Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Мы, разумеется, подговорились, чтобы Иван Северьяныч довершил свою любезность, досказав этот новый злополучный эпизод в своей жизни, а он, по доброте своей, всеконечно от этого не отказался и поведал о своем «последнем выходе» следующее:

У нас была куплена с завода кобылица Дидона, молодая, золото-гнедая, для офицерского седла. Дивная была красавица: головка хорошенькая, глазки пригожие, ноздерки субтильные и открытенькие, как хочет, так и дышит; гривка легкая; грудь меж плеч ловко, как кораблик, сидит, а в поясу гибкая, и ножки в белых чулочках легкие, и она их мечет, как играет... Одним словом, кто охотник и в красоте имеет понятие, тот от наглядения на этакого животного задуматься может. Мне же она так по вкусу пришла, что я даже из конюшни от нее не выходил и все ласкал ее от радости. Бывало, сам ее вычищу и оботру ее всю как есть белым платочком, чтобы пылинки у нее в шерстке нигде не было, даже и поцелую ее в самый лобик, в завиточек, откуда шерсточка ее золотая расходилась... В эту пору у нас разом шли две ярмарки: одна в Л., другая в К., и мы с князем разделились: на одной я действую, а на другую он поехал. И вдруг я получаю от него письмо, что пишет «прислать, говорит, ко мне сюда таких-то и таких-то лошадей и Дидону». Мне неизвестно было, зачем он эту мою красавицу потребовал, на которую мой охотницкий глаз радовался. Но думал я, конечно, что кому-нибудь он ее, голубушку, променял или продал, или, еще того вернее, проиграл в карты... И вот я отпустил с конюхами Дидону и ужасно растосковался и возжелал выход сделать. А положение мое в эту пору было совсем необыкновенное: я вам докладывал, что у меня всегда было такое заведение, что если нападет на меня усердие к выходу, то я, бывало, появляюсь к князю, отдаю ему все деньги, кои всегда были у меня на руках в большой сумме, и говорю: «Я на столько-то или на столько-то дней пропаду». Ну, а тут как мне это устроить, когда моего князя при мне нет? И вот я думаю себе: «Нет, однако, я больше не стану пить, потому что князя моего нет и выхода мне в порядке сделать невозможно, потому что денег отдать некому, а при мне сумма знатная, более как до пяти тысяч». Решил я так, что этого нельзя, и твердо этого решения и держусь, и усердия своего, чтобы сделать выход и хорошенько пропасть, не попущаю, но ослабления к этому желанию все-таки не чувствую, а, напротив того, больше и больше стремлюсь сделать выход. И, наконец, стал я исполняться одной мысли: как бы мне так устроить, чтобы и свое усердие к выходу исполнить и княжеские деньги соблюсти? И начал я их с этою целию прятать и всё по самым невероятным местам их прятал, где ни одному человеку на мысль не придет деньги положить... Думаю: «Что делать? видно, с собою не совладаешь, устрою, думаю, понадежнее деньги, чтобы они были сохранны, и тогда отбуду свое усердие, сделаю выход». Но только напало на меня смущение: где я эти проклятые деньги спрячу? Куда я их ни положу, чуть прочь от того места отойду, сейчас мне входит в голову мысль, что их кто-то крадет. Иду и опять поскорее возьму и опять перепрятываю... Измучился просто я их прятавши, и по сеновалам, и по погребам, и по застрехам, и по другим таким неподобным местам для хранения, а чуть отойду, сейчас все кажется, что кто-нибудь видел, как я их хоронил, и непременно их отыщет, и я опять вернусь, и опять их достану, и ношу их с собою, а сам опять думаю: «Нет, уже баста, видно мне не судьба в этот раз свое усердие исполнить». И вдруг мне пришла божественная мысль: ведь это, мол, меня бес томит этой страстью, пойду же я его, мерзавца, от себя святыней отгоню! И пошел я к ранней обедне, помолился, вынул за себя часточку и, выходя из церкви, вижу, что на стене Страшный суд нарисован и там в углу дьявола в геенне ангелы цепью бьют. Я остановился, посмотрел и помолился поусерднее святым ангелам, а дьяволу взял да, послюнивши, кулак в морду и сунул:

«На-ка, мол, тебе кукиш, на него что хочешь, то и купишь»,- а сам после этого вдруг совершенно успокоился и, распорядившись дома чем надобно, пошел в трактир чай пить... А там, в трактире, вижу, стоит между гостей какой-то проходимец. Самый препустейший-пустой человек. Я его и прежде, этого человека, видал и почитал его не больше как за какого-нибудь шарлатана или паяца, потому что он все, бывало, по ярмаркам таскается и у господ по-французски пособия себе просит. Из благородных он будто бы был и в военной службе служил, но все свое промотал и в карты проиграл и ходит по миру... Тут его, в этом трактире, куда я пришел, услужающие молодцы выгоняют вон, а он не соглашается уходить и стоит да говорит:

Вы еще знаете ли, кто я такой? Ведь я вам вовсе не ровня, у меня свои крепостные люди были, и я очень много таких молодцов, как вы, на конюшне для одной своей прихоти сек, а что я всего лишился, так на это была особая божия воля, и на мне печать гнева есть, а потому меня никто тронуть не смеет.

Те ему не верят и смеются, а он сказывает, как он жил, и в каретах ездил, и из публичного сада всех штатских господ вон прогонял, и один раз к губернаторше голый приехал, «а ныне,- говорит,- я за свои своеволия проклят и вся моя натура окаменела, и я ее должен постоянно размачивать, а потому подай мне водки!- я за нее денег платить не имею, но зато со стеклом съем».

Один гость и велел ему подать, чтобы посмотреть, как он будет стекло есть. Он сейчас водку на лоб хватил, и, как обещал, так честно и начал стеклянную рюмку зубами хрустать и перед всеми ее и съел, и все этому с восторгом дивились и хохотали. А мне его стало жалко, что благородный он человек, а вот за свое усердие к вину даже утробою жертвует. Думаю: надо ему дать хоть кишки от этого стекла прополоснуть, и велел ему на свой счет другую рюмку подать, но стекла есть не понуждал. Сказал: не надо, не ешь. Он это восчувствовал и руку мне подает.

Верно,- говорит,- ты происхождения из господских людей?

Да,- говорю,- из господских.

Сейчас,- говорит,- и видно, что ты не то, что эти свиньи. Гран-мерси,- говорит,- тебе за это.

Я говорю:

Ничего, иди с богом.

Нет,- отвечает,- я очень рад с тобою поговорить. Подвинься-ка, я возле тебя сяду.

Ну, мол, пожалуй, садись.

Он возле меня и сел и начал сказывать, какой он именитой фамилии и важного воспитания, и опять говорит:

Что это... ты чай пьешь?

Да, мол, чай. Хочешь, и ты со мною пей.

Спасибо,- отвечает,- только я чаю пить не могу.

А оттого,- говорит,- что у меня голова не чайная, а у меня голова отчаянная: вели мне лучше еще рюмку вина подать!.. - И этак он и раз, и два, и три у меня вина выпросил и стал уже очень мне этим докучать. А еще больше противно мне стало, что он очень мало правды сказывает, а все-то куражится и невесть что о себе соплетет, а то вдруг беднится, плачет, и все о суете.

Подумай,- говорит,- ты, какой я человек? Я - говорит,- самим богом в один год с императором создан и ему ровесник.

Ну так что же, мол, такое?

А то, что какое же мое, несмотря на все это, положение? Несмотря на все это, я,- говорит,- нисколько не взыскан и вышел ничтожество, и, как ты сейчас видел, я ото всех презираем. - И с этими словами опять водки потребовал, но на сей раз уже велел целый графин подать, а сам завел мне преогромную историю, как над ним по трактирам купцы насмехаются, и в конце говорит:

Они,- говорит,- необразованные люди, думают, что это легко такую обязанность несть, чтобы вечно пить и рюмкою закусывать? Это очень трудное, братец, призвание, и для многих даже совсем невозможное; но я свою натуру приучил, потому что вижу, что свое надо отбыть, и несу.

Зачем же,- рассуждаю,- этой привычке так уже очень усердствовать? Ты ее брось.

Бросить?- отвечает. - А-га, нет, братец, мне этого бросить невозможно.

Почему же,- говорю,- нельзя?

А нельзя,- отвечает,- по двум причинам: во-первых, потому, что я, не напившись вина, никак в кровать не попаду, а все буду ходить; а во-вторых, самое главное, что мне этого мои христианские чувства не позволяют.

Что же, мол, это такое? Что ты в кровать не попадешь, это понятно, потому что все пить ищешь; но чтобы христианские чувства тебе не позволяли этаку вредную пакость бросить, этому я верить не хочу.

Да, вот ты,- отвечает,- не хочешь этому верить... Так и все говорят... А что, как ты полагаешь, если я эту привычку пьянствовать брошу, а кто-нибудь ее поднимет да возьмет: рад ли он этому будет или нет?

Спаси, мол, господи! Нет, я думаю, не обрадуется.

А-га!- говорит. - Вот то-то и есть, а если уже это так надо, чтобы я страдал, так вы уважайте же меня по крайней мере за это, и вели мне еще графин водки подать!

Я постучал еще графинчик, и сижу, и слушаю, потому что мне это стало казаться занятно, а он продолжает таковые слова:

Оно,- говорит,- это так и надлежит, чтобы это мучение на мне кончилось, чем еще другому достанется, потому что я,- говорит,- хорошего рода и настоящее воспитание получил, так что даже я еще самым маленьким по-французски богу молился, но я был немилостивый и людей мучил, в карты своих крепостных проигрывал; матерей с детьми разлучал; жену за себя богатую взял и со света ее сжил, и, наконец, будучи во всем сам виноват, еще на бога возроптал: зачем у меня такой характер? Он меня и наказал: дал мне другой характер, что нет во мне ни малейшей гордости, хоть в глаза наплюй, по щекам отдуй, только бы пьяным быть, про себя забыть.

И что же,- спрашиваю,- теперь ты уже на этот характер не ропщешь?

Не ропщу,- отвечает,- потому что оно хотя хуже, но зато лучше.

Как это, мол, так: я что-то не понимаю, как это: хуже, но лучше?

А так,- отвечает,- что теперь я только одно знаю, что себя гублю, а зато уже других губить не могу, ибо от меня все отвращаются. Я,- говорит,- теперь все равно что Иов на гноище, и в этом,- говорит,- все мое счастье и спасение,- и сам опять водку допил, и еще графин спрашивает, и молвит:

А ты знаешь ли, любезный друг: ты никогда никем не пренебрегай, потому что никто не может знать, за что кто какой страстью мучим и страдает. Мы, одержимые, страждем, а другим зато легче. И сам ты если какую скорбь от какой-нибудь страсти имеешь, самовольно ее не бросай, чтобы другой человек не поднял ее и не мучился; а ищи такого человека, который бы добровольно с тебя эту слабость взял.

Ну, где же,- говорю,- возможно такого человека найти! Никто на это не согласится.

Отчего так?- отвечает,- да тебе даже нечего далеко ходить: такой человек перед тобою, я сам и есть такой человек.

Я говорю:

Ты шутишь?

Но он вдруг вскакивает и говорит:

Нет, не шучу, а если не веришь, так испытай.

Ну как,- говорю,- я могу это испытывать?

А очень просто: ты желаешь знать, каково мое дарование? У меня ведь, брат, большое дарование: я вот, видишь,- я сейчас пьян... Так или нет: пьян я?

Я посмотрел на него и вижу, что он совсем сизый и весь осоловевши и на ногах покачивается, и говорю:

Да разумеется, что ты пьян.

А он отвечает:

Ну, теперь отвернись на минуту на образ и прочитай в уме «Отче наш».

Я отвернулся и действительно, только «Отче наш», глядя на образ, в уме прочитал, а этот пьяный баринок уже опять мне командует:

А ну-ка погляди теперь на меня? пьян я теперь или нет?

Обернулся я и вижу, что он, точно ни в одном глазу у него ничего не было, и стоит, улыбается.

Я говорю:

Что же это значит: какой это секрет? А он отвечает:

Это,- говорит,- не секрет, а это называется магнетизм.

Не понимаю, мол, что это такое?

Такая воля,- говорит,- особенная в человеке помещается, и ее нельзя ни пропить, ни проспать, потому что она дарована. Я,- говорит,- это тебе показал для того, чтобы ты понимал, что я, если захочу, сейчас могу остановиться и никогда не стану пить, но я этого не хочу, чтобы другой кто-нибудь за меня не запил, а я, поправившись, чтобы про бога не позабыл. Но с другого человека со всякого я готов и могу запойную страсть в одну минуту свести.

Так сведи,- говорю,- сделай милость, с меня!

А ты,- говорит,- разве пьешь?

Пью,- говорю,- и временем даже очень усердно пью.

Ну так не робей же,- говорит,- это все дело моих рук, и я тебя за твое угощение отблагодарю: все с тебя сниму.

Ах, сделай милость, прошу, сними!

Изволь,- говорит,- любезный, изволь: я тебе это за твое угощение сделаю; сниму и на себя возьму,- и с этим крикнул опять вина и две рюмки.

Я говорю:

На что тебе две рюмки?

Одна,- говорит,- для меня, другая - для тебя!

Я, мол, пить не стану.

А он вдруг как бы осерчал и говорит:

Тссс! силянс! молчать! Ты теперь кто?- больной.

Ну, мол, ладно, будь по-твоему: я больной.

А я,- говорит,- лекарь, и ты должен мои приказания исполнять и принимать лекарство,- и с этим

налил и мне и себе по рюмке и начал над моей рюмкой в воздухе, вроде как архиерейский регент, руками махать. Помахал, помахал и приказывает:

Я было усумнился, но как, по правде сказать, и самому мне винца попробовать очень хотелось и он приказывает: «Дай,- думаю,- ни для чего иного, а для любопытства выпью!» - и выпил.

Хороша ли,- спрашивает,- вкусна ли или горька?

Не знаю, мол, как тебе сказать.

А это значит,- говорит,- что ты мало принял,- и налил вторую рюмку и давай опять над нею руками мотать. Помотает-помотает и отряхнет, и опять заставил меня и эту, другую, рюмку выпить и вопрошает: «Эта какова?»

Я пошутил, говорю:

Эта что-то тяжела показалась.

Он кивнул головой, и сейчас намахал третью, и опять командует: «Пей!» Я выпил и говорю:

Эта легче,- и затем уже сам в графин стучу, и его потчую, и себе наливаю, да и пошел пить. Он мне в этом не препятствует, но только ни одной рюмки так просто, не намаханной, не позволяет выпить, а чуть я возьмусь рукой, он сейчас ее из моих рук выймет и говорит:

Шу, силянс... атанде,- и прежде над нею руками помашет, а потом и говорит:

Теперь готово, можешь принимать, как сказано.

И лечился я таким образом с этим баринком тут в трактире до самого вечера, и все был очень спокоен, потому что знаю, что я пью не для баловства, а для того, чтобы перестать. Попробую за пазухою деньги, и чувствую, что они все, как должно, на своем месте целы лежат, и продолжаю.

Барин мне тут, пивши со мною, про все рассказывал, как он в свою жизнь кутил и гулял, и особенно про любовь, и впоследи всего стал ссориться, что я любви не понимаю.

Я говорю:

Что же с тем делать, когда я к этим пустякам не привлечен? Будет с тебя того, что ты все понимаешь и зато вон какой лонтрыгой ходишь.

А он говорит:

Шу, силянс! Любовь - наша святыня!

Пустяки, мол.

Мужик,- говорит,- ты и подлец, если ты смеешь над священным сердца чувством смеяться и его пустяками называть.

Да, пустяки, мол, оно и есть.

Да ты понимаешь ли,- говорит,- что- такое «краса природы совершенство»?

Да,- говорю,- я в лошади красоту понимаю.

А он как вскочит и хотел меня в ухо ударить.

Разве лошадь,- говорит,- краса природы совершенство?

Но как время было довольно поздно, то ничего этого он мне доказать не мог, а буфетчик видит, что мы оба пьяны, моргнул на нас молодцам, а те подскочили человек шесть и сами просят... «пожалуйте вон», а сами подхватили нас обоих под ручки и за порог выставили и дверь за нами наглухо на ночь заперли.

Вот тут и началось такое наваждение, что хотя этому делу уже много-много лет прошло, но я и по сие время не могу себе понять, что тут произошло за действие и какою силою оно надо мною творилось, но только таких искушений и происшествий, какие я тогда перенес, мне кажется, даже ни в одном житии в Четминеях нет.

Несколько путешественников, плывя по Ладожскому озеру, разговорились с недавно севшим на их корабль пожилым человеком огромного роста и богатырского телосложения. Судя по одежде, он готовился к поступлению в монахи. По характеру незнакомец был простодушен и добр, однако замечалось, что он много повидал на веку.

Он представился Иваном Северьянычем Флягиным и сказал, что прежде много странствовал, добавив: «Всю жизнь свою я погибал, и никак не мог погибнуть». Собеседники уговорили его поведать о том, как это было.

Лесков. Очарованный странник. Аудиокнига

Лесков «Очарованный странник», глава 2 – краткое содержание

Иван Северьяныч родился в Орловской губернии и происходил из крепостных людей графа К. Отец его был господским кучером, и сам Иван вырос в конюшне, с юных лет узнав о лошадях всё, что только можно о них узнать.

Когда он подрос, то тоже стал возить графа. Раз во время такого пути ему не уступил узкую дорогу воз с заснувшим сверху на сене старым монашком. Обгоняя его стороной, Иван вытянул этого монаха по спине кнутом. Продирая глаза, тот спросонок свалился под колесо своей телеги – и был раздавлен насмерть.

Дело замяли, однако погибший монашек в тот же день явился Ивану во сне. Он с укором предрёк ему в будущем тяжёлую жизнь. «Будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, а потом пойдёшь в чернецы».

Предсказание тут же стало сбываться. Вёз Иван своего графа по дороге у крутой горы – и в самом опасном месте спуска у экипажа лопнул тормоз. Передние кони уже свалились в страшную пропасть, но задних Иван удержал, бросившись на дышло. Господ он спас, но сам, провисев немного, полетел с той горы вниз – и уцелел лишь неожиданным счастьем: упал на глиняную глыбу и на ней до дна как на салазках скатился.

Лесков «Очарованный странник», глава 3 – краткое содержание

Вскоре завёл он у себя в конюшне голубя и голубочку. Но голубят, у них рождавшихся, повадилась воровать и есть одна кошка. Иван поймал её, высек кнутом и хвост ей отрубил.

Кошка эта оказалась господской. Прибежала бранить за неё Ивана графинина горничная и по щеке его ударила. Тот погнал её грязной метлой. За это Ивана жестоко выпороли и послали на нудную работу: стоя на коленках мелкие камешки для дорожек графского английского сада молотком бить. Так невмоготу стало Ивану, что решил он повеситься. Пошёл в лес и уже с петлёй на шее с дерева прыгнул, как вдруг перерезал верёвку невесть откуда взявшийся цыган. Со смехом предложил он Ивану от господ убежать и заняться вместе с ним конокрадством. Не хотел Иван по воровской стезе идти, но иного не оставалось.

Лесков «Очарованный странник», глава 4 – краткое содержание

В ту же ночь вывел он из барской конюшни двух лучших лошадей. Ускакали они с цыганом в Карачев и там коней дорого продали. Но цыган из всей выручки дал Ивану лишь рубль, сказав: «Это потому, что я мастер, а ты еще ученик». Обозвал его Иван подлецом и разошёлся с ним.

За последние деньги сделал он себе через писаря отпускной вид с печатью в Николаев, приехал туда и поступил на работу к одному барину. У барина того жена с ремонтёром (армейским скупщиком лошадей) бежала, а дочь маленькая осталась. Поручил он Ивану её нянчить.

Дело это было лёгкое. Водил Иван девочку на морской берег, сидел с ней там целый день и козьим молочком попаивал. Но раз явился ему в дремоте монах, которого он на дороге убил, и сказал: «Пойдем, Иван, брат, пойдем! тебе еще много надо терпеть». И показал ему в видении степь широкую и диких конников, по ней скачущих.

А к девочке на морской берег стала мать её тайком ходить. Уговаривала она Ивана, чтобы он дочку ей отдал, сулила за это тысячу рублей. Но Иван не хотел своего барина обмануть.

Лесков «Очарованный странник», глава 5 – краткое содержание

Новый муж девочкиной матери, улан-ремонтёр, тоже на берег пришёл. Сначала они с Иваном подрались, ту самую тысячу рублей по берегу разбросав, а потом Иван, сжалившись, дочку матери и так отдал, да и бежал от хозяина вместе с этой матерью и уланом. Доехали они до Пензы, а там улан и с женой дали Ивану двести рублей, и побрёл он нового места искать.

За рекой Сурой тогда торг конями шёл. Татарская орда хана Джангара целые табуны из своих Рынь-песков пригнала. На последний день торга выгнал Джангар на продажу белую кобылку необычайной резвости и красоты. Стали спорить за неё два знатных татарина – Бакшей Отучев и Чепкун Емгурчеев. Ни один другому уступить не хотел, и под конец они из-за кобылы наперепор пошли: сняв рубахи, сели друг против друга и начали один другого со всей силы по спине плетью пороть. Кто первый сдастся, тот сопернику кобылу уступит.

Столпились вокруг зрители. Победил Чепкун, ему и кобыла досталась. А Иван-богатырь раззадорился, и захотелось ему самому в таком состязании поучаствовать.

Лесков «Очарованный странник», глава 6 – краткое содержание

А хан Джангар теперь вывел каракового жеребца, ещё лучше той кобылы. Иван сел за него пороться с татарином Савакиреем. Бились плетьми долго, оба кровью истекали, и в конце концов Савакирей мёртвым упал.

Татары претензий не имели – поролись добровольно. Но русская полиция хотела Ивана арестовать за то, что он азиата убил. Пришлось ему бежать с татарами Емгурчеева далеко в Степь, в Рынь-пески. Татары сочли его за лекаря, хотя знал Иван из снадобий только сабур и калганный корень.

Скоро стала мучить его страшная тоска по России. Пробовал Иван убежать от татар, но они его поймали и «подщетинили»: разрезали стопы и набили туда под кожу рубленой коневьей гривы. Стать на стопы стало невозможно: жёсткий конский волос колол, как иглы. Двигаться кое-как удавалось, лишь вывернув ноги, «на щиколотках». Но больше татары русского странника никак не обижали. Дали ему двух жён (одну – девочку лет 13-ти). Через пять лет Ивана послали лечить в соседнюю орду Агашимолы, а та украла «искусного доктора», откочевав далеко в сторону.

Лесков «Очарованный странник», глава 7 – краткое содержание

У Агишимолы дали Ивану двух других жён. От всех них у него были дети, но он их, как некрещёных, своими почти не считал. Посреди степного однообразия тоска по родине мучила всё сильнее. Жуя жёсткую татарскую конину, вспоминал Иван свою деревню: как там на Божий праздник щипят уток и гусей, а пьяненький священник, отец Илья, ходит по домам, выпивает по рюмочке и собирает угощения. У татар же приходилось жить невенчанным, и умереть мог неотпетым. Часто выползал несчастный странник за юрты и потихоньку молился по-христиански.

Лесков «Очарованный странник», глава 8 – краткое содержание

Раз услышал Иван, что пришли в их орду два православных проповедника. Доковылял он до них, упал к ним в ноги и просил выручить от татар. Но те сказали: выкупу дать за тебя у нас нет, а пугать неверных царской силой нам не позволено.

Одного их этих проповедников Иван вскоре неподалёку убитым увидал: с рук и ног кожа содрана, а на лбу крест вырезан. Потом татары и жида так же убили, который пришёл у них иудейскую веру распространять.

Лесков «Очарованный странник», глава 9 – краткое содержание

Вскоре пришли к татарам невесть откуда два странных человека с какими-то ящичками. Стали они пугать орду «богом Талафой», который может вызвать небесный огонь – и «сею же ночью свою силу вам покажет». И той же ночью в степи вправду сначала что-то зашипело, а потом сверху стал разноцветный огонь сыпаться. Иван смекнул, что это фейерверк. Приезжие убежали, но один свой ящик с бумажными трубками бросили.

Иван подобрал эти трубки и сам стал из них огни пускать. Татары, салютов никогда не видавшие, в страхе попадали перед ним на колени. Иван заставил их креститься, а потом заметил, что «едкая земля», из которой были сделаны фейерверки, обжигала кожу. Притворившись больным, стал он тайком эту землю к стопам прикладывать, пока они не загноились, и конская щетина оттуда с гноем не вышла. Дав для острастки новый фейерверк, Иван сбежал от татар, которые гнаться за ним не осмелились.

Прошёл русский странник всю степь и добрался в одиночку до Астрахани. Но там запил, попал в полицию, а оттуда был доставлен к своему графу в имение. Поп Илья отлучил Ивана от причастия на три года за то, что он в Степи многоженствовал. Граф не захотел беспричастного при себе терпеть, велел Ивана высечь и пустить на оброк.

Лесков «Очарованный странник», глава 10 – краткое содержание

Пошёл Иван на ярмарку и стал, как знаток, помогать мужикам, которых обманывали в конской торговле цыгане. Вскоре снискал он большую славу. Один ремонтёр, благородный князь, взял Ивана к себе помощником.

Три года странник отлично жил с князем, зарабатывал на лошадях большие деньги. Князь доверял ему и свои сбережения, потому что часто проигрывался в карты, а Иван в случае проигрыша деньги ему переставал давать. Мучили Ивана лишь повторявшиеся у него время от времени «выходы» (запои). Перед тем как запить, он сам отдавал свои деньги князю.

