Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

День рождения 23 октября 1840

русский революционер-террорист, совершивший 4 апреля 1866 года одно из неудачных покушений на русского императора Александра II

Биография

Происходил из мелкопоместных дворян. Окончил 1-ю Пензенскую мужскую гимназию в 1860 году, затем учился в Казанском (с 1861 года) и Московском (1864-1865, исключён за неуплату) университетах. Одно время жил в деревне у родных, а также работал письмоводителем при мировом судье Сердобского уезда. В 1865 году вступил в тайное революционное общество («Организация»), возглавляемое его двоюродным братом Н. А. Ишутиным . Вместе с некоторыми членами кружка Каракозов стал сторонником тактики индивидуального террора и считал, что убийство царя может послужить толчком для пробуждения народа к социальной революции.

Весной 1866 года он по собственной инициативе выехал в Санкт-Петербург в целях покушения на императора. Мотивы своего поступка Каракозов изложил в рукописной прокламации «Друзьям-рабочим», в которой призывал народ к революции и установлению социалистического строя после цареубийства.

4 апреля 1866 года стрелял в Александра II у ворот Летнего сада, однако промахнулся. Был арестован и заключён в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. По официальной версии, причиной промаха Каракозова стало то, что его руку оттолкнул крестьянин Осип Комисаров , который был возведён в дворянское достоинство с фамилией Комиссарова-Костромского.

В прокламации «Друзьям-рабочим!», которую Каракозов распространял накануне покушения (один её экземпляр обнаружили в кармане террориста при аресте), революционер объяснял мотивы своего поступка: «Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел - я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу - русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось - им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их…»

Следствие по делу Каракозова возглавлял граф М. Н. Муравьёв, не доживший двух дней до вынесения приговора. Сначала террорист отказывался давать показания и утверждал, что он крестьянский сын Алексей Петров. В ходе следствия было установлено, что проживал он в 65 номере в Знаменской гостинице. Обыск в номере дал возможность следствию выйти на московского сообщника Каракозова, от которого и узнали его имя. По ряду данных, в ходе следственных мероприятий Каракозова лишали сна.

В ходе процесса в Верховном уголовном суде (10 августа - 1 октября 1866 года) над членами кружка ишутинцев, в заседании 31 августа под председательством князя П. П. Гагарина , был приговорён к смертной казни. В приговоре Суда отмечалось, что в покушении на жизнь «Священной особы государя императора» (одно из 2-х обвинений) Каракозов «сознался, объяснив пред Верховным Уголовным Судом, при выдаче ему копии с обвинительного акта, что преступление его так велико, что не может быть оправдано даже тем болезненным нервным состоянием, в котором он находился в то время». Суд определил: «именующегося дворянином, но не утверждённого в дворянстве Дмитрия Владимирова Каракозова 25-ти лет, по лишении всех прав состояния, казнить смертию через повешение.»

Был повешен 3 сентября на Смоленском поле (Васильевский остров) в Санкт-Петербурге , при большом стечении народа. Зарисовку Каракозова перед казнью оставил присутствовавший на Смоленском поле И. Е. Репин .

На месте покушения на царя была установлена часовня, снесённая при советской власти в 1930 году.

После покушения, были произведены обыски и аресты некоторых сотрудников либеральных изданий; журнал «Современник» Некрасова закрыт (несмотря на хвалебные стихи, написанные поэтом Муравьёву и Комисарову).

