Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Поэма А. Ахматовой «Реквием» - особое произведение. Это напоминание о всех прошедших неслыханные испытания, это взволнованная исповедь исстрадавшейся человеческой души. «Реквием» - это летопись 30-х годов ХХ века. У Ахматовой спросили, сможет ли она это описать. Спросила незнакомка, стоя в очереди в тюремном коридоре. И Ахматова ответила утвердительно. К теме увековечения своего страшного времени она шла давно, с тех самых пор, когда впервые был арестован ее сын. Это был 1935 год. А потом были еще аресты. То, что выходило из-под ее пера в эти годы, продиктовано не одним лишь личным материнским горем - это горе миллионов, мимо которого Ахматова не могла пройти равнодушно, иначе она не была бы Ахматовой…

Поэтесса, стоящая в тюремной очереди, пишет не только о себе, а обо всех женщинах-матерях, говорит о «свойственном всем нам оцепенении». Предисловие к поэме, как и эпиграф, - ключ, помогающий понять, что эта поэма написана, как когда-то «Реквием» Моцарта, «по заказу». Женщина с голубыми губами просит ее об этом как о последней надежде на некое торжество справедливости и правды. И Ахматова берет на себя этот «заказ», этот столь тяжкий долг, нимало не колеблясь, - ведь она будет писать обо всех, в том числе и о самой себе.

У Ахматовой забрали сына, но она поднялась над собственным материнским страданием и создала поэму о страданиях Матери вообще: Марии - по Иисусу, России - по миллионам погибших ее детей. В поэме показано единство всех женщин - всех страдающих матерей, от Богоматери, «стрелецких женок», жен декабристов до «царскосельских веселых грешниц». И ощущая в своем страдании сопричастность страданию многих, поэтесса смотрит на него как бы со стороны, откуда-то сверху, возможно, с неба:

Тихо льется тихий Дон,

Желтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень.

Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна,

Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

Лишь на пределе, наивысшей точке страдания, возникает эта холодная отрешенность, когда о себе и о своем горе говорится беспристрастно, спокойно, как бы в третьем лице… Мотив полубредового образа тихого Дона подготавливает другой мотив, еще более страшный - мотив безумия, бреда и полной готовности к смерти или самоубийству:

Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином,

И манит в черную долину.

И поняла я, что ему

Должна я уступить победу,

Прислушиваясь к своему

Уже как бы чужому бреду.

И не позволит ничего

Оно мне унести с собою

(Как ни упрашивай его

И как ни докучай мольбою)…

В какой-то момент наивысшего напряжения страдания можно видеть не только тех, кто рядом во времени, но и всех когда-либо страдавших женщин-матерей одновременно. Объединяясь в страдании, разные времена смотрят друг на друга глазами своих страдающих женщин. Это демонстрирует, например, четвертая часть поэмы. В ней «царскосельская веселая грешница» глядит в глаза той, «трехсотой, с передачею», - это уже столкновение разных женщин. А преодоление временного разлома происходит через ощущение его в себе, когда действительно «сердце пополам» и две половины - это одновременно и одна и та же, и две разные женские жизни. Так и проходит она этот путь - по кругам ада все ниже и ниже,

и женские фигуры на пути -

Мне с Морозовою класть поклоны,

С падчерицей Ирода плясать,

С дымом улетать с костра Дидоны,

Чтобы с Жанной на костер опять -

как памятники страданию. А потом - резкий рывок назад в настоящее, к тюремным очередям Ленинграда. И все оказываются едины перед лицом пытки времени. Никакими словами не передать того, что происходит с матерью, сына которой мучают:

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Это такое же табу, как для Лотовой жены оглянуться. Но поэтесса - оглядывается, смотрит, и как жена Лота застыла соляным столбом, так и она застывает этим памятником - памятником живым, оплакивающим всех страдающих людей… Такова мука матери из-за распинаемого сына - мука, равносильная муке умирания, но смерть не приходит, человек живет и понимает, что надо жить дальше… «Каменное слово» падает на «живую грудь», душа должна окаменеть, и когда «надо память до конца убить», то жизнь начинается сначала. И Ахматова соглашается: все это «надо» И как спокойно, по-деловому звучит: «Справлюсь с этим как-нибудь…» и «У меня сегодня много дела!». Это свидетельствует о своего рода превращении в тень, превращении в памятник («душа окаменела»), и «снова научиться жить» - значит научиться жить с этим… «Реквием» Ахматовой - подлинно народное произведение, не только в том смысле, что он отразил великую народную трагедию. Народное прежде всего потому, что «соткан» из простых, «подслушанных» слов. «Реквием», исполненный большой поэтической экспрессии и гражданского звучания, выразил свое время, страдающую душу матери, страдающую душу народа…

Поэма А. Ахматовой «Реквием» - особое произведение. Это напоминание о всех прошедших неслыханные испытания, это взволнованная исповедь исстрадавшейся человеческой души. «Реквием» - это летопись 30-х годов ХХ века. У Ахматовой спросили, сможет ли она это описать.

