Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

147. Предлагаемая статья относится к той же серии, как и моя статья «Категории необходимости и справедливости при исследовании социальных явлений», напечатанная более двух лет тому назад в журнале «Жизнь» (май и июнь 1900 г.){1}. Как показывает уже само заглавие печатающейся теперь{2} статьи, я не задавался целью представить полную литературную или научную характеристику «русской социологической школы». В мою задачу не входило также исследование генезиса идей этой школы, а потому я не касался предшественников г. Михайловского{3}. Я рассматриваю теории русской социологической школы в связи с вполне определенным вопросом о категории возможности в применении к социальным явлениям вообще и к решению социально-этических проблем в особенности. Ввиду однако того, что идея возможности занимает{4} господствующее положение в строе идей русских социологов и оказывает громадное влияние на их решение этических вопросов, составляющих неотъемлемую часть их социологических систем, - ввиду всего этого{5} изложение и анализ значения идеи возможности для теоретических построений русских социологов дает в результате вполне цельную картину их взглядов. В эту картину, правда, не входят некоторые стороны мировоззрения г. Михайловского и других русских социологов, но Эти стороны должны рассматриваться в связи с гносеологическими проблемами другого порядка, так как правильное суждение о них может быть основано только на анализе способов образования г. Михайловским его социально-научных понятий. Тем не менее вопрос об образовании понятий связан в теории познания теснейшим образом с вопросами категориального мышления, а в процессе познания правильное образование понятий является необходимой подготовительной ступенью для правомерного применения категорий. Поэтому уже давно и притом одновременно с исследованием границ применения различных категорий к социальным явлениям я начал работать над вопросом «об образовании социально-научных понятий», и эта работа должна составить первую главу той книги, основная часть которой будет состоять из исследования значения различных категорий мышления в применении к социальным явлениям. Если обстоятельства позволят мне опубликовать эту работу сперва по-русски, то я обязательно воспользуюсь тем громадным запасом «социологических» понятий и других якобы логических конструкций, который имеется в сочинениях г. Михайловского{6}. Такие понятия-близнецы, как «простая и сложная кооперация», «органический и неорганический тип развития», «орган и неделимое», «физиологическое и экономическое разделение труда», «тип и степень развития», «идеальные и практические типы», «герои и толпа», «вольница и подвижники», «честь и совесть» и многие другие, при помощи которых г. Михайловский оперировал всю свою жизнь, вполне заслуживают того кропотливого труда, который потребуется{7} при анализе и критике их, потому что на их примере можно особенно ярко показать, как не следует конструировать социально-научные понятия. В области социальных наук господствует, притом до сих пор, особого рода китаизм{8}. В то время, например, как вышеперечисленные понятия-двойники, пущенные в оборот г. Михайловским, играют в известных кругах нашего общества роль некоторого рода фетишей, которые святы и неприкосновенны, они совершенно неизвестны европейской публике. Зато из запаса социально-научных понятий, имеющих обращение среди западноевропейской публики, только часть признается в нашем обществе безусловно истинной, другая же часть приравнивается к ненужным измышлениям. Поэтому проводить критику и анализ социологических понятий, обращающихся на научном рынке по чрезмерно повышенному и несоответствующему их внутренней ценности курсу, несоизмеримо легче, чем указывать путь для добывания и выработки более плодотворных социологических понятий и правильной расценки их. В своем немецком исследовании «Gesellschaft und Einzelwesen» я старался исполнить эту работу по отношению к вопросу о социальном организме (во 2-й и 4-й главах) и по отношению к вопросу о толпе (в 3-й, 5-й и 6-й главах). В исследовании этом я брал понятия социального организма и толпы в том виде, как они были выработаны в западноевропейской социально-научной литературе, и совсем не принимал во внимание модификаций, внесенных в эти понятия русскими социологами. Эти модификации не представляли бы никакого интереса для европейского читателя уже хотя бы потому, что все они диктовались русским социологам их субъективной точкой зрения.

DE PROFUNDIS

С.Л.Франк

The air is cut away before

And closed from behind.

Fly, brother, fly! more high, more high!

Or we shall be belated.

Если бы кто-нибудь предсказал еще несколько лет тому назад ту бездну падения, в которую мы теперь провалились и в которой беспомощно барахтаемся, ни один человек не поверил бы ему. Самые мрачные пессимисты в своих предсказаниях никогда не шли так далеко, не доходили в своем воображении до той последней грани безнадежности, к которой нас привела судьба. Ища последних проблесков надежды, невольно стремишься найти исторические аналогии, чтобы почерпнуть из них утешение и веру, и почти не находишь их. Даже в Смутное время разложение страны не было, кажется, столь всеобщим, потеря национально-государственной соли столь безнадежной, как в наши дни; и^ца.ум приходят в качестве единственно подходящих примеров грозные, полные библейского ужаса мировые события внезапного разрушения великих древних царств. И ужас этого зрелища усугубляется еще тем, что это есть не убийство, а самоубийство великого народа, что тлетворный дух разложения, которым зачумлена целая страна, был добровольно, в диком, слепом восторге самоуничтожения, привит и всосан народным организмом. Если мы, клеточки этого некогда могучего, ныне агонизирующего государственного тела еще живем физически и морально, то это есть в значительной мере та жизнь по инерции, которая продолжает тлеть в умирающем и которая как будто возможна на некоторое время даже в мертвом теле. Вспоминается мрачная, извращенная фантазия величайшего русского пророка-Достоевского. Мертвецы в своих могилах, прежде чем смолкнуть навеки, еще живут, как в полусне, обрывками и отголосками прежних чувств, страстей и пороков; уже совсем почти разложившийся мертвец изредка бормочет бессмысленное «бобок» - единственный остаток прежней речи и мысли. Все нынешние мелкие, часто кошмарно-нелепые события нашей жизни, вся эта то бесплодно-словесная, то плодящая лишь кровь и разрушение бессмысленная возня всяких «совдепов» и «исполкомов», все эти хаотические обрывки речей, мыслей и действий, сохранившихся от некогда могучей русской государственности и культуры после бешеной пляски революционных привидений, как последние дотлевающие огоньки после дьявольского шабаша,- разве все это не тот же «бобок»? И если мы, задыхаясь и умирая среди этого мрака могилы, в своих тревогах и упованиях продолжаем по инерции мысли бормотать о «заветах революции», о «большевиках» и «меньшевиках» и об «учредительном собрании», если мы судорожно цепляемся за жалкие, замирающие в нашем сознании остатки старых идей, понятий и идеалов и это бесплодное и бездейственное трепыхание чувств, желаний и слов во мраке смерти принимаем за политическую жизнь,- то и это все есть тот же «бобок» разлагающегося мертвеца.

И, однако, неистребимая, органическая жажда подлинной жизни, жажда воздуха и света заставляет нас судорожно вырываться из удушающей тьмы могилы, влечет очнуться от могильного оцепенения и этого дикого, сонно-мертвого бормотания. Если России суждено еще возродиться,- чудо, в которое, вопреки всему, мы хотим верить, более того, в которое мы обязаны верить, пока мы живы,- то это возрождение может быть теперь лишь пошлинным воскресением, восстанием из мертвнх с новой душой, к совсем иной, новой жизни. И первым условием этого возрождения должно быть полное, окончательное осознание как всей глубины нашего падения, так и его последних, подлинно-реальных духовных причин, а не только той призрачной, фантастической обстановки и калейдоскопически бессмысленного сцепления отрывочных, событий этого падения, которые окружают нас с того момента, как мы уже потеряли почву под ногами. Подобно утопающему, который еще старается вынырнуть, мы должны отрешиться от головокружительного, одуряющего подводного тумана и заставить себя понять, где мы и как и почему попали в эту бездну. А если даже нам действительно суждено..погибнуть,то и тогда дух жизни влечет нас погибнуть не в сонном замирании мысли и воли, а с ясным сознанием, передав векам и народам внятный, предостерегающий голос погибающего и чистое, глубоко осознанное покаяние. Силою свободной мысли и совести-которых не могут отнять у нас никакие внешние бедствия, никакой гнет и произвол - мы должны возвыситься над текущим мигом; понять и оценить кошмарное настоящее в связи со всем нашим прошлым, в свете не мигающих, блуждающих огоньков болотных испарений, а непреходящих, сверхвременных озарений человеческой и национальной Жизни.

Казалось бы, дьявольское наваждение, нашедшее на нас, уже кончается, и петух, разгоняющий шабаш ведьм на Лысой горе, уже давно прокричал. Но мы все еще не опомнились, стоим как зачарованные и не понимаем, Откуда взялось это наваждение. Мы уже хорошо понимаем, что вихрь, закрутивший нас с марта прошлого года, был не подъемом творческих политических сил, а принес лишь гибель, залепил нам глаза поднявшейся с низин жизни кутью и пылью и завершился разушительной свистопляской всех духов смерти, зла и разложения. Но мы еще не можем понять, как это случилось, и все еще чудится, что как-то независимо от нашей воли и против нее совершился ужасний подмен добра злом. Впервые родина стала истинно свободной для воплощения заветны; своих идеалов, лучшие русские люди стали у власти, еще лучшие, более знергичные и пылкие. подгоняли их в осуществлении желанных целей,-и внезапно все это куда-то провалилось, к мы очнулись у разбитого корыта, хуже того, без всякого корыта и даже без старой, покосившейся, но все же родной избы. И несмотря на всю грозность знамений и божьих кар, мысль большинства еще цепляется за мелкие, внешние и совершенно мнимые объяснения, старается сложить ответственность на какие-то непредвиденные и независящие от нас силы и инстанции, на кого-то другого или на что-то другое и не видит связи совершившегося с самим существом русского общественного сознания.