Биография
4 апреля 1866 года, в четвертом часу дня, император Александр II после обычной прогулки в Летнем саду в сопровождении племянника, герцога Николая Лейхтенбергского, и племянницы, принцессы Марии Баденской, садился в коляску, когда неизвестный человек выстрелил в него из пистолета. В эту минуту стоявший в толпе крестьянин Осип Комиссаров ударил убийцу по руке, и пуля пролетела мимо. Преступник был задержан на месте и по приказанию императора отведен в III отделение. Государь сам из Летнего сада отправился прямо в Казанской собор - принести благодарение Богу за избавление от угрожавшей ему опасности, а герцог Николай и принцесса Мария - поспешили в заседание Государственного Совета, чтобы предупредить о случившемся председательствовавшего в Совете великого князя Константина Николаевича. Когда император возвратился в Зимний дворец, то там уже ожидали его все члены Государственного Совета для принесения поздравления. Обняв императрицу и августейших детей, император со своей семьей вторично поехал в Казанский собор, где перед чудотворной иконой Богоматери отслужен был благодарственный молебен.
На другой день, в 10 часов утра, император принял поздравления Сената, явившегося в Зимний дворец в полном составе, с министром юстиции во главе. «Благодарю вас, господа, - сказал он сенаторам, - благодарю за верноподданнические чувства. Они радуют меня. Я всегда был в них уверен. Жалею только, что нам довелось выражать их по такому грустному событию. Личность преступника еще не разъяснена, но очевидно, что он тот, за кого себя выдает. Всего прискорбнее, что он русский». На выраженную одним из сенаторов надежду, что дальнейшее следствие разъяснит личность преступника и что имя русского останется незапятнанным, государь отвечал: «Дай Бог!» Затем он сообщил сенаторам то, что открыло первоначальное следствие.
Стрелявший в государя оказался исключенным за участие в беспорядках из числа студентов сперва Казанского, а потом и Московского университетов, дворянином Саратовской губернии Дмитрием Каракозовым. Обнаружение причин, вызвавших преступление, и выявление его соучастников было возложено на особую следственную комиссию, председателем которой назначили графа М.Н. Муравьева.
Каракозов вначале скрывал свою фамилию и назвался крестьянином Петровым. 5 апреля шеф жандармов князь Долгоруков в докладе царю писал: «Все средства будут употреблены, дабы раскрыть истину». Это звучало зловеще. На следующий день Долгоруков сообщил царю, что арестованного «допрашивали целый день, не давая ему отдыха, - священник увещивал его несколько часов». Еще через день тот же Долгоруков докладывал: «Из прилагаемой записки Ваше величество изволит усмотреть то, что сделано главной следственной комиссией в течение второй половины дня. Несмотря на это, преступник до сих пор не объявляет своего настоящего имени и просит меня убедительно дать ему отдых, чтобы завтра написать свои объяснения. Хотя он действительно изможден, но надобно еще его истомить, дабы посмотреть, не решится ли он еще сегодня на откровенность». 8 апреля председатель следственной комиссии граф Муравьев писал царю: «Запирательство преступника вынуждает комиссию к самым деятельным и энергичным мерам для доведения преступника до сознания». Граф Муравьев стяжал себе «славу» жестокого усмирителя польского восстания, и поэтому его слова об «энергичных мерах» говорят сами за себя.
Кропоткин в «Записках революционера» передал слышанный им в крепости рассказ жандарма, сторожившего Каракозова в камере: при заключенном неотлучно находилось по два стражника, менявшиеся через каждые два часа. По приказанию начальства они не позволяли Каракозову заснуть. Как только он, сидя на табуретке, начинал дремать, жандармы встряхивали его за плечи.
Кроме мучения бессонницей, к Каракозову были применены тяжелые для него особые «психологические приемы». Ему передавались от любимого им и также арестованного его двоюродного брата Ишутина письма, написанные, очевидно, под диктовку жандармов или по их принуждению. В письмах Ишутин умолял Каракозова сказать всю правду, назвать соучастников и тем самым дать свободу ему, Ишутину.
В роли мучителя и агента III отделения выступил и священник Палисадов. Ему было предписано посещать Каракозова и выведывать у него сведения. Палисадов действовал по особому выработанному им плану, донимая Каракозова в его камере церковными службами, проповедями и хитрыми беседами частного характера. Обо всем услышанном от узника Палисадов сообщал начальству. Протоиерей Палисадов посещал Каракозова в камере 21, 22, 24, 27, 29 апреля и 1 мая, а кроме того, еще 5, 6 и 12 апреля терзал заключенного в III отделении. Визиты Палисадова продолжались от полутора до двух часов, причем во время богослужений измученный бессонницей и допросами Каракозов должен был оставаться на ногах. 22 апреля в камере Каракозова состоялся молебен с водосвятием. Впоследствии Палисадов совершал аналогичные богослужения уже не в камере, а в домовой церкви коменданта, в присутствии последнего, а также Каракозова и двух других заключенных, арестованных по тому же делу (Ишутина и Худякова). И здесь продолжались проповеди и увещевания.
Есть основания предполагать, что к Каракозову была применена и пытка голодом. Таких оснований два. Во-первых, в напечатанной проповеди одного священника, видевшего Каракозова в первые дни его содержания в III отделении, имеется указание, что Каракозов будто бы сам отказывался от пищи и питья в продолжение первых пяти суток его заключения. Объяснение этому проповедник видел, между прочим, в желании Каракозова унести с собой в гроб свою тайну. Таким образом, мы имеем указания на голодание Каракозова. Не было ли оно таким же «добровольным», как и его бессонница?
Во-вторых, в архивном деле содержится прямое указание на ограничение пищи нескольким каракозовцам. Прежде чем привести соответствующую выписку из архивного дела, отметим, что она полностью соответствует рассказу, слышанному автором настоящей книги от отца, который по делу Каракозова также был заключен в Петропавловской крепости (в Невской куртине, а потом сослан в Вологодскую губернию). Отец рассказывал, что председатель комиссии по расследованию дела Каракозова, усмиритель польского восстания Муравьев-вешатель, оставшись недоволен ответами отца на допросах, приказал ограничить его питание в крепости. В архивном деле имеется распоряжение Муравьева коменданту крепости «изменить продовольствие» Гернету, Никольскому, Орлову, Николаеву и еще пятерым каракозовцам, давая им обед из двух блюд лишь через день. При этом было определенно указано, что обед должен состоять из щей или супа и какого-нибудь кушанья на второе блюдо, подававшегося также и на ужин.
Для того, чтобы учесть реальное значение такого «изменения пищи», припомнил слова каракозовца Худякова, который говорил: «В крепости кормили такой пищей, которой не позавидовали бы многие собаки».
При таком отвратительном питании очень знаменательным является найденное нами в архиве обращение коменданта Петропавловской крепости в III отделение с просьбой не принимать, по возможности, от родных арестованных белья и продуктов для передачи в крепость, мотивируя это достаточным количеством белья в крепости и отсутствием помещения для хранения продуктов.
Несомненно, что за этим распоряжением коменданта крепости скрывалось желание создать для заключенных по делу Каракозова более тяжелый режим: для хранения продуктов не требовалось особого помещения, так как принесенные предметы питания передавались в камеру заключенных.
III отделение не останавливалось перед угрозой и настоящей пыткой узников. Об этом рассказал в своих воспоминаниях Худяков.
Следователи передавали Худякову повеление Александра II применить к нему пытки, а если он немедленно не сознается, то объявить его вне закона и расстрелять.
Следствие установило, что Каракозов принадлежал к руководимому его двоюродным братом Ишутиным московскому тайному кружку, состоявшему преимущественно из учащейся молодежи, вольнослушателей университета, студентов Петровской земледельческой академии и воспитанников других учебных заведений; что кружок этот имел конечной целью совершение насильственным путем государственного переворота; что средством к тому должно было служить ему сближение с народом, обучение его грамоте, учреждение мастерских, артелей и других подобных ассоциаций для распространения среди простолюдинов социалистических учений. Установили также, что члены московского кружка имели связи с петербургскими единомышленниками, со ссыльными поляками и с русскими выходцами за границей.
