Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Рассказ "Макар Чудра", анализ которого приведен в этой статье, - одно из самых известных произведений советского писателя Максима Горького. Впервые он был опубликован в 1892 году в газете "Кавказ". Подписан псевдонимом М. Горький.

История создания

Рассказ "Макар Чудра", анализ которого вы можете прочитать в этой статье, был написан Алексеем Пешковым в 1892 году, когда он находился в Тифлисе. В то время писатель как раз активно общался с членами революционного движения, в первую очередь, с Александром Калюжным.

Калюжный всегда внимательно слушал рассказы юноши о его странствиях, каждый раз предлагал ему записывать их, чтобы потом можно было оформить в рассказ или повесть. Калюжный стал одним из первых, кому Пешков показал рукопись рассказа "Макар Чудра". Революционер воспользовался своими знакомствами среди журналистов и пристроил произведение в журнал "Кавказ". Решающую роль в этом сыграл публицист Цветницкий.

Спустя много лет, в 1925 году, Горький с теплотой вспоминал о своем литературном дебюте в письме Калюжному. Он отмечал, что многим ему обязан, что получил толчок, благодаря которому вот уже 30 лет верно и преданно служить отечественному искусству.

Рассказ "Макар Чудра" начинается с описания романтической ночи у моря. На берегу горит костер, возле огня сидит старый цыган, которого зовут Макар Чудра. Именно он и рассказывает писателю увлекательную историю о вольном цыганском народе. При этом Макар всячески призывает окружающих беречься от любви. По его словам, полюбив раз, человек навсегда теряет волю. В подтверждение своих слов он рассказывает быль, которая и легла в основу этого рассказа.

В рассказе "Макар Чудра" главный герой - молодой цыган по имени Лойко Зобар. Его знали во многих европейских странах, в которых он прослыл знатным конокрадом. В Чехии, Венгрии и Словении многие мечтали отомстить ему за уведенных лошадей и даже убить. Кони же были его главной страстью в жизни, деньги он зарабатывал легко, не ценил их, мог сразу отдать любому нуждающемуся.

События начали развиваться вокруг табора, который остановился в Буковине. Там была прекрасная девушка Радда, разбившая уже не одно сердце. Красоту ее нельзя было описать словами, многие молодые люди мечтали о ней, а один богач даже бросал пачки денег к ее ногам, упрашивая выйти за него. Все было тщетно. Радда всегда твердила только одно. Орлице не место в гнезде воронья.

Зобар приезжает в табор

Из этой статьи вы узнаете сюжет рассказа "Макар Чудра". Содержание описано достаточно подробно. Однажды в этот табор приехал Зобар. Он был красив. Горький пишет, что его усы ложились на плечи, смешивались с кудрями, а глаза горели, будто ясные звезды, улыбка же была подобна солнцу. Возникало впечатление, что его всего выковали из куска железа. Еще он играл на скрипке, да так, что многие тут же начинали плакать.

И в этот раз он сыграл, поразив всех окружающих, даже Радду. Она похвалила его способности, а он в ответ произнес, что его скрипка сделана из груди молодой девушки, а струны свиты лучшими мастерами из ее сердца. Девушка нисколько не прониклась этим романтическим сравнением, отметив только, что люди, очевидно, врут, рассуждая об уме Зобара. Юноше ничего не оставалось, как только подивиться острому языку этой девушки.

На ночь цыган остался ночевать у Данилы, отца Радды. Утром он поразил всех вокруг, выйдя с тряпкой, которая была повязана у него на голове. На все вопросы отвечал, что его зашиб конь. Но все окружающие посчитали, что дело совсем в другом, всему виной Радда.

Между тем, Лойко остался жить с табором, в котором в то время дела шли весьма хорошо. Всех он покорял своей мудростью, как будто прожил уже не один десяток лет, а на скрипке играл так, что у всех сердце замирало. В таборе он пришелся ко двору настолько, что, порой, казалось, люди готовы за него жизни отдать, любят его и ценят. Все, кроме Радды. А Зобар полюбил девушку крепко. Так, что не мог думать ни о чем другом. Окружающие цыгане все видели, понимали, но ничего не могли поделать. Только вспоминали слова предков, что если два камня катятся один на другой, то лучше между ними не становиться, а то можно изувечиться.

Песня Зобара

В один из вечеров Зобар исполнил новую песню, от которой все были в восторге, начали его хвалить. А вот Радда осталась в своем репертуаре - она высмеяла Зобара. Отец уже намеревался проучить ее кнутом, но сам Лойко ему это не позволил. Вместо этого попросил у Данилы отдать ее ему в жены.

Тот хоть и удивился этой просьбе, но согласился, сказав, бери, коль сумеешь. После этого Зобар подошел к девушке и признался, что она покорила его сердце и теперь он берет ее в жены. Единственное условие их семейной жизни, она никогда и ни при каких обстоятельствах не должна перечить его воле. Зобар заявил, что он свободный человек и всегда будет жить так, как того захочет. Сначала Радда сделала вид, что смирилась, но затем незаметно обвила ноги Лойко кнутом и резко дернула. Зобар упал будто подкошенный. Она же только ехидно улыбнулась, отошла в сторону и легла на траву.

В тот же день расстроенный Зобар убежал в степь. Макар отправился за ним, боясь, что в таком состоянии он может наделать глупостей. Он наблюдал за Лойко издали, не выдавая себя. Но тот вообще ничего не делал, а только на протяжении трех часов сидел неподвижно. Спустя это время вдалеке появилась и Радда. Она подошла к Зобару. Обиженный Лойко сразу же попытался ударить ее ножом, она же в ответ приставила к его голове пистолет и объявила, что пришла сюда не ссориться, а мириться, потому что тоже любит его. Но при этом призналась, что еще больше, чем Зобара, она любит волю.

Девушка пообещала Лойко ночь любви и жаркие ласки, но только при одном условии. Если он прилюдно, перед всем табором преклонит перед ней колено и поцелует правую руку, признавая ее старшинство в семье. Раздосадованный Зобар крикнул в бессилии на всю степь, но его любовь к девушке была так велика, что он согласился и на это условие, которое должно было поставить крест на его свободолюбии и уважении в обществе.

Возвращение в табор

Когда Зобар вернулся в табор, он подошел к старейшинам и признался, что внимательно заглянул в собственное сердце, но не увидел там ни прежней вольной и свободной жизни, вообще ничего. В нем была одна только Радда. Поэтому он принимает ее условие и в ближайшее время поклониться ей в ноги перед всем табором и поцелует ее правую руку. В завершении он только отметил, что проверит, действительно ли у девушки такое крепкое сердце, которым она так любит перед всеми хвастаться.

Ни старейшины, ни остальные цыгане не успели понять, что значат эти последние слова Зобара. Он же схватил нож и воткнул прямо в сердце красавицы, по самую рукоятку. Радда тут же вырвала нож из груди, заткнула кровоточащую рану своими длинными и прекрасными волосами, сказав, что ожидала именно такую смерть.

Нож подобрал ее отец Данило и ударил Лойко прямо в спину, напротив его сердца. Радда осталась на земле, зажимая свою рану рукой, из-под которой быстро сочилась кровь, а у ее ног раскинулось тело умирающего Зобара. На этом завершилась историю, которую рассказал писателю Макар Чудра.

Рассказ завершается признанием писателя, что ему после услышанного не спалось всю ночь. Он не мог сомкнуть глаз и без отрыва смотрел на раскинувшееся перед ним море. Вскоре ему начало казаться, что он видит царственную Радду, которая идет по волнам, а за ней, раскинув руки, прямо по пятам плывет Лойко Зобар. Они будто бы кружились во тьме ночной, безмолвно, не спеша и плавно. Но как бы Лойко не старался, он никак не мог поравняться с Раддой, все время оставаясь у нее за спиной.

Анализ рассказа

Прежде всего, нужно отметить, что рассказ "Макар Чудра", анализ которого приведен в этой статье, первое печатное произведение, опубликованное Алексеем Пешковым. Его он подписал псевдонимом, под которым со временем и стал известен на весь мир. Теперь все знают, что автор рассказа "Макар Чудра" - Горький.

Перед тем как издать свое первое произведение Пешков на протяжении нескольких лет скитался по стране. Он стремился лучше узнать Россию, познакомиться и пообщаться как можно с большим количеством людей. Он ставил перед собой амбициозную задачу, понять тайну огромной страны, в которой так много бедных и обездоленных людей. Он мечтал понять, по какой причине страдает русский народ.

К концу этого путешествия в его активе были десятки увлекательных историй, которыми он охотно делился с многочисленными попутчиками и людьми, которые встречались на его пути. При этом во время самого путешествия в котомке будущего писателя не всегда находился даже ломоть хлеба, не говоря уже о чем-то более существенном. Зато всегда там находилась толстенная тетрадь, в которой он вел записи и наблюдения обо всем увиденном и услышанном. Он записывал свои встречи с интересными людьми, события, которые происходили, истории, которые они ему рассказывали. Позже именно из этих записок и родились многочисленные рассказы и стихи писателя, многие из которых ему удалось опубликовать. Так появился и "Макар Чудра" Горького.

Романтизм писателя

Стоит отметить, что ключевое направление в рассказе "Макар Чудра" - романтизм. Это характерно для всех ранних произведений Алексея Пешкова. В центре повествования мы видим типичного романтического героя - Лойко Зобар. Для него, как и для рассказчика Макара, самое главное в этой жизни - это свобода. Личная свобода, которую он никогда и ни на что не готов променять.

В своем произведении Горький описывает типичное представление о жизни и окружающем мире большинства цыган, которые встречались на его пути. Они искренне считали, что крестьяне - рабы, которые появляются на свет только для того, чтобы ковыряться в земле, а в конце жизни умереть, не успев даже самим себе выкопать могилу.

Их максималистское стремление к свободе воплощается и в героях этой легенды, которая приводится на страницах рассказа "Макар Чудра". Анализ этого произведения помогает лучше понять этот народ, для которого свобода в определенный момент стала ценнее даже самой жизни.

Герои рассказа

Главный женский персонаж рассказа "Макар Чудра" - Радда. Это молодая, обворожительная и красивая цыганка. Без ума от нее и Лойко Зобар, известный скрипач и конокрад. Молодые люди любят друг друга, но не могут себе позволить быть вместе. Потому что в этом случае они лишатся самого главного, что у них есть. Их личной свободы. В отношениях все равно приходится выбирать, кто из партнеров будет ведущим, а кто останется ведомым. В этом рассказе любовь и свобода - главные темы. Макар Чудра и сам придерживается такой же жизненной позиции, поэтому, как и большинство остальных жителей табора, хорошо понимает молодых людей.

Личная свобода значит для них так много, что даже на свою чистую любовь они смотрят, как на цепь, которая все равно будет сковывать их независимость. Каждый из них, признаваясь в любви, ставит условия, старается главенствовать.

В результате все это приводит к роковому конфликту, который заканчивается трагической смертью обоих героев. Свои отношения они выясняют перед всем табором. Лойко поначалу подчиняется девушке, преклоняет перед ней колено, признавая ее главенство, а это у цыган считается, пожалуй, самым страшным унижением. Но как только он признает ее независимость, тут же хватает кинжал и убивает свою любимую. Сам Зобар, спустя минуту, умирает от руки отца девушки, для которого эта потеря становится тяжелым и непоправимым ударом. Свобода и любовь в рассказе "Макар Чудра" становятся тем, что отличает героев от большинства окружающих, выделяет их из толпы, но в тоже время губит раньше времени.

Особенности композиции

Главной особенностью композиции этого произведения является то, что автор вкладывает историю в уста главного героя, который и ведет повествование. Перед нами разворачиваются события романтической легенды, которая помогает лучше понять внутренний мир героев и их систему ценностей.

В рассказе "Макар Чудра" проблемы поднимаются, актуальные и в то время, и сейчас. Что важнее для человека - любовь или личная свобода? Для большинства персонажей этого произведения свобода оказывается важнее даже собственной жизни.

Рассказчик Макар убежден, что любовь и гордость - два прекрасных чувства. Но когда они достигают своего наивысшего выражения, они уже не способны примирится друг с другом. В его представлении человек должен обязательно сохранять свою личную свободу, пусть даже и ценою своей жизни.

Еще одна композиционная особенность - повествователь, который практически незаметен. Мы только знаем, что ему рассказывает свою историю Макар Чудра. Смысл, которые вкладывает автор в эту особенность композиции в том, что тот не согласен со своим героем. При этом прямо он не возражает цыгану. Но в конце рассказа, когда любуется морем, проявляет собственное мнение по этому поводу. Его восхищают гордость и независимость героев, но в тоже время он не может смириться с тем, что эти черты означают для них одиночество и невозможность быть счастливыми. Писатель, а вслед за ним и сам автор, считают, что они рабы свободы.

Художественные приемы

Чтобы лучше донести свои идеи до читателей, автор пользуется большим арсеналом художественных приемов. Например, морской пейзаж обрамляет всю сюжетную линию рассказа. Образ моря напрямую связан с душевным состоянием героев. В начале рассказа оно спокойное и умиротворенное, но со временем все меняется, а когда начинает накрапывать дождь, море уже по-настоящему рокочет. Глухо и сердито.

Яркой чертой этого произведения является и его музыкальность. На протяжении всего рассказа Зобар играет на скрипке, покоряя всех окружающих.

