Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В Советском Союзе частная жизнь руководителей страны была строго засекречена и охранялась на правах гостайны высшей степени защиты.

Захватив власть в стране, Владимир Ленин в декабре 1917 г. установил себе месячный оклад в 500 рублей, что примерно соответствовало оплате труда неквалифицированного рабочего в Москве или в Питере. Какие-либо другие доходы, включая гонорары, высокопоставленным партийцам по предложению Ленина были строго запрещены.


Скромную зарплату “вождя мировой революции” быстро съела инфляция, но Ленин как-то не задумывался, откуда берутся деньги на вполне безбедную жизнь, лечение с привлечением мировых светил и домашнюю обслугу, хотя и не забывал каждый раз строго говорить подчиненным: “Вычтите эти расходы из моей зарплаты!”
Генеральному секретарю партии большевиков Иосифу Сталину в начале НЭПа был установлен оклад меньше, чем половина зарплаты Ленина (225 рублей) и лишь в 1935 г. он был повышен до 500 рублей, но уже в следующем году последовало новое повышение до 1200 рублей.


Средняя зарплата в СССР тогда была 1100 рублей, и хотя Сталин жил отнюдь не на свою зарплату, он вполне мог бы скромно жить и на нее. За годы войны зарплата вождя превратилась в результате инфляции почти в нуль, но в конце 1947 г., после денежной реформы, “вождь всех народов” устанавливает себе новую зарплату в 10000 рублей, что в 10 раз превышало тогдашнюю среднюю оплату труда в СССР.
Одновременно была введена система “сталинских конвертов” - ежемесячных не облагаемых налогами выплат верхушке партийно-советского аппарата. Как бы там ни было, Сталин всерьез свою зарплату не рассматривал и большого значения ей не придавал.

Первым среди руководителей Советского Союза, кто стал всерьез интересоваться своей зарплатой, был Никита Хрущев, получавший 800 рублей в месяц, что в 9 раз превышало среднюю зарплату по стране.
Сибарит Леонид Брежнев был первым, кто нарушил ленинский запрет на дополнительные, кроме зарплаты, доходы для верхов партии. В 1973 г. он присудил себе Международную Ленинскую премию (25000 рублей), а начиная с 1979 г., когда имя Брежнева украсило плеяду классиков советской литературы, огромные гонорары стали потоком литься в семейный бюджет Брежневых.
Лицевой счет Брежнева в издательстве ЦК КПСС “Политиздат” пестрит многотысячными суммами за огромные тиражи и многократные переиздания его шедевров “Возрождение”, “Малая земля” и “Целина”. Любопытно, что генсек имел привычку часто забывать о своих литературных доходах при уплате партвзносов любимой партии.


Леонид Брежнев был вообще очень щедр за счет “всенародной” государственной собственности - и к себе, и к своим детям, и к приближенным. Своего сына он назначил первым заместителем министра внешней торговли. На этом посту тот прославился постоянными выездами для пышных гулянок за границу, а также огромными бессмысленными тратами там. Дочь Брежнева вела разгульную жизнь в Москве, тратя неведомо откуда поступающие деньги на драгоценности. Приближенные Брежнева, в свою очередь, щедро наделялись дачами, квартирами и огромными премиями.


Юрий Андропов, будучи членом брежневского Политбюро, получал 1200 рублей в месяц, но, став генсеком, он вернул зарплату генсека времен Хрущева - 800 рублей в месяц. При этом покупательная способность “андроповского рубля” была примерно вдвое ниже, чем у рубля “хрущевского”. Тем не менее, Андропов полностью сохранил систему “брежневских гонораров” генсека и успешно ею пользовался. Например, при основной ставке зарплаты в 800 рублей его доход за январь 1984 г. составил 8800 рублей.


Преемник Андропова Константин Черненко, сохранив ставку генсека на уровне 800 рублей, усилил деятельность по выколачиванию гонораров, публикуя от своего имени различные идеологические материалы. По партбилету его доходы составляли от 1200 до 1700 рублей.
При этом борец за моральную чистоту коммунистов Черненко имел привычку постоянно утаивать от родной партии большие суммы. Так, исследователи не смогли обнаружить в партбилете генсека Черненко в графе за 1984 год 4550 рублей гонорара, полученного по платежной ведомости Политиздата.


Михаил Горбачев “примирялся” с окладом 800 рублей вплоть до 1990 года, что было всего в четыре раза больше средней зарплаты по стране. Только совместив в 1990 году посты президента страны и генсека, Горбачев стал получать 3000 рублей при средней зарплате в СССР в 500 рублей.


Преемник генсеков Борис Ельцин промыкался почти до конца с “советской зарплатой”, не решаясь на кардинальную реформу зарплат госаппарата. Лишь по указу 1997 года зарплата президента России была определена в 10000 рублей, а в августе 1999 года ее размер возрос до 15000 рублей, что в 9 раз превышало среднюю оплату труда по стране, то есть была примерно на уровне зарплат его предшественников по управлению страной, имевших генсековский титул. Правда, у семьи Ельцина было много доходов со “стороны”…

Краткое описание мифа

Бухгалтерия Октябрьской революции (или переворота, как это называли сами большевики) - обязательная составляющая исторического мифотворчества всех мастей.

Для одних Ильич - вождь мирового пролетариата и основатель великого Советского государства, объект клеветы многочисленных врагов. Деньги на его дела собирали рабочие, и никто более. Для других Ленин - метафизическое зло, человек, «погубивший Россию». Он «пораженец», и вполне естественно, что «брал деньги у немецкого генштаба». А как бы ещё такой злодей вскарабкался на вершины власти, чтобы творить свои демонические дела?

На самом деле

Однако, если очистить вопрос о финансировании большевиков от пропагандистской шелухи, он остаётся важной и интересной научной проблемой. День рождения Ленина - удобный повод об этом поговорить.

Письма Ленина показывают, что в 1915-1916 годах финансовое положение партии большевиков было нестабильным и временами крайне тяжёлым . Это опровергает придумки некоторых мифотворцев о том, что большевики оказались на содержании «немецкого генштаба» вскоре после начала Первой мировой войны. Так что тема немецкого финансирования большевиков относится к периоду не до , а после через территорию Германии (сама эта «пломбированность» подчёркивала, что эмигранты не хотят общаться с германскими властями).

Однако уже сама поездка в «пломбированном вагоне» подсказала противникам большевиков ключевую тему антибольшевистской пропаганды. Французский военный атташе в Швеции Л. Тома доложил в военное министерство Франции: «Русское Временное правительство желало бы найти, что группа большевиков из окружения Ленина получает немецкие деньги… Г. Альбер Тома проездом через Стокгольм дал мне указание доказать в интересах Временного русского правительства, что группа большевиков из окружения Ленина получает немецкие деньги» .

