С точки зрения учёных европейцев, весь свет прогресса шёл с Запада. А Восток давал только дикость и зверства.

Но это не так. По крайней мере, далеко не всегда так. Дикости хватало со всех сторон. Особенно со стороны европейцев. Именно крестоносцы принесли в Азию людоедство, невиданное там уже много тысяч лет. Просто жрать было нечего, вот и жрали кого попало.

А особенно досталось от евроисториков кочевникам. Гуннам и монголам. Вот уж от кого (по мнению вышеуказанных евроисториков) не было никакой пользы, окромя вреда! Ну, насчёт пользы и вреда в истории не мне судить. Одни говорят, что от США много пользы миру, а другие утверждают, что совсем наоборот.

А вот насчёт вклада в прогресс цивилизаций роль кочевников, прежде всего гуннов и монголов, трудно переоценить

О гуннах я писал в статьях:

Теперь перейдём к монголам.

Вначале про то, кто такие монголы в 13м веке.

Самоназвание монголов-халха. Термин монголы появился при Чингиз-Хане
и терминология слова в этимологии слова означало мен-гуллам я-раб-божий, кто ТЫ спрашивали - я раб божий - бич божий посланный против неверных (Хотя ещё Атилла любил называть себя "Бич Бога". Об этом по ссылкам)

Монголы в 13м веке не были отсталым народом. И вообще в древние времена кочевники часто были более продвинуты супротив оседлых народов. Как раз потому, что они много двигались, соприкасаясь с окрестными народами и перенимая у них всё подходящее для себя.

Спрашивается: а почему если монголы были такие продвинутые, они не строили городов? А это диктовалось средой их обитания. Степь была не слишком плодородна. Если долго стоять на одном месте, то скот съест всю траву и начнётся падёж. А обезтравленная степь подвергнется ветровой эрозии, превращаясь в пустыню. Приходится кочевать.

В то же время такой образ жизни давал степнякам большое преимущество перед оседлыми народами в производительности труда. (И в мобильности – много лошадей! Которых могла прокормить только степь. В лесной зоне просто не было достаточного количества травы на корм лошадям. Не говоря уже про пустыни.) Пастух, севший на лошадь, при условии избытка пастбищ, кормил 60 человек. (Однако, больше, чем хвалёный американский фермер в наши дни!) Что позволяло свободным от добывания пищи людям совершенствовать военные навыки.

Сила монгольской армии была в подвижности. (Ну и ещё в воинском искусстве монголов и их выносливости. В Монголии климат резко континентальный. Зимой – минус сорок. Летом плюс сорок. Что им европейские +–20?) Монгольская армия, меняя коней, которых у них было навалом, проходила в день 100-200 километров. Коней не ковали, чтобы не лишать их скорости. Беречь копыта было незачем. Травмированных лошадей просто съедали.

Говорят, что монголы дикие, потому, что им запрещалось купаться в открытых водоёмах. Ну не дикость ли? Не дикость, а как раз наоборот. Водоёмов в степи мало. И они в большинстве своём маловодны. Если в них ещё и купаться, то не удастся избежать эпидемий, если эту же воду потом пить. К тому же и топлива в степи мало. Проблема была продезинфицировать воду для питья кипячением. Поэтому монголу полагалось зачерпнуть воду в ведро. Отнести ведро на 500 шагов от берега водоёма и там помыться.

А вот чем ещё выделялись "дикие" монголы от "просвещённых" европейцев того времени:

У монголов была своя оригинальная письменность. У большинства европейских народов письменность была заимствованной.

У монголов была писанная конституция – Ясса Чингиз-хана. (Уникальный случай в те времена!) В которой монголам давались обширные права. Например: никто не мог лишать монгола свободы. Никто не мог монгола подвергнуть телесным наказаниям. Никто не мог лишить монгола имущества или законной военной добычи. За все проступки монголу полагалось одно наказание – сравнительно лёгкая смерть от перелома шейных позвонков.

Жестоко? Но монголы видели, как завоёванные ими народы жгут своих соплеменников живьём, сдирают с них кожу, сажают в ямы, превращают в рабочий скот. И им свои монгольские законы казались образцом справедливости и человеколюбия. Всё познаётся в сравнении.

За превышение полномочий любому монгольскому начальнику тоже полагалась смерть. Превышением полномочий считался и произвол в отношении своих подчинённых.

Монголы в более ранний период своей экспансии имели военную демократию. Тоесть, все вооружённые мужчины выбирали правителя по принципу один воин – один голос.

Монголы создали первые в мире государственные деньги из шёлка и бумаги. Которые котировались в унциях серебра. Монгольская династия, правящая в Китае, называлась Юань. Деньги так понравились китайцам, что с тех пор слово юань и означает "деньги вообще". (Вопреки расхожему мнению, конкретно китайская валюта называется женьминьби, а не юань). Деньги, отвязанные от монетарного металла, именно в Монгольской империи впервые стали жизненно необходимы. Ибо лошади не справлялись с перевозкой металлической наличности по огромной империи от Жёлтого моря до Дуная, а паровозы тогда ещё не изобрели.

Монголы создали первые в мире удостоверения личности, одновременно являющимися удостоверениями статуса обладателя. Назывались "тамга". И были они разные и из разных материалов. От деревянных до золотых. В зависимости от статуса обладателя. Если деревянная гарантировала только от убийства, да и то, пока её держат на виду, то при предъявлении золотой тамги, всем надо было падать ниц и выполнять любой приказ её обладателя.

В Европе с этим было проще. Никаких удостоверений! Всё определялось на чём едет человек: если в карете, запряжённой цугом, значит вельможа. Если на лошади верхом, значит дворянин. (Шевалье, кабальерос, барон – всё эти титулы происходит от местного названия лошади). Если едет на осле – богатый гражданин. Если ходит пешком - смерд. По этому критерию все монголы были не ниже дворян по европейским меркам.

Монголы создали первую в мире регулярную почту - ямской приказ. Где ямщики (они были госслужащими и получали весьма большое жалование) от одной станции (Ям) до другой передавали почту как эстафету. Именно благодаря монголам в России такая почта появилась много раньше, чем в Европе. Причём об её эффективности говорит тот факт, что Петру Первому в Архангельск из Москвы указы на подпись доставлялись на третий-четвёртый день после их отправки. Почта из Москвы до Архангельска и сейчас быстрее не ходит.

Монголы имели самую передовую военную науку и военную организацию в мире. Которую превзошли только в 18м веке с появлением огнестрела и пушек. Военная инженерия у монголов была на недосягаемой высоте. Не было такой крепости, которую монголы бы не взяли. Они могли запружать и поворачивать русла рек. Что они с блеском продемонстрировали в Средней Азии. Если рядом с городом была река, а город не сдавался, то монголы или отводили реку в сторону и в городе пересыхали колодцы, или наоборот- направляли реку на город и смывали его. Реки могли поворачивать ещё и гунны, жившие за 800 лет до Чингиз-хана. По преданию, для того, чтобы могилу Атиллы не разграбили, гунны отвели русло реки Тисса в Карпатах, вырыли могилу на дне русла, а потом пустили реку обратно по старому руслу.

Про мосты-переправы я и не говорю: их умели наводить и монголы, и гунны через любые реки.

Современным дипломатам надо бы скинуться на золотой памятник Чингиз-хану в натуральную величину. Именно он ввёл принцип неприкосновенности послов в практику. И зверски уничтожал царьков вместе с семьями и замешанными слугами за убийство своих послов. Которое в домонгольские времена было обычной практикой среди феодалов.

Чингиз-хан никогда не нападал без повода. (Ибо был законником!) И поводом как раз чаще всего было убийство послов. Которое сам Чингиз-хан и провоцировал. Дошёл такой случай из дипломатической практики монголов.

Чингиз-хан направил посольство шаху Хорезма в подарок 1000 верблюдов, гружённых серебром и дорогими подарками с грамотой, в которой говорилось: великий Чингиз-хан просит своего брата – шаха Хорезма принять подарки от души и надеется на мир и братство между ними. Прикол состоял в том, что шаха назвали не полным титулом, а братом. Это как же: великий шах Хорезма брат какому то грязному дикарю! Неслыханное оскорбление! Послы были казнены, а караван захвачен.

Чингиз-Хан шлёт второе посольство к шаху. Уже без подарков. Но с грамотой. В которой удивляется, пошто его неразумный сын – шах Хорезма - обидел своего доброго отца – Чингиз-хана? И потребовал сурового наказания виновных и достойной компенсации семьям казнённых послов. Шах казнил и этих послов.

