Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

3
Школьная фотография 1901 г

32
«Друг детей»

33

34

35

36
Гитлер с Эмми и Эддой Геринг. 1940 г. Эмми Геринг — немецкая актриса, вторая жена Германа Геринга. Так как у тогдашнего рейхсканцлера и рейхспрезидента Германии Адольфа Гитлера жены не было, Эмми Геринг негласно считалась «первой леди» Германии и в этом качестве наряду с пытавшейся играть ту же роль Магдой Геббельс руководила различными благотворительными акциями.

44
Гитлер навещает одного из офицеров, также как и он, пострадавшего от неудачного покушения на него 20 июля 1944 года. После покушения Гитлер был не в состоянии находиться целый день на ногах, так как из ног было извлечено более 100 осколков. Кроме этого, у него был вывих правой руки, волосы на затылке опалены и повреждены барабанные перепонки. На правое ухо временно оглох. Он приказал превратить казнь заговорщиков в унизительные мучения, заснять фильм и сфотографировать. Впоследствии сам лично смотрел этот фильм.

47
Гитлер дарит рейхсмаршалу Герингу картину Ханса Макарта «Дама с соколом» (1880 г.). И Гитлер, и Геринг были страстными коллекционерами произведений искусства: к 1945 году коллекция Гитлера насчитывала 6755 полотен, коллекция Геринга — 1375. Картины приобретались (в том числе по заниженным ценам при помощи угроз) агентами, работавшими на Гитлера и Геринга, передавались приближенными в дар, конфисковались из музеев оккупированных Германией стран. Споры по поводу правового статуса некоторых полотен из бывших коллекций лидеров нацистской Германии идут до сих пор.

48
Согласно официальной версии, Гитлер вместе со своей женой Евой Браун покончил жизнь самоубийством 30 апреля, предварительно умертвив любимую собаку Блонди. В отечественной историографии утвердилась точка зрения, что Гитлер принял яд (цианистый калий, как и большинство покончивших с собой нацистов), однако, по свидетельствам очевидцев, он застрелился. Существует также версия, согласно которой Гитлер, взяв в рот и раскусив ампулу с ядом, одновременно выстрелил в себя из пистолета (применив, таким образом, оба орудия смерти).

49
По словам свидетелей из числа обслуживающего персонала, ещё накануне Гитлер отдал приказ доставить из гаража канистры с бензином (для уничтожения тел). 30 апреля, после обеда, Гитлер попрощался с лицами из своего ближайшего окружения и, пожав им руки, вместе с Евой Браун удалился в свои апартаменты, откуда вскоре раздался звук выстрела. Вскоре после 15 часов 15 минут слуга Гитлера Хайнц Линге, в сопровождении его адъютанта Отто Гюнше, Геббельса, Бормана и Аксмана, вошли в апартаменты фюрера. Мёртвый Гитлер сидел на диване; на виске у него расплывалось кровавое пятно.

Рядом лежала Ева Браун, без видимых внешних повреждений. Гюнше и Линге завернули тело Гитлера в солдатское одеяло и вынесли в сад рейхсканцелярии; вслед за ним вынесли и тело Евы. Трупы положили недалеко от входа в бункер, облили бензином и сожгли. На фото: обгоревший труп Гитлера на экспертизе проводившейся советскими специалистами.

50
Существует ряд конспирологических теорий, утверждающих, что Гитлер не покончил жизнь самоубийством, а сбежал. Согласно наиболее популярной версии, фюрер и Ева Браун, оставив вместо себя двойников, скрылись в Южной Америке, где и прожили благополучно под чужими именами до глубокой старости. На фото, якобы, запечатлен 75-летний Гитлер на смертном одре.

51
Фотомонтаж ФБР, сделанный в 1945 году на тот случай, если Гитлер попытается скрыться, изменив внешность.

Этот материал надо прочитать всем русофобам. Всем ненавидящим Россию, всем, кто хочет с Россией бороться. Особенно накануне 22 июня – трагической даты русской истории. Ведь потом обязательно наступает расплата. И расплачиваются не только сами преступники, но и их близкие.

Самый наглядный тому пример – семья Геббельса. Шесть детей были отравлены по приказу своих родителей, которые также ушли из жизни…

«Дочь Геббельса

Эту девочку фоторепортеры снимали чаще всего, Хельга считалась любимицей Гитлера.

Он был крестным всех детей Геббельса, но старшую, которую при крещении держал на руках, всегда выделял.

