Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В разделе на вопрос О Чем рассказ БАБЬЕ СЧАСТЬЕ Зощенко заданный автором Костя беляев лучший ответ это О бабах и о счастье
Keanu
(12589)
Прочитай, это много времени неизаймет

Ответ от Екатерина Бочагова [гуру]
Бабам, милые мои, нынче житьишко. Крупно богатеют наши бабы. Как сыр в масле катаются.
Уж на что, скажем, наша знакомая тетя Нюша серая дамочка -- и та, дьявол, разбогатела.
Главное, по серости своей она не сразу и разобралась и своем капитале. После только во вкус вошла. А сначала испугалась это ужасно как.
А скрутило, милые мои, ее в январе месяце. В январе месяце ее скрутило, а в феврале месяце бежит наша тетя Нюша к врачу за бесплатным советом -- мол, как и отчего ее скрутило и не объелась ли она, часом.
Доктор постучал тетю Нюшу трубочкой и признает у ней беременность на седьмом месяце.
Очень от этих слов тетя Нюша расстроилась, однако спорить и ругаться с врачом не стала и пошла себе.
И приходит она, милые мои, домой, серая, как подушка, присаживается на стульчак и обижается на окружающих.
-- Да что ж это, граждане, происходит на земном шаре? Да как же, говорит, я теперича, войдите в положение, наниматься буду? Ну, например, стирка или постирушка, или полы мыть. А мне, может, как раз в это время с ребенком упражняться нужно.
Так вот сидит тетя Нюша, рыдает и не слушает никаких резонов.
Соседи говорят:
-- Тут, бабонька, рыдать не приходится. Это, говорят, даже напротив того, довольно счастливая случайность при вашей бедности. Это, говорят, небольшой, но верный капитал по нынешним временам, вроде валюты... На кого, между прочим, думаешь-то?
Тетя Нюша сквозь слезы отвечает:
-- Одним словом, граждане, думать мне нечего. Либо дворник Мишка, либо торговец Четыркин, либо Пашка полотер. Одно из двух.
Соседи говорят:
-- Бери, милая, конечно, Четыркина. У Четыркина все-таки ларек, и, может, он, Четыркин, рублей триста зарабатывает. Сто рублей тебе, а остальные пущай хоть пропивает с горя.
Стала тут тетя Нюша веселиться и чай внакладку пить, а после и говорит:
-- Жалею я, граждане, что раньше не знала. Я бы, говорит, давно жила прилично.
Так и разбогатела тетя Нюша.
Сто целковых в месяц, ровно спец, лопатой огребает.
Худо ли!

Иной раз хочется подойти к незнакомому человеку и спросить: ну, как, братишка, живёшь? Доволен ли ты своей жизнью? Было ли в твоей жизни счастье? Ну-ка, окинь взглядом всё прожитое. С тех пор, как открылся у меня катар желудка, я у многих об этом спрашиваю. Иные шуточкой на это отделываются - дескать, живу - хлеб жую. Иные врать начинают - дескать, живу роскошно, лучше не надо, получаю по шестому разряду, семьёй доволен. И только один человек ответил мне на этот вопрос серьёзно и обстоятельно. А ответил мне дорогой мой приятель, Иван Фомич Тестов. По профессии он стекольщик. Человек сам немудрёный. И с бородой. - Счастье-то? - спросил он меня. - А как же, - обязательно счастье было. - Ну, что же, - спросил я, - большое счастье было? - Да уж большое оно или оно маленькое - неизвестно, а только оно на всю жизнь запомнилось. Иван Фомич выкурил две папиросы, собрался с мыслями, подмигнул мне для чего-то и стал рассказывать. - А было это, дорогой товарищ, лет, может, двадцать или двадцать пять назад. И был я тогда красивый и молодой, усики носил стоячие и нравился себе. И всё, знаете ли, ждал, когда мне счастье привалит. А года между тем шли своим чередом, и ничего такого не происходило. Не заметил я, как и женился, и как на свадьбе с жениными родственниками подрался, и как жена после того дитё родила. И как в своё время скончалась. И как дитё тоже скончалось. Всё шло тихо и гладко. И особенного счастья в этом не было. Ну, а раз, 27 ноября, вышел я на работу, а после работы под вечер зашёл в трактир и спросил себе чаю. Сижу и пью с блюдечка. И думаю: вот, дескать, года идут своим чередом, а счастья-то и незаметно. И только я так подумал - слышу разные возгласы. Оборачиваюсь - хозяин машет рукой, и половой мальчишка машет рукой, а перед ними царский солдат стоит и пытается к столику присесть. А его хозяин из-за столика выбивает и не дозволяет сесть. - Нету, - кричит, - вашему брату солдату не дозволено в трактирах за столики присаживать. Мне за его штраф плати. Ступай себе, милый. А солдат пьяный и всё присаживается. А хозяин его выбивает. А солдат родителей вспоминает. - Я, - кричит, - такой же, как и вы. Желаю за столик присесть. Ну, посетители помогли - выперли солдата. А солдат схватил булыжник с мостовой и как брызнет в зеркальное стекло. И теку. А стекло зеркальное - четыре на три, и цены ему нету. У хозяина руки и ноги подкосились. Присел он на корячки, головой мотает и пугается на окно взглянуть. - Что ж это, - кричит, - граждане! Разорил меня солдат. Сегодня суббота, завтра воскресенье - два дня без стекла. Стекольщика враз не найти, и без стекла посетители обижаются. А посетители, действительно, обижаются: - Дует, - говорят, - из пробитого отверстия. Мы пришли в тепле посидеть, а тут эвон дыра какая. Вдруг я кладу блюдечко на стол, закрываю шапкою чайник, чтоб он не простыл, и равнодушно подхожу к хозяину. - Я, - говорю, - любезный коммерсант, стекольщик. Ну, обрадовался он, пересчитал в кассе деньги и спрашивает: - А сколько эта музыка стоит? Нельзя ли из кусочков сладить? - Нету, - говорю, - любезный коммерсант, из кусочков ничего не выйдет. Требуется полное стекло четыре на три. А цена тому зеркальному стеклу будет семьдесят пять целковых и бой мне. Цена, любезный коммерсант, вне конкуренции и без запроса. - Что ты, - говорит хозяин, - объелся? Садись, - говорит, - обратно за столик и пей чай. За такую, - говорит, - сумму я лучше периной заткну отверстие. И велит он хозяйке моментально бежать на квартиру и принести перину. И вот приносят перину и затыкают. Но перина вываливается то наружу, то вовнутрь и вызывает смех. А некоторые посетители даже обижаются - дескать, темно, и некрасиво чай пить. А один, спасибо, встаёт и говорит: - Я, - говорит, - на перину и дома могу глядеть, на что мне ваша перина? Ну, хозяин снова подходит ко мне и умоляет моментально бежать за стеклом и даёт деньги. Чаю я не стал допивать, зажал деньги в руку и побежал. Прибегаю в стекольный магазин - магазин закрывается. Умоляю и прошу - впустили. И всё, как я и думал, и даже лучше: стекло четыре на три тридцать пять рублей, за переноску - пять, итого сорок. И вот стекло вставлено. Допиваю я чай с сахаром, спрашиваю рыбную селянку, после - рататуй. Съедаю всё и, шатаясь, выхожу из чайной. А в руке чистых тридцать рублей. Хочешь - на них пей, хочешь - на что хочешь. Эх, и пил же я тогда. Два месяца пил. И покупки, кроме того, сделал: серебряное кольцо и тёплые стельки. Ещё хотел купить брюки с блюзой, но не хватило денег. - Вот, дорогой товарищ, как видите, и в моей жизни было счастьишко. Но только раз. А вся остальная жизнь текла ровно, и большого счастья не было. Иван Фомич замолчал и снова, неизвестно для чего, подмигнул мне. Я с завистью посмотрел на своего дорогого приятеля. В моей жизни такого счастья не было. Впрочем, может, я не заметил.

Говорят, в Америке на каждую личность в год идет бумаги двадцать пять кило. Вот это здорово.

Что они, лапшу из нее делают, что ли?

Нет, они из бумаги делают какие-то тарелочки, чашечки, блокнотики. У них там у бачка с кипяченой водой стопочка бумажных стаканов стоит. Один попьет и безжалостно выкинет этот стаканчик. В смысле заразы, говорят, очень гигиенично.

Ну, кроме того, они, конечно, книги печатают, переписываются друг с другом чуть не ежедневно.

А у нас бумаги, к сожалению, еще мало. Конечно, больше, чем в довоенное время, но все же чертовски мало.

К тому же у нас при слове «бумага» мысленно рисуются скорее плохие представления, чем хорошие. Нам мысленно рисуются какие-то удостоверения, какие-то счета от Электротока, какие-то комочки, лежащие на тротуарах, какие-то телеграфные бланки, на которых все слова расплываются, или жуткие конверты, которыми можно простоквашу покрывать, а не адреса на них писать.

Ах, черт возьми! А мы мечтаем, чтоб у нас было много бумаги, чтоб и книги, и учебники продавались бы на каждом шагу, чтоб письмецо, в силу качества бумаги, приятно было бы послать, а не наоборот.

Одним словом, большие надежды у нас связаны с бумажным делом.

И в силу этого своим суровым взглядом мы должны окинуть наши ресурсы.

Вот в поле нашего сурового взгляда попался Сясьский комбинат.

Брови у нас сдвинуты, глаза мечут молнии, и побелевшие губы шепчут: «Черт возьми!»

А приехал туда на Сясьский бумажный комбинат один ответственный работник. Ну, конечно, увидел там горы мусора, грязи и кустарщину. Его главным образом удивило, что там нет даже подъездных путей. А там шлак и колчеданные сгарки вывозят, поругиваясь, от печей на тачках, вручную. Ну и, конечно, сваливают все тут же. Цельные горы образовались. Прямо Альпы.

Ну, конечно, разные комиссии и перекомиссии создали. Решили узкоколейку построить. Выписали вагонетки, пятое, десятое.

Ну, закипела работа. Начали расчищать путь для прокладки рельсов.

И вдруг видят - под горой мусора какие-то, черт возьми, рельсы виднеются, доисторические, что ли.

Видят - готовый подъездной путь имеется. И целый состав чудных, хорошеньких вагонеток. Тут поднялись крики «бис» и «ура». Оказалось, не надо тратить народные соки - денежки. Все в порядке, путь готов, поезжайте.

Тогда стали думать, как это случилось. Главное-то - фабрика новая. Всего пущена к десятой годовщине.

А позабыли, чего у них имеется.

Ну, конечно, мы понимаем - текучесть состава и склонность погрязней жить, но все же, братцы, оно как-то не того.

Было бы на руку. Прибавилось бы у нас на каждую личность немного бумаги.

Бумага! Как говорится у поэтов: как много в этом чудном слове для сердца нашего слилось.