Ганс Христиан Андерсен

Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут:

Какая славная елочка!

А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.

Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка.

Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! - вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!

И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.

Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку - такая обида! Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом.

«Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого нет ничего на свете!» - думала елка.

По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие - просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?

Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:

Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?

Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:

Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. По-моему, это они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.

Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?

Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.

Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!

И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она этого не понимала.

Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.

Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?

Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!

А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом? Потом что?

Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!

А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! - ликовала елка. - Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!

Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!

Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она зеленая; темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили: «Какая славная елка!» - и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.

Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:

Вот эта просто великолепна! Только эту!

Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно…

Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет! «Ах! - подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?»

Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.

И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; горячо было ужасно.

Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском… И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.

«Что они делают? - думала елка. - Что будет дальше?»

И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они набросились на нее! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой с золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули.

Дети кружились в хороводе со своими великолепными игрушками, а на елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика.

Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстого человечка, и он уселся прямо под ней.

Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает послушать, - сказал он, - только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял?

Про Иведе-Аведе! - кричали одни.

Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.

И был шум и гам, одна только елка молчала и думала: «А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?» Она свое отыграла, она, что ей было положено, сделала.

И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети захлопали в ладоши, закричали: «Еще, еще расскажи!», им хотелось послушать и про Иведе-Аведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем притихшая, задумчивая стояла елка, птицы в лесу ничего подобного не рассказывали. «Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!» - думала елка и верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек. «Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца». И она радовалась, что назавтра ее опять украсят свечами и игрушками, золотом и фруктами. «Уж завтра-то я не буду так трястись! - думала она. - Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе». Так, тихая и задумчивая, простояла она всю ночь.

Ганс Христиан Андерсен

Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на соломины, подсядут к елочке и скажут:

Какая славная елочка!

А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.

Через год подросла елочка на один побег, через год вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько лет росла елка.

Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! - вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!

И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые облака, утром и вечером проплывавшие над нею.

Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку - такая обида! Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу уже приходилось обегать ее кругом.

«Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой - лучше этого нет ничего на свете!» - думала елка.

По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые, длинные, узкие - просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?

Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у них:

Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?

Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и сказал:

Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось много новых кораблей с великолепными мачтами. По-моему, это они и были, от них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко, очень высоко.

Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?

Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.

Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!

И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но она этого не понимала.

Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки, иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и лошади увозили их из лесу.

Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня, а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они едут?

Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!

А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом? Потом что?

Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!

А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! - ликовала елка. - Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те, которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?.. Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что со мной делается!

Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!

Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму и лето стояла она зеленая; темно- зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее, говорили: «Какая славная елка!» - и под рождество срубили ее первую. Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она, что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.

Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с остальными и чей-то голос сказал:

Вот эта просто великолепна! Только эту!

Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки - елка еще ни разу не видела таких, - закачались среди зелени, а вверху, на самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было великолепно, совершенно бесподобно...

Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она засияет! «Ах! - подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы зажгли свечи! И что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?»

Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того, что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что головная боль для нашего брата.

И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее зеленой хвое; горячо было ужасно.

Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить огонь. Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно ей было! Как боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как была ошеломлена всем этим блеском... И тут распахнулись створки дверей, и в зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.

«Что они делают? - думала елка. - Что будет дальше?»

И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они выгорели, их потушили, и дозволено было

В лесу стояла чудесная ёлочка. Место у неё было хорошее, воздуха и света вдоволь; кругом росли подруги постарше – и ели и сосны. Ёлочке ужасно хотелось поскорее вырасти; она не думала ни о тёплом солнышке, ни о свежем воздухе, не было ей дела и до болтливых крестьянских ребятишек, что сбирали в лесу землянику и малину; набрав полные кружки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под ёлочку отдохнуть и всегда говорили:

– Вот славная ёлочка! Хорошенькая, маленькая!

Таких речей деревцо и слушать не хотело. Прошёл год – и у ёлочки прибавилось одно коленце, прошёл ещё год – прибавилось ещё одно: так по числу коленцев и можно узнать, сколько лет ели.

– Ах, если бы я была такой же большой, как другие деревья! – вздыхала ёлочка. – Тогда бы и я широко раскинула свои ветви, высоко подняла голову, и мне бы видно было далеко-далеко вокруг! Птицы свили бы в моих ветвях гнёзда, и я при ветре так же важно кивала бы головой, как другие!

И ни солнышко, ни пение птичек, ни розовые утренние и вечерние облака не доставляли ей ни малейшего удовольствия.

Стояла зима; земля была устлана сверкающим снежным ковром; по снегу нет-нет да пробегал заяц и иногда даже перепрыгивал через ёлочку – вот обида! Но прошло ещё две зимы, и к третьей деревцо подросло уже настолько, что зайцу приходилось обходить его.

«Да, расти, расти и поскорее сделаться большим, старым деревом – что может быть лучше этого!» – думалось ёлочке.