Всех своих детей Геббельсы называли именами на букву „Н“ в честь Гитлера (Hitler) — Хельга, Хильда, Хельмут, Хольда, Хедда, Хейда…

По совпадению, сын Магды от предыдущего брака тоже носил имя на букву „Н“ — Харальд. После развода родителей мальчик остался жить с отцом, но, женившись на Магде, Геббельс очень быстро нашел общий язык с пасынком, подружился с ним, и Харольд вскоре переехал в новую семью к матери.

Это единственный из оставшийся в живых детей Магды: в конце апреля 1945 он находился в лагере военнопленных в Северной Африке. В 1944-м Харальд служил лейтенантом в люфтваффе, в Италии был ранен и арестован союзными войсками.

В прощальном письме Магда написала своему первому сыну:
„Мир, который придет после Фюрера, не стоит того, чтобы в нем жить. Поэтому я и беру детей с собой, уходя из него. Жалко оставить их жить в той жизни, которая наступит. Милостивый Бог поймет, почему я решилась сама взяться за своё спасение“.

Магда Геббельс Гитлера боготворила. В 1938 году именно он спас их семью от развода.

Геббельс тогда увлекся чешской актрисой Лидой Бааровой. Настолько серьезно, что даже пытался покончить с собой, когда Гитлер по просьбе Магды потребовал прекратить роман. Геббельс в ответ подал прошение об отставке, надеясь развестись с женой и уехать с Бааровой за границу. Гитлер прошение не принял. Баарову вернули на родину, а Геббельса — в лоно образцовой арийской семьи.

22-го апреля 1945 года около 17.00 Геббельс вместе с женой Магдой и шестью детьми покинули свою квартиру на Герман Геринг Штрассе и спустились в бункер фюрера.
Навсегда.

По официальной версии, вечером 1 мая 1945 года 12-летнюю Хельгу, 11-летнюю Хильду, 9-летнего Хельмута, 8-летнюю Хольду, 6-летнюю Хедду и 4-летнюю Хедду уложили спать.
К ним вошла мать и сказала: „Не бойтесь. Доктор сделает вам укол, который делают детям и настоящим солдатам“, после чего покинула комнату.

По словам дантиста Геббельсов Гельмута Кунца, он сделал инъекции морфия „сначала двум старшим девочкам, затем мальчику, а затем остальным детям, что заняло около 10 минут“.

После этого Магда принесла в комнату капсулы с синильной кислотой. Умертвить собственноручно детей она была не в состоянии и попросила об этом Кунца, но тот отказался, ссылаясь на то, что совсем недавно потерял своих двух дочерей во время авианалета.

Тогда Магда позвала доктора Штумпфеггера (слева на фото).
Хирург, оберштурмбаннфюрер СС Людвиг Штумпфеггер принадлежал к числу доверенных лиц шефа СС Генриха Гиммлера. По неподтвержденным данным, он вложил детям во рты раздавленные ампулы, повлекшие скорую смерть.

Все эти несколько дней жизни в бункере Хельга писала письмо своему другу, Генриху Лею. Он был племянником Рудольфа Гесса и сыном Роберта Лея, рейхсляйтера и обергруппенфюрера СА. Дети были ровесниками, знали друг друга с детства, дружили.

Копия письма Хельги была передана Гельмутом Кунцем сотрудникам СМЕРШа в мае 1945 года. Оригинал он до ареста успел отдать кому-то из членов своей семьи. Еще одну копию уже после своего освобождения из советского лагеря Кунц отдал Генриху Лею, которому оно и было адресовано.

(Публикуется с сокращениями)

Мой дорогой Генрих!

Я, может быть, неправильно поступила, что не отправила тебе того письма, которое написала в ответ на твое. Я, наверное, должна была его послать, и я могла бы — передать с доктором Мореллем, который сегодня уехал из Берлина. Но я перечитала свое письмо, и мне стало смешно и стыдно за себя. Ты пишешь о таких сложных вещах, о которых нужно много думать, чтобы их понять, а я со своей вечной торопливостью и папиной привычкой всех поучать отвечаю совсем не так, как ты, наверное, ждешь от меня. Но теперь у меня появится время обдумать все; теперь я смогу много думать и меньше куда-то торопиться.

Мы сегодня днем переехали в бомбоубежище; оно устроено почти под самой рейхсканцелярией канцлера. Тут очень светло, но так тесно, что некуда пойти; можно только спуститься ещё ниже, где теперь кабинет папы и сидят телефонисты. Не знаю, можно ли оттуда звонить. Берлин очень сильно бомбят и обстреливают из пушек, и мама сказала, что тут безопасно, и мы сможем подождать, пока что-то решится. Я слышала, говорили, что самолеты все ещё взлетают, и папа мне сказал, чтобы я была готова помочь маме быстро собрать маленьких, потому что мы, может быть, улетим, на юг.

