Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

В №1 за 2016 год читатели "Родины" уже познакомились с интересными подробностями быта кремлевских вождей из новой книги "Медицина и власть. Лечебно-санитарное управление Кремля", подготовленной творческим коллективом Центра по связям с прессой и общественностью ФСО России. На очереди журнальный вариант одной из глав издания, посвященный организации отдыха советской элиты.

"Не стесняйтесь денежными условиями..."

Вопросы специального медицинского обслуживания и организации отдыха особенно остро встали перед большевиками после окончания Гражданской войны - в 1921 году. В недалеком прошлом большинство руководящих работников РСФСР были профессиональными революционерами; многие из них прошли через подполье, тюрьмы и ссылки. Эти высокопоставленные пациенты, по мнению врачебных консилиумов, обладали целым букетом хронических заболеваний. Поэтому лечение и отдых представителей высшего руководства занимало важное место в деятельности Наркомата здравоохранения и Управления Санитарного надзора Кремля.

Постепенно, в течение нескольких лет, высшие органы партийной и советской власти создали в этой области определенную систему, которая затем постоянно реформировалась и совершенствовалась. Рабочим подразделением аппарата ЦК, выполнявшим решения по направлению на лечение и отдых ответственных товарищей, стало УД - Управление делами ЦК РКП(б) (с 1925 г. ВКП(б)). Так, с участием представителей УД на заседании Оргбюро ЦК РКП(б) 1 января 1921 г. обсуждалось "Предложение Землячки о порядке направления больных на курорты Советской Республики" 1 . Обязанности по медицинскому обеспечению высшего советского государственного и партийного актива согласно положению, утвержденному 26 апреля 1921 г. наркомом здравоохранения Н.А. Семашко, были возложены на Санитарное управление Кремля и домов ВЦИК.

В середине 1921 г. при УД была создана курортно-санаторная комиссия ЦК. Отныне возникавшие проблемы, как правило, решались быстро и положительно через высшие партийные инстанции - Политбюро, Оргбюро, Секретариат ЦК. Так, 6 марта 1922 г. Политбюро ЦК РКП(б) опросом по телефону обсудило предложение Ленина "Об отпуске т. Рудзутаку". Постановили: "Обязать т. Рудзутака немедленно выехать в санаторию и до съезда не выезжать оттуда, соблюдая режим строжайше. Обязать тов. Войцика организовать немедленно усиленное питание и лечение для т. Рудзутака в одной санатории получше. Секретарь ЦК (В. Молотов)" 2 .

В конце февраля 1922 г. Политбюро приняло решение о проведении срочного медосмотра высшего руководства страны. Для этого в Москву пригласили виднейших медиков из Германии. 1 марта полпред РСФСР в Германии Н.Н. Крестинский получил срочную шифротелеграмму: "Берлин. Крестинскому. ЦК поручает Вам добиться немедленного выезда в Москву для осмотра группы ответственных товарищей двух врачей Кремперрер (Клемперера. - Авт.) и Церстер (Ферстера. - Авт.). Не стесняйтесь денежными условиями. Сталин, Молотов" 3 .

Дзержинского - в Крым, Сталина - на Кавказ

Немцы приехали и обнаружили у большевиков множество различных заболеваний. 10 апреля 1922 г. нарком здравоохранения Н.А. Семашко направил служебную записку в Политбюро (орфография документа сохранена): "В результате обследования Консилиумом германских врачей наших ответственных партийных товарищей предлагаю Политбюро принять следующее постановление:

2. Обязать т.т. Туманова, Яковлева, Сергушева, Размирович, Сахарова, Сапронова, Дзержинского, Хотамского, Ибрагимова, Малашкина, Яковенко, Кривова, Михайлова, Самойлова, Бокий и Андреева (цифра 16 карандашом. - Авт.) отправиться в мае мес. в Крым; т.т. Павловича, Сулимова, Галкина, Минькова, Карпинского, Эльцина, Розовского, Волина, Горбунова, Соколова, Юровского, Уншлихта, Киселева, Сокольникова, Сталина, Каменева, Кутузова, Фрумкина, Ягоду, Шляпникова, Фомина, Соловьева, Мещерякова, Седого, Богданова, Карклина, Смидовича, Сольца, Преображенского, Сыромолотова, Антонова-Авсеенко, Хинчука, Анинста, Бубнова (цифра 34 карандашом. - Авт.) в мае мес. на Кавказ. Наркомздраву обеспечить им благоприятные условия лечения из кредитов, отпускаемых ЦК для лечения партийных товарищей...

3. Обязать т.т. Мещерякова, Черлюнчикевича, Шкирятова, Смирнова Н.А. (цифра 4 карандашом. - Авт. ) немедленно выехать для лечения в санаторий в Риге.

4. Обязать ЦК выдавать из своего фонда усиленное питание т.т., упомянутым в списке консилиума немецких врачей.

5. Проведение всех этих мер возложить на врача ЦК т. Рамонова в медицинской части и т. Войцеха - по хозяйственной части. Общее наблюдение возложить на т. Семашко" 4 .

В тот же день постановлением СНК РСФСР (пункт 1 протокола N 863) в распоряжение тов. Семашко на санаторное лечение ответственных работников было выделено "...из резервного фонда СНК триста шестьдесят миллиардов руб. по последнему параграфу сметы НК Здравоохранения" 5 .

В отдельных случаях выделение определенной денежной суммы на операцию и последующее лечение решал секретарь ЦК. Так, 24 ноября 1922 г. к Сталину по поводу лечения своей жены З.И. Лилиной обратился член Политбюро, председатель Исполкома Коминтерна и Петроградского губсовета Г.Е. Зиновьев: "З.И. Лилина серьезно заболела. Врачи требовали поездки за границу для операции - она наотрез отказалась из-за расходов. Операция (очень тяжелая) сделана в Питере. Теперь профессорам, больнице и пр. нужно заплатить (все - очень дорого) минимум пятьсот (500) зол. руб. Достать деньги должен был я. Но у меня ничего нет. Я не получал и не получаю никогда ни из газет, ни из Коминтерна и т.п. - только из СПБ Совета совсем небольшую ставку. Оставаться в долгу у хирургов, больниц и пр. тоже невозможно. Ввиду этого положения очень прошу помочь из средств, к-рые, кажется, у ЦК имеются на такие случаи - если это только возможно. Буду ждать пары слов в ответ. С ком. прив. Г. Зиновьев". Резолюция на документе: "Т. Рискину или т. Ксенофонтову. Удовлетворить. Секр. ЦК Сталин. 24 XI". Внизу письма помета: "Выдано 28 XI один миллион руб." 6 .

Все включено

В октябре 1923 г. УД заключило с Наркомздравом соглашение о предоставлении мест больным партработникам в лучших санаториях страны. Соглашением предусматривалось размещение находящихся на лечении партийных работников, по возможности, в отдельных помещениях, их доставка с вокзала (пристани) и обратно автомобилями, обеспечение разнообразным питанием не менее 5000 калорий в сутки, снабжение постельным бельем, проведение медицинских консультаций лучшими врачами-специалистами 7 . Места предоставлялись исключительно для заболевших наиболее активных и перегруженных работой членов РКП, по квалификации не ниже членов губкомов и обкомов 8 .

4 июля 1924 г. на заседании Секретариата ЦК РКП(б) рассматривался вопрос о курортно-санаторном лечении партработников. Отныне основная работа по отдыху большевистской элиты была сосредоточена в Лечебной комиссии ЦК партии. Комиссия работала три раза в неделю в составе "Председателя, члена ЦКК т. С.И. Филлера и членов т.т. А.Н. Поскребышева, И.К. Ксенофонтова, а также врача ЦК т. Погосянц Э.Д. и представителя Организационно-распределительного отдела ЦК т. Е.Я. Евгеньева". На каждом заседании рассматривались в среднем 80-100 заявлений, но удовлетворить все просьбы возможности не было. Ближнему кругу обычно не отказывали - вот прошение молодого сталинского секретаря Бориса Бажанова, который в 1928 г. сбежит в Иран, а затем на Запад: "Зав. Бюро Секретариата ЦК РКП т. Назаретяну. Ввиду крайнего переутомления прошу предоставить мне полуторамесячный отпуск с выдачей пособия и отправкой на время отпуска с женой в дом отдыха "Марьино". В ЦК работаю 2 года. Ни отпуском, ни пособием за это время не пользовался. Пом. Секретаря ЦК Бажанов. 10 декабря 1923 г." Резолюция на документе: "Согласен. И. Сталин" 9 .

