Как мужик двух генералов прокормил краткое. Пересказ произведения "Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил" Салтыкова-Щедрина М.Е. Сатирические методы в сказке о мужичке и двух генералах
1. Две сюжетных линии романа.
2. Роман о Понтии Пилате.
3. Роман о судьбах Мастера и Маргариты.
4. Двойники и антиподы в романе.
5. Сложное единство композиции и системы персонажей.
Роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», ставший программным произведением для творца и хрестоматийным для всей русской литературы, является сложны как композиционно, так и стилистически. В сюжете параллельно сосуществуют, объединяясь затем в единое целое, два мира — мир Понтия Пилата и Иешуа Га-Ноцри и Москва 30-х годов XX века, современная писателю. С такой необычной композицией связана не менее сложная система персонажей, включающая в себя большое количество двойников, антитез и параллелей. В состав романа входят два самостоятельных, но объединенных общими моральными и этическими представлениями автора и героев повествования. Первое происходит в библейские времена и связано с судьбой прокуратора Понтия Пилата, второе живописует судьбу Мастера. Оба рассказа противопоставлены друг другу. Но при этом находятся в сложном идейном и эмоциональном единстве.
Рассказ о Понтии Пилате занимает меньшую часть в общей композиции произведения. Но при этом его смысловая роль очень важна, так как эта часть текста содержит глубокий философский подтекст. Он состоит из четырех глав, рассыпанных, перемешанных с главами из цикла о Мастере. Первая глава, «Понтий Пилат», излагается Берлиозу и Бездомному Воландом, вторая — «Казнь» — является сном Ивана Бездомного, увиденным в психиатрической лечебнице. Последние две части — «Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа» и «Погребение» — становятся восстановленными Воландом частями погибшей рукописи Мастера. Уже на этом этапе становится ясно, что меньшая часть романа о Понтии Пилате вводится в основную тему с помощью персонажей — Воланда, рассказывающего начало истории и восстанавливающего окончание, Бездомного, наблюдающего основное развитие действия во сне и Маргариты, читающей финальные строки. Образ Мастера как творца этого произведения проходит через все три персонажа, объединяя их.
Главы, посвященные прокуратору Иудеи, отличаются не только временными рамками от основной сюжетной линией, но и необычной стилистикой — скупой на эпитеты, мерной, чеканной, действительно передающей ощущения прочтения Ветхого и Нового заветов. В главе «Казнь» стиль становится возвышенно-патетическим, приближающимся к высокой трагедии: «Ты не всемогущий бог. Ты черный бог. Проклинаю тебя, бог разбойников, их покровитель и душа!»
Основная часть романа про Мастера посвящена современным реалиям московской жизни, ее нравам и обитателям. Здесь встречаются и острые сатирические и гротескные сцены, и лирическо-драматические и фантасмагорические моменты. Здесь есть как низкая, дворовая лексика, характерная для самих москвичей и членов свиты Воланда («Если ты, сволочь, еще раз позволишь себе впутаться в разговор...»), так и высокий поэтический стиль, присущий отрывкам о Мастере и изобилующий эпитетами, тонкими метафорами и ассоциациями («тревожные желтые цветы»). Следует также заметить, что сцены, посвященные похождениям Воланда и его шайке, сводятся к одному сказочному сюжету — встреча, испытание, разоблачение, наказание.
Личность Воланда является в романе второстепенной, но смысл, заложенный автором в этот образ, имеет вселенское значение в рамках повествования. Со своей свитой он приезжает в Москву для того, чтобы узнать, оказалась ли жертва, принесенная Иешуа в далекие времена полезной и принесла ли она какую-нибудь пользу. Однако увиденная им современная писателю Москва сильно разочаровывает его. Увиденные им люди остаются такими же, какими и были — в меру алчные, корыстолюбивые, но и достаточно милосердные. «Люди как люди, квартирный вопрос только испортил их» — эта фраза стала крылатой и применяется до сих пор. Люди, живущие в Москве, не чувствуют своей ответственности. Потому в городе процветает взяточничество, доносы, ложь. Однако жители Пилатского Ершалаима также не отличаются от москвичей и также не ощущают своей ответственности. Выбирая на смерть невиновного Га-Ноцри вместо действительно провинившегося злодея Вар-Раввана, люди тем самым прислуживают злу и тьме.
