Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В Наталье всегда поражала нас ее привязанность к Суходолу. Молочная сестра нашего отца, выросшая с ним в одном доме, целых восемь лет прожила она у нас в Луневе, прожила как родная, а не как бывшая раба, простая дворовая. И целых восемь лет отдыхала, по ее же собственным словам, от Суходола, от того, что заставил он ее выстрадать. Но недаром говорится, что, как волка ни корми, он все в лес смотрит: выходив, вырастив нас, снова воротилась она в Суходол. Помню отрывки наших детских разговоров с нею: — Ты ведь сирота, Наталья? — Сирота-с. Вся в господ своих. Бабушка-то ваша Анна Григорьевна куда как рано ручки белые сложила! Не хуже моего батюшки с матушкой. — А они отчего рано померли? — Смерть пришла, вот и померли-с. — Нет, отчего рано? — Так бог дал. Батюшку господа в солдаты отдали за провинности, матушка веку не дожила из-за индюшат господских. Я-то, конечно, не помню-с, где мне, а на дворне сказывали: была она птишницей, индюшат под ее начальством было несть числа, захватил их град на выгоне и запорол всех до единого... Кинулась бечь она, добежала, глянула — да и дух вон от ужасти! — А отчего ты замуж не пошла? — Да жених не вырос еще. — Нет, без шуток? — Да говорят, будто госпожа, ваша тетенька, заказывала. За то-то и меня, грешную, барышней ославили. — Ну-у, какая же ты барышня! — В аккурат-с барышня! — отвечала Наталья с тонкой усмешечкой, морщившей ее губы, и обтирала их темной старушечьей рукой. — Я ведь молочная Аркадь Петровичу, тетенька вторая ваша... Подрастая, все внимательнее прислушивались мы к тому, что говорилось в нашем доме о Суходоле: все понятнее становилось непонятное прежде, все резче выступали странные особенности суходольской жизни. Мы ли не чувствовали, что Наталья, полвека своего прожившая с нашим отцом почти одинаковой жизнью, — истинно родная нам, столбовым господам Хрущевым! И вот оказывается, что господа эти загнали отца ее в солдаты, а мать в такой трепет, что у нее сердце разорвалось при виде погибших индюшат! — Да и правда, — говорила Наталья, — как было не пасть замертво от такой оказии? Господа за Можай ее загнали бы! А потом узнали мы о Суходоле нечто еще более странное: узнали, что проще, добрей суходольских господ «во всей вселенной не было», но узнали и то, что не было и «горячее» их; узнали, что темен и сумрачен был старый суходольский дом, что сумасшедший дед наш Петр Кириллыч был убит в этом доме незаконным сыном своим, Герваськой, другом отца нашего и двоюродным братом Натальи; узнали, что давно сошла с ума — от несчастной любви — и тетя Тоня, жившая в одной из старых дворовых изб возле оскудевшей суходольской усадьбы и восторженно игравшая на гудящем и звенящем от старости фортепиано экосезы; узнали, что сходила с ума и Наталья, что еще девчонкой на всю жизнь полюбила она покойного дядю Петра Петровича, а он сослал ее в ссылку, на хутор Со́шки... Наши страстные мечты о Суходоле были понятны. Для нас Суходол был только поэтическим памятником былого. А для Натальи? Ведь это она, как бы отвечая на какую-то свою думу, с великой горечью сказала однажды: — Что ж! В Суходоле с татарками за стол садились! Вспомнить даже страшно. — То есть с арапниками? — спросили мы. — Да это все едино-с, — сказала она. — А зачем? — А на случай ссоры-с. — В Суходоле все ссорились? — Борони бог! Дня не проходило без войны! Горячие все были — чистый порох. Мы-то млели при ее словах и восторженно переглядывались: долго представлялся нам потом огромный сад, огромная усадьба, дом с дубовыми бревенчатыми стенами под тяжелой и черной от времени соломенной крышей — и обед в зале этого дома: все сидят за столом, все едят, бросая кости на пол, охотничьим собакам, косятся друг на друга — и у каждого арапник на коленях: мы мечтали о том золотом времени, когда мы вырастем и тоже будем обедать с арапниками на коленях. Но ведь хорошо понимали мы, что не Наталье доставляли радость эти арапники. И все же ушла она из Лунева в Суходол, к источнику своих темных воспоминаний. Ни своего угла, ни близких родных не было у ней там; и служила она теперь в Суходоле уже не прежней госпоже своей, не тете Тоне, а вдове покойного Петра Петровича, Клавдии Марковне. Да вот без усадьбы-то этой и не могла жить Наталья. — Что делать-с: привычка, — скромно говорила она. — Уж куда иголка, туда, видно, и нитка. Где родился, там годился... И не одна она страдала привязанностью к Суходолу. Боже, какими страстными любителями воспоминаний, какими горячими приверженцами Суходола были и все прочие суходольцы! В нищете, в избе обитала тетя Тоня. И счастья, и разума, и облика человеческого лишил ее Суходол. Но она даже мысли не допускала никогда, несмотря на все уговоры нашего отца, покинуть родное гнездо, поселиться в Луневе: — Да лучше камень в горе бить! Отец был беззаботный человек; для него, казалось, не существовало никаких привязанностей. Но глубокая грусть слышалась и в его