Я буду думать над твоим письмом и буду писать каждый день, как ты это делал для меня во время той болезни…

Мне бы хотелось улететь! Здесь повсюду такой яркий свет, что даже если закрыть глаза, то все равно светло, как будто солнце светит в голове, и лучи выходят прямо из глаз. Наверное, от этого света я все время себе представляю тот корабль, на котором вы плыли в Америку: как будто я с вами: мы сидим на палубе — ты, Анхен и я и смотрим на океан. Он вокруг, он повсюду, он очень светлый, мягкий и весь переливается. И мы качаемся на нем и как будто никуда не движемся. А ты говоришь, что это только так кажется; на самом деле мы очень быстро плывем к нашей цели. А я спрашиваю тебя — к какой цели? Ты молчишь, и Анхен молчит: мы обе ждем ответа от тебя.

Только что заходил папа, спросить, как мы устроились, и велел ложиться спать. Я не легла. Потом мы с ним вышли из спальни, и он мне сказал, чтобы я помогала маленьким и маме. Он мне сказал, что теперь многое изменилось, и он очень на меня рассчитывает. Я спросила: „Ты будешь мне приказывать?“ Он ответил: „Нет. Больше никогда“. Генрих, я не победила! Нет, это не победа. Ты был прав: нельзя, глупо желать победить волю родителей. Можно только оставаться самим собой и дождаться. Как ты был прав! Я прежде не могла выносить его взгляда, этого его выражения, с каким он выговаривает и Гюнтеру, и герру Науману и мне! А теперь мне стало его жалко. Лучше бы он накричал.

Я пойду спать. Пусть он думает, что я подчинилась. Анхен бы не одобрила. Но ты все понимаешь, все, все! Мне так грустно. Лучше бы мы остались наверху. …

…Приходила Блонди. Она привела щенка. Ты помнишь Блонди? Она внучка Берты. Блонди, наверное, как-то отвязалась, и я ее решила отвести вниз... Папа не велел туда ходить без разрешения. А я, решившая быть послушной..., я пошла. Я хотела только отвести Блонди фрейлейн Браун, но вспомнила, что она очень её не любит. И я села с Блонди в одной комнатке и стала ждать. Блонди на всех рычала, кто заходил, и вела себя странно. За ней пришел герр Гитлер, она только с ним пошла.

Герр Гитлер мне сказал, что я могу ходить здесь повсюду, где мне хочется. Я не просила; он сам мне разрешил. Может быть, я этим воспользуюсь.

Здесь, внизу, все выглядит странно; иногда я не узнаю знакомых мне людей: у них другие лица и другие голоса. Помнишь, ты мне говорил, что после той болезни ты не мог никого сразу узнавать? Я тогда не могла тебя понять, а теперь понимаю. Я тоже как будто чем-то переболела. Если бы можно было поплавать с Людвигом! Я забыла тебя спросить, сколько живут дельфины! Я тебе признаюсь: я написала рассказ про Людвига, как он спас одного мальчика. Это не совсем все, как было; есть и мои фантазии. Мне так хочется тебе его показать. Я в этом рассказе думала над каждым словом. Я завтра тоже буду писать только важное, а то, наверное, тебе будет скучно читать про то, как я тут ничего не делаю, и мысли все разбежались.

Мне почему-то хочется просто сидеть и писать тебе, просто так, обо всем: я представляю себе, что мы как будто сидим в нашей беседке, в Рейдсхольдсгрюне и разговариваем. Но я это вижу недолго — опять корабль, океан… Мы не плывем, никуда не движемся, но ты говоришь, что это не так. Откуда ты это знаешь? Если бы я могла показать тебе рассказ, ты бы сказал, есть ли у меня способности или нет? И что важнее: талант или опыт, знания? Что интереснее в пересказе? Папа мне говорил, что в моем возрасте исписал ворохи бумаги, но все зря, потому что в таком возрасте нечего сказать и нужно помнить — из „Фауста“: …кто мыслью беден и усидчив, кропает понапрасну пересказ заимствованных отовсюду фраз, все дело выдержками ограничив».

А я сейчас вспомнила другие строчки: „Когда всерьез владеет что-то вами, не станете вы гнаться за словами…“ Я написала рассказ, потому что очень люблю Людвига. Я его люблю больше почти всех живых существ на свете, хоть он всего лишь дельфин. Он ведь тебя вылечил.
Опять заходил папа. Он сказал, что все с нами будет хорошо.

Мама плохо себя чувствует; у нее болит сердце, и мне приходится быть с маленькими. Мои сестрички и брат ведут себя хорошо и меня слушаются. Папа велел разучить с ними две песни Шуберта. Я пела им твою любимую; они повторяли, на слух. Еще я стала им читать на память из „Фауста“; они слушали внимательно, с серьезными лицами. Хайди ничего не понимает, думает, что это английская сказка. А Хельмут спросил, может ли и к нам тоже прилететь Мефистофель. И знаешь, что мы все начали после этого делать? То есть это, конечно, я предложила, а они поддержали. Сначала я думала, что это будет просто игра, развлечение для маленьких. Мы стали загадывать, кто и о чем бы попросил Мефистофеля! Я и сама стала загадывать, а потом опомнилась. Я им объяснила, кто такой Мефистофель и что не нужно ни о чем просить, даже если он вдруг сюда явится.

И я решила с ними помолиться, как учила бабушка. Когда мы стали молиться, к нам зашел папа. Он ничего не сказал, только стоял молча и слушал. При папе я не смогла молиться. Нет, он ничего не сказал, даже не усмехнулся. Он так смотрел, словно и сам хотел помолиться с нами. Я раньше не понимала, почему люди вдруг молятся, если не верят в бога. Я не верю; в этом я тверда. Но я молилась, как бабушка, которая тоже тверда — в вере. Помнишь, Генрих, это был тот вопрос, который ты мне задавал в последнем письме: верю ли я в бога? В том письме, которое я не отправила, я тебе легко ответила, что не верю. И вот теперь я уже твердо повторю: я не верю. Я это навсегда тут поняла. Я не верю в бога, но, получается, подозреваю, что есть дьявол? То есть искушение. И что здесь оно грязное. Я же молилась, потому что… мне захотелось… умыться, вымыться даже или… хотя бы вымыть руки. Не знаю, как еще это объяснить. Ты подумай над этим, хорошо? Ты как-то все умеешь соединить или распутать. Ты мне говорил, что нужно изучать логику. Я буду изучать, я вообще решила, что, когда мы вернемся домой, я попрошу папу дать мне те книги, о которых ты мне писал. Я их возьму с собой, когда мы уедем на юг.

…Я вижу все меньше знакомых мне людей. Они прощаются с папой и мамой так, точно уходят на час или на два. Но они больше не возвращаются.

Сегодня мама привела нас к герру Гитлеру, и мы пели Шуберта. Папа на губной гармошке пробовал играть „Соль минор“ Баха. Мы смеялись. Герр Гитлер обещал, что скоро мы вернемся домой, потому что с юго-запада начался прорыв большой армии и танков.

Я сегодня три раза спускалась вниз, и я видела министра фон Риббентропа. Я слышала, что он говорил герру Гитлеру и папе: он не хотел уходить, просил его оставить. Папа его убеждал, а герр Гитлер сказал, что от дипломатов теперь нет пользы, что, если министр хочет, пусть возьмет автомат — это лучшая дипломатия. Когда фон Риббентроп уходил, у него текли слезы. Я стояла у двери и не могла себя заставить отойти.

Я подумала: а какая же от нас польза? Я бы все равно осталась с папой и мамой, но маленьких хорошо бы отсюда увезти. Они тихие, почти не играют. Мне тяжело на них смотреть.

Если бы мне с тобой поговорить хоть минутку! Мы бы придумали что-нибудь . Ты бы придумал! Я точно знаю, ты бы придумал, как убедить папу и маму отослать маленьких, хотя бы к бабушке. Как мне их убедить?! Я не знаю…

Я сердита на маму. Она мне сказала, что попросила доктора Швегерманна дать мне пилюлю, от которой я спала весь день. Мама говорит, что я стала нервная. Это неправда! Я просто не все могу понять, а мне никто не объясняет. Сегодня герр Гитлер очень сильно кричал на кого-то , а когда я спросила — на кого, папа накричал на меня. Мама плачет, но ничего не говорит. Что-то случилось. Хельмут ходил вниз и там слышал, что говорила фрейлейн Кристиан, секретарь-машинистка, что Геринг — предатель. Но это же неправда, зачем же повторять?! Только странно, что он не может никого прислать, потому что я видела генерала Грейма и его жену Ханну: они прилетели на самолете с юга. Значит, можно и улететь отсюда? Если самолет маленький, можно посадить только малышей, даже без Хельмута.

Он сказал, что останется с папой, мамой и со мной, а Хильда пока будет ухаживать за малышами. Это было бы правильно, но все-таки лучше бы Хельмут тоже улетел. Он плачет каждую ночь. Он такой молодец: днем смешит всех и играет с Хайди вместо меня.

Генрих, я только сейчас стала чувствовать, как я их люблю — Хельмута и сестренок! Они немножко подрастут, и ты увидишь, какие они! Они могут быть настоящими друзьями, хоть ещё и такие маленькие! И опять я вспоминаю, как ты был прав, когда писал — как это здорово, что у меня их так много, что я впятеро счастливая, а ты и Анхен — только вдвое. Я их очень люблю… Сейчас прилетел ещё один самолет; он сел на Ост-Весте…

Генрих, я видела твоего папу!!! Он здесь, он с нами!!! Я тебе сейчас все расскажу! Он сейчас спит. Он очень устал. Он прилетел на каком-то смешном самолете и сказал, что сел „на голову русским“. Сначала его никто не узнал, потому, что он был с бородой, усами и в парике, и в форме фельдфебеля. Его узнала только Блонди; она поставила ему на грудь лапы и виляла хвостом. Это мне рассказала мама. Я побежала к нему, и он — ты только подумай — он хотел меня взять на руки, как раньше!!! Мы так смеялись, хохотали! Он сказал, что я тут вытянулась, как росток без света.

Мама сказала, чтобы я закончила письмо, потому что его можно передать.

Я не знаю, как закончить: я еще ничего тебе не сказала.

Генрих, я … (эти два слова тщательно зачеркнуты, но читаются).

Сегодня почти час не обстреливали. Мы выходили в сад. Мама говорила с твоим папой, потом у нее заболело сердце, и она присела отдохнуть. Твой папа нашел для меня крокус. Я его спросила, что с нами будет. Он сказал, что хочет нас отсюда забрать. Но ему нужен другой самолет; он его раздобудет и прилетит за нами и за мамой. „Если не прилечу, значит, меня сбили. Тогда выйдете под землей.
Вас выведет сахиб“. Я видела, как мама кивнула ему. У нее было светлое лицо. Он сказал мне, чтобы я не боялась.

Я спросила его, что будет потом: с моим папой, с твоим дядей Рудольфом, вообще с немцами, и что будет с ним, если его возьмут в плен? Он ответил, что таких игроков, которые не справились, выводят из команды. Но команда продолжит игру — чтобы я это твердо помнила. Я спросила: как же её продолжить, если все разбомбили и взорвали — папа об этом все время говорил по радио? Мама на меня накричала, назвала несносной и бесчувственной. Твой папа взял нас обеих за руки и сказал, чтобы мы не ссорились, потому что в Германии наступает время женщин и что женщин победить нельзя.

Начали обстреливать…
…
Сегодня 28-е. Нас вывезут через два дня. Или мы уйдем. Я сказала об этом маленьким. Они сразу стали собирать игрушки. Им плохо здесь! Они долго не выдержат.

Мама закончила письмо нашему старшему брату Харальду. Она попросила меня показать ей мое письмо для тебя. Я сказала, что уже его отдала. Мне так стыдно. Я никогда до этого так не врала маме.

Генрих, ты помнишь, как мы с тобой убежали в нашем саду, в Рейхольсгрюне, и прятались целую ночь… Помнишь, что я тогда сделала и как тебе это не понравилось? А если бы я это сделала теперь? Ты тогда сказал, что целуются одни девчонки… А теперь? Можно, я представлю себе, что опять это сделала? Я не знаю, что ты ответишь..., но я уже… представила… Мне так хорошо, что у меня это есть, очень уже давно, с самого нашего детства, когда мы с тобой первый раз встретились. И что это выросло и теперь такое же, как у взрослых, как у твоей мамы к твоему отцу. Я всегда им так завидовала!

Не думай, что я предательница. Я люблю папу и маму, я их не сужу, и это так и должно быть, что мы будем все вместе.

Генрих… Генрих…
Когда буду отдавать письмо, поцелую твоего папу.

P.S. По материалам журналистки Елены Съяновой (в начале 1990-х она оказалась в числе немногих, кто получил возможность работать в открывшемся на короткое время для исследователей трофейном архиве Генерального штаба Советской Армии):

В 1958 году в Мюнхене состоялось судебное заседание делу «Об умерщвлении шестерых малолетних детей супругов Геббельс», на котором присутствовал американский журналист Герберт Линц. У него на руках оказалась копия протокола допроса Гельмута Кунца от мая 1945 года, в котором тот признался следователям СМЕРШа, что лично сделал детям Геббельсов усыпляющие уколы морфия и присутствовал при том, как Магда Геббельс своими руками давала своим детям яд.

Перед заседанием Герберт Линц нанес визит Кунцу и предъявил копии допросов:
— Таким образом, если я попрошу моих русских друзей представить подлинники ваших признаний от 1945 года, вы станете не свидетелем, а соучастником преступления, убийства детей, — сказал журналист Кунцу. — А если хотите, чтобы этого не случилось, расскажите правду мне.

Кунц наотрез отказался разговаривать с «паршивым америкашкой». Тогда Герберт Линц назвал свое подлинное имя — Генрих Лей, сын бывшего вождя Трудового фронта Роберта Лея. В 1940 году в возрасте восьми лет мать увезла его из Германии, а в 1955-м он получил американское гражданство.

И показал Кунцу ещё один документ — протокол осмотра советскими врачами тел детей Геббельсов. В протоколе говорилось, что на лице старшей, Хельги, имеются следы физического насилия. Тогда Кунц сделал последнее признание:
— Произошло страшное... После смерти моих девочек во время бомбежки в 45-м это было самое страшное, что я видел в жизни. Она... Хельга... очнулась. И встала.

По версии Кунца произошло следующее.

Умертвить детей так никто и не решился. Тогда Геббельс перед принятием яда приказал: после того, как они с женой будут мертвы, сжечь их тела в комнате, закрыв все двери, но открыв двери в спальни детей. Этого будет достаточно...

Когда горевшие тела Геббельсов кое-как затушили, и воздух стал очищаться, Хельга проснулась. Ей сказали о смерти родителей. Но она не поверила. Ей показали и якобы умерших сестер и брата, но она снова не поверила. Она стала их трясти и почти разбудила Гельмута. Все дети действительно были еще живы.

Но в бункере никому уже было не до детей! Оставшиеся вместе с Борманом готовились к прорыву под защитой бронетранспортера.

Доктор Штумпфеггер сказал Кунцу, что Борман велел не оставлять Хельгу в живых. Эта рано повзрослевшая девочка - слишком опасный свидетель. Оба врача, Штумпфеггер и Кунц, предложили Борману взять детей с собой и использовать их для создания образа бегущей от обстрелов многодетной семьи, но Борман приказал не молоть вздор. По его мнению, волю родителей должно было выполнить!

Кунц якобы пытался помешать. Но Штумпфеггер ударил его, а затем нанес и Хельге удар по лицу, затем вложил ей в рот капсулу с ядом и сжал челюсти. Потом засунул в рот по капсуле всем остальным детям. Доктор Гельмут Кунц умер в 1976 году в городе Фройденштадт. До последнего дня жизни он активно работал, имел обширную врачебную практику. О его причастности к убийству детей Геббельса никто и никогда больше не вспоминал.

Генрих Лей умер в 1968 году от тяжелого нервного расстройства. В возрасте 36 лет.

Останки детей Геббельсов в 1945 году были захоронены в пригороде Берлина. В ночь на 5 апреля 1970 года могилы были вскрыты, останки извлечены и сожжены. Пепел развеяли над Эльбой.»

В берлинском бункере были убиты шестеро маленьких детей: пять дочерей и сын министра пропаганды Йозефа Геббельса. Они были отравлены непосредственно перед самоубийством четы Геббельсов. Как все это происходило и кто был исполнителем этого жуткого сценария, показывают недавно открытые архивные материалы.

Смерть Гитлера, Евы Браун и детей Геббельса

Никто из детей Геббельса не догадывался, что им суждено умереть. Ни двенадцатилетняя Хельга, ни одиннадцатилетняя Хильда, ни восьмилетняя Хольда, ни шестилетняя Хедда, ни четырехлетняя Хайда, ни девятилетний Гельмут. Имя каждого в честь фюрера начиналось на "Н" (как Hitler).

Детям Геббельса не нравилось в бункере Гитлера, где располагалась рейхсканцелярия: темный бетон, низкие проходы, приглушенный свет. Мрачное впечатление. Наверное, никто не мог здесь чувствовать себя комфортно. Тем более всего несколько недель назад дети были вдалеке от столицы Германии, в деревне, где беззаботно играли со сверстниками и бегали, где только вздумается.

Да что там бункер! Весь Берлин, будучи разрушенным, в конце апреля 1945 года представлял собой жалкое зрелище. Русские солдаты были всего лишь в нескольких сотнях метров от бункера, поэтому его обитатели убеждали министра пропаганды отправить детей в безопасное место. Но жена министра Магда Геббельс оставалась непреклонной. "Мои дети скорее умрут, чем будут жить в позоре и унижении, - сказала она. - Кроме того, муж боится, что они могут попасть в руки Сталину, который сделает их коммунистами. Нет уж, лучше мы заберем детей с собой".

