Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Октября 3.

Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги – господи боже мой, да скорее Страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, – не выдаст, седой черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: «Это», говорит, «докторский подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», – а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы . Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.

Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик. На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: «Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки». Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. «Но ему незачем в магазин, – я подумал, – верно, это его дочка». Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами… Господи, боже мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору. Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок: «Здравствуй, Меджи!» Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: «Грех тебе, Меджи!» Что за черт! я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. «Эге!» сказал я сам себе: «да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается». – «Нет, Фидель, ты напрасно думаешь», – я видел сам, что произнесла Меджи: «я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна». Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более удивился, когда Меджи сказала: «Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!» Да чтоб я не получил жалованъя! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин. Оно, конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ дописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога.

Это меня удивило. Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал. «Пойду-ка я», сказал я сам себе: «за этой собачонкою и узнаю, что она и что такое думает».

Я развернул свой зонтик и отправился за двумя дамами. Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю», сказал я сам себе. «Это дом Зверкова». Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на трубе. Дамы взошли в пятый этаж. «Хорошо», подумал я: «теперь не пойду, а замечу место и при первом случае не премину воспользоваться».

Повесть осталась незаконченной.

Л. Н. Толстой. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 12. Издательство «Художественная литература». Москва. 1964.

Лев Николаевич Толстой

Записки сумасшедшего

1883. 20 октября. Сегодня возили меня свидетельствовать в губернское правление, и мнения разделились. Они спорили и решили, что я не сумасшедший. Но они решили так только потому, что я всеми силами держался во время свидетельствования, чтобы не высказаться. Я не высказался, потому что боюсь сумасшедшего дома; боюсь, что там мне помешают делать мое сумасшедшее дело. Они признали меня подверженным аффектам, и еще что-то такое, но - в здравом уме; они признали, но я-то знаю, что я сумасшедший. Доктор предписал мне лечение, уверяя меня, что если я буду строго следовать его предписаниям, то это пройдет. Все, что беспокоит меня, пройдет. О, что бы я дал, чтобы это прошло. Слишком мучительно. Расскажу по порядку, как и отчего оно взялось, это освидетельствование, как я сошел с ума и как выдал свое сумасшествие. До тридцати пяти лет я жил как все, и ничего за мной заметно не было. Нешто только в первом детстве, до десяти лет, было со мной что-то похожее на теперешнее состояние, но и то только припадками, а не так, как теперь, постоянно. В детстве находило оно на меня немножко иначе. А именно вот так.

Помню, раз я ложился спать, мне было пять или шесть лет. Няня Евпраксия - высокая, худая, в коричневом платье, с чаплыжкой на голове и с отвисшей кожей под бородой, раздела меня и посадила в кровать.

Я сам, я сам, - заговорил я и перешагнул через перильца.

Ну ложитесь, ложитесь, Феденька, - вон Митя, умник, уже легли, - сказала она, показывая головой на брата.

Я прыгнул в кровать, все держа ее руку. Потом выпустил, поболтал ногами под одеялом и закутался. И так мне хорошо. Я затих и думал: «Я люблю няню, няня любит меня и Митеньку, а я люблю Митеньку, а Митенька любит меня и няню. А няню любит Тарас, а я люблю Тараса, и Митенька любит. А Тарас любит меня и няню. А мама любит меня и няню, а няня любит маму, и меня, и папу, и все любят, и всем хорошо». И вдруг я слышу, вбегает экономка и с сердцем кричит что-то об сахарнице, и няня с сердцем говорит, она не брала ее. И мне становится больно, и страшно, и непонятно, и ужас, холодный ужас находит на меня, и я прячусь с головой под одеяло. Но и в темноте одеяла мне не легчает. Я вспоминаю, как при мне раз били мальчика, как он кричал и какое страшное лицо было у Фоки, когда он его бил.

А не будешь, не будешь, - приговаривал он и все бил. Мальчик сказал: «Не буду». А тот приговаривал «не будешь» и все бил. И тут на меня нашло. Я стал рыдать, рыдать. И долго никто не мог меня успокоить. Вот эти-то рыдания, это отчаяние были первыми припадками моего теперешнего сумасшествия. Помню, другой раз это нашло на меня, когда тетя рассказала про Христа. Она рассказала и хотела уйти, но мы сказали:

Расскажи еще про Иисуса Христа.

Нет, теперь некогда.

Нет, расскажи, - и Митенька просил рассказать. И тетя начинала опять то же, что она рассказала нам прежде. Она рассказала, что его распяли, били, мучили, а он все молился и не осудил их.

Тетя, за что же его мучили?

Злые люди были.

Да ведь он был добрый.

Ну будет, уже девятый час. Слышите?

За что они его били? Он простил, да за что они били. Больно было. Тетя, больно ему было?

Ну будет, я пойду чай пить.

А может быть, это неправда, его не били.

Ну будет.

Нет, нет, не уходи.

И на меня опять нашло, рыдал, рыдал, потом стал биться головой об стену.

Так это находило на меня в детстве. Но с четырнадцати лет, с тех пор как проснулась во мне половая страсть и я отдался пороку, все это прошло, и я был мальчик, как все мальчики. Как все мы, воспитанные на жирной излишней пище, изнеженные, без физического труда и со всеми возможными соблазнами для воспаления чувственности, и в среде таких же испорченных детей, мальчики моего возраста научили меня пороку, и я отдался ему. Потом этот порок заменился другим. Я стал знать женщин и так, ища наслаждений и находя их, я жил до тридцати пяти лет. Я был совершенно здоров, и не было никаких признаков моего сумасшествия. Эти двадцать лет моей здоровой жизни прошли для меня так, что я теперь ничего из них почти не помню и вспоминаю теперь с трудом и омерзением.

Как все мальчики моего круга умственно здоровые, я поступил в гимназию, потом в университет, где и кончил курс по юридическому факультету. Потом я служил немного, потом сошелся с моей теперешней женой и женился и жил в деревне, как говорится, воспитывал детей, хозяйничал и был мировым судьей. На десятом году моей женитьбы случился со мной первый припадок после моего детства.

Мы скопили с женой деньги от ее наследства и моих свидетельств за выкуп и решили купить именье. Меня очень занимало, как и должно быть, увеличение нашего состояния и желание увеличить его самым умным способом, лучше, чем другие. Я узнавал тогда везде, где продаются имения, и читал все объявления в газетах. Мне хотелось купить так, чтобы доход или лес с именья покрыл бы покупку, и я бы получил именье даром. Я искал такого дурака, который бы не знал толку, и раз мне показалось, что я нашел такого. Именье с большими лесами продавалось в Пензенской губернии. По всему, что я разузнал, выходило, что продавец именно такой дурак и леса окупят ценность имения. Я собрался и поехал. Ехали мы сначала по железной дороге (я ехал с слугою), потом поехали на почтовых перекладных. Поездка была для меня очень веселая. Слуга, молодой, добродушный человек, был так же весел, как и я. Новые места, новые люди. Мы ехали, веселились. До места нам было двести с чем-то верст. Мы решили ехать не останавливаясь, только переменяя лошадей. Наступила ночь, мы всё ехали. Стали дремать. Я задремал, но вдруг проснулся. Мне стало чего-то страшно. И как это часто бывает, проснулся испуганный, оживленный, - кажется, никогда не заснешь. «Зачем я еду? Куда я еду?» - пришло мне вдруг в голову. Не то чтобы не нравилась мысль купить дешево имение, но вдруг представилось, что мне не нужно ни за чем в эту даль ехать, что я умру тут в чужом месте. И мне стало жутко. Сергей, слуга, проснулся, я воспользовался этим, чтоб поговорить с ним. Я заговорил о здешнем крае, он отвечал, шутил, но мне было скучно. Заговорили о домашних, о том, как мы купим. И мне удивительно было, как он весело отвечал. Всё ему было хорошо и весело, а мне всё было постыло. Но все-таки, пока я говорил с ним, мне было легче. Но кроме того, что мне скучно, жутко было, я стал чувствовать усталость, желание остановиться. Мне казалось, что войти в дом, увидать людей, напиться чаю, а главное, заснуть легче будет. Мы подъезжали к городу Арзамасу.

А что, не переждать ли нам здесь? Отдохнем немножко?

Что ж, отлично.

Что, далеко еще до города?

От той версты семь.

Ямщик был степенный, аккуратный и молчаливый. Он и ехал не скоро и скучно. Мы поехали. Я замолчал, мне стало легче, потому что я ждал впереди отдыха и надеялся, что там все пройдет. Ехали, ехали в темноте, ужасно мне казалось долго. Подъехали к городу. Народ весь уж спал. Показались в темноте домишки, зазвучал колокольчик и лошадиный топот, особенно отражаясь, как это бывает, около домов. Дома пошли кое-где большие белые. И все это невесело было. Я ждал станции, самовара и отдыха - лечь. Вот подъехали, наконец, к какому-то домику с столбом. Домик был белый, но ужасно мне показался грустный. Так что жутко даже стало. Я вылез потихоньку. Сергей бойко, живо вытаскивал что нужно, бегая и стуча по крыльцу. И звуки его ног наводили на меня тоску. Я вошел, был коридорчик, заспанный человек с пятном на щеке, пятно это мне показалось ужасным, показал комнату. Мрачная была комната. Я вошел, еще жутче мне стало.

