Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

М.СОКОЛОВ: В эфире «Эхо Москвы» программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, в студии наш гость, профессор, доктор исторических наук Константин Морозов, говорим мы сегодня о Борисе Савенкове. Скажу несколько вступительных фраз - мне кажется, что немногие деятели российской революции и контрреволюции вошли в историю и видятся через почти столетие как легендарные персонажи. Иногда виной тому не только обстоятельства их собственной жизни, но и то, что с ними стало потом.

Борис Савенков как раз из этого числа, мне кажется, поскольку большевики рисовали его как очень страшного, опасного противника, и силами массового искусства ввели в пантеон антигероев, и вот теперь он там и находится. Если вспомнить фильмы - а их довольно много - «Крах», «Синдикат-2», «Исчадие ада». «Всадник по имени Смерть», там играли такие актеры, как Евгений Лебедев, Георгий Тараторкин, Алексей Серебряков, Андрей Панин, и вот уже последний фильм – Алексей Девотченко. В общем, удостоился хороших актерских работ.

Вот мы и попробуем разобраться, кто был Борис Савенков на самом деле. На сайте у нас первый же вопрос - рассказать о юности Савенкова, образовании, воспитании. С этого начнем.

К.МОРОЗОВ: С вашего разрешения, скажу несколько слов, почему Савенков остался в истории. На мой взгляд, конечно, когда в 60-е гг. близилось 50-летие Великого октября и создание ВЧК, то вспомнили, конечно, о самой успешной чекистской операции – «Синдикат-2», и тогда Савенков стал востребован. Это не только самая успешная операция, это еще и его поведение на суде, когда он признал советскую власть. Поэтому он и прошел в целой череде советских фильмов и попал в память, вытащен фактически из этой черной дыры, в которой так и остались многие из героев революции и контрреволюции.

Но есть и другие причины – конечно, позже, когда стало можно читать его произведения, а они стали широко публиковаться в конце 80-х гг., многие стали искать в не ответ, почему пошли в революцию русская интеллигенция, почему пошли в террор. Его поиски, оправдание насилия ради высокой цели и его сомнения в этом, привлекали интеллигенцию и позже, в том числе, в фильмах последних.

То есть, несколько пластов находятся у Савенкова, которые вызывают интерес. Но конечно, это еще и яркая тема террора привлекает – там масса всяких вещей, от поисков, то есть, самого утонченного вкуса, до самого любящего.

М.СОКОЛОВ: Боевик.

К.МОРОЗОВ: Боевики, загадки, тут и рассуждения о смысле жизни и смерти, и тут же тебе покушение на Николая П. И последнее – он был хорошим писателем, у него был очень хороший литературный слог, его очень легко читать, его воспоминания читаются на одном дыхании, его романы и повести, конечно, сложнее.

Но его военные повести, очерки для газет времен Первой мировой войны тоже читаются на одном дыхании и совершенно не устарели.

М.СОКОЛОВ: Итак, детство героя.

К.МОРОЗОВ: Его отец был дворянином, был судьей в Варшаве, мать была урожденная Ярошенко, дочерью известного русского художника, стала впоследствии довольно известной писательницей, которая отразила, в том числе, и судьбы своих детей, которые все пошли по торному пути революции. Он учился в первой гимназии в Варшаве, водном классе вместе с Каляевым. Там же, в гимназии, познакомился и с Юзефом Пилсудским, хотя по другим свидетельствам он познакомился с ним в Петербурге, а уже во время своей социал-демократической деятельности в конце 19 века.

Когда он уехал в Петербург в 97-м году, его довольно быстро исключили – это начало студенческого движения, очень активного, и много людей, студентов именно этого времени - 98-99 гг. – пришли в революцию. Если посмотреть офицерский состав революционных партий, то там студентов 98-900 гг. будет очень много. По образованию он немножко побывал в Гейдельберге и Геттингене, потом снова вернулся в Петербург, но доучиться ему так и не удалось.

М.СОКОЛОВ: То есть, в начале своей политической карьеры он был социал-демократ.

К.МОРОЗОВ: Да, начинал он как социал-демократ и, был в достаточно известных организациях, в ссылке в Вологде написал одну из статей о тактике социал-демократии, которая была замечена Лениным – он похвалил ее за живой язык и боевитость. Но потом он эволюционировал, и по некоторым свидетельствам, это произошло под влиянием народников и «бабушки Русской революции» Брешко-Брешковской. Она была тоже в Вологодской ссылке, с 902 года он там находился.