Тогда Чингиз-хан прислал шаху третью грамоту с коротким тестом: "Ты выбрал войну!"

Монголы направили на Хорезм два войска. Одно прямо в лоб по кроткой дороге, а другое в обход на Хорезм по пустыне, которая считалась непроходимой для конницы. Пока все воины шаха рубились на границе с первым войском, монголы захватили оставшийся беззащитным Хорезм и разграбили его.

Шаха и его присных, которые так любили серебро, уважили: залили жидкое серебро вначале в задний проход, потом в глаза, потом в уши, а потом в глотку. И вместе с серебром похоронили с соблюдением местных обычаев. Уважение состояло в том, что залили серебро, а не свинец. Но своеобразное это было уважение: грабители в погоне за серебром вскрыли могилы и расковыряли трупы в клочья, вынимая залитое в них серебро.

Монголы были веротерпимы. При дворе хана Хубилая – наследника Чингиз-хана, были официально представлены пять основных мировых религий. Тем же религиям, которые не были представлены, гарантировалась покровительство и неприкосновенность их жрецам и освобождение их от налогов на доходы, связанные с религиозной деятельностью. Если назвался жрецом, хоть дыре в стене молись его паства – получаешь привилегии. Невиданный плюрализм в средневековье! Единственно, какие религии уничтожались вместе со жрецами и приверженцами, это которые допускали человеческие жертвоприношения.

Монголы установили жёсткое верховенство закона на своей гигантской империи. Современники писали: законопослушание было таково, что юная девушка с кувшином серебра могла проехать от Жёлтого моря до верховьев Дуная одна в карете и никто даже пальцем бы её не тронул.

То же было и в монгольской армии. Европейцы удивлялись, как в таком огромном и разноплеменном войске не было ни драк, ни убийств, ни мародёрства. (Отдача сопротивляющегося города на три дня на разграбление за мародёрство не считается). По Яссе воинов, подравшихся из-за добычи, казнили всех, не разбираясь, кто из них более прав. Наверное, поэтому.

Монгольская стратегическая разведка была лучшей в мире. Они точно знали все броды и проходы в горах на тысячи километров ещё не завоёванных территорий. А также все дислокации гарнизонов, слабые и сильные стороны крепостей. Хорошо знали придворные конъюнктуры царьков и князей и их отношения царьков между собой.

Монголы первые в истории установили твёрдую ставку федерального, по современной терминологии, налога: 10% от дохода. Пресловутую десятину. (В те времена ставка налога в Европе обычно была гибкой: сколько сумеет награбить дружина феодала, такая и ставка) Однако, монголы не запретили местным феодалам вводить дополнительные налоги. Дескать, федерализм! Права автономий! Местные феодалы мало того, что злоупотребляли своим правом и драли налоги сверх всякого разумения. Но ещё присваивали себе и федеральный налог. Обвиняя при этом в обнищании населения проклятых завоевателей. Что спровоцировало ряд восстаний на Руси и жестокое их подавление карательными экспедициями монголов.

Именно монгольская империя обеспечивала беспрепятственный грузопоток по Великому Шёлковому пути от Китая до Европы. И только после распада монгольской империи (спустя 200 лет после её образования) Великий Шёлковый Пути стал непроходим для караванов. За время монгольского контроля Шёлкового пути европейцы привыкли к шелкам, пряностям, бумаге и фарфору с Востока и не желали без них жить. Что и подвигло вначале португальцев, а потом и других, искать обходной путь для этих товаров вокруг Африки. По морю. Что спровоцировало технический прогресс в судостроении и навигации и привело к великим географическим открытиям. Что в в свою очередь в последствии привело к замене феодализма капитализмом.

У монголов была очень эффективная по тем временам метода управления вассальными территориями. Они требовали от покорённых князей отдать своих первенцев в Орду. Князьям именно это не нравилось больше всего. Они расценивали это как взятие заложников. И думали, что отдают своих детей в рабство. Но это было не так. Княжичей воспитывали по их национальным княжеским обычаям, чтобы они своими народами не воспринимались как чуждый элемент. И чувствовали себя именно князьями. Они "в плену" ели свою национальную пищу, носили национальную княжескую одежду, но воспитывались в монгольских государственных традициях. Как известно, первенцы по феодальным законам наследовали трон. Монголы и сажали их на их троны после прохождения ими курсов воспитания и обучения, подтверждая это ярлыком на княжение и, если надо, военной силой.

Более того, они у себя скрещивали княжон и княжат между собой. Устроили у себя при дворе питомник претендентов на престолы. Выводя наследников обоих престолов с целью их дальнейшего возможного объединения. Так монголы укрупняли в том числе и русские княжества. Что впоследствии привело к созданию огромного государства под эгидой Москвы.

А кроме того, монголы оставили для своего осколка – России технологию функционирования великой империи, благодаря которой Россия и смогла раскинуться на 1/6 земного шара, населённой разными народами с разными обычаями и религиями.

Кстати: многие русские военные термины и даже слова "богатырь", "отвага" и многие другие - монгольского происхождения. Что говорит об отношении русских к своим средневековым оккупантам.

Читал я давно, что какой то всемирный конгресс историков, собравшийся в 80х годах, определил самого влиятельного исторического деятеля первого и второго тысячелетия нашей эры, оставившего самый большой след в истории человечества. В первом тысячелетии это был пророк Мухаммед, а во втором – Чингиз-хан.

Публикации раздела Традиции

Зачем кочевнику недвижимость?

Н едвижимость - это не только стены. Это определенная система взглядов на мир.

Вряд ли есть более не совместимое с идеей недвижимости понятие, чем идея кочевья. Что может служить недвижимостью в мире кочевника, жилище которого легко сворачивается в тюк и перевозится на коне, верблюде, олене? Земля и небо, да могилы предков. Недвижимость в ментальности кочевника - категория абстрактная... до сакральности.

Константин Леонардович Банников - российский антрополог, археолог, журналист, фотограф, профессиональный путешественник.

Есть на свете места, которые, как транспортные развязки, пропускают через себя потоки кочующих народов. Движимые какой-то силой, они мигрировали из конца в конец континентов. Горы, которые есть препятствие по определению, представляли мигрантам лишь ограниченное количество пригодных для прохода долин и перевалов. Бывало так, что перевалив через несовместимый с жизнью горный массив, люди степей оказывались в долинах, изолированных и защищенных, в которых можно было жить годами, продолжая кочевать, но уже по новой, заданной горными хребтами и долинами рек траектории. Горы стали еще одной освоенной кочевниками недвижимостью. О праве владения молчаливо свидетельствуют петроглифы, пирамидки, сложенные из камней, представляющие собой маркеры пастбищ и направлений, а также посвященные духам местности (каракши).

Каракши горы Муйнак

Наиболее многочисленные и воинственные племена еще любили поживиться тем добром, которое копили в своих городах и поселениях оседлые народы, и постоянно устраивали набеги. Пример конца Римской империи показывает, какой мощью обладали кочевники, оставаясь главной угрозой городу на протяжении столетий. В разнице этих потенциалов пассионарности – оседлых и кочевых – возник тот самый ток истории, в котором возникали, разрушались и снова возникали стены великих цивилизаций.

Империи с их централизацией и стремлением к порядку и контролю не любят кочевников. Правители империй видят в самом кочевом образе жизни альтернативу окаменелым формам государств, не терпящих альтернатив. Поэтому задача перевода кочевников к оседлому образу жизни становится частью государственной политики государств. Во многих случаях государства в этом преуспели, и кочевники стали оседать, освоив новый образ жизни. Но смена образа жизни не обязательно предполагает смену образа мысли. Поэтому интересно посмотреть, что творится в сознании кочевника, когда у него вдруг появляется недвижимость.

Шалаш, построенный из старых войлочных ковров, в котором зимой жили табунщики с. Джазатор

Кочевники на плато Укок жили с глубокой древности. Поскольку в горах все вертикально, то и кочуют здесь снизу вверх и обратно вниз, в зависимости от времени года. Летом – в сочных травами долинах, зимой, когда снег засыпает нижние пастбища, люди со своими стадами поднимаются в горы, где снежный покров не выше стебля травы. А ранней весной, перед тем как солнце превратит снега в непреодолимые потоки, люди кочуют вниз по весенним пастбищам и летним. До новой осени.