Итак, ответ был известен заранее, работа закипела. Нужно было искать «немецкий след», и он нашёлся.

Под подозрением оказался большевик и польский социал-демократ Яков Ганецкий (Фюрстенберг) - коммерческий директор (с 1916 г. - фактический управляющий) созданной в 1915 г. фирмы «Хандельс-ог экспорт - компагниет астиеселскаб». Создана она была на деньги Парвуса, то есть Александра Гельфанда - правого германского (а за десятилетие до того - левого российского) социал-демократа и германо-турецкого бизнесмена. Акционеры компании - сам Гельфанд и его сотрудник Георг Скларц, который с 1916 г. был формально и директором.

Ганецкий как управляющий фактически распоряжался всем в этой фирме. Она торговала медикаментами и другими потребительскими товарами, используя каналы фирмы брата Ганецкого Генриха Фюрстенберга «Фабиан Клингслянд АО», базировавшейся в Скандинавии. В Петрограде интересы фирмы «Хандельс-ог экспорт» по совместительству представляла сотрудница «Фабиан Клингслянд АО» Евгения Суменсон, двоюродная сестра Ганецкого.

То, что Ганецкий давал деньги на партию, подтвердил Карл Радек в письме Ленину от 28 июня 1917 года. Масштабы финансирования не впечатляют, однако большевики благодарны и за это: «Последние два года Ганецкий не одну тысячу дал нашей организации, несмотря на то, что все рассказы о его богатстве - пустая сплетня» .

В советское время было опубликовано письмо Ленина Ганецкому о получении 21 апреля от его сотрудника, польского социал-демократа Мечислава Козловского, 2000 рублей . В дальнейшем Козловский объяснил передачу этих средств возвратом средств, которые Ленин оставил Фюрстенбергу в Стокгольме (они причитались ему из фонда эмиграционного бюро) .

Может быть, Ганецкий успешно прятал переправку денег за фасадом коммерческой фирмы? Проанализировав телеграммы Ганецкого и его партнёров, перехваченные контрразведывательным отделом Главного управления российского Генштаба, современный американский историк Соломон Ляндрес (родственник советского писателя Юлиана Семёнова) пришёл к выводу: «В действительности телеграммы не содержат свидетельств о переводе каких-либо капиталов из Стокгольма в Петроград… Товары направлялись в Петроград, а вырученные за них деньги - в Стокгольм, но никогда эти средства не шли в противоположном направлении» . Теперь эти телеграммы опубликованы, и в правоте С. Ляндреса может убедиться любой желающий .

Суменсон получала товар как от фирмы «Клингслянд», так и от фирмы Фюрстенберга-Гельфанда, распределяла его между перекупщиками, получала деньги за проданный товар и отсылала их хозяевам фирмы.

Деньги от Суменсон к Фюрстенбергу шли через отделения «Ниа Банкен» в Копенгагене и Стокгольме; банк тоже оказался под подозрением из-за левых взглядов его директора Улофа Ашберга. Нужно иметь в виду, что «Ниа банкен» просто предоставлял счета и был банком нейтральной страны. Он имел дела и с Германией, и с Россией.

Масштаб дотаций Ганецкого большевикам в любом случае не может превышать общий доход от продаж товаров минус средства, переведённые в Стокгольм, минус средства, оставшиеся на счетах Ганецкого и его финансового агента в Петрограде Суменсон. Номинальная стоимость товара 2 млн рублей. Всего Суменсон выручила 850 021 рубль. 676 336 рублей 13 копеек она отправила Фюрстенбергу в Стокгольм, но из-за июньского (1917 года) запрета на перевод денег за границу на счету у Суменсон оставалось для Фюрстенберга 120 182 рубля .

Есть одна неясная статья: «разным лицам» выплачено 65 847 рублей. Кто же эти лица? Во-первых, Козловский, который в качестве юриста получал высокие гонорары от Ганецкого. Козловскому и его жене было выплачено через Суменсон 13200 рублей . Остаток на счетах Козловского на момент ареста составил 12200 рублей (2800 в Азовско-Донском и 9400 в Сибирском банках) .

Азовско-Донской банк предоставил следствию Временного правительства данные о счёте Козловского. На нём содержалось 12299 рублей самого Козловского и 52074 рублей, поступившие от Розенблита, коммерческого партнёра Фюрстенберга, и принадлежавшие последнему. Фюрстенберг уплатил Козловскому через Суменсон и из средств, поступивших от Розенблита 20623 рубля (ещё 2800 рублей на его счету было к началу года). Так что всего лично Козловский получил от Фюрстенберга 23424 рубля .

Всего со счетов Козловского было всего списано 61573 рубля. 24 мая он списал со счёта 41850 рублей, которые, как он объяснил, были переданы Ганецкому, прибывшему на короткое время в Петроград. Остальные выплаты Козловского по распоряжению Ганецкого составили 19723 рубля . Деньги, полученные от Козловского, Ганецкий положил на счёт Суменсон, оставив себе всего три тысячи рублей .

Потенциально оставленные на счёте средства могли использоваться на политические нужды в дальнейшем. Но этого не случилось, так как в июле 1917-го операции с этими деньгами были заморожены.

Приличные по размерам гонорары Козловского могли быть формой «отмыва» и передаваться на политические цели. Козловский имел право брать деньги Фюрстенберга у Суменсон по первому требованию и при этом, как утверждала Суменсон, делами фирмы не занимался «настолько, чтобы быть в курсе их; никогда также он не вчинял по моим делам исков в русских судебных учреждениях, советовалась я с ним по делам всего два раза» .

Получается, что Ганецкий платил Козловскому десятки тысяч рублей практически ни за что (сама Суменсон получала около тысячи рублей в месяц).

Во-вторых, 50 тысяч рублей с санкции Ганецкого были 10 марта взяты для передачи американскому вице-консулу А. Рейлли, ненадолго приезжавшему в Россию . Похоже, таким образом Ганецкий просто получил деньги по оказии. С 10 марта 1917 года нет признаков передачи денег посторонним лицам через Суменсон.

В свою очередь, Козловский мог передать «на сторону» чуть более 30 тысяч рублей (потраченные Козловским собственные средства плюс выплаты по распоряжению Ганецкого). В действительности потенциальный политический капитал Ганецкого - Козловского был ещё меньше. Ведь что-то Козловский определённо тратил на собственные нужды.

Торговля Ганецкого шла со скрипом, и это его волновало - что вряд ли имело бы место, если бы он просто отмывал деньги. В июне 1916 года он писал Суменсон: «Повторяю, самым главным вопросом для меня является получение денег, в противном случае вся торговля должна будет приостановиться, так как, не имея денег, я не в состоянии закупать» .