Каждую осень в лесу появлялись дровосеки и рубили самые большие деревья. Ёлочка каждый раз дрожала от страха при виде падавших на землю с шумом и треском огромных деревьев. Их очищали от ветвей, и они валялись на земле такими голыми, длинными и тонкими. Едва можно было узнать их! Потом их укладывали на дровни и увозили из леса.

Куда? Зачем?

Весною, когда прилетели ласточки и аисты, деревцо спросило у них:

– Не знаете ли, куда повезли те деревья? Не встречали ли вы их?

Ласточки ничего не знали, но один из аистов подумал, кивнул головой и сказал:

– Да, пожалуй! Я встречал на море, по пути из Египта, много новых кораблей с великолепными, высокими мачтами. От них пахло елью и сосной. Вот где они!

– Ах, поскорей бы и мне вырасти да пуститься в море! А каково это море, на что оно похоже?

– Ну, это долго рассказывать! – отвечал аист и улетел.

– Радуйся своей юности! – говорили ёлочке солнечные лучи. – Радуйся своему здоровому росту, своей молодости и жизненным силам!

И ветер целовал дерево, роса проливала над ним слёзы, но ель ничего этого не ценила.

Около рождества срубили несколько совсем молоденьких ёлок; некоторые из них были даже меньше нашей ёлочки, которой так хотелось скорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли из леса.