Мотив прислуживания тьме встречается и в современной Москве. Посетители Варьете, поменявшие свою старую одежду на новую, заключают тем самым договор с дьяволом. Те, которые подобрали летящие банкноты, были наказаны за свою жадность. За свою неспособность правильно работать и выполнять наложенные обязательства наказан директор зрелищного сектора — Булгаков в лице своего инфернального героя смог наглядно показать, что такую работу способен выполнить даже пустой костюм. Отправлен на «перевоспитание» в Ялту Степа Лиходеев, наказан Никанор Иванович, доказавший свою жадность выбором между положенным и деньгами. Во всех перечисленных эпизодах Воланд и его свита выступают в качестве длани карающей, несущей справедливость и возмездие. Роман, состоящий из двух внешне независимых миров, имеет и две системы образов, во главе которых становятся Иешуа и Мастер. Это герои-двойники. Такими же двойниками являются Иван Бездомный и Левий Матвей как последователи своих учителей, Алоизий Могарыч и Иуда из Кири-афа как предатели.
Немаловажна в произведении и любовная линия. Она так же сложна и ассоциативна, как и весь роман. Так отношения Мастера и Маргариты напрямую связаны с со сменой времен года. Идиллическая по своей сути история любви рушится, сталкиваясь с суровыми условиями быта. Восстановить ее помогают все те же потусторонние силы, должные делать зло, но в итоге восстанавливающие справедливость. Как и многие герои произведения Мастер и Маргарита оказываются перед необходимостью выбора. Мастер делает свой выбор, сознательно отрекаясь от ставшего ему ненавистным романа про Понтия Пилата — слишком много горя принес ему этот роман. Маргарита жертвует собственным счастьем, встает на путь самоотречения ради любимого человека. Маленькую, бедную квартирку Мастера она предпочитает шикарным апартаментам, полному обеспечению и личной служанке. Да и стоит ли думать о жилищных условиях, если на кону здоровье любимого человека? Она отдается безропотно нечистой силе и становится ведьмой только ради Мастера, за что обретает вечную и истинную любовь.
Булгаков нарочно идет против жанровых канонов в романе, описывая в нем не отдельные человеческие судьбы и даже не судьбы народа, а слитую воедино судьбу всего человечества.
Роман Булгакова «Мастер и Маргарита» имеет так называемую рамочную композицию, то есть роман помещен в романе. Можно выделить здесь два стиля повествования, отличающиеся друг от друга и интонационно выделяющие части, двух главных героев, похожих, как отражение в зеркале. Несмотря на сложность в формировании композиции и системы образов в романе, ощущение разрозненности произведения не возникает. Тайна композиционной целостности романа — в нитях, связующих прошлое с настоящим и перетекающих в будущее.
План пересказа
1. Два генерала внезапно очутились на необитаемом острове. Их разговоры и бестолковые дела.
2. Генералы нашли мужика, который стал их обслуживать.
3. Мужик строит лодку и доставляет генералов обратно в Петербург.
Пересказ
Два генерала очутились на необитаемом острове. «Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности». Они одеты были в ночные рубашки, а на шее у каждого - по ордену.
Ни один из генералов не может ни определить стороны света, ни сорвать яблоко с дерева, ни поймать рыбу или дичь. Находят они «Московские ведомости». Однако все заметки в газете посвящены званым обедам. А генералов все больше одолевает голод. От голода они набрасываются друг на друга. Генерал, который был учителем каллиграфии, откусывает и съедает орден у своего товарища. Вид крови отрезвляет их.