Нет ли комнатки, отдохнуть бы?

Есть нумерок. Он самый.

Чисто выбеленная квадратная комнатка. Как, я помню, мучительно мне было, что комнатка эта была именно квадратная. Окно было одно, с гардинкой, - красной. Стол карельской березы и диван с изогнутыми сторонами. Мы вошли. Сергей устроил самовар, залил чай. А я взял подушку и лег на диван. Я не спал, но слушал, как Сергей пил чай и меня звал. Мне страшно было встать, разгулять сон и сидеть в этой комнате страшно. Я не встал и стал задремывать. Верно, и задремал, потому что когда я очнулся, никого в комнате не было и было темно. Я был опять так же пробужден, как на телеге. Заснуть, я чувствовал, не было никакой возможности. Зачем я сюда заехал. Куда я везу себя. От чего, куда я убегаю? - Я убегаю от чего-то страшного и не могу убежать. Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе. Я, вот он, я весь тут. Ни пензенское, ни какое именье ничего не прибавит и не убавит мне. А я-то, я-то надоел себе, несносен, мучителен себе. Я хочу заснуть, забыться и не могу. Не могу уйти от себя. Я вышел в коридор. Сергей спал на узенькой скамье, скинув руку, но спал сладко, и сторож с пятном спал. Я вышел в коридор, думая уйти от того, что мучило меня. Но оно вышло за мной и омрачало все. Мне так же, еще больше страшно было. «Да что это за глупость, - сказал я себе. - Чего я тоскую, чего боюсь». - «Меня, - неслышно отвечал голос смерти. - Я тут». Мороз подрал меня по коже. Да, смерти. Она придет, она вот она, а ее не должно быть. Если бы мне предстояла действительно смерть, я не мог испытывать того, что испытывал, тогда бы я боялся. А теперь и не боялся, а видел, чувствовал, что смерть наступает, и вместе с тем чувствовал, что ее не должно быть. Все существо мое чувствовало потребность, право на жизнь и вместе с тем совершающуюся смерть. И это внутреннее раздирание было ужасно. Я попытался стряхнуть этот ужас. Я нашел подсвечник медный с свечой обгоревшей и зажег ее. Красный огонь свечи и размер ее, немного меньше подсвечника, все говорило то же. Ничего нет в жизни, а есть смерть, а ее не должно быть. Я пробовал думать о том, что занимало меня: о покупке, об жене - ничего не только веселого не было, но все это стало ничто. Все заслонял ужас за свою погибающую жизнь. Надо заснуть. Я лег было. Но только что улегся, вдруг вскочил от ужаса. И тоска, и тоска, такая же духовная тоска, какая бывает перед рвотой, только духовная. Жутко, страшно, кажется, что смерти страшно, а вспомнишь, подумаешь о жизни, то умирающей жизни страшно. Как-то жизнь и смерть сливались в одно. Что-то раздирало мою душу на части и не могло разодрать. Еще раз прошел посмотрел на спящих, еще раз попытался заснуть, все тот же ужас красный, белый, квадратный. Рвется что-то, а не разрывается. Мучительно, и мучительно сухо и злобно, ни капли доброты я в себе не чувствовал, а только ровную, спокойную злобу на себя и на то, что меня сделало. Что меня сделало? Бог, говорят, бог. Молиться, вспомнил я. Я давно, лет двадцать, не молился и не верил ни во что, несмотря на то, что для приличия говел каждый год. Я стал молиться. Господи помилуй, отче наш, богородицу, Я стал сочинять молитвы. Я стал креститься и кланяться в землю, оглядываясь и боясь, что меня увидят. Как будто это развлекло меня, развлек страх, что меня увидят. И я лег. Но стоило мне лечь и закрыть глаза, как опять то же чувство ужаса толкнуло, подняло меня. Я не мог больше терпеть, разбудил сторожа, разбудил Сергея, велел закладывать, и мы поехали. На воздухе и в движении стало лучше. Но я чувствовал, что что-то новое осело мне на душу и отравило всю прежнюю жизнь.

К ночи мы приехали на место. Весь день я боролся с своей тоской и поборол ее; но в душе был страшный осадок: точно случилось со мной какое-то несчастие, и я только мог на время забывать его; но оно было там на дне души и владело мной.

Мы приехали вечером. Старичок-управляющий хотя не радостно (ему досадно было, что продается именье), но хорошо принял меня. Чистые комнатки с мягкой мебелью. Новый блестящий самовар. Крупная чайная посуда, мед к чаю. Все было хорошо. Но я, как старый забытый урок, неохотно спрашивал его об именье. Все невесело было. Ночь, однако, я заснул без тоски. Я приписал это тому, что опять на ночь молился. И потом начал жить по-прежнему; но страх этой тоски висел надо мной с тех пор всегда. Я должен был не останавливаясь и, главное, в привычных условиях жить, как ученик по привычке не думая сказывает выученный наизусть урок, так я должен был жить, чтобы не попасть опять во власть этой ужасной, появившейся в первый раз в Арзамасе тоски. Домой я вернулся благополучно, именья не купил, денег недостало, и начал жить по-прежнему, с одной только разницей, что я стал молиться и ходить в церковь. По-прежнему мне казалось, но уже не по-прежнему, как я теперь вспоминаю. Я жил прежде начатым, продолжал катиться по проложенным прежде рельсам прежней силой, но нового ничего уже не предпринимал. И в прежде начатом было уже у меня меньше участия. Мне все было скучно. И я стал набожен. И жена замечала это и бранила и пилила меня за это. Тоски не повторялось дома. Но раз я поехал неожиданно в Москву. Днем собрался, вечером поехал. Было дело о процессе. Я приехал в Москву весело. Дорогой разговорились с харьковским помещиком о хозяйстве, о банках, о том, где остановиться, о театрах. Решили остановиться вместе на Московском подворье, на Мясницкой, и нынче же поехать в «Фауста». Приехали, я вошел в маленький номер. Тяжелый запах коридора был у меня в ноздрях. Дворник внес чемодан. Девушка-коридорная зажгла свечу. Свеча зажглась, потом огонь поник, как всегда бывает. В соседнем номере кашлянул кто-то - верно, старик. Девушка вышла, дворник стоял, спрашивая, не развязать ли. Огонь ожил и осветил синие с желтыми полосками обои, перегородку, облезший стол, диванчик, зеркало, окно и узкий размер всего номера. И вдруг арзамасский ужас шевельнулся во мне. «Боже мой, как я буду ночевать здесь», - подумал я.

Развяжи, пожалуйста, голубчик, - сказал я дворнику, чтоб задержать его. «Оденусь поскорей, и в театр».

Дворник развязал.

Пожалуйста, голубчик, зайди к барину в восьмой номер, со мной приехал, скажи, что я сейчас готов и приду к нему.

Дворник вышел, я стал торопиться одеваться, боясь взглянуть на стены. «Что за вздор, - подумал я, - чего я боюсь, точно дитя. Привидений я не боюсь. Да, привидений… лучше бы бояться привидений, чем того, чего я боюсь. - Чего? - Ничего… Себя… Ну вздор». Я, однако, надел жесткую, холодную крахмальную рубашку, засунул запонки, надел сертук, новые ботинки и пошел к харьковскому помещику. Он был готов. Мы поехали в «Фауста». Он еще заехал завиться. Я обстригся у француза, поболтал с французом, купил перчатки, все было хорошо. Я забыл совсем номер продолговатый и перегородку. В театре было тоже приятно. После театра харьковский помещик предложил заехать поужинать. Это было вне моих привычек, но когда мы вышли из театра и он предложил мне это, я вспомнил о перегородке и согласился.

Во втором часу мы вернулись домой. Я выпил непривычные два стакана вина; но был весел. Но только что мы вошли в коридор с завернутой лампой и меня охватил запах гостиницы, холод ужаса пробежал мне по спине. Но делать было нечего. Я пожал руку товарищу и вошел в номер.