Господствующее простое объяснение случившегося, до которого теперь дошел средний «кающийся» русский интеллигент, состоит в ссылке на «неподготовленность народа». Согласно этому объяснению, «народ» в силу своей невежественности и государственной невоспитанности, в которых повинен в последнем счете тот же «старый режим», оказался не в состоянии усвоить и осуществить прекрасные, задуманные революционной интеллигенцией реформы и своим грубым, неумелым поведением погубил «страну и революцию». Продуманное до конца, это объяснение содержит, конечно, жесточайшую, уничтожающую критику всей политической практики наших революционных и радикальных партий. Что же это за политики, которые в своих программах и в своем образе действий считаются с каким-то выдуманным идеальным народом, а не с народом реально существующим! Тем не менее это объяснение, даже со всеми вытекающими из него логическими последствиями, остается поверхностным, крайне односторонними потому теоретически неверным, а как попытка самооправдания - нравственно лживым. Конечно, прославленный за свою праведность народ настолько показал свой реальный нравственный облик, что это надолго отобьет охоту к народническому обоготворению низших классов. И все же, вне всякого ложного сантиментализма в отношении «народа», можно сказать, что народ в смысле низших классов или вообще толщи населения никогда не может быть непосредственным виновником политических неудач и гибельного исхода политического движения по той простой причине, что ни при каком общественном порядке, ни при каких общественных условиях народ в этом смысле не является инициатором и творцом политической жизни. Народ есть всегда, даже в самом демократическом государстве, исполнитель, орудие в руках какого-либо направляющего и вдохновляющего меньшинства. Это есть простая, незыблемая и универсальная социологическая истина: действенной может быть не аморфная масса, а лишь организация, всякая же организация основана на подчинении большинства руководящему меньшинству. Конечно, от культурного, умственного и нравственного состояния широких народных масс зависит, какая политическая организация, какие политические идеи и способы действий окажутся наиболее влиятельными и могущественными. Но получающийся отсюда общий политический итог всегда, следовательно, определен взаимодействием между содержанием и уровнем общественного сознания масс и направлением идей руководящего меньшинства. Применяя эту отвлеченную социологическую аксиому к текущей русской действительности, мы должны сказать, что в народных массах в силу исторических причин накопился, конечно, значительный запас анархических, противогосударственных и социально-разрушительных страстей и инстинктов, но что в начале революции, как и всегда, в тех же массах были живы и большие силы патриотического, консервативного, духовно-здорового, национально-объединяющего направления. Весь ход так называемой революции состоял в постепенном отмирании, распылении, ухождении в какую-то политически-бездейственную глубь народной души сил этого последнего порядка. Процесс этого постепенного вытеснения добра злом, света - тьмой в народной душе совершался под планомерным и упорным воздействием руководящей революционной интеллигенции. При всем избытке взрывчатого материала, накопившегося в народе, понадобилась полугодовая упорная, до исступления энергичная работа разнуздывания анархических инстинктов, чтобы народ окончательно потерял совесть и здравый государственный смысл и целиком отдался во власть чистокровных, ничем уже не стесняющихся демагогов. Вытесненные этими демагогами слабонервные и слабоумные интеллигенты-социалисты должны, прежде чем обвинять народ в своей неудаче, вспомнить всю свою деятельность, направленную на разрушение государственной и гражданской дисциплины народа, на затаптывание в грязь самой патриотической идеи, на разнузданно, под именем рабочего и аграрного движения, корыстолюбивых инстинктов и классовой ненависти в народных массах,- должны вспомнить вообще весь бедлам безответственных фраз и лозунгов, который предшествовал послеоктябрьскому бедламу действий и нашел в нем свое последовательно-прямолинейное воплощение. И если эти бывшие вдохновители революции обвиняют теперь народ в том, что он не сумел оценить их благородное «оборончество» и отдал предпочтение низменному «пораженчеству» или смешал чистый идеал социализма как далекой светлой мечты человеческой справедливости с идеей немедленного личного грабежа, то беспристрастный наблюдатель, и здесь отнюдь не склонный считать народ безгрешным, признает, что вина народа не так уж велика и по человечеству вполне понятна. Народная страсть в своей прямолинейности, в своем чутье к действенно-волевой основе идей лишь сняла с интеллигентских лозунгов тонкий слой призрачного умствования и нравственно-беспочвенных тактических дистинкций. Когда «оборончество» основано не на живом патриотическом чувстве, не на органической идее родины, а есть лишь ухищренный тактический прием антипатриотического интернационализма, когда идеал социализма, к бескорыстному служению которому призывают народные массы, обоснован на разлагающей идее классовой ненависти и зависти,- можно ли упрекать народ в его неспособности усвоить эти внутренне-противоречивые, в корне порочные сгустки морально и интеллектуально запутавшейся интеллигентской «идеологии»?

Но довольно об этих притязаниях тех или иных групп и фракций социалистической интеллигенции объяснить потрясающую катастрофу великого государства тем, что страна не поверила им и стала лечиться не по рецептам их политической стряпни, а по каким-то чужим и худшим рецептам. Эта междуфракционная грызня и семейные счеты между всяческими «большевиками» и «меньшевиками», «левыми эсерами» и «правыми эсерами», сколь бы важными они ни казались сейчас бредовому сознанию гибнущего народа и сколько бы еще злосчастия и кровопролитий они ни стоили истерзанной родине, принадлежат именно к тому замогильному бормотанию и барахтанью, от которого мы прежде всего должны очнуться.

Мы обойдем молчанием как поверхностные и не достигающие существа дела и те многочисленные объяснения, которые, возлагают всю вину за гибель родины на отдельных лиц, на неумелость, недальновидность или недобросовестность правителей и влиятельных руководителей политической жизни в злосчастные «дни свободы». Конечно, было совершено много роковых ошибок и преступлений, избегнув которых можно было бы изменить исход всего политического движения, и многие, слишком многие из любимцев и избранников русской общественности оказались далеко не на высоте положения, не обнаружили необходимого сочетания государственной дальновидности с нравственной решимостью и чувством нравственной ответственности. Но уже обилие этих ошибок и преступлений в действиях и упущениях свидетельствует, что они не были необъяснимым скоплением случайностей. Quos vult perdere, demenltat. Bcя тa длинная цепь отдельных гибельных действий, из которых слагалось постепенное, быстро нарастающее крушение русской государственности, несостоятельность большинства правителей, неуклонность порядка, в котором лучшие люди вытеснялись все худшими, и роковая слепота общественного мнения, все время поддерживавшего худшее против лучшего,-все это лишь внешние симптомы более общей, более глубоко коренившейся болезни национального организма. Это сознание не снимает ответственности с отдельных лиц, которые по своему положению и влиянию или с наибольшей силой вливали в государственную жизнь болезнетворные, разлагающие начала, или обнаружили недостаточную серьезность и энергию в борьбе с ними. Но оно возлагает ответственность и на всех остальных, прямых и косвенных, участников, вдохновителей и подготовителей этого крушения и старается наметить источник зла в его более общей и потому более глубокой форме.

Более глубокое определение источника зла, погубившего Россию, приходится отметить в лице нарастающего сознания гибельности социалистической идеи, захватившей широкие круги русской интеллигенции и просочившейся могучими струями в народные массы. Действительно, Россия произвела такой грандиозный и ужасный по своим последствиям эксперимент всеобщего распространения и непосредственного практического приложения социализма к жизни, который не только для нас, но, вероятно, и для всей Европы обнаружил все зло, всю внутреннюю нравственную порочность этого движения. На примере нашей судьбы мы начинаем понимать, что на Западе социализм лишь потому не оказал разрушительного влияния и даже, наоборот, в известной мере содействовал улучшению форм жизни, укреплению ее нравственных основ, что этот социализм не только извне сдерживался могучими консервативными культурными силами, но и изнутри насквозь был ими пропитан; короче говоря, потому, что это был нечистый социализм в своем собственном существе, а всецело буржуазный, государственный, несоциалистический социализм. У нас же, при отсутствии всяких внешних и внутренних преград и чужеродных примесей, при нашей склонности к логическому упрощению идей и прямолинейному выявлению их действенного существа, социализм в своем чистом виде разросся пышным, махровым цветом и в изобилии принес свои ядовитые плоды. Вопреки всем распространенным попыткам затушевать идейную остроту нынешнего конфликта, необходимо открыто признать, что именно самые крайние из наших социалистических партий ярче и последовательнее всего выражают существо социализма - того революционно-бунтарского социализма, который выявил свой живой облик в 40-х годах. Ибо с позднейшим проникновением социализма в широкие народные массы и превращением его в длительное партийное движение в рамках европейской буржуазной государственности четкость и резкая выразительность этого живого облика постепенно стушевывалась и смягчалась. Уже так называемый «научный социализм» содержал непримиренную двойственность между разрушительным, бунтарским отрицанием культурно-социальных связей европейского общества и широко терпимым, по существу консервативным, научно-эволюционным отношением к этим связям. Позднейшее же растворение социализма в мирное экономическое и политическое движение улучшения судьбы рабочего класса оставило от антинационального, противогосударственного и чисто разрушительного существа социализма едва ли не одну пустую фразеологию, лишенную всякого действенного значения. Внешне побеждая, социализм на Западе был обезврежен и внутренне побежден ассимилирующей и воспитательной силой давней государственной, нравственной и научной культуры. У нас же, где социализм действительно победил все противодействия и стал господствующим политическим умонастроением интеллигенции и народных масс, его торжество с неизбежностью привело к крушению государства и к разрушению социальных связей и культурных сил, на которых зиждется государственность.