Ель

Ганс Христиан Андерсен

В лесу стояла чудесная елочка. Место у нее было хорошее, воздуха и света вдоволь, а кругом росли ее подруги постарше - и ели и сосны. Елочке очень хотелось поскорее вырасти; она не замечала ни теплого солнца, ни свежего воздуха, ни крестьянских ребятишек, которые весело перекликались, собирая в лесу землянику и малину; набрав полные кружки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под елочкой отдохнуть и говорили:
- Какая хорошенькая елочка! Какая маленькая!
Но деревце и слушать их не хотело.
Прошел год, и у елочки вырос новый кружок веток - мутовка; прошел еще год - прибавилась еще одна. Так, по числу мутовок, можно узнать, сколько лет ели.
- Ах, если б я была такой же рослой, как другие деревья! - вздыхала елочка. - Тогда бы и я широко раскинула свои ветви, а верхушкой заглянула бы далеко-далеко! Птицы вили бы гнезда в моих ветвях, а при ветре я так же важно кивала бы головой, как другие!
И ни солнце, ни пение птичек, ни розовые облака, которые утром и вечером проплывали над ней, не доставляли ей ни малейшего удовольствия.
Стояла зима; все кругом было покрыто ослепительно белым снегом, а по снегу нет-нет да пробегал заяц и даже иногда перепрыгивал через елочку, - вот обидно-то! Прошло еще две зимы, и к третьей деревце подросло уже настолько, что зайцу приходилось обегать его.
"Да, расти, расти и поскорее сделаться большой и старой, что может быть лучше этого!" - думала елочка.
Осенью в лесу появлялись дровосеки и рубили самые большие деревья. Это случалось каждый год. Елочка теперь уже подросла и дрожала от страха, когда на землю с шумом и треском падали огромные деревья. Их очищали от ветвей, и они тогда казались такими голыми, длинными, тонкими! Трудно было узнать их. Потом их укладывали на дровни и увозили из леса.
Куда? Зачем?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елочка спросила у них:
- Вы не знаете, куда увезли деревья? Вам они не встретились?
Ласточки ничего не знали, но один из аистов подумал, кивнул головой и ответил:
- Да, пожалуй. По пути из Египта я встречал на море много новых кораблей с великолепными высокими мачтами. Должно быть, это и были те деревья. От них пахло елью. Я привез вам поклон от этих важных особ.
- Ах, поскорей бы и мне вырасти да пуститься в плавание по морю. А какое оно, море? На что оно похоже?
- Ну, это долго рассказывать! - буркнул аист и улетел.
- Радуйся своей юности! - говорили елочке солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, своей молодой жизни!
И ветер целовал деревце, а роса проливала над ним слезы, но ель этого не ценила.
Перед Рождеством срубили несколько совсем молоденьких елок; некоторые из них были даже меньше нашей елочки, которой так не терпелось поскорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли.
- Куда? - спросила ель. - Они не больше меня; одна даже меньше. И почему на них оставили все ветки? Куда их увезли?
- Мы знаем! Мы знаем! - зачирикали воробьи. - Мы были в городе и заглядывали в окна. Мы знаем, куда их повезли! Они попадут в честь, их так возвеличат, что и описать невозможно! Мы заглядывали в окна и все видели. Их ставили в середине теплой комнаты и украшали чудеснейшими вещами - золочеными яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей.
- А потом?.. - спросила ель, дрожа всеми своими ветками. - А потом?.. Что было с ними потом?
- Этого мы не знаем. Но то, что мы видели, было замечательно.
- Может быть, и я вступлю на этот блестящий путь, - радовалась ель. - Это получше, чем плавать по морю. Ах, я просто изнываю от тоски и нетерпения! Хоть бы поскорее пришло Рождество! Теперь и я стала высокой и густой, как те ели, что были срублены в прошлом году. Ах, если б я уже лежала на дровнях! Ах, если б я уже стояла в теплой комнате, разубранная всеми этими прелестными украшениями! А потом что?.. Потом, верно, будет еще лучше, - иначе зачем бы и наряжать меня? Но что же все-таки со мной будет? Ах, как я тоскую и рвусь отсюда! Невмоготу мне! Сама не знаю, что со мной.
- Радуйся нам! - сказали ей воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юности и лесному приволью!
Но елочка и не думала радоваться, а все росла да росла. И зиму и лето стояла она в своем темно-зеленом уборе, и каждый, кто видел ее, говорил: "Вот чудесное деревце!"
Подошло Рождество, и елочку срубили первую. Топор глубоко врезался в ее тело, и елочка со стоном упала на землю. Ей стало больно, она слабела и уже не могла думать о своем будущем счастье. Грустно ей было расставаться с родным лесом, с тем уголком, где она выросла, - она знала, что никогда больше не увидит своих милых друзей - кустиков, цветов, а может быть, даже и птичек. Печальный это был отъезд.
Деревце пришло в себя только тогда, когда вместе с другими деревьями очутилось на каком-то дворе и услышало мужской голос:
- Прелестная елочка! Как раз такую мы и хотели.