Следствие обнаружило, сверх того, неудовлетворительное состояние большей части учебных заведений, высших и средних, неблагонадежность преподавателей, дух непокорства и своеволия студентов и даже гимназистов, увлекавшихся учением безверия и материализма, с одной стороны, и самого крайнего социализма - с другой, открыто проповедуемых в журналах так называемого передового направления.
Заседания верховного суда, которому был предан Каракозов, происходили все в той же Петропавловской крепости, где судили декабристов и петрашевцев. Стены крепости были надежнее других стен. Хотя процесс Каракозова велся уже по новым судебным уставам, но он проходил «по-старому» во многих отношениях. Остались прежними не только место суда в пределах крепости, но и те влияния, без которых, конечно, не мог обойтись разбор этого дела. Так, Александр II пожелал, чтобы процесс был закончен как можно скорее. Поэтому пошла такая судебная гонка, которая отнюдь не благоприятствовала правильному и всестороннему рассмотрению дела. Неизбежны были и всякие влияния со стороны высокопоставленных лиц. Обер-секретарь верховного суда Есипович в своих записках об этом суде отмечал влияние таких вельмож, которые «всякое отступление или уклонение от своего безапелляционного приговора считали чуть не изменой государю и государству».
Воспоминания Есиповича, который сам стоял на верхних ступеньках служебной лестницы, в чине штатского генерала, а впоследствии и сенатора, приобретают для нас особый интерес. Ему было прекрасно известно все, что творилось и говорилось за кулисами суда. Он знал и ту борьбу, которую вели за пределами суда разные лица, в том числе Муравьев-вешатель. Сторонники поголовной казни всех привлеченных к суду находили, что дело Верховного уголовного суда - в опасных руках, что председатель его попал под влияние революционной партии в лице секретаря суда (то есть Есиповича). Вся же «революционность» этого секретаря сводилась только к попыткам провести заседание суда по этому первому процессу, разбиравшемуся на основе судебных уставов 1864 года, с соблюдением закона.
В состав суда были введены лица, беспощадная жестокость которых была известна заранее. Таковы были Панин и Корниолин-Пинский, полуживой 90-летний старик, которого вносили в зал суда на носилках. Есипович вспоминал, как члены суда задолго до приговора разыскивали статьи закона с наиболее суровыми карами. Обвинителем в процессе был министр юстиции Замятин, который, по словам Есиповича, никогда не отстаивал своих личных твердых убеждений по той, может быть, простой причине, что он их не имел. Председателем суда был князь Гагарин.
Совсем не бесстрастное судейское настроение его вылилось наружу в самом начале процесса, когда он заявил секретарю суда, что будет обращаться к Каракозову на «ты», так как «такому злодею нет возможности говорить «вы». Впрочем, секретарю удалось убедить его обращаться к подсудимому на «вы».
Во время самого суда до сведения председателя было доведено желание царя ускорить окончание процесса. «Если казнь Каракозова не будет совершена до 26 авг., то государю императору неугодно, чтобы она произошла между 26 (днем коронации) и 30 авг. (днем его тезоименитства)». Так подсказывался приговор. Он и был вынесен. Его вынесению предшествовало частное совещание членов суда на квартире председателя, где было решено казнить одного Каракозова. Член суда Панин согласился с этим очень неохотно, сказав, что, «конечно, двух казнить лучше, чем одного, а трех лучше, нежели двух».
Каракозов, совсем надломленный следствием и судом, дал показания и подал просьбу о помиловании. Министр юстиции, он же обвинитель по процессу, доложил ее царю, о чем впоследствии рассказывал: «Какое ангельское выражение было на лице государя, когда он сказал, что он давно простил его, как христианин, но, как государь, простить не считает себя вправе». Так, лицемерно, пышной фразой царь, неограниченный монарх, ограничивал себя в праве избавления от виселицы осужденного!..
2 сентября председатель суда вызвал Каракозова из равелина в здание, где происходил суд. Каракозов вошел с таким светлым лицом, что, по-видимому, ждал помилования, но услышал об утверждении приговора, и весь свет исчез с его лица, оно потемнело и приняло суровое и мрачное выражение. Осужденному пришлось ждать казни целые сутки.
Кроме Каракозова Верховный уголовный суд судил по его же делу еще 35 других обвиняемых, разделенных на две группы. В первую группу были отнесены вместе с Каракозовым 11 человек, а во вторую - 25. Кроме того, с частью арестованных по тому же делу правительство расправилось без суда, в административном порядке.
Значительная часть арестованных была заключена в куртины и бастионы Петропавловской крепости, и трое (Каракозов, Ишутин и Худяков), как сказано выше, содержались в Алексеевском равелине. Впрочем, Худяков был заключен в равелин не сразу, а переведен сюда из Никольской куртины.
В вину обвиняемым ставилась та или иная форма принадлежности к покушению на Александра II и участие в организации, ставившей своей целью государственный переворот и водворение новых социальных начал. Большинство членов кружка не шло далее попыток организации артелей и производственных товариществ, дальше намерений вести пропаганду при помощи библиотек и школ. Обвинительные акты в первую очередь выдвигали обвинение против участников общества под названием «Ад», в котором убийство царя как средство переворота было предметом обсуждения.
Большинство обвиняемых на следствии и в суде после осуждения их на каторгу и поселение подавали просьбы о помиловании. Подавал просьбу о помиловании уже после казни Каракозова и Ишутин, приговоренный к повешению. Он был помилован по совершении над ним всей церемонии публичной казни вплоть до одевания в саван и надевания петли на шею. Это стоило ему потери душевного здоровья.
Возраст осужденных был в пределах 19 - 26 лет. Приговор к суровым наказаниям не мог остановить роста революционного движения в стране.
1 сентября у Летнего сада состоялась церемония закладки часовни в память «чудесного избавления» царя от выстрела Каракозова. Красноречивую запись в своем дневнике сделал в тот день П.А. Валуев: «Довольно много народа. В числе лиц, участвовавших в церемонии, был Комиссаров. Он стоял подле своего изобретателя генерала Тотлебена. Он украшен разными иностранными орденами, что дает ему вид чиновника, совершившего заграничные поездки в свите высоких особ. Стечение обстоятельств. Сегодня закладка часовни, завтра похороны Муравьева, послезавтра казнь Каракозова. Смотрел на толпу или толпы присутствовавших. Видел лица царедворчески и нецаредворчески умиленные, видел лица задумчивые и множество лиц с выражением глазеющего тупоумия. Есть что-то как бы надломанное в нынешнем строе России и во всем, что ежедневно у меня под глазами».
3 сентября 1866 года в 7 часов утра Дмитрий Каракозов был доставлен из Петропавловской крепости на Смоленское поле. Тысячи людей, несмотря на ранний час, собрались здесь. Все ждали казни...
Секретарь суда Я.Г. Есипович, присутствовавший при исполнении приговора, писал в своих воспоминаниях:
«Между необозримыми массами народа была оставлена широкая дорога, по которой мы и доехали до самого каре, образованного из войск. Здесь мы вышли из экипажа и вошли в каре. В центре каре был воздвигнут эшафот, в стороне от него поставлена виселица, против виселицы устроена низкая деревянная площадка для министра юстиции со свитой. Все было выкрашено черною краскою. На этой площадке мы стали.
Скоро к эшафоту подъехала позорная колесница, на которой спиною к лошадям, прикованный к высокому сидению, сидел Каракозов. Лицо его было синее и мертвенное. Исполненный ужаса и немого отчаяния, он взглянул на эшафот, потом начал искать глазами еще чего-то, взор его на мгновение остановился на виселице, и вдруг голова его конвульсивно и как бы непроизвольно отвернулась от этого страшного предмета.
А утро начиналось такое ясное, светлое, солнечное!».
И вот палачи спокойно, не торопясь, отковали Каракозова. Потом, взяв его под руки, подняли на высокий эшафот, к позорному столбу. Многотысячная толпа затихла и, устремив свои взоры к эшафоту, ждала, что будет дальше.
Министр юстиции Д.Н. Замятин повернулся к Есиповичу и громко сказал:

«Господин секретарь Верховного Уголовного суда, объявите приговор суда во всеуслышание!»

Есипович, с трудом преодолевая волнение, поднялся по ступенькам эшафота, оперся о перила и начал читать:

«По указу его императорского величества...»

После этих слов забили барабаны, войско сделало «на караул», все сняли шляпы. Когда барабаны затихли, - продолжал Есипович, - я прочел приговор от слова до слова и затем опять возвратился на ту площадку, где стоял министр юстиции со свитою.
Когда я сошел с эшафота, на него взошел протоиерей Палисадов, духовник Каракозова. В облачении и с крестом в руках он подошел к осужденному, сказал ему последнее напутственное слово, дал поцеловать крест и удалился.
Палачи стали надевать на него саван, который совсем закрывал ему голову, но они не сумели этого сделать как следует, ибо не вложили рук его в рукава. Полицмейстер, сидевший верхом на лошади возле эшафота, сказал об этом. Они опять сняли саван и опять надели так, чтобы руки можно было связать длинными рукавами назад. Это тоже, конечно, прибавило одну лишнюю горькую минуту осужденному, ибо когда снимали с него саван, не должна ли была мелькнуть в нем мысль о помиловании? И опять надевают снова саван, теперь в последний раз».
Тяжелое впечатление произвела казнь Каракозова на молодого И.Е. Репина. Он видел, как равно утром приговоренного к смерти «преступника» везли через весь город на виселицу. А потом, вместе со своим товарищем художником Н.И. Мурашко, Репин пришел на Смоленское поле...

В своих воспоминаниях И.Е. Репин подробно описал казнь Каракозова. «Казалось, он не умел ходить или был в столбняке; должно быть, у него были связаны руки. Но вот он, освобожденный, истово, по-русски, не торопясь, поклонился на все четыре стороны всему народу. Этот поклон сразу перевернул все это многоголовое поле, оно стало родным и близким этому чуждому, странному существу, на которого сбежалась смотреть толпа, как на чудо. Может быть, только в эту минуту и сам «преступник» живо почувствовал значение момента - прощение навсегда с миром и вселенскую связь с ним.

И нас прости, Христа ради, - прохлюпал кто-то глухо, почти про себя.

Матушка, царица небесная, - протянула нараспев баба.

Конечно, Бог будет судить, - сказал мой сосед, торговец по обличью, с дрожью слез в голосе.

О-о-х! Батюшки!.. - провыла баба.

Толпа стала глухо гудеть, и послышались даже какие-то выкрики кликуш...
Палачи подвели Каракозова под виселицу, поставили на скамейку и надели веревку... Затем палач ловким движением выбил подставку из-под ног.
Каракозов плавно уже подымался, качаясь на веревке, голова его, перетянутая у шеи, казалась не то кукольной фигуркой, не то черкесом в башлыке. Скоро он начал конвульсивно сгибать ноги - они были в серых брюках. Я отвернулся на толпу и очень был удивлен, что все люди были в зеленом тумане... У меня закружилась голова, я схватился за Мурашко и чуть не отскочил от его лица - оно было поразительно страшно своим выражением страдания; вдруг он мне показался вторым Каракозовым. Боже! Его глаза, только нос был короче»...
Сразу же после казни Репин сделал карандашный набросок Каракозова, изображавший, по выражению К. Чуковского, смертельно изможденное, замученное, омертвелое лицо человека, бывшего уже по ту сторону жизни, недоступного ни надежде, ни горю.
Двадцать минут висел Дмитрий Каракозов. Потом палачи спокойно, хладнокровно положили его в гроб, стоявший у подножья виселицы. Гроб обвязали веревкой и поставили на телегу.
В пустынном и угрюмом месте - на острове Голодае - тайно похоронили труп. Здесь же за сорок лет до того были преданы земле тела пяти декабристов.
И после казни Каракозова полиция еще надеялась напасть на новый след его соучастников. Дни и ночи охранялась могила его, а тех, кто случайно оказывался вблизи, немедленно арестовывали...
Как-то раз были задержаны около могилы Каракозова и художники Репин и Мурашко. Лишь после тщательного выяснения их личностей они были отпущены.

Русский революционер-террорист, совершивший неудачное покушение на русского царя Александра II.

Происходил из мелкопоместных дворян. Окончил 1-ю Пензенскую мужскую гимназию в 1860 году, затем учился в Казанском (с 1861 года) и Московском (с 1864 года) университетах. В 1865 году вступил в тайное революционное общество («Организация»), возглавляемое его двоюродным братом Н. А. Ишутиным. Вместе с некоторыми членами кружка Каракозов стал сторонником тактики индивидуального террора и считал, что убийство царя может послужить толчком для пробуждения народа к социальной революции.

Весной 1866 года он по собственной инициативе выехал в Санкт-Петербург в целях покушения на императора. Мотивы своего поступка Каракозов изложил в рукописной прокламации «Друзьям-рабочим», в которой призывал народ к революции и установлению социалистического строя после цареубийства.

4 (16) апреля 1866 года Дмитрий Каракозов стрелял в Александра II у ворот Летнего сада, однако промахнулся. Был арестован и заключён в Александровский равелин Петропавловской крепости. По официальной версии, причиной промаха Каракозова стало то, что его руку подтолкнул крестьянин Осип Комиссаров , которому было дано дворянство и фамилия Комиссарова-Костромского.

Следствие по делу Каракозова возглавлял М. Н. Муравьёв, не доживший двух дней до вынесения приговора. Сначала террорист отказывался давать показания и утверждал, что он крестьянский сын Алексей Петров . В ходе следствия было установлено, что проживал он в 65 номере в Знаменской гостинице. Обыск в номере дал возможность следствию выйти на московского сообщника Каракозова, от которого и узнали его имя. По ряду данных, в ходе следственных мероприятий Каракозова лишали сна.

В ходе процесса в Верховном уголовном суде (10 (22) августа - 1 (13) октября 1866) над членами кружка ишутинцев был приговорён к смертной казни (31 августа (12 сентября)). Повешен 3 (15) сентября на Смоленском поле (Васильевский остров) в Санкт-Петербурге. Зарисовку Каракозова перед казнью оставил присутствовавший на Смоленском поле И. Е. Репин. На месте покушения на царя была установлена часовня, снесённая при советской власти в 1930 году.