Я провел ужасную ночь, хуже арзамасской, только утром, когда уже за дверью стал кашлять старик, я заснул, и не в постели, в которую я ложился несколько раз, а на диване. Всю ночь я страдал невыносимо, опять мучительно разрывалась душа с телом. «Я живу, жил, я должен жить, и вдруг смерть, уничтожение всего. Зачем же жизнь? Умереть? Убить себя сейчас же? Боюсь. Дожидаться смерти, когда придет? Боюсь еще хуже. Жить, стало быть? Зачем? Чтоб умереть». Я не выходил из этого круга. Я брал книгу, читал. На минуту забывался, и опять тот же вопрос и ужас. Я ложился в постель, закрывал глаза. Еще хуже. Бог сделал это. Зачем? - Говорят: не спрашивай, а молись. Хорошо, я молился. Я и теперь молился, опять как в Арзамасе; но там и после я просто молился по-детски. Теперь же молитва имела смысл. «Если ты есть, открой мне: зачем, что я такое?» Я кланялся, читал все молитвы, которые знал, сочинял свои и прибавлял: «Так открой же». И я затихал и ждал ответа. Но ответа не было, как будто и не было никого, кто бы мог отвечать. И я оставался один, сам с собой. И я давал себе ответы заместо того, кто не хотел отвечать. Затем, чтобы жить в будущей жизни, отвечал я себе. Так зачем же эта неясность, это мученье? Не могу верить в будущую жизнь. Я верил, когда не всей душой спрашивал, а теперь не могу, не могу. Если бы ты был, ты бы сказал мне, людям. А нет тебя, есть одно отчаяние. А я не хочу, не хочу его. Я возмутился. Я просил его открыть мне истину, открыть мне себя. Я делал всё, что все делают, но он не открывался. Просите, и дастся вам, вспомнилось мне, и я просил. И в этом прошении я находил не утешение, а отдохновение. Может быть, я не просил, я отказался от него. - «Ты на пядень, а он от тебя на сажень». - Я не верил в него, но просил, и он все-таки не открыл мне ничего. Я считался с ним и осуждал его, просто не верил.

На другой день я все силы употребил, чтобы покончить обыденкой все дела и избавиться от ночи и в номере. Я не кончил всего и вернулся домой в ночь. Тоски не было. Эта московская ночь изменила еще больше мою жизнь, начавшую изменяться с Арзамаса. Я еще тоньше стал заниматься делами, и на меня находила апатия. Я стал слабеть и здоровьем. Жена требовала, чтоб я лечился. Она говорила, что мои толки о вере, о боге происходили от болезни. Я же знал, что моя слабость и болезнь происходили от неразрешенного вопроса во мне. Я старался не давать ходу этому вопросу и в привычных условиях старался наполнять жизнь. Я ходил в церковь по воскресеньям и праздникам, я говел, постился даже, как я это завёл с поездки в Пензу, и молился, но больше как обычай. Я не ждал ничего от этого, как бы не разрывал векселя и протестовал его в сроки, несмотря на то, что знал невозможность получить по векселю. Делал это только на всякий случай. Жизнь же свою я наполнял не хозяйством, оно отталкивало меня своей борьбой - энергии не было, - а чтением журналов, газет, романов, картами по маленькой, и единственное проявление моей энергии была охота по старой привычке. Я всю жизнь был охотник. Раз приехал зимой сосед-охотник с гончими на волков. Я поехал с ним. На месте мы стали на лыжи и пошли на место. Охота была неудачна, волки прорвались сквозь облаву. Я услыхал это издалека и пошел по лесу следить свежий заячий след. Следы увели меня далеко на поляну. На поляне я нашел его. Он вскочил так, что я не видал. Я пошел назад. Пошел назад крупным лесом. Снег был глубок, лыжи вязли, сучки путались. Все глуше и глуше стало. Я стал спрашивать, где я, снег изменял все. И я вдруг почувствовал, что я потерялся. До дома, до охотников далеко, ничего не слыхать. Я устал, весь в поту. Остановиться - замерзнешь. Идти - силы слабеют. Я покричал, все тихо. Никто не откликнулся. Я пошел назад. Опять не то. Я поглядел. Кругом лес, не разберешь, где восток, где запад. Я опять пошел назад. Ноги устали. Я испугался, остановился, и на меня нашел весь арзамасский и московский ужас, но в сто раз больше. Сердце колотилось, руки, ноги дрожали. Смерть здесь? Не хочу. Зачем смерть? Что смерть? Я хотел по-прежнему допрашивать, упрекать бога, но тут я вдруг почувствовал, что я не смею, не должен, что считаться с ним нельзя, что он сказал, что нужно, что я один виноват. И я стал молить его прощенья и сам себе стал гадок. Ужас продолжался недолго. Я постоял, очнулся и пошел в одну сторону и скоро вышел. Я был недалеко от края. Я вышел на край, на дорогу. Руки и ноги все так же дрожали и сердце билось. Но мне радостно было. Я дошел до охотников, мы вернулись домой. Я был весел, но знал, что у меня есть что-то радостное, что я разберу, когда останусь один. Так и случилось. Я остался один в своем кабинетце и стал молиться, прося прощенья и вспоминая свои грехи. Их мне казалось мало. Но я вспомнил их, и они мне гадки стали.

С тех пор я начал читать Священное писание. Библия была мне непонятна, соблазнительна, Евангелие умиляло меня. Но больше всего я читал жития святых. И это чтение утешало меня, представляя примеры, которые все возможнее и возможнее казались для подражания. С этого времени еще меньше и меньше меня занимали дела и хозяйственные и семейные. Они даже отталкивали меня. Все не то казалось мне. Как, что было то, я не знал, но то, что было моей жизнью, переставало быть ею. Опять на покупке имения я узнал это. Продавалось недалеко от нас очень выгодно именье. Я поехал, все было прекрасно, выгодно. Особенно выгодно было то, что у крестьян земли было только огороды. Я понял, что они должны были задаром за пастьбу убирать поля помещика, так оно и было. Я все это оценил, все это мне понравилось по старой привычке. Но я поехал домой, встретил старуху, спрашивал о дороге, поговорил с ней. Она рассказала о своей нужде. Я приехал домой и, когда стал рассказывать жене о выгодах именья, вдруг устыдился. Мне мерзко стало. Я сказал, что не могу купить этого именья, потому что выгода наша будет основана на нищете и горе людей. Я сказал это, и вдруг меня просветила истина того, что я сказал. Главное, истина того, что мужики так же хотят жить, как мы, что они люди - братья, сыны Отца, как сказано в Евангелии. Вдруг как что-то давно щемившее меня. оторвалось у меня, точно родилось. Жена сердилась, ругала меня. А мне стало радостно. Это было начало моего сумасшествия. Но полное сумасшествие мое началось еще позднее, через месяц после этого. Оно началось с того, что я поехал в церковь, стоял обедню и хорошо молился и слушал, и был умилен. И вдруг мне принесли просвиру, потом пошли к кресту, стали толкаться, потом на выходе нищие были. И мне вдруг ясно стало, что этого всего не должно быть. Мало того, что этого не должно быть, что этого нет, а нет этого, то нет и смерти и страха, и нет во мне больше прежнего раздирания, и я не боюсь уже ничего. Тут уже совсем свет осветил меня, и я стал тем, что есть. Если нет этого ничего, то нет прежде всего во мне. Тут же на паперти я роздал, что у меня было, тридцать шесть рублей, нищим и пошел домой пешком, разговаривая с народом.

Примечания

«Записки сумасшедшего ». Замысел повести возник в 1884 году: в дневнике Толстого в записи от 30 марта отмечено: «Пришли в голову записки несумасшедшего. Как живо я их пережил» (т. 49, стр. 75–76). Сохранившийся отрывок, названный писателем «Записки сумасшедшего», относится к апрелю 1884 года. Повесть осталась незаконченной, но Толстой несколько раз (в 1887, 1888, 1896, 1903 гг.) возвращался к мысле о ее завершении.

Повесть носит автобиографический характер. В сентябре 1869 года Толстой ездил в Пензенскую губернию для покупки имения. В Арзамасе, где была сделана остановка для ночлега, он пережил состояние аналогичное тому, что переживает главное действующее лицо «Записок сумасшедшего». Об этом «арзамасском ужасе» Толстой сообщал жене 4 сентября 1869 года: «Было два часа ночи, я устал страшно, захотелось спать, и ничего не болело. Но вдруг на меня нашла тоска, страх, ужас такие, каких я никогда не испытывал» (т. 83, стр. 167).

■
■
■
■

Судьба повести Николая Васильевича Гоголя «Записки сумасшедшего» не самая простая. Несколько лет писатель вынашивал идею о безумном герое и обдумывал сюжетные детали. Во время работы над произведением постоянно вносил правки. Даже первичное название «Клочки из записок сумасшедшего», с которым повесть впервые увидела свет в 1835 году, позже было автором изменено.

Не обошлось и без цензуры, которая требовала убрать или более корректно переписать целые абзацы. Гоголь жаловался в своих письмах Пушкину:

Я должен ограничиться выкидкою лучших мест

Но, невзирая на вмешательство цензоров, повесть получилась.

Несмотря на комедийный сюжет, замешанный на юморе и сарказме, писатель разыграл настоящую трагедию, где неудовлетворенность собственной жизнью доводит главного героя до безумия. На примере своего персонажа, Гоголь, словно через призму, искажающую реальную картинку, смотрит на общество, в котором не каждый может раскрыться и проявить себя. Жестокая действительность сводит главного героя с ума.