рассказах о Суходоле. Уже давным-давно выселился он из Суходола в Лунево, полевое поместье бабки нашей Ольги Кирилловны. Но жаловался чуть не до самой кончины своей: — Один, один Хрущев остался теперь в свете. Да и тот не в Суходоле! Правда, нередко случалось и то, что, вслед за такими словами, задумывался он, глядя в окна, в поле, и вдруг насмешливо улыбался, снимая со стены гитару. — А и Суходол хорош, пропади он пропадом! — прибавлял он с тою же искренностью, с какой говорил и за минуту перед тем. Но душа-то и в нем была суходольская, — душа, над которой так безмерно велика власть воспоминаний, власть степи, косного ее быта, той древней семейственности, что воедино сливала и деревню, и дворню, и дом в Суходоле. Правда, столбовые мы, Хрущевы, в шестую книгу вписанные, и много было среди наших легендарных предков знатных людей вековой литовской крови да татарских князьков. Но ведь кровь Хрущевых мешалась с кровью дворни и деревни спокон веку. Кто дал жизнь Петру Кириллычу? Разно говорят о том предания. Кто был родителем Герваськи, убийцы его? С ранних лет мы слышали, что Петр Кириллыч. Откуда истекало столь резкое несходство в характерах отца и дяди? Об этом тоже разно говорят. Молочной же сестрой отца была Наталья, с Герваськой он крестами менялся... Давно, давно пора Хрущевым посчитаться родней с своей дворней и деревней! В тяготенье к Суходолу, в обольщении его стариною долго жили и мы с сестрой. Дворня, деревня и дом в Суходоле составляли одну семью. Правили этой семьей еще наши пращуры. А ведь и в потомстве это долго чувствуется. Жизнь семьи, рода, клана глубока, узловата, таинственна, зачастую страшна. Но темной глубиной своей да вот еще преданиями, прошлым и сильна-то она. Письменными и прочими памятниками Суходол не богаче любого улуса в башкирской степи. Их на Руси заменяет предание. А предание да песня — отрава для славянской души! Бывшие наши дворовые, страстные лентяи, мечтатели, — где они могли отвести душу, как не в нашем доме? Единственным представителем суходольских господ оставался наш отец. И первый язык, на котором мы заговорили, был суходольский. Первые повествования, первые песни, тронувшие нас, — тоже суходольские, Натальины, отцовы. Да и мог ли кто-нибудь петь так, как отец, ученик дворовых, — с такой беззаботной печалью, с таким ласковым укором, с такой слабовольной задушевностью про «верную-манерную сударушку свою»? Мог ли кто-нибудь рассказывать так, как Наталья? И кто был роднее нам суходольских мужиков? Распри, ссоры — вот чем спокон веку славились Хрущевы, как и всякая долго и тесно живущая в единении семья. А во времена нашего детства случилась такая ссора между Суходолом и Луневым, что чуть не десять лет не переступала нога отца родного порога. Так путем и не видали мы в детстве Суходола: были там только раз, да и то проездом в Задонск. Но ведь сны порой сильнее всякой яви. И смутно, но неизгладимо запомнили мы летний долгий день, какие-то волнистые поля и заглохшую большую дорогу, очаровавшую нас своим простором и кое-где уцелевшими дуплистыми ветлами; запомнили улей на одной из таких ветел, далеко отошедшей с дороги в хлеба, — улей, оставленный на волю божью, в полях, при заглохшей дороге; запомнили широкий поворот под изволок, громадный голый выгон, на который глядели бедные курные избы, и желтизну каменистых оврагов за избами, белизну голышей и щебня по их днищам... Первое событие, ужаснувшее нас, тоже было суходольское: убийство дедушки Герваськой. И, слушая повествования об этом убийстве, без конца грезили мы этими желтыми, куда-то уходящими оврагами: все казалось, что по ним-то и бежал Герваська, сделав свое страшное дело и «канув как ключ на дно моря». Мужики суходольские навещали Лунево не с теми целями, что дворовые, а насчет земельки больше; но и они как в родной входили в наш дом. Они кланялись отцу в пояс, целовали его руку, затем, тряхнув волосами, троекратно целовались и с ним, и с Натальей, и с нами в губы. Они привозили в подарок мед, яйца, полотенца. И мы, выросшие в поле, чуткие к запахам, жадные до них не менее, чем до песен, преданий, навсегда запомнили тот особый, приятный, конопляный какой-то запах, что ощущали, целуясь с суходольцами; запомнили и то, что старой степной деревней пахли их подарки: мед — цветущей гречей и дубовыми гнилыми ульями, полотенца — пуньками, курными избами времен дедушки... Мужики суходольские ничего не рассказывали. Да что им и рассказывать-то было! У них даже и преданий не существовало. Их могилы безыменны. А жизни так похожи друг на друга, так скудны и бесследны! Ибо плодами трудов и забот их был лишь хлеб, самый настоящий хлеб, что съедается. Копали они пруды в каменистом ложе давно иссякнувшей речки Каменки. Но пруды ведь ненадежны — высыхают. Строили они жилища. Но жилища их недолговечны: при малейшей искре дотла сгорают они... Так что же тянуло нас всех даже к голому выгону, к избам и оврагам, к разоренной усадьбе Суходола?