Спустя несколько дней мужик научился уже «в пригоршне суп варить».
«Веселые, рыхлые, сытые, белые», генералы довольны тем, что в Петербурге им набегает большая пенсия, рассуждают на досуге о Вавилонском столпотворении, читают «Московские ведомости» без отвращения и желудочных колик.
Спустя еще некоторое время генералы требуют доставить их в Петербург. Мужик выстроил корабль, устлал его дно лебяжьим пухом, «и пускаются они в путь». Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь да от ветров разных, сколько они ругали мужика за его тунеядство - этого ни пером описать, ни в сказке сказать. А мужик все гребет да гребет, да кормит генералов селедками.
Прибыв в Петербург, генералы пьют кофе, едят сдобные булки, надевают мундиры, получают огромные пенсии. А мужику высылают «рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!»
Жили да были два генерала, и так как оба были легкомысленны, то в скором времени, по щучьему велению, по моему хотению, очутились на необитаемом острове. Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности». Упразднили регистратуру за ненадобностью и выпустили генералов на волю. Оставшись за штатом, поселились они в Петербурге, в Подьяческой улице, на разных квартирах; имели каждый свою кухарку и получали пенсию. Только вдруг очутились на необитаемом острове, проснулись и видят: оба под одним одеялом лежат. Разумеется, сначала ничего не поняли и стали разговаривать, как будто ничего с ними и не случилось. — Странный, ваше превосходительство, мне нынче сон снился, — сказал один генерал, — вижу, будто живу я на необитаемом острове... Сказал это, да вдруг как вскочит! Вскочил и другой генерал. — Господи! да что ж это такое! где мы! — вскрикнули оба не своим голосом. И стали друг друга ощупывать, точно ли не во сне, а наяву с ними случилась такая оказия. Однако, как ни старались уверить себя, что все это не больше как сновидение, пришлось убедиться в печальной действительности. Перед ними с одной стороны расстилалось море, с другой стороны лежал небольшой клочок земли, за которым стлалось все то же безграничное море. Заплакали генералы в первый раз после того, как закрыли регистратуру. Стали они друг друга рассматривать и увидели, что они в ночных рубашках, а на шеях у них висит по ордену. — Теперь бы кофейку испить хорошо! — молвил один генерал, но вспомнил, какая с ним неслыханная штука случилась, и во второй раз заплакал. — Что́ же мы будем, однако, делать? — продолжал он сквозь слезы, — ежели теперича доклад написать — какая польза из этого выйдет? — Вот что, — отвечал другой генерал, — подите вы, ваше превосходительство, на восток, а я пойду на запад, а к вечеру опять на этом месте сойдемся; может быть, что-нибудь и найдем. Стали искать, где восток и где запад. Вспомнили, как начальник однажды говорил: «Если хочешь сыскать восток, то встань глазами на север, и в правой руке получишь искомое». Начали искать севера, становились так и сяк, перепробовали все страны света, но так как всю жизнь служили в регистратуре, то ничего не нашли. — Вот что, ваше превосходительство: вы пойдите направо, а я налево; этак-то лучше будет! — сказал один генерал, который, кроме регистратуры, служил еще в школе военных кантонистов учителем каллиграфии и, следовательно, был поумнее. Сказано — сделано. Пошел один генерал направо и видит — растут деревья, а на деревьях всякие плоды. Хочет генерал достать хоть одно яблоко, да все так высоко висят, что надобно лезть. Попробовал полезть — ничего не вышло, только рубашку изорвал. Пришел генерал к ручью, видит: рыба там, словно в садке на Фонтанке, так и кишит, и кишит. «Вот кабы этакой-то рыбки да на Подьяческую!» — подумал генерал и даже в лице изменился от аппетита. Зашел генерал в лес — а там рябчики свищут, тетерева токуют, зайцы бегают. — Господи! еды-то! еды-то! — сказал