Против этого понимания причин нашей катастрофы нельзя возражать в духе рассмотренного нами выше ходячего объяснения, указанием, что по существу своему русские народные массы совсем не подготовлены к восприятию социализма и по духу своему не социалистичны. Конечно, наши рабочие стремились не к социализму, а просто к привольной жизни, к безмерному увеличению своих доходов и возможному сокращению труда; наши солдаты отказались воевать не из идеи интернационализма, а просто как усталые люди, чуждые идеи государственного долга и помышлявшие не о родине и государстве, а лишь о своей деревне, которая далеко и до которой «немец не дойдет»; и в особенности столь неожиданно обращенные в «эсэров» крестьяне делили землю не из веры в правду социализма, а одержимые яростной корыстью собственников. Все это фактически бесспорно, но сила этого указания погашается более глубоким уяснением самого морально-психологического существа социализма. Ибо эта внутренняя ложь, это несоответствие между величием идей и грубостью прикрываемых ими реальных мотивов, столь драстически, с карикатурной резкостью обнаружившееся в наших условиях, с необходимостью вытекает из самого существа социализма. Революционный социализм, утверждающий возможность установления правды и счастья на земле механическим путем политического переворота и насильственной «диктатуры»,- социализм, основанный на учении о верховенстве хозяйственных интересов и о классовой борьбе, усматривающий в корыстолюбии высших классов единственный источник всяческого зла, а в таком же по существу корыстолюбии низших классов - священную силу, творящую добро и правду,- этот социализм несет в себе имманентную необходимость универсального общественного лицемерия, освящения низменно-корыстных мотивов моральным пафосом благородства и бескорыстия. И потому и здесь не следует умалять значения чисто идейного и сверхиндивидуального начала: нас погубили не просто низкие, земные, эгоистические страсти народных масс, ибо эти страсти присущи при всяких условиях большинству людей и все же сдерживаются противодействием сил религиозного, морального и культурно-общественного порядка; нас погубило именно разнуздание этих страстей через прививку идейного яда социализма, искусственное накаление их до степени фанатической исступленности и одержимости и искусственная морально-правовая атмосфера, дававшая им свободу и безнаказанность. Неприкрытое, голое зло грубых вожделений никогда не может стать могущественной исторической силой; такой силой оно становится лишь, когда начинает соблазнять людей лживым обличием добра и бескорыстной идеи.

Не подлежит, таким образом, сомнению, что революционный социализм, в своей чистой, ничем не смягченной и не нейтрализованной эссенции, оказался для нас ядом, который, будучи впитан народным организмом, неспособным выделить из себя соответствующих противоядий, привел к смертельному заболеванию, к гангренозному разложению мозга и сердца русского государства. Полное осознание этого факта есть существенный, необходимый момент того покаянного самопознания, вне которого нам нет спасения. Разрушительность социализма в последнем счете обусловлена его материализмом - отрицанием в нем единственных подлинно зиждительных и объединяющих сил общественности-именно органических внутренне-духовных сил общественного бытия. Интернационализм - отрицание и осмеяние организующей духовной силы национальности и национальной государственности, отрицание самой идеи права как начала сверхклассовой и сверхиндивидуальной справедливости и объективности в общественных отношениях, непонимание зависимости материального и морального прогресса от внутренней духовной годности человека, от его культурной воспитанности в личной и общественной жизни, механический и атомистический взгляд на общество как на арену чисто внешнего столкновения разъединяющих, эгоистических сил,- таковы главные из отрицательных и разлагающих мотивов этого материализма. Поскольку можно зрелище гибели собственной родины созерцать с точки зрения чисто научной любознательности, в нем можно усмотреть грандиозный эксперимент сведения к нелепости материалистического понимания исторической жизни. Ибо здесь показано воочию, что практический материализм, при отсутствии самодовлеющих сил духовного порядка, есть фактор не бытия и развития общества, а лишь его крушения и разложения.

Но в одном отношении этот диагноз источника нашей смертельной болезни все же недостаточен, не проникает достаточно глубоко; он не объясняет, почему социализм в России стал таким всепокоряющим соблазном и отчего народный организм не обнаружил надлежащей силы самосохранения, чтобы нейтрализовать этот яд или извергнуть его из себя. Это приводит нас к более глубоко захватывающему вопросу об общей слабости в России духовных начал, охраняющих и укрепляющих общественную культуру и государственное единство нации.

Этот вопрос предносится прежде всего в плане чисто политическом. Почему оказались столь слабыми все несоциаистические, так называемые «буржуазные» партии в России, т. е. всё политические силы, заправленные на укрепление и сохранение государственного единства, общественного порядка и морально-правовой дисциплины? Оставляя в стороне все многообразие чисто временных, с более глубокой исторической точки зрения случайных и несущественных партийно-политических группировок, можно сказать, что в России издавна существовали две крупные партии: партия либерально-прогрессивная и партия консервативная. Обе, как известно, в самый тревожный момент крушения русской государственности оказались совершенно бессильными.

Бессилие либеральной партии, объединяющей, бесспорно, большинство наиболее культурных, просвещенных и талантливых русских людей, объясняют теперь часто ее государственной неопытностью. Не входя в подробное обсуждение этого объяснения, мы должны признать его явно недостаточным: история знает в моменты резких политических поворотов не мало случаев успешной государственной деятельности элементов, не имевших до того государственной опытности. Кромвель и его сподвижники вряд ли были до революции более опытны в области государственной жизни, чем наши либералы.

Основная и конечная причина слабости нашей либеральной партии заключается в чисто духовном моменте: в отсутствии у нее самостоятельного и положительного общественного миросозерцания и в ее неспособности, в силу этого, возжечь тот политический пафос, который образует притягательную силу каждой крупной политической партии. Наши либералы и прогрессисты в своем преобладающем большинстве суть отчасти культурные и государственно-просвещенные социалисты, т. е. выполняют в России - стране, почти лишенной соответствующих элементов в народных массах, - функцию умеренных западно-европейских социалистов, отчасти же - полусоциалисты, т. е. люди, усматривающие идеал в половине отрицательной программы социализма.

С. Л. Франк активно участвовал в процессе нового социокультурного самоопределения России, но не был в нем фигурой первой величины. Его имя традиционно последним прибавляется к именам Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Петра Струве. Вместе с тем, Франк интересен своим спокойно-уравновешенным подходом, который составляет и суть его философии, и основную черту его социально-политической мысли.

В период с 1917 по 1922 гг., пытаясь понять Великую Русскую революцию, он пишет серию религиозно-философских и политических статей.

Франка привлекала идея преобразования России в общество, основанное на принципах права и демократических выборов. В апреле 1917 г. он писал: «Для всякого сколько-нибудь образованного, мыслящего и добросовестного социалиста – сколь бы радикальных воззрений он ни держался – совершенно очевидно, что в условиях свободной политической мысли, при полной, абсолютной обеспеченности свободы слова, собраний, профессиональных и политических союзов, при демократическом избирательном праве, все интересы рабочего класса могут быть защищены и осуществляемы мирным, правовым путем» .

Вместе с тем, Франк с большой тревогой наблюдал за развитием революционных событий. Свое беспокойство он выразил в статье «Демократия на распутье», опубликованной в первом номере журнала «Русская свобода», который начал издавать П. Струве в марте-апреле 1917 г.

Франк рассуждает о том, что произошла замечательная революция, объединившая в одно движение столь разные группы, как националисты и эсеры. Однако теперь Россия оказалась перед выбором между двумя нравственными путями, двумя совершенно разными видами демократии: «Демократия… как бескорыстное, самоотверженное, ответственное служение высшей правде, каким должна быть всякая власть…и…. демократия - лишь средство, чтобы сделать народ хозяином материальных благ страны и тем дать ему сполна насладиться жизнью. Власть есть здесь для народа лишь его право и могущество, а не обязанность и служение. Это есть путь ненависти и произвола, путь разнуздания темных, низменных инстинктов…» .

Суть «двух демократий» у Франка становится яснее в его следующей статье «Нравственный водораздел в русской революции», появившейся во втором номере «Русской свободы» 26 апреля. Уже в этой статье Франк рассматривал Ленина и его последователей как главных представителей беззаконной формы демократии: «Сколько бы нам не кричали о борьбе между «буржуазией» и «пролетариатом», как бы ни пытались гипнотизировать нас старыми, трафаретными словами, ни один здравомыслящий человек не может не сознавать, что – несмотря на бесспорную наличность разногласия в классовых интересах – это деление не имеет существенного политического значения… Керенский и Плеханов почти только говорят иными словами, чем Милюков и Гучков, но делают одно и то же; и с другой стороны, социалисты Керенский и Плеханов в реальных своих устремлениях не имеют ничего общего с социалистами «большевиками» и Лениным, и борьба между этими двумя направлениями в социализме есть в настоящий момент, может быть, самая важная и глубоко захватывающая политическая борьба» .

25 апреля Франк закончил новую статью для «Русской свободы» – «О благородстве и низости в политике», - в которой выразил глубокую озабоченность по поводу «урагана классовой ненависти» и «нравственного яда насилия», «вошедшего вовнутрь народного организма». После приезда Ленина, заявлял Франк, принесшего с собой атмосферу крайнего сектантства («хлыстовские радения»), страна погрузилась в пучину вечной подозрительности, везде видя контрреволюционеров. В статье он отмечал: «Страшно подумать, но кажется, что мы неудержимо катимся в пропасть» .

События октября 1917 г. С.Франк сравнивал «с грозными, полными библейского ужаса мировыми событиями внезапного разрушения великих древних царств» . Такое ощущение философ передает в одной из важнейших своих статей «De profundis», вошедшей в сборник публицистики «Из глубины», который, по сути, представлял собой продолжение знаменитых «Вех» и создавался по инициативе П.Б. Струве как выражение оппозиции большевизму.

Авторы сборника подвели итоги произошедшей пролетарской революции и предрекли катастрофу гражданской войны. В целом статьи носили различный характер, но через всю книгу красной нитью проходили религиозная и национальная темы, а также скорбь о судьбе, постигшей Россию. Это была реакция на то, что Франк назвал «самоубийством великого народа» .

Основная мысль политической статьи Франка заключалась в том, что Россия скатилась в духовную пропасть и нуждается в воскрешении. Интеллектуальная концепция: революция – следствие секуляризации европейского общества. Однако Франк считал, что у России, в отличие от Запада, нет глубоких духовных традиций, которые служат корнями западных реформ и придают им стабильность.

Франк полагал, что политический мир – не главная сила в истории; политические партии, правительство и народы не являются целью жизни. Скорее, они – продукт жизни, основанной на истинных началах. По Франку, либералы и консерваторы имели один и тот же духовный фундамент, несмотря на то, что их партии выражали различные взгляды.

Политика, писал Франк, зависит от двух вещей: вдохновенного меньшинства, берущего на себя руководство, и нравственного, интеллектуального, культурного состояния масс: «Общий политический итог всегда, следовательно, определен взаимодействием между содержанием и уровнем общественного сознания масс и направлением идей руководящего меньшинства» .