Бунин: Суходол

«Суходол» - семейная хроника столбовых дворян Хрущевых. В центре произведения, кроме того, - судьба Натальи, дворовой, которая жила у Хрущевых как родная, будучи молочной сестрой отца.

Рассказчик многократно повторяет мысль о близости суходольских господ своей дворне. Сам он впервые попадает в усадьбу только в отрочестве, отмечает особое очарование разоренного Суходола. Историю рода, как и историю самой усадьбы рассказывает Наталья. Дед, Петр Кириллович, помешался от тоски после ранней смерти жены. Он конфликтует с дворовым Герваськой, по слухам, его незаконным сыном. Герваська грубит барину, помыкает им, чувствуя свою власть над ним, да и над остальными обитателями дома.

Петр Кириллович выписывает для сына Аркадия и дочери Тони учителей-французов, но не отпускает детей учиться в город. Образование получает только сын Петр (Петрович). Петр выходит в отставку, чтобы поправить дела по хозяйству. Он приезжает в дом вместе со своим товарищем Войткевичем. Тоня влюбляется в последнего, и молодая пара проводит много времени вместе.

Тоня поет романсы под фортепиано, Войткевич читает девушке стихи а по всей вероятности, имеет по отношению к ней серьезные намерения. Однако Тоня так вспыхивает при любой попытке Войткевича объясниться, что, видимо, тем самым отталкивает молодого человека, и тот неожиданно уезжает. Тоня от тоски лишается разума, серьезно заболевает, становится раздражительной, жестокой, неспособной контролировать свои поступки

Наталья же безнадежно влюбляется в красавца Петра Петрович. Переполненная новым чувством, счастливая уже от того, что может находиться рядом с предметом своей страсти, она, совершенно неожиданно для себя самой крадет у Петра Петровича зеркальце в серебряной оправе и несколько дней наслаждается обладанием вещью любимого, подолгу глядясь в зеркало в безумной надежде понравиться молодому барину. Однако ее недолгое счастье кончается позором и стыдом. Пропажа обнаруживается, Петр Петрович лично приказывает обрить Наталье голову и высылает ее на дальний хутор. Наталья покорно отправляется в путь, по дороге ей встречается офицер, отдаленно напоминающий Петра Петровича, девушка падает в обморок.

«Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и ненависть» . Петр Петрович, поселившись в фамильной усадьбе, решает завести «нужные» знакомства, а для этого устраивает званый обед. Дед невольно мешает ему показать, что он - первое лицо в доме. «Дедушка был блаженно-счастлив, но бестактен, болтлив и жалок в своей бархатной шапочке... Он тоже вообразил себя радушным хозяином и суетился с раннего утра, устраивая какую-то глупую церемонию из приема гостей». Дед постоянно путается у всех^од ногами, за обедом говорит «нужным» людям глупости, чем раздражает Герваську, признанного незаменимым слугой, с которым все в доме вынуждены считаться. Герваська оскорбляет Петра Кирилловича прямо за столом, и тот просит защиты у предводителя. Дед уговаривает гостей остаться ночевать. Утром он выходит в залу, принимается переставлять мебель. Неслышно появившийся Герваська прикрикивает на него. Когда дед пытается оказать сопротивление, Герваська просто бьет его в грудь, тот падает, ударяется виском о ломберный стол и умирает. Герваська исчезает из Суходола, и единственным человеком, который видел его с того момента, оказывается Наталья.

Наталью по требованию «барышни» Тони возвращают из ссылки в Сошках. За прошедшее время Петр Петрович женился, и теле в Суходоле хозяйничает его жена Клавдия Марковна. Она ждет ребенка. Наталью приставляют к Тоне, которая срывает на ней свой тяжелый характер - бросает в девушку предметы, постоянно ругает ее за что-нибудь, всячески издевается над ней. Однако Наталья быстро приспосабливается к привычкам барышни и находят с нею общий язык. Наталья смолоду записывает себя в старухи, отказывается идти замуж (ей снятся страшные сны, будто она выходит замуж за козла и будто ее предупреждают о невозможности замужества для нее и неизбежности катастрофы вслед за тем). Тоня постоянно испытывает беспричинный ужас, отовсюду ожидает беды и заражает Наталью своими страхами. Дом постепенно наполняется «божьими людьми», среди которых появляется и некто Юшка. «Палец о палец не ударил он никогда, а жил, где бог пошлет, платя за хлеб, за соль рассказами о своем полнейшем безделье и о своей «провинности». Юшка уродлив, «похож на горбатого», похотлив и необычайно нагл. Явившись в Суходол, Юшка поселяется там, назвавшись «бывшим монахом». Он ставит Наталью перед необходимостью уступить ему, т. к. она ему «понравилась». Таким образом та убеждается, что ее сон про козла был «вещим». Через месяц Юшка исчезает, а Наталья обнаруживает, что беременна. Вскоре сбывается и второе ее сновидение: загорается суходольский дом, и от страха она теряет ребенка.

Тоню пытаются вылечить: возят к святым мощам, приглашают колдуна, но все тщетно, она становится еще придирчивее. Однажды, когда Петр Петрович едет к любовнице, на обратном пути его насмерть зашибает копытом лошадь. Дом ветшает, все «легендарнее становится прошлое». Доживающие здесь свои дни женщины - Клавдия Марковна, Тоня, Наталья - коротают вечера в молчании. Только на погосте еще чувствует молодой рассказчик свою близость к предкам, но уже не может с уверенностью найти их могил.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ilib.ru/

Повесть "Суходол" Бунина, краткое содержание которой приведено в этой статье, относится к жанру так называемой "деревенской прозы". Произведение было написано в 1912 году. Стоит отметить, что прозаик не раз обращался к этой теме. Проблемам села посвящены также его рассказы "Антоновские яблоки", "Деревня".

Рассказчика всегда поражала ее привязанность к ее малой родине поместью Суходол, где она выросла обычной дворовой. Воспитав детей, она туда возвращается.

Рассказчик и его сестра все детство росли на рассказах о Суходоле. Для них это было таинственное и легендарное место.

