Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Действия фильма «Горькая Луна» Романа Полански происходят в начале 90-х в Париже. Одноименный роман Паскаля Брюкнера, по мотивам которого был снят фильм, писался еще в 70-е. Но и в том, и в другом случае западный мир уже вовсю жил ценностями эпохи, которую Системно-векторная психология Юрия Бурлана определяет как кожную фазу развития человечества...

Они были друг от друга без ума. Они не могли ни минуты прожить в разлуке, но все не просто закончилось – все обесценилось, обернувшись своей темной стороной. «Помнишь ту карусель?» – говорит она ему, неподвижно лежащему в гипсе после недавно перенесенной травмы, намекая на карусель в парке, где счастливые и влюбленные, они так трогательно и нежно тянули друг другу руки, и он впервые произнес три заветных слова… Вот и сейчас она протягивает ему руку для прощания, но чтобы подать ей в ответ свою, он должен встать, а в его случае это небезопасно… Еще чуть-чуть и… Вот он, беспомощный, лежит на полу, а та, что когда-то так любила его, что готова была на любые унижения, лишь бы быть рядом, самодовольно улыбается, не скрывая своего торжества. Дальше – новая операция, новый реабилитационный период и… Снова она:

– У меня для тебя две новости… Первая – ты навсегда парализован ниже талии.

– Ладно, а какая же хорошая?

– Это как раз была хорошая. А плохая – то, что теперь я займусь тобой!

Взгляд из рая, обернувшийся пустотой

Действия фильма «Горькая Луна» Романа Полански происходят в начале 90-х в Париже. Одноименный роман Паскаля Брюкнера, по мотивам которого был снят фильм, писался еще в 70-е. Но и в том, и в другом случае западный мир уже вовсю жил ценностями эпохи, которую Системно-векторная психология Юрия Бурлана определяет как кожную фазу развития человечества. Все больше людей отказываются от долговременных брачных союзов с общим бытом, взаимными обязательствами и рождением детей в пользу одинокой жизни и непродолжительных, ни к чему не обязывающих сексуальных связей.

Не является исключением и американец Оскар. Ему скоро 40, и благодаря нежданно свалившемуся на него богатству, кажется, наконец-то появилась возможность осуществить давнюю мечту – стать писателем. Вдохновленный примером Хемингуэя и других известных литераторов прошлого, Оскар переезжает в Париж, но его успехи на литературном поприще, прямо скажем, никакие.

Согласно системно-векторной психологии Юрия Бурлана, литературный талант – одно из проявлений . Прежде чем вернуться к нашим героям, поясним – психика человека может включать в себя от одного до восьми векторов. У современного городского жителя их, как правило, от трех до пяти.

Звуковой вектор, необходимый для писательской работы, у Оскара есть, но этого недостаточно. В развитом состоянии звуковик ощущает все человечество, как единое духовное целое, но об Оскаре этого сказать нельзя. Его звук (звуковой вектор) слишком эгоцентричен, слишком зациклен на себе и собственных состояниях, чтобы талантливо и достоверно описывать судьбы и переживания других людей. Вдобавок ему недостает усидчивости и упорства, свойственного людям с , и ежедневному труду он предпочитает вечеринки и кратковременные любовные похождения.

Эта книга – беседы одного из самых известных духовников и проповедников рубежа XX-XXI века митрополита Сурожского Антония (Блума) (1914-2003), в которых он говорит о красоте, творчестве, искусстве, об образе и выражении реальности, о том, чем безобразие отличается от уродства.

Беседы 1982 года проводились митрополитом Антонием по приглашению университета графства Кент в рамках ежегодных чтений, посвящённых памяти христианского поэта Томаса Элиота. Несмотря на, казалось бы, далекую от богословия тему, владыка наполняет ее глубочайшим богословским содержанием.

Для всех, кто интересуется личностью и трудами митрополита Антония Сурожского. Для тех, кто размышляет о том, что такое красота, что такое уродство, как они соотносятся с духовностью и почему эти понятия есть в нашей жизни.