Явились двое нарядных слуг, взяли елку и внесли ее в огромный, великолепный зал. По стенам здесь висели портреты, а в нише большой кафельной печки стояли китайские вазы со львами на крышках. Повсюду были расставлены кресла-качалки, обитые шелком диваны и большие столы, заваленные книжками с картинками и игрушками "на сотню сотен далеров", - так по крайней мере говорили дети. Елку воткнули в большую бочку с песком, но об этом нельзя было догадаться, потому что бочку обмотали зеленою тканью и поставили на пестрый ковер. Как трепетала елочка! Что-то теперь будет?
Но вот явились слуги и молодые девушки и стали ее наряжать. На ветвях ее повисли набитые сластями маленькие сетки, вырезанные из цветной бумаги, а золоченые яблоки и грецкие орехи, казалось, сами выросли на ветках. Под зеленой хвоей закачались куклы - ни дать ни взять живые человечки; таких елка еще не видывала. Наконец, к ветвям прикрепили сотни маленьких свечек - красных, голубых, белых, а к верхушке - большую звезду из сусального золота. Как это было красиво, неописуемо прекрасно!
Сегодня вечером!
- Как засияет она сегодня вечером! - говорили все.
"Ах, - подумала елка, - хоть бы поскорее настал вечер и зажгли свечки! А что же будет потом? Быть может, другие деревья явятся сюда из леса, чтобы полюбоваться на меня? Быть может, к окошкам подлетят воробьи? А может быть, я укоренюсь в этой кадке и, нарядная, буду стоять здесь и зиму и лето?"
Ах! Что она знала?.. От напряженного ожидания у нее даже заболела кора, а эта боль для дерева так же несносна, как для нас головная.
Но вот зажгли свечи. Что за блеск, что за роскошь! У елки задрожали все ее ветви, и тут одна из свечек подпалила зеленые иглы и пребольно обожгла деревце.
- Ай-яй! - закричали девушки и поспешно затушили огонь.
Теперь елка не смела дрожать. И напугалась же она! Особенно потому, что боялась лишиться хоть малейшего из своих украшений. Весь этот блеск ее просто ошеломил. Но вот двери распахнулись, и ворвалась целая толпа детей, - можно было подумать, что они хотят повалить елку! За ними степенно вошли старшие. Малыши остановились как вкопанные, но лишь на минуту, а затем поднялся такой шум и гам, что в ушах звенело. Дети плясали вокруг елки и поминутно срывали с нее то одно, то другое украшение.
"Что они делают? - испуганно подумала елка. - Что это значит?"
Свечи догорели до самых веток, и их потушили одну за другой, а детям позволили обобрать дерево. Как они на него налетели, только ветки затрещали! Не будь верхушка с золотой звездой крепко привязана к потолку, дети свалили бы елку.
Потом они опять принялись плясать, не выпуская из рук своих чудесных игрушек. Никто больше не смотрел на елку, кроме старой няни, да и та лишь высматривала, не осталось ли где на ветках яблочка или винной ягоды.
- Сказку" Сказку! - закричали дети и потащили к елке маленького толстого человека.
Он уселся под деревом и сказал:
- Вот мы и в лесу! Пусть елка тоже послушает, ей это пойдет на пользу. Но я расскажу только одну сказку. Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который хоть и свалился с лестницы, но все-таки прославился и добыл себе принцессу?
- Про Иведе-Аведе! - закричали одни.
- Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
Поднялся шум; только елка стояла тихо и думала: "А обо мне забыли? Или никому уже нет дела до меня?"
Да, так оно и было; роль ее кончилась, и никто не обращал на нее внимания.
Толстенький человек рассказал про Клумпе-Думпе, который хоть и свалился с лестницы, но все-таки прославился и добыл себе принцессу.
Дети захлопали в ладоши и закричали:
- Еще, еще!
Они хотели послушать и про Иведе-Аведе, но пришлось удовольствоваться одним Клумпе-Думпе.
Тихо, задумчиво стояла елка, - лесные птицы никогда не рассказывали ничего подобного. "Клумпе-Думпе свалился с лестницы, и все же ему досталась принцесса! Да, вот что бывает на белом свете! - думала елка; она поверила всему, что сейчас услышала, ведь рассказывал такой приятный человек. - Да, да, кто знает! Может быть, и я свалюсь с лестницы, а потом сделаюсь принцессой, - и она с радостью думала о завтрашнем дне; ее опять украсят свечками, игрушками, золотом и фруктами. - Завтра уж я не задрожу! - думала она. - Я хочу как следует насладиться своим великолепием. И завтра я опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может статься, и про Иведе-Аведе". И деревце смирно простояло всю ночь, мечтая о завтрашнем дне.
Наутро явились слуга и горничная. "Сейчас опять начнут меня украшать!" - подумала елка. Но они вытащили ее из комнаты, поволокли по лестнице и сунули в самый темный угол чердака, куда даже дневной свет не проникал.
"Что же это значит? - думала елка. - Что мне здесь делать? Что я тут увижу и услышу?" И она прислонилась к стене и все думала, думала... Времени на это хватало. Проходили дни и ночи, но к ней не заглядывал никто. Раз только явились люди и поставили на чердаке большие ящики. Деревце стояло в стороне, и о нем, казалось, забыли.
"На дворе зима! - думала елка. - Земля затвердела и покрылась снегом: значит, нельзя снова посадить меня в землю, вот и придется простоять под крышей до весны. Как это умно придумано! Какие люди добрые! Если бы только здесь не было так темно и так невыносимо пусто!.. Даже зайчиков нет ни единого... А в лесу-то как было весело! Кругом снег, а по снегу зайчики скачут. Вот хорошо было!.. Даже когда они через меня прыгали, хоть это меня и сердило. А здесь так одиноко".
