Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Недаром помнит вся Россия…

М. Лермонтов «Бородино»

Событиям 1812 года принадлежит особое место в истории нашей страны. Отечественная война - одна из самых героических её страниц. Не раз поднимался русский народ на защиту своей земли от захватчиков, но никогда угроза порабощения не порождала такого сплочения сил, такого духовного пробуждения нации, как это произошло в дни нашествия Наполеона. Глубокий и яркий след война оставила и в развитии русской литературы, воплотилась в строки художественных произведений многих писателей. До сих пор творцы обращаются к теме войны 1812 года, когда хотят напомнить нам о мужестве и подвиге защитников Отечества.

Поэтическая летопись войны 1812 года доносит до нас ту удивительную атмосферу патриотического подъёма, охватившего Россию, поднявшую русских людей из разных местностей и сословий на подвиг, который потряс современников и вызвал гордость потомков. Поэтические шедевры, описывающие грозные события тех лет, сильны своей документальной достоверностью.

В русскую литературу Отечественная война вошла сразу же, можно сказать, в самые первые её дни. И первое слово о ней прозвучало в поэзии. Это было слово-воззвание, набатный зов к оружию, к священной борьбе с жестоким и коварным «всеевропейским завоевателем».

Раздался звук трубы военной,

Гремит сквозь бури бранный гром:

Народ, развратом воспоённый,

Грозит нам рабством и ярмом!

Теперь ли нам дремать в покое,

России верные сыны?

(Ф.Глинка «Военная песнь, написанная во время приближения неприятеля к Смоленской губернии»).

После взятия французами Смоленска стал выходить специальный журнал, созданный с целью выразить гнев и воодушевление, охватившие страну, духовно сплотить русское общество в час борьбы с грозным врагом. Он назывался «Сыны Отечества». Здесь были напечатаны многие стихи об Отечественной войне, в частности дифирамбы Востокова «К Россиянам», басни Крылова и другие произведения.

На фоне высокоторжественной патетической лирики двенадцатого года басни И.А Крылова с современными реалиями выделяются весьма резко. Басня не принадлежит к жанрам, в которых решаются большие исторические проблемы, но басни Крылова - удивительное исключение. «Волк на псарне» - одна таких, которую хочется назвать эпической - настолько отчетливо и полно выразил в ней Крылов самый «сюжет» народной войны. В ней осмеивается Наполеон, попавший в безвыходное положение. Не случайно, она так нравилась самому Кутузову.

Ты сер, а я, приятель, сед,

И волчью вашу я давно натуру знаю;

А потому обычай мой:

С волками иначе не делать мировой,

Как снявши шкуру с них долой…

Выдающимся явлением русской поэзии стало стихотворение В.А Жуковского «Певец во стане русских воинов» (1812 года). Написанное и в самом деле «во стане» в канун знаменитого Тарутинского сражения, оно сразу же приобрело огромную популярность и распространилось в армии во множестве списков.

Сей кубок мщению! Други в строй!

И к небу грозной длани!

Сразить иль пасть!

Наш роковой обет пред богом брани.

В «галерее» Жуковского представлены, так или иначе, все наиболее известные герои двенадцатого года: Кутузов, Багратион, Раевский, Давыдов. Представляя их в полном блеске боевой славы, поэт видит в них не просто блестящий «сонм героев», а прежде всего живых людей, своих современников, в которых слава «вождей победы» неотделима от славы каждого воина.

Огромное много фигурное полотно, посвященное Отечественной войне, создаёт Г.Р. Державин. Это «Гимн лироэпический на прогнание французов из Отечества». Есть в этом произведении такое, в чем Державин превзошел всех, писавших одновременно с ним о событиях 1812 года. Патриарх русских поэтов увидел и прославил те качества национального характера, которые с такой силой были подтверждены на протяжении последующих эпох.

О росс! О доблестный народ,

Единственный, великодушный,

Великий, сильный, славой звучный,

Изящностью своих доброт!

Обновление темы Отечественной войны начинается с А.С. Пушкина. В 1815 году он написал стихотворение «Наполеон на Эльбе», где свергнутый император был представлен таким же исчадием ада, каким его рисовали ранее стихотворцы. А спустя шесть лет в оде «Наполеон» он создал такой многогранный и проникновенный образ, дал такой анализ противоречий в личности и деятельности французкого императора, что и по сей день историки находят в её строфах самые глубокие и точные из всех написанных о нём слов. Пушкин впервые в русской поэзии поднимается до осмысления войны в контексте реальной истории Европы.

Когда на площади мятежной

Во прахе царский труп лежал,

И день великий, неизбежный -

Свободы яркий день вставал, -

Тогда в волненье бурь народных,

Предвидя чудный свой удел

В его надеждах благородных

Ты человечество презрел…

Цеев Адам - ученик 9 класса А

Эта презентация посвящена 200 - летнему юбилею Отечественной войны 1812года.

12 июня 1812 года огромная наполеоновская армия вторглась в Россию. 26 августа 1812 года под Бородино произошло генеральное сражение Отечественной войны. Русские солдаты понимали, что в сражении решается судьба Москвы, а значит - России. Бородинское сражение надломило моральный дух наполеоновской армии,пошатнуло в ней уверенность в победе, так как русские впервые остались непобежденными, ослабило ее наступательную активность, предопределило поражение Наполеона в зтой войне.

Вскоре после Бородинской битвы была учреждена медаль. В указе об ее учреждении говорилось: "Воины! Славный... год, в который... поразили вы лютого и сильного врага... минул; но не пройдут и не умолкнут...громкие дела и подвиги ваши. Потомство сохранит их в памяти своей!"

Скачать:

Предварительный просмотр:

Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com

Подписи к слайдам:

« Недаром помнит вся Россия» В 2012 году исполняется 200 лет одному из важнейших событий в истории нашей страны -Отечественной войне 1812 года. Победа в ней имела огромное значение для политического, общественного и культурного развития России. Действительно, чтобы строить будущее, надо знать прошлое, историю своего Отечества, истинных героев, принесших победу. Презентацию выполнил: Руководитель: Куадже Ася Шумафовна ученик 9 «А» класса Цеев Адам

Герои Отечественной войны 1812 года Невозможно пройти мимо таких великих людей, которые своим мужеством и отвагой предопределили эту победу, победу над «Великой армией» Наполеона, перед которой вся Европа преклонила голову и пала на колени….. - Багратион Петр Иванович -Давыдов Денис Васильевич - Кутузов Михаил Андреевич - Ермолов Алексей Петрович -Милорадович Михаил Андреевич - Священнослужитель - Отец Василий Васильковский - Балабин Степан Федорович -Арсеньев Михаил Андреевич -Раевский Николай Николаевич -Платов Матвей Иванович -Дибич Иван Иванович -Дурова Надежда Андреевна -Паскевич Иван Федорович - Сеславин Александр Никитич -Барклай де толи Михаил Богданович

Поэты и писатели 19 века об Отечественной войне 1812 года Выдающиеся поэты и писатели 19 века внесли свою лепту, отразив в произведениях это историческое событие и не забыв при этом об истинных героях….Среди них такие великие поэты и писатели, как Михаил Юрьевич Лермонтов, Иван Андреевич Крылов и Лев Николаевич Толстой. Невозможно пройти мимо таких произведений, посвященных Отечественной войне 1812 года, как «Бородино», «Волк на псарне» и «Война и мир»…

Герои литературных произведений, посвященных Отечественной войне 1812 года Стихотворение «Бородино» написано Лермонтовым в 1837 году к 25- летию со дня Бородинского сражения. В нем поднята тема исторического прошлого (отклик на события 1812 года) и судьбы поколения 30-х годов. Перед нами как бы диалог поколения поэта с поколением отцов, участников войны. Устами старого солдата автор упрекает «нынешнее племя» в бессилии. Прославляя подвиги отцов, поэт осуждает современников за бесславно прожитую жизнь. Да, были люди в наше время, Могучее, лихое племя, Богатыри – не вы! Плохая им досталась доля: Не многие вернулись с поля. Когда б на то не Божья воля, Не отдали б Москвы!

Басня Крылова «Волк на псарне» Размышления автора о смелости, бесстрашии, подвиге, воинском долге, защиты Отечества…переданы через ловчего(т.е Кутузова) в басне «Волк на псарне». Басня написана Крыловым на события 1812 года, когда Наполеон вошел в Москву и стал искать путей заключения мира с Россией. Но русские отказались: ни о каком договоре не могло быть и речи, пока враг оставался на русской земле, в ее “сердце” - Москве. В аллегоричной форме, с достаточной долей сатиры Крылов описывает ситуацию, в которую попал враг: Волк ночью, думая залезть в овчарню. Попал на псарню. Поднялся вдруг весь псарный двор, Почуя серого так близко забияку. Псы залились в хлевах и рвутся Вон на драку; Псари кричат: “ахти, ребята, вор!” И вмиг ворота на запор; В минуту псарня стала адом.

Как это описание напоминает картину, созданную Лермонтовым в стихотворении “Бородино”. Наполеону не удалось победно и легко прошагать по России, как это было сделано им во многих европейских государствах и их столицах. Русские смогли защититься и сохранить боеспособную армию. Ключей от Москвы он так и не дождался, не получилось того триумфа, на который рассчитывал полководец. Крылов очень хорошо передает ту ситуацию, в которой оказался Наполеон, заняв пустую Москву: Мой волк сидит, прижавшись в угол задом, Зубами щелкая и ощетиня шерсть, Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть; Но, видя то, что тут не перед стадом И что приходит наконец Ему расчесться за овец, Пустился мой хитрец в переговоры.

В образе седого ловчего Крылов выводит мудрого и опытного главнокомандующего Кутузова, который категоричен и непреклонен. “ Ты сер, а я, приятель, сед, И волчью вашу я давно натуру знаю; А потому обычай мой - С волками иначе не делать мировой, Как снявши шкуру с них долой”. И тут же выпустил на Волка гончих стаю. Оптимистично и победно звучит заключительная фраза басни. Крылов ничуть не сомневается в победе русского оружия. Благодаря щедрому таланту и многосторонности творчества, писатель стал популярен еще при жизни, сейчас же его слава всемирна и будет расцветать до тех пор, пока звучит богатый язык русского народа.

Основные герои романа «Война и мир» Герои романа становятся единым целым с народом. В огне народной войны происходит проверка людей и проявляется истинный патриотизм. Войну 1812 года Лев Николаевич Толстой в романе – эпопее «Война и мир» представляет как столкновение духа и воли французских солдат и воли и духа русского народа. Это война справедливая для русского народа, поэтому их дух и воля к победе сильнее французских, а значит, победа над Францией была предопределена.

Андрей Болконский чувствует необыкновенный подъем перед Бородинским сражением. Вячеслав Тихонов играет роль Андрея Болконского

Наташа Ростова отдает подводы раненым. Людмила Савельева исполняет роль Наташи Ростовой

Сергей Бондарчук играет роль Пьера Безухова Все мысли Пьера Безухова направлены на то, чтобы помочь изгнанию захватчиков (даже разрабатывает план убийства Наполеона).

Сцена боя партизан с французами Г.М. Курин в октябре дал французам семь боев и освободил от них город Богородск (ныне Ногинск). Весь народ от мала до велика поднялся на защиту своего Отечества и перед этой силой никакое нашествие не могло устоять. И д ействия отрядов старостихи Василисы Кожиной, Дениса Денисова, Сеславина, Фигнера, Курина невозможно забыть.

Ничего не изменит в ходе войны гибель пятнадцатилетнего мальчика, принесшего беду в его родную семью. Но без этих мальчиков, наверное, была бы невозможна будущая победа. Подтверждением этого являются слова А. Твардовского: Пускай до последнего часа расплаты, До дня торжества – недалекого дня – И мне не дожить, как и многим ребятам, Что были нисколько не хуже меня. Я долю свою по – солдатски приемлю, Ведь если бы смерть выбирать нам, друзья, То лучше, чем смерть за родимую землю, И выбрать нельзя. гибель Пети Ростова

Источники ru.wikipedia.org › Бородинское сражение kinopoisk.ru › Война и мир lib.ru › Классика › KRYLOW/ basni

Отечественная война 1812 года, вызвав мощное патриотическое движение широких народных масс, показала всему миру огромные возможности русского народа. Идея народа как активной исторической силы, идея национальной свободы, национальное самосознание в широком смысле слова - все эти последствия Отечественной войны оказались важными для всего дальнейшего развития русской общественной мысли и русской литературы, при неизбежном, конечно, различии в понимании этих идей в разных общественных кругах и, следовательно, при неизбежной идеологической борьбе. Особенно значительными оказались впечатления 1812 года для поколения, воспитавшегося под их влиянием - для Пушкина и его сверстников, для основного круга писателей-декабристов. Нужно обратить особое внимание на литературные отражения войны 1812 года, так как на этом материале становятся ясны предпосылки как прогрессивной литературной деятельности декабристов, Грибоедова, Пушкина, так и реакционных течений, усилившихся после войны 1812 года.

Двойственный характер антинаполеоновских войн за независимость и в том числе война, которую вела в 1812 г. Россия, не мог не сказаться в идейных разногласиях в литературе и журналистике.

Восприятие войны 1812 года представителями реакционно-крепостнического дворянства и прогрессивными элементами дворянской интеллигенции было глубоко противоположным. Если первые стремились использовать народный героизм для пропаганды слепой шовинистической ненависти к «крамольному» Западу, то вторые видели в Отечественной войне начало идейного пробуждения русского народа от вековой спячки, залог его будущего прогрессивного развития, на основе усвоения Россией лучших сторон западноевропейского просвещения.

Одним из наиболее характерных выразителей официально-консервативного «патриотизма» явился глава рутинного, архаического направления в общественной мысли и в литературе, - А. С. Шишков. Знаменательно, что именно ему, автору программно-шовинистического «Рассуждения о любви к отечеству», было поручено Александром I составление правительственных манифестов во время Отечественной войны. Торжественно-риторичный, высокопарный стиль шишковских манифестов в напряженной обстановке 1812 года оказывал немалое эмоциональное воздействие на самые разнообразные слои русского общества (особенной популярностью пользовался «Приказ» от 29 сентября 1812 г., в котором Шишков выражал надежду увидеть «в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина»). 1

Но основа шишковского патриотизма была глубоко реакционна - война с французами это прежде всего война с «тлетворным» духом французской революции. Шишков подчеркивал, что война с Францией должна носить идеологический характер. Он предлагал, прервав «все нравственные связи» со «злочестивым народом», «возвратиться к чистоте и непорочности наших нравов», 2 т. е. к православно-монархическим устоям.

Близкие к шишковскому «патриотизму» идеи усиленно развивались на правом фланге русской журналистики. В полном согласии с воззрениями самого А. С. Шишкова, орган шишковской Беседы («Чтения в беседе любителей русского слова») усиленно восставал против всяких культурных связей с Францией. Но особенно значительной в смысле насаждения идей реакционного национализма была роль «Русского вестника» С Глинки. Именно в журнале С. Глинки нашел свое крайнее выражение реакционный «квасной патриотизм», характеризующийся ненавистью ко всему иноземному, вплоть до французских вывесок.

«Русский вестник» стоял на страже основ православия и поэтому, возрождая интерес к героическим традициям русского прошлого, он придавал им клерикальную окраску. Так например, великий русский полководец Суворов оказался в трактовке С. Глинки носителем «божественных истин», преемником Моисея.

Журнал С. Глинки защищал незыблемость и крепостнического уклада и призывал сражаться не только «за веру, за царя», как гласила официальная формула, но и «за отца-помещика». 3

Противоположную, прогрессивную струю русского патриотизма представлял в журналистике 1812 года «Сын отечества», издававшийся под редакцией Н. Греча (в этот период - прогрессивного журналиста, впоследствии примкнувшего к лагерю крайней реакции).

«Сын отечества» (несмотря на отдельные отклонения в сторону реакционного национализма) проявлял живой интерес к национально-освободительным движениям всех времен и народов, - и самую войну русского народа с Наполеоном рассматривал, как составную часть общемировой освободительной борьбы.

Так, известный И. К. Кайданов, преподававший курс истории Пушкину и его лицейским товарищам, печатал здесь свою статью «Освобождение Швеции от тиранства Христиана II, короля датского», кончавшуюся знаменательными словами: «Мужественные, благородные россы! Если шведы, народ слабый в сравнении с вами, попрали датского деспота, то можно ли сомневаться, что ваше мужество, терпение и примерная любовь к отечеству сокрушат силы всемирного тирана ... » 1

Если С. Глинка гордился отсутствием в его журнале переводных статей, то в «Сыне отечества» печаталась и переведенная из Квинта Курция свободолюбивая по духу речь скифского посла, обращенная к Александру Македонскому, на тему о том, что «между владыкою и рабом не может быть дружбы», ибо «народ порабощенный имеет право воевать и во время мира». Здесь же публиковались отрывки из «Истории Нидерландов» Шиллера, из которых читатель мог узнать, что в XVI в. в Голландии и Фландрии «свободные граждане» смирили «грозный бич самовластия» и «новая республика водрузила победоносное знамя свободы на земле, увлаженной кровию верных граждан». 2

Так, на фоне травли «крамольного» Запада со стороны охранительных кругов, «Сын отечества», призывавший к освободительной войне с Наполеоном, доводил до русского читателя мысль великого немецкого поэта о том, что знамя свободы, и даже еще конкретней - республики, является необходимым спутником в борьбе народа за его национальное освобождение.

Особенно знаменателен интерес, который «Сын отечества» проявлял к испанским событиям. Если «Русский вестник» либо совсем замалчивал актуальную тогда испанскую тему, либо трактовал ее в «охранительно»-консервативном духе, то в «Сыне отечества помещались такие заметки: «„Боитесь ли вы французов?“ - спросил у крестьян (Московской губернии) один из наших офицеров. - „Чего бояться, батюшка? - отвечали они, - наши кирилловцы их приугомонили: не смеют носу показать“. Добрые крестьяне, начитавшись в газетах об испанских гверильясах, называют кирилловцами тех, которые ополчаются по деревням, для отражения неприятельских набегов». 3 Эта параллель между гверильясами и русскими партизанами не была случайной. Мысль о том, что как Испания, так и Россия дали образцы великих народных антинаполеоновских войн, - обычна в прогрессивной русской журналистике этой поры. Параллель между Россией и Испанией не была чужда и общественному мнению Запада (Байрон в «Бронзовом веке»).

Наиболее ярко проявился патриотизм «Сына отечества» в декларативной статье А. П. Куницына «Послание к русским». 1

Ни слова не упоминая о религиозном и монархическом характере войны, который так усиленно пропагандировали консерваторы из шишковской Беседы и «Русского вестника», Куницын подчеркивает еегражданский , освободительный пафос. Куницын обращается к своим соотечественникам с пламенным призывом: «сохраним единую только свободу, и все бедствия прекратятся... », «... умрем свободными в свободном отечестве», доказывает недопустимость политики уступок по отношению к Наполеону.

В отличие от галлофобов, огульно дискредитировавших всю французскую нацию, Куницын указывает, что французские солдаты «проливают кровь свою за дело их тирана» и что «их родственники и единоземцы проклинают варварство тирана и безумие соотечественников, ибо нет большего безумия, как стремиться на погибель в чужие страны, не имея в виду благородной цели... » 4

Самая терминология Куницына («сограждане», «свободное отечество» и т. д.) восходит к политическому лексикону французской революции и предвосхищает политическую терминологию декабристов. Если вспомнить, что именно Куницын был профессором политических наук в Лицее («Он создал нас, он воспитал наш пламень», - писал о нем Пушкин), станет ясно, в каком свете идейные ученики Куницына, Пушкин и его друзья, воспринимали героику 1812 года, каковы были идейные основы их патриотизма. Мечта о «свободном отечестве», в 1812 году направленная против завоевателя Бонапарта, впоследствии оказалась обращенной против аракчеевщины.

Среди отзвуков Отечественной войны в русской публицистике особое место занимают «Письма из Москвы в Нижний Новгород» И. М. Муравьева-Апостола, появившиеся в «Сыне отечества» 1813-1814 гг. Общественно-политические тенденции «Писем из Москвы» являются откровенно-реакционными: война с французской революцией.Муравьев-Апостол с злорадством предсказывал неизбежную гибель французской нации. Несмотря на общую охранительно-шовинистическую идеологию «Писем из Москвы», воззрения Муравьева-Апостола по литературно-эстетическим вопросам сыграли положительную роль, так как объективно совпали с прогрессивными тенденциями своего времени.

Основой литературно-критических взглядов Муравьева-Апостола было стремление освободить русскую «словесность» от рабского подражания «робкому, изнеженному вкусу» французов. Муравьев-Апостол протестует против изысканности, утонченности салонной эстетики, он проповедует возврат его к национальной почве (олицетворением является «богатырь» русской поэзии Державин). Муравьев-Апостол поднимает принципиальный вопрос о верности художника изображаемой «природе». По его мнению, выражение «украшать природу» представляет собой «явную бессмыслицу», «ибо украшать природу невозможно; напротив того, лишним тщанием давать несродные ей прикрасы - значит портить ее... »

Особенно принципиальны высказывания Муравьева-Апостола о необходимости создания национальной комедии. Господство французской комедии на русской сцене он объясняет тем, что великосветское общество, на которое ориентируется русский театр, утратило свой национальный облик

В отличие от шишковцев и С. Глинки, Муравьев-Апостол не связывал идею возврата к национальной почве с отказом от усвоения богатств мировой культуры. Характерно, что им был поднят вопрос о необходимости изучения античной литературы в подлинниках, здесь он перекликается с Н. И. Гнедичем. Он пропагандирует также творчество Данте и Сервантеса, Мильтона и Шеридана, Виланда, Лессинга, Шиллера, считая их явлениями национально-самобытными. Все эти мысли, оказали влияние на развитие национально-русского эстетического самосознания, на эстетическое мировоззрение декабристов, Грибоедова и Пушкина.

Следует сказать, что в «Сыне отечества» в отделе «Смесь» в изобилии помещались «анекдоты», рисовавшие героизм русских людей во время Отечественной войны. Если часть этих «анекдотов» носила лубочный, сусальный характер, то, художественные зарисовки полуочеркового типа, как рассказы о капитане Захарове который, будучи раненым, отослал на линию огня двух несших его кононеров («вы там нужны, а меня и двое как-нибудь доволокут!»), или о раненом гренадере, не понимавшем, почему лекарь щупает ему спину («ведь я шел грудью!»), эти и подобные рассказы, в лаконической форме раскрывавшие героизм простого русского человека, безусловно играли положительную роль.

Немало откликов породила Отечественная война и в современной ей поэзии.

Представители консервативно-дворянских кругов откликнулись на события 12-го года произведениями торжественного одического жанра. В одах Капниста, П. Голенищева-Кутузова, Н. Шатрова и других война с «галлами» воспевается либо как одна из традиционных войн царской России, либо как война, наделенная мистическим, «божественным» смыслом. Характерно, что Державин, в этот период переживавший творческий упадок и влияние мистицизма, в «Гимне лиро-эпическом на прогнание французов из отечества... » трактует Наполеона, как «седмьглавого Люцифера», как «князя тьмы»:

Исшел из бездн огромный зверь,
Дракон иль демон змиевидный.

Этому апокалиптическому образу у Державина противостоит «агнец белорунный», под которым нужно было подразумевать русского царя.

Представители передовой дворянской интеллигенции, отстаивавшей гуманистические. Н. М. Карамзин, заверяя Александра I в своих верноподданнических чувствах, в то же время указывал, что основной вывод, который он сам делает из Отечественной войны, - это мысль о необходимости просвещенного абсолютизма. Ужасаясь «безначалию» французской революции, он в то же время советует царю быть «справедливым», а не тираном, насаждать «знаний тихий свет» и, главное, «заботиться о всеобщем мире»:

У диких кровь рекою льется;
Там воин - первый человек;
Но век ума - гражданский век.

(«Освобождение Европы и слава Александра I»)

Характерная для ряда поэтов этого времени идеализация «просвещенного» царя сказалась и в стихотворении лицеиста Пушкина «На возвращение императора Александра I из Парижа в 1815 году».

Из патриотических стихотворений Жуковского, навеянных 12-м годом, наибольшую популярность получил «Певец во стане русских воинов». Несмотря на условное оформление этих стихов в духе классицизма («стан русских воинов» дан в тонах декоративных, Платовы и Багратионы более походят на античных героев, а ружейные пули заменяются, согласно одическим канонам, «стрелами»), героическая патетика «Певца», запечатленная в необычных для одической тематики, типично-балладных по размеру и мелодике стихах, оказывала огромное воодушевляющее воздействие на передовую дворянскую молодежь.

Показательно, что в понятие «родины святой» Жуковский включает не только военную славу, - Россия для него это -

Страна, где мы впервые
Вкусили сладость бытия,
Поля, холмы родные,
..........

Златые игры первых лет
И первых лет уроки.

Это включение в понятие отечества не только абстрактных, связанных с государственным величием, с мощью «державы», но и лирических, интимно-бытовых черт, расширяло представление о патриотизме, делало его более конкретным.

Еще конкретней выражено патриотическое чувство в стихотворении К. Н. Батюшкова «Послание к Дашкову». Здесь поэт обошелся без упоминаний о боге и царе. Он говорит лишь о «море зла», о «бледных полках» нищих, о страданиях, которые терпит его родина под пятой завоевателя, - и на фоне этих ужасов Батюшков отказывается от прежних лирических тем, не хочет воспевать «любовь и радость... беспечность, счастье и покой», пока враг не изгнан из пределов России.

В таком раскрытии темы патриотического долга, в противопоставлении борьбы за счастье родины мирным наслаждениям уже намечались мотивы будущей декабристской лирики

Особое место в русской поэзии 1812 года занимают глубоко народные басни И. А. Крылова. Особенно знаменательна басня «Волк на псарне», в которой Крылов, не выходя из рамок басенного иносказания, дал замечательный по выразительности образ Кутузова, в виде старика-ловчего.

Огромное влияние оказали события 1812 года на формирование мировоззрения будущих декабристов. События Отечественной войны показали первым русским революционерам героическое лицо русского народа и его право на свободное существование.

По словам писателя-декабриста А. Бестужева, в 1812 г. «народ русский впервые ощутил свою силу». А в «Письмах русского офицера» Ф. Глинка, вспоминая фразу, брошенную крестьянской девочкой (о французах): «Да мы б им, злодеям, и дохнуть не дали! и бабы пошли бы на них с ухватами!» - восклицает: «О! у нас может быть то, что в Испании!» 2

Так, лучшие представители прогрессивной дворянской интеллигенции проникались в результате событий Отечественной войны глубокой верой в творческие возможности задавленного крепостническим гнетом русского народа. Настроения декабристских кругов, их отношение к великой народной войне позже выразил Грибоедов в наброске трагедии «1812 год».

Одним из наиболее выдающихся литературных документов, характеризующих отношение передовых слоев дворянства к Отечественной войне, является «Дневник партизанских действий 1812 года» Дениса Давыдова, частично печатавшийся в 1820-1822 гг. в «Отечественных записках» П. П. Свиньина и впоследствии вышедший отдельным изданием. Продолжая линию военно-бытовых очерков, частично восходящую к «Письмам русского офицера» Ф. Глинки, Давыдов запечатлел в своем «Дневнике» героизм безвестного крестьянина Федора «из Царева Займища», оставившего жену и детей для того, чтоб добровольно сражаться в партизанском отряде.

Одной из характерных особенностей прогрессивной линии русского патриотизма 1812 года была мысль о том, что героизм народных масс, проявленный в 1812 году, был делом не только русского народа, но и других народов России. Так, Ф. Глинка впоследствии в «Очерках Бородинского сражения» (1839) отметил, что «дети Неаполя и немцы», служившие в рядах наполеоновской армии, дрались не только с «подмосковной Русью», но и с «соплеменниками черемис, мордвы, калмыков и татар». Он был первым, кто, говоря о 12-м годе, отдал должное героизму «малых наций» России, сражавшихся в 1812 году бок-о-бок с русским народом против полчищ Бонапарта.

Тот же Ф. Глинка в «Письмах русского офицера», рассказывая о преданности польской аристократии Наполеону, сумел в то же время найти теплые слова для угнетенной земельными магнатами польской бедноты. По-новому взглянули передовые русские люди и на такую угнетенную, считавшуюся «отверженной» национальность, как евреи.

Так «Сын отечества» печатает речь одного еврея, обличающую захватническую политику Наполеона; среди «Анекдотов» Ушакова (1814) мы находим такие характерные заголовки, как «Человеколюбие евреев», «Великодушие и бескорыстие еврея» (в одном из таких «Анекдотов» доказывается, что евреи «не заслуживают тех упреков, коими некогда отягчаемы были», ибо проявили на деле «любовь и признательность к славе и благоденствию России»).

Если крупнейшие представители русской литературы, современники 1812 года, запечатлели в своем творчестве идею национального сознания, вкладывая различное содержание в зависимости от существа их позиции, то в то же время стремление реакционно-дворянских кругов использовать события 12-го года в интересах укрепления самодержавно-крепостнического режима вызвало целый поток грубо-тенденциозной, псевдопатриотической литературы. Казенный верноподданнический псевдопатриотизм проповедовался и в многочисленных антифранцузских брошюрах и на театральной сцене (драмы: Б. Федорова «Крестьянин-офицер», а после взятия Парижа напыщенные драматические аллегории, балеты и пантомимы «Русский в Германии», «Казак в Лондоне», и т. д.), а также в сатирических стихотворениях, изображавших поражение французов в намеренно аляповатых тонах грубого шаржа. Особую популярность приобрела впервые напечатанная в 1814 г. песня «За горами, за долами», представляющая Бонапарта в виде неудачного плясуна:

Бонапарту не до пляски,
Растерял свои подвязки,

Хоть кричать - пардон.

Именно этот стиль тенденциозно-аляповатого оглупления противника господствовал и в большинстве произведений так называемого «лубка» 1812 года. Стоит вспомнить о знаменитых «афишах» графа Ростопчина, представляющих собой грубую подделку под «простонародный» язык с целью сознательного переключения стихийного народного энтузиазма, вызванного Отечественной войной, в желательное для правительственных сфер «благонамеренное русло. Не следует, конечно, забывать, что в грозные дни, предшествовавшие вступлению врага в стены Москвы, ростопчинские афиши играли роль едва ли не единственного бюллетеня о ходе военных событий для населения Москвы и, поскольку они стремились рассеять панику, вызванную неприятельским вторжением, призывали к вооруженному отпору французам и т. д., они до известной степени мобилизовали народную активность; и тем не менее основная, крикливо-шовинистическая направленность афиш московского главнокомандующего была в своей основе глубоко фальшивой и предвосхитила тот стиль псевдопатриотического фанфаронства «шапками закидаем!», который принял столь отталкивающие формы в позднейшем развитии идеологии русского царизма. Достаточно вспомнить ростопчинскую афишу о «московском мещанине» Карнюшке Чихирине, который, якобы, обратился к Бонапарту (заметим, «вышед из питейного дома») со следующей тирадой: «Полно тебе фиглярить: ведь солдаты-то твои карлики, да щегольки... Ну где им русское житье-бытье вынести? От капусты раздует, от каши перелопаются, от щей задохнутся... » 1

Само собой разумеется, что, несмотря на ультрапатриотические претензии, этот деланно-ухарский стиль псевдонародного лубка имел очень мало общего с подлинно народным патриотизмом. Представляя врагов пустыми и глупыми хвастунами, Ростопчин тем самым принижал ту роль, которую сыграл во время Отечественной войны русский народ, сумевший одолеть могущественнейшую в мире армию гениального полководца.

Произведения подлинно народного творчества, дошедшие до нас в многочисленных записях рисуют совсем иное, в корне отличное от лубочного «примитива восприятие «грозы двенадцатого года» народными массами.

То, что в лубке представлялось плоским фарсом, народная песня отображала как высокую трагедию. В песенном творчестве народа никогда не затушевывалась тяжесть испытаний, выпавших на долю России.

Разоренная путь-дорожка
От Можая до Москвы
..........
Разорил меня, путь-дорожку,
Неприятель - вор француз. 2

И в то же время в большинстве песен звучит бодрая уверенность в неминуемой победе народа над грозным «злодеем; эта уверенность передается в замечательных по образности словах песенного Кутузова:

А мы встретим злодея середи пути,
Середи пути, на своей земли,
А мы столики ему поставим - пушки медны,
А мы скатерть ему постелим - вольны пули,
На закусочку поставим - каленых картеч;
Угощать его будут - канонерушки,
Провожать его будут - все козачушки. 1

Если псевдонародная, выполнявшая заказ правящих кругов, литература пыталась представить российского самодержца центральной фигурой Отечественной войны, то песенная традиция сохранила другой образ Александра I, безвольного, отнюдь не блещущего героизмом царя, который, узнав о страшных замыслах завоевателя,

... призадумался,
Его царская персонушка переменилася.

Оробевшему царю противопоставляется бесстрашный «генералушка» сам Кутузов, обращающийся к Александру I с мужественной речью, полной сознания собственного достоинства и даже носящей несколько снисходительный характер:

Не пужайся ты, наш батюшка, православный царь! 2

Точно так же в другой песне беспомощным «сенаторам», плачущим «горькими слезами», противостоит другой народный герой, не менее любимый, чем Кутузов, храбрый казак Платов.

Война 1812 года оказала несомненное влияние на идейное развитие всей последующей русской общественной мысли и литературы. На мрачном фоне николаевского безвременья воспоминания об Отечественной войне будили в передовых русских людях героические эмоции. Недаром Пушкин, беспощадно высмеявший в «Рославлеве» напускной патриотизм консервативного дворянства во время Отечественной войны, в то же время неоднократно возвращался к теме 12-го года, неизменно подчеркивая героизм «великого народа», сумевшего отстоять независимость родной земли.

Для подлинных патриотов пушкинской поры, застигнутых врасплох последекабрьской реакцией, 12-й год был одним из самых ярких, волнующих воспоминаний. Отсвет «зарева московского» противостоял в их восприятии тусклой обыденщине 30-х годов. Недаром в пушкинском «Современнике» находит приют знаменитая «кавалерист-девица» Н. А. Дурова. Характерно, что одобренные Пушкиным «Записки» Дуровой, жизненный путь которой резко дисгармонировал с застойным, косным дворянским бытом, были недоброжелательно встречены двором и самим Николаем I. В «Современнике» же печатает свои военные очерки и хранитель партизанских традиций Денис Давыдов. Одну из своих статей, предсказывающую на основе опыта 12-го года огромную роль партизанской народной войны для России, Давыдов кончает знаменательными словами: «Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется». 3

А за несколько лет до возникновения пушкинского «Современника» стихи того же Давыдова приветствовал в своем дружеском послании П. А. Вяземский именно как отзвук партизанской удали 12-го года:

И мерещится старуха,
Наша сверстница - Москва,

не Москва одряхлевшей знати,

А двенадцатого года
Удалая голова,
Как сбиралась непогода,
А ей было - трын-трава.

Об ушедшей героике 12-го года тосковал и Ф. Глинка, в одном из лучших своих стихотворений воспевший восставшую «из пепла» «матушку-Москву», а в «Очерках Бородинского сражения» давший яркое, художественное отображение великой битвы.

Для передовой молодежи 30-х - 40-х годов 12-й год представлялся полулегендарным, овеянным славой событием. Многочисленные устные предания, не говоря уже о литературных источниках, воспоминания участников и очевидцев воссоздавали перед последующими поколениями величавую картину героического подъема русского народа. Вспомним свидетельство А. И. Герцена: «Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о взятии Парижа были моей колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей». 1

ОГУК «Астраханская библиотека им. Н.К.Крупской»

Отдел научно-исследовательской и методической работы

Война 1812 года в произведениях

художественной литературы

(литературное путешествие)

Астрахань,2011

О 1812 годе написано огромное количество книг. Даже простое их перечисление заняло бы несколько десятков страниц. Предлагаем совершить небольшое путешествие по страницам романов и повестей и вспомнить об одной из самых героических страниц нашего Отечества вместе с писателями ХIХ – ХХ в.

Нашествие (Отрывок из романа Л.Рубинштейна «Дорога победы»).

«Над голубым Неманом плыл дым от костров. Передовые части громадной армии ждали сигнала к переправе. Все зависело от маленькой фигурки в треугольной шляпе и сером сюртуке, которая тяжело сидела на белом коне. Эта фигурка на холме видна была издали. От нее ждали знака идти на русскую сторону.

Но Наполеон не давал знака. Он разглядывал молодой сосняк и желтые курганы, лежавшие на той стороне. Там не было ни живой души. Удивительны были и эта тишина и полное отсутствие русской армии. Так не начиналась еще ни одна война. Правда, эта война не была похожа на обычные войны.

Наполеон готовился к ней тщательно. Огромное, небывалое в истории количество людей, пушек, лошадей, обозов должно было двинуться на Россию. Двенадцать европейских стран участвовали в этом походе. Триста тысяч солдат у Ковно, семьдесят восемь тысяч у Гродно и тридцать четыре тысячи на Буге. Полторы тысячи орудий.

Я иду на Москву,- сказал Наполеон в Варшаве,- и в одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира. Я сожгу Тулу с ее оружейным заводом и обезоружу эту страну. Москва - сердце России...

Исход кампании считался предрешенным. Русская армия была почти в три раза меньше. Наполеон готовил то, что он сам и его приближенные называли «большим ударом». Молниеносный маневр, прыжок, неожиданный удар превосходными силами - и, наконец, мир в завоеванной столице. Впрочем, в этой особенной войне допускалось, что поход несколько затянется. Но вряд ли сможет Россия долго сопротивляться...

На зеленом холме над Неманом блистала золотым шитьем группа маршалов. Все сидели на лошадях в торжественном, напряженном ожидании, словно перед началом праздничной церемонии...

Наполеон много говорил об этом великом походе: «Я пришел, чтобы раз навсегда покончить с колоссом северных варваров. Шпага вынута из ножен. Надо отбросить их во льды, чтобы в течение 25 лет они не вмешивались в дела цивилизованной Европы. Балтийское море должно быть для них закрыто... Цивилизация отвергает этих обитателей севера. Европа должна устраиваться без них...»

Человек в маленькой треуголке поднял руку с перчаткой и опустил ее вниз жестом, каким дирижер большого оркестра начинает исполнение симфонии.

Тяжело громыхнула пушка. Первое ядро перелетело через Неман и пошло ломать чащу. Гулкий звук долго перекатывался над водой. Но его тут же перекрыли другие звуки: пронзительное пение кавалерийских рожков. Уланский полк галопом проскакал мимо холма и с криком «Да здравствует император!» бросился в воду. Голубой Неман заплескал малиновыми шапками.

Поздравляю вас, господа,- тихо произнес Ней,- мы вошли в Россию.

Шпага была вынута из ножен».

Главнокомандующий Кутузов (Отрывок из исторической хроники Н.Задонского «Денис Давыдов»).

«После двухдневной героической обороны Смоленска войсками Раевского, Неверовского и Дохтурова русская армия, оставив город, отступала по старой Смоленской дороге...

17 августа батальон Дениса Давыдова, особенно отличившийся в делах под Катанью и Дорогобужем, стоял близ Царева Займища. Сюда на рассвете прибыл новый главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов, только что пожалованный титулом светлейшего князя. Войско встречало его с неописуемым восторгом. И Денис, в тот день увидевший прославленного русского полководца, вполне разделял общие чувства.

Кутузов в сюртуке без эполет, в белой фуражке, с шарфом через плечо и с нагайкой через другое ехал на гнедом иноходце. Массивная фигура Кутузова, крупные черты лица, пухлые щеки, мягкий голос и добродушная улыбка создавали благоприятное впечатление. Главнокомандующего сопровождала большая свита. Денис разглядел среди свитских господ и пасмурного Барклая, и долговязого Беннигсена, назначенного начальником главного штаба, и Ермолова, и Раевского, но особенно бросилось в глаза довольное лицо Багратиона, ехавшего на белой лошади несколько впереди других. Запретив выстраивать войска, Кутузов стал осматривать их на марше. Подъехав к одному из пехотных полков, он неожиданно остановился. Солдаты засуетились, начали вытягиваться, чиститься, строиться. Кутузов слегка поморщился, махнул рукой.

Не надо, ничего этого не надо,- сказал он.- Я приехал только посмотреть, здоровы ли мои дети? Солдату в походе не о щегольстве думать, ему надо отдыхать после трудов и готовиться к победе.

Заметив, что растянувшийся на дороге обоз какого-то генерала мешает проходить пехоте, Кутузов подозвал одного из своих адъютантов и приказал:

Отведи, голубчик, эти экипажи в сторонку. Солдату каждый шаг дорог, скорей до места дойдет - больше отдохнет. О солдате более всего попечение иметь надлежит!

Когда же обоз освободил дорогу, а следовавший за ним полк егерей в стройных рядах и боевом порядке приблизился к главнокомандующему, он, сняв фуражку и приветливо помахав войскам, воскликнул:

Как с такими молодцами отступать да отступать! Слова главнокомандующего стали передаваться из уст в уста...

Приехал Кутузов бить французов! - эта крылатая солдатская фраза быстро облетела войска. И дымные поля биваков, как отмечают очевидцы, огласились песнями и музыкой, чего давно уже не бывало».

Перед Бородинским сражением (Отрывок из романа С. Голубева «Багратион»).

«Еще до полудня армии подошли к Бородину и начали втягиваться на позицию. Здесь Кутузов решился дать бой. У него были такие соображения. По численности его армия уступала французской, но по духу нетерпения, с которым ждала боя за Москву, была сильнее. Несбыточное дело - сдать столицу, не испытав оружия. Французы кичились тем, что преследовали русских,- надо было научить их уважению к русскому оружию. Надо было и самому фельдмаршалу завоевать доверие армии. Многое уже было сделано, но дальнейшее уклонение от боя могло принести беду. Бой был необходим. Наголову разбить Наполеона и отбросить его от Москвы Кутузов почти не надеялся. Да если бы, сверх всяких расчетов, это и случилось, цена такой победы была бы чрезмерно высока. Даже при равной с обеих сторон потере, даже разбитый, неприятель становился вдвое сильнее русской армии. Потерпев неудачу, Наполеон отступил бы, присоединив к себе следовавшие сзади и стоявшие на Двине войска, а затем мог бы очень скоро вновь атаковать Кутузова с тройными силами. Разбив Наполеона и потеряв равное с ним количество людей, русская армия становилась вдвое слабее. В таком положении она должна была бы отступить и сдать Москву. Следовательно, победа не могла доставить Кутузову больших выгод. Но фельдмаршал не сомневался также и в том, что его армия отнюдь не может быть наголову разбита и что отпор, который встретят французы у Бородина, будет беспощаден и жесток. Этого, собственно, он и желал и с этой целью именно решил дать бой, предвидя большую потерю людей и зная заранее, что ему предстоит сдать Москву. Главные надежды свои он возлагал на помощь народного ополчения. Когда Кутузов и Багратион говорили о неизбежности победы над французами, они оба были уверены в этой победе. Но под словом «победа» понимали разные вещи: князь Петр Иванович - прямой и полный разгром французов на поле боя, а Михаил Иларионович - такой отпор французскому натиску, в результате которого даже овладение Москвой не сможет возместить понесенного врагом урона на поле боя. Багратион мечтал сразу уничтожить «великую армию». Кутузов же рассчитывал лишь непоправимо подорвать ее наступательную мощь, откладывая уничтожение на зиму. Они не спорили, так как Кутузов не желал раскрывать свои планы, а Багратион, хотя и чувствовал недосказанность, но не мог разгадать того, что за ней крылось».

Бородинское сражение (Отрывок из романа Г.П.Данилевского «Сожженная Москва»).

«Было шесть часов утра. Гулко грохнула в туманном воздухе, против русского левого крыла, первая французская пушка. На ее звук раздался условный выстрел против правого русского крыла - и разом загремели сотни пушек с обеих сторон. Перовский вскочил, выбежал из палатки и несколько секунд не мог понять развернувшейся перед ним картины. Вдали и вблизи бухали с позиций орудия. Солдаты корпуса Багговута строились, между их рядов куда-то скакали адъютанты. Сев на подведенного коня, Базиль поспешил за ними.

Слева на низменности, у Бородина, трещала ружейная перестрелка. Туда, к мосту, бежала пехотная колонна. Через нее, с нашей небольшой батареи у Горок, стреляли в кого-то по ту сторону Колочи. Багговут, на сером, красивом и рослом коне, стоял, сумрачный и подтянутый, впереди своего корпуса, глядя за реку в зрительную трубку. От Михайловской мызы к Горкам на гнедом, горбоносом, невысоком коне несся в облаке пыли, окруженный своей свитой, Кутузов.

Прошла всем известная первая половина грозного Бородинского боя. Издав накануне воззвание к своим «королям, генералам и солдатам», Наполеон с утра до полудня всеми силами обрушился на центр и на левое крыло русских. Он теснил и поражал отряды Барклая и Багратиона. На смену гибнувших русских полков выдвигались новые русские полки. Даву, Ней и Мюрат атаковали Багратионовы флеши и Семеновские высоты, они переходили из рук в руки. Флеши и Семеновское были взяты. Вице-король повел войска на курганную батарею Раевского. После кровопролитных схваток батарея была взята. На ней, к ужасу русских, взвился французский флаг. Наша линия была прорвана. Кутузов узнал об этом, стоя с Беннигсеном на бугре, в Горках, невдали от той самой избы, где накануне у Милорадовича было совещание. Князь послал к кургану начальника штаба Первой армии генерала Ермолова. Ермолов спас батарею. В это же время Багговуту, к счастью его отряда, было велено сделать фланговое движение в подкрепление нашего левого крыла. Багговут повел свои колонны проселочною дорогой, вдоль хоромовского ручья, между Князьковом и Михайловского мызой. Французские ядра перелетали через головы этого отряда, попадая в лес, за Князьковом. Багговут, подозвав Перовского, приказал ему отправиться к этому лесу и вывести из него расположенные там перевязочные пункты далее - к Михайловской мызе и к Татаринову. Перовский поднялся от хоромовской ложбины и открытым косогором поскакал к лесу. Грохот адской пальбы стоял в его ушах. Несколько раз слыша над собою полет ядер, он ожидал мгновения, когда одно из них настигнет его и убьет наповал. «Был Перовский - и нет Перовского»,- мыслил он. Шпоря с нервным трепетом коня, Базиль домчался к опушке леса, где увидел ближний перевязочный пункт…

Была снова атакована батарея Раевского. Наполеон двинул на нее молодую гвардию и резервы. Нападение Уварова на левое крыло французов остановило было эти атаки, но к французам подходили новые и новые подкрепления. Курганная батарея была опять занята французами. «Смотрите, смотрите,- сказал кто-то возле Перовского, указывая с высоты, где стояли колонны Багговута,- это Наполеон!» Базиль направил туда подзорную трубу и впервые в жизни увидел Наполеона, скакавшего, с огромною свитой, на белом коне, от Семеновского к занятому французами редуту Раевского. Все ждали грозного наступления старой французской гвардии. Наполеон на это не решился.

К шести часам вечера бой стал затихать на всех позициях и кончился. К светлейшему в Горки, где он был во время боя, прискакал, как узнали в войсках, флигель-адъютант Вольцоген с донесением, что неприятель занял все главные пункты нашей позиции и что наши войска в совершенном расстройстве.

Это неправда, - громко, при всех, возразил ему светлейший, - ход сражения известен мне одному в точности. Неприятель отражен на всех пунктах, и завтра мы его погоним обратно из священной Русской земли.

Стемнело. Кутузов к ночи переехал в дом Михайловской мызы. Окна этого дома были снова ярко освещены. В них виднелись денщики, разносившие чай, и лица адъютантов. В полночь к князю собрались оставшиеся в живых командиры частей, расположившихся невдали от мызы. Здесь был, с двумя-тремя из своих штабных, и генерал Багговут. Взвод кавалергардов охранял двор и усадьбу. Адъютанты и ординарцы фельдмаршала, беседуя с подъезжавшими офицерами, толпились у крыльца. Разложенный на площадке перед домом костер освещал старые липы и березы вокруг двора, ягодный сад, пруд невдали от дома, готовую фельдъегерскую тройку за двором и невысокое крылечко с входившими и сходившими по нем. Стоя с другими у этого крыльца, Перовский видел бледное и хмурое лицо графа Толя, медленно, нервною поступью поднявшегося по крыльцу после вечернего объезда наших линий. Он разглядел и черную, курчавую голову героя дня, Ермолова, который после доклада Толя с досадой крикнул в окно: «Фельдъегеря!» Тройка подъехала. Из сеней, с сумкой через плечо, вышел сгорбленный, пожилой офицер. Базиль обрадовался, увидя его: то был Синтянин.

Куда, куда? - заговорили офицеры.

В Петербург, - ответил, крестясь, Синтянин,- с донесением.

Тогда же все узнали, что князь Кутузов, выслушав графа Толя, дал предписание русской армии отступать за Можайск, к Москве».

Военный Совет в Филях (Отрывок из романа Л.Н.Толстого «Война и мир»).

«В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Малаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.

Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и со своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что-то быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши руку на свою широкую, со смелыми чертами и блестящими глазами голову граф Остерман-Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться...

Беннигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжало недолго.

Священную древнюю столицу России! - вдруг заговорил он сердитым голосом, повторяя слова Беннигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов.- Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, этот вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасение России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сражение, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла)».

Тарутинский маневр (Отрывок из повести Н. Рыленкова «На старой Смоленской дороге»).

«Тарутино... Совсем недавно это было заурядное владельческое село, принадлежавшее Анне Никитишне Нарышкиной, а теперь вокруг него вырос целый укрепленный город из шалашей и землянок, расположенных по обеим сторонам большой дороги южнее реки Нары, крутые берега которой могли служить лагерю надежной защитой на случай нападения с фронта. Правое крыло лагеря упиралось в глубокий овраг, левое подходило к самому лесу. Везде были возведены земляные укрепления, усиленные артиллерией. В лесу, заслонявшем лагерь с тыла, солдаты прорубили просеки и делали завалы. Планов фельдмаршала, задумавшего отсюда блокировать Наполеона и, держать под постоянной угрозой пути сообщен с занятыми им областями через Смоленск, заставить его уйти из Москвы, никто еще не знал, но выгоды Тарутинского лагеря расположенного в непосредственной близости к продовольственным складам Калуги и оружейным заводам Тулы, были всех очевидны.

Из уст в уста передавались слова, сказанные будто Кутузовым:

Население в лагере прибывало не по дням, а по часам...

Знаменитый план контрнаступления у Кутузова в общих чертах сложился, по всей вероятности, сразу же после Бородинского сражения. Для осуществления его необходимо было занять такие ключевые позиции, которые позволяли бы, во-первых, расположить армию в непосредственной близости к людским и продовольственным резервам, а также к промышленным центрам, таким, как Тула и Брянск, снабжающим войска вооружением; во-вторых, закрыть пути в Петербург и в южные плодородные губернии, куда Наполеон непременно должен был попытаться проникнуть, и, в-третьих, держать под контролем все сообщения неприятеля с его тылами. Всем этим требованиям отвечал Тарутинский лагерь.

Расположившись в Тарутине, Кутузов сразу же начал подготовку к контрнаступлению. И здесь во всем блеске развернулся его огромный талант руководителя вооруженных сил страны, организатора победы.

Первой заботой его было пополнение и обучение личного состава армии, обеспечение всем необходимым для продолжения Кампании, начиная с вооружения и кончая обмундированием и питанием солдат.

За месяц с небольшим пребывания в Тарутине силы русской армии увеличились более чем вдвое. Если после Бородинского сражения в рядах регулярных войск у нас насчитывалось не более 60 000 человек и численное превосходство все еще оставалось на стороне противника, то ко времени начала контрнаступления против стотысячной армии Наполеона Кутузов уже мог двинуть 120 000 свежего войска, а вместе с ополчением до 300 000. Артиллерии у Кутузова теперь было больше, чем у противника, в два, а конницы - в три с половиной раза.

Одновременно с подготовкой армии к контрнаступлению Кутузов развертывал так называемую «малую войну», то есть партизанскую войну в тылу врага. Для этой цели, он снабжал оружием крестьян и выделил специальные летучие отряды, которые вели разведку и беспрерывными нападениями изматывали неприятеля.

Открывать решительные действия главнокомандующий не торопился.

Чем дольше пробудет Наполеон в Москве, тем вернее наша победа,- неоднократно говорил он рвавшимся в бой генералам. Ему было известно, какие бедствия терпят французские войска в блокированной им Москве, не имея возможности запастись продовольствием, и считал, что нет никакой нужды выбивать из нее Наполеона, который рано или поздно, и чем позже, тем хуже для него, неминуемо должен будет сам уйти оттуда.

Приезд в Тарутино графа Лористона с предложением начать мирные переговоры еще больше укрепил его в этой мысли.

Старый фельдмаршал слишком хорошо знал гордость прославленного покорителя Европы, чтобы не понять, что, имей тот хоть небольшую надежду на победу, он ни за что не заговорил бы первый о мире, а раз уж заговорил, значит, не ждет для себя от продолжения войны ничего, хорошего».

Партизаны 1812 года (Отрывок из романа Л.Н.Толстого «Война и мир»).

«Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войны. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война - все это были отступления от правил.

Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие-то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему-то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам встать в позицию... - дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.

И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью...

Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии - отсталые мародеры, фуражиры - были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей также бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.

24 августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.

Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сими собою сыпались с иссохшего дерева - французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешне и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший и месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов».

Партизан Денис Давыдов (Отрывок из романа Г.Серебрякова «Денис Давыдов»).

«Обосновав лагерь в густом березняке близ села Скугарева, Давыдов начал набеги на врага. 2 сентября рано утром он как снег на голову пал на шайку мародеров, орудовавшую в ближнем селе Токарево. Стремительным ударом было захвачено девяносто неприятельских солдат и офицеров, прикрывавших обоз с награбленными у жителей припасами. Едва завершили это дело и раздали поселянам изъятое у них силою добро, как скрытые заранее пикеты донесли, что к Токареву движется еще один вражеский отряд, причем по обыкновению своему следует совершенно беспечно, не выставив даже конных охранений.

Ну, коли неприятель снова в гости пожалует, встретим! - сказал Давыдов.

По его знаку гусары и казаки вскочили в седла и затаились за крайними избами. Дав французам подойти чуть ли не вплотную, снова ударили разом. Ошарашенные мародеры, не успев оказать сопротивления, дружно побросали оружие. Добычею стали еще семьдесят пленных. Тут же встал вопрос: а что с ними делать? Не таскать же за собою всю эту голодную, прожорливую ораву?

По имевшимся у Давыдова сведениям, в уездном Юхнове французов не было. Город держало в своих руках местное ополчение. Посему, поразмыслив, Денис решил направить транспорт с пленными туда, дабы сдать их юхновскому начальству под расписку.

После отправки пленных Денис раздал поселянам неприятельское вооружение: ружья, патроны, сабли, пики, тесаки. Заодно и наказал им смелее оказывать отпор мародерам, которых они уже называли по-своему - «миродерами»...

Хотя проведенное дело можно было вполне считать успешным, Давыдов понимал, что поражение вооруженных французских грабителей отнюдь не главная цель, ради которой он послан с отрядом в неприятельский тыл. Намного важнее было наносить удары по транспортам жизненного и военного обеспечения наполеоновской армии. Поэтому он и решил продолжать поиск вдоль Смоленской столбовой дороги в направлении к памятному ему Цареву-Займищу».

Партизан Герасим Курин (Отрывок из исторической хроники Н.Задонского «Денис Давыдов»).

«Когда войска маршала Нея заняли Богородск и шайки мародеров рассыпались по уезду, отбирая у населения хлеб, скот и фураж, крестьянин села Павлова Рохтинской волости Герасим Курин собрал мирской сход и призвал всех крестьян защищаться против «нехристей». Мир единодушно поддержал Герасима, и тут же из двухсот человек составилась боевая партизанская дружина. Командиром избрали Курина; он славился как человек смелый, грамотный, умный. Старики, женщины и дети ушли в леса, а партизаны открыли действия против неприятеля. Так как во всех стычках с французами Герасим Курин почти всегда оказывался победителем, весть о нем разнеслась по всем окрестным деревням и селам, откуда сотнями повалили к нему добровольцы. Скоро Герасим Курин располагал уже целым войском: у него было пять тысяч восемьсот партизан... Вооружение состояло из отнятых у неприятеля ружей... и сабель, а также из самодельных пик.

Встревоженный действиями партизан маршал Ней послал большую карательную экспедицию в составе двух эскадронов гусар и нескольких подразделений пехоты. Курин решил встретить неприятеля, дать ему «генеральное сражение».

Ранним пасмурным утром, отслужив молебен, партизаны вышли навстречу французам. Тысячу человек пехотинцев, под начальством своего помощника крестьянина Стулова, Курин оставил в засаде у села Малежи, а конных партизан спрятал в Юдинском овражке, недалеко от села Павлова.

В полдень показалась французская кавалерия, а следом за ней - пехота. Партизаны, расположившиеся в небольших окопах, встретили противника дружным ружейным огнем. В это время откуда-то сбоку выскочили конные партизаны. Гусары погнались за ними и, разгоряченные преследованием, не заметили, как очутились у засады. Партизанская пехота ударила с флангов, а конный отряд - с тыла. Основные силы во главе с Куриным дрались с неприятельской пехотой. Бой был жестокий. Партизаны держались стойко, не отступали ни на шаг. Герасим Курин, управлявший боем, убил трех французов. Стулов заколол пятерых. Наконец неприятель не выдержал, побежал. Однако спастись удалось лишь нескольким гусарам.

Узнав о результатах этого боя, Кутузов вызвал к себе Герасима, при всех обнял, наградил Георгиевским крестом».

Французская армия отступает (Отрывок из романа Л.Рубинштейна «Дорога победы»).

«Наполеон отступал от Вязьмы к Дорогобужу, от Дорогобужа к Смоленску, от Смоленска к Красному. Кутузов шел от Медыни к Быкову, от Быкова к Ельне, от Ельни к Красному. Прибывая в каждый новый пункт, Наполеон узнавал, что Кутузов нависает над его левым флангом и угрожает отрезать ему путь. Это заставляло его двигаться еще быстрее. Французская армия катилась, как мячик, пущенный по склону горы. Но как ни спешил Наполеон, ему не удавалось вырваться из движущей кутузовской «подковы», которая сжимала противника стальным тисками, отрезая его начисто от продовольствия и истребляя его армию по частям.

Платов и Милорадович брали столько пленных, что их приходилось сдавать крестьянам для доставки в тыл.

На пути от Москвы до Смоленска была разгромлена почти половина оставшейся у Наполеона армии. Если бы не непрерывные удары, которые наносились Кутузовым не только по флангам, но и по головным частям французских колонн, десятки тысяч солдат и офицеров Наполеона успели бы дойти до границы в относительном порядке и, может быть, оказали сопротивление в Польше и Германии.

Но этого не произошло. По указаниям Кутузова били неприятеля не только регулярные части; били его Давыдов, Сеславин, Фигнер, Ожаровский, казаки, легкая кавалерия. Били его крестьянские отряды народных, «неармейских» партизан. Армия завоевателя Европы таяла под могучими ударами русского оружия...

Наполеон шел по внешней, северной дуге, а Кутузов - по внутренней, южной, более короткой. Естественно, что Кутузов мог в любой точке обогнать Наполеона, не говоря уже о том, что Наполеон был отрезан от южных, нетронутых губерний и вынужден был идти по разоренной дороге...

Наполеон шел по дороге, усеянной трупами людей и лошадей. Большие плакучие ивы стояли в белом инее. В стороне от дороги, где от павших коней поднимался еще легкий парок, немедленно накапливались кучки солдат, которые лихорадочно рубили тесаками еще живых животных. Они запасались кониной, потому, что есть уже было нечего.

Чем ближе к Смоленску, тем больше трупов. Снег начал зловеще поскрипывать под ногами отступающих. Бегства еще не было, но Наполеон предвидел панику, когда армия узнает, что в Смоленске отдыха не будет...

На привале явился Коленкур, закутанный в шубу довольно странного вида. Он подбежал к императорскому костру и, размахивая руками, сообщил, что впереди кто-то приказал переколоть две тысячи русских пленных.

Государь! - кричал Коленкур.- Вот та цивилизация, которую мы принесем в Россию! Какое действие окажет это варварство на неприятеля! Какая бессмысленная жестокость!

Наполеон хранил мрачное молчание. Он повернулся к костру и протянул руки к огню.

Где Кутузов? - спросил он. - Позади нас? Впереди? Почему разведка ничего не доносит? Никто не ответил. Разведка не донесла ничего потому, что ее не было».

О войне 1812 года и ее героях создано много и поэтических произведений. Приведем примеры только некоторых.

Д. Р. ДЕРЖАВИН

ГИМН ЛИРО-ЭПИЧЕСКИЙ НА ПРОГНАНИЕ ФРАНЦУЗОВ ИЗ ОТЕЧЕСТВА

(отрывки)

. . . . . . . . . . . . . .

Что ж в сердце чувствую тоску

И грусть в душе моей смертельну?

Разрушенну и обагренну

Под пеплом в дыме зрю Москву,

О страх! о скорбь! Но свет с эмпира

Объял мой дух,-отблещет лира;

Восторг пленит, живит, бодрит

И тлен земной забыть велит,

«Пой!-мир гласит мне горний, дольний,-

И оправдай судьбы господни».

Открылась тайн священных дверь!

Исшел из бездн огромный зверь,

Дракон иль демон змеевидный;

Вокруг его ехидны

Со крыльев смерть и смрад трясут,

Рогами солнце прут;

Отенетяя вкруг всю ошибами сферу,

Горящу в воздух прыщут серу,

Холмят дыханьем понт,

Льют ночь на горизонт

И движут ось всея вселенны.

Бегут все смертные смятенны

От князя тьмы и крокодильных стад.

Они ревут, свистят и всех страшат;

А только агнец белорунный,

Смиренный, кроткий, но челоперунный,

Восстал на Севере один,-

Исчез змей-исполин!

Что се? Стихиев ли борьба?

Брань с светом тьмы? добра со злобой?

Иль так рожденный утробой

Коварств крамола, лесть, татьба

В ад сверглись громом с князем бездны,

Которым трепетал свод звездный,

Лишались солнца их лучей?

От пламенных его очей

Багрели горы, рдело море,

И след его был плач, стон, горе!..

И бог сорвал с него свой луч:

Тогда средь бурных, мрачных туч

Неистовой своей гордыни,

И домы благостыни

Смердя своими надписьми,

А алтари коньми

Он поругал. Тут все в нем чувства закричали,

Огнями надписи вспылали,

Исслали храмы стон,-

И обезумел он.

Сим предузнав свое он горе,

Что царство пройдет его вскоре,

Не мог уже в Москве своих снесть зол,

Решился убежать, зажег, ушел;

Вторым став Навходоносором,

Кровавы угли вкруг бросая взором,

Лил пену с челюстей, как вепрь,

И ринулся в мрак дебрь.

Но, Муза! таинственный глагол

Оставь,-и возгреми трубою,

Как твердой грудью и душою

Росс, ополчась, на галла шел;

Как Запад с Севером сражался,

И гром о громы ударялся,

И молньи с молньями секлись,

И небо и земля тряслись

На Бородинском поле страшном,

На Малоярославском, Красном.

Там штык с штыком, рой с роем пуль,

Ядро с ядром и бомба с бомбой,

Жужжа, свища, сшибались с злобой,

И меч, о меч звуча, слал гул;

Там всадники, как вихри бурны,

Темнили пылью свод лазурный;

Там бледна смерть с косой в руках,

Скрежещуща, в единый мах

Полки, как класы, посекала

И трупы по полям бросала...

Какая честь из рода в род

России, слава незабвенна,

Что ей избавлена вселенна

От новых Тамерлана орд!

Цари Европы и народы!

Как бурны вы стремились воды,

Чтоб поглотить край росса весь;

Но буйные! где сами днесь?

Почто вы спяща льва будили,

Чтобы узнал свои он силы?

Почто вмешались в сонм вы злых

И, с нами разорвав союзы,

Грабителям поверглись в узы

И сами укрепили их?

Где царственны, народны правы?

Где, где германски честны нравы?

Друзья мы были вам всегда,

За вас сражались иногда;

Но вы, забыв и клятвы святы,

Ползли грызть тайно наши пяты.

О новый Вавилон, Париж!

О град мятежничьих жилищ,

Где бога нет, окроме злата,

Соблазнов и разврата;

Где самолюбью на алтарь

Все, все приносят в дар!

Быв чуждых царств не сыт, ты шел с Наполеоном,

Неизмеримым небосклоном

России повратить,

Полсвета огорстить.

Хоть прелестей твоих уставы

Давно уж чли венцом мы славы;

Но, не довольствуясь слепить умом,

Ты мнил попрать нас и мечом,

Забыв, что северные силы

Всегда на Запад ужас наносили...

О росс! о добльственный народ,

Единственный, великодушный,

Великий, сильный, славой звучный,

Изящностью своих доброт!

По мышцам ты неутомимый,

По духу ты непобедимый,

По сердцу прост, по чувству добр,

Ты в счастьи тих, в несчастьи бодр,

Царю радушен, благороден,

В терпеньи лишь себе подобен.

Красуйся ж и ликуй, герой,

Что в нынешнем ты страшном бедстве

В себе и всем твоем наследстве

Дал свету дух твой знать прямой!

Лобзайте, родши, чад, их-чада,

Что в вас отечеству ограда

Была взаимна от врагов;

Целуйте, девы, женихов,

Мужей супруги, сестры братья,

Что был всяк тверд среди несчастья.

И вы, Гесперья, Альбион,

Внемлите: пал Наполеон!

Без нас вы рано или поздно,

Но понесли бы грозно,

Как все несут, его ярмо,-

Уж близилось оно;

Но мы, как холмы, быв внутрь жуплом наполненны,

На нас налегший облак черный

Сдержав на раменах,

Огнь дхнули,-пал он в прах.

С гиганта ребр в Версальи трески,

А с наших рук вам слышны плески:

То в общем, славном торжестве таком

Не должны ли и общих хвал венцом

Мы чтить героев превосходных,

Душою россов твердых, благородных?

О, как мне мил их взор, их слух!

Пленен мой ими дух!

И се, как въяве вижу сон,

Ношуся вне пределов мира,

Где в голубых полях эфира

Витает вождей росских сонм.

Меж ими там в беседе райской

Рымникский, Таврский, Задунайский

Между собою говорят:

«О, как венец светлей стократ,

Что дан не царств за расширенье,

А за отечества спасенье!

Мамай, Желковский, Карл путь свят

К бессмертью подали прямому

Петру, Пожарскому, Донскому;

Кутузову днесь-Бонапарт.

Доколь Москва, Непрядва и Полтава

Течь будут, их не умрет слава.

Как воин, что в бою не пал,

Еще хвал вечных не стяжал;

Так громок стран пусть покоритель,

Но лишь велик их свят спаситель».

По правде вечности лучей

Достойны войны наших дней.

Смоленский князь, вождь дальновидный,

Не зря на толк обидный,

Великий ум в себе являл,

Без крови поражал

И в бранной хитрости противника, без лести,

Превысил Фабия он в чести.

Витгенштейн легче бить

Умел, чем отходить

Средь самых пылких, бранных споров,

Быв смел как лев, быстр как Суворов.

Вождь не предзримый, гром как с облаков,

Слетал на вражий стан, на тыл-Платов.

Но как исчислить всех героев,

Живых и падших с славою средь боев?

Почтим Багратионов прах-

Он жив у нас в сердцах!

Се бранных подвигов венец!

И разность меж Багратионом

По смерти в чем с Наполеоном?

Не в чувстве ль праведных сердец?

Для них не больше ль знаменитый

Слезой, чем клятвами покрытый?

Так! мерил мерой кто какой,

И сам возмерен будет той.

Нам правда божия явила,

Какая галлов казнь постигла.

О полный чудесами век!

О мира колесо превратно!

Давно ль страшилище ужасно

На нас со всей Европой тек!

Но где днесь добычи богаты?

Где мудрые вожди, тристаты?

Где победитель в торжествах?

Где гений, блещущий в лучах?

Не здесь ли им урок в ученье,

Чтоб царств не льститься на хищенье?

О, так! блаженство смертных в том,

Чтоб действовать всегда во всем

Лишь с справедливостью согласно,

Так мыслить беспристрастно,

Что мы чего себе хотим,

Того желать другим...

Отца отечества несметны попеченьи

Скорбей прогонят наших тени;

Художеств сонм, наук,

Торгов, лир громких звук,

Все возвратятся в их жилищи;

Свое и чуждо племя пищи

Придут, как под смоковницей, искать

И словом: быв градов всех русских мать,

Москва по-прежнему восстанет

Из пепла, зданьем велелепным станет,

Как феникс, снова процветать,

Венцом средь звезд блистать.

И из страны Российской всей

Печаль и скорби изженутся,

В ней токи крови не прольются,

Не канут слезы из очей;

От солнца пахарь не сожжется,

От мраза бедный не согнется;

Сады и нивы плод дадут,

Моря чрез горы длань прострут,

Ключи с ключами сожурчатся,

По рощам песни огласятся.

Но солнце! мой вечерний луч!

Уже за холмы синих туч

Спускаешься ты в темны бездны,

Твой тускнет блеск любезный

Среди лиловых мглистых зарь,

И мой уж гаснет жар;

Холодна старость-дух, у лиры-глас отъемлет,

Екатерины Муза дремлет:

То юного царя

Днесь вслед орлов паря,

Предшествующих благ виденья,

Что мною в день его рожденья

Предречено, достойно петь

Я не могу; младым певцам греметь

Мои вверяю ветхи струны...

И. А. КРЫЛОВ

ВОЛК НА ПСАРНЕ

Волк ночью, думая залезть в овчарню,

Попал на псарню.

Поднялся вдруг весь псарный двор.

Почуя серого так близко забияку,

Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку.

Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!»

И вмиг ворота на запор;

В минуту псарня стала адом.

Бегут: иной с дубьем,

Иной с ружьем.

Огня! - кричат,- огня!»

Пришли с огнем.

Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом.

Зубами щелкая и ощетиня шерсть,

Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;

Но, видя то, что тут не перед стадом

И что приходит наконец

Ему расчесться за овец,-

Пустился мой хитрец

В переговоры

И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?

Я, ваш старинный сват и кум,

Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры;

Забудем прошлое, уставим общий лад!

А я не только впредь не трону здешних стад,

Но сам за них с другими грызться рад.

И волчьей клятвой утверждаю,

Что я...»-«Послушай-ка, сосед,-

Тут ловчий перервал в ответ,-

Ты сер, а я, приятель, сед,

И Волчью вашу я давно натуру знаю;

А потому обычай мой:

С волками иначе не делать мировой,

Как снявши шкуру с них долой».

И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

Октябрь 1812

С горшками шел Обоз,

И надобно с крутой горы спускаться.

Вот, на горе других оставя дожидаться,

Хозяин стал сводить легонько первый воз.

Конь добрый на крестце почти его понес,

Катиться возу не давая;

А лошадь сверху, молодая,

Ругает бедного коня за каждый шаг:

«Ай, конь хваленый, то-то диво!

Смотрите: лепится, как рак;

Вот чуть не зацепил за камень. Косо! криво!

Смелее! Вот толчок опять!

А тут бы влево лишь принять,

Какой осел! Добро бы было в гору

Или в ночную пору;

А то и под гору и днем!

Смотреть, так выйдешь из терпенья!

Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья!

Гляди-тко нас, как мы махнем!

Не бойсь, минуты не потратим,

И возик свой мы не свезем, а скатим!»

Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь,

Тронулася лошадка с возом в путь;

Но только под гору она перевалилась -

Воз начал напирать, телега раскатилась;

Коня толкает взад, коня кидает вбок,

Пустился конь со всех четырех ног

На славу;

По камням, рытвинам пошли толчки,

Левей, левей, и с возом-бух в канаву!

Прощай, хозяйские горшки!

Как в людях многие имеют слабость ту же:

Все кажется в другом ошибкой нам;

А примешься за дело сам,

Так напроказишь вдвое хуже.

Октябрь 1812

ВОРОНА И КУРИЦА

Когда Смоленский Князь,

Противу дерзости искусством воружась,

Вандалам новым сеть поставил

И на погибель им Москву оставил,

Тогда все жители, и малый и большой,

Часа не тратя, собралися

И вон из стен московских поднялися,

Как из улья пчелиный рой.

Ворона с кровли тут на эту всю тревогу

Спокойно, чистя нос, глядит.

«А ты что ж, кумушка, в дорогу? -

Ей с возу Курица кричит.-

Ведь говорят, что у порогу

Наш супостат».-

«Мне что до этого за дело? -

Вещунья ей в ответ.-Я здесь останусь смело.

Вот ваши сестры - как хотят;

А ведь Ворон ни жарят, ни варят:

Так мне с гостьми не мудрено ужиться,

А может быть, еще удастся поживиться

Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь.

Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»

Ворона подлинно осталась;

Но, вместо всех поживок ей,

Как голодом морить

Смоленский стал гостей -

Она сама к ним в суп попалась.

Так часто человек в расчетах слеп и глуп.

За счастьем, кажется, ты по пятам несешься:

А как на деле с ним сочтешься-

Попался, как ворона в суп!

Ноябрь 1812

ЩУКА И КОТ

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

А сапоги тачать пирожник:

И дело не пойдет на лад,

Да и примечено стократ,

Что кто за ремесло чужое браться любит,

Тот завсегда других упрямей и вздорней:

Он лучше дело все погубит

И рад скорей

Посмешищем стать света,

Чем у честных и знающих людей

Спросить иль выслушать разумного совета.

Зубастой Щуке в мысль пришло

За кошачье приняться ремесло.

Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил,

Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил?

Но только вздумала Кота она просить,

Чтоб взял ее с собой он на охоту,

Мышей в анбаре половить.

«Да полно, знаешь ли ты эту, свет, работу? -

Стал Щуке Васька говорить,-

Смотри, кума, чтобы не осрамиться:

Недаром говорится,

Что дело мастера боится».-

«И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей!

Мы лавливали и ершей».-

«Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.

Натешился, наелся Кот,

И кумушку проведать он идет;

А Щука чуть жива, лежит, разинув рот,

И крысы хвост у ней отъели.

Тут, видя, что куме совсем не в силу труд,

Кум замертво стащил ее обратно в пруд.

И дельно! Это, Щука,

Тебе наука:

Вперед умнее быть

И за мышами не ходить.

Е. А. БАРАТЫНСКИЙ

Д. ДАВЫДОВУ

Пока с восторгом я умею

Внимать рассказу славных дел,

Любовью к чести пламенею

И к песням муз не охладел,

Покуда русский я душою,

Забуду ль о счастливом дне,

Когда приятельской рукою

Пожал Давыдов руку мне!

О ты, который в пыл сражений

Полки лихие бурно мчал

И гласом бранных песнопений

Сердца бесстрашных волновал!

Так, так! покуда сердце живо

И трепетать ему не лень,

В воспоминанье горделиво

Хранить я буду оный день!

Клянусь, Давыдов благородный.

Я в том отчизною свободной,

Твоею лирой боевой

И славный год войны народной

В народе славной бородой!

М.Ю. ЛЕРМОНТОВ

ДВА ВЕЛИКАНА

В шапке золота литого

Старый русский великан

Поджидал к себе другого

Из далеких чуждых стран.

За горами, за долами

Уж гремел об нем рассказ,

И помериться главами

Захотелось им хоть раз.

И пришел с грозой военной

Трехнедельный удалец,

И рукою дерзновенной

Хвать за вражеский венец.

Но улыбкой роковою

Русский витязь отвечал:

Посмотрел - тряхнул главою.

Ахнул дерзкий-и упал!

Но упал он в дальнем море

На неведомый гранит,

Там, где буря на просторе

Над пучиною шумит.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ О ВОЙНЕ 1812 ГОДА

ЗАПЛАКАЛА РОССИЯ ОТ ФРАНЦУЗА

Как заплакала Россиюшка от француза.

Ты не плачь, не плачь, Россиюшка, бог тебе поможет!

Собирался сударь Платов да со полками,

Со военными полками да с казаками.

Из казаков выбирали да есаулы;

Есаулы были крепкие караулы,

На часах долго стояли да приустали:

Белые ручушки, резвы ножечки задрожали.

Тут спроговорил-спромолвил да князь Кутузов:

«Ай вы вставайте ж, мои деточки, утром поранее,

Вы умывайтесь, мои деточки, побелее,

Вы идите, мои деточки, в чистое поле,

Вы стреляйте же, мои деточки, не робейте,

Вы своего свинца-пороха не жалейте,

Вы своего же французика побеждайте».

Не восточная звезда в поле воссияла -

У Кутузова в руках сабля заблистала.

КАК И ПИШЕТ ПИСЬМО ФРАНЦУЗСКИЙ КОРОЛЬ

Ой как и пишет письмо

Вот французский король,

Пишет-то он ко российскому:

«Ой ну прошу я тебя,

Прошу тебя, российский царь,

Прошу не прогневаться,-

Ой распиши ты мне

В своей кременной Москве

Квартирушки на семьсот тысяч,-

Он господам-то моим,

Моим генералушкам,

Квартирушки что ни лучшие,

Ой ну как мне-то, королю,

Квартирушку самолучшую-

Во царских твоих палатушках!»

Ой как и тут-то был царь,

Крепко царь наш призадумался,

Да повесил буйну голову.

Ой вот Кутузов-генерал,

Сам он вышел, речь возговорил,

Ровно, братцы, во трубу трубил:

Ой ну мы встретим его,

Французского императора,

Середи поля Можайского,

Мы поставим ему

Столы - пушки медные,

Скатерочки - востры шашечки;

Мы пошлем-то ему

Наедочки дюже горькие-

Ядрочки ему чугунные;

Ну еще-то мы пошлем

Напиточки дюже крепкие -

Вот пулечки ему быстрые;

Ой на закусочку ему -

Донских-то казачушков

Да со пиками длинными!

Отечественная война 1812 года, вызвав мощное патриотическое движение широких народных масс, показала всему миру огромные возможности русского народа. Идея народа как активной исторической силы, идея национальной свободы, национальное самосознание в широком смысле слова - все эти последствия Отечественной войны оказались исключительно важными для всего дальнейшего развития русской общественной мысли и русской литературы. Особенно значительными оказались впечатления 1812 года для поколения, воспитавшегося под их влиянием - для Пушкина и его сверстников, для основного круга писателей-декабристов.

Так из патриотических стихотворений Жуковского , навеянных 1812-м годом, наибольшую популярность получил «Певец во стане русских воинов ». Несмотря на условное оформление этих стихов в духе классицизма («стан русских воинов» дан в тонах декоративных, Платовы и Багратионы более походят на античных героев, а ружейные пули заменяются «стрелами»), героическая патетика «Певца» оказывала огромное воодушевляющее воздействие на передовую дворянскую молодежь.

Показательно, что в понятие «родины святой» Жуковский включает не только военную славу, - Россия для него это -

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Златые игры первых лет

И первых лет уроки.

Это включение в понятие отечества не только абстрактных, связанных с государственным величием, с мощью «державы», но и лирических, интимно-бытовых черт, расширяло представление о патриотизме, делало его более конкретным.

Еще конкретней выражено патриотическое чувство в стихотворении К. Н. Батюшкова «Послание к Дашкову ». Здесь поэт обошелся совершенно без упоминаний о боге и царе. Он говорит лишь о «море зла», развернувшемся перед его глазами, о «бледных полках» нищих, о страданиях, которые терпит его родина под пятой завоевателя, - и на фоне этих ужасов Батюшков отказывается от прежних лирических тем, не хочет воспевать «любовь и радость... беспечность, счастье и покой», пока враг не изгнан из пределов России.

В таком раскрытии темы патриотического долга, в противопоставлении борьбы за счастье родины мирным наслаждениям уже намечались мотивы будущей декабристской лирики (вспомним рылеевское «Я ль буду в роковое время» и т. д.).

Заслуживает также внимания стихотворение А. Ф. Воейкова «К отечеству» , проникнутое ярким свободолюбивым чувством. Воейкову дорога «русская земля» как «мать бранных скифов, мать воинственных славян», умевших еще с докняжеских и дохристианских времен отстаивать свою независимость, и

Ярму железному, цепям позорным рабства.

Воейкова воодушевляет самая суровость русской природы:

Твои растения не мирты - дубы, сосны;

Не злато, не сребро - железо твой металл.

Речь идет о том железе, из которого куются

Плуг, чтоб орать поля, меч - биться за свободу.

Совершенно особое место в русской поэзии 1812 года занимают глубоко народные басни И. А. Крылова . Особенно знаменательна басня «Волк на псарне», в которой Крылов, не выходя из рамок басенного иносказания, дал замечательный по выразительности образ Кутузова, в виде старика-ловчего, здравый народный смысл которого не позволяет вступать в переговоры с хищником.

Огромное влияние оказали события 1812 года на формирование мировоззрения будущих декабристов, а тем самым и на развитие декабристской художественной литературы и публицистики. По словам писателя-декабриста А. Бестужева, в 1812 г. «народ русский впервые ощутил свою силу». Уже через много времени С. Г. Волконский вспоминал, что на вопрос Александра I о «духе» народа он ответил: «Государь! Мы должны гордиться им: каждый крестьянин - герой, преданный отечеству». Когда же царь спросил о настроениях дворянства, - Волконский вынужден был ответить: «Государь!.. стыжусь, что принадлежу к нему».

А в «Письмах русского офицера» Ф. Глинка , вспоминая фразу, брошенную крестьянской девочкой (о французах): «Да мы б им, злодеям, и дохнуть не дали! и бабы пошли бы на них с ухватами!» - восклицает: «О! у нас может быть то, что в Испании!».

Настроения декабристских кругов, их отношение к великой народной войне позже выразил Грибоедов в наброске трагедии «1812 год».

Одним из наиболее выдающихся литературных документов является «Дневник партизанских действий 1812 года» Дениса Давыдова , частично печатавшийся в 1820-1822 гг. в «Отечественных записках» П. П. Свиньина и впоследствии вышедший отдельным изданием. Продолжая линию военно-бытовых очерков, частично восходящую к «Письмам русского офицера» Ф. Глинки, Давыдов запечатлел в своем «Дневнике» героизм безвестного крестьянина Федора «из Царева Займища», оставившего жену и детей для того, чтоб добровольно сражаться в партизанском отряде.

Одной из характерных особенностей была мысль о том, что героизм народных масс, проявленный в 1812 году, был делом не только русского народа, но и других народов России. Так, Ф. Глинка впоследствии в «Очерках Бородинского сражения» (1839) отметил, что «дети Неаполя и немцы», служившие в рядах наполеоновской армии, дрались не только с «подмосковной Русью», но и с «соплеменниками черемис, мордвы, калмыков и татар». Он был первым, кто, говоря о 1812-м годе, отдал должное героизму «малых наций» России, сражавшихся в 1812 году бок-о-бок с русским народом.

Произведения подлинно народного творчества, дошедшие до нас в многочисленных записях (особенно ценный фольклорный материал, посвященный Отечественной войне, мы находим в собрании П. В. Киреевского), рисуют совсем иное, в корне отличное от лубочного «примитива восприятие «грозы двенадцатого года» народными массами.

В песенном творчестве народа никогда не затушевывалась тяжесть испытаний, выпавших на долю России.

Разоренная путь-дорожка

От Можая до Москвы

Разорил меня, путь-дорожку,

Неприятель - вор француз.

И в то же время в большинстве песен звучит бодрая уверенность в неминуемой победе народа над грозным «злодеем; эта уверенность передается в замечательных по образности словах песенного Кутузова:

А мы встретим злодея середи пути,

Середи пути, на своей земли,

А мы столики ему поставим - пушки медны,

А мы скатерть ему постелим - вольны пули,

На закусочку поставим - каленых картеч;

Угощать его будут - канонерушки,

Провожать его будут - все козачушки.

Война 1812 года оказала несомненное влияние на развитие общественной мысли и литературы. Недаром Пушкин, беспощадно высмеявший в «Рославлеве» напускной патриотизм консервативного дворянства во время Отечественной войны, в то же время неоднократно возвращался к теме 1812-го года, неизменно подчеркивая героизм «великого народа», сумевшего отстоять независимость родной земли.

Орловское художественное войне 1812 года ... новой русской литературы , создатель русского литературного языка. В начале мая 1829 года А. С. Пушкин посетил...

Введение.

1 .Произведения о войне 1812 года...................

а.) Произведения Державина

б.) Произведения Жуковского

в.) Басни Крылова

2. Пушкин об Отечественной войне 1812 года

3. «Письма русского офицера» Ф. Глинки..........

4. Отечественная война в произведениях исторической беллетристики . Три старинных русских романа.

а.) Произведения P. M. Зотова

в.) Произведения.

5. «Горячие следи» 1812 года...........................

Заключение. I

ВВЕДЕНИЕ.

В первый день нового, 1813 года русская армия, преследуя остатки разгромленных наполеоновских войск, перешла Неман. Театр военных действий переносился на территорию Западной Европы. Впереди был ещё долгий и трудный путь, тяжелые, кровопролитные сражения, но самый главный, самый драматический период борьбы с наполеоновским нашествием был завершён: здесь, на берегах Немана, для России закончилась

Отечественная война.

Современник и участник войны Сергей Глинка писал

четверть века спустя, что г «события исполинские, прикосновенные к судьбе рода человеческого, зреют, созревают и дозревают в постепенном и непреодолимом ходе времени. Мы, - утверждал он, - может быть, видели первые буквы того, что вполне прочитает потомство на скрижалях истории человечества».

Севера, «смиренный, кроткий, но челоперунный» агнец , который и поражает «змея-исполина».

На этот необъятный вселенский фон поэт и проецирует конкретные исторические события, прозревая в них некий высший смысл, некое предуказание мировой Судьбы. Аллегории, олицетворения, библейские и мифологические ассоциации, к которым он обращается на протяжении всего повествования, порой излишне сложны, неясны, а то и просто темны; громоздок, тяжел, архаичен и стиль его описаний и рассуждений. Но это - Державин. Мощь творческого воображения, блеск и смелость живописи, величественная красота старинного поэтического «глагола» - все это делает его «Гимн» одним из самых значительных произведений того времени.

Выдающимся явлением русской поэзии стало стихотворение «Певец во стане русских воинов» (1812г.)] Написанное и в самом деле «во стане русских воинов » в канун знаменитого Тарутинского сражения, оно сразу же приобрело огромную популярность и быстро распространилось в армии во множестве списков. Автор «Походных записок русского офицера» (впоследствии один из виднейших русских писателей) вспоминал: «Часто в обществе военном читаем и разбираем «Певца во стане русских воинов». Почти все наши выучили уже сию пиесу наизусть. Верю и чувствую теперь, каким образом Тиртей водил к победе строи греков. Какая поэзия! Какой неизъяснимый дар увлекать за собою душу воинов! »

Необычайный успех стихотворения объяснялся, конечно, прежде всего его высокими художественными достоинствами. Яркая образность, легкий, изящный стих, свежесть и живая непосредственность лирического чувства - все это заметно выделяло «пэан» ([ритуальный военный гимн древних греков) Жуковского на фоне поэзии классицизма того времени. О н впервые помог ощутить свое время, свой мир, свою войну - ту самую, которая была их грозным сегодняшним днем.

Жанр в котором написано стихотворение тоже заключал в себе определенную долю литературной условности и в иных своих образцах, в том числе и у самого Жуковского («Песня барда над гробом славян-победителей», 1806г.), явно смыкался с тиадиционными одами классицистов. Однако в полной мере используя художественные возможности этого жанра, Жуковский очень мало считается с налагаемыми им ограничениями, смело идет к действительности, к «натуре», что позволяет создать целую галерею выразительных исторических портретов, не менее
богатую и колоритную, чем знаменитая Военная галерея Зимнего дворца.

В «галерее» Жуковского представлены все наиболее известные герои двенадцатого года, причем каждый из них входит сюда с какой-нибудь характерной, присущей Толькой ему чертой, по которой он особенно запомнился современникам. Таковы портреты Кутузова, Багратиона, Раевского, Платова, Давыдова, Воронцова и других. Представляя их в полном блеске их боевой славы, в ореоле подвига, с которым каждый из них вошел в историю, поэт видит в них не просто блестящий «сонм героев», отчужденных и замкнутых в своем величии, а прежде всего живых людей, своих современников, членов единого братства, в котором слава «вождей победы» неотделима от славы каждого воина. Это братство, эта семья живет единой жизнью, ведя общий счет и громким победам, и горьким утратам. Поэтому как глубоко свое, личное читатель переживает и тот восторг, с которым поэт описывает Кутузова перед полками, и то восхищение, которое звучит стихах о «Вихорь-атамане» Платове, и ту глубокую печаль, с которой певец ведет рассказ о гибели Кутайсова, Кульнева и Багратиона.

Впоследствии Жуковский еще не однажды обратится к теме Отечественной войны. Уже вскоре появятся стихотворения «Вождю победителей» и «Певец в Кремле», а двадцать семь лет спустя, в дни торжеств, посвященных открытию памятника героям Бородина, он напишет «Бородинскую Годовщину». Но «Певец во стане русских воинов» (1812г.) навсегда останется в его творчестве не только самым первым, но и самым блистательным, самым вдохновенным его произведением о героях великой народной эпопеи. «Никто более тебя, - напишет ему Пушкин,- не иУел права сказать: глас лиры, глас народа».

На фоне высокоторжественной патетической лирики 1812 года весьма резко выделяются басни.

Басня, как известно, не принадлежит к жанрам, в которых решаются большие исторические проблемы. Басни Крылова - удивительное исключение. Никто из русских писателей того времени не подошел к пониманию подлинно народного характера Отечественной войны так близко, никто не выразил именно народного взгляда на нее с такой отчетливостью, с какой это сделал великий русский баснописец.

Один из красноречивейших примеров в этом отношении - знаменитая басня «Ворона и Курица», где Крылов проводит мысль, отчетливо противостоящую точке зрения правительственных кругов, - мысль об исторической правоте

Который, «противу дерзости искусством воружась, вандалам новым сеть поставил и на погибель им Москву оставил». Народ верит Кутузову, понимает его в этом нелегком, но единственно верном решении - оставить древнюю русскую столицу.

Тогда все жители, и малый, и большой, Часа не тратя, собралися И вон из стен московских поднялися, Как из улья пчелиный рой.

И вот какой знаменательный разговор происходит между двумя обитательницами московских подворий - Вороной и Курицей: " !1

При жизни Давыдова «Дневник» его печатался лишь в отрывках. Но и в отрывках он стая подлинным литературным явлением своего времени. Написанный непосредственным участником великих событий, он соединил в себе неотразимую достоверность исторического документа и замечательную выразительность художественного повествования. «Представляем военным людям судить о достоинстве этих статей, - и писал, - что же касается до литературного, с этой стороны они - перлы нашей бедной литературы: живое изложение, доступность для всех и каждого, интерес, слог его, быстрый, живописный, простой и благородный, прекрасный, поэтический! Как прозаик, - заключает Белинский, - Давыдов имеет полное право стоять наряду с лучшими прозаиками русской литературы».

В 1836 г. вышда книга, о которой сразу же заговорили все. Это была книга Надежды Дурювой «Кавалерист-девица. Происшествие в России».

Книга не случайно имела такой подзаголовок «Происшествие в России». Написанная в жанре обычных военных мемуаров, повествуя о многочисленных походах и сражениях, участником которых был ее автор, книга Дуровой, однако, имела в виду какую-то совершенно особую цель, особую мысль, которая, по-видимому, должна была заставить читателя воспринимать повествование не просто как рассказ о походах и сражениях, а как нечто, несомненно, более значительное, более важное, имеющее отношение не только к военной жизни.

«Происшествием» была собственно жизнь Надежды Дуровой, сама ее судьба. Происшествием невиданным, неслыханным - таким, сама исключительность которого заставляла задуматься о многом.

«Происшествие» начинается с 17 сентября 1806 г., когда молодая дочь сарапульского городничего Надежда Дурова тайно покидает родительский дом и под именем Александра Соколова присоединяется к казачьему полку, идущему на Дон. Весной следующего года ее принимают в Коннопольский уланский полк, и уже в мае она участвует в боевых действиях против наполеоновских войск, проявляя незаурядную храбрость и воинское умение.

Прослужив некоторое время в одном их самых «престижных» гусарских полков (Мариупольском), куда она была определена по распоряжению царя, Дурова затем вновь перевелась в уланы, в Литовский полк, с которым в Отечественную войну прошла многотрудный путь от Немана до Бородина.

В своих многолетних походах она вела записки, нечто вроде дневника. Писательское чутье подсказало ей, что это и есть тот первостепенной важности материал, который лучше всяких беллетристических вымыслов расскажет современникам о действительной жизни, о ее важнейших нравственно-социальных проблемах. Духовный мир молодого современника, драматизм и поэзия его нравственных исканий, ставших подвигом, - вот та мысль, которая легла в основу первой ее книги. Эту особенность таланта Дуровой тонко уловил Белинский: «Боже мой, что за чудный, что за дивный феномен нравственного мира героини этих записок, с ее юношеской проказливостью, рыцарским духом... с ее глубоким поэтическим чувством, с ее грустным, тоскливым порыванием на раздолье военной жизни... И что за язык, что за слог и Девицы-кавалериста! Кажется, сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо, и ему-то обязана она этою мужественною твердостию и силою, этою яркою выразительностию своего слога, этою живописною увлекательностию своего рассказа, всегда полного, проникнутого какою-то скрытою мыслию».

Этою «скрытою мыслию» было, в сущности, само мироощущение писательницы, то, может быть, не вполне ясное, но никогда не покидавшее ее сознание, что сама исключительность ее судьбы - это все же во многом следствие ее одиночества, трагического одиночества в обществе, для которого она может представить какой-то интерес лишь в виде определенного «раритета»...

Эта обобщающая мысль, таящаяся в глубоком подтексте «Записок», делает их не только фактом мемуарной литературы, но и явлением гораздо более широким, художественно - масштабным. В русской художественной прозе об Отечественной войне их можно считать одним из первых и наиболее ярких образцов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

В истории русской литературы, вероятно, не было ни одного писательского поколения, которое не проявило бы к эпохе Отечественной войны 1812 года самого живого творческого интереса и не внесло бы в разработку этой великой темы своего вкладаЛ И это естественно. Ибо каждое поколение, стремясь осознать свое место в историческом процессе, по необходимости соотносит себя с прошлым, с тем социально-историческим и нравственно-духовным опытом, который отстоял в этом прошлом и выделяет в нем какие-то новые, в особой степени значимые для себя грани.

Так, несомненно, будет и впредь, и с этой точки зрения, вероятно, все литературные поколения вполне между собою

равноправны.)

Все, кроме, пожалуй, одного - кроме того, самого первого, для которого Отечественная война была не историей, не преданием, а героической современностью, бурным и грозным сегодняшним днем. Писатели этого поколения имеют не только ту, самой историей определенную привилегию, что им выпало на долю запечатлеть великие события, свидетелями и участниками которых они были, но и ту, что для всех последующих поколений они стали «людьми двенадцатого года», то есть воплотили в себе сознание своей эпохи во всем его неповторимом своеобразии и противоречивости, во всем многоразличии его творческих проявлений. Поэтому какими бы условными, далекими от реальной исторической действительности ни казались нам картины, запечатленные, скажем, в поэзии Державина или Жуковского, Востокова или Воейкова, Милонова или Ф. Глинки, сами эти произведения будут для нас такими же живыми «документами эпохи», такими же незаменимыми источниками знаний, как и непосредственно-документальные свидетельства Давыдова и Орлова, того же Ф. Глинки и Дуровой, Лажечникова и Батюшкова. У этой литературы особое место. И - особое значение.

Список литературы

„ Сыны Отечества про...м А. Емельянов, т ОРНАТСКАЯ 1988*

„ Три старинных забытых романа! е В. Тройский {