Материал этой книги уникален: он никогда еще полностью не издавался в России, практически ни в одной из многочисленных бесед владыки Антония нет такого широкого обращения к поэзии, изобразительному искусству, такого обилия цитат и примеров.

В конце книги вы найдете несколько прекрасных стихотворений, имеющих непосредственное отношение к главной теме книги – красоте: «Пепельная среда» Т.С. Элиота, «Последний пассажир» К. С. Льюиса и др.

Предисловие для книги написала известный поэт, переводчик, филолог Ольга Седакова.

После каждой главы-лекции приводятся ответы митрополита Антония на вопросы слушателей, что, кроме ценности самих ответов, интересно тональностью разговора владыки и передает живость его характера и энергетику речи.

Из предисловия Ольги Седаковой к книге «Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности»

Книга «Красота и уродство» - это лекции митрополита Антония Сурожского в университете графства Кент в рамках чтений, посвященных памяти христианского поэта Томаса Элиота. Владыка говорит о красоте и творчестве, об образах и реальности, об уродстве и безобразии. «Элиотовские лекции» удивят всех, кто ранее слышал и читал проповеди, беседы, лекции владыки Антония, митрополита Сурожского, - считает поэт Ольга Седакова.

«Элиотовские лекции» удивят всех, кто слышал проповеди, беседы, лекции владыки Антония, митрополита Сурожского; тех, кто, как сам он сказал в своей неповторимой манере, «настолько неразумен, что читает мои книги».

К этим очень многочисленным неразумным отношусь и я (стоит заметить, что книги митрополита Антония читают в переводах на многие языки, поскольку он принадлежит к самым авторитетным и любимым духовным писателям современности). То, что я читала в 70-е годы, были еще не книги (до советской Москвы они не доходили), а самиздатские списки проповедей и бесед, и эти машинописные списки были событием моей жизни. Уже позже мне выпало счастье слышать владыку вживе, на «подпольных» встречах в московских квартирах, а потом и в Лондоне…

Владыка совсем не часто вспоминал в своих беседах поэтов, художников, да и вообще искусство. Он и в частных беседах не раз говорил, что слишком мало во всем этом сведущ, что опыт художника - иной, чем его, монашеский опыт. И вот - Т. С. Элиот и беседы о красоте. Мы встречаемся здесь с владыкой Антонием, которого еще не знали.

Кроме Т. С. Элиота, с которого все начинается, мы увидим на этих страницах ссылки на Данте, Гёте, Сервантеса, Диккенса, Гоголя, Достоевского, Вл. Соловьева, Гофмансталя, Брехта, Шеффеля, Нерваля, Бодлера, Валери, Малларме, Китса, Э. По, Л. Коэна, Ч. Вильямса… На художников: Родена, Жерико, Утрилло, Ван Гога, абстракционистов. И - совсем неожиданно - на работы по теории архитектуры, на геометрические образы эллипса и параболы, с которыми связан один из самых интересных мотивов этих бесед о красоте. И на европейских мыслителей, психологов, историков культуры: Ницше, Шопенгауэра, Юнга, Мальро, Леви-Брюля…

Я перечислила далеко не всех участников этих бесед. По большей части это писатели, художники, мыслители эпохи модерна, то есть той тревожной и драматической эпохи, «сложной» мысли и формы, с которыми наша церковная мысль общаться не привыкла. И обращение владыки к своим собеседникам неизменно внимательно и сочувственно, без малейшей тени учительства. Размышляя о красоте, владыка хочет «избежать клерикализма и не говорить с точки зрения Священного Писания». Он даже отказывается от идеи слушателя, предположившего, что его представление о красоте сформировано православной иконой.