генерал, почувствовав, что его уже начинает тошнить. Делать нечего, пришлось возвращаться на условленное место с пустыми руками. Приходит, а другой генерал уж дожидается. — Ну что, ваше превосходительство, промыслил что-нибудь? — Да вот нашел старый нумер «Московских ведомостей», и больше ничего! Легли опять спать генералы, да не спится им натощак. То беспокоит их мысль, кто за них будет пенсию получать, то припоминаются виденные днем плоды, рыбы, рябчики, тетерева, зайцы. — Кто бы мог думать, ваше превосходительство, что человеческая пища, в первоначальном виде, летает, плавает и на деревьях растет? — сказал один генерал. — Да, — отвечал другой генерал, — признаться, и я до сих пор думал, что булки в том самом виде родятся, как их утром к кофею подают! — Стало быть, если, например, кто хочет куропатку съесть, то должен сначала ее изловить, убить, ощипать, изжарить... Только как все это сделать? — Как все это сделать? — словно эхо, повторил другой генерал. Замолчали и стали стараться заснуть; но голод решительно отгонял сон. Рябчики, индейки, поросята так и мелькали перед глазами, сочные, слегка подрумяненные, с огурцами, пикулями и другим салатом. — Теперь я бы, кажется, свой собственный сапог съел! — сказал один генерал. — Хороши тоже перчатки бывают, когда долго ношены! — вздохнул другой генерал. Вдруг оба генерала взглянули друг на друга: в глазах их светился зловещий огонь, зубы стучали, из груди вылетало глухое рычание. Они начали медленно подползать друг к другу и в одно мгновение ока остервенились. Полетели клочья, раздался визг и оханье; генерал, который был учителем каллиграфии, откусил у своего товарища орден и немедленно проглотил. Но вид текущей крови как будто образумил их. — С нами крестная сила! — сказали они оба разом, — ведь этак мы друг друга съедим! И как мы попали сюда! кто тот злодей, который над нами такую штуку сыграл! — Надо, ваше превосходительство, каким-нибудь разговором развлечься, а то у нас тут убийство будет! — проговорил один генерал. — Начинайте! — отвечал другой генерал. — Как, например, думаете вы, отчего солнце прежде восходит, а потом заходит, а не наоборот? — Странный вы человек, ваше превосходительство: но ведь и вы прежде встаете, идете в департамент, там пишете, а потом ложитесь спать? — Но отчего же не допустить такую перестановку: сперва ложусь спать, вижу различные сновидения, а потом встаю? — Гм... да... А я, признаться, как служил в департаменте, всегда так думал: «Вот теперь утро, а потом будет день, а потом подадут ужинать — и спать пора!» Но упоминовение об ужине обоих повергло в уныние и пресекло разговор в самом начале. — Слышал я от одного доктора, что человек может долгое время своими собственными соками питаться, — начал опять один генерал. — Как так? — Да так-с. Собственные свои соки будто бы производят другие соки, эти, в свою очередь, еще производят соки, и так далее, покуда, наконец, соки совсем не прекратятся... — Тогда что ж? — Тогда надобно пищу какую-нибудь принять... — Тьфу! Одним словом, о чем ни начинали генералы разговор, он постоянно сводился на воспоминание об еде, и это еще более раздражало аппетит. Положили: разговоры прекратить, и, вспомнив о найденном нумере «Московских ведомостей», жадно принялись читать его. «Вчера, — читал взволнованным голосом один генерал, — у почтенного начальника нашей древней столицы был парадный обед. Стол сервирован был на сто персон с роскошью изумительною. Дары всех стран назначили себе как бы рандеву на этом волшебном празднике. Тут была и „шекспинска стерлядь золотая“, и питомец лесов кавказских, — фазан, и, столь редкая в нашем севере в феврале месяце, земляника...» — Тьфу ты, господи! да неужто ж, ваше превосходительство, не можете найти другого предмета? — воскликнул в отчаянии другой генерал и, взяв у товарища газету, прочел следующее: «Из Тулы пишут: вчерашнего числа, по случаю поимки в реке Упе осетра (происшествие, которого не запомнят даже старожилы, тем более что в осетре был опознан частный пристав Б.), был в здешнем клубе фестиваль. Виновника торжества внесли на громадном деревянном блюде, обложенного огурчиками и держащего в пасти кусок зелени. Доктор П., бывший в тот же день дежурным старшиною, заботливо наблюдал, дабы все гости получили по куску. Подливка была самая разнообразная и даже почти прихотливая...» — Позвольте, ваше превосходительство, и вы, кажется, не слишком осторожны в выборе чтения! — прервал первый генерал и, взяв, в свою очередь, газету, прочел: «Из Вятки пишут: один из здешних старожилов изобрел следующий оригинальный способ приготовления ухи: взяв живого налима, предварительно его высечь; когда же, от огорчения, печень его увеличится...» Генералы поникли головами. Все, на что бы они ни обратили взоры, — все свидетельствовало об еде. Собственные их мысли злоумышляли против них, ибо как они ни старались отгонять представления о бифштексах, но представления эти пробивали себе путь насильственным образом. И вдруг генерала, который был учителем каллиграфии, озарило вдохновение... — А что, ваше превосходительство, — сказал он радостно, — если бы нам найти мужика? — То есть как же... мужика? — Ну, да, простого мужика... какие обыкновенно бывают мужики! Он бы нам сейчас и булок бы подал, и рябчиков бы наловил, и рыбы! — Гм... мужика... но где же его взять, этого мужика, когда его нет? — Ка́к нет мужика — мужик везде есть, стоит только поискать его! Наверное, он где-нибудь спрятался, от работы отлынивает! Мысль эта до того ободрила генералов, что они вскочили как встрепанные и пустились отыскивать мужика. Долго они бродили по острову без всякого успеха, но, наконец, острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навел их на след. Под деревом, брюхом кверху и подложив под голову кулак, спал громаднейший мужичина и самым нахальным образом уклонялся от работы. Негодованию генералов предела не было. — Спишь, лежебок! — накинулись они на него, — небось и ухом не ведешь, что тут два генерала вторые сутки с голода умирают! сейчас марш работать! Встал мужичина: видит, что генералы строгие. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в него. И зачал он перед ними действовать. Полез сперва-наперво на дерево и нарвал генералам по десятку самых спелых яблоков, а себе взял одно, кислое. Потом покопался в земле — и добыл оттуда картофелю; потом взял два куска дерева, потер их друг об дружку — и извлек огонь. Потом из собственных волос сделал силок и поймал рябчика. Наконец, развел огонь и напек столько разной провизии, что генералам пришло даже на мысль: «Не дать ли и тунеядцу частичку?» Смотрели генералы на эти мужицкие старания, и сердца у них весело играли. Они уже забыли, что вчера чуть не умерли с голоду, а думали: «Вот как оно хорошо быть генералами — нигде не пропадешь!» — Довольны ли вы, господа генералы? — спрашивал между тем мужичина-лежебок. — Довольны, любезный друг, видим твое усердие! — отвечали генералы. — Не позволите ли теперь отдохнуть? — Отдохни, дружок, только свей прежде веревочку. Набрал сейчас мужичина дикой конопли, размочил в воде, поколотил, помял — и к вечеру веревка была готова. Этою веревкою генералы привязали мужичину к дереву, чтоб не убег, а сами легли спать. Прошел день, прошел другой; мужичина до того изловчился, что стал даже в пригоршне суп варить. Сделались наши генералы веселые, рыхлые, сытые, белые. Стали говорить, что вот они здесь на всем готовом живут, а в Петербурге между тем пенсии ихние всё накапливаются да накапливаются. — А как вы думаете, ваше превосходительство, в самом ли деле было вавилонское столпотворение, или это только так, одно иносказание? — говорит, бывало, один генерал другому, позавтракавши. — Думаю, ваше