Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Необычная для России шотландская фамилия досталось ему благодаря дальнему предку - моряку, бросившему навсегда свой якорь у берегов Пушкина и Лермонтова. Творчество Бальмонта Константина Дмитриевича в советское время было предано забвению по понятным причинам. Стране серпа и молота не нужны были творцы, работавшие вне социалистического реализма, строки которых не вещали о борьбе, о героях войны и труда... Меж тем этот поэт, имеющий действительно могучий талант, чьи исключительно мелодичные стихотворения продолжали традицию чистой не для партий, а для людей.

«Творить всегда, творить везде…»

Наследие, которое оставил нам Бальмонт, достаточно объемно и впечатляюще: 35 сборников стихов и 20 книг прозы. Его стихи вызывали восхищение соотечественников легкостью слога автора. Константин Дмитриевич писал много, однако он никогда не «вымучивал из себя строк» и не занимался оптимизацией текста многочисленными правками. Его стихотворения всегда писались с первой попытки, в один присест. О том, как он создавал стихи, Бальмонт рассказал совершенно оригинально - стихотворением.

Вышесказанное не является преувеличением. Михаил Васильевич Сабашников, у которого поэт гостил в 1901 году, вспоминал, что десятки строк у него складывались в голове, и на бумагу он писал стихи сразу, без единой правки. На вопрос же о том, как ему это удается, Константин Дмитриевич отвечал с обезоруживающей улыбкой: «Ведь я же - поэт!»

Краткая характеристика творчества

Литературоведы, знатоки его творчества, говорят о становлении, расцвете и спаде уровня произведений, которые творил Бальмонт. Краткая биография и творчество указывают нам, впрочем, на удивительную работоспособность (писал он ежедневно и всегда по наитию).

Наиболее популярными сочинениями Бальмонта являются сборники стихотворений зрелого поэта «Только любовь», «Будем как солнце», «Горящие здания». Среди ранних произведений выделяется сборник «Тишина».

Творчество Бальмонта (кратко цитируя литературоведов начала XX века) при последующей общей тенденции к затуханию таланта автора (после трех вышеупомянутых сборников) имеет также ряд «просветов». Заслуживают внимания «Фейные сказки» - милые детские песенки, написанные в стиле, позже перенятом Корнеем Чуковским. Также интересны «чужестранные стихи», созданные под впечатлением от увиденного в путешествиях по Египту и Океании.

Биография. Детство

Его отец, Дмитрий Константинович, был земским врачом, а также владел поместьем. Мать, (в девичестве Лебедева), натура творческая, по признанию будущего поэта «сделала больше для воспитания любви к поэзии и к музыке», чем все последующие педагоги. Константин стал третьим сыном в семье, где всего было семеро детей, причем все - сыновья.

У Константина Дмитриевича было свое, особенное дао (восприятие жизни). Не случайно жизнь и творчество Бальмонта тесно связаны между собой. В него с детства было заложено мощное творческое начало, которое проявлялось в созерцательности миропонимания.

Ему с детства претило школярство и верноподданичество. Романтизм часто брал верх над здравым смыслом. Школу (Шуйскую мужскую Наследника Цесаревича Алексея гимназию) он так и не закончил, будучи отчисленным из 7 класса за участие в революционном кружке. Последний же школьный курс он закончил во Владимирской гимназии под круглосуточным надзором преподавателя. Лишь двух преподавателей он потом вспоминал с благодарностью: учителя истории и географии и учителя словесности.

Отучившись год в Московском университете, также был исключен за «организацию беспорядков», затем его отчислили и из Демидовского лицея в Ярославле…

Как видим, нелегко начинал свою поэтическую деятельность Константин и творчество его до сих пор являются предметом споров между литературоведами.

Личность Бальмонта

Личность Константина Дмитриевича Бальмонта достаточно сложна. Он не был «таким как все». Эксклюзивность… Ее можно определить даже по портрету поэта, по его взгляду, по осанке. Сразу становится понятным: перед нами не подмастерье, а мэтр от поэзии. Его индивидуальность была ярка и харизматична. Это был удивительно органичный человек, жизнь и творчество Бальмонта похожи на единый вдохновенный порыв.

Стихотворения он начал писать в 22 года (для сравнения, первые сочинения Лермонтова были написаны в 15 лет). До этого, как мы уже знаем, было незаконченное образование, а также неудачный брак с дочерью шуйского фабриканта, закончившийся попыткой самоубийства (поэт выбросился из окна 3 этажа на мостовую.) К Бальмонта подтолкнула неустроенность семейной жизни и смерть первого ребенка от менингита. Его первая жена Гарелина Лариса Михайловна, красавица боттичеллиевского типажа, истязала его ревностью, неуравновешенностью и пренебрежением к мечтам о большой литературе. Свои эмоции от разлада (а позже - от развода) с супругой он выплескивал в стихах «Дышали твои ароматные плечи…», «Нет, мне никто не сделал столько зла…», «О, женщина, дитя, привыкшее играть..».

Самообразование

Как же молодой Бальмонт, став из-за верноподданичества системы образования изгоем, превратился в образованнейшего человека, идеолога нового Цитируя самого же Константина Дмитриевича, его разум однажды «зацепился» за одно чисто британское словцо - selfhelp (самопомощь). Самообразование. Оно и стало для Константина Дмитриевича трамплином в будущее…

Являясь по своему характеру настоящим тружеником пера, Константин Дмитриевич никогда не следовал никакой внешней системе, навязанной ему извне и чуждой его природе. Творчество Бальмонта полностью основывается на его страсти к самообразованию и открытости для впечатлений. Его привлекала литература, филология, история, философия, в которых он был настоящим специалистом. Он обожал путешествовать.

Начало творческого пути

Присущий Фету, Надсону и Плещееву, не стал для Бальмонта самоцелью (в 70-80-х годах XIX века многие поэты создавали стихотворения с мотивами грусти, печали, неприкаянности, сиротливости). Он превратился для Константина Дмитриевича в проложенную им дорогу к символизму. Об этом он напишет несколько позже.

Нешаблонность самообразования

Нешаблонность самообразования определяет особенности творчества Бальмонта. Это был действительно человек, творящий словом. Поэт. И мир он воспринимал так же, как это может видеть поэт: не с помощью анализа и рассуждения, а полагаясь лишь на впечатления и ощущения. «Первое движение души - самое верное», - это правило, выработанное им самим, стало непреложным для всей его жизни. Оно его подняло в высь творчества, оно же и сгубило его талант.

Романтический герой Бальмонта в ранний период его творчества привержен христианским ценностям. Он, экспериментируя с сочетаниями различных звуков и мыслей, возводит «заветную часовню».

Впрочем, очевидно, что под влиянием своих путешествий 1896-1897 гг., а также переводов зарубежной поэзии Бальмонт постепенно приходит к иному миропониманию.

Следует признать, что со следования романтическому стилю русских поэтов 80-х гг. началось творчество Бальмонта, кратко оценивая которое, можно сказать, что он действительно стал основоположником символизма в русской поэзии. Знаковыми для периода становления поэта считаются стихотворные сборники «Тишина» и «В безбрежности».

Свои взгляды на символизм он изложил в 1900 году в статье «Элементарные слова о символической поэзии». Символисты, в отличие от реалистов, по мнению Бальмонта, - это не просто наблюдатели, это мыслители, глядящие в мир сквозь окно своей мечты. При этом Бальмонт считает в символической поэзии важнейшими принципами «скрытую отвлеченность» и «очевидную красоту».

По своему характеру не серой мышкой, а лидером был Бальмонт. Краткая биография и творчество подтверждают это. Харизма и природное стремление к свободе… Именно эти качества позволили ему на пике популярности «стать центром притяжения» для многочисленных обществ бальмонтистов России. По воспоминаниям Эренбурга (это было уже горадо позже), личность Бальмонта впечатляла даже заносчивых парижан из фешенебельного района Пасси.

Новые крылья поэзии

Бальмонт влюбился в свою будущую вторую жену Екатерину Алексеевну Андрееву с первого взгляда. Этот этап в его жизни отражает сборник стихов «В безбрежности». Посвященные ей стихи многочисленны и оригинальны: «Черноглазая лань», «Отчего нас всегда опьяняет луна?», «Ночные цветы».

Влюбленные длительное время прожили в Европе, и затем, возвратясь в Москву, Бальмонт в 1898 г. выпускает в издательстве «Скорпион» собрание стихов «Тишина». В сборнике стихам предшествовал эпиграф, выбранный из сочинений Тютчева: «Есть некий час всемирного молчанья». Стихи в нем сгруппированы в 12 разделов, названных «лирическими поэмами». Константин Дмитриевич, вдохновленный теософским учением Блаватской, уже в этом собрании стихов заметно отходит от христианского миропонимания.

Понимание поэтом своей роли в искусстве

Сборник «Тишина» становится гранью, отличающей Бальмонта как поэта, исповедующего символизм. Развивая далее принятый вектор творчества, Константин Дмитриевич пишет статью, названную «Кальдероновской драмой личности», где косвенно обосновал свой отход от классической христианской модели. Это было сделано, как всегда, образно. Земную жизнь он считал «отпадением от светлого Первоисточника».