30 апреля в 15.30 Гитлер и Ева Браун покончили жизнь самоубийством. Это стало сигналом для остальных обитателей рейхсканцелярии. Днем позже все шестеро детей Геббельсов оказались мертвы. Сначала, чтобы отключить сознание, им сделали инъекции морфия, а затем отравили синильной кислотой. Смерть наступила мгновенно.

В конце 50-х годов все судебные расследования смерти последних обитателей бункера были прекращены, а документы перевезены в государственный архив города Мюнстера. Вплоть до недавнего времени исследователям не давали возможности ознакомиться с ними. Несколько же лет назад немецкие власти открыли архивы для желающих. Это дает возможность реконструировать, что же произошло с детьми Геббельсов в последние дни существования Тысячелетнего Рейха.

Гельмут Кунц: зубной врач и член СС

Чуть ли не главное действующее лицо в этих архивных документах - Гельмут Кунц, родившийся в 1910 году в городе Эттлингене. Сначала он изучал юриспруденцию, затем медицину (специализация - стоматология). Диссертация Кунца называется "Исследования кариеса у детей школьного возраста с учетом вопросов грудного вскармливания". С 1936 года Кунц практиковал под Лейпцигом, а в следующем году вступил в СС (рота 10/48).

Когда началась Вторая мировая война, Кунц служил офицером санитарного батальона СС. В 1941 году Кунц был сильно ранен, а после выздоровления переведен в Берлин. В апреле 1945 года Кунца в звании штурмбанфюрера направляют в рейхсканцелярию. Несомненно, для человека "с совершенно солдатским менталитетом" (так отзывались о нем очевидцы) такое назначение стало пределом мечтаний.

Прямой приказ Гитлера?

22 апреля 1945 года чета Геббельсов покинула свою квартиру на Герман Геринг Штрассе. Дети стали прощаться со своей воспитательницей Кети Хюбнер. "Мы едем к фюреру в его бункер", - сказал маленький Гельмут. - ты едешь с нами?". Хюбнер никуда не поехала. Магда Геббельс сказала ей, что она "совершенно добровольно пойдет с фюрером до самого конца".

В рейхсканцелярии супруга министра пропаганды стала первой пациенткой Кунца: у Магды Геббельс образовалось нагноение в нижней челюсти. Через некоторое время она отвела доктора в сторону и спросила, может ли он "помочь убить детей" (именно так доктор позднее передал просьбу фрау Геббельс). Кунц отказался, рассказав о том, что несколько месяцев назад потерял двух дочерей во время авианалета. После случившегося он "просто не в состоянии помочь фрау Геббельс осуществить задуманное".

Однако Магда Геббельс нашла выход. Через некоторое время она сказала Кунцу, что речь идет "не о ее желании, а о прямом приказе Гитлера". Геббельс также поинтересовалась "достаточно ли того, что она устно передает этот приказ, или же необходимо, чтобы фюрер лично передал его".

Кунц предположительно ответил: "Мне достаточно Ваших слов". Вечером 1 мая 1945 года детей Геббельсов уложили в постель. "Не бойтесь, - сказала им мать. - Доктор сделает вам укол, который делают детям и настоящим солдатам". После этого Магда Геббельс покинула комнату, а Кунц сделал инъекции морфия "сначала двум старшим девочкам, затем мальчику, а затем остальным детям, что заняло около 10 минут".

Как только дети затихли, в комнату вошла Геббельс, держа в руках капсулы с синильной кислотой. Через несколько секунд она расплакалась и сказала: "Господин доктор, я не могу этого сделать, сделайте Вы". "Я тоже не могу", - ответил Кунц. Тогда Геббельс попросила: "Позовите доктора Штумпфеггера". Людвиг Штумпфеггер был на год младше Кунца и принадлежал к числу доверенных лиц шефа СС Генриха Гиммлера.

Через неделю русские медики вскрыли трупы детей Геббельса и пришли к заключению, что "смерть наступила в результате отравления цианистыми соединениями". Родители детей были мертвы. Штумпфеггер погиб при попытке бегства из Берлина.

Кунц - единственный участник случившегося - остался жив. Он мог оговорить других и спасти себя. 30 июля 1945 года его отвезли в Москву. Шесть с половиной лет доктор просидел в тюрьме, а в феврале 1952 года предстал перед судом как член нацистской партии и СС, а также (по словам самого Кунца) как предполагаемый убийца детей Геббельса.

