Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Месть княгини Ольги древлянам - легендарное историческое событие, произошедшее во время правления княгини Ольги и описываемое монахами Киево-Печерского монастыря (предположительно под руководством Нестора) в Повести временных лет.

После того как 945 году древляне убили князя Игоря, киевской княгиней стала Ольга, поскольку на момент смерти Игоря их сын Святослав был ещё совсем мал для правления. Став во главе государства, Ольга решила отомстить за смерть мужа и принудить древлян к покорности.

Первая месть Ольги
После убийства Игоря древляне прислали 20 «лучших мужей» к Ольге, решив посватать её к своему князю Малу. Послы приплыли в Киев на лодке по Днепру и пристали под Боричевым (напротив современной Андреевской церкви). Ольга притворно согласилась на предложение древлян, и, якобы для того, чтобы оказать честь послам, приказала своим подданным торжественно нести тех на лодках до её дворца. Тем временем во дворе уже была вырыта яма, в которую, по приказу Ольги, и были сброшены послы. Потом Ольга вышла из дворца и, наклонившись над ямой, спросила: «Хороша ли вам честь?». На что древляне ответили: «Горше нам Игоревой смерти». После этого княгиня приказала закопать их заживо.

Вторая месть Ольги
После этого Ольга попросила древлян снова прислать ей своих лучших мужей. Древляне откликнулись на её просьбу, отправив в Киев наиболее знатных своих людей - княжеского рода, купцов, бояр. Когда новые послы прибыли к Ольге, она велела сотворить «мовь», то есть истопить для них баню и сказала послам «измывшеся придите ко мне». Затем, дождавшись, пока послы зайдут внутрь, Ольга заперла в «истобъке» древлянских послов, после чего баню подожгли, и древляне заживо сгорели вместе с ней.

Третья месть
Киевское войско было готово к походу на Древлянскую землю. Перед выступлением Ольга обратилась к древлянам со словами: «Се уже иду я к вам, и устройте мне меды многие, иде же убиста мужа моего, и створю я над ним тризну». После этого она отправилась в путь с небольшой дружиной. Вблизи города Искоростеня, на могиле мужа, она повелела насыпать огромный курган и совершать тризну. Древляне пили, а Ольгины отроки прислуживали им. Древляне спросили Ольгу: «Где наши сваты, которых мы послали к тебе?». Она ответила, что они идут сюда вместе с киевской дружиной. В языческие времена на поминальном пиру не только пили, но и устраивали соревнования и военные игрища; Ольга решила использовать этот древний обычай для очередной мести. Когда древляне напились, княгиня сначала велела своим отрокам пить за них, а затем приказала убить их.

Четвёртая месть Ольги
В 946 году Ольга вышла с войском в поход на древлян. Против киевлян выступило большое древлянское войско. Армия Ольги осадила главный город древлян - Искоростень, жители которого убили Игоря. Однако горожане стойко оборонялись, понимая, что не будет им пощады. Осада длилась целый год, но Ольге так и не удалось взять город. Тогда Ольга отправила послов к древлянам с такими словами: «До чего вы хотите досидеться? Или вы хотите все с голода умереть, не согласившись на дань. Ваши города уже взяты, и люди давно возделывают свои нивы». На что горожане ответили: «Рады бы мы отделаться данью, только ты за мужа погибшего жаждешь отомстить». Ольга сказала так: «Я уже отомстила за мужа своего, когда пришли вы к Киеву, и во второй, и в третий раз тогда, когда совершали тризну мужу моему. Поэтому я не буду мстить далее, лишь хочу взять с вам понемногу дани и, помирившись с вами, пойду обратно». Спросили древляне: «Что же ты желаешь взять у нас? С удовольствием дадим тебе мёда и меха». Она ответила на это так: «Сейчас вы не имеете ни мёда, ни мехов. Мне же надо с вас немного: дайте мне от каждого двора по три голубя и по трое воробьёв. Ибо не хочу я тяжелой дани накладывать на вас, как муж мой, а своего прошу у вас малого. Ибо утомились вы в осаде, поэтому дайте мне лишь сие малое». Древляне согласились и, собрав с каждого двора требуемое число птиц, с поклоном послали княгине. Такая необременительная дань не вызвала у них подозрений, так как у восточных славян было принято отдавать птиц в жертву богам.

В это время Ольга, раздав своим воинам голубей и воробьёв, приказала привязать к каждому трут, а как стемнеет - поджечь его и пустить птиц на волю. Так и сделали. Голуби полетели в свои голубятни, воробьи - под стрехи; в городе начался пожар. Когда жители начали покидать горящий город, Ольга приказала своим воинам ловить их: часть древлян была убита, часть - взята в плен. Позже некоторые пленные были отданы в рабство, а на остальных Ольга наложила тяжёлую дань.

Тоже только и ждали случая пограбить Русскую землю. Но княгиня Ольга , мать Святослава, оказалась женщиной очень умной, притом твердого и решительного нрава, к счастью, были и между боярами опытные военачальники, преданные ей.

Прежде всего княгиня Ольга жестоко отомстила мятежникам за смерть мужа. Вот что говорят предания об этой мести. Древляне, убив Игоря, порешили уладить дело с Ольгой: выбрали из среды своей двадцать лучших мужей и послали к ней с предложением выйти замуж за князя их Мала. Когда они прибыли в Киев и княгиня Ольга узнала, в чем дело, то сказала им:

– Люба мне ваша речь, мужа своего мне не воскресить. Хочу вам завтра оказать почет перед людьми моими. Идите теперь в ладьи ваши; завтра я пришлю за вами людей, а вы скажите им: не хотим ни верхом ехать, ни пешком идти, несите нас в лодках, вас и понесут.

Когда на другой день утром к древлянам пришли от Ольги люди звать их, они отвечали так, как она научила.

– Нам неволя, князь наш убит, а княгиня наша хочет выходить за вашего князя! – сказали киевляне и понесли древлян в лодке.

Послы же сидели спесиво, гордясь высокою честью. Принесли их на двор и бросили с лодкою в яму, которую раньше вырыли по приказу Ольги. Наклонилась княгиня к яме и спросила:

– Хороша ли вам честь?

– Честь эта нам хуже Игоревой смерти! – отвечали несчастные.

Месть княгини Ольги древлянам. Гравюра Ф. Бруни

Княгиня Ольга приказала засыпать их живых землею. Затем отправила послов к древлянам сказать: «Если вправду вы просите меня, то пришлите за мною самых лучших мужей ваших, чтобы с великою честью я пришла к вам, иначе не пустят меня киевляне».

Прибыли новые послы от древлян. Ольга, по тогдашнему обычаю, приказала приготовить для них баню. Когда они вошли туда, их по приказу княгини заперли и сожгли вместе с баней. Тогда послала она опять сказать древлянам: «Я уже иду к вам, приготовьте побольше меду – хочу сотворить на могиле моего мужа тризну (поминки)».

Древляне исполнили ее требование. Княгиня Ольга с небольшой дружиной пришла к могиле Игоря, плакала по муже своем и приказала своим людям насыпать высокий могильный холм. Затем стали править тризну. Древляне сели пить, отроки (младшие дружинники) Ольгины услуживали им.

– Где же наши послы? – спрашивали древляне у княгини.

– Идут с дружиною мужа моего, – отвечала Ольга.

Когда древляне опьянели, княгиня велела своей дружине рубить их мечами. Много их было изрублено. Ольга поспешила в Киев, стала собирать дружину и на следующий год пошла на Древлянскую землю; при ней был и сын. Древляне думали было сразиться в поле. Когда обе рати сошлись, маленький Святослав первый бросил копье, но слаба была еще его детская рука: копье едва пролетело между ушей коня и упало к ногам его.

– Князь уже начал! – крикнули воеводы. – Дружина, вперед, за князем!

Древляне были разбиты, бежали и укрылись в городах. Княгиня Ольга хотела приступом взять главный из них – Коростень, но тут все усилия были напрасны. Отчаянно оборонялись жители: знали они, что ждет их, если сдадутся. Целое лето простояла киевская рать под городом, а взять его не могла. Где сила не берет, там иной раз умом да сноровкою можно взять. Послала княгиня Ольга сказать коростенцам:

– Чего вы не сдаетесь? Все города уже сдались мне, платят дань и спокойно возделывают нивы свои, а вы, видно, хотите досидеться до голодной смерти?!

Коростенцы отвечали, что они опасаются мести, а дань они готовы дать и медом, и мехами. Княгиня Ольга послала сказать им, что она уже достаточно отомстила и требует от них лишь малой дани: по три голубя и по три воробья с каждого двора. Обрадовались осажденные, что так дешево могут отделаться от беды, и исполнили ее желание. Ольга приказала воинам своим привязать к ногам птиц куски трута (то есть тряпок, пропитанных серою) и, когда смеркнется, зажечь трут и пустить птиц. Воробьи полетели под крыши в свои гнезда, голуби в свои голубятни. Жилища в то время были все деревянные, крыши соломенные. Скоро Коростень запылал со всех концов, все дома охватил пожар! В ужасе кинулся народ вон из города и попадал прямо в руки врагов своих. Старшин княгиня Ольга взяла в плен, а простых людей – одних велела избить, других отдала в рабство дружинникам своим, а на остальных наложила тяжелую дань.

Многих пленных древлян Ольга принесла в жертву богам и велела похоронить вокруг могилы Игоря; затем справила тризну по мужу, причем в честь покойного князя происходили воинственные игры, как требовали обычаи.

Если Ольга и не была так хитра, а древляне так просты и доверчивы, как говорит предание, то все-таки в народе и в дружине верили, что дело было именно так: хвалили княгиню за то, что она хитро и жестоко отомстила древлянам за смерть мужа. Суровы были в старину нравы наших предков: кровавой мести требовал обычай, и чем ужаснее мститель мстил убийцам за смерть своего родича, тем большей похвалы заслуживал.

Усмирив древлян, княгиня Ольга с сыном и дружиной пошла по их селам и городам и установила, какую дань должны они платить ей. На следующий год обошла она с дружиною и другие свои владения, делила земли на участки, определяла, какие подати и оброки должны были жители платить ей. Умная княгиня, как видно, ясно понимала, сколько зла было от того, что князь и дружина брали дани, сколько вздумается, а народ не знал вперед, сколько он обязан уплатить.

Княгиня Ольга в Константинополе

Самым же важным делом Ольги было то, что она первая из княжеской семьи приняла христианство.

Княгиня Ольга. Крещение. Первая часть трилогии "Святая Русь" С. Кириллова, 1993

Датой крещения княгини Ольги в Константинополе большинство источников считают осень 957 года.

По возвращении в Киев сильно хотела Ольга крестить и своего сына Святослава в христианскую веру.

– Вот познала я истинного Бога и радуюсь, – говорила она сыну, – крестись, познаешь и ты Бога, будет радость и в твоей душе.

– Как я приму один иную веру? – возражал Святослав. – Дружина станет смеяться надо мною!..

– Если ты крестишься, – настаивала Ольга, – все за тобою последуют.

Но Святослав оставался непреклонен. Не лежала душа воителя-князя к крещению, к христианству с его кротостью и милосердием.

Историко-литературные корни сказания о мести княгини Ольги

Сказание об Ольгиной мести - утраченный подлинник

Появление Ольги в качестве действующего лица русской истории напоминает молниеносный разящий прыжок тигрицы, доселе таившейся в лесной чаще. Энергия, решительность, отвага, коварство и расчетливая свирепость ее действий ужасают и завораживают одновременно. Эти пропитанные кровью страницы «Повести временных лет» лучше любых других аргументов убеждают в том, что за убийство своего мужа отомстила не старуха, в которую превратила Ольгу житийно-летописная традиция, а молодая, не достигшая и тридцати лет женщина.

Сказания о смерти Игоря и мести Ольги появились, по всей вероятности, в XI в. Причем сказание о смерти Игоря, похоже, сложилось несколькими десятилетиями раньше сюжета об Ольгиной мести, поскольку ему присуща большая географическая и терминологическая точность. Игорь отправляется в поход именно в «Дерева», которые во вводной части «Повести временных лет» отнесены к району Северного Причерноморья, а не в «Деревьскую землю», которую усмиряет Ольга и которая при последующем упоминании локализуется на правобережье Днепра, согласно пониманию этого топонима в XI–XII вв.

Во времена Нестора оба сказания уже составляли единый цикл, на что указывает их сюжетная преемственность и наличие в том и другом произведении одного и того же «антигероя» - князя Мала. К сожалению, оригинальный текст этого героического цикла безвозвратно утерян. В «Повести временных лет» мы имеем дело не с самим первоисточником, а с произвольным его пересказом, причем пересказом настолько небрежным, что можно говорить о непоправимой порче структуры и самого смысла всего произведения.

В летописной передаче сказания об Ольгиной мести текстуально-смысловые разрушения оригинала прослеживаются со всей очевидностью. Наглядное свидетельство сокращения летописцами первозданного текста сказания находится в Переяславско-Суздальской летописи, которая сохранила фрагмент, не вошедший ни в какой другой список «Повести временных лет», - так называемый «сон князя Мала»: «Князю же веселие творящу к браку, и сон часто зряше Мал князь: се бо пришед, Ольга даяше ему порты многоценны, червени вси, жемчугом иссаждены, и одеяла черны с зелеными узоры, и лодьи, в них же несеным быти, смолны».

Изъятие сна Мала из большинства летописных списков объясняется, по всей вероятности, вмешательством духовной цензуры XII–XIII вв. Языческая вера в «вещие» сны, в «сонное мечтание» противополагалась христианской духовной трезвенности. Изборник 1076 г. поучает: «Яко же емляи ся за стень и гоняи ветры, тако же емляи веру сном», то есть верить сну - то же самое, что верить видениям (теням, призракам) и дуновению ветра. Подлинно пророческий сон мог быть ниспослан только лицу, искушенному в духовной жизни, как правило монаху.

Такое воззрение на сон ни в коей мере не было каноническим или ортодоксальным: оно целиком определялось историческими условиями - борьбой с языческими пережитками и тем исключительным по значимости местом, которое занимало монашество в православной (византийской и древнерусской) церкви. Средневековье, обожествлявшее свои сословно-кастовые перегородки, слишком часто забывало, что «Дух дышит, где хочет». В Ветхом Завете Господь не раз открывает будущее язычникам: заключенному в тюрьму египтянину (Быт., 40–41), простым солдатам из армии мадианитян и амаликитян (Суд., 7: 13–15), царю Навуходоносору (Дан., 2: 4). Правда, правильное толкование этим сновидениям все равно дают лишь Его избранники - Иосиф, Гедеон, Даниил.

Но что всего поразительнее, так это необъяснимое исчезновение князя Мала из всех известных списков «Повести» сразу после его сватовства к Ольге. Внезапное забвение этого персонажа оказывается настолько полным, что он не обнаруживается даже в своем «родовом» граде Коростене/Искоростене, захваченном войском Ольги. В итоге получается, что месть Игоревой вдовы обрушивается на всех, кроме главного виновника убийства ее мужа, судьба которого так и остается неизвестной.

Утрата крупных фрагментов и целых сюжетных линий первоначального текста сказаний, переработка оставшегося материала в качестве «исторических сведений» тем печальнее, что «древлянский» цикл в целом имеет ценность прежде всего и по преимуществу как литературное произведение. Своими стараниями переделать его в «историю» древнерусские книжники лишь безнадежно загубили красоту и стройность художественного замысла, нисколько не приблизившись к исторической достоверности. «Древляне» шлют новых послов на убой, не дождавшись возвращения прежних; Ольга перед большим карательным походом, «поимши мало дружины», отправляется в «Дерева», избивает на могиле Игоря 5000 «древлян» и целой и невредимой возвращается в Киев; голуби и воробьи летят в свои гнезда, неся на лапах горящую серу (такое поведение птиц совершенно неправдоподобно), в результате чего «вси бо двори взгорешася», - все это, конечно, очень далеко от действительности. В летописном пересказе литература по-прежнему безраздельно торжествует над историей, в том числе и в стилистике, отличающейся от собственно летописных новелл несвойственной им художественной образностью. В частности, интересны наблюдения А.С. Демина над выкопанной по приказу Ольги «ямой великой и глубокой», которой неизвестный автор сказания придал черты очень глубокого и отвесного обрыва, едва ли не пропасти. Киевляне, принеся «древлян» в ладье на княжий двор, «вринуша е [их] в яму и с лодьею». Здесь характерно именно это «вринуша» вместо обычного «ввергнути», благодаря чему действие приобретает оттенок бросания с большой высоты (так и об идоле Перуна сказано, что его «вринуша в Днепр» с высокого обрыва). Разговаривая с находящимися в «яме» послами, Ольга «приникши» к краю «ямы» - не нагнулась, а именно приникла, словно к краю опасного обрыва. Заключительная фраза этого фрагмента дорисовывает образ ямы-пропасти: Ольга повелела засыпать послов живыми, «и посыпаша я [их]», то есть, по мысли сказителя, исполнители стояли высоко на верху над «древлянами» (Демин А.С. О некоторых особенностях архаического литературного творчества (постановка вопроса на материале ««Повести временных лет»»). - В кн.: Культура славян и Русь. М., 1998. С. 206–207 ).

Древнерусские или скандинавские корни?

Фольклорно-литературные корни летописного повествования об Ольгиной мести историки и филологи обнаружили еще в первой половине XIX в., и норманнисты, разумеется, поспешили отнести их к заимствованиям из скандинавского эпоса. Например, по поводу сожжения Ольгой «древлянских» послов в бане Ф. И. Буслаев, вслед за Шлецером и Погодиным (Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. Т. I–VII. М., 1846–1854. Т. I. С. 179; Шлецер А.Л. Нестор. Русские летописи на древлеславянском языке. Сличенные, переведенные и объясненные А.Л. Шлецером. Ч. 1–3. СПб., 1809–1819. II, с. 765 ), заметил, что эта «казнь очень обыкновенная в северных скандинавских сагах» (Цит. по: Шмурло Е.Ф. Курс русской истории. Возникновение и образование Русского государства (862–1462). Изд. 2-е, испр. Т. 1. СПб., 1999. С. 392 ). Указывали также на скандинавские и германские параллели сюжета о взятии города при помощи птиц.

Но ведь для того, чтобы говорить о заимствованиях, мало одного факта сожжения (людей или города) - необходимо также совпадение обстоятельств и причин событий. Между тем этого-то и не видно. Например, Е. А. Рыдзевская сопоставляла сожжение послов Ольгой в бане с рассказом саг о том, как шведская королева Сигрид Сторрада (Суровая) сожгла двух своих женихов: «А она посчитала себя униженной тем, что к ней посватались мелкие конунги, а их самоуверенными, поскольку они посмели мечтать о такой королеве, и поэтому сожгла она тогда их обоих в доме одной ночью» (Рыдзевская Е.А. Древняя Русь и Скандинавия IX – XIV вв. М., 1978. С. 196–198 ).

Сближение обоих сюжетов, на мой взгляд, ничем не оправдано. Ольгу тоже коробит сватовство Мала, но мстит она прежде всего за убийство мужа, а не за свое оскорбленное величие. Сигрид из саги похожа не на Ольгу-мстительницу, а на сказочную царевну Змеевну, которая сжигала посватавшихся к ней добрых молодцев в печи. Невесты из русских сказок – как правило, существа двуликие. «Те, кто представляют себе царевну сказки только как “душу - красну девицу”, “неоцененную красу”, что “ни в сказке сказать, ни пером описать”, ошибаются, - замечает В. Я. Пропп. - С одной стороны, она, правда, верная невеста, она ждет своего суженого, она отказывает всем, кто домогается ее руки в отсутствие жениха. С другой стороны, она существо коварное, мстительное и злое, она всегда готова убить, утопить, искалечить, обокрасть своего жениха, и главная задача героя, дошедшего или почти дошедшего до ее обладания, - это укротить ее… Иногда царевна изображена богатыркой, воительницей, она искусна в стрельбе и беге, ездит на коне, и вражда к жениху может принять формы открытого состязания с героем» (Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996. С. 298 ).

С. А. Гедеонов выказал гораздо больше критического чутья, когда писал о совершенно обратном направлении заимствования различных сюжетов и эпизодов «Ольгиного эпоса» - от славян к скандинавам. По его словам, между русским сказанием о мести Ольги и скандинавскими сагами «есть все отличие оригинальных проявлений народного духа от сухого, искусственного подражания неискусных литературных промышленников… Сказание об Ольгиной мести - народная поэма о покорении Древлянской земли. Как в Илиаде гнев Ахиллеса и разрушение Трои, так в русской поэме мщение Игоревой вдовы и сожжение Коростеня являют все поэтические условия народных преданий и глубоко связаны с народною жизнию. Скандинавских сказочников поразило одно - военная хитрость; они пользуются ею при рассказе о взятии всевозможных городов, даже таких, которых не знают по имени; одного только не могли они придумать: средства к получению из осажденного города голубей и воробьев. Фридлев ловит ласточек под Дублином; Гаральд смолит целый лес под стенами неизвестного сицилийского города» (Цит. по: Шмурло Е.Ф. Курс русской истории. С. 392).

Весьма показателен в этом отношении фрагмент из «Датской истории» Саксона Грамматика: «Хадинг [шведский конунг] пошел войной на Хандвана, царя Геллеспонта* , к городу Дюна, обнесенному неприступными стенами… Поскольку стены являли непреодолимое препятствие, он приказал опытным птицеловам наловить различных птиц, обитающих в жилищах этого вражеского народа, и прикрепить к их перьям зажженные фитили. Птицы, возвращаясь в свои гнезда, зажгли город. Горожане, бросившиеся тушить пожар, оставили ворота без защиты. Внезапным нападением Хадинг захватил Хандвана».

*«Геллеспонтиками» Саксон называет союзные рутенам/русам племена - поморских и восточных славян и, возможно, балтов. По представлениям средневековых писателей XI–XII вв., Мраморное море (Геллеспонт) начиналось сразу за Восточной Прибалтикой и Русью.

Легко увидеть, что в русском сказании сюжету о «птичьей дани» придан характер естественности - «древляне» сами выдают Ольге гнездящихся в их домах птиц, тогда как у Саксона «опытные птицеловы» каким-то образом вылавливают их «в жилищах» еще не взятого города - трудно представить, как такое вообще возможно.

Словом, вторичность соответствующих эпизодов скандинавских саг по отношению к русскому преданию вполне очевидна, хотя следует заметить, что сам сюжет о взятии города при помощи птиц (или животных), будучи типологическим, не является достоянием какого-то одного народа. Так, в одной корейской легенде ласточек используют, чтобы освободить от японцев город Чечжу («Как крестьянин спас Чечжу» // Корейские сказки. М., 1956). Монголы сложили похожий рассказ о том, как Чингисхан овладел кочевым станом непокорного племени Джуршид. Монгольский предводитель «потребовал у осажденных в кочевье небольшую дань: 10 000 ласточек и 1000 кошек. Каждой ласточке и каждой кошке на хвост привязали по клочку хлопка, зажгли, ласточки полетели в свои гнезда, кошки бросились на свои крыши, и все запылало» (Иванов Вс. Мы. Харбин, 1926. С. 85 ). Как видим, самобытная народная фантазия и здесь обошлась без «опытных птицеловов».

Сюжетный мотив мести вообще можно считать характерным для древнерусского эпоса и литературы. Чуть ли не в каждой былине русские богатыри мстят ворогам за какую-нибудь обиду - иногда личную, иногда нанесенную князю или всей Русской земле, так что справедливое воздаяние становится кульминационным моментом произведения. Способы возмездия тоже впечатляют: Волх Всеславьевич «ухватывает» «индейского царя» и, ударив о «кирпищетый» пол, расшибает его «в крохи говенные»; Добрыня «проучивает» свою неверную жену Марию Игнатьевну, отсекая ей руки, ноги, губы, нос и язык; Илья Муромец надвое разрывает «удалую поляницу» (кстати, свою дочь), наступив ей на правую ногу и дернув за левую, и т. д.

Впрочем, литературные параллели не столь уж и важны. Главное то, что сказание об Ольгиной мести обнаруживает органичное родство с духовно-нравственным строем древнерусской жизни. «При тогдашней неразвитости общественных отношений, - пишет С. М. Соловьев, - месть за родича была подвигом по преимуществу; вот почему рассказ о таком подвиге возбуждал всеобщее живое внимание и потому так свежо и украшенно сохранился в памяти народной» (Соловьев С.М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. I. Т. 1. М., 1993. С. 147 ).

И в самом деле, Русская Правда возводит месть в нравственный закон: «Убьет муж мужа, то мстить брату брата, или сынови отца, любо отцю сына» и т. д. И это тот редкий случай, когда нравственный закон безраздельно торжествует в жизни. Владимир мстит Рогнеде за отказ выйти за него, насилуя ее на глазах у родителей, а она, в свою очередь, замышляет его убийство в отместку за свою поруганную честь. Не забывшие этой обиды Рогволожичи поколение за поколением подымают меч «противу Ярославлим внуком».

Покушение на жизнь русского князя никому не сходит так просто с рук. В 1079 г. половцы по совету «козар» убили «красного Романа Святославича», после того как «створили» с ним мир. Спустя четыре года брат Романа князь Олег Святославич сполна отомстил за это предательское убийство: «приде Олег из Грек [к] Тмутороканю и исече Козары, иже беша светницы [советники] на убиение брата его…». Автор «Слова о полку Игореве» призывает отмстить «поганым» за «раны Игоревы», и месть падает на всю Половецкую землю, завершаясь казнью вождя половцев: «грозный» князь Святослав со своими полками «наступи на землю половецкую, притопта холмы и яруги [овраги], взмути реки и озеры; иссуши потоки и болота. А поганого Кобяка из луку моря, от железных великих полков половецких, яко вихр, выторже [исторг, вырвал]: и падеся Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святославли».

Массовое истребление врагов без различия пола и возраста не только не являлось чем-то необыкновенным и неслыханным в древней Руси, но, напротив, было чрезвычайно характерно для «русского» обычая ведения войны. «Высадившись в стране какого-нибудь народа, - пишет Ибн Русте, - они [русы] не уходят, пока не истребят своих противников, не изнасилуют их жен и не обратят оставшихся в рабство». Зарубежные источники и наши летописи пестрят подобными сообщениями. Патриарх Фотий, вспоминая набег русов на Константинополь в 860 г., говорит: «Он [народ «рос»] разоряет и губит все: нивы, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех сражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя…». «Им [русам] было чуждо какое-либо чувство пощады к самым близким», - ужасается автор «Записки греческого топарха», ставший свидетелем усмирения русами подвластного населения Северного Причерноморья в конце Х в., когда «они [русы] постановили не прекращать убийств» и опустошать земли непокорных народов даже «во зло и ущерб себе». Можно вспомнить также о расправе русов над жителями Бердаа.

А вот достопамятный приказ былинного Волха Всеславьевича своей дружине, как будто списанный с этих исторических сообщений:

Гой еси вы, дружина хоробрая!
Ходите по царству Индейскому,
Рубите старого, малого,
Не оставьте в царстве на семена,
Оставьте только мы по выбору
Не много не мало - семь тысячей
Душечки красны девицы!

Так зачем же ходить далеко, выискивая заморские влияния на самобытное произведение нашего фольклора? Закон русский и самая русская жизнь Х в. - вот подлинные источники сказания о мести Ольги, а вовсе не германский эпос.

История и предание в сказании об Ольгиной мести

Летописный рассказ об усмирении Ольгой «Деревьской земли», имеющий под собой сугубо литературную основу, в весьма малой степени соответствует реальным событиям. О конкретных обстоятельствах этого военного предприятия «руси» возможно высказать лишь самые общие соображения, впрочем не лишенные интереса и значимости.

Бесславная гибель Игоря в далеких «Деревах» должна была вызвать в Киеве уныние и растерянность. Киевское «княжение» внезапно оказалось обезглавлено. Святослав не годился в полноценные наследники отцу. И дело было даже не в его малолетстве. Согласно языческим поверьям, Святослав лишился отеческого покровительства, ибо дух не погребенного подобающим образом Игоря теперь не только не был склонен оказывать ему помощь, но, напротив, мог навлечь бедствия на него и на весь великокняжеский род. Русская земля была ввергнута в состояние сакральной незащищенности. Эта крайне опасная для русов ситуация подчеркнута в самом начале сказания словами «древлян»: «Се князя убихом рускаго! поимем жену его Вольгу за князь свои Мал и Святослава, и створим ему, яко же хощем» (здесь, очевидно, мы сталкиваемся еще с одним свидетельством утраты части текста сказания, так как из дальнейшего повествования нельзя понять, что же хотели «створить» Святославу «древляне»).

Торжество и самонадеянные мечтания давних соперников «руси» имели под собой древний обычай, согласно которому тот, кто убивает вождя вражеского племени, наследует его сакральную силу, власть, имущество, женщин и вообще семью. Русские князья впоследствии и сами не раз руководствовались этим порядком. Так, Владимир «залеже» жену убитого им Ярополка; язычник Редедя, предлагая Мстиславу поединок, ставит условие: «Да аще одолееши ты, то возмеши именье мое, и жену мою, и дети мое, и землю мою». И христианин Мстислав соглашается: «тако буди». В 1085 г. князь Владимир Всеволодович выгнал из Владимира-Волынского князя Ярополка Изяславича, «а матерь Ярополчю и жену его и дружину приведе к Киеву, и имение его взем». Притворное согласие с этим обычаем выражают и Ольгины поляне/кияне, ответствуя «древлянским» послам-сватам: «Нам неволя; князь наш убьен, и княгиня наша хочет за ваш князь». Отсюда становится понятно, что именно так сильно поразило древнерусских людей в последующих действиях Ольги: эта женщина не пожелала покориться общепринятому канону, пошла наперекор предначертанной ей обществом судьбе. По всей видимости, высокое княжеское происхождение Ольги в немалой степени определило ее душевный настрой. А наличие у нее собственной дружины позволило ей возглавить организацию отпора притязаниям «древлян».

Вспомним, как развиваются события. Вместо нагруженной всяким добром флотилии пропавшего в «Деревах» Игоря к Боричеву взвозу пристает ладья с послами князя Мала, которые возвещают Ольге: «Посла ны [нас] Дерьвьска земля, рекуще сице [так]: мужа твоего убихом, бяше бо муж твои аки волк восхищая и грабя, а наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю, да поиди за князь наш Мал».

На предложение «древлянских» сватов Ольга с напускным смирением отвечает: «Люба ми есть речь ваша, уже мне мужа своего не кресити [не воскресить]; но хочю вы почтити наутрия пред людьми своими, а ныне идете в лодью свою, и лязите в лодьи величающеся, и аз утро послю по вы, вы же рьцете [скажете]: не едем на конех, не пеши идем, но понесете ны в лодье; и взнесут вы в лодьи…»

Тем временем по ее повелению «на дворе теремстемь вне града» копается «яма велика и глубока». Наутро киевляне понесли ни о чем не подозревавших послов, сидевших в ладье «в перегъбех [вероятно: избоченившись] в великих сустугах [роскошных пряжках или, может быть, посольских бляхах] гордящеся», на Ольгин двор и тут «вринуша е в яму и с лодьею». Перед тем как их засыпали живыми землей, Ольга не отказала себе в удовольствии спросить свои жертвы: «Добра ли вы честь?» И предание вкладывает в уста «древлянских» послов достойную оценку изощренности постигшей их мести: «Пуще ны Игоревы смерти», то есть: хорошо ты умеешь мстить, Ольга, наша гибель лютее Игоревой смерти.

Смысл этого эпизода - в издевательской «великой чести», оказанной великой киевской княгиней сватам князя Мала («малого князя», как обыгрывает это имя сказание). Предложение Ольги, с восторгом принятое «древлянскими» послами: «Не едем на коних, ни на возех, ни пеши идем, но понесете ны в лодьи», - основывалось на тогдашних понятиях о достоинстве «мужа» и дипломатическом этикете. Ездить на чужом коне, а тем более в повозке, считалось для мужчины делом недостойным и позорным (Липец Р.С. Образы батыра и его коня в тюрко-монгольском эпосе. М., 1984. С. 246 ). Приглашение же сесть в ладью, напротив, было чрезвычайно почетно, почему «древлянские» послы, несомые в ладье киевлянами, и сидели в ней «гордящеся». Можно вспомнить, что, сидя в ладье, как равный с равным, разговаривал с императором Иоанном Цимисхием князь Святослав. У индейцев Северной Америки передача и принятие приглашения на потлач (праздничный пир) «сопровождались плясками и песнями обеих сторон. Приехавших приглашать иногда в лодке вносили в дом вождя, их угощали и одаривали» (Аверкиева Ю.П. Разложение родовой общины и формирование раннеклассовых отношений в обществе индейцев северо-западного побережья Северной Америки. М., 1961. С. 180 ).

Но слова Ольги имели и другое, тайное значение. Ведь ладья у русов символизировала путешествие в иной мир. Таким образом, под видом величайших почестей Ольга обрекла послов на смерть, совершив над ними, еще при жизни, похоронный обряд (Лихачев Д.С. Комментарии // «Повесть временных лет». Ч. 2. М. – Л., 1950. С. 297 ). Закапывание заживо в яме - сюжет, известный русским былинам. Именно так «Марья лебедь белая» пыталась расправиться с опоенным сонным зельем Михайло Потоком:

Приказала-то слугам она верныим
А выкопать что яму глубокую.
Как слуги ей тут да верныи
Копали оны яму глубокую,
Взимала тут Михайлу под пазухи,
Как бросила Михайла во сыру землю,
А приказала то зарыть его в песочки жолтыи.

Теперь Ольга сама шлет посольство к «древлянам» сказать: «Да аще мя просите право, то пришлите мужа нарочиты, да в велице чти приду за ваш князь, егда не пустят мене людье киевьстии». Услыхав такие слова, «деревляне избраша лучьшие мужи, иже держаху Деревьску землю, и послаша по ню». Прежде чем встретиться с ними, Ольга предложила им «мовь створити» - попариться в бане. «И влезоша деревляне [в баню], начаша ся мыти; и запроша [Ольга] о них истобку, и повеле зажечи я от дверий, ту изгореши вси». Так «великая честь» вновь оборачивается для послов ликом смерти, а «мовенье» - прижизненным обрядом похорон (обмывание мертвеца).

Снова Ольга посылает к древлянам известие: «Се уже иду к вам, да пристройте меды многи в граде, иде же убисте мужа моего, да поплачюся над гробом его, и створю трызну мужю своему». Обрадованные «древляне», «то слышавше, свезоша меды многи зело, и взварища. Ольга же, поимши мало дружины, легко идущи приде к гробу его [Игоря], и плакася по мужи своем; и повеле людем своим съсути [насыпать] могилу велику, и яко соспоша [и когда она была готова], и повеле трызну творити. Посемь седоша деревляне пити, и повеле Ольга отроком своим служити пред ними...» Ольга опять играет в кошки-мышки с обреченными «древлянами», поднося им заздравную чашу. «И яко упишася деревляне, повеле отроком своим пити за ня, а сама отъиде кроме, и повеле дружине своей сечи деревляны, и исекоша их 5000. А Ольга возвратися Киеву…». Позванные на погребальный пир гости оказываются предназначенными для заклания жертвами.

По мысли В. Гребенщикова, три мести Ольги словно воспроизводят в эпической форме известный сказочный сюжет: «Послы не поняли затаенного… смысла предложений Ольги. А она как бы загадывает сватам загадку; жених или сваты его, не сумевшие разгадать загадки царевны-невесты, должны умереть» (Гребенщиков В. «Деньница предъ солнцемь» (Вещая Ольга) // Записки русской академической группы в США. Т. XXI. Нью-Йорк, 1988. С. 62 ). Любопытно и наблюдение О. В. Творогова о том, что, взятые в совокупности, три Ольгиных мести «отражают элементы языческого похоронного обряда»: ношение покойника в лодке, сожжение, тризна (Творогов О.В. Комментарий к кн.: «Повесть временных лет». Петрозаводск, 1991. С. 178 ).

Вместе с тем в летописном рассказе о трехкратной расправе Ольги над «древлянами» явственно слышны и другие фольклорные мотивы - например, отголоски языческой магии. Предание послов смерти на княжеском дворе, где стояли идолы «руси», то есть на священной территории, несомненно, имело магический смысл. Устюжский летописный свод сохранил одну важную деталь: прежде чем «вринуть» послов в яму, Ольга насыпает туда горящих дубовых углей. Поскольку дуб был священным деревом Перуна, то это действие, вероятно, имело целью обезвредить души чужаков, которые иначе могли навредить «киянам». К тем же способам сакральной гигиены относятся и засыпание послов землей, и помещение их в баню. Баня у славян была сакральным местом, изолированным от внешнего мира. Вхождению в баню предшествовали ритуальные действа, само «мовенье» помимо прочего имело значение сакрального «очищения». Согласно летописцу Переславско-Суздальскому, прежде чем войти в баню, «древляне» отведали ритуального хмельного напитка: Ольга «повеле их поити». Зажжение бани «от дверей», через которые, по языческим поверьям, осуществляется связь замкнутого жилища с внешним миром, должно было помешать душам «нарочитых мужей» покинуть банный сруб и превратиться в зловредную нечисть - упырей или навий. В третьей мести Ольги зримо проступают наружу зловещие черты ритуального убийства. Избиение 5000 «древлян» выглядит частью «княжеского» похоронного обряда русов, сопровождавшегося плачем, насыпанием кургана, поминальным пиром (стравой), тризной (ритуальными играми) и обильными человеческими жертвоприношениями.

Все это, разумеется, чистая литература, фольклор. Но с исторической точки зрения тройная месть Ольги может быть истолкована как свидетельство того, что приготовления «киян» к походу «вылились в серию человеческих жертвоприношений, призванных обеспечить полянской общине благорасположение богов и дать ей победу над врагом» (Фроянов И.Я. Древняя Русь: Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 73 ). Кульминацией культовых обрядов стало торжественное погребение Игоря (которое если и имело место в действительности, то должно было состояться позднее - во время похода Ольги в «Деревьскую землю» или сразу после его окончания). Так что мы вправе считать все эти деяния не столько личной местью Ольги, сколько ритуальными действиями всей киевской общины.

При помощи этих ритуалов убитый Игорь был превращен в наделенного магической силой предка-покровителя княжеской семьи и всей Русской/Киевской земли. Его сакральные функции земного вождя-жреца перешли к Святославу, ибо «ни в ком божественность не находит лучшего воплощения, чем в... сыне, унаследовавшем от отца его священное наитие» (Фрэзер Дж.Дж. Золотая ветвь. М., 1980. С. 325 ). Только тогда русы решились на военные операции против «Деревьской земли». Вероятно, сцена с бросанием копья Святославом воспринималась людьми Х–XI вв. в духе именно этих древнейших языческих представлений, согласно которым начинать сражение посредством некоего символического жеста (в данном случае метания копья в сторону врага) надлежало вождю, обладавшему божественной силой: «Суну копьем Святослав на деревляны, и копье лете сквозе уши коневи, и удари в ноги коневи, бе бо детеск. И рече Свенелд и Асмолд: «Князь уже почал; потягнете, дружина, по князе» (вспомним, что перед началом битвы на Каталаунских полях Аттила, как передает Иордан, сказал своим воинам: «Я бросаю дротик в неприятеля. Если кто-нибудь может остаться спокойным в то время, когда бьется Аттила, тот уже погиб»). И победиша деревляны. Деревляны же побегоша в градех своих». Даже в христианскую эпоху древнерусские книжники напрямую связывали победу Святослава (непреклонного язычника) над «древлянами» с покровительством небесных сил. В Архангелогородской летописи данный текст имеет продолжение: «И пособи Бог Святославу, и победи древляны...»

Впрочем, на самом деле Святослав, скорее всего, не участвовал в походе на «древлян». Жизнь князей-отроков старались не подвергать опасностям войны. Так, в 1153 г., во время похода князя Изяслава на Галич, бояре молодого Ярослава Владимировича Осмомысла «реша князю своему: “ты князь один еси у нас, и что ся тебе створить [и если что с тобой случится], то нам что деяти? Поиди ты к городу, а мы сами бьемся с Изяславом, и кто [из] нас будет жив, а прибегнеть к тобе, и тогда затворимся с тобою в граде”; и сотвори тако князь их».

В эпизоде с осадой Ольгой Искоростеня на первое место выступает уже собственно месть: «Ольга же устремися с сыном своим на Искоростень град, яко те бяху убиша мужа ея, и ста около града с сыном своим, а деревляне затворишася в граде и боряхуся крепко из града, ведеху бо [ибо знали], яко сами убили князя и на что ся предати [не надеясь на милость в случае сдачи города]. И стоя Ольга [под городом] лето, и не можаше взяти града, и умысли сице: посла ко граду, глаголющи: «что хочете досидети? А вси грады ваши предашася мне, а ялися по дань, и делают нивы своя и земле своя; а вы хочете измерети гладом, не имучеся по дань». Деревляне же рекоша: «ради ся быхом яли по дань [мы бы и рады дать дань, покориться], но [ведь ты] хощеши мьщати мужа своего». Рече же им Ольга: «яко аз мьстила уже обиду мужа своего, когда [ваши послы] придоша Киеву, второе и третье, когда творих трызну мужеви своему; а [ныне] уже не хощю мьщати, но хощу дань имати помалу, и смирившися с вами поиду опять».

Однако и здесь действиям Ольги присущ магический символизм. Ее обращение к древлянам с предложением выдать малую дань в передаче летописца Переславско-Суздальского читается так: «Ныне у вас несть меду, ни скор, но мало у вас прошю дати богам жертву от вас, и ослабу вам подать себе на лекарство главные болезни, даите ми от двора по 3 голуби и по 3 воробьи, зане у вас есть тыи птици, а инде уж всюду сбирах, и несть их, а в чюжюю землю не шлю; а то вам в род и род...»

Этот вариант явно ближе к первоначальному тексту сказания, так как сохраняет сакрально-магическую подоплеку истории с «птичьей данью»: оказывается, что в продолжение всей осады в лагере русов совершались птичьи жертвоприношения, которые, по всей видимости, должны были облегчить русам взятие Искоростеня, - в результате чего русы за «лето» (за год) переловили всех птиц в округе.

В других списках «Повести временных лет» речь Ольги к жителям Коростеня старательно отредактирована: «Она же рече им: “ныне у вас несть меду, ни скоры, но мало у вас прошю; дадите ми от двора по 3 голуби да по 3 воробьи: аз бо не хощу тяжьки дани взложити, якоже и муж мой, сего прошю у вас мало, вы бо есте изнемогли в осаде, да сего у вас прошю мало”».

Изъятие упоминаний о птичьих жертвоприношениях, вероятно, объясняется цензурными соображениями: святая княгиня, даже будучи еще «поганой», не должна принимать непосредственного участия в языческих мерзостях. Предложение Ольги выдать дань дворовыми птицами нужно рассматривать в свете символико-магического значения дани, зачастую заслонявшего ее материальную сторону. Внешне безобидное и необременительное условие примирения вовсе не являлось таковым на самом деле, ибо Ольга посягнула на замкнутый мир дома, огороженный наговорами, заклятиями и амулетами от вторжения чужаков и злых духов. Тем самым каждый «древлянин» терял цельность своего духовного космоса, так как некая его часть теперь принадлежала русской княгине. Вот почему, получив требуемое, Ольга произносит: «Се уже есте покорилися мне и моему детяти». Не исключено, что и поджигание птиц, обернутых в пропитанные серой платки, тоже было частью какого-то обряда, который впоследствии был истолкован людьми христианской культуры как военная хитрость. Этнографам известен древний культовый обычай поджигать птицам хвосты (Мифы народов мира. Т. 2. М., 1992. С. 346 и след. ).

Из этих наблюдений видно, в каком направлении менялся со временем смысловой вектор сказания об Ольгиной мести. В летописной обработке яркий языческий колорит сказания, естественно, поблек, и на первый план выступила сухая «графика» сюжета: «мудрость» (хитрость) Ольги и собственно месть. Ученые монахи совлекли со святой княгини, «матери русских князей», одежды языческой жрицы, запачканные запекшейся кровью человеческих жертв, и нарисовали образ изобретательной и беспощадной мстительницы за убитого мужа, - образ, не потерявший своей привлекательности для крещеных русских людей конца XI–начала XII в.

Сказав все это, приходится добавить, что обильная уснащенность сказания об Ольгиной мести фольклорными мотивами и подробностями едва ли пошла на пользу исторической достоверности. Заключительная его часть, вероятно, в большей степени соответствует действительности, так как способы и последствия усмирения «Деревьской земли» не противоречат обычному образу действий русов в чужих землях, известному по другим источникам. Искоростень был сожжен, градские «старейшины» пленены (видимо, в целях получения за них выкупа, или, быть может, взяты в заложники), а «прочая люди овых [иных] изби, а другия работе предасть мужем своим, а прок их [остальных] остави платити дань. И возложиша на ня дань тяжку...» Две части дани шли Киеву, а одна - Вышгороду, «бе бо Вышегород Ольжин город».

Распределение «древлянской» дани» между Киевом и Вышгородом - нерешаемая загадка для историков. С. М. Соловьев спрашивал: «Для чего вместо лиц - места? Почему не князю Святославу, а княгине Ольге?» - и отвечал так: «Естественно употребить имя стольного города вместо имени князя, ибо князья меняются, столицы же остаются… Но в разбираемом месте показывается отношение не постоянное, а временное, условленное личностью Ольги, и, несмотря на то, дань шла в Вышгород, хотя известно, что Ольга жила в Киеве… следовательно, должно предположить, что казна Ольги хранилась в Вышгороде» (Соловьев С.М. Сочинения. С. 300, примеч. 209 ). И.Я. Фроянов объяснил упоминание Киева и Вышгорода тем, что общины этих городов приняли участие в подавлении «древлянского» восстания (Фроянов И.Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI – X вв.). СПб., 1996 ). А.Л. Никитин заподозрил здесь перенесение летописцем в прошлое исторических реалий начала XII в., так как «”Ольжиным” (то есть принадлежащим не Ольге, а Олегу Святославичу) Вышгород был в 10-х гг. XII в… будучи получен им (Олегом Святославичем. - С. Ц.) в 1113 г., по-видимому, за отказ в пользу Владимира Мономаха от Киева, на которые Олег имел преимущественное право по старшинству» (Никитин А.Л. Основания русской истории. М., 2000. С. 38–39 ). В любом случае долевой принцип раздела дани (две трети - Киеву, одна треть - Вышгороду) остается неясным.

Переславско-Суздальская летопись знает размеры и состав «древлянской» дани: «И платить повеле [Ольга] по две куне чръных, по две веверицы и скоры и мед и давати...» Но эта запись скорее отражает современные летописцу реалии XII–XIII вв. По всей вероятности, «тяжкая дань», возложенная Ольгой на «древлян» (в нарушение прежнего обещания: «аз бо не хощу тяжьки дани взложити, якоже и муж мой»), в количественном отношении соответствовала прежней «черне куне», которую взимал с них Свенгельд, то есть была двойным обложением; о качественных ее показателях вряд ли можно сказать что-то конкретное. Вообще «черная куна» постоянно сопутствует летописным сообщениям о наложении дани на «древлян», начиная с правления Олега.

С падением Искоростеня судьба «Деревьской земли» была решена: все «древлянские» грады предались Ольге, которая «прия землю ту, иде к Кыеву».

Эту женщину по праву можно назвать образцом женской верности. Потеряв мужа, она нашла способ жестоко отомстить его убийцам, а когда ее вынуждали еще раз выйти замуж, то предпочла отречься от веры предков, лишь бы снова не пойти под венец. При этом ей пришлось справляться с тяжким бременем, легшим на ее плечи, – возглавить и сохранить лишенное правителя государство.

Невесть откуда взявшаяся

Ольга впервые появляется в летописях как невеста князя Игоря. А вот кто она и откуда родом, древние тексты дают довольно противоречивые сведения. Согласно «Повести временных лет» ее привели из Пскова. Житие княгини, составленное в XVI веке, утверждает, что ее родиной была «весь Выбутская, находящаяся ныне близ города Пскова, тогда еще не существовавшего».

В Иоакимовской летописи вообще указано, что Вещий Олег нашел племяннику жену в Изборске. Неясна и национальность княгини. Согласно Житию, Ольга была «от языка варяжска», что подтверждает ее скандинавское имя – Ольга (Helga). Но по Иоакимовской летописи она происходит из славянского рода, идущего от самого Гостомысла – древнейшего правителя Руси.

При этом неславянское имя княгини объясняется так: до свадьбы ее звали Прекрасой, а Ольгой ей назвал Вещий Олег. Еще более невероятный факт приводит Типографская летопись начала XVI века: Олег женил Игоря на собственной дочери! В общем, княгиня Ольга возникает в истории как невеста Игоря, полностью соответствуя древнему значению этого слова: «невеста» – та, что пришла невесть откуда.

Месть 1. Живьем погребенные

Мы уже рассказали о том, как князь Игорь был убит древлянами из-за того, что попытался взять с них дополнительную дань. Когда тревожная весть о его смерти облетела Русь, Ольга с сыном Святославом находилась в Киеве.

Но не успели на ее щеках обсохнуть слезы печали по погибшему супругу, как под стенами города появились сами убийцы – двадцать избранных мужей от Деревской земли просили у княгини аудиенции. Ольга приняла послов. На вопрос, зачем пришли они, древляне ответили:

– Мужа твоего мы убили, так как он, как волк, расхищал и грабил. А наши князья хорошие, потому что берегут Деревскую землю. Так пойди замуж за князя нашего Мала.

Избавившись от Игоря, древляне решили, что теперь смогут прибрать к рукам всю Киевскую Русь, женив своего князя на вдове погибшего правителя и убив законного наследника. Ведь официально престол Киевской Руси перешел к сыну Игоря Святославу, но так как тому было всего лишь три года, Ольга исполняла роль регентши.

– Любезна мне речь ваша, – подумав, ответила Ольга. – Мужа моего мне все равно уже не воскресить… Я с охотою пойду за вашего молодого князя. Теперь идите, отдохните в ладье вашей, утром же я позову вас на почетный пир. Вы же, когда поутру придут звать вас, скажите, что прибудете туда таким же образом, как прибыли к Киеву: то есть прямо в ладье.

И тогда киевляне понесут вас на головах своих. И пусть все увидят вашу знатность и мою любовь к вашему князю.
Обрадовались древляне и пошли отдыхать в ладью. Утром, как и обещала Ольга, пришли киевляне звать их на пир.

– Мы не пойдем пешими, не поедем на конях. Несите нас к княгине в ладье на головах ваших, – заявили послы.
Киевляне покорно подняли корабль и понесли в город распираемых от гордости древлян. Но не долго они радовались. Едва русичи внесли ладью на княжий двор, тут же сбросили ее вместе с послами в глубокую яму, выкопанную за ночь по велению Ольги.

– Хороша ли вам честь? – спросила княгиня, склонившись над ямой. А потом повелела засыпать яму, живьем похоронив дерзких послов.

Месть 2. Кровавая баня

Расправившись с делегацией, Ольга сразу же послала гонца в Деревскую землю.
– Если вы действительно хотите, чтобы я пошла за вашего князя, присылайте за мной посольство более многочисленное и более знатное, чем первое.
Иначе не пустят меня киевские люди, – объявила она.

Не подозревавшие о том, какая участь постигла первых сватов, древляне отправили в Киев еще полсотни мужей, выбрав самых знатных. Когда они явились в Киев, Ольга повелела истопить баню и передала послам, что примет их лишь после того, как они хорошенько вымоются. Но едва древляне принялись мыться, киевляне подперли двери, обложили баню соломой и хворостом и подожгли. Так свершилась вторая месть княгини Ольги.

Месть 3. Тризна

Наконец Ольга, взяв с собой небольшую дружину, сама отправилась в Деревскую землю. Высланные вперед гонцы объявили, что княгиня перед свадьбой желает оплакать своего погибшего мужа и устроить тризну на его могиле, а потому повелевает свезти как можно больше хмельного меда и яств к городу Искоростень, около которого был убит Игорь. Древляне выполнили указания княгини.

– А где же дружина наша, которую послали за тобой? – удивились они, не обнаружив в свите Ольги посланных к ней сватов.
– Они идут вслед за нами по другому пути со всем моим богатством, – ответила та.
Оплакав Игоря, Ольга приказала насыпать над его захоронением большой курган, после чего пригласила древлян помянуть убитого ими князя. Своим же людям она велела прислуживать на пиру. Когда же древляне опьянели, княгиня воскликнула:
– А теперь рубите их!

И русичи безжалостно перебили всех пирующих. В ту тризну у кургана князя Игоря пролили кровь пяти тысяч человек.

Месть 4. Небесный огонь

Вернувшись в Киев, Ольга собрала войско и через год двинула на Деревскую землю всю русскую рать. Древляне выставили против нее свою армию, но потерпели поражение и заперлись в Искоростене. Взять город оказалось дружине Ольги не по силам – целый год она безрезультатно продержала его в осаде. Древляне отчаянно оборонялись, понимая, что исполненная желанием мести княгиня никого не пощадит. Наконец Ольга смирилась:

– Я уже трижды мстила за смерть Игоря и больше не хочу мести, – передала она с гонцами. – Теперь желаю лишь взять с вас небольшую дань, заключить мир и уйти прочь. Я знаю, что вы сейчас обнищали от войны и не можете уплатить мне ни медом, ни воском, ни кожами. Так дайте мне хотя бы какую-нибудь мелочь, например по три голубя и по три воробья от каждого дома, и мне этого будет вполне достаточно, чтобы убедиться в вашей покорности.

Обрадовались древляне, посчитав эту дань слишком ничтожной, и сразу же исполнили просьбу княгини. Приняв этот странный дар, Ольга пообещала завтра же увести от города свои войска. Но жители Искоростеня даже не подозревали, что большинству из них не суждено дожить до рассвета. Едва сгустились сумерки, княгиня Ольга раздала каждому своему воину по птице, повелела привязать к лапкам трут с фитильком, поджечь и выпустить.

Оказавшись на свободе, воробьи и голуби устремились к своим гнездам в Коростень: в голубятни, под крыши теремов, на сеновалы, в сараи. В городе разом полыхнули все дворы. Ольга же приказала окружить стены и хватать всех, кто попытается покинуть город. Покорив таким образом Деревскую землю, Ольга обложила ее еще большей данью, чем брал ее муж.

Крещение вместо венчания

После расправы с древлянами княгиня Ольга вернулась в Киев и долгие годы правила русскими землями «не как женщина, но как сильный и разумный муж, твердо держа в своих руках власть и мужественно обороняясь от врагов».

Согласно «Повести временных лет» в 955 году она отправилась с дипломатической миссией в Константинополь.

Император Византийской империи Константин VII Багрянородный поразился красоте и разуму русской княгини и пожелал взять ее в жены. Ольга, которая даже после смерти мужа хранила ему верность, оказалась озадачена: как отказать императору, но при этом не испортить отношения между государствами?

И тогда она ответила:

– Хорошо, я выйду за тебя. Да только я – язычница, и негоже мне сочетаться браком с христианином. Вот приму крещение, тогда и веди под венец. Но есть одно условие: если хочешь крестить меня, делай это сам, иначе не покрещусь.
Константин с радостью согласился.

Когда же он, окрестив Ольгу, снова обратился к ней с той же просьбой, та ответила:
– Как можешь ты меня, свою крестную дочь, взять себе женою? Ведь не только по закону христианскому, но и по языческому почитается гнусным и недопустимым, чтобы отец имел женою дочь.

– Перехитрила ты меня, Ольга! – воскликнул император, в очередной раз подивившись ее разуму и смекалке, после чего с богатыми дарами отпустил княгиню домой.
Княгиня Ольга до конца своих дней оставалась правительницей Киевской Руси. Повзрослев, Святослав хоть и возглавил государство, но постоянно находился в военных походах, оставляя свои земли в надежных материнских руках.

Но однажды княгиня сказала сыну:
– Видишь – я больна. Куда хочешь уйти от меня? Когда похоронишь меня, отправляйся куда захочешь.

Через три дня – 11 июля 969 года княгиня умерла. Перед смертью она попросила не справлять по ней языческой тризны, а похоронить по христианскому обряду. Святослав исполнил волю матери. Позже, в 1007 году, принявший христианство ее внук князь Владимир выкопал останки легендарной Ольги и перенес их в основанную им церковь Святой Богородицы.

Данный аспект её жизни отнесён к характеристике личности, потому что это предание характеризует княгиню в первую очередь как человека и лишь потом как правителя.

Основную информацию о мести княгини древлянам удалось обнаружить в ПВЛ и обобщающих трудах Карамзина и Соловьёва, а также в многотомнике «История СССР…» (в нём содержится статья, где делается вывод о преднамеренном ходе боярских кругов Киева, желавших показать, «какие страшные кары ожидают всех неповинующихся княжеской воле» Княгиня Ольга//История СССР. - С.493.).

Месть Ольги тщательно продумана, учёные подчёркивают холодность её ума, расчёт и хитрость. Традиция кровной мести обидчикам соблюдена в полной мере. Эта одна из черт, присущих язычникам, говорит о высочайшей роли родственных связей в её жизни. Наиболее кратко о мести пишет Татищев: «Князь древлянский Мал, сын Нискинин, присла послы ко Ольге просяти, да идет она за нь. Она же повеле послы тии овых избити, овых сожесчи и, собрав воя, идее на древлян, князи их и люд изби, а град Коростень разори и созже» Татищев В.Н. - С.109.. Наиболее ярко содержание этой мести передают Соловьёв и Карамзин, они основываются на данных ПВЛ.

По преданию, Ольга была в Киеве с малолетним сыном Святославом в 945 году, когда Игорь погиб в одном из походов на древлян: «Сказали же древляне: "Вот убили мы князя русского; возьмем жену его Ольгу за князя нашего Мала и Святослава возьмем и сделаем ему, что захотим". И послали древляне лучших мужей своих, числом двадцать, в ладье к Ольге, и пристали в ладье под Боричевым. … И сказала им Ольга: "Так говорите же, зачем пришли сюда?". Ответили же древляне: "Послала нас Деревская земля с такими словами: "Мужа твоего мы убили, так как муж твой, как волк, расхищал и грабил, а наши князья хорошие, потому что берегут Деревскую землю, - пойди замуж за князя нашего за Мала". … Сказала же им Ольга: "Любезна мне речь ваша, - мужа моего мне уже не воскресить; но хочу воздать вам завтра честь перед людьми своими; ныне же идите к своей ладье и ложитесь в ладью, величаясь, а утром я пошлю за вами, а вы говорите: "Не едем на конях, ни пеши не пойдем, но понесите нас в ладье", - и вознесут вас в ладье", и отпустила их к ладье. Ольга же приказала выкопать яму великую и глубокую на теремном дворе, вне града. На следующее утро, сидя в тереме, послала Ольга за гостями, и пришли к ним, и сказали: "Зовет вас Ольга для чести великой". Они же ответили: "Не едем ни на конях, ни на возах и пеши не идем, но понесите нас в ладье". И ответили киевляне: "Нам неволя; князь наш убит, а княгиня наша хочет за вашего князя", - и понесли их в ладье. Они же сидели, величаясь, избоченившись и в великих нагрудных бляхах. И принесли их на двор к Ольге, и как несли, так и сбросили их вместе с ладьей в яму. И, склонившись к яме, спросила их Ольга: "Хороша ли вам честь?". Они же ответили: "Горше нам Игоревой смерти". И повелела засыпать их живыми; и засыпали их» ПВЛ..

На этом её месть не была закончена: «И послала Ольга к древлянам, и сказала им: "Если вправду меня просите, то пришлите лучших мужей, чтобы с великой честью пойти за вашего князя, иначе не пустят меня киевские люди". Услышав об этом, древляне избрали лучших мужей, управлявших Деревскою землею, и прислали за ней. Когда же древляне пришли, Ольга приказала приготовить баню, говоря им так: "Вымывшись, придите ко мне". И натопили баню, и вошли в нее древляне, и стали мыться; и заперли за ними баню, и повелела Ольга зажечь ее от дверей, и тут сгорели все».

Далее Ольга пришла на древлянскую землю, «совершать тризну по своем муже». Устроили пир, и когда древляне уже были пьяны, княгиня приказала бить древлян. Летопись гласит, что «иссекли древлян 5000». В конце концов, в год 6454 (946) Ольга сожгла древлянский град Искоростень, собрав с каждого двора по три голубя и три воробья и запустив их с порохом обратно в город: «А как взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а прочих людей убила, а иных отдала в рабство мужам своим, а остальных оставила платить дань» ПВЛ..

Предание о мести древлянам Соловьёв считает драгоценным для историка: оно «отражает в себе господствующие понятия времени, поставлявшие месть за убийство близкого человека священной обязанностью; видно, что и во время составления летописи эти понятия не потеряли силы… месть за родича была подвигом по преимуществу; … рассказ о таком подвиге возбуждал всеобщее живое внимание и … сохранялся в памяти народной. … обычай мести был сохранительным…, заменявшим правосудие». Соловьёв С.М. - С.148.

Ольга становится героем правды, образцовым гражданином. Её месть достойна - так считают историки XVIII-XIX вв. - В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин, С.М. Соловьёв. Ольга становится примером самостоятельной, сильной женщины, сумевшей изобрести достойную месть. Обязанность мщения за родного человека была обязанностью религиозной, обязанностью благочестия. Соловьёв С.М. - С.148.