Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В Китае письменное слово стали называть «вэнь» (рисунок, орнамент) с VI века до н.э.
Здесь отмечу, что знакомое всем со школьной парты «иероглиф» не восточного, а греческого происхождения, что же касается китайского иероглифического письма, то оно, по мнению многих ученых, возникло из гадательных знаков.
С древнейших времён стихотворения писались в жанре ши (песня). Отсюда происходит название книги народных песен - «Шицзин». «Шицзин» - одна из пяти древних канонических книг Китая, так называемого «Пятикнижия», включающего также «Ицзин» («Книгу перемен»), «Шуцзин» («Книгу истории»), «Лицзи» («Книгу ритуала») и «Юэцзи» («Книгу музыки»). В «Шицзине» собраны народные песни, написанные древним четырёхсловным стихом, то есть стихом, состоящим из четырёх иероглифов. Позже поэты добавят к стиху ещё один иероглиф, разработав новый для китайской поэзии пятисловный стих, более гибкий, напевный и выразительный, приближённый к разговорной речи.
Поводом для китайского стихотворения почти всегда служило воспоминание и нередко - об известном с детских лет знаменитом произведении великого поэта-предшественника; о соперничестве и речи не шло, но стремление как-то оттенить памятную строку, слегка сместить акцент, расцветить новой деталью, конечно же, присутствовало. Поэтому столь зорок взгляд китайца стихотворца и так изощрено его внимание к самомалейшим переливам звуков, красок, чувств. И всегда хранил он в памяти средневековую максиму: “строка кончается, мысль безгранична”.
Наверное, будет нелишним упомянуть, что Китай развивался по пути логики, а не мистицизма или религиозности. Конфуцианство только усилило и предало более тонкую огранку строгому рационализму и труду в пользу общества. Место привычного для нас служителя культа в древнем Китае постепенно занимает чиновник. Религиозно-этические нормы полностью подчинены требованиям социальной политики и администрации. Каждый способен получить хорошее «место под солнцем», если будет прилежно учиться, или сдаст на успешно императорский экзамен. Наряду с историей, литература занимает значительное место в образовании. Поэтому намного выше, чем сборники отдельных, пусть самых замечательных поэтов, в Китае ценились разного рода антологии. Составление антологий почиталось особым искусством. Главное, что воплощалось в лучших изборниках, - это пропорция имен, тем, жанров, своеобразная игра с традиционными репутациями, доступная только подлинным знатокам.
Вплоть до начала нынешнего века китайцы были привержены династийной периодизации собственной истории. Сколько бы ни длилось правление той или иной династии, это время всегда воспринималось как законченное историческое и культурное единство.
%0A">… В мире сменялись расцвет и паденье.
Сто превращений - и все быстротечно.
Знатность, богатство - прихлынут-отхлынут,
Слава ж достойных осталась навечно!
Думал я долго: в чем смысл мирозданья?
Сел, и вздохнул, и промолвил, вздыхая:
«Если бы, как у реликвии древней,
Жизнь долговечною стала людская!
(Су Ши . Период Сун)

ИЗ ПОЭЗИИ III-VI ВВ. Период Шести династий
Цао Чжи
Горит костер из стеблей бобов,
И варятся на огне бобы,
По поводу горькой своей судьбы.
И плачут, и плачут бобы в котле
- Один у нас корень, - стонут бобы. -
Мы братья вам, стебли, а не рабы. (
Се Вань
Смотрю на пик крутой скалы, Передо мной высокий бор.
Зеленый плющ одел хребты, Бамбук скрывает гребни гор.
В долине слышен плеск ручья, Бьет монастырский барабан.
Из темных недр курится дым, Во мгле сгущается туман.
Гу Кайчжи

Весенней водою озера полны, Причудлива в летних горах тишина.
Струится сиянье осенней луны, Свежа в одиночестве зимнем - сосна...
Се Линъюнь
(…)Мне, хворому, сейчас не до мирской заботы, -
Мне больше ничего не надо от людей.
Я покидаю их, отныне я свободен
И поселюсь навек в обители моей.
Пусть каждый новый день и вправду будет новым,
И вы меня, друзья, утешьте добрым словом.

***
Я множество троп исходил между гор и камней,
Десятую ночь провожу я в лодчонке своей.
Летящие птицы спускаются мне на весло,
От звезд замерцавших становится всюду светло.
Восходит, восходит луна, окруженная тьмой,
Сверкают, сверкают росинки под ясной луной.
Фань Юнь
На восток и на запад ты уже отправлялся не раз,
И мы снова расстались - с той поры миновал целый век.
Мы прощались с тобою, и снег был похож на цветы,
Ты сегодня вернулся, а цветы так похожи на снег.


Жэнь Фан
Предрассветный туман разошелся от первых лучей,
Сразу стало тепло на восточной террасе моей.
Сразу стали повсюду засохшие травы видны,
Раскаленное солнце у западной встало стены.
Покоробились листья, платан перед домом засох,
И подсолнечник никнет, и вянет под солнцем горох.
За двойной занавеской все тот же томительный зной,
Раскаленные камни как будто бы дышат жарой.
Словно жемчуг на нитке, испарины капли на лбу,
От досады вздыхаю, кляну громогласно судьбу
Тао Юань-мин
Еду-еду, плыву - возвращаюсь в родные края,
И считаю я дни, когда старый завидится дом
С первой радостью мне - милой матери вновь послужить,
И второю за ней -снова братьев моих повстречать.
Так за весла и в путь -неспокойный, извилистый путь.
На светило взгляну -скрылось в западном дальнем углу.
То река, то гора -не таятся ль опасности в них?
Странник, к дому спеша, в мыслях видит, что ждёт впереди
Южный ветер подул. Он мешает стремленьям моим
Вёсла в лодку кладём, недвижимы в озёрной глуши,
За высокой травой, что заполнила даль без границ,
За стволами дерев, что раскинули летний убор
И не скажет никто, будто путник от дома далёк
Чуть получше всмотрюсь -сто каких нибудь ли до него
Неотрывно гляжу - вот и Южную гору узнал
Не поможет мой вздох.Как отсюда бы вырваться нам!

СТИХИ И РОМАНСЫ VII-X ВВ. Период Тан и Пяти династий
Ли Бо
Вижу белую цаплю На тихой осенней реке;
Словно иней, слетела И плавает там, вдалеке.
Загрустила душа моя, Сердце - в глубокой тоске.
Одиноко стою На песчаном пустом островке
***
На горной вершине Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко: Земными словами
Я жителей неба Не смею тревожить покой


***
(…)Мне говорили, что вино Святые пили без конца,
Что чарка крепкого вина Была отрадой мудреца.
Но коль святые мудрецы Всегда стремились пить вино –
Зачем стремиться в небеса? Мы здесь напьемся - все равно.
Три кубка дайте мне сейчас - И я пойду в далекий путь.
А дайте доу выпить мне - Сольюсь с природой как-нибудь.
И если ты, мой друг, найдешь Очарование в вине -
Перед ханжами помолчи - Те не поймут: расскажешь мне
Ду Фу
Стенают в битвах сонмы отлетевших душ.
Их отпевают только плакальщики-старцы
Над полосой заката плотились толпы туч.
Неудержимый снег кружит в метельном танце.
В углу горлянка-тыква... нет зелена вина.
В печурке тлеют угли... да греет ли она?
Давно вдали от мира, и нет вестей совсем,
Тоскую за письмом... кому пишу, зачем?


***
Ты видишь: ворота дворца Пэнлай К югу обращены,
Росу собирает столб золотой Немыслимой вышины.
Ты видишь: вдали, на Яшмовый пруд, Нисходит богиня фей -
И фиолетовой дымки мираж Становится все бледней.
Тогда раздвигаются облака - И вот пред тобой возник
За блеском драконовой чешуи Сияющий царский лик.
А я одиноко лежу у реки, На склоне вечерних лет.
Юань Чжэнь
(…)Врагов хотели вымести, как сор - И в небе меч представился метлою.
Но цель свою утратили с тех пор, И это - порицание герою.
Кто меч сегодня выковать готов? Века прошли - и снова все сначала.
Но кабы не ковал Фэн Ху клинков, То и мечей Я-цзю бы не бывало.
С тех пор, как нам пришел скитаться срок, Все больше верю в собственные силы.
Когда же меч бесценный я извлек, Как сердце мне смирить непросто было!
Ах, отчего прекрасен дивный меч? Ах, что ж овраге в сердце места мало?
Святыню эту следует беречь, Не пользуйтесь же ею как попало:
Бой с нечистью тот меч бесценный ждет. Негоже, чтоб наложниц им пугали.
Не троньте змея из пучины вод, О псов приблудных не тупите стали.
Средь сора жить - Ваш приговор суров. Средь дрязга тонут и мои старанья.
Страшится подлый слух высоких слов, Вот в чем причина моего молчанья.

СТИХИ, РОМАНСЫ, ПОЭМЫ X-XIII вв. Период Сун
Чжан Лэй.
В буддийском храме заночевал, домой возвращаться поздно; Слышу шуршание струй дождевых в изгороди поределой.
Печали своей не умерит гость, гонимый, как ряска, ветром;
В монашеской келье читаю стихи, подслушанные у ливня.
Оуян Сю
Нам древних лицезреть Не суждено людей,
Но цитра тех времен И в наши дни жива.
Когда она поет, Как будто вторя ей,
Доносятся до нас Забытые слова(...)


***
Вдали, вблизи ли горы? Нет меры расстоянья!
Навстречу им иду - А все - передо мной!
Чуть поверну - и горы Меняют очертанья.
А я, скиталец сирый, Пред ними кто такой?
Лю Юн
(…)Увядший лотос Лепестки роняет,
От дряхлой ивы Распростерлась тень.
На берегу Гуляют, моют пряжу
Подружки Из соседних деревень.
Завидев путника, Они о нем судачат
И в рукава, смутясь, Улыбки прячут(…)


Су Ши
Лишь добрался до этого края - Ветер дунул и дождь закапал.
Одинокий скиталец, найду ли Я пристанище в мире большом?
Мне достать бы облако с неба И надеть бы его, как шляпу,
Мне б землею себя укутать, Как простым дорожным плащом!
***
Взгляни в лицо горе - тупа вершина. А сбоку погляди - гора остра.
Пойдешь навстречу - и она все выше, Пойдешь назад - и ниже та гора...
О нет, гора свой облик не меняет, Она одна и та же - в этом суть.
А превращенья от того зависят, С какого места на нее взглянуть.


***
Среди реки - высокая скала, Еще не найден на вершину путь.
А на скале стоит священный вол, Не знающий, что значит плуг тянуть.
Паломники у храма собрались, Упали ниц с надеждой и мольбой,
Приносят в жертву белую овцу Под звуки флейт и барабанный бой.
А в поле, чуть поодаль, вол живой, О камни спотыкаясь, тянет плуг...
Обветрены и ступлены рога, И стесаны копыта - сколько мук!
А ведь ему лишь полпучка травы Дают, чтоб голод вечный утолить.
Поистине: чем быть волом живым - Куда как лучше изваяньем быть!
Ли Цинчжао
Вижу снова простор голубой, над беседкою тихий закат.
Мы совсем захмелели с тобой, мы забыли дорогу назад.
Было счастье - и кончилось вдруг! В путь обратный пора нам грести,
Только лотос разросся вокруг, всюду лотос на нашем пути.
Мы на весла дружней налегли, мы гребем, Выбиваясь из сил.
...И в смятении чайки вдали улетают с песчаной косы.

***
Твоя листва - из яшмы бахрома - Свисает над землей за слоем слой,
Десятки тысяч лепестков твоих, Как золото чеканное, горят...
О, хризантема, осени цветок, Твой гордый дух, вид необычный твой
О совершенствах доблестных мужей Мне говорят.(…)
***
Куда я с башни ни бросаю взор - Лазурь небес и дали синева.
До горизонта выткала ковер Душистая зеленая трава...
Мне лучше бы на башню не всходить, Чтоб старых ран в душе не бередить.
Давно ль пробились первые ростки? Теперь бамбук у храма - в полный рост.
Сошли цветы, опали лепестки, Смешались с глиной ласточкиных гнезд.
Гляжу на лес и всей душой скорблю Да крик кукушки из лесу ловлю.


Лу Ю
У реки - развалины стены. Птиц и обезьян тоскливы крики.
И стоит чуть дале древний храм, где бывал когда-то Муж Великий.
Век за веком чередою шли,заросла стена и одичала.
Но журчит у ног моих река так же, как у ног Его журчала!
Синь Цицзи
Пробудились цветы, Все в слезинках росы.
В это раннее утро Цветам не до сна,
Тихо шепчут о чем-то И ропщут они,
Недовольные тем, Что уходит весна.
И неведомо им, Что на том же дворе,
В гуще зелени - роза, Юна и нежна.
Ею были похищены Чары весны,
И в тени до поры Притаилась она.
Нет, не в ярком наряде Вся прелесть ее,
Чистота, непорочность Сильней красоты.
Даже ивовый пух Не притронется к ней,
Опадая, ее Не коснутся цветы.
Как из матовой яшмы, Ее лепестки,
И росинки на них Ровным светом горят,
Словно после купания Вышла Ян Фэй
И с собой принесла Теплых струй аромат.


x x x
Лазурные взмывают в небо горы, На их вершинах - отблески заката,
Холодный ветер западных просторов Над берегом проносится куда-то.
Листвы густой волнуется поток, И в нем затерян розовый цветок.
И нежной красоте его не надо Ни почестей, Ни славы, Ни награды.
Красавица печальная в молчанье На подоконник уронила руки.
Вдруг в тишине послышалось рыданье - Стон сердца, истомленного в разлуке.
Так далеко отсюда до Хэньяна! Он все не едет к ней, ее желанный.
Гусей завидев, просит их с мольбой Для милого взять весточку с собой.
Фань Чэнда
Вечер года настал, Одноцветны застывшие горы.
Неподвижны озерная гладь И туманная даль.
Тучи холод несут, Снег пойдет и, я думаю, скоро.
В этот праздничный день На душе почему-то печаль...
Кипарисы, бамбук - На морозе как будто продрогли,
Одряхлевший камыш Словно спит - неприветлив и дик.
Я с бамбуковой палкой Шагаю по горной дороге,
А без палки, конечно, Я б Северных гор не достиг...

АРИИ XIII-XIV ВВ. Период Юань
Юань Хаовэнь
Как круглая яшма, луна в ночи,
чисты, как хрусталь, дерева на заре.
Пируют в чертоге своем богачи
в шелковых одеждах на ярком ковре.
А на задворках - цветы да луна.
Сегодняшней ночью повсюду весна!
Ma Чжиюань
К закату от села в цветах,
от лавки с крышей травяной уходят тучи,
дождь утих, сияет небо чистотой,
и догорающей зари на горных склонах - полоса,
и на шелку весенних трав мазками - бирюза.


x x x
На лотосах капли дождя, росинки на розах у стен,
висит над двором аромат заинеенных хризантем.
Как тень одинока! По веточкам сливы
луна опускается ниже... Четыре часа прождала я напрасно.
Жестокий, тебя ненавижу!
Чжан Кэцзю
Вышивать я устала, иголки в руках не держу,
растеряла все шпильки и праздно лежу.
Уж соловушка в ивах оплакал весну,
танец начали ласточки за занавеской.
Вешний ветер силен - все опять пристрастились к вину.


Бо Пу
Прервался дождь, уходят облака.
Остуженная дыня так сладка!
Навис над домом ивовый шатер,
и, расстелив под пологом ковер,
снимает дева тонкие шелка.
Гао Ци
Слышно, сквозь шум бегущей воды где-то прялка стучит.
Мостик под сводом вешней листвы, минуло время цветов.
Вдруг чудеснейший аромат ветер донес из-за гор.
Это в селении у перевала готовят полуденный чай.


Сюй Цзайсы
Я ушел от себя. Укрываюсь дождем и туманом,
дровосеков напевы и песнь пастуха постигаю.
Вместе с ясной луной, и ветром живым, неустанным
трое нас, безмятежных, свободных и странных.
Грани между "вчера" и "сегодня" мы вместе стираем.
Цяо Цзи
Далеко-далеко Устремилась чета журавлей.
У Восточного моря Они потеряли друг друга.
Он на север спешит За любимой подругой своей,
Но она полетела Не на север, а в сторону юга.
Клюв и рядышком клюв – Эти дни безвозвратно ушли,
И пришло расставанье И глухая пора лихолетья.
Разве дали страшат? – Им покорны и тысячи ли.
Их пугает другое: Не попасть бы в небесные сети.

***
Осень в ртутном котле выплавляет зарю.
Тает в чане для чая снежок на огне.
На плывущие мимо беседки опавшие листья смотрю,
мнится -ветер в Улине задул по весне.(…)
http://lib.meta.ua/book/12426/
http://lib.ru/POECHIN/china_lyrics.txt
http://lit.1september.ru/2002/42/2.htm
http://www.tyumwu.narod.ru/du-fu1.htm
http://dragons-nest.ru/ross/sudunpo.php
http://www.fidel-kastro.ru/poetry/bambuk.html

В ижу белую цаплю

На тихой осенней реке,

Словно иней, слетела

И плавает там, вдалеке.

Загрустила душа моя,

Сердце - в глубокой тоске.

Одиноко стою

На песчаном пустом островке.

Китайская средневековая поэзия

К итайская поэзия, одна из самых старых в мире, существует почти три тысячи лет. Она знала на своем долгом пути эпохи подъема и упадка, времена стремительных взлетов и открытий и века застоя с бесконечными перепевами однажды уже найденного. Первыми вехами на ее пути были "Книга песен" ("Шицзин") и "Чуские строфы" ("Чуцы"); позднее - народные песни, собранные чиновниками из "Музыкальной палаты" ("Юэфу"), и "Девятнадцать древних стихотворений", поэзия Цао Чжи (III в.) и Тао Юань-мина (IV-V вв.).