Сюжет

Всё повествование ведётся от имени Аксентия Ивановича, не самым аккуратным способом делающего записи в своём дневнике. Здесь он записывает свои мысли и действия, рассуждает и делает выводы. Порой главный герой выступает как философ, не лишённый способности анализировать.

Дожив до сорока двух лет, обедневший дворянин Поприщин, ничем не отличается от тысяч таких же как он чиновников. Но именно с ним случается трагедия, разыгранная на глазах читателя.

День ото дня рассудок покидает несчастного. Его записи становятся всё абсурднее. К патологическому состоянию подмешивается мания величия, которая почему-то расширяет сознание несчастного. Кажется, что главный герой стал видеть глубже окружающую действительность.

Неслучайно цензура рассматривала произведение под призмой предвзятости. Всем было очевидно, что под сумасшедшим бредом Поприщина автор маскирует безнравственную пустоту и ничтожность чиновничьей среды.

Пока Гоголь вынашивал сюжетную идею, он рассматривал разные варианты, как подать своё произведение. «Записки сумасшедшего» могли бы быть пьесой. Но, выбрав вариант в виде дневника, автор не прогадал.

Главный герой

Литературный персонаж Аксентий Иванович Поприщин мелкий дворянин, недовольный собственной жизнью. Дворянские корни - это единственная его гордость.

Это взрослый мужчина, которому за сорок. Но он не нашёл в жизни ни своего призвания, не обнаружил никаких способностей и талантов. Работает в чине титулярного советника и постоянно нуждается в деньгах. Гардероб его беден, старомоден и припачкан. Даже семьёй мужчина не обзавёлся. Хотя в его времяпровождении нет ничего странного. Он читает прессу, время от времени посещает театр, а по вечерам, после службы, просто лежит на диване. Ведь так делают все.

Но его жизненные амбиции вовсе не удовлетворены. Мужчина считает, что он ещё достаточно молод, чтобы дослужиться до полковника. А влюблённость в дочь директора департамента, говорит о готовности реализовать свои нерастраченные чувства.

Гоголь неслучайно дал своему герою такую фамилию. Поприще - это путевая мера, которой измерялись большие расстояния. Так и Поприщин, имея тонкую и ранимую психику, блуждая в своих мечтах и фантазиях, ищет своё поприще, своё место в жизни. И в этих поисках становится жертвой обстоятельств.

В его голове всё смешивается и спутывается. Он дворянин, но должен подчиняться мелкому начальнику отделения, реагировать на замечания. Это ранит самолюбие и унижает его достоинство. Он влюблён, но на его чувства всем наплевать, а девушка, предмет его влюблённости, и вовсе ничего не знает о нём.

Постепенно разум покидает Аксентия Ивановича. Но легче ему не становится. Теперь в его сущности сплетаются сразу несколько личностей. Мучительная ничтожность положения выравнивается, как только Поприщин понимает, что он король Испании - Фердинанд VIII. Теперь, когда больная фантазия подлечила хроническую тягу к честолюбию, титулярному советнику нет необходимости приветствовать своё начальство, да и вообще ходить на службу. Он король!

Галлюцинации главного героя с каждым днём делают новый виток в спирали болезни. Процесс разрушения рассудка прогрессирует с каждым днём всё сильнее. Пока, в конце концов, Поприщин не оказывается в психиатрической лечебнице.

Гоголь не поскупился, и наделил своего сходящего с ума героя различными положительными качествами. Во-первых, это грамотный человек. Даже читая собачью переписку, он делает акцент на том, что письма написаны «очень правильно», он видит и запятые, и даже буква ѣ. Во-вторых, обедневший дворянин настоящий трудяга. Ходит на службу, ведёт порядочный образ жизни, не совершает ничего противоправного. В-третьих, мужчина тяготеет к прекрасному. Он посещает театр, как только у него появляется в кармане грош.

Даже на пороге полного сумасшествия, осознав себя королём Испании, психический больной заявляет, что он не такой, как Филипп II. Здесь, видимо, автор имел в виду воинственность короля Филиппа II и его отношения к инквизиции, устраивавшей массовые казни. Всё это говорит об образованности лишающегося рассудка человека.

Октябрь

Первая запись в дневнике датирована 3 октября. Здесь Аксентий Иванович рассуждает о своей службе в департаменте. Ругает начальника отделения, который, по его мнению, придирается к нему. Ругает казначея, у которого не выпросишь вперёд жалования ни копейки. И хотя его работа состоит в том, чтобы переписывать бумаги да очищать перья, он дорожит службой в департаменте и считает её благородной.

По дороге на службу Аксентий Иванович у магазина случайно встретил дочь директора, выходящую из кареты. И хотя девушка его даже не заметила, мужчина успел оценить её взгляд, глаза, брови. Мелкий чиновник признаётся сам себе: «Боже мой! Пропал я, пропал совсем».

Директорская дочь скрылась в магазине, оставив свою собачку Меджи на улице. Вот тут наш герой и услышал впервые, как между Межди, и проходящей мимо второй собачкой Фидель, завязался разговор. Поначалу этот факт удивил его изрядно, и Поприщин признаётся: «С недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал».

На следующий день наш герой, при выполнении своих обязанностей, восторгается своим директором. Титулярный советник считает, что и директор любит его, и добавляет: «Если бы и дочка…»

Но вот и директорская дочка пожаловала. Всё в ней прекрасно: наряд, взгляд, голос. А платок, который девушка уронила - целое событие для влюблённого. Но он не смел с ней говорить больше одной фразы, и тем более шутить. Чувство охватившие влюблённого безответно, хотя он, несомненно, романтик. Стихи переписывает. Правда, не знает, что это вовсе не Пушкин, а популярная песня.

Чтобы взглянуть ещё разок на директорскую дочь Аксентий Иванович вечером идёт к её подъезду, но она никуда не едет и не выходит.

Ноябрь

Больше месяца титулярный советник не делал свои записи. А побудило его взяться за перо событие, связанное с женщиной.

Начальник отделения стал стыдить Поприщина, что тот волочится за директорской дочерью, при этом не имея никакого капитала. Но дворянское происхождение главного героя взяло верх над насмешками надворного советника, и было расценено как зависть.

А как же! Он дворянин: и в театр ходит, и в музыке разбирается, и о цензуре рассуждает. Но мысли о девушке преследуют Аксентий Иванович постоянно. А по вечерам он также идёт к директорской квартире, в надежде просто увидеть милый силуэт.

Мечты влюблённого разрастаются. Он желает заглянуть в будуар ее превосходительства, где полно разных женских штучек: нарядов, духов, цветов. А ещё лучше попасть в спальню: «Там-то, я думаю, рай, какого и на небесах нет».

Фантазии побуждают титулярного советника идти на крайние меры. Он решает устроить допрос собачке Фидель, которая дружит с собачкой директорской дочки, и выкрасть собачью переписку.

Так он и поступает на следующий день, отправляясь к хозяевам Фидель. Девчонка открывшая дверь, по мнению Поприщина, оказалась крайне глупа, поскольку не поняла, что пришедшему необходимо поговорить с их собачонкой. Пришлось прорываться к лукошку Фидельки, чтобы раздобыть собачью переписку. Титулярный советник ещё способен давать оценку своим поступкам и замечает, что девчонка верно приняла его за сумасшедшего.

Считая, что собаки народ умный, Аксентий Иванович находит переписку животных довольно грамотной. Ему кажется, что в письмах есть умные высказывания и цитаты. Воспалённый мозг несчастного дворянина рисует картинку за картинкой. Из писем становится ясно, что девушку, в которую он влюблён, зовут Софи, что самый главный в доме господин, тот, которого Софи называет папа́. Этот самый папа́ недавно получил орден, чему был чрезвычайно рад.

В следующем письме влюблённый находит полезную информацию о том, как барышня собирается на бал. Узнаёт он и о том, что ей наносит визиты некий камер-юнкер Теплов, и его визиту барышня очень рада. Находит он несколько строчек и о себе, где его сравнивают черепахой в мешке, обзывают уродом, и говорят, что распоряжаются как слугой. Всё это крайне обидно Поприщину.

А когда в письмах речь заходит о предстоящей свадьбе главный герой от досады рвёт в клочья все письма. Он и сам бы хотел быть генерал-губернатором и задаёт вопрос себе: «Отчего я титулярный советник?»

Декабрь

Судя по датам, дневник не открывался несколько недель. Но проблема приближающейся свадьбы не перестала волновать влюблённого. Он очень переживает своё низкое положение в обществе. Он уже не восхищается своим директором, а ругает его, называя честолюбцем. Он припоминает случаи когда простой человек вдруг оказывался знатным вельможей или даже государем.