Не знаю, как вам, читатель, мне трудно вспомнить православного писателя, который удержался бы от того, чтобы указать, в чем ошибался Ницше или чего не мог понять Стефан Малларме - и тут же образумить этих невегласов-безбожников словами «святых отец». Но владыка, если он в чем-то не согласен с Эдгаром По или Карлом Густавом Юнгом, возражает им как мыслящий человеку мыслящему человеку. Если же он сочувственно приводит чьи-то слова (как, например, суждения Ницше о ценности хаоса, которому не следует предпочитать какой угодно «порядок», поскольку хаос полон новых творческих возможностей), то и не думает вспоминать при этом религиозной неблагонадежности автора «Заратустры».

Но почему все-таки Т. С. Элиот?

По первым же словам владыки - почти случайно. Ему однажды подарили книгу Т. С. Элиота «Убийство в соборе» со словами, что это драма о нем, о том, что с ним произойдет. В 1982 году, когда читаются эти лекции, владыка «все еще ждет исполнения этого пророчества». Вот как будто и все. По ходу бесед владыка возвращается к Элиоту еще пару раз, но бегло. Так что тот, кто ждет от «Элиотовских лекций» развернутого разговора о Т. С. Элиоте, поэте, драматурге, эссеисте, его не найдет. Речь в них идет о красоте и безобразии (тоже, казалось бы, не самых центральных для Элиота темах; вообще красота в эпоху модерна становится вещью оспариваемой, - во всяком случае, традиционное представление о красоте). И вместе с тем, я думаю, название этих бесед «элиотовскими» точно и глубоко. Я попытаюсь объяснить, что имею в виду.

Зрелый Т.С.Элиот - в отличие от большинства своих творческих современников и в полемике с ними - поэт христианского и, больше того, церковного вдохновения. В те времена, которые другой большой христианский поэт ХХ века, Поль Клодель, назвал «временами великой апостасии», в эпоху, когда «высокая современная культура» и агностицизм становятся почти синонимами, открыто принять позицию конфессионального автора - большой вызов. Он требовал мужества. Мужество всегда присутствует в письме Элиота - как общий тон его стиха и мысли, как их ритм. Мужество слышится в каждом слове и жесте владыки Антония, это тон и ритм его веры, его свидетельства. Митрополит Сурожский и британский поэт (по мнению многих - первый поэт Европы ХХ века, «новый Данте») встретились в том, как оба они слышат дух своего времени. Мужеству в этом времени принадлежит важнейшая роль.

И нужно заметить, что это некое новое, особое мужество: не просто готовность принять какой-то реальный вызов, но сила отказаться от всего, что тебе представляется известным, в чем ты уверен, без чего, как тебе кажется, ты не сможешь жить. Это новое мужество едва ли не труднее прежнего.

Я сказал душе моей: молчи, и жди без надежды

Ибо надежда может быть надеждой

на что-нибудь ложное; жди без любви

Ибо любовь может быть любовью к чему-нибудь ложному; есть еще вера.

Но вера, любовь и надежда, они все - в ожиданье.

Жди без мысли, ибо ты не готова к мысли;

Именно так темнота превратится в свет

и неподвижность в танец.

Это стихи из третьей части «Ист Кокера» (здесь и дальше я привожу стихи Т. С. Элиота в моем по возможности буквальном переводе), второго из «Четырех квартетов» Т. С. Элиота. А вот знаменитые стихи из второй части того же «Квартета»:

Не говорите мне

О мудрости стариков, лучше об их дури,

Об их страхе бояться и терять разум,

их страхе обладать,

Принадлежать другому, или другим, или Богу.

Единственная мудрость, которую мы можем

надеяться обрести, -

Это мудрость смирения: смирение бесконечно.

В этих и многих других стихах Элиота я слышу глубокое созвучие с мыслью владыки Антония, и еще больше - с ним самим: здесь как будто звучит тот же колокол. Колокол, который не раз поминается в «Квартетах», - и колокол, о котором замечательно говорил в одном из своих слов владыка Антоний.