Он был женат на вере Глебовне Успенской, а это дочь известного писателя-народника Успенского. Собственно, через жену, через семью со стороны жены, он познакомился с Брешковской и многими другими видными эсерами, и разочаровался в марксизме, что неудивительно, потому что марксизм теория строгая, я бы даже сказал, занудная, скучная, а Савенков всегда был безумным импрессионистом и конечно, я даже удивляюсь, как он был 4 года марксистом – для него это большой срок.

М.СОКОЛОВ: Перейдя к эсерам, он практически сразу становится поклонником террористической деятельности – почему? Ведь среди эсеров были люди, которые выступали за политическую деятельность, агитацию, было крыло Пошехонова-Мякотина, которые потом создали народную социалистическую партию, вполне готовую парламентскую партию.

К.МОРОЗОВ: Я тут вижу две причины. Первую, на мой взгляд, надо искать в характеристике, данной его другом Егором Сазоновым, который сказал, что Савенков боролся с царизмом как-то очень личностно, как будто оскорбили именно его, как честного, благородного человека. И боролся так, что давал всем нам пример. Думаю, что его двигателем, то, что толкало его на борьбу, была вовсе не теория, а личностные эмоции, соображения, нормы поведения честного человека.

Его воспринимали как бретера, спортсмена революции, человека, который ни во что не верит, нигилист. А есть воспоминания Зензинова, когда в 906 г. Они были в Финляндии, прогуливались с Готцем и Зинзиновым, и Готц спросил – что вас, Борис, толкает на борьбу, что вдохновляет? И он ответил, практически, не задумываясь: все, что пожелают мои товарищи, должно быть выполнено. В этом смысл моей деятельности. И Готц с Зензиновым переглянулись, потому что это безумно отличались от того, как представляли себе Савенкова все остальные. Но конечно, это было чуждо им, они оба увлекались философией, исходили из нравственного императива.

Вообще у эсеров не было казенной философии, поэтому каждый выбирал собственную мотивацию, вплоть до того, что часть эсеров были верующими людьми и ходили в церковь. Тот же Вадим Руднев в 17-м году, будучи московской главой, ходил в церковь и не стеснялся этого.

М.СОКОЛОВ: Мотивы в большинстве случаев все-таки достаточно понятны – мы должны осознавать, что в отличие от пишущих сегодня, самодержавие не было таким замечательным строем. Возьмем одну историю - 13 марта забастовали рабочие Златоуста и войска, по приказу уфимского губернатора Богдановича, стреляли в толпу. Убито было 28 человек, ранено около 200, несколько десятков умерло от ран. Среди погибших были женщины и дети. И рабочий Златоуста, Дулебов, застрелил губернатора Богдановича 6 мая 903 г.

К.МОРОЗОВ: Да, это была одна из операций, не самая первая, боевой организации социалистов-революционеров под руководством Григория Гершуни. Первое убийство, которое было совершено боевой организацией – это было покушение на министра внутренних дел Сипягина, оно было сделано студентом, исключенным из Петербургского университета. Предшествовало покушение Карповича, который убил министра просвещения. Боголепова. И то и другое покушение вызвало бурный взрыв радости у студентов, потому что как раз в этот момент шло мощное студенческое движение, и самые ненавидимые фигуры как раз были министр просвещения и министр внутренних дел.

М.СОКОЛОВ: Степа Балмашев его застрелил.

К.МОРОЗОВ: Да, сын известного народовольца.

М.СОКОЛОВ: А Савенков в этот момент уже был членом боевой организации?

К.МОРОЗОВ: Савенков присоединяется в 903 г., он уезжает, убегает, - как угодно можно сказать - из Вологодской ссылки, приезжает в Женеву, встречается с Михаилом Готцем и вступает в боевую организацию под руководством Азефа. И самое первое покушение, в котором принимает участие Савенков – знаменитое покушение на нового министра внутренних дел Плеве. Фигура легендарная, этот человек имел гигантское влияние на Николая П, и вообще считался самым ярым консерватором.

После гибели Плеве много описаний, как либералы, встречаясь на улицах Одессы, Петербурга, жали друг другу руки, обнимались, поздравляли друг друга, и вообще эта эпопея покушения на Плеве 904-го года и затем покушение на Великого князя Сергея Александровича – это была уже новая боевая организация под руководством Азефа, где Савенков был его заместителем. И как Савенков писал, Азеф был в роли капитана корабля, который не выходит из своей каюты, а с командой общался его старший помощник, Савенков.

М.СОКОЛОВ: То есть, Савенков был практически организатором всех этих покушений – слежка, расстановка бомбистов, и так далее.