А чтение газет, в скором времени наводят его на другие раздумья. Особенно Аксентия Ивановича занимает Испания, оставшаяся без короля. Он буквально недоумевает, как государство будет обходиться без монарха. Король нужен обязательно, и, вероятно, он есть, просто пока скрывается по каким-то причинам.

Политическая тема захватила Поприщина. Он рассуждает, как может, о линии поведения Англии, Австрии, да и всей Европы.

Неопределённые даты

Триумфальная запись: «В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я». Теперь в голове нашего сумасшедшего полный порядок. Судя по дневнику, случилось это открытие 43 числа 2000 года.

Аксентий Иванович даже представить не может как же раньше он думал, что он титулярный советник, переписчик каких-то гадких бумаг.

Первой о своём открытии он поведал Мавре, женщине занимающейся уборкой помещений. Та только руками всплеснула. Ну да что с неё простой женщины возьмёшь. Король, кстати говоря, проявил благородство и объяснил, что на неё он не сердится и он совсем не такой, как Филипп II.

Но поскольку остальные окружающие не знали, что титулярный советник превратился в короля, за ним послали экзекутора и предложили посетить работу. В департамент новоиспечённый король пошёл ради шутки. Работать он не собирался и всё думал, какой ералаш начался бы, если окружающие узнали, кто он на самом деле.

Высокомерно Аксентий Иванович поглядывал и на начальника, и на директора. А когда ему дали документы на подпись всё же решил открыться и черкнул на самом видном месте: «Фердинанд VIII». Вокруг сразу воцарилось благоговейное молчание.

Осмелевший психический больной отправился на директорскую квартиру, где решается на признание в любви. Его даже лакей не смог остановить. Напугав барышню своим признанием и порассуждав о любви, наш герой несёт полную ахинею. Его больное воображение всё меньше подвластно, хоть какому-нибудь смыслу.

В следующие дни мнимый король обеспокоен отсутствием мантии и депутации из Испании. Он даже сходил на почту, чтобы удостовериться, не прибыли ли испанские депутаты. Пробовал сам сшить себе мантию.

Но вот случилось, то чего так ждал Поприщин. Депутаты приехали в карете, и очень скоро граница осталась позади. Правда, приём, оказанный королю Испании, был странный. По спине больно ударили палкой несколько раз. Но впереди много государственных дел. Во-первых, Китай и Испания одна земля, во-вторых, земля сядет на луну…

Недоброжелательный приём в Испании Поприщин объясняет тем, что попал-то он в руки инквизиторов. Но добрый нрав психического больного не позволяет ему обижаться на своих истязателей, ведь они просто орудие в действующей инквизиторской машине.

Последняя запись, окончательно сошедшего с ума главного героя, настоящий крик о помощи. Спутанное сознание заставляет писать одно за другим предложения, не связанные между собой. Но на эту связь уже никто и не рассчитывает.

Анализ произведения

С самой первой записи в дневнике главного героя становится понятно, что человек не в себе. Гоголь передал картину развития болезни, вплоть до полного безумия, очень достоверно. Это отметили многие психологи и психиатры, хотя такой цели писатель не ставил.

Автор смог многое позволить себе, говоря языком Поприщина. Показывая безумство своего героя, писатель затрагивает различные темы, волновавшие общество в те времена. Особое внимание уделено нравам и морали в чиновничьей среде.

Особый приём - собачья переписка. Выкраденные клочки бумаги кажутся Аксентию Ивановичу письмами, из которых он многое узнаёт. Воспалённое воображение не только даёт ответы на вопросы, мучившие его относительно барышни, в которую он влюблён. В письмах имеются философские рассуждения, например, о различных собачьих капризах.

Больной не случайно находит обрывки о разномастной четвероногой братии. Просто его очень волнует вопрос происхождения. Вот собачонка пишет, что когда по улице идёт дворняга, воображающая себя презнатной особой, ей-то сразу понятно, что это простой глупый урод. Это ли не параллель с чиновничьей средой, где человек простой, незнатного рода, воображает из себя знатного господина.

А дог, представленный в произведении - большой, высокий, толстый - болван и преужасный наглец. Всё как в жизни. Человек занимающий большой пост, и имеющий вес в обществе запросто может оказаться глупым и подлым.

Вопрос происхождения настолько волнует Поприщина, что, в конце концов, выплёскивается в манию величия. Теперь он рассуждает чуть по-другому. Ведь бывает, что человек неизвестный оказывается знатной особой. Бывает! Так приходит понимание о том, что он король.

В последние записи безумного Поприщина, Гоголь сумел вложить весь трагизм повести. Это отчаяние оттого, что обычный, неплохой человек, достаточно грамотный дворянин, не смог найти своё место в жизни, не смог реализоваться. А может ему просто не дали этого сделать в мире где царит безумие? Аксентий Иванович - это жертва существующей системы. А печальный финал тот финиш, который может ожидать любого.

Произведение сыграло свою роль в искусстве не только 180 лет назад, когда повести была поставлена хорошая оценка. И хотя Николай Васильевич отказался от идеи передать сюжет в виде пьесы, произведение произвело впечатление не на одно поколение деятелей искусства.

По «Запискам сумасшедшего» снято несколько фильмов, поставлена опера и моноопера. Театральные подмостки постоянно видят многочисленные инсценировки, спектакли и фантасмагории по мотивам повести. Лучшие актёры наших дней примеряют на себя образы гоголевских героев, что только подтверждает бессмертность и актуальность повести.

Несколько слов о Н.В. Гоголе

Когда я проходил педагогическую практику в школе, будучи студентом четвертого курса, мне посчастливилось давать десятиклассникам уроки по творчеству Гоголя. В результате школьники прозвали меня Гоголем: вероятно, сказалась не только тематика уроков, но и портретное сходство, которое, пожалуй, присутствует, особливо в форме носа. А носу Гоголь уделял повышенное внимание в своем творчестве.

Это я, фото с творческого вечера

И раз уж мы заговорили о портретах, дадим слово В. Набокову , так описывающему вышеприведенный дагерротип: «На этом снимке он изображен в три четверти и держит в тонких пальцах правой руки изящную трость с костяным набалдашником (словно трость - писчее перо). Длинные, но аккуратно приглаженные волосы с левой стороны разделены пробором. Неприятный рот украшен тонкими усиками. Нос большой, острый, соответствует прочим резким чертам лица. Темные тени вроде тех, что окружают глаза романтических героев старого кинематографа, придают его взгляду глубокое и несколько затравленное выражение. На нем сюртук с широкими лацканами и франтовской жилет. И если бы блеклый отпечаток прошлого мог расцвести красками, мы увидели бы бутылочно-зеленый цвет жилета с оранжевыми и пурпурными искрами, мелкими синими глазками; в сущности, он напоминает кожу какого-то заморского пресмыкающегося ». Набоков утверждает, что «в Швейцарии он провел целый день, убивая ящериц, выползавших на солнечные горные тропки. Трость, которой он для этого пользовался, можно видеть на дагерротипе, снятом в Риме в 1845 г. ». Но этому утверждению можно и не доверять, поскольку Набоков не всегда точен, весьма склонен к мистификациям, а убийство ящериц почерпнуто из неизвестного мне источника. Сам же образ весьма символичен: трость-перо используется для борьбы с ползучими гадами, порождениями инфернального мира - очень похоже на образ Гоголя-писателя.

Н.В. Гоголь в большей степени известен всем как прозаик и драматург, но он, кроме того, был и публицистом, и литературным критиком, писал стихи и даже был учителем Церкви - у него есть, например, катехизаторское (т.е. церковно-просветительское) сочинение «Размышления о Божественной Литургии» . К слову сказать, ни в одном из богословских трудов мне не встречалось такое краткое и емкое определение Литургии, какое присутствует во «Введении» гоголевской книги:«Божественная Литургия есть вечное повторение великого подвига любви, для нас совершившегося ».

Гоголь - один из самых мистических русских писателей; прежде всего с его именем связано само понятие «мистического реализма» как художественного метода, который впоследствии использовался Достоевским, Булгаковым и другими крупными писателями, пускающими потустороннее в свой художественный мир. Именно по произведению Гоголя снят единственный советский фильм ужасов - «Вий», разумеется. В произведениях Гоголя едва ли не чаще, чем у других писателей, поминается черт - и не только поминается, но и изображается, - например, в «Ночи перед Рождеством».

Как выразительно писал В. Набоков, « недоразвитая, вихляющая ипостась нечистого, с которой в основном общался Гоголь, - это для всякого порядочного русского тщедушный инородец, трясущийся, хилый бесенок с жабьей кровью, на тощих немецких, польских и французских ножках, рыскающий мелкий подлец, невыразимо гаденький. Раздавить его - и тошно и сладостно, но его извивающаяся черная плоть до того гнусна, что никакая сила на свете не заставит сделать это голыми руками, а доберешься до него каким-нибудь орудием - тебя так и передернет от омерзения ». Но бывали и иные разновидности бесов, которые в произведениях Гоголя обретали черты пугающей достоверности. В моем стихотворении «Тень» , подпивший лирический герой беседует с собственной тенью, которая, разумеется, не просто тень. Она ссылается на Гоголя как специалиста по потусторонним визитерам. Процитирую пару четверостиший:

«Пей сколько угодно, пожалуйста,

Бей рюмки, кропай свои вирши,

Но только потом мне не жалуйся,

Что хари какие-то видишь

С хвостами, рогами, копытами -

Да их описал некто Гоголь…» -

«Послушай, мурло любопытное,

Уйди ты отсель ради Бога!»

Биография Н.В. Гоголя весьма своеобразна: и уединенно-монашеская жизнь, странно сочетающаяся с «охотой к перемене мест», более похожей на постоянное бегство; и творчество - гротескно-фантасмагорическое, эпически-лиричное, мистическое, сатирическое и проповедническое; и сожженный второй том «Мертвых душ»; и уникальная смерть в результате сугубого поста; и легенды, связанные с летаргическим сном и украденной из могилы головой… Есть где разгуляться биографу. С биографией Н.В. Гоголя можно ознакомиться , очень хороша также статья из«Википедии» .

Портретная галерея

В.А. Гоголь-Яновский, отец писателя; М.И. Гоголь-Яновская (Косяровская),
мать писателя

Портреты Н.В. Гоголя

Ф.А. Моллер А.И. Иванов

Б. Карпов Ф. Иордан

К. Мазер Э.А. Дмитриев-Мамонов

Две могилы

Могила Н.В. Гоголя на Новодевичьем кладбище в Москве;

Бывшая могила Н.В. Гоголя в Свято-Даниловом монастыре в Москве

«Записки сумасшедшего»

Сюжет «Записок сумасшедшего» восходит к двум различным замыслам Гоголя начала 30-х годов: к «Запискам сумасшедшего музыканта» и к неосуществленной комедии «Владимир 3-ей степени» . В ту пору Гоголь был увлечен повестями Владимира Одоевского из цикла «Дом сумасшедших» , посвященных разработке темы мнимого или действительного безумия у высокоодаренных натур. Из увлечения романтическими сюжетами Одоевского возник, очевидно, и неосуществленный замысел «Записок сумасшедшего музыканта». «Владимир 3-ей степени», будь он закончен, тоже имел бы героем безумца, отличного, однако, от «творческих» безумцев тем, что это был бы человек, поставивший себе прозаическую цель получить крест Владимира 3-ей степени; не получив его, он «в конце пьесы… сходил с ума и воображал, что он сам и есть» этот орден. Вместо этих двух вещей была написана одна - совершенно гениальная.

Иллюстрация О.Беседина

Ознакомьтесь, пожалуйста, с текстом повести или прослушайте ее в аудиоформате

Повесть построена в виде дневника Аксентия Ивановича Поприщина, титулярного советника, т.е. мелкого чиновника, служившего в департаменте столоначальником («Они думали, что я напишу на самом кончике листа: столоначальник такой-то »). Эта должность была несколько выше, чем у Акакия Акакиевича Башмачкина, героя «Шинели», который будучи тоже титулярным советником, служил письмоводителем, но особых доходов не приносила: из первой же дневниковой записи от 3 октября мы узнаем, что герой пошел в департамент единственно для того, чтобы попытаться выпросить жалованье на месяц вперед и заранее готовясь к неудаче этого предприятия. Службой как источником дохода он недоволен: «Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! » Единственное, что его устраивает на месте службы, - ее благородство: «Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы ». Уже в этом можно усмотреть первые признаки мании величия, которая расцветет буйным цветом позднее: герой ценит вежливое обхождение со стороны начальства и высокий статус учреждения, в котором служит, больше, нежели жалованье. Пока это не более, чем самолюбие или чувство собственного достоинства, но дальше будет больше.

На улице, по пути в департамент, герой видит чиновника, идущего за барышнею, и восклицает: «Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-Богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит ». Это утверждение навряд ли соответствовало действительности - где уж чиновнику тягаться с офицером по части амурных дел! - но зато повышало собственный статус Поприщина, причисляло его к категории заправских ловеласов. Это уже не вполне здравая оценка действительности, примем к сведению.

Далее герой видит директорскую дочку, приехавшую в магазин, прижимается к стенке и закутывается в шинель, чтобы его не узнали, читатель же узнает о том, что герой влюблен в эту барышню: «Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами... Господи, Боже мой! пропал я, пропал совсем ». Здесь про манию величия говорить не вполне уместно, поскольку сердцу не прикажешь. Но эта влюбленность будет отправной точкой для того, чтобы мания развилась: герой должен соответствовать этому небесному созданию, должен быть достоин этой высокостатусной барышни… И как бы такого достичь?

Чувства его находятся в смятении, и в этот самый момент он слышит разговор собачек Меджи (барышниной) и Фидель (думаю, не в обиду Кастро, в данной повести Фидель - сучья кличка). Это уже явный признак помешательства, но как воспринимается данное обстоятельство героем? «Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров ». Примеры эти (о коровах, вошедших в магазин и спросивших фунт чаю) он вычитывал в газетах и воспринимал совершенно некритически. Видно, что граница между возможным и невозможным у героя уже размыта.

Иллюстрация Э. Визина

По-настоящему его удивил лишь разговор о переписке между Меджи и Фидель: «Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин ». Как легко можно увидеть, герою удивительно не то, что собака способна писать письма, а то, что собака, не имея дворянства, их пишет. Дальнейшее поведение героя, а именно выслеживание, где живет Фидель, и намерение, завладев собачьей перепиской, узнать что-нибудь важное о хозяйке Меджи, - говорит нам о серьезном изъяне в восприятии героем действительности.

На следующий день, 4 октября, состоялась встреча Поприщина с барышней, которую он описывает совершенно восторженным тоном, поминая и Бога, и всех святых: «Святители, как она была одета!.. а как глянула: солнце, ей-Богу, солнце!.. Ах, ай, ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка!.. Святые, какой платок! тончайший, батистовый - амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством ». Естественно, то было не свидание, а девушка просто заглянула в кабинет отца, увидела чиновника, очинивающего перья, и позабавилась, уронив платок и наблюдая, как тот бросился этот платок поднимать. Из эпизода этого мы можем лишь заключить, что ее образ в глазах Поприщина максимально идеализирован.

Видеофрагмент 1. Х/ф «Записки сумасшедшего».

Час после этого Поприщин сидит за столом в прострации (об этом можно судить по употребленному глаголу «сидел» вместо любого другого, указывающего на вид деятельности), пока слуга не отправил его домой, что вызвало чрезвычайно болезненную реакцию уязвленного самолюбия: «Я терпеть не могу лакейского круга: всегда развалится в передней, и хоть бы головою потрудился кивнуть. Этого мало: один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставая с места, потчевать табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного происхождения ». Видна гордыня героя, тот же взгляд на себя как на носителя высокого статуса, который впоследствии выльется в манию величия.

Иллюстрация И.Е. Репина

«Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: "Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал". Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в карету, чтобы посмотреть еще разик, - но нет, не выходила ». Здесь мы видим, что герой ведет себя вполне канонично для влюбленного: мечтает, увлекается стихами, пытается хотя бы издали увидеть предмет своего обожания. Кроме того, в записи показывается уровень литературного вкуса героя, вполне соответствующего чтению заметок про говорящих коров. Никаких признаков помешательства, кроме помешательства любовного, которому почти все подвержены, у героя не наблюдается.

Иллюстрация И.Е. Репина

Следующая запись в дневнике датируется 6 ноября, т.е. сделана она через месяц после предшествующей. Почему? Чем занимался чиновник целый месяц? Почему не отображал это в дневнике? Ухаживал за директорской дочкой и нимало в этом направлении не продвинулся. Иначе записи были бы. Причиной для записи 6 ноября стало серьезное переживание, обида: «Разбесил начальник отделения ». Разбесил тем, что сказал, что негоже такому человеку, который ничего из себя не представляет, волочиться за директорскою дочкой. Рассуждения Поприщина таковы: «Понимаю, понимаю, отчего он злится на меня. Ему завидно; он увидел, может быть, предпочтительно мне оказываемые знаки благорасположенности. Да я плюю на него!.. я разве из какие-нибудь разночинцев, из портных или из унтер-офицерских детей? Я дворянин. Что ж, и я могу дослужиться. Мне еще сорок два года - время такое, в которое, по-настоящему, только что начинается служба. Погоди, приятель! будем и мы полковником, а может быть, если Бог даст, то чем-нибудь и побольше ». Здесь уже явно проявляется душевный надлом героя: ему мечтается о том, чтобы стать полковником или чем-нибудь и побольше, иначе не видать ему генеральской дочки, и путь к этому он видит естественный: дослужиться. Но пока дослужишься, дочка начальника успеет состариться, по здравому-то рассуждению, которое Поприщина пока не оставило. Значит, - и это единственный логичный исход - он должен возвыситься как-то иначе, не путем последовательного шествия по карьерной лестнице, а быстро, чтобы успеть предложить себя избраннице.

