Что связывало Сергея Есенина и поэта Николая Клюева. Николай Клюев
// Есенин С. Полное собрание сочинений. – 1, 2, 4, 6, 7. – М., 1995-1999
I. ИЗ ПИСЕМ
1. Н.А. Клюеву.
24 апреля 19I5 г. Петроград
Дорогой Николай Алексеевич!
Читал я Ваши стихи, много говорил о Вас с Городецким и не могу не писать Вам. Тем более тогда, когда у нас с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своем рязанском языке. Стихи у меня в Питере прошли успешно. Из 60 принято
51 . Взяли «Сев<ерные> зап<иски>», «Рус<ская> мыс<ль>», «Ежемесячный жур<нал>» и др. А в «Голосе жизни» есть обо мне статья Гиппиус под псевдонимом Роман Аренский, где упоминаетесь и Вы . Я хотел бы с Вами побеседовать о многом, но ведь «через быстру реченьку, через темненький лесок не доходит голосок». Если Вы прочитаете мои стихи, черкните мне о них. Осенью Городецкий выпускает мою книгу «Радуница» . В «Красе» я тоже буду . Мне очень жаль, что я на этой открытке ничего не могу еще сказать. Жму крепко Вашу руку. <...>
2. Н.А. Клюеву.
Июль – август 1916 г. Царское Село
Дорогой Коля, жизнь проходит тихо и очень тоскливо. На службе у меня дела не важат. Б Петроград приедешь, одна шваль торчит. Только вот вчера был для меня день, очень много доставивший. Приехал твой отец , и то, что я вынес от него, прям-таки передать тебе не могу. Вот натура – разве не богаче всех наших книг и прений? Всё, на чем ты и твоя сестра ставили дымку, он старается еще ясней подчеркнуть, и для того только, чтобы выдвинуть помимо себя и своих желаний мудрость приемлемого. Есть в нем, конечно, и много от дел мирских с поползновением на выгоду, но это отпадает, это и незаметно ему самому, жизнь его с первых шагов научила, чтоб не упасть, искать видимой опоры. Он знает интуитивно, что когда у старого волка выпадут зубы, бороться ему будет нечем, и он должен помереть с голоду... Нравится мне он.
Сидел тут еще Ганин , у него, знаешь, и рот перекосился совсем от заевшей его пустой и ненужной правды. Жаль его очень, жаль потому, что делает-то он всё так, как надо, а объясняет себя по-другому.
Пишу мало я за это время, дома был – только растравил себя и всё время ходил из угла в угол да нюхал, чем отдает от моих бываний там, падалью или сырой гнилью.
За последнее время вырезок никаких не получал, говорил мне Пимен , что видел большую статью где-то, а где, не знаю. Кл<авдия> Ал<ексеевна> говорила, что ты три получил. Пришли, пожалуйста, мне посмотреть, я их тебе отошлю тут же обратно. Дед-то мне показывал уж и какого размера, ды всё говорит, про тебя сперва, про Николая после чтой-то.
Приезжай, брат, осенью во что бы то ни стало. Отсутствие твое для меня заметно очень, и очень скучно. Главное то, что одиночество круглое.
Как я вспоминаю пережитое...
Вернуть ли? <...>
3. М.В. Аверьянову.
8, или 18, или 28 декабря 1916 г. Царское Село
Дорогой Михаил Васильевич! Положение мое скверное. Хожу отрепанный, голодный, как волк, а кругом всё подтягивают. Сапоги каши просят, требуют, чтоб был как зеркало, но совсем почти невозможно. Будьте, Михаил Васильевич, столь добры, выручите из беды, пришлите рублей 35. Впредь буду обязан Вам «Голубенью» , о достоинстве коей можете справиться у Разумника Иванова и Клюева. Вы-то ведь не слыхали моих стихов с апреля. <...>
4. Иванову-Разумнику
Конец декабря 1917 г. Петроград
Дорогой Разумник Васильевич!
Уж очень мне понравилась, с прибавлением не, клюевская «Песнь Солнценосца» и хвалебные оды ей с бездарной «Красной песней» .
Штемпель Ваш «первый глубинный народный поэт», который Вы приложили к Клюеву из достижений его «Песнь Солнценосца», обязывает меня не появляться в третьих «Скифах» . Ибо то, что вы сочли с Андреем Белым за верх совершенства, я счел только за мышиный писк.
Это я если не такими, то похожими словами уже говорил Вам когда-то при Арсении Аврамове .
Клюев, за исключением «Избяных песен» , которые я ценю и признаю, за последнее время сделался моим врагом. Я больше знаю его, чем Вы, и знаю, что заставило написать его «прекраснейшему» и «белый свет Сережа, с Китоврасом схожий» .
То единство, которое Вы находите в нас, только кажущееся.
«Я яровчатый стих»
и
«Приложитесь ко мне, братья»
противно моему нутру, которое хочет выплеснуться из тела и прокусить чрево небу, чтоб сдвинуть не только государя с Николая овин , а...
Но об этом говорить не принято, и я оставляю это для «лицезрения в печати», кажется, Андрей Белый ждет уже...
В моем посвящении Клюеву я назвал его середним братом из чисел 109, 34 и
22 . Значение среднего в «Коньке-горбунке», да и во всех почти русских сказках –
«так и сяк» .
Поэтому я и сказал: «Он весь в резьбе молвы» ,– то есть в пересказе сказанных. Только изограф, но не открыватель.
А я «сшибаю камнем месяц» , и черт с ним, с Серафимом Саровским, с которым он так носится , если, кроме себя и камня в колодце небес, он ничего не отражает.
Говорю Вам это не из ущемления «первенством» Солнценосца и моим «созвучно вторит» , а из истинной обиды за Слово, которое не золотится, а проклевывается из сердца самого себя птенцом... <…>
5. А.В. Ширяевцу
26 июня 1920 г. Москва
<…>
...с Клюевым разошелся... <...>
А Клюев, дорогой мой, – Бестия. Хитрый, как лисица, и всё это, знаешь, так: под себя. Славу Богу, что бодливой корове рога не даются. Поползновения-то он в себе таит большие, а силенки-то мало. Очень похож на свои стихи, такой же корявый, неряшливый, простой по виду, а внутри черт.
Клычков же, наоборот, сама простота, чистота и мягкость, только чересчур уж от него пахнет физической нечистоплотностью. Я люблю его очень и ценю выше Орешина. Во многом он лучше и Клюева, но, конечно, не в целом. <...>
Пишешь ты очень много зрящего. Особенно не нравятся мне твои стихи о востоке. Разве ты настолько уж осартился или мало чувствуешь в себе притока своих родных почвенных сил?
Потом брось ты петь эту стилизованную клюевскую Русь с ее несуществующим Китежом и глупыми старухами, не такие мы, как это всё выходит у тебя в стихах. Жизнь, настоящая жизнь нашей Руси куда лучше застывшего рисунка старообрядчества. Всё это, брат, было, вошло в гроб, так что же нюхать эти гнилые колодовые останки? Пусть уж нюхает Клюев, ему это к лицу, потому что от него самого попахивает, а тебе нет. < ...>
6. Иванову-Разумнику
4 декабря 1920 г. Москва
<…>
Ну, а что с Клюевым?
Он с год тому назад прислал мне весьма хитрое письмо , думая, что мне, как и было, 18 лет, я на него ему не ответил, и с тех пор о нем ничего не слышу. Стихи его за это время на меня впечатление производили довольно неприятное. Уж очень он, Разумник Васильевич, слаб в форме и как-то расти не хочет. А то, что ему кажется формой, ни больше, ни меньше как манера, и порой довольно утомительная.
Но всё же я хотел увидеть его. Мне глубоко интересно, какой ощупью вот теперь он пойдет? <...>
7. Иванову-Разумнику
Май 1921 г. Ташкент
Дорогой Разумник Васильевич!
Я послал Вам письмо, книги, еще письмо, ждал от Вас хоть какого-нибудь ответа и не получил его, и мне кажется, что Вы, по-видимому, обиделись на что-то. Уж не за Клюева ли и мое мнение о нем? Не за Блока ли?
Я очень много думал, Разумник Васильевич, за эти годы, очень много работал над собой, и то, что я говорю, у меня достаточно выстрадано. Я даже Вам в том письме не всё сказал, по-моему, Клюев совсем стал плохой поэт, так же как и Блок. Я не хочу этим Вам сказать, что они очень малы по своему внутреннему содержанию. Как раз нет. Блок, конечно, не гениальная фигура, а Клюев, как некогда пришибленный им , не сумел отойти от его голландского романтизма . Но все-таки они, конечно, значат много. Пусть Блок по недоразумению русский, а Клюев поет Россию по книжным летописям и ложной ее зарисовки всех приходимцев, в этом они, конечно, кое-что сделали. Сделали до некоторой степени даже оригинально. Я не люблю их главным образом как мастеров в нашем языке.
Блок – поэт бесформенный, Клюев тоже. У них нет почти никакой фигуральности нашего языка. У Клюева они очень мелкие («черница-темь сядет с пяльцами под окошко шить златны воздухи» , «Зой ку-ку загозье, гомон с гремью шыргунцами вешает на сучья» , «туча– ель, а солнце– белка с раззолоченным хвостом» и т.д.). А Блок исключительно чувствует только простое слово по Гоголю, что «слово есть знак, которым человек человеку передает то, что им поймано в явлении внутреннем или внешнем» .
Дорогой Разумник Васильевич, 500, 600 корней – хозяйство очень бедное, а ответвления словесных образов – дело довольно скучное.
Чтобы быть стихотворным мастером, их нужно знать дьявольски. Ни Блок, ни Клюев этого не знают, так же как и вся братия многочисленных поэтов.
Я очень много белел за эти годы, очень много изучал язык и к ужасу своему увидел, что ни Пушкин, ни все мы, в том числе и я не умели писать стихов. <...>
8. Н.А. Клюеву
Декабрь 1921 г. Москва
1921. Декабрь.
Мир тебе, друг мой! Прости, что не писал тебе эти годы , и то, что пишу так мало и сейчас. Душа моя устала и смущена от самого себя и происходящего. Нет тех знаков, которыми бы можно было передать всё, чем мыслю и отчего болею. А о тебе я всегда помню, всегда во мне ты присутствуешь. Когда увидимся, будет легче и приятней выразить всё это без письма.
Целую тебя и жму твою руку.<...>
9. Иванову-Разумнику
6 марта 1922 г. Москва
Журналу Вашему или сборнику обрадовался тоже чрезвычайно . Давно пора начать – уж очень мы все рассыпались, хочется опять немного потесней «в семью едину» , потому что мне, например, до чертиков надоело вертеться с моей пустозвонной братией , а Клюев засыхает совершенно в своей Баобабии . Письма мне он пишет отчаянные. Положение его там ужасно, он почти умирает с голоду .
Я встормошил здесь всю публику, сделал для него, что мог, с пайком и послал10 милл<ионов> руб. Кроме этого, послал еще 2 милл-<иона> Клычков и 10 – Луначарский .
Не знаю, какой леший заставляет его сидеть там? Или «ризы души своей» боится замарать нашей житейской грязью? Но тогда ведь и нечего выть, отдай тогда тело собакам, а душа пусть уходит к Богу.
Чудна и смешна мне, Разумник Васильевич, сия мистика дешевого православия, и всегда-то она требует каких-то обязательно неумных и жестоких подвигов. Сей вытегорский подвижник хочет всё быть календарным святителем вместо поэта, поэтому-то у него так плохо всё и выходит.
«Рим» его, несмотря на то, что Вы так тепло о нем отозвались , на меня отчаянное впечатление произвел. Безвкусно и безграмотно до последней степени со стороны формы. «Молитв молоко» и «сыр влюбленности» – да ведь это же его любимые Мариенгоф и Шершеневич со своими «бутербродами любви» .
Интересно только одно фигуральное сопоставление, но увы – как это по-клюевски старо!.. Ну, да это ведь попрек для него очень небольшой, как Клюева. Сам знаю, в чем его сила и в чем правда. Только бы вот выбить из него эту оптинскую дурь , как из Белого – Штейнера , тогда, я уверен, он записал был еще лучше, чем «Избяные песни» . <...>
10. Н.Л. Клюеву
5 мая 1922 г. Москва
Милый друг!
Всё, что было возможно, я устроил тебе и с деньгами и посылками, и с посылкой от «Ара» . На днях вышлю еще 5 милл<ионов> .
Недели через две я еду в Берлин, вернусь в июне или июле, а может быть, и позднее . Оттуда постараюсь также переслать тебе то, что причитается со «Скифов» . Разговоры об условиях беру на себя и если возьму у них твою книгу , то не обижайся, ибо устрою ее куда выгодней их оплаты.
Письмо мое к тебе чисто деловое, без всяких лирических излияний, а потому прости, что пишу так мало и скупо.
Очень уж я устал, а последняя моя запойная болезнь совершенно меня сделала издерганным, так что даже и боюсь тебе даже писать, чтобы как-нибудь беспричинно не сделать больно.
В Москву я тебе до осени ехать не советую, ибо здесь пока всё в периоде организации и пусто – хоть шаром покати.
Голод в центральных губ<ерниях> почти такой же, как и на севере. Семья моя разбрелась в таких условиях кто куда.
Перед отъездом я устрою тебе еще посылку . Может, как-нибудь и провертишься. Уж очень ты стал действительно каким-то ребенком – если этой паршивой спекулянтской «Эпохе» за гроши свой «Рим» продал . Раньше за тобой этого не водилось.
Вещь мне не понравилась . Неуклюже и слащаво.
Ну, да ведь у каждого свой путь.
От многих других стихов я в восторге.
Если тебе что нужно будет, пиши Клычкову, а ругать его брось , потому что он тебя любит и сделает всё, что нужно. Потом можешь писать на адрес моего магазина приятелю моему Головачеву , Б. Никитская, 15, книжный магаз<ин> художн<иков> слова. Это на случай безденежья. Напишешь, и тебе вышлют из моего пая, потом когда-нибудь сочтемся. С этой стороны я тебе ведь тоже много обязан в первые свои дни.
Из-за границы буду тебе писать на Разумника . <...>
II. ИЗ АВТОБИОГРАФИЙ
1. Сергей Есенин
Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и неожиданно грянул в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй – Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба, которая продолжается и посейчас, несмотря на то, что мы шесть лет друг друга не видели.
Живет он сейчас в Вытегре, пишет мне, что ест хлеб с мякиной запивая пустым кипятком и моля Бога о непостыдной смерти .
<...>
2. Автобиография
<...>
19 лет попал в Петербург проездом в Ревель к дяде. Зашел к Блоку, Блок свел с Городецким, а Городецкий с Клюевым. Стихи мои произвели большое впечатление.
<...>
3. Автобиография
<...>
1913 г. я поступил вольнослушателем в Университет Шанявского . Пробыл там 1,5 года, должен был уехать обратно, по материальным обстоятельствам, в деревню.
В это время у меня была написана книга стихов «Радуница». Я послал из них некоторые в петербургские журналы и, не получая ответа, поехал туда сам. Приехал, отыскал Городецкого. Он встретил меня весьма радушно. Тогда на его квартире собирались почти все поэты. Обо мне заговорили, и меня начали печатать чуть ли не расхват.
Печатался я: «Русская мысль», «Жизнь для всех», «Ежемесячный журнал» Миролюбова, «Северные записки» и т.д. Это было весной 1915 г. А осенью этого же года Клюев мне прислал телеграмму в деревню и просил меня приехать к нему .
Он отыскал мне издателя М.В. Аверьянова, и через несколько месяцев вышла моя первая книга «Радуница» . Вышла она в ноябре 1915 г. с пометкой 1916 г.
<...>
4. О себе
<...>
Из поэтов-современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности. <...>
Примечания:
I. Из писем
Впервые п. 1, 2, 6 опубликованы в ЕиК и печатаются по этой публикации. П. 3 вошло в кн.: Есенин, 5. С. 124, с ориентировочной датой. Печатается по кн.: Есенин, 6. С. 90. П. 4 обнародовано в статье А.3. Жаворонкова «Два письма С. Есенина», в извлечениях и с ориентировочной датой // НМ. 1957, 5. Печатается по ЕиК. П. 5 опубликовано в статье П. Суслина «Баян Жигулей: О творчестве А. Ширяевца», не полностью, с неточностями // Волжская коммуна. Куйбышев. 1959, 19 мая. Печатается по кн.: Есенин, 6. С. 96-97. П. 7 появилось в статье Д. Благого «Материалы к характеристике Сергея Есенина: (Из архива поэта Ширяевца) // Красная новь. 1926, №2. На обороте последнего листа письма – помета Есенина: «Неотправленное письмо Р. Иванову». Печатается по этой публикации. П. 8 опубликовано в ЕиК с неверной датой. Печатается по кн.: Есенин, 6. С. 129. П. 9 вошло в ЕиК, в извлечениях. Печатается по кн.: Есенин, 6. С. 130-132. П. 10 появилось в ЕиК не полностью, с неверной датой. Печатается по кн.: Есенин, 5. С. 154-156.
В журн. «Голос жизни» (1915, №17) под псевд. Роман Аренский выступила 3. Гиппиус со статьей «Земля и камень». «Перед нами худощавый, девятнадцатилетний парень, желтоволосый и скромный, с веселыми глазами, – писала она. – Он приехал из Рязанской губернии в «Питер». <...> Девятнадцатилетний Есенин заставляет вспомнить Н. Клюева, тоже молодого поэта «из народа», тоже талантливого, хотя стихи и разны. Есенин весь – веселие, у него тон голоса другой, и сближает их разве только вот что: оба находят свои свежие, первые и верные слова для передачи того, что видят» (С. 12).
Городецкий предполагал выпустить есенинскую «Радуницу» в собственном изд-ве «Краса», затем пытался ее устроить в издательском т-ве «И.Д. Сытин и К°». Вышла oна в петроградском изд-ве М.В. Аверьянова 28 янв. 1916 г. при активном содействии Клюева.
См. примеч. 14 к подборке «А.А. Блок».
Отец – А.Т. Клюев.
Сестра – Клюева (в замужестве Расщеперина, Ращеперина; 1881-1941) Клавдия Алексеевна, проживала тю адресу: наб. р. Фонтанки, д. 149, кв. 9.
Ганин Алексей Алексеевич (1893-1925) – поэт. Выпустил десять литографированных сб. (1919-1920). В Гос. изд-ве опубликовал поэму «Звездный корабль» (Вологда, 1920) и сб. «Былинное поле» (М., 1924). По сфабрикованному органами ОГПУ обвинению в организации «Ордена русских фашистов» 30 апр. 1925 г. был расстрелян. В 1966 г. реабилитирован за отсутствием состава преступления (см. о нем: Куняев Ст. Растерзанные тени; Он же. Пасынок России // Наш современник. 1992, №1. С. 166-171; №4. С. 159-169).
Пимен – П.И. Карпов. По всей вероятности, речь идет о наиболее значительной по объему статье П.Н. Сакулина «Народный златоцвет» (Вестник Европы. 1916, №5. С. 193-208).
Дед – А.Т. Клюев.
Во второй половине сент. 1916 г. Клюев вернулся в Петроград.
Аверьянов Михаил Васильевич (1867-1941) – книгоиздатель.
Сб. «Голубень» вышел в петроградском изд-ве «Революционный социализм» (1918).
Речь идет о статьях Иванова-Разумника и А. Белого, которые как бы предваряют публикацию этого ст-ния на страницах сб. Скифы, 2. Так, Иванов-Разумник в статье «Поэты и революция» отмечал: ««Песнь Солнценосца» по глубине захвата далеко превосходит всё написанное до сих о русской революции. Ибо революция для Клюева, народно-глубинного поэта – не внешнее только явление; он переживает ее изнутри, как поэт народный, за революцией политической, за революцией социальной он предчувствует и провидит революцию духовную. И, стремясь к последним достижениям, он зовет «на бой» за первые приближения» (Скифы, 2. С. 1-2). «Сердце Клюева, – подчеркивал А. Белый в статье «Песнь Солнценосца», – соединяет пастушью правду с магической мудростью, Запад с Востоком, соединяет воистину воздыхания четырех сторон Света. И если народный поэт говорит от имени ему открывшейся Правды Народной, то прекрасен Народ, приподнявший огромную правду о Солнце над миром – в час грома...
Воскреснем: «Воистину»...» (Скифы, 2. С. 10).
См. примеч. 6 к обзору Ипатовой.
В той же статье «Поэты и революция» Иванов-Разумник писал: «Клюев – первый народный поэт наш, первый, открывший нам подлинные глубины духа народного. До него, за три четверти века, Кольцов вскрыл лишь одну черту этой глубинности, открыл перед нами народную поэзию земледельческого быта. Никитин, более бледный, Суриков. Дрожжин, совсем уж поэтически беспомощны – вот и все наши народные поэты. Клюев среди них и после них – подлинно первый народный поэт» (Скифы, 2. С.1).
Этот сб. не вышел.
Авраамов Арсений Михайлович (1886-1944) – композитор, музыкальный критик, литературовед. Автор кн. «Воплощение. Есении и Мариенгоф». М., 1921.
Имеется в виду цикл ст-ний Клюева «Избяные песни», посвященный матери, напечатан в Скифах, 2, в несколько измененном составе вошел вторую кн. «Песнослов» (1919).
Речь идет о клюевском посвящении к ст-нию «Оттого в главах моих просинь...» (1916): «Прекраснейшему из сынов крещеного царства, крестьянину Рязанской губернии поэту Сергею Есенину» (Скифы, 1. С. 105).
Из ст-ния Клюева «Елушка-сестрица» (1917): «Белый цвет Сережа, С Китоврасом схожий, Разлюбил мой сказ». В черновом вар. этого письма Есенин так пояснил стих: «Ведь в стихотворении Годунов, от которого ему так тяжко, есть никто иной, как сей же Китоврас, и знает это только пишущий да читающий я» (Есенин, 6. С. 284). Годунов – Борис Годунов (ок. 1552-1605) – русский царь, происходивший, по сказаниям древних родословцев, от татарского мурзы Чета, в крещении Захария. Выдвинулся во время опричнины, брат жены царя Федора Ивановича и фактический правитель гос-ва при нем. На престол вступил в 1598 г. Китоврас – в апокрифической литературе мифическое животное, подобное греческому кентавру, персонаж сказания о Соломоне и Китоврасе. К. наделен большой мудростью и силой.
Измененная строка ст-ния Клюева «Песнь Солценосца»: «Русский яровчатый стих!»
Из ст-ния Клюева «Поддонный псалом».
Намек на строки из ст-ния Клюева «Февраль» (1917): «Овин – пшеничный государь В венце из хлебных звезд».
Имеется в виду ст-ние «О Русь, взмахни крылами...» (1917): «За ним (т.е. Кольцовым. – Примеч. В.Г.), с снегов и ветра, Из монастырских врат, Идет одетый светом Его середний брат».
Этими числами Есенин обозначил возраст Кольцова, Клюева и свой ко времени написания данного письма.
Из сказки П.П. Ершова «Конек-горбунок» (1834, полн. изд. 1856): «Середний сын и так и сяк».
Изограф – иконописец.
Из ст-ния «О Русь, взмахни крылами...»
Для Клюева Серафим Саровский (в миру Прохор Исидорович Мошнин; 1759-1833) – один из самых почитаемых святых на Руси. Поэт нередко упоминает его в своих ст-ниях. Память 2(15) янв. и 19 июля (1 авг.)
Намек на слова из статьи Иванова-Разумника «Две России»: «...народный поэт (Клюев. – Примеч. В.Г.)...знает и верит, что «алмазный плуг подымет ярь волхвующих борозд». И другой поэт (Есенин.– Примеч. В.Г.) созвучно первому повторяет: «Пой, зови и требуй скрытые брега!» – знает он, что «гибельной свободы в этом мире нет!» (Скифы, 2. С. 223).
Намек на строки из своей поэмы «Преображение» (1917): «Как яйцо нам сбросит слово С проклевавшимсл птенцом».
Первые признаки творческого расхождения с Клюевым обозначились после публикации статей Иванова-Разумника и А. Белого (см. п. 4 и примеч. к нему). Знакомство Есенина с А. Мариенгофом, В. Шершеневичем и др. в 1918 г. и утверждение ими нового литературного течения имажинизм привело к резкому размежеванию с Клюевым.
...осартился – т.е. стал сартом, так называли на Востоке оседлую с древнейших времен часть узбеков.
Китеж-град – в русских легендах город, который во время нашествия хана Батыя на Русь был чудесным образом спасен от уничтожения, погрузившись в воды озера Светлояра (бывш. Нижегородская губ.). Легенда о К. особенно была распространена у старообрядцев, причем К. придавался характер убежища для последователей старой веры. Он считался населенным праведниками, в нем царила социальная справедливость. К.– любимый поэтический символ Клюева.
Намек на строки из ст-ния Клюева «Есть в Ленине керженский дух...» (1918): «Там нищий колодовый гроб С останками Руси великой».
Это письмо не разыскано исследователями.
Имеется в виду влияние Блока на творчество раннего Клюева.
Слово «голландец», скорее всего, носит метафорический смысл, хотя и содержит намек на иностранное происхождение Блока по отцовской линии.
Неточная цитата из ст-ния Клюева «Скрытный стих» (1914): «И черница-темь сядет с пяльцами Под оконце шить златны воздухи...» Воздух – покров на сосуды со святыми дарами в церкви.
Из ст-ния Клюева «Беседный наигрыш, стих доброписный» (1915). Зой – отголосок, шум от звуков многих насекомых. Загозье – кукушье. Шаргунец – бубенчик, маленький колокольчик.
Из ст-ния Клюева «Смертный сон» (1915).
Неточная цитата из раздела <Что такое слово и словесность> проспекта «Учебной книги словесности для русского юношества» Н.В. Гоголя // Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 9 т. М., 1994. Т. 6. С. 304-305: Словесность «есть только образ, которым передает человек человеку всё им узнанное, найденное, почувствованное и открытое, как в мире внешних явлений, так и в мире явлений внутренних».
Это письмо Есенина привез из Москвы друг Клюева Архипов. В ответе своем от 28 янв. 1922 г. Клюев благодарно сообщал: «Облил я слезами твое письмо...» (СД. С. 252).
Вероятно, речь шла о вынашиваемом замысле Иванова-Разумника создать журн. «Эпоха», издание которого так и не состоялось (см.: Есенин. С 512-513).
Реминисценция строк ст-ния А.С. Пушкина «Чем чаще празднует лицей...» (1831): «Чем чаще празднует Лицей Свою святую годовщину, Тем робче старый круг друзей В семью стесняется едину...»
Намек на друзей-имажинистов.
Баобабия – есенинский неологизм – нечто экзотическое, далекое. Есенин уподобляет ей родину Клюева – Вытегру. Образ баобаба встречается в ст-ниях Клюева «Братья, сегодня наша малиновая свадьба...» (1916), «На помин олонецким бабам...» (1921).
Из адресованных Есенину в этот период писем известно лишь одно от 28 янв. 1922 г. (СД. С. 252-255), краткое содержание которого пересказывается им в автобиографии «Сергей Есенин» (1922): «Живет он сейччс в Вытегре, пишет мне, что ест хлеб с мякиной, запивая пустым кипятком и моля Бога о непостыдной смерти» (С. 64).
Луначарский Анатолий Васильевич (1875-1933) – государственный и политический деятель, академик. С 1917 по 1933 гг. – нарком просвещения РСФСР.
Отзвук строки из ст-ния Клюева «Полунощница» (1912): «Не запачканы ль где ризы чистые».
Речь идет о поэме Клюева «Четвертый Рим» (1922). В статье «Три богатыря» Иванов-Разумкик дает ей высокую оценку: «Силу свою он осознал и знает, в чем и где она; взяв эпиграфом строки Сергея Есенина: «А теперь я хожу в цилиндре и лаковых башмаках», он обрушивается на эти символические башмаки и цилиндр... Нет, не лаковые башмаки в пору ему, говорившему о себе: «Это я плясал перед царским троном в крылатой поддёвке и злых сапогах»... И не хотел он «прикрывать цилиндром лесного черта рога»...
И песня эта – для него сила действенная, не сталь победит мир (нет – «...сядет Ворон на череп стали!»), а духовный взрыв приведет к «Четвертому Риму»; в силу «стальных машин, где правит интеграл», не верит «мужицкий поэт». Так же, как не верил в нее и поэт национальный. Но беда – будет, и духовным предтечей ее осознает поэт. «И сойду я с певчей кобылы, кунак в предвечном ауле»...
Самонадеян захват поэмы; но Клюев – не имеет право на самонадеянность: силач! Техникой стиха его недаром восторгался Андрей Белый...» (Летопись Дома Литераторов. 1922, №3. С. 4).
Из поэмы «Четвертый Рим»: «И точат иконы рублевскую вапу, Молитв молоко и влюбленности сыр». Мариенгоф Анатолий Борисович (1897-1962) – поэт, один из основателей имажинизма, близкий друг Есенина и автор воспоминаний о нем. В 1930-1950-х гг. выступал преимущественно как драматург. Шершеневиг Вадим Габриэлович (1893-1942) – поэт, переводчик, один из осноеных теоретиков имажинизма. Намек на строки из поэмы Шершеневича «Вечный жид» (1919): «Ласка хрустящих любимых облепили меня как икра бутерброд».
Речь идет о религиозности Клюева и его особом почитании святых мест России, к числу которых относится и Оптинская Введенская Козельская пустынь. М-рь приобрел славу как один из духовных центров русской культуры. Сюда приезжали многие известные писатели, философы, поэты. Бывали здесь и вели оживленную переписку со старцами Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев, Л.Н. Толстой, Вл. Соловьев и мн. др. 1923 г. м-рь был закрыт по настоянию властей. В 1987 г. в пустыни началось возрождение монашеской жизни.
Штейнер Рудольф (1861-1925) – австрийско-немецкий философ-оккультист, основатель и руководитель Антропософского общества. А. Белый являлся истовым приверженцем учения философа.
См. примеч. 18.
АРА – Американскзя Администрация помощи (1919-1923), созданная для оказания помощи европейским странам, пострадавшим в Первой мировой войне. В 1921 г. в связи с голодом в Поволжье ее деятельность была разрешена в Советской России.
Удалось ли это намерение осуществить Есенину – неизвестно.
Речь идет о берлинском изд-ве «Скифы», в котором были напечатаны сб. Клюева «Избяные песни» и «Песнь Солнценосца. Земля и железо» (оба в 1920), однако положенного гонорара поэт не получил и в письме к Есенину от 28 янв. 1922 г. он сообщал: «“Скифы” заграничные молчат» (СД. С. 574). Есенинские усилия не увенчались успехом, деньги от изд-ва не поступили.
Клюев подготовил для «Скифов» сб. «Львиный хлеб», который, однако, вышел в московском изд-ве «Наш путь» (1922).
Реализация намерения неизвестна.
Поэма «Четвертый Рим» вышла в петроградском изд-ве «Эпоха». В письме к Есенину от 28 янв. 1922 г. Клюев жаловался: «...за поэму “Четвертый Рим” – “Эпоха” заплатила мне гроши – Коленька (Архипов.– Примеч. В.Г.) на них купил 2 ф<унта> мыла и немного ситца» (СД. С. 254).
Речь идет о поэме «Четвертый Рим».
Вероятно, имеется в виду высказывание Клюева из его письма к Есенину от 28 янв. 1922 г.: «Клычков с Коленькой (т.е. с Архиповым. – Примеч. В.Г.) послал записку: надо, говорит, столкнуться нам в гурт, заявить о себе. Так скажи ему, что это подлинно баранья идеология...» (СД. 253).
Головачев Сергей Дмитриевич (1904-1950) – поэт, книготорговый и издательский работник. Вместе с Есениным работал в книжной лавке-магазине «Московской Трудовой Артели Художников Слова».
Письма Есенина из-за границы, адресованные на имя Иванова-Разумника, – неизвестны.
II. Из автобиографий
1. Впервые автобиография «Сергей Есенин» появилась в НРК. 1922, №5 и печатается по этому изд. 2. «Автобиография» опубликована в журн. «Красная нива». 1926, №2. Печатается по тексту этой публикации. 3. «Автобиография» вошла в альманах «Литературная Рязань». 1955, кн. I, публ. Ю.Л. Прокушева. Печатается по этому изд. 4. Автобиография «О себе» появилась в «Памятке о Сергее Есенине 4/Х 1895-28/ХII 1925». М., 1926. С. 24-26. Печатается по этому тексту.
См. примеч. 47.
Общедоступный ун-т действовал в 1908-1918 гг. в Москве на средства либерального деятеля народного образования А.Л. Шанявского (1837-1905). Слушатели, внося определенную плату, получали возможность слушать избранные ими циклы лекций и курсы. Есенин занимался там в 1913-1914 гг. ка историко-философском отделении.
Вероятно, подразумевается короткое письмо Клюева к Есенину от 23 сент. 1915 г. из Петрограда, в котором он писал: «Я смертельно желаю повидаться с тобой – дорогим и любимым, и если ты – ради сего – имеешь возможность приехать, то приезжай немедля, не отвечая на это письмо. Я пробуду здесь до 5 октября» (СД. С. 239).
"Есенин, Белый, Блок и Клюев…Россия, Русь, о Русь моя!"
(Павло Тычина)
Николая Клюева казнили в 37-м, реабилитировали в 60-м, за границей переиздали в 69-м, у нас в 77-м. Первая книга о нём вышла в 90-м.
Кто же он такой Николай Клюев?
Николай Клюев - это олонецкий крестьянин и известный русский поэт серебряного века, представитель так называемого новокрестьянского направления в русской поэзии XX века. Наибольшую известность получили его произведения «Плач о Есенине» и поэмы «Погорельщина» и «Деревня». Был современником Ахматовой, Александра Блока, Гумилева, Есенина, Брюсова. Поддерживал с ними отношения и переписку. «Таинственный деревенский Клюев» называла его Ахматова и еще его называли "Олонецкий старец".
Клюев и Есенин
Поэму «Плач о Есенине» поэт Николай Клюев написал на смерь своего друга Сергея Есенина, оказывается их связывали очень сложные и даже близкие отношения. Любовь двух поэтов была настолько сильной, что вечный странник Клюев даже обзавелся постоянной квартирой в Петербурге. И примерно два года (1915-1917) Клюев и Есенин жили вместе. Используя свои связи, Клюев также спас Есенина от мобилизации в действующую армию. 
Современники их говорят, что они жили вместе, как любовники, и в стихах рассказывали о своей любви. «Смиренный Миколай» и "изограф", называл Клюева Сергей Есенин.
Клюев в воспоминаниях современников
«Коренастый, - вспоминала Клюева жена писателя Н.Г. Гарина. - Ниже среднего роста. Бесцветный. С лицом ничего не выражающим, я бы сказала, даже тупым. С длинной, назад зачесанной прилизанной шевелюрой, речью медленной и бесконечно переплетаемой буквой «о», с явным и сильным ударением на букве этой, и резко отчеканиваемой буквой «г», что и придавало всей его речи специфический и оригинальный и отпечаток, и оттенок. Зимой - в стареньком полушубке, меховой потертой шапке, несмазанных сапогах, летом - в несменяемом, также сильно потертом армячке и таких же несмазанных сапогах. Но все четыре времени года, так же неизменно, сам он - весь обросший и заросший, как дремучий его Олонецкий лес...» .
Выдающийся дирижер Н.С.Голованов под впечатлением от чтения Клюевым своих стихов в письме к А.В. Неждановой сообщает: "Я давно не получал такого удовольствия. Этот поэт 55 лет с иконописным русским лицом, окладистой бородой, в вышитой северной рубашке и поддевке - изумительное, по-моему, явление в русской жизни" 
В иконном ключе видел Клюева и литературовед, друг поэта П.Н.Медведев, писавший о его внешности: "Общий вид - благообразный, благолепный, тихий, скромный, прислушивающийся". Медведев отмечает там же даже "богомольные руки" поэта. 
Николай Клюев, Сергей Есенин, Всеволод Иванов. Ленинград, 1924 г.
Несколько иначе запомнил Клюева поэт Г. Иванов: «Приехав в Петроград, Клюев попал тотчас же под влияние Городецкого и твердо усвоил приемы мужичка-травести. «Ну, Николай Алексеевич, как устроились вы в Петербурге» - «Слава тебе Господи, не оставляет Заступница нас, грешных. Сыскал клетушку, - много ли нам надо Заходи, сынок, осчастливь. На Морской за углом живу». - Клетушка была номером Отель де Франс с цельным ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике. «Маракую малость по басурманскому, - заметил он мой удивленный взгляд. - Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох, голосистей. Да что ж это я, - взволновался он, - дорогого гостя как принимаю. Садись, сынок, садись, голубь. Чем угощать прикажешь Чаю не пью, не курю, пряника медового не припас. А то, - он подмигнул, - если не торопишься, пополудничаем вместе. Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз. Тут, за углом. Альбертом зовут». - Я не торопился. - «Ну, вот и ладно, ну, вот и чудесно, - сейчас обряжусь». - «Зачем же вам переодеваться» - «Что ты, что ты - разве можно? Ребята засмеют. Обожди минутку - я духом». - Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке «Ну вот, так-то лучше». - «Да ведь в ресторан в таком виде как раз не пустят». - «В общую и не просимся. Куда нам, мужичкам, промеж господ Знай, сверчок, свой шесток. А мы не в общем, мы в клетушку-комнатушку, отдельный то есть. Туда и нам можно».
Томская ссылка и казнь Клюева
Клюев у Советской власти вызывал раздражение своим негативным отношением к политике компартии ю В поэме «Погорельщина» и цикле «Разруха» он упоминает Беломоро-Балтийский канал, построенный с участием большого числа раскулаченных и заключённых:
"... То Беломорский смерть-канал, Его Акимушка копал, С Ветлуги Пров да тётка Фёкла. Великороссия промокла Под красным ливнем до костей И слёзы скрыла от людей, От глаз чужих в глухие топи..."
Лев Троцкий написал о нём в те годы критическую статью и навесил опасный ярлык - «кулацкий поэт». Его по доносу Гронского (главный редактор «Известий», называвший Клюева «юродивым») Ягоде арестовывают в 2 феврале 1934 года и как «активного антисоветчика» и на пять лет из Москвы ссылают в Сибирь.
Сначала он живет в поселке Колпашево в Нарыме, потом по ходатайству Горького его переводят в Томск, где он поселяется по адресу переулок Красного Пожарника, 12.
Про свою жизнь в Томске он так писал друзьям:
«В Томске глубокая зима, - писал поэт, - мороз под 40 градусов. Я без валенок, и в базарные дни мне реже удается выходить за милостыней. Подают картошку, очень редко хлеб. Деньгами - от двух до трех рублей - в продолжение почти целого дня - от 6 утра до 4-х дня, когда базар разъезжается. Но это не каждое воскресенье, когда бывает мой выход за пропитанием. Из поданного варю иногда похлебку, куда полагаю все хлебные крошки, дикий чеснок, картошку, брюкву, даже немножко клеверного сена, если оно попадет в крестьянских возах. Пью кипяток с брусникой, но хлеба мало, сахар великая редкость. Впереди морозы до 60 градусов, мне страшно умереть на улице. Ах, если бы в тепле у печки!.. Где мое сердце, где мои песни..»
Икона Николая Клюева
Николай Чудотворец.
Есенин, которого с Клюевым связывали очень сложные отношения называл его "изографом" за его увлечение иконописью. Несмотря на лишения и необходимость просить милостыню он имел большую коллекцию икон, которые собирал на протяжении всей своей жизни. По описи 1935 года у Клюева было три старинных медных креста, 34 иконы на дереве и пять медных икон. Как считал сам поэт, среди них было три складня и 15 икон XVI-XVII вв., а одна (свт. Николай Чудотворец со свт. Григорием Богословом) даже XV века. В трудные годы, когда поэту приходилось перебиваться случайными заработками, он долгое время не хотел расставаться с древними иконами своего домашнего кивота, лишь в тридцатых годах, находясь в болезни и "большой нужде", как писал сам поэт, он продал несколько икон. При этом поэт заботился чтобы его иконы попали в хорошие руки: часть он предложил в музей, другую часть известному дирижеру и музыкально-общественному деятелю Н.С.Голованову.
Казнь Клюева
Бывшее здание НКВД в Томске, в подвалах которого ныне помещается Музей современной политической истории.
"На часах у стен тюремных,
У окованных ворот,
Скучно в думах неизбежных
Ночь унылая идёт.
Вдалеке волшебный город,
Весь сияющий в огнях,
Здесь же плит гранитных холод
Да засовы на дверях... "
(Николай Клюев)
В 1936 году, уже в Томске, Клюева вновь арестовали по спровоцированному органами НКВД делу контрреволюционного «Союза спасения России». На какое-то время его освобождают даже тогда из-под стражи только из-за болезни - «паралича левой половины тела и старческого слабоумия». 
Но и это была лишь временная отсрочка. В мае 1937 года Клюева вновь арестовывают. Благодаря доносам «подельников» о том, что он и в камере пишет стихи и поэму о зверствах и тирании большевиков, следствие пришло к выводу, что Клюев Николай Алексеевич является руководителем и идейным вдохновителем существующей в г. Томске контрреволюционной, монархической организации «Союз спасения России. 
Протокол допроса Клюева, в котором можно увидеть его данные и постановление тройки Управления НКВД Новосибирской области о том, что «Клюева Николая Алексеевича расстрелять, а лично принадлежащее ему имущество конфисковать" хранится в литературном музее. 23-25 октября 1937 года (так указано в выписке из дела) постановление тройки было приведено в исполнение.
Дома, где жил Николай Клюев в Томске
В Томске сохранилось два дома (пер. Красного Пожарника, 12 и Мариинский переулок, 38 (ныне 40)), в которых в разное время жил поэт. 
Дом в Томске (ул. Красного пожарника, 12), где жил Клюев в 1934-1937 гг.
Последний дом поэта по ул. Ачинская, 15, был снесен. 
Эта доска находится сейчас в литературном музее дома Шишкова.
Ее открыли в сентябре 1999 г. в доме по переулку Ачинскому, 15, но когда дом сносили ее передали в музей. 
Место массовых захоронений жертв политических репрессий на Каштаке в Томске.
Фото и информация о жизни и творчестве Клюева отсюда:
О вульгарном пропагондонстве начала 20-го века. Клюева хотели сделать заменителем Распутина, учитывая интерес Ляксандры Хвёдоровны к типажу le moujique . Тем более, что он был голубым, что исключало слухи о шурах-мурах между императрицей и новым фаворитом. Ну и с общей культурой и вменяемостью у Клюева дела обстояли намного лучше. Помешала революция. Есенину, видимо, готовили роль «Светы из Иванова», хотя малограмотным он отнюдь не был и родным языком владел в совершенстве.
Становится немного понятным, откуда взялась «Гаврилиада» Ляписа. Это просто продолжение практик дореволюционных халтурщиков. Просто до революции Гаврила поражал «Вильгельмище», а после - доставлял письмо, несмотря на стреляющих в него фашистов (правда, в советское время Ляпису дали от ворот поворот: в СССР не было открыто действующих фашистов, а в Италии - Гаврил, состоящих в профсоюзе советских почтовых работников; в Германии на тот момент и вовсе была весьма дружественная в отношении СССР демократическая республика, а местные фашисты назывались нацистами и были в оппозиции). Обидно, что в этой клоунаде участвовал несомненно талантливый Есенин, но чего не сделаешь для пиара...
В 1915 году охранное отделение решило повысить градус патриотизма и создало «Общество художественной Руси». Главными адептами этого патриотического лубка были назначены поэты Клюев и Есенин. Охранка преследовала ещё одну цель: заменить германофила Распутина Клюевым, приблизив его к царице.
История в России бегает по кругу и повторяется в виде фарса. Сегодняшний наскоро слепленный «Русский Мiр» тоже имеет аналог – сто лет назад спецслужбы Российской Империи также пришли к выводу, что остановить крах государства поможет патриотический лубок.
17 марта 1915 года министр внутренних дел утвердил устав «Общества возрождения художественной Руси». В уставе, в частности, было написано:
«…дать широким кругам общественности побудительный толчок к отказу от иностранных заимствований, предпочтению русских образцов. Дать новую жизнь русскому самобытному творчеству для возрождения давно забытого произошедшего». Николай II направил председателю Общества князю Ширинскому-Шихмптову высочайшую телеграмму: «Сердечно приветствую добрый почин учредителей общества».
Администратором де-юре, а де-факто куратором, главным лицом Общества был назначен штаб-офицер для поручений при коменданте Царскосельского дворца и сотрудник охранки, полковник Дмитрий Ломан. Осенью 1915 года главными лицами этого «Русского Мiра культуры» Ломан решил сделать поэтов Николая Клюева и Сергея Есенина, к тому времени уже сошедшимися в любовную пару. Но перед этим их духовным лицом стал Григорий Распутин. Именно он и рекомендовал поэтов Ломану:
«Милый, дорогой, присылаю к тебе двух парешков. Будь отцом родным, обагрей. Ребяты славные, особливо этот белобрысый».
Распутин с генерал-майором князем Путятиным (справа) и полковником Ломаном (слева)
Свою встречу с Распутиным Клюев позже описывал так:
«Ты знаешь, каким дамам я тебя представлю? Хошь русского царя увидеть? В тебе ведь талант, а во мне дух! Давай вместе держаться – из мужиков аристократов будем делать».
Распутин сдержал своё слово, и начал водить Клюева и Есенина к царице Александре Фёдоровне. Оба читали перед ней свои стихи о матушке-Руси. Клюев писал об одной их встрече:
«Два раза в тот день подходила ко мне царица, в упор рассматривая меня. «Это так прекрасно, я очень рада и благодарна», – говорила она. Глубокая скорбь бороздила её лицо».
Одной из задач охранки в лице Ломана была не только пропаганда «Русского Мiра» в противовес «западному упадническому искусству», но и воздействие в первую очередь Клюева на царицу и Распутина – с увещеванием их отойти от германофильства, встать на «патриотические рельсы». Ломан ввёл Клюева и Есенина в круг великой княгини Елизаветы Фёдоровны – родной сестры царицы Александра Фёдоровны. Елизавета Фёдоровна придерживалась ультраправославных и патриотических взглядов (при том, что будучи родной сестрой Алисы фон Гессен была как бы не совсем русской по национальности, довольно близкой родственницей упоминаемого ниже в тексте «Вильгельмища», правда, и не еврейкой тоже - прим. ) . Клюев несколько раз приезжает к ней в Москву, они обсуждают, как отвести от царицы Распутина. Елизавета Фёдоровна, ненавидевшая Распутина, присматривалась к Клюеву, подведённому к ней деятелями из «Общества возрождения художественной Руси» и полковником Ломаном. Она даже подумывала сделать Клюева фаворитом царицы, но узнала, что поэт был гомосексуалистом. Тогда Клюеву была отведена роль нового духовника Александры Фёдоровны, тем более что тот тоже, как и Распутин, в юности набирался духовного опыта у хлыстов.
Про Елизавету Фёдоровну вообще при дворе и свете тогда ходили нехорошие слухи. Известны были показания генеральши Богданович в 1906 году: «В бумагах покойного Трепова нашли документы, что он собирался уничтожить всю царскую семью с царём во главе и на престол посадить великого князя Дмитрия Павловича, а регентшей при нём великую княгиню Елизавету Фёдоровну».
«Гришка Распутин мне дорогу перешёл. Кабы не он, был бы я при царице», – писал Клюев в начале 1930-х. По планам Ломана, поэт должен был стать духовником царицы в марте-апреле 1917 года, когда закончился бы её траур по убитому несколькими месяцами ранее Распутину. Но Февральская революция и отречение царя поставили крест на этом проекте охранки.
Тем не менее, «Общество возрождения художественной Руси» активно действовало почти два года, до марта 1917 года. Внутри него охранкой было образовано общество «Соборная Россия», в котором были собраны патриотические поэты, певцы, художники и др. представители художественных профессий. Одними из самых активных его членов были Клюев и Есенин. Чтобы понять, что из себя представляла идеология «Соборной России», приведём образчик публичного выступления одного из его лидеров, А.Васильева, осень 1915 года:
«Война – неизбежное и законное явление предустановленного Творцом порядка мирной жизни. Нынешняя война – великое для России счастье: она уже отрезвила и обновила народ, восстанавливает внутреннее в нём единство и выявляет таившуюся внутреннюю силу, красоту и доблесть. Образец этой духовной мощи и красоты будет представлен в произведениях приглашённых в собрание деревенских стихотворцев и пении и сказах баяна-гусляра».
А вот как проходили представления этого «Русского Мiра» в исполнении тех же Клюева и Есенина (в декабре 1915 года):
«За несколько дней до вечера возник вопрос - как одеть Есенина. Тогда Городецкому пришла идея нарядить Есенина в шёлковую голубую рубаху. Костюм дополняли плисовые шаровары и остроносые сапожки из цветной кожи на каблучках. Наряд Есенина дополнила гармонь-трёхрядка (в общем, было мало того, что человек являлся крестьянином по сословной принадлежности, надо было из него сделать лубочного le moujique - прим. ) .
Есенин и Городецкий, 1915 год
Есенин, растягивая меха, пел частушки:
Шёл с Орехова туман
Теперь идёт из Зуева
(ну и пусть себе плывёт железяка х**ва - прим. )
Я люблю стихи в лаптях
Миколая Клюева.
Сделала свистулечку
Из ореха грецкого
Веселее нет и звонче
Песен Городецкого».
Георгий Иванов и Пимен Карпов также оставили свои воспоминания о таких «русских вечерах»:
«На эстраде – портрет Кольцова, осенённый жестяным снопом и деревянными вилами. Внизу – два ржаных снопа и полотенце, вышитое крестиками. Бубенцы. Городецкий выходит на сцену и бьёт в этот тамтам. Голубая или алая косоворотка. Выходит Есенин. Золотой кушак, плисовые шаровары. Волосы подвиты, щёки нарумянены. В руках – пук васильков, бумажных.
Клюев спешно одёргивает у зеркала подёвку и поправляет пятна румян на щеках. Глаза его густо, как у балерины, подведены. На груди полуфунтовый медный крест на толстой цепи. Клюев выплывает на сцену и начинает:
Ах, ты, птица райская
Дребезда золотопёрая.
Затем вышел Алексей Ремизов в длиннополом сюртуке. Потом вся братия заладила:
«Напрасно изгиляется Вильгельмище, сидя за буераками. Пришёл час, вздрогнула скуфья стопудовая, блеснули отмычки золотые во персты сахарныя, во весь рост поднялась Матушка-Россия».
С такими представлениями «Соборная Россия» объехала всю Россию. Разумеется, либеральная и левая часть творческой интеллигенции зубоскалила по поводу их казённого патриотизма. Грубее всех отозвался о творчестве «Соборной России» Владимир Маяковский: «Мамаша развращает дочку» – это был в большей мере намёк на гомосексуальную связь между Клюевым и Есениным. Не принял «художественных патриотов» и крайне-правый, черносотенный фланг. Вот отзыв литератора Александра Тинякова в черносотенной газете «Земщина» с говорящим заголовком «Русские таланты и жидовские восторги»:
«Приехал в прошлом году из рязанской губернии в Питер паренёк – Сергей Есенин. Писал он стишки среднего достоинства (только вот Есенина помнят по сей день, а что писал сам Тиняков, интересует лишь узких специалистов - прим. ) , из него мог бы выработаться порядочный и полезный человек. Но сейчас же его облепили литераторы с прожидью (интересно, у кого он нашёл прожидь: у полковника охранного отделения Ломана, у великой княгини Лизаветы Фёдоровны, у князя Ширинского-Шихматова или у Гришки Распутина? - прим.
Непростая, двусмысленная дружба Сергея Есенина и Николая Клюева началась еще на заре творческого пути великого русского поэта. Тогда еще совсем юному Сергею приходилось очень несладко. Его молодая Муза не находила признания в доступной для начинающего стихотворца среде. В Москве его стихи были никому не нужны. Есенин пытался печататься хотя бы в «Рязанском вестнике», но и его редактора совсем не впечатлило это предложение.Кардинальные перемены в жизни
Постоянные неудачи, непонимание и отсутствие признания, к которому молодой поэт так стремился, ужасно угнетало. Своей первой жене, Анне, он нередко сетовал на горькую судьбу. Да она и сама видела, как гнетет мужа его тяжелое положение. Сергей первый раз женился довольно рано. В 20 лет уже стал отцом. Неспособность найти свое место в жизни толкнула его уехать из Москвы, которая никак не желала принимать молодого поэта.
Есенин решил попытать счастья в Петрограде, где тогда жил и работал сам Александр Блок. Оставив жену Анну и маленького сынишку в Москве, Сергей отправился в северную столицу. Сразу же по приезду он явился к Блоку и прочел ему свои творения. Более зрелый и умудренный опытом поэт с большой приязнью отнесся к своему юному собрату по перу, подписал ему книгу и дал рекомендательное письмо к Сергею Городецкому.
Чтобы пробиться, везде нужны связи
Городецкий тоже был поэтом, восхищался всем исконно русским, так что Есенин был вполне в его формате. Но возвышенный, витавший в облаках Блок не знал о личных пристрастиях Городецкого. Тот был бисексуалом и вращался, главным образом, в кругу людей нетрадиционной ориентации. Очень многие представители богемы в начале XX века предавались всевозможным сексуальным экспериментам. Сергей Есенин, голубоглазый красавец со светлыми вихрами, произвел на Городецкого неизгладимое впечатление. Вдобавок он принес с собой рукописи стихов собственного сочинения, которые по простоте душевной обернул каким-то старым деревенским платком. Эта деталь сразила Городецкого наповал. Он пригласил Есенина к себе жить и лично помогал ему продвигать стихи в питерские журналы.
Знакомство с Клюевым
Благодаря Городецкому Сергей Есенин стал вхож во многие поэтические салоны Петрограда, в том числе, и в салон Мережковских. Именно в это время и произошло его знакомство с Николаем Клюевым. Последний был ярым последователем хлыстовства, писал велеречивые стихи в деревенском стиле и был бескомпромиссным любителем мужчин.
К Сергею он сразу же воспылал безудержной страстью. Достаточно почитать стихи Клюева того периода, чтобы понять, насколько сильно он был влюблен в Есенина. В своих письмах он постоянно осыпает молодого человека ласкательными именами и пишет ему разные нежности: «голубь мой белый», «светлый братик», «целую тебя… в усики твои милые» и пр.
Он посвящает Сергею несколько стихов, насквозь пропитанных эротизмом и любовным томлением. Обращается к нему «Тебе, мой совенок, птаха моя любимая!» («Плач о Сергее Есенине» Н. Клюев). Чтобы ни на минуту не расставаться с возлюбленным, Клюев селит Есенина у себя дома на Фонтанке и оказывает ему всяческое покровительство.
А была ли любовь?
Благодаря помощи Клюева Сергею Есенину удалось не только избежать военной службы, но и стать широко известным в самых блестящих литературных салонах дореволюционного Петрограда. На одном из благотворительных вечеров молодой поэт был даже представлен императорской особе. Все это время Клюев безудержно ревновал Есенина к любым его увлечениям. Сергей вспоминал, что стоило ему куда-то выйти за порог дома, как Николай садился на пол и выл.
Это ужасно тяготило амбициозного поэта, который не питал к невзрачному мужчине почти на 10 лет его старше никаких чувств. И все же 1,5 года они были вместе. Потом грянул 1917 год, и пути разошлись. Образ крестьянского стихотворца в косоворотке стал неактуален, поэтому Есенин тут же сменил имидж. Он стал имажинистом и бесшабашным хулиганом. Клюев больше был не нужен, и Есенин без малейшего сожаления бросил своего покровителя.
После первого же знакомства в 1915-ом с Есениным Федор Сологуб сказал, что его «крестьянская простота» наигранная, насквозь фальшивая. Федор Кузьмич со свойственной ему проницательностью сумел прочитать в глубине души молодого поэта неистовую жажду признания и славы. Этого не смог разглядеть Николай Клюев. За что и поплатился. Он очень тяжело переживал расставание со своим «ненаглядным Сереженькой». Боль утраты насквозь пронизала лирику Клюева в тот период:
Ёлушка-сестрица,
Верба-голубица,
Я пришел до вас:
Белый цвет Сережа,
С Китоврасом схожий,
Разлюбил мой сказ!
Он пришелец дальний,
Серафим опальный,
Руки - свитки крыл.
Как к причастью звоны,
Мамины иконы,
Я его любил.
И в дали предвечной,
Светлый, трехвенечный,
Мной провиден он.
Пусть я некрасивый,
Хворый и плешивый,
Но душа, как сон.
Сон живой, павлиний,
Где перловый иней
Запушил окно,
Где в углу, за печью,
Чародейной речью
Шепчется Оно.
Дух ли это Славы,
Город златоглавый,
Савана ли плеск?
Только шире, шире
Белизна псалтыри -
Нестерпимый блеск.
Тяжко, светик, тяжко!
Вся в крови рубашка...
Где ты, Углич мой?..
Жертва Годунова,
Я в глуши еловой
Восприму покой.
Но едва ли сам Сергей испытывал хоть каплю тех же чувств. Его цель была достигнута – теперь стихи Есенина издавались. Клюев помог ему преодолеть безвестность и остался в прошлом. Теперь впереди была слава, вино, поэзия и женщины.
Николай Алексеевич Клюев.
«Старообрядец»
Николай Алексеевич Клюев – личность неоднозначная. Многим он известен лишь как поэт, современник и хороший друг Есенина. Некоторые считают его простым деревенским мужиком, выходцем из народа, и писавшим о народе и о деревне. Некоторые считают его стихи прекрасными, другим они кажутся непонятными. О том, каким он был в жизни, сегодня известно не много: он как бы находится в тени своего друга Есенина, на творчество которого, как признают многие, оказал значительное влияние.
Николай Алексеевич Клюев родился 10 октября 1884 года в деревне Коштуге Коштугской волости Олонецкой губернии на реке Вытегра.
Любовь к искусству, по мнению исследователей творчества поэта, была привита ему матерью, происходившей из крестьянской старообрядческой семьи. Население деревни, в которой родился Клюев, было своеобразной сектой, строго соблюдавшей религиозные обычаи. Мальчик все свое детство провел в этой секте, и нет сомнений в том, что именно это и повлияло на его мировоззрение.
Мать, Прасковья Дмитриевна, родилась в Заонежье в семье старообрядцев. Она научила Николая всему тому, что знала сама. Именно она привила Николаю любовь к народному творчеству – он очень ценил русские народные предания, песни, духовные стихи, сказки. Позже Николай Клюев вспоминал: «Грамоте, песенному складу и всякой словесной мудрости обязан своей покойной матери, память которой и чту слезно, даже до смерти». Стихотворения, посвященные матери, литературные критики признали вершиной творчества Н. Клюева.
Николай Клюев всегда тепло отзывался о матери и очень тяжело переживал ее смерть: «А так у меня были дивные сны. Когда умерла мамушка, то в день ее похорон я приехал с погоста, изнемогший от слез. Меня раздели и повалили на пол, близ печки, на соломенную постель. И я спал два дня, а на третий день проснулся, часов около 2 дня, с таким криком, как будто вновь родился. В снах мне явилась мамушка и показала весь путь, какой человек проходит с минуты смерти в вечный мир. Но рассказать про виденное не могу, не сумею, только ношу в своем сердце. Что-то слабо похожее на пережитое в этих снах брезжит в моем „Поддонном псаломе“, в его некоторых строчках».
В своих письмах, автобиографических заметках, рассказах Н. Клюев всегда подчеркивал, что в его семье было много даровитых, недюжинных, артистических людей. Он говорил, что все таланты в людях его рода заложены в них самой природой.
Позже, в 1893 году, Николай учился в церковно-приходской школе в Вытегре, после этого поступил в городское училище, а затем и в Петрозаводскую фельдшерскую школу, которую не закончил из-за болезни.
Так излагаются события его детства в официальных биографиях. Однако в действительности родители Клюева принадлежали к секте хлыстов. То, что мальчик с рождения находился в этой секте и принимал участие в религиозных обрядах, не могло не наложить своего отпечатка.
Однако сегодня мало кто знает, что это за секта, и чем она страшна для взрослых, не говоря уже о детях. В энциклопедиях об этой секте приводятся довольно скудные сведения, например, такие: «Хлысты (христововеры), секта духовных христиан. Возникла в России в кон. 17 – нач. 18 вв. Считают возможными прямое общение со „Святым духом“, воплощение Бога в праведных сектантах – „христах“, „богородицах“. На радениях доводят себя до религиозного экстаза. Имеются небольшие общины хлыстов в Тамбовской, Самарской и Оренбургской обл., на Сев. Кавказе и Украине». Однако время от времени в печать просачиваются сведения и том, как в действительности проходят радения, что представляет собой «религиозный экстаз» и что происходит потом. Очевидцы рассказывают, что радения нередко заканчиваются «свальным грехом». Кроме того, нередко секту хлыстов связывают и с сектой скопцов.
И связывают не зря. Известно, что сам Клюев покинул секту после того, как его против его воли пытались оскопить. Это произошло не в детском, а в подростковом возрасте. Однако через некоторое время он снова восстановил связи с сектантами, которые продолжал поддерживать на протяжении всей жизни.
Так, Николай Клюев отправился в путешествие, во время которого посетил ряд старообрядческих монастырей. Его друзья впоследствии утверждали, что он посетил Индию, Иран и Китай, где его кругозор значительно расширился. Причем интересовался он не только культурой и образом жизни этих народов. Находились люди, которые совершенно серьезно, но осторожно, вполголоса, утверждали, что на Востоке он изучал магию. Еще больше людей утверждало, что Клюев владел гипнозом и неоднократно демонстрировал свои способности. Вообще поэт являлся довольно разносторонней личностью – он хорошо пел, умел играть на нескольких музыкальных инструментах, обладал прекрасным актерским талантом. Однако все это проявлялось только при личном общении. На первый взгляд Клюев был обычным человеком, имел даже довольно отталкивающую внешность, одевался очень просто, как мужик, приехавший на ярмарку из соседней деревни: в простую рубашку, подпоясанную на поясе, и штаны, которые заправлял в сапоги. Так он ходил и по столице, несмотря на то, что все его друзья, даже бывшие деревенские жители, уже давно облачились в модные костюмы и носили галстуки.
В начале 1900 года пятнадцатилетний Николай начал писать стихи. А в 1904 года он впервые опубликовал свои произведения. В петербургском альманахе «Новые поэты» были напечатаны стихотворения Клюева «Не сбылись радужные грезы...», «Широко необъятное поле...» и др. С 1905 года Клюев начал печататься в московских сборниках «Прибой» и «Волны». В своих ранних стихотворениях Клюев чаще всего писал о народном гневе и горе: «Народное горе», «Где вы, порывы кипучие».
Где вы, порывы кипучие,
Чувств безграничный простор,
Речи проклятия жгучие,
Гневный насилью укор?
Где вы, невинные, чистые,
Смелые духом борцы,
Родины звезды лучистые,
Доли народной певцы?
Родина, кровью облитая,
Ждет вас, как светлого дня,
Тьмою кромешной покрытая,
Ждет – не дождется огня!
Этот огонь очистительный
Всевыносящий народ.
Это стихотворение ясно показывает, что поэту не были чужды революционные веяния того времени. И действительно, он принимал активное участие в подпольной деятельности. В связи с этим в начале 1906 года Николая Клюева арестовали, обвинив его в «подстрекательстве» крестьян и «агитации противозаконных идей». Поэт в это время общался с различными революционными организациями, что было замечено Московским жандармским управлением.
С этого момента начался тюремный период в его жизни – полгода Николай сидел в тюрьме в Вытегоре, а затем его перевели Петрозаводск.
Через некоторое время после этого стали ходить ложные слухи о смерти Николая Клюева от сердечного приступа на станции Тайга. Говорили, что в то же время пропал его чемодан с рукописями.
В раннем творчестве Н. Клюева видны и его бунтарские идеи, связанные непосредственно с религией. Революция представлялась ему наступлением Царства Божьего.
В своих стихотворениях Николай Клюев пытался защитить «дремучие» вековые устои. Опасность он видел в наступлении на Россию «железной» городской культуры. Все это привело к полному неприятию социального прогресса.
Через некоторое время Николая Клюева освободили, но и после этого он не оставил своей нелегальной деятельности. Он начал общаться с революционной народнической интеллигенцией. В это время поэт очень подружился с Марией Добролюбовой, которая была сестрой поэта А. Добролюбова. М. Добролюбову еще называли «мадонной эсеров».
Таким же опасным было и знакомство с поэтом Л. Д. Семеновым. Благодаря этой дружбе Николай Клюев начал печататься в московском журнале «Трудовой путь», но через некоторое время его закрыли, обвинив в антиправительственной направленности.
Осенью 1907 года Николая Клюева призвали на службу в армию. Это было невыносимо для ранимого сердца поэта, и он попытался отказаться от службы по религиозным убеждениям.
Отказ не приняли во внимание, Н. Клюева арестовали и привезли в Петербург. Там поэта поместили на обследование в госпиталь, в котором его признали негодным к военной службе. Обрадовавшись подобному исходу дела, Николай Клюев уехал в деревню.
В 1907 году Н. Клюев начал переписываться с А. Блоком. Эта переписка была важной как для одного, так и для другого поэта.
Впоследствии было найдено 37 писем Клюева к Блоку, основной темой которых было обсуждение проблемы взаимоотношений народа и интеллигенции.
Блок цитировал строчки из этих писем в своих статьях, называя их «документом огромной важности – о современной России – народной, конечно». «Слова его письма кажутся мне золотыми словами», – говорил А. Блок.
Благодаря поддержке Блока произведения Н. Клюева были опубликованы в журналах «Золотое руно», «Новая земля» и др. Через некоторое время Н. Клюев стал сотрудничать и с другими журналами: «Заветы», «Современник», «Нива» и др. В журнале «Новая земля» Николая Клюева даже пытались представить в образе своеобразного пророка и проповедника, выразителя «нового народного сознания», считающего просветление народа своей миссией.
В 1911 году в Москве был впервые опубликован сборник стихотворений Николая Клюева «Сосен перезвон» с предисловием В. Брюсова. Очень быстро этот сборник стал популярным среди завсегдатаев различных литературных кружков. Практически все влиятельные критики Москвы единогласно признали сборник ярчайшим событием литературной жизни этих лет.
После выхода сборника стихотворений Н. Клюев стал довольно заметной фигурой как в писательских, так и в богемных кругах. Он принимал участие в заседаниях «Цеха поэтов» и в собраниях акмеистов. В это время поэта часто можно было встретить в литературно-артистическом кафе «Бродячая собака».
Николай Клюев стал практически центральной фигурой литературной жизни того времени. Он был очень популярен, с ним хотели познакомиться многие известные и влиятельные люди. Его творчеством также интересовались. Поклонниками творчества Н. Клюева были не только Блок и Брюсов, но и Городецкий, Мандельштам, Гумилёв, Ахматова и др.
Сам поэт не прекращал писать. В тот период вышло два сборника его стихотворений. В первый сборник, «Братские песни», входили религиозные стихотворения, а второй, под названием «Лесные Были», – это скорее собрание фольклорных песен.
В 1915 году Н. Клюев познакомился с Сергеем Есениным, и вокруг них образовалось общество, в которое входили поэты с новокрестьянским направлением в творчестве (П. Орешин, С. Клычков, А. Ширяевец и др.). С 1915 года Николай Клюев и Сергей Есенин вместе выступали в прессе и на чтениях. Через некоторое время Н. Клюев стал духовным наставником и учителем С. Есенина.
Дружба Клюева с Есениным была настолько крепкой, что два года они жили вместе в одной квартире, которую приобрел к этому времени Клюев. Ходили слухи, что двух поэтов связывала не только дружба. Множество своих стихотворений Н. Клюев посвятил своему близкому другу. Впоследствии, используя все свои связи, он даже спас С. Есенина от мобилизации в действующую армию.
В 1916 году Николай Клюев выпустил свой новый сборник «Мирские думы», основной темой которого были военные события.
Произошедшую в 1917 году Октябрьскую революцию Н. Клюев очень поддерживал, считая ее необходимой для российского общества и единственным выходом для крестьянства. В эти годы Н. Клюев испытал небывалый творческий подъем, и написал большое количество стихотворений.
В 1919 году Николай Клюев выпустил сборник «Медный Кит», куда он собрал различные революционные стихи: «Красная песня», «Из подвалов, из темных углов...».
В 1922 году вышел лучший, по мнению критиков, прижизненный сборник Н. Клюева – «Львиный хлеб».
Во всех произведениях, написанных Клюевым в те годы, отражаются его внутренние переживания и мучения. Николай Клюев верил, что все прошлые страдания должны искупиться и пройти вместе с образованием «братства», «мужицкого рая». Во всем творчестве Николая Клюева того времени проскальзывают его тоска и плач по погибающей Руси.
В 1922 году вышла статья Л. Троцкого, в которой он критиковал Николая Клюева. Называя Клюева «кулацким поэтом», он заклеймил его этим прозвищем на целое десятилетие. Эта статья поставила Николая в затруднительное положение. Нужда, которую он испытывал в это время, подорвала веру поэта в себя. Н. Клюев обратился за помощью в Союз поэтов, он писал М. Горькому: «...Нищета, скитание по чужим обедам разрушает меня как художника».
Все это время Н. Клюев продолжает писать стихи. После смерти С. Есенина Клюев в память о нем написал стихотворение «Плач о Сергее Есенине».
Помяни, чёртушко, Есенина
Кутьей из углей да из омылок банных!
А в моей квашне пьяно вспенена
Опара для свадеб да игрищ багряных.
А у меня изба новая -
Полати с подзором, божница неугасимая,
Намел из подлавочья ярого слова я
Тебе, мой совенок, птаха моя любимая!
Николай Клюев очень переживал смерть Есенина. З. Н. Дыдыкин вспоминал, как он и его отец познакомились с Н. Клюевым и о переживаниях поэта о погибшем друге: «Мой отец познакомился с Николаем Алексеевичем Клюевым на выставке в Союзе художников в 1925 году, где была представлена его первая работа – бюст Сергея Есенина.
Бюст был создан под впечатлением трагических событий, произошедших в гостинице «Англетер». Работа выражалась большой эмоциональностью и выразительностью, поэтому отец, не будучи тогда еще членом Союза художников, смог участвовать в выставке. Клюев, осматривая выставку и остановившись у бюста поэта, воскликнул: «Ой, Сереженька!». Николай Васильевич стоял рядом, и спутник Клюева сказал: «А вот и автор». Так состоялось это знакомство».
В 1931 году Николай Клюев решил поселиться в Москве, но и там его произведения были запрещены – любое стихотворение отклонялось всеми редакциями.
В результате этого Н. Клюев в эти годы часто голодал, но тем не менее не бросал своей писательской деятельности. З. Н. Дыдыкин вспоминал о поэте в эти годы: « Клюев часто бывал в нашем доме. Мы жили на проспекте Римского-Корсакова, в мансарде, куда вела высокая железная лестница. Ходил он чаще к маме, так как голодал, и мама, очень добрый и хлебосольный человек, всегда его кормила. Иногда, не застав никого дома, присаживался на нижнюю ступеньку лестницы и ждал, когда кто-нибудь придет.
Я помню одну Пасху: сидит за столом, держит пасхальное яичко в руке, в рубашке навыпуск, вышитой по вороту и рукавам крестиком, в коричнево-малиновых тонах. Бросалось в глаза гладкое, моложавое лицо, сам он был крепкий, небольшого роста, полноватый. Была в доме одна памятная фотография этого пасхального дня, снятая в нашей квартире за пасхальным столом в кругу наших родственников. Он сидит боком, в руках его – пасхальное яичко.
Любил рассказывать свои сны, рассказывал очень красочно, неудержно фантазируя. Висит рубашка с пояском, поясок оживает и превращается в змею, обвивается вокруг ножки стола и стоит, как кобра. Я после этого кричал всю ночь. В разговоре очень «окал». Поверх рубахи носил поддевку темного цвета, черную шляпу, сапоги, вокруг шеи обмотан шарф. Николаю Васильевичу подарил книгу своих стихов с автографом. Где книга сейчас – неизвестно.
Бывали мы с отцом у него. Квартира была недалеко от Дома композиторов, во дворе налево. Около двух комнат. Бросалось в глаза обилие стеллажей, типа библиотечных. Сидел со свечами, и при этом был телефон. Висело много икон с лампадами, и на столе одна очень большая свеча».
В эти годы Николай Клюев проявлял симпатию к семнадцатилетнему художнику-графику А. Н. Яр-Кравченко, которому он посвятил большое количество своих стихотворений.
В середине 1934 года Николая Клюева перевели в Томск. Поэт очень переживал подобное отлучение от литературы. В эти годы все свои силы он направлял на восстановление своего имени и возможности издавать свои произведения. Николай Клюев писал: «Не жалко мне себя как общественной фигуры, но жаль своих песен-пчел, сладких, солнечных и золотых. Шибко жалят они мое сердце».
5 июня 1937 года в Томске Николая Клюева арестовали, обвинив в «контрреволюционной повстанческой деятельности».
В октябре 1937 года там же, в Томске поэту был вынесен смертный приговор.
Позже выяснилось, что сибирским НКВД было сфабриковано дело о «Союзе спасения России», подготавливающим восстание, направленное против советской власти. Роль одного из лидеров этого союза приписывалась Николаю Клюеву.
Ходили слухи, что настоящая причина ареста Николая Клюева заключалась в другом. Н. Клюева арестовали по доносу, и обвинялся он в измене Родине, но фактически – за гомосексуализм. Якобы в эти годы Н. Клюев обратил свое внимание на поэта П. Васильева, который являлся родственником одного партийного функционера. Влиятельному родственнику не понравилась подобная симпатия, и он незамедлительно принял меры.
Расстреляли Николая Клюева в 1937 году.
| |