В начале 1917-го Ганецкий и Суменсон разочаровались друг в друге и взяли курс на сворачивание дела. В июне фирма фактически остановила свою деятельность, тем более, что из-за закона 14 июня Суменсон уже не могла пересылать прибыль фирмы за границу.

При этом Ганецкий получал деньги от большевиков на издание в Стокгольме интернационалистического бюллетеня. Левый социал-демократ Б. Веселовский в мае передал ему по поручению секретаря «Правды» 4500 рублей, из которых он взял 3000, а 1500 поручил внести на счет Суменсон . Это также говорит в пользу того, что Ганецкий не мог быть особенно щедр в отношениях с большевиками.

После июльских событий Суменсон была схвачена, избита и препровождена в заключение как опасная преступница. Глава контрразведки Б. Никитин утверждал: «Я сейчас же послал в банк Александрова с финансовым экспертом. Они выяснили, что Суменсон за последние месяцы сняла в одном этом банке (Сибирском. - А. Ш . ) 800 тыс. руб., а на её текущем счету ещё оставалось 180 тыс. руб. В Сибирский банк, как то расследовал Александров уже после восстания, деньги переводил из Стокгольма, через Ниа банк, Фюрстенберг (Ганецкий). Очень важно заметить, что от этих переводов денег и их получения Суменсон никак не могла бы отказаться, даже если обыск у неё не дал бы никаких результатов: банковские книги и расписки Суменсон давали нам в этом полную гарантию… Чтобы не возвращаться больше к Суменсон, должен обратить внимание, что, арестованная во время июльского восстания, она во всём и сразу чистосердечно призналась допрашивавшим её в моем присутствии начальнику контрразведки и Каропачинскому. Она показала, что имела приказание от Ганецкого выдавать Козловскому, бывшему в то время членом ЦК партии большевиков, какие бы суммы он ни потребовал, и притом без всякой расписки. Из предъявленных чековых книжек явствовало, что некоторые из таких единовременных выдач без расписки доходили до ста тысяч рублей… Но было особенно характерно, что Суменсон даже и не пыталась прятаться за коммерческий код и сразу и просто призналась, что никакого аптекарского склада у неё не было и никакой торговлей она не занималась» .

Кроме того, что Козловский имел право получать деньги (хотя и здесь масштаб преувеличен на порядок), всё это - чистейшая фантазия. Решившись откровенно лгать, Никитин исходил из того, что при его жизни материалы следствия вряд ли могут быть опубликованы (он умер в Париже в 1943 году).

В действительности Суменсон своей вины не признала и весьма аргументировано, с документами и цифрами в руках доказывала, что занималась исключительно коммерцией и выполняла поручения Ганецкого, не вникая в политическую сторону его жизни, и аккуратно пересылала сотни тысяч рублей в Стокгольм, а не снимала их со счетов в Петрограде. Обо всех этих поручениях, а также об организации торговли, включая, конечно, и наличие складов, она подробно рассказывала, и ничего предосудительного в её действиях следствие не обнаружило, что бы потом ни фантазировал в эмиграции Никитин.

Когда следователь спросил у Суменсон, «была ли торговля Як. Фюрстенберга фиктивной и не присылал ли он под видом медикаментов пустые ящики или иного малоценного груза», это вызвало у нее недоумение: «Самый вопрос столь странный, такой же, как если бы меня спросили, жива ли я и существую я или нет, так как ни малейшего подозрения в фиктивности в данном случае быть не может. Это наглядно устанавливается тем, что каждая отправка вскрывается и проверяется в таможне…»

Итак, можно согласиться с известным петербургским историком Г.Л. Соболевым в том, что «прямых улик в получении большевиками «немецких денег» через торговую фирму Парвуса-Ганецкого не удалось обнаружить ни французской разведке, ни следственной комиссии» . Прямых улик нет.

Это, однако, не значит, что совсем отсутствуют косвенные улики.

Крупная политическая партия в буржуазном обществе не может действовать без финансирования. Но аппаратная работа большевиков была довольно экономной. По данным слежки, например, Каменев «живёт очень бедно; средств никаких не имеет» . На жалованье работникам ЦК официально было потрачено в апреле-августе всего 10135 рублей. Ещё на орграсходы и канцелярские товары ушло 18922 рубля. Отчисления от взносов местных организаций - 4104 рублей - даже для этого не хватало, так что и ЦК собирал пожертвования - 50644 рубля .

На что ещё большевикам нужны были деньги?

Закупать оружие для восстания? Нет, это было не нужно - оружия было более чем достаточно. Октябрьский переворот потом делался воинскими частями и созданной Советами Красной гвардией.

А вот солдат и вооружённых рабочих нужно было сагитировать. Ведь ещё весной они в большинстве своем стояли за эсеров и меньшевиков. Агитационная работа требовала затрат на печать.

Очень скоро это обстоятельство вывело следователей на след: встал вопрос о средствах, на которые 15 мая 1917 года была куплена типография большевистской «Правды». Она стоила 225 тысяч рублей , но для её наладки пришлось купить в рассрочку ещё ротационную машину, только на установку которой было потрачено 15 тысяч . Были и другие траты на наладку типографии.

В мае «Правда» приносила доход около 25 тысяч рублей , в июне - около 30 тысяч . Этого было явно недостаточно даже на покупку более дешёвой типографии в 150 тысяч рублей (но эта возможность сорвалась). Было решено прибегнуть к сбору пожертвований специально на типографию.

У «Правды» уже был опыт такого рода. В марте был создан «Железный фонд» газеты на случай каких-то внезапных проблем. Сразу после Февральского переворота народ был полон энтузиазма в отношении революционных партий и газет, и до конца месяца в «Железный фонд» «Правды» удалось собрать 14988 рублей 29 копеек. В день удавалось собирать от 103 до 1133 рублей, в среднем - около 600 рублей . К 12 апреля было собрано 25450 рублей 34 копейки То есть в первой половине апреля в среднем собирали побольше, но всё же менее 800 рублей в день.

И вдруг случилось чудо - 13 апреля «Правда» бросила клич, начала сбор денег на типографию, и рабочие скинулись, собрав, по данным газеты, к 29 мая только на типографию (не считая «Железного фонда») 136694 рублей 65 коп. Всего было собрано, согласно данным «Правды» (после исправления найденных следствием арифметических ошибок), 150 352 рубля в фонд типографии и 31002 рубля 16 коп. в «Железный фонд . Это за полтора месяца. Но сборы второй половины мая шли уже не на покупку типографии, а на иные связанные с ней нужды (в частности, нужно было выплачивать деньги за дорогой ротатор, купленный для типографии позднее).