Таким пониманием природы политической власти проникнута его статья «Из размышлений о Русской революции», которую С. Франк написал уже в Германии. В ней главным образом говориться о необходимости обращения к духовным основам народа: «Только тот сможет победить революцию и свергнуть установленную ею власть, кто сможет овладеть ее внутренними силами и направить их на рациональный путь. Только тот, кто сможет – как в свое время большевики – найти отправную точку для собственных устремлений…только тот сможет победоносно утвердить собственные политические идеалы» .

В этом смысле Франк видел силу большевиков в их великом умении овладевать общественным сознанием страны и использовать его. Сущность революции, писал он, - «преодоление одной веры другою» , и, добившись этого, большевики сумели завладеть умами населения и захватить власть. Много лет спустя Франк говорил, что оппозиционному движению, чтобы спасти Россию от большевизма, нужно было бы точно так же уметь эксплуатировать народные претензии: «Единственная возможность спасения России в первые годы большевизма лежала бы в некоем антибольшевистском крестьянском движении под лозунгом «земля и свобода», движении, руководимом каким-либо гениальным политиком – демагогом» .

Литература

2. Франк С.Л. О благородстве и низости в политике // Русская свобода. 1917. № 2. С. 26-31.

3. Франк С.Л. Нравственный водораздел в Русской революции // Русская свобода. 1917. № 2. С. 34-39.

4. Франк С.Л. Из размышлений о Русской революции //Русская мысль. 1923. № 6-8. С. 238-270.

6. Франк С.Л. De Profundis // Из глубины. Сборник статей о русской революции. М.: «Новости», 1991. С. 299-322.

7. Франк С.Л. Биография П.Б. Струве. Нью-Йорк: Изд-во Чехова, 1956. - 238 с.

Революция 1917 года в России стала одним из самых масштабных исторических событий 20 века. Она привлекла и привлекает внимание ученых, мыслителей, художников и поэтов. Отношение к ней влияет на наше настоящее и будущее, созидая то символическое пространство смыслов в котором живет человек.

Для одних революция 1917 года стала результатом объективного развития исторического процесса. Для других - это лишь случайный результат заговора или просто трагическое стечение обстоятельств.

Невозможно сомневаться в революционности событий, начавшихся в феврале 1917 года. Вопрос заключается в том, насколько это были необходимые и закономерные явления. Не были ли они просто следствием человеческой трусости, недальновидности и предательства?

Если, совсем еще недавно, в отечественной историографии к Революции относились как к результату объективного исторического развития, то теперь чаще слышны высказывания о ней как о заговоре или просто перевороте.

Кажущаяся случайная цепь событий не исключает глубокой внутренней закономерности происходящего. Рукотворность не исключает вмешательства свыше, заговор не сможет обеспечить желаемый результат, если не будет надлежащей почвы.

Ответ на вопрос о том, была ли революция 1917 г. простой сменой власти, или она была вызвана необходимостью исторического развития России, будет еще долго разделять историков и мыслителей. Во многом он зависит от историософской позиции ответчика.

Романтизация и мифологизация революции, равно как и ее десакрализация не способствуют пониманию сути произошедшего. Осознание такого системного события должно быть максимально целостно, что для отдельного человека едва ли под силу.

Сто лет назад, хотя большинство населения России не думало о революции, было много чаявших грядущих изменений. Кто-то романтизировал революцию, кто-то был недоволен действительностью или стремился к власти. Была даже особая категория людей - профессиональные революционеры.

В наши дни недовольных своим материальным положением и несправедливостью тоже немало. Много и недругов у России, как и тогда желающих ее ослабления с помощью внутренних раздоров. Но романтиков революции встретить трудно. Многие хотят изменений, большинство же страшится перемен и боится заглядывать в будущее. Не проснутся ли они однажды неожиданно для себя в другом мире, построенном новой революцией?

Когда люди думают о войне, они представляют ее по образцу предшествующей великой войны. К прошедшей войне готовятся и полководцы. Лишь самые дальновидные понимают, что грядущая война будет совсем иной.

В жизнь вошли холодные, сетевые, информационные, гибридные войны. Многие из них давно ведутся в виртуальном пространстве. Впрочем, настоящая война, с гибелью людей, разрушением домов, кровью, реальным страданием тоже осталась. Эта война может быть где-то совсем рядом, в соседнем квартале. В одной части города идет мирная жизнь, а в другой, как это показывает опыт Донецка или Алеппо, рвутся мины. Может быть грядущая революция тоже где-то совсем рядом, но мы ее старается не замечать, боясь потерять комфортное ощущение настоящего мнимого благополучия.

Как системное явление, революцию нельзя рассматривать с какой-то одной стороны - экономической, социальной или идеологической. Она затрагивает все процессы общества. Смена власти насильственным путем еще не есть революция. Национализация, конфискация, перераспределение собственности - лишь внешние проявления революционных потрясений.

Что же меняется в результате революции? Экономический уклад, социальные отношения или религиозные воззрения? Меняется всё! Революция как целостное и системное явление меняет мир в котором живет человек. Это касается как материальной так и символической стороны. Разрушается, перестраивается или возводится заново тот символический дом культуры, в котором обитает человек ментально.

Отдельно экономические - идеологические или социальные преобразования не обязательно носят характер революции. Революция меняет как экономический и социальный уклад, так и базовое мировоззрение.

Происхождение многих революционных идей в европейской истории имеет библейские корни. Это не случайно. Природа революции религиозна.

Подлинная революция - это религиозное дело, это переформатирование общества согласно новой религиозной вере. Это низвержение старых и возведение новых божеств. Английская революция прошла под знаменем христианского сектантства. Французская революция пыталась создать новый культ. Русская революция была религиозна по своей сути и построила религиозное общество абсолютного монизма, хотя внешне это выглядело как борьба с религией.

Казнь монарха - символический акт, жертвоприношение, а не просто торжество толпы. Даже введение конституционной монархии требовала совершенно иных религиозных воззрений, чем самодержавие. Хотя в 1917 году это может быть и не все осознавали, но в 17 веке это было более очевидно для большинства.

Революция всегда двусоставна. В ней есть как разрушение так и созидание. Простое разрушение, бунт, смену власти не называют революцией. Революция предполагает диалектическую борьбу старого и нового. Единство разрушения и созидания составляют суть революционного процесса.

Утверждение нового или гибель старого не всегда может иметь однозначную этическую оценку, но борьба - это всегда трагедия.

Разрушение обращено к прошлому, новое борется со старым, его низвергая. Созидание обращено к будущему, прокладывая путь, по которому пойдет развитие общества. Хорош этот путь или нет, но он необходим, как разрешение внутреннего противоречия, которым поражено общество.

Именно внутреннее противоречие является обязательным условием революции. Революция преодолевает непреодолимую двойственность внутреннего раскола, зачастую ведущего к тупику и гибели. Преодоление трагического противоречия сродни творческому акту или чуду. Архетипом революции можно считать воплощение Христа, соединившего несоединимое - божественное и человеческое.

Неразрешимое противоречие в обществе - это преобладание дуализма, как системы мировосприятия и организации жизни. Дуализм всегда антагонистичен: верх - низ, хорошее - плохое, старое - новое, рабовладельцы - рабы. Дуализм - это состояние внутреннего раскола, это конфликт. Дуализм в обществе - это гражданская война. Она также может быть виртуальной или реальной, холодной или горячей.

Противоречие может носит не только социально экономический характер, но и идейный. Когда два непримиримых мировоззрения сталкиваются в одном пространстве - конфликт неизбежен. Примирить их может только нечто совершенно новое.

Общество, как целое, предполагает в своей структуре не только различие, но и тождество. Такое общество выстраивается по принципу триады. Единство, как целое - это всегда триединство. Поэтому, триада - наиболее древняя и устойчивая модель для создания общества, как целого, то есть общества, объединенного одной идеей, ценностями и общим делом. Будь то трехсословное или трехкастовое общество - термины в данном случае не важны.

В противном случае, это будет полицейское государство, соединенных вместе индивидов и социальных групп, не имеющих общих целей, общего смысла жизни.

Это не означает, конечно, что в обществе не может быть каких-то камерных групп, живущих в рамках своей идентичности. Речь идет об обществе в целом. Вопрос о том - есть ли оно как целое или нет.

Дойдя до разделения в себе общество либо самоуничтожается, либо подвергается внешнему порабощению.

Выход из внутреннего кризиса, противоречия, классового антагонизма возможен только через триаду, то есть через поиск третьей силы, уравновесившей бы антагонизм дуальности.

Назревание внутреннего раскола - ведет к тому, что называется революционной ситуацией, то есть не возможностью существование системы в прежнем виде. Тем или иным способом должна будет произойти революция, то есть обретение нового исторического пути.

Внутренняя болезнь может развиваться прогрессировать достаточно долго, пока не случится какой-нибудь внешний кризис. Так легкая простуда может повлечь осложнение и смерть, если есть к этому предпосылки. Поэтому внешние события способствующие прорыву кризиса - действительно словно случайны. Революция 1917 года была неожиданностью даже для ее главных исполнителей.

На наш взгляд, заговор военных и буржуазии, интриги придворных и западных спецслужб - все это внешняя канва революционных событий 1917 года. Если бы не было серьезного внутреннего конфликта в обществе - это бы не сломало ничего.

В чем же заключалось неразрешимое противоречие в русском обществе накануне 1917 года? Истоки его следует искать в истории.

Религиозный раскол 17 века нанес страшный удар целостности русского миросозерцания. Однако, несмотря на его массовость, он не стал определяющим фактором раздвоения общества. Староверы ушли на периферию общественной жизни, посчитав, что мир полностью подпал под власть антихриста. Отрицательным для внутренней жизни России был тот факт, что немалая часть ее населения, считала себя врагом и государства и Русской Православной Церкви.

Наиболее очевидным проявлением дуализма в русском обществе следует считать его разделение на два противостоящих друг другу класса - помещиков и крестьян. Противостояние это нарастало постепенно и началось задолго до Петра Первого. Одна часть населения несла податное тягло, другая нет. К экономическому разделению присоединялось и правовое. К примеру, одна часть населения подлежала биению кнутом, другая нет. До правления Екатерины Великой это противостояние отчасти уравновешивалось духовным сословием и обязанностью дворян служить государству.