Судя по археологическим раскопкам, образ жизни и стиль хозяйства кочевников Алтайского высокогорья не слишком зависел от их этнической принадлежности. Суровая среда предлагала обитанию не много вариантов. Сегодня на Укоке обитают казахи, а до них здесь жили скифы, саки, тюрки, гунны.

Традиционный казахский войлочный ковер сырмак

Казахи пришли сюда в середине XIX в. и кочевали круглый год в юртах. Недвижимостью они стали обзаводиться лишь полстолетия назад, когда советская власть организовала их сообщество в животноводческий колхоз и начала на Укоке строить бревенчатые избушки.

Охотно перебираясь из круглых юрт в квадратные в плане зимники, люди сохранили свое чувство кругового пространства и буквально вписали круг в квадрат. Тем более что от наличия недвижимости они не перестали быть кочевниками. Просто срубы теперь у них стоят по всему круглогодичному маршруту кочевания, которое состоит из серии сезонных перекочевок от одного стойбища к другому. Да и отношение к своим бревенчатым домам сохранилось такое же, как и к юртам, – легкое на подъем в буквальном смысле слова. После распада колхоза стойбища и постройки приватизировали по схеме паев, и оказалось так, что на одном стойбище жилой дом принадлежит одному хозяину, кошара с коровником – другому, стадо пасет третий, а животные принадлежат еще пятерым. Таким образом, новая индивидуалистическая форма собственности оказалась вторичной относительно прежнего коллективного владения и пользования. Тем не менее процессы социальной дифференциации развиваются стремительно и вносят свои коррективы.

А. Сикуатов с сыном

Анатолий Сикуатов, хозяин зимовья на стойбище Чубай-Журт, который еще в январе 2005 г. строил планы на дальнейшее обустройство своего укокского жилища в будущем году, получил приглашение от пограничников пойти на контрактную службу. Не то чтобы это было выгодно, но он, подумав, согласился, поддавшись соблазну перспективы начала новой жизни в новом повышенном социальном статусе, с чем ассоциируется погранслужба у пастухов. В феврале Анатолий передал все стадо родственнику с соседнего стойбища, а сам стал готовиться кочевать вместе со своим срубным домом, ведь он ему достался за пай. Идея на первый взгляд абсурдная. На Укок бревна доставить – очень большая проблема, и везти их вниз, в село, экспортирующее лес, представляется по меньшей мере нецелесообразно. Сам факт такого намерения говорит о том, что человек, во-первых, поддавшись тенденциям социальной модернизации, выходит из системы взаимных обязательств по праву собственности и, во-вторых, освобожденный от социальных обязательств снова становится кочевником и везет с собой свой дом. Только перемещает он его уже не в географическом, а в социальном пространстве.
Жилище – знак положения в обществе хозяина и векторов его социальных устремлений. Их могут выдавать необычные и даже нелогичные на первый взгляд архитектурные декорации, такие как люк самолета в качестве калитки на стойбище Карасу.

Калитка, сделанная из люка самолета

Во-первых, неудобно, во-вторых, никогда не закрывается, в-третьих и в-главных, он оторван от разбившегося неподалеку самолета, и должно быть как бы жутковато. Все-таки люди погибли.

Но знаковая функция этого элемента «интерьера» в этом доме – не декоративна. Самолет же! Знак неба и хайтека, его деталь в доме – символ роста, перспектив, развития – будущего!

И на стойбище не старый дед живет, а шестнадцатилетний внук с дружком. Они и притащили. Но с хозяйством управляются не хуже деда. Научил.

В динамичных процессах социального преобразования в традиционном обществе происходит постоянное преобразование и обновление традиционных отношений, и традиционная этика – осевой элемент этого вращения форм собственности, статусов и владений. Не столь важно, чья семья успела приватизировать эти срубы после распада колхоза, важно, что в них может остановиться каждый. Собственность в горах номинальна, владение, тем более пользование, особенно в момент острой необходимости, – категории абсолютные. Здесь дом не крепость, а место согреться и переночевать каждому. И каждому в нем найдется место.

Несмотря на то что внутреннее пространство дома кочевника выглядит очень простым – всего одна комната без перегородок и часто даже без прихожей, пространство это неоднородно, но структурировано видами деятельности и поделено на несколько зон. Две большие зоны – хозяйственная, которая делится на «кухонную» и «умывальную», и зона отдыха, которая делится на «праздничную» и «повседневную». Западная половина, как правило, застелена войлочными коврами, восточная хозяйственная – без ковров, здесь стоит печь и умывальник. В центре или у западного окна стоит стол. Место гостя – почетный северо-западный край стола, справа от окна.

Кровати хозяев также располагаются по обе стороны от окна. В северо-западном углу спят родители, в юго-западном – дети.

Северо-запад – край, куда уходит солнце. Страна теней. Там обретаются души предков. Туда же обращены лица покойников во всех курганах Укока. Они лежат головой на восток на правом боку и, соответственно, лицом на северо-запад. Это трансцендентное направление, максимально нагруженное идеей инобытия, вселяющей и страх, и уважение. Поэтому туда сажают гостя (он чужой и уважаемый) и поэтому там спят родители (они по статусу ближе к предкам). Дети спят на солнечной юго-восточной стороне. Им еще долго кочевать за солнцем.

Стойбище Кен-Откел

Таким образом, стены домов не особо повлияли на мировоззрение кочевников. А вот невозможность их двигать по пространству стойбища внесло некоторую путаницу в топонимику местности. Каждое стойбище имеет старинное название, которое распространяется на все пространство пастбищ.

Когда жили в юртах, не было необходимости в дополнительных топонимах. Когда говорили о доме, употребляли имя хозяина. Теперь же, когда хозяева уходят, а дома остаются, границы урочищ «плавают», накладываются друг на друга. Поэтому иногда возникает путаница в названиях хозяйственного пространства пастбищ и в названии жилого пространства собственно подворья. Так, например, выяснилось, что урочище Бертек, если имеется в виду жилище Канджарбая, что на левом берегу Ак-Алахи, на самом деле Кос-Коль, хотя он иногда и употребляет название Бертек.

– А напротив меня, на том берегу, – это уже Кокталагай, – рассказывает Канджарбай и поясняет: – Раньше так называли, а сейчас так никто не скажет. Они свое урочище тоже теперь Кос-Коль называют.

А словом Кокталагай хозяева заречного Кос-Коля назовут угодья, что в трех километрах на восток. Старое название отошло к другой семье, которая с недавних пор освоилась на Укокских пастбищах. Соседи Канджарбая с запада считают, что Бертек – это название исключительно их урочища. И их дальние соседи согласны, что это Бертек, но иногда говорят, что вообще-то это Камбалин. Впрочем, путаница возникает только там, где дома стоят кучно, а выпас ведется в разных направлениях. На отдаленных урочищах, вдали от соседей, путаницы с названиями не возникает.

Место временного хранения утвари на зимовье после откочевки на летние пастбище

Начиная с конца марта чабаны начинают покидать Укок, перекочевывая на весенние пастбища. Поэтому постройки стоят большую половину года пустыми. В дома же они превратятся снова только с фактом нового заселения хозяина.

С чего начинается превращение здания в дом? Прежде всего с очищения жилого пространства, изгнания из него скверны, которая вообще-то в обжитом мире не держится, но, как ртуть, вылившаяся из разбитого градусника, заполняет собой промежутки. Дом, оставленный без людей в межсезонье, – это и есть такой промежуток, в котором накапливается шлак спиритуальных энергий. Поэтому первым делом, прежде чем распаковать вещи, следует дом очистить. Скверна больше всего боится огня, а огня и дыма одного ароматного растения семейства можжевеловых, называемого здесь арча, они ужасно боятся. Поэтому, чтобы дом очистить, надо зажечь ветку арчи и обойти комнату внутри по кругу: три раза по солнцу и три раза против.

Волосяной аркан, повешенный вдоль стены сруба

Снаружи вдоль стены вешается волосяной аркан, которым когда-то стягивались покрышки юрты. На крышу кладется голова коня или коровы – животного, забитого для питания на весь сезон. Конские головы можно встретить и на перевалах, висящими на джалау – культовых сооружениях, представляющих собой сухое дерево, вмонтированное в груду камней. Конь, преодолевающий расстояния и соединяющий пространства, – медиум по определению и, следовательно, может соединять миры в высоком смысле слова, то есть по вертикали, а его голова ассоциируется с верхним миром, по которому кочуют боги. Так что голова коня на перевале или на крыше дома есть важный конструктивный элемент не только недвижимости – мироздания в целом.