- Пи-пи! - пискнул вдруг мышонок и выскочил из норки; за ним еще один, маленький. Они принялись обнюхивать деревце и шмыгать меж его ветвями.
- Ну и холод здесь! - пищали мышата. - Было бы потеплее, совсем бы хорошо было. Правда, старая елка?
- Вовсе я не старая! - отвечала елочка. - Есть много деревьев постарше меня.
- Откуда ты и что ты знаешь? - спросили мышата; они были очень любопытны. - Расскажи нам, где самое лучшее место на земле? Ты была там? Была ты когда-нибудь в кладовой, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока и где можно плясать на сальных свечках? Войдешь туда тощим, а выйдешь толстым.
- Нет, такого места я не знаю, - ответила елка. - Но я знаю лес, где светит солнце и поют птицы. И она рассказала им о своей юности.
Мышата никогда не слыхали ничего подобного и удивились.
- Как же ты много видела! - запищали они. - Как ты была счастлива!
- Счастлива? - повторила елка и вспомнила то время, о котором только что говорила. - Да, пожалуй, тогда мне жилось неплохо!
Затем она рассказала им про тот сочельник, когда ее разукрасили пряниками и свечками.
- Ого! - запищали мышата. - До чего же ты была счастлива, старая елка!
- Я совсем не старая! - возразила елка. - Меня взяли из лесу только этой зимой. Я в самой поре. Я едва успела вырасти.
- Как ты чудесно рассказываешь! - воскликнули мышата и на следующую ночь привели с собой еще четырех, которым тоже было интересно послушать елку. А сама она чем больше рассказывала, тем яснее вспоминала свое прошлое, и ей казалось, что она пережила много хороших дней.
- Но они же вернутся. Вернутся! Вот и Клумпе-Думпе упал с лестницы, а принцесса все-таки ему досталась. Может быть, и я сделаюсь принцессой!
Тут деревце вспомнило красивую березку, что росла в лесной чаще неподалеку от него. Настоящая красавица принцесса!
- Кто это Клумпе-Думпе? - спросили мышата.
И ель рассказала им эту сказку; она запомнила ее от слова до слова. Мышата прыгали чуть не до самой верхушки дерева, в таком они были восторге. На следующую ночь явилось еще несколько мышей, а в воскресенье даже две крысы. Крысам сказка вовсе не понравилась, что очень огорчило мышат, но теперь и они восхищались ею меньше, чем в первый раз.
- Вы только одну это историю и знаете? - спросили крысы.
- Только, - ответила ель. - Я слышала ее в счастливейший вечер своей жизни; впрочем, тогда я еще не понимала, что он - счастливейший.
- Очень нудная история. А не знаете вы сказки про жир или сальные свечки? Про кладовую?
- Нет, - ответило деревце.
- Ну, счастливо оставаться! - сказали крысы и ушли.
Мышата тоже разбежались. И ель вздохнула:
- Как приятно было, когда резвые мышата сидели вокруг меня и слушали мои рассказы! Но вот и этому конец... Ну, уж теперь я своего не упущу и, когда меня отсюда вынесут, повеселюсь всласть!
Но не так скоро это случилось.
Однажды утром явились люди прибрать чердак. Вытащили ящики, а за ними и елку. Сначала ее довольно грубо бросили на пол, потом слуга поволок ее по лестнице вниз.
"Ну, теперь для меня начинается новая жизнь!" - подумала елка.
И правда, повеяло свежим воздухом, блеснуло солнце - ель очутилась на дворе. Все это произошло так быстро, вокруг было столько нового, столько интересного, что она не успела даже взглянуть на себя. Двор примыкал к саду, а в саду все зеленело и цвело. Через изгородь перевешивались свежие благоухающие розы, цвели липы, ласточки летали туда-сюда и щебетали:
- Квир-вир-вит! Мой супруг возвратился!
Но к елке это не относилось.
- Теперь и я заживу! - обрадовалась елка и расправила свои ветки. Увы, как они поблекли и пожелтели!
Деревце лежало в углу двора, в крапиве и сорной траве. На верхушке его все еще поблескивала золотая звезда.
Во дворе весело играли те самые ребятишки, что на святках плясали вокруг елки и так ей радовались. Один малыш увидел вдруг звезду и сорвал ее с деревца.
- Смотри-ка, что уцелело на этой паршивой старой елке! - крикнул он и наступил на ее ветви; ветви хрустнули.
Ель взглянула на молодое, свежее цветенье в саду, потом на себя и пожалела, что не осталась в темном углу на чердаке. Вспомнились ей и молодость, и лес, и веселый сочельник, и мышата, жадно слушавшие сказку про Клумпе-Думпе...
- Все прошло, все прошло! - сказала бедная елка. - И почему я не радовалась, пока было время? А теперь... все прошло, все прошло!
Слуга принес топор и изрубил елку на куски, - вышла целая связка растопок. Как жарко запылали они под большим котлом! Дерево глубоко, глубоко вздыхало, и эти вздохи были похожи на негромкие выстрелы. Прибежали дети и уселись перед огнем, каждый выстрел они встречали веселым криком: "Пиф! Паф!" А ель, тяжело вздыхая, вспоминала ясные летние дни и звездные зимние ночи в лесу, веселый сочельник и сказку про Клумпе-Думпе, единственную сказку, которую ей довелось услышать и которую она умела рассказывать... И вот, наконец, она сгорела.
Мальчики опять играли во дворе; на груди у младшего блестела та самая золотая звезда, которая украшала елку в счастливейший вечер ее жизни. Этот вечер миновал, елке пришел конец, - пришел конец и нашей сказке. Конец, конец! Всему на свете приходит конец!

1844, 1846 гг.
Перевод с датского А.В. Ганзен

В лесу стояла чудесная елочка. Место у нее было хорошее, воздуха и света вдоволь; кругом же росли подруги постарше - и ели, и сосны. Елочке ужасно хотелось поскорее вырасти; она не думала ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе, не было ей дела и до болтливых крестьянских ребятишек, что собирали по лесу землянику и малину; набрав полные корзиночки или нанизав ягоды, словно бусы, на тонкие прутики, они присаживались под елочку отдохнуть и всегда говорили:
- Вот славная елочка! Хорошенькая, маленькая! Таких речей деревце и слушать не хотело.
Прошел год, и у елочки прибавилось одно коленце, прошел еще год, прибавилось еще одно - так, по числу коленцев, и можно узнать, сколько дереву лет.
- Ах, если бы я была такой же большой, как другие деревья! - вздыхала елочка. - Тогда бы и я широко раскинула свои ветви, высоко подняла голову, и мне бы видно было далеко-далеко вокруг! Птицы свили бы в моих ветвях гнезда, и я при ветре так же важно кивала бы головой, как другие!
И ни солнышко, ни пение птичек, ни розовые утренние и вечерние облака не доставляли ей ни малейшего удовольствия.
Стояла зима; земля была устлана сверкающим снежным ковром; по снегу нет-нет да пробегал заяц и иногда даже перепрыгивал через елочку - вот обида! Но прошло еще две зимы, и к третьей деревце подросло уже настолько, что зайцу приходилось обходить его кругом.
«Да, расти, расти и поскорее сделаться большим, старым деревом - что может быть лучше этого!» - думалось елочке.
Каждую осень в лесу появлялись дровосеки и рубили самые большие деревья. Елочка каждый раз дрожала от страха при виде падавших на землю с шумом и треском огромных деревьев. Их очищали от ветвей, и они валялись на земле такими голыми, длинными и тонкими. Едва можно было узнать их! Потом их укладывали на дровни и увозили из леса.
Куда? Зачем?
Весною, когда прилетели ласточки и аисты, деревце спросило у них:
- Не знаете ли, куда повезли те деревья? Не встречали ли вы их? Ласточки ничего не знали, но один из аистов подумал, кивнул головой и сказал:
- Да, пожалуй! Я встречал на море, по пути из Египта, много новых кораблей с великолепными высокими мачтами. От них пахло елью и сосной. Вот где они!
- Ах, поскорей бы и мне вырасти да пуститься в море! А каково это море, на что оно похоже?
- Ну, это долго рассказывать! - ответил аист и улетел.
- Радуйся своей юности! - говорили елочке солнечные лучи. - Радуйся своему здоровому росту, своей молодости и жизненным силам!
И ветер целовал дерево, роса проливала над ним слезы, но ель ничего этого не ценила.
Незадолго до Рождества срубили несколько совсем молоденьких елок; некоторые из них были даже меньше нашей елочки, которой так хотелось поскорее вырасти. Все срубленные деревца были прехорошенькие; их не очищали от ветвей, а прямо уложили на дровни и увезли из леса.
- Куда? - спросила ель. - Они не больше меня, одна даже меньше. И почему на них оставили все ветви? Куда их повезли?
- Мы знаем! Мы знаем! - прочирикали воробьи. - Мы были в городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда их повезли! Они попадут в такую честь, что и сказать нельзя! Мы заглядывали в окна и видели! Их ставят посреди теплой комнаты и украшают чудеснейшими вещами: золочеными яблоками, медовыми пряниками и тысячами свечей!
- А потом?.. - спросила ель, дрожа всеми ветвями. - А потом?.. Что было с ними потом?
- А больше мы ничего не видали! Но это было бесподобно!
- Может быть, и я пойду такою же блестящею дорогой! - радовалась ель. - Это получше, чем плавать по морю! Ах, я просто изнываю от тоски и нетерпения! Хоть бы поскорее пришло Рождество! Теперь и я стала такою же высокою и раскидистою, как те, что были срублены в прошлом году! Ах, если б я уже лежала на дровнях! Ах, если б я уже стояла, разубранная всеми этими прелестями, в теплой комнате! А потом что?.. Потом, верно, будет еще лучше, иначе зачем бы и наряжать меня!.. Только что именно? Ах, как я тоскую и рвусь отсюда! Просто и сама не знаю, что со мной!
- Радуйся нам! - сказали ей воздух и солнечный свет. - Радуйся своей юности и лесному приволью!
Но она и не думала радоваться, а все росла да росла. И зиму, и лето стояла она в своем зеленом уборе, и все, кто видел ее, говорили: «Вот чудесное деревце!» Подошло, наконец, и Рождество, и елочку срубили первую. Жгучая боль и тоска не дали ей даже и подумать о будущем счастье; грустно было расставаться с родным лесом, с тем уголком, где она выросла: она ведь знала, что никогда больше не увидит своих милых подруг - елей и сосен, кустов, цветов, а может быть, даже и птичек! Как тяжело, как грустно!..
Деревце пришло в себя только тогда, когда очутилось вместе с другими деревьями на дворе и услышало возле себя чей-то голос:
- Чудесная елка! Такую-то нам и нужно!