Из книги митрополита Антония Сурожского «Красота и уродство»

Что вы скажете о зависти к чужой красоте? Потому что мне показалось, что вы хотите сказать, что любовь - это средство, дающее нам возможность увидеть, но ведь бывает и завистливое восприятие красоты - я это видел. Значит ли это, что в каком-то смысле это не настоящее восприятие красоты или в данном случае мы говорим о разных видах красоты?

Когда мы видим чью-либо красоту, мы можем по-разному отреагировать на нее: мы можем позавидовать ей, а можем ею восхититься; можем остановиться, пораженные этой красотой, с чувством благодарности за то, что нам было открыто.

Что касается зависти - это очень любопытное чувство, потому что, с одной стороны, это состояние ума, которое далеко не беспристрастно, оно не созерцательно в тот момент, когда ранено чьей-то красотой, потому что в этот самый момент, вместо того чтобы видеть красоту, мы сравниваем ее с самим собой. Это обращение к самим себе.

С другой стороны, в зависти есть один очень интересный момент: мы всегда завидуем той или иной черте, которой, как мы чувствуем, не хватает нам самим. Но мы никогда не захотели бы полностью поменяться местами с другим человеком. Мы думаем так: «Как бы мне хотелось такое же красивое лицо как у тебя, но не такого же мужа». Или: «Вот бы мне твое телосложение, ты настоящий Аполлон! Но твою работу я бы не хотел».

Поэтому в зависти проявляется очень жестокое отношение, когда мы готовы лишить другого человека его, возможно, самого милостивого, самого драгоценного дара Божьего и оставить его с тем, что трудно, тяжело, что, так или иначе, уродливо. Я думаю, что нужно все время воспитывать в себе - не в других, других мы воспитываем очень легко, - умение видеть хорошие условия, в которых живет другой человек, его счастливые отношения, красоту другого человека с позиции радости и чуда.

Наше отношение к красоте очень двойственное. Когда вы говорили о зависти, я подумал и о других реакциях на красоту. В житиях святых есть рассказ о духовном наставнике, который как-то шел со своими учениками, и, когда они выходили из города, им встретилась невероятно красивая блудница, обычная проститутка, но необыкновенной красоты. Ученики накрыли головы плащами, чтобы не впасть в искушение, но они попались на другое искушение. Они закрыли лица, чтобы не видеть женщину, но оставили отверстие, чтобы видеть своего наставника и узнать, что он сделает, когда увидит эту женщину. И они увидели, как он смотрит на нее с выражением созерцательного восторга. Когда женщина прошла мимо и ученики почувствовали себя в безопасности, они спросили у него: «Как ты мог смотреть на эту женщину? Она же блудница!» А он им отвечал: «Я не видел блудницу, я видел невероятную красоту, которую Бог даровал этой женщине».

Такой свободы - не смотреть на все только относительно себя самого: «О, это опасно!» или «Ох, как мне хотелось бы обладать той или иной чертой» - мы должны добиваться, прежде всего, в нравственном отношении. И я вернусь к этому в следующий раз, потому что чувствую, что во всем, что мы можем сказать о красоте и о нашем отношении к ней, есть не только психологическое или метафизическое, но и нравственное содержание. Есть красота, которая абсолютна, а есть то, как мы превращаем ее во зло, потому что зло есть в нас, а не в ней самой.

Москва, 21 сентября, Благовест-инфо. Диалог Церкви и культуры, «диагноз» современного искусства и его границы, возможности светской культуры в выражении христианских смыслов - эти и многие другие вопросы обсуждались 19 сентября в Культурном центре «Покровские ворота» на презентации книги митрополита Сурожского Антония «Красота и уродство. Беседы об искусстве и реальности» (М.: Никея, 2017). В дискуссии приняли участие: протоиерей Алексей Уминский - настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохловском переулке; Александр Архангельский - литературовед, литературный критик, публицист, телеведущий, писатель; Джованна Парравичини - атташе по культуре посольства Ватикана в РФ, президент фонда «Христианская Россия».