ФРГ смягчает наказания для нацистов

К моменту рассмотрения дела Кунца в Москве Нюрнбергский процесс был позади. Правосудие Западной Германии постепенно стало смягчаться по отношению к нацистским преступникам. В Конституцию страны была внесена специальная 131 статья, защищавшая интересы людей, предполагаемые преступления которых в нацистское время были связаны с исполнением должностных обязанностей. Эта статья амнистировала многих бывших госслужащих и открывала им возможности вернуться на работу в государственные учреждения. Уже в 1949 году прошла первая волна амнистии, а в 1954 последовала вторая. Согласно закону об амнистии, "за некоторые преступления, совершенные во времена национал-социализма, преследовать не следует или следует смягчить меру пресечения при наличии смягчающих обстоятельств".

Под действие этого закона подпадали прежде всего гитлеровские чиновники. Для них в документе была специальная оговорка, что закон применяется к лицам, "которые с октября 1944 года до 31 июля 1945 года находились при исполнении служебных обязанностей и совершили некоторые преступления по прямому приказу начальника".

Закон вступил в силу 18 июля 1954 года. Безусловно, для Гельмута Кунца, просидевшего в советской тюрьме почти 10 лет, он имел судьбоносное значение. СССР выпустил бывшего доктора 4 октября 1955 года и передал властям ФРГ. Немного позже власти Германии возобновили расследование обстоятельств смерти Геббельса и его семьи. Свидетелем по делу проходил бывший обершарфюрер СС Гарри Менгерсхаузен.

Судья: "Смерть детей мне непонятна"

Менгерсхаузен рассказал о самоубийстве Гитлера, а затем перешел к Геббельсу. Судья Генрих Стефанус переспросил его: "Мне совершенно непонятна смерть детей: неизвестно, кто виновен в ней. Некоторые называют некоего доктора Кунце…" Показательно, что ни Стефанус, ни Менгерсхаузен не смогли назвать имени Кунца точно.

Тем временем сам Кунц поселился в Мюнстере. Он устроился на работу в качестве волонтера в университетскую зубную клинику, а затем занял должность врача в вооруженных силах ФРГ. Местный прокурор Миддельдорф инициирует предварительное расследование убийства детей Геббельсов. Дело проходит под номером 1041/56.

В течение следующих нескольких месяцев Миддельдорф привлекает в качестве свидетелей людей, которые находились в бункере Гитлера в последние дни войны. Были допрошены секретарша Гитлера Траудль Юнге, камердинер Хайнц Линге, водитель Эрих Кемпка и пилот Ганс Баур. Некоторые из свидетелей ничего не слышали о Кунце, некоторые знали его историю. Однако Миддельдорфу не были нужны классические свидетели обвинения: Кунц еще во время первого допроса признал, что вколол детям морфий, однако после этого он покинул комнату, в которой остались Магда Геббельс и Штумпфеггер. Через несколько минут после этого фрау Геббельс вышла из помещения со словами: "Наконец все позади!"

Кунц не убийца, а соучастник убийства

В январе 1959 года дело Кунца переквалифицировали не как убийство, а как помощь в организации убийства шести человек. Прокурор хотел также исключить возможность применения к Кунцу амнистии. Он объяснял это тем, что убийство детей - "дерзкое преступление, которому не может быть оправдания; кроме того, его невозможно совершить по приказу". Кроме того, Миддельдорф настаивает, что Магда Геббельс просто не могла дать приказ Кунцу, а если и произошло что-то подобное, врач неправильно понял женщину и не должен был подчиняться.

Однако доказать свою позицию прокурору не удалось. Коллегия по уголовным делам Мюнстера определила, что в любом случае закон об амнистии применим к Кунцу, так как если бы он не выполнил приказ, пусть даже и переданный Магдой Геббельс, то был бы наказан как военный преступник. Расследование прекратили, а с доктора сняли все обвинения.

Некоторые судьи были нацистами

Любопытная деталь расследования заключается в том, что в состав коллегии по уголовным делам входили реабилитированные нацисты Герхард Розе (глава коллегии, 1903 года рождения, личный номер 4413181) и Герхард Алих (1905 года рождения, личный номер 4079094). По странному стечению обстоятельств оба они вступили в НСДАП 1 мая 1937 года, в один день с Кунцем.

Кунц дожил до старости

Кунц умер в 1976 году в Фройденштадте. До последнего дня жизни он имел обширную практику, а о его причастности к убийству детей Геббельса мало кто вспоминал.

Останки детей Геббельса по решению советских судмедэкспертов были захоронены недалеко от Берлина. Через некоторое время Политбюро решило в обстановке строгой секретности вскрыть захоронение, а останки уничтожить. Операция была поручена КГБ и получила кодовое наименование "Операция Архив".

В ночь на 5 апреля 1970 года могилы были вскрыты, останки извлечены и сожжены. Пепел развеяли над Эльбой.