После покушения, а затем и казни Каракозова усилились консервативные тенденции во внутренней политике. Были произведены обыски и аресты некоторых сотрудников либеральных изданий; журнал «Современник» Некрасова закрыт (несмотря на хвалебные стихи, написанные поэтом Муравьёву и Комиссарову).

События

ок. 24 октябрь 1840? крещение: Жмакино , Сердобский уезд , Саратовская губерния , Российская империя

Заметки

Каракозов Дмитрий Владимирович (23.10 (4.11).1840, с. Жмакино Сердобского уезда Саратовской губернии, ныне Пензенская обл., - 3 (15).9.1866, Петербург) - участник русского революционного движения, состоял в тайном революционном обществе в Москве. Окончил 1-ю Пензенскую мужскую гимназию в 1860 году, затем учился в Казанском (с 1861) и Московском (с 1864) университетах. В начале 1866 принадлежал к революционному центру Ишутинского кружка, основанному в Москве в 1863 его двоюродным братом Н. А. Ишутиным. Весной 1866 прибыл в Петербург для совершения покушения на царя. Распространял написанную им рукописную прокламацию "Друзьям-рабочим", в которой призывал народ к революции. 4 апреля 1866 стрелял в императора Александра II у ворот Летнего сада в Петербурге однако промахнулся. Был арестован и заключён в Александровский равелин Петропавловской крепости. По официальной версии, причиной промаха Каракозова стало то, что его руку подтолкнул крестьянин Осип Комиссаров, которому было дано дворянство и фамилия Комиссарова-Костромского. Верховным уголовным судом приговорён к смертной казни через повешение. Казнён на Смоленском поле в Петербурге.

Определяющую роль в судьбе семьи сыграл младший сын Владимира Ивановича ДМИТРИЙ ВЛАДИМРОВИЧ КАРАКОЗОВ (1840 - 1866).

До 4 апреля 1866 года биография Дмитрия была на редкость бедна событиями. Подобно старшим братьям, Дмитрий учился в Первой Пензенской мужской гимназии. Учителем математики у него был Илья Николаевич Ульянов. 1860 году, окончив гимназию, поступил на юридический факультет Казанского университета. Но через год был исключен по распоряжению полиции и выслан из Казани. Около года служил письмоводителем при мировом судье Сердобского уезда. Принят обратно в Казанский университет в 1863 г. и уволен из него в 1864 г. «для перечисления в Московский университет», откуда был исключен летом 1865 г. за неуплату за обучение.

4 апреля 1866 года, в четвертом часу дня, император Александр II после обычной прогулки в Летнем саду в сопровождении племянника, герцога Николая Лейхтенбергского, и племянницы, принцессы Марии Баденской, садился в коляску, когда неизвестный человек выстрелил в него из пистолета. В эту минуту стоявший в толпе крестьянин Осип Комиссаров ударил убийцу по руке, и пуля пролетела мимо. Преступник был задержан на месте и по приказанию императора отведен в III отделение.

Государь сам из Летнего сада отправился прямо в Казанской собор - принести благодарение Богу за избавление от угрожавшей ему опасности, а герцог Николай и принцесса Мария - поспешили в заседание Государственного Совета, чтобы предупредить о случившемся председательствовавшего в Совете великого князя Константина Николаевича. Когда император возвратился в Зимний дворец, то там уже ожидали его все члены Государственного Совета для принесения поздравления. Обняв императрицу и августейших детей, император со своей семьей вторично поехал в Казанский собор, где перед чудотворной иконой Богоматери отслужен был благодарственный молебен.

На другой день, в 10 часов утра, император принял поздравления Сената, явившегося в Зимний дворец в полном составе, с министром юстиции во главе. "Благодарю вас, господа, - сказал он сенаторам, - благодарю за верноподданнические чувства. Они радуют меня. Я всегда был в них уверен. Жалею только, что нам довелось выражать их по такому грустному событию. Личность преступника еще не разъяснена, но очевидно, что он тот, за кого себя выдает. Всего прискорбнее, что он русский".

Стрелявший в государя оказался исключенным за участие в беспорядках из числа студентов сперва Казанского, а потом и Московского университетов, дворянином Саратовской губернии Дмитрием Каракозовым. Обнаружение причин, вызвавших преступление, и выявление его соучастников было возложено на особую следственную комиссию, председателем которой назначили графа М.Н. Муравьева.

Каракозов вначале скрывал свою фамилию и назвался крестьянином Петровым. 5 апреля шеф жандармов князь Долгоруков в докладе царю писал: "Все средства будут употреблены, дабы раскрыть истину". Это звучало зловеще. На следующий день Долгоруков сообщил царю, что арестованного "допрашивали целый день, не давая ему отдыха, - священник увешивал его несколько часов". Еще через день тот же Долгоруков докладывал: "Из прилагаемой записки Ваше величество изволит усмотреть то, что сделано главной следственной комиссией в течение второй половины дня. Несмотря на это, преступник до сих пор не объявляет своего настоящего имени и просит меня дать ему отдых, чтобы завтра написать свои объяснения. Хотя он действительно изможден, но надобно еще его истомить, дабы посмотреть, не решится ли он еще сегодня на откровенность".

Кропоткин в "Записках революционера" передал слышанный им в крепости рассказ жандарма, сторожившего Каракозова в камере: при заключенном неотлучно находилось по два стражника, менявшиеся через каждые два часа. По приказанию начальства они не позволяли Каракозову заснуть. Как только он, сидя на табуретке, начинал дремать, жандармы встряхивали его за плечи.

Покушение дворянина на царя представлялось настолько немыслимым, что в первые дни после аресат широко обсуждалась тема психического нездоровья Дмитрия Каракозова.

Следствие установило, что Каракозов принадлежал к руководимому его двоюродным братом Ишутиным московскому тайному кружку, состоявшему преимущественно из учащейся молодежи, вольнослушателей университета, студентов Петровской земледельческой академии и воспитанников других учебных заведений; что кружок этот имел конечной целью совершение насильственным путем государственного переворота; что средством к тому должно было служить ему сближение с народом, обучение его грамоте, учреждение мастерских, артелей и других подобных ассоциаций для распространения среди простолю- динов социалистических учений. Установили также, что члены мос- ковского кружка имели связи с петербургскими единомышленниками, со ссыльными поляками и с русскими выходцами за границей.