Спросила незнакомка, стоя в очереди в тюремном коридоре. И Ахматова ответила утвердительно. К теме увековечения своего страшного времени она шла давно, с тех самых пор, когда впервые был арестован ее сын. Это был 1935 год. А потом были еще аресты. То, что выходило из-под ее пера в эти годы, продиктовано не одним лишь личным материнским горем - это горе миллионов, мимо которого Ахматова не могла пройти равнодушно, иначе она не была бы Ахматовой…

Поэтесса, стоящая в тюремной очереди, пишет не только о себе, а обо всех женщинах-матерях, говорит о «свойственном всем нам оцепенении». Предисловие к поэме, как и эпиграф, - ключ, помогающий понять, что эта поэма написана, как когда-то «Реквием» Моцарта, «по заказу». Женщина с голубыми губами просит ее об этом как о последней надежде на некое торжество справедливости и правды. И Ахматова берет на себя этот «заказ», этот столь тяжкий долг, нимало не колеблясь, - ведь она будет писать обо всех, в том числе и о самой себе.

У Ахматовой забрали сына, но она поднялась над собственным материнским страданием и создала поэму о страданиях Матери вообще: Марии - по Иисусу, России - по миллионам погибших ее детей. В поэме показано единство всех женщин - всех страдающих матерей, от Богоматери, «стрелецких женок», жен декабристов до «царскосельских веселых грешниц». И ощущая в своем страдании сопричастность страданию многих, поэтесса смотрит на него как бы со стороны, откуда-то сверху, возможно, с неба: Тихо льется тихий Дон, Желтый месяц входит в дом. Входит в шапке набекрень. Видит желтый месяц тень. Эта женщина больна, Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне. Лишь на пределе, наивысшей точке страдания, возникает эта холодная отрешенность, когда о себе и о своем горе говорится беспристрастно, спокойно, как бы в третьем лице… Мотив полубредового образа тихого Дона подготавливает другой мотив, еще более страшный - мотив безумия, бреда и полной готовности к смерти или самоубийству: Уже безумие крылом Души накрыло половину, И поит огненным вином, И манит в черную долину. И поняла я, что ему Должна я уступить победу, Прислушиваясь к своему Уже как бы чужому бреду. И не позволит ничего Оно мне унести с собою (Как ни упрашивай его И как ни докучай мольбою)…

В какой-то момент наивысшего напряжения страдания можно видеть не только тех, кто рядом во времени, но и всех когда-либо страдавших женщин-матерей одновременно. Объединяясь в страдании, разные времена смотрят друг на друга глазами своих страдающих женщин. Это демонстрирует, например, четвертая часть поэмы. В ней «царскосельская веселая грешница» глядит в глаза той, «трехсотой, с передачею», - это уже столкновение разных женщин. А преодоление временного разлома происходит через ощущение его в себе, когда действительно «сердце пополам» и две половины - это одновременно и одна и та же, и две разные женские жизни.

Так и проходит она этот путь - по кругам ада все ниже и ниже, И женские фигуры на пути - Мне с Морозовою класть поклоны, С падчерицей Ирода плясать, С дымом улетать с костра Дидоны, Чтобы с Жанной на костер опять - Как памятники страданию. А потом - резкий рывок назад в настоящее, к тюремным очередям Ленинграда. И все оказываются едины перед лицом пытки времени.