Иннокентий Федорович Анненский талантливо презентовал особенности творчества Бальмонта, его авторский стиль. Он считал, что «Я», написанное Бальмонтом, принципиально не указывает на принадлежность к поэту, оно - изначально обобществлено. Поэтому стих Константина Дмитриевича уникален своей проникновенной лиричностью, выраженной в ассоциировании себя с другими, которую читатель неизменно ощущает. Читая его стихи, кажется, что Бальмонт переполнен светом и энергией, которой он щедро делится с другими:

То, что Бальмонт презентует как оптимистическую самовлюбленность, на самом деле более альтруистично, чем феномен публичной демонстрации гордости поэтов своими заслугами, а также столь же публичного навешивания ими лавров самими себе.

Творчество Бальмонта, кратко говоря словами Анненского, насыщено заложенным в нем внутренним философским полемизмом, определяющим цельность мировосприятия. Последнее выражается в том, что Бальмонт хочет представить своему читателю событие всесторонне: и с позиций палача, и с позиций жертвы. У него нет однозначной оценки чего-либо, ему изначально характерен плюрализм мнений. Он пришел к нему благодаря своему таланту и трудолюбию, на целый век опередив то время, когда для развитых стран это стало нормой общественного сознания.

Солнечный гений

Творчество поэта Бальмонта уникально. По сути, Константин Дмитриевич чисто формально примыкал к различным течениям, дабы ему было удобней продвигать свои новые поэтические идеи, недостатка в которых он никогда не испытывал. В последнее десятилетие XIX века с творчеством поэта происходит метаморфоза: меланхоличность и мимолетность уступают место солнечному оптимизму.

Если в более ранних стихах прослеживались настроения ницшеанства, то на пике развития таланта творчество Константина Бальмонта стало отличаться специфическим авторским оптимизмом и «солнечностью», «огненностью».

Александр Блок, являющийся также поэтом-символистом, представил яркую характеристику творчества Бальмонта того периода весьма лаконично, сказав, что оно столь же ярко и жизнеутверждающе, как и весна.

Пик творческих сил

Поэтический дар Бальмонта зазвучал впервые в полную силу в стихах из сборника «Горящие здания». В нем 131 стихотворение, написанное во время пребывания поэта в доме у Полякова С. В.

Все они, как утверждал поэт, были сочинены под влиянием «одного настроения» (по-другому и не мыслил Бальмонт творчество). «Стихотворение более не должно быть минорным!» - решил Бальмонт. Начиная с этого сборника, он окончательно отошел от декадентства. Поэт, смело экспериментируя с сочетаниями звуков, красок и мыслей, создавал «лирику современной души», «души разорванной», «убогой, уродливой».

В это время он находился в тесном общении с петербургской богемой. знала одну слабость за своим супругом. Ему нельзя было пить вино. Хотя Константин Дмитриевич был крепкого жилистого телосложения, его нервная система (очевидно, надорванная в детстве и в молодости) «срабатывала» неадекватно. После вина его «несло» по публичным домам. Однако в результате он оказывался в совершенно жалком состоянии: валяющимся на полу и парализованным глубокой истерикой. Это не раз случалось во время работы над «Горящими зданиями», когда он был в компании с Балтрушайтисом и Поляковым.

Нужно отдать должное Екатерине Алексеевне, земному ангелу-хранителю своего супруга. Она понимала сущность своего мужа, которого считала честнейшим и искреннейшим и у которого, к ее огорчению, случались романы. Например, как с Дагни Кристенсен в Париже, ей посвящены стихи «Солнце удалилось», «Из рода королей». Показательно, что роман с норвежкой, которая работала петербуржским корреспондентом, закончился со стороны Бальмонта так же резко, как и начался. Ведь сердце его все-таки принадлежало одной женщине - Екатерине Андреевне, Беатриче, как он ее называл.

В 1903 году Константином Дмитриевичем с трудом был издан сборник «Будем как солнце», написанный в 1901-1902 годах. В нем чувствуется рука мастера. Заметим, что сквозь цензуру не прошло порядка 10 произведений. Творчество поэта Бальмонта, по мнению цензоров, стало излишне чувственным и эротичным.

Литературоведы же считают, что это собрание сочинений, представляющее читателям космогоническую модель мира, является свидетельством нового, наивысшего уровня развития поэта. Находясь на грани психического излома, работая над предыдущим сборником, Константин Дмитриевич, похоже, понял, что «бунтом жить» невозможно. Поэт ищет истину на стыке индуизма, язычества и христианства. Он выражает свое поклонение стихийным объектам: огню («Гимн огню»), ветру («Ветер»), океану («Воззвание к океану»). В том же 1903 году издательством «Гриф» издан третий сборник, венчающий пик творчества Бальмонта, «Только любовь. Семицветник».

Вместо заключения

Неисповедимы Даже для таких поэтов «милостию божьей», как Бальмонт. Жизнь и творчество кратко характеризуются для него после 1903 года одним словом - «спад». Поэтому Александр Блок, по сути ставший следующим лидером российского символизма, по-своему оценил дальнейшее (после сборника «Только любовь») творчество Бальмонта. Он представил ему убийственную характеристику, сказав, что есть великий русский поэт Бальмонт, а «нового Бальмонта» - нет.

Однако не будучи литературоведами прошлого века, мы все-таки познакомились и с поздним творчеством Константина Дмитриевича. Наш вердикт: читать стоит, там много интересного… Впрочем, у нас нет мотивов, чтобы отнестись с недоверием к словам Блока. Действительно, с точки зрения литературоведения Бальмонт как поэт - знамя символизма, после сборника «Только любовь. Семицветник» исчерпал себя. Поэтому логично с нашей стороны на этом и завершить краткий рассказ про жизнь и творчество К. Д. Бальмонта, «солнечного гения» русской поэзии.

А.М. ДОБРОЛЮБОВ

Самым ярким выразителем импрессионистической стихии в ран­нем русском символизме был Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942), поэзия которого оказала огромное воздействие на рус­скую поэтическую культуру начала века. В течение десятилетия, вспо­минал Брюсов, Бальмонт «нераздельно царил над русской поэзией». В 90-х годах вышли сборники его стихотворений: «Под северным небом» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1897); в 900-е годы, в период творческого взлета, – «Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903), «Только любовь» (1903). Лирика Бальмонта была глубоко субъективистской и эстетизированной:

Вдали от Земли, беспокойной и мглистой,

В пределах бездонной, немой чистоты

Я выстроил замок воздушно-лучистый,

Воздушно-лучистый Дворец Красоты.

Бальмонт был занят, по словам Блока, «исключительно самим собой», поэта влекли лишь мимолетные чувствования лирического «Я». И жизнь, и поэзия для него – импровизация, непреднамеренная произ­вольная игра. В его поэзии впечатления внешнего мира прихотливо связываются только единством настроения, всякие логические связи между ними разорваны:

Неясная радуга. Звезда отдаленная.

Долина и облако. И грусть неизбежная...

В стихотворении «Как я пишу стихи» (1903) Бальмонт так раскрывает природу творческого акта художника:

Рождается внезапная строка, З

а ней встает немедленно другая,

Мелькает третья, ей издалека

Четвертая смеется, набегая.

И пятая, и после, и потом,

Откуда, сколько – я и сам не знаю,

Но я не размышляю над стихом

И право, никогда – не сочиняю.

Каждое впечатление значимо и ценно для поэта само по себе, смена их определена какой-то внутренней, но логически необъяснимой ассоциативной связью. Ассоциация рождает и смену поэтических образов в стихах Бальмонта, которые неожиданно возникают один за другим; ею определяется структура целых поэтических циклов, в которых каждое стихотворение представляет лишь ассоциативную вариацию одной темы, даже одного настроения поэта. Впечатления от предмета, точнее,– от его качества, субъективно воспринятого поэ­том, являются читателю в лирике Бальмонта в многообразии эпитетов, сравнений, развернутых определений, метафоричности стиля. Сам предмет расплывается в многоцветности, нюансах, оттенках его чув­ственного восприятия.

В основе поэтики Бальмонта – философия возникшего и безвоз­вратно ушедшего неповторимого мгновения, в котором выразилось единственное и неповторимое душевное состояние художника. В этом отношении Бальмонт был самым субъективным поэтом раннего сим­волизма. В отъединении от мира «как воплощения всего серого, пошлого, слабого, рабского, что противоречит истинной природе человека» и уединенности поэт видит высший закон творчества:

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша.

Мое единое отечество –

Моя пустынная душа.

(«Я ненавижу человечество...»)

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры.

(«Я не знаю мудрости...»)

Суть такого импрессионизма в поэзии определил Брюсов, говоря о творчестве И. Анненского как стремлении художника все изобразить «ле таким, как он это знает, но таким, каким ему это кажется, притом кажется именно сейчас, в данный миг».

Этим отличались и переводы Бальмонтом песен древних народов, произведений Кальдерона и других европейских и восточных поэтов. О переводах Бальмонта остроумно сказал И. Эренбург: «Как в любов­ных стихах он восхищался не женщинами, которым посвящал стихи, а своим чувством,–так, переводя других поэтов, он упивался тембром своего голоса».

Подчиняя все передаче оттенков ощущений, через которые рас­крываются качества предмета, Бальмонт огромное значение придавал мелодике и музыкальной структуре стиха.

Для поэтического стиля его лирики характерно господство музы­кального начала. «Стихия музыки» проявлялась у Бальмонта в изо­щренной звуковой организации стиха (аллитерации, ассонансы, внутренняя рифма, повторы), использовании слова как «звукового комплекса», вне его понятийного значения. Но уже в начале 900-х годов «музыка» стиха Бальмонта начала застывать в найденных поэтом приемах звукописи, самоповторяться.

Поэтические опыты принесли Бальмонту большую известность, вызвали к жизни целую школу подражателей. Хрестоматийными стали его «Вечер. Взморье. Вздохи ветра. Величавый возглас волн...», «Ка­мыши», «Влага» и другие откровенно звукоподражательные стихи. Но подчинив смысл поэзии «музыке» стиха, Бальмонт обеднил поэтиче­ский язык раз и навсегда найденным словарем, привычными словосо­четаниями, характерными параллелизмами.

«...Бальмонт, будучи по духу человеком декаданса,–пишет Вл. Орлов,– как поэт усвоил только часть пестрой декаденстко-символической программы <...> творчество его выявляет лишь лик поэзии русского символизма (явления сложного и многосоставного), а именно – импрессионистическую лирику».

Многие стихотворения Бальмонта стали образцами импрессиони­стической лирики. Одним из лучших произведений Бальмонта раннего периода было стихотворение «Лунный луч», в котором отражены и принципы композиционного построения, и характер музыкальной инструментовки его стихов.

Я лунный луч, я друг влюбленных,

Сменив вечернюю зарю,

Я ночью ласково горю

Для всех, безумьем озаренных,

Полуживых, неутоленных;

Для всех тоскующих, влюбленных

Я светом сказочным горю

И о восторгах полусонных

Невнятной речью говорю.

Мой свет скользит, мой свет змеится,

Но я тебе не изменю,

Когда отдашься ты огню –

Тому огню, что не дымится,

Что в тесной комнате томится

И всё сильней гореть стремится –

Наперекор немому дню.

Тебе, в чьем сердце страсть томится,

Я никогда не изменю.

Или популярное стихотворение «Влага», построенное на едином музыкальном вздохе, на одном звуке:

С лодки скользнуло весло.

Ласково млеет прохлада.

«Милый! Мой милый!» –

Светло, Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,

Вдаль, под луною белея,

Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея...

Известность и славу Бальмонту принесли не первые его сборники, в которых поэт пел «песни сумерек и ночи», но сборники, появившиеся на грани века,– «Горящие здания» и «Будем как солнце», в которых он звал к «свету, огню и победительному солнцу», к приятию стихии жизни с ее правдой и ложью, добром и злом, красотой и уродством, гармонией дисгармоничности и утверждал эгоцентрическую свободу художника, который в приятии мира не знает запретов и ограничений.

Лирическим героем поэта становится дерзкий стихийный гений, порывающийся за «пределы предельного», воинствующий эгоцентрист, которому чужды интересы «общего». Облики такого лирического героя отличаются удивительным разнообразием и множественностью. Но личность, декларативно вместившая в себя «весь мир», оказывается изолированной от него. Она погружена лишь в «глубины» своей души. В этом – источник характерно противоречивых мотивов поэзии ху­дожника: свободное, солнечное приятие мира осложнено ощущением тоскливого одиночества души, разорвавшей связи с жизнью. Погружа­ясь в «глубины» движений души, исследуя ее противоречия, Бальмонт сталкивает прекрасное и уродливое, чудовищное и возвышение разведывая в дисгармонии личности противоречия мирового зла добра. Этот круг тем был общим для русской декадентской поэзии конца века, испытавшей влияние Ницше, поэзии Ш. Бодлера, Э. Ш

В период творческого подъема у Бальмонта появляется своя, оригинальная тема, выделяющая его в поэзии раннего символизма,–тема животворящего Солнца, мощи и красоты солнечных весенних стихий, к которым художник чувствует свою причастность. Книгу «Будем как солнце» Бальмонт открывает эпиграфом из Анаксагора «» и одним из лучших своих стихотворений:

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И синий кругозор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце

И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть море

И пышный цвет долин

Я заключил миры в едином взоре,

Я властелин

Я победил холодное забвенье,

Создав мечту мою.

Я каждый миг исполнен откровенья,

Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,

Но я любим за то,

Кто равен мне в моей певучей силе?

Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце,

А если день погас, Я буду петь...

Я буду петь о солнце

В предсмертный час!

Это стихотворение –лейтмотив всех вариантов своеобразно раз­рабатываемой Бальмонтом пантеистической темы.

В последующих многочисленных книгах («Литургия красоты», 1905; «Злые чары», 1906; «Жар-птица», 1907), за исключением «Фейных сказок» (1905), по словам В. Брюсова, «одной из самых цельных книг Бальмонта», стало очевидно, что поэту, повторявшему самого себя, уже изменяет художественный вкус и чувство меры.

А. Блок в 1909 г. в газете «Речь» вынес приговор этим книгам Бальмонта: «Это почти исключительно нелепый вздор, просто – га­лиматья <...> есть замечательный русский поэт Бальмонт, а нового поэта Бальмонта больше нет».

После Октябрьской революции Бальмонт оказался в эмиграции. Летом 1920 г. он решил уехать за границу для литературной работы по заказу Государственного издательства. И остался с тех пор за рубежом. Эмиграция русская отнеслась к нему равнодушно. В 1930-е годы поэта, жившего в предместье Парижа или в Капбретоне на берегу Атлантического океана, стали посещать приступы душевной болезни, во время которых он впадал в депрессию, погружался в мир своих фантазий. Скончался он в декабре 1942 г. в русском общежитии в Нуази-ле-Грац. Вспоминая о последнем периоде жизни Бальмонта, Андрей Седых писал, что был он в это время предельно одинок, жил «в каком-то странном, выдуманном им мире музыки и ритма, среди друидов, языческих богов, шаманов, в мире колдовства, солнца и огненных заклинаний, в пышном и несколько искусственном нагромождении красок и звуков».

В одиночестве Бальмонт оказался с первых же лет эмигрантской жизни. Потеря родного дома, родины остро сказалась на его самочув­ствии. Об его отношении к окружающей эмигрантской среде и о трагическом ощущении потерянной родины свидетельствует письмо поэта к А. Седых. Это была середина 1920-х годов, жил тогда поэт в небольшой деревушке на берегу Атлантического океана – «неисчер­паемого моря», как писал он, которое манило и пугало, наполняя каким-то «мистическим ужасом». «Вы спрашиваете, как я живу, что делаю,– писал Бальмонт.– Трудные вопросы, но постараюсь дать полные и точные ответы. Однако, живу ли я точно или это лишь призрак, – остается для меня самого не совсем определенным. Мое сердце в России, а я здесь, у Океана. Бытие неполное.

Я радуюсь возможности жить не в городе, особенно не в Париже, который последние пять лет мне стал ненавистен – и оттого, что я не выношу грязного воздуха и глупого грохота,– и оттого, что зарубежные русские или потопли в своей беде, или занимаются политическим переливанием из пустого в порожнее – и оттого, что современные французы плоски, неинтересны, душевно бессодержательны...».

В письме может быть, наиболее ярко выражено отношение Баль­монта к эмиграции. В том же письме Бальмонт очень четко обозначил свои взгляды на политические «игры» эмигрантов – и левых, и правых, ожидающих падения большевизма в России. «...Если,– писал он, большевизм в России лишь собирается умирать, зарубежная Россия помирает, духовно, весьма усердно».

Из наиболее значительных книг Бальмонта, вышедших в зарубежье, интересны: «Дар земли» (Париж, 1921), «Сонеты солнца, меда и луны» (Берлин, 1923), «Мое–Ей» (Прага, 1924), «В раздвинутой дали» (Белград, 1930), «Северное сияние» (Париж, 1931). Наряду со слабыми стихами в них есть стихи, где поэт, сохраняя принципы своего прежнего отношения к искусству, обретает простоту и изысканность и остается поэтом, о котором М. Цветаева сказала: «Если бы надо было дать Бальмонта одним словом, я бы не задумываясь сказала: «Поэт». <...> я бы не сказала так ни о Есенине, ни о Мандельштаме, ни о Маяков­ском, ни о Гумилеве, ни даже о Блоке. Ибо в каждом из них, кроме поэта, было еще нечто, большее или меньшее, лучшее или худшее, но еще нечто. Даже у Ахматовой была молитва – вне стихов. В Бальмонте же, кроме поэта, нет ничего».

Если говорить о месте Бальмонта в истории русской поэзии (прежде всего поэзии!), то его можно обозначить словами той же Марины Цветаевой: «Пройдут годы. Бальмонт есть литература, а литература – есть история».

Своеобразно идеи и мотивы «нового» литературного течения вы­разились в творчестве Федора Сологуба (псевд." наст, имя–Федор Кузьмич Тетерников; 1863–1927), поэта и прозаика; природа его творческой индивидуальности резко отлична от бальмонтовской.

Творчество Сологуба представляет интерес потому, что в нем с наибольшей отчетливостью раскрываются особенности восприятия и обработки идейно-художественных традиций русской классики в мо­дернистской литературе.

Если граница познаваемого и непознаваемого в мире не преодолима человеческим сознанием, как утверждал Мережковский, то на гранях непостижимой мировой тайны бытия естественны настроения ужаса и мистического восторга человека перед нею. Выразителем этих на­строений в наибольшей степени и стал Сологуб. Человек для Сологуба полностью отъединен от мира, мир непонятен ему и более того – понят быть не может. Единственная возможность преодолеть тяжесть жизненного зла – погрузиться в созданную воображением художника прекрасную утешающую сладостную легенду. И Сологуб противопо­ставляет миру насилия, отображенному в символических образах Лиха, Мелкого беса, Недотыкомки, фантастическую прекрасную землю Ойле. В сосуществовании действительного и недействительного: ре­альнейшего в своей пошлости Передонова, героя «Мелкого беса», и нечистой силы, которая мечется перед ним в образе серой Недотыком­ки, мира реального и образов изломанной декадентской фантазии – особенность художественного мировоззрения писателя. Для Сологуба, как справедливо отмечала критика, «действительность призрачна и призраки действительны».

Эстетическое кредо Сологуба заключено в его известной формуле: «Беру кусок жизни... и творю из него сладостную легенду, ибо я поэт».

Но оказывается, что легенда тоже отнюдь не сладостна, а невыносимо тосклива. Жизнь – земное заточение, страдание, безумие. Попытки найти из нее выход – бесплодное томление. Люди, как звери в клетке обречены на безысходное одиночество:

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем.

Душа поэта мечется между стремлением избыть страдания мира и тщетностью всяких попыток выйти из клеток жизненного зла, ибо жизнь и смерть людей управляются злыми, неподвластными сознанию силами. Восприятие жизни человека как жалкой игрушки в руках каких-то бесовских сил нашло классическое выражение в стихотворе­нии «Чертовы качели»:

В тени косматой ели,

Над шумною рекой

Качает черт качели

Мохнатою рукой.

Качает и смеется,

Вперед, назад,

Вперед, назад.

Доска скрипит и гнется,

О сук тяжелый трется

Натянутый канат.

Над верхом темной ели

Хохочет голубой:

«Попался на качели,

Качайся, черт с тобой».

Просвет в ужасе жизни –только в осознании некоей идеальной красоты, но и она оказывается тленной. Для поэта единственная реальность и ценность мира–собственное «Я», все остальное – творение его фантазии. Смерть преображает только формы его бытия, его внешние личины, в которых суждено ему вечное возвращение, новые воплощения, вновь пресекающиеся смертью к новому возрож­дению. Таков замкнутый «пламенный круг» (так называется лучший сборник стихов поэта) человеческой жизни в лирике Сологуба.

Сологуб вошел в литературу в 90-е годы. Он был выходцем из семьи ремесленника, в течение 25 лет служил педагогом в провинции, с 1892 г. жил в Петербурге, где сблизился с кружком символистов.

Сологуб не сыграл такой роли, как Бальмонт, в развитии русской поэтической культуры и русского стиха. В отличие от Бальмонта, язык поэзии Сологуба лишен метафоризации, лаконичен; в стихотворениях его сложился устойчивый строй символов, через который проходит и мотив метапсихоза, повторных существований. Образы поэта – эмб­лемы, символы, лишенные конкретной, чувственной осязаемости.

Большую известность Сологуб приобрел как прозаик. Стал широко известен его роман «Мелкий бес» (1892–1902). Свое первое большое прозаическое произведение –роман «Тяжелые сны», в котором уже откристаллизовались основные идеи и темы творчества писателя, Сологуб опубликовал в 1895 г. Это произведение эпигонского реализма с ярко выраженной натуралистической тенденцией, в основе его лежит типично декадентское миросозерцание. Герой «Тяжелых снов» – про­винциальный учитель, разночинец Логин – пытается бороться с за­стойностью и пошлостью быта, засасывающей обывательщиной провинциального города («Мы живем не так, как надо»,– понимает он). Но протест учителя против зла мира, не основанный на какой-либо нравственной и идейной почве, выражается в пьянстве, отвлеченных мечтаниях. Убежденный в относительности всех нравственных цен­ностей, Логин убивает директора гимназии, в котором ему виделось средоточие мирового зла. Здесь и начинается сологубовская проповедь воинствующего аморализма. Сюжетная ситуация «Преступления и наказания» Достоевского, связанная с убийством, ситуация преступ­ления и возмездия, полемически перелицовывается Сологубом. Фило­софские и нравственные муки великого художника-гуманиста, его нравственная требовательность к человеку оборачиваются проповедью аморализма, отрицанием каких бы то ни было нравственных критериев: «Не иди на суд людей с тем, что сделано. Что тебе нравственная сторона возмездия? От них ли примешь ты великий урок жизни?» – размыш­ляет после убийства герой Сологуба. Сомнения его разрешает Анна – красавица аристократка, в любви к которой Логин видит единственный выход в новую жизнь. Вновь нарочито, сознательно повторяется Сологубом сюжетная схема Достоевского. Анна как бы становится в ней на место Сони Мармеладовой. Но если у Достоевского в этом эпизоде разрешаются великие искания человеческого духа, то «правда» героев Сологуба оказывается очень простой, идеи покаяния перед людьми во имя каких бы то ни было нравственных убеждений для них не существует. «К чему нам самим подставлять шеи под ярмо? – говорит Логину Анна. – Свою тяжесть и свое дерзновение мы понесем сами. Затем тебе цепи каторжника?» С отрицанием нравственных норм мира начинается «освобождение» героев.

Особенность романа «Тяжелые сны» – в своеобразном эклектическом смешении натурализма и декадентства. Внешне копируя сюжет­ные ситуации Достоевского, Сологуб сводил его нравственные идеалы к декадентскому утверждению права человека на все виды аморализма во имя пресловутой свободы, точнее, своеволия личности.

С тем же ракурсом видения мира, провинциального быта, воинст­венной, разбушевавшейся пошлости, что и в первом романе, мы встречаемся в «Мелком бесе». Однако это произведение–особое явление в творчестве Сологуба. Независимо от идейной задачи романа –. доказать бессмысленность человеческого существования и неизбывную гнусность самой сущности человека – Сологуб достигает здесь огром­ной силы обобщения в изображении, как писал критик «Русского богатства», «бюрократического чудовища» русской жизни. Основные качества русского провинциального мещанства –душевную мертвен­ность, тупую озлобленность на жизнь, трусость, лицемерие – вопло­тил Сологуб в центральной фигуре романа – учителе Передонове, в характере которого сочетались черты Иудушки Головлева и чеховского Беликова. Это типический образ носителя реакции 80-х годов: «Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умерщвля­ющим аппаратом. Все доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь».

Сюжет романа – поиски Передоновым возможности получить должность инспектора училища. Он живет в атмосфере подозритель­ности, страха за карьеру; в каждом жителе городка видится ему зловредное, гнусное, пакостное. Сологуб проецирует качества души и особенности своего героя и в людях, и в вещах, окружающих Передонова. Подозрительность героя, его страх перед жизнью, бессмысленный эгоизм («Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу») приводят к тому, что вся действительность заволакивается в его сознании дымкой злых иллюзий. Не только люди, но и все окружающие предметы становятся врагами героя. Карточным фигурам он выкалывает глаза, чтобы они не следили за ним, но и тогда кажется Передонову, что они вертятся вокруг него и делают ему рожи, предвещая недоброе. Весь мир становится страшным овеществленным бредом, материализацией ди­ких грез Передонова. И символ этого чудовищного мира – фантасти­ческая Недотыкомка, серая, страшная в своей бесформенной неуловимости, являющаяся Передонову дымной и синеватой, кровавой и пламенной, злой и бесстыжей. «Сделали ее – и наговорили»; «И вот живет она, ему на страх и на погибель, волшебная, многовидная, следит за ним, обманывает, смеется, то по полю катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою, собачкою, столбом пыли на улице и везде ползет и бежит за Передоновым...».

Существование других героев романа так же бессмысленно, как бессмысленна жизнь городка, которая заключена в некий порочный круг низменных интересов и побуждений. Галерея их чудовищна, это поистине «мертвые души» русского реакционного провинциального бьгга. И построение гоголевских «Мертвых душ» как бы трансформи­руется в этом романе: сюжет произведения образуется посещением Передоновым влиятельных лиц, родителей учеников, сватовством к Малошиной.

Заостряя черты характера жителей городка, Сологуб подходит к границе фантастического. В жизни городка приобретают реальность самые злобные мысли и химеры Передонова. В гротеске Сологуба сопрягаются отвратительное, ужасное и комическое. Сатирический гротеск писателя явно опирается на традиции Гоголя и Салтыкова-Щедрина, достигая огромной обобщающей силы социального обличе­ния.

Но Сологуб, в отличие от классиков, не дает конкретно-историче­ской оценки окружающего мира. Для писателя не только жизнь провинциального русского городка есть сплошное мещанство, но и сама жизнь, в его представлении,– передоновщина. Если так, то не бессмысленны ли искания общественных перемен? На каком же идеальном «основании» строится сатира Сологуба? Писатель противо­поставил пошлости жизни эстетизм и извращенную эротику, деклари­руемые им как идеал естественной «языческой красоты», в которой и проявляется стихийная сила жизни.

Эти мотивы творчества Сологуба разовьются до художественного абсурда в прозе 1910-х годов, когда выйдет его программная трехтомная «Творимая легенда» (известная и по названию первого издания первой части – «Навьи чары»). Роман открывается декларацией Сологуба, утверждающей полный отказ художника от всяких общественных и нравственных обязательств во имя своевольной и «сладостной» фан­тазии: «Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром,– над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном».

В Триродове – герое романа и воплотил Сологуб свою мечту о преобразующей силе мечты, «наджизненности» «творимой легенды». Этот якобы социалист мечтает о власти, гордом всемогуществе, стано­вится королем островов, устраняет врагов, спрессовывая их в кубы и призмы, которые стоят на его столе, он связан с черной магией, предается изощренным эротическим утехам. Вновь апология зла, ут­верждение могучей власти биологических начал жизни противопостав­лялись идеалам социальной революции, демократическому гуманизму. Абсолютное отрицание мира общественности вело Сологуба к отрица­нию всякой общественной активности.

Октябрьской революции Сологуб остался чужд, кругом видел он лишь «разрушение». Однако общая атмосфера эмоционального подъема в 20-е годы сказалась и на творчестве Сологуба (сборники «Голубое небо», 1920; «Одна любовь», 1921; «Свирель», 1922; «Чародейная чаща» 1922, и др.). Но, несмотря на ряд художественно совершенных стихо» творений, в целом поэзия его себя исчерпала, она как бы проходит мимо живых процессов действительности. В последние годы жизни он занимался главным образом переводами.

Мистико-богоискательское течение в русском символизме 90-х годов представлено творчеством А.М. Добролюбова, З.Н. Гиппиус и Д.С. Мережковского.

В стихах Александра Михайловича Добролюбова отразились типические черты литературного декаданса рубежа веков. Поэт отозвался на декадентсткий эстетизм, который считал высшим выражением эмансипации человеческой личности, в первых же своих литературных произведениях и стал активным проповедником сим­волизма.

Творчество Добролюбова представляет для исследователя литера­туры тех лет особый интерес. В нем максимально выразились этиче­ские, эстетические, религиозные искания раннего русского декадентства.

Каждый из символистов в его жизненном и духовном пути пытался найти подтверждение своих идей: Мережковские – направление к религии «Третьего Завета», Вяч. Иванов – этап движения культуры к массе.

В 1885 г. вышел первый сборник стихов Добролюбова «Natura naturata». Эти стихи – своеобразное моление о смерти. Поэтический центр сборника – стихотворение «Похоронный марш».

Проповедуя «освобождение личности» не только в литературе, но и в жизни, Добролюбов отравлял себя ядами, опиумом. Он решил уйти из «мира». Бывал у Иоанна Кронштадтского, стал послушником Оло­нецкого монастыря, организовал секту в Поволжье, отрекся от лите­ратуры.

Но вскоре попытался вернуться к творчеству. В 1905 г. появился новый сборник произведений Добролюбова «Из книги невидимой». Религиозные идеи поэта, горячо обсуждавшиеся его сопутниками по символизму, воплотились в этом сборнике, составленном из духовных стихов, сектантских песнопений. Этот интерес к сектантам был очень характерен и для «старших» символистов, и для младосимволистов.

Добролюбов снова отправляется в Поволжье, где организует секту «добролюбовцев», потом переезжает в Сибирь. Кочует по Средней Азия (1925–1927). После 1927 г. он работает в Азербайджане в артелях по найму.

В своем творчестве Добролюбов выразил общую тенденцию рус­ского модернистского искусства, когда попытался создать некое син­тетическое искусство, которое сближало бы литературу, живопись и музыку. Это была поэзия крайнего субъективизма и эстетства. Уход Добролюбова в народ в символистской среде трактовался как путь к истине, положительным духовным и религиозным ценностям.

Бальмонт стал первым представителем символизма в поэзии, получившим всероссийскую известность. Отмечалось, впрочем, что его творчество в целом не было чисто символистским; не являлся поэт и «декадентом» в полном смысле этого слова: декадентство для него «…служило не только и не столько формой эстетического отношения к жизни, сколько удобной оболочкой для создания образа творца нового искусства». Первые сборники Бальмонта при всём обилии в них декадентско-символистских признаков литературоведы относили к импрессионизму, течению в искусстве, которое ставило своей целью передачу мимолётных, зыбких впечатлений. В основном это были «сугубо романтические стихи, как бы противопоставляющие небо и землю, зовущие в далёкое, нездешнее», насыщенные мотивами, созвучными творчеству А. Н. Плещеева или С. Я. Надсона. Отмечалось, что настроения «печали, какой-то сиротливости, бездомности», господствовавшие в ранних стихах Бальмонта, явились отзвуками прежних «дум больного, усталого поколения интеллигенции». Сам поэт замечал, что его творчество началось «с печали, угнетённости и сумерек», «под северным небом». Лирический герой ранних произведений Бальмонта (по А. Измайлову) - «кроткий и смирный юноша, проникнутый самыми благонамеренными и умеренными чувствами».

Сборники «В безбрежности» (1895) и «Тишина. Лирические поэмы» (1898) были отмечены активным поиском «нового пространства, новой свободы». Основными для этих книг были идеи мимолётности бытия и изменчивости мира. Повышенное внимание автор уделял технике стиха, демонстрируя явную увлечённость звукописью, музыкальностью. Символизм в его понимании был прежде всего средством поиска «новых сочетаний мыслей, красок и звуков», методом выстраивания «из звуков, слогов и слов родной своей речи заветную часовню, где всё исполнено углубленного смысла и проникновения». Символическая поэзия «говорит своим особым языком, и этот язык богат интонациями, подобно музыке и живописи, она возбуждает в душе сложное настроение, более, чем другой род поэзии, трогает наши звуковые и зрительные впечатления», - писал Бальмонт в книге «Горные вершины». Разделял поэт и входившее в общую систему символистских взглядов представление о том, что звуковая материя слова облечена высоким смыслом; как всякая материальность, - «представительствует от духовной субстанции».

Присутствие новых, «ницшеанских» мотивов и героев («стихийный гений», «непохожий на человека», порывающийся «за пределы предельного» и даже «за пределы - и правды и лжи») критики отметили уже в сборнике «Тишина». Считается, что «Тишина» - лучшая из трёх первых книг Бальмонта. «Мне показалось, что сборник носит на себе отпечаток всё более и более окрепшего стиля. Вашего собственного, бальмонтовского стиля и колорита», - писал поэту в 1898 году князь Урусов. Занявшие в книге значительное место впечатления от путешествий 1896-1897 годов («Мёртвые корабли», «Аккорды», «Пред картиной Эль Греко», «В Оксфорде», «В окрестностях Мадрида», «К Шелли») не были простыми описаниями, а выражали стремление вжиться в дух чужой или ушедшей в прошлое цивилизации, чужой страны, отождествить себя «то с послушником Брамы, то с каким-нибудь жрецом из страны ацтеков». «Со всеми я сливаюсь каждый миг», - декларировал Бальмонт. «Поэт - стихия. Ему любо принимать разнообразнейшие лики, и в каждом лике он самотождественен. Он льнёт любовно ко всему, и всё входит в его душу, как солнце, влага и воздух входят в растение… Поэт открыт миру…», - писал он.

На рубеже веков общая тональность поэзии Бальмонта резко переменилась: настроения уныния и безнадёжности уступили место ярким краскам, образности, исполненной «исступлённой радости, напора буйных сил». Начиная с 1900 года «элегический» герой Бальмонта превратился в собственную противоположность: активную личность, «почти с оргиастической страстью утверждающую именно в этом мире устремлённость к Солнцу, огню, свету»; особое место в бальмонтовской иерархии образов занял Огонь как проявление космических сил. Оказавшись на некоторое время лидером «новой поэзии», Бальмонт охотно формулировал и её принципы: поэты-символисты, по его словам, «овеяны дуновениями, идущими из области запредельного», они, «пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии».

Сборники «Горящие здания» (1900) и «Будем как Солнце» (1902), а также книга «Только любовь» (1903) считаются сильнейшими в литературном наследии Бальмонта. Исследователи отмечали присутствие здесь пророческих ноток, образ «горящих зданий» расценивая как символ «носившейся в воздухе тревоги, знак порыва, движения» («Крик часового»). Основными здесь были мотивы «солнечности», стремления к постоянному обновлению, жажде «остановить мгновение». «Когда слушаешь Бальмонта - всегда слушаешь весну», - писал А. А. Блок. Существенно новым фактором в русской поэзии явилась бальмонтовская эротика. Стихотворения «Она отдалась без упрёка…» и «Хочу быть дерзким…» сделались популярнейшими его произведениями; по ним учились «если не любить, то, во всяком случае, писать о любви в „новом“ духе». И всё же, признавая в Бальмонте лидера символизма, исследователи отмечали: принятая им «личина стихийного гения, эгоцентризм, доходивший до нарциссизма, с одной стороны, и вечное солнцепоклонство, верность мечте, поиски прекрасного и совершенного - с другой, позволяют говорить о нём как о поэте неоромантического склада». После «Горящих зданий» и критика, и читатели стали воспринимать Бальмонта как новатора, открывшего новые возможности русского стиха, расширившего его изобразительность. Многие обратили внимание на эпатирующую составляющую его творчества: почти исступлённые выражения решительности и энергии, тягу к использованию «кинжальных слов». Князь А. И. Урусов назвал «Горящие здания» «психиатрическим документом». Е. В. Аничков расценивал программные сборники Бальмонта как «моральное, художественное и просто физическое освобождение от прежней скорбной школы русской поэзии, привязывающей поэзию к невзгодам родной общественности». Отмечалось, что «гордый оптимизм, жизнеутверждающий пафос бальмонтовской лирики, стремление к свободе от оков, налагаемых обществом, и возвращение к первоосновам бытия» воспринимались читателями «не просто как эстетический феномен, а как новое мироощущение».

Высокие оценки современников получили «Фейные сказки» (1905) - сборник детских сказочных песен-стилизаций, посвящённый дочери Нине. «В Фейных сказках родник творчества Бальмонта снова бьёт струёй ясной, хрустальной, напевной. В этих "детских песенках" ожило всё, что есть самого ценного в его поэзии, что дано ей как небесный дар, в чём её лучшая вечная слава. Это песни нежные, воздушные, сами создающие свою музыку. Они похожи на серебряный звон задумчивых колокольчиков, "узкодонных, разноцветных на тычинке под окном», - писал Валерий Брюсов.

В числе лучших «чужестранных» стихов критика отмечала цикл стихотворений о Египте «Потухшие вулканы», «Воспоминание о вечере в Амстердаме», отмеченное Максимом Горьким, «Тишь» (об островах на Тихом океане) и «Исландия», которое высоко ценил Брюсов. Находясь в постоянном поиске «новых сочетаний мыслей, красок и звуков» и утверждении «разящих» образов, поэт считал, что занимается созданием «лирики современной души», души, у которой есть «множество ликов». Перенося героев во времени и пространстве, по многим эпохам («Скифы», «Опричники», «В глухие дни» и так далее), он утверждал образ «стихийного гения», «сверхчеловека» («О, блаженство быть сильным и гордым и вечно свободным!» - «Альбатрос»).

Одним из основополагающих принципов философии Бальмонта в годы его творческого расцвета было характерное для декадентского мировоззрения в целом утверждение равенства возвышенного и низменного, красивого и уродливого. Существенное место в творчестве поэта занимала «реальность совести», в которой проходила своего рода война против цельности, поляризация противоположных сил, их «оправдание» («Мир должен быть оправдан весь / Чтоб можно было жить!..», «Но люблю безотчётное, и восторг, и позор. / И пространство болотное, и возвышенность гор»). Бальмонт мог любоваться скорпионом с его «гордостью и желанием свободы», благословлять калек, «кривые кактусы», «змей и ящериц отверженные роды». При этом искренность бальмонтовского «демонизма», выражавшегося в демонстративном подчинении стихии страстей, не подвергалась сомнению. По Бальмонту, поэт - «полубог вдохновенный», «гений певучей мечты».

Поэтическое творчество Бальмонта было стихийно и подчинено диктату мгновения. В миниатюре «Как я пишу стихи» он признавался: «…Я не размышляю над стихом и, право, никогда не сочиняю». Однажды написанное он никогда больше не правил, не редактировал, считая, что первый порыв - самый верный, писал же беспрерывно, и очень много. Поэт полагал, что только мгновение, всегда единственное и неповторимое, открывает истину, даёт возможность «увидеть далёкую даль» («Я не знаю мудрости, годной для других, / Только мимолётности я влагаю в стих. / В каждой мимолётности вижу я миры, / Полные изменчивой радужной игры»). Об этом писала и жена Бальмонта Е. А. Андреева: «Он жил мгновеньем и довольствовался им, не смущаясь пёстрой сменой мигов, лишь бы только полнее и красивее выразить их. Он то воспевал Зло, то Добро, то склонялся к язычеству, то преклонялся перед христианством». Она рассказывала, как однажды, заметив из окна квартиры едущий по улице воз сена, Бальмонт тут же создал стихотворение «В столице»; как внезапно порождал у него законченные строфы звук дождевых капель, падающих с крыши. Самохарактеристике: «Я - облачко, я - ветерка дыханье», данной в книге «Под северным небом», Бальмонт старался соответствовать до конца жизни.

Необычайно эффектной многие находили мелодическую технику повторов, разработанную Бальмонтом («Я мечтою ловил уходящие тени. / Уходящие тени погасавшего дня. / Я на башню всходил, и дрожали ступени, / И дрожали ступени под ногой у меня»). Отмечалось, что Бальмонт умел «так повторить отдельно взятое слово, что в нём пробуждалась завораживающая сила» («Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь / Я увижу солнце, солнце, солнце - красное, как кровь») . Бальмонт разработал собственный стиль красочного эпитета, ввёл в широкое употребление такие существительные, как «светы», «сумраки», «дымы», «бездонности», «мимолётности», продолжил, следуя традициям Жуковского, Пушкина, Гнедича, эксперимент со сращиванием отдельных эпитетов в гроздья («радостно-расширенные реки», «их каждый взгляд рассчитанно-правдив», «деревья так сумрачно-странно-безмолвны»). Не все принимали эти новшества, но Иннокентий Анненский, возражая критикам Бальмонта, утверждал, что его «изысканность… далека от вычурности. Редкий поэт так свободно и легко решает самые сложные ритмические задачи и, избегая банальности, в такой мере чужд и искусственности, как именно Бальмонт», «одинаково чуждый и провинциализмов и немецкой бесстильности Фета». По мнению критика, именно этот поэт «вывел из оцепенелости сингулярных форм» целый ряд отвлечённостей, которые в его интерпретации «засветились и стали воздушнее».

Все, даже скептики, как несомненное достоинство его стихов отмечали редкую музыкальность, звучавшую резким контрастом «анемичной журнальной поэзии» конца предыдущего века. Как бы заново открывая перед читателем красоту и самоценность слова, его, по выражению Анненского, «музыкальную потенцию», Бальмонт во многом соответствовал девизу, провозглашённому Полем Верленом: «Музыка - прежде всего». Валерий Брюсов, первые годы находившийся под сильным влиянием Бальмонта, писал, что всех любителей поэзии Бальмонт влюбил «в свой звонко-певучий стих», что «равных Бальмонту в искусстве стиха в русской литературе не было». «Имею спокойную убеждённость, что до меня, в целом, не умели в России писать звучных стихов», - таковой была краткая оценка поэтом собственного вклада в литературу, сделанная в те годы.

Наряду с достоинствами современные Бальмонту критики находили в его творчестве и множество недостатков. Неровным называл творчество Бальмонта Ю. И. Айхенвальд, который наряду со стихотворениями, «которые пленительны музыкальной гибкостью своих размеров, богатством своей психологической гаммы», находил у поэта «и такие строфы, которые многословны и неприятно шумливы, даже неблагозвучны, которые далеки от поэзии и обнаруживают прорывы и провалы в рассудочную, риторическую прозу». По мнению Дмитрия Мирского, «большую часть им написанного можно смело откинуть за ненадобностью, в том числе все стихи после 1905 г., и всю без исключения прозу - наиболее вялую, напыщенную и бессмысленную в русской литературе». Хотя «по звуку Бальмонт действительно превзошёл всех русских поэтов», его также отличает «полное отсутствие чувства русского языка, что, видимо, объясняется западническим характером его поэзии. Стихи его звучат как иностранные. Даже лучшие звучат как переводы».

Исследователи отмечали, что поэзия Бальмонта, построенная на эффектных словесно-музыкальных созвучиях, хорошо передавала атмосферу и настроение, но при этом страдал рисунок, пластика образов, туманились и расплывались очертания изображаемого предмета. Отмечалось, что и новизна поэтических средств, которой гордился Бальмонт, была лишь относительной. «Стих Бальмонта - это стих нашего прошлого, усовершенствованный, утончённый, но, по существу, всё тот же», - писал Валерий Брюсов в 1912 году. Декларировавшееся «стремление вжиться в дух чужой или ушедшей в прошлое цивилизации, чужой страны» некоторыми толковалось как претензия на универсальность; считалось, что последняя - следствие отсутствия «единого творческого стержня в душе, отсутствия цельности, которым страдали многие и многие символисты». Андрей Белый говорил о «мелочности его „дерзновений“», «безобразии его „свободы“», склонности к «постоянной лжи самому себе, которая уже стала для его души истиной». Позже Владимир Маяковский называл Бальмонта и Игоря Северянина «фабрикантами патоки».

Андрей Белый (1880-1934)

Родился в семье математика Николая Васильевича Бугаева (1837-1903), декана физико-математического факультета Московского университета, и его жены Александры Дмитриевны, урождённой Егоровой (1858-1922). До двадцати шести лет жил в самом центре Москвы, на Арбате; в квартире, где он провёл детские и юношеские годы, в настоящее время действует мемориальная квартира. Бугаев-старший обладал широкими знакомствами среди представителей старой московской профессуры; в доме бывал Лев Толстой.

В 1891- 1899 гг. Борис Бугаев учился в знаменитой гимназии Л. И. Поливанова, где в последних классах увлёкся буддизмом, оккультизмом, одновременно изучая литературу. Особое влияние на Бориса оказывали тогда Достоевский, Ибсен, Ницше. Здесь у него пробудился интерес к поэзии, в особенности к французской и русским символистам (Бальмонт, Брюсов, Мережковский). В 1895 г. сблизился с Сергеем Соловьёвым и его родителями - Михаилом Сергеевичем и Ольгой Михайловной, а вскоре и с братом Михаила Сергеевича - философом Владимиром Соловьёвым.

В 1899 году по настоянию отца поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. С юношеских лет пытался соединить художественно-мистические настроения с позитивизмом, со стремлением к точным наукам. В университете он работает по зоологии беспозвоночных, изучает Дарвина, химию, но не пропускает ни одного номера «Мира искусства». Осенью 1899 года Борис, по его выражению, «всецело отдается фразе, слогу».

В декабре 1901 года Белый знакомится со «старшими символистами» - Брюсовым, Мережковским и Гиппиус. Осенью 1903 года вокруг Андрея Белого организовался литературный кружок, получивший название «Аргонавты». В 1904 году «аргонавты» собирались на квартире у Астрова. На одном из заседаний кружка было предложено издать литературно-философский сборник под названием «Свободная совесть», и в 1906 году вышли две книги этого сборника.

В 1903 году Белый вступил в переписку с Александром Блоком, а через год состоялось их личное знакомство. До этого, в 1903 году он с отличием окончил университет, но осенью 1904 года поступил на историко-филологический факультет университета, выбрав руководителем Б. А. Фохта; однако в 1905 году прекратил посещать занятия, в 1906 году подал прошение об отчислении и стал сотрудничать в « Весах» (1904-1909).

После мучительного разрыва с Блоками Белый полгода жил за рубежом. В апреле 1909 года поэт сблизился с Асей Тургеневой (1890-1966) и вместе с ней в 1911 году совершил ряд путешествий через Сицилию - Тунис - Египет - Палестину (описано в «Путевых заметках»). В 1910 г. Бугаев, опираясь на владение математическими методами, читал начинающим поэтам лекции о просодии - по словам Д. Мирского, «дата, с которой можно отсчитывать само существование русского стиховедения как отрасли науки».

В 1912 в Берлине он познакомился с Рудольфом Штейнером, стал его учеником и без оглядки отдался своему ученичеству и антропософии. Фактически отойдя от прежнего круга писателей, работал над прозаическими произведениями. Когда разразилась война 1914 года, Штейнер со своими учениками, в том числе и с Андреем Белым, находились в швейцарском Дорнахе, где начиналось строительство Гётеанума. Этот храм строился собственными руками учеников и последователей Штейнера. В Берне 23 марта 1914 года был заключен брак Анны Алексеевны Тургеневой с Борисом Николаевичем Бугаевым. Перед началом Первой Мировой войны А. Белый посетил могилу Фридриха Ницше в деревушке Рёккен под Лейпцигом и мыс Аркона на острове Рюген.

В 1916 году Б. Н. Бугаев был вызван в Россию «для проверки своего отношения к воинской повинности» и кружным путём через Францию, Англию, Норвегию и Швецию прибыл в Россию. Жена за ним не последовала. После Октябрьской революции он вёл занятия по теории поэзии и прозы в московском Пролеткульте среди молодых пролетарских писателей.

С конца 1919 г. Белый задумывался о возвращении к жене в Дорнах, за границу его выпустили только в начале сентября 1921 г. Из объяснения с Асей стало ясно, что продолжение совместной семейной жизни невозможно. Владислав Ходасевич и другие мемуаристы запомнили его изломанное, скоморошеское поведение, «выплясывание» трагедии в берлинских барах: «его фокстрот - чистейшее хлыстовство: даже не свистопляска, а христопляска» (Цветаева).

В октябре 1923 г. Белый неожиданно вернулся в Москву за своей подругой Клавдией Васильевой. «Белый - покойник, и ни в каком духе он не воскреснет», - писал в «Правде» всемогущий в то времяЛев Троцкий. В марте 1925 года он снял две комнаты в Кучине под Москвой. Писатель умер на руках у своей жены Клавдии Николаевны 8 января 1934 года от инсульта - следствие солнечного удара, случившегося с ним в Коктебеле. Эта судьба была предсказана им в сборнике «Пепел» (1907):

Золотому блеску верил,
А умер от солнечных стрел.
Думой века измерил,
А жизнь прожить не сумел.

Осип Мандельштам откликнулся на известие о смерти Белого поэтическим циклом, начинающимся строками: «Голубые глаза и горячая лобная кость - Мировая манила тебя молодящая злость…» В газете «Известия» был опубликован некролог Белого, за авторством Б. Л. Пастернака и Б. А. Пильняка, в котором Белый, не являвшийся центральной или значительной фигурой в складывавшейся советской литературе, трижды был назван «гением». Власти распорядились изъять его мозг и передать на хранение в Институт мозга человека.

Литературный дебют - «Симфония (2-я, драматическая)» (М., 1902). За ней последовали «Северная симфония (1-я, героическая)» (1904), «Возврат» (1905), «Кубок метелей» (1908) в индивидуальном жанре лирической ритмизованной прозы с характерными мистическими мотивами и гротескным восприятием действительности. Войдя в круг символистов, участвовал в журналах «Мир искусства», «Новый путь», «Весы», «Золотое руно», «Перевал». Ранний сборник стихов «Золото в лазури» (1904) отличается формальным экспериментаторством и характерными символистскими мотивами. После возвращения из-за границы выпустил сборники стихов «Пепел» (1909; трагедия деревенской Руси), «Урна» (1909), роман «Серебряный голубь» (1909; отд. изд. 1910), очерки «Трагедия творчества. Достоевский и Толстой» (1911).

Итоги собственной литературно-критической деятельности, отчасти символизма в целом, подведены в сборниках статей «Символизм» (1910; включает также стиховедческие работы), «Луг зелёный» (1910; включает критические и полемические статьи, очерки о русских и зарубежных писателях), «Арабески» (1911). В 1914-1915 вышла первая редакция романа «Петербург», который является второй частью трилогии «Восток или Запад». В романе «Петербург» (1913-14; переработанная сокращённая редакция 1922) символизированное и сатирическое изображение российской государственности. Первый в задуманной серии автобиографических романов - «Котик Летаев» (1914-15, отд. изд. 1922); серия продолжена романом «Крещёный китаец» (1921; отд. изд. 1927). В 1915 пишет исследование «Рудольф Штейнер и Гёте в мировоззрении современности» (М., 1917)

Понимание Первой мировой войны как проявления общего кризиса западной цивилизации отражено в цикле «На перевале» («I. Кризис жизни», 1918; «II. Кризис мысли», 1918; «III. Кризис культуры», 1918). Восприятие животворной стихии революции как спасительного выхода из этого кризиса - в очерке «Революция и культура» (1917), поэме «Христос воскрес» (1918), сборнике стихов «Звезда» (1922). Также в 1922 году в Берлине публикует «звуковую поэму» «Глоссолалия», где, опираясь на учение Р. Штейнера и метод сравнительно-исторического языкознания, разрабатывает тему создания вселенной из звуков. По возвращении в Советскую Россию (1923) создаёт романную дилогию «Москва» («Московский чудак», «Москва под ударом»; 1926), роман «Маски» (1932), пишет мемуары - «Воспоминания о Блоке» (1922-23) и мемуарную трилогию «На рубеже двух столетий» (1930), «Начало века» (1933), «Между двух революций» (1934).

Среди последних работ Андрея Белого - теоретико-литературные исследования «Ритм как диалектика и „Медный всадник“» (1929) и «Мастерство Гоголя» (1934), которые позволили В. В. Набокову назвать его «гением въедливости»

Романы

· « „Серебряный голубь. Повесть в 7-ми главах“», 1917

· «Котик Летаев» 1915.

· «Крещеный китаец». «Записки мечтателей» (1921);

· «Московский чудак» 1927.

· «Москва под ударом, 1927.

· «Маски. Роман», вышли в свет в январе 1933.

К.Д. Бальмонт () Талантливейший русский поэт-символист, переводчик. Основные сборники: «Под северным небом» (1894) «Будем как солнце. Книга символов» (1903) «Только любовь. Семицветник» (1903) «Литургия красоты. Стихийные гимны» (1907)

Черты поэзии Бальмонта Бальмонт жаждал «изысканности русской медлительной речи». Он желал отрешиться от условий времени и пространства и всецело уйти в царство мечты. Он научился «превращать тоску в напев» и находить игру созвучий в природе. Он из всех поэтов-символистов отличался особой напевностью и особой звучностью стиха.

Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасавшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертания вдали... И какие-то звуки вокруг раздавались, Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Это гимн вечному устремлению человеческого духа от тьмы к свету. Тени ассоциируются с чем-то неосознанным, непонятным, недоступным, поэтому автор так и стремится постичь эту истину, познать ее. Этот путь, словно шаткий ветхий мост над пропастью, каждый шаг – это риск, риск сорваться, не дойти до своей цели, упасть вниз.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали, Тем светлее сверкали выси дремлющих гор... И сиянием прощальным как будто ласкали, Словно нежно ласкали отуманенный взор. А внизу подо мною уж ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей Земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали.

Представители литературных направлений

• Старшие символисты : В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Ф.К. Сологуб и др.
  Размещено на реф.рф
• Мистики-богоискатели : Д.С. Мережковский, З.Н. Гиппиус, Н. Минский.
• Декаденты-индивидуалисты : В.Я. Брюсов, К.Д. Бальмонт, Ф.К. Сологуб.
• Младшие символисты : А.А. Блок, Андрей Белый (Б.Н. Бугаев), В.И. Иванов и др.
  Размещено на реф.рф
• Акмеизм : Н.С. Гумилев, А.А. Ахматова, С.М. Городецкий, О.Э. Мандельштам, М.А. Зенкевич, В.И. Нарбут.
• Кубофутуристы (поэты "Гилеи"): Д.Д. Бурлюк, В.В. Хлебников, В.В. Каменский, В.В. Маяковский, А.Е. Крученых.
• Эгофутуристы : И. Северянин, И. Игнатьев, К. Олимпов, В. Гнедов.
• Группа "Мезонин поэзии": В. Шершеневич, Хрисанф, Р. Ивнев и др.
  Размещено на реф.рф
• Объединœение "Центрифуга" : Б.Л. Пастернак, Н.Н. Асеев, С.П. Бобров и др.
  Размещено на реф.рф

Под запись:

Литературное направление – совокупность фундаментальных, духовно-эстетических принципов многих писателœей, ряда группировок и групп.

Литературное течение – разновидность литературного направления.

Реализм на рубеже веков продолжал оставаться масштабным и влиятельным литературным направлением.

Реализм – (от латинского ʼʼвещественныйʼʼ) – литературное направление, основными особенностями которого являются социальный анализ, изображение жизни в образах, соответствующих сути явлений самой жизни, а также художественное осмысление взаимодействий между личностью и обществом.

Основными дарованиями среди новых реалистов были: Максим Горький, Иван Бунин, Иван Шмелœев, Александр Куприн и др.

Более подробно учитель останавливается на модернистических течениях: символизме, акмеизме и футуризме.

Модернизм – (от французского ʼʼсовременныйʼʼ) – общее название совокупности литературных течений 20 века.

Слово учителя:

Поэты-модернисты стремились изобразить в своих произведениях действительность с помощью нового искусственного языка, а также на базе новых выразительных средств.

Одним из первых литературных течений стал символизм, объединивший таких поэтов, как к. Бальмонт, в. Брюсов, а. Белый и др.

Основоположником был д. Мережковский в 1892 году.

Символизм – (от французского ʼʼсимволʼʼ, ʼʼзнакʼʼ) – модернистическое течение, утверждающее индивидуализм, интерес к проблеме личности.

На начальном этапе своего существования символизм отражал декаденские тенденции –страх перед жизнью, уныние, неверие в возможности человека.

Основные признаки символизма :

1. Связь с романтизмом
2. Символисты обращаются к древнему и средневековому искусству
3. Символ рассматривался как художественное орудие, помогающее прорваться сквозь покров повсœедневности, т.е символисты провозглашали интуитивное постижение мирового единства через символы.

Приход в литературу В.Брюсова, К.Бальмонта͵ Ф.Сологуба, И.Анненского, А.Блока превратил символизм в важный фактор русской духовно-культурной жизни.

А. Внутренний мир личности для них - ϶ᴛᴏ показатель общего трагического состояния мира. Для их творчества характерно стремление к высшему идеалу. Символисты проповедовали слитность творчества и религии, музыкальность стихотворения.

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя …

Не потому, что я ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими… И. Анненский

Б. В стихотворении В.Брюсова ʼʼЮному поэтуʼʼ мы находим такие строки:

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета.

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее – область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно. В. Брюсов

Необходимо знать, что эти заветы вовсœе не означают, что поэт не должен видеть жизни. Это доказывает многогранная поэзия самого в. Брюсова, который отображает жизнь во всœем ее разнообразии.

В. Важно заметить, что для символистов характерна сосредоточенность на внутреннем мире поэта. У К.Бальмонта, к примеру, внешний мир существовал лишь только для того, чтобы поэт мог выразить в нем свои собственные переживания:

Я ненавижу человечество,

Я от него бегу, спеша.

Мое единое отечество –

Моя пустынная душа. К. Бальмонт

В поэзии К.Бальмонта можно найти отражение всœех его душевных переживаний. Именно они, по мнению символистов, заслуживали особого внимания. Бальмонт старался запечатлеть в образе, в словах любое пусть даже мимолетное, ощущение. Поэт пишет:

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только мимолетности я влагаю в стих.

В каждой мимолетности вижу я миры,

Полные изменчивой радужной игры. К. Бальмонт

Жизнь этого литературного направления растянулась на 2 поколения поэтов:

ʼʼстаршиеʼʼ - В.Брюсов, К.Бальмонт, З.Гиппиус, Д.Мережковский и др.

ʼʼмладшиеʼʼ - А.Блок, А.Белый и др.

Кризис символизма (1910-1911) породил новую поэтическую школу.

Акмеизм – (от греческого ʼʼостриеʼʼ, ʼʼвысшая точкаʼʼ) – модернистическое течение, сформировавшееся на базе принципа отказа от туманности.

Сформировалось это направление в 10-20 годы 20 века, оно было противопоставлено символизму. Акмеисты декларировали конкретно-чувственное восприятие окружающего мира. Οʜᴎ желали слову возвратить его изначальный, а не символический смысл.

Поэты этого направления – Н.Гумилев, А.Ахматова, О.Мандельштам – отвергали тягу символизма к неизведанному, чрезмерную сосредоточенность поэта на внутреннем мире. Οʜᴎ проповедовали идею отображения реальной жизни, обращения поэта к тому, что можно познать.

А. И действительно, в творчестве Н.Гумилева мы находим в первую очередь отражения окружающего мира во всœех его красках. В его поэзии мы находим экзотические пейзажи и обычаи Африки. Поэт глубоко проникает в мир легенд и преданий Рима, Египта. Об этом говорят такие строки:

Я знаю веселые строки таинственных стран

Про черную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слигаком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.

Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф

Н. Гумилев

Б. К миру прекрасному приобщает нас и поэзия анны Ахматовой.

Ее стихи поражают внутренней силой чувства. Поэзия Ахматовой - ϶ᴛᴏ и исповедь влюбленной женской души, и чувства человека, живущего всœеми страстями 20 века. По словам Осипа Мандельштама, Ахматова ʼʼпринœесла в русскую лирику всю огромную сложность и психологическое богатство русского романа 19 векаʼʼ. И действительно, любовная лирика Ахматовой воспринимается как огромный роман, в котором переплетаются многие человеческие судьбы. Но чаще всœего мы встречаем образ женщины, жаждущей любви, счастья:

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем, и она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха.

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как я знаю эти упорные

Несытые взгляды твои! А. Ахматова

В 1910 году появляется творческий союз футуристов.

Футуризм - (от латинского ʼʼбудущееʼʼ) – модернистическое течение, сформировавшееся на принципе бунтарства, анархического мировоззрения, выражающее массовое настроение толпы.

Наибольшее развитие футуризм получил в Италии и России. Наиболее влиятельными поэтами такого течения как футуризм были В.Маяковским, В.Хлебников, И.Северянин, Б.Пастернак и др.

Поэты-футуристы противопоставляли себя классической поэзии, они старались найти новые поэтические ритмы и образовать поэзию будущего. Οʜᴎ считали свою поэзию началом новых путей раскрепощенного слова, они стремились к трудной игре со словами, настаивали на неограниченном словотворчестве и ʼʼсловоновшествеʼʼ. Слог, звук могли выступать у них в ранее неведомых комбинациях. Οʜᴎ были подобны заклинаниям.

Бобэоби пелись губы,

Вээоми пелись взоры,

Пиээо пелись брови,

Лиэээй пелся облик

Гзи-гзи-гзэо пелась цепь

Так на холсте каких-то соответствий

Вне протяжения жило лицо. В. Хлебников

О, рассмейтесь, смехачи!

О, засмейтесь, смехачи.

Что смеются смехами… и т.д.

А. В.Маяковский считал основой этого течения – стихийное ощущение неизбежности крушения всœего старого, стремление осознать через искусство грядущий ʼʼмировой переворотʼʼ и рождение ʼʼнового человечестваʼʼ.

Б. В.Хлебников считал необходимым разрушение условной системы литературных жанров и стилей, возвращение к фольклорно-мифологическим началам, когда язык был частью природы.

Вывод: поэзия ʼʼсеребряного векаʼʼ открывает нам неповторимый и удивительный мир красоты и гармонии. Она учит нас видеть прекрасное в обыденном, глубже понимать внутренний мир человека. А поиски поэтами ʼʼсеребряного векаʼʼ новых стихотворных форм, переосмысление ими роли творчества дают нам более глубокое понимание поэзии.

Представители литературных направлений - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Представители литературных направлений" 2017, 2018.