Судьба Натальи

Наталья рано осталась сиротой. Отец ушел в солдаты, а мать умерла от страха, как пишет автор. Так она боялась гнева своих хозяев, когда всех индюшат побило градом. Оказалось, что ее родителей погубили родные дед и бабка рассказчика.

Герои приезжают в Суходол

Рассказчик и его сестра, едва приехав, ощутили очарование, которым была проникнута усадьба. Юные Хрущевы бродили по саду, узнавая места, о которых им рассказывала Наталья, когда их воспитывала. Вернувшись поздно ночью, они часто заставали ее перед образом Меркурия.

История Суходола

Прадед Петр Кириллыч сошел с ума и умер в 45 лет. Его внук утверждал, что причиной помешательства стал целый ливень яблок, который на него обрушился, пока он спал под деревом во дворе. Слуги же считали, что он тронулся умом из-за тоски после смерти любимой жены.

Отец рассказчика вспоминал, что в ту пору крепко дружил с дворовым Гевраськой. Считалось, что он внебрачный сын Петра Кириллыча. За домом пыталась приглядывать старая кормилица, но постепенно он терял жилой вид. В кратком содержании "Суходола" И. А. Бунина описывается, как пустела местность в округе.

Вторая жизнь поместья

Новую жизнь в поместье вдохнул Петр Петрович, когда вышел в отставку. Он привез своего друга Войтковича. Жизнь пошла на барский лад.

Войткович приглянулся Тоне, а Наталья влюбилась в Петра Петровича. Однажды она нашла среди его вещей зеркальце из серебра. Ее очаровала красота этой вещицы. Она тайно его украла и спрятала в заброшенной бане. По несколько раз за день она забегала в баню, чтобы полюбоваться на свое запретное сокровище. Она мечтала, что барин обратит на нее внимание и влюбится.

Но все закончилось позорно. Петр Петрович раскрыл ее преступление. Посчитал его банальной кражей, приказал ей остричь волосы и сослать в отдаленный хутор.

Поместье в руках Петра Петровича

Непросто складывались отношения с Гевраськой, который при любой возможности унижал дедушку. Старик жаловался на слугу, но постоянно его прощал. Как-то ночью старый Хрущев пошел в гостиную и начал передвигать тяжелую мебель. Он часто так делал по ночам. Гевраська на него прикрикнул, тот, поборов страх, попытался возразить, но в ответ получил сильный удар в грудь. Старик при падении ударился виском о стол и умер.

Гевраська снял с трупа кольцо (золотой образок) и скрылся.

Тем временем Наталья вернулась в Суходол. Петр Петрович к тому времени женился и уехал на Крымскую войну, где получил ранение.

Появление Юшки

Он прикидывался странником, но это оказалось невыгодным делом. Тогда он начал поносить лавру. Много пил и курил, был чрезвычайно похотлив. Барышне он понравился и стал в Суходоле своим человеком.

Вскоре Юшка положил глаз на Наталью, но ей он был противен. Однажды ночью он стал к ней приставать. Все в округе знали, что ночи он проводит в спальне барыни.

Много ночей Наталья отдавалась Юшке, теряя сознание от отвращения и ужаса к себе. Когда ему стало скучно, он просто исчез из поместья. А спустя несколько недель Наталья поняла, что беременна.

Осенью господа вернулись с войны. И сбылся вещий сон Наталья - дом в Суходоле загорелся от молнии. В ту ночь от страха она потеряла ребенка. После этого она постарела и поблекла. Ее возили к мощам, но это не помогло.

В кратком содержании "Суходола" Ивана Бунина упоминается, что из-за Крымской войны хозяйство было истощено. Братья заложили имение, купив у цыган лощадей. Она рассчитывали откормить их за зиму и продать. Но все лошади сдохли. Петр Петрович вскоре после этого погиб. Он ехал зимой из соседнего хутора от любовницы, пьяный упал с саней, бежавшая сзади лошадь размозжила голову ему копытом.

С тех пор всякий раз, как молодые хозяева приезжали в Суходол, Наталья рассказывала им про свою погибшую жизнь. А дом все ветшал. Сын Петра Петровича реализовал землю для пахоты, ехал из Суходола и стал кондуктором на железной дороге.