Значение последнего особенно велико: по словам крупнейшего советского китаеведа академика В. М. Алексеева, этот поэт сыграл в китайской поэзии "роль нашего Пушкина" - его творчество в огромной мере определило развитие поэзии в последующие века и подготовило ее небывалый дотоле расцвет в эпоху Тан. В этот период (VII-Х вв.) наиболее полно и совершенно воплотились заложенные в китайской поэзии возможности. Тогда творила плеяда поэтов, не имеющая себе равных по обилию и разнообразию талантов ни в предыдущие, ни в последующие века развития китайской поэзии: Ли Бо и Ду Фу, Мэн Хао-жань и Бо Цзюй и, Хань Юй и Лю Цзун-юань, Ли Хэ и Ли Шан-инь, Ду My и Юань Чжэнь и многие, многие другие. Пожалуй, лишь позднейшая, сунская эпоха (X-XIII вв.), эпоха Су Ши и Лу Ю, Синь Ци-цзи и Ли Цин-чжао, сопоставима с эпохой Тан. И одно из первых мест в этом перечне славных имен по праву принадлежит Ван Вэю, творчество которого, наряду с творчеством его великих современников Ли Бо и Ду Фу, стало одной из вершин танской, а, следовательно, и всей китайской поэзии.

Живу я один на свободе,

Осыпались кассий цветы.

Вся ночь безмятежно проходит...

Весенние горы пусты.

Но птицу в горах на мгновенье

Вспугнула, поднявшись, луна:

И песня ее над весенним

Потоком средь ночи слышна.

Китайская земля пережила много бед в своей истории. Их захватывали, разоряли, сжигали. Но как сказано, что написано пером, то не вырубишь топором. Именно так не сломить китайскую поэзию. Она существовала и будет существовать.
В 1235 г. монгольские орды захватили провинцию Сычуань, а затем двинулись на юг и к 1276 году подчинили себе всю страну, установив на её земле свою монгольскую династию, получившую китайское название Юань.
В китайской поэзии существовали два периода. Период Тан и Сун.

Тан - был основан китайской императорской династией в 618 - 907. Основан Ли Юанем. Господство Тан было подорвано крестьянской войной 874 - 901и борьбой между различными группировками господствующего класса.
Сун - императорская династия в Китае. Пала от монгольских завоеваний.
Это полное трагическими событиями время ярко отразилось в китайской поэзии, придало ей строгость и печальное величие. Китайскую поэзию иногда сравнивают в Китае с осенней хризантемой, прекрасным, но печальным цветком. Горький жизненный опыт научил китайских поэтов трезвому отношению к жизни, а постоянная тревога перед угрозой вражеского нашествия сделала их творчество особенно эмоциональным. Многие стихи писались в то время на музыку и благодаря этому быстро приобретали популярность в виде песен. Накопленная столетиями огромная поэтическая культура приносила обильные плоды. Выражения лирических переживаний и настроений в поэтической форме стало обычным в среде чиновничества. Поэтический восторг перед красотой природы или прелестью воспоминаний о любви и дружбе рождали вдохновение, и слова сами лились из души поэтов.
Возмущение и негодование, которыми кипели сердца от сознания позора, ложившегося на отчизну, поруганную завоевателями, тоска и печаль при виде горя народного, отливались в поэтические формы. Так появлялись эти необыкновенные стихи, порой записанные на стене дома или на перилах моста. Словом там, где поэта охватило вдохновение и где, переполненный им, он пропел свою прекрасную песню.
В основе этих стихов не трезвая и холодная мысль (правда, следует оговориться, что было немало стихов, подсказанных книжной мудростью, философской и моральной доктриной), в основе их - чувства. Причём чувства разные - ликование сердца при виде щедрой весны, листьев, цветов и солнце; его печаль в осенний непогожий день, когда в душе, как и на небе, нет просвета; тоска по безвозвратно прошедшей молодости и радость от неожиданной встречи с другом... Нередко - это тонкие эмоции и порой едва уловимые настроения, то подсказанные глубоко личными переживаниями, то вызванные событиями исторической важности.
Подъем поэтической мысли, который охватил Китай в восьмом и девятом веках, в десятом веке пошёл на спад. Не было уже крупных имен и талантов, на сцену вышли поэты - эпигоны, которых увлекала пустая игра красивых слов и звуков. В начале Сунской династии определенной известностью в поэзии пользовалась псевдоклассическая школа "сикунь", сосредоточившая свой интерес на эстетско-формалистическом отборе лексики. Это школа считала, что она продолжает линию танского поэта Ли Шан - иня, однако в действительности её поэты подражали худшим сторонам поздней танской поэзии. Их творчество тяготело к оторванной от жизни, бездушной и бедной эмоциями, чисто пейзажной лирики. Против влияния школы "сикунь" в поэзии выступил в конце десятого века Ван Юй - чен, а в одиннадцатом веке активную борьбу с нею повели Мэй Яо - чэнь и Оуян Сю. Таким образом, сунские поэты, как в свой время и танское, росли и совершенствовались в борьбе с формалистическим течением в поэзии, эпигонски копировавшим своих предшественников.
Время Танской и Сунской династий не прошло даром. Поэты, жившие в тот период, оставили большой след в искусстве, а точнее, в поэзии Китая.

Процесс обособления поэтического творчества от «музыкально­го комплекса» и его превращения в литературную поэзию наме­тился в первой половине эпохи Чжоу. На этот процесс указывает прежде всего появление (приблизительно с VIII в. до н.э.) спе­циального термина ши - «стих», «стихотворство», «поэзия», по­средством которого вначале (до I-II вв. н.э.) определялся любой стихотворныйтекст (поэтическое произведение). Показательна этимология этого иероглифа. Считается, что он восходит к пиктограмме, обозначавшей определенное действие в ритуале (процедуре жертвоприно­шения), сопровождавшееся музыкой и танцем. В его графический состав входит элемент (графема), использовавшийся в терминологических назва­ниях как культовых строений (храм), так и особой категории лиц (сы ), бывших предположительно древними придворными исполнителями: музыкантами, певцами, поэтами. Судя по некоторым данным, сы либо имели врожденные физиологические аномалии (хромота, слепота), либо прошли через увечье (кастрацию) - след­ствие наказания. То есть древнекитайской культуре были свойственны распространенные у на­родов мира представления о том, что физические недостатки стимулируют развитие музыкаль­но-поэтических способностей.

Еще одним веским свидетельством в пользу процесса формирования литературной поэзии является попытка создания жанровой классификации - концепция лю и «шесть категорий [стихов]».

К древнейшим подлинным стихотворным текстам относятся надписи на бронзовых сосудах. Сегодня известно более 40 образцов стихотворной эпиграфики (X-VIII вв. до н.э.). Самая пространная надпись (248 иероглифов) помещена на сосуде, предназначавшемся в дар храму. По объему и органичности (четкая разбивка на строфы, наличие рифмы, определенная ком­позиционная схема) это полноценное поэтическое произведение. По содержанию оно вторит летописным сочинениям: в нем излагаются генеалогия владельца сосуда, а также события времен правления первых царей (ван ) Чжоу. Следовательно, в момент обособления поэти­ческого творчества от «музыкального комплекса» оно, с одной стороны, сохранило за собой прежние религиозно-ритуальные функции (надписи на священных предметах), а с другой - восприняло функции и свойства иероглифической письменности.

Наряду с бронзовой эпиграфикой создавались (о чем тоже упоминается в древних сочинениях) коллекции письменных стихотворных текстов. Они состояли из записей песнопений, исполнявшихся во время жертвоприношений и придворных церемоний. Такие коллекции и послужили основой для первого в истории Китая литературно-поэтического памятника - антологии «Ши цзин» («Книга песен»/«Канон поэзии»), появление которой знаменует собой завершающую стадию процесса формирования литературной поэзии.

«Ши цзин» - одна из главных конфуцианских книг. Причем создание (составление) антологии традиционно приписывает­ся самому Конфуцию (551-479 гг. до н.э.). Это убедительно свидетельствует о том, что поэтическому творчеству в конфу­цианстве придавалось особое значение. Своеобразие компози­ции «Ши цзина»; высказывания о ши, содержащиеся в конфу­цианских канонических книгах, входящих наряду с этой анто­логией в состав свода «У цзин» («Пять канонов», «Пятиканоние»); рассуждения Конфуция, приведенные в «Лунь юе» («Суждения и беседы»), а также созданное впоследствии теоретическое сочинение «Ши да сюй» («Великое предисловие к „Стихам"/ ,[Канону[ поэзии"») - все это позволяет надежно реконструировать взгляды на поэтическое творчество, разрабо­танные в доконфуцианской и собственно конфуцианской теоретической мысли.

В кратком виде эти взгляды постулируются в формуле ши янь чжи («стихи говорят о воле», «стихи есть воля, выраженная в словах»). Впервые эта формула воспроизводится в «Шу цзине» («Канон [исторических/документальных] писаний»), где она приписывается Шуню - одному из легендарных правителей древности: «Поэзия/стихотворный текст - это то, что передает волю [человека] в словах» (гл. «Шунь дянь» -«Деяния Шуня»). В несколько более развернутом виде формула ши янь чжи воспроизводится в «Юэ цзи», где чжи ‘воля’ соотносится с дэ ‘добродетель’ как суммарным воплощением нравственных ка­честв человека: «Добродетель есть начало человеческой природы, музы­ка есть процветание добродетели<...> Стихотворный текст есть словес­ное воплощение его [т.е. благородной личности] воли». Еще один важ­ный вариант этой формулы, в котором ши связывается не только с «во­лей», но и с ли ‘ритуал/благопристойность’, приводится в виде высказывания Конфуция в трактате «Кун-цзы сянь цзюй» («Когда Учитель Кун удалился от дел»), составляющем гл. 29 «Ли цзи»: «Как только воля [человека] утвердится, то и стихотворство тоже утвердится; стихо­творство утверждается - и ритуал/благопристойность утверждается».