превосходительство, что было в самом деле, потому что иначе как же объяснить, что на свете существуют разные языки! — Стало быть, и потоп был? — И потоп был, потому что, в противном случае, как же было бы объяснить существование допотопных зверей? Тем более, что в «Московских ведомостях» повествуют... — А не почитать ли нам «Московских ведомостей»? Сыщут нумер, усядутся под тенью, прочтут от доски до доски, как ели в Москве, ели в Туле, ели в Пензе, ели в Рязани — и ничего, не тошнит! Долго ли, коротко ли, однако генералы соскучились. Чаще и чаще стали они припоминать об оставленных ими в Петербурге кухарках и втихомолку даже поплакивали. — Что-то теперь делается в Подьяческой, ваше превосходительство? — спрашивал один генерал другого. — И не говорите, ваше превосходительство! все сердце изныло! — отвечал другой генерал. — Хорошо-то оно хорошо здесь — слова нет! а все, знаете, как-то неловко барашку без ярочки! да и мундира тоже жалко! — Еще как жалко-то! Особливо, как четвертого класса, так на одно шитье посмотреть, голова закружится! И начали они нудить мужика: представь да представь их в Подьяческую! И что ж! оказалось, что мужик знает даже Подьяческую, что он там был, мед-пиво пил, по усам текло, в рот не попало! — А ведь мы с Подьяческой генералы! — обрадовались генералы. — А я, коли видели: висит человек снаружи дома, в ящике на веревке, и стену краской мажет, или по крыше словно муха ходит — это он самый я и есть! — отвечал мужик. И начал мужик на бобах разводить, как бы ему своих генералов порадовать за то, что они его, тунеядца, жаловали и мужицким его трудом не гнушалися! И выстроил он корабль — не корабль, а такую посудину, чтоб можно было океан-море переплыть вплоть до самой Подьяческой. — Ты смотри, однако, каналья, не утопи нас! — сказали генералы, увидев покачивавшуюся на волнах ладью. — Будьте покойны, господа генералы, не впервой! — отвечал мужик и стал готовиться к отъезду. Набрал мужик пуху лебяжьего мягкого и устлал им дно лодочки. Устлавши, уложил на дно генералов и, перекрестившись, поплыл. Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь да от ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство — этого ни пером описать, ни в сказке сказать. А мужик все гребет да гребет, да кормит генералов селедками. Вот, наконец, и Нева-матушка, вот и Екатерининский славный канал, вот и Большая Подьяческая! Всплеснули кухарки руками, увидевши, какие у них генералы стали сытые, белые да веселые! Напились генералы кофею, наелись сдобных булок и надели мундиры. Поехали они в казначейство, и сколько тут денег загребли — того ни в сказке сказать, ни пером описать! Однако, и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.
Жили не тужили два легкомысленных генерала. Однажды по желанию ли автора, по велению ли щуки оказались оба на острове необитаемом.
Проснулись. Взмолились не своим голосом. Головы почесали, перекрестились, решили идти – один на восток, а другой на запад. Но ничего не знали глупые генералы, родившиеся, выросшие и состарившиеся в какой – то регистратуре. На том и решили, пошли на право, да на лево.
Обошли кругом остров. Множество яств там встретили:
- плоды всякие
- рябчиков, тетеревов, зайцев
- рыбы пруд целый
Вернулись генералы ни с чем. Поняли одно то, что зверя, да рыбу изловить нужно, а после приготовить. А раньше думали, что булки в том виде рождаются, в котором их к завтраку подают.
Погоревали, потужили чиновники, да спать легли. Крутятся, вертятся генералы, снятся им столы, еды полные .
Так уж они увлеклись снами вкусными, что накинулись друг на друга, да давай рвать одежду в клочья. Генерал из канцелярии орден с груди товарища сорвал и мигом проглотил. Только кровь, текущая по рубашкам, остановила голодных регистраторов.
Решили генералы разговорами отвлечься, да только все беседы к еде и сводились .