А. Гертик, заведующий хозяйственной частью Товарищества «Рабочей печати», которое занималось изданием «Правды», рассказывал, что 75 тысяч на типографию собрали буквально за пять дней, а потом ещё 65 тысяч .

Получается, что в апреле - первой половине мая спонсоры «Правды» собирали по несколько тысяч рублей в день. Такой скачок щедрости жертвователей трудно объяснить в рамках версии «всё собрали рабочие». В апреле-мае 1917-го партия большевиков не была самой популярной в рабочей среде даже в Петрограде. Ситуация сравнима с периодом падения влияния партии в июле - начале августа. Но тогда за две недели на газету «Рабочий и солдат» около 100 тысяч рабочих собрали несколько более 20 тысяч рублей . Увеличивая в полтора раза, получаем несколько более 30 тысяч. Получается, что в среднем рабочий готов был жертвовать копеек по 20. И это с учётом инфляции в мае-августе, да ещё в ситуации, когда партия уже выстроила организационную структуру (июльские события не разрушили её).

С чего это так расщедрились питерские рабочие, что многократно перекрыли сборы сторонников большевиков в марте - начале апреля и после июльских событий? Или расщедрились не только рабочие?

Проверить бухгалтерию «Правды» было не так просто, и не по вине большевиков. Арестованный в июле 1917 года заведующий издательством «Правды» К.М. Шведчиков предлагал следователям проверить его слова по конторским книгам, уже зная, что враги большевиков сделали всё, чтобы затруднить себе работу: «Считаю необходимым указать, что при обыске конторы, который был произведён ночью, были взломаны замки у столов, переломаны самые ящики в столах и все находившиеся в них документы были выброшены в общую кучу на пол» . Но всё же следовало держаться цифр, которые нельзя опровергнуть пусть и перепутанными, но всё же имеющимися у следствия конторскими бумагами.

По расчётам Гертика, на типографию ушло 140-150 тысяч из особого типографского сбора и 30-40 тысяч рублей, собранных в «Железный фонд», имевшиеся авансы, а также около 20 тысяч, предоставленных частным лицом. Казалось бы, зачем это лицо, офицер Чермовский, жертвовало своими накоплениями, ведь Гертик подтвердил - после покупки типографии осталось ещё несколько десятков тысяч рублей ? Однако баланс не сходится. Потрачено было от 190 тысяч (140+30+20) до несколько более 210 тысяч (150+40+20 + часть авансов) рублей, а требовалось не менее 240 тысяч рублей. Обнаруживается нехватка как минимум 30 тысяч рублей. Возможно, эти 30 тысяч появились вскоре после покупки типографии, потому что к 15 мая приходилось скрести по сусекам, а вскоре после покупки появились лишние деньги.

Следствие провело экспертизу бюджета «Правды». Прибыль за март-июнь была оценена в 74 417 рублей. Счета фондов составили 196 087 рублей 92 копейки . У «Правды» были обнаружены ещё пожертвования на 166 677 рублей 7 копеек, в том числе от Чермовского не 20000, а 15530 рублей, от других лиц 56684 рублей 45 коп. Из этих 166 тысяч на типографию потратили 66 155 рублей 9 копеек , а 57 022 рубля оставили в банке (при проверке возникла версия, что это мог быть случайный перевод) . Откуда взялись лишние 66 тысяч, осталось не вполне ясным - ведь пожертвования и так собирали с большим трудом в два фонда. Возможно, это как раз авансы, за которые потом предстояло рассчитываться.

Н. Чермовский был одним из руководителей типографии после её приобретения «Правдой» (как член команды он мог просто внести деньги, предоставленные кем-то, пожелавшим остаться инкогнито, а мог и предоставить газете собственные накопления).

Получается, что «Правда» вложила в покупку 66 155 рублей, что было ей по карману, а также деньги фондов, собранные к середине мая (меньше, чем 190 тысяч, так как деньги продолжали собирать и после мая) - около 170 тысяч.

Если бы не было других трат, то этого могло почти хватить. Но доходы и пожертвования тратились не только на покупку самой типографии. Из этих сумм купили автомобиль за 6850 рублей , уплатили за помещение 3500 рублей. На обслуживание типографии уходило около 25 тысяч, которые полностью не окупались. Купили бумаги на 40 тысяч . Бумага могла окупиться уже в июне, но всё равно получается, что после покупки типографии были свободные деньги.

Таким образом, можно утверждать, что у большевиков были спонсоры за пределами рабочего класса, но размеры их помощи составили всего несколько десятков тысяч рублей, что не играло существенной роли в успехах Ленина и его партии . Эти спонсоры были готовы одолжить большевикам недостающие им средства для налаживания более прибыльного и широкомасштабного издательства, чем «Правда» и «Прибой» весны 1917-го. Однако усилия, предпринятые в этом направлении в мае-июле, закончились разгромом «Правды» 5 июля 1917 года и дали довольно скромные результаты.

У большевиков действительно возник в первой половине мая 1917 года дефицит в несколько десятков тысяч рублей (около 30 тысяч), который им нужно было быстро покрыть (хотя бы в долг). Этот дефицит был покрыт, но сама история с покупкой типографии оказалась малозначимым эпизодом, так как июльское поражение обнулило результаты этих усилий.

Роль Ганецкого и Козловского представляется важной не сама по себе (тем более, что их вклад в дело победы большевиков в любом случае скромен), а из-за их связи с Парвусом. Однако из сказанного выше следует, что они могли передавать большевикам не деньги Парвуса, а деньги, которые де-юре были заработаны ими лично.

Было ли это согласовано с Парвусом-Гельфандом? Учитывая, что Гельфанд активно, но безуспешно добивался контакта с Лениным , его согласие «взять в дело» близкого большевикам человека можно рассматривать как попытку наладить мостик к Ленину. Попытка не удалась, но Гельфанд уже инвестировал деньги и забрать их назад не мог. Он просто перестал помогать Ганецкому дальше.

Так что если большевики и получили средства от Ганецкого и Козловского, то это было возможно в пределах тридцати тысяч рублей, и только весной 1917 года. Если «Правда» получила деньги, то их предоставил не «немецкий Генштаб», а лично Ганецкий, управляющий скандинавской фирмой, и их корректнее называть не «немецкими деньгами», а «деньгами Ганецкого».

Очевидно, что «деньги Ганецкого» никоим образом не могли привести к влиянию Германии на политический курс большевиков. К германскому империализму Ленин относился с той же враждебностью, как и к российскому.

Типография так и не успела приступить к печатанию «Правды». Месяц ушёл на переоборудование типографии под печатание «Правды». В это время газета печатала листовки и брошюры для издательства «Прибой» (в том числе работы Ленина). Затем, так и не приступив к изданию «Правды», стали готовить выпуск «Солдатской правды», но до 5 июля успели выпустить только листок . Типография работала с дефицитом, возможно - в десятки тысяч рублей . К моменту закрытия типографии в июле проект не окупился. Не покупка типографии обеспечила популярность большевиков и «Правды», а содержание их пропаганды.

После июля 1917 года большевики уже не могли получать финансовой поддержки через Ганецкого, но и без этого сумели восстановить и тиражи, и массовую поддержку. К тому же не будем забывать, что в России тогда далеко не все жители читали газеты и даже не все сторонники большевиков были грамотны. Согласимся с В.Г. Сироткиным, что нельзя преувеличивать «роль антивоенной продукции, в частности «Окопной правды» и других пробольшевистских изданий, в их воздействии на фронтовые войска, где только четыре процента солдат имели «навык самостоятельного литературного чтения»» . Большевики агитировали на улицах и на съездах, которых во время революции было множество. Поскольку у правительства не было телевидения, противостоять большевистской агитации было тяжело, даже если бы у РСДРП(б) не было больших тиражей газет.

Для обывательского сознания непостижимо, что, кроме денег, могло обеспечить победу радикальной левой партии. Но причина роста влияния большевиков лежит в другой плоскости. Экономический кризис, ухудшавший и без того тяжёлое положение трудящихся, продолжал углубляться, и Временное правительство ничего не могло с этим поделать. Это порождало массовое отчаяние, стремление вырваться из сложившегося положения одним скачком, нереальные ожидания и в итоге - стремление к быстрым и решительным мерам, качественно изменяющим общество. Большевики стали силой, которая взяла на себя консолидацию радикально настроенных солдатских и рабочих масс. Это, а не внешнее финансирование, обеспечивало их политические успехи.

Бытует мнение, что туберкулезом болеют только люди из социально-неблагополучных слоев общества: бомжи, алкоголики, наркоманы. Но практика последних лет доказывает ошибочность этого утверждения: буквально лет 10 - 15 назад туберкулез еще можно было отнести к социальным заболеваниям, в последнее же время он перешагнул в категорию заболеваний инфекционных. По статистике доля среднестатистических граждан из вполне благополучных социальных слоев среди зараженных составляет примерно 50%. В этот процент вошла и Таня Горб. Два года назад ей поставили диагноз - туберкулез легких.

Она не верила в заключение врачей и не хотела принимать его. "Мне казалось, что это не про меня говорят, - рассказывает Таня. - Одно легкое полностью в дырках, а второе - частично, то есть первая стадия заболевания на одном легком и вторая стадия на другом". Полтора месяца Таня принимала сильные лекарственные препараты, но результаты анализов показывали, что туберкулезная палочка оказалась очень устойчивой. Ее перевели в другую больницу. Здесь она лежала в окружении бывших осужденных.

Таня и ее вся семья христиане. Ее твердая вера в то, что Бог ее исцелит, помогала и другим получить ободрение. Таня собирала на чаепитие всех желающих из ее отделения и рассказывала им о своем Господе, Который никогда ее не подводил. В одну из проведенных ночей в больнице Таня почувствовала сильное желание молиться. Она не ожидала, что в молитвенном состоянии она проведет всю ночь. Именно тогда она почувствовала, что Бог ее исцелил.

Так и случилось - все анализы показали улучшение. Врачи с учета ее не сняли, а приписали на протяжении двух лет принимать еще медикаменты. Мешок в Таниных руках - это те лекарства, которые ей не пришлось принимать на протяжении указанного срока. Потому как она знала, что Бог ее окончательно исцелил именно в ту молитвенную ночь.

Через полгода после обследования врачи не могли поверить, что она полностью здорова, а когда узнали, что она вообще не принимала ни одно из лекарств, то сказали, что это реально чудо Божье, и такое в практике у них впервые.

Таня Горб верит, что экзамен свой сдала. Также она убежденна - случайностей не бывает, что оказалась в такой больнице. "Там у людей столько много боли, разочарования, смерти, страдания и печали,- продолжает Таня. - Им нужна была вера, надежда, спасение и Божья любовь, которую мне Бог позволил принести".

"Когда мы узнали о Тане, которая является членом нашей церкви "Дверь в Небо" уже больше десяти лет, конечно, мы удивились, - говорит епископ Юрий Коновалов. - Это такая благочестивая и богобоязненная семья служителей, что поняли - это время их испытания. Церковь молилась, постилась за нее, и, Слава Богу, что Он даровал нам победу. Бог не обещал нам, что Он нас избавит от проблем, Он сказал, что поможет нам именно в проблеме, что Он и сделал, тем самым, являя нам Свое могущество".

Б.И. Горб - литературовед, занимающийся творчеством Владимира Владимировича Маяковского - написал свою книгу ещё в начале 90-х, однако в свет она вышла только в 2001г. Книга вышла тиражом в 999 экземпляров и была разослана с личной подписью автора по библиотекам, а так же зарубежным университетам, имеющим кафедры русской литературы. К счастью, найти данный труд в свободном доступе достаточно тяжело. Сомневаюсь, что в своё время книга вызвала фурор, вряд ли она даже стала сколько-нибудь значимым литературным событием: отзывы о ней весьма немногочисленны, даже несмотря на второе издание, случившееся в 2005г. Интересна же книга, главным образом, своей образцово-показательной деконструкционностью по отношению к объекту - В.В. Маяковскому.

Деконструкция является одним из краеугольных камней постмодернизма и так же, как и он сам, описывается сложным (иногда даже кажется - нарочито сложным) языком. Наиболее доступным для понимания мне видится представление о деконструкции как об особом виде интерпретации авторского текста. Особенностью такой интерпретации является то, что это «ЛЮБЫЕ поиски/нахождения в тексте «скрытых» смыслов, которые, как правило, и не собирался высказывать (и даже, в отличие от постмодернистского интерпретатора, не подозревал, не видел) автор текста .» - так описывает сущность деконструкции Юрий Вульфович Бялый в своём цикле статей «Концептуализация Не-Бытия» .