Лесков «Очарованный странник», глава 11 – краткое содержание

Один раз особенно потянуло Ивана на «выход» – и в момент самый неудобный: князь как раз уехал торговать на другую ярмарку, и отдать деньги было некому. Долго Иван крепился, но во время чаепития в трактире пристал к нему один пустейший завсегдатай. Человечек этот всегда у всех на выпивку клянчил, хоть и уверял, что раньше был дворянин и раз даже к губернаторше голый приехал.

Завёл он с Иваном витиеватый разговор, всё время выпрашивая водки. С ним и сам Иван начал пить. Пропойца этот стал уверять Ивана, что обладает «магнетизмом» и может его от страсти к вину избавить. Но до вечера оба они напились так, что едва себя помнили.

Лесков «Очарованный странник», глава 12 – краткое содержание

Иван боялся, что «магнетизёр» его обворует, и всё щупал большой свёрток денег у себя за пазухой, но он лежал на месте. Когда оба они вышли из трактира, проходимец и на улице бормотал какие-то заклинания, а потом довёл Ивана до дома с освещёнными окнами, откуда доносилась гитара и громкие голоса – и куда-то исчез.

Лесков «Очарованный странник», глава 13 – краткое содержание

Войдя в дом, Иван увидел краем глаза, как какой-то цыган «магнетизёра» через заднюю дверь выводил со словами: «Вот тебе пока полтинник, а если нам от него польза будет, мы тебе за его приведение еще прибавим». Повернувшись к Ивану, тот же цыган пригласил его «песен послушать».

В большой комнате увидел пьяный Иван много народа, немало было там и городских богачей. Между публики ходила неописуемой красы цыганка Груша с подносом. Угощала она гостей шампанским, а те взамен клали на поднос ассигнации. По знаку старшего цыгана девушка эта с поклоном подошла и к Ивану. Богачи стали носы морщить: зачем мужику шампанское. А Иван, выпив бокал, кинул на поднос больше всех: сторублёвку из-за пазухи. Тут же несколько цыган бросились к нему и посадили в первый ряд, рядом с исправником.

Цыганский хор плясал и пел. Груша томным голосом исполнила жалобный романс «Челнок» и опять пошла с подносом. Иван бросил ещё одну сторублёвку. Груша его за это поцеловала – как ужалила. Вся публика плясала с цыганами. Вокруг Груши стал увиваться какой-то молодой гусар. Иван выскочил между ними и стал одну за другой метать сторублёвки Груше под ноги. Потом загрёб из-за пазухи всю оставшуюся кучу – и тоже бросил.

Лесков «Очарованный странник», глава 14 – краткое содержание

Он сам не помнил, как домой добрался. Утром вернулся с другой ярмарки проигравшийся в пух и прах князь. Стал он просить у Ивана денег на «реванж», а тот в ответ рассказал, как целых пять тысяч спустил на цыганку. Князя был ошеломлён, но не стал корить Ивана, сказав: «я и сам такой же, как ты, беспутный».

Попал Иван в больницу с белой горячкой, а выйдя оттуда, поехал каяться к князю в деревню. Но тот ему рассказал, что сам, увидев Грушу, отдал не пять тысяч, а пятьдесят, чтобы её отпустили к нему из табора. Князь для цыганки всю свою жизнь перевернул: в отставку вышел и имение заложил.

Груша уже жила у него в деревне. Выйдя к ним, она запела под гитару грустную песню про «печаль сердечную». Князь рыдал, сидя на полу и обняв цыганский башмачок.

Лесков «Очарованный странник», глава 15 – краткое содержание

Ветреному князю Груша скоро наскучила. Затосковала она и часто рассказывала Ивану, как её мучит ревность.

Обедневший князь искал способа возместить свои убытки. Он часто ездил в город, и Груша волновалась: нет ли у него там новой пассии. В городе жила прежняя любовь князя – благородная и добрая Евгенья Семёновна. У неё была дочь от князя, который купил им двоим доходный дом для обеспечения, но сам к ним почти не ездил.

Будучи раз в городе, Иван заехал к Евгенье Семёновне. Вдруг приехал и князь. Евгенья скрыла Ивана в гардеробной, и он слышал оттуда весь их с князем разговор.

Лесков «Очарованный странник», глава 16 – краткое содержание

Князь уговаривал, чтобы Евгения заложила дом, чтобы достать для него тысяч двадцать денег. Он объяснял, что хочет разбогатеть, купив суконную фабрику и развернув торговлю яркими тканями. Но Евгения сразу догадалась: князь просто собирается дать за фабрику задаток, прослыть от этого богачом, жениться на дочери предводителя – и разбогатеть не от сукон, а от её приданого. Князь сознался, что его план именно таков.

Благородная Евгения согласилась дать на дом закладную, но спросила у князя: а куда же он денет свою цыганку? Князь ответил: Груша дружит с Иваном, я поженю их и построю им дом.

Князь приступил к покупке фабрики, а Ивана послал доверенным на ярмарку в Нижний, набрать заказов. Однако, вернувшись, Иван увидел, что Груши уже нет в деревне. Говорили: князь её куда-то увёз.

Уже готовили свадьбу князя с дочерью предводителя. Иван, тоскуя по Груше, не находил себе места. Раз он в волнении вышел на крутой речной берег и в отчаянии начал звать цыганку. А она вдруг появилась откуда ни возьмись и повисла у него на шее.

Лесков «Очарованный странник», глава 17 – краткое содержание

Вся оборванная, находясь при конце беременности, Груша дрожала от исступлённой ревности. Она всё повторяла, что хочет убить невесту князя, хотя сама признавала: та ни в чём не виновата.

Лесков «Очарованный странник», глава 18 – краткое содержание

Груша рассказала, что когда Иван был в Нижнем, князь однажды пригласил её покататься в коляске – и завёз на какую-то пчельню в чаще леса, сказав: ты теперь будешь жить не у меня, а здесь, в доме под присмотром трёх девок-однодворок.

Но Груше вскоре удалось бежать оттуда: она обманула девок во время игры в жмурки. Ускользнув от них, цыганка пошла к дому князя – и вот, встретила Ивана.

Груша просила, чтобы Иван убил её, иначе она сама погубит невинную невесту князя. Вынув из иванова кармана складной нож, она совала его ему в руки. Иван в ужасе отпихивал нож, однако Груша в ярости сказала: «не убьёшь, я всем вам в отместку стану самою стыдной женщиной». Ножом он её ударить не смог, но спихнул с крутизны в реку, и цыганка утонула.

Лесков «Очарованный странник», глава 19 – краткое содержание

Иван в отчаянии побежал, куда глаза глядят. Ему чудилось, что рядом летит грушина душа в виде девочки с крыльями. Случайно он встретил старичка со старушкой, ехавших на телеге. Узнав, что их сына хотят забрать в рекруты, Иван согласился, сменив имя, пойти вместо него в армию. Так он думал хоть отчасти искупить свои грехи.

Более пятнадцати лет он провоевал на Кавказе. В сражении у одного ущелья, где внизу текла река, несколько солдат пытались под выстрелами мятежных горцев переплыть на другой берег, но все погибли от пуль. Когда других охотников не осталось, сделать то же самое вызвался странник-Иван. Под градом выстрелов он добрался до другого берега реки и навёл мост. Плывя, Иван имел видение: над ним летела Груша и загораживала его крыльями.

За этот подвиг он получил офицерский чин, а вскоре – и отставку. Но офицерство не принесло с собой достатка. Отставник Иван помыкался некоторое время то на мелкой конторской должности, то актёром балагана, а потом решил ради пропитания пойти в монастырь. Там его определили кучером.

Лесков «Очарованный странник», глава 20 – краткое содержание

Так закончились мытарства очарованного странника. Правда, в монастыре Ивану поначалу часто докучали бесы, но он противостоял им постами и усердными молитвами. Иван Северьяныч стал читать духовные книги, а от этого – «пророчествовать» о скорой войне. Игумен отправил его богомольцем в Соловки. В этой поездке странник и встретился на Ладоге со слушателями своего рассказа. Повествования собственной жизни он исповедал им со всею откровенностью простой души.

ГЛАВА I
Судно, идущее по Ладожскому озеру от острова Ковевца к Валааму, по пути причаливает у Корелы, и пассажиры из любопытства едут на лошадях в этот пустынный и бедный, хотя и очень старый русский поселок. Отправившись дальше, пассажиры рассуждают, зачем “неудобных в Петербурге людей” ссылать далеко, когда совсем рядом есть такое место, где апатия населения и скупая, невзрачная природа одолеют всякое свободомыслие. Кто-то из пассажиров, путешествующий здесь часто, рассказывает, что в раз- ное время сюда действительно ссылали, да только все ссыльные долго тут не выдерживали. Один, например, повесился. “И прекрасно сделал”, — заметил пассажир, “склонный к философским обобщениям и политической шутливости”. Другой, по всей видимости купец, человек религиозный, возражает — ведь самоубийцы целый век будут мучиться. За них даже никтомолиться не может.
И тут против обоих оппонентов выступил пассажир, на которого как-то не обращали внимания, что было странно. “Это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета: так странно отливала его проседь. Он был одет в по-слушничьем подряснике с широким монастырским ременным поясом и в высоком черном суконном колпачке... Этому новому нашему сопут-нику... по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого”.
Видно было, что это человек бывалый, много повидавший. Держался он смело и самоуверенно, хотя и несколько развязно. Он заявил, что есть такой человек, который облегчает положение самоубийц. Это попик-пьяница в одном селе московской епархии, который молится за самоубийц. Его было чуть не расстригли. Говорят, что уже было решение лишить его места. Попик от горя даже перестал пить и решил покончить с собой — в таком случае владыко сжалится над его семьей и даст дочери жениха, который и займет его место.
А епископ однажды после трапезы задремал и видит, будто к нему в келью входит преподобный Сергий и просит пожалеть недостойного попика. Епископ решил, что это был просто сон, и ничего делать не стал. Вот он снова ложится спать, и снится ему, как воинство под темным знаменем волочет за собой толпу скучных теней, и все они кивают грустно владыке и просят: “Отпусти его! — он один за нас молится”. Епископ призывает к себе этого самого попика, и тот сознается, что да, действительно молится за самоубийц. Владыко благословил попика и опять его на место отправил. В процессе разговора выяснилось, что разговорчивый пассажир всего лишь инок, а когда-то был конэсером, то есть он знаток лошадей и состоял при ремонтерах для их руководствования, отобрал и отъездил не одну тысячу коней. Пассажир говорит, что в своей жизни многое испытал, ему довелось быть и на конях, и под конями, и в плену был, и воевал, и сам людей бил, и его увечили. А в монастырь пришел всего несколько лет назад. “Всю жизнь свою я погибал и никак не мог погибнуть”, — говорит он. Тут все подступили к нему с просьбой рассказать о своей жизни. Тот согласился, но только рассказывать он будет с самого начала.
ГЛАВА II
Бывший конэсер Иван Северьяныч, господин Флягин начал свой рассказ с того, что он происходит из дворовых людей графа К. из Орловской губернии. Мать его умерла при родах, отец его был кучером, и вырос мальчик при отце на кучерском дворе. Вся его жизнь проходила на конюшне, он полюбил лошадей и хорошо их изучил. В одиннадцать лет его стали использовать как форейтора, а поскольку физически он был еще довольно слаб для дальней дороги, то его привязывали ремнями к седлу и к подпругам. Это было очень тяжело, в дороге, бывало, он даже терял сознание, но постепенно привык. У форейторов была дурная привычка — стегать кнутом того, кто загораживает дорогу. Вот так однажды Иван, когда вез графа в монастырь, убил одного старика, спавшего на возу. Граф уладил дело с игуменом, отправив осенью в монастырь обоз с овсом, мукой и сушеными карасями. А ночью приходит к Ивану во сне тот монах, которого он засек, и плачет. Он сообщает Ивану, что тот был у матери моленып сын и обещанный. То есть мать обещала его Богу. “Будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и тогда ты вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы”, — сказал монах и исчез.
Через некоторое время граф с графиней решили повезти дочь в Воронеж к врачу. В селе Крутом остановились покормить коней, и снова появился тот монах и посоветовал Ивану поскорее проситься у господ в монастырь — они его отпустят. Иван не захотел. Вместе с отцом они запрягли лошадей и поехали, а там была очень крутая гора, сбоку обрыв, где погибало много народу. При спуске лопнул тормоз, и весь шестерик понесся вниз к обрыву. Отец спрыгнул с козел, а Иван бросился на дышло и повис на нем. Передовые лошади сгинули в пропасти, а экипаж остановился, упершись в коренников, которых Иван дышлом подавил. Тут вдруг он опомнился и от страха и сам полетел вниз. Но чудом остался в живых — сорвался на глиняную глыбу и скатился, как на салазках. Граф предложил Ивану, у которого прозвище было Голован, просить все, что захочет, а он по глупости попросил гармошку, да тут же и бросил ее.
ГЛАВА III
У себя в конюшне Голован завел парочку голубей. Появились птенчики. Одного Голован сам случайно задавил, лаская, а второго съела кошка, которая повадилась лазать к голубям. Он ее поймал и отрубил ей хвост. Оказалось, что это кошка графининой горничной, Голована повели в контору к немцу-управителю, велели высечь и поставили бить камешки молотком для дорожек в саду. Этого он уж стерпеть не мог и решил повеситься. Пошел с веревкой в лес, все наладил, соскочил с сука — и упал на землю, а над ним стоит цыган, который и перерезал веревку. Тот позвал его с собой. “А вы кто такие и чем живете? Вы ведь небось воры? ...А при случае вы, пожалуй, небось и людей режете?” Именно все так и было. Иван подумал-подумал, махнул рукой, заплакал и пошел в разбойники.
ГЛАВА IV
Хитрый цыган, чтоб не дать парню опомниться, и говорит, что для того, чтобы он ему поверил, пусть он выведет из графской конюшни пару лучших коней. Они скакали всю ночь, потом коней продали, и цыган обманул Голована, дав ему почти что ничего. Парень пошел к заседателю объявиться, что он беглый крепостной, а писарь, которому он рассказал свою историю, и говорит ему, что за плату сделает ему отпускной вид. Пришлось отдать все: серебряный целковый, серьгу из уха и нательный крест. Голован пришел в город Николаев и стал там, где собирались искавшие работу. Огромный-преогромный барин, больше самого Ивана, всех от него оттолкнул, схватил за обе руки и поволок за собой. Дома расспросил его, кто он и что, и, узнав, что он жалел голубят, очень обрадовался. Оказалось, он нанимает Голована в няньки. От него убежала жена и осталась маленькая дочка, а ухаживать некому. “А как я в этой должности справлюсь?” — Пустяки... Ведь ты русский человек. Русский человек со всем справится”, — говорит новый хозяин. Купили козу, и Иван стал нянькой и очень привязался к ребенку. Так продолжалось до лета. Иван заметил, что у девочки кривоватые ножки — он стал носить ее к лиману и по совету лекаря закапывать ножки в песок. Но однажды вдруг появляется дама, мать девочки, и начинает просить, чтобы Иван отдал ей дочь. Голован ни в какую. На следующий день он снова берет с собой козу и ребенка и отправляется к лиману. А барыня уже там. И так изо дня в день, довольно долго. И вот наконец она приходит последний раз — прощаться и говорит, что ее ремонтер сам сейчас придет. Он очень много выиграл в карты и
хочет дать Ивану тысячу рублей в обмен на ребенка. Иван не соглашается. И вот видит Иван — идет по степи улан-ремонтер, такой осанистый, руки в боки... Поглядел Иван на улана и думает: “Вот бы мне отлично с ним со скуки поиграть”. И решает он, если только улан скажет что-то не то, Иван ему нагрубит, а там, может, и до драки дело дойдет, чего Ивану очень хотелось.
ГЛАВА V
Стоит Иван и думает, как бы ему лучше этого офицера раздразнить, чтобы он сам стал на него нападать? А барыня жалуется, что, мол, ребенка не отдают. Ремонтер гладит ее по головке и говорит, что, мол, ничего, сейчас он деньги покажет, у Ивана глаза и разбегутся, а если нет, то он просто силой отберет ребенка. Он подает Ивану пучок ассигнаций, а тот вырвал бумажки, поплевал на них да и бросил — мол, поднимай сам. Ремонтер покраснел и бросился на Ивана, но с ним разве кто справится при такой комплекции. Он только слегка пихнул ремонтера, тот и полетел. Этот ремонтер хоть и был физически слаб, но характером горд и благороден. Он не стал подбирать с земли своих денег. Иван кричит ему, чтобы подобрал, но он не поднял, а бежит и хватается за дитя. Иван взял девочку за вторую ручку и говорит: “Ну, тяни его: на чью половину больше оторвется”. Ремонтер выбранился, плюнул Ивану в лицо, отпустил ребенка и тянет за собой барыню, а та рыдает, повернулась лицом к дочери и тянет к ней руки, “точно живая, пополам рвется, половина к нему, половина к дитяти”... И тут от города бежит барин, отец девочки, палит из пистолета и кричит: “Держи их, Иван! Держи!” А Иван вместо этого догнал барыньку с уланом и отдал им ребенка; попросил только, чтобы и его с собой увезли, потому что барин его правосудию сдаст, у него паспорт поддельный.
Приехали в Пензу, а офицер и говорит Ивану, что не может его при себе держать, ведь у него нет паспорта. Дал он ему двести рублей. Ивану очень не хотелось никуда идти, он очень девочку любил, но делать нечего. Попросил только, чтобы улан ударил его за то, что там, у лимана, побил его. Офицер лишь рассмеялся. Решил Иван идти и сдаться в полицию, а прежде выпить чаю в трактире. Долго пил, потом пошел походить. Перешел реку Суру, а там стоят конские косяки и при них татары в кибитках. Вокруг самой пестрый толпится народ: штатские, военные, помещики. Посереди сидит на пестрой кошме длинный степенный татарин в золотой тюбетейке. Это был, как узнал Иван, хан Джангар, первый степной коневод. Его табуны ходили от самой Волги до самого Урала. Хотя вся эта земля и принадлежит России, но царит там хан Джангар. В это время татарчонок пригнал к хану необыкновенной красоты и стати белую кобылку. Начался торг. Вскоре все отказались, кроме двоих — эти уже начали предлагать не только деньги, но и седло, и халат, и даже дочь. Тут все татары стали кричать, чтобы до разорения друг друга не довели. Русский, стоявший рядом с Иваном, объясняет ему, как будет дело решено. Хану Джангару дадут, сколько он просит, а кому коня взять, с общего согласия наперепор пустят. Объяснять, что это такое, сосед не стал, сказал, что увидит сам. Оба соперника, раздевшись до пояса, сели на 304
землю друг против друга и взялись левой рукой за левую, ноги растопырили и уперлись ступнями. Каждому подали по нагайке, и они стали цруг друга хлестать. Сосед Ивана между тем объяснял ему тонкости — как надо бить, чтобы продержаться дольше соперника. Кто победит, тот возьмет кобылу. Победивший, весь в крови, положил кобылице на спину свой халат и бешмет, сам животом на нее вскинулся и уехал. Иван хо-ел уже уходить, но его новый знакомый задержал его — должно случиться что-то еще.
ГЛАВА VI
Все так и вышло. Прискакал татарчонок на караковом жеребце, какого и описать нельзя. Снова начался горячий торг. Среди толпы был и знакомый ремонтер, но он даже и не надеялся получить этого коня. Иван предложил ему заполучить его — он будет пороться с соперником. И победил. Он запорол соперника до смерти, о чем сообщил пораженным пассажирам добродушно и бесстрастно. Увидев ужас у них в глазах, счел нужным дать пояснение. Этот татарин считался первым батыром во всех Рунь-песках, поэтому не хотел уступить ни за что, а Ивану очень помог грош, который он сунул в рот. Он его все время грыз, чтобы боли не чувствовать, а “для рассеянности мысли” в уме удары считал, хотя потом и сбился со счета. Ивана русские решили вести в полицию. Он бросился бежать, скрылся в толпе, а татары помогли ему. И вместе с татарами Иван ушел в степи, где и пробыл одиннадцать лет не по собственному желанию. Татары обращались с ним хорошо, но чтобы он не убежал, произвели над ним жестокую операцию: срезали пласт кожи на пятках и набили туда рубленого конского волоса, потом раны закрыли и зашили. После такой манипуляции человек не мог ступить на пятку, мог ходить только враскоряку или на коленях. И при этом татары обращались с ним хорошо, дали ему жену, потом еще одну, а у другого хана, у Агашимолы, который украл Ивана у Отучева, ему дали еще две жены. Этот Агашимола был из дальней орды и позвал Ивана полечить его ханшу, за что обещал хозяину Ивана много голов скота. Тот его и отпустил. А Агашимола его обманул — поскакал с Иваном совсем в другую сторону. Пассажиры поинтересовались, что еще произошло с Иваном. Тот продолжил рассказ.
ГЛАВА VII
Агашимола больше уже не отпустил Ивана. Он дал ему еще двух жен. Иван их не любил. Все жены нарожали ему детей, которых он своими не считал, потому как не крещены. Родительских к ним чувств никаких не испытывал. Очень тосковал по России. Кругом степь и степь... Иногда чудился монастырь или храм, тогда Ивану вспоминалась крещеная земля, и он плакал. Иван описывает жизнь и быт татар на солончаках над Каспием. Вспоминает, как молился — так молился, что “даже снег инда под коленами протает и где слезы падали — утром травку увидишь”. “А все прошло, слава богу!” — молвил он, сняв свой монастырский колпачок и перекрестясь.
Всех интересовало, как же Ивану Северьянычу удалось выпрацить свои пятки, каким образом он убежал из татарских степей и попал в монастырь? И тот продолжил свой рассказ.
ГЛАВА VIII

«Очарованный странник» – повесть Николая Семеновича Лескова, состоящая из двадцати глав и созданная им в 1872-1873 годах. Написанная простым народным языком, она отображает гамму чувств русского человека, который не останавливается перед трудностями, но, преодолевая их, идет к намеченной цели.

Меню статьи:

Глава первая: Знакомство с Иваном Северьяновичем

В первой главе рассказывается, как по Ладожскому озеру плывет судно, среди пассажиров которого яркой личностью является монах, «богатырь-черноризец», знающий толк в лошадях. На вопрос, почему он стал монахом, мужчина отвечает так: воспротивился тому, что раньше все делал по родительскому обещанию.

Глава вторая: Предсказание убитого монаха

Голован – такую кличку дали Флягину Ивану Северьяновичу, потому что родился он с большой головой. Отец героя был кучером по имени Северьян, а матери он не помнит. История жизни, которую Иван рассказывает, вызывает смешанные чувства, ведь зло, совершенное Флягиным еще в детстве, повлекло за собой тяжелые последствия. Иван увидел безмятежно спящего монаха, и хлыстнул его кнутом, а тот с перепугу запутался в вожжах и попал под колесо. Так и умер бедный человек, а потом явился Головану во сне, пророчествуя «много раз будешь погибать и не погибнешь, пока не придет настоящая погибель, и тогда пойдешь в чернецы».

Прошло совсем немного времени, и Флягин оказался в ситуации, похожей на ту, в которой был убитый им монах: повис над пропастью на конце дышла, а потом сорвался вниз. Жив остался чудом, лишь потому, что упал на глиняную глыбу, по которой скатился, как на санках. Хозяев же при этом спас от неминуемой смерти, чем заслужил их расположение.

Глава третья: Жестокое наказание

На новых лошадях Иван возвратился домой к своим господам. И захотелось юноше завести на конюшне голубка и голубку. Радовался он птичкам, а когда они начали выводить голубят, стала охотиться за ними кошка. Рассердился Ваня и побил вредное животное, отрубив хвост. Жестоко поступил мальчик, и за это поплатился: его нещадно выпороли и выгнали из конюшни, а кроме того, заставили молотком бить камешки для дорожки сада. До того досадно стало Ване, что решил он повеситься. Хорошо, что попытка была неудачной – откуда ни возьмись, появился цыган с ножом и перерезал веревку. Предложил незнакомец Головану жить с ними, хотя и признался, что они воры и мошенники. Так судьба юноши неожиданно приобрела другое направление.

Глава четвертая: В роли няньки

Сразу же цыган заставил Ивана украсть из барской конюшни двух лошадей. Не хотелось мальчику воровать, но делать нечего – пришлось подчиниться, и умчались они на конях далеко.

Но недолго продолжалась дружба Ивана и цыгана, рассорились они из-за денег, и Флягин пошел своим путем. Оказавшись у заседателя, он рассказал свою историю и воспользовался его дельным советом: за плату приобрести себе отпускной. Так беглый юноша получил право пойти в город Николаев и наняться кому-то в работники.

Служить Ивану пришлось у одного барина – нянькой, хотя к такой должности мальчик был совершенно не готов. К удивлению, у Ивана хорошо получилось ухаживать за ребенком (который, кстати, был отнят у матери). Но однажды появилась сама мама и слезно просила отдать маленькое дитя. Голован не согласился, однако, позволил ей каждый день видеться с малышом. Так продолжалось, пока не появился нынешний муж женщины – офицер. Мама ребенка снова стала умолять Ивана сжалиться, чтобы малыш был с ней.

Глава пятая: Голован отдает ребенка

Однако Флягин был непреклонен, даже драться стал с офицером. А когда на дороге появился барин с пистолетом, Голован вдруг изменил свое решение. «Нате вам этого пострела! Только уже теперь и меня, – говорю, – увозите, а то он меня правосудию сдаст» – произнес он. И уехал с новыми господами. Только офицер побоялся держать у себя «беспаспортного» и дав ему 200 рублей, отправил восвояси.

Снова мальчику пришлось искать себе место под солнцем. Зашел он в трактир, выпил, а потом ушел в степь, где увидел известного коневода хана Джангар, который продавал лучших своих лошадей. За белую кобылицу двое татар даже начали дуэль – стегая друг друга плетьми.

Глава шестая: Дуэль

Последним продавать вывели каракового жеребенка, стоившего очень больших денег. И Иван предложил драться за него в дуэли с татарином по имени Савакирей, а когда тот согласился, применив хитрость, запорол его до смерти.

Избежав наказания за убийство, Флягин пошел с азиатами в степь, где в течение десяти лет лечил как людей, так и животных. Татары, чтобы Иван ни в коем случае не сбежал, придумали хитрый способ удержать его: подрезали кожу на пятках и, засыпав конских волос, зашили. После такой операции парень долго не мог нормально ходить, но, спустя время, приловчился.

Глава седьмая: Пленник у татар

Хотя и не хотел Иван жить пленником среди татар, а все же пришлось – у хана Агашимолы. Было у него две жены – татарки, Наташи, и от обоих родились дети, к которым герой не питал отцовских чувств. Его беспокоила сильная ностальгия по России.

Глава восьмая: Просьбы о помощи

Попутчики очень заинтересованно слушали монаха, и особенно их волновал вопрос, как же ему удалось уйти из плена. Иван ответил, что поначалу это казалось совершенно невозможным, но, спустя время, в душе стала теплиться надежда, особенно когда увидел русских миссионеров. Только не желали они внять его просьбам о помощи вызволить из неволи. Одного из них через время Флягин увидел мертвым и похоронил по христианскому обычаю.

Глава девятая: Освобождение из плена

Однажды к татарам прибыли люди из Хивы, которые желали приобрести лошадей. С целью запугать местных жителей они стали показывать, как могуч их огненный бог Талавфа и, поджегши степь, скрылись. Однако, уходя поспешно, забыли забрать ящик, где Иван обнаружил обыкновенные фейерверки. В его голове созрел план по освобождению: он начал запугивать татар пламенем и заставлял принять христианство. Кроме того, Голован отыскал едкую землю, чем и сумел вытравить у себя на ногах конский волос. После этого герою удалось сбежать. Через несколько дней он вышел к русским, но они тоже не желали принимать человека без паспорта. Герой пошел в Астрахань, но там пропил заработанные деньги, после чего попал в острог, а после его отправили на родину – в губернию. Дома граф, который уже овдовел, два раза высек скитальца и отдал ему паспорт. Наконец-то Иван почувствовал себя свободным человеком.

Глава десятая: Перемены к лучшему

Началась у Ивана более легкая жизнь: он ходил по ярмаркам, предлагая крестьянам свою помощь в выборе хорошей лошади. За это его благодарили деньгами и угощали. Узнав об особенном даре Ивана, его на три года нанял к себе князь, конэсером. Неплохо жилось в то время Флягину, только, жаль, иногда он сильно пил, хотя и очень хотел оставить этот порок.

Глава одиннадцатая: В трактире

Нередко Ивана тянуло выпить. Однажды с деньгами князя зашел он в трактир, где пристал к нему один человек, который просил водки.

К вечеру они оба были уже изрядно пьяными, несмотря на уверения нового собутыльника, что он обладает магнетизмом и может избавить от тяги к спиртному. Но, в конце концов, обоих любителей повеселиться выгнали из трактира.

Глава двенадцатая: «Аагнитезер»

В то время Голован даже не мог подозревать, что подстроено это специально, чтобы выманить у него деньги. «Магнетизер» тем временем пытался как можно искуснее ввести героя в состояние гипноза, даже давал так называемый «магнитный сахар» в рот. И добился своего.

Глава тринадцатая: Цыганка Груша

Усилиями нового знакомого темной ночью оказался Иван возле цыганского дома. Голован смотрит, что открыты двери, и взыграло в нем любопытство. Жалел потом, что вошел, да поздно было: обобрала его цыганка по имени Груша до нитки. Обольстился её чарами и красивыми песнями Иван, отдал добровольно все деньги князя.

Глава четырнадцатая: Разговор с князем

Магнетизер сдержал свое обещание: отвернуло Ивана от выпивки навсегда. Но в тот день он не помнил, как вернулся домой. На удивление, князь не сильно ругал Голована за утерянные деньги, ведь и сам проигрался. Признался Флягин, что пять тысяч все ушли цыганке, и услышал: «Я такой же, как ты, беспутный». Оказывается, когда-то князь за эту же самую цыганку Грушу отдал не пять, а пятьдесят тысяч.

Глава пятнадцатая: История князя

Князь, по словам Ивана Северьяныча, был человек добрый, но очень переменчивый. Он рьяно старался что-либо получить, а потом не ценил того, что обрел. За большой выкуп согласились цыгане отдать Грушу князю. Она жила в доме и пела песни им с Иваном. Но чувства князя быстро остыли к цыганке, в отличие от этой девушки, которая тосковала по нему. Скрывали от цыганки, что есть у князя любовь на стороне – Евгения Семеновна, которая была известна во всем городе и прекрасно играла на фортепиано. От этой любви родилась у князя дочка.

Однажды Иван был в городе и решил заехать к Евгении Семеновне. Туда же неожиданно прибыл и князь. Женщине пришлось спрятать Голована в гардеробной, и он стал невольным слушателем их разговора.

Глава шестнадцатая: Иван разыскивает Грушу

Речь шла о том, чтобы Евгения согласилась заложить дом, потому что князю, который решил купить суконную фабрику и торговать всевозможными яркими тканями, необходимы были для этого деньги. Но умная барыня поняла истинную причину просьбы князя: он хотел дать задаток, чтобы расположить к себе предводителя фабрики и затем взять в жены его дочь. Князь признал, что она права.

За первым возник второй вопрос: куда князь собирается деть цыганку, на что было высказано предположение: он поженит девушку с Иваном и построит им дом. Однако, так и не исполнил своего обещания, а наоборот, куда-то спрятал Грушу, так что Ивану, уже влюбленному в цыганку, пришлось долго разыскивать её. Но вдруг неожиданно счастье улыбнулось Головану: после того, как в отчаянии вышел он к речке и стал звать Грушу, она ни с того ни с сего отозвалась. Иван не подозревал, какие горькие последствия принесет эта встреча.

Глава семнадцатая: Отчаяние цыганки

Дальнейший разговор с Грушей не принес облегчения Ивану. Оказалось, что она не в себе, и пришла к речке, чтобы умереть, ведь не может снести предательства князя, который берет в жены другую. Расстроенная цыганка грозилась убить соперницу.

Глава восемнадцатая: Страшная просьба Груши

Груша поведала Ивану, что князь заставил девок-однодворок стеречь её, но под предлогом игры в прятки удалось сбежать от них. Так цыганка и оказалась у реки, где встретила Голована, а после недолгого разговора вдруг…попросила убить её, иначе станет самой позорной женщиной. Не помогли ни уговоры, ни яростное сопротивление. В конце концов, не выдержал Голован такого натиска и столкнул цыганку с обрыва в реку.

Глава девятнадцатая: на войне

Чувство вины за содеянное давило на Ивана, и когда подвернулся случай помочь двум старичкам, сына которых забирали в рекруты, Голован вызвался пойти вместо него. И пятнадцать лет пробыл на войне. Даже получил офицерский чин за подвиг: Иван сумел проложить мост через реку в то время как попытки других солдат сделать то же самое закончились гибелью. Но это не принесло ему желаемой радости. Через некоторое время Голован принял решение уйти в монастырь.

Глава двадцатая: Монах

Итак, мытарства странника подошли к своему завершению. Предсказание погибшего монаха в отношении него исполнилось. В монастыре Иван Северьяныч читал духовные книги и пророчествовал о скорой войне. Игумен отправил его в Соловки на Богомоление к Зосиме и Савватию. По дороге туда Голован и встретился с теми, кто на протяжении своего пути слушал его удивительный рассказ.

“Очарованный странник” – краткое содержание повести Н. С. Лескова

И на пути зашли по корабельной надобности в пристань к Кореле. Здесь многие из нас полюбопытствовали сойти на берег и съездили на бодрых чухонских лошадках в пустынный городок. Затем капитан изготовился продолжать путь, и мы снова отплыли.

После посещения Корелы весьма естественно, что речь зашла об этом бедном, хотя и чрезвычайно старом русском посёлке, грустнее которого трудно что-нибудь выдумать. На судне все разделяли это мнение, и один из пассажиров, человек, склонный к философским обобщениям и политической шутливости, заметил, что он никак не может понять: для чего это неудобных в Петербурге людей принято отправлять куда-нибудь в более или менее отдалённые места, отчего, конечно, происходит убыток казне на их провоз, тогда как тут же, вблизи столицы, есть на Ладожском берегу такое превосходное место, как Корела, где любое вольномыслие и свободомыслие не могут устоять перед апатиею населения и ужасною скукою гнетущей, скупой природы.

Я уверен, - сказал этот путник, - что в настоящем случае непременно виновата рутина или в крайнем случае, может быть, недостаток подлежащих сведений.

Кто-то часто здесь путешествующий ответил на это, что будто и здесь разновременно живали какие-то изгнанники, но только все они недолго будто выдерживали.

Один молодец из семинаристов сюда за грубость в дьячки был прислан (этого рода ссылки я уже и понять не мог). Так, приехавши сюда, он долго храбрился и все надеялся какое-то судбище поднять; а потом как запил, так до того пил, что совсем с ума сошёл и послал такую просьбу, чтобы его лучше как можно скорее велели «расстрелять или в солдаты отдать, а за неспособностью повесить».

Какая же на это последовала резолюция?

М… н… не знаю, право; только он все равно этой резолюции не дождался: самовольно повесился.

И прекрасно сделал, - откликнулся философ.

Прекрасно? - переспросил рассказчик, очевидно купец, и притом человек солидный и религиозный.

А что же? по крайней мере, умер, и концы в воду.

Как же концы в воду-с? А на том свете что ему будет? Самоубийцы, ведь они целый век будут мучиться. За них даже и молиться никто не может.

Философ ядовито улыбнулся, но ничего не ответил, но зато и против него и против купца выступил новый оппонент, неожиданно вступившийся за дьячка, совершившего над собою смертную казнь без разрешения начальства.

Это был новый пассажир, который ни для кого из нас не заметно присел с Коневца. Од до сих пор молчал, и на него никто не обращал никакого внимания, но теперь все на него оглянулись, и, вероятно, все подивились, как он мог до сих пор оставаться незамеченным. Это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета: так странно отливала его проседь. Он был одет в послушничьем подряснике с широким монастырским ремённым поясом и в высоком чёрном суконном колпачке. Послушник он был иди постриженный монах - этого отгадать было невозможно, потому что монахи ладожских островов не только в путешествиях, но и на самых островах не всегда надевают камилавки, а в сельской простоте ограничиваются колпачками. Этому новому нашему сопутнику, оказавшемуся впоследствии чрезвычайно интересным человеком, по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь, напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого . Казалось, что ему бы не в ряске ходить, а сидеть бы ему на «чубаром» да ездить в лаптищах по лесу и лениво нюхать, как «смолой и земляникой пахнет тёмный бор».

Но, при всем этом добром простодушии, не много надо было наблюдательности, чтобы видеть в нем человека много видевшего и, что называется, «бывалого». Он держался смело, самоуверенно, хотя и без неприятной развязности, и заговорил приятным басом с повадкою.

Это все ничего не значит, - начал он, лениво и мягко выпуская слово за словом из-под густых, вверх, по-гусарски, закрученных седых усов. - Я, что вы насчёт того света для самоубийцев говорите, что они будто никогда не простятся, не приемлю. И что за них будто некому молиться - это тоже пустяки, потому что есть такой человек, который все их положение самым лёгким манером очень просто может поправить.

Его спросили: кто же это такой человек, который ведает и исправляет дела самоубийц, после их смерти?

А вот кто-с, - отвечал богатырь-черноризец, - есть в московской епархии в одном селе попик - прегорчающий пьяница, которого чуть было не расстригли, - так он ими орудует.

Как же вам это известно?

А помилуйте-с, это не я один знаю, а все в московском округе про то знают, потому что это дело шло через самого высокопреосвященного митрополита Филарета.

Вышла маленькая пауза, и кто-то сказал, что все это довольно сомнительно.

Черноризец нимало не обиделся этим замечанием и отвечал:

Да-с, оно по первому взгляду так-с, сомнительно-с. И что тут удивительного, что оно нам сомнительным кажется, когда даже сами его высокопреосвященство долго этому не верили, а потом, получив верные тому доказательства, увидали, что нельзя этому не верить, и поверили?

Пассажиры пристали к иноку с просьбою рассказать эту дивную историю, и он от этого не отказался и начал следующее:

Повествуют так, что пишет будто бы раз один благочинный высокопреосвященному владыке, что будто бы, говорит, так и так, этот попик ужасная пьяница, - пьёт вино и в приходе не годится. И оно, это донесение, по одной сущности было справедливо. Владыко и велели прислать к ним этого попика в Москву. Посмотрели на него и видят, что действительно этот попик запивашка, и решили, что быть ему без места. Попик огорчился и даже перестал пить, и все убивается и оплакивает: «До чего, думает, я себя довёл, и что мне теперь больше делать, как не руки на себя наложить? Это одно, говорит, мне только и осталося: тогда, по крайней мере, владыка сжалятся над моею несчастною семьёю и дочери жениха дадут, чтобы он на моё место заступил семью мою питал». Вот и хорошо: так он порешил настоятельно себя кончить и день к тому определил, но только как был он человек доброй души, то подумал: «Хорошо же; умереть-то я, положим, умру, а ведь я не скотина: я не без души, - куда потом моя душа пойдёт?» И стал он от этого часу ещё больше скорбеть. Ну, хорошо: скорбит он и скорбит, а владыко решили, что быть ему за его пьянство без места, и легли однажды после трапезы на диванчик с книжкой отдохнуть и заснули. Ну, хорошо: заснули они или этак только воздремали, как вдруг видят, будто к ним в келию двери отворяются. Они и окликнули: «Кто там?» - потому что думали, будто служка им про кого-нибудь доложить пришёл; ан, вместо служки, смотрят - входит старец, добрый-предобрый, и владыко его сейчас узнали, что это преподобный Сергий .

Владыка и говорят:

«Ты ли это, пресвятой отче Сергие?»

А угодник отвечает:

Владыко спрашивают:

«Что же твоей чистоте угодно от моего недостоинства?»

А святой Сергий отвечает:

«Милости хощу».

«Кому же повелишь явить её?»

А угодник и наименовал того попика, что за пьянство места лишён, и сам удалился; а владыко проснулись и думают: «К чему это причесть: простой это сон, или мечтание, или духоводительное видение?» И стали они размышлять и, как муж ума во всем свете именитого, находят, что это простой сон, потому что статочное ли дело, что святой Сергий, постник и доброго, строгого жития блюститель, ходатайствовал об иерее слабом, творящем житие с небрежением. Ну-с, хорошо: рассудили так его высокопреосвященство и оставили все это дело естественному оного течению, как было начато, а сами провели время, как им надлежало, и отошли опять в должный час ко сну. Но только что они снова опочили, как снова видение, и такое, что великий дух владыки ещё в большее смятение повергло. Можете вообразить: грохот… такой страшный грохот, что ничем его невозможно выразить… Скачут… числа им нет, сколько рыцарей… несутся, все в зеленом убранстве, латы и перья, и кони что львы, вороные, а впереди их горделивый стратопедарх в таком же уборе, и куда помахнет тёмным знаменем, туда все и скачут, а на знамени змей. Владыка не знают, к чему этот поезд, а оный горделивец командует: «Терзайте, - говорит, - их: теперь нет их молитвенника», - и проскакал мимо; а за сим стратопедархом его воины, а за ними, как стая весенних гусей тощих, потянулись скучные тени, и все кивают владыке грустно и жалостно, и все сквозь плач тихо стонут: «Отпусти его! - он один за нас молится». Владыко как изволили встать, сейчас посылают за пьяным попиком и расспрашивают: как и за кого он молится? А поп по бедности духовной весь перед святителем растерялся и говорит: «Я, владыко, как положено совершаю». И насилу его высокопреосвященство добились, что он повинился: «Виноват, - говорит, - в одном, что сам, слабость душевную имея и от отчаяния думая, что лучше жизни себя лишить, я всегда на святой проскомидии за без покаяния скончавшихся и руки на ся наложивших молюсь…» Ну, тут владыка и поняли, что то за тени пред ним в сидении, как тощие гуси, плыли, и не восхотели радовать тех демонов, что впереди их спешили с губительством, и благословили попика: «Ступай - изволили сказать, - и к тому не согрешай, а за кого молился - молись», - и опять его на место отправили. Так вот он, этакий человек, всегда таковым людям, что жизни борения не переносят, может быть полезен, ибо он уже от дерзости своего призвания не отступит и все будет за них создателю докучать, и тот должен будет их простить.