Запись от 8 ноября говорит о посещении театра, свидетельствуя о невзыскательном вкусе Поприщина: «Играли русского дурака Филатку. Очень смеялся », а еще одна актриса напомнила ему ту . Запись от 9 ноября говорит о рутинном посещении департамента и о бойкоте со стороны начальника отделения. Наконец, запись от 11 ноября возвращает нас к собачкиной переписке.

Измотанный любовными терзаниями, герой мечтает: «Хотелось бы заглянуть туда, на ту половину, где ее превосходительство, - вот куда хотелось бы мне! В будуар: как там стоят все эти баночки, скляночки, цветы такие, что и дохнуть на них страшно; как лежит там разбросанное ее платье, больше похожее на воздух, чем на платье. Хотелось бы заглянуть в спальню... там-то, я думаю, чудеса, там-то, я думаю, рай, какого и на небесах нет. Посмотреть бы ту скамеечку, на которую она становит, вставая с постели, свою ножку, как надевается на эту ножку белый, как снег, чулочек... ай! ай! ай! ничего, ничего... молчание ».

Иллюстрация Н.В.Кузьмина

Цель явно недостижима, но смириться с этим герой не может, и тут-то он вспоминает о собачке Меджи, пытается допросить ее относительно хозяйки, ответа не получает, из чего заключает не то, что собаки не умеют разговаривать, а как раз противоположное: «Я давно подозревал, что собака гораздо умнее человека; я даже был уверен, что она может говорить, но что в ней есть только какое-то упрямство. Она чрезвычайный политик: все замечает, все шаги человека. Нет, во что бы то ни стало, я завтра же отправлюсь в дом Зверкова, допрошу Фидель и, если удастся, перехвачу все письма, которые писала к ней Меджи ».

На следующий день, 12 ноября, захват писем состоялся, а 13 ноября они были прочтены. Фрагмент фильма «Записки сумасшедшего» (1968 г.) дает нам отличную экранизацию этого.

Видеофрагмент 2. Х/ф «Записки сумасшедшего».

Итак, герой из переписки собачек узнает истинное отношение к нему директорской дочки и о ее готовящейся свадьбе с камер-юнкером. Он негодует и рвет собачкины письма. Мы можем задаться вопросом, откуда же поступила информация, если собачки не умеют писать писем? Гоголь не дает объяснений, поскольку авторского текста в повести нет - есть лишь текст душевнобольного персонажа. Можно предположить, что Поприщин либо обрел сверхъестественную прозорливость (т.е. получил сообщение от черта, который играл его душой), либо актуализировал слухи и собственные наблюдения, которым он ранее не хотел верить. Но результат получения информации о грядущей свадьбе очевиден: идея о том, что нужно срочно возвыситься, овладевает героем.

Иллюстрация Н.Г. Гольц

В записи от 3 декабря говорится: «Не может быть. Враки! Свадьбе не бывать! Что ж из того, что он камер-юнкер ». Очевидно, что за три недели, прошедшие с момента предыдущей записи, информация подтвердилась. Это приводит героя в полнейшее отчаяние, и ни на что, кроме как на чудо он не надеется. Вместе с тем он обретает твердую веру, что чудо возможно, и произойдет оно именно с ним: «Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник? Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником? Может быть, я сам не знаю, кто я таков. Ведь сколько примеров по истории: какой-нибудь простой, не то уже чтобы дворянин, а просто какой-нибудь мещанин или даже крестьянин, - и вдруг открывается, что он какой-нибудь вельможа, а иногда даже и государь. Когда из мужика да иногда выходит эдакое, что же из дворянина может выйти?.. Да разве я не могу быть сию же минуту пожалован генерал-губернатором, или интендантом, или там другим каким-нибудь? Мне бы хотелось знать, отчего я титулярный советник? Почему именно титулярный советник? »

В записях от 5 и 8 декабря говорится о том, что герой очень обеспокоен газетным сообщением, что в Испании упразднен престол, и что там нет короля. 8 декабря герой даже не идет в департамент, поскольку не может отвлечься от дум об испанских событиях. «Признаюсь, эти происшествия так меня убили и потрясли, что я решительно ничем не мог заняться во весь день… Большею частию лежал на кровати и рассуждал о делах Испании ». То есть у героя возникает идея фикс, на которой он зацикливается. Результатом становится окончательное сумасшествие, а именно мания величия.

Следующая запись датирована так: «Год 2000 апреля 43 числа ». Год этот я помню хорошо, но 43 апреля в нем все-таки не было. Нижеследующие даты еще замысловатее: «Мартобря 86. Между днём и ночью», «Никоторого числа. День был без числа», «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было чёрт знает, что такое», «Числа 1-го», «Мадрид. Февруарий тридцатый», «Январь того же года, случившийся после февраля», «Число 25», «Чи 34 сло Мц гдао. Февраль 349» . А в 2000-м году, когда я учился на 4-м курсе университета и во время педагогической практики давал школьникам урок по творчеству Н.В. Гоголя, гоголевский герой Поприщин, осознав себя королем Испании Фердинандом VIII, открыл заодно, что «это все происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря ».

Иллюстрация Н.Г. Гольц

Дальнейшее лучше всего проиллюстрирует фрагмент фильма «Записки сумасшедшего», в котором игра актера Евгения Лебедева поистине гениальна.

Видеофрагмент 3. Х/ф «Записки сумасшедшего».

С точки зрения стилистической, а заодно и клинической, записки сумасшедшего Поприщина, начиная с того момента, как пошла чехарда с датами, все более и более пронизывает явление, которое называется шизофазия . Совсем не трудно, даже не будучи специалистом, отыскать общее у классического примера шизофазии, приведенного в Медицинской энциклопедии (см. ту же ссылку), и высказываний Поприщина.

Приведем два кусочка для сравнения:

«Родился на улице Герцена, в гастрономе № 22. Известный экономист, по призванию своему - библиотекарь. В народе - колхозник. В магазине - продавец. В экономике, так сказать, необходим. Это, так сказать, система… эээ… в составе 120 единиц. Фотографируете Мурманский полуостров и получаете te-le-fun-ken. И бухгалтер работает по другой линии - по линии библиотекаря. Потому что не воздух будет, академик будет! Ну вот можно сфотографировать Мурманский полуостров. Можно стать воздушным асом. Можно стать воздушной планетой. И будешь уверен, что эту планету примут по учебнику. Значит, на пользу физики пойдет одна планета ».

И более литературное и логичное, но явно с тем же диагнозом:

«Все это честолюбие, и честолюбие оттого, что под язычком находится маленький пузырек и в нем небольшой червячок величиною с булавочную головку, и это все делает какой-то цирюльник, который живет в Гороховой. Я не помню, как его зовут; но достоверно известно, что он, вместе с одною повивальною бабкою, хочет по всему свету распространить магометанство, и оттого уже, говорят, во Франции большая часть народа признает веру Магомета ».

Кстати, улица Герцена (ныне Большая Морская) и улица Гороховая пересекаются. А еще на Большой Морской жил Набоков. Это к вопросу о литературных и идейных пересечениях.

Или:

«Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается. Я удивляюсь, как не обратит на это внимание Англия. Делает ее хромой бочар, и видно, что дурак, никакого понятия не имеет о луне. Он положил смоляной канат и часть деревянного масла; и оттого по всей земле вонь страшная, так что нужно затыкать нос. И оттого самая луна - такой нежный шар, что люди никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы. И по тому-то самому мы не можем видеть носов своих, ибо они все находятся в луне ».

Иллюстрация Е. Канаевой

Если же говорить о ценности сумасшествия Поприщина, то сам он получил от него ощутимую пользу в плане самооценки: он всем показал, как он велик, и его слушали со страхом и почтением; он смог объясниться со своей избранницей, причем сделал это достаточно холодно и свысока, а не раболепствуя перед ней по обыкновению; он нашел свою Испанию со странными обычаями (битье палками при посвящении в короли) и свой бритоголовый народ, который готов по его повелению лезть на небо, чтобы достать луну… Но все-таки испанские обычаи его доконали, и он в записи от «Чи 34 сло Мц гдао. Февраль 349» излагает мысли на редкость здраво и поэтично, вполне в духе лирических отступлений из «Мертвых душ». Набоков в своей статье о Гоголе не поленился взять всю запись от этого числа в качестве эпиграфа - я же возьму в качестве эпилога.

«Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали, лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли мой то синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем больном дитятке!..»