Начиная с Петра Первого и особенно после реформ Екатерины Великой, когда Русскую Православную Церковь лишили экономической независимости, духовное сословие начинает терять свое значение в структуре общества. Оно стало терять качества полноценной жреческой касты, несущей свое служение - хранить и передавать истину следующим поколениям. Вместо того, чтобы быть третьей самостоятельной силой, духовенство стало занимать промежуточное положение между крестьянами и дворянами.

Но более серьезный удар духовному сословию был нанесен реформой высшего образования, в результате которых оно раскололось. Образование - это не просто система передачи знания, это система выполняющая функцию построения того символического космоса, в котором живет человек.

Попытка учредить в России высшие учебные заведения была предпринята еще до Петра Первого, так как эта проблема назрела давно. Славяно-Греко-Латинская академия, открывшаяся в 1687 г. было всесословным учебным заведением, в котором не было противопоставления светского и религиозного. Как и в европейских университетах, сохранявших средневековую традицию, среди прочих дисциплин там преподавалось богословие. Однако, этот путь образования не получил дальнейшего развития в России.

В отличии от западных университетов, в которых сохранялись еще традиции средневекового образования, Академический университет в Петербурге, основанный Петром Первым в 1724 году, равно как и Московский университет, основанный в 1755 году, не предполагали преподавание богословия. Для образования духовенства создавались иные учебные заведения и в Москве и в Санкт-Петербурге. Если в западных университетах будущий пастырь мог получить богословское образование, то в России он изучал его вне рамок университетской системы.

Таким образом, противопоставление сакрального и светского, вообще характерное для Нового времени, в России в сфере образования приобрело законченную и более радикальную форму, чем на Западе.

С одной стороны было священство и монашество, сфера деятельности которых была ограниченна священнослужением. Духовенство, в силу консерватизма, стало замыкаться в сословие, участие в котором передавалось по наследству.

Светское образование стало фактором создания нового сословия - образованных людей - разночинцев. В это сословие могли входить представители всех других сословий, прежде всего туда входили выходцы из семей церковнослужителей.

Возникла так называемая интеллигенция. Русская интеллигенция создала собственный миф. Интеллигенция наследовала мессианскую идею духовного сословия, его призвание быть духовным вожаком общества, возглавлять духовные процессы.

В результате, в духовном сословии возникло два центра притяжения соответствующих двум образовательным пространствам. Возникла конкуренция в рамках единого духовного сословия. Обе группы претендовали на мессианскую исключительность, однако разночинцы занимали более агрессивную позицию.

Дуализм духовного сословия усиливал идейную поляризацию общества в целом. Идейный центр интеллигенции стал тяготеть к крайней оппозиции - атеизму. В результате появления в одном символическом пространстве двух центров притяжения - конфликт стал неизбежен.

Количество людей получивших высшее образование в дореволюционной России все время возрастало. В последней трети 19 века и в начале 20 до 1917 г. количество образованных увеличилось в 10 раз.

Это означает, что проблема раздвоения общественного сознания должна уже было скоро достичь критического состояния. Ее необходимо было срочно решать. Любое решение было бы революционно, в силу консерватизма населения. Ломка устоявшихся стереотипов, даже если эти стереотипы насчитывают всего пару десятков лет - всегда воспринимается в штыки.

Еще одно, возможно важнейшее, противоречие духовной и материальной жизни России того времени было связано с расширяющимся школьным образованием. В 1907 году был составлен план закона о всеобщем начальном образовании. Хотя этот закон и не был принят в окончательном виде, тем не менее, в России делалось все в этом направлении. Количество школ возрастало ежегодно. Прошло бы еще лет десять-пятнадцать и все дети Российской империи получали бы школьное образование, значение и качество которого расширялось бы и в последующем.

Казалось бы отрадный факт. Однако, не следует забывать, что школа убивает традиционную культуру. Школа выполняет роль своеобразного фильтра, отрывающая человека от семьи и уклада, готовя его для нового социума.

Образ жизни крестьянина опирался на принципы, сложившиеся много веков назад. Этот жизненный уклад был воцерковлен, и вера в сакральность верховной власти была его частью. Школьное образование нарушала сложившиеся принципы передачи традиционного знания, давала человеку возможность иной инициации, вне рамок традиционного быта.

Православие привносило единство в общество, расколотое социально и культурно. Раскол в самом духовном сословии нес раздвоение в это единство. И в самом православии, как показали послереволюционные события, особенно появление обновленцев, было раздвоение. Общество не может существовать одновременно в двух параллельных символических мирах.

Это шизофреническое состояние либо могло продолжать ментальную гражданскую войну со все большим ожесточением, либо завершиться победой революции, привнесшей бы единство миросозерцания.

Большевики установили идейный и сакральный монизм в рамках своей идеологии. Был ли какой-то иной путь остается только гадать. Можно только утверждать абстрактно, что сверхзадачей общества было и сохранение и обновление традиции.

В последующие десятилетия должна была произойти настоящая культурная революция, вне зависимости от того пришли бы к власти большевики или нет. Это революция должна была решить проблему единства символического пространства России, а не просто наделить крестьян землей, а затем отобрать ее.

Эта революция должна была бы решить и проблемы социального равенства всех слоев общества. Демографический бум, который переживала Россия, и движение огромных масс населения, вызванные войной, сделали бы эти реформы неотвратимыми. Не следует забывать и нарастающую урбанизацию.

Этот серьезный вызов требовал творческого революционного решения. Можно лишь гадать, каким оно могло быть, если бы его проводили в жизнь не большевики, а другая сила.

В России революции проводятся всегда сверху, можно вспомнить и Петра Великого и Иоанна Грозного и других царей. в России главный революционер - сама верховная власть. «Снизу» бывает только бунт. Новым революционером-реформатором тоже мог быть царь. После победы в войне, к которой постепенно шла Россия, царь бы приобрел колоссальный авторитет, необходимый для серьезных государственных преобразований. Руководитель страны, мыслящий государственно и стратегически, понимал глубину проблемы. И Николай Александрович безусловно ее понимал.

Дворянство в России, военная каста, стремительно теряла свой авторитет. Чувствуя утрату своего влияния в обществе, двор был в оппозиции государю, опасаясь за свою власть в государстве. Попытка государя установить прямой контакт с крестьянством в лице Г. Распутина вызвал страх и ненависть.

Буржуазия также беспокоилась за свое место в обществе, так как война выявила необходимость дальнейшего усиления роли государства в экономике. Госкапитализм страшил частный капитал.

Духовенство также не было уверено в сохранении своего положения, о чем говорит предание о том, что у Николая Второго была мысль стать патриархом, передав бразды правления сыну.

Изменения в социальной, духовной и экономической жизни страны могли быть весьма значительными.

В 1917 году общество устало от длительной войны, но одного недовольства мало для тотального бунта. Заговор военных и буржуазии, который первоначально мыслился по сценарию дворцового переворота, возможно и не привел бы к последующему хаосу, если бы власть перешла к другому монарху.

Свержение монархии стало сакрально-символическим актом, смысл которого понимали тогда немногие. Это было начало религиозной революции, победа в которой, учитывая особое положение Росси в мировой истории, не могла просто перейти в случайные руки.

В России сложилась особая политическая система.

Верховная власть была единственным фактором, удерживающим общество от хаоса. Таким образом, верховая власть в России была главным сакральным символом. Царь олицетворял божественность закона и мироустройства. Свержение царя означало конец закона как такового .

Самодержавие - это тот краеугольный камень, который позволяет не только сдерживать противоречия в обществе, но и дает импульс для творческого развития самых разных сторон жизни. Вера в Белого царя позволяла интегрировать в единое пространство самые разные народы, культуры и религии.

Царь в России - это не просто верховный правитель. Царь - это олицетворение власти и закона, это сакральный символ, дарующий право любому начальнику или командиру руководить подчиненными. Когда он исчезает, исчезает и их право отдавать приказы. Общественная норма, закон теряет в общественном сознании, или лучше сказать подсознании, свою безусловность.

Поэтому, с падением царя целое, то есть Россия, перестала существовать мгновенно. Последующее быстрое разрушение государства стало неизбежно. В обществе не было силы способной удержать его .

Противоречия, таящиеся в глубинах общественного сознания, вышли наружу, погрузив страну в кровавый хаос гражданской войны. Эти противоречия и стали линиями фронтов для боевых столкновений, как интеллектуальных, так и кровавых.

Дуализм, лежащий в основе социального устройства, оформился в виде классовой ненависти, которая стала оправданием для любых действий то есть фактически новым законом .

Поэтому, деятельность большевиков была направлена не только на то, чтобы перераспределить собственность, а на то чтобы возродить сакральное в обществе, которое бы и удерживало его от распада.

Новым сакральным символом олицетворявшим целое при советской власти стало государство. Важную роль в сакрализации государства сыграло учение о возможности построить социализм в одной стране. Обособление от всего остального - необходимое условие сакрализации.

Распад «Единого могучего Советского Союза» - это символическое действо подобное свержению монархии. С его падением закончилось священное право любой силы на постсоветском пространстве представлять закон. Точнее только право силы и осталось. Эта вялотекущая смута и гражданская война, то вспыхивающая, то затухающая, будет продолжаться до тех пор, пока не произойдет новая революция, возвращающая сакральный символ целого в общество.

В последние годы опять постепенно сакрализуется образ верховного правителя. Этот процесс опирается на главный архетип российского, даже шире - евразийского сознания, веру в сакральный источник верховной власти. Правда современное состояние умов далеко от того, чтобы прямо признать это. Кроме того, сакрализация всегда требует символического оформления и актуализации.

Тем не менее, распад целого легко спровоцировать опять через десакрализацию верховного правителя. Борьба идет на уровне символов и образов. Языковой барьер препятствует прямому попаданию в России тотальной пропаганды очернения. Кажется, что уровень доверия к верховной власти в современной России высок как никогда и ничто не может поколебать ее. Но так ли это? Не проснемся ли мы однажды опять в другом государстве, сотворенном неизвестными нам людьми?

Предвоенный 1913 год стал временем наивысшего торжества династии Романовых и российской монархии. Празднования 300-летия династии Романовых продолжались целый год. Все народы, населявшие Россию, все сословия приветствовали своего царя. Служили благодарственные молебны, давались торжественные приёмы, устраивались гуляния. Никто не мог себе представить, что через несколько лет исчезнет династия, самодержавие, а вместе с ним и сама Россия.

В 1917 году общество устало от длительной войны, но Россия знала много и более трудных испытаний. Бывали и народные выступления. Всего этого для начала революционных потрясений было недостаточно. Детонатором последующего самоуничтожения стал заговор элит.

От дворцового переворота или заговора элиты никто не застрахован и в наши дни. Даже репрессии не всегда спасают сильных лидеров. Часто сильным лидерам наследуют слабые. Любая, даже законная смена власти, ослабляет верховную власть на какое-то время. Если организм здоров, он быстро опять обретет целостность.

Одна болезнь может спровоцировать более глубинную. Простуда может пробудить глубинное заболевание внутренних органов и привести к летальному исходу. Если общество расколото столкнуть его в хаос в результате ослабления верховной власти легко.

Какая же внутренняя болезнь гложет Россию изнутри сейчас?

Россия рассечена на две неравные части. Сквозь сердцевину страны проложили границу - экономическое неравенство. Курс восстановления капитализма в России принес и приносит свои плоды. Бесконечная вереница заборов, охранников, бордюров, турникетов, контроллеров - строго наблюдает, чтобы никто не прошел через эту границу без надлежащей оплаты.

Раскол общества не просто усиливается, он принимает катастрофические формы. Возникло две России. Одна борется за существование, деградирует и вымирает. Другая на дорогих иномарках устремляется на отдых, работу или учебу за границу. Одни едут на отдых по платным дорогам, другие на электричках к себе на дачу. Одни отдают своих детей на обучение в Европу, другие вообще лишены возможности дать высшее образование своим детям. Экономический раскол грозит перерасти в идеологический и стать источником для формирования взаимной неприязни и классовой ненависти.

Поляризацию усугубляет и начавшийся культурный раскол и разброд . Лишенные общей идентичности, которую может дать только единый сакральный символ общий для всех, люди пытаются обрести свое сверх Я, обрести себя в субкультурах или в глобальном виртуальном пространстве.

Однако, если 100 лет назад наблюдался демографический подъем, сопровождавший многие революции, сейчас происходит демографический спад. Население деградирует и вымирает. Вымирание населения - это не только последствие урбанизации, разрушения традиций и тотального обнищания, это и вариант классовой борьбы и порабощения одной части населения другой. Одна часть населения подавлена, ради необходимости установления капиталистических отношений. Горькая правда заключается в том, что одной части населения выгодно тотальное обнищание и деградация другой части.

Одним из способов формирования дуалистичного общества стал разгром советской интеллигенции, носителей ценностей общества.

С одной стороны, ученые, преподаватели и т.п. представители сословия образованных людей, были отодвинуты за границы экономического выживания. С другой, была предпринята попытка сделать из учителей торговцев.

Идея о том, что образование это услуга, разрушает целостность и единство общества, так как разрушает механизм сохранения этой целостности.

Ученые как добытчики знания, а учителя как торговцы этой добычей - становятся просто наемниками у буржуазии. При этом, внедрение западных стандартов и ценностей делает из образованных людей космополитов - наемников западной цивилизации.

Установка на то, что образование это услуга, разрушает саму основу духовного сословия. Самостоятельный статус образованных людей как носителей идеи и традиции полностью исчезает. Учитель, как продавец услуг, становится наемником. Он теряет полностью свою сакрально символическую суть. Наемники готовят не членов общества, носителей определенных ценностей, а таких же наемников, смысл жизни которых заключается в поиске высокой оплаты.

Все вышесказанное можно с полным правом отнести как к медицине, так и к науке, культуре и искусству.

Возвращение в качестве ценностей религии в 90-е гг. вернуло к жизни и старый раскол внутри духовного сословия. С одной стороны - Церковь, с другой интеллигенция. Однако, экуменизм ослабил мессианский пафос, а интеллигенция вообще утратила свою мессианскую идею. Поэтому конфликты внутри современного духовного сословия, точнее того, что от него осталось, носят не глобальный, а хозяйственный характер. Но это до определенного времени.

Образованное сословие должно хранить высшую идею общества и передавать ее последующим поколениям. Если этого нет, то общество распадается на множество индивидов, лишенных связи с Родиной. Эта космополитическая толпа отдельных людей автоматически становится частью глобальной цивилизации, которые рассматривают свое пребывание в России как временное и не считают его судьбоносным.

Таким образом, мы подходим к одному из важнейших противоречий современной России, грозящим перерасти в настоящую революцию, полностью меняющую сознание. Это противоречие между глобальным миром и Россией .

Противоречие, способное привести к революции, не обязательно должно носить экономический или классовый характер. Идеология - вот основа революционного конфликта. Именно она и является источником взаимной ненависти. Идеология оформляет в сознании границу, которая затем служит местом противостояния, вооруженного или словесного.

Шаги России в сторону самоидентичности пока носят просто консервативный и контрреволюционный характер. Но и они уже привели к гражданской войне на территории Украины, которая может стать моделью гражданской войны в России.

Детонатором послужила национальная вражда Львова и Донецка. За национальным конфликтом проступает конфликт мировоззренческий и цивилизационный, победа или поражение в котором ведет к культурной революции.

Символически это представляется как изгнание красного из триады цветов, и господство желто-голубогой дулизма. Через присутствие символов действие сакрализуется.

В России более актуальны не национальные, анационально-религиозные противоречия, ставшие основными линиями противостояния после распада СССР.

Если в СССР господствовал монизм, то сейчас в России преобладает стремление утвердить плюрализм. Эти два варианта восприятия мира не возможно примирить не только с точки зрения цельного религиозного сознания, но и с позиции либерального миросозерцания. Базовые ценности любого, даже либерального государства, это догматы, не подлежащие сомнению.

Потенциально сама идея возрождения целостности государства предполагает монизм. Поэтому, уже на государственном уровне стал возникать конфликт плюрализма и монизма. Эта проблема становится еще острее, когда речь идет о возрождении религиозного общества и государства. Возрождение религиозных идей в качестве мессианских неизбежно ведет к обострению этого противоречия. Это касается любой религии и прежде всего авраамической.

В наши дни это противоречие стало обостряться на юго-востоке, где оно стало оформляться и как линия фронта. Архаическая идея религиозного справедливого общества (Халифат) сталкивается с европейским плюрализмом постмодернизма.

Здесь мы видим ту же картину, что и в борьбе Атеизма с Религией. Фактически это не борьба с религией, а борьба за то, какая религия будет доминировать. Обе требуют веры и безусловного послушания.

Победа или поражение в этой войне и будет настоящей революцией, предполагающей воздвижение и низвержение божеств.

Россия также выступает по отношению к этому движению, как внешняя контрреволюционная сила. Но противоречие между религиозными ценностями и светскими характерно и для самой России. Поэтому линия фронта может при определенном раскладе событий перейти внутрь.

Это война не за территории и не против террористов. Это война идеологическая, разделяющая два непримиримых сознания. В этой войне Россия либо будет бороться за собственные ценности либо за Западные.

Как уже было отмечено, Россия идет по пути усиления внутреннего раскола общества. Экономический и социальный дуализм не может не привести общество к кризису и краху. Поскольку в России все заняты выживанием или переделом собственности и мало кто задумывается о революции, она придет из вне.

Выход из кризиса - это системное решение. Любое системное решение комплексно. С какой бы стороны мы не начали его описывать, это не значит, что задачи выстраиваются иерархически. Они действуют одновременно. Порядок слов на бумаге - лишь условность.

Есть различные теории и пути того, как преодолеть гибельный для общества дуализм. Можно подходить к этой проблеме как с экономической так и с идейной стороны. Если рассматривать общество как целое, как структуру, это выглядит либо как создание прокладки между двумя классами, либо как создание триады, триумвирата трех сословий.

В наше время в силу преобладания в обществе материализма самый распространенный подход к этой проблеме - экономический. Этот подход предлагает создать или укрепить так называемый средний класс, который будет буфером, смягчающим оппозицию двуклассового общества.

Некое подобие среднего класса в крестьянстве предполагал создать Столыпин в результате своих реформ. Не известно, каков был бы результат его преобразований, будь у него, как он желал, 20 лет для их реализации. Смог бы он в таком случае остановить революцию? В любом случае, обширный мелкобуржуазный класс не мог бы преодолеть идейного духовного раскола общества.

Идея необходимости среднего класса для создания стабильного общества достаточно популярна на Западе. И именно там, в последнее время, все чаще раздаются обеспокоенные возгласы об исчезновении среднего класса.

Это не удивительно. Средний класс не обладает полной экономической самостоятельностью. Это не структурный элемент общества. Мелкие лавочки не выдерживают конкуренции с крупными торговыми сетями. Большая часть среднего класса - это высокооплачиваемые наемники. Любого наемника легко можно уволить или заменить машиной. Средний класс в таком понимании - это приказчики и распорядители имущества буржуазии. Его основная роль сводится к обслуживанию движения капитала. Их функция посредническая в движении денег и товаров. Подобный средний класс не преодолевает дуализма общества, смысл существования которого - увеличение мирового капитала.

Средний класс становится действительно заметной силой в обществе тогда, когда он становится носителем определенной идеологии. В этом случае он занимает пустующую вакансию духовного сословия. В таком качестве он получает новое название - креативный класс.

Рождение новой идеологии и класса ее носителей - это движущая сила современной культурной революции. В основе новой идеологии современного среднего класса на Западе ложится новое учение о человеке, новое понимание человека, новая антропология.

Культурная революция, отрывающая западное общество от наследия христианства, прошла несколько этапов, среди которых переломным была сексуальная революция конца 60-х.

К началу 21 века представления о человеке, сложившиеся в результате этой культурной революции, вышли на принципиально новый уровень. В каком-то смысле, в новой антропологии человек лишился пола. Человек лишился той двойственности, которая определяла его бытие на протяжении многих тысячелетий. Человек теперь сам выбирает - мужчина он или женщина, или просто андрогин.

Это попытка достичь божественного, абсолютного простым земным способом, преодолев врожденную двойственность, которую, казалось бы и преодолеть нельзя

Если раньше человек мыслился как двуполое существо, то теперь он становится фактически однополым. Это новое ОНО преодолевает непреодолимый дуализм мужского и женского в себе. Кроме того, таким образом западное глобальное сознание пытается преодолеть разделение подсознания и сознания.

Забегая вперед, нетрудно заметить, что следующим этапом этой революции будет скрещивание человека с машиной. Человек, как ОНО, уже готов для этого. Киборг станет пределом развития идеи человекобожия, уходящей корнями в глубь веков. Революция преодолевает неразрешимое противоречие, в данном случае двойственность человеческой природы, порождая нового человека .

Идея человекобожия, уходящая корнями в глубь веков, в новой антропологии достигает новой вершины. Эта новая идеология ляжет в основу идеологии нового среднего класса глобального общества, именуемого также креативным классом.

Глобальный мир - это прежде всего единое информационное и интеллектуальное поле. Информационно-интеллектуальное пространство - это не просто средство передачи информации, но и отражение определенной картины мира, базирующейся на определенных ценностях и идеях.

Новая антропология рождает новые ценности и ее носителей. Это становится стандартом, как мера веса. Когда метр заменил аршин - это тоже была революция. (В данном случае, например, к привычным на дверях туалета М и Ж, добавляется Г).

Российский средний класс, или некое подобие его, также постепенно становится частью этого единого целого. В России этот класс ощущает свою «ненужность» в силу того, что его ценности сформировались в глобальном информационном поле. Поэтому легко уезжает на свою идеологическую Родину. Кроме того, в России для образованного сословия и нет надлежащей ниши.

В России нет четко выраженного духовно-интеллектуального центра, способного создать свою идентичность. Вместо единого преобладает множественность. Вместо целостности культуры, мы видим множество субкультур. И субкультурная идентичность доминирует над национальной идентичностью .

Технологическая, интеллектуальная, культурная и идейная зависимость России от глобальной западной цивилизации очевидна. Провинция может бороться за свою независимость. Но это не уровень России, как великой державы, как третьего Рима и второго Иерусалима. Задача России - не в том, чтобы создать свою делянку на Западном поле, а построить свое символическое информационное поле.

Расширяющееся проникновение на Русь носителей глобального мировоззрения рано или поздно приведет к гражданской войне в данной ментальной плоскости. Но противостоять ей могут только носители своей мессианской идеи, в которой ясно звучал иной образ человека. Идеями консерватизма и утверждением толерантности противостоять им невозможно. Культурной революции можно противопоставить только другую культурную революцию, но никак не контрреволюцию. Поэтому на идейном глобальном мессианском уровне западной идее сверхчеловека и сверхобщества противостоит только халифат.

Итак, на наш взгляд, в современной России наблюдаются три глобальных противоречия - социально-экономическое, характерное для внутреннего строения общества, и два противоречия не только внутренних, но и внешних, идеологических. Все они могут привести к революции, то есть к коренному изменению мировоззрения, к полной трансформации образа человека, изменению базовых ценностей, образа жизни и т.п.

От хаоса и анархии Россию удерживает верховная власть. Однако если в российском обществе внутренние и внешние противоречия перерастут в настоящий дуализм, то и она не сможет удержать общество в целом. Вооруженные конфликты и деградация населения говорят о постепенном приближении этого момента.

Начавшиеся военные действия за границей - это признак обострения общей ситуации. Это обострение будет только нарастать. Внутреннее противоречие не переходит в огненное соприкосновение, пока есть ресурс доверия к верховной власти. Но этот ресурс не безграничен.

Главный союзник России - это ее армия. Но одной опоры мало для устойчивости. Как минимум, необходима еще одна. Только особое новое духовное образовательное сословие сможет изменить дуальную структуру общества, укрепить целостность и единство страны. России необходимо преодолеть дуальность экономического противостояния создав трехчастную структуру общества, в которой бы был заложен принцип общего дела.

Силовики уже стали оформляться в какую-то особую социальную группу, чей общественный вес, в отличии от 90-х возрастает. Этому способствует и своя замкнутая система образования. Но этого недостаточно.

И силовое и духовное сословия должны получить экономическую независимость от капиталистических отношений. Это возможно только при значительном усилении роли государства в экономике.

В решении военных проблем государство опирается на силовиков. А на кого оно будет опираться в решении идеологических проблем? Единственная организованная сила - это духовенство. Но без участия учителей и интеллигенции государство не решит проблему идейной монолитности общества. И полицейскими методами ее тоже не решить.

Все представители образованного духовного сословия должны составлять единую социальную группу, внутри которой возможны различные служения - священники, врачи, ученые. Их должна объединять базовая идея и ценности.

Система образования должна строиться не просто как способ передачи знаний, а как форма символического самовоспроизведения общества. От начальной ступени к высшей. Передача знаний и ценностей идет рука об руку, как это происходит и в светских государствах.

Для формирования этого нового сословия необходимо создавать свое символическое пространство, в основе которого лежала бы своя мессианская идея. Не трудно понять, что подобная идея не обязательно что-то абсолютно новое. Нет. Но это идея должна быть об абсолютном, о едином и целом. И такая идея уже давно есть.

Абсолютной ценностью православной мысли является учение о триединстве. Высшей ценностью и достижением философии является диалектика. В их лице и философия и богословие протягивают друг другу руку. Преодолеть разрыв противоречие богословия и философии можно лишь возродив диалектику как способ познания абсолютного единства. Только творческое осмысление триединства может породить новую философию. Философия необходима богословию, точнее сказать любая философия о первопринципах есть богословие.

Современная тенденция к сегментации науки создает иллюзию профессионализма, но при этом совершенно теряется образ целого. Целостная картина мира не может быть построена на фрагментах научного знания, полученного с помощью микроскопа.

Главный мессианский смысл новой философии должен заключаться в преодолении границы сакрального и профанного. Они не могут смешаться, но между ними необходима символическая связь. Как на индивидуальном личном плана, так и на уровне общественном.

В России на подсознательном уровне сакральное сохраняет свою силу. В отличии от Запада здесь еще может собраться многотысячная толпа, для встречи той или иной святыни. Но это частные случаи.

К символам стали относиться достаточно формально. Следует возродить их сакральную силу. На общегосударственном уровне должна быть объединяющая всех святыня. Даже пусть это будет обычный знак или символ или знамя. Но это может быть и правитель, закон, государство, откровение.

Сакральное должно быть символически принесено в жертву, то есть выведено за границы профанного, чтобы оно смогло явиться в целостности, в новом качестве. Возрождение древнего сакрального символа единства народа и будет таким символическим актом.

В древности приносили реальные кровавые жертвы, сейчас мы далеки от этого, но это не значит, что жертва не должна приноситься хотя бы символически. Возвращение сакрального предполагает и возвращение понятия святотатство.

Мессианская идея должна нести новый образ человека будущего, человека явленного в его первозданной красоте Богочеловека. Открытие в человеке божественного - это не только заложенная в нем возможность быть выше мужского и женского. Творчество - вот истинное предназначение человека. Культ человека-творца должен возвысится над культом человека-купца. Таким человек сможет быть, если вспомнит свою символическую роль - отражать весь космос.

Целостная идея не только создаст вокруг себя символическое пространство, но и создаст свой стиль в искусстве. Монументальное искусство, например кино и архитектура, не могут существовать без глобальной национальной идеи.

Абстрактная толерантность не может противостоять толерантности же и глобальному мессианству. Для этого необходим подобный же глобальный мессианский революционный пафос.

Новая русская революция должна быть такой, какой она могла бы быть сто лет назад. Она должна реализовать то стремление к царству правды, которое перехватили большевики. Чтобы она свершилась необходима консолидация ее сторонников. Но осуществить ее может только верховная власть.

Утверждение или возрождение идеи - это всегда революция. Революция в сознании предшествует революции в материальной жизни. Хотя для кого-то и наоборот. Когда-то в эпоху Возрождения появились идеи, перевернувшие мир. У них два корня - христианство и античность. Новое всегда начинается с возрождения старого. Малое зерно - идея, способна, как оказалось, перевернуть все человечество.

Русская идея - это идея всемирного братства и любви. Только подобная мессианская идея может бросить вызов религиозной революции, несомой западным глобализмом, бесполой массы полу-роботов полу-людей, или халифатом, где человечество сливается единую массу лишенный индивидуальности верных, противостоящих неверным. Идея братства и любви всех народов пред лицом Единого Бога, величайшая идея Библии, - вот истинное призвание России .

Зверев Александр Сергеевич , искусствовед, культуролог, фотограф

Окончил в 1996 г. отделение истории искусств МГУ им. М.В. Ломоносова. Специализировался в области искусства Византии у О.С. Поповой. В 1990-е гг. Работал в археологических экспедициях под руководством Н.А. Макарова. В 1993-2003 гг. работал Музеях Московского Кремля (научный сотрудник отдела «Музеи Соборы»). В 2000-2014 гг. преподавал на кафедре мировой культуры в МГЛУ (читал курсы по истории мировой и русской культуре, культуре и искусству стран ближнего Востока). В 2011-2016 гг. работал в Православной энциклопедии. Автор книги - «Прасимвол».

Мыслители русского зарубежья

о русской революции.

Литература:

1) Франк С. Из размышлений о русской революции.\\ Русская идея.- М.: Исскуство,1994г.-Т.2.С.8-46.

2) Милюков П. Почему русская революция была неизбежна?\\ Русская идея.Т.2.С.119-128.

3) Ильин И. Русская революция была катастрофой.\\Русская идея.Т.2.С.286-297.

Проблема "бунта черни" или революции как чаще называют события, произошедшие в России и начале двадцатого века интересует, интересовала и будет интересовать каждого русского человека, который питает хоть каплю интереса к собственной Родине. И в особенности это относится к представителям гуманитарных наук - философам, историкам, политикам.

Каждый из них по своему относится как к самой революции, так и к результатам, ставшим следствием оной. Большинство из них пытаются представить ее как хаотическое проявление русской ментальности, не подкрепленное никакими историческими предпосылками. Только лишь причины этой..победоносной и до конца осуществленной всероссийской пугачевщины начала ХХ века." интересуют исследователей. Подразумевая систему во всех революциях будь то Россия или Франция, они в русской выделяют специфические черты, которые сделали возможным победу черни в России.

"Что такое есть русская революция? Как осмыслить и понять эту ужасную катастрофу, которая нам современникам и жертвам ее, легко кажется чем то небывалым, доселе невиданным по своей опустошительности которую и бесстрастный объективный историк должен будет признать одной из величайших исторических катастроф, пережитых человечеством!"- писал в 1923 году С.Франк, а Ильин, соглашаясь в том, что "...русская революция есть величайшая катастрофа не только в истории России,но и в истории всего человечества, отвечает ему в 1954, что она была следствием безумия всех жителей великого государства, будь то крестьянство, которое к 1924 году(по мнению Ильина) должно было стать полностью равноправным с остальными слоями населения вследствие того, что"...Земля отдавалась ему в частную собственность (реформа П.А.Столыпина, 1906)..." или пролетариата, который получил бы право на профсоюзы, если бы не произошла революция, безумие было и со стороны промышленно-торгового класса, истребленного после победы большевиков,"...но наибольшим безумием революция была для русский интеллигенции, уверовавшей в пригодность и даже спасительность западноевропейских государственных форм для России и не сумевшей выдвинуть и провести необходимую новую русскую форму участия русского народа в осуществлении государственной власти...".

В чем же причина такого небывалого безумия, приведшего ко многомиллионным потерям в численности русских, да и всех народов, населяющих Россию? Можно ли назвать безумием ту "... основную русскую особенность, проходящую красной нитью через все стороны исторического процесса - политическую, социальную, интеллектуальную и национальную,-...известная слабость сцепления и сцементирования составляющих социальный агрегат..."-как пишет Милюков? Он в своей работе пытается в историческом материале найти объяснение анархической природе русского крестьянства, которая по мнению большинства историков является причиной всех проявлений бунтарства в России. Политическое несоответствие,по его мнению, находится в парадоксе развития экономики государства, постоянно неуспевающей за общим уровнем государственного развития, что постоянно "... создавало объективную необходимость прибегать к силе." Недостаток сцепления среди социальных элементов объясняется отсутствием "...группировок населения, достаточно плотных, чтобы ограничить правительственную власть." Не существовало в России и "...интеллектуального сцепления между верхом и низом русского общества." Хотя Милюков и не отрицает единства национального способа мыслить и чувствовать - единства, проходящего через все социальные слои..,но и здесь история надолго развела верхи и низы в разные стороны и помешала их непрерывному взаимодействию...".Четвертым проявлением недостатка сцепления явились центробежные стремления национальностей, населявших российскую империю.

Но откуда же взялась революция? Какие силы ее породили? Франк утверждает, что "... Идеологически она идет по меньшей мере от декабристов и уже совсем явственно от Белинского и Бакунина. Два течения сплелись между собой и в своем единстве образовали могучую революционную силу, которая обрушилась на старую русскую государственность и культуру и уничтожила их. Вольномыслие

небольшой горстки безумцев лавиной обрушилось на "неокрепшие" умы представителей российской интеллигенции. Желание помочь Родине, народу и себе одержало убедительную победу над благоразумием. Причем пример народовольцев прекрасно показывает, что для достижения собственных целей революционеры готовы применить любые средства. При этом народ как и в случае с декабристами отстранялся от революционной деятельности. Впоследствии этот " барский комплекс " привел к постепенному отстранению некрестьянских и непролетарских партий и отдельных политиков от руля власти в середине 1917 года с последующим их уничтожением. Но это было уже в двадцатом веке, а революция сама по себе вызрела в конце девятнадцатого. Без всякого сомнения в то время "... подлинным фундаментом русской государственности был не общественно - сословный строй и не господствовавшая бытовая культура, а была ее политическая форма - монархия." Идеал " царя - батюшки " в то же время медленно, но неудержимо угасал в народной душе; и на смену ему пришла смутная, но острая тоска по народовластию, самоопределению, по общественной автономии. Этот конфликт вполне уже выявился после неудачной японской войны и привел к революции 1905 года. Безмерное испытание мировой войны окончательно поколебало неустойчивое равновесие страны.

Все это привело к удару по самому слабому месту в российской социальной структуре - к противостоянию русского мужика и барина "... Русская революция по своему основному, подземному социальному существу есть восстание крестьянства... " И это крестьянство было продуктом, который и не ожидали получить просвещенные русские мужи, искренне заботившиеся о воспитании своих подданых. Идеи просвещения, павшие на благодатную русскую почву привели к довольно - таки странным последствиям: гуманизм, провозглашенный основной доктриной был исковеркан до неузнаваемости, превратившись, конечно же невольно, в самое страшное мужитское преступление. Простой русский человек оказался заложником не менее простого русского барина, который пользуясь собственным непониманием человеческой природы довел крестьянина до безумия революции. И нет ни единой возможности оправдаться члена любой политической группировки, представлявшей российский народ в 1917 году. Кадеты и октябристы, черносотенцы и трудовики а не только социал-демократы повинны в миллионных жертвах "прогрессивного" сумасшествия. Необходимо конечно же помнить, что...усмотрение главного виновника революции в интеллигенции и ее идеях методологически стоит на одном уровне с утверждением, что революцию создали инородцы, евреи, или с утверждением, что Россию загубили слабость и безволие временного правительства, легкомысленность и безответственность Керенского и т.д. Все такого рода утверждения одновременно и верны, и не верны. Конечно нельзя забывать, что "...в основе революционного настроения и интеллигенции лежало то же основное чувство социальной, бытовой и культурной "обиды", та же ненависть к образованному, господствующему... " барскому сословию ", та же глухая злоба к носителям власти, словом, то же самое ressentiment, которое жило и в народных массах в более скрытой и до поры бездейственной форме." По своему социальному, бытовому и образовательному уровню она стояла гораздо ближе к низшим слоям, чем к господствующему классу. И потому она первая подняла знамя бунта и явилась авангардом того нашествия внутренних варваров, которое переживала и переживает Россия.

Рассматривая позиции авторов русского зарубежья стоит обратить внимание на термин "прогрессивные". Франк употребляет это слово для разграничения двух схожих явлений; вот что он пишет:" ...под революцией разумеют потрясение, вызванное " прогрессивными силами" и ведущие к " прогрессу", к улучшению общественной жизни, под смутой же - потрясение, в котором не участвуют силы, осуществляющие общественный " прогресс". Но в тоже время двумя страницами раньше тот же автор говорит нечто совершенно противоположное:" Революция никогда не и нигде не есть целесообразный, осмысленный способ их (потребностей общества) удовлетворения. Она всегда есть только "смута", то есть только болезнь, разражающаяся в результате несостоятельности старого порядка и обнаруживающая его несостоятельность, но сама по себе не приводящая к удовлетворению органических потребностей, чему - то лучшему... революция есть всегда чистое разрушение, а не творчество. Правда, на развалинах разрушенного, по окончании разрушения или даже одновременно с ним, начинают действовать и восстанавливающие творческие силы организма, но это суть силы не самой революции, а скрытые, сохраненные от разрушения живые силы..."

Таковы основные моменты, глубоко уходящие корнями в историю столетий, которые не могли не выйти наружу при первой серьезной встряске и не произвести соответственного влияние на определение физиономии русской революции. Специальные особенности, отличающие эту революцию, ее национальное лицо, сводятся, таким образом, 1) к самобытному анархизму масс, удерживающихся режимом насилия в состоянии пассивного подчинения, 2) к упадку влияния правящего класса, осужденного на гибель и цеплявшегося для своего спасения за такую же клонившуюся к падению силу - самодержавие, 3) к теоретическому максимализму революционной интеллигенции, склонной к утопическим решениям и лишенной политического опыта, и 4) к сепаратистским стремлениям интеллигентских вождей национальных меньшинств. Соединенным результатом действия этих факторов явился русский большевизм - специфический русский продукт, выросший на национальной почве и невозможный в этом виде нигде, кроме России.

Эти самые основные моменты, которые человеколюб Милюков едва ли осмелился бы назвать безумием на самом деле таковыми и являются, а "...когда народ впадает в безумие, тогда совершается нечто с рациональной точки зрения абсолютно бессмысленное: наступает хаос саморазрушений - наступает смута,"- как точно отмечал С.Франк." Но с другой стороны, всякая смута есть революция. Это значит: безумие саморазрушения имеет всегда свою органическую, внутреннюю причину, обусловленна всегда перенапряжением и болезненным раздражением подземных творческих сил, не находящих себе выхода в нормальном, здоровом развитии. Не будучи ни в малейшей мере удовлетворительной и осмысленной формой развития и никакого положительного развития не осуществляя, смута есть все же всегда показатель и симптом накопления исторических сил развития, благодаря некоторым неблагоприятным условиям превратившихся в разрушительные, взрывчатые силы," - пишет он, и продолжает,- " Смута есть бесспорно болезнь, явление патологическое. Но в жизни народов не бывает чисто заразных наносных болезней; всякая историческая болезнь идет изнутри, определена органическими процессами и силами." Разумеется, существует и защита от любой болезни, даже исторической. Каждому проявлению хаоса противостоит некий амортизационный фонд, накапливающий здоровые

клетки, готовые вступить в борьбу с болезнью. Эти живые силы не порождены революцией и даже не освобождены ею: как вcе живое, они имеют органические корни в прошлом, действовали уже при " старом порядке ", и как-бы затруднено ни было тогда их действие, оно, во всяком случае, не менее ослаблено разрушением и пустотой, причиненными революцией.

Таким образом, подводя итог работе мы можем говорить о неоднозначной позиции по отношению к русской революции в эмигрантской среде. С одной стороны нетрудно заметить полное отрицание авторами революционных идей и вряд ли можно было бы представить иной вариант, но с другой стороны прослеживается особый интерес к данной проблеме на строго научном уровне. Предпринимается попытка разобраться в проблеме отбросив чувства и эмоции. Но это удалось лишь Франку и Милюкову, хотя работа Ильина и написана несколько позже. У Ильина сильнее прослеживается религиозный момент и потому работа написана и более экспрессивной манере.