Явились двое разодетых слуг, взяли елку и внесли ее в огромную великолепную залу. По стенам висели портреты, а на большой кафельной печке стояли китайские вазы со львами на крышках; повсюду были расставлены кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, заваленные альбомами, книжками и игрушками на несколько сот далеров - так, по крайней мере, говорили дети. Елку посадили в большую кадку с песком, обернули кадку зеленою материей и поставили на пестрый ковер. Как трепетала елочка! Что-то теперь будет? Явились слуги и молодые девушки и стали наряжать ее. Вот на ветвях повисли полные сластей маленькие сетки, вырезанные из цветной бумаги, золоченые яблоки и орехи и закачались куклы - ни дать ни взять живые человечки; таких елка еще и не видывала. Наконец к ветвям прикрепили сотни разноцветных маленьких свечек, а к самой верхушке елки - большую звезду из сусального золота. Ну просто глаза разбегались, глядя на все это великолепие!
- Как заблестит, засияет елка вечером, когда зажгутся свечки! - сказали все.
«Ах! - подумала елка, - хоть бы поскорее настал вечер и зажгли свечки! А что же будет потом? Не явятся ли сюда из лесу, чтобы полюбоваться на меня, другие деревья? Не прилетят ли к окошкам воробьи? Или, может быть, я врасту в эту кадку и буду стоять тут такою нарядной и зиму и лето?»
Да, много она знала!.. От напряженного ожидания у нее даже заболела кора, а это для дерева так же неприятно, как для нас головная боль.
Но вот зажгли свечи. Что за блеск, что за роскошь! Елка задрожала всеми ветвями, одна из свечек подпалила зеленые иглы, и елочка пребольно обожглась.
- Ай-ай! - закричали барышни и поспешно затушили огонь. Больше елка дрожать не смела. И напугалась же она! Особенно
потому, что боялась лишиться хоть малейшего из своих украшений. Но весь этот блеск просто ошеломлял ее... Вдруг обе половинки дверей распахнулись, и ворвалась целая толпа детей; можно было подумать, что они намеревались свалить дерево! За ними степенно вошли старшие. Малыши остановились как вкопанные, но лишь на минуту, а там поднялся такой шум и гам, что просто в ушах звенело. Дети плясали вокруг елки, и мало-помалу все подарки с нее были посорваны.
«Что же это они делают! - думала елка. - Что это значит?» Свечки догорели, их потушили, а детям позволили обобрать дерево. Как они набросились на него! Только ветви трещали! Не будь елка крепко привязана верхушкою с золотой звездой к потолку, они бы повалили ее.
Потом дети опять принялись плясать, не выпуская из рук своих чудесных игрушек. Никто больше не глядел на елку, кроме старой няни, да и та высматривала только, не осталось ли где в ветвях яблочка или финика.
- Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к елке маленького толстенького господина.
Он уселся под деревом и сказал:
- Вот мы и в лесу! Да и елка, кстати, послушает! Но я расскажу только одну сказку! Какую хотите: про Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, все-таки вошел в честь и добыл себе принцессу?
- Про Иведе-Аведе! - закричали одни.
- Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
Поднялся крик и шум; одна елка стояла смирно и думала: «А мне разве нечего больше делать?»
Она уж сделала свое дело!
И толстенький господин рассказал про Клумпе-Думпе, который, хоть и свалился с лестницы, все-таки вошел в честь и добыл себе принцессу.
Дети захлопали в ладоши и закричали: «Еще, еще!» Они хотели послушать и про Иведе-Аведе, но остались при одном Клумпе-Думпе.
Тихо, задумчиво стояла елка: лесные птицы никогда не рассказывали ничего подобного. «Клумпе-Думпе свалился с лестницы, и все же ему досталась принцесса! Да, вот что бывает на белом свете!» - думала елка: она вполне верила всему, что сейчас слышала, - рассказывал ведь такой почтенный господин. «Да, да, кто знает! Может быть, и мне придется свалиться лестницы, а потом и мне достанется принцесса!» И она с радостью думала о завтрашнем дне: ее опять украсят свечками, игрушками, золотом и фруктами! «Завтра уж я не задрожу! - думала она. - Я хочу как следует насладиться своим великолепием! И завтра я опять услышу сказку про Клумпе-Думпе, а может статься, и про Иведе-Аведе». И деревце смирно простояло всю ночь, мечтая о завтрашнем дне.
Поутру явились слуга и горничная. «Сейчас опять начнут меня украшать!» - подумала елка, но они вытащили ее из комнаты, поволокли по лестнице и сунули в самый темный угол чердака, куда даже не проникал дневной свет.
«Что же это значит? - думалось елке. - Что мне здесь делать? Что я тут увижу и услышу?» И она прислонилась к стене и все думала, думала... Времени на это было довольно: проходили дни и ночи - никто не заглядывал к ней. Раз только пришли люди поставить на чердак какие-то ящики. Дерево стояло совсем в стороне, и о нем, казалось, забыли.
«На дворе зима! - думала елка. - Земля затвердела и покрыта снегом: нельзя, значит, снова посадить меня в землю, вот и приходится постоять под крышей до весны! Как это умно придумано! Какие люди добрые! Не будь только здесь так темно и так ужасно пусто!.. Нет даже ни единого зайчика!.. А в лесу-то как было весело! Кругом снег, а по снегу скачут зайчики! Хорошо было... Даже когда они прыгали через меня, хоть меня это и сердило! А тут как пусто!»
- Пи-пи! - пискнул вдруг мышонок и выскочил из норки, за ним еще несколько. Они принялись обнюхивать дерево и шмыгать меж его ветвями.