Именно поэтому эти срубы и строились непременно входом на восток, что изначально воспринималось как недвижимый аналог «деревянной» юрты. Это вполне закономерно – ориентировать вход туда, откуда приходит свет и тепло. Свет и тепло в доме – это такой же пространствообразующий фактор. Печь – эпицентр дома, как Солнце – эпицентр Вселенной. Поэтому огонь земной и огонь небесный должны состоять в близости, и ничто не должно мешать свету и теплу солнца пронизывать жилище, хотя бы и номинально, как бывает в хмурый зимний день. Поэтому окна прорубаются всегда напротив от входа – в западной стене, куда солнце уходит (иногда еще и в южной). В северной же – никогда.

Человек не просто живет в своем доме, но воспринимает сам себя в качестве объекта, на который воздействуют энергии космических сфер. Поэтому так важно не только правильно себя вести в большом мире (правильно проходить перевалы, принося правильные подношения их духам-хозяевам, вешая на джалау белую ленточку, конский волос или кладя в основание монетку или просто камень), важно еще и в собственном доме правильно ориентировать свое тело, например, ложиться спать головой на запад, чтоб лицо было обращено к востоку. Наоборот кладут только покойников – им кочевать в другую сторону.

А назначение символов, связанных с недвижимостью, – организовать подключение внутреннего человеческого пространства (микрокосма) к внешней среде, одухотворенной эманацией богов, к мирозданию. Символы и ритуалы играют роль «штекеров» и «клемм», посредством которых осуществляется постоянный контакт профанной сферы жилища людей и сакральной бесконечности космоса, возвращающейся в мир людей «высокой энергией» духовности.

Кочевники Средневековья [Поиски исторических закономерностей] Плетнёва Светлана Александровна

Глава первая ПЕРВАЯ СТАДИЯ КОЧЕВАНИЯ

Рассмотрим сначала самый кочевой из всех кочевых вариантов - таборный. В настоящее время он почти неизвестен в евразийских степях. Кочевание круглый год не потеряло еще необходимости только в особо засушливых районах прикаспийских и монгольских степей и полупустынь, где постоянными перегонами скота с одного бедного травой пастбища на другое можно прокормить пасущиеся на подножных кормах стада.

Не то было в средневековье. Огромные пространства степей не были еще освоены полностью, и поэтому объяснять существование той или иной формы кочевания исключительно географическими условиями было бы неправильно. Сухие, непригодные для развития скотоводства степи просто не были заселены кочевниками, а с длительными многолетними засухами, ежегодно повторяющимися

морозными многоснежными зимами или даже с неблагоприятными для кочевания климатическими изменениями кочевники могли успешно бороться путем перекочевки на новые места. При перекочевке, иногда очень длительной, таборное кочевание было единственно возможной формой ведения хозяйства.

Несмотря на большое разнообразие причин, приводивших население к необходимости переходить к первой форме (стадии) кочевания, цель перехода всегда была одна: приобретение любой ценой новых пастбищ, максимальное расширение территории для выпаса стад и охоты.

Поиски новых пастбищ приводили кочевников, как правило, на путь завоеваний, поскольку ни один народ не отдавал своей земли добровольно, без сопротивления. Военные действия, целью которых был захват территорий с одновременным уничтожением ранее жившего здесь населения или частичного включения его в свои объединения, можно назвать термином «нашествие». Кочевники действительно надвигались как туча, уничтожая все на своем пути. Впечатление неохватности, необычайного могущества наступающих степняков объяснялось тем, что это не был поход отдельной дружины или какого-то более или менее организованного войска. Наступало все население со своими стадами, кибитками, полными детей и жепщип, с огромным количеством всадников - мужчин всех возрастов и молодых женщин (незамужних). Участие в войне, в войске «было правом и обязанностью всех свободных»,- писал Б. Д. Греков. Такое положение могло быть только в тот период социального развития общества, который классики марксизма определили как военную демократию. Таким образом, мы с полным правом можем говорить, что общественные отношения двигавшейся по степям громады находились уже на этой сравнительно высокой стадии общественного развития, для которой характерны, как мы знаем, социально-политические объединения типа союзов племен. Возглавлялись они, как правило, наиболее сильными и активными представителями влиятельных богатых родов, принадлежавших обязательно к тому объединению или племени, которое начало нашествие.

Обычно движение, направленное на захват новых земель, начиналось из определенного района степи, где в данный исторический период произошли события, вызвавшие его (географические, климатические или чаще всего политические катаклизмы). Значительная часть населения садилась па коней и в кибитки и вместе со всем имуществом и стадами начинала с боями пробиваться на новые места. Население принадлежало обыкновенно в начале движения к одной этнолингвистической группе, нередко уже достаточно сплоченной для того, чтобы называться этнической общностью. Недаром у восточных средневековых авторов создавалось впечатление, что народы, с историей которых они знакомились, происходили из одного древа путем отпочкования от него отдельных ветвей. Действительно, в кочевых обществах постоянно происходил этот процесс выделения из более или менее сложившихся общностей родственных им новых этнических групп. Вот как изобразил и подытожил этот процесс средневековый историк азиатских кочевых народов Рашид ад-Дин (XIV в.): «С течением времени эти народы разделились на многочисленные роды, [да, и] во всякую эпоху из каждого подразделения возникали [новые] подразделения и каждое по определенной причине и поводу получало свое имя и прозвище».

Однако отпочковавшееся «подразделение» по мере продвижения по степям в поисках свободного, т. е. заселенного более слабым в военном отношении этносом района, начинало обрастать примыкающими к нему ордами или даже отдельными родами разных попадающихся на пути и мимоходом побеждаемых, а значит также разоренных и готовых благодаря этому к первой стадии кочевания племен и этнических общностей. В результате чем длиннее и дольше был путь, тем более изменялся этнолингвистический и антропологический состав первоначально отпочковавшейся ветви. Появлялись предпосылки для создания новой этнической общности так же, как возникала благоприятная обстановка для сложения нового гражданского сообщества.

То же происходило и с материальной культурой. Отпочковавшаяся группа, естественно, уносила с собой культуру «материнского сообщества». За долгие годы многочисленных перекочевок, трудных переходов, тяжелых битв (в том числе и поражений), слияний с покоренными и примкнувшими общностями, имевшими свои культурные традиции, первичная культура почти полностью исчезала. Оставались только те особенности, которые касались усовершенствований в военном деле, т. е. то, что делало новое подразделение непобедимым. Все остальное исчезало и постепенно, уже при переходе во вторую стадию кочевания, начинало заменяться новой, состоящей из многих культур и влияний культурой.

Мировоззрение или скорее религиозные представления и культы приобретали «частный» характер. Особенно широко распространялся культ предков. Обряды, связанные с ним, выполнялись главами семей. Ритуалы более общих культов поклонения силам природы (солнцу, воде, земле), как правило, справлялись на общих съездах вождями орд и объединений. Жречества как отдельной «специализированной» прослойки, исполняющей основные культы, не было, хотя шаманы (гадатели, знахари) и представители «опасных» профессий (кузнецы, гончары), конечно, та-буировались, участвовали в культовых ритуалах и следили за правильностью исполнения многочисленных пронизывающих жизнь кочевника обрядов (от рождения до инициации и погребения).

Интересно, что с переходом степного населения к первой стадии кочевания менялся не только их собственный этнолингвистический и культурный облик, существенно изменялся и состав стада. Наиболее ценным видом скота становилась лошадь, необходимая и для всадников и для тягла. Огромные табуны пускались в зимнюю пору на пастбища первыми. Они разбивали наст и выкапывали траву. За ними пускали неприхотливых и терпеливых овец и коз. Крупный рогатый скот, значительно хуже переносивший длительные перекочевки и зимние бескормицы, видимо, специально не разводили, а использовали периодически, когда удавалось угнать его у соседей или отобрать у побежденных.

Византиец Клавдий Клавдиан в описании бедствий, принесенных в его страну гуннами, подчеркнул несчастья не только людей, но и угнанного на чужбину скота: «3aj-хваченный скот, уведенный из родных хлевов, пьет на Кавказе мерзлую воду и меняет пастбища Аргея на скифские леса» .

Что же остается археологам от культуры кочевников, находившихся на первой, таборной стадии кочевания?

Разноэтническая, разноязыкая, разнокультурная масса племен и орд, объединенная под властью вождей в союзы племен или орд, постоянно двигалась по тысячекилометровым степям во враждебном окружении. У них не было ни постоянных становищ, на которых могли бы остаться культурные слои, ни постоянно функционировавших родовых кладбищ. Хоронили они чаще всего в курганах предыдущих эпох, рассыпанных по степи (так называемые «впускные погребения»), или просто в специально тщательно скрытых (затоптанных конями, заложенных дерном и даже затопленных рекой) могилах. Этот обычай скрывать места погребений дольше всего сохранялся в среде родовой аристократии, где древние обычаи культивировались и оберегались более тщательно, чем в среде простого народа. Древняя обрядность как бы выделяла аристократию, бывшую к тому же носительницей древних верований, поскольку вожди и ханы исполняли по совместительству и функции верховных жрецов. Ханские усыпальницы отличались необычайным богатством сопровождающего инвентаря, поэтому скрыть их от глаз народа и грабителей было необходимо (особенно в условиях постоянных откочевок в новые места и невозможности охранять могилу от осквернения). Делая скрытые могилы, кочевники, как правило, преследовали именно эту цель - уберечь ее от грабителей и иных осквернителей. Так, еще в XIII в. Плано Карпини фиксировал этот «скрытый» погребальный обряд в развитом феодальном монгольском обществе: «если умирал среди монголов знатный и богатый», то его хоронили «тайно в поле», причем сверху над могилой «кладут траву, как было раньше, с той целью, чтобы впредь нельзя было найти это место» .

Интересно, что этот обряд существовал не только в начале XIII в., но и во времена Марко Поло, который также подробно его описал

Только в конце первой стадии кочевания кочевники начинают сооружать наземные сооружения над могилами: курганы, оградки и прочее, поскольку с освоением новых земель у них появляется реальная возможность охранять своих умерших родичей.

Итак, единственный вид памятников, доходящий до археологов от периодов таборного кочевания,- разбросанные по степям одиночные погребения, встречающиеся, как правило, случайно и потому редко достающиеся специа,-листам в полном виде. Тем не менее именно эти материалы дают археологам возможность отметить, во-первых, разнообрядность, а значит, видимо, и разноэтничность погребальных комплексов, относящихся к населению, находившемуся на первой стадии кочевания, и, во-вторых, характерное для периода военной демократии экономическое «равенство» комплексов (исключением из этого были только усыпанные золотом могилы вождей).

Рассмотрим конкретные примеры первой стадии кочевания, сведения о которой сохранились наиболее полно и ярко на страницах древних исторических сочинений. Анализ этих сведений следует, очевидно, начать с событий, происшедших в империи Хуыну в первые столетия нашей эры, поскольку именно хунну - гунны «открыли» новую зру в истории европейских народов - эпоху средневековья и феодализма. В середине I в. н. э. вследствие многих бедствий (засух, эпидемий), неудачных войн с Китаем, длительных междоусобиц, империя Хунну разделилась на две державы: Южную и Северную. Первая сразу встала в вассальные отношения к Китаю, а северные хунну еще в течение столетия сохраняли относительное единство и самостоятельность. Однако вокруг них кипели страсти - все доселе невидимые историей на

роды, освобождаясь из-под власти хунну, начинали свой исторический путь. Более других выделились обитавшие на восточных окраинах сяпьби.

Сяпьби в несколько десятилетий из небольшого охот-ничье-пастушеского народа превратились в свирепых всадников-завоевателей. Они прошли стадии развития кочевничества в том первоначальном (первобытном) порядке, который прослежен С. И. Рудепко, т. е. от пастушеского оседлого и полуоседлого образа жизни к таборному кочеванию, которое неизбежно привело их к борьбе за пастбища - к нашествиям. «Скотоводство и звероловство недостаточны были для их содержания»,- записано в хронике Хоуханыпу . Завоевания стали необходимостью. Основным объектом нашествия была слабеющая с каждым десятилетием держава северных хунну.

На совете старейшин - одном из характернейших органов военно-демократического строя был избран старейшиной молодой и энергичный воин из знатного рода - Таншихай. Он подчинил себе остальных старейшин и возглавил сяньбийское объединение (союз племен). В период с 155 по 166 г. Таншихай «овладел всеми землями, бывшими под державою хуннов, от востока к западу на 14000 ли» . За короткое время Таншихай стал во главе огромной империи. Сразу же после его смерти она развалилась. Таких примеров в истории кочевников мы укажем несколько, но поскольку образование государственных объединений такого типа начиналось обычно на грани двух стадий кочевания, а чаще даже на второй стадии, то о судьбе империй типа Сяньби мы еще поговорим ниже.

Что же касается хунну, то, лишенные земель, они двинулись в далекий западный поход. Тысячи километров шли хунну по сибирским и уральским степям сквозь земли угроязычных и тюркоязычных народов. Этот «поход» занял у них более 200 лет. За время движения хунн-ская волна постоянно пополнялась народами, побежденными и разоренными ими. И все они, естественно, переходили к таборному кочеванию, воениодемократическому строю и все одинаково участвовали в нашествии, медленно и неуклонно двигавшемуся на европейские степи.

Объединение хунну того времени нельзя было даже назвать, согласно классификации Л. И. Лашука, «союзом родственных племен» или этнолингвистической группой , так как племена были разноязыкие и разноэтничные. Не считая самих хунну, относившихся, возможно, к особой, ныне вымершей лингвистической группе, к нашествию подключались огромные массы тюркоязычных, а в При-уралье - угроязычных племен. Л. Ы. Гумилев считал даже, что основной боевой силой гуннского союза были в IV в. угры, а лингвист Б. А. Серебреников ищет истоки чувашского языка в тюркских наречиях Прибайкалья. В середине IV в. в гуннский союз влился значительный поток ираноязычных алан, побежденных гуннами в Донских степях.

О том, какими ворвались в Европу полчища некогда цивилизованных хунну и какими представились они европейцам, наиболее подробно рассказывается в «Истории» Аммиана Марцеллина, писавшего свое сочинение в последней четверти IV в., т. е. непосредственно в период вторжения гуннов в европейские степи. Он писал, что гунны жили «за Меотийскими болотами у Ледовитого океана, все они отличаются плотными и крепкими членами, толстыми затылками и вообще столь страшным и чудовищным видом, что можно принять их за двуногих зверей, или уподобить сваям..., лица у них безбородые, безобразные, похожие па скопцов». «Они так дики, что ие употребляют ни огня, пи приготовленной пищи, а питаются кореньями трав и полусырым мясом всякого скота, которое кладут между своими бедрами и лошадиными спинами и скоро нагревают парением». Одеваются гунны в холщовые рубахи и шкуры, на голове носят кривую шапку, на ногах мягкую обувь из козьей кожи. И что особенно важно, «у них никто не занимается хлебопашеством и не касается сохи». «Все они, не имея ни определенного места жительства, ни домашнего очага, ни законов, ни устойчивого образа жизни, кочуют по разным местам, как вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жены ткут им жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормят их до возмужалости. Никто не может ответить на вопрос, где его родина: он зачат в одном месте, рожден далеко оттуда, вскормлен еще дальше...» «Они никогда не прикрываются никакими строениями и питают к ним отвращение, как к гробницам...» И далее: «Придя на изобильное травою место, они располагают в виде круга свои кибитки и питаются по-звериному; истребив весь корм для скота, они снова везут, так сказать, свои города, расположенные на повозках... Гоня перед собой упряжных животных и стада, они пасут их; наибольшую заботу они прилагают к уходу за лошадьми... Все, что по возрасту и полу непригодно для войны, держится около кибиток и занимается мирными делами, а молодежь, с раннего детства сроднившись с верховою ездою, считает позором ходить пешком». Характерное оружие гуннов - меч, тяжелый лук и аркан. Соответствовала этому оружию и тактика боя. Очень редко гунны сходились с врагом врукопашную (только тогда нужен им был меч), обычно же, «разнося смерть на широкое пространство», они «не прекращали войны и боя, издали осыпая противника стрелами и ловя отступающих и выбившихся из общей массы воинов арканами».

Весьма существенным является и указание Аммиана Марцеллииа на то, что гунны «не подчинены строгой власти царя, а довольствуются случайным предводительством знатнейших и сокрушают все, что попадается на пути» . Л. Н. Гумилев весьма справедливо отметил, что в этом заключалось основное отличие хунну от гуннов. Держава Хунну с ее строгой наследственной властью исчезла. На смену ей пришла военная демократия, характеризующаяся институтом военных вождей.

Мы почти полностью процитировали рассказ Аммиана Марцеллина потому, что его описание является наиболее достоверной и объективной характеристикой кочевого общества периода «нашествия», или первой стадии кочевания. Действительно, отсутствие хлебопашества, «дикий» образ жизни, заключающийся прежде всего в отсутствии постоянных жилищ и поисках новых пастбищ, методы истребления всего живого и бесхозяйственная эксплуатация степных богатств, неприхотливость в пище и быту и общественный строй, в котором нет царей и «все советуются» друг с другом на общих сходках,- все эти черты типичны для первой стадии кочевания.

Пожалуй, ни один кочевой народ не удостаивался такой подробной характеристики со стороны европейцев-современников, поскольку именно гунны прошли до Центральной Европы и оттуда тревожили набегами почти все европейские государства. Однако эти события происходили уже на второй стадии развития кочевнической экономики (полукочевой), и поэтому в данной главе мы не будем рассматривать свидетельства о могущественной молодой державе гуннов, возглавляемой Аттилой.

Археологические материалы, дошедшие до нас от туниской эпохи (IV-V вв.), в азиатских и европейских степях крайне немногочисленны. Несмотря на громадное количество народов, втянутых в гуннское движение, в степях известно немногим более полусотни памятников, к тому же в подавляющем большинстве разграбленных при случайном обнаружении. Выводы из этих материалов можно сделать только самые общие, причем все они не противоречат тем сведениям, которые мы получаем из письменных источников. Во-первых, гунны принесли с собой тяжелые дальнобойные луки, а это означает, что изменилась тактика боя, о которой мы знаем из рассказа Аммиаыа Марнеллина. Во-вторых, они принесли «дешевую роскошь», а именно - тонкие золотые накладки и характерную замену драгоценных камней стеклянными вставками, преимущественно красного цвета. Типично, что эти вещи встречаются во всех погребениях, они как бы нивелируют их. Выдающихся богатством погребений нет совсем. Так подтверждается и тезис о военно-демократическом строе и об общем «опрощении» быта. В-третьих, весьма существенно то обстоятельство, что все погребения «гуннской эпохи» полиобрядны: сожжения и трупополо-жения, с конем и без него, в подбоях и гробах, под курганами и без курганов и т. п. Все это свидетельствует, как нам кажется, о разноэтничном и даже разноплеменном составе гуннских орд, пришедших в Восточную Европу.

Интересной категорией находок, появившейся в европейских степях вместе с гуннами, являются бронзовые литые «гуннские» котлы. Все они примерно одинакового размера и формы (полуяйцевидные, вытянутые, на поддонах). Их ручки и тулова пышно украшены геометрическим орнаментом. Готовить пищу в таких котлах вряд ли целесообразно. Они слишком красивы и дороги для утилитарного использования. Скорее всего эти котлы несли смысловую нагрузку, а именно были «символами единства» - в данном случае единства патриархальных семей - кошей, из которых и состояло общество периода военной демократии. Размеры семей и их общественное значение были одинаковы, равновелики были и кстлы. О символическом значении котлов свидетельствует один из рассказов Геродота о скифах. В местности Эксам-пей, лежавшей где-то между Днепром и Днестром, «один скифский царь по имени Ариант пожелал узнать численность скифов. Он приказал для этого всем скифам принести по одному наконечнику стрелы и каждому, кто не послушается, грозил смертью. Тогда скифы принесли такое множество наконечников, что царь решил воздвигнуть из них себе памятник: он повелел изготовить из наконечников... медный сосуд и выставить в Эксампае». Сосуд был огромным - толщина его стенок равнялась шести пальцам, а объем - 600 амфорам. Царь Ариант был главою большого скифского объединения, и его «котел», отлитый из стрел (что также символизирует объединение), отличался громадными размерами.

Котлы глав кошей были небольшими, хотя их смысловая нагрузка была столь же существенна. Очевидно, каждый кошевой обязан был как символом власти обладать котлом. Интересен и тот факт, что много позднее, в XII и XIII вв., котелки (казанки), кованные из медных пластин, попадались в половецких погребениях богатых воинов. Последнее обстоятельство дает основание полагать, что это тоже были похоронены «кошевые» - главы больших семей, а иногда, возможно, и родов. Русский летописец в один из редких периодов мира с половцами писал о самом крупном половецком хане - Кончаке, что этот мощный великий хан может котел перенести через Сулу. Поскольку в других записях Кончак часто упоминается «с родом своим» и. называется к тому же «окаянным поганым Кощеем», т. е. кошевым, то очевидно, что «котел», который он переносил через Сулу, не реальный котелок для приготовления пищи, а символическое обозначение силы возглавляемого им объединения и его самого, могущего водить и «кормить» эту силу. Таким образом, и в скифское, и в гуннское, и в половецкое время «котел» был символом единения: чем больше котел, тем больше группа, «кормящаяся» от него.

Своеобразные гуннские котлы являются наиболее выразительной «этнографической» чертой гуннского сообщества, по которой мы можем судить о его распространении в европейской степи и лесостепи.

Несмотря на эту общую черту, в целом даже на второй стадии кочевания гунны так и не сложились в единую этнолингвистическую общность. Об этом свидетельствуют сведения древних авторов, о которых мы еще будем говорить во второй главе, а также многообразие погребального обряда в захоронениях гуннского времени.

Другим почти столь же ярко освещенным источниками носителем первой стадии кочевания являются печенеги, нашествие которых на европейские степи началось в последней четверти IX в.

Гунны вступили в Европу на заре раннего средневековья, печенеги - в самом начале развитого средневековья. Видимо, потому они, как и гунны, привлекли особенное внимание современников.

В IX в. обитавшие в заволжских степях печенеги появились на страницах исторических сочинений. Можно только догадываться, откуда произошли и где и как жили они до этого времени. Известно, что три самых знатных подразделения печенегов в X в. именовались кангар, в VIII в. они под именем канглы-кангар фиксируются источниками к северу от Аральского моря, а еще раньше, в самом начале нашей эры, примерно там же китайские хронисты помещали враждебное империи Хунну объединение Кангюй. Таким образом, тюркский компонент печенежского объединения как будто не вызывает сомнений. Остальная часть печенежского объединения состояла, по всей вероятности, из нетюркских элементов. Возможно, это были сарматы, земли которых заняли печенеги в IX в., а также какие-то угорские племена. То, что в заволжских степях не попадается ни могильников, ни даже курганных погребений IX в., которые бы можно оыло считать печенежскими, позволяет думать, что для печенегов того времени было характерно таборное кочевание, а значит и военно-демократический строй. Окруженные со всех сторон сильными соседями: с востока - кипчаками, с юга - гузами, с севера - башкирами и начинающей крепнуть Волжской Болгарией, а с запада - Хазарским каганатом, печенеги были, видимо, уже готовы к «нашествию» и первый толчок сдвинул с места эту лавину. Толчком оказалось нападение на печенегов гузов: «...узы, войдя в соглашение с хазарами и вступив в войну с печенегами, одержали верх, изгнали их из собственной страны». Так описал это событие Константин Багрянородный в середине X в., указывая, что событие это произошло за 55 лет до написания трактата. Далее он описывает развертывающееся нашествие следующим образом: «Печенеги же, бежав оттуда, стали бродить по разным странам, нащупывая себе место для поселения». Местом этим оказались степи Хазарского каганата (между Волгой и Донцом), занятые полуоседлым населением этого- государства, и степи, в которых кочевали венгры, разбросавшие свои пастбища в междуречье Днепра и Серета.

Поселения Хазарского каганата в донских степях были сожжены, разграблены и оставлены населением. Буквально через несколько лет степи превратились вновь в дикие пастбища. Венгров же просто вытеснили с их земель, захватив их стойбища и уничтожив жен и детей. В результате вся европейская тысячекилометровая степь оказалась в конце IX - начале X в. в руках печенегов. Известно, что не прошло и полстолетия, как захваченные земли были разделены между отдельными печенежскими подразделениями, о которых подробно в середине X в. писал Константин Багрянородный, однако в период захвата степи никакой упорядоченности между владениями не было - все передвигались по степи круглый год, захватывая все, что попадалось на пути. Судя по тому, что у печенегов в XI и в XII вв. были очень сильны пережитки военной демократии (сходки, совет старейшин) , в начале X в. общество тем более было подчинено порядкам военной демократии. В середине Х в. у печенегов была строго выдерживающаяся родо-племен-ная структура: восемь округов, в каждый входило пять родов (по терминологии Константина Багрянородного). Во главе каждого округа стоял князь, во главе родов - меньшие князья. Очевидно, это была уже настоящая родовая аристократия, однако сведения о ней дошли до нас опять-таки от Константина Багрянородного, а это уже более поздняя эпоха, которую можно связывать с началом второй стадии кочевания. Во времена нашествия эти князья были еще обычными вождями - военачальниками.