Чжи - категориальный термин, обладающий обширным понятийным ареалом. Установле­но, что в контексте древней конфуцианской теоретической мысли под этим термином имелась в виду логико-рассудочная деятельность человека, своего рода рассудочно-энергетический им­пульс, идущий от его разума (mind’s intention), а не от сердца. Поэтическое творчество рассмат­ривается в древних конфуцианских сочинениях как выражение в первую очередь ментальных способностей и нравственных качеств индивида, а не его эмоционального состояния. Такой взгляд на сущность поэзии проистекает из конфуцианских антропологических концепций, отмеченных крайне отрицательным отношением к человеческим эмоциям (цин ‘чувство/ чувства’). Они считаются проявлением низших, животных инстинктов человека, которые, буду­чи принципиально неподконтрольны разуму, искажают его «[истинную] природу» (син ) и его восприятие реальности, толкая людей на совершение неосознанных или намеренно дурных поступков. Поэтому даже самые положительные в этическом смысле эмоции (например, скорбь по усопшим родителям или радость от встречи с другом) в идеале подлежали полному подав­лению. Умение контролировать собственное психоэмоциональное состояние входит в число основополагающих характеристик разработанного в конфуцианстве идеала личности - «благородного мужа» (цзют-цзы ): «Учитель сказал: „У благородного мужа три Дао-Пути, и ни по одному из них я не смог пройти до конца: человеколюбивый не печалится, мудрый не сомневается, храбрый не боится"» («Лунь юй» XIV, 28 / пер. Л.С. Переломова).

Наиболее же пагубным для личности и для государства считалось чувство любви, испытываемое мужчиной к женщине, так как, оказавшись во власти любовного увлечения, мужчина не мог трезво оценивать свою избранницу, начинал потакать ее при­хотям в ущерб интересам других членов семьи, пренебрегал своими служебными (государственными) обязанностями. По­добное отношение к любовной эмоции проистекало из опыта полигамной семьи, и в первую очередь царского гарема. Конф­ликты внутри августейшей фамилии, появление фавориток и нарушение закона престолонаследия по праву первородства действительно провоцировали социально-политические кол­лизии. Позиция конфуцианства по отношению к чувству любви решительно сказалась на поэтическом творчестве: произведе­ния, повествующие о мужских любовных переживаниях, объявлялись развратными. «Воспевание мук любви, ее торжест­ва и особенно финальных ее аккордов, - отмечает, например, В.М. Алексеев, - считалось попросту неприличными, разврат­ными мотивами (инь цы), которые изгонялись из настоящей литературы не только пуристами, но и общим мнением воспитанных людей всех времен и поколений». О том, что тема любви в европейском ее понимании либо вообще отсутствует в китайской поэзии, либо занимает в ней крайне незначитель­ное место, говорят и многие другие отечественные и зарубеж­ные ученые. На самом деле «воспевание мук любви, ее тор­жества» не только имело место в поэзии Китая, но и вопло­щалось в целые тематические направления (например: гун ти ши - «поэзия дворцового стиля»; юн - «воспевания»). Однако подоб­ные направления, равно как и эпизодические произведения отдельных ав­торов, действительно порицались официальной критикой, окончательно восторжествовавшей в китайском имперском обществе в VII-VIII вв.

Такое отношение к теме любви, а также популярность специфических для европейского читателя форм ее реализации (имитация поэтами-мужчинами «женских» произведений являются особенно­стями китайской поэзии.

Предыдущая статья , продолжение .

Китайская поэтическая литература удивительна, многогранна, загадочна и романтична. Она трудна для перевода, но доступна для понимания не умом, но сердцем. Поэзия Китая - поэзия мысли. Стихи китайских поэтов с момента появления самых первых строк, рожденных несколько десятков веков назад, принадлежат миру в силу своей открытости ему.

Истоки и образцы древнекитайской поэзии

Древние китайские поэты эпохи неолита (около VIII-III тыс. до н. э.), как бы нелепо это ни звучало, слагали свои первые стихи, когда до появления иероглифической письменности должно было пройти еще немало веков. Архаичность поэтических истоков подтверждается археологическими материалами, найденными на территории Древнего Китая.

На музыкальные инструменты и сосуды из керамики той древней эпохи были нанесены рисунки, изображавшие танцующих людей. Поэтому предполагается, что стихотворный элемент был важнейшей составляющей зарождающегося тогда танцевально-музыкального искусства, носившего поначалу обрядовый характер.

Мифические истории Древнего Китая описывают способность к творчеству как божественный дар, который был доступен богоподобным персонажам и высочайшим правителям. Или же люди творили по божественному поручению.

Это подтверждается переводом одного из фрагментов древнего трактата, называемого «Весны и осени господина Люя», который был создан в середине III века до нашей эры. Смысл отрывка в следующем: «Ди Ку повелел Сяо Хэю создать пение и тот придумал …». Далее идет перечисление придуманных песен.

Начиная с первой половины эпохи Чжоу постепенно искусство стихосложения становится самостоятельной творческой единицей, которая существовала отдельно от обрядового с его танцами и музыкой.

Так, примерно в VIII веке до н. э. появился термин «ши», который обозначал стихи китайских поэтов и, собственно, поэзию. Самыми древнейшими считаются поэтические тексты, нанесенные на бронзовые сосуды.

Сегодня известны более 40 образцов таких надписей времен X-VIII вв. до н. э., нанесенных на твердые поверхности: камень, керамику или металл. Эти надписи представляют собой стихотворные летописные сочинения, где описывается генеалогия хозяина сосуда и значимые моменты жизни времен первых правителей Чжоу.

«Чуские строфы», или свод «Чу цы»

Царство Чу - это южные районы вниз по течению реки Янцзы, существовавшие в период XI-III вв. до н. э. Традиция поэтического творчества этого периода наиболее явственно выражена в произведениях чуских китайских поэтов Цюй Юаня и Сун Юя, которые жили в IV-III вв. до н. э.

Отличительным признаком авторских произведений этих поэтов была сила личных эмоциональных переживаний, которая показана через образ поэта-изгнанника, переживающего жизненную драму, открывшего для себя несовершенство мира и несправедливость окружающего общества.

Такая смелость в выражении собственных эмоций имеет свои корни. В отличие от обрядов районов реки Хуанхэ, обрядовая деятельность местной культуры допускала ритуалы, в которых в поэтических текстах выражались сиюмоментные человеческие эмоции, возникающие при общении с высшими силами во время проведения этих обрядов.

«Ши цзын» - Книга песен

Появлением на свет знаменитой конфуцианской Книги песен было завершено формирование в Китае литературной поэзии. Учеными историками доказано, что эту антологию составил сам Конфуций, поместив туда, помимо прочего, целую коллекцию поэтических текстов, которые рассказывали о сути песнопений, исполнявшихся в процессе жертвоприношений и придворных церемоний.

В антологию Ши цзын вошли множество стихотворных произведений, которые создавались до нашей эры, в XI-VIII веках. В дальнейшем китайская поэтическая литература развивалась под воздействием этой великой книги.

Ши цзын стала источником знаний о человеческом обществе и природе. В нее вошли 305 поэтических текстов, период создания которых - XI-VI вв. до н. э. Книга песен состоит из четырех разделов:

• «Го фын», в переводе «Нравы царств». Здесь содержится 160 песен, принадлежащих пятнадцати царствам, входящим в состав Древнего Китая династии Чжоу (душевные поэтичные народные песни об искренних чувствах).
• «Сяо я», в переводе «Малые оды». Здесь воспеваются древние правители с их подвигами (образец придворной поэзии).
• «Да я», в переводе «Великие оды». Здесь содержатся поэтические тексты непосредственно племени Чжоу (написана придворными поэтами).
• «Сун», в переводе «Гимны». Здесь собраны храмовые песнопения и гимны, написанные в честь древних китайских династий.

Каждый из перечисленных разделов - это самостоятельная книга. Антология пользовалась небывалой популярностью как в народе, так и среди древней элиты. Тот, кто знал Песни, пользовался уважением и считался образованным человеком. Однако в 213 году до нашей эры почти все книги «Ши цзын» наряду с другими конфуцианскими произведениями были сожжены. Правда, впоследствии Книга песен все же была восстановлена.

Поэты Древнего Китая

Самые яркие известные китайские поэты жили и творили в эпоху (618-907 гг. н. э.), Сун (960-1279 гг. н. э.) и Хань (206 г до н. э. - 220 г. н. э.). Величайшими из них считаются Су Ши, Ли Бай и Ду Фу.

В те времена любой чиновник, находящийся на государственной службе, умел рифмовать строки, но писать настоящие стихи из тех, что становились великими на все времена, могли лишь избранные. Не случалось такого, чтобы поэтом стал крестьянин. Лишь в исключительных случаях стихи писались теми, чья чиновничья карьера не сложилась.

Получив образование, вновь испеченные чиновники разъезжались по чужим далеким краям на службу, где у них не было ни друзей, ни родных. Немудрено, что высокообразованные интеллектуалы с чувствительными сердцами брались слагать стихи.

Романтичность и реализм эпохи Тан

Китайские поэты эпохи Тан отличались простотой слога. Их романтичные стихи были в основном о любви и красоте природы. Таким было творчество поэта Ли Бая (701-762), писавшего в свободном стиле, присущем более ранним временам Гу Ши. Он очень много путешествовал, жил то на севере в Чан Ане, то на юго-западе в Сычуане. События и природу посещенных им мест Ли Бай описывал в своих стихах.

Ду Фу

Приверженцем совсем другого стиля написания был еще один поэт из великих эпохи Тан - Ду Фу (второе имя Цзымэй). Родился он в Хэнани в 712 году. Дедом Ду Фу был известный поэт Ду Шэньянь. Первое стихотворение им было написана еще в семилетнем возрасте, причем уровень произведения был достаточно высоким.

В молодости, как и многие поэты, вел разгульный образ жизни и много путешествовал. Повзрослев, переехал в столицу, заняв невысокую должность при дворце. Во время мятежа вместе со свитой императора бежал, а когда после подавления мятежа вернулся, то стал приближенным императора. Впоследствии был советником молодого правителя Суцзуна.

Однако в 759 году Ду Фу оставил службу и жил на окраине Чэнду целых 4 года в одиночестве. После вместе с семьей переехал в низовья реки Янцзы. Умер поэт в своей лодке, когда в очередной раз отправился в плавание по Янцзы.

Его поэтический стиль структуированной поэзии (Лу Ши) отличался реалистической направленностью и драматизмом. Ду Фу был чиновником и служил в столице Чань Ань. Он писал о тяжести и несправедливости крестьянской жизни и ужасах войны. По многочисленным свидетельствам современников, последние годы своей жизни Ду Фу провел в бедной хижине. В это время им были написаны лучшие поэтические тексты. До наших дней дошло более 1400 его реалистичных произведений.

Бо Цзюйи

Наряду с Ду Фу и другой китайский поэт - Бо Цзюйи, живший в эпоху Тан, - обличал несправедливость и описывал в своих произведениях страдания крестьян. Он был рожден в городе Синьчжен в знатной и образованной семье, а проживал в провинции Шаньси, в местечке Тайюань. В молодые годы поэт был активистом-реформистом, ратующим за простой народ.

Поэт инициировал движение Новых Юэфу, считая, что творчество не бывает оторванным от реальности, и стихи обязаны отражать реалии своей эпохи. Политические неудачи сподвигли Бо Цзюйи к пьянству и ироничным стихам о вине.

Его поэтические тексты отличаются простотой слога той степени, что «даже старуха способна понять». А его эссе отличаются остротой, ироничностью и краткостью. Поэзия Бо Цзюйи оказала существенное влияние на общество Китая. Помимо этого, он пользовался популярностью в Японии и других странах.

Бо Цзюйи был очень близок со своим современником поэтом Юань Чженем. В вопросах преобразования поэзии они были единомышленниками. Знаменитое эссе Бо Цзюйи «Письмо к Юань Чженю» стало толчком к Движению за новую поэзию.

Ли Бо

Китайский поэт Ли Бо был величайшим литератором своего времени. Его происхождение, а именно далекое родство с императорской семьей, не дало ему привилегий. Ли Бо родился в 701 году в Сычуане в небогатой семье. Будучи развитым ребенком, он уже в раннем возрасте пытался комментировать классиков китайской литературы. Однако конфуцианство вызывало в нем неприязнь и, удалившись в горы, он у монаха-отшельника изучал даосизм.

Должностей он не просил и много путешествовал. Путешествуя, спас жизнь будущему первому министру Го Цзы и познакомился со знаменитым поэтом Ду Фу, после чего они стали друзьями. Свою дружбу оба воспели в стихах.

Ли Бо представлен ко двору лишь в 742 году, когда он уже был прославленным поэтом. Там бездельничал, пил с друзьями и писал стихи. За одно такое стихотворение, посвященное любимой наложнице императора, в результате дворцовых интриг он и пострадал, был изгнан и продолжил изучение даосизма в Шаньдуне.

После присоединения к опальному принцу Юна, который хотел занять место императора, Ли Бо был посажен в тюрьму и ожидал казни. Но его спас министр Го Цзы, не забывший оказанной ему когда-то услуги. Ли Бо был отправлен в ссылку в Елан, куда он добирался целых три года, но доехал лишь до Ушани, так как подолгу гостил у друзей, там его и застала всеобщая амнистия.

Умер Ли Бо в Тайпине в 761 году, будучи стариком, как истинный поэт. Он пытался «обнять отражение Луны в водах Янцзы» и утонул. На месте его гибели был воздвигнут храм.

Великие китайские поэты, сами будучи чиновниками, винили в несчастьях простых людей корыстных и нерадивых коллег посредством своих произведений, обличая их как перед народом, так и перед правителем. За дерзость и несогласие с властью их лишали должностей и ссылали подальше от столицы, где мятежные поэты продолжали писать свои обличающие произведения.

Патриотическая поэзия эпохи Сун

Сунское государство в XII веке подверглось нападению чжурчженей, пришедших с северо-востока, которые захватили северные территории страны. На этом фоне развивалась патриотическая поэзия, описывающая боль за людей и свою страну. После подавления Китая монголами этот поэтический стиль вспыхнул с новой силой. Ярчайшими представителями патриотического стиля были известные китайские поэты Лу Ю и Синь Цицзи.

Последний происходил из семьи военных и был воспитан в патриотическом духе и стремлении к освобождению от чжурчжэней. Что он и сделал, когда вырос и возглавил отряд сопротивления в 1160 году, который был разгромлен через год военными династии Цзынь. Однако Синь Цицзы был замечен в Южной Сун, куда и перешел на службу. Его произведения отличались патриотической направленностью и критикой в адрес угнетателей. У Синь Цицзы были лучшие среди китайских поэтов стихи о природе, отличавшиеся выразительностью образов. Умер воин-поэт по дороге ко двору императора 10 марта 1207 года.

Китайский поэт Су Ши, урожденный Су Дунпо (1037-1101) - величайший из поэтов эпохи Северная Сун. Более 2000 его произведений и сейчас вызывают неподдельный интерес и восхищение. Он был придворным чиновником После политических потрясений был изгнан и проживал на крестьянской ферме, именно тогда им создаются потрясающие по силе поэтические произведения.

Китайские поэты тех времен обладали несгибаемой силой духа. Они рисковали своими жизнями, теряли уютные должности и умирали в далеких ссылках за свои убеждения и свои стихи.

Стили

Китайская поэзия отличается жанровым разнообразием и необычностью стилей. Например, в была популярна рифмованная проза «фу», которая, в свою очередь, делилась на «сяо фу» и «да фу». Лирические стихи китайских поэтов о любви, природе и чувствах писались в стиле сяофу, а оды и гимны - в дафу.

Стиль «ши» династии Тан - это двустишья, а сунские «цы» в своей структуре напоминают песни, где слоговые модели выбираются поэтом самостоятельно. Как ши, так и цы активно использовались китайскими поэтами. При этом авторы обязательно придерживались строгих правил стихосложения.

Известные китайские поэты, сочинявшие стихи для народных песен, пользовались стилем Гэ, где структура произведений позволяет петь стихотворные тексты.

Стиль «цюй» привнесен монголами, отличается мелодичностью структуры и формы. Оперная или монгольская музыка и песни назывались Юань Цюй. Современные же песни придерживаются стиля Ку, отличающегося свободой от различных поэтических форм.

Современная китайская поэзия

Современные китайские поэты редко следуют канонам классического стихосложения. Это происходит оттого, что классические нормы несовместимы с разговорным языком Китая настоящего времени.

Свободный стих - это новая китайская поэзия, формировавшаяся под влиянием европейского стихосложения. Здесь и короткие стихи сяоши, и лирико-эпические поэмы, популярные в 1930 годах, и философские короткие стихотворения любовной и пейзажной лирики.

В 1970 годы наблюдался рост свободы мысли и тематики стихотворных произведений с переходом от прославления событий истории к переоценке исторических событий и переосмыслению жизни общества.

В настоящее время поэзия потеряла популярность, присущую Древнему Китаю, уступив место кино, компьютерным играм и другим современным реалиям.

Поэтическое творчество всегда занимало в Китае исключительное место. Оно не ограничивалось рамками только интеллектуальной деятельности, а наделялось особыми общекультурными функциями, которые наметились в далекой древности, задолго до появления собственно литературы вэнь («художественная/изящная словесность»), включая поэзию.

Важнейшие свойства и характеристики вэнь предопределены спецификой происхождения китайской иероглифической письменности. Она возникла в русле официальной ритуальной деятельности. Древнейшими письменными текстами являются так называемые надписи на гадательных костях (цзягувэнь), создававшиеся в ходе процедуры гадания, занимавшей важнейшее место в обрядовой деятельности государства Шан-Инь (XVII—XI вв. до н.э.) — первого в истории Китая собственно государственного образования, историчность которого полностью доказана археологическими материалами. Эти надписи, создававшиеся с середины XIV в. до н.э., однозначно свидетельствуют о том, что китайская письменность находилась в генетическом родстве с государственностью, институтом верховной власти и с официальными религиозными представлениями и практиками. Кроме того, она наделялась магическими свойствами — способностью служить посредником между людьми и высшими силами.

На протяжении следующей исторической эпохи — Чжоу (XI—III вв. до н.э.) — архаико-религиозное осмысление письменности трансформировалось в натурфилософские и этико-философские воззрения. Они находят отражение в значениях иероглифа вэнь, посредством которого вначале (приблизительно до I в. н.э.) обозначался любой письменный текст. Существует несколько версий этимологии этого иероглифа. По одной из них, он происходит от пиктограммы (древнейшая графическая форма китайской иероглифики), изображавшей человека с разрисованным (татуированным) туловищем в момент исполнения им некоего ритуального действа. По другой — восходит к изображению переплетающихся нитей и имеет архаическое значение «тканый предмет», «тканое узорочье». Согласно еще одной версии, так первоначально обозначался расписной узор, причем выполненный синей и красной красками, т.е. цветами, служившими символами соответственно женского (инь ) и мужского (ян ) космических начал, взаимодействие которых по натурфилософским представлениям обеспечивает гармонию космического универсума, являет существо всех мировых процессов и порождает все реалии и предметы («десять тысяч/тьма вещей» — вань у) окружающего мира. Таким образом, в понятие вэнь изначально могла быть заложена идея высшей, космической гармонии.

Позднее термином вэнь определялся любой тип узоров — как искусственного (роспись, резьба, тканый орнамент), так и природного происхождения (вереницы облаков, рябь на воде, сплетение ветвей деревьев, полосы и пятна на шкуре животных и др.). Высшим типом природных узоров выступает «небесный узор» (тянь вэнь) — звездное небо, передающее через движение светил, расположение созвездий принципы функционирования космического универсума. Так в китайской культуре утвердилась концепция тождества (по принципу гомоморфизма) письменного и природных узоров. «Словесный узор» есть порождение и воплощение «вселенского узора». Но и «словесный узор» мыслился (отголосок архаико-религиозного восприятия вэнь) способным оказывать гармонизирующее воздействие на мир. Такое отношение к вэнь лучше всего прослеживается на материале легенды о возникновении первых (согласно традиции) письменных знаков — триграмм гуа (графические комбинации из трех прерывистых и непрерывных черт). В ней говорится, что эти знаки были китайской изобретены или (по другим вариантам легенды) скопированы со шкуры поэзии волшебного существа архаическим божеством-правителем Фу-си , намеревавшимся с их помощью передать основные координаты мира и образующие его природные сущности.

В рамках философских учений, сформировавшихся на протяжении второй половины эпохи Чжоу — периоды Чунь-цю (Вёсны и осени, 770—476 гг. до н.э.) и Чжань-го (Сражающиеся царства, 475—221 гг. до н.э.), — выкристаллизовался взгляд на вэнь, основывающийся на социально-политических и этических концепциях. Иероглиф вэнь окончательно превратился в одну из центральных категорий китайской теоретической мысли, посредством которых передавались такие понятия, как «просвещенность», «культура», «цивилизация». Вэнь стала воплощением не только высших духовных ценностей общества, но и животворящего космического начала, противопоставляемого насилию и смерти (военной силе-у ). «С древности существует вэнь и существует у . Это и есть основа Неба и Земли<...> Зарождение и рост всего живого это и есть вэнь<...>», — постулируется в сочинении IV—III вв. до н.э. «Гуань-цзы» («[Трактат] учителя Гуань [Чжуна]», цз. 21, гл. 66).

Архаико-религиозные, натурфилософские и философские взгляды на письменность предопределили превращение литературного творчества в органический и насущно необходимый элемент системы государственности. Они также обусловили особенности видового и жанрового состава вэнь как высокой литературы, а именно включение в нее «деловых» жанров, т.е. тех сочинений, которые помогали функционированию государства: августейшие декреты и указы, доклады трону, распоряжения, отчеты и т.п. (см. ст.: Литературные жанры).

Определяющей формальной особенностью письменности, что также проистекает из типологических характеристик вэнь, изначально называлась ее «узорочность» — внешнее, стилистическое совершенство. «Если слова не будут расположены в узоре, то они не смогут распространяться», — говорится в конфуцианском каноническом тексте V—III вв. до н.э. «Цзо чжуань» («Комментарий Цзо», цз. 21, записи о 25-м годе правления князя Сян-гуна). А так как стихотворный текст является самым организованным и внешне упорядоченным видом «словесного узора», то поэтическое творчество неизбежно должно было занять главенствующее положение в иерархии вэнь.

Более того, для поэтического творчества прослеживаются собственные и еще более архаические, чем для иероглифической письменности, культурные истоки. В китайских мифах и легендах настойчиво повторяется сюжет о божественном происхождении поэзии (точнее, песенно-поэтического творчества) — сюжет о том, что первые песенно-поэтические произведения были созданы либо лично божественными персонажами и легендарными правителями древности Ди Ку или Ди Цзюнем (предположительно тотемный предок иньцев) и Хуан-ди (Желтый император/владыка), либо по их повелению. «Ди Ку повелел Сяо Хэю создать пение, и тот придумал девять [песен] типа шао, шесть — типа лэ и пять — типа ян », — читаем в трактате середины III в. до н.э. «Люй-ши чунь цю» («„Вёсны и осени" господина Люя», цз. 5). «Ди Ку имел восемь сыновей. Они первыми создали песни и танцы», — сообщается в сочинении III—I вв. до н.э. «Шань хай цзин» («Канон/Книга/Каталог гор и морей», цз. 18). Этот сюжет активно использовался и в последующей теоретической литературе, где ряд песенно-поэтических традиций, и в первую очередь культовые песнопения (гун юэ), тоже возводится к произведениям божественных персонажей и легендарных правителей древности.

В китайской культуре имели место также представления о пророческом даре поэта и провидческих свойствах стихотворного текста. Наиболее зримое воплощение эти представления находят в традиции поэтических знамений (яо ), возникшей при Чжоу. Впоследствии они были перенесены и на светское поэтическое творчество. В традиционных комментариях внешне обычные по содержанию стихотворения нередко истолковываются как произведения, содержащие предсказание событий, которые произошли через несколько столетий после смерти их авторов.

Архаическое происхождение поэзии доказывается и в тех литературно-теоретических сочинениях, авторы которых подходили к проблеме возникновения поэтического творчества с натурфилософских и этико-философских позиций. Показательны в этом отношении умозаключения крупного ученого и литератора конца V — начала VI в. Шэнь Юэ, изложенные в его трактате (эссе) «Ши лунь» («Суждения/Рассуждения историка»). В нем доказывается, что искусство пения, сложения и декламации поэтических строк возникло вместе с появлением людей.

Новейшие археологические материалы (примитивные музыкальные инструменты, керамические сосуды, расписанные изображениями танцующих людей) подтвердили, что музыкально-танцевальное искусство действительно зародилось в Китае в весьма далекие архаические времена — в эпоху неолита (ок. VIII—III тыс. до н.э.). Вполне возможно, что древнейшие обрядово-танцевальные действа включали и стихотворный (песенные тексты) компонент.

В эпоху Шан-Инь в китайской культуре выделился — что подтверждается надписями на гадательных костях — особый ритуально-музыкальный комплекс, обозначаемый в китайской терминологии как юэ — «музыка». Он объединял в себе музицирование, танец и пение. Происхождение этого комплекса поясняется в «Люй-ши чунь цю» (цз. 5) так: «В древности была музыка (юэ ) рода Гэтянь (род, к которому, по поверьям древних китайцев, принадлежали древнейшие государи. — М.К.). Трое тянули буйвола за хвост, притоптывая ногами и распевая при этом куплеты». Таким образом, и здесь подчеркиваются изначальная связь юэ с обрядовой деятельностью и органическое единство составляющих «музыку» видов искусства. Из письменных источников известно, что при Чжоу «музыкальный комплекс» прочно вошел в сценарий проведения обрядов (в первую очередь жертвоприношения) и придворных церемоний (в том числе пиршественных трапез, празднования восшествия на трон). Все образующие его виды искусства наделялись, подобно письменности, магическими свойствами. Кроме того, они предназначались для реализации сакральных функций правителя: оказание им гармонизирующего воздействия на Космос и социум, установление контактов с высшими силами. Такие взгляды на юэ подробно излагаются в трактате «Юэ цзи» («Записи о музыке»), составляющем гл. 19 «Ли цзи» («Книга ритуалов», «Записи о ритуалах/благопристойности») — одного из конфуцианских канонов: «Познавший музыку приводит в гармонию Небо и Землю<...> Тот, кто разбирается в голосах, тем самым познает звук; тот, кто разбирается в звуках, тем самым познает музыку; тот, кто познает музыку, тем самым познает способы управления государством». Связь поэтического творчества с музыкально-песенной и религиозно-ритуальной средой удерживалась на протяжении многих последующих исторических эпох. Отчетливее всего она выражается в традициях культовой и церемониальной поэзии (гун юэ).

Процесс обособления поэтического творчества от «музыкального комплекса» и его превращения в литературную поэзию наметился в первой половине эпохи Чжоу. На этот процесс указывает прежде всего появление (приблизительно с VIII в. до н.э.) специального термина ши — «стих», «стихотворство», «поэзия», посредством которого вначале (до I—II вв. н.э.) определялся любой стихотворный текст (поэтическое произведение). Показательна этимология этого иероглифа. Считается, что он восходит к пиктограмме, обозначавшей определенное действие в ритуале (процедуре жертвоприношения), сопровождавшееся музыкой и танцем. В его графический состав входит элемент (графема), использовавшийся в терминологических названиях как культовых строений (храм), так и особой категории лиц (сы ), бывших предположительно древними придворными исполнителями: музыкантами, певцами, поэтами. Судя по некоторым данным, сы либо имели врожденные физиологические аномалии (хромота, слепота), либо прошли через увечье (кастрацию) — следcтвие наказания. То есть древнекитайской культуре были свойственны распространенные у народов мира представления о том, что физические недостатки стимулируют развитие музыкально-поэтических способностей.

Еще одним веским свидетельством в пользу процесса формирования литературной поэзии является попытка создания жанровой классификации — концепция лю и "шесть категорий [стихов]" (см. ст.: Литературные жанры).

К древнейшим подлинным стихотворным текстам относятся надписи на бронзовых сосудах. Сегодня известно более 40 образцов стихотворной эпиграфики (X—VIII вв. до н.э.). Самая пространная надпись (248 иероглифов) помещена на сосуде, предназначавшемся в дар храму. По объему и органичности (четкая разбивка на строфы, наличие рифмы, определенная композиционная схема) это полноценное поэтическое произведение. По содержанию оно вторит летописным сочинениям: в нем излагаются генеалогия владельца сосуда, а также события времен правления первых царей (ван ) Чжоу. Следовательно, в момент обособления поэтического творчества от «музыкального комплекса» оно, с одной стороны, сохранило за собой прежние религиозно-ритуальные функции (надписи на священных предметах), а с другой — восприняло функции и свойства иероглифической письменности.

Наряду с бронзовой эпиграфикой создавались (о чем тоже упоминается в древних сочинениях) коллекции письменных стихотворных текстов. Они состояли из записей песнопений, исполнявшихся во время жертвоприношений и придворных церемоний. Такие коллекции и послужили основой для первого в истории Китая литературно-поэтического памятника — антологии «Ши цзин» («Книга песен»/«Канон поэзии»), появление которой знаменует собой завершающую стадию процесса формирования литературной поэзии. «Ши цзин» — одна из главных конфуцианских книг. Причем создание (составление) антологии традиционно приписывается самому Конфуцию (551—479 гг. до н.э.). Это убедительно свидетельствует о том, что поэтическому творчеству в конфуцианстве придавалось особое значение. Своеобразие композиции «Ши цзина»; высказывания о ши, содержащиеся в конфуцианских канонических книгах, входящих наряду с этой антологией в состав свода «У цзин» («Пять канонов», «Пятиканоние»); рассуждения Конфуция, приведенные в «Лунь юе» («Суждения и беседы»), а также созданное впоследствии теоретическое сочинение «Ши да сюй» («Великое предисловие к „Стихам"/ „[Канону] поэзии"») — все это позволяет надежно реконструировать взгляды на поэтическое творчество, разработанные в доконфуцианской и собственно конфуцианской теоретической мысли.

В кратком виде эти взгляды постулируются в формуле ши янь чжи («стихи говорят о воле», «стихи есть воля, выраженная в словах»). Впервые эта формула воспроизводится в «Шу цзине» («Канон [исторических/документальных] писаний»), где она приписывается Шуню — одному из легендарных правителей древности: «Поэзия/стихотворный текст — это то, что передает волю [человека] в словах» (гл. «Шунь дянь» — «Деяния Шуня»). В несколько более развернутом виде формула ши янь чжи воспроизводится в «Юэ цзи», где чжи "воля" соотносится с дэ "добродетель" как суммарным воплощением нравственных качеств человека: «Добродетель есть начало человеческой природы, музыка есть процветание добродетели<...> Стихотворный текст есть словесное воплощение его [т.е. благородной личности] воли». Еще один важный вариант этой формулы, в котором ши связывается не только с «волей», но и с ли "ритуал/благопристойность", приводится в виде высказывания Конфуция в трактате «Кун-цзы сянь цзюй» («Когда Учитель Кун удалился от дел»), составляющем гл. 29 «Ли цзи»: «Как только воля [человека] утвердится, то и стихотворство тоже утвердится; стихотворство утверждается — и ритуал/благопристойность утверждается».

Чжи — категориальный термин, обладающий обширным понятийным ареалом. Установлено, что в контексте древней конфуцианской теоретической мысли под этим термином имелась в виду логико-рассудочная деятельность человека, своего рода рассудочно-энергетический импульс, идущий от его разума (mind`s intention), а не от сердца. Поэтическое творчество рассматривается в древних конфуцианских сочинениях как выражение в первую очередь ментальных способностей и нравственных качеств индивида, а не его эмоционального состояния. Такой взгляд на сущность поэзии проистекает из конфуцианских антропологических концепций, отмеченных крайне отрицательным отношением к человеческим эмоциям (цин "чувство/ чувства"). Они считаются проявлением низших, животных инстинктов человека, которые, будучи принципиально неподконтрольны разуму, искажают его «[истинную] природу» (син ) и его восприятие реальности, толкая людей на совершение неосознанных или намеренно дурных поступков. Поэтому даже самые положительные в этическом смысле эмоции (например, скорбь по усопшим родителям или радость от встречи с другом) в идеале подлежали полному подавлению. Умение контролировать собственное психоэмоциональное состояние входит в число основополагающих характеристик разработанного в конфуцианстве идеала личности — «благородного мужа» (цзюнь-цзы): «Учитель сказал: „У благородного мужа три Дао-Пути, и ни по одному из них я не смог пройти до конца: человеколюбивый не печалится, мудрый не сомневается, храбрый не боится"» («Лунь юй» XIV, 28 / пер. Л.С. Переломова).

Наиболее же пагубным для личности и для государства считалось чувство любви, испытываемое мужчиной к женщине, так как, оказавшись во власти любовного увлечения, мужчина не мог трезво оценивать свою избранницу, начинал потакать ее прихотям в ущерб интересам других членов семьи, пренебрегал своими служебными (государственными) обязанностями. Подобное отношение к любовной эмоции проистекало из опыта полигамной семьи, и в первую очередь царского гарема. Конфликты внутри августейшей фамилии, появление фавориток и нарушение закона престолонаследия по праву первородства действительно провоцировали социально-политические коллизии. Позиция конфуцианства по отношению к чувству любви решительно сказалась на поэтическом творчестве: произведения, повествующие о мужских любовных переживаниях, объявлялись развратными. «Воспевание мук любви, ее торжества и особенно финальных ее аккордов, — отмечает, например, В.М. Алексеев, — считалось попросту неприличными, развратными мотивами (инь цы), которые изгонялись из настоящей литературы не только пуристами, но и общим мнением воспитанных людей всех времен и поколений». О том, что тема любви в европейском ее понимании либо вообще отсутствует в китайской поэзии, либо занимает в ней крайне незначительное место, говорят и многие другие отечественные и зарубежные ученые. На самом деле «воспевание мук любви, ее торжества» не только имело место в поэзии Китая, но и воплощалось в целые тематические направления (например: гун ти ши — «поэзия дворцового стиля»; юн — «воспевания»). Однако подобные направления, равно как и эпизодические произведения отдельных авторов, действительно порицались официальной критикой, окончательно восторжествовавшей в китайском имперском обществе в VII—VIII вв. Такое отношение к теме любви, а также популярность специфических для европейского читателя форм ее реализации (имитация поэтами-мужчинами «женских» произведений; см., например, ст.: Сюй Гань , Цао Чжи) являются особенностями китайской поэзии.

Соотнесение поэтического творчества с рассудочной деятельностью человека, а не с его эмоциональным состоянием в корне противоречило самой природе поэзии, особенно лирики. Прекрасно осознавая этот парадокс (из «Юэ цзи»: стихотворство совместно с пением и танцем «коренятся в сердце человека»), конфуцианские мыслители нашли единственно возможный способ его решения. Они провозгласили эталоном народную песню, для которой органически характерно отсутствие фигуры поэта-творца и, следовательно, индивидуального эмоционального начала. Этим объясняется, во-первых, состав и композиция антологии «Ши цзин», большую часть которой составляют образцы песенного фольклора и произведения, выдаваемые за таковые. И во-вторых, уникальные на фоне мировой литературы авторитет песенного фольклора (юэфу миньгэ) и популярность производных от него литературных лирических жанров (вэньжэнь юэфу), наблюдаемые в последующие исторические эпохи.

В формуле ши янь чжи четко проводится мысль, что поэтическое творчество предназначено для выражения прежде всего потенциальных способностей и моральных качеств людей (и отдельного человека, но исключительно как члена социума). Одновременно на поэзию возлагалась воспитательная функция — оказывать облагораживающее воздействие на нравы и поведенческие принципы (ли ) людей, более того, регламентировать их эмоциональное состояние. Заключительный пассаж высказывания Конфуция из «Кун-цзы сянь цзюй» гласит: «Ритуал/благопристойность утверждаются, и радость тоже утверждается; радость утверждается, и скорбь тоже утверждается; скорбь и радость взаимно порождают друг друга».

Конфуцианские взгляды на ши привели к возникновению дидактико-прагматического подхода к поэтическому творчеству и литературе в целом. Поэзия и художественная словесность (вэнь) предназначались для упрочения государственности и правящего режима через воспевание властей или, напротив, критику их действий, через поучение монарха и его окружения, пропаганду конфуцианских же идеалов и нравственных ценностей, а также через обличение общественных пороков. Эти задачи решались посредством либо переложения идей конфуцианского учения, либо передачи исторических эпизодов, показывающих образцы праведного (т.е. соответствующего конфуцианским устоям) и неправедного правления, либо с помощью рассказов о современных литераторам событиях и людях. В результате в китайской авторской поэзии утвердилось несколько отдельных тематических направлений, являвшихся непосредственной реализацией конфуцианских поэтологических установок. Самыми распространенными из них были панегирики, произведения на исторические темы и произведения с социально-политическими мотивами (в научной литературе последние нередко характеризуются как «гражданская лирика»). Все они ориентированы на конфуцианские ценности и отмечены назидательными интонациями.

Дидактико-прагматический подход в принципе не противоречил ни архаико-религиозному ни натурфилософскому осмыслению поэтического творчества. От них он позаимствовал еще один весьма значимый аспект — уверенность в обязательном наличии в поэтическом произведении некоего подтекста, качественно отличающегося от внешнего повествовательного плана (по аналогии с расшифровкой поэтических пророчеств и разницей между видимыми формами природных объектов и их внутренней сущностью). Это идейная основа китайской комментаторской традиции, в которой за данность принимается не столько внешнее повествование, сколько предполагаемое внутреннее содержание произведения, нередко извлекаемое путем многоходовых толкований, построенных на ассоциациях и образных параллелях. Незатейливые по смыслу любовные песенки могут истолковываться, например, как рассуждения на этико-политические темы, а жанровые сценки — как намеки на эпохальные для страны события. Подобным операциям способствовали также свойства самой иероглифики — образная природа и смысловая полифония каждого знака. Многочисленным и разноречивым толкованиям впоследствии подверглись и произведения «Ши цзина».

Конфуцианские поэтологические воззрения оказали огромное, но неоднозначное воздействие на историю развития и состояние китайской поэзии. С одной стороны, они максимально упрочили общественные позиции поэтического творчества, превратив его в обязательное занятие для представителей социально-интеллектуальной элиты. Так, обучение основам стихотворства входило в образовательную программу государственных учебных заведений; в отдельные исторические эпохи написание сочинения в форме поэтического текста было неотъемлемой частью экзаменов на чиновничью должность, без сдачи которых человек не мог быть принят на службу. С другой же стороны, дидактико-прагматический подход наложил на поэтическое творчество жесточайшие тематико-содержательные и эстетические регламентации, лишая авто¬ра возможности творческих экспериментов. Именно этот подход послужил действенным препятствием для развития авторской лирики, которая утвердилась в Китае только в III в. Показательна точка зрения некоторых европейских исследователей (например, Эт. Балаж) относительно того, что конфуцианство всегда было враждебно настроено к истинной поэзии.

«Музыкальный комплекс», конфуцианские поэтологические воззрения и «шицзиновская» поэтическая традиция являются порождением и атрибутами далеко не всего древнекитайского культурного субстрата. Они принадлежат лишь той составной его части, которая локализовалась в центральном регионе Китая — районах среднего и нижнего течения Хуанхэ. В Древнем Китае имела место и другая поэтическая традиция, сложившаяся в культуре древнего царства Чу (XI—III вв. до н.э.), т.е. в культуре южного региона (районы среднего и частично нижнего течения Янцзы). Эта традиция известна в произведениях чуских поэтов Цюй Юаня и Сун Юя, живших в IV—III вв. до н.э. Самый значительный ее памятник — свод «Чу цы» («Чуские строфы»). Образцы чуской поэзии изначально признавались в китайской филологии сугубо авторскими произведениями. Они не только завораживают силой звучания индивидуального эмоционального начала, но и выдвигают особый образ лирического героя — поэта-изгоя, претерпевающего драматические жизненные коллизии. Их центральными темами являются личностные переживания из-за несовершенства окружающего мира, современного общества и несправедливостей, встречающихся на жизненном пути. Чуская поэзия имела собственные, совершенно отличные от обрядовой деятельности регионов Хуанхэ религиозно-ритуальные истоки. В местной культуре господствовал тип ритуалов, в котором поэтический текст служил не только установлению коммуникации с высшими силами, но и приобщению человека к сакральному, выражая его эмоционально-экстатическое состояние в данный момент.

Чуская культура должна была освоить и принципиально иные, чем при дидактико-прагматическом подходе, поэтологические воззрения, которые могли бы обосновывать индивидуализированное поэтическое творчество. Такие воззрения начали складываться Вэнь и начало в даосизме, который тоже является порождением южной культурной тра- формирования диции. Но свое концептуальное оформление — эстетико-эмоциональный китайской подход к поэтическому творчеству — они получили значительно позже, ПОЭЗИИ в IV—VI вв. (см. ст. Цзяньань фэнгу).

Итак, в древнекитайской культуре прослеживаются два самостоятельных литературно-идеологических комплекса, которые дают различное понимание сущности и функций поэзии. Если в одном из них поэтическое творчество безоговорочно предназначалось для упрочения государственной системы и правящего режима и оценивалось преимущественно с позиций этики, то в другом оно служило для выражения эмоционального состояния личности.

Следующие ключевые этапы в истории развития китайской поэзии соотносятся с эпохами Хань (III в. до н.э. — III в. н.э.) и Шести династий (Лю-чао, III—VI вв.).

Источники:
Гуань-цзы ([Трактат] учителя Гуань [Чжуна]) // ЧЦЦЧ. Т. 5; Лунь юй (Суждения и беседы) //Там же, т. 1; Люй-шичунь цю («Вёсны и осени» господина Л юя) //Там же, т. 6; Ли цзи цзи шо («Книга ритуалов» со сводными толкованиями) / Коммент. Чэнь Хао // Сы шу У цзин. Т. 2; Шу цзин цзи чжуань (Комплексная версия «Канона [исторических] писаний») / Коммент. Цай Шэня // Там же, т. 1; Шань хай цзин; Каталог гор и морей...; «Лицзи»: Записи о музыке («Юэцзи»); Переломов Л.С. Конфуций. «Лунь юй»;The Book of Documents; Legge J. Li Chi...

Литература:
[Алексеев В.М.] Темы танской поэзии // Алексеев В.М. Труды по китайской литературе. Кн. 1, с. 264; Карапетьянц А.М. Начало и фиксация стихотворной традиции в Китае; Кравцова М.Е. Поэзия Древнего Китая...; она же. Формирование художественно-эстетического канона традиционной китайской поэзии...; Крюков В.М. Первое китайское стихотворение?; Лисевич И.С. Литературная мысль Китая..., гл. 1; Ткаченко Г.А. Космос, музыка, ритуал...; Го Шао-юй. Чжунго вэньсюэ пипин ши, с. 9—10; Ло Гэнь-цзэ. Чжунго вэньсюэ пипин ши, гл. 2—3; Сянь Цинь лян Хань вэньсюэ пипин ши, гл. 1—4; Чжан Би-бо, Люй Ши-вэй. Гудянь сяньши чжуи луньвэнь; Чжу Цзы-цин. Ши янь чжи бянь; Balazs Et. Chinese Civilization and Bureaucracy..., p. 176; Chen Shih-Xiang. The Shi-ching...; Chow Tse-tsung. The Early History of the Chinese Word «Shih» (Poetry); Cook Sc. Yue Ji — Records of Music...; DeWoskin K.J. A Song for One or Two...; Falkenhausen L. von. The Concept of Wen...; Keightly D.N. Art, Ancestors and Origin of Writing in China; Kern M. Ritual, Text and the Formation of the Canon...; Liu J.J.G. Chinese Theories of Literature; Pokora Th. Pre-Han Literature; Saussy H. «Ritual Separates, Music Unites»...; Vervoom Aat. Music and Rise of Literary Theory in Ancient China.

Ст. опубл.: Духовная культура Китая: энциклопедия: в 5 т. / Гл. ред. М.Л.Титаренко; Ин-т Дальнего Востока. - М.: Вост. лит., 2006 - . Т. 3. Литература. Язык и письменность / ред. М.Л.Титаренко и др. - 2008. - 855 с. С. 28-35.