- Ужасно холодно здесь! - сказали мышата. - А то совсем бы хорошо было! Правда, старая елка?
- Я вовсе не старая! - отвечала ель. - Есть много деревьев постарше меня!
- Откуда ты и что ты знаешь? - спросили мышата; они были ужасно любопытны. - Расскажи нам, где самое лучшее место на земле? Ты была там? Была ты когда-нибудь в кладовой, где на полках лежат сыры, а под потолком висят окорока и где можно плясать по сальным свечкам? Туда войдешь тощим, а выйдешь оттуда толстым!
- Нет, такого места я не знаю! - сказало дерево. - Но я знаю лес, где светит солнышко и поют птички!
И она рассказала им о своей юности; мышата никогда не слыхали ничего подобного, выслушали рассказ елки и потом сказали:
- Как же ты много видела. Как ты была счастлива!
- Счастлива? - сказала ель и задумалась о том времени, о котором только что рассказывала. - Да, пожалуй, тогда мне жилось недурно!
Затем она рассказала им про тот вечер, когда была разубрана пряниками и свечками.
- О! - сказали мышата. - Как же ты была счастлива, старая елка!
- Я совсем еще не стара! - возразила ель. - Я взята из леса только нынешнею зимой! Я в самой поре! Только что вошла в рост!
- Как ты чудесно рассказываешь! - сказали мышата и на следующую ночь привели с собой еще четырех, которым тоже надо было послушать рассказы елки. А сама ель чем больше рассказывала, тем яснее припоминала свое прошлое, и ей казалось, что она пережила много хороших дней.
- Но они же вернутся! Вернутся! И Клумпе-Думпе упал с лестницы, а все-таки ему досталась принцесса! Может быть, и мне тоже достанется принцесса!
При этом дерево вспомнило хорошенькую березку, что росла в лесной чаще неподалеку от него, - она казалась ему настоящей принцессой.
- Кто это Клумпе-Думпе? - спросили мышата, и ель рассказала им всю сказку; она запомнила ее слово в слово. Мышата от удовольствия чуть не прыгали до самой верхушки дерева. На следующую ночь явилось еще несколько мышей, а в воскресенье пришли даже две крысы. Этим сказка вовсе не понравилась, что очень огорчило мышат, но теперь и они перестали уже так восхищаться сказкою, как прежде.
- Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.
- Только! - отвечала ель. - Я слышала ее в счастливейший вечер в моей жизни; тогда-то я, впрочем, еще не сознавала этого!
- В высшей степени жалкая история! Не знаете ли вы чего-нибудь про жир или сальные свечки? Про кладовую?
- Нет! - ответило дерево.
- Так счастливо оставаться! - сказали крысы и ушли. Мышата тоже разбежались, и ель вздохнула:
- А ведь славно было, когда эти резвые мышата сидели вокруг меня и слушали мои рассказы! Теперь и этому конец... Но уж теперь я не упущу своего, порадуюсь хорошенько, когда наконец снова выйду на белый свет!
Не так-то скоро это случилось!
Однажды утром явились люди прибрать чердак. Ящики были вытащены, а за ними и ель. Сначала ее довольно грубо бросили на пол, потом слуга поволок ее по лестнице вниз.
«Ну, теперь для меня начнется новая жизнь!» - подумала елка.
Вот на нее повеяло свежим воздухом, блеснул луч солнца - ель очутилась на дворе. Все это произошло так быстро, вокруг было столько нового и интересного для нее, что она не успела и поглядеть на самое себя. Двор примыкал к саду; в саду все зеленело и цвело. Через изгородь перевешивались свежие благоухающие розы, липы были покрыты цветом, ласточки летали взад и вперед и щебетали:
- Квир-вир-вит! Мой муж вернулся! Но это не относилось к ели.
- Теперь и я заживу! - радовалась ель и расправила свои ветви. Ах, как они поблекли и пожелтели!
Дерево лежало в углу двора, на крапиве и сорной траве; на верхушке его все еще сияла золотая звезда.
На дворе весело играли те самые ребятишки, что прыгали и плясали вокруг разубранной елки в сочельник. Самый младший увидел дерево и сорвал с него звезду.
- Поглядите-ка, что осталось на этой гадкой, старой елке! - сказал он и наступил ногами на ее ветви - ветви захрустели.
Ель посмотрела на молодую, цветущую жизнь вокруг, потом поглядела на самое себя и пожелала вернуться в свой темный угол на чердак.
Вспомнились ей и молодость, и лес, и веселый сочельник, и мышата, радостно слушавшие сказку про Клумпе-Думпе...
- Все прошло, прошло! - сказала бедное дерево. - И хоть бы я радовалась, пока было время! А теперь... все прошло, прошло!
Пришел слуга и изрубил елку в куски - вышла целая связка растопок. Как славно запылали они под большим котлом! Дерево глубоко-глубоко вздыхало, и эти вздохи были похожи на слабые выстрелы. Прибежали дети, уселись перед огнем и встречали каждый выстрел веселым «пиф! паф!». А ель, испуская тяжелые вздохи, вспоминала ясные летние дни и звездные зимние ночи в лесу, веселый сочельник и сказку про Клумпе-Думпе, единственную слышанную ею сказку!.. Так она вся и сгорела.
Мальчики опять играли на дворе; у младшего на груди сияла та самая золотая звезда, которая украшала елку в счастливейший вечер ее жизни. Теперь он прошел, канул в вечность, елке тоже пришел конец, а с нею и нашей истории. Конец, конец! Все на свете имеет свой конец!