Никакими словами не передать того, что происходит с матерью, сына которой мучают: А туда, где молча Мать стояла, Так никто взглянуть и не посмел. Это такое же табу, как для Лотовой жены оглянуться. Но поэтесса - оглядывается, смотрит, и как жена Лота застыла соляным столбом, так и она застывает этим памятником - памятником живым, оплакивающим всех страдающих людей…

Такова мука матери из-за распинаемого сына - мука, равносильная муке умирания, но смерть не приходит, человек живет и понимает, что надо жить дальше… «Каменное слово» падает на «живую грудь», душа должна окаменеть, и когда «надо память до конца убить», то жизнь начинается сначала. И Ахматова соглашается: все это «надо» И как спокойно, по-деловому звучит: «Справлюсь с этим как-нибудь…

» и «У меня сегодня много дела!». Это свидетельствует о своего рода превращении в тень, превращении в памятник («душа окаменела»), и «снова научиться жить» - значит научиться жить с этим… «Реквием» Ахматовой - подлинно народное произведение, не только в том смысле, что он отразил великую народную трагедию. Народное прежде всего потому, что «соткан» из простых, «подслушанных» слов.

«Реквием», исполненный большой поэтической экспрессии и гражданского звучания, выразил свое время, страдающую душу матери, страдающую душу народа…

Годы сталинских репрессий были ужасным периодом в жизни советского народа: миллионылучших людей объявлялись « врагами народа, исчезали бесследно, попадали в тюрьмы. О нихможно было говорить только шепотом, от родных « врагов народа» отворачивались. Не миновалаэта горькая чаша и семью Анны Ахматовой. Еще в 1920 г. был расстрелян большевиками еепервый муж Г. Гумилев, известный российский поэт, в прошлом офицер царской армии. 1935 г. за«антисоветскую» деятельность были арестованы ее сын Лев Румилёв и второй человек; М. Пунин.После письма Ахматовой к Сталину их освободили. Однако 1939 г. Льва Гулмилёва арестоваливторично. Приговор - десять лет исправительно-трудовых лагерей. Ахматова пережила долгиегоды отчаяния и страха. И таких людей были миллионы. Поэтому поэма о пережитых страданиях,которую Ахматова пообещала написать одной из таких уставших женщин « с голубыми губами»,является голосом целого народа.

Изображая всенародную трагедию, Ахматова олицетворяет образ народа в образах матери и сына.Насильственный разрыв между ними приводит к нарушению гармонии - основы основ. Больизраненной матери не сравнить ни с чем, и только через ее скорбь можно представить большуютрагедию той эпохи.
Приговор... И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет... Шатается... Одна.

Горе матери настолько безгранично, что она смотрит на него словно отстраненно, ей не верится,что она сможет выдержать все. И несется над закутою страхом горем страной крик души матери:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Бросалась в ноги палачу,
Ты сьн и ужас мой.

Жизнь без матери сына теряет свой смысл, пожалуй, легче было бы умереть, ней терпеть такоегоре. И она находит в себе мужество идти этим крестным путем, как когда Богоматерьсопровождала своего сына в его страданиях. Через это органично вплетается в поэму раздел оказни Иисуса Христа:

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

Когда распяли Иисуса, то даже те, кто кричали: «Распни его, распни», не смели взглянуть на Мать,потому что ее страдания - то большое бедствие на земле.
Страх потерять сына делает счастливы, теплые материнские лицо застывшими, скорбными.Героиня поэмы собственными глазами видела,

Как опадает глица,
Как из-под век проглядывает страх,
Хак клинописи жесткие страницы
Страдание выводят на шеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдрут...

Поминая всех умерших в эпилоге поэмы, автор сосредоточивает внимание на образе матери какобобщенном образе всех женщин. Они разные внешне, по характеру, по силе воли, но всех ихобъединило одно горе, постигла одна судьба. В каждой из них Ахматова находит что-то свое, а всебе - каждую из них:

Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов,
В них вспомишю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде...

Правдивый произведение Анны Ахматовой о жизни советского народа в 30-е годы XX в. смог выйтив свет на ее родине лишь в 1988 г., когда прошло уже много лет после смерти автора поэмы.

«Реквием», написанный в 1935-1940-х гг., жил необычным жизнью - только в сердцах и в памятилюдей, которым поэт тайно, шепотом доверил « слово» правды о смертную эпоху и о живуючеловеческую душу, которую нельзя убить.выбери то, что нужно

Тема материнского страдания в поэме А.А. Ахматовой «Реквием» занимает важнейшее место. Это связано с тем, что образ матери – центральный в поэме. Он чрезвычайно сложен. В нем сплелись три ипостаси: мать – лирическая героиня (автобиографический образ), мать – обобщающий образ всех матерей и, наконец, мать – Россия.

В «Посвящении» Ахматова сразу вводит обобщающий образ Матери. Происходит это за счет употребления местоимения «мы» и глаголов во множественном числе. К финалу стихотворения из толпы матерей, ожидающих приговора, выделяется образ одной Матери, которой и суждено стать выразителем материнских страданий в поэме:

…И сразу слезы хлынут,

Ото всех уже отделена…

…Но идет…Шатается…Одна…

Во «Вступлении» появляется образ Руси. Используя прием олицетворения, поэтесса создает ощущение Руси как живого человека, женщины, которую в кровь избивают сапогами, давят шинами «чёрных марусь».

С первой по десятую часть разворачивается собственно сюжет поэмы. Сначала сына лирической героини уводят, и начинается полоса ожиданий и мытарств. Душу матери одолевают парадоксальные чувства. Примечательна в этом отношении часть третья:

Нет, это не я, это кто-то другой страдает.

Я бы так не могла, а то, что случилось,

Пусть черные сукна покроют,

И пусть унесут фонари…

Ночь – это состояние души матери. Беспамятство вдруг сменяется тихим плачем, а затем надрывным причитанием:

Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой,

Кидалась в ноги палачу,

Ты сын и ужас мой. (V часть)

Легкие летят недели.

Что случилось не пойму,

Как тебе, сынок, в тюрьму

Ночи белые глядели,

Как они опять глядят

Ястребиным жарким оком,

О твоем кресте высоком

И о смерти говорят (VI часть).

В седьмой части «Приговор» мать узнает об участи, уготовленной ее сыну: «И упало каменное слово // На мою еще живую грудь». Сумасшествие, надвигающееся на убитую горем женщину, начинается с просьбы о смерти прийти («К смерти»). Мать готова принять смерть в любом виде, только бы не видеть страданий своего сына. Апогей безумства наступает в девятой главе:

Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином

И манит в черную долину.

Поразительно, но здесь мы уже не видим слез и причитаний. Окаменелость и усталость – вот чувства, охватившие лирическую героиню в этой части. Она как бы собралась и сжалась в комок, но в этой собранности сквозит безумие, отстраненность от мира и реальности.

Высшей точкой поэмы является десятая часть «Распятие». Ахматова использует здесь библейский мотив распятия Христа, но смотрит на все происходящее глазами Марии. В этом образе страдающей Марии сплелись воедино и мать-лирическая героиня, и все матери жертв террора, и Русь, униженная, растоптанная, вынужденная в молчании смотреть на убийство своих сыновей. Мария становится неприкосновенной и святой в момент перенесения ею таких же мученических страданий, какие переносит ее сын на кресте:

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Хотелось бы всех поименно назвать,

Да отняли список, и негде узнать.

Поэт призывает поставить памятник великой Матери для того, чтобы никогда не забывать тот ужас и боль, которую пришлось перенести русским женщинам в страшные годы террора.

Свою поэму Ахматова посвящает всем женщинам и матерям, которые, страдая, находились на грани истощения физических и душевных сил и жили лишь надеждой. Но благодаря их бесконечной любви и перенесенным мукам жизнь будет продолжаться.

Поэма А. Ахматовой «Реквием» - особое произведение. Это напоминание о всех прошедших неслыханные испытания, это взволнованная исповедь исстрадавшейся человеческой души. «Реквием» - это летопись 30-х годов ХХ века. У Ахматовой спросили, сможет ли она это описать. Спросила незнакомка, стоя в очереди в тюремном коридоре. И Ахматова ответила утвердительно. К теме увековечения своего страшного времени она шла давно, с тех самых пор, когда впервые был арестован ее сын. Это был 1935 год. А потом были еще аресты. То, что выходило из-под ее пера в эти годы, продиктовано не одним лишь личным материнским горем - это горе миллионов, мимо которого Ахматова не могла пройти равнодушно, иначе она не была бы Ахматовой…

Поэтесса, стоящая в тюремной очереди, пишет не только о себе, а обо всех женщинах-матерях, говорит о «свойственном всем нам оцепенении». Предисловие к поэме, как и эпиграф, - ключ, помогающий понять, что эта поэма написана, как когда-то «Реквием» Моцарта, «по заказу». Женщина с голубыми губами просит ее об этом как о последней надежде на некое торжество справедливости и правды. И Ахматова берет на себя этот «заказ», этот столь тяжкий долг, нимало не колеблясь, - ведь она будет писать обо всех, в том числе и о самой себе.