Новая книга - это впервые изданные на русском языке беседы одного из самых известных духовников и проповедников XX века митрополита Сурожского Антония (Блума; 1914-2003), в которых он говорит о красоте, творчестве, искусстве, об образе и выражении реальности, о том, чем безобразие отличается от уродства и какую роль может сыграть уродство в постижении красоты. Этот цикл бесед состоялся в 1982 году по приглашению университета графства Кент в рамках ежегодных чтений, посвящённых памяти христианского поэта Томаса Элиота. Как отмечается в аннотации к книге, несмотря на, казалось бы, далекую от богословия тему, митрополит Антоний наполняет ее глубочайшим богословским содержанием. Предисловие для книги написала известный поэт, переводчик, филолог Ольга Седакова.

«За разговором о красоте стоит огромный пласт культуры», -- начал о. Алексей и напомнил, что само слово «культура» происходит от латинского cultura — возделывание и первоначально относилось к земледелию. В библейском контексте это означает, что человек призван работать над «волчцами и терниями», которые вырастают в его душе, возделывать и «окультуривать» ее. Пример такой внутренней работы дает сам митрополит Антоний: «За каждым словом владыки стоит глубокий внутренний труд, серьезнейшая работа, созерцание, внимание к своей совести, к своим собственным недостаткам, глубокое смирение, обнаженная правда… Без этой культуры невозможно соприкосновение с красотой. Если этой культуры нет - человек будет искать псевдокрасоту, … которая постоянно будет заполнять пустоту...». Митрополит Антоний в своих лекциях говорит о встрече с красотой как «о встрече со смыслом, с реальностью, встрече с истиной», -- отметил священник.

А. Архангельский полагает, что лекции митрополита Антония, его представления о красоте и уродстве, о миссии искусства дают «почву», позволяющую искать ответы на вопросы, которые сам он не задавал, например - о современном (начала XXI века) искусстве. А оно, как правило, «связано с уродством, а не с красотой, оно отказывает нам в праве получать удовольствие…» О. Алексий согласен, что современная культура часто говорит с нами через уродство: после катастроф ХХ века «мир настолько уродлив и страшен, что с ним невозможно говорить на языке красоты, а предлагать ему язык красивости «просто неприлично» (тут он упомянул о кладбищенских пластмассовых цветочках, заполонивших центральные улицы Москвы, -- оказывается, в народе это называют «красотец»).

По словам о. Алексия, современное искусство «может раздражать, коробить, оскорблять чьи-то религиозные чувства», но оно «направлено чаще всего на то, чтобы просто разбудить пьяного, обожравшегося, ничего не хотящего человека, чтобы хоть как-то до него достучаться, растревожить, потому что истина и настоящая красота не может оставлять человека спокойным… Забетонированное сердце надо разбивать отбойным молотком».

«Большое искусство сегодня обещает нам то же, что подчас обещает нам Церковь, -- красоту как результат, а не как условие «входа». Ты приходишь в Церковь не для того, чтобы тебе стало хорошо, а для того, чтобы ты стал иным, самим собой», -- продолжил А. Архангельский. Однако если Церковь невозможна без догматов, то в настоящем искусстве «никакие догматы не годятся». «Где граница, через которую художник не может переступать?» -- задал Архангельский вопрос, который сейчас многих волнует, и сам ответил: «Я уверен, что нет такой границы… Единственное, что запрещено в искусстве, - это запрещать».

Используя метафору горы Фавор, Архангельский размышлял о том, что искусство в наше время находится «на спуске с горы» -- а там, согласно Мф.17: 14-16, Христа ожидало «уродство в лице беснующегося отрока». И мы не можем сказать, что просто не видим этого бесноватого, а «ужасы дня сегодняшнего» напоминают о евангельских параллелях: «Вдруг мы понимаем, глядя на не очень приятных беженцев, ту реальность, в которой происходила перепись и в которой оказалось Святое семейство. Мы вспоминаем самаритянку - в этом мире она исламистская фундаменталистка. Как с ней поговоришь?… Евангелие… рассказывает в той же мере о красоте Преображения, как и о физическом уродстве самого процесса Распятия… Это то, что Христос проходит, чтобы мы спаслись. Искусство, если оно серьезно…, должно проходить через это—ужас богооставленности, и кажущейся неразрешимости проблем, и физической немощи», -- считает он, подчеркивая в то же время неприемлемость такого искусства, которое «наслаждается безысходностью, не выходит из мира уродства, запирает нас там, а ключ выбрасывает в окошко».

Итак, современная культура находится явно не на подъеме на гору Преображения, она движется вниз, констатирует Архангельский. Но этот «спуск» можно расценивать не как «падение и утрату», а как потенцию нового подъема на «следующую гору», если «Бог даст возможность подъема».

Отвечая на вопросы о диалоге между Церковью и культурой, Архангельский отметил, что здесь-то все понятно: «Не очень хороша Церковь, которая не связана с культурой, и не очень хороша культура, если она не думает о тех проблемах, над которыми тысячелетиями работает Церковь». Главный диалог идет «внутри каждого из нас» -- если мы хотим приблизиться к глубине, к подлинной красоте, «мы должны двигаться». О направлении движения говорил о. Алексий, напоминая, что для митрополита Антония абсолютная красота - это Бог, и «встреча с Богом - это встреча с красотой».

А как же знаменитое «о вкусах не спорят» -- ведь каждый может считать красотой что-то свое, спросили из зала. «Отталкиваясь от проблем искусства, владыка говорил о красоте истины, а об этом не спорят, это в категориях вкуса не описывается. Есть в мире вещи важнее, чем искусство - и ими как раз искусство и занимается», -- ответил Архангельский.

Даже при беглом просмотре новой книги бросается в глаза, что беседы митрополита Антония о красоте и уродстве изобилуют цитатами и ссылками на русских и европейских писателей, философов, поэтов и даже ученых -естественников, что говорит о широкой эрудиции автора лекций. «Но дело не в эрудиции (хоть он и блещет ею), -- сказала инициатор издания, президент фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского» Елена Садовникова.—Владыка делает то, что советует всем: он вносит в любую светскую дисциплину, в любую ситуацию опыт вечности. Главное в его подходе -- во взаимопроникновении вечного и временного».

Юлия Зайцева

Ваш Отзыв
Поля, отмеченные звездочкой, должны быть обязательно заполнены.

Каждый нормальный человек по своей природе стремится к красоте. Красота приносит радость и вдохновение, но последнее время можно заметить нарастающее стремление исказить красоту и навязать извращенные стандарты красоты.

По мнению возмущенной общественности – различных феминисток и прочих борцов за свободы и права, красивые стройные модели, красивые рекламные кампании и стройные манекены якобы обижают обычных женщин. Поэтому мы все чаще и чаще слышим требования, подогнать стандарты красоты под желания потребителей.

Это очень печально и в самом ближайшем будущем мы будем видеть все больше и больше уродства. Хотя с течением времени все больше и больше людей перестанут воспринимать уродство как уродство, и будут считать, что это естественно и даже красиво. Как было с загаром – когда-то загар считался признаком низкого происхождения и результатом труда в поле, а потом стал считаться признаком успешности и результатом путешествий на яхте.

Посему очень скоро нас ждут большие изменения. , мода и индустрия красоты являются ориентирами и инструментами для тех, кто желает стать лучше, красивее и приблизиться к совершенству. Если же искусство и мода будут постоянно уступать слабостям неудовлетворенных людей, они утратят свою силу и смысл.

Борцы с идеалами красоты говорят, что стандарты красоты мешают им жить. Будто они тратят слишком много времени на то, чтобы переживать из-за своего несоответствия различным требованиям социума. Будто общество вынуждает их тратить много денег и времени на то, чтобы соответствовать стандартам красоты, вместо того чтобы просто жить и получать удовольствие от жизни.

Они думают, что эти требования отнимают у них счастье, но на самом деле счастье в любом случае не может быть постоянным состоянием людей в этом мире. Кроме того, людям нужны цели и смыслы, ради которых они будут чем-то жертвовать, а иначе для чего жить? Что вообще подразумевать под простой жизнью и удовольствием от жизни?

Идти по пути наименьшего сопротивления и поддаваться всем соблазнам? Хочется съесть гамбургер, пиццу или другую мусорную еду, не надо себе отказывать – незамедлительно удовлетвори свое желание. Хочется заняться экспериментами в сексе – не теряй времени! На самом деле все эти соблазны не дают счастья, а являют собой лишь примитивные животные удовольствия, которые дарят иллюзию счастья на очень короткое время.

Некоторые утверждают, что у них стремление к стандартам красоты отнимает силы, время и деньги на достижение недостижимого идеала, вместо так называемой творческой реализации. Это вообще смешно! Что эти люди понимают под творческой реализацией?

Стремление к красоте всегда было частью творческой реализации, ведь создание идеального образа это и есть творческая реализация. Кроме того занятие фитнесом, правильное питание, здоровый образ жизни и модная одежда не мешают заниматься фотографией, живописью, и многим другим, где мы можем найти творчество в чистом виде. Красота и творческая реализация друг друга дополняют.

Посему напрашиваются выводы, что все претензии неудовлетворенных людей есть лишь выдумки ради самооправдания. Люди не желают видеть свое несовершенство и убожество. Люди не желают осознавать, что их тело уродливо, а душа пуста, поэтому они стремятся бороться с красотой, ведь когда красота рядом, они начинают видеть свои телесные и духовные уродства.

Изменить свой образ жизни, победить соблазны и дурные привычки, дабы стать другим человеком, намного сложнее, нежели бороться с красотой, которая своим присутствием обличает их, поэтому в дальнейшем мы будем видеть все больше и больше нападок на красоту.

О чем эта книга

Для кого эта книга

Почему мы издали эту книгу
Материал этой книги уникален: он никогда еще полностью не издавался в России, практически ни в одной из...

О чем эта книга
Эта книга - беседы одного из самых известных духовников и проповедников рубежа XX-XXI века митрополита Сурожского Антония (Блума) (1914-2003), в которых он говорит о красоте, творчестве, искусстве, об образе и выражении реальности, о том, чем безобразие отличается от уродства.

Беседы 1982 года проводились митрополитом Антонием по приглашению университета графства Кент в рамках ежегодных чтений, посвящённых памяти христианского поэта Томаса Элиота. Несмотря на, казалось бы, далекую от богословия тему, владыка наполняет ее глубочайшим богословским содержанием.

Для кого эта книга
Для всех, кто интересуется личностью и трудами митрополита Антония Сурожского. Для тех, кто размышляет о том, что такое красота, что такое уродство, как они соотносятся с духовностью и почему эти понятия есть в нашей жизни.

Почему мы издали эту книгу
Материал этой книги уникален: он никогда еще полностью не издавался в России, практически ни в одной из многочисленных бесед владыки Антония нет такого широкого обращения к поэзии, изобразительному искусству, такого обилия цитат и примеров.

"Изюминка" издания
В конце книги вы найдете несколько прекрасных стихотворений, имеющих непосредственное отношение к главной теме книги - красоте: "Пепельная среда" Т.С. Элиота, "Последний пассажир" К. С. Льюиса и др.

Предисловие для книги написала известный поэт, переводчик, филолог Ольга Седакова.

После каждой главы-лекции приводятся ответы митрополита Антония на вопросы студентов, что, кроме ценности самих ответов, интересно тональностью разговора владыки и передает живость его характера и энергетику речи.

Об авторе
Митрополит Антоний (Антоний Сурожский, в миру Андрей Борисович Блум; 19 июня 1914 года - 4 августа 2003 года) - епископ Русской Православной Церкви, митрополит Сурожский. Философ, проповедник. Автор многочисленных книг и статей на разных языках о духовной жизни и православной духовности.