Далее Юрий Вульфович развивает свою мысль так: «Создатель понятия «деконструкция» Жак Деррида утверждал, что смысл конструируется только в процессе прочтения текста. Автор же текста всегда выступает «репрессивной инстанцией», которая навязывает смыслы читателю. Поэтому при прочтении текста требуется его деконструкция — провокационные операции с текстом и вокруг текста, которые «расковывают мысль» и тем самым освобождают смыслы, которые скрываются в тексте и не контролируются автором. <…> То есть концепт деконструкции предлагает в отношении любого текста любого автора следующие операции:
· выискивать (или предполагать) в каком-либо фрагменте авторского текста скрытый (подавленный автором) боковой, маргинальный смысл;
· выискивать аналогичный (или возникающий по ассоциации) смысл во фрагментах других текстов (в том числе других авторов);
· «означивать» интерпретируемые тексты. То есть соединять выявленные/выдуманные смысловые акценты разных текстов в собственную смысловую « конструкцию прочтения ».

При этом «деконструктор» в своих новых конструкциях либо просто говорит о чем-то, не имеющем отношения к смыслам, вложенным авторами в их тексты, либо заставляет авторов говорить что-то совершенно другое. В том числе, строго обратное тому, что они сами сказали в своих текстах. И потому постмодернизм заявляет о «смерти Автора» ».

Горб в своей книге поступает один в один так, как изложено у Юрия Бялого. Он выдёргивает куски произведений из авторского и, зачастую, исторического контекста и, подкрепляя свои рассуждения сторонними цитатами, не имеющими ни малейшей связи с выхваченным отрывком, конструирует его новое понимание. Иногда, впрочем, Горб даже не утруждает себя поисками доказательств своей точки зрения, просто утверждая истинность своего понимания авторского текста фразами типа: «Этим, по-моему, автор хотел сказать то-то и то-то».

Прикрываясь фразами о любви к Маяковскому-поэту, постоянно настаивая на своём преклонении перед личностью и трагической судьбой Владимира Владимировича, Горб расправляется с его литературным наследием как повар с картошкой. При этом знаковым, на мой взгляд, является употребление именно образа шута, скомороха.

«С революционным фригийским шутовским колпаком на голове, с колокольчиком пародии и издёвки в руках Маяковский осознанно выходит на сцену самой кровавой из всех религиозных смут на планете Земля за всю её историю, выворачивая наизнанку смысл стихов. Отныне стихи и речи советского скомороха нужно воспринимать с учётом раёшного смеха, балагурной издёвки. С главным шутовским принципом - «понимай наоборот» .» - вот каким видится Горбу истинная историческая и культурная роль Маяковского.

В чём же Б.И. Горб видит причину неприятия Маяковским Революции? Что же заставило его, по мнению литературоведа, ужаснуться ей? Во-первых, это чувство вины за революционную стихию, за последовавшую за Революцией «стенькоразинщину» , за разорённые и сожжённые поместья и усадьбы, в том числе - поэтов и писателей, современников Владимира Владимировича. Это заявляет человек, посвятивший свою жизнь изучению творчества Маяковского. Какие же доказательства своей точки зрения приводит Горб? Главным доказательством выступает цитата из Маяковского (поэма «Владимир Ильич Ленин»):
Я слышал
рассказ
крестьянина-сибирца.
Отобрали,
отстояли винтовками
и раем
разделали селеньице.
Они не читали
и не слышали Ленина,
но это
были ленинцы.

Горб заявляет: «Погромная речь В. Ленина с балкона дворца Кшесинской «Грабь награбленное!» превратила старый разбойный промысел из единичного, позорного и подсудного, в престижно революционный. Тогда-то слово «ленинец» означало в народе понятие «грабитель». <…> Стихи о ленинцах несут именно этот смысл криминальной революции, позже вытравленный идеологией и утраченный в русском языке ».

Здесь хорошо можно разглядеть манипуляцию смыслом: выхваченный из контекста отрывок поэмы выворачивается наизнанку и трактуется Горбом в свою пользу, при этом других подтверждений своей точки зрения «литературовед» не приводит.

Следующим обстоятельством, отвратившим Маяковского от Революции, Горб считает неприятие Маяковским новых, «революционных», морали, искусства, ценностей: «С заменой старого искусства, строя, религии, как подменой народной души, Россия деградировала. И это поэт понимал, обвиняя коммунистов:
К гориллам идете!
К духовной дырке!
К животному возвращаетесь вспять! »

Лукавый «литературовед» не приводит начала цитируемого отрывка, понадеясь, очевидно, на то, что его читатель поленится раскрыть произведение, цитатой из которого Горб иллюстрирует свою мысль. А полностью этот отрывок выглядит так:
Свистит любой афиши плеть:
— Капут Октябрю!
Октябрь не выгорел! —
Коммунисты
толпами
лезут млеть
в Онегине,
в Сильве,
в Игоре.
К гориллам идете!
К духовной дырке!
К животному возвращаетесь вспять!
От всей
вековой
изощренной лирики
одно останется:
— Мужчина, спать! —

Оставаясь честным перед собой, поэтом и своим читателем, Горб вынужден был бы признать, что приведённый отрывок как раз выдаёт в Маяковском ревнителя всего нового и ненавистника «старого искусства, строя, религии…» . Горб этого не делает, не в этом его цель. Ему во что бы то ни стало нужно разрушить образ Маяковского как певца Революции.

Для выполнения своего замысла гражданин деконструктор пускается во все тяжкие и начинает резать якобы уважаемого им автора по живому. Слишком хорошо известно отношение Маяковского к Ленину. И слишком оно, по мнению Горба, неверно понято.

Не восхищение, но презрение и отвращение видит Бронислав Горб во взглядах Маяковского на Ленина. Эта мысль, наравне с предполагаемым ужасом и отвращением перед Революцией, проходит красной строкой в «Шуте». Горб предлагает нам поверить, что Маяковский считал Ленина Демоном «в американских пиджаке и жёлтых ботинках» (отрывок из поэмы «Человек», в котором, если разобраться, таковым демоном Маяковский называет себя).
Горб настойчиво приписывает Владимиру Владимировичу представление о Ленине как о погонщике стада «шариковых» - так, вслед за Булгаковым, он называет советских людей - подтверждая свои измышления цитатой из того же «Человека»:
Их тот же лысый
невидимый водит,
главный танцмейстер земного канкана.
То в виде идеи,
то чёрта вроде,
то богом сияет, за облако канув.

При этом, Горб лукаво умалчивает, что под «лысым» Маяковский подразумевает Капитал. Это его
Череп блестит,
Хоть надень его на ноги,
безволосый,
весь рассиялся в лоске

Для того, чтобы понять лживость утверждения «литературоведа» достаточно просто прочитать поэму, но Горб, как видно, отказывает своим читателям - «шариковым» - в умении и желании читать, ведь для него все, кто родом из СССР это «зомби с 3-ступенчатой программой - выпить, закусить, и воспроизвести себеподобных» . При этом Горб заявляет, что подобное отношение к советскому человеку разделял и Маяковский. Ничем своё утверждение не подтверждая.