У Ахматовой забрали сына, но она поднялась над собственным материнским страданием и создала поэму о страданиях Матери вообще: Марии - по Иисусу, России - по миллионам погибших ее детей. В поэме показано единство всех женщин - всех страдающих матерей, от Богоматери, «стрелецких женок», жен декабристов до «царскосельских веселых грешниц». И ощущая в своем страдании сопричастность страданию многих, поэтесса смотрит на него как бы со стороны, откуда-то сверху, возможно, с неба:

Тихо льется тихий Дон,

Желтый месяц входит в дом.

Входит в шапке набекрень.

Видит желтый месяц тень.

Эта женщина больна,

Эта женщина одна.

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

Лишь на пределе, наивысшей точке страдания, возникает эта холодная отрешенность, когда о себе и о своем горе говорится беспристрастно, спокойно, как бы в третьем лице… Мотив полубредового образа тихого Дона подготавливает другой мотив, еще более страшный - мотив безумия, бреда и полной готовности к смерти или самоубийству:

Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином,

И манит в черную долину.

И поняла я, что ему

Должна я уступить победу,

Прислушиваясь к своему

Уже как бы чужому бреду.

И не позволит ничего

Оно мне унести с собою

(Как ни упрашивай его

И как ни докучай мольбою)…

В какой-то момент наивысшего напряжения страдания можно видеть не только тех, кто рядом во времени, но и всех когда-либо страдавших женщин-матерей одновременно. Объединяясь в страдании, разные времена смотрят друг на друга глазами своих страдающих женщин. Это демонстрирует, например, четвертая часть поэмы. В ней «царскосельская веселая грешница» глядит в глаза той, «трехсотой, с передачею», - это уже столкновение разных женщин. А преодоление временного разлома происходит через ощущение его в себе, когда действительно «сердце пополам» и две половины - это одновременно и одна и та же, и две разные женские жизни. Так и проходит она этот путь - по кругам ада все ниже и ниже,

и женские фигуры на пути -

Мне с Морозовою класть поклоны,

С падчерицей Ирода плясать,

С дымом улетать с костра Дидоны,

Чтобы с Жанной на костер опять -

как памятники страданию. А потом - резкий рывок назад в настоящее, к тюремным очередям Ленинграда. И все оказываются едины перед лицом пытки времени. Никакими словами не передать того, что происходит с матерью, сына которой мучают:

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Это такое же табу, как для Лотовой жены оглянуться. Но поэтесса - оглядывается, смотрит, и как жена Лота застыла соляным столбом, так и она застывает этим памятником - памятником живым, оплакивающим всех страдающих людей… Такова мука матери из-за распинаемого сына - мука, равносильная муке умирания, но смерть не приходит, человек живет и понимает, что надо жить дальше… «Каменное слово» падает на «живую грудь», душа должна окаменеть, и когда «надо память до конца убить», то жизнь начинается сначала. И Ахматова соглашается: все это «надо» И как спокойно, по-деловому звучит: «Справлюсь с этим как-нибудь…» и «У меня сегодня много дела!». Это свидетельствует о своего рода превращении в тень, превращении в памятник («душа окаменела»), и «снова научиться жить» - значит научиться жить с этим… «Реквием» Ахматовой - подлинно народное произведение, не только в том смысле, что он отразил великую народную трагедию. Народное прежде всего потому, что «соткан» из простых, «подслушанных» слов. «Реквием», исполненный большой поэтической экспрессии и гражданского звучания, выразил свое время, страдающую душу матери, страдающую душу народа…

1. Новое!

   Пронзительная по степени трагизма поэма Анны Ахматовой «Реквием» была написана с 1935 по 1940 год. До 1950-х годов поэт хранила ее текст в памяти, не решаясь записать на бумагу, чтобы не подвергнуться репрессиям. Только после смерти Сталина поэма была...

Поэма Анны Ахматовой «Реквием» была на писана в страшные для нашей страны годы - с 1935 по 1940. В этот период неслыханные вещи происходили в Советском Союзе: шел великий и неоправданный геноцид собственного народа. Миллионы томились в застенках, многие...

Анне Андреевне Ахматовой суждено было прожить долгую жизнь, исполненную такого же трагизма, как и ее время. Ей пришлось пережить две мировые войны, революции, сталинские репрессии. Про Ахматову можно сказать, что она была свидетелем величайшей народной...

Судьба Анны Ахматовой даже для нашего жестокого века трагична. В 1921 году расстреляли ее мужа, поэта Николая Гумилева, якобы за соучастие в контрреволюционном заговоре. Что из того, что к этому времени они были в разводе! Их по-прежнему связывал сын...