К.МОРОЗОВ: Причем, отношения с Азефом были натянутые в первое время, он говорил, что они старались поменьше общаться и давали всегда понять, что он сам по себе, а мы сами по себе. И только позже, во время работы над делом Сергея Александровича, он начал проявлять чуткость к членам боевой организации, и стали крепнуть отношения, стали ему прощать грубость, потому что на войне как на войне. На самом деле Азеф умел располагать к себе людей.

М.СОКОЛОВ: Хотя первые впечатления были всегда отталкивающие.

К.МОРОЗОВ: Да. Есть огромное количество примеров этого, есть известная история, когда на одной из революционных квартир служанка открыла дверь, громко сказала: барыня, к вам провокатор пришел. Оказался это Азеф, и служанка знала, что самое плохое слово в доме - провокатор. Когда она увидела Азефа с его характерным лицом, она поняла, что это никто иной, как провокатор, быть не может.

М.СОКОЛОВ: Как вы думаете, преувеличивает ли Савенков, когда пишет в мемуарах, что участники покушений, Сазонов и Каляев, действовали с радостным сознанием большой и светлой жертвы?

К.МОРОЗОВ: Думаю, что всегда сложно отвечать на такой вопрос – преувеличивает ли человек состояние и настроение другого человека, к тому же идущего на гибель во время теракта. Или на казнь, как это случилось с Каляевым, или на пожизненное заключение, как это случилось с Егором Сазоновым. Но, вне всякого сомнения, они были близки друг с другом, дружны, много общались и, вне всякого сомнения, что потом эти люди для Савенкова становятся культом.

Михаил Чернавский вспоминал в 909-910 гг. - Савенков много рассказывал о Сазонове, Каляеве, и было понятно, что он их просто боготворит.

Думаю, что для лучшей части интеллигентов-террористов, эсеровских, которым был Савенков, бремя пролития крови, взятие на свою ответственность жизни, они снимали тем, что отдавали свою – этим они разрешали это противоречие, снимали тяжесть со своей души.

М.СОКОЛОВ: Карпович говорил, что на войне как на войне: нас вешают, мы должны вешать, с чистыми руками и в перчатках нельзя делать дело.

К.МОРОЗОВ: Лидия Стуруа тоже говорила на суде, что у нас психология офицеров во время боя, что мы подавляем свой страх, который, есть, но нами движет чувство долга. Там очень интересные на самом деле вещи, вообще обращение к террору. Есть воспоминания Карповича неопубликованные, в художественной форме о Егоре Сазонове, а с Сазоновым он потом плотно общался на каторги – думаю, что он ему просто рассказывал.

Там совершенно необычная мотивация, которую не найдешь ни в одной эсеровской листовке, и в воспоминаниях об этом умалчивают - там размышления Сазонова, который занимался до этого пропагандой и агитацией о том, что надо скорее повлиять на события в России, что жалко родину, что страна скатывается фактически в такое же полурабство, как и Турция.

М.СОКОЛОВ: Патриотический мотив.

К.МОРОЗОВ: Отчетливые патриотические мотивы, причем это 903 г. – это очень необычно, скажем прямо.

М.СОКОЛОВ: Напомню, что жертвами организации стали два министра, 33 генерал-губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов. То есть, это действительно был массовый террор под руководством Азефа и Савенкова.

К.МОРОЗОВ: И еще штрих - и еще масса начальников тюрем, каторг, приставов – всех, кто принимал участие в непосредственных репрессиях против политзаключенных. Это было одним из направлений борьбы за политрежим, и многие тюрьмы и каторги благодаря этому террору, как тогда говорили, развинтились. Потому что начальники тюрем боялись – они видели, что становилось с их предшественниками, и потом тюрьмы и каторги завинчивали в 908-909 гг. – Сазонов как раз и погиб во время такого завинчивания в 910 г., приняв яд, чтобы защитить своих товарищей.

М.СОКОЛОВ: Если говорить о практических действиях – сам Савенков ни разу не кидал ни в кого бомбы, ни разу не стрелял - он был именно организатором. А попал он в тюрьму под арест лишь однажды – в Севастополе.

К.МОРОЗОВ: Да. Вообще Севастопольская история это такая фантасмагорическая картина. Когда Савенков едет в мае 06 г. Делать покушение на адмирала Чухнина, а руководство партии эсеров в этот момент принимает решение о приостановлении террора и не ставит их в известность об этом.

Когда они приезжают в Севастополь, причем за ними уже идет слежка – проследили Назарова и Двойникова, а Савенков почувствовал слежку, но посчитал это ошибочным. Взяли Двойникова и Назарова, случайно оказавшихся около собора, где в этот момент севастопольские эсеры осуществили террористический акт, пытались взорвать другого адмирала, адмирала Неплюева. Бомбу бросил 16-летинй Мааров, бомба не взорвалась. Вторую бомбу бросил матрос Фролов, и погибло там довольно много людей и 37 человек были ранены.

Филеры, посчитав, что без участия приехавших террористов не обошлось, арестовали, потом схватили довольно быстро и Савенкова и посадили их на гауптвахту, и довольно скоро, через два месяца, должен был состояться военный суд.

В общем, приговора суда не было – он бежал до этого, но было всем понятно, что смертной казни ему не избежать. Ему помог бежать Зибельберг, Сулетицкий и бывший лейтенант флота Никитенко.

М.СОКОЛОВ: Фактически, распроагандировали одного из охранявших, начальника караула, который и вывел Савенкова из тюрьмы.

К.МОРОЗОВ: По воспоминаниям, там не шла речь о распропагандировании, потому что начальником караула был Сулетицкий, а он был вольноопределяющимся, он был интеллигентом – он потом стал террористом. То есть, когда говорят «распропагандировали», все-таки всегда имели в виду нижние чины – рабочих, крестьян, а это другая история, он даже не знал, что Савенков террорист, когда узнал, уже после того, как они бежали и отсиживались в степной части Крыма, он предложил вступить в боевую организацию, Савенков пытался его отговорить, но не смог.

М.СОКОЛОВ: Судьба его была тоже печальна, его повесили, по-моему.

К.МОРОЗОВ: Да, так же, как Никитенко. Они стали довольно известными, конечно.

М.СОКОЛОВ: Но в начале 906 г. официально террористическая деятельность была приостановлена эсерами.

К.МОРОЗОВ: Да, и это не случайно, потому что еще народовольцы говорили, что как только царизм встанет на путь конституционной монархии, на путь учредительного собрания или Земского собора, то они немедленно прекратят террор. Эсеры говорили то же самое, они действительно прекращали террор, что вызывало массу раздражения у членов боевой организации.

М.СОКОЛОВ: Мы продолжим наш разговор после выпуска новостей.

НОВОСТИ

М.СОКОЛОВ: Продолжаем программу. Говорим о Борисе Савенкове. Загадка, как все-таки Савенков, умный человек, постоянно анализировавший ситуацию, - это видно по его мемуарам, - просмотрел Азефа и массу сообщений о том, что руководитель боевой организации на самом деле двойной агент, ведет и террористическую деятельность и информирует частично о том, что происходит, департамент полиции?

К.МОРОЗОВ: Понять это помогают показания Савенкова Судебно-следственной комиссии по делу Азефа при ЦК КПСР, которая была создана в 909 г. в Париже, и он сам написал письмо и потребовал, чтобы его вызвали – первоначально его не включали в число подлежащих допросу, а он как раз очень хотел, чтобы максимально достоверно была вскрыта невиновность боевой организации террора, и надо сказать, что Савенков ведет на этом суде себя очень достойно. Он дает показания, которые, скорее, бросают тень на него, - лишь бы защитить боевую организацию террора и своих товарищей.

В частности, он говорит, что сам виноват, что проморгал Азефа, что если бы он внимательно пригляделся и проанализировал все, то он был тем членом организации, который мог бы это сделать Другие не могли, потому что у них не было всей информации, а он мог бы это сделать, но ни у него, ни у членов ЦК не хватило, в том числе, и уровня. Сейчас, в 910 году, он бы в этом разобрался и не допустил.

А вообще дело Азефа имело для Савенкова очень тяжелые последствия. Это, конечно же, разочарование, но с другой стороны, и желание воскресить честное имя боевой организации террора и своих друзей. Он пишет статью о необходимости продолжить террор в «Знамени труда» в 909 г., говорит, что грязь Азефа, дело Азефа не может бросить грязь на честное имя Каляева или Доры Бриллиант, Егора Сазонова.

М.СОКОЛОВ: Он пытался продолжить это дело. Была боевая группа, но абсолютно ничего не получилось - в чем причина?

К.МОРОЗОВ: Он создает боевую группу, подписывает договор с ЦК, они пытаются поставить покушение на Столыпина или на Николая П и на одного из великих князей, проводят набор в боевую организацию в Париже, охранка за ними следит. Во время набора они разоблачают двух провокаторов, - Татьяну Цейтлин и Деева, которые записались в кандидаты боевой организации, но были разоблачены – проводились допросы.

Что любопытно, - когда причастность Цейтлин к московской охранке и к ее начальнику, фон Коттону, который завербовал ее еще в 07-м году было установлено, что все члены группы будущего боевого отряда – они создали такую контрразведку – они высказались за их убийство. А Деев был ее сожителем, он сам с охранкой в связях не состоял, но Цейтлин с ним поделилась фактом своего предательства, и он ее фактически поддерживал.

Но Савенков сказал, что пока я руководитель контрразведки и боевой организации, я против крови, против насилия. Мы опубликуем про них в партийной печати сообщение, а убивать их не будем.

В общем-то, конечно, Савенков проявил чудеса конспирации, он выкладывался очень сильно. Они поставили наблюдение в начале 10-го года - слежку извозчиками – выехала полвоина группы боевиков, там был и Михаил Чернавский, Ян берда, Либерман, Степан Слетов, старый эсер – они изображали из себя извозчиков и торговцев вразнос, и у них успешно шла эта работа. Савенков получил информацию о том, что за ними наблюдают, и приказал покинуть Петроград и фактически Савенков спас их от каторги и виселиц.

В группу попал опять же провокатор, - Кирюхин, - это одна из причин того, что революционное движение к этому моменту было просто нашпиговано провокаторами.

М.СОКОЛОВ: И к этому моменту, в 011-м году, партия эсеров ершила от террористической деятельности отказаться, и Савенков вышел на пенсию и стал литератором.

К.МОРОЗОВ: Не то, что ершили отказаться – это было бы не самым худшим вариантом, если бы было только такое решение. В 11-м году, в марте, появляется заключение Судебно-следственной комиссии, где фактически всю вину за Азефа, за провокацию в боевой организации, взвалили на саму боевую организацию, то есть, создали такую логическую схему, что террор это всегда конспирация, а коль начинается конспирация в массовой социалистической партии, вместо того, чтобы заниматься пропагандой и агитацией, которой занимается конспирацией и террором, – тут же разводятся провокаторы, которым значительно легче управлять, влиять, их сложнее вычислить и разоблачить.

Понятно, что эта схема к реальности имела места мало, потому что во всех революционных партиях провокаторов хватало, мы можем вспомнить о том, что и Малиновский в большевистской партии был депутатом-руководителем фракции в Третьей Госдуме.

М.СОКОЛОВ: Теперь – Савенков в Париже. Первая мировая война, он уже писатель Ропшин, книги его имеют достаточный успех. Как он встречает войну?

К.МОРОЗОВ: Савенков уходит, безумно обидевшись на руководство эсеров, из политики. С партией он не порывает, хотя слухи о том, что его исключили из партии или вот-вот исключат, были. Он в 909 г. публикует «Конь бледный», еще раньше знакомится с Гиппиус, Филосовым и Мережковским, и под их влиянием начинает заниматься богоискательством и вместе создавать что-то вроде «Революционного христовства», даже подумывает о создании такой организации, которая бы ценности религии и социализма сплела бы вместе.

В 12-13 гг. он пишет роман «То, чего не было. Три брата», где эти идеи, размышления о цене насилия и вообще о том, что такое революция, роль партии в революции, что такое народ в революции. Уже «Конь бледный» вызвал жуткое неприятие в революционной среде и его партии.

М.СОКОЛОВ: Ну да, там были большинство атеисты и позитивисты.

К.МОРОЗОВ: Да, кроме того, к нему прилепились слова главного героя, Жоржа, что тот ощущает себя каким-то «мастером Красного цеха», - и это прилепили, этим воспользовались все право и праволиберальные публицисты, и Савенков вызвал жуткое раздражение. Хотя его роман «То, чего не было. Три брата» уже публикуют в «Заветах», публикует Чернов, и надо сказать, что публикует, как я полагаю, сознательно – чтобы подразнить эсеровскую парижскую эмиграцию. Потому что Чернов тоже фактически отошел от партийных дел после судебно-следственной комиссии, и отношения у него резко испортились.

Савенкова, конечно, за богоискательство поддерживали, - то есть, в основном бранили, но кое-кто и поддерживал - Шишко, видный народник и народоволец, который писал ему, что «вы, без сомнения, дитя всех тех терзаний и мучений, что и наше поколение». Его поддерживал Чернов в это время очень активно, потому что проблему оправдания насилия нужно было решать, - она действительно стояла перед эсеровской интеллигенцией очень остро, это была непродуманная проблема, другое дело, что Савенков решал ее максималистски.

Войну Савенков встречает во Франции, в октябре 14-го года он пишет жене, это письмо неопубликовано, - он ей пишет 1 октября: «Хотел идти волонтером в том случае, если бы мне не удалось стать военным корреспондентом. Я еще не в армии, но мне обещали, что я туда поеду, как только вообще будут допущены корреспонденты. Пока я все-таки видел очень много и был во многих местах. Я совершенно не в состоянии писать в том тоне, в каком пишут о войне газеты, я всей душой за победу союзников, но война такая ужасная вещь, что, правда, о ней совсем не похожа на газетные повествования. То, что я видел, оставило на мне огромное впечатление – я каждый день во сне вижу траншеи, пожары и трупы».

М.СОКОЛОВ: То есть, он окунулся в фронтовую жизнь. Кстати, в 15-м году он писал Максимилиану Волошину, что военное министерство разрешило ему ехать с другими журналистами, - то есть, на фронте он был в роли журналиста, писал в «Речь» и в «Биржевые ведомости» - то есть до февральской революции зарабатывал пером.

К.МОРОЗОВ: Да, зарабатывал немного, на жизнь его многочисленным родственникам не хватало, и из переписки с Верой Глебовной видно, что он оправдывается и раздражается, что на нем пропитание девяти человек, что газеты платят мало, печатают нерегулярно. Личная жизнь его в этот момент, что видно из писем, - бывшая жена его укоряет, конфликтует с его матерью. Причем, придя к ней на квартиру в Петрограде, и обе они требуют, чтобы он рассудил их в споре. Дети его от первого брака ему писем не пишет, и в 16-м году он просит у Веры Глебовны развод, чтобы усыновить своего 4-летнего сына, незаконнорожденного.

М.СОКОЛОВ: В общем, картина грустной семейной склоки. Итак, 17-й год - его сразу призывают к деятельности победители Февраля?

К.МОРОЗОВ: В 16-м году он пишет бывшей жене и заканчивает: «не надо забывать еще и того, что я уже не очень молодой, и может быть, очень усталый человек».

М.СОКОЛОВ: А ему и 40 еще не было.

К.МОРОЗОВ: Он с 79-го года, но с очень бурной жизнью. В 17-й году, конечно, Савенков был востребован. У Савенкова были амбиции, были ресурсы крупного политического игрока и деятеля. Но эсеры его сразу выводят за рамки игры, на 4 съезде ПСР Зинзинов, делегаты много вопросов задавали об ответственности – несет ли ЦК ответственность за то, что он оказался около Керенского. И Зензинов говорил, что наоборот, эсеры всячески предупреждали Керенского, чтобы он ни в коем случае не пригрел на своей груди Савенкова, и что Савенков с самого начала не имел никаких отношений с руководством эсеров, что правда.

М.СОКОЛОВ: То есть, его лично Керенский пригласил работать в военном министерстве?

К.МОРОЗОВ: Да. Он сначала становится комиссаром 7-й армии, потом комиссаром Юго-Западного фронта, затем управляющим военного ведомства. Причем, ему обещали, что он будет даже товарищем военного министра.

М.СОКОЛОВ: При том, что Министром был Керенский. Фактически министерством управлял бы Савенков?

К.МОРОЗОВ: Да, управляющий должность чуть ниже, но на фотографии, где министр Керенский снят в окружении ближайших сотрудников, Савенков сидит по правую руку.

М.СОКОЛОВ: Август 17-го года – фактически три человека решили судьбу России – Керенский. Корнилов и Савенков. Я понимаю, что запутанная история отношений в этом треугольнике, но все-таки – кто виноват в непонимании и, в конце концов, в том, что формально называется «Корниловским мятежом», каковыми, конечно, эти события не были, а был конфликт, вылившийся в поход на Петроград, объявление Корнилова предателем, отставку Савенкова – все, что открыло дорогу большевикам.

К.МОРОЗОВ: Когда я думаю об этом деле, я вспоминаю другое – покушение на Столыпина, точнее, вспоминаю слова сенатора Трусевича, который говорит, что это дело у него рождает вихрь предположений. Дело Керенского-Корнилова-Савенкова порождает не меньший вихрь предположений, недоумений, загадок, путаницы, прямой лжи, фигур умолчания и даже трудно сказать, что еще.