Могильников печенегов начала X в. в европейских степях, естественно, нет, что подтверждает факт господства таборной стадии кочевания в то время. Погребения, которые можно считать печенежскими, единичны в степях, большинство их «впускные». Интересно, что обычай сооружать впускные погребения так и сохранялся у печенегов даже после потери ими политического господства в степях, после принятия ими полуоседлости.

Погребения печенегов всегда только мужские, с захороненным рядом чучелом коня и остатками оружия и сбруи - чаще всего остатками тяжелых луков с массивными костяными накладками.

Единство и устойчивость этого обряда говорит, видимо, о сложении этнолингвистической печенежской группировки сразу же после прихода их в донские и приднепровские степи.

В заволжских степях этот обряд не выявляется; надо полагать, что печенежская общность там так и не сформировалась.

Не подлежит сомнению, что через стадию таборного кочевания прошли все кочевые народы евразийских степей. О гуннах и печенегах сохранилось наибольшее количество письменных свидетельств, позволяющих восстановить общественное устройство и бытовые особенности этих группировок периода первой (начальной) стадии существования кочевого объединения.

Другие народы известны нам только по отдельным свидетельствам, которые позволяют судить о том или ином признаке, характеризующем первую стадию. Поэтому далеко не всегда мы с полной уверенностью можем говорить на какой стадии экономического развития находилось упомянутое в источнике кочевое сообщество. Естественно, что обычно особенной скудостью отличаются источники, касающиеся кочевников первой стадии, по скольку археологически они улавливаются трудно, а в письменных сочинениях описание их дается бегло и нередко искаженно, так как двигающаяся и уничтожающая все лавина внушала ужас и ненависть, но отнюдь не этнографический интерес у современников событий - авторов сочинений.

Логически можно допустить, что кочевники, не оставившие на земле никаких памятников, кроме отдельных разбросанных погребений, находились на первой стадии кочевания. Имена племен, орд, объединений, или, как часто называли их древние авторы,- «народов», памятников которых мы практически не знаем, известны в огромном количестве. Тем не менее, видимо, не о всех этих «народах» можно говорить, что они находились на стадии таборного кочевания. Невозможность основывать свои выводы только на археологических данных усугубляется тем обстоятельством, что не все степные области Европы и Азии исследованы археологами равномерно и полно, а значит отсутствие памятников нередко объясняется просто слабой исследованностью того или иного района. Поэтому этот признак играет роль и бывает значимым только в случаях достаточно тщательной археологической изученности территории, на которой упоминается интересующая нас кочевническая группировка.

Так, мы знаем, что после нашествия гуннов в восточноевропейских степях остались кочевать многочисленные племена, которые постоянно упоминаются в византийских и переднеазиатских источниках V-VII вв. Это акациры, барсилы, сарагуры, уроги, савиры, авары, утигуры, оно-гуры, кутригуры, болгары, хазары и многие другие .

Несмотря на то что этот участок степи изучен археологами достаточно хорошо, здесь не известно ни одного более или менее выразительного (стационарного) памятника V-VII вв., который можно было бы связать с одним из перечисленных народов. Следовательно, все эти народы находились в те века на первой стадии кочевания. Продукты земледельческого и ремесленного труда они получали от соседей мирным, а чаще военным путем, поскольку постоянно находились в состоянии войны-нашествия. Известно, что в середине VII в. кочующие по европейским степям авары захватили земли славянского племени дулебов . Там они не только просто «примучивали» дулебов, о чем писал через триста с лишним лет русский летописец, но и использовали их на земледельческих работах. Беспощадная эксплуатация завоевателей образно изображена в летописном рассказе:

Этот почти символический образ жестокости свидетель-ствует во всяком случае о том, что славяне вынуждены были выполнять все тяжелые работы для завоевателей. Думается, что именно подобный насильственный симбиоз кочевников и земледельцев способствовал быстрейшему превращению аварского племенного союза в Аварский каганат - образование государственного типа.

То же можно сказать и о древних болгарах, вторгшихся после уничтожения хазарами приазовского государственного объединения - Великой Болгарии - в степи нижнего Дуная. Вторжение произошло в середине VII в. и было возглавлено ханом (вождем) Аспарухом. Около 100 лет кочевали в Подуиавье древние болгары, не оставляя в земле никаких следов, которые могли бы быть замечены и исследованы археологами. Однако и там начался симбиоз кочевников-болгар с земледельцами-славянами, пришедшими на эти земли в конце VI в. Слияние этих двух компонентов проходило, судя по скудным дошедшим до нас сведениям, без диких насилий, сравнительно спокойно для того жестокого времени. Славяне даже вливались в боевые дружины Аспаруха, участвовали в охране границ занятой болгарами территории,

И здесь слияние привело к стремительному расцвету государственности, к образованию Дунайской Болгарии, к быстрому росту городов и к развитию высокой культуры .

Надо сказать, что между собой разные кочевые этнические группировки воевали постоянно. Приск Панийский писал, например, что сарагуры, уроги, оногуры «оставили свою страну» под давлением савир, а савиры были оттеснены аварами, а авары - «народами, жившими на берегах Океана» . Таким образом, движение по степи было постоянным и сопровождалось битвами и грабежами. Все орды и конфедерации орд отличались, по словам Иордана, «свирепостью к народам». По мнению А. В. Гадло, акациры, изгнанные со своих земель альциагирами и оногурами в сухие степи Прикаспия, превратились в полных кочевников и даже начали называться хазарами, т. е. кочевниками (от тюркского корня «каз» - кочевать, бродить).

В степях V-VII вв. происходили бесконечные перемещения и передвижения. Орды, постепенно переходящие под давлением обстоятельств (экономической необходимости, географических условий) ко второй стадии кочевания, вновь переходили к первой стадии и вновь начинали жизнь, полную опасностей, войн, нашествий, направленных в основном на поиски и захваты новых земель и пастбищ.

Позднее, уже в IX в., когда обстановка в восточноевропейских степях значительно стабилизировалась и многочисленные орды были объединены под властью хазар в государственное объединение, письменные источники говорят о появлении в степях новой кочевой группировки - венгров. Константин Багрянородный писал, что жили они вблизи Хазарии, в местности, называемой Ле-ведия, по которой протекает речка Хидмас или Хингилус.

Несмотря на указанное в сочинении Константина название реки Хингилус, мы не можем сейчас локализовать Леведию. Никаких археологически уловимых следов венгры в восточноевропейских степях, прилегающих к Хазарии, не оставили. Общественный строй их, очевидно, можно в этот леведийский период охарактеризовать как военно-демократический, поскольку Константин Багрянородный подчеркивает, что у них «было семь родов, а князя они никогда не имели ни своего, ни чужого» . Все это свидетельствует о том, что венгры в экономическом отношении находились на первой стадии кочевания. Леведий, по имени которого была названа вся занятая венграми местность, был не князем, а только, «как и прочие после него, воеводою». Хазарское правительство, обеспокоенное соседством такого постоянно готового к грабежу и нашествию объединения, натравило на венгров печенегов, которые изгнали их с речки Хингилус на запад - в местность, названную у Константина Ателькузу. Через эту землю протекало пять крупных рек, перечисленных Константином,- Серет, Врут, Трулл, Куву и Ва-рух. В настоящее время у ученых нет сомнений в том, что это современные Серет, Прут, Днестр, Буг и Днепр, а значит и локализацию Ателькузу мы можем считать доказанной. Однако на территории Ателькузы археологи не обнаружили ни одного памятника, который можно было бы связать с венграми. Очевидно, и здесь венгры находились в постоянном движении, в постоянном кочевании, хотя именно в Ателькузе ими был сделан первый шаг от военно-демократической формы правления к единоначалию - венгры выбрали «по обычаю хазар» и под их давлением первого князя - Арпада. Вскоре после этого венгры вновь потерпели поражение от печенегов и направили свою экспансию далее на запад - в Паннонию. До этого они попытались захватить лесостепные области севернее Ателькузы и для этой цели подошли к самому Киеву, о чем и сообщил под 898 г. русский летописец: «ьдоша Оугре мимо Киев горою... и пришедше к Днепру статна вежами беша бо ходаще тако и Половци...» Из этой фразы явствует, что шли венгры со всеми своими кибитками, семьями, т. е. это была характерная форма нашествия. Итак, венгры, не оставившие в восточноевропейских степях никаких следов своего пребывания, также, по нашему мнению, находились на первой, таборной стадии кочевания.

То же можно сказать и о половцах первых десятилетий их пребывания в донских и приднепровских степях.

На Иртыше и в Прибалхашьи в IX-X вв. выросло сильное государственное объединение - Кимакский каганат . Его западной ветвью были кипчаки или, как их позже называли русские, половцы. В каганате это была наиболее «кочевая» группа населения - для них характерна была вторая стадия кочевания, и поэтому подробнее мы рассмотрим ее во второй главе. Здесь же отметим только, что в результате экспансии Кыргызского каганата, в результате войн с гузами, а также «перенаселения» кипчакской степи стадами и людьми, центробежных стремлений кипчакских ханов и прочего кипчаки в конце

X в. начали движение на запад. Они прошли в частично освободившиеся от печенегов заволжские степи, а затем в начале XI в. проследовали в Подонье. Однако половецких памятников этого времени практически нет на всем пути следования их орд. Нет их и в Приднепровье, где по письменным источникам половцы зафиксированы во второй половине XI в. Все это подтверждает тезис о том, что во время нашествия кипчаки-половцы также перешли на наиболее «рентабельный» для этого периода способ ведения хозяйства - на таборное кочевание. Надо сказать, что мы располагаем еще одним косвенным доказательством преобладания таборного кочевания у печенегов и половцев в южнорусских степях, а именно сведениями русской летописи о походах русских дружин в степи. Дело в том, что первый рассказ о походе помещен в летописи только под 1103 г. До этого бродящие по степям кочевники были неуловимы - в любой момент, когда они были слабы и не способны к сопротивлению (обычно ранней весной, после тяжелой, снежной зимы), они могли легко уклониться от встречи с русским войском - просто откочевать всем «миром» в глубь степи и при этом сжечь траву по пути следования русских, что лишало последних возможности передвижения (этот прием был хорошо известен кочевникам вплоть до XVIII в.)

Видимо, печенеги в период своего столетнего господства в Причерноморье так и не перешли ко второму способу кочевания, а половцы перешли к нему в самом конце

XI в., что сразу же уловили русские политики, направившие удары сначала на лукоморские зимовища, а затем (в 1111-1112 гг.) - на донецкие.

С. И. Руденко в указанной работе подчеркивал большую роль географического фактора в установлении в степях определенной формы кочевания. Мы уже говорили, что несомненно географический и климатический факторы имели значение для кочевнической экономики. Европейские степи, согласно С. И. Руденко, были наиболее подходящей зоной для второй и третьей форм кочевания, в которой великолепные летние пастбища, прорезанные многочисленными полноводными большими и малыми реками, сочетались с луговыми долинами с высокой травой, куда скот можно было загонять на зиму. Там же, в удобных, защищенных от ветров местах, начинали ставить кочевники постоянные зимовки. Так возникала вторая форма кочевания. В пустынях и полупустынях такой переход был просто невозможен - скот слишком быстро выедал скудный запас трав, и это требовало тотального переселения на новое место. Поэтому в сухих степях и полупустынях такой анахронизм, как таборное кочевание, сохранялся вплоть до XIX в. Правда, следует учитывать, что эти кочевники, несмотря на отсутствие постоянных мест зимовок и летовок, кочевали семьями на определенных, сравнительно небольших участках. Они не могли пойти на поиски или на захват пастбищ. Поэтому, естественно, и социальный строй у них не был военно-демократическим, и объединение, в которое входили кочующие по полупустыням скотоводы, было классовым. Просто наименее влиятельные, беднейшие семьи и роды получали для кочевок самые трудные участки степи. Вполне возможно, что всюду, где господствовало таборное кочевание, родо-племенная вуаль, наброшенная на общественные отношения кочевников на всех стадиях их общественного развития, была значительно более густой и устойчивой.

В настоящее время огромные пространства среднеазиатских и сибирских степей изучены далеко не так полно, как европейские. Поэтому, как уже говорилось, исходить из наличия или отсутствия археологических памятников при определении экономических или общественных отношений изучаемого этноса мы не можем. Письменные же документы чаще посвящены государственным объединениям, а не разрозненным племенам, хотя отношения с последними всегда были чреваты опасностью и неожиданными разорениями.

На страницах летописей редко упоминаются события, благодаря которым то или иное племя или этническая общность переходили к таборному кочеванию. Некоторые из них мы рассмотрели - причина по существу всегда крылась в крахе экономики: уничтожении материальной базы, потере пастбищ, гибели большого количества производящего населения. Читая источники, описывающие предысторию различных кочевых объединений, мы сталкиваемся со сведениями, которые подтверждают это положение. Так, Гардизи, говоря о первых шагах Кимак-ского каганата, рассказал записанную им кимакскую легенду. В ней повествуется, что на территории бывшего древнейшего «татарского» объединения начались междоусобицы, в результате которых часть народа отселилась на Иртыш. К отселившимся через некоторое время откочевало еще несколько орд (Гардизи писал - несколько пастухов), так как «в тех местах, где [прежде] были табуны, не осталось пастбищ», затем оказалось, что бывшая «татарская» территория «опустошена и лишена населения: враг ограбил и перебил весь народ». К ним же присоединились бежавшие из разгромленного Уйгурского каганата уйгурские группировки. Так в результате экспансии, захвата новых пастбищ, начало формироваться новое объединение.

Эта закономерность, очевидно, характерна не только для евразийских кочевников. В Передней Азии арабы, разбитые в начале IV в. шахом Шапуром II, начали движение в северные области - к границам Византийской империи. Последовавшие затем постоянные военные стычки с Персией и Византией, участие в войнах между этими государствами то на одной, то на другой стороне превратило всех арабов в воинов. «Все арабы - воины,- писал Аммиан Марцеллин.- Их беспорядочное передвижение, то спокойное, то тревожное, осуществляется на быстрых опасных лошадях и сухощавых верблюдах. Никогда и никто из них не берется за рукоять сохи, не садит дерева, не ищет пропитания, обрабатывая землю. Они вечно блуждают, передвигаются «вдоль и поперек» пространств, без дома, без определенного места жительства, без законов. Они не могут длительно оставаться под одним и тем же небом, и им не нравится одно и то же место на земле, их жизнь постоянно в движении». К этому следует добавить, что управлялись они многочисленными «царьками». Как мы видим, это описание почти дословно совпадает с данной тем же автором характеристикой гуннов. Таким образом, в IV-VI вв. арабы находились на таборной стадии кочевания и социальный строй их был типичен именно для этой экономики - военная демократия. Их постоянным занятием была война за земли (пастбища), т. е. это было состояние перманентного нашествия.

Еще далее от евразийских степей простираются степи Северной Америки. Однако там мы наблюдаем ту же картину, те же процессы. С приходом в Америку европейцев многие индейские племена, бывшие оседлыми земледельцами, перешли сначала к полуоседлости, а затем к таборной форме кочевания. Жизнь их была сплошной борьбой за пастбища, т. е. это была своеобразная форма «нашествия», заключающаяся в стремлении кочевников отстоять земли, необходимые им для выпаса стад. Социальные отношения индейцев не выходили по существу за рамки военной демократии с типичными для поздней ее формы зачатками классовой дифференциации.

Итак развитие кочевнической экономики и вместе с тем общественного строя подчинялось, как нам представляется, единым законам. Из-за недостатка источников мы не всегда можем с полной уверенностью говорить, на какой ступени развития находилось рассматриваемое кочевое сообщество. Особенно трудно уловить таборное кочевание, о котором сохраняется очень мало сведений. Только в тех случаях, когда период «нашествий» затягивался на десятилетия и даже столетия (как у гуннов, например), когда в движение оказывались втянутыми десятки и сотни племен и этносов, только тогда удается выявить все основные характерные для таборного кочевания черты: отсутствие археологических памятников, отсутствие этнического единства, военную демократию и сокрушающие древние цивилизации нашествия.