В центре внимания Брюсова в те годы стоял вопрос о символизме, о его сущности и его признаках. При этом Брюсов в своих ранних высказываниях не столько боролся за идеи символизма и декларировал их, как это делают теоретики-идеологи вновь возникающей школы, сколько пытливо присматривался к явлениям «нового искусства» (главным образом к французской поэзии) и, как историк литературы, пытался - пока еще робко - вывести генерализующие их принципы.
Молодой Брюсов считает, что главной задачей этого искусства, идущего на смену реалистического творчества с его устремлением к объективному миру, является обнажение субъективного начала, личности творца, его души как первоэлемента художественного созидания. Параллельно с этим основным утверждением Брюсов останавливался на особенностях «конкретной поэтики» символизма, в частности, на «теории намеков» («суггестивного построения») французского символиста Малларме, которая его особенно привлекала.
Эстетические взгляды Брюсова начала 900-х годов, как и прежде, не выливались в строго разработанную систему. Брюсов отчасти развивал, но частично и перестраивал те мысли об искусстве, которые были высказаны им в предшествующий период. Индивидуалистические тенденции конца века оформлялись у Брюсова в лозунг «свободного искусства». Вместе с тем именно этой позицией, как и общим характером модернистских пристрастий и вкусов, определялась наиболее общая линия связи Брюсова начала века с эстетикой раннего индивидуалистического символизма - «декадентства» - и с той литературой, в которой эти эстетические тенденции были продолжены.
Брюсов вместе со своими соратниками выступал в те годы как критик, боровшийся с враждебными символизму идейно-эстетическими направлениями - с философией позитивизма и материализма, с реализмом и тем более с натурализмом, а также - и это еще характерней для его позиции - со всеми видами того, в чем он видел «тенденциозные», «предвзятые» установки, особенно с «гражданским направлением» в искусстве.
В истории русской литературы Брюсов навсегда остался открывателем новых путей, «искателем смутного рая», великолепным мастером стиха, доказавшим, что поэт может передать все многообразие человеческих страстей, все «сокровища», заложенные в чувстве.
Брюсовым создан собственный стиль - звучный, чеканный, живописный. Для него характерно разнообразие форм, их неустанный поиск, стремление обнять в своем творчестве все времена и страны. Брюсов ввел в русскую поэзию образ современного большого города с его людскими толпами и огнями реклам. Брюсову всегда была близка общественно-гражданская тема. Труд, творческие возможности человека, подчиняющего своей воле силы природы, - один из важнейших мотивов поэзии Брюсова.
Для Брюсова характерна поэзия намеков.
Для анализа я выбрала стихотворение «Ночью», т.к. оно наиболее ярко отражает его творчество.
Дремлет Москва, словно самка спящего страуса,
Грязные крылья по темной почве раскинуты,
Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты,
Тянется шея - беззвучная, черная Яуза.
Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе.
Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники?
Нет! качая грозными крыльями в воздухе,
То приближаются хищные птицы - стервятники.
Падали запах знаком крылатым разбойникам,
Встанешь, глядишь…а они все кружат над покойником,
В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.
В этом стихотворении Брюсов словно уводит нас в иную реальность, в иное измерение, он противопоставляет Россию с Африкой и сравнивает Москву с самкой страуса. В данном случае самка спящего страуса является символом Москвы. Повторение звуков гр - кр - рск - кр напоминают нам крики страуса. Все это навевает мистический трепет. Брюсов выбрал необычайный для русской поэзии размер - с разным количеством ударных слогов в строчках. Он показывает красоту безобразного (грязные крылья, стервятники, падаль). Мы как будто находимся в нереальном мире, космосе, где царит тишина и покой. В первой строфе через страуса Брюсов проводит аналогию с Москвой, говоря «Грязные крылья по темной почве раскинуты, //Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты,//Тянется шея - беззвучная, черная Яуза», он имеет ввиду то, что Москву заполнила грязь и тени заняли все ее пространство. Она устала терпеть всю пошлость, которая заполонила все!
У остальных поэтов, не символистов, символ принимает более аллегоричную форму, форму сравнений; символисты же выходят за рамки аллегорий. У них символ приобретает более обширные границы, принимая при этом самые необычайные формы. В данном стихотворении это отчетливо видно. Брюсов сравнивает Москву со страусом.
Брюсов, как мы знаем, отказывался от чести считаться «вождем символизма». Вместе с тем, по его словам, когда старшие сотоварищи его оставили и «вокруг него группировались все более молодые поколения», он оказался в центре движения.
Но это лишь часть правды. Положение было сложнее. И если в своих эстетических взглядах Брюсов расходился с Мережковским и стремился найти общий язык с молодыми, то он все же в главном расходился и с ними. А в своем поэтическом творчестве, как будет далее показано, Брюсов постоянно вообще вырывался за грани символизма.
Мне кажется, что поэзия Валерия Брюсова стоит как-то особняком от основного потока “серебряного века”. И сам он как личность резко отличается от современных ему поэтов. Он весь городской, кубообразный, жесткий, с хитринкой, очень волевой человек. Этот облик возник у меня после прочтения мемуаров о нем и различных литературоведческих статей, где его имя так или иначе фигурировало. Его не любили, как О. Мандельштама, Вяч. Иванова, И. Северянина или Е. Бальмонта. В нем, видимо, не было определенного личного обаяния. Как, впрочем, нет обаяния в городском пейзаже. Я уверена, что на любой, пусть даже самый красивый город никто не взглянет с таким умилением, как на сельский пейзаж.
Такое направление его творчества было подготовлено семейными традициями. Воспитывали Брюсова, как он вспоминал, “в принципах материализма и атеизма”. Особо почитавшимися в семье литераторами были Н.А. Некрасов и Д.И. Писарев. С детства Брюсову прививались интерес к естественным наукам, независимость суждений, вера в великое предназначение человека-творца. Такие начала воспитания сказались на всем дальнейшем жизненном и творческом пути Брюсова.
Основой поэтической практики и теоретических взглядов молодого Брюсова на искусство стали индивидуализм и субъективизм. В тот период он считал, что в поэзии и искусстве на первом месте сама личность художника, а все остальное -- только форма. Другой темой Брюсова стала тема города, прошедшая через все творчество поэта. Продолжая и объединяя разнородные традиции (Достоевского, Некрасова, Верлена, Бодлера и Верхарна), Брюсов стал, по сути, первым русским поэтом-урбанистом XX века, отразившим обобщенный образ новейшего капиталистического города. Вначале он ищет в городских лабиринтах красоту, называет город “обдуманным чудом”, любуется “буйством” людских скопищ и “священным сумраком” улиц. Но при всей своей урбанистической натуре Брюсов изображал город трагическим пространством, где свершаются темные и непристойные дела людей: убийства, разврат, революции и т. д.
Стихи Брюсова перекликались со стихами сверхурбаниста Маяковского. Брюсов пытается предрекать падение и разрушение городов как порочного пространства, но у него это получается хуже, чем у Маяковского или, например, у Блока. Протест против бездушия городской цивилизации приводил Брюсова к раздумьям о природе, оздоравливающих начал которой поэт не признавал в своем раннем творчестве. Теперь он ищет в природе утраченную современным человеком цельность и гармоничность бытия. Но следует отметить, что его “природные” стихи значительно уступают его урбанистической лирике.
С большой художественной силой миру растворенной в городе пошлости противостоит у Брюсова поэзия любви. Стихи о любви сгруппированы, как и стихи на другие темы, в особые смысловые циклы -- “Еще сказка”, “Баллады”, “Элегии”, “Эрот, непобедимый в битве”, “Мертвые напевы” и другие. Но мы не найдем в стихотворениях этих циклов напевности, душевного трепета, легкости. У Брюсова любовь -- всепоглощающая, возведенная до трагедии, “предельная”, “героическая страсть”. За Брюсовым, как известно, всю жизнь влачился темный хвост различных сплетен и слухов. Он появлялся в самых шумных ресторанах, имел романы с известными дамами. Во времена новых революционных преобразований в городе наступила довольно неуютная и тревожная жизнь, нищета была всеобщей. Но Брюсов относился к атому с присущим ему сарказмом. Недаром в свое время было написано:
Прекрасен, в мощи грозной власти,
Восточный царь Ассаргадон
И океан народной страсти,
В щепы дробящий утлый трон.
В поэзии Брюсова город неотделим от его личности, и в трагедийности города, прежде всего, чувствуется трагедия самого автора, для которого нередко трагедии превращаются в фарс.
Поэт с живой страстью откликался на все важнейшие события современности. В начале XX века русско-японская война и революция 1905 года становятся темами его творчества, во многом определяют его взгляд на жизнь и искусство. В те годы Брюсов заявлял о своем презрении к буржуазному обществу, но и к социал-демократии проявлял недоверие, считая, что она посягает на творческую свободу художника. Однако в революции Брюсов видел не только стихию разрушения, он воспевал счастливое будущее “нового мира” как торжество “свободы, братства, равенства”:
Поэт -- всегда с людьми, когда шумит гроза,
И песня с бурей - вечно сестры...
Стихи Брюсова о первой русской революции, наряду со стихами Блока, являются вершинными произведениями, написанными на эту тему поэтами начала века. А вот в годы реакции поэзия Брюсова уже не поднимается до высокого жизнеутверждающего пафоса. Перепеваются старые мотивы, усиливается тема усталости и одиночества:
Холод, тело тайно сковывающий,
Холод, душу очаровывающий...
Все во мне -- лишь смерть и тишина,
Целый мир -- лишь твердь и в ней луна.
Гаснут в сердце невзлелеянные сны,
Гибнут цветики осмеянной весны...
Но и в этот период творчества поэт продолжает славить человека-труженика, искателя и созидателя, верит в будущее торжество революции. Послеоктябрьские стихи Брюсова открывают последний период его литературного пути, представленный сборниками “В такие дни”, “Миг”, “Дали”. Поэт ищет новые художественные формы для выражения нового поворота в своем мировоззрении и для воссоздания в искусстве революционной действительности (“Третья осень”, “К русской революции”).
Оригинальное художественное творчество Брюсова не ограничивается стихами. Зная основные классические и европейские языки, Брюсов активно занимался переводами. Он переводил Метерлинка, Верлена, Гюго, Эдгара По, Верхарна, Райниса, финских и армянских поэтов. В Брюсове помимо дара художника жил неукротимый дух исследователя, который искал рационалистические “ключи тайн” к самым сокровенным человеческим чувствам, а также стремился понять причины рождения новых форм в искусстве, логику их развития. Брюсов внес значительный вклад в русскую культуру; современные читатели благодарны ему за то, что он своим творчеством создавал эпоху “серебряного века”, эпоху блистательных достижений отечественной поэзии.