Совершенно очевидно, что три человека, три видных деятеля, и все трое хотели играть первые роли, вели собственную игру, друг от друга конспирировались, всех карт не открывали. То, что написал Савенков – оно написано так скупо, дозировано, что понять что-либо, как обстояло дело на практике, невозможно. То же самое и у Керенского.

Единственно, что немножко приоткрывает и показывает эмоции в этом деле, - это письмо Волошина, которому Эренбург, хорошо знакомый и дружный с Савенковым, много про эту историю рассказал. Он пишет, что когда еще Савенков был комиссаром, а Корнилов командующим 7-й армии, Корнилов неожиданно ему сказал однажды: А что, если я вас повешу? - Я постараюсь вас предупредить, Лавр Георгиевич. На следующий день Корнилов ему сказал: Знаете, я со вчерашнего дня начал вас уважать. Потом между ними возникла настоящая дружба. Но Савенков человек, обладающий высшей степенью холодного мужества, говорит, что ему иногда в присутствии Корнилова бывало жутковато. И ставши во главе министерства, имел всегда около Корнилова человека, который должен был его убить в случае измены. Керенский Савенкова боялся, но цеплялся за него. И заканчивается это все сценой, когда Савенков отлавливает в кабинете Керенского, закрывает кабинет на ключ и заставляет того подписать приказ о введении смертной казни, со словами, что «другого человека на вашем месте я бы просто пристрелил». И завершающая история - «Александр Федорович, я вас раньше любил и уважал, а теперь не люблю и не уважаю». Керенский в ответ закрыл лицо руками, и расплакался.

То есть, все, что угодно – до мелодраматизма и вполне себе истерических реакций.

М.СОКОЛОВ: В общем, три государственника-патриота-республиканца погубили Россию. Такая вот интересная коллизия. У нас пришел вопрос - почему все-таки Савенков невзлюбил большевиков?

К.МОРОЗОВ: По той же примерно причине, почему большевиков невзлюбили практически все политические партии, политические лидеры и большая часть политических сил, игроков на сцене 17-го года. Потому что большевики фактически перевернули шахматную доску, сказали, что не будет играть по правилам парламентской демократии, правилам выборов в Учредительное собрание, с сохранением демократических свобод, созывом Учредительного собрания, а будем строить социализм, при этом по нашим жестким правилам.

И уже было достаточно понятно, что это приведет и к Гражданской войне, вне всякого сомнения, - это надо было понимать, что «Апрельские тезисы» Ленина в 17-м году - за ними легко прочитывалась Гражданская война. А кто позволит одной партии перестраивать всю жизнь так, как она захочет? И было понятно, что кроме всплеска насилия и деспотизма ничем хорошим это не кончится.

С другой стороны, Савенков в 24-м оду признал советскую власть, и эта тема очень интересная. Но это тема эволюции идейной Савенкова, этой жуткой противоречивости характера, натуры Савенкова, о чем надо обязательно говорить. Про него хорошо сказал Чернавский - что Савенков был двуликим человеком, что нередко, в людях иногда бывает, что живут два человека, но эти две личности находят общий язык, модус-вивенди. А у Савенкова чем дальше, это противостояние обострялось.

Это хорошо уже заметно было и в 06-08 гг., особенно позже, когда он, с одной стороны, руководил боевой организацией и был террористом, а с другой стороны, уже сомневался в возможности террора как такового, возможности проливать кровь – то есть, это уже была настоящая политическая шизофрения. Но при этом он продолжал заниматься террором и продолжал писать.

То же самое у него происходит, когда он борется с большевиками, и позже, в 23-м году, пишет «Коня воронова», где фактически ставит крест на всей этой борьбе.

М.СОКОЛОВ: Но художественно ставит крест. Вообще демократом он последовательным не был, скорее всего, мог состояться как авторитарный лидер, как его друг, Юзеф Пилсудский.

К.МОРОЗОВ: Парадокс заключается в том, что всю жизнь он боролся за политическое освобождение России, политические свободы. А сам в конце жизни начинает эволюционирует как раз резко вправо. Конечно, Пилсудский вызывал у него большие симпатии. Есть письмо личное 20-го года, когда он вынужден покинуть Польшу из-за давления на Пилсудского советской республики, и он ему пишет довольно пронзительные слова благодарности со стороны русского народа. Кроме того, он встречался и с Муссолини, и Муссолини вызывал у него симпатии.

Гиппиус говорила, что у него, вне всякого сомнения, не просто авторитарная жилка, у него деспотический склад характера. Но при этом он был очень противоречив – он души не чаял в друзьях, товарищах по боевой организации. То есть, с одной стороны, он деспот, конечно, а с другой стороны, в боевой организации он многие вопросы решал сам, но вел себя очень по-товарищески. То есть, он очень сложносочиненный, вне всякого сомнения, человек.