В январе 1925 г. Курортная (Лечебная) комиссия была выведена из подчинения Управления делами и официально переименована в Лечебную комиссию ЦК с переподчинением Секретариату ЦК. В том же году условия отдыха ответственных товарищей стали лимитировать более жестко. Доселе сроки курортных поездок и основания для них зачастую были весьма экзотичны. Так, старшая сестра Ленина 10 апреля 1924 г. получила за подписью заведующей Кремлевской больницей А.Ю. Канель любопытную справку: "Удостоверяем, что тов. Елизарова Анна Ильинична страдает начальной формой артерио-склероза с участием сосудов почки. Нуждается в систематическом лечении при условии покоя в течение не менее трех месяцев". 22 апреля на основе этой справки Секретариат ЦК за подписями Сталина и Молотова постановил: "Дать отпуск тов. Елизаровой трехмесячный, с сохранением содержания и оплатой лечения" 10 .

Все хорошее когда-либо кончается, и 29 мая 1925 г. на заседании Оргбюро было постановлено: "...установить месячный отпуск для ответственных работников ЦК - увеличение срока допустить лишь в случаях заключения врачебной комиссии с соответствующим постановлением Секретариата ЦК" 11 .

О здоровье Троцкого

Во второй половине 1926 г. было принято постановление Оргбюро ЦК ВКП(б), по которому Лечебная комиссия ЦК упразднялась, а взамен для обслуживания партактива СССР учреждалась Лечебная комиссия Наркомздрава, то есть при ведомстве энергичного наркома Семашко. Отныне число советских руководителей, которые должны были отдыхать и лечиться на высоком уровне, неуклонно сокращалось. Главным критерием в те годы, да и в последующие, стала занимаемая должность, а не заслуги в прошлом.

Впрочем, исключения были всегда. Когда Л.Д. Троцкий был выведен в октябре 1926 г. из Политбюро ЦК ВКП(б), разрешение на очередной отпуск ему давал уже Совнарком СССР. В протоколе заседания СНК СССР от 1 марта 1927 г. записано: "Предоставить Председателю ГКК (Государственный Концессионный Комитет. - Авт.) тов. Троцкому, согласно заключению врачей, отпуск на два месяца" 12 . Этот пункт протокола был принят на основании удостоверения, выданного консультацией профессоров при Санитарном управлении Кремля. В заключении специалистов было отмечено, что при обследовании Троцкого наблюдались:

"1. ...подъемы температуры при умственном и физическом напряжении достигают почти ежедневно до 37.0, с быстрыми ремиссиями при обильном потоотделении. При подъеме температуры самочувствие резко ухудшается и замечается общая слабость...

4. Наличие слабоположительной туберкулинной реакции указывает с несомненностью на скрытую туберкулезную инфекцию, но вся клиническая картина настоящего заболевания и анамнестические данные последних лет не дают достаточных оснований для диагноза активного туберкулезного процесса..." 13 .

Здоровьем своим "большие вожди" во второй половине 1920-х гг. стали интересоваться активнее. По медицинской тематике в 1926 г. на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) было обсуждено 45 вопросов, в 1927-м - 35; в 1928-м - 38; в 1929-м - 53 14 . Санитарное управление Кремля стало выпускать служебные бюллетени "О состоянии здоровья ответственных работников", которые по особому списку рассылались узкому кругу высшего руководства. На первый план выдвигали задачу по качественному медицинскому обслуживанию закрепленного контингента. 1 ноября 1928 г. Санитарное управление Кремля реорганизовалось в Лечебно-санитарное управление Кремля (Лечсанупр).

Ближние и дальние дачи

Для оперативного отдыха советских вождей стали активно использоваться уцелевшие в годы революции подмосковные усадьбы. Так, после ремонта в 1923 г. бывшее имение А. Рупперти стало домом отдыха (государственной дачей) Совнаркома СССР, где находился на загородном отдыхе его председатель с 1924 по 1930 г. А.И. Рыков. В середине 1930х гг. этот объект стал известен как подмосковная государственная дача "Липки", которую изредка посещал Сталин. Если дачу в Волынском в подразделениях государственной охраны за ее близкое расположение от Московского Кремля называли "Ближней", то дачу в Липках офицеры охраны именовали "Дальней", - это историческое наименование закрепилось и в среде политического и военного руководства страны. Необходимо заметить, что дом отдыха ЦИК Союза ССР "Волынское" - бывшее имение Кноппов, находился на правом берегу реки Сетунь, а более известная государственная дача в Волынском - "Ближняя", в которой почти два десятка лет прожил Сталин (с декабря 1933 по март 1953 г.), была построена архитектором М.И. Мержановым на левом берегу этой небольшой речушки.

Самым активным образом для отдыха партийной и советской элиты использовались курортные места Кавказа и Крыма, где регулярно бывали практически все члены Политбюро. Не забывали и о загранице - лечиться предпочитали в Германии, с которой после договора в Рапалло 1922 г. советская сторона развивала отношения во многих сферах. В зарубежье поближе, в ставших независимыми Эстонии и Латвии, известных читателям советских газет своей матерой антисоветской политикой, не кто-нибудь, а персонально ЦК РКП(б) содержал два своих дома отдыха - в Риге и Ревеле (Таллине).

Дом отдыха ЦК РКП(б) на Рижском взморье успешно работал три сезона (1921-1923) и пользовался заслуженным успехом у представителей советского партийно-государственного актива. В то же время было признано, что он обходится государству очень дорого. Это и явилось основной причиной его закрытия, равно как и Дома отдыха в Ревеле, которому суждено было проработать только сезон 1922 года.

Автором идеи обзавестись собственной базой отдыха на Рижском взморье стал известный своими авантюрными замашками большевик Яков Ганецкий. 16 мая 1921 г. полпредство РСФСР в Латвии направило в ЦК РКП(б) такую вот записку:

"Уважаемые товарищи. Согласно Вашему указанию, я подготавливаю в Риге на взморье дачу - дом отдыха для приезжающих ответственных товарищей. Приезжать могут товарищи исключительно с разрешения ЦК. Порядок устанавливается следующий. Секретарь ЦК дает данному товарищу записку к заведующему отделом виз Наркоминдела т. Шанцеву приблизительно следующего содержания: Товарищ... командируется с согласия т. Ганецкого в гор. Ригу на (1 месяц и две недели и т.п.) Секретарь ЦК (...).

Все товарищи, едущие в Ригу, должны обязательно иметь с собою постель.

Прилагаю при сем приблизительную смету по содержанию дома отдыха, из коего явствует, что для 30 человек на четыре месяца будет стоить 2.760.000 руб., а для 50 чел. - 4.600.000 руб. Здесь имеются в виду пятисотенные купюры царского образца. Прошу Вас указанную сумму присылать мне в Ригу через НКВТ в 2-3 приема. Точный отчет о деятельности дома отдыха и о расходах будут присылаться Вам ежемесячно.

С коммунистическим приветом Ганецкий.

Наем и обслуживание дома отдыха обойдется в месяц приблизительно

Итак

16 июля из Москвы в Ригу пришел положительный ответ из ЦК: смету Ганецкого утвердили точно в запрошенном им объеме - 500-рублевые николаевские купюры совершили скорое путешествие в Латвию на радость отдыхающим большевикам 16 .

Впоследствии опыт устройства советских лечебно-оздоровительных учреждений за рубежом был не забыт и использован после войны во второй половине 1940-х годов.

* В сопоставимых ценах февраля 2016 года эта сумма соответствует 540 000 рублей.

Примечания
1. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 103. Л. 11.
2. Там же. Оп. 3. Д. 277. Л. 2.
3. Там же. Оп. 84. Д. 406. Л. 9.
4. Там же. Оп. 112. Д. 318. Л. 26.
5. Там же. Л. 28, 30-31.
6. Там же. Оп. 82. Д. 41. Л. 66.
7. Там же. Д. 94. Л. 11.
8. Там же. Оп. 82. Д. 94. Л.16.
9. Там же. Оп. 120. Д. 1. Л. 31.
10. Там же. Оп. 112. Д. 533. Л. 140-141.
11. Там же. Д. 665. Л. 210.
12. Там же. Оп. 113. Д. 269. Л. 239.
13. Там же. Л. 240-240 об.
14. Политбюро ЦК РКП (б) - ЦК ВКП (б). Повестки дня заседаний. 1919-1952: Каталог / Т. 1. 1919-1929. М., 2000.
15. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 53. Л. 74-75.
16. Там же. Л. 97-98.

ГЛАВА 3. ПОЛЫ ПАРКЕТНЫЕ

– Наслышан, наслышан о ваших научных успехах, – повторил несколько раз новый Генеральный секретарь, тряся Шефу руку.

– Вот и статью о вашей клинике прочел в последнем выпуске любимого журнала. Теперь верю, что сможете мне помочь, – продолжил Кремлевский Легочник, правда, без особой уверенности в голосе.

Ведь помнил он своего предшественника – КаГэБиста, да и конец его скоропостижный, наступивший неожиданно для всех. А тогда был одним из его личных консультантов и заверял о хорошей перспективе еще на пару лет правления…

«Вот и не сбылись надежды, – пришла Легочнику другая мысль в голову. – Но с другой стороны, тот страдал почками, и вряд ли личный консультант-терапевт мог ему помочь. А я совсем иное дело – с моими легкими ему все карты в руки. Он ведь первый в стране специалист – терапевт и пульмонолог! Всего сорок четыре года, а уже в Академии наук!».

От этой мысли лицо Кремлевского Легочника повеселело, и он в очередной раз вспомнил, как неожиданная кончина КаГэБиста оказалась ему на руку: в разброде и растерянности от свалившегося сверху мора на членов партийного руководства, Политбюро в спешке так и не нашло другого кандидата на управление страной.

«Теперь он (имея в виду Шефа) все силы приложит, чтобы оправдать оказанное ему высокое доверие, – мысленно рассуждал новый глава СССР, – и не станет, как от КаГэБиста в прошлый раз, открещиваться, что, мол, почки – это не его профиль… Вон сколько всего наизобретал для астматиков… Не будет же центральная пресса печатать, что попало»…

Ну, а Шеф, стоя перед ним навытяжку, пытался найти приемлемый ответ, позволяющий получить отсрочку по времени, теперь уже с сожалением думая о своей популярности:

«И зачем я только согласился на это интервью? И статья-то никчемная, и пользы-то от нее, в общем-то, никакой. Страна должна знать своих героев», – с раздражением вспомнил он слова заместителя редактора, пристроившего свою дочурку в аспирантуру на его кафедру.

«А сколько потом пришлось отбиваться от писем больных трудящихся! Вот теперь думай, как лучше от статьи этой откреститься!».

Но подумал одно, а сказал другое – пришли все-таки на язык спасительные фразы:

– Обязательно вам поможем! Не только свои, но все новейшие зарубежные методы будем применять. Не все у нас еще есть. Конечно, был бы у меня свой институт (тут он изобразил на лице глубокое сожаление), не только свои, но и все мировые достижения в здравоохранение бы внедрили! Но что сделаешь на базе обычной московской городской больницы?

– В перспективе и это можно решить, – покровительственно улыбнулся Шефу его новый подопечный. – По результатам вашей работы примем нужное решение в правительстве. Думаю, пока все, что считаете нужным, внедряйте здесь, в Кремлевском Управлении. А сможете меня подлечить, рассмотрим и ваше предложение по институту…

Выходя из приемной Кремлевского Легочника, Шеф мысленно представлял себя директором будущего института пульмонологии в Москве, надеясь, что тот под его опекой протянет еще хотя бы пару лет. Да и Легочник надеялся на это, наивно полагая, что в Кремлевском Управлении его пользуют самые выдающиеся врачи. Но забегая вперед, скажем: зря надеялся. Ведь недаром среди выпускников московских медицинских ВУЗов ходила поговорка: «В Кремлевской клинике полы паркетные, а врачи – анкетные». Но «правильная» анкета, как оказывается часто, еще не гарантия правильного лечения…

К слову сказать, и сам Шеф был типичным «врачом анкетным»: практически всю ординатуру он просидел в кафедральной лаборатории, проводя биохимические исследования. И забегая на обходы в свои палаты, думал вовсе не о лечении астматиков, а о досрочной защите будущей диссертации. Так же – досрочно – проскакал и из ассистентов в профессора – заведующего кафедрой, а затем и в члены-корреспонденты. Поэтому-то и некогда было ему, торопливому, постигать врачебную науку. Бывало, на своих ежемесячных обходах и впросак попадал, но при этом всегда весьма искусно выкручивался. Как-то, будучи в глубоком раздумье, начал выслушивать пациента сквозь толстенную больничную пижаму, не замечая, что тот еще не успел раздеться. А когда заметил, не сконфузился, а с покровительственной улыбкой объявил, указывая на свой стетоскоп: это новая модель – все слышно даже через одежду. Ну, а окружающие в палате только рты разинули от удивления. Тут уж ничего не скажешь: Шеф всегда так успешно мог все поставить с ног на голову, что заслужил в своем кругу прозвище «дипломат». Но тут я, читатель, немного отвлекся. Так что вернемся к рассказу о Кремлевском Легочнике…

На следующий день с появлением Шефа в Кремлевском Управлении начался аврал: во все концы света – от Швейцарии и Германии до Японии и Австралии отсылались десятки факсов. Запросы эти направлялись медицинским и фармацевтическим фирмам, ведущим ученым – иммунологам, фармацевтам, биохимикам и прочим с одной целью: получить самую свежую информацию о новейших методах лечения, самых эффективных лекарственных препаратах и медицинской технике, чтобы закупить все необходимое для скорейшего лечения Кремлевского Легочника. От имени правительства СССР в Москву для консультации пригласили самых авторитетных ученых. Разослали приглашения и стали ждать ответов…

Ждать особенно долго не пришлось: кто же откажется от оплаченной поездки в эту таинственную страну – Россию, где по Красной площади зимой бродят медведи, а народ питается исключительно блинами с икрой да запивает все это водкой. Да и фирмы, производящие лекарства и медицинскую технику, оперативно выслали каталоги и прайс-листы. Через пару месяцев все было согласовано и закуплено, а в Москве в личных апартаментах генсека в Кремлевском Управлении собрался представительный консилиум. А как он проходил и чем закончился, Доктору поведал его коллега по аспирантуре – .

О том, как в советское время лечили политическую элиту, читателям «АиФ» рассказал академик Евгений Чазов, 20 лет возглавлявший 4-е Главное управление Минздрава СССР, а в 1987-1990 гг. - министр здравоохранения СССР.

Инфаркт - на пользу?

«AиФ»: - Евгений Иванович, в СССР правители двигали отечественную медицину, поэтому, когда у Брежнева случился инфаркт, он приказал построить Кардиоцентр. Это так?

Евгений Чазов: - Не совсем. Инфаркт у Брежнева случился ещё в молодости, когда он работал в Молдавии секретарём республиканского ЦК. В середине 1970-х я и мои коллеги часто посещали его на даче в Заречье - у него тогда возникли проблемы со здоровьем. Визиты происходили утром и заканчивались чаепитием, которое организовывала супруга Брежнева. Однажды он вспомнил о перенесённом инфаркте. Стали обсуждать современные методы лечения, и разговор перешёл на проблемы здравоохранения в целом. Я рассказал ему о нашем предложении создать специальную кардиологическую службу - уже в то время смертность от сердечно-сосудистых заболеваний занимала одно из первых мест. Внимательно выслушав, он удивился, что Минздрав никак не может решить этот вопрос. И уже через неделю эти предложения с визой Брежнева обсуждались на всех уровнях власти. А то, что никто из советских лидеров никогда не ездил лечиться за границу, действительно правда. С одной стороны, наверное, не хотели, чтобы иностранцы узнали о состоянии их здоровья. А с другой - считали, что у нас и так всё есть: высокий уровень медицины, выдающиеся специалисты, признанные во всём мире. Более того, был даже определённый запрет на приглашение в страну иностранных спецов. Из 19 лидеров различных стран, которых я лечил, только трое - Брежнев, Андропов, Черненко (я уж не считаю Хрущёва) - были советскими. А остальные - руководители иностранных государств.

Чего только не писала про меня пресса тогда... Например, что якобы я убил Брежнева, Андропова и Черненко, чтобы во власть прошёл Горбачёв. Но в медицине решения по наиболее сложным случаям принимаются коллегиально. Так вот в лечении тех, кого я «убивал», участвовало множество академиков. И на заседании Академии медицинских наук я продемонстрировал ту самую статью и сказал: «Уважаемые коллеги, сидящие здесь 12 академиков, оказывается, уголовники, убийцы. Так заявила «Правда». Все загалдели. Президент академии написал письмо в газету: «Вы что, создаёте новое «дело врачей»?» И «Правда», замечу, опубликовала это письмо вместе с извинениями.

В моде заморские медики?

«AиФ»: - Но начиная с Бориса Ельцина наши лидеры предпочитают лечиться у заграничных специалистов. Это ведь вы приглашали к нему американского кардиохирурга Майкла Дебейки?

Е. Ч.: - Первым был Андропов. Когда в конце жизни у него возникли серьёзные проблемы со здоровьем, он попросил устроить консилиум с участием иностранных специалистов. Мы пригласили профессора Рубина из Нью-Йоркского центрального госпиталя, известного в мире специалиста по почкам. И он подтвердил все наши диагнозы и правильность лечения. А Ельцин-то оперировался у нас. В России, кстати, делал операции и Черномырдин. Я действительно попросил своего друга Дебейки приехать к Ельцину. Он Ельцину понравился. Но ельцинское окружение его вердиктом не удовлетворилось и решило пригласить для консультации ещё и немецких специалистов. Те, как увидели нас с Майклом, занервничали. Я в Германии почётный член двух университетов, меня там все знают, и вдруг их прислали контролировать меня и выдающегося нашего кардиохирурга и академика Рената Акчурина, с которым мы должны были оперировать. Немцы в течение всей операции сидели молча, буквально вжавшись в стену. Как только мы вышли из операционной, Майкл сразу начал аплодировать сам себе. Он действительно провёл операцию блестяще. Сердце даже не пришлось искусственно запускать - оно само восстановилось и «завелось». А первым из наших, кого оперировал Дебейки, был великий математик Мстислав Келдыш. Тогда я обратился к Дебейки как к автору метода лечения, который требовался при таком диагнозе, как у Келдыша. Но это уже другая история.
P. S. Чем отличается сегодняшняя медицина от той, что была полвека назад? Как спасли маршала Жукова? Об этом и многом другом читайте в продолжении интервью академика Е. Чазова в следующих номерах.

Материал подготовили: Юлия Борта, Савелий Кашницкий, Дмитрий Скуржанский, Виталий Цепляев, Лидия Юдина

Подготовил: Сергей Коваль

Раз уж сегодня юбилей краха СССР и советской системы, давайте вспомним о советской медицине, якобы "хорошей" и якобы "бесплатной".

В западном мире бывшего советского человека, как коня, распознают по зубам. Если видят на улицах Лондона, Парижа или Нью-Йорка лицо восточноевропейской внешности, для уточнения диагноза сразу смотрят в рот. Там, во рту, у бывших советских всегда творится беспорядок. Печать народной медицины. Даже поляки, чехи и болгары, то есть товарищи, от социализма ушедшие немногим дальше нас, обладают более опрятными ртами.

По-латински rima oris. Или «ротовая щель».

Именно так называли советские стоматологи наши рты. «Откройте ротовую щель!» - повелительно гаркал человек в белом халате, усаживая под бор-машину человека с белым от страха лицом...

Вчера я видела у дороги агитационный баннер лидера одной из наших немногочисленных парламентских партий: «Вернем достойную бесплатную медицину!» Вероятно, раньше медицина у нас была достойная, а сегодня никуда не годится. Ох, пожелала бы я этому лидеру сходить хоть на час в советскую поликлинику. Лучше стоматологическую.

За любую эксплуатацию ложной тоски по несуществовавшему советскому счастью нужно наказывать как минимум рублем, потому что игра на советской мифологии оборачивается инфантилизацией населения. Оно перестает реально воспринимать мир и свою за него ответственность, предпочитая уходить от действительности в томное прошлое.

Люди, которые считают, будто в СССР была хорошая бесплатная медицина, ошибаются дважды, потому что бесплатной она не была и хорошей не была тоже.

Уровень доходов советских граждан отставал практически от всех стран, кроме Африки, Индии, Китая и латиноамериканских хунт. За бесплатную медицину, бесплатное образование и бесплатные квартиры советский человек платил не менее 2/3 своего реального заработка. В начале 1970-х на каждого советского человека приходилось менее 65 рублей чистого дохода, что даже в ЦК партии считалось жизнью за чертой бедности. Так существовали 3/4 населения страны. А 40% не дотягивали и до прожиточного минимума.

Люди в советское время обирались государством нагло, лицемерно, жестоко. И за все те скромные блага, которые государство именовало бесплатными, они платили сполна. А потом платили сверх нормы.

В 1965 году десять таблеток левомицетина стоили 64 копейки, тогда как их производство, по данным Госплана, обходилось государству всего в 18 копеек. Известное советское средство «от головы» на основе запрещенного в Европе анальгина, еще более опасных пирамидона и кофеина стоило в аптеках 45 копеек, а на его производство тратили 8 копеек. Называлось оно «Тройчатка».

Представьте, что сегодня блистер допотопного цитрамона стоил бы больше 100 рублей. По-настоящему доступными в брежневской аптеке были йод и зеленка - 4 копейки.

Эти нехитрые средства, да еще пастилки от кашля, таблетки «От кашля», пенициллин и бронхолитик солутан - вот, пожалуй, и все лекарства, которые знал обычный советский гражданин. В 1970-е к ним присоединились ношпа и индийский фестал, но их продавали по блату или втридорога. В крупных городах по рецепту могли приготовить серный порошок, настойку календулы или лосьон против угрей. В городах небольших перебои были даже с пирамидоном.

Вспомните сатирическую миниатюру Карцева и Ильченко «Склад».

Пирамидон и анальгин уже тогда были известны своими тяжелыми побочными эффектами. Ношпа за пределами соцлагеря считалась плацебо с долгосрочным побочным влиянием, в том числе на внутриутробное развитие ребенка. Фестал сегодня назван псевдолекарством.

Зеленкой весь Советский Союз обеззараживал царапины, тогда как в остальном мире ее использовали для подсушивания краев ран. Из солутана советские наркоманы варили «винт».

Вопреки воспоминаниям патриотов, даже эти скудные лекарства в советское время были небесплатными. Все аптеки СССР делились на амбулаторные, то есть хозрасчетные, и больничные. В первых лекарства продавали за деньги. Пенсионерам в аптеке полагалась только одна льгота - обслуживание вне очереди. Бесплатно лекарства получали инвалиды и ветераны войны, инвалиды первых двух групп и дети до года. Инвалидам III группы и детям от одного до трех лет давали скидку. Из льготников образовывалась своя очередь.

Инсулин диабетики покупали сами. И обезболивание тяжелобольные тоже покупали. То и другое в аптеках хронически отсутствовало, нередко инъекции получали только на приеме у врача. Самые удачливые, со связями и деньгами, кололи инсулин дома из многоразовых шприцев. Их кипятили. На семью был, как правило, один шприц, его берегли. Диабетикам, кстати, в советской стране жилось совсем плохо: инсулин был кустарный, с углеводным рационом не справлялся. Страна жила на картошке, макаронах и хлебе. Для диабетиков выпускали только два продукта - сорбит и гречку. Оба не выдавались бесплатно, а продавались по рыночной цене. И по рецептам.

Гречка - по рецепту! Вы знали?

В Советском Союзе нужно было жить молодым и здоровым, потому что любая болезнь выносила человека на обочину. Слова «рак», «инсульт», ДЦП в России до сих пор являются синонимами смерти или пожизненной беды, потому что их в СССР не лечили, люди умирали тихо, скрытно, детей с ДЦП прятали.

Все потому, что сколько-нибудь действенных лекарств в свободном доступе за пределами Москвы не было вообще, а в Москве они бывали редко и стоили дорого. Советские люди умирали не только от инсультов, но и от смешных по сегодняшним меркам болезней: бронхита, панкреатита, астмы, от плевых воспалений, от простого пореза руки или нарыва.

Хороших антибиотиков в открытую продажу не поступало, из-за чего огромная доля детской смертности приходилась на респираторные заболевания. Препаратов типа панкреатина не было. Астматикам гормоны кололи в стационаре, при плановой госпитализации, приступ астмы человек сам снять не мог. Главный инженер ЖЭКа из фильма Мамина «Фонтан» пользовался ингалятором для астматиков - невиданным даже в позднем Союзе чудом.

Люди смотрели фильм и понимали, что и этот дивный романтик - обыкновенный ворюга, потому что не ворюгам ингалятор, да еще по рецепту, не выдавали.

Любая более или менее серьезная болезнь оборачивалась огромными тратами, даже если человека клали в стационар: лекарства в больницу, как и другой дефицит, доставали по блату. Бывало, что анализы делали по знакомству и процедуры проводили за взятки. В клиниках зачастую не было реагентов, не было лабораторного оборудования, не было перевязочного материала. То, что было, распределялось коррупционно, растаскивалось персоналом по домам.

Тащили все: капельницы - на поделки, бинты - про запас, спирт - на водку, пинцеты, ланцеты, зажимы - для кухни. Человек, попавший в советскую больницу без денег и знакомств, мог просто 20 дней лежать под капельницей глюкозы, так как зачастую ничего в больницах не было. Так приходилось лежать почти всем, потому что люди с зарплатой до 135 рублей, то есть не менее 4/5 населения, доступа на нелегальный рынок лекарств не имели.

Впрочем, даже распространяемые по блату лекарства почти никого не лечили, потому что это были советские лекарства. Действительно эффективные западные препараты проникали нелегально - в основном через командировочных дипломатов, спортсменов, работников торгпредств. И составляли каплю в море. У нас почти ничего не производили. В закрытой стране наука тоже была закрытая. Техническая, медицинская, естественно-научная интеллигенция не знала иностранных языков, а на русский проклятые буржуи свои публикации не переводили. Вопреки горделивым мифам, советская фарминдустрия никаких прорывных открытий не совершила.

На сегодня в мире доказательной медицины известно около 5 тысяч эффективных оригинальных препаратов. Из них советской фармакологией было открыто меньше двадцати.

В КГБ работала мощная фармразведка - чекисты со всего мира везли в Союз чужие разработки.

На фоне тотального дефицита фармпрепаратов лечили советских людей чем придется. Сейчас принято вспоминать солевые комнаты в школах, мокрые солевые коврики в детских садах, утреннюю зарядку перед уроками. Это все, конечно, очень хорошо. Но кроме солевых процедур и массажных ковриков ничего фактически в стране не было.

Прием врачей был бесплатным, но что за врачи принимали в обычных больницах и поликлиниках? Они тоже языков не знали. Их учили преподаватели, которые сами выучились в отрыве от мировой науки. Поэтому в Союзе цвели разнообразные мракобесные врачебные практики. Особенно в области физиотерапии.

УВЧ, поляризованный свет, электрофорез, УФ, электросон, банки, пиявки и горчичники были едва ли не единственным оружием советского врача.

Им боролись против всех болезней - от последствий перинатальной гипоксии и патологий развития плаценты до ишемии и остеопороза.

Заболевший советский рабочий попадал под двойной пресс. С одной стороны, его ждала беспомощная медицина, которая воспаление уха или мастит лечила полтора месяца. С другой стороны, бедолагу подкарауливал больничный лист. В стране были нормативные сроки нахождения на больничном. После инфаркта и ишемии давалось 20 дней отдыха. По всем болезням больничный нужно было продлевать каждые три дня, больше 10 дней без врачебной комиссии на больничном сидеть запрещали.

При простуде и ОРВИ без температуры больничный не полагался - на работу ходили сопливыми. Дольше семи календарных дней с больным ребенком дома сидеть было нельзя - больничный закрывали, даже если у ребенка коклюш. Находиться на больничном дольше недели за два года совокупно не поощрялось, все это знали и брали отпуск за свой счет.

Оплачивали больничный в полном объеме только людям с большим стажем - свыше восьми лет. В советское время народ болел на свои кровные. Зато взносы в профсоюз платили обязательно - по 1% от зарплаты, включая отпускные. В год учитель выплачивал в профкассу 12–14 рублей. А болел 2,5 рабочего дня в году. И раз в десять лет ездил по путевке в санаторий. То есть советский человек свое медобслуживание оплачивал сам.

Чуть лучше обстояли дела в больницах ведомственных - ценных работников берегли, поэтому начальники ходили на больничные по несколько раз в год. Но в спецучреждениях таилась другая беда - в них попадало дефицитное западное оборудование и западные лекарства. По этой причине хорошие больницы были крайне коррумпированы, рабочие места были хлебными и распределялись по своим. А там, где большой блат, квалификации места нет. И воровали в спецбольницах больше, чем в районных.

Лично знаю семью бывшего судьи Верховного суда и семью одного из первых секретарей обкома небедной области. Те и другие боялись лечиться в ведомственных поликлиниках.

Что уж говорить об обычных амбулаториях и стационарах? Заведения эти были страшными. Палаты на 12 человек и один туалет на два отделения - стандартный проект клиники. В роддомах лежали по десять человек в палате. В родильном зале стояло пять - десять кресел.

Советское акушерство и педиатрия - самые главные враги советских граждан. Вся педиатрия первого года жизни ребенка была нацелена на как можно более ранний отрыв младенца от матери, чтобы та скорее вышла на производство. Поэтому вплоть до 1960-х женщина не имела права сидеть с ребенком дольше трех месяцев. Затем ей дали сначала полугодовой, затем годовой, но неоплачиваемый отпуск.

До 1982 года женщина могла сидеть с ребенком дома в первый год жизни только за свой счет.

При этом все акушерство в СССР было налажено так, чтобы женщина как можно позже вышла в декрет. Для этого в женских консультациях специально уменьшали сроки беременности и справку о том, что пора уходить в декрет, выдавали в 39 недель. Женщины рожали, не успев донести эту справку до своей бухгалтерии.

Впрочем, акушерство и педиатрия являлись не самыми страшными сферами советской медицины - страшнее были отоларингология и стоматология. ЛОР-врачи почти все операции делали без анестезии: прокол носовых пазух, удаление гланд, миндалин, аденоидов, прокол барабанной перепонки, чистка среднего уха - все в лучшем случае с новокаином, то есть на живую.

А зубы в СССР лечили на довоенных машинах, пломбы ставили цементные, нерв удаляли мышьяком, обезболивали тем же новокаином. Такой стоматологии люди боялись. Сколько-нибудь действенная анестезия, иностранные пломбы или хорошие протезы стоили больше месячной зарплаты рабочего и появлялись только в крупных городах, за ними стояла очередь на годы вперед. Льготное место в очереди получали ветераны и инвалиды войны, ветераны труда. Женщина до 60 лет без огромной взятки вставить зубы возможности не имела - не могла пробиться через льготников.

Люди, которые сегодня тоскуют по бесплатной медицине, просто не помнят миллионы беззубых ртов. И в советское время ничем серьезным не болели.

Удивительно, но и ультралиберальные, и ультраконсервативные наши граждане сегодня одинаково ругают современную медицину за то, что она не дотягивает до советской. И слава богу, скажу я вам, что недотягивает!

Почти все без исключения болезни лечатся теперь в России без сумасшедших очередей и взяток. Да, у нас медицина не западного уровня. Да, не все бесплатно. Да, не всем все лечат. Но ситуация не так плоха, как это представляют себе некоторые ностальгирующие паникеры. По крайней мере родителям сегодня не приходится продавать обручальные кольца, чтобы заплатить медсестре за уколы.

Может быть, поэтому больницы в наши дни так далеки от идеала, что их все время сравнивают не с американскими или европейскими клиниками, а с советскими учреждениями, где люди лежали по 12 человек в палате и где лекарства стоили в прямом смысле дороже золота?

Советское здравоохранение не выдерживает никакого сравнения с современным. Причем хотя бы потому, что за несколько десятилетий медицина и врачебное дело во всем мире совершили рывок. И в нашей стране тоже. Отрицая превосходство постсоветского здравоохранения, люди, помимо здравого смысла, отрицают прогресс. Потому что даже если бы СССР был супероткрытой державой, его медицина все равно казалась бы нам отсталой. Всего лишь в силу прогресса.

Воспоминания о хорошей советской медицине - того же романтического порядка явление, как и тоска по брежневскому пломбиру. Большинство тех, кто сегодня еще имеет силы обсуждать преимущества социалистического здравоохранения, в СССР были молоды, по этой причине счастливы и очень, кстати, здоровы. Они просто не успели столкнуться с системой. И сравнить им российскую медицину, по правде говоря, не с чем. Но тем, кто сравнить очень хочет, советую рискнуть вырвать зуб без анестезии. Что-то я в XXI веке о таких смелых экспериментаторах пока не слышала.

При содействии издательства Вагриус "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ. 85 лет назад, в 1924 году, Политбюро решило усилить охрану здоровья партийной элиты и создало специальную Лечебную комиссию ЦК. Как выяснил из ее документов обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, самые ответственные работники руководили страной в состоянии болезненного переутомления.

"Упаси Боже от врачей-большевиков"

Когда в 1918 году Ленин убедил коллег по Совнаркому и ЦК эвакуировать столицу из Петрограда, мало кто из коллег догадывался, что в действительности им двигало. Великий знаток конспирации сообщал всем, что правительство переезжает в Нижний Новгород, и только самые близкие люди знали, что столицу переносят в Москву. Организуя побег из Питера, Ленин не только спасал костяк большевистской партии от наступающих немецких войск и спасался сам от неудавшегося покушения и двух раскрытых заговоров, но и отрясал прах прежней бюрократической элиты от ног нового пролетарского руководства. В бывшей столице империи оставались десятки тысяч чиновников, бывших офицеров, предпринимателей и лоббистов всех мастей, в условиях нарастающей разрухи имевших весьма призрачные шансы обосноваться в Москве. В результате большевики могли попытаться начать управление страной с чистого листа, без оглядки на традиции и чьи-либо интересы.

Правда, и всю инфраструктуру, обеспечивающую деятельность правительства и ЦК, в Москве нужно было создавать с нуля. Совнаркомовским хозяйственникам пришлось подыскивать место для автогужевой базы, обслуживавшей большевистскую элиту, выселять прежних жителей из Кремля и делить площади между семьями новых советских руководителей. А поскольку места для всех не хватило, национализировали и превратили в общежития, или, как их называли, дома ВЦИК, все лучшие московские гостиницы.

Отдельной проблемой стало медицинское обслуживание большевистских лидеров. По мере ожесточения белого и красного террора люди все больше и больше озлоблялись, и врачи не были исключением. Так что многие большевики начали опасаться, что буржуазные врачи смогут, а главное, захотят залечить их до смерти, и предпочитали доверять свою жизнь только врачам-большевикам. Совершенно иной точки зрения придерживался вождь мировой революции.

Близкий к большевикам журналист Николай Вольский вспоминал: "В случае болезни Ленин обычно обращался к очень хорошим врачам или знаменитостям. У брата своего Дмитрия он не стал бы лечиться. Из Женевы в конце 1903 года он ездил в Лозанну к знаменитости — доктору Мермоду. В Париже оперировать сестру Марию от аппендицита позволил только в хорошей клинике известному хирургу — доктору Дюбуше. Крупскую, страдавшую базедовой болезнью, свез из Кракова в Берн к знаменитому специалисту Кохеру".

А в полном собрании сочинений Ленина есть его письмо 1913 года Максиму Горькому, которого взялся лечить доктор Манухин: "Известие о том, что вас лечит новым способом "большевик", хотя и бывший, меня, ей-ей, обеспокоило. Упаси Боже от врачей-товарищей вообще, врачей-большевиков в частности! Право же, в 99 случаях из 100 врачи-товарищи "ослы", как мне раз сказал хороший врач. Уверяю вас, что лечиться (кроме мелочных случаев) надо только у первоклассных знаменитостей. Пробовать на себе изобретение большевика — это ужасно!"

Вольский утверждал, что в другом случае Ленин, рассуждая о врачах-коммунистах, говорил: "Возможно, что они умеют написать прокламацию и произнести речь на митинге, но медицинских знаний у них, конечно, нет никаких. Откуда им быть у них, когда они их не приобретали, практики не имели, а занимались политикой? Я хочу иметь дело с настоящими врачами, специалистами, а не с невеждами". А всем видам лечения в "мелочных случаях" предпочитал отдых и усиленное питание. О сестре Марии Ильиничне он писал матери 24 августа 1909 года: "Я ей советую усиленно пить больше молока и есть простоквашу. Она себе готовит ее, но, на мой взгляд, недостаточно все же подкармливает себя: из-за этого мы с ней все время ссоримся".

Ленин не изменил своим принципам, и возглавив правительство. Заболевших товарищей, включая супругу Крупскую, он отправлял на отдых с усиленным питанием. А также посылал страждущих большевиков на лечение за границу и выделял остродефицитную валюту для оплаты консультаций европейских медицинских светил. В 1921 году, например, по его прямому указанию Политбюро решило: "Включить т. Горького в число товарищей, лечащихся за границей, и поручить т. Крестинскому проверить, чтобы он был вполне обеспечен необходимой для лечения суммой".

Даже при выборе врача для маленькой, на десять коек, для самых экстренных случаев больницы в Кремле Ленин остался верен себе. Он утвердил заведующей больницей практикующего врача Александру Канель, которая устраивала и остальных руководителей, хорошо знавших ее мужа — бывшего члена московского комитета РСДРП Вениамина Канеля. Для тех, кто мог обойтись без госпитализации, открыли небольшую, с одним врачом амбулаторию.

Вот только пациентов у кремлевской больнички и амбулатории оказалось гораздо больше, чем они могли обслужить. И в этом не было ничего удивительного. Проверенных, а главное, способных организовывать и руководить людей среди большевиков оказалось очень и очень мало. Так что всем, кто действительно мог решать проблемы и проводить в жизнь решения Совнаркома и ЦК, давалось огромное количество поручений и постов. А закономерным результатом перегрузки оказывалось нервное истощение и обострение старых и новых недугов. Чтобы обеспечить всех необходимой помощью на дому, Наркомздрав организовал амбулатории во всех домах ВЦИК, а вскоре в них появились и комнаты с больничными койками.

Очень быстро росла и основная больница. Число коек в ней за 1919 год выросло втрое, до 30, и появились три врача. А в 1920 году дополнительно открыли изоляционное отделение для инфицированных товарищей. Затем рост числа пациентов вызвал необходимость обзавестись собственной аптекой. Потом появились физиотерапевтическое отделение, лаборатории, рентгеновский кабинет. В 1921 году все подразделения кремлевской медицины объединили в Санитарное управление Кремля. Но это отнюдь не снизило остроты проблемы.

"Для наблюдения над состоянием старой партгвардии"

Квалифицированные врачи по всей стране брали за свои услуги немалую плату. Платной же была и помощь в ряде государственных поликлиник и больниц. А у большевиков-руководителей существовал партмаксимум зарплаты, не позволявший получать качественную медпомощь. Поэтому аппаратчики из центральных органов власти и с мест пытались всеми правдами и неправдами попасть на прием к кремлевским врачам. А некоторые из тех, кому кремлевская медицина полагалась по должности, отказывались от исполнения врачебных предписаний. Уже к концу 1921 года стало очевидным, что в руководстве Санупра (или Лечсанупра, как его стали именовать позднее) обязательно должен быть человек, авторитетный среди большевиков, и притом врач.

В январе 1922 года Политбюро обязало Наркомздрав "указать определенно ответственное лицо за выполнением постановления ЦК о лечении отдельных товарищей". Однако эта кандидатура должна была устроить и Ленина, когда вождь, как надеялись все его верные соратники, выздоровеет и сможет вернуться к исполнению своих обязанностей в полном объеме. Поиски несколько затянулись, и лишь к концу лета 1922 года Наркомздрав выбрал кандидата на должность начальника Санупра.

Павел Обросов (в некоторых документах — Абросов) стал бунтовщиком и революционером гораздо раньше, чем студентом-медиком. И из-за постоянного участия в революционных сходках, беспорядках и следовавших за ними отсидок учился на медицинском факультете Томского университета девять лет. Уже по одному этому параметру он подходил под ленинские критерии большевистского врача-невежды. Но в просветах между антиправительственными мероприятиями Обросов, если верить его ученикам и биографам, занимался научной работой. Но главное, что могло понравиться Ленину, был яростным сторонником курортного лечения и доказывал это, буквально рискуя головой, когда организовывал на берегах Енисея, где было полно врагов советской власти, курорты для восстановления переболевших тифом сибирских большевиков.

В Москве Обросова назначили начальником Лечсанупра и одновременно начальником отдела лечебных местностей Наркомздрава. Так что работу по оздоровлению руководства партии и правительства он мог вести на обеих должностях одновременно. Вот только оказалось, что средства, выделяемые Лечсанупру, крайне ограниченны. И одной из задач Обросова стала их строгая экономия. К примеру, когда в начале 1923 года иностранные медицинские светила приехали в Москву, чтобы проконсультировать врачей Ленина, Обросов договорился, чтобы они заодно осмотрели членов Политбюро, чье состояние вызывало особую тревогу. Он же стал устраивать регулярные консилиумы и принудительно отправлять руководителей вплоть до членов Политбюро на отдых. Так, в 1923 году он отправил на лечение секретаря ЦК Валериана Куйбышева и в длительный отпуск председателя Реввоенсовета республики Льва Троцкого.

Отбиваться от просьб руководителей среднего звена о консультациях у светил и поездках на зарубежные курорты оказалось гораздо тяжелее. Все просили, настаивали, требовали и имели на то по своему состоянию полное право. Но деньги, выделяемые в начале года Лечсанупру, таяли, как снег весной, еще до прихода настоящей весны.

По просьбе Обросова в начале лета 1924 года установили строгие лимиты на расходование лечебных денег и создали специальный фонд в размере 100 тыс. руб. А вскоре попытались ограничить число обслуживаемых Лечсанупром руководителей. Политбюро приняло решение "Об охране здоровья партгвардии", которым организовывалась Лечебная комиссия ЦК, а число старых гвардейцев из высшего руководства определялось особым списком и составляло сто человек. Пункты решения гласили:

"1. Для систематического наблюдения над состоянием здоровья старой партгвардии создать комиссию.

2. Точное выполнение решений этой комиссии считать по силе обязательности партийной обязанностью каждого товарища.

3. В круг наблюдения ввести на ближайший срок ответственных товарищей из старой гвардии по особому списку числом около 100 человек.

4. Бюро ЦК и секретарям губкомов организовать такое же наблюдение над ответственными парттоварищами в своих районах, пользуясь в случае нужды аппаратом Центральной комиссии.

5. Комиссии предоставить право приглашать контрольных врачей для систематического наблюдения за лечением и соблюдением режима указанными товарищами.

6. Комиссии обеспечить лечебную помощь семьям взятых под указанное медицинское наблюдение товарищей.

7. Наркомфину выделить соответствующие средства в распоряжение комиссии.

8. Комиссии взять на себя общее руководство постановкой лечения парттоварищей".

"Окунулся с головой в работу и почувствовал себя плохо"

Однако решения не дали ровным счетом ничего. Лечебной комиссии ЦК не удавалось оставаться в установленных рамках ни по численности обслуживаемых, ни по затратам средств.

Так, в январе 1927 года Лечебная комиссия, судя по ее отчету, собиралась восемь раз и заседала в общей сложности около 22 часов. За этот месяц комиссия направила на лечение в поликлинику Лечсанупра 422 человека, а на консилиум туда же — 129 больных. Еще более полутора тысяч передали в городские медучреждения Наркомздрава. О ста партгвардейцах уже явно никто не вспоминал. Потратили же за месяц около 18 тыс. руб., что в годовом исчислении больше чем вдвое превысило лимиты 1924 года. Но главным, естественно, были результаты. А они по-прежнему оставляли желать лучшего.

Судя по документам 1927 года, не жалующихся на здоровье членов Политбюро и наркомов можно было пересчитать по пальцам одной руки. О члене президиума Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) СССР и председателе Объединения общего машиностроения ВСНХ, который время от времени исполнял еще и обязанности члена суда, Александре Толоконцеве в докладе Лечкомиссии ЦК говорилось: "Признаки утомления усилились".

Старая большевичка Варвара Яковлева, создававшая с Дзержинским ЧК и работавшая в 1927 году замом наркома просвещения РСФСР, чувствовала себя не лучше: "На днях закончила курс лечения массажем. По-прежнему крайне много перерабатывает (по ночам особенно). Ощущает значительную потребность в физическом и умственном отдыхе". А у наркома социального обеспечения РСФСР Иосифа Наговицына от запредельной усталости открылся застарелый туберкулез.

Ректор Коммунистического университета имени Свердлова Мартын Лядов по настоянию врачей отдохнул в принадлежавшем тогда Лечсанупру подмосковном санатории "Архангельское", но это не принесло никаких результатов: "Самочувствие улучшилось, но не резко. Тов. Лядов сразу же окунулся с головой в работу и почувствовал себя плохо".

Секретарь Центральной контрольной комиссии ВКП(б) Сергей Гусев, сочетавший с основной работой неимоверное число поручений, также по заключению врачей много перерабатывал и чувствовал себя крайне скверно — быстрая утомляемость, усталость, слабость. Глава ЦКК Валериан Куйбышев, по данным врачей, из-за крайнего переутомления страдал нарушением функции органов внутренней секреции. А у сменившего его Серго Орджоникидзе наблюдались регулярные сердечные приступы. Еще у одного партийного контролера — секретаря Парткомиссии ЦКК Емельяна Ярославского — на почве усталости начало сдавать сердце.

Особенно тяжелым было состояние тех, кто отвечал за проблемные отрасли — тяжелую промышленность и сельское хозяйство. Заместителю председателя ВСНХ Моисею Рухимовичу, как констатировали врачи, никакое кремлевское лечение не помогало: "Состояние слабости и раздражительности нарастает. Головные боли, понос (как прежде). По-прежнему обращает на себя мало внимания. Стал раздражителен особенно". Диагноз наркома земледелия и главы Крестьянского интернационала Александра Смирнова — неврастения и диспепсия.

Что было говорить о наркомах, если по той же причине страдало высшее руководство страны. Лишь глава правительства Рыков был утомлен, но более или менее здоров. В отдыхе нуждался переутомленный секретарь ЦК Молотов, а у Сталина на почве крайней усталости развился рецидив ревматизма, поразившего правую руку. Утомление нарастало и у наркома обороны Ворошилова. В отдыхе крайне нуждался и нарком торговли Микоян.

Можно представить, какие решения принимали руководители в таком состоянии. Годом ранее, когда ситуация почти ничем не отличалась, Троцкому удалось провести через Политбюро решение о строительстве Днепрогэса, несвоевременное и крайне затратное. Все долго удивлялись, как такое стало возможным, и сходились во мнении, что только из-за крайней усталости и болезненного состояния присутствовавших.

И можно только посочувствовать тем, кого судил в периоды обострений член Верховного суда Арон Сольц, страдавший неизлечимым болезненным слюноотделением и ослаблением памяти.

Всех, кого только позволяли врачебные консилиумы, Обросов отправлял на воды — в Кисловодск, Железноводск, Боржоми, Карловы Вары. А поскольку отдых, как правило, не помогал (Сталин, например, в 1927 году на отдыхе почувствовал себя гораздо хуже и слег), больных отправляли к ведущим зарубежным специалистам, прежде всего к профессору Карлу фон Ноордену (см. "Власть" N15 за 2007 год), у которого во Франкфурте-на-Майне побывала едва ли не вся советская элита.

А если и это не помогало, применялись экзотические для того времени методы. К примеру, секретарь исполкома Коммунистического интернационала Иосиф Пятницкий психастению, связанную с заболеванием щитовидной железы, лечил психотерапией. А большинство высокопоставленных товарищей снимали болевые ощущения самыми распространенными болеутоляющими того времени — опиумом и морфием. О том, насколько распространены были эти препараты, свидетельствовала записка Обросову от 3 апреля 1926 года из Секретного отдела ЦК ВКП(б), обслуживавшего Политбюро и его членов, с просьбой создать в отделе аптечку для оказания помощи нуждающимся без участия врача. Среди термометров и зубных капель в заявке значился и опий.

Временами, правда, происходило болезненное привыкание к наркопрепаратам, и приходилось принимать меры, чтобы ослабить зависимость. Заместителю наркома Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР Михаилу Пастухову, судя по докладам Лечебной комиссии ЦК, удалось снизить дозу: "По свидетельству проф. Минора, освидетельствовавшего М. Д., со стороны нервной системы отмечается лишь неврастения. Рекомендовано пользоваться отдыхом лишнего дня и воздержание от принятия наркотиков". А в дальнейшем констатировались улучшения.

По всей видимости, для борьбы с последствиями наркотического снятия стресса кремлевская медицина применяла и новейшие для своего времени лекарства. Так, муж знаменитого скульптора Веры Мухиной врач Алексей Замков экспериментировал с лечением всех болезней очищенной мочой беременных женщин, которую он назвал гравиданом (см. "Власть" N49 за 2001 год). Стойкие и подтвержденные результаты принесло лечение этим средством наркоманов и алкоголиков. Главврач нервно-психической лечебницы для острого алкоголизма профессор Стрельчук сообщал Замкову о результатах лечения 11 наркоманов и 23 алкоголиков: "Еще никто из выписанных пациентов после лечения гравиданом не рецидивировал". И кремлевская аптека закупала гравидан в солидных количествах.

Вопрос был лишь в том, хотели ли излечиваться от наркозависимости высокопоставленные пациенты. С началом репрессий, судя по всему, потребление расслабляющих средств стало массовым. Как вспоминали кремлевские врачи, многие представители партэлиты, которым угрожал арест, симулировали болезни и просили медиков вколоть им морфий, чтобы хоть как-то справиться с охватившим их паническим ужасом.

А некоторые руководители, однажды попробовав наркотики, так и не могли отказаться от них. Нарком земледелия и член Политбюро Андрей Андреев, говорят, снимал наркотиками боли в ухе. Всю вину за то, что он утратил работоспособность, потом возложили на врачей из Лечсанупра Кремля, проходивших по делу врачей. Но вряд ли Андреев был последним и тем более единственным высокопоставленным потребителем морфинов, ведь работа на износ продолжалась и после окончания репрессий, и после войны.

"Обнаружены серьезные заболевания сердца"

Партийная элита, правда, предприняла попытку изменить ситуацию. В 1947 году был подготовлен проект решения ЦК и Совета министров СССР "О режиме труда и отдыха руководящих работников Партии и Правительства", в котором говорилось: "Анализ данных о состоянии здоровья руководящих кадров Партии и Правительства показал, что у ряда лиц, даже сравнительно молодого возраста, обнаружены серьезные заболевания сердца, кровеносных сосудов и нервной системы со значительным снижением трудоспособности. Одной из причин указанных заболеваний является напряженная работа не только днем, но и ночью, а нередко даже и в праздничные дни. Кроме того, у ряда работников развитие болезни явилось результатом их явно пренебрежительного отношения к состоянию своего здоровья. ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР считают, что сохранение здоровья и трудоспособности руководящих работников Партии и Правительства является государственным, а не только их личным делом. В целях максимального сохранения здоровья руководящих кадров и для предупреждения преждевременного снижения их трудоспособности ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР постановляют:

1. Установить с 1 мая 1947 года следующий распорядок дня и режим работы для руководящих работников Партии и Правительства:

а) начало рабочего дня — в 13.00, конец рабочего дня не позднее 1 часа ночи с двухчасовым перерывом для обеда и дневного отдыха. В субботние и предпраздничные дни заканчивать работу не позднее 20.00;

б) запретить работу в выходные и праздничные дни;

в) запретить проведение заседаний и совещаний в промежуток времени от 17 до 20 часов; установить длительность совещаний не более 3-х часов. Курение во время заседаний запретить.

Изменения установленного распорядка рабочего дня лиц, деятельность которых связана с работой преимущественно в ночное время, а также другие изъятия могут быть произведены только с разрешения ЦК ВКП(б) и Совета министров Союза ССР.

2. Считать обязательным для каждого руководящего работника использование ежегодно месячного очередного отпуска. Для лиц, нуждающихся в санаторно-курортном лечении, должны быть установлены по медицинским показаниям время и длительность отпуска, а также и место его проведения.

3. Обязать руководящих работников Партии и Правительства строго выполнять назначенный врачами пищевой режим, предусматривающий характер питания и приемы пищи не менее 3-х раз в день. Для организации рационального и лечебного питания передать столовую МГБ СССР в ведение Лечебно-санитарного управления Кремля.

4. Обязать начальника Лечебно-санитарного управления Кремля:

а) расширить и улучшить диспансерное обслуживание руководящих работников с целью раннего выявления и предупреждения заболеваний. Провести в 1947 году всестороннее медицинское обследование руководящих работников и в дальнейшем проводить его систематически, не реже одного раза в год;

б) установить специальный, индивидуальный режим труда и отдыха для работников, страдающих хроническими заболеваниями, а также для лиц старше 60 лет, обеспечив постоянное врачебное наблюдение за ними;

в) организовать контроль за выполнением установленного настоящим постановлением режима труда и отдыха, врачебных назначений и своевременного прохождения диспансерного обследования".

Однако, по-видимому, Сталину проект не понравился и так и остался на бумаге. В случае переутомления больным руководителям прописывали отдых, диетическое питание и прогулки. Правда, подобное лечение не всегда оказывалось эффективным. Напротив, в ряде случаев, как, например, с членом Политбюро Андреем Ждановым, оно было противопоказано пациенту и завершилось его смертью. Но исполнение заветов Ленина об отдыхе и питании продолжалось и следующими поколениями врачей-невежд. Брежневу сократили рабочий день до минимума и давали грубые снотворные, вызывающие привыкание. К Андропову не пригласили зарубежных светил и лечили его изнуряющими диетами и отдыхом.

Судя по всему, отдыхом элиту лечат и по сей день. А обо всех сопутствующих этому деталях станет известно много-много лет спустя.