Хрущевы нового поколения забыли про историю своего древнего рода, они уже не могли найти могилы своих ближайших предков. Все рассказы, которые рассказчик и его сестра слышали от Натальи, казались им далекими и практически невозможными.

Анализ произведения

Отзывы о "Суходоле" Бунина" (краткое содержание по главам приведено в этой статье) были положительными и от критиков, и от читателей. В этом произведении Бунин уже не в первый раз берется за изображения картины вырождения и обнищания дворянского рода.

В данном случае речь идет о фамильном поместье Хрущевых. Характеризуя эту повесть, многие исследователи сравнивают ее с великим американским романом "Унесенные ветром", в котором точно также герои не смогли по-настоящему приспособиться к изменившимся условиям окружающей их жизни. При этом они всецело оставались принадлежавшими прошлому, а свое будущее видели весьма размытым.

С искренней горечью Бунин пишет о жалких и безуспешных попытках братьев Хрущевых восстановить былое благосостояние семьи. Но никто из них не обладает ни необходимыми знаниями, ни деловой хваткой. Смекалки и практического ума, которые были у их предков, у них нет. Их афера с лошадьми проваливается.

Все их попытки спастись смотрятся жалко и обреченно. Кажется, что будущее их уже предопределено.

Суходол - повесть Ивана Алексеевича Бунина 1912 года, его произведения часто относили к жанру так называемой «Деревенской прозы».

Бунин застал русскую деревню конца девятнадцатого - начала двадцатого веков ещё и в таких произведениях как «Деревня», «Антоновские яблоки» и т. д.

Также, в 2011 году, повесть была экранизирована режиссёром Александрой Стреляной. Продюсер фильма - Алексей Учитель.

Как и в многих своих произведениях, в повести «Суходол» И. А. Бунин рисует картину обнищания и вырождения дворянского рода. В данном произведении речь идёт о фамильном имении Хрущёвых. Эта повесть - своеобразное «Унесённые ветром» - люди, которые не смогли приспособиться к изменившимся условиям жизни, которые всецело принадлежат прошлому: «Легко сказать - начинать жить по-новому! По-новому жить предстояло и господам, а они и по-старому-то не умели».

Автор с горечью рассказывает о жалких попытках братьев Хрущёвых восстановить былое благосостояние семьи. Но ни Пётр Петрович, ни Аркадий Петрович не обладают необходимой деловой хваткой, смекалкой, энергией и практическим умом. Их предприятие (афера с лошадьми) терпит сокрушительный крах и приносит только убытки.

Не в состоянии они оказываются и толково вести хозяйство: «А в хозяйстве братья только мешали друг другу. Один был нелепо жаден, строг и подозрителен, другой - нелепо щедр, добр и доверчив». Естественно, что раздор между ними рос, и неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы не погиб внезапно и нелепо (как все умирали в Суходоле) Пётр Петрович. Усадьба осталась в руках беззаботного и легкомысленного Аркадия Петровича. Естественно, что её уделом стало окончательное обнищание и разорение.

«Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и ненависть». Вот дедушка Пётр Кириллович, впавший в детство и доживающий свои дни в тихом помешательстве. Романтики из дворовых объясняли его слабоумие любовной тоской по умершей красавице-жене. Погибает Пётр Кириллович внезапно и нелепо от руки своего незаконного отпрыска Герваськи, страшного человека, которого боятся и дворовые, и сами господа: «У господ было в характере то же, что и у холопов: или властвовать, или бояться».

Трагически сложилась и судьба Натальи, дворовой девушки. Неудивительно - ведь Суходол присушил её душу, овладел всей её жизнью. А самым прекрасным и удивительным в жизни Натальи была любовь к барину Петру Петровичу, которую она пронесла до конца своих дней. Со сказочным аленьким цветочком сравнивает её сама Наталья. Но не суждено цвести «аленькому цветочку» в Суходоле. Сказка кончилась очень скоро, кончилась стыдом и позором: «Аленьким цветочком, расцветшим в сказочных садах, была её любовь. Но в степь, в глушь, ещё более заповедную, чем глушь Суходола, увезла она любовь свою, чтобы там, в тишине и одиночестве, побороть первые, сладкие и жгучие муки её, а потом надолго, навеки, до самой гробовой доски схоронить её в глубине своей суходольской души».

Пожалуй, всё это не стоило бы внимания писателя, если бы не было характерным для всей страны в целом. Одичание в Суходоле - типичная картина для России того времени, где насчитывались сотни и тысячи подобных имений. С поразительными наблюдательностью и зоркостью, Бунин схватывает черты разоряющихся помещиков: нежизнеспособных, пассивных, живущих воспоминаниями и остатками былой роскоши.

Очень тяжело, в большой нищете доживают свой век последние обитательницы Суходола: барыня Клавдия Марковна, тётя Тоня и Наталья. Их уделом стали заботы о каждодневном пропитании, ссоры, обсуждение снов и вздохи о прошлом. Вот как рисует Бунин картину их жизни: «Долги, тяжки были дождливые осени, снежные зимы в Суходоле. Холодно, голодно было в пустом разрушающемся доме. Заметали его вьюги, насквозь продувал морозный сарматский ветер. А топить - топили очень редко. По вечерам скудно светила из окон, из горницы старой барыни, - единственной жилой горницы, - жестяная лампочка».

По воспоминаниям Веры Буниной , прототипом тёти Тони была Варвара Николаевна Бунина, родная тётя писателя.

Естественно, что Суходол ждал жалкий и бесславный удел - полное исчезновение с лица земли. Потомки суходольцев мало знают о своих предках. Более того, порою думают: «Да полно, жили ли они?» Время сравняло с землёй их могилы. «Знаешь только одно: вот где-то здесь близко. И сидишь, думаешь, силясь представить себе всеми забытых Хрущёвых. И то бесконечно далеким, то таким близким начинает казаться их время».

Отчего же так «жидки на расправу» оказались «потомки степных кочевников»? Ведь род их был древним и знатным, гордился он воеводами, стольниками, ближайшими советниками и даже родственниками царей. Писатель не даёт прямого ответа на этот вопрос, так как сделать это непросто. Он отмечает, что среди потомков западных рыцарей такого быть не могло: «Не мог бы потомок рыцарей сказать, что за полвека почти исчезло с лица земли целое сословие, что столько нас выродилось, сошло с ума, наложило руки на себя, спилось, опустилось и просто потерялось где-то! Не мог бы он признаться, как признаюсь я, что не имеем мы даже малейшего точного представления о жизни не только предков наших, но и прадедов, что с каждым днём всё труднее становится нам воображать даже то, что было полвека назад!»

Напишите отзыв о статье "Суходол (повесть)"

Примечания

Художественная проза Поэзия Воспоминания

Отрывок, характеризующий Суходол (повесть)

– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.

Чтобы ясно и точно изложить на уроке какое-либо событие из книги или же пересказать сюжет полностью, нужно иметь под рукой отличное краткое содержание по главам. Команда «Литерагуру» предлагает вам им воспользоваться.

Суходол – место притягивающее, волнующее сознание рассказчика и его сестры. Причиной того служат истории няни Натальи – молочной сестры отца их. Всю свою тяжёлую жизнь прожила она в поместье Хрущевых: там она потеряла родителей, ухаживала за сумасшедшей тетей Тоней, влюбилась.

Но даже после всех бед, рассказчика с сестрой, Наталью и даже отца, уехавшего оттуда, с непонятной силой тянуло обратно, в родные места, в Суходол.

Глава II

Рассказчик с сестрой попали в Суходол только в позднем отрочестве.

Ливень с ослепительно-быстрыми молниями был тогда. Первой, кого они встретили, была сумасшедшая тетя Тоня, своим длинным острым носом и безумными глазами похожая на Бабу Ягу. Маленькая и толстая Клавдия Марковна, жена их дяди Петра Петровича, радостно окликала и приветствовала их, и добрая знакомая им женщина Наталья с улыбкой поклонилась им.

Глава III

Часто рассказчик с сестрой гуляли по очаровавшему их Суходолу и его живописным окрестностям.

Вернувшись домой, узнавали они от Натальи историю поместья, судьбу жителей его. И долго, долго она рассказывала…

Глава IV

Согласно преданиям, прадед рассказчика перебрался из Курска в Суходол, когда был там сплошной лес кругом.

Но во времена деда их, Петра Кириллыча, заросли почти полностью были вырублены, построены дом и сад.

Но ухаживать за поместьем и хозяйством было некому: дедушка Петр Кириллыч помешался то ли от любви, то ли от ливня упавших на него яблок; отец их, Аркадий Петрович, целыми днями пропадал на охоте с Герваськой; дядю, Петра Петровича, единственного отправили на обучение. Вот и остался дом без хозяев, на попечении дворовых.

Глава V

Изменилось всё с приездом Петра Петровича, товарищей его, Войткевича и повара-алкоголика. Барин пытался показаться радушным хозяином и преобразил жизнь, сделал веселей, праздничней; но получалось у него это неумело.

Наталья же влюбилась в Петра, что её и погубило: она, пораженная красотой, украла его зеркало, чтобы любоваться им, но пропажу обнаружили, её остригли и отправили в ссылку на хутор Сошки.

По дороге в ней бушевало множество эмоций: она хотела повеситься, сбежать, но, поборов муки любви, схоронила её в своей душе и продолжила жить дальше.

Глава VI

На Покров Петр Петрович устроил застолье. Но мешал этому дед: приставал ко всем ново пришедшим гостям, рассказывал всем про отъезд тёти.

Всем известна была та история: Войткевич ухаживал за Тоней, соблазнил её, а затем просто уехал, из-за чего девушка помешалась.

Пир длился до вечера. Встав рано утром, Петр Кириллыч стал двигать массивную мебель, чем разбудил Герваську. Во время произошедшей ссоры, мужчина, «злой как чёрт», ударил дедушку в грудь. Он упал виском на угол и умер.

Глава VII

В отсутствие Натальи происходит ещё два события: Петр Петрович женится, а затем братья отправляются на войну.

Через два года новая барыня, Клавдия Марковна, послала вернуть Наталию, чтобы та присматривала за помешавшейся Тоней.

Через некоторое время после возвращения вспоминала девушка свою ссылку, настолько отличалась Сошка от Суходола: хата была опрятна и красива, хозяева относились к ней, как к равной. Там же ей приснилось два сна, предсказавшие ей судьбу.

Глава VIII

Радостно и волнительно было для Натальи возвращение. Многое изменилось. И во многое ей сложно было поверить.

Но страшное предчувствие какой-то беды тяготило её.

К Тоне привезли колдуна, который должен был вылечить её тоску. Но помог он ненадолго.

Летом не вернулись хозяева, по причине раны Петра Петровича. После слухов о войне стал наполняться Суходол всякими бродягами. Был среди них Юшка, «провинившийся монах».

Глава XI

Хотя родом был Юшка из мужиков, не работал он, а жил за счёт хвастовства, как Бог пошлёт.

Он, будучи в Суходоле, «влюбляется» в Наталью. Встретив ее однажды, сказал Юшка, что придет к ней, и не остановит она его. Исполнился первый сон, и женщина, думая, что совершается нечто неминуемое, отдавалась ему каждую ночь. Когда же наскучило Юшке, исчез он так же быстро, как и появился. А через месяц героиня поняла, что беременна.

В сентябре вернулись братья, а на следующий день исполнился второй сон: загорелась Суходольская усадьба. Наталья, увидев пожар, побежала туда со всех ног и наткнулась на кого-то, одетого в красный жупан и казацкую шапку. Ужас, который она пережила в тот вечер, освободил её от ребёнка.

Поблекла после того жизнь. Тоню свезли к мощам, и она успокоилась, как и Наталья.

Последующие слухи о воле изменили Суходол, посеяли раздор между братьями. Вскоре умер Пётр Петрович: возвращаясь из Луневы, от любовницы, попал он под копыта лошади. Первой узнала об этом Наталья, и первая оплакала его.

Глава X

Всё то, что рассказчик с сестрой слышали о Суходоле, со временем исчезло, разрушилось. Стало умирать поместье: единственные жители – Клавдия Марковна, тетя Тоня, Наталья доживали свои последние дни.

От величественного рода Хрущёвых остались только неизвестные могилы, которые не могли найти потомки.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!