Поразмыслили друзья и решили, должен быть, непременно, на острове мужик, который их и накормит.
Мало ли, много ли времени прошло, не увенчались поиски успехом. Расстроились генералы, поникли, как видят вдруг огромный мужчина под деревом на кулаке лежит, от работы отлынивает. Разозлились, раскричались, ногами затопали, руками замахали. Бежать хотел детина, да только вцепились чины высокие в него мертвой хваткой .
Добыл мужик бездельникам и яблок спелых, и картошки вкусной, и дичи разной.
Зажили в свое удовольствие лежебоки, заговорили о вавилонском столпотворении, о потопе всемирном, да о пенсии, которая в отсутствии их копится.
Жили-поживали, да только скучно генералам стало, тосковать начали за кухарками питерскими, за жизнью в Подьяческой.
Нудить мужику стали. В регистратуру родную проситься.
Смастерил мужик не то лодку, не то корабль, не то посудину. Застелил пухом ее лебяжьим, уложил генералов, перекрестился, да отправился через океан – море.
И шторма бушевали, и ветра с бурями поднимались, а мужик все веслами размахивал. Уж сколько страху за путь далекий генералы испытали. Но все прошло, как только увидели они:
- Неву-матушку
- Екатерининский славный канал
- Большую Подьяческую
Побежали в регистратуру, много денег, ими скопленных получили, да про мужика не забыли, водки налили, да пятак серебра пожаловали.
Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил
Краткое содержание сказки
Два легкомысленных генерала на пенсии очутились на необитаемом острове. “Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитывались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: “Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности”. Однажды генералы проснулись – глядь, а они лежат на берегу и ничего нет ни на одном, ни на другом, кроме ночной рубашки да ордена на шее.
Генерал, который служил учителем каллиграфии, был немного умнее другого. Он предлагает пройти по острову и поискать еды. Но вот куда идти? Генералы не могут определить, где запад, где восток. Остров изобилен, тут есть все, но генералы мучаются голодом, а добыть ничего не могут. Находят лишь “Московские ведомости”, где, как назло, описываются роскошные обеды. От голода генералы чуть не съедают друг друга.
Бывший учитель каллиграфии придумал: надо найти мужика, который и будет о них заботиться. “Долго они бродили по острову без всякого успеха, но наконец острый запах мякинного хлеба и кислой овчины навел их на след”. Смотрят, под деревом спит лентяй-мужик. Увидел он генералов, хотел бежать, но они намертво вцепились в него. Мужик начинает работать: нарвал генералам по десятку спелых яблок, а себе взял одно, кислое; покопался в земле и добыл картофеля; потер два куска дерева друг о друга – и получил огонь; сделал силок из собственных волос – и поймал рябчика. И столько наготовил еды, что генералы даже подумали, не дать ли и “тунеядцу” кусочек?
Прежде чем лечь отдохнуть, мужик по приказу генералов вьет веревку, и те привязывают его к дереву, чтоб не убежал. Через два дня мужик так наловчился, что “стал даже в пригоршне суп варить”. Генералы сыты и довольны, а в Петербурге тем временем скапливаются их пенсии. Сидят генералы да почитывают “Московские ведомости”. Но вот они соскучились. Мужик построил лодочку, устлал ее дно лебяжьим пухом, уложил генералов и, перекрестившись, поплыл. “Сколько набрались страху генералы во время пути от бурь и ветров разных, сколько они ругали мужичину за его тунеядство – того ни пером описать, ни в сказке сказать”.
Но вот наконец и Петербург. “Всплеснули кухарки руками, увидевши, какие у них генералы стали сытые, белые да веселые! Генералы напились кофе, наелись сдобных булок, поехали в казначейство и получили кучу денег. Однако и об мужике не забыли; выслали ему рюмку водки да пятак серебра: веселись, мужичина!”
(1
votes, average: 5.00
out of 5)
Ви зараз читаєте: Краткое содержание Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил – Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович
