Двойник достоевский главные герои список. Двойник - Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества

Петербургская поэма

Глава I

Было без малого восемь часов утра, когда титулярный советник Яков Петрович Голядкин очнулся после долгого сна, зевнул, потянулся и открыл наконец совершенно глаза свои. Минуты с две, впрочем, лежал он неподвижно на своей постели, как человек не вполне еще уверенный, проснулся ли он или всё еще спит, наяву ли и в действительности ли всё, что около него теперь совершается, или — продолжение его беспорядочных сонных грез. Вскоре, однако ж, чувства господина Голядкина стали яснее и отчетливее принимать свои привычные, обыденные впечатления. Знакомо глянули на него зеленовато-грязноватые, закоптелые, пыльные стены его маленькой комнатки, его комод красного дерева, стулья под красное дерево, стол, окрашенный красною краскою, клеенчатый турецкий диван красноватого цвета с зелененькими цветочками и, наконец, вчера впопыхах снятое платье и брошенное комком на диване. Наконец, серый осенний день, мутный и грязный, так сердито и с такой кислой гримасою заглянул к нему сквозь тусклое окно в комнату, что господин Голядкин никаким уже образом не мог более сомневаться, что он находится не в тридесятом царстве каком-нибудь, а в городе Петербурге, в столице, в Шестилавочной улице, в четвертом этаже одного весьма большого, капитального дома, в собственной квартире своей. Сделав такое важное открытие, господин Голядкин судорожно закрыл глаза, как бы сожалея о недавнем сне и желая его воротить на минутку. Но через минуту он одним скачком выпрыгнул из постели, вероятно попав наконец в ту идею, около которой вертелись до сих пор рассеянные, не приведенные в надлежащий порядок мысли его. Выпрыгнув из постели, он тотчас же подбежал к небольшому кругленькому зеркальцу, стоящему на комоде. Хотя отразившаяся в зеркале заспанная, подслеповатая и довольно оплешивевшая фигура была именно такого незначительного свойства, что с первого взгляда не останавливала на себе решительно ничьего исключительного внимания, но, по-видимому, обладатель ее остался совершенно доволен всем тем, что увидел в зеркале. «Вот бы штука была, — сказал господин Голядкин вполголоса, — вот бы штука была, если б я сегодня манкировал в чем-нибудь, если б вышло, например, что-нибудь не так, — прыщик там какой-нибудь вскочил посторонний или произошла бы другая какая-нибудь неприятность; впрочем, покамест недурно; покамест всё идет хорошо». Очень обрадовавшись тому, что всё идет хорошо, господин Голядкин поставил зеркало на прежнее место, а сам, несмотря на то что был босиком и сохранял на себе тот костюм, в котором имел обыкновение отходить ко сну, подбежал к окошку и с большим участием начал что-то отыскивать глазами на дворе дома, на который выходили окна квартиры его. По-видимому, и то, что он отыскал на дворе, совершенно его удовлетворило; лицо его просияло самодовольной улыбкою. Потом, — заглянув, впрочем, сначала за перегородку в каморку Петрушки, своего камердинера, и уверившись, что в ней нет Петрушки, — на цыпочках подошел к столу, отпер в нем один ящик, пошарил в самом заднем уголку этого ящика, вынул наконец из-под старых пожелтевших бумаг и кой-какой дряни зеленый истертый бумажник, открыл его осторожно — и бережно и с наслаждением заглянул в самый дальний, потаенный карман его. Вероятно, пачка зелененьких, сереньких, синеньких, красненьких и разных пестреньких бумажек тоже весьма приветливо и одобрительно глянула на господина Голядкина: с просиявшим лицом положил он перед собою на стол раскрытый бумажник и крепко потер руки в знак величайшего удовольствия. Наконец он вынул ее, свою утешительную пачку государственных ассигнаций, и, в сотый раз, впрочем, считая со вчерашнего дня, начал пересчитывать их, тщательно перетирая каждый листок между большим и указательными пальцами. «Семьсот пятьдесят рублей ассигнациями! — окончил он наконец полушепотом. — Семьсот пятьдесят рублей... знатная сумма! Это приятная сумма, — продолжал он дрожащим, немного расслабленным от удовольствия голосом, сжимая пачку в руках и улыбаясь значительно, — это весьма приятная сумма! Хоть кому приятная сумма! Желал бы я видеть теперь человека, для которого эта сумма была бы ничтожною суммою? Такая сумма может далеко повести человека...» «Однако что же это такое? — подумал господин Голядкин, — да где же Петрушка?» Всё еще сохраняя тот же костюм, заглянул он другой раз за перегородку. Петрушки опять не нашлось за перегородкой, а сердился, горячился и выходил из себя лишь один поставленный там на полу самовар, беспрерывно угрожая сбежать, и что-то с жаром, быстро болтал на своем мудреном языке, картавя и шепелявя господину Голядкину, — вероятно, то, что, дескать, возьмите же меня, добрые люди, ведь я совершенно поспел и готов. «Черти бы взяли! — подумал господин Голядкин. — Эта ленивая бестия может, наконец, вывесть человека из последних границ; где он шатается?» В справедливом негодовании вошел он в переднюю, состоявшую из маленького коридора, в конце которого находилась дверь в сени, крошечку приотворил эту дверь и увидел своего служителя, окруженного порядочной кучкой всякого лакейского, домашнего и случайного сброда. Петрушка что-то рассказывал, прочие слушали. По-видимому, ни тема разговора, ни самый разговор не понравились господину Голядкину. Он немедленно кликнул Петрушку и возвратился в комнату совсем недовольный, даже расстроенный. «Эта бестия ни за грош готова продать человека, а тем более барина, — подумал он про себя, — и продал, непременно продал, пари готов держать, что ни за копейку продал. Ну, что?..» — Ливрею принесли, сударь. — Надень и пошел сюда. Надев ливрею, Петрушка, глупо улыбаясь, вошел в комнату барина. Костюмирован он был странно донельзя. На нем была зеленая, сильно подержанная лакейская ливрея, с золотыми обсыпавшимися галунами и, по-видимому, шитая на человека ростом на целый аршин выше Петрушки. В руках он держал шляпу, тоже с галунами и с зелеными перьями, а при бедре имел лакейский меч в кожаных ножнах. Наконец, для полноты картины, Петрушка, следуя любимому своему обыкновению ходить всегда в неглиже, по-домашнему, был и теперь босиком. Господин Голядкин осмотрел Петрушку кругом и, по-видимому, остался доволен. Ливрея, очевидно, была взята напрокат для какого-то торжественного случая. Заметно было еще, что во время осмотра Петрушка глядел с каким-то странным ожиданием на барина и с необыкновенным любопытством следил за всяким движением его, что крайне смущало господина Голядкина. — Ну, а карета? — И карета приехала. — На весь день? — На весь день. Двадцать пять, ассигнацией. — И сапоги принесли? — И сапоги принесли. — Болван! не можешь сказать принесли-с . Давай их сюда. Изъявив свое удовольствие, что сапоги пришлись хорошо, господин Голядкин спросил чаю, умываться и бриться. Обрился он весьма тщательно и таким же образом вымылся, хлебнул чаю наскоро и приступил к своему главному, окончательному облачению: надел панталоны почти совершенно новые; потом манишку с бронзовыми пуговками, жилетку с весьма яркими и приятными цветочками; на шею повязал пестрый шелковый галстух и, наконец, натянул вицмундир, тоже новехонький и тщательно вычищенный. Одеваясь, он несколько раз с любовью взглядывал на свои сапоги, поминутно приподымал то ту, то другую ногу, любовался фасоном и что-то всё шептал себе под нос, изредка подмигивая своей думке выразительною гримаскою. Впрочем, в это утро господин Голядкин был крайне рассеян, потому что почти не заметил улыбочек и гримас на свой счет помогавшего ему одеваться Петрушки. Наконец справив всё, что следовало, совершенно одевшись, господин Голядкин положил в карман свой бумажник, полюбовался окончательно на Петрушку, надевшего сапоги и бывшего, таким образом, тоже в совершенной готовности, и, заметив, что всё уже сделано и ждать уже более нечего, торопливо, суетливо, с маленьким трепетанием сердца сбежал с своей лестницы. Голубая извозчичья карета, с какими-то гербами, с громом подкатилась к крыльцу. Петрушка, перемигиваясь с извозчиком и с кое-какими зеваками, усадил своего барина в карету; непривычным голосом и едва сдерживая дурацкий смех, крикнул: «Пошел!», вскочил на запятки, и всё это, с шумом и громом, звеня и треща, покатилось на Невский проспект. Только что голубой экипаж успел выехать за ворота, как господин Голядкин судорожно потер себе руки и залился тихим, неслышным смехом, как человек веселого характера, которому удалось сыграть славную штуку и которой штуке он сам рад-радехонек. Впрочем, тотчас же после припадка веселости смех сменился каким-то странным озабоченным выражением в лице господина Голядкина. Несмотря на то, что время было сырое и пасмурное, он опустил оба окна кареты и заботливо начал высматривать направо и налево прохожих, тотчас принимая приличный и степенный вид, как только замечал, что на него кто-нибудь смотрит. На повороте с Литейной на Невский проспект он вздрогнул от одного самого неприятного ощущения и, сморщась, как бедняга, которому наступили нечаянно на мозоль, торопливо, даже со страхом прижался в самый темный уголок своего экипажа. Дело в том, что он встретил двух сослуживцев своих, двух молодых чиновников того ведомства, в котором сам состоял на службе. Чиновники же, как показалось господину Голядкину, были тоже, с своей стороны, в крайнем недоумении, встретив таким образом своего сотоварища; даже один из них указал пальцем на господина Голядкина. Господину Голядкину показалось даже, что другой кликнул его громко по имени, что, разумеется, было весьма неприлично на улице. Герой наш притаился и не отозвался. «Что за мальчишки! — начал он рассуждать сам с собою. — Ну, что же такого тут странного? Человек в экипаже; человеку нужно быть в экипаже, вот он и взял экипаж. Просто дрянь! Я их знаю, — просто мальчишки, которых еще нужно посечь! Им бы только в орлянку при жалованье да где-нибудь потаскаться, вот это их дело. Сказал бы им всем кое-что, да уж только...» Господин Голядкин не докончил и обмер. Бойкая пара казанских лошадок, весьма знакомая господину Голядкину, запряженных в щегольские дрожки, быстро обгоняла с правой стороны его экипаж. Господин, сидевший на дрожках, нечаянно увидев лицо господина Голядкина, довольно неосторожно высунувшего свою голову из окошка кареты, тоже, по-видимому, крайне был изумлен такой неожиданной встречей и, нагнувшись сколько мог, с величайшим любопытством и участием стал заглядывать в тот угол кареты, куда герой наш поспешил было спрятаться. Господин на дрожках был Андрей Филиппович, начальник отделения в том служебном месте, в котором числился и господин Голядкин в качестве помощника своего столоначальника. Господин Голядкин, видя, что Андрей Филиппович узнал его совершенно, что глядит во все глаза и что спрятаться никак невозможно, покраснел до ушей. «Поклониться иль нет? Отозваться иль нет? Признаться иль нет? — думал в неописанной тоске наш герой, — или прикинуться, что не я, а что кто-то другой, разительно схожий со мною, и смотреть как ни в чем не бывало? Именно не я, не я, да и только! — говорил господин Голядкин, снимая шляпу пред Андреем Филипповичем и не сводя с него глаз. — Я, я ничего, — шептал он через силу, — я совсем ничего, это вовсе не я, Андрей Филиппович, это вовсе не я, не я, да и только». Скоро, однако ж, дрожки обогнали карету, и магнетизм начальнических взоров прекратился. Однако он всё еще краснел, улыбался, что-то бормотал про себя... «Дурак я был, что не отозвался, — подумал он наконец, — следовало бы просто на смелую ногу и с откровенностью, не лишенною благородства: дескать, так и так, Андрей Филиппович, тоже приглашен на обед, да и только!» Потом, вдруг вспомнив, что срезался, герой наш вспыхнул как огонь, нахмурил брови и бросил страшный вызывающий взгляд в передний угол кареты, взгляд, так и назначенный с тем, чтоб испепелить разом в прах всех врагов его. Наконец, вдруг, по вдохновению какому-то, дернул он за снурок, привязанный к локтю извозчика-кучера, остановил карету и приказал поворотить назад, на Литейную. Дело в том, что господину Голядкину немедленно понадобилось, для собственного же спокойствия вероятно, сказать что-то самое интересное доктору его, Крестьяну Ивановичу. И хотя с Крестьяном Ивановичем был он знаком с весьма недавнего времени, именно посетил его всего один раз на прошлой неделе, вследствие кой-каких надобностей, но ведь доктор, как говорят, что духовник, — скрываться было бы глупо, а знать пациента — его же обязанность. «Так ли, впрочем, будет всё это, — продолжал наш герой, выходя из кареты у подъезда одного пятиэтажного дома на Литейной, возле которого приказал остановить свой экипаж, — так ли будет всё это? Прилично ли будет? Кстати ли будет? Впрочем, ведь что же, — продолжал он, подымаясь на лестницу, переводя дух и сдерживая биение сердца, имевшего у него привычку биться на всех чужих лестницах, — что же? ведь я про свое и предосудительного здесь ничего не имеется... Скрываться было бы глупо. Я вот таким-то образом и сделаю вид, что я ничего, а что так, мимоездом... Он и увидит, что так тому и следует быть». Так рассуждая, господин Голядкин поднялся до второго этажа и остановился перед квартирою пятого нумера, на дверях которого помещена была красивая медная дощечка с надписью:

Крестьян Иванович Рутеншпиц,
доктор медицины и хирургии.

Остановившись, герой наш поспешил придать своей физиономии приличный, развязный, не без некоторой любезности вид и приготовился дернуть за снурок колокольчика. Приготовившись дернуть за снурок колокольчика, он немедленно и довольно кстати рассудил, что не лучше ли завтра и что теперь покамест надобности большой не имеется. Но так как господин Голядкин услышал вдруг на лестнице чьи-то шаги, то немедленно переменил новое решение свое и уже так, заодно, впрочем с самым решительным видом, позвонил у дверей Крестьяна Ивановича.

Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

Повесть, начатая летом 1845 г. и оконченная 28 января 1846 г. (впервые опубл.: , с подзаголовком «Приключения господина Голядкина»). Спустя два десятилетия «Двойник» был издан во второй, переработанной редакции, включенной в С этого набора также было выпущено и отдельное издание повести:

Повесть имела большую творческую историю. Замысел ее возник у Достоевского вскоре после окончания и начал осуществляться с июня 1845 г., когда писатель гостил у своего в Ревеле. С ним он делился своими творческими мыслями и читал написанные страницы повести. Осенью работа над «Двойником» продолжалась в Петербурге, но шла не так скоро, как того хотелось писателю, о чем он в шутливой форме сообщал в письме брату: «Яков Петрович Голядкин выдерживает свой характер вполне. Подлец страшный, приступу нет к нему; никак не хочет вперед идти, претендуя, что еще ведь он не готов...». Связав себя обязательством представить текст повести в «Отечественные записки» к началу нового 1846 г., Достоевский торопился и досадовал на себя: «...я до самого последнего времени, т.е. до 28 числа, кончал моего подлеца Голядкина . Ужас! Вот таковы человеческие расчеты; хотел было кончить до августа и протянул до февраля!» ).

Во время работы над повестью Достоевский был уверен, что герой удался ему, считая Голядкина своим chef-d"œuvre; предварительные отзывы, в которых «Двойник» называли гениальным произведением, вторым по значению после «Мертвых душ», также воодушевляли молодого писателя. Однако после публикации мнения изменились, и негативная оценка повести повергла его в уныние. Он сознается в том, что поторопился с напечатанием, обманул ожидания читателей и испортил вещь. Наступает момент творческого кризиса: «Мне Голядкин опротивел. <...> Рядом с блистательными страницами есть скверность, дрянь, из души воротит, читать не хочется. Вот это-то и создало мне на время ад, и я заболел от горя» ().

В дальнейшем, планируя новое издание, Достоевский решает совершенно переделать повесть. Черновые наброски к предполагавшейся ее переработке в записных книжках № 1 (1861—1862) и № 2 (1862—1864) говорят о расширении замысла и намерении писателя дать более развернутую картину русского общества, наполнить ее злободневным содержанием. Вместо этого писатель только более четко обозначил основные линии своего повествования, убрав несущественные эпизоды, монологи и диалоги действующих лиц. В новой редакции он также ослабил пародийное значение жанровой формы «Двойника», сняв ироничные аннотации к главам и изменив подзаголовок. Внесенные изменения, по всей видимости, не удовлетворили автора. В ноябрьском выпуске «Дневника писателя» за 1877 г. Достоевский еще раз возвращается к теме «Двойника»: «Повесть эта мне положительно не удалась, но идея ее была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил. Но форма этой повести мне не удалась совершенно <...> если б я теперь принялся за эту идею и изложил ее вновь, то взял бы совсем другую форму; но в 46-м году этой формы я не нашел и повести не осилил». Критическое отношение Достоевского к повести свидетельствует не о действительной неудаче, постигшей «Двойника», а скорее о взыскательном отношении писателя к своему таланту.

Оценка и истолкование художественного замысла «Двойника» были неоднозначны: в критической литературе просматривается известная эволюция взглядов на характер и сущность произведения в целом и восприятие темы двойничества в частности. Отзывы на повесть в прижизненной критике были в основном неблагосклонны. Авторы статей о «Двойнике» И.В. Брант, С.П. Шевырев, К.С. Аксаков, Ап. А. Григорьев сочли его неудавшимся как в плане содержания, так и в художественном отношении. Новый социально-психологический «подпольный» тип, открытый Достоевским, был ошибочно воспринят как пародия на человека вообще. Нетрадиционную форму повествования признали слабой попыткой подражания Гоголю в изображении чиновничьей жизни, а фантастику — излишеством в гофмановском духе. Оценивая повесть по меркам нормативной эстетики 40-х гг., недальновидные критики приняли новаторский символико-психологический характер повести и прием сознательной деэстетизации действительности за неоправданный натурализм, искажающий образ мира и человека. Повесть казалась им «чудовищным созданием», в котором реальность начинала принимать форму бреда. Негативная реакция была вызвана также непривычными для читателей этой эпохи неадекватными проявлениями психофизической природы человека, многие из которых не считали это достижением литературы: «"Двойник" — сочинение патологическое, терапевтическое, но нисколько не литературное...» (Григорьев).

Первоначальные критические отзывы о «Двойнике» были поддержаны частью советских литературоведов 1950—1960-х гг. Так, В.В. Ермилов также усматривал в «Двойнике» подмену социального психопатологическим. Как мрачный и безотрадный взгляд на человеческую природу, развенчание гуманистических представлений о человеке расценили художественную концепцию повести В.Я. Кирпотин и В.И. Кулешов. Иная, положительная точка зрения на повесть с момента ее появления содержалась в работах В. Белинского. Делая скидку на неопытность молодого автора в отношении стиля и творческого метода, Белинский признает его заслуги и творческую смелость в изображении психологии личности: «...характер героя принадлежит к числу самых глубоких, смелых и истинных концепций, какими только может похвалиться русская литература». На глубину нравственно-психологической проблематики «Двойника» и типичность переживаний главного героя для определения социального слоя указал В.Н. Майков: «"Двойник" развертывает перед вами анатомию души, гибнущей от сознания разрозненности частных интересов в благоустроенном обществе». Некоторые читатели узнали себя в «Двойнике» (Нечаева).

В критике конца XIX — начала XX в. наметилось осмысление основной проблемы «Двойника» как внутренней борьбы в душе героя, обусловленной столкновением двух противоположных нравственно-психологических начал. Такому истолкованию противостоит анализ повести в работах ряда советских литературоведов. Доказывая, что «Двойник» не был идейно-эстетическим срывом Достоевского, но в то же время не разделяя и концепции внутренней раздвоенности сознания главного героя, Ф.И. Евнин видит в повести трагедию столкновения беззащитного «маленького» человека с миром социальной несправедливости. Центральный конфликт «Двойника» определяется им не как внутренний, а как внешний, состоящий в замещении, вытеснении Голядкина с занимаемого им места в жизни «сильными мира сего». Концепция «вытеснения» заняла прочное место в достоевистике. М.Я. Ермакова выводила поставленную Достоевским тему замещения слабых, не приспособленных к жизни людей более сильными и хищными из творчества Лермонтова; в примечаниях к «Двойнику» в ПСС (в 30 т.) социально-психологическая тема обезличения человека и низведения его обществом до униженного положения, встречающаяся в «Бедных людях», связывалась с одним из любимых произведений Достоевского — романом И.И. Лажечникова «Ледяной дом». В книге В.Н. Захарова «Система жанров Достоевского» также подвергается сомнению тема двойничества, или «подполья», как центральная тема повести. Сам жанр «петербургской поэмы», по мнению исследователя, не позволяет отнести его к числу произведений пародийного характера, разоблачающих изъяны человеческой природы. Главная задача «Двойника» представляется автору иной: рассмотреть судьбу героя в своеобразной исторической перспективе петербургского периода русской истории и в соотнесенности с творческой установкой самого писателя изобразить «восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общих предрассудков». Анализ хронотопа, символической топонимики, символики имен дал основание автору считать «Двойник» повестью о подавлении человеческой личности в условиях самодержавно-бюрократического строя, об изживании и вытеснении человека ограниченного, но достойного его жестоким и расчетливым двойником.
Одновременно с идеей «вытеснения» в научной литературе разрабатывается и концепция раздвоения личности Голядкина. В ее критическом осмыслении обозначаются два аспекта. Первый проистекает из статьи Н.А. Добролюбова «Забитые люди», где впервые определяется как центральная для повести тема «раздвоения слабого, бесхарактерного и необразованного человека между робкою прямотою действий и платоническим определением к интриге, раздвоения, под тяжестью которого сокрушается, наконец, рассудок бедняка». Критик рассматривает раздвоенность сознания Голядкина как следствие негативных социальных условий его существования. В этом же ключе размышляет о повести и Г.М. Фридлендер: с его точки зрения, ее гротескно-фантастический сюжет использован в «Двойнике» чтобы показать внутреннюю противоречивость героя, порожденную социальным унижением, нелепостью и несправедливостью чиновничье-иерархического мира. Сходным образом Алб. Ковач считает причиной внутренней раздвоенности Голядкина как социальный быт героя, так и социально-этическую сферу его бытия — проникновение в сознание Голядкина принципов антагонистичного общества, которые он безуспешно пытается примирить с ценностями общечеловеческими. В освещении критика получает новую трактовку тема вытеснения как замещение в сознании нравственных принципов понятиями выгоды, корысти, расчета, интриганства. Это порождает двойственное состояние в мире, обрекающее его на мучительные страдания и распад личности. Пересмотр точки зрения на «Двойника» состоялся также в работах А.Б. Удодова, К.И. Тюнькина, В.Н. Белопольского.

В настоящее время возобладал другой подход к проблеме раздвоения личности героя «Двойника», преемственно связанный с работами русских религиозных философов конца XIX — начала XX в. — Вл. Соловьева, Н. Бердяева, Н. Лосского. Для них Достоевский прежде всего великий антрополог, исследователь человеческой природы, ее глубин и тайн. Достоевский не только писатель-реалист, но и экспериментатор, «создатель опытной метафизики человеческой природы» (Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 152), изображающий вечные стихии человеческого духа. Опираясь на данное представление о Достоевском, О.Н. Осмоловский приходит к новому пониманию «превосходной идеи» повести: это «идея психологической полярности человека», «драма психологического раздвоения», а не «идея замещения человека с патриархальным сознанием буржуазным хищником» (как считал, например, Ф.И. Евнин). Достоевский не мог считать себя «провозвестником» последней, т.к. она уже разрабатывалась в западноевропейской литературе и писателями натуральной школы. В повести, по мысли исследователя, показана крайняя степень обезличенности — безумие героя, но зависимость человека от массового сознания и социальной среды, подавляющих его личную свободу, происходит от изначального несовершенства его душевной природы. Таким образом, от концепции социального детерминизма в объяснении раздвоения личности Голядкина О.Н. Осмоловский переходит к концепции свободы воли. В лице Голядкина, по его мнению, Достоевский впервые изобразил массовый тип «подпольного человека», в котором наиболее ярко проявляются изначальные противоречия человеческой души. В свете этого обретают новый смысл слова Достоевского: «Зачем мне терять превосходную идею, величайший тип по своей социальной важности, который я первый открыл и которого я был провозвестником?».

Сходную интерпретацию смысла повести и образа главного героя, но не столько в нравственно-психологическом, сколько в религиозном аспекте предлагает С.И. Фудель. Его точка зрения в значительной мере идет от Вл. Соловьева, который считал, что сочинения Достоевского проникнуты религиозной идеей: «Изведав божественную силу в душе, пробивающуюся через всякую человеческую немощь, Достоевский пришел к познанию Бога и Богочеловека», «он брал человека во всей его полноте и действительности». С момента написания повести основной концепцией человека у Достоевского становится идея борьбы человека со злом в себе как потребность нравственного долга и как отражение извечного противостояния темных демонических сил силам света в христианском понимании этой проблемы. В свете изложенных взглядов на содержание «Двойника» нуждаются в новом прочтении и интерпретации символический смысл приема двойничества, тип сюжета и характер повествования, генезис жанра и стиль повести.

Голядкин — собирательный образ русского чиновника, который синтезировал нравственно-психологические свойства, заложенные в душевной структуре данного социального типа в произведениях русских и европейских писателей, прежде всего Гоголя и Гофмана. Тип чиновника традиционно бытовал в литературе в двух своих полярных разновидностях: в образе бедного, жалкого, забитого, но добросовестного служаки и в образе карьериста, ловкого плута-проходимца, подобно герою пикарески, стремящегося повыгоднее устроиться в жизни. По замыслу Достоевского эти два противоположных по своему нравственному содержанию типа личности должны были совместиться в одном лице — экспериментальном герое Якове Петровиче Голядкине, титулярном советнике. Однако, чтобы не нарушить логики построения характера и художественной правды, писатель прибегает к фантастическому приему двойничества: рядом с Голядкиным-старшим появляется его близнец Голядкин-младший, схожий с ним как две капли воды и чудесным образом имеющий с ним одно имя и фамилию. Герои-близнецы близки, однако, не только внешне, но и по своей духовной сущности: оба они принадлежат к миру чиновничества, имеют одну и ту же довольно ограниченную жизненную программу — продвинуться по службе и занять достойное положение в обществе. Разница между ними лишь в том, что первый хочет достичь ее прямым и честным путем, а второй — через подхалимаж и интриганство. В них обоих воплощаются, соответственно, оба художественных типажа с присущим им набором нравственно-психологических черт.

Голядкин-старший исполнителен, услужлив, но страдает комплексом вины и страха перед жизнью из опасения оконфузиться и потерять расположение начальства. Для него характерна молчаливость и замкнутая мечтательность. В этом смысле Голядкин — родной брат Поприщина и Девушкина. Он серый, заурядный человек, гордящийся, однако, своими положительными качествами: «не интриган, и этим горжусь». Повышения по службе — получения чина коллежского асессора — Голядкин надеется добиться исключительно благодаря признанию своих скромных достоинств. Напротив, его двойник олицетворяет собой тип наглого карьериста, авантюриста и интригана, не брезгующего никакими средствами для достижения цели. Исследователи отмечают в Голядкине-младшем байронический комплекс , предполагающий самоутверждение путем духовного насилия над слабым существом; чичиковский комплекс использования обстоятельств для извлечения личной выгоды и «новый» комплекс «подполья», сочетающий аморализм с ничем не ограниченным личным произволом. Между двумя разновидностями чиновников нет непроходимой границы, она условна и подвижна. Все, что так откровенно и цинично отобразилось в младшем Голядкине, незримо присутствовало в душе Голядкина-старшего, в чем он не отдавал себе отчета. Эту подсознательную сущность своего героя Достоевский вывел как самостоятельно действующее лицо в образе двойника. Борьба Голядкина-старшего с младшим представляет собой символическую аллегорию борьбы человека со злом, коренящимся в природе его собственной души. Трагическим исходом этой борьбы становится умопомешательство Голядкина-старшего и торжество его зловещего двойника. Герой оказывается беззащитным и безоружным перед своим удачливым соперником. Причина этого кроется не только во внешних обстоятельствах, но и в нем самом.

Образы Голядкина-старшего и неотделимого от него двойника стали подлинным открытием раннего Достоевского, вершиной его психологизма. Наряду с изображением типического в среднем чиновнике он изобразил всю «тайную» психологию его личности во взаимодействии с социальной средой, показав, во что могут вылиться оборотные стороны его души и какие опасные, разрушительные силы коренятся в душевной природе безобидного, казалось бы, «маленького человека». Предметом художественного изображения в повести с самого начала выступает самосознание героя. На это впервые указал М.М. Бахтин: «Мы видим не кто он есть, а как он сознает себя, наше художественное видение оказывается уже не перед действительностью героя, а перед чистой функцией осознания им этой действительности». Стремясь раскрыть самосознание героя, Достоевский постигает глубины душевной жизни человека.

Голядкин-старший уже более развитая личность по сравнению с персонажами гоголевских петербургских повестей, людей, безвинно страдающих под гнетом бездушной бюрократической машины. Его образ мыслей являет собой новый этап развития самосознания «маленького человека», когда он начинает задумываться о себе как о некой значимой величине и выделять себя из общей массы чиновничества. Достоевский запечатлел тот момент саморазвития личности, когда отправной точкой человеческой жизни становится осознание возможности свободного выбора. Само состояние внутреннней свободы сообщает душе человека какое-то внутреннее довольство, сознание собственного достоинства. Именно это блаженное чувство и испытывает Голядкин, когда впервые в жизни принимает самостоятельное решение, выходящее за рамки его обычных служебных занятий, прокатиться в голубой карете по Невскому: «...господин Голядкин судорожно потер себе руки и залился тихим, неслышным смехом, как человек веселого характера, которому удалось сыграть славную штуку и которой штуке он сам рад-радехонек». Вырываясь из привычного монотонного ритма жизни, герой начинает создавать, творить вокруг себя новую реальность. Этим в первую очередь обусловлено избрание автором для своей истории авантюрного сюжета, равно как и карнавальной атмосферы. Его герой по своей прихоти оказывается вовлеченным в некое театрализованное действо. По Бахтину, карнавальному мироощущению присущи веселая относительность, пафос смен и обновлений, раскрепощенность, освобождение от условностей. Все эти признаки присутствуют в повествовании о похождениях Голядкина. Героем движет прежде всего осознание свободы собственной воли и внутренний протест против приниженности и обезличенности, который выражается в стремлении заявить о своем существовании и праве на счастье и благополучие. Он впервые встает перед выбором своей человеческой сущности. Между тем та человеческая сущность, которая импонирует Голядкину, весьма далека от идеала высокодуховной личности, и даже смешна: ему всего-навсего хочется быть человеком, занимающим высокое положение в обществе. Это в известной степени закономерно: Голядкин находится в составе определенного социального организма — чиновничества — со сложившейся системой ценностей, и его свобода, следовательно, не выходит за ее рамки. Реализуя свою свободу, герой добивается не духовных, а вполне определенных земных благ, идет по пути внешнего, а не внутреннего преображения. Поэтому он обращает такое пристальное внимание на свое лицо и изменения внешнего облика. Он не живет богатой духовной жизнью, среда ограничивает его творческий потенциал чисто эгоистичными интересами.

Сюжет «Двойника» изначально определяется волей героя к утверждению собственной личности в борьбе за достижение соответствующей ей жизненного статуса. Эти мечты Голядкина находят символическое отражение во сне героя: «Он видел себя в прекрасной компании, где он отличался остроумием и любезностью так, что все его полюбили, все отдали ему первенство». В личном плане пределом его честолюбивых мечтаний становится женитьба на Кларе Олсуфьевне, дочери его благодетеля, статского советника Берендеева, чему препятствует сделавший карьеру молодой чиновник, племянник начальника отделения в департаменте, где служит Голядкин. Создается внешнее препятствие к достижению цели, но есть и внутренние причины, по которым герою не удается добиться успеха. Исходная ситуация, которая определила холодное и враждебное отношение общества к Голядкину, обусловлена совершенным им неблаговидным поступком: Яков Петрович посватался к Кларе Олсуфьевне уже после того, как подписал обещание жениться на кухмистерше, девице Каролине Ивановне. То обстоятельство, что герой скрывает, а затем отрицает этот аморальный поступок, отталкивает от него и друзей, в частности чиновника Вахромеева, который сообщает ему в письме, что «некоторые особы живут не по правде и, сверх того, слова их — фальшь и благонамеренный вид подозрителен». Неурядицы на любовном и общественном поприще герой мотивирует кознями врагов, сговорившихся погубить его. Не заглядывая в свою душу, он ищет причину всех несчастий в окружающих его людях, попеременно обвиняя всех, с кем его свела судьба: немку Каролину Ивановну, начальника отделения. Вопреки своему утверждению «мизерных двуличностей не жалую», Голядкин готов очернить своего бывшего покровителя: «...старикашка! в гроб смотрит, дышит на ладан <...> а сплетню бабью заплетут какую-нибудь, так он уж тут слушает...». Презрение к окружающим контрастно оттеняется нежно-фамильярным отношением героя к самому себе: «...дурашка ты этакой, Голядкин ты этакой, — фамилия твоя такова!..». Таким образом, Голядкин находится в оппозиции со всем миром. Эту определяющую черту личности героя Достоевского первым уловил В.Г. Белинский: «Голядкин — один из тех обидчивых, помешанных на амбиции людей, которые так часто встречаются в низших и средних слоях общества. Ему все кажется, что его все обижают и словами, и взглядами, что против него всюду составляются интриги, ведутся подкопы. Это тем смешнее, что он ни состоянием, ни чином, ни местом, ни умом, ни способностями решительно ни в ком не может возбудить зависти». Свойственная гоголевским чиновникам забитость и угнетенность духа перерождаются в Голядкине в болезненное самолюбие и амбициозность. Самая важная идея для него та, что он не «ветошка», которую можно «затереть». С одной стороны, сознание Голядкина отражает целеустремленность в достижении жизненных целей, с другой — реакцию на воздействие внешнего по отношению к нему мира, которая выражается в болезненном переживании неудач и страданиях уязвленного самолюбия.

Раскрывая тему двойственности человеческой натуры, Достоевский решительно отходит от просветительской концепции личности: в его герое в одном лице могут уживаться две натуры, одна из которых вытесняет другую. Этот сам по себе необычайный феномен облекается писателем в форму занимательного сюжета единого действия. Новизна художественной формы «Двойника» связана с опытом писателя разрешать глубокие проблемы этико-психологического плана в рамках небольшого по объему повествования, в котором прозаическое переплетено с невероятным, фантастическим, протокольная точность — с вневременным и вечным.

Действие повести ограничивается четырьмя днями из жизни титулярного советника. I—IV главы посвящены описанию одного светового дня, в течение которого герой стремится удовлетворить свои честолюбивые запросы. Основной конфликт здесь носит характер амбициозного противостояния Голядкина отторгающей его среде. Преобладает смешанный тип авторского дискурса, основанный на чередованиях дескриптивных и аналитических фрагментов в единстве с диалогами действующих лиц, но вначале автор предпочитает прием самораскрытия персонажа через диалогизированный тип повествования, редко прибегая к оценочно-психологическим характеристикам. Изначальное соотношение мнения Голядкина о себе и его внутренней сущности вызывает ироническое отношение повествователя к герою, которого он впоследствии насмешливо-снисходительно называет «откровенный наш герой», «солидный господин Голядкин», «благонамеренный господин Голядкин». Писатель раскрывает тонкий психологический механизм, который лежит в основе поведения человека с непомерно разросшимися амбициями и необоснованными претензиями к жизни. Оказавшись не способным привлечь к себе внимание и добиться желаемого прямым путем, он подсознательно начинает искать иные способы достижения цели. Это порождает феномен раздвоения личности: по природе нерешительный, совестливый, конфузливый, стремящийся быть «как все», Голядкин неожиданно обнаруживает беспринципность, изворотливость, дерзость, смелость и развязность.

Психология двойничества определяется игровым отношением к миру, которое, прежде всего, затрагивает глубинную суть личности человека. Стремясь предстать в глазах общества в образе честного, кроткого, прямодушного чиновника и обладая в известной степени долей этих достоинств, Голядкин на каждом шагу демонстрирует качества прямо противоположные. В ряде эпизодов, начиная с первой главы, присущий Голядкину игровой комплекс поведения проявляется открыто. Обрядившись в новое платье, наняв карету с гербами, Голядкин разыгрывает роль высокопоставленного лица, богатого человека, которому нипочем сторговать товара на знатную сумму в дорогих магазинах Гостиного двора. Шутовской выезд Голядкина — своеобразная психологическая компенсация за отсутствие надлежащего положения в обществе. В этой сцене герой опровергает якобы присущую ему неспособность ко лжи и лицедейству (ср.: «Маску надеваю лишь в маскарад, а не хожу с нею перед людьми каждодневно»). Вопреки стремлению жить без маски Голядкин бессознательно примеривается к новой социальной роли, о которой втайне мечтает. В этом заключается двойственность его естества, которая проявляется в данном случае в двух противоположных психоэмоциональных состояниях: неудержимой радости от удачной игры и страха быть узнанным. Психологической разрядкой становится неожиданная мысль героя, оправдывающая его в глазах начальства: «...прикинуться, что не я, а кто-то другой, разительно схожий со мною, и смотреть, как ни в чем не бывало...». Так исподволь подготавливается появление двойника. Герой начинает играть в жизни двойную, не свойственную ему роль, словно увлекаемый каким-то непонятным роком. О.Г. Дилакторская высказывает мысль, что действиями героя руководит нечистая сила, подталкивающая его к участию в дьявольском сценарии: «Автор неизменно подчеркивает: "господин Голядкин быстро подался вперед, словно пружину какую-то кто тронул в нем", тем самым выявляя сходство персонажа с марионеткой. Любопытно и то, что дергает эту марионетку, по всей видимости, черт». На ту же деталь указывает и В.В. Виноградов: действия героя механизированы, и сам он превращается «в марионеточную фигуру, повторяющую <...> определенный круг движений». Таким образом, поведение героя предопределено действием таинственных сил, ставящих его в ситуацию испытания и нравственного выбора. В такой ситуации оказывается Голядкин и на следующем этапе развертывания авантюрного сюжета, когда ему отказывают в приеме на званый обед по случаю дня рождения Клары Олсуфьевны. В нем снова борются два противоречивых побуждения: желание провалиться сквозь землю и соблазн оказаться на празднике на всеобщем обозрении и возвыситься в глазах света. Уступив этому роковому влечению, Голядкин тайком проникает в дом Берендеевых и незваным является на праздник. «Самозванство» — еще один психологический комплекс, которым страдает «маленький человек». Характеризуя самозванство как тяжелую болезнь русской личности, Р.Н. Поддубная усматривает в поведении Голядкина «хлестаковский» вариант самозванства: на балу он пытается играть роль галантного кавалера и светски образованного человека. В.Е. Ветловская находит общность Голядкина с «мнимым» или «ложным» героем народной сказки, стремящимся занять место, на которое его никто не звал и которое истинный герой счел бы недостойным. Бездарность и незнание светского этикета окончательно подрывают его репутацию: Голядкина с позором выставляют из дома.

Изгнание является кульминационным моментом в общей цепи событий и одновременно самым драматичным эпизодом в развитии психологического сюжета, т.к. связано с крушением иллюзий героя и стыдом за неудачно сыгранную роль. Изображение внутреннего мира отверженного Голядкина составляет содержание V главы. Оказавшись на улице в промозглую осеннюю ночь, герой находится на грани отчаяния, сам отрицая себя: «Господин Голядкин не только желал теперь убежать от себя самого, но даже и совсем уничтожиться, не быть, в прах превратиться». Кризис личности, постигший Голядкина, разрешается неожиданным поворотом сюжета — появлением на мосту странного незнакомца, который впоследствии оказывается двойником, копией героя. «Словно движимый какой-то постороннею силою», Голядкин устремился за прохожим. По наблюдению Г.А. Федорова, Голядкин пробегает четыре однотипных моста и дважды встречает плутающего кругами по мостам Фонтанки двойника, перебегает Аничков мост — мост «братьев близнецов» Диоскуров, концентрирующий архитектурную тему «мостов-близнецов» через Фонтанку. Таким образом, художественное пространство повести символизируется, отражая движение героя по замкнутому (порочному) кругу. С одной стороны, загадочное появление двойника из мглы заснеженного Петербурга имеет психологическое обоснование — он мог померещиться герою, находящемуся в пороговом состоянии психики, в крайнем напряжении душевных сил. С другой стороны, оно мотивировано обращением писателя к эстетике иррационального: в «Двойнике» автор впервые прибегает к приему соединения углубленного социально-психологического анализа с мистикой, верой в некие сверхъестественные силы, которые обнаруживают себя в мире. По воле этих таинственных сил или по случайному стечению обстоятельств двойник оказывается на службе в том же департаменте, что и господин Голядкин. В исследовательской литературе 1970—1980-х гг. преобладала концепция галлюцинаторного безумия героя Достоевского (работы М.С. Гуса, Г.М. Фридлендера, Ф.И. Евнина). Двойник в свете этой концепции представляется призраком, миражом, существующим только в сознании Голядкина-старшего, в его расстроенном воображении, а не на самом деле. Убедительную аргументацию физической реальности двойника приводит В.Н. Захаров, текстуально доказывая, что с самого первого момента его появления он осознается протагонистом, рассказчиком-хроникером и другими персонажами как подлинное, действительное лицо, наделенное в то же время сверхъестественными чертами.

Идея двойничества в художественной литературе имеет мифологическое происхождение и содержится в так называемых близнечных мифах. Их истоки коренятся в представлениях о неестественности близнечного рождения, которое у большинства народов считалось уродливым, а сами близнецы — страшными и опасными существами, соприкоснувшимися со сверхъестественной силой и ставшими ее носителями. Поэтому в появлении близнецов усматривается сакральный смысл. В архаичных мифах близнецы часто выступают антагонистами и ведут себя как соперники, враждебные по отношению друг к другу. В фольклорной традиции аналогом близнецов являются сказочные противники героя, подменяющие его собой благодаря полному внешнему сходству, — образ Лиха, черта, который трактуется как вредитель. В.Е. Ветловская по ряду художественных деталей усматривает в образе Голядкина-младшего сказочного черта: внезапность появления, принятие чужого облика, лицедейство, особая (короткая) нога, троекратное падение лошади, на которой едет двойник, и др. В последующей культурной традиции тема близнечества связывается с темой двойника и его тени. Она была весьма распространена в западно-европейской литературе, начиная с фантастической повести А. Шамиссо «Необычайная история Петера Шлемиля», где обыгрывается мотив утраты героем своей тени. Исследователи указывают на сходство темы «Двойника» с готическим романом Э.Т.А. Гофмана «Эликсиры сатаны» и его повестями «Крошка Цахес», «Двойник», «Выбор невесты» в плане разработки авантюрного сюжета, образа двойника, мотивировок, связанных с религиозной концепцией воздаяния за грехи, сложной интриги с запутанными отношениями между персонажами. В примечаниях к «Двойнику» в ПСС (в 30 т.) и исследователями отмечено, что в рус. литературе начала XIX в. до Достоевского мотив встречи героя со своим двойником был разработан А. Погорельским в сборнике его новелл «Двойник, или мои вечера в Малороссии» (1828), а тема раздвоения нравственного сознания — в повести Е.П. Гребенки «Двойник» в сборнике «Рассказы пирятинца» (1837), в романе А.Ф. Вельтмана «Сердце и думка» (1838) и др.

После явления двойника сюжет повести отражает взаимодействие героя с «другим» Голядкиным и миром чиновничества. Главы VI—VII описывают второй день приключений Голядкина, когда герой пытается осмыслить феномен знакомства со своим подобием. Вначале двойник вызывает у него шок, затем — боязнь, что его появление может как-то «амбицию его запятнать и карьеру его загубить», пока он не успокаивается на мысли, что «природа щедра» и что благодетельное начальство, узрев промысел Божий в создании близнецов, не откажется принять обоих. Двойник господина Голядкина не проявляет себя вначале как сформировавшаяся личность, становление его характера происходит чудесным образом в течение суток: в результате страшной метаморфозы из робкого, почти невинного, совестливого существа, каким он предстал перед Голядкиным, вдруг вырастает личность страшная и беспринципная. По наблюдению В.Н. Белопольского, Голядкин сам творит двойника по своему образу и подобию: в изначальном расположении героя к Голядкину-младшему лежит не подлинное участие, а сознательный расчет: он решает использовать его в борьбе против своих врагов: «Ну да ведь мы с тобой, Яков Петрович, сойдемся, будем жить <...> как братья родные <...> заодно хитрить будем; со своей стороны будем интригу вести в пику им». Голядкин-младший мгновенно усваивает психологию начинающего карьериста и искусно применяет ее для выживания Голядкина-старшего, своего «благодетеля», давшего ему хлеб и кров. С этого момента протагонист теряет инициативу и становится объектом злого умысла своего двойника. Начиная с главы VIII внешний событийный сюжет повести выражается, с одной стороны, в цепи злоключений Голядкина, вызванных кознями двойника, ставящих его в трагикомические положения; с другой стороны, в ответных действиях героя, пытающегося защитить свою честь и амбицию. К эпизодам данного событийного ряда относятся попытка Голядкина- младшего обманным путем перейти дорогу герою в служебных делах, неприличная выходка с целью унизить его в глазах сослуживцев, подлый обман в кофейном доме, где двойник бесстыдно воспользовался сходством с господином Голядкиным, чтобы не платить по счету. Кульминационный момент сюжетного действия наступает в тот момент, когда герой, потрясенный событиями дня, забывается в тяжелом сне.

Движение психологического сюжета здесь связано со всем комплексом мыслей, чувств и ощущений Голядкина, которые находят свое выражение в пространных монологах героев, его репликах, несобственно-прямой речи и анализируются в авторских комментариях. Первое столкновение с двойником вызывает у Голядкина-старшего протест и недоумение, которое сменяется сомнениями, смешанными с надеждой на возможный союз. Он даже оправдывает Голядкина-младшего, чувствуя какое-то внутреннее родство с ним. В.Ф. Переверзев усматривает в природе обоих Голядкиных общий психологический комплекс — желание того, что неосуществимо, но с поправкой на преследуемый ими эгоистичный интерес (см.: Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский: Исслед. М., 1982. С. 230). Дальнейшее поведение двойника вызывает нарастание отрицательных эмоций протагониста. Голядкин осознает его как «совсем развращенного человека», пришедшего его погубить, убеждаясь в том, что в его лице он приобрел сильного и могущественного противника. Внутренний мир титулярного советника определяется заботами о восстановлении испорченной репутации, стремлением распутать сеть интриг его врагов и принявшего их сторону двойника. Убедившись, что начальство отдает предпочтение Голядкину-младшему, герой потрясен фантастическим желанием последнего вообще вытеснить его из пределов бытия, им занимаемых. Справедливый гнев Голядкина, его возмущение посягательством на святая святых его личности становится объектом авторской иронии, к которой примешивается и доля сочувствия: «Позволить обидеть себя он никак не мог согласиться, тем более дозволить себя затереть, как ветошку <...>. Не спорим, впрочем, не спорим, может быть, если б кто захотел, если б уж кому, например, вот так непременно захотелось обратить в ветошку господина Голядкина, то и обратил бы, обратил бы и без сопротивления, и безнаказанно <...> вышла бы ветошка, а не Голядкин — так, подлая, грязная бы вышла ветошка, но ветошка-то эта была бы не простая, ветошка была бы с амбицией <...> хотя бы и с безответной амбицией и с безответными чувствами...». В этом единственном образном определении протагониста повествователь раскрывает низменную сущность своего героя — «ветошку с амбициями», обнаруживая ничтожность, бездуховность его помыслов и устремлений, глубоко спрятанных за той личиной, которую он на себя надевает. Автор постоянно подчеркивает внутреннюю неустойчивость, нерешительность героя, что свидетельствует о шаткости его нравственного состава. Это качество, вероятно, заложено и в символике фамилии героя: В.Е. Ветловская связывает ее с привычкой героя все делать с оглядкой (в форме Голядка фамилия представляет собой метатезу: Голядка — оглядка). Таким образом, в свое время взятая на себя Голядкиным непосильная для него роль сильной личности, пробивающей себе дорогу в жизни, загадочно отделяется от своего носителя и становится самостоятельной сущностью. В характере близнеца отразились все те черты интригана и лицемера, которые были лишь слабо намечены в оригинале. Двойник перенимает и обращает против Голядкина те средства, которыми тот пользовался, чтобы самоутвердиться: неблагодарность и беспринципность в отношении своего покровителя Берендеева, самозванство, пренебрежение приличиями, игру с жизнью. Так вытесняет Голядкин-старший положительное содержание своей личности, превращаясь в другого человека, так же вытесняет его с занимаемого места его «недостойный близнец», в облике которого проступают демонические черты.
В главах Х—ХІ новые события — известие об отставке Голядкина и всеобщее отчуждение — перемежаются мрачными, тоскливыми мыслями и предчувствиями героя, контрастно оттеняемыми солнечным светом погожего зимнего дня. Двойник наносит еще более болезненные удары по самолюбию Голядкина, так что тот ощущает себя осмеянным, уничтоженным, опозоренным. В почти невменяемом состоянии герой пускается в погоню за двойником и после неудачной попытки объяснения с ним в кофейне вступает с ним в неравную борьбу, преследуя его на дрожках. Психологическое напряжение в этот момент достигает предела: «тоска его доросла до последней степени своей агонии. Налегши на беспощадного противника своего, он начал кричать». Поражение лишает героя силы воли и жизни, однако в третий по счету раз по ходу сюжетного действия кризис разрешается: герой получает письмо Клары Олсуфьевны с мольбой о похищении. В главах XII—XIII движущим мотивом сюжета вновь становится активность Голядкина, который предпринимает последнюю отчаянную попытку уйти от злой судьбы. В герое борются два противоположных стремления: готовность смириться духом и найти покровительство у начальства и безумная мысль о похищении. Действие уходит в глубь переживания героем своей участи, в связи с чем возрастает роль внутренних монологов и авторских комментариев нравственно-психологического состояния героя. В душе Голядкина накапливается обида, сознание своей отвергнутости, униженности. Та среда, к которой стремится герой, отталкивает его, становится непрерывным источником страданий и в конце концов приводит к душевному расстройству. Достоевский изображает духовный кризис героя, сопровождающийся нарастающим безумием на почве неудовлетворенных амбиций. К концу повествования иронический тон обретает трагическую окраску, а сюжет наполняется философским смыслом. Окончательное поражение Голядкина по воле его таинственного двойника представляется как своего рода возмездие за утрату героем человечности, устремленность к карьере и материальному благополучию путем отказа от истинных нравственных ценностей. В финале он добровольно отказывается от своего «я» и отправляется в дом скорби в сопровождении зловещего доктора Рутеншпица. Герой не сумел создать себя как личность: подлинное человеческое содержание души он растратил в погоне за миражами. Отчаяние его есть слабость, пассивное страдание, противоположное самоутверждению. Трагедия Голядкина — в утрате своей личности на том этапе развития его душевной жизни, когда он только начал сознавать себя человеком.

В.Н. Захаров, исследуя символику повести, соотносит фамилию Голядкин с балтийским племенем «голядь», растворившимся, исчезнувшим в славянском этносе в эпоху нашествия Батыя. Это наводит на мысль о трагическом поглощении героя Достоевского окружающей его средой. У истоков «петербургской поэмы», по мнению исследователя, стоит поэма Гоголя «Мертвые души», которая настраивает на размышления о судьбах России, русского народа в целом и «маленького человека» в частности.

Стиль поэмы определяется типом повествования от лица вымышленного рассказчика с ярко выраженной экспрессивной манерой речи. В ней отчетливо обозначается влияние гоголевского сказа, живописующего душевные движения героя и детали окружающей обстановки, которые выливаются иногда в перечисление. Преобладающей формой повествования является несобственно-прямая речь, обусловленная диалогической обращенностью рассказчика к герою. Современные исследователи опровергают вывод В.В. Виноградова о слиянии автора и героя при переходе повествовательного сказа в речь Голядкина. При передаче внутренней речи персонажа своим языком рассказчик пародийно ломает его слова и фразы, утрирует особенности речи. Это вызывает комический эффект и позволяет отличить авторскую позицию от позиции героя. Авторское и чужое слово в повести разграничены стилистически и интонационно. Речь повествователя — правильная, выразительная, образная, временами иронично-насмешливая или проникнутая лиризмом. Для описания пейзажа, предметного мира и человека характерна метафоричность языка. Авторское сознание также воплощается в оценочно-психологических суждениях о герое, размышлениях на разные темы. Сознание Голядкина проявляется в формах примитивного чиновничьего идиолекта и официальной казенной фразеологии с использованием книжно-заученных и пословичных выражений.

Общий эмоциональный тон повествования выдержан в гоголевской традиции серьезно-смехового. Ироничная настроенность автора по отношению к герою не переходит в его высмеивание, а уравновешивается сознанием трагизма положения «маленького человека».

Арсентьева Н.Н. Двойник // Достоевский: Сочинения, письма, документы: Словарь-справочник. СПб., 2008. С. 55—64.

Прижизненные публикации (издания):

1846 — СПб.: Тип. Ив. Глазунова и Комп, 1846. Год восьмой. Т. XLIV. Февраль. С. 263—428.

Второе издание : СПб.: Тип. К. Жернакова, 1846. Год восьмой. Т. XLIV. Апрель. С. 263—428.

1866 — Полное собрание сочинений Ф.М. Достоевского. Новое, дополненное издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1866. Т. III. С. 64—128.

1866 — Новое, переделанное издание. Издание и собственность Ф. Стелловского. СПб.: Тип. Ф. Стелловского, 1866. 219 с.

«Двойник» - ранняя повесть Достоевского , написанная в 1846 г. и опубликованная во втором номере в журнале «Отечественные записки» за этот же год с подзаголовком «Приключения господина Голядкина».

Достоевский начал работать над «Двойником» после окончания повести «Бедные люди», писал произведение полгода. В 1945 г. он читал отдельные главы в кружке Белинского, они были приняты благосклонно. После издания повести Достоевский с горечью отмечал, что все её критикуют, считают затянутой и скучной, но читают с удовольствием, «перечитывают напропалую».

Достоевский принял решение переработать повесть, ему «Голядкин опротивел», но замысел писатель осуществил только через 20 лет. Он значительно сократил повесть, убрав повторы и длинноты, второстепенные рассуждения героя.

В качестве прототипа Голядкина называют писателя Якова Петровича Буткова, сотрудника «Отечественных записок», который отличался излишней робостью, мнительностью и замкнутостью, определённой забитостью. Бутков стал прототипом ещё нескольких героев Достоевского.

В окончательной редакции повесть получила подзаголовок «Петербургская поэма». Так Достоевский подчеркнул связь её с «Мёртвыми душами» Гоголя , исключительной в своём роде поэмой в прозе.

Литературное направление и жанр

Современники называли «Двойника» романом. Во втором издании Достоевский обозначил жанр как «Петербургская поэма», но слово «поэма» для Достоевского важно не как определение жанра, а как отсылка к «Мёртвым душам».

В современном значении «Двойник» - повесть, которой присущи психологизм и сатирический взгляд на общество. Психологическую разработку получила история помешательства Голядкина. Для достоверности Достоевский изучал течение психических расстройств. По словам психиатров, Достоевский довольно точно отразил изменения в поведении человека с расстроенной психикой.

Литературное направление произведения «Двойник» - реализм. Достоевский выступает как последователь Гоголя и романтика Гофмана , остро критикующих современное им общество, использующих для этого элементы фантастики. Социальное и нравственное разложение Голядкина происходит именно под влиянием ненормального, с точки зрения Достоевского, общественного устройства.

Проблематика

Вслед за Гоголем, Достоевский поднимает проблему маленького человека, порождённую самим обществом. Безумие Голядкина развивается вследствие социальной несправедливости: его соперником за руку и сердце Клары, дочери статского советника Олсуфия Ивановича Берендеева, становится чиновник более высокого ранга.

В повести поднимается проблема общественного уничижения человека до положения низменного существа, «ветошки». Для Достоевского важно изобличить «виновника» - чиновничье-дворянское петербургское общество.

Зеркальная к названной – проблема такого «забитого человека» (по словам Добролюбова), который понимает, что к нему относятся, как к грязной тряпке, но в глубине души его теплится задавленное человеческое достоинство.

Нереализованные амбиции Голядкина становятся причиной мании преследования. Двойник – порождение больного сознания Голядкина. Он делает самое неприятное для героя – унижает его. Распад личности Голядкина происходит через потерю, в первую очередь, чина. Голядкин-младший замещает место старшего, ему достаётся повышение по службе. Затем герой теряет и личность, превращаясь в жертву доктора Крестьяна Ивановича Рутеншпица.

Вне чиновничьей службы Голядкин тоже не может реализоваться, потому что распад его личности приводит к отсутствию борьбы даже за возлюбленную, которую он уступает без боя. При этом болезненное восприятие окружающих как врагов, подлецов, возможно, не соответствует действительности.

В повести поднимается также ряд социально значимых и философских проблем: проблема разобщённости людей, хрупкость и слабость человеческой личности, зависимость душевного состояния и нравственности отдельного человека от общественных отношений, влияющих на личность негативно, деформирующих её.

Сам Достоевский в «Дневнике писателя» утверждал, что ничего серьёзнее идеи этой повести в литературу не проводил.

В повести обнаруживается ряд психологических проблем, получивших развитие в дальнейшем творчестве Достоевского. Писатель называл образ Голядкина-младшего «главнейшим подпольным типом», положив основание проблеме душевного подполья своих героев. Проблема двойников тоже получила развитие в романах Достоевского, но они утратили абсолютное сходство, походили на главных героев одними чертами характера, но были противопоставлены другими, низменными, которые, возможно, не были реализованы у главных героев.

Сюжет и композиция

Сюжет повести развивается в двух планах: реальные события, происходящие с чиновником Голядкиным, и события так называемого «романа сознания» героя, реализующиеся только в его воображении.

Сюжет реального плана прост: Голядкин собирается на праздник, посвящённый именинам Клары Олсуфьевны, дочери статского советника Берендеева, его покровителя. По дороге он заезжает к врачу, которому обещает пить прописанное лекарство. Но его не пускают в дом советника, а потом выдворяют. Далее описаны два дня на службе Голядкина. В первый день он сосредоточен на посторонних проблемах и подозревает сотрудников и начальство в интригах и несправедливом отношении.

Во второй день Голядкин проспал и пришёл на службу поздно, потому что проснулся только в час дня. Он не решается зайти в отделение, поднимается туда только в конце работы. В кармане Голядкин находит письмо от Клары Олсуфьевны, о котором забыл с утра. Она просит спасти её от нежеланного жениха. Голядкин готовит карету к условленному времени, но передумывает и решает посмотреть из укрытия, как будут развиваться события. Его замечают и приглашают в дом, где передают в руки доктора.

За эти же три дня сознание Голядкина порождает двойника, которого зовут так же, он в таком же чине. Двойник знакомится с Голядкиным ночью первого дня, ночует у него и пользуется его гостеприимством, на следующий день оказывается принятым на службу в то же отделение. Там он ведёт себя по отношению к Голядкину оскорбительно, пытается выслужиться и обходит Голядкина по службе. Поскольку Голядкину не удаётся объясниться с двойником, он пишет ему письмо, которое передаёт через писаря. Вечером именно Голядкин-младший замечает Голядкина-старшего возле дома статского советника. Он же бежит за каретой, в которой врач увозит Голядкина.

Сюжет повести занимает всего 3 дня. Композиция близка к кольцевой: действие начинается и заканчивается общением с врачом, за этим следует (или этому предшествует) приход в дом статского советника, в который Голядкина первый раз не пускают, а во второй раз, зеркально, приглашают (очевидно, чтобы отдать врачу). Идея двойника возникает у Голядкина при общении с врачом, отстаёт двойник в самом конце, не угнавшись за каретой врача.

Хотя события конца повести подобны событиям начала, Голядкин воспринимает всё по-другому, даже доктор кажется ему другим, страшным.

Герои повести

Главный герой повести «Двойник» - титулярный советник Яков Петрович Голядкин. Его говорящая фамилия происходит от слова голяда , голядка , что значит голь, беднота.

В отзыве о «Двойнике» в 1946 г. Белинский назвал Голядкина обидчивым, помешанным на амбиции человеком, каких много «в высших и средних слоях нашего общества». Голядкину всё время кажется, что его обижают, что против него интригуют. Он видит опасность в любом поведении окружающих: в словах, делах, взглядах. Но, по словам Белинского, в действительности Голядкин не может ничем возбудить к себе зависти: ни личными качествами (умом и способностями), ни положением в обществе, ни богатством. Его опасения вызывают у читателя улыбку.

Белинский считает черты характера Голядкина невыразительными: не умный и не глупый, не богатый и не бедный, очень добрый и слабохарактерный. Жизнь его была бы неплохая, если бы не «болезненная обидчивость и подозрительность».

Согласно Белинскому, единственная добродетель Голядкина, которою он очень гордится, состоит в том, что он идёт прямою дорогою, ходит не в маске. Эти метафоры обозначают, что Голядкин действует открыто, не плетёт интриг. На деле же Голядкин не обладает даже этой единственной добродетелью, пытаясь всё выведать обходными путями, всё время прячась, не предпринимая решительных действий и надеясь, что всё обойдётся.

Среди других черт характера Голядкина его страх перед обществом, чувство социальной незащищённости, способность жертвовать личными интересами.

Добролюбов уже в 1861 г. отнёс Голядкина к типу «забитых людей». Критик воспринимал сумасшествие Голядкина как форму протеста человека-«ветошки» против действительности, которая его унижает и обезличивает.

Добролюбов попытался психологически объяснить причину раздвоения личности Голядкина. Раздвоение возникло у слабого человека между его желанием действовать прямо и подсознательным стремлением самому плести интриги. Голядкин-младший – и есть воплощение этой второй, нереализованной стороны робкого Голядкина. С точки зрения Добролюбова, робость и не совсем исчезнувшее нравственное начало не позволяют Голядкину принять придуманные им гадости как свои собственные. Так появляется двойник.

Мотив двойничества характерен для литературы романтизма и многократно обыгран в образе тени. Но трагико-фантастический план повести позволяет ввести образ двойника – человека с такой же внешностью (что бывает), таким же социальным статусом (это возможно), таким же именем (невозможное совпадение) и даже родом из тех же мест.

Остальные герои повести смотрят на Голядкина подозрительно отчасти потому, что подозревают в нём некоторую ненормальность. Странным поведением Голядкина можно объяснить пьянство Петрушки и его желание уйти от хозяина.

Большое значение в повести имеет речь Голядкина и других персонажей, переданная через призму его восприятия. Монологи Голядкина построены синтаксически правильно, но не передают никакой мысли: «Что, дескать, отчего ж и нет, но что если так дело пошло, то он, пожалуй, готов согласиться».

Стилистические особенности

Ещё современники критиковали повесть за чрезмерную затянутость. Белинский в защиту писателя утверждал, что огромный и сильный талант 24-летнего автора просто ещё не созрел.

Среди достоинств повести Белинский отметил избыток юмора, способность объективно созерцать жизненные явления.

Ещё одной особенностью повести Белинский назвал манеру изложения: она ведётся от автора, но языком и понятиями героя, так что читатель даже не сразу понимает, что герой сумасшедший. Этот же приём порождает комическое в повести.

Среди недостатков Белинский назвал, кроме повторов, ещё и такой: почти все герои говорят похожим языком. Но не в этом ли состоял замысел Достоевского: читатель видит всех героев глазами Голядкина, через призму его сознания преломляется и трансформируется их внешность, поступки и речь. Ещё одной причиной обезличивания героев, их невнятных речей, подобных высказываниям Голядкина, может быть идея Достоевского, что в каждом человеке есть часть сознания Голядкина.

«Двойник» — повесть Ф. М. Достоевского.

История создания

Работа над произведением началась летом 1845 г. и затянулась до января 1846 г., ввиду значительности замысла, хотя автор планировал завершить повесть к осени. В ноябре Достоевский, сообщая брату Михаилу о своих творческих планах, отводит в них «Двойнику» ведущую роль. Высокая оценка «идеи» повести, несмотря на признание неудачи в «форме», не меняется с течением времени: в записных тетрадях периода работы над романом «Подросток» писатель называет Голядкина «главнейшим подпольным типом» (таким образом, им открывается целая галерея персонажей — от Подпольного до Смешного Человека), в «Дневнике писателя» за 1877 г., признавая повесть «совсем неудавшейся», оговаривает, что «...идея ее была довольно светлая, и серьезнее этой идеи я никогда ничего в литературе не проводил». Чувствуя, что «в 46-м году... формы не нашел и повести не осилил», «лет пятнадцать спустя» (на самом деле в мае 1862 г., 16 лет спустя после первой публикации «Двойника» в №2 «Отечественных записок» за 1846 г.) Достоевский принимается за его переработку для готовящегося собрания своих сочинений. Первоначальное решение о переделке «формы» в целом не осуществляется из-за выполнения обязательств в связи со смертью брата, М.М. Достоевского, и начавшейся работы над «Преступлением и наказанием». Второй вариант «Двойника» (отдельное издание — СПб., 1866) является не переработкой, а сокращением первого: опущены распространенные названия глав, исключены два письма (гл. X, XII), как и во всех произведениях раннего периода, готовившихся к собранию сочинений, произведена стилевая правка.

Анализ повести «Двойник» Достоевского

«Двойник», согласно авторскому определению, «петербургская поэма». Тем самым произведение Достоевского вводится в контекст особого идейно-стилистического образования — «петербургских повестей» (или «петербургских легенд»), начиная от новеллы Пушкина «Уединенный домик на Васильевском» и поэмы «Медный всадник», имеющей подзаголовок «петербургская повесть». Непосредственными предшественниками Голядкина в русской литературе становятся персонажи повестей Гоголя — Поприщин («Записки сумасшедшего»), майор Ковалев («Нос»), Акакий Акакиевич («Шинель»). Несомненное влияние на замысел «Двойника» оказало знакомство Достоевского с опубликованной в альманахе «Вчера и сегодня» (кн. I за 1845 г.) неоконченной повестью М.Ю. Лермонтова «Штосс».

Основной особенностью «петербургской повести» является парадоксальное сочетание подчеркнутой обыденности (герой ее чаще всего — рядовой обыватель, мелкий чиновник) и фантастики. Легендарные персонажи — призраки, ходячие трупы, упыри, ожившие статуи, портреты и восковые персоны, выращенные в колбах гомункулусы, ведьмы и черти — в «петербургских повестях» вписаны в реальность, имеют точные адреса, положение в обществе и чин.

Достоевский неоднократно отмечал как основную черту Петербурга именно соединение «прозаичности» и «фантастичности». Развернутые описания города в этом ключе даны им в «Зимних заметках о летних впечатлениях» и «Подростке». «Петербургские типы», особо выделенные Достоевским, — «гордый» Германн и «смиренный» Евгений; атмосфера призрачности связана с образом тлетворных испарений «финского болота», отсутствием воздуха в буквальном и метафорическом смысле.

Голядкин соединяет в себе черты обоих типов: его «амбиция» проистекает из желания заявить себя, не быть «ветошкой». В то же время он не умеет заявить себя иначе, чем это диктует ему общее правило — вытесняя «врагов». Не случайно «двойник», «Голядкин-младший», материализуется из «ноябрьской, мокрой, туманной, дождливой, снежливой», чреватой наводнением (мотив «Медного всадника») ночи именно тогда, когда терпят фиаско наиболее решительные попытки «Голядкина-старшего» продвинуться и «посрамить врагов», вопреки декларируемой им идее смирения («всякий должен быть доволен собственным местом»). Чем одержимее идеей вражьих поисков становится «Голядкин-старший», чем больше мер для их предотвращения он предпринимает, тем увереннее и успешнее действует его двойник. Интересно, что по мере возрастания одержимости Голядкин все больше поминает черта («черт знает», «черти заварили кашу какую», «черт побрал»). Финал повести буквализирует чертыхания героя: «страшный незнакомец» в «карете, запряженной четверней лошадей», приезжает за Голядкиным и в ответ на его согласие («я вверяюсь вполне... и вручаю судьбу мою») забирает: «два огненные глаза смотрели на него в темноте, и зловещею, адскою радостию блестели эти два глаза». Появление черта в «Двойнике» мотивировано безумием героя, не случайно для других персонажей это не черт, а доктор Крестьян Иванович Рутеншпиц, забирающий Голядкина в «казенный дом». В то же время читателю, в соответствии с двойственностью «петербургской легенды», оставлена возможность двоякого толкования: «другой Крестьян Иванович», «страшный Крестьян Иванович» — настоящий пришелец из ада, получающий душу героя. Появление доктора в начале повести не случайно, тем самым герою предоставлена возможность выбора, не использованная им: Голядкин приходит к Рутеншпицу «исповедаться», но «исповедь» становится обвинением «врагов», шанс спастись остается не использованным. «Не тот», «другой», «пасквиль», каким воспринимает двойника «настоящий» Голядкин, сам становится настоящим и превращает подлинного в свое подобие.

Двойничество в поздних романах Достоевского («двойник» Версилова в «Подростке», черт Ивана в «Братьях Карамазовых») приобретает ярко выраженный метафизический оттенок: появление «двойника» — крайнее следствие «широкости», совмещения в душе героя «идеала мадонны и идеала содомского», приводящее к расколу личности. Подобный «раскол» исследуется в романе «Преступление и наказание» (на что указывает и «говорящая» фамилия героя). В романе «Бесы» двойничество рассматривается в еще одном аспекте — самозванства. Как полагает К.В. Мочульский, правка, предпринятая Достоевским при подготовке текста «Двойника» к изданию в составе собрания сочинений, включала в том числе и уничтожение всяких параллелей с Григорием Отрепьевым, что объяснялось возникновением и разработкой замысла «Бесов» и желанием писателя размежевать образы Ставрогина и Голядкина.

Главный герой произведения Яков Голядкин обычный государственный работник. Он работает служащим низшего звена. Его мечта стать популярным и всеми любимым, он хочет вращаться в высших кругах.

Чтобы швейцары перед ним открывали дверь, а незамужние девушки прихорашивались и строили глазки при виде его. Но ничего такого не происходит, он работает обычным служащим, а женщины на него не обращают никакого внимания.

Он обычный, честный служащий, не умеет плести интриги и льстить начальству. Все началось с того что он пошел на бал к Берендееву, и его с позором выгнали с этого мероприятия.

С Голядкиным случился нервный срыв, он в полной растерянности оказался под мостом и там встретил человека полностью на него похожего, это оказался его двойник.

Придя на работу Яков, обнаружил своего двойника работающего в той же конторе, что и он. Этот Гладков оказался льстецом и интриганом, в краткие промежутки времени, заслужил хорошее отношение в коллективе. И стал популярным среди женской половины коллектива.

Яков очень обрадовался появлению такого же, по его мнению, близкого по душе человека. Пригласил его к себе в гости и вот они поговорили, но во мнениях не сошлись.

Через некоторое время двойник главного героя начинает всячески прилюдно его оскорблять и унижать. То хлопнул при всем коллективе его по щеке и щелкнул по брюху. Что вышло очень смешно и унизительно.

Потом при встрече, Яков протянул ему свою для рукопожатия руку, тот ее одернул и еще вытер платком, как будто испачкался. В общем, двойник издевался над настоящим Яковом как мог и опозорил его во всех компаниях, где они бывали месте.

Теперь Голядкина не то, что приглашать стали на мероприятия, проводимые высшими кругами общества. А наоборот перестали вообще приглашать в гости. Женский пол стал его просто ненавидеть. В итоге Яков вообще отчаялся и сошел с ума, его отвезли в психиатрическую больницу.

В роли Голядкина автор показывает истинное лицо общества, в котором господствует, лесть и далеко невысокие идеалы. У людей преобладают низменные желания. Автор высмеивает жизнь всего общества в Петербурге, в котором царит, лесть, интрига.

В нем нет ничего искреннего чистого высокого. Причина появления двойника, это результат психической болезни Голядкина. В одном человеке выразились все лучшие качества, другой человек это все негативное и плохое что может быть в человеке.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Достоевский. Все произведения

  • Бедные люди
  • Двойник
  • Хозяйка

Двойник. Картинка к рассказу

Сейчас читают

  • Краткое содержание Адамович Немой

    События произведения разворачиваются во время Великой Отечественной войны на белорусской земле.

  • Краткое содержание В прекрасном и яростном мире Платонова

    Рассказ ведется от лица помощника машиниста Кости, но главный герой не он, а его старший товарищ Александр Мальцев, лучший работник депо. По характеру он молчаливый и замкнутый, всегда сам перепроверяет исправность оборудования

  • Краткое содержание Носов Огородники

    В рассказе описываются действия в пионерлагере. Рассказчик и его друзья прибыли в пионерлагерь для отдыха. Вожатого звали Витя. По словам Вити, каждая группа сажает в лагере свой огород

  • Краткое содержание Гайдар На графских развалинах

    Отгремела Гражданская война, но советская власть никак не может навести порядок. Повсюду очень много беспризорников.

  • Краткое содержание Сетон-Томпсон Уличный певец

    Рассказ о двух воробьях Рэнди и Бидди. Воробьиха Бидди родилась и жила в обычной воробьиной стаи. Бидди имела необычный окрас. На одном ее крыле проступали белые перья, делавшие ее привлекательной птицей.