С моря дул влажный, холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его порывы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бросали их в костер, раздувая пламя; окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева - безграничную степь, справа - бесконечное море и прямо против меня - фигуру Макара Чудры, старого цыгана, - он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти от нас. Не обращая внимания на то, что холодные волны ветра, распахнув чекмень, обнажили его волосатую грудь и безжалостно бьют ее, он полулежал в красивой, сильной позе, лицом ко мне, методически потягивал из своей громадной трубки, выпускал изо рта и носа густые клубы дыма и, неподвижно уставив глаза куда-то через мою голову в мертво молчавшую темноту степи, разговаривал со мной, не умолкая и не делая ни одного движения к защите от резких ударов ветра. - Так ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю выбрал себе, сокол. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай - вот и все! - Жизнь? Иные люди? - продолжал он, скептически выслушав мое возражение на его "Так и надо". - Эге! А тебе что до того? Разве ты сам - не жизнь? Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому. - Учиться и учить, говоришь ты? А ты можешь научиться сделать людей счастливыми? Нет, не можешь. Ты поседей сначала, да и говори, что надо учить. Чему учить? Всякий знает, что ему нужно. Которые умнее, те берут что есть, которые поглупее - те ничего не получают, и всякий сам учится... - Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько, - он широко повел рукой на степь. - И всь работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, - дураком. - Что ж, - он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб - как только родился, всю жизнь раб, и все тут! Что он с собой может сделать? Только удавиться, коли поумнеет немного. - А я, вот смотри, в пятьдесят восемь лет столько видел, что коли написать все это на бумаге, так в тысячу таких торб, как у тебя, не положишь. А ну-ка, скажи, в каких краях я не был? И не скажешь. Ты и не знаешь таких краев, где я бывал. Так нужно жить: иди, иди - и все тут. Долго не стой на одном месте - чего в нем? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее. А задумаешься - разлюбишь жизнь, это всегда так бывает. И со мной это было. Эге! Было, сокол. - В тюрьме я сидел, в Галичине. "Зачем я живу на свете?" - помыслил я со скуки, - скучно в тюрьме, сокол, э, как скучно! - и взяла меня тоска за сердце, как посмотрел я из окна на поле, взяла и сжала его клещами. Кто скажет, зачем он живет? Никто не скажет, сокол! И спрашивать себя про это не надо. Живи, и все тут! И похаживай да посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмет никогда. Я тогда чуть не удавился поясом, вот как! - Хе! Говорил я с одним человеком. Строгий человек, из ваших, русских. Нужно, говорит он, жить не так, как ты сам хочешь, а так, как сказано в божьем слове. Богу покоряйся, и он даст тебе все, что попросишь у него. А сам он весь в дырьях, рваный. Я и сказал ему, чтобы он себе новую одежду попросил у бога. Рассердился он и прогнал меня, ругаясь. А до того говорил, что надо прощать людей и любить их. Вот бы и простил мне, коли моя речь обидела его милость. Тоже - учитель! Учат они меньше есть, а сами едят по десять раз в сутки. Он плюнул в костер и замолчал, снова набивая трубку. Ветер выл жалобно и тихо, во тьме ржали кони, из табора плыла нежная и страстная песня-думка. Это пела красавица Нонка, дочь Макара. Я знал ее голос густого, грудного тембра, всегда как-то странно, недовольно и требовательно звучавший - пела ли она песню, говорила ли "здравствуй". На ее смуглом, матовом лице замерла надменность царицы, а в подернутых какой-то тенью темно-карих глазах сверкало сознание неотразимости ее красоты и презрение ко всему, что не она сама. Макар подал мне трубку. - Кури! Хорошо поет девка? То-то! Хотел бы, чтоб такая тебя полюбила? Нет? Хорошо! Так и надо - не верь девкам и держись от них дальше. Девке целоваться лучше и приятней, чем мне трубку курить, а поцеловал ее - и умерла воля в твоем сердце. Привяжет она тебя к себе чем-то, чего не видно, а порвать - нельзя, и отдашь ты ей всю душу. Верно! Берегись девок! Лгут всегда! Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она разорвет тебе сердце. Знаю я! Эге, сколько я знаю! Ну, сокол, хочешь, скажу одну быль? А ты ее запомни и, как запомнишь, - век свой будешь свободной птицей. "Был на свете Зобар, молодой цыган, Лойко Зобар. Вся Венгрия, и Чехия, и Славония, и все, что кругом моря, знало его, - удалый был малый! Не было по тем краям деревни, в которой бы пяток-другой жителей не давал богу клятвы убить Лойко, а он себе жил, и уж коли ему понравился конь, так хоть полк солдат поставь сторожить того коня - все равно Зобар на нем гарцевать станет! Эге! разве он кого боялся? Да приди к нему сатана со всей своей свитой, так он бы, коли б не пустил в него ножа, то наверно бы крепко поругался, а что чертям подарил бы по пинку в рыла - это уж как раз! И все таборы его знали или слыхали о нем. Он любил только коней и ничего больше, и то недолго - поездит, да и продаст, а деньги, кто хочет, тот и возьми. У него не было заветного - нужно тебе его сердце, он сам бы вырвал его из груди, да тебе и отдал, только бы тебе от того хорошо было. Вот он какой был, сокол! Наш табор кочевал в то время по Буковине, - это годов десять назад тому. Раз - ночью весенней - сидим мы: я, Данило-солдат, что с Кошутом воевал вместе, и Нур старый, и все другие, и Радда, Данилова дочка. Ты Нонку мою знаешь? Царица девка! Ну, а Радду с ней равнять нельзя - много чести Нонке! О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу, знает. Много посушила она сердец молодецких, ого, много! На Мораве один магнат, старый, чубатый, увидал ее и остолбенел. Сидит на коне и смотрит, дрожа, как в огневице. Красив он был, как черт в праздник, жупан шит золотом, на боку сабля, как молния, сверкает, чуть конь ногой топнет, вся эта сабля в камнях драгоценных, и голубой бархат на шапке, точно неба кусок, - важный был господарь старый! Смотрел, смотрел, да и говорит Радде: "Гей! Поцелуй, кошель денег дам". А та отвернулась в сторону, да и только! "Прости, коли обидел, взгляни хоть поласковей", - сразу сбавил спеси старый магнат и бросил к ее ногам кошель - большой кошель, брат! А она его будто невзначай пнула ногой в грязь, да и все тут. - Эх, девка! - охнул он, да и плетью по коню - только пыль взвилась тучей. А на другой день снова явился. "Кто ее отец?" - громом гремит по табору. Данило вышел. "Продай дочь, что хочешь возьми!" А Данило и скажи ему: "Это только паны продают все, от своих свиней до своей совести, а я с Кошутом воевал и ничем не торгую!" Взревел было тот, да и за саблю, но кто-то из нас сунул зажженный трут в ухо коню, он и унес молодца. А мы снялись, да и пошли. День идем и два, смотрим - догнал! "Гей вы, говорит, перед богом и вами совесть моя чиста, отдайте девку в жены мне: все поделю с вами, богат я сильно!" Горит весь и, как ковыль под ветром, качается в седле. Мы задумались. - А ну-ка, дочь, говори! - сказал себе в усы Данило. - Кабы орлица к ворону в гнездо по своей воле вошла, чем бы она стала? - спросила нас Радда. Засмеялся Данило, и все мы с ним. - Славно, дочка! Слышал, господарь? Не идет дело! Голубок ищи - те податливей. - И пошли мы вперед. А тот господарь схватил шапку, бросил ее оземь и поскакал так, что земля задрожала. Вот она какова была Радда, сокол! - Да! Так вот раз ночью сидим мы и слышим - музыка плывет по степи. Хорошая музыка! Кровь загоралась в жилах от нее, и звала она куда-то. Всем нам, мы чуяли, от той музыки захотелось чего-то такого, после чего бы и жить уж не нужно было, или, коли жить, так - царями над всей землей, сокол! Вот из темноты вырезался конь, а на нем человек сидит и играет, подъезжая к нам. Остановился у костра, перестал играть, улыбаясь, смотрит на нас. - Эге, Зобар, да это ты! - крикнул ему Данило радостно. Так вот он, Лойко Зобар! Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка - целое солнце, ей-богу! Точно его ковали из одного куска железа вместе с конем. Стоит весь, как в крови, в огне костра и сверкает зубами, смеясь! Будь я проклят, коли я его не любил уже, как себя, раньше, чем он мне слово сказал или просто заметил, что и я тоже живу на белом свете! Вот, сокол, какие люди бывают! Взглянет он тебе в очи и полонит твою душу, и ничуть тебе это не стыдно, а еще и гордо для тебя. С таким человеком ты и сам лучше становишься. Мало, друг, таких людей! Ну, так и ладно, коли мало. Много хорошего было бы на свете, так его и за хорошее не считали бы. Так-то! А слушай-ка дальше. Радда и говорит: "Хорошо ты, Лойко, играешь! Кто это делал тебе скрипку такую звонкую и чуткую?" А тот смеется: "Я сам делал! И сделал ее не из дерева, а из груди молодой девушки, которую любил крепко, а струны из ее сердца мною свиты. Врет еще немного скрипка, ну, да я умею смычок в руках держать!" Известно, наш брат старается сразу затуманить девке очи, чтоб они не зажгли его сердца, а сами подернулись бы по тебе грустью, вот и Лойко тож. Но - не на ту попал. Радда отвернулась в сторону и, зевнув, сказала: "А еще говорили, что Зобар умен и ловок, - вот лгут люди!" - и пошла прочь. - Эге, красавица, у тебя остры зубы! - сверкнул очами Лойко, слезая с коня. - Здравствуйте, браты! Вот и я к вам! - Просим гостя! - сказал Данило в ответ ему. Поцеловались, поговорили и легли спать... Крепко спали. А наутро, глядим, у Зобара голова повязана тряпкой. Что это? А это конь зашиб его копытом сонного. Э, э, э! Поняли мы, кто тот конь, и улыбнулись в усы, и Данило улыбнулся. Что ж, разве Лойко не стоил Радды? Ну, уж нет! Девка как ни хороша, да у ней душа узка и мелка, и хоть ты пуд золота повесь ей на шею, все равно, лучше того, какова она есть, не быть ей. А, ну ладно! Живем мы да живем на том месте, дела у нас о ту пору хорошие были, и Зобар с нами. Это был товарищ! И мудр, как старик, и сведущ во всем, и грамоту русскую и мадьярскую понимал. Бывало, пойдет говорить - век бы не спал, слушал его! А играет - убей меня гром, коли на свете еще кто-нибудь так играл! Проведет, бывало, по струнам смычком - и вздрогнет у тебя сердце, проведет еще раз - и замрет оно, слушая, а он играет и улыбается. И плакать и смеяться хотелось в одно время, слушая его. Вот тебе сейчас кто-то стонет горько, просит помощи и режет тебе грудь, как ножом. А вот степь говорит небу сказки, печальные сказки. Плачет девушка, провожая добра молодца! Добрый молодец кличет девицу в степь. И вдруг - гей! Громом гремит вольная, живая песня, и само солнце, того и гляди, затанцует по небу под ту песню! Вот как, сокол!

Романтическая ночь у моря, горит костёр, старый цыган Макар Чудра рассказывает писателю историю про вольных цыган. Макар советует беречься любви, ибо полюбив, человек теряет волю. Подтверждением этого является быль, рассказанная Чудрой.

Был на свете Лойко Зобар, молодой цыган. Венгрия, Чехия и Словения знали его. Ловкий был конокрад, многие хотели убить его. Любил он только коней, деньги не ценил, мог отдать каждому, кто нуждался.

В Буковине стоял цыганский табор. У Данилы-солдата была дочь Радда - красавица, словами не сказать. Много сердец разбила Радда. Один магнат любые деньги кидал к её ногам, просил выйти за него замуж, но Радда ответила, что орлице не место в вороньём гнезде.

Однажды в табор приехал Зобар. Красивый он был: «Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка - целое солнце. Точно его ковали из одного куска железа с конём.» Заиграл он на скрипке, и многие заплакали. Радда похвалила скрипку Зобара, хорошо он играет. А тот ответил, что скрипка его сделана из груди молодой девушки, а струны из её сердца свиты. Радда отвернулась, сказав, что врут люди, когда говорят об уме Зобара. Подивился тот острому языку девушки.

Зобар загостил у Данилы, легли спать, а наутро он вышел с тряпкой, повязанной на голове, сказал, что конь его зашиб. Но все поняли, что это Радда, подумали, что разве не стоит Лойко Радды? «Ну, уж нет! Девка как ни хороша, да у ней душа узка и мелка, и хоть ты пуд золота повесь ей на шею, всё равно, лучше того, какова она есть, не быть ей!»

Жил в то время табор хорошо. И Лойко с ними. Мудр был, как старик, а на скрипке играл так, что сердце замирало. Если бы Лойко захотел, то люди бы жизни за него отдавали, так его любили, только Радда не любила. А он полюбил её крепко. Окружающие смотрели только, знали, «коли два камня друг на друга катятся, становиться между ними нельзя - изувечат».

Однажды спел Зобар песню, всем она понравилась, только Радда посмеялась. Данило хотел проучить её кнутом. Но Лойко не позволил, попросил отдать её ему в жены. Данило согласился: «Да возьми, коли можешь!» Лойко подошёл к Радде и сказал, что полонила она его сердце, что берёт он её в жены, но она не должна перечить его воле. «Я свободный человек и буду жить так, как хочу». Все подумали, что смирилась Радда. Она обвила кнутом ноги Лойко, дёрнула, и упал Зобар как подкошенный. А она отошла и легла на траву, улыбаясь.

Убежал в степь Зобар, а Макар за ним следил, как бы парень над собой что не сделал сгоряча. Но Лойко лишь сидел неподвижно три часа, а потом к нему пришла Радда. Лойко хотел ударить её ножом, но она приставила к его лбу пистолет и сказала, что мириться пришла, любит его. А ещё сказала Радда, что волю любит больше, чем Зобара. Она обещала Лойко жаркие ласки, если он согласится перед всем табором поклониться ей в ноги и поцеловать правую руку, как у старшей. Крикнул Зобар на всю степь, но согласился на условия Радды.

Вернулся в табор Лойко и сказал старикам, что заглянул в своё сердце и не увидел там прежней вольной жизни. «Одна Радда там живёт». И он решил исполнить её волю, поклониться ей в ноги, поцеловать её правую руку. И ещё сказал, что проверит, такое ли у Радды крепкое сердце, как она хвалится.

Все и догадаться не успели, а он воткнул в её сердце нож по самую рукоятку. Радда вырвала нож, заткнула рану своими волосами и сказала, что ждала такую смерть. Данило поднял нож, отброшенный Раддой в сторону, рассмотрел его да и воткнул в спину Лойко, прямо против сердца. Лежит Радда, зажимая рукой рану, а у ног её раскинулся умирающий Лойко.

Писателю не спалось. Он смотрел на море, и, казалось, что видит он царственную Радду, а за ней по пятам плывёт Лойко Зобар. «Они оба кружились во тьме ночи плавно и безмолвно, и никак не мог красавец Лойко поравняться с гордой Раддой».

С моря дул влажный, холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его порывы приносили с собой сморщенные, жёлтые листья и бросали их в костёр, раздувая пламя; окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева – безграничную степь, справа – бесконечное море и прямо против меня – фигуру Макара Чудры, старого цыгана, – он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти от нас.

Не обращая внимания на то, что холодные волны ветра, распахнув чекмень, обнажили его волосатую грудь и безжалостно бьют её, он полулежал в красивой, сильной позе, лицом ко мне, методически потягивал из своей громадной трубки, выпускал изо рта и носа густые клубы дыма и, неподвижно уставив глаза куда-то через мою голову в мёртво молчавшую темноту степи, разговаривал со мной, не умолкая и не делая ни одного движения к защите от резких ударов ветра.

– Так ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю выбрал себе, сокол. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай – вот и всё!

– Жизнь? Иные люди? – продолжал он, скептически выслушав моё возражение на его «Так и надо». – Эге! А тебе что до того? Разве ты сам – не жизнь? Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому.

– Учиться и учить, говоришь ты? А ты можешь научиться сделать людей счастливыми? Нет, не можешь. Ты поседей сначала, да и говори, что надо учить. Чему учить? Всякий знает, что ему нужно. Которые умнее, те берут что есть, которые поглупее – те ничего не получают, и всякий сам учится…

– Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько, – он широко повел рукой на степь. – И все работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в неё и сгниёт в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился, – дураком.

– Что ж, – он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб – как только родился, всю жизнь раб, и всё тут! Что он с собой может сделать? Только удавиться, коли поумнеет немного.

– А я, вот смотри, в пятьдесят восемь лет столько видел, что коли написать всё это на бумаге, так в тысячу таких торб, как у тебя, не положишь. А ну-ка, скажи, в каких краях я не был? И не скажешь. Ты и не знаешь таких краев, где я бывал. Так нужно жить: иди, иди – и всё тут. Долго не стой на одном месте – чего в нём? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить её. А задумаешься – разлюбишь жизнь, это всегда так бывает. И со мной это было. Эге! Было, сокол.

– В тюрьме я сидел, в Галичине. «Зачем я живу на свете?» – помыслил я со скуки, – скучно в тюрьме, сокол, э, как скучно! – и взяла меня тоска за сердце, как посмотрел я из окна на поле, взяла и сжала его клещами. Кто скажет, зачем он живёт? Никто не скажет, сокол! И спрашивать себя про это не надо. Живи, и всё тут! И похаживай да посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмет никогда. Я тогда чуть не удавился поясом, вот как!

– Хе! Говорил я с одним человеком. Строгий человек, из ваших, русских. Нужно, говорит он, жить не так, как ты сам хочешь, а так, как сказано в божьем слове. Богу покоряйся, и он даст тебе всё, что попросишь у него. А сам он весь в дырьях, рваный. Я и сказал ему, чтобы он себе новую одежду попросил у бога. Рассердился он и прогнал меня, ругаясь. А до того говорил, что надо прощать людей и любить их. Вот бы и простил мне, коли моя речь обидела его милость. Тоже – учитель! Учат они меньше есть, а сами едят по десять раз в сутки.

Он плюнул в костер и замолчал, снова набивая трубку. Ветер выл жалобно и тихо, во тьме ржали кони, из табора плыла нежная и страстная песня-думка. Это пела красавица Нонка, дочь Макара. Я знал ее голос густого, грудного тембра, всегда как-то странно, недовольно и требовательно звучавший – пела ли она песню, говорила ли «здравствуй». На ее смуглом, матовом лице замерла надменность царицы, а в подернутых какой-то тенью темно-карих глазах сверкало сознание неотразимости ее красоты и презрение ко всему, что не она сама.

Макар подал мне трубку.

– Кури! Хорошо поет девка? То-то! Хотел бы, чтоб такая тебя полюбила? Нет? Хорошо! Так и надо – не верь девкам и держись от них дальше. Девке целоваться лучше и приятней, чем мне трубку курить, а поцеловал ее – и умерла воля в твоем сердце. Привяжет она тебя к себе чем-то, чего не видно, а порвать – нельзя, и отдашь ты ей всю душу. Верно! Берегись девок! Лгут всегда! Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она разорвет тебе сердце. Знаю я! Эге, сколько я знаю! Ну, сокол, хочешь, скажу одну быль? А ты ее запомни и, как запомнишь, – век свой будешь свободной птицей.

«Был на свете Зобар, молодой цыган, Лойко Зобар. Вся Венгрия, и Чехия, и Славония, и все, что кругом моря, знало его, – удалый был малый! Не было по тем краям деревни, в которой бы пяток-другой жителей не давал богу клятвы убить Лойко, а он себе жил, и уж коли ему понравился конь, так хоть полк солдат поставь сторожить того коня – все равно Зобар на нем гарцевать станет! Эге! разве он кого боялся? Да приди к нему сатана со всей своей свитой, так он бы, коли б не пустил в него ножа, то наверно бы крепко поругался, а что чертям подарил бы по пинку в рыла – это уж как раз!

И все таборы его знали или слыхали о нем. Он любил только коней и ничего больше, и то недолго – поездит, да и продаст, а деньги, кто хочет, тот и возьми. У него не было заветного – нужно тебе его сердце, он сам бы вырвал его из груди, да тебе и отдал, только бы тебе от того хорошо было. Вот он какой был, сокол!

Наш табор кочевал в то время по Буковине, – это годов десять назад тому. Раз – ночью весенней – сидим мы: я, Данило-солдат, что с Кошутом воевал вместе, и Нур старый, и все другие, и Радда, Данилова дочка.

Ты Нонку мою знаешь? Царица девка! Ну, а Радду с ней равнять нельзя – много чести Нонке! О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу, знает.

Много посушила она сердец молодецких, ого, много! На Мораве один магнат, старый, чубатый, увидал ее и остолбенел. Сидит на коне и смотрит, дрожа, как в огневице. Красив он был, как черт в праздник, жупан шит золотом, на боку сабля, как молния, сверкает, чуть конь ногой топнет, вся эта сабля в камнях драгоценных, и голубой бархат на шапке, точно неба кусок, – важный был господарь старый! Смотрел, смотрел, да и говорит Радде: «Гей! Поцелуй, кошель денег дам». А та отвернулась в сторону, да и только! «Прости, коли обидел, взгляни хоть поласковей», – сразу сбавил спеси старый магнат и бросил к ее ногам кошель – большой кошель, брат! А она его будто невзначай пнула ногой в грязь, да и все тут.

– Эх, девка! – охнул он, да и плетью по коню – только пыль взвилась тучей.

А на другой день снова явился. «Кто ее отец?» – громом гремит по табору. Данило вышел. «Продай дочь, что хочешь возьми!» А Данило и скажи ему: «Это только паны продают все, от своих свиней до своей совести, а я с Кошутом воевал и ничем не торгую!» Взревел было тот, да и за саблю, но кто-то из нас сунул зажженный трут в ухо коню, он и унес молодца. А мы снялись, да и пошли. День идем и два, смотрим – догнал! «Гей вы, говорит, перед богом и вами совесть моя чиста, отдайте девку в жены мне: все поделю с вами, богат я сильно!» Горит весь и, как ковыль под ветром, качается в седле. Мы задумались.

– А ну-ка, дочь, говори! – сказал себе в усы Данило.