Отдельная и весьма показательная тема в сочинении Горба - советские мёртвые. Тут-то уж деконструктор раскрывается во всей своей, по истине, сатанинской красе.

Герои, павшие в борьбе за страну Советов и похороненные в Кремлёвской Стене, по словам Горба, предстают в творчестве Маяковского как «кладбищенские персонажи Гоголя», которым неугодно упокоиться в посмертии, которые всё гонят своих живых товарищей «в планетарную драку» , а сами пляшут на трупе растерзанной Родины дьявольскую пляску. Очень претенциозно, не правда ли? Отыскать этакие смыслы у Маяковского - это, как хотите, литературоведческое открытие! Но где же, где Владимир Владимирович заложил эту бомбу замедленного действия под якобы ненавистный ему большевизм? В поэме «Хорошо!», отвечает Горб.

Естественно, во главе кровожадных покойников - главупырь-Ленин. Именно его «мертвизной», по мнению Горба, прежде всего не хочет запятнать себя Маяковский. А строки про вечную жизнь Вождя в сердцах его последователей полагаются Горбом только лишь данью цензуре.
Строки, которыми Маяковский ведёт диалог с героями молодой страны Советов, покоящимися на Красной Площади, строки пронзительные и чистые, нужные не столько мёртвым, сколько живым, объявляются Горбом «срывом покровов» с истинной, упыриной сущности большевизма, которую, якобы, так хорошо чувствовал Маяковский.

Апогеем бессмыслицы и передёргивания является такой пассаж Горба: мертвецы с Красной площади, будто бы, уверены в построении «утопии». И уверенность эта - в их обращении к Маяковскому:
- Скажите -
вы здесь?
Скажите -
не сдали?
Идут ли вперед?
Не стоят ли? -
Скажите.
Достроит
комунну
из света и стали
Республики
вашей
сегодняшний житель?

В этих тревожных вопросах видит Горб «замогильную уверенность» .

Но, конечно, самым смачным плевком на могилы героев молодой Республики является их сравнение с мертвецами Достоевского. Между персонажами «Бобка» и павшими революционерами проводится уверенная параллель, их сравнивают и приходят к выводу, что «смирные мертвецы Достоевского не чета шумным митинговым упырям» . Как видим, сравнение не в пользу революционеров. Что ж, кому-то ближе «заголимся и обнажимся!» , а кому-то - «коммуна из света и стали»

Резюмирует Горб так: «Кладбищенские события из рассказов Гоголя и Достоевского («Бобок») у поэта (Маяковского - прим. моё) получают дальнейшее развитие в поэмах о Ленине и «Хорошо!». Жизнь живых в СССР - как жизнь на огромном кладбище, где «стала величайшим коммунистом-организатором даже сама Ильечёва смерть». Красной мыслью внутреннего сюжета - мысль о том, что жизнь народа и страны подчинена… упырям коммунизма с этого кладбища.»

Продолжать можно ещё долго, в «Шуте у трона революции» много материала для вдумчивого внимательного исследователя. Тут вам и Бахтин с Рабле, и постоянная отсылка к разрабатываемой ими идеи «смехового народного творчества», карнавала и шутовства. Для интересующихся смертью поэта - фантастическая теория заговора. В общем, воз и маленькая тележка. Я оставлю всё это за скобками. Я остановлюсь на предполагаемой цели Горба. Прежде всего, декноструктору нужно разрушить светлый для подавляющего большинства образ Маяковского как поэта, восхвалявшего Революцию, Советскую Республику, а так же людей, оказавшихся способными на такие титанические свершения. Нагло, не обеспокоившись доказательствами своих измышлений, Горб потрошит творческое наследие Владимира Владимировича, выворачивает его наизнанку, а затем предъявляет нам в качестве доказательства своей правоты.

Разрушив прежний образ, деконструктор создаёт новый - потерянного, испуганного человека, ради сохранения собственной жизни примерявшего на себя маску шута. При этом, человека жуткого обиженного и от этого злобно, исподволь, гадящего власти, под видом восторженных од выпуская желчную сатиру.

Что ж, как говорится, о чём бы не писал творец, он пишет прежде всего о себе. И именно Бронислава Ивановича Горба я рекомендую увидеть за образом Владимира Маяковского в «Шуте у трона революции».

Вторая мировая война в Европе не закончилась в мае 1945 года. Отдельные немецкие группировки ещё больше десяти лет сопротивлялись оккупационным властям. Их рейды были дерзкими и разрушительными. 8 мая 1945 года Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции. Формально Вторая мировая война в Европе была закончена, однако страны антигитлеровской коалиции по-прежнему несли потери.

До 12 мая продолжались бои в Праге, лишь к 15 мая удалось подавить сопротивление немецких войск в Югославии, только 19 мая оружие сложили остатки гарнизона вермахта на датском острове Борнхольм.
За несколько недель до капитуляции в резиденции Сталина прошло экстренное совещание, на котором обсуждалась угроза не только наступающим войскам, но и территориям, освобождаемым от нацистов. Руководитель СМЕРШ докладывал, что страна в скором времени может столкнуться с «ударом в спину».

Речь шла о немецком диверсионном подразделении «Вервольф» («Оборотень»), оказавшемся в числе тех, кто отказался капитулировать.
Документы подтверждают, что вдохновителям «Вервольфа» удалось создать законспирированную профессиональную армию бойцов. Остатки этой армии продолжали сопротивление на территории Германии вплоть до конца 1960-х годов. Активность «оборотней», в первую очередь, подпитывало притеснение со стороны союзников в американской и французской зонах оккупации. Особенно бесчинствовали французы, стараясь отыграться за болезненные поражения от немецких войск в 1940 году. Основные силы «Верфольфа» сосредотачивались в немецких Альпах. Именно в альпийских отрогах вынашивались поистине гитлеровские планы по созданию Четвёртого рейха.

Инициативу создания «Вервольфа» приписывают обергруппенфюреру СС Рихарду Хильдебрандту. Ещё в сентябре 1944 года он предложил рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру создать партизанский отряд, который вёл бы диверсионную работу в тылу наступающей Красной Армии. В записке он упоминал слово «вервольф», заимствованное из названия романа Германа Пенса. Изданная в 1910 году сага рассказывала о событиях XVII века - о героической борьбе немецкого партизанского отряда, действовавшего в районе Люнебургской пустоши во время Тридцатилетней войны, когда Германия терпела поражение за поражением. В своё время это произведение стало знаковым, его тиражи в нацистской Германии были на втором месте после пресловутой гитлеровской «Майн кампф».

Для работы по созданию боевых отрядов «Вервольфа» Гиммлер привлёк обергруппенфюрера СС Ганса-Адольфа Прютцмана, имевшего опыт борьбы с партизанским движением на Украине. Он собирался обучить немецких диверсантов тактике советских партизан.
Решение Гиммлера в штыки воспринял Отто Скорцени - известный спецагент, прославившийся освобождением из заключения свергнутого Бенито Муссолини. Он всячески саботировал созданное движение, надеясь, что однажды сам возглавит диверсионную армию. Позднее им был создан аналог «Вервольфа» - диверсионная школа «Ягдфербанд» («Союз охотников»).
Ополчение приходилось формировать из тех, кто был под рукой: в первую очередь, это немцы спорных территорий - Силезии, Судет, Эльзаса и Лотарингии, второй компонент - остатки группировок вермахта. Существенную часть «Вервольфа» составляли престарелые люди и 14-16-летние подростки Гитлерюгенда.

Штаб-квартира организации располагалась в Гревенброхе, в старинном замке Хулчрат. Работа в новой организации строилась серьёзно: пополнение проходило краткий курс начальной военной подготовки, приобретало навыки оказания медицинской помощи, училось ориентироваться на местности при выполнении диверсионных задач. Впрочем, немецкое подполье было мало похоже на партизанское движение на советских территориях. Германия, лишённая крупных лесных массивов и пронизанная густой сетью дорог, ограничивала местных партизан в возможностях скрытного передвижения. Более того, в полностью оккупированной стране «оборотням» неоткуда было ждать поддержки.
2 апреля 1945 года по немецкому радио прозвучало сообщение о том, что организация «Вервольф» приступила к выполнению боевых заданий.

Чаще всего диверсанты выступали небольшими группами по 10-15 человек. В основном это были наспех обученные отряды, которые быстро вычислялись и зачищались силами союзников. Однако проблем они доставили много.
Вот что говорил на допросе один из организаторов разведывательно-диверсионной работы Герберт Гиль: «Я должен был обосновать свой штаб в горах Резенгебергер, действовать в районе Южной Силезии и северной Судетской области, взрывая мосты, разрушая пути подвоза, подрывая склады, нарушая связь и совершая террористические акты против бойцов Красной Армии».
Весной 1945 года немецкие подпольщики взорвали несколько мостов в Вестфалии, а летом, в июле, в Бунцлау взлетел на воздух дом, в котором на постой остановились девять красноармейцев.
Однако, как указывают данные, в течение 1946-1947 годов от рук немецких диверсантов больше пострадали польские и чехословацкие милиционеры, чем советские солдаты. Англоязычные источники говорят о том, что виновниками гибели в июне 1945 года генерала Берзарина, в то время начальника Берлинского гарнизона, являются именно бойцы «Вервольфа».

По воспоминаниям маршала Василия Чуйкова, позднее ставшего Главнокомандующим группой советских войск в Германии, «вервольфы», как правило, действовали следующим образом: спрятавшись в руинах зданий или в природном укрытии, они пропускали вперёд себя колонну советских войск. Фаустпатронами поражали первую и последнюю машины, а затем начинали расстреливать спешившихся солдат.

Девизом и лозунгом «Вервольфа» было: «Превратим день в ночь, а ночь - в день! Бей врага, где бы ты его ни встретил! Будь хитрым! Воруй у врага оружие, боеприпасы и продовольствие! Немецкие женщины, помогайте борьбе “Вервольфа” где это только возможно!».
Воевали ополченцы не только с Красной Армией.
Немало неприятностей они доставляли западным союзникам. В апреле 1945 года боевики напали на мастерские американской армии в оккупированном Литцендорфе, в июле они атаковали военную комендатуру США в Гросс-Бейштереа.
Доставалось от диверсантов и немецким гражданам, «паникёрам и пораженцам». Незадолго до окончания войны члены подпольной организации распространили листовки с угрозами в адрес тех, кто отказывался их поддержать: «Мы покараем каждого изменника и его семью. Наша месть будет смертоносной!».

31 октября 1944 года при содействии американцев бургомистром Ахена был назначен Франц Оппенхоф. Градоначальник, который собирался строить «новую, праведную и справедливую Родину для всех», был объявлен Гиммлером государственным преступником. 25 марта 1945 года по приказу рейхсфюрера Оппенхоф был в упор расстрелян членами команды «Вервольф». Это событие резко сократило число немецких чиновников, желающих сотрудничать с оккупационными властями.
В период наибольшей активности «Вервольфа» появилась интересная заметка, в которой американцы призывали своих солдат не вступать в отношения с немецкими девушками, объясняя это тем, что фройлен, выполняя распоряжение диверсантов, будут специально заражать их сифилисом. Подпольщикам на какое-то время удалось серьёзно запугать оккупационные власти.

В Центральной Германии структуры «Вервольфа» продолжали активную деятельность до конца 1946 года. Ещё год свои вылазки диверсанты совершали на окраинах страны. В Кёнигсберге, который уже стал советским Калининградом, с немецкой партизанщиной покончили только к 1950 году. Наиболее длительное сопротивление «оборотни» оказывали в германоязычных областях Южного Тироля, которые отошли Италии. Здесь подполье просуществовало до конца 1960-х годов.
Большую часть диверсантов удалось выловить, и поскольку они не попадали под действие Женевской конвенции (не являлись военнопленными) их расстреливали на месте. Впрочем, с подростками пытались вести разъяснительную работу. Иногда это спасало их от смерти.

Существует мнение, что победа над «Вервольфом» - во многом заслуга местного населения, которому надоело жить в постоянном страхе. Другие утверждают, что «Вервольф» - лишь пропагандистский миф, поскольку урон от диверсантов был ничтожным. Так, американский историк Рут Фрайгер пишет: «Белые простыни свешивались из окон в занятых нашими военными частями городах. Комендантским патрулям нечего было делать. Вервольфы? Да они оказались выдумкой доктора Геббельса. Немецкие мужчины - военные и штатские - по первому же объявлению организованнейшим образом являлись в наши военные комендатуры…»
Российский историк Андрей Васильченко, автор книги «Вервольф. Осколки коричневой империи», не согласен с этой точкой зрения, отмечая, что длительное существование немецкого подполья было возможно благодаря его финансированию. Бюджет «Вервольфа» исчислялся миллионами рейхсмарок. По мнению Васильченко, экономическое крыло подполья начало опасаться, что военизированная часть молодёжных «оборотней» могла поставить под угрозу их благополучие и прекратило финансирование: «Им вовсе не хотелось заканчивать свои дни в тюрьме или у стенки».
Лишённые поддержки «вервольфы» были обречены.