Следствие обнаружило, сверх того, неудовлетворительное состояние большей части учебных заведений, высших и средних, неблагонадежность преподавателей, дух непокорства и своеволия студентов и даже гимназистов, увлекавшихся учением безверия и материализма, с одной стороны, и самого крайнего социализма - с другой, открыто проповедуемых в журналах так называемого передового направления.

Заседания верховного суда, которому был предан Каракозов, происходили все в той же Петропавловской крепости, где судили декабристов и петрашевцев. Александр II пожелал, чтобы процесс был закончен как можно скорее. В состав суда были введены лица, беспощадная жестокость которых была известна заранее. Председателем суда был князь Гагарин.

Совсем не бесстрастное судейское настроение его вылилось наружу в самом начале процесса, когда он заявил секретарю суда, что будет обращаться к Каракозову на "ты", так как "такому злодею нет возможности говорить "вы". Впрочем, секретарю удалось убедить его обращаться к подсудимому на "вы".

Во время самого суда до сведения председателя было доведено желание царя ускорить окончание процесса. "Если казнь Каракозова не будет совершена до 26 авг., то государю императору неугодно, чтобы она произошла между 26 (днем коронации) и 30 авг. (днем его тезоименитства)". Так подсказывался приговор. Он и был вынесен. Его вынесению предшествовало частное совещание членов суда на квартире председателя, где было решено казнить одного Каракозова. Член суда Панин согласился с этим очень неохотно, сказав, что, "конечно, двух казнить лучше, чем одного, а трех лучше, нежели двух".

Каракозов, совсем надломленный следствием и судом, дал показания и подал просьбу о помиловании. Министр юстиции, он же обвинитель по процессу, доложил ее царю, о чем впоследствии рассказывал: "Какое ангельское выражение было на лице государя, когда он сказал, что он давно простил его, как христианин, но, как государь, простить не считает себя вправе". Так, лицемерно, пышной фразой царь, неограниченный монарх, ограничивал себя в праве избавления от виселицы осужденного!..

2 сентября председатель суда вызвал Каракозова из равелина в здание, где происходил суд. Каракозов вошел с таким светлым лицом, что, по-видимому, ждал помилования, но услышал об утверждении приговора, и весь свет исчез с его лица, оно потемнело и приняло суровое и мрачное выражение. Осужденному пришлось ждать казни целые сутки.

Кроме Каракозова Верховный уголовный суд судил по его же делу еще 35 других обвиняемых, разделенных на две группы. В первую группу были отнесены вместе с Каракозовым 11 человек, а во вторую - 25. Кроме того, с частью арестованных по тому же делу правительство расправилось без суда, в административном порядке. В вину обвиняемым ставилась та или иная форма принадлежности к покушению на Александра II и участие в организации, ставившей своей целью государственный переворот и водворение новых социальных начал. Большинство членов кружка не шло далее попыток организации артелей и производственных товариществ, дальше намерений вести пропаганду при помощи библиотек и школ. Обвинительные акты в первую очередь выдвигали обвинение против участников общества под названием "Ад", в котором убийство царя как средство переворота было предметом обсуждения.

Большинство обвиняемых на следствии ив суде после осуждения их на каторгу и поселение подавали просьбы о помиловании. Подавал просьбу о помиловании уже после казни Каракозова и Ишутин, приговоренный к повешению. Он был помилован по совершении над ним всей церемонии публичной казни вплоть до одевания в саван и надевания петли на шею. Это стоило ему потери душевного здоровья. Возраст осужденных был в пределах 19 - 26 лет.

3 сентября 1866 года в 7 часов утра Дмитрий Каракозов был доставлен из Петропавловской крепости на Смоленское поле. Тысячи людей, несмотря на ранний час, собрались здесь. Все ждали казни...

Секретарь суда Я. Г. Есипович, присутствовавший при исполнении приговора, писал в своих воспоминаниях:

"Между необозримыми массами народа была оставлена широкая дорога, по которой мы и доехали до самого каре, образованного из войск. Здесь мы вышли из экипажа и вошли в каре. В центре каре был воздвигнут эшафот, в стороне от него поставлена виселица, против виселицы устроена низкая деревянная площадка для министра юстиции со свитой. Все было выкрашено черною краскою. На этой площадке мы стали.

Скоро к эшафоту подъехала позорная колесница, на которой Спиною к лошадям, прикованный к высокому сидению, сидел Каракозов. Лицо его было синее и мертвенное. Исполненный ужаса и немого отчаяния, он взглянул на эшафот, потом начал искать глазами еще чего-то, взор его на мгновение остановился на виселице, и вдруг голова его конвульсивно и как бы непроизвольно отвернулась от этого страшного предмета.

А утро начиналось такое ясное, светлое, солнечное!".

И вот палачи спокойно, не торопясь, отковали Каракозова. Потом, взяв его под руки, подняли на высокий эшафот, к позорному столбу. Многотысячная толпа затихла и, устремив свои взоры к эшафоту, ждала, что будет дальше.

Министр юстиции Д.Н. Замятин повернулся к Есиповичу и громко сказал:

"Господин секретарь Верховного Уголовного суда, объявите приговор суда во всеуслышание!"

Есипович, с трудом преодолевая волнение, поднялся по ступенькам эшафота, оперся о перила и начал читать:

"По указу его императорского величества..."

После этих слов забили барабаны, войско сделало "на караул", все сняли шляпы. Когда барабаны затихли, - продолжал Есипович, - я прочел приговор от слова до слова и затем опять возвратился на ту площадку, где стоял министр юстиции со свитою.

Когда я сошел с эшафота, на него взошел протоиерей Палисадов, духовник Каракозова. В облачении и с крестом в руках он подошел к осужденному, сказал ему последнее напутственное слово, дал поцеловать крест и удалился.

Палачи стали надевать на него саван, который совсем закрывал ему голову, но они не сумели этого сделать как следует, ибо не вложили рук его в рукава. Полицмейстер, сидевший верхом на лошади возле эшафота, сказал об этом. Они опять сняли саван и опять надели так, чтобы руки можно было связать длинными рукавами назад. Это тоже, конечно, прибавило одну лишнюю горькую минуту осужденному, ибо когда снимали с него саван, не должна ли была мелькнуть в нем мысль о помиловании? И опять надевают снова саван, теперь в последний раз".

Свидетелем казни Каракозова был начинающий художник Илья Репин, который оставил воспоминания под названием "Казнь Каракозова", опубликованные в сборнике воспоминаний "Далекое близкое".

Уже совсем был белый день, когда вдали заколыхалась без рессор, черная телега со скамеечкой, на которой сидел Каракозов. Только на ширину телеги дорога охранялась полицией, и на этом пространстве ясно было видно, как качался из стороны в сторону на толчках “преступник” на мостовой булыжника. Прикрепленный к дощатой стенке-лавочке, он казался манекеном без движения. Спиной к лошади он сидел, не меняя ничего в своей омертвелой посадке... Вот он приближается, вот проезжает мимо нас. Все шагом - и близко мимо нас. Можно было хорошо рассмотреть лицо и все положение тела. Закаменев, он держался, повернув голову влево. В цвете его лица была характерная особенность одиночного заключения - долго не видавшее воздуха и света, оно было желто-бледное, с сероватым оттенком; волосы его - светлого блондина, - склонные от природы курчавиться, были с серо-пепельным налетом, давно не мытые и свалянные кое-как под фуражкой арестантского покроя, слегка нахлобученной наперед. Длинный, вперед выдающийся нос похож был на нос мертвеца, и глаза, устремленные в одном направлении, - огромные серые глаза, без всякого блеска, казались также уже по ту сторону жизни: в них нельзя было заметить ни одной живой мысли, ни живого чувства; только крепко сжатые тонкие губы говорили об остатке застывшей энергии решившегося и претерпевшего до конца свою участь. Впечатление в общем от него было особо страшное. Конечно, он нес на себе, ко всему этому облику, решенный над ним смертный приговор, который (это было у всех на лицах) свершится сейчас.

Жандармы и еще какие-то служители, сняв с него черную арестантскую фуражку, стали подталкивать его на средину эшафота. Казалось, он не умел ходить или был в столбняке, должно быть у него были связаны руки. Но вот он, освобожденный, истово, по-русски, не торопясь, поклонился на все четыре стороны всему народу. Этот поклон сразу перевернул все это многоголовое поле, оно стало родным и близким этому чуждому, странному существу, на которого сбежалась смотреть толпа, как на чудо. Может быть, только в эту минуту и сам “преступник” живо почувствовал значение момента - прощание навсегда с миром и вселенскую связь с ним.

И нас прости, Христа ради, - прохлюпал кто-то глухо, почти про себя.

Матушка, царица небесная, - протянула нараспев баба.

Конечно, бог будет судить, - сказал мой сосед, торговец по обличью, с дрожью слез в голосе.

О-о-х! Батюшки!.. - провыла баба.

Толпа стала глухо гудеть, и послышались даже какие-то выкрики кликуш... Но в это время громко барабаны забили дробь. На “преступника” опять долго не могли надеть сплошного башлыка небеленой холстины, от остроконечной макушки до немного ниже колен. В этом чехле Каракозов уже не держался на ногах. Жандармы и служители, почти на своих руках, подводили его по узкому помосту вверх к табурету, над которым висела петля на блоке от черного глаголя виселицы. На табурете стоял уже подвижной палач: потянулся за петлей и спустил веревку под острый подбородок жертвы. Стоявший у столба другой исполнитель быстро затянул петлю на шее, и в этот же момент, спрыгнувши с табурета, палач ловко выбил подставку из-под ног Каракозова. Каракозов плавно уже подымался, качаясь на веревке, голова его, перетянутая у шеи, казалась не то кукольной фигуркой, не то черкесом в башлыке. Скоро он начал конвульсивно сгибать ноги - они были в серых брюках. Я отвернулся на толпу и очень был удивлен, что все люди были в зеленом тумане... У меня закружилась голова, я схватился за Мурашко и чуть не отскочил от его лица - оно было поразительно страшно своим выражением страдания; вдруг он мне показался вторым Каракозовым. Боже! Его глаза, только нос был короче.

Император Александр II

«Чудовище», жившее до сих пор где-то под землею, вдруг от времени до времени начинает высовывать наружу одну из своих лап. И при каждом появлении на свет обнаруживает все большую и большую дерзость и беспощадность в исполнении кровавых замыслов и все большую ловкость и быстроту в укрывании своих следов. И сильные мира сего чувствуют, что почва теряется под ними».(С. Степняк-Кравчинский)

Терроризм [от лат. terrorem –устрашение] имеет сложную психологическую структуру и тяжелые последствия как для самих террористов, так и для их жертв. Он проявляется обычно в условиях конфликтной ситуации в угрозе уничтожения людей или других ценностей, в том числе материальных и духовных, если другая сторона не выполняет требований, предъявленных ей.

Периодически терроризм возобновляется, обостряется, затем идет на спад и т.д. Терроризм – феномен социальной психологии и недостаточно еще изучен. Очень часто террорист получает сочувствие в глазах народа и чуть ли не ореол мученика.Чаще всего терроризм имеет политический характер.

Началом терроризма в России (здесь мы подразумеваем терроризм как устойчивое и продолжающееся определенное время явление) считается вторая половина XIX – начало XX века. Следует также различать понятия «террор» и «терроризм», т.к. первое подразумевает насилие сильной стороны над слабой (государства над оппозицией), а второе – применение устрашения слабыми над сильными (оппозиция над государством).

В России выделяют два пика терроризма: вторая половина XIX века-1882гг. и начало XX века-1911 гг.

Считается, что выстрел Каракозова положил начало русскому терроризму.

Д. Кардовский "Выстрел Каракозова"

Выстрел Каракозова

Стрелявший в императора Александра оказался исключенным из числа студентов (Казанского, а потом и Московского университетов) за участие в беспорядках дворянином с. Жмакино Сердобского уезда Саратовской губернии Дмитрием Владимировичем Каракозовым (1840-1866).

Каракозов был членом московского революционного кружка под названием «Организация», внутри которого существовал более узкий круг посвященных под грозным названием «Ад».

Д. Каракозов

4 апреля 1866 года Дмитрий Каракозов стрелял в императора Александра II: в четвертом часу дня он после обычной прогулки в Летнем саду в сопровождении племянника, герцога Николая Лейхтенбергского, и племянницы, принцессы Марии Баденской, садился в коляску, когда неизвестный человек выстрелил в него из пистолета. Покушение не удалось: существует версия, что стрелявшего толкнул крестьянин О. Комиссаров, это якобы увидел присутствовавший на месте покушения генерал Э.И. Тотлебен. Государь из Летнего сада сразу отправился в Казанский собор принести благодарение Богу за спасение, а герцог Николай и принцесса Мария отправились в заседание Государственного совета, чтобы предупредить о случившемся великого князя Константина Николаевича, после заседания он с семьей вторично поехал в Казанский собор, где перед иконой Богоматери был отслужен благодарственный молебен.

Каракозова казнили, но это происшествие возбудило общество. Со всех концов России пошли телеграммы и письма с выражением радости о том, что император не пострадал, но некоторые (наиболее молодая и активная часть интеллигенции) возвели Каракозова в ранг мученика. «Его выстрел не мог не действовать возбуждающим образом на тех, кто мечтал о борьбе и лучшем будущем…», — писал современник. «Пусть вся Россия распинается в преданности царю и подносит ему адреса и иконы, а Каракозов все-таки наш, наша плоть, наша кровь, наш брат, наш друг, наш товарищ!», — писала корреспонденту Е. Брешковская.

А.И. Герцен оценил поступок Каракозова резко отрицательно: «Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами », — так написал он в «Колоколе» через две недели после покушения.

А. Герцен

Эти слова навсегда лишили его революционного лидерства в эмиграции. А.А. Серно-Соловьевич ответил: «Нет, г [осподин] основатель русского социализма, молодое поколение не простит вам отзыва о Каракозове, – этих строк вы не выскоблите ничем ». Таким образом, налицо разделение России на два лагеря: сторонников терроризма как метода борьбы с самодержавием и противников таких действий.

Как все начиналось? Н. Ишутин, студент, двоюродный брат Каракозова, организовал кружок, который ставил своей целью «устроить государство на социалистических идеях». Таких кружков в России в то время было множество, и почти все они выбрали не очень оригинальный путь – убийство царя и систематический террор. Но у большинства дальше разговоров и бурных споров на эту тему дело не шло, а скромный и до того не заметный Д. Каракозов перешел от слов к делу. Его поступок не был оценен однозначно как преступление. И мало кто в то время увидел в его действиях симптом начала опасного заболевания общества терроризмом.

Создается впечатление, что Каракозов, поделившийся своими планами цареубийства с Ишутиным и другими членами кружка и не получивший у них одобрение своему намерению, совершил свой поступок чисто из спортивного азарта и последующего интереса: что будет после этого? После покушения у Каракозова нашли прокламацию, с которой он обращался к «друзьям-рабочим: «Цари-то и есть настоящие виновники всех наших бед. Когда и самая воля вышла от царя, тут я увидел, что моя правда. Воля вот какая: что отрезали от помещичьих владений самый малый кус земли, да и за тот крестьянин должен выплатить большие деньги, а где взять и без того разоренному мужику денег, чтобы откупить себе землю, которую он испокон веков обрабатывал? Не поверили в те поры и крестьяне, что царь их так ловко обманул; подумали, что это помещики скрывают от них настоящую волю, и стали они от нее отказываться да не слушаться помещиков, не верили и посредникам, которые тоже все были из помещиков. Прослышал об этом царь и посылает своих генералов с войсками наказать крестьян-ослушников, и стали эти генералы вешать крестьян да расстреливать. Присмирели мужички, приняли эту волю-неволю, и стало их житьишко хуже прежнего. Грустно, тяжко мне стало, что так погибает мой любимый народ, и вот я решился уничтожить царя-злодея и самому умереть за мой любезный народ.Удастся мне мой замысел - я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу - русскому мужику. А не удастся, так всё же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось - им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их…».

На следствии Каракозов выдал всех из ишутинского кружка. Стало известно, что все участники кружка имели при себе яд, чтобы принять его в случае ареста, но никто этим не воспользовался.

Следствие шло до сентября и внезапно прекратилось. Это было связано с ожидающимся приездом 14 сентября из Дании невесты цесаревича Александра, чтобы не омрачать торжество. Каракозова представили террористом-одиночкой, хотя он не взял назад свои показания. В тоже время еще до начала суда сооружалось по распоряжению царя 11 виселиц – по количеству подозреваемых в покушении. 3 сентября Каракозову вынесли обвинительное заключение и в этот же день повесили.

После казни Каракозова семья изменила свою фамилию (Владимировы).

Остальных обвиняемых (34 чел.), в основном членов организации «Ад», судили отдельно, но не в связи с покушением Каракозова, а в связи с их революционной деятельностью. По делу Каракозова всего было привлечено 197 человек; в их числе и соратники Чернышевского, участники первой «Земли и Воли»: А.Д. Путята, П.Л. Лавров, литераторы В.С. Курочкин, Г.Е. Благосветлов, Д.И. Писарев, В.А. Зайцев; М.А. Антонович. Никто не был казнен, но некоторых отправили на каторгу. Ишутина приговорили к повешению, соорудили виселицу, собрали 4 октября 1866 года (ровно через полгода после покушения) толпу народа и, надев петлю на шею осужденного, объявили о царском милосердии. Ишутин сошел с ума и умер на каторге в 1879 году.

Часовня Спасителя в честь памяти спасения жизни Александра II после выстрела Каракозова. Площадь стали называть Александровской. Открытка

4 апреля 1866 года Александр II публично заявил: «Бог спас меня, доколе я Ему буду нужен, Он будет меня охранять. Если Его воле угодно будет меня взять, это свершится ».

Молодой И.Е. Репин вместе с художником Н. Мурашко присутствовал на казни Каракозова, она произвела на него тяжелое впечатление. Он оставил об этом свои воспоминания: Казалось, он не умел ходить или был в столбняке; должно быть, у него были связаны руки. Но вот он, освобожденный, истово, по-русски, не торопясь, поклонился на все четыре стороны всему народу. Этот поклон сразу перевернул все это многоголовое поле, оно стало родным и близким этому чуждому, странному существу, на которого сбежалась смотреть толпа, как на чудо. Может быть, только в эту минуту и сам «преступник» живо почувствовал значение момента - прощение навсегда с миром и вселенскую связь с ним.

Палачи подвели Каракозова под виселицу, поставили на скамейку и надели веревку… Затем палач ловким движением выбил подставку из-под ног.

Каракозов плавно уже подымался, качаясь на веревке, голова его, перетянутая у шеи, казалась не то кукольной фигуркой, не то черкесом в башлыке. Скоро он начал конвульсивно сгибать ноги - они были в серых брюках. Я отвернулся на толпу и очень был удивлен, что все люди были в зеленом тумане… У меня закружилась голова, я схватился за Мурашко и чуть не отскочил от его лица - оно было поразительно страшно своим выражением страдания; вдруг он мне показался вторым Каракозовым. Боже! Его глаза, только нос был короче…».

Сразу же после казни Репин сделал карандашный набросок Каракозова.

И. Репин "Д.В. Каракозов"