Красиво сказано, не правда ли? И мы уже начитаем надеяться на выздоровление героя, хотя больным он был наверняка более счастлив. Но - нет, последняя фраза повести говорит о том, что эфемерный мир все еще окружает Поприщина-Фердинанда:

«А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка? »

Гоголь Николай Васильевич родился в тысяча восемьсот девятом году на нынешней Украине в местечке под названием Сорочинцы. Провел свое детство со своей семьей помещиков в Васильевке. В тех краях был свой культурный центр в Кибинцах, там работал его отец. Здесь находились библиотека и театр. Его отец был также писателем, однако выдавал в основном свои произведения в качестве пьес. После будущий писатель поступил в гимназию, где начал заниматься рисованием и по немного начал писать свои произведения, стихи, повести. Также прозаик мечтал стать юристом. После окончания гимназии писатель отправляется в Петербург.

Здесь Гоголь также начинает пробовать себя в роли писателя. Немного пожив в Петербурге у писателя начали заканчиваться деньги и он решает пойти на государственную службу. Во время этого периода писатель издает романы «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Нос», «Тарас Бульба». После их издательства Гоголь обретает большую популярность.

Из его работ также следует отметить Ревизора, примечательно что сюжет к данному рассказу подсказал сам Пушкин. После писатель решает в 1836 году отправиться в Германию, где планировал остаться. Однако начинает путешествовать и оказывается в Швейцарии. Здесь он пишет продолжение своего нашумевшего рассказа Мертвые души. После успешного выхода первого тома романа Мертвые души он принимается за второй, однако вскоре к Гоголю приходит душевный кризис.

В 1848 году писатель окончательно вернулся в Россию. Он обитает в Москве, иногда посещает вою родину и Петербург. Пытался сделать предложение А.М. Виельгорской, однако получает отказ и разочаровывается в своей семейной жизни. В 1852 году писатель рассказывает своему знакомому, что закончил второй том мертвых душ. Однако вскоре настигает писателя вновь психологический кризис, и он сжигает второй том.

После в 1952 году 21 февраля писателя нашли мертвым в своей постели, причем умер он при загадочных обстоятельствах. Гоголь был захоронен на кладбище Свято-Данилова, собралось тогда тьма народа. За свою жизнь писатель написал множество замечательных произведений. В данной статье мы рассмотрим одно из них под названием Записки сумасшедшего.

Анализ произведения Гоголя «Записки сумасшедшего»

Данное произведение называлось первоначально «Клочки из записок сумасшедшего», входило оно в сборник «Арабески», написано оно было в тысяча восемьсот тридцать первом году. Данная повесть была написана под чужим влиянием. Гоголь прочитал в свое время цикл рассказов Дом сумасшедших издал который Владимир Одоевский. Писатель так вдохновился эти, что решил сам издать что-то похожее.

Позже сам писатель изменил название на настоящее и включил творение в другой сборник под названием Петербургские повести. На ранней стадии произведения писатель хотел показать пьесу в роли комедии, где высмеиваются чиновники и их жизнь. Вся их невозмутимость, коррупция и невежество. Об этих фактах свидетельствуют найденные в его творениях наброски.

Однако позже он сделал произведение в виде дневника Поприщина, в повести все рассказывается из него. События, происходящие в данном рассказе, крутятся только вокруг него. Если смотреть на главного героя, то ему уже 42 года, однако до сих пор у него нет ни семьи, ни пристанища. Он занимает высокий пост советника и очень доволен этим, почему он даже сам не знает. Похожий персонаж был и в другой повести Гоголя, им являлся Аркадий Башмачкин. Герой распоряжался очинкой перьев, которые необходимы были для директора департамента.

В этом рассказе писатель хочет подчеркнуть под видом данного отдельного чиновника, всю их пустоту и духовное ничтожество. Стоит отметить, что в тексте было много высказываний, которые на тот момент были весьма смелыми. Поэтому, когда были первые издания, то они не прошли цензуру и были изъяты. В данном произведении весьма смело описаны повадки чиновников, их внешность и поведение, которое рассказывает об отсутствии нравственности, примечательно, что у Гоголя был личный опыт при службе.

Фамилию своего персонажа Гоголем выбрана не случайно. Здесь как бы говорится о поиске героем своего поприща. Ему необходимо найти свое место в жизни, вырваться из этого негативного круга, который никуда не приведет кроме сумасшедшего дома. Сама повесть в конце заканчивается тем, что герой просит о помощи и даже трогательно просит матерь.

Повесть крайне сложная, здесь переплетено и смешное и трагичность ситуации, иногда даже трудно понять, что из этого происходит в определенный момент. Писатель Белинский считал данной произведение одним из самых глубоких, которое есть у автора. Здесь можно сказать существует история одного конкретного психологического заболевания. Позже данный критик написал в своей статье, что Записки сумасшедшего можно отвести к одной из величайших в истории России. Также он отметил, что у рассказа огромная глубина и философия и данная история достойна великого Шекспира.

Аксентий Иванович Поприщин служит в департаменте и является одним из мелких чиновников. Ему сорок два года, вся его жизнь на протяжении четырех месяцев описана в повести в виде его же дневника. Все начинается с записи, которая была оставлена третьего сентября.

Рассказывается, что именно в этот день с персонажем произошло удивительное приключение. Однажды он с самого утра решил сходить на работу, однако ему этого так не хотелось. Он был очень недоволен, однако он рассчитывал взять небольшое жалование у казначея. Погода стояла весьма противная, шел дождь, и персонаж полностью вымок.

По пути он встречает ехавшую карету, которая остановилась и оттуда выпрыгнула дочка директора, звали ее Софи. У нее была маленькая собачка, которая осталась на улице и тут к ней подошла другая. Тут эти две собачки стали разговаривать, и персонаж начал их понимать, тогда герой понял, что никто кроме него об этом не знает. На следующий день герой зашел к своему директору для починки перьев и туда зашла Софи.

Дочь директора очень нравилась Поприщину, в ней его привлекало практически все. У нее упал платок, тогда чиновник бросился его поднимать, едва не упав сам, Софи усмехнулась. Вечером того же дня чиновник решил повидать красавицу снова и отправился к ее дому, однако она не выходила. После около месяца чиновник мечтал об дочке директора, он безумно влюбился. Его пристрастие заметили многие, в том числе директор, которые его отчитал.

Хоть начальник сказал, чтобы тот не ходил за его дочкой, все ж в мыслях героя была именно она. Аксентий думал, что если он красиво оденется во фрак с галстуком, то он сможет покорить Софи, однако денег у него не было и это его досаждало. Герой решил больше узнать о дочке и отправился к ее собачке. Однако она притворилась что не слышит и его это разозлило.

Из-за этой несчастной любви персонаж стал походить на безумца. После этого герой толкается на преступление и решает украсть письма собачек. Там он узнал, что дочь директора безумна от юнкера Теплова. Они встречаются и все поддерживают ее выбор. Однако из переписки собачек Поприщин узнает что-то намного страшнее для себя. Там сказано, что Софи называет героя уродом и не представляет, как с ним живут люди ведь он может вызывать только смех.

Герой начинает беситься, ведь только он нашел стимул в жизни, как тут какой-то Тихонов отбирает у него все его надежды. Тут он начинает думать почему он советник, а не какой-нибудь генерал или граф и решает стать им, чтобы потом унизить обоих его обидчиков. У него появляются странные мысли, теперь он и вовсе не ходит в департамент. Лежа на диване Поприщин узнает, что в Испании нет короля и он предполагается, тогда он решает быть может король я.

Отсутствовал герой три недели, он даже не объяснил почему. Также при появлении директора все застегивают пуговицы приводят себя в надлежащий вид, а герой брезгливо отнесся к этому процессу.

После герою подсунули некую бумагу, на месте подписи директора персонаж написал Фридрих VIII. Все испугались, однако герой сделал всем знак, что не нужно отдавать почести и гордо с величием вышел. После этого Поприщин явился к Софи и рассказал, что их ждет счастье и никто не помешает, девушка испугалась.

После этого с героем происходят странные вещи в его голове. Без ведома даты и времени ему кажется, что он тайно работал советником и при проезде императора, чтобы не выдавать себя тоже снял шляпу. Дома он решил, что пока будет скрывать свое происхождение и сшил для себя мантию короля и стал дожидаться делегацию из Испании. После по прошествии некоторого временя чиновника увезли в психиатрию. Здесь происходит настоящий ад, его бьют, морозят в холодной воде. Герой думает, что это обычай для короля, однако потом ему кажется, что он жертва инквизиции.

Повесть заканчивается записками в дневнике, где он просит о помощи и спрашивает. Почему его мучают, за что они с ним так, ведь он ничего не сделал. После даже есть обращение к матушке, где он просит спасти его, однако после шишка дея его начинает отвлекать. Гоголь здесь хотел рассказать просто и в то же время убедительно, что у маленького человека жалкая и никчемная жизнь и он привык к унижениям и только лишь в безумии может ощутить себя личностью.

Так же возможно вам будет интересна статья на сайте: