Маятник фуко описание. "Маятник Фуко" Умберто Эко: описание и анализ романа из энциклопедии

Умберто Эко

МАЯТНИК ФУКО

Единственно ради вас, сыновья учености и познанья, создавался этот труд. Глядя в книгу, находите намеренья, которые заложены нами в ней; что затемнено семо, то проявлено овамо, да охватится вашей мудростью.

Генрих Корнелий Агриппа Неттесгеймский. Об оккультной философии /Heinrich Cornelius Agrippa von Nettesheim. De occulta philosophia, 3, 65/

Суеверия приносят несчастье

Раймонд Смуллиан, За пять тысяч лет до нашей эры /Raymond Smullyan, 5000 B.C., 1.3.8/

И тут я увидел Маятник.

Шар, висящий на долгой нити, опущенной с вольты хора, в изохронном величии описывал колебания.

Я знал - но и всякий ощутил бы под чарами мерной пульсации - что период колебаний определен отношением квадратного корня длины нити к числу π , которое, иррациональное для подлунных умов, пред лицом божественной Рацио неукоснительно сопрягает окружности с диаметрами любых существующих кругов, как и время перемещения шара от одного полюса к противоположному представляет результат тайной соотнесенности наиболее вневременных мер: единственности точки крепления - двойственности абстрактного измерения - троичности числа π - скрытой четверичности квадратного корня - совершенства круга.

Еще я знал, что на конце отвесной линии, восстановленной от точки крепления, находящийся под маятником магнитный стабилизатор воссылает команды железному сердцу шара и обеспечивает вечность движения: это хитрая штука, имеющая целью перебороть сопротивление Материи, но которая не противоречит закону Фуко, напротив, помогает ему проявиться, потому что помещенный в пустоту любой точечный вес, приложенный к концу нерастяжимой и невесомой нити, не встречающий ни сопротивления воздуха, ни трения в точке крепления, действительно будет совершать регулярные и гармоничные колебания - вечно.

Медный шар поигрывал бледными переливчатыми отблесками под последними лучами, шедшими из витража. Если бы, как когда-то, он касался слоя мокрого песка на плитах пола, при каждом из его касаний прочерчивался бы штрих, и эти штрихи, неуловимо изменяя каждый раз направление, расходились бы, открывая разломы, траншеи, рвы, и угадывалась бы радиальная симметричность, костяк мандалы, невидимая схема пентакула, звезды, мистической розы. Нет, нет. Это была бы не роза, это был бы рассказ, записанный на полотнах пустыни следами несосчитанных караванов. Повесть о тысячелетних скитаниях; наверное, этой дорогой шли атланты континента Му, в угрюмой, упорной решительности, из Тасмании в Гренландию, от тропика Козерога к тропику Рака, с острова Принца Эдуарда на Шпицберген. Касаниями шара утрамбовывалось в минутный рассказ все, что они творили в промежутках от одного ледового периода до другого и, скорее всего, творят в наше время, сделавшись рабами Верховников; вероятно, перелетая от Самоа на Новую Землю, этот шар нацеливается, в апогее параболы, на Агарту, центр мира. Я чувствовал, как таинственным общим Планом объединяется Авалон гипербореев с полуденной пустыней, оберегающей загадку Айерс Рок.

В данный миг, в четыре часа дня 23 июня, Маятник утрачивал скорость у края колебательной плоскости, безвольно отшатывался, снова начинал ускоряться к центру и на разгоне, посередине рассекал с сабельным свистом тайный четвероугольник сил, определявших его судьбу.

Если бы я пробыл там долго, неуязвимый для времени, наблюдая, как эта птичья голова, этот копейный наконечник, этот опрокинутый гребень шлема вычерчивает в пустоте свои диагонали от края до края астигматической замкнутой линии, я превратился бы в жертву обольщения чувств, и Маятник убедил бы меня, что колебательная плоскость совершила полный оборот и возвратилась в первоначальное положение, описав за тридцать два часа сплюснутый эллипс - эллипс, обращающийся вокруг собственного центра с постоянной угловой скоростью, пропорциональной синусу географической широты. Как вращался бы тот же эллипс, будь нить маятника прикреплена к венцу Храма Соломона? Вероятно, Рыцари испробовали и это. Может быть, их расчет, то есть конечный результат расчета, не изменялся. Может быть, собор аббатства Сен-Мартен-де-Шан - это действительно истинный Храм. Вообще чистый эксперимент возможен только на полюсе. Это единственный случай, когда точка подвешивания нити расположилась бы на продолжении земной оси, и Маятник заключил бы свой видимый цикл ровно в двадцать четыре часа.

Однако это отступление от Закона, к тому же предусмотренное самим Законом, эта погрешность против золотой нормы не отнимала чудесности у чуда. Я знал, что Земля вращается, и что я вращаюсь вместе с нею, и Сен-Мартен-де-Шан, и весь Париж со мною, и все мы вращались под Маятником, который, действительно, нисколько не изменял ориентации своего плана, потому что наверху, где он к чему-то был привязан, на другом конце воображаемого бесконечного продолжения нити, в высоту и вдаль, за пределами отдаленных галактик, - находилась недвижимая и непреложная в своей вековечности Мертвая Точка.

Земля двигалась, однако место, к которому прикреплялся канат, было единственным неподвижным местом вселенной.

Поэтому мой взгляд был прикован не столько к земле, сколько к небу, осиянному тайной Абсолютной Неподвижности. Маятник говорил мне, что хотя вращается все - земной шар, солнечная система, туманности, черные дыры и любые порождения грандиозной космической эманации, от первых эонов до самой липучей материи, существует только одна точка, ось, некий шампур, Занебесный Штырь, позволяющий остальному миру обращаться около себя. И теперь я участвовал в этом верховном опыте, я, вращавшийся, как все на свете, сообща со всем на свете, удостаивался видеть То, Недвижное, Крепость, Опору, светоносное явление, которое не телесно, и не имеет ни границы, ни формы, ни веса, ни количества, ни качества, и оно не видит, не слышит, не поддается чувственности, и не пребывает ни в месте, ни во времени, ни в пространстве, и оно не душа, не разум, не воображение, не мнение, не число, не порядок, не мера, не сущность, не вечность, оно не тьма и не свет, оно не ложь и не истина.

До меня долетел пасмурный обмен репликами между парнем в очках и девицей, увы, без очков.

Это маятник Фуко, - говорил ее милый. - Первый опыт проводили в погребе в 1851 году, потом в Обсерватории, потом под куполом Пантеона, длина каната шестьдесят семь метров, вес гири двадцать восемь кило. Наконец, в 1855-м подвешен тут, в уменьшенном масштабе. Канат протянут через нижнюю часть замка свода…

А зачем надо, чтобы он болтался?

Доказывается вращение Земли. Поскольку точка крепления неподвижна…

А почему она неподвижна?

Потому что точка… Сейчас я тебе объясню… В центральной точке… любой точке, находящейся среди других видимых точек… В общем, это уже не физическая точка, а как бы геометрическая, и ты ее не можешь видеть, потому что у нее нет площади. А то, у чего нет площади, не может перекоситься ни влево, ни вправо, ни кверху, ни книзу. Поэтому она не вращается. Следишь? Если у точки нет площади, она не может поворачиваться вокруг себя. У нее нет этого самого себя…

Но эта точка на Земле, а Земля вертится…

Земля вертится, а точка не вертится. Можешь не верить, если не нравится. Ясно?

Мне какое дело…

Несчастная. Иметь над головой единственную стабильную частицу мира, то ни с чем не сравнимое, что не подвержено проклятию общего бега, - panta rei - и считать, что это не ее, а Его дело! Вслед за этим чета пошла прочь, он обнимая свой справочник, отучивший его удивляться, она - волоча свой организм, глухой к сердцебиению бесконечности, и оба - никак не пытаясь закрепить в памяти опыт этой встречи, их первой и их последней - с Единым, с Эн-Соф, с Невысказуемым. Они не пали на колени перед алтарем истины.

Я глядел с вниманием и страхом, и мне поверилось, что Якопо Бельбо прав. Всегдашние его дифирамбы Маятнику я привык списывать на бесплодное эстетство, злокачественное, которое медленно разъедало его душу, и, бесформенное, перенимало форму его тела, незаметно перекодируя игру в реальность жизни. Однако если Бельбо был прав насчет Маятника, вероятно, он был прав и насчет всего прочего - и был План, и был Всеобщий Заговор, и было правильно, что я оказался здесь сегодня, накануне летнего противостояния. Якопо Бельбо - не сумасшедший, ему просто привелось во время игры, через игру, открыть истину.

Дело в том, что сопричастность Божескому не может продолжаться долго, не потревожив рассудок.

Тогда я постарался отвести взгляд, прослеживая дугу, которая от капителей расставленных полукругом колонн уходила, подпираемая гуртами свода, к ключу, повторяя уловку стрельчатой арки, умеющей опереться на пустоту - высшая степень лицемерия в статике, - и уговорить колонны, что они обязаны пихать вверх ребра свода, а ребрам, распираемым давлением замка, - внушить, чтоб они прижимали к земле колонны; но свод еще хитрее, он является и всем и ничем, и причиной и следствием в едином лице. Однако я моментально понял, что отворачиваться от Маятника, свисающего со свода, и размышлять вместо этого о своде - то же самое, что зарекаться от родника, но пить из источника.

«Маятник Фуко» - это один из ранних романов, прославивший итальянского философа, писателя и профессора Умберто Эко. На родном языке он впервые был издан в 1988 году.

Произведение автор разделил на десять частей в соответствии с каббалистическим представлением о строении Древа Жизни, состоящего из 10 Сфирот. Название «Маятник Фуко» книга получила от одноименного изобретения Леона Фуко, французского физика. Он разработал инструмент, который должен наглядно показывать, как вращается наша планета вокруг своей оси. Существует также мнение, что У. Эко назвал роман в честь своего друга, философа Мишеля Фуко. Однако сам автор эту версию отрицает.

«Маятник Фуко» Умберто Эко : сюжет романа

Все события в произведении (как и одноименное изобретение) вращаются вокруг Казобона, Диоталлеви и Бельбо, которые работают в Милане на «фабрике славы». Это издательство, которое на деньги авторов (даже если те являются обычными графоманами) выпускает любые книги. Друзьям довелось прочитать столько рукописей на тему оккультных теорий заговоров, что они решают создать собственную теорию.

Свою новую интеллектуальную игру друзья назвали «Планом». Чем дольше они ее разрабатывали, тем сильнее погружались в нее и забывали, что это не по-настоящему. Мало того, приверженцы других теорий заговора тоже восприняли «План» всерьез. Сторонники одного из тайных обществ посчитали, что Бельбо знает, где находится потерянное сокровище Тамплиеров. Теперь он в реальной жизни стал их мишенью. Многие сюжетные линии романа «Маятник Фуко» так или иначе приводят к теме создания «Плана». На примере этой в шутку созданной организации автор продемонстрировал склонность практически всех людей ко всяческим мистификациям и чрезмерную доверчивость.

Умберто Эко «Маятник Фуко» : главная тема

В конце 20 века многие литературные произведения были слишком сфокусированы на теории заговора, на ее таинственности и возможных вариантах. На этом фоне роман У. Эко можно воспринимать как критику на них или даже пародию. Да, в его произведении тоже присутствует заговор, но он служит только источником интриги, вокруг которой вращаются все главные герои. Всего лишь.

Само же повествование сосредоточено на развитии характеров литературных персонажей.

Общества и организации в романе «Маятник Фуко»

Список всех тайных групп, упоминаемых автором в произведении, довольно внушителен. Некоторые из них до сих пор неизвестны простому обывателю, а многие, наоборот, теперь постоянно на слуху. И в первую очередь, это орден тамплиеров, основанный маленькой группой рыцарей еще в 12 веке на территории Палестины. Также это образованное в средневековой Германии тайное мистическое и теологическое общество - орден розенкрейцеров. Их целью было улучшить Церковь и добиться благосостояния как для государства, так и для его граждан. Во многих романах и фильмах часто фигурируют масоны. Истоки этой закрытой организации ведут к концу 16-го века. Территориально формируются группы, насчитывающие от 40 до 50 человек, - это местные ложи. Иногда они бывают крупнее. Все они учреждаются Великой ложей и подчиняются ей. В каждой стране она одна.

Май 11 2009

Умберто Эко — культовый итальянский писатель и своеобразный оппонент клана Дэна Брауна сотоварищи. И если последних можно сравнить с эдаким фаст-фудом, то произведения Эко — тщательно приготовленные блюда, употреблять которые следует вдумчиво и осторожно. Заинтересованность этим писателем ко мне пришла еще после фильма «Имя розы» — экранизации одноименного романа Эко — мрачного, сложного и атмосферного. А на фоне всеобщего интереса к тематике «теорий заговора» захотелось взяться именно за «Маятник Фуко».

Достаточно сложно писать рецензию на такую книгу — пусть и для личного пользования. Даже если кажется, что собственное впечатление раскрыто до конца, ощущение незавершенности остается. Ощущение, что эта вещь тебе все равно не по зубам.

Тщательно просмотрев отзывы о книге в интернете, поняла, что такое послевкусие «МФ» оставил не только у меня. Одни называют книгу гениальной, вторые презрительно фыркают и считают «МФ» чтивом для псевдоинтеллектуалов. А третьи молча перечитывают: второй раз, третий, четвертый. И я, пожалуй, примкну именно к этим последним.

Сразу предупреждаю любителей всемирных заговоров, тайных орденов, спрятанных сокровищ и утерянных граалей: после Умберто Эко читать подобную литературу будет как минимум смешно. Поскольку «Маятник Фуко» — это своеобразная прививка от всей подобной дэнбрауновщины.

Сюжет разворачивается в 1970х. Главный герой, молодой итальянец Казобон, знакомится в баре с Якобо Бельбо и Диоталлеви, которые работают в одном миланском издательстве и выпускают в основном историческую литературу, иногда с оккультным уклоном. Поскольку Казобон увлекается подобной тематикой, да еще и пишет диплом о тамплиерах, сам бог велел ему поступить в издательство рецензентом. Вскоре выясняется, что у издательства есть своеобразный «двойник» — «Мануций», занимающийся не приличными монографиями, а рукописями откровенных психопатов, которых в редакции называют «одержимцами». Однажды в «Мануций» приходит полковник Арденти, один из таких одержимцев, и показывает странный текст — якобы зашифрованное древнее послание тамплиеров. Герои, шутки ради, текстом увлекаются, и постепенно у них складывается «План» — грандиозная шарада, основанная на всех известных тайнах и мистериях прошлого.

Согласно этому Плану, тамплиеры не были окончательно уничтожены в четырнадцатом веке — они рассеялись по свету, разделившись на шесть группировок. У каждой из них есть по обрывку текста, в котором указано, когда, где и с кем должна встретиться следующая группировка. Герои, опираясь как на широко известные исторические факты, так и на рукописи своих «одержимцев», пытаются проследить эти связи. Словно решая математическое уравнение наоборот: когда известны исходные данные, известен конечный результат, но неизвестны слагаемые. Играючись, они постепенно вплетают в канву своего Плана и розенкрейцеров, и масонов, и евреев, Шекспира и Бэкона, Наполена и Гитлера, графа Сен-Жермена и Алистера Кроули — практически везде они видят искомые слагаемые своего Плана, который постепенно становится похож на всемирный заговор.

Известна, как считают герои, и конечная цель этого Плана. Как имеет неподвижную точку отсчета маятник Фуко, так и существует где-то Центр Земли, зная который, можно управлять любыми природными явлениями: тайфуны, ураганы, засухи, цунами — а заполучив подобное оружие, можно обрести и всемирное господство.

Но то, что сначала кажется героям невинной игрушкой для ума, превращается в настоящее чудовище. Придуманный ими самими План постепенно разрушает жизнь каждого. Диоталлеви умирает от рака — считая, что именно одержимость Планом нарушило правильное развитие и движение клеток в организме. Бельбо, который в шутку упомянул о Плане, растерзает стая фанатиков, уверовавших в его истинность. Остается лишь Казобон, главный герой повествования. Но и он понимает, что в живых ему быть недолго. «Одержимцы» не успокоятся до тех пор, пока тайна Плана — выдуманного Плана, — не будет раскрыта.

Читается книга достаточно сложно. Повествование насыщено историческими фактами — мнимыми и реальными, — описаниями различных религиозных орденов и сект, эзотерических и оккультных общин, не говоря уже о многочисленных малоизвестных терминах и именах. При этом в предисловии самой книги сказано, что переводчики намеренно не делали никаких сносок и разъяснений — чтобы читатель самостоятельно занимался их поисками. Именно из-за этого первые страниц семьдесят чтение у меня шло достаточно туго: приходилось постоянно заглядывать в википедию и различные словари по западноевропейской истории и философии. Хитрый автор будто специально отсеивает нетерпеливых, все самое вкусное оставляя на потом. Впрочем, существует отдельное издание — словарь к «Маятнику Фуко», с которым чтение книги пойдет много легче.

Намеренно или нет, но собственно сюжет, а также характеры героев, прописаны достаточно монохромно. Самым ярким персонажем является Якопо Бельбо — неисправимый циник и мизантроп, обладающий острым языком, мрачным чувством юмора и грустным прошлым. Я бы сказала, что именно он и является стержнем повествования. О природе его характера читатель постепенно узнает из обрывочных воспоминаний Бельбо, о которых он или рассказывает сам, или пишет в своем электронном дневнике на компьютере. Неудачи с любимыми женщинами, отчаянное желание — и невозможность в силу отсутствия таланта — быть писателем, неуверенность в себе и горечь уже немолодого человека о бесцельно ушедших годах. Все это приводит к тому, что из троих героев именно Бельбо принимает План особенно близко к сердцу. План становится его детищем, смыслом, точкой опоры в пустой и бесплодной, как ему кажется, жизни.

Но эта увлеченность Планом всех, в конце концов, и губит. «Это плохая игрушка, и мне она не нравится» — говорит Лия, любимая женщина главного героя. Сотворение Плана привело лишь к очередной лжи, очередному мракобесию и еще одной двери в никуда. Но «одержимцы», существующие во все времена, предпочитают верить и ломать головы над своими выдуманными страшными тайнами.

«Настоящий посвященный, стоящий посвященный — тот, кто знает, что наиважнейший из секретов есть секрет без содержания. Ни один враг не вырвет у него секрет, ни один верующий не вымолит тайну.

Много столетий поиски этого секрета были тем клеем, который удерживал их вместе на фоне дрязг, междоусобных распрь и подлых подножек. И вот секрет почти найден, протяни руку. Два равных ужаса овладели ими в преддверии тайны: во-первых, как бы секрет их не разочаровал и, во-вторых, как бы, открытый всем в одинаковой степени, не потерял свою секретную ценность. Это означало бы конец для всех.

Под воздействием того же страха одержимцы предпочли убить Бельбо. Конечно, при этом они утрачивали карту. Но зато приобретали много новых столетий, чтобы разыскивать ее и при этом сохранять всю свежесть своего слабосильного, слюноточивого желания».

В конце книги Казобон, единственный уцелевший, но уже загнанный в ловушку и предчувствующий свой скорый конец, думает лишь о любимой женщине и сыне. Никакого Плана не существует, как не существует и никакого мирового заговора. Но у каждого есть свой маятник Фуко, мгновение, точка в жизни, когда все твое существование наполняется смыслом. Лишь бы суметь ее вовремя разглядеть.

Умберто Джулио Эко

«Маятник Фуко»

Завязка этого романа известного итальянского писателя, филолога и историка литературы приходится на начало семидесятых годов XX в., время, когда в Италии ещё бушевали молодёжные бунты. Однако «политическим выбором» рассказчика, студента Миланского университета Казобона, становится, по его собственным словам, филология: «Я пришёл к этому как человек, который смело берет в руки тексты речей об истине, готовясь править их». У него завязывается дружба с научным редактором издательства «Гарамон» Бельбо и его сослуживцем Диоталлеви, которой не мешает разница в возрасте; их объединяет интерес к загадкам человеческого разума и к средневековью. Казобон пишет диссертацию о тамплиерах; перед глазами читателя проходит история этого рыцарского братства, его возникновения, участия в крестовых походах, обстоятельства судебного процесса, завершившегося казнью руководителей ордена и его роспуском.

Далее роман вступает в область гипотез — Казобон с друзьями пытаются проследить посмертную судьбу ордена рыцарей Храма. Отправной точкой для их усилий служит появление в издательстве отставного полковника, уверенного, что он обнаружил зашифрованный План рыцарей ордена, план тайного заговора, замысел реванша, рассчитанного на века. Через день полковник исчезает бесследно; предполагается, что он убит; само это происшествие либо неприятный осадок, оставшийся от него, разлучает Казобона с друзьями. Разлука затягивается на несколько лет: закончив университет и защитив диплом, он уезжает в Бразилию преподавателем итальянского языка.

Непосредственной причиной отъезда является его любовь к местной уроженке Ампаро, красавице полукровке, проникнутой идеями Маркса и пафосом рационального объяснения мира. Однако сама магическая атмосфера страны и необычные встречи, которые с труднообъяснимым упорством подкидывает ему судьба, заставляют Казобона пока ещё почти незаметно для себя самого проделывать обратную эволюцию: преимущества рациональных истолкований представляются ему все менее очевидными. Он снова пытается изучать историю древних культов и герметических учений, приобщая к своим занятиям и скептически настроенную Ампаро; его притягивает земля колдунов — Байя, в той же степени, что и лекция о розенкрейцерах, читаемая соотечественником-итальянцем, по всем признакам — одним из тех шарлатанов, о многочисленности которых ему ещё только предстоит догадаться. Его усилия по проникновению в природу таинственного приносят свои плоды, но для него они оказываются горькими: во время магического обряда, участвовать в котором в знак особого расположения они были приглашены, Ампаро против собственной воли впадает в транс и, очнувшись, не может простить этого ни себе, ни ему. Проведя в Бразилии после этого ещё год, Казобон возвращается.

В Милане он снова встречается с Бельбо и через него получает приглашение сотрудничать в издательстве «Гарамон». Сначала речь идёт о составлении научной энциклопедии металлов, но вскоре область его интересов существенно расширяется, опять захватывая сферу таинственного и эзотерического; он признается себе в том, что ему вообще становится все труднее отделять мир магии от мира науки: люди, о которых ещё в школе ему говорили, что они несли свет математики и физики в дебри суеверий, как выясняется, делали свои открытия, «опираясь, с одной стороны, на лабораторию, а с другой — на Каббалу». Немало этому способствует и так называемый проект «Гермес», детище господина Гарамона, главы издательства; к его осуществлению подключены и сам Казобон, и Бельбо, и Диоталлеви. Суть его заключается в том, чтобы объявив серию публикаций по оккультизму, магии и т. п. , привлечь как серьёзных авторов, так и фанатиков, сумасшедших, готовых платить деньги за опубликование своих творений; этих последних предполагается сплавлять в издательство «Мануцио», чьё родство с «Гарамоном» держится в строжайшем секрете; оно предназначено для издания книг за счёт авторов, на практике сводящегося к беспощадному «выдаиванию» их кошельков. В среде оккультистов «Гарамон» рассчитывает на богатый улов и потому настоятельно просит Бельбо и его друзей не пренебрегать ни кем.

Однако издания, предназначенные для «Гарамона», все-таки должны соответствовать неким требованиям; в качестве научного консультанта проекта по рекомендации Казобона приглашается знакомый ему по Бразилии некий господин Алье, то ли авантюрист, то ли потомок знатного рода, возможно, граф, но во всяком случае человек богатый, с тонким вкусом и несомненно глубокими познаниями в области магии и оккультных наук; о самых древних магических ритуалах он рассказывает так, как будто бы сам при них присутствовал; собственно говоря, подчас он прямо намекает на это. При этом он вовсе не сноб, не чурается явных шарлатанов и психов и уверен, что даже в самом никудышном тексте можно отыскать «искорку если не истины, то хотя бы необычного обмана, а ведь часто эти крайности соприкасаются». Надеявшиеся отвести с его помощью в сторону поток плевел, направив его на обогащение своего хозяина, и, быть может, найти в нем несколько зёрен истины для себя, подавляемые авторитетом «господина графа» герои оказываются вынуждены барахтаться в этом потоке, не смея ничего отвергать: в любом плевеле может оказаться зерно, невидимое и не обнаруживаемое ни логикой, ни интуицией, ни здравым смыслом, ни опытом. Вот слова бедолаги-алхимика, подслушанные Казобоном во время ещё одного, на сей раз уже не далёкого, шаманского, а донельзя приближённого к их родным домам ритуала, куда они попадают по приглашению Алье: «Я испробовал все: кровь, волосы, душу Сатурна, маркасситы, чеснок, марсианский шафран, стружки и шлаки железа, свинцовый глёт, сурьму — все напрасно. Я работал над тем, чтобы извлечь из серебра масло и воду; я обжигал серебро со специально приготовленной солью и без неё, а также с водкой, и добыл из него едкие масла, вот и все. Я употреблял молоко, вино, сычужину, сперму звёзд, упавших на землю, чистотел, плаценту; я смешивал ртуть с металлами, превращая их в кристаллы; я направил свои поиски даже на пепел… Наконец…

— Что — наконец?

— Ничто на свете не требует большей осторожности, чем истина. Обнаружить её — все равно что пустить кровь прямо из сердца…»

Истина способна перевернуть или разрушить мир, ибо у него от неё нет защиты. Но истину до сих пор не удалось обнаружить; вот почему не следует пренебрегать ничем — лучше ещё раз испробовать всё, когда-либо бывшее предметом усилий и надежд кого-либо из посвящённых. Пусть неоправданно; пусть ошибочно (и во что же тогда они были посвящены?) — неважно. «Каждая ошибка может оказаться мимовольной носительницей истины, — говорит Алье. — Настоящему эзотеризму не страшны противоречия».

И этот водоворот ошибочных истин и чреватых истиною ошибок вновь толкает друзей на поиски Плана ордена тамплиеров; загадочный документ, оставшийся от исчезнувшего полковника, изучается ими снова и снова, и каждому его пункту подыскиваются исторические истолкования: это якобы выполнялось розенкрейцерами, это — павликианами, иезуитами, Бэконом, здесь приложили руку асассины… Если План действительно существует, он должен объяснять всё; под этим девизом переписывается история мира, и постепенно мысль «мы нашли План, по которому движется мир» подменяется мыслью «мир движется по нашему Плану».

Рассказчиком этого романа является молодой парень по имени Казобон, студент Миланского университета. Он тесно дружит с Бельбо и его другом Диоталлеви. На то время Бельбо работал в издательстве «Гарамон» научным редактором. Казобон занимается написанием своей диссертации по тамплиерам. Он с друзьями пытается узнать о судьбе ордена рыцарей Храма. В редакции они знакомятся с неким полковником в отставке, уверяющим, что знает, где находится зашифрованный план заговора рыцарей ордена, желание провести реванш, рассчитанный на века. Но на следующий день полковник пропал, ребята подумали, что его просто убили за знания, которыми он обладал, и Казобон на этом основании прекращает видеться с друзьями. Прошло время, он закончил учебу и едет в Бразилию работать учителем. Истинная цель его переезда – крассавица Ампаро, которую Казобон полюбил.

В Бразилии они вместе начинают изучать историю древних культов и учений. Пару приглашают на некий обряд, где Ампару, против её воли, ввели в транс. Очнувшись, она зла за это и на себя и на него. После этого случая, спустя год, Козобон возвращается в Милан, где возобновляет старые связи с Бельбо и с его помощью идет работать в «Гарамон». Вскоре они присоединяются к проекту главы издательства Гарамона «Гермес». Проект создан для привлечения фанатиков оккультизма, магии и прочего, что б они платили деньги за публикацию своих творений в «Гарамоне». Казобон, в качестве консультанта, приглашает своего знакомого по магии и оккультных науках, некого Алье, который в знак благодарности приглашает парней на ритуал к одному бедолаге-алхимику, благотворившего истину. Слова алхимика пробуждают у Казобона, Бельбо и Диоталлеви давно забытое увлечение поиска Плана ордена тамплеров. Они вновь берутся за изучения документа, который оставил им в редакции полковник перед исчезновением.

Лето плавно меняет осень, с отпуска возвращается тяжело больной Диоталлеви, Бельбо не сильно везет в жизни, но это он компенсирует удачами в работе над Планом, а Казобон с его новой девушкой Лией готовятся стать родителями. Они приходят к выводу, что последний раз участники Плана встречались в церкви Сен-Мартен-де-Шан, где находится Маятник Фуко, который должен в определенное время указать место на карте – место нахождения владений Царя Мира. Друзья уверен, что обладают данными о дне и времени, но у них нет нужной карты. В ходе поисков карты, Диоталлеви попадает в больницу с подозрениями на рак, а Казобон с Лией и ребенком едут в горы. В тот момент, когда все разъехались, Бельбо делится всей информацией с Алье, уверяю его, что они все это не придумали, что всё это действительно было, но умалкивает, что у них нет карты.

Находясь в горах, Лия пытается убедить Казобону, что документ, которые они приняли за план, это всего лишь расчёты цветочника. Тем временем Алье аккуратно окручивает Бальбо, пытается вытянуть с него как можно больше данных и под различными предлогами привозит его в Париж к своим друзьям-единомышленникам, которые под предлогом смерти пытаются узнать, где карта. На поиски Бальбо едет Казобона, но опаздывает, заставши обезумевшую толпу алхимиков а Хранилище Искусств и Ремёсел под руководством Алье, называющегося графом Сен-Жерменом, задушивших веревкой Бельбо, привязанного к Маятнику Фуко. Казобон пытается спрятаться от графа, въехав в дом Бельбо с женой и ребенком, читая чужие бумаги и ожидая, когда прейдут и за ним.

Единственно ради вас, сыновья учености и познанья, создавался этот труд. Глядя в книгу находите намерения, которые заложены нами в ней; что затемнено семо, то проявлено овамо, да охватится вашей мудростью.

Генрих Корнелий Агриппа Неттесгеймский,

Об оккультной философии.

Heinrich Cornelius Agrippa von Nettesheim,

De occulta philosophia, 3, 65

Суеверия не к добру.

Раймонд Смуллиан,

За пять тысяч лет до нашей эры.

Raymond Smullyan,

5000 В. С, 1.3.8.

И тут я увидел Маятник.

Шар, висящий на долгой нити, опущенной с вольты хора, в изохронном величии описывал колебания.

Я знал, но и всякий ощутил бы под чарами мерной пульсации, что период колебаний определен отношением квадратного корня длины нити к числу π , которое, иррациональное для подлунных умов, волей божественной Рацио неукоснительно сопрягает окружности с диаметрами любых существующих кругов, как и время перемещения шара от одного полюса к противоположному составляет результат тайной соотнесенности наиболее вневременных мер: единственности точки крепления – двойственности абстрактного измерения – троичности числа π – скрытой четверичности квадратного корня – совершенства круга.

Еще я знал, что в конце отвесной линии, проведенной от точки крепления, находящийся под маятником магнитный стабилизатор воссылает команды железному сердцу шара и обеспечивает вечность движения: это хитрая штука, имеющая целью перебороть сопротивление материи, но которая не противоречит закону маятника, напротив, помогает ему проявиться, потому что помещенный в пустоту любой точечный вес, приложенный к концу нерастяжимой и невесомой нити, не встречающий ни сопротивления воздуха, ни трения в точке крепления, действительно будет совершать регулярные и гармоничные колебания – вечно.

Медный шар поигрывал бледными переливчатыми отблесками под последними лучами, шедшими из витража. Если бы, как когда-то, он касался слоя мокрого песка на плитах пола, при каждом из его касаний прочерчивался бы штрих, и эти штрихи, бесконечно мало изменяя каждый раз направление, расходились бы, открывая разломы, траншеи, рвы, и угадывалась бы радиальная симметричность, костяк мандалы, невидимая схема пентакула , звезды, мистической розы. Нет, нет. Это была бы не роза, это был бы рассказ, записанный на полотнах пустыни следами несосчитанных караванов. Повесть о тысячелетних скитаниях; наверное, этой дорогой шли атланты континента My, в угрюмой, упорной решительности, из Тасмании в Гренландию, от тропика Козерога к тропику Рака, с острова Принца Эдуарда на Шпицберген. Касаниями шара утрамбовывалось в минутный рассказ все, что они творили в промежутках от одного ледового периода до другого и, скорее всего, творят в наше время, сделавшись рабами Верховников; вероятно, перелетая от Самоа на Новую Землю, этот шар нацеливается, в апогее параболы, на Агарту, центр мира. Я чувствовал, как таинственным общим Планом объединяется Авалон гиперборейцев с полуденной пустыней, оберегающей загадку Айерс Рок.

Если бы я пробыл там долго, неуязвимый для времени, наблюдая, как эта птичья голова, этот копейный наконечник, этот опрокинутый гребень шлема вычерчивает в пустоте свои диагонали от края до края астигматической замкнутой линии, мной овладела бы фабуляторная иллюзия и я поверил бы, что колебательная плоскость совершила полный оборот и возвратилась в первоначальное положение, описав за тридцать два часа сплюснутый эллипс – эллипс создавался обращением плоскости вокруг собственного центра с постоянной угловой скоростью, пропорциональной синусу географической широты. Как вращалась бы плоскость, будь нить маятника прикреплена к венцу Храма Соломона? Вероятно, Рыцари испробовали и это. Может быть, их расчет, то есть конечный результат расчета, не изменялся. Может быть, собор аббатства Сен-Мартен-де-Шан – это действительно истинный Храм. Вообще чистый эксперимент возможен только на полюсе. Это единственный случай, когда точка подвешивания нити расположилась бы на продолжении земной оси, и Маятник заключил бы свой видимый цикл ровно в двадцать четыре часа.

Однако это отступление от Закона, к тому же предусмотренное самим Законом, эта погрешность против золотой нормы не отнимала чудесности у чуда. Я знал, что Земля вращается и что я вращаюсь вместе с нею, и Сен-Мартен-де-Шан, и весь Париж со мною, и все мы вращались под Маятником, который действительно нисколько не изменял ориентации своего плана, потому что наверху, где он к чему-то был привязан, на другом конце воображаемого бесконечного продолжения нити, в высоту и вдаль, за пределами отдаленных галактик, – находилась невозмутимая в своей вековечности Мертвая Точка.

Поэтому мой взгляд был прикован не столько к земле, сколько к небу, осиянному тайной Абсолютной Неподвижности. Маятник говорил мне, что хотя вращается все: земной шар, Солнечная система, туманности, черные дыры и любые порождения грандиозной космической эманации, от первых эонов до самой липучей материи, – существует только одна точка, ось, некий шампур, Занебесный Штырь, позволяющий остальному миру обращаться около себя. И теперь я участвовал в этом верховном опыте, я, вращавшийся, как все на свете, сообща со всем на свете, удостаивался видеть То, Недвижное, Крепость, Опору, светоносное помрачение, которое не телесно и не имеет ни границы, ни формы, ни веса, ни количества, ни качества, и оно не видит, не слышит, не поддается чувственности и не пребывает ни в месте, ни во времени, ни в пространстве, и оно не душа, не разум, не воображение, не мнение, не число, не порядок, не мера, не сущность, не вечность, оно не тьма и не свет, оно не заблуждение и не истина.

До меня долетел пасмурный обмен репликами между парнем в очках и девицей, увы, без очков.

– Это маятник Фуко, – говорил ее милый. – Первый опыт провели в погребе в 1851 году, потом в Обсерватории, потом под куполом Пантеона, длина каната шестьдесят семь метров, вес гири двадцать восемь кило. Наконец, в 1855 подвешен тут, в уменьшенном масштабе. Канат протянут через нижнюю часть замка свода…

– А зачем надо, чтобы он болтался?

– Доказывать вращение Земли. Поскольку точка крепления неподвижна…