М.СОКОЛОВ: В общем, поддержав белое движение, он проявил себя государственником-патриотом скорее.

К.МОРОЗОВ: Да. Но при этом он все-таки пытался занять нишу эсеров, с которыми разругался окончательно. Он говорил о «третьем пути», «зеленом движении», о борьбе с Германией и верности союзникам, но главное, говорил о том, что землю нужно отдать крестьянам и про Учредительное собрание, - эти идеи он сформулировал в 18-м году, в «Союзе защиты родины и свободы», и в 21-м году, «Народный союз защиты родины и революции», он снова эти идеи повторял.

Но завершая, хочу сказать, что Савенков, который признал советскую власть, фактически перечеркнул всю деятельность предыдущую того Савенкова, который боролся с советской властью. Собственно говоря, отсюда и видна его смерть, видно его самоубийство.

М.СОКОЛОВ: Константин Морозов был в программе. Думаю, мы еще поговорим о Савенкове во время Гражданской войне и о том, что было в Польше. Всего доброго.

Борис Викторович Савинков боролся и с монархией, и с большевиками. Его методы не отличались гуманностью. В качестве главного для достижения цели Борис Викторович использовал тактику террористических актов. Готовил он покушение и на Ленина, видя в нем главного врага России. Но замыслам одного из лидеров партии эсеров не суждено было сбыться. Борьба длиною в жизнь завершилась поражением.

Против течения

Борис Викторович родился в семье революционера в 1879 году. Его отец откровенно не любил действующую власть и всячески ее критиковал. Виктор Михайлович работал в судейской системе в Варшаве. Мать Бориса - Софья Александровна (в девичестве - Ярошенко) - родилась в Польше. Она, кстати, приходилась сестрой известному художнику Николаю Александровичу Ярошенко.

Детство Бориса Викторовича прошло в Варшаве. Он сначала учился в местной гимназии Высшего образования, а затем поступил в Петербургский университет. Но окончить его не сумел из-за участия в массовых беспорядках, спровоцированных студентами. Савинкова не просто исключили, ему запретили поступать в любое другое учебное заведение, находящееся в России.

Первый раз Бориса Викторовича арестовали в 1897 году в Варшаве именно за революционную деятельность. Оказавшись на свободе, Савинков примкнул к группам социал-демократического направления - «Социалист» и «Рабочее знамя». Вскоре его вновь арестовали с той же формулировкой, но через короткое время отпустили. И в 1899 году Борис Викторович женился на Вере Глебовне Успенской, дочери писателя Глеба Ивановича. Активно печатался в газете «Рабочая мысль», а затем перебрался в Германию, чтобы продолжить учебу.

В 1901 году Савинков оказался среди пропагандистов «Петербургского союза борьбы за освобождение рабочего класса». Естественно, подобная деятельность не могла закончиться ничем хорошим. Бориса Викторовича в очередной раз арестовали за революционную деятельность. Но теперь, учитывая «хроническое заболевание», его отправили в ссылку в Вологду. Там же поселилась и его семья. На новом месте Савинков получил должность секретаря консультации присяжных поверенных при Вологодском окружном суде.

Находясь в ссылке, Борис Викторович не думал отказываться от своих политических взглядов. И вскоре он опубликовал статью под названием «Петербургское рабочее движение и практические задачи социал-демократов». Это творение было тепло принято единомышленниками. Более того, сам Владимир Ильич Ленин отметил способности молодого революционера. Но к этому времени Савинков понял, что его возможности в социал-демократии практически исчерпались. Просто размышлять с умным видом о том, что лучше и что правильно, он уже не мог. От теории Борису Викторовичу хотелось перейти к практике, а социал-демократические рамки не позволяли ему сделать этот важный шаг. Поэтому Савинков, после длительного размышления, пришел к выводу, что его место среди левых эсеров. На этот выбор повлияло и знакомство с лидером этого течения - Виктором Михайловичем Черновым. Именно Чернов мог, что называется, развязать руки революционеру, предоставив ему свободу. Кроме этого, Бориса Викторовича прельщал и манил главный культ левых эсеров. Ведь они во главе угла ставили героический подвиг и жертвенность ради достижения поставленной цели. Все это ценилось куда выше, чем собственное «я». В общем, левые эсеры сулили Савинкову настоящий алтарь революционной борьбы, который следовало окропить своей же кровью. И для Бориