Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Жил-был царь Берендей до колен борода. Уж три года Был он женат и жил в согласье с женою; но все им Бог детей не давал, и было царю то прискорбно. Нужда случилась царю осмотреть свое государство; он простился с царицей и восемь месяцев ровно пробыл в отлучке.

Девятый был месяц в исходе, когда он, к царской столице своей подъезжая, на поле чистом в знойный день отдохнуть рассудил; разбили палатку; душно стало царю под палаткой, и смерть захотелось выпить студеной воды. Но поле было безводно... Как быть, что делать? А плохо приходит; вот он решился сам объехать все поле: авось попадется на счастье где-нибудь ключ.

Поехал и видит колодезь. Поспешно Спрянув с коня, заглянул он в него: он полон водою вплоть до самых краев; золотой на поверхности ковшик плавает. Царь Берендей поспешно за ковшик – не тут-то было: ковшик прочь от руки. За янтарную ручку Царь с нетерпеньем то правой рукою, то левой хватает ковшик; но ручка, проворно виляя и вправо и влево, только что дразнит царя и никак не дается. Что за причина? Вот он, выждавши время, чтоб ковшик стал на место, хвать его разом справа и слева – как бы не так!
Из рук ускользнувши, как рыбка нырнул он прямо на дно колодца и снова потом на поверхность выплыл, как будто ни в чем не бывало. – "Постой же! (подумал Царь Берендей) я напьюсь без тебя", и, недолго сбираясь, жадно прильнул он губами к воде и струю ключевую начал тянуть, не заботясь о том, что в воде утонула сся его борода.

Напившися вдоволь, поднять он голову хочет... ан нет, погоди! не пускают; и кто-то царскую бороду держит. Упершись в ограду колодца, силится он оторваться, трясет, вертит головою – держат его, да и только.
– "Кто там? пустите!" – кричит он.

Нет ответа; лишь страшная смотрит со дна образина: Два огромные глаза горят, как два изумруда; рот разинутый чудным смехом смеется; два ряда крупных жемчужин светятся в нем, и язык, меж зубами выставясь, дразнит царя; а в бороду впутались крепко вместо пальцев клешни.
И вот наконец сиповатый голос сказал из воды:
– "Не трудися, царь, понапрасну; Я тебя не пущу. Если же хочешь на волю, Дай мне то, что есть у тебя и чего ты не знаешь".

Царь подумал: "Чего ж я не знаю? Я, кажется, знаю все!" И он отвечал образине:
– "Изволь, я согласен".
– "Ладно!" – опять сиповатый послышался голос. – "Смотри же, слово сдержи, чтоб себе не нажить ни попрека, ни худа". С этим словом исчезли клешни; образина пропала. Честную выручив бороду, царь отряхнулся, как гоголь, всех придворных обрызгал, и все царю поклонились.

Сев на коня, он поехал; и долго ли, мало ли ехал, только уж вот он близко столицы; навстречу толпами сыплет народ, и пушки палят, и на всех колокольнях звон. И царь подъезжает к своим златоверхим палатам – там царица стоит на крыльце и ждет; и с царицей рядом первый министр; на руках он своих парчевую держит подушку; на ней же младенец, прекрасный как светлый месяц, в пеленках колышется. Царь догадался и ахнул.
– "Вот оно то, чего я не знал! Уморил ты, проклятый Демон, меня!"

Так он подумал и горько, горько заплакал. Все удивились, но слова никто не промолвил. Младенца На руки взявши, царь Берендей любовался им долго, сам его взнес на крыльцо, положил в колыбельку и, горе скрыв про себя, по-прежнему царствовать начал. О тайне царской никто не узнал; но все примечали, что крепко Царь был печален – он все дожидался: вот придут за сыном; днем он покоя не знал, и сна не ведал он ночью.

Время, однако, текло, а никто не являлся. Царевич рос не по дням – по часам; и сделался чудо-красавец. Вот наконец и царь Берендей о том, что случилось, вовсе забыл... но другие не так забывчивы были. Раз царевич, охотой в лесу забавляясь, в густую чащу заехал один.

Он смотрит: все дико; поляна; черные сосны кругом; на поляне дуплистая липа. Вдруг зашумело в дупле; он глядит: вылезает оттуда чудный какой-то старик, с бородою зеленой, с глазами также зелеными.
"Здравствуй, Иван-царевич, – сказал он. – Долго тебя дожидалися мы; пора бы нас вспомнить".

– "Кто ты?" – царевич спросил.
– "Об этом после; теперь же вот что ты сделай: отцу своему, царю Берендею, мой поклон отнеси да скажи от меня: не пора ли, Царь Берендей, должок заплатить? Уж давно миновалось Время. Он сам остальное поймет. До свиданья". И с этим Словом исчез бородатый старик. Иван же царевич в крепкой думе поехал обратно из темного леса. Вот он к отцу своему, царю Берендею, приходит.

– "Батюшка царь-государь, – говорит он, – со мною случилось чудо". И он рассказал о том, что видел и слышал. Царь Берендей побледнел как мертвец.
– "Беда, мой сердечный друг, Иван-царевич! – воскликнул он, горько заплакав. – Видно, пришло нам расстаться!.." И страшную тайну о данной клятве сыну открыл он.

– "Не плачь, не крушися, родитель, – Так отвечал Иван-царевич, – беда невелика. Дай мне коня; я поеду; а ты меня дожидайся; тайну держи про себя, чтоб о ней здесь никто не проведал, даже сама государыня-матушка. Если ж назад я к вам по прошествии целого года не буду, тогда уж знайте, что нет на свете меня".
Снарядили как должно в путь Ивана-царевича. Дал ему царь золотые латы, меч и коня вороного; царица с мощами крест на шею надела ему; отпели молебен; нежно потом обнялися, поплакали... с богом!

Поехал в путь Иван-царевич. Что-то с ним будет? Уж едет день он, другой и третий; в исходе четвертого – солнце только успело зайти – подъезжает он к озеру; гладко озеро то, как стекло; вода наравне с берегами; все в окрестности пусто; румяным вечерним сияньем воды покрытые гаснут, и в них отразился зеленый берег и частый тростник – и все как будто бы дремлет; воздух не веет; тростинка не тронется; шороха в струйках светлых не слышно. Иван-царевич смотрит, и что же видит он? Тридцать хохлатых сереньких уточек подле берега плавают; рядом тридцать белых сорочек подле воды на травке лежат. Осторожно поодаль слез Иван-царевич с коня; высокой травою скрытый, подполз и одну из белых сорочек тихонько взял; потом угнездился в кусте дожидаться, что будет.

Уточки плавают, плещутся в струйках, играют, ныряют. Вот наконец, поиграв, поныряв, поплескавшись, подплыли к берегу; двадцать девять из них, побежав с перевалкой к белым сорочкам, оземь ударились, все обратились в красных девиц, нарядились, порхнули и разом исчезли. Только тридцатая уточка, на берег выйти не смея, взад и вперед одна-одинешенька с жалобным криком около берега бьется; с робостью вытянув шейку, смотрит туда и сюда, то вспорхнет, то снова присядет... Жалко стало Ивану-царевичу. Вот он выходит к ней из-за кустика; глядь, а она ему человечьим голосом вслух говорит:
– "Иван-царевич, отдай мне платье мое, я сама тебе пригожусь".

Он с нею спорить не стал, положил на травку сорочку и, скромно прочь отошедши, стал за кустом. Вспорхнула на травку уточка. Что же вдруг видит Иван-царевич? Девица в белой одежде стоит перед ним, молода и прекрасна так, что ни в сказке сказать, ни пером описать, и, краснея, руку ему подает и, потупив стыдливые очи, голосом звонким, как струны, ему говорит:
– "Благодарствуй, Добрый Иван-царевич, за то, что меня ты послушал; тем ты себе самому услужил, но и мною доволен будешь: я дочь Кощея бессмертного, Марья-царевна; тридцать нас у него, дочерей молодых. Подземельным царством владеет Кощей. Он давно уж тебя поджидает в гости и очень сердит; но ты не пекись, не заботься, сделай лишь то, что я тебе присоветую. Слушай: только завидишь Кощея-царя, упади на колена, прямо к нему поползи; затопает он – не пугайся; станет ругаться – не слушай; ползи да и только; что после будет, увидишь; теперь пора нам".

И Марья-царевна в землю ударила маленькой ножкой своей; расступилась тотчас земля, и они вместе в подземное царство спустились. Видят дворец Кощея бессмертного; высечен был он весь из карбункула-камня и ярче небесного солнца все под землей освещал. Иван-царевич отважно входит: Кощей сидит на престоле в светлой короне; блещут глаза, как два изумруда; руки с клешнями. Только завидел его вдалеке, тотчас на колени стал Иван-царевич. Кощей ж затопал, сверкнуло страшно в зеленых глазах, и так закричал он, что своды царства подземного дрогнули. Слово Марьи-царевны вспомня, пополз на карачках Иван-царевич к престолу; царь шумит, а царевич ползет да ползет. Напоследок стало царю и смешно.

– "Добро ты, проказник, – сказал он, – Если тебе удалося меня рассмешить, то с тобою ссоры теперь заводить я не стану. Милости просим К нам в подземельное царство; но знай, за твое ослушанье должен ты нам отслужить три службы; сочтемся мы завтра; ныне уж поздно; поди". Тут два придворных проворно под руки взяли Ивана-царевича очень учтиво, с ним пошли в покой, отведенный ему, отворили дверь, поклонились царевичу в пояс, ушли, и остался там он один. Беззаботно он лег на постелю и скоро сном глубоким заснул. На другой день рано поутру царь Кощей к себе Ивана-царевича кликнул.

– "Ну, Иван-царевич, – сказал он, – теперь мы посмотрим, что-то искусен ты делать? Изволь, например, нам построить нынешней ночью дворец: чтоб кровля была золотая, стены из мрамора, окна хрустальные, вкруг регулярный сад, и в саду пруды с карасями; если построишь этот дворец, то нашу царскую милость заслужишь; если же нет, то прошу не пенять... головы не удержишь!"
– "Ах ты, Кощей окаянный, – Иван-царевич подумал, – Вот что затеял, смотри пожалуй!"

С тяжелой кручиной он возвратился к себе и сидит пригорюнясь; уж вечер; вот блестящая пчелка к его подлетела окошку, бьется об стекла – и слышит он голос:
– "Впусти!" Отворил он дверку окошка, пчелка влетела и вдруг обернулась Марьей-царевной.
– "Здравствуй, Иван-царевич; о чем ты так призадумался?"
– "Нехотя будешь задумчив, – сказал он. – батюшка твой до моей головы добирается".
– "Что же сделать решился ты?"
– "Что? Ничего. Пускай его снимет голову; двух смертей не видать, одной не минуешь".
– "Нет, мой милый Иван-царевич, не должно терять нам бодрости. То ли беда? Беда впереди; не печалься; утро вечера, знаешь ты сам, мудренее: ложися спать; а завтра поранее встань; уж дворец твой построен будет; ты ж только ходи с молотком да постукивай в стену".

Так все и сделалось. Утром ни свет ни заря, из каморки вышел Иван-царевич... глядит, а дворец уж построен. Чудный такой, что сказать невозможно. Кощей изумился; верить не хочет глазам.
– "Да ты хитрец не на шутку, – Так он сказал Ивану-царевичу, – вижу, ты ловок на руку; вот мы посмотрим, так же ли будешь догадлив. Тридцать есть у меня дочерей, прекрасных царевен. Завтра я всех их рядом поставлю, и должен ты будешь три раза мимо пройти и в третий мне раз без ошибки младшую дочь мою, Марью-царевну, узнать; не узнаешь – С плеч голова. Поди".
– "Уж выдумал, чучела, мудрость, – Думал Иван-царевич, сидя под окном. – Не узнать мне Марью-царевну... какая ж тут трудность?"
– "А трудность такая. – Молвила Марья-царевна, пчелкой влетевши, – что если я не вступлюся, то быть беде неминуемой. Всех нас тридцать сестер, и все на одно мы лицо; и такое сходство меж нами, что сам отец наш только по платью Может нас различать".
– "Ну что же мне делать?"
– "А вот что: буду я та, у которой на правой щеке ты заметишь Мошку. Смотри же, будь осторожен, вглядись хорошенько, Сделать ошибку легко. До свиданья".

И пчелка исчезла. Вот на другой день опять Ивана-царевича кличет царь Кощей. Царевны уж тут, и все в одинаковом Платье рядом стоят, потупив глаза.
– "Ну, искусник, – молвил Кощей, – изволь-ка пройтиться три раза мимо этих красавиц, да в третий раз потрудись указать нам Марью-царевну".
Пошел Иван-царевич; глядит он в оба глаза: уж подлинно сходство! И вот он проходит в первый раз – мошки нет; проходит в другой раз – все мошки нет; проходит в третий и видит – крадется мошка, чуть заметно, по свежей щеке, а щека-то под нею так и горит; загорелось и в нем, и с трепещущим сердцем:
– "Вот она, Марья-царевна!" – сказал он Кощею, подавши руку красавице с мошкой.
– "Э, э! да тут, примечаю, что-то нечисто, – Кощей проворчал, на царевича с сердцем выпучив оба зеленые глаза. – Правда, узнал ты Марью-царевну, но как узнал? Вот тут-то и хитрость; верно, с грехом пополам. Погоди же, теперь доберуся я до тебя. Часа через три ты опять к нам пожалуй; рады мы гостю, а ты нам свою премудрость на деле здесь покажи: зажгу я соломинку; ты же, покуда будет гореть та соломинка, здесь, не трогаясь с места, сшей мне пару сапог с оторочкой; не диво; да только знай наперед: не сошьешь – долой голова; до свиданья".

Зол возвратился к себе Иван-царевич, а пчелка Марья-царевна уж там.
– "Отчего опять так задумчив, милый Иван-царевич?" – спросила она.
– "Поневоле будешь задумчив, – он ей отвечал. – Отец твой затеял новую шутку: шей я ему сапоги с оторочкой; разве какой я сапожник? Я царский сын; я не хуже родом его. Кощей он бессмертный! Видали мы много этих бессмертных".
– "Иван-царевич, да что же ты будешь делать?"
– "Что мне тут делать? Шить сапогов я не стану. Снимет он голову – черт с ним, с собакой! Какая мне нужда!"
– "Нет, мой милый, ведь мы теперь жених и невеста; я постараюсь избавить тебя; мы вместе спасемся или вместе погибнем. Нам должно бежать; уж другого способа нет".

Так сказав, на окошко Марья-царевна плюнула; слюнки в минуту примерзли к стеклу; из каморки вышла она потом с Иваном-царевичем вместе, двери ключом заперла и ключ далеко зашвырнула. За руки взявшись потом, они поднялися и мигом там очутились, откуда сошли в подземельное царство. То же озеро, низкий берег, муравчатый, свежий луг, и, видят, по лугу свежему бодро гуляет конь Ивана-царевича. Только почуял могучий конь седока своего, как заржал, заплясал и помчался прямо к нему и, примчавшись, как вкопанный в землю стал перед ним. Иван-царевич, не думая долго, сел на коня, царевна за ним, и пустились стрелою.

Царь Кощей в назначенный час посылает придворных слуг доложить Ивану-царевичу: что-де так долго мешкать изволите? Царь дожидается. Слуги приходят; заперты двери. Стук! стук! И вот из-за двери им слюнки, словно как сам Иван-царевич, ответствуют: буду. Этот ответ придворные слуги относят к Кощею; ждать-подождать – царевич нейдет; посылает в другой раз тех же послов рассерженный Кощей, и та же всё песня: буду; а нет никого. Взбесился Кощей.
– "Насмехаться, что ли, он вздумал? Бегите же; дверь разломать и в минуту за ворот к нам притащить неучтивца!"

Бросились слуги... Двери разломаны... вот тебе раз; никого там, а слюнки так и хохочут. Кощей едва от злости не лопнул.
– "Ах! Он вор окаянный! Люди! Люди! Скорее все в погоню за ним!.. Я всех перевешаю, если он убежит!.." Помчалась погоня...

– "Мне слышится топот", – шепчет Ивану-царевичу Марья-царевна, прижавшись жаркою грудью к нему. Он слезает с коня и, припавши ухом к земле, говорит ей:
– "Скачут, и близко".
– "Так медлить Нечего", – Марья-царевна сказала, и в ту же минуту сделалась речкой сама, Иван-царевич железным мостиком, черным вороном конь, а большая дорога на три дороги разбилась за мостиком. Быстро погоня скачет по свежему следу; но, к речке примчавшись, стали в пень кощеевы слуги: след до мостика виден; дале ж и след пропадает, и делится на три дорога. Нечего делать – назад! Воротились разумники. Страшно царь Кощей разозлился, о их неудаче услышав.

– "Черти! ведь мостик и речка были они! Догадаться можно бы вам, дуралеям! Назад! чтоб был непременно здесь он!.." Опять помчалась погоня...

– "Мне слышится топот", – шепчет опять Ивану-царевичу Марья-царевна. Слез он с седла и, припавши ухом к земле, говорит ей:
– "Скачут, и близко". И в ту же минуту Марья-царевна вместе с Иваном-царевичем, с ними и конь их, дремучим сделались лесом; в лесу том дорожек, тропинок числа нет; по лесу ж, кажется, конь с двумя седоками несется. Вот по свежему следу гонцы примчалися к лесу; видят в лесу скакунов и пустились вдогонку за ними. Лес же раскинулся вплоть до входа в кощеево царство. Мчатся гонцы, а конь перед ними скачет да скачет; кажется, близко; ну только б схватить; ан нет, не дается. Глядь! очутились они у входа в кощеево царство. В самом том месте, откуда пустились в погоню; и скрылось всё: ни коня, ни дремучего лесу. С пустыми руками снова явились к Кощею они. Как цепная собака, начал метаться Кощей.
– "Вот я ж его, плута! Коня мне! Сам поеду, увидим мы, как от меня отвертится!"

Снова Ивану-царевичу Марья-царевна тихонько шепчет:
– "Мне слышится топот"; и снова он ей отвечает:
– "Скачут, и близко".
– "Беда нам! Ведь это Кощей, мой родитель сам; но у первой церкви граница его государства; далее ж церкви скакать он никак не посмеет. Подай мне крест твой с мощами".

Послушавшись Марьи-царевны, снимает с шеи свой крест золотой Иван-царевич и в руки ей подает, и в минуту она обратилася в церковь, он в монаха, а конь в колокольню – и в ту же минуту с свитою к церкви Кощей прискакал.
– "Не видал ли проезжих, старец честной?" – он спросил у монаха.
– "Сейчас проезжали здесь Иван-царевич с Марьей-царевной; входили в церковь они – святым помолились да мне приказали свечку поставить за здравье твое и тебе поклониться, если ко мне ты заедешь".
– "Чтоб шею сломить им, проклятым!" – крикнул Кощей и, коня повернув, как безумный помчался с свитой назад, а примчавшись домой, пересек беспощадно всех до единого слуг. Иван же царевич с своею Марьей-царевной поехали дале, уже не бояся боле погони. Вот они едут шажком; уж склонялось солнце к закату, и вдруг в вечерних лучах перед ними город прекрасный. Ивану-царевичу смерть захотелось в этот город заехать.

– "Иван-царевич, – сказала Марья-царевна, – не езди; недаром вещее сердце ноет во мне: беда приключится".
– "Чего ты боишься, Марья-царевна? Заедем туда на минуту; посмотрим город, потом и назад".

– "Заехать нетрудно, да трудно выехать будет. Но быть так! ступай, а я здесь останусь белым камнем лежать у дороги; смотри ж, мой милый, будь осторожен: царь и царица, и дочь их царевна выдут навстречу тебе, и с ними прекрасный младенец будет; младенца того не целуй: поцелуешь – забудешь тотчас меня, тогда и я не останусь на свете, с горя умру, и умру от тебя. Вот здесь, у дороги, буду тебя дожидаться я три дни; когда же на третий день не придешь... но прости, поезжай".

И в город поехал, с нею простяся, Иван-царевич один. У дороги белым камнем осталася Марья-царевна. Проходит день, проходит другой, напоследок проходит и третий – нет Ивана-царевича. Бедная Марья-царевна! Он не исполнил ее наставленья: в городе вышли вВстретить его и царь, и царица, и дочь их царевна; выбежал с ними прекрасный младенец, мальчик-кудряшка, живчик, глазенки как ясные звезды; и бросился прямо в руки Ивану-царевичу; он же его красотою так был пленен, что, ум потерявши, в горячие щеки начал его целовать; и в эту минуту затмилась память его, и он позабыл о Марье-царевне. Горе взяло ее.

– "Ты покинул меня, так и жить мне незачем боле". И в то же мгновенье из белого камня Марья-царевна в лазоревый цвет полевой превратилась.
– "Здесь, у дороги, останусь, авось мимоходом затопчет кто-нибудь в землю меня", – сказала она, и росинки слез на листках голубых заблистали. Дорогой в то время шел старик; он цветок голубой у дороги увидел; нежной его красотою пленясь, осторожно он вырыл с корнем его, и в избушку свою перенес, и в корытце там посадил, и полил водой, и за милым цветочком начал ухаживать.

Что же случилось? С той самой минуты всё не по-старому стало в избушке; чудесное что-то начало деяться в ней: проснется старик – а в избушке все уж как надо прибрано; нет нигде ни пылинки. В полдень придет он домой – а обед уж состряпан, и чистой скатертью стол уж накрыт: садися и ешь на здоровье. Он дивился, не знал, что подумать; ему напоследок стало и страшно, и он у одной ворожейки-старушки начал совета просить, что делать.
– "А вот что ты сделай, – так отвечала ему ворожейка, – встань ты до первой ранней зари, пока петухи не пропели, и в оба глаза гляди: что начнет в избушке твоей шевелиться, то ты вот этим платком и накрой. Что будет, увидишь".

Целую ночь напролет старик пролежал на постеле, глаз не смыкая. Заря занялася, и стало в избушке видно, и видит он вдруг, что цветок голубой встрепенулся, с тонкого стебля спорхнул и начал летать по избушке; все между тем по местам становилось, повсюду сметалась пыль, и огонь разгорался в печурке. Проворно с постели прянул старик и накрыл цветочек платком, и явилась вдруг пред глазами его красавица Марья-царевна.
– "Что ты сделал? – сказала она. – Зачем возвратил ты жизнь мне мою? Жених мой, Иван-царевич прекрасный, бросил меня, и я им забыта".
– "Иван твой царевич женится нынче. Уж свадебный пир приготовлен, и гости съехались все".

Заплакала горько Марья-царевна; слезы потом отерла; потом, в сарафан нарядившись, в город крестьянкой пошла. Приходит на царскую кухню; бБегают там повара в колпаках и фартуках белых; шум, возня, стукотня. Вот Марья-царевна, приближась к старшему повару, с видом умильным и сладким, как флейта, голосом молвила:
– "Повар, голубчик, послушай, позволь мне свадебный спечь пирог для Ивана-царевича".

Повар, занятый делом, с досады хотел огрызнуться; но слово замерло вдруг у него на губах, когда он увидел Марью-царевну; и ей отвечал он с приветливым взглядом:
– "В добрый час, девица-красавица; все, что угодно, делай; Ивану-царевичу сам поднесу я пирог твой". Вот пирог испечен; а званые гости, как должно, все уж сидят за столом и пируют. Услужливый повар важно огромный пирог на узорном серебряном блюде ставит на стол перед самым Иваном-царевичем; гости все удивились, увидя пирог.

Но лишь только верхушку срезал с него Иван-царевич – новое чудо! Сизый голубь с белой голубкой порхнули оттуда. Голубь по столу ходит; голубка за ним и воркует:
– "Голубь, мой голубь, постой, не беги; обо мне ты забудешь так, как Иван-царевич забыл о Марье-царевне!" Ахнул Иван-царевич, то слово голубки услышав; он вскочил как безумный и кинулся в дверь, а за дверью Марья-царевна стоит уж и ждет. У крыльца же конь вороной с нетерпенья, оседланный, взнузданный пляшет.

Нечего медлить: поехал Иван-царевич с своею Марьей-царевной: едут да едут, и вот приезжают в царство царя Берендея они. И царь и царица приняли их с весельем таким, что такого веселья видом не видано, слыхом не слыхано. Долго не стали думать, честным пирком да за свадебку; съехались гости, свадьбу сыграли; я там был, там мед я и пиво пил; по усам текло, да в рот не попало. И все тут.

Сказка о царе Берендее, у которого была борода до колен. Жил он с женой несколько лет, но не было у них детей.

Однажды пришлось царю отлучиться и осмотреть территорию государства. Простившись с женой, царь уехал на восемь месяцев. Ехал Берендей домой и очень захотелось ему пить. Увидел колодец, на поверхности воды плавал золотой ковш. Царь попытался его взять, но ковшик то вправо, то влево. Решил царь наклониться и так напиться, а его борода вся под воду ушла.

Схватил кто-то под водой Берендея за бороду и не отдает. Увидел царь в глубине воды страшное лицо. И голос из воды ему сказал, чтобы царь пообещал отдать то, о чем он не знает, тогда отпустит бороду. Берендей дал свое согласие.

Приехав в столицу, увидел царь, что у него сын родился. Заплакал Берендей, и задумался о том, как же ему не отдать сына чудовищу водяному. Царь грустный ходил. Прошло время. Вырос царевич Иван настоящим красавцем.

Однажды поехал царевич на охоту. В дупле увидел странного старика с бородой зеленого цвета. Старик сообщил Ивану, что пора его отцу отдавать обещанный долг.

Рассказал царь своему сыну, что с ним в прошлом случилось, и какое обещание он дал. Иван собрался в путь.

Долго скакал на коне царевич, и увидел озеро с утками. Все улетели, а одна осталась. Вышла она на берег, встрепенулась и красивую девушку превратилась. Сказала девушка царевичу, что она дочь Кощея, Марья-царевна. Рассказала, что ее отец давно Ивана ждет, и когда придет он к Кощею, чтобы сразу ему в ноги упал и ничего не боялся.

Пришел Иван в царство кощея, упал к нему в ноги. Засмеялся Кощей. И сказал он Ивану, что тот должен ему сослужить три службы.

Утром Кощей позвал Ивана и приказал возвести за ночь дворец из мрамора с крышей золотой, окнами из хрусталя. Вокруг дворца сделать сад с прудами и окунями.

Закручинился Иван и тут в окно пчела влетела, оказалось, что это царевна. Сказала она царевичу, чтобы спать ложился. Будет к утру построен дворец из мрамора. Понравился Кощею дворец.

Назначил он второе испытание. Найти из тридцати девушек его самую любимую дочь Марью. Предупредила девушка Ивана, что у нее мошка будет на щеке. И с этим испытанием справился царевич.

В третий раз Кощей приказал сшить сапоги с оторочкой за время, пока соломинка горит. Отказался Иван сапоги шить. Тогда Марья-царевна сказала, что им бежать надо.

Сели они на верного коня и пустились галопом. Кощей отправил вслед погоню. Царевна превратилась в реку, а царевич в мостик. Возвратились слуги Кощея ни с чем. Сам Кощей поехал за своей дочерью. Марья стала церковью, Иван – монахом, конь – колокольней. Не нашел их Кощей.

По дороге захотел царевич в красивый город заехать. Марья предупредила его, чтобы не целовал младенца, сама камнем обернулась. Не послушал Иван ее и поцеловал младенца, тут же память потерял.

Узнала Марья у старика, что Иван женится. Испекла пирог и в город пошла. Отрезал царевич кусок пирога. Там были два голубя. Голубка сказала голубю, чтобы не уходил, а то забудет ее, как Иван Марью. Тут царевич все вспомнил.

Приехали царевич с царевной к Берендею и его жене. Обрадовались отец и мать, сразу веселую свадьбу сыграли. Стали вместе счастливо жить.

Сказка учит добру и справедливости.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Жуковский. Все произведения

• Кубок
• Сказка о царе Берендее
• Спящая царевна

Сказка о царе Берендее. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Гари Обещание на рассвете

  Повесть-автобиография. Гари это псевдоним. На самом деле писателя зовут Роман Касев. А Гари – от слова «гореть». Гари родился в г. Вильно (бывшая Российская империя) в канун Первой Мировой Войны

• Краткое содержание Паустовский Акварельные краски

  Берг – художник. Он родился в небольшом еврейском городке на Днепре. Берг никогда не испытывал трепета при слове «родина». Он не привязывался к местам, где жил и воевал.

• Краткое содержание Житков На льдине

  Сюжетная линия произведения повествует о событиях, произошедших с колхозными жителями, отправившимися на подледную рыбалку.

• Краткое содержание Дуров Наша жучка

  Мальчик рассказывает, что когда он учился в гимназии, у них была любимая собака Жучка. Дети любили собаку, играли с ней и подкармливали. Потом у надзирателя тоже появилась собака

Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери.

Жил-был царь Берендей до колен борода. Уж три года

Был он женат и жил в согласье с женою; но все им

Бог детей не давал, и было царю то прискорбно.

Нужда случилась царю осмотреть свое государство;

Он простился с царицей и восемь месяцев ровно

Пробыл в отлучке. Девятый был месяц в исходе, когда он,

К царской столице своей подъезжая, на поле чистом

В знойный день отдохнуть рассудил; разбили палатку;

Душно стало царю под палаткой, и смерть захотелось

Выпить студеной воды. Но поле было безводно...

Как быть, что делать? А плохо приходит; вот он решился

Сам объехать все поле: авось попадется на счастье

Где-нибудь ключ. Поехал и видит колодезь. Поспешно

Спрянув с коня, заглянул он в него: он полон водою

Вплоть до самых краев; золотой на поверхности ковшик

Плавает. Царь Берендей поспешно за ковшик — не тут-то

Было: ковшик прочь от руки. За янтарную ручку

Царь с нетерпеньем то правой рукою, то левой хватает

Ковшик; но ручка, проворно виляя и вправо и влево,

Только что дразнит царя и никак не дается.

Что за причина? Вот он, выждавши время, чтоб ковшик

Стал на место, хвать его разом справа и слева —

Как бы не так! Из рук ускользнувши, как рыбка нырнул он

Прямо на дно колодца и снова потом на поверхность

Выплыл, как будто ни в чем не бывало. «Постой же! (подумал

Царь Берендей) я напьюсь без тебя», и, недолго сбираясь,

Жадно прильнул он губами к воде и струю ключевую

Начал тянуть, не заботясь о том, что в воде утонула

Вся его борода. Напившися вдоволь, поднять он

Голову хочет... ан нет, погоди! не пускают; и кто-то

Царскую бороду держит. Упершись в ограду колодца,

Силится он оторваться, трясет, вертит головою —

Держат его, да и только. «Кто там? пустите!» — кричит он.

Нет ответа; лишь страшная смотрит со дна образина:

Два огромные глаза горят, как два изумруда;

Рот разинутый чудным смехом смеется; два ряда

Крупных жемчужин светятся в нем, и язык, меж зубами

Выставясь, дразнит царя; а в бороду впутались крепко

Вместо пальцев клешни. И вот наконец сиповатый

Я тебя не пущу. Если же хочешь на волю,

Дай мне то, что есть у тебя и чего ты не знаешь».

Царь подумал: «Чего ж я не знаю? Я, кажется, знаю

Все!» И он отвечал образине: «Изволь, я согласен».

Слово сдержи, чтоб себе не нажить ни попрека, ни худа».

С этим словом исчезли клешни; образина пропала.

Честную выручив бороду, царь отряхнулся, как гоголь,

Всех придворных обрызгал, и все царю поклонились.

Сев на коня, он поехал; и долго ли, мало ли ехал,

Только уж вот он близко столицы; навстречу толпами

Сыплет народ, и пушки палят, и на всех колокольнях

Звон. И царь подъезжает к своим златоверхим палатам —

Там царица стоит на крыльце и ждет; и с царицей

Рядом первый министр; на руках он своих парчевую

Держит подушку; на ней же младенец, прекрасный как светлый

Месяц, в пеленках колышется. Царь догадался и ахнул.

«Вот оно то, чего я не знал! Уморил ты, проклятый

Демон, меня!» Так он подумал и горько, горько заплакал.

Все удивились, но слова никто не промолвил. Младенца

На руки взявши, царь Берендей любовался им долго,

Сам его взнес на крыльцо, положил в колыбельку и, горе

Скрыв про себя, по-прежнему царствовать начал. О тайне

Царской никто не узнал; но все примечали, что крепко

Царь был печален — он все дожидался: вот придут за сыном;

Днем он покоя не знал, и сна не ведал он ночью.

Время, однако, текло, а никто не являлся. Царевич

Рос не по дням — по часам; и сделался чудо-красавец.

Вот наконец и царь Берендей о том, что случилось,

Вовсе забыл... но другие не так забывчивы были.

Раз царевич, охотой в лесу забавляясь, в густую

Чащу заехал один. Он смотрит: все дико; поляна;

Черные сосны кругом; на поляне дуплистая липа.

Вдруг зашумело в дупле; он глядит: вылезает оттуда

Чудный какой-то старик, с бородою зеленой, с глазами

Также зелеными. «Здравствуй, Иван-царевич, — сказал он. —

Долго тебя дожидалися мы; пора бы нас вспомнить».

«Кто ты?» — царевич спросил. «Об этом после; теперь же

Вот что ты сделай: отцу своему, царю Берендею,

Мой поклон отнеси да скажи от меня: не пора ли,

Царь Берендей, должок заплатить? Уж давно миновалось

Время. Он сам остальное поймет. До свиданья». И с этим

Словом исчез бородатый старик. Иван же царевич

В крепкой думе поехал обратно из темного леса.

Вот он к отцу своему, царю Берендею, приходит.

«Батюшка царь-государь, — говорит он, — со мною случилось

Чудо». И он рассказал о том, что видел и слышал.

Царь Берендей побледнел как мертвец. «Беда, мой сердечный

Друг, Иван-царевич! — воскликнул он, горько заплакав. —

Видно, пришло нам расстаться!..» И страшную тайну о данной

Клятве сыну открыл он. «Не плачь, не крушися, родитель, —

Так отвечал Иван-царевич, — беда невелика.

Дай мне коня; я поеду; а ты меня дожидайся;

Тайну держи про себя, чтоб о ней здесь никто не проведал,

Даже сама государыня-матушка. Если ж назад я

К вам по прошествии целого года не буду, тогда уж

Знайте, что нет на свете меня». Снарядили как должно

В путь Ивана-царевича. Дал ему царь золотые

Латы, меч и коня вороного; царица с мощами

Крест на шею надела ему; отпели молебен;

Нежно потом обнялися, поплакали... с богом! Поехал

В путь Иван-царевич. Что-то с ним будет? Уж едет

День он, другой и третий; в исходе четвертого — солнце

Только успело зайти — подъезжает он к озеру; гладко

Озеро то, как стекло; вода наравне с берегами;

Все в окрестности пусто; румяным вечерним сияньем

Воды покрытые гаснут, и в них отразился зеленый

Берег и частый тростник — и все как будто бы дремлет;

Воздух не веет; тростинка не тронется; шороха в струйках

Светлых не слышно. Иван-царевич смотрит, и что же

Видит он? Тридцать хохлатых сереньких уточек подле

Берега плавают; рядом тридцать белых сорочек

Подле воды на травке лежат. Осторожно поодаль

Слез Иван-царевич с коня; высокой травою

Скрытый, подполз и одну из белых сорочек тихонько

Взял; потом угнездился в кусте дожидаться, что будет.

Уточки плавают, плещутся в струйках, играют, ныряют.

Вот наконец, поиграв, поныряв, поплескавшись, подплыли

К берегу; двадцать девять из них, побежав с перевалкой

К белым сорочкам, оземь ударились, все обратились

В красных девиц, нарядились, порхнули и разом исчезли.

Только тридцатая уточка, на берег выйти не смея,

Взад и вперед одна-одинешенька с жалобным криком

Около берега бьется; с робостью вытянув шейку,

Смотрит туда и сюда, то вспорхнет, то снова присядет...

Жалко стало Ивану-царевичу. Вот он выходит

К ней из-за кустика; глядь, а она ему человечьим

Платье мое, я сама тебе пригожусь». Он с нею

Спорить не стал, положил на травку сорочку и, скромно

Прочь отошедши, стал за кустом. Вспорхнула на травку

Уточка. Что же вдруг видит Иван-царевич? Девица

В белой одежде стоит перед ним, молода и прекрасна

Так, что ни в сказке сказать, ни пером описать, и, краснея,

Руку ему подает и, потупив стыдливые очи,

Добрый Иван-царевич, за то, что меня ты послушал;

Тем ты себе самому услужил, но и мною доволен

Будешь: я дочь Кощея бессмертного, Марья-царевна;

Тридцать нас у него, дочерей молодых. Подземельным

Царством владеет Кощей. Он давно уж тебя поджидает

В гости и очень сердит; но ты не пекись, не заботься,

Сделай лишь то, что я тебе присоветую. Слушай:

Только завидишь Кощея-царя, упади на колена,

Прямо к нему поползи; затопает он — не пугайся;

Станет ругаться — не слушай; ползи да и только; что после

Будет, увидишь; теперь пора нам». И Марья-царевна

В землю ударила маленькой ножкой своей; расступилась

Тотчас земля, и они вместе в подземное царство спустились.

Видят дворец Кощея бессмертного; высечен был он

Весь из карбункула-камня и ярче небесного солнца

Все под землей освещал. Иван-царевич отважно

Входит: Кощей сидит на престоле в светлой короне;

Блещут глаза, как два изумруда; руки с клешнями.

Только завидел его вдалеке, тотчас на колени

Стал Иван-царевич. Кощей ж затопал, сверкнуло

Страшно в зеленых глазах, и так закричал он, что своды

Царства подземного дрогнули. Слово Марьи-царевны

Вспомня, пополз на карачках Иван-царевич к престолу;

Царь шумит, а царевич ползет да ползет. Напоследок

Стало царю и смешно. «Добро ты, проказник, — сказал он, —

Если тебе удалося меня рассмешить, то с тобою

Ссоры теперь заводить я не стану. Милости просим

К нам в подземельное царство; но знай, за твое ослушанье

Должен ты нам отслужить три службы; сочтемся мы завтра;

Ныне уж поздно; поди». Тут два придворных проворно

Под руки взяли Ивана-царевича очень учтиво,

С ним пошли в покой, отведенный ему, отворили

Дверь, поклонились царевичу в пояс, ушли, и остался

Там он один. Беззаботно он лег на постелю и скоро

Сном глубоким заснул. На другой день рано поутру

Царь Кощей к себе Ивана-царевича кликнул.

«Ну, Иван-царевич, — сказал он, — теперь мы посмотрим,

Что-то искусен ты делать? Изволь, например, нам построить

Нынешней ночью дворец: чтоб кровля была золотая,

Стены из мрамора, окна хрустальные, вкруг регулярный

Сад, и в саду пруды с карасями; если построишь

Этот дворец, то нашу царскую милость заслужишь;

Если же нет, то прошу не пенять... головы не удержишь!»

«Ах ты, Кощей окаянный, — Иван-царевич подумал, —

Вот что затеял, смотри пожалуй!» С тяжелой кручиной

Он возвратился к себе и сидит пригорюнясь; уж вечер;

Вот блестящая пчелка к его подлетела окошку,

Дверку окошка, пчелка влетела и вдруг обернулась

Марьей-царевной. «Здравствуй, Иван-царевич; о чем ты

Так призадумался?» — «Нехотя будешь задумчив, — сказал он. —

Батюшка твой до моей головы добирается». — «Что же

Сделать решился ты?» — «Что? Ничего. Пускай его снимет

Голову; двух смертей не видать, одной не минуешь».

«Нет, мой милый Иван-царевич, не должно терять нам

Бодрости. То ли беда? Беда впереди; не печалься;

Утро вечера, знаешь ты сам, мудренее: ложися

Спать; а завтра поранее встань; уж дворец твой построен

Будет; ты ж только ходи с молотком да постукивай в стену».

Так все и сделалось. Утром ни свет ни заря, из каморки

Вышел Иван-царевич... глядит, а дворец уж построен.

Чудный такой, что сказать невозможно. Кощей изумился;

Верить не хочет глазам. «Да ты хитрец не на шутку, —

Так он сказал Ивану-царевичу, — вижу, ты ловок

На руку; вот мы посмотрим, так же ли будешь догадлив.

Тридцать есть у меня дочерей, прекрасных царевен.

Завтра я всех их рядом поставлю, и должен ты будешь

Три раза мимо пройти и в третий мне раз без ошибки

Младшую дочь мою, Марью-царевну, узнать; не узнаешь —

С плеч голова. Поди». — «Уж выдумал, чучела, мудрость, —

Думал Иван-царевич, сидя под окном. — Не узнать мне

Марью-царевну... какая ж тут трудность?» — «А трудность такая. —

Молвила Марья-царевна, пчелкой влетевши, — что если

Я не вступлюся, то быть беде неминуемой. Всех нас

Тридцать сестер, и все на одно мы лицо; и такое

Сходство меж нами, что сам отец наш только по платью

Может нас различать». — «Ну что же мне делать?» — «А вот что:

Буду я та, у которой на правой щеке ты заметишь

Мошку. Смотри же, будь осторожен, вглядись хорошенько,

Сделать ошибку легко. До свиданья». И пчелка исчезла.

Вот на другой день опять Ивана-царевича кличет

Царь Кощей. Царевны уж тут, и все в одинаковом

Платье рядом стоят, потупив глаза. «Ну, искусник, —

Молвил Кощей, — изволь-ка пройтиться три раза мимо

Этих красавиц, да в третий раз потрудись указать нам

Марью-царевну». Пошел Иван-царевич; глядит он

В оба глаза: уж подлинно сходство! И вот он проходит

В первый раз — мошки нет; проходит в другой раз — все мошки

Нет; проходит в третий и видит — крадется мошка,

Чуть заметно, по свежей щеке, а щека-то под нею

Так и горит; загорелось и в нем, и с трепещущим сердцем:

«Вот она, Марья-царевна!» — сказал он Кощею, подавши

Руку красавице с мошкой. «Э, э! да тут, примечаю,

Что-то нечисто, — Кощей проворчал, на царевича с сердцем

Выпучив оба зеленые глаза. — Правда, узнал ты

Марью-царевну, но как узнал? Вот тут-то и хитрость;

Верно, с грехом пополам. Погоди же, теперь доберуся

Я до тебя. Часа через три ты опять к нам пожалуй;

Рады мы гостю, а ты нам свою премудрость на деле

Здесь покажи: зажгу я соломинку; ты же, покуда

Будет гореть та соломинка, здесь, не трогаясь с места,

Сшей мне пару сапог с оторочкой; не диво; да только

Знай наперед: не сошьешь — долой голова; до свиданья».

Зол возвратился к себе Иван-царевич, а пчелка

Марья-царевна уж там. «Отчего опять так задумчив,

Милый Иван-царевич?» — спросила она. «Поневоле

Будешь задумчив, — он ей отвечал. -Отец твой затеял

Новую шутку: шей я ему сапоги с оторочкой;

Разве какой я сапожник? Я царский сын; я не хуже

Родом его. Кощей он бессмертный! видали мы много

Этих бессмертных». — «Иван-царевич, да что же ты будешь

Делать?» — «Что мне тут делать? Шить сапогов я не стану.

Снимет он голову — черт с ним, с собакой! какая мне нужда!»

«Нет, мой милый, ведь мы теперь жених и невеста;

Я постараюсь избавить тебя; мы вместе спасемся

Или вместе погибнем. Нам должно бежать; уж другого

Способа нет». Так сказав, на окошко Марья-царевна

Плюнула; слюнки в минуту примерзли к стеклу; из каморки

Вышла она потом с Иваном-царевичем вместе,

Двери ключом заперла и ключ далеко зашвырнула.

За руки взявшись потом, они поднялися и мигом

Там очутились, откуда сошли в подземельное царство.

То же озеро, низкий берег, муравчатый, свежий

Луг, и, видят, по лугу свежему бодро гуляет

Конь Ивана-царевича. Только почуял могучий

Конь седока своего, как заржал, заплясал и помчался

Прямо к нему и, примчавшись, как вкопанный в землю

Стал перед ним. Иван-царевич, не думая долго,

Сел на коня, царевна за ним, и пустились стрелою.

Царь Кощей в назначенный час посылает придворных

Слуг доложить Ивану-царевичу: что-де так долго

Мешкать изволите? Царь дожидается. Слуги приходят;

Заперты двери. Стук! стук! и вот из-за двери им слюнки,

Словно как сам Иван-царевич, ответствуют: буду.

Этот ответ придворные слуги относят к Кощею;

Ждать-подождать — царевич нейдет; посылает в другой раз

Тех же послов рассерженный Кощей, и та же всё песня:

Буду; а нет никого. Взбесился Кощей. «Насмехаться,

Что ли, он вздумал? Бегите же; дверь разломать и в минуту

3а ворот к нам притащить неучтивца!» Бросились слуги...

Двери разломаны... вот тебе раз; никого там, а слюнки

Так и хохочут. Кощей едва от злости не лопнул.

«Ах! он вор окаянный! люди! люди! Скорее

Все в погоню за ним!.. я всех перевешаю, если

Он убежит!..» Помчалась погоня... «Мне слышится топот», —

Шепчет Ивану-царевичу Марья-царевна, прижавшись

Жаркою грудью к нему. Он слезает с коня и, припавши

Ухом к земле, говорит ей: «Скачут, и близко». — «Так медлить

Нечего», — Марья-царевна сказала, и в ту же минуту

Сделалась речкой сама, Иван-царевич железным

Мостиком, черным вороном конь, а большая дорога

На три дороги разбилась за мостиком. Быстро погоня

Скачет по свежему следу; но, к речке примчавшись, стали

В пень Кощеевы слуги: след до мостика виден;

Дале ж и след пропадает, и делится на три дорога.

Нечего делать — назад! Воротились разумники. Страшно

Царь Кощей разозлился, о их неудаче услышав.

«Черти! ведь мостик и речка были они! Догадаться

Можно бы вам, дуралеям! Назад! чтоб был непременно

Здесь он!..» Опять помчалась погоня... «Мне слышится топот», —

Шепчет опять Ивану-царевичу Марья-царевна.

Слез он с седла и, припавши ухом к земле, говорит ей:

«Скачут, и близко». И в ту же минуту Марья-царевна

Вместе с Иваном-царевичем, с ними и конь их, дремучим

Сделались лесом; в лесу том дорожек, тропинок числа нет;

По лесу ж, кажется, конь с двумя седоками несется.

Вот по свежему следу гонцы примчалися к лесу;

Видят в лесу скакунов и пустились вдогонку за ними.

Лес же раскинулся вплоть до входа в Кощеево царство.

Мчатся гонцы, а конь перед ними скачет да скачет;

Кажется, близко; ну только б схватить; ан нет, не дается.

Глядь! очутились они у входа в Кощеево царство.

В самом том месте, откуда пустились в погоню; и скрылось

Всё: ни коня, ни дремучего лесу. С пустыми руками

Снова явились к Кощею они. Как цепная собака,

Начал метаться Кощей. «Вот я ж его, плута! Коня мне!

Сам поеду, увидим мы, как от меня отвертится!»

Снова Ивану-царевичу Марья-царевна тихонько

Шепчет: «Мне слышится топот»; и снова он ей отвечает:

«Скачут, и близко». — «Беда нам! Ведь это Кощей, мой родитель

Сам; но у первой церкви граница его государства;

Крест твой с мощами». Послушавшись Марьи-царевны, снимает

С шеи свой крест золотой Иван-царевич и в руки

Ей подает, и в минуту она обратилася в церковь,

Он в монаха, а конь в колокольню — и в ту же минуту

С свитою к церкви Кощей прискакал. «Не видал ли проезжих,

Старец честной?» — он спросил у монаха. «Сейчас проезжали

Здесь Иван-царевич с Марьей-царевной; входили

В церковь они — святым помолились да мне приказали

Свечку поставить за здравье твое и тебе поклониться,

Если ко мне ты заедешь». — «Чтоб шею сломить им, проклятым!» —

Крикнул Кощей и, коня повернув, как безумный помчался

С свитой назад, а примчавшись домой, пересек беспощадно

Всех до единого слуг. Иван же царевич с своею

Марьей-царевной поехали дале, уже не бояся

Боле погони. Вот они едут шажком; уж склонялось

Солнце к закату, и вдруг в вечерних лучах перед ними

Город прекрасный. Ивану-царевичу смерть захотелось

В этот город заехать. «Иван-царевич, — сказала

Марья-царевна, — не езди; недаром вещее сердце

Ноет во мне: беда приключится». — «Чего ты боишься,

Марья-царевна? Заедем туда на минуту; посмотрим

Город, потом и назад». — «Заехать нетрудно, да трудно

Выехать будет. Но быть так! ступай, а я здесь останусь

Белым камнем лежать у дороги; смотри ж, мой милый,

Будь осторожен: царь и царица, и дочь их царевна

Выдут навстречу тебе, и с ними прекрасный младенец

Будет; младенца того не целуй: поцелуешь — забудешь

Тотчас меня, тогда и я не останусь на свете,

С горя умру, и умру от тебя. Вот здесь, у дороги,

Буду тебя дожидаться я три дни; когда же на третий

День не придешь... но прости, поезжай». И в город поехал,

С нею простяся, Иван-царевич один. У дороги

Белым камнем осталася Марья-царевна. Проходит

День, проходит другой, напоследок проходит и третий —

Нет Ивана-царевича. Бедная Марья-царевна!

Он не исполнил ее наставленья: в городе вышли

Встретить его и царь, и царица, и дочь их царевна;

Выбежал с ними прекрасный младенец, мальчик-кудряшка,

Живчик, глазенки как ясные звезды; и бросился прямо

В руки Ивану-царевичу; он же его красотою

Так был пленен, что, ум потерявши, в горячие щеки

Начал его целовать; и в эту минуту затмилась

Память его, и он позабыл о Марье-царевне.

Горе взяло ее. «Ты покинул меня, так и жить мне

Незачем боле». И в то же мгновенье из белого камня

Марья-царевна в лазоревый цвет полевой превратилась.

«Здесь, у дороги, останусь, авось мимоходом затопчет

Кто-нибудь в землю меня», — сказала она, и росинки

Слез на листках голубых заблистали. Дорогой в то время

Шел старик; он цветок голубой у дороги увидел;

Нежной его красотою пленясь, осторожно он вырыл

С корнем его, и в избушку свою перенес, и в корытце

Там посадил, и полил водой, и за милым цветочком

Начал ухаживать. Что же случилось? С той самой минуты

Всё не по-старому стало в избушке; чудесное что-то

Начало деяться в ней: проснется старик -а в избушке

Все уж как надо прибрано; нет нигде ни пылинки.

В полдень придет он домой — а обед уж состряпан, и чистой

Скатертью стол уж накрыт: садися и ешь на здоровье.

Он дивился, не знал, что подумать; ему напоследок

Стало и страшно, и он у одной ворожейки-старушки

Начал совета просить, что делать. «А вот что ты сделай, —

Так отвечала ему ворожейка, — встань ты до первой

Ранней зари, пока петухи не пропели, и в оба

Глаза гляди: что начнет в избушке твоей шевелиться,

То ты вот этим платком и накрой. Что будет, увидишь».

Целую ночь напролет старик пролежал на постеле,

Глаз не смыкая. Заря занялася, и стало в избушке

Видно, и видит он вдруг, что цветок голубой встрепенулся,

С тонкого стебля спорхнул и начал летать по избушке;

Все между тем по местам становилось, повсюду сметалась

Пыль, и огонь разгорался в печурке. Проворно с постели

Прянул старик и накрыл цветочек платком, и явилась

Вдруг пред глазами его красавица Марья-царевна.

«Что ты сделал? — сказала она. — Зачем возвратил ты

Жизнь мне мою? Жених мой, Иван-царевич прекрасный,

Бросил меня, и я им забыта». — «Иван твой царевич

Женится нынче. Уж свадебный пир приготовлен, и гости

Съехались все». Заплакала горько Марья-царевна;

Слезы потом отерла; потом, в сарафан нарядившись,

В город крестьянкой пошла. Приходит на царскую кухню;

Бегают там повара в колпаках и фартуках белых;

Шум, возня, стукотня. Вот Марья-царевна, приближась

К старшему повару, с видом умильным и сладким, как флейта,

Свадебный спечь пирог для Ивана-царевича». Повар,

Занятый делом, с досады хотел огрызнуться; но слово

Замерло вдруг у него на губах, когда он увидел

Марью-царевну; и ей отвечал он с приветливым взглядом:

«В добрый час, девица-красавица; все, что угодно,

Делай; Ивану-царевичу сам поднесу я пирог твой».

Вот пирог испечен; а званые гости, как должно,

Все уж сидят за столом и пируют. Услужливый повар

Важно огромный пирог на узорном серебряном блюде

Ставит на стол перед самым Иваном-царевичем; гости

Все удивились, увидя пирог. Но лишь только верхушку

Срезал с него Иван-царевич — новое чудо!

Сизый голубь с белой голубкой порхнули оттуда.

Голубь по столу ходит; голубка за ним и воркует:

«Голубь, мой голубь, постой, не беги; обо мне ты забудешь

Так, как Иван-царевич забыл о Марье-царевне!»

Ахнул Иван-царевич, то слово голубки услышав;

Он вскочил как безумный и кинулся в дверь, а за дверью

Марья-царевна стоит уж и ждет. У крыльца же

Конь вороной с нетерпенья, оседланный, взнузданный пляшет.

Нечего медлить: поехал Иван-царевич с своею

Марьей-царевной: едут да едут, и вот приезжают

В царство царя Берендея они. И царь и царица

Приняли их с весельем таким, что такого веселья

Видом не видано, слыхом не слыхано. Долго не стали

Думать, честным пирком да за свадебку; съехались гости,

Свадьбу сыграли; я там был, там мед я и пиво

Пил; по усам текло, да в рот не попало. И все тут.

о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери.
Жил-был царь Берендей до колен борода. Уж три года
Был он женат и жил в согласье с женою; но все им
Бог детей не давал, и было царю то прискорбно.
Нужда случилась царю осмотреть свое государство;
Он простился с царицей и восемь месяцев ровно
Пробыл в отлучке. Девятый был месяц в исходе, когда он,
К царской столице своей подъезжая, на поле чистом
В знойный день отдохнуть рассудил; разбили палатку;
Душно стало царю под палаткой, и смерть захотелось
Выпить студеной воды. Но поле было безводно…
Как быть, что делать? А плохо приходит; вот он решился
Сам объехать все поле: авось попадется на счастье
Где-нибудь ключ. Поехал и видит колодезь. Поспешно
Спрянув с коня, заглянул он в него: он полон водою
Вплоть до самых краев; золотой на поверхности ковшик
Плавает. Царь Берендей поспешно за ковшик - не тут-то
Было: ковшик прочь от руки. За янтарную ручку
Царь с нетерпеньем то правой рукою, то левой хватает
Ковшик; но ручка, проворно виляя и вправо и влево,
Только что дразнит царя и никак не дается.
Что за причина? Вот он, выждавши время, чтоб ковшик
Стал на место, хвать его разом справа и слева -
Как бы не так! Из рук ускользнувши, как рыбка нырнул он
Прямо на дно колодца и снова потом на поверхность
Выплыл, как будто ни в чем не бывало. "Постой же! (подумал
Царь Берендей) я напьюсь без тебя", и, недолго сбираясь,
Жадно прильнул он губами к воде и струю ключевую
Начал тянуть, не заботясь о том, что в воде утонула
Вся его борода. Напившися вдоволь, поднять он
Голову хочет… ан нет, погоди! не пускают; и кто-то
Царскую бороду держит. Упершись в ограду колодца,
Силится он оторваться, трясет, вертит головою -
Держат его, да и только. "Кто там? пустите!" - кричит он.
Нет ответа; лишь страшная смотрит со дна образина:
Два огромные глаза горят, как два изумруда;
Рот разинутый чудным смехом смеется; два ряда
Крупных жемчужин светятся в нем, и язык, меж зубами
Выставясь, дразнит царя; а в бороду впутались крепко
Вместо пальцев клешни. И вот наконец сиповатый
Голос сказал из воды: "Не трудися, царь, понапрасну;
Я тебя не пущу. Если же хочешь на волю,
Дай мне то, что есть у тебя и чего ты не знаешь".
Царь подумал: "Чего ж я не знаю? Я, кажется, знаю
Все!" И он отвечал образине: "Изволь, я согласен".
"Ладно! - опять сиповатый послышался голос.- Смотри же,
Слово сдержи, чтоб себе не нажить ни попрека, ни худа".
С этим словом исчезли клешни; образина пропала.
Честную выручив бороду, царь отряхнулся, как гоголь,
Всех придворных обрызгал, и все царю поклонились.
Сев на коня, он поехал; и долго ли, мало ли ехал,
Только уж вот он близко столицы; навстречу толпами
Сыплет народ, и пушки палят, и на всех колокольнях
Звон. И царь подъезжает к своим златоверхим палатам -
Там царица стоит на крыльце и ждет; и с царицей
Рядом первый министр; на руках он своих парчевую
Держит подушку; на ней же младенец, прекрасный как светлый
Месяц, в пеленках колышется. Царь догадался и ахнул.
"Вот оно то, чего я не знал! Уморил ты, проклятый
Демон, меня!" Так он подумал и горько, горько заплакал.
Все удивились, но слова никто не промолвил. Младенца
На руки взявши, царь Берендей любовался им долго,
Сам его взнес на крыльцо, положил в колыбельку и, горе
Скрыв про себя, по-прежнему царствовать начал. О тайне
Царской никто не узнал; но все примечали, что крепко
Царь был печален - он все дожидался: вот придут за сыном;
Днем он покоя не знал, и сна не ведал он ночью.
Время, однако, текло, а никто не являлся. Царевич
Рос не по дням - по часам; и сделался чудо-красавец.
Вот наконец и царь Берендей о том, что случилось,
Вовсе забыл… но другие не так забывчивы были.
Раз царевич, охотой в лесу забавляясь, в густую
Чащу заехал один. Он смотрит: все дико; поляна;
Черные сосны кругом; на поляне дуплистая липа.
Вдруг зашумело в дупле; он глядит: вылезает оттуда
Чудный какой-то старик, с бородою зеленой, с глазами
Также зелеными. "Здравствуй, Иван-царевич, - сказал он. -
Долго тебя дожидалися мы; пора бы нас вспомнить".
"Кто ты?" - царевич спросил. "Об этом после; теперь же
Вот что ты сделай: отцу своему, царю Берендею,
Мой поклон отнеси да скажи от меня: не пора ли,
Царь Берендей, должок заплатить? Уж давно миновалось
Время. Он сам остальное поймет. До свиданья". И с этим
Словом исчез бородатый старик. Иван же царевич
В крепкой думе поехал обратно из темного леса.
Вот он к отцу своему, царю Берендею, приходит.
"Батюшка царь-государь, - говорит он, - со мною случилось
Чудо". И он рассказал о том, что видел и слышал.
Царь Берендей побледнел как мертвец. "Беда, мой сердечный
Друг, Иван-царевич! - воскликнул он, горько заплакав. -
Видно, пришло нам расстаться!.." И страшную тайну о данной
Клятве сыну открыл он. "Не плачь, не крушися, родитель, -
Так отвечал Иван-царевич, - беда невелика.
Дай мне коня; я поеду; а ты меня дожидайся;
Тайну держи про себя, чтоб о ней здесь никто не проведал,
Даже сама государыня-матушка.

Василий Андреевич Жуковский

Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче,

о хитростях Кощея бессмертного и

о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери

Жил-был царь Берендей до колен борода. Уж три года

Был он женат и жил в согласье с женою; но все им

Бог детей не давал, и было царю то прискорбно.

Нужда случилась царю осмотреть свое государство;

Он простился с царицей и восемь месяцев ровно

Пробыл в отлучке. Девятый был месяц в исходе, когда он,

К царской столице своей подъезжая, на поле чистом

В знойный день отдохнуть рассудил; разбили палатку;

Душно стало царю под палаткой, и смерть захотелось

Выпить студеной воды. Но поле было безводно...

Как быть, что делать? А плохо приходит; вот он решился

Сам объехать все поле: авось попадется на счастье

Где-нибудь ключ. Поехал и видит колодезь. Поспешно

Спрянув с коня, заглянул он в него: он полон водою

Вплоть до самых краев; золотой на поверхности ковшик

Плавает. Царь Берендей поспешно за ковшик - не тут-то

Было: ковшик прочь от руки. За янтарную ручку

Царь с нетерпеньем то правой рукою, то левой хватает

Ковшик; но ручка, проворно виляя и вправо и влево,

Только что дразнит царя и никак не дается.

Что за причина? Вот он, выждавши время, чтоб ковшик

Стал на место, хвать его разом справа и слева

Как бы не так! Из рук ускользнувши, как рыбка нырнул он

Прямо на дно колодца и снова потом на поверхность

Выплыл, как будто ни в чем не бывало. "Постой же! (подумал

Царь Берендей) я напьюсь без тебя", и, недолго сбираясь,

Жадно прильнул он губами к воде и струю ключевую

Начал тянуть, не заботясь о том, что в воде утонула

Вся его борода. Напившися вдоволь, поднять он

Голову хочет... ан нет, погоди! не пускают; и кто-то

Царскую бороду держит. Упершись в ограду колодца,

Силится он оторваться, трясет, вертит головою

Держат его, да и только. "Кто там? пустите!" - кричит он.

Нет ответа; лишь страшная смотрит со дна образина:

Два огромные глаза горят, как два изумруда;

Рот разинутый чудным смехом смеется; два ряда

Крупных жемчужин светятся в нем, и язык, меж зубами

Выставясь, дразнит царя; а в бороду впутались крепко

Вместо пальцев клешни. И вот наконец сиповатый

Я тебя не пущу. Если же хочешь на волю,

Дай мне то, что есть у тебя и чего ты не знаешь".

Царь подумал: "Чего ж я не знаю? Я, кажется, знаю

Все!" И он отвечал образине: "Изволь, я согласен".

Слово сдержи, чтоб себе не нажить ни попрека, ни худа".

С этим словом исчезли клешни; образина пропала.

Честную выручив бороду, царь отряхнулся, как гоголь,

Всех придворных обрызгал, и все царю поклонились.

Сев на коня, он поехал; и долго ли, мало ли ехал,

Только уж вот он близко столицы; навстречу толпами

Сыплет народ, и пушки палят, и на всех колокольнях

Звон. И царь подъезжает к своим златоверхим палатам

Там царица стоит на крыльце и ждет; и с царицей

Рядом первый министр; на руках он своих парчевую

Держит подушку; на ней же младенец, прекрасный как светлый

Месяц, в пеленках колышется. Царь догадался и ахнул.

"Вот оно то, чего я не знал! Уморил ты, проклятый

Демон, меня!" Так он подумал и горько, горько заплакал.

Все удивились, но слова никто не промолвил. Младенца

На руки взявши, царь Берендей любовался им долго,

Сам его взнес на крыльцо, положил в колыбельку и, горе

Скрыв про себя, по-прежнему царствовать начал. О тайне

Царской никто не узнал; но все примечали, что крепко

Царь был печален - он все дожидался: вот придут за сыном;

Днем он покоя не знал, и сна не ведал он ночью.

Время, однако, текло, а никто не являлся. Царевич

Рос не по дням - по часам; и сделался чудо-красавец.

Вот наконец и царь Берендей о том, что случилось,

Вовсе забыл... но другие не так забывчивы были.

Раз царевич, охотой в лесу забавляясь, в густую

Чащу заехал один. Он смотрит: все дико; поляна;

Черные сосны кругом; на поляне дуплистая липа.

Вдруг зашумело в дупле; он глядит: вылезает оттуда

Чудный какой-то старик, с бородою зеленой, с глазами

Также зелеными. "Здравствуй, Иван-царевич, - сказал он.

Долго тебя дожидалися мы; пора бы нас вспомнить".

"Кто ты?" - царевич спросил. "Об этом после; теперь же

Вот что ты сделай: отцу своему, царю Берендею,

Мой поклон отнеси да скажи от меня: не пора ли,

Царь Берендей, должок заплатить? Уж давно миновалось

Время. Он сам остальное поймет. До свиданья". И с этим

Словом исчез бородатый старик. Иван же царевич

В крепкой думе поехал обратно из темного леса.

Вот он к отцу своему, царю Берендею, приходит.

"Батюшка царь-государь, - говорит он, - со мною случилось

Чудо". И он рассказал о том, что видел и слышал.

Царь Берендей побледнел как мертвец. "Беда, мой сердечный

Друг, Иван-царевич! - воскликнул он, горько заплакав.

Видно, пришло нам расстаться!.." И страшную тайну о данной

Клятве сыну открыл он. "Не плачь, не крушися, родитель,

Так отвечал Иван-царевич, - беда невелика.

Дай мне коня; я поеду; а ты меня дожидайся;

Тайну держи про себя, чтоб о ней здесь никто не проведал,

Даже сама государыня-матушка. Если ж назад я

К вам по прошествии целого года не буду, тогда уж

Знайте, что нет на свете меня". Снарядили как должно

В путь Ивана-царевича. Дал ему царь золотые

Латы, меч и коня вороного; царица с мощами

Крест на шею надела ему; отпели молебен;

Нежно потом обнялися, поплакали... с богом! Поехал

В путь Иван-царевич. Что-то с ним будет? Уж едет

День он, другой и третий; в исходе четвертого - солнце

Только успело зайти - подъезжает он к озеру; гладко

Озеро то, как стекло; вода наравне с берегами;

Все в окрестности пусто; румяным вечерним сияньем

Воды покрытые гаснут, и в них отразился зеленый

Берег и частый тростник - и все как будто бы дремлет;

Воздух не веет; тростинка не тронется; шороха в струйках

Светлых не слышно. Иван-царевич смотрит, и что же

Видит он? Тридцать хохлатых сереньких уточек подле

Берега плавают; рядом тридцать белых сорочек

Подле воды на травке лежат. Осторожно поодаль

Слез Иван-царевич с коня; высокой травою

Скрытый, подполз и одну из белых сорочек тихонько

Взял; потом угнездился в кусте дожидаться, что будет.

Уточки плавают, плещутся в струйках, играют, ныряют.

Вот наконец, поиграв, поныряв, поплескавшись, подплыли

К берегу; двадцать девять из них, побежав с перевалкой

К белым сорочкам, оземь ударились, все обратились

В красных девиц, нарядились, порхнули и разом исчезли.

Только тридцатая уточка, на берег выйти не смея,

Взад и вперед одна-одинешенька с жалобным криком

Около берега бьется; с робостью вытянув шейку,

Смотрит туда и сюда, то вспорхнет, то снова присядет...

Жалко стало Ивану-царевичу. Вот он выходит

К ней из-за кустика; глядь, а она ему человечьим

Платье мое, я сама тебе пригожусь". Он с нею

Спорить не стал, положил на травку сорочку и, скромно

Прочь отошедши, стал за кустом. Вспорхнула на травку

Уточка. Что же вдруг видит Иван-царевич? Девица

В белой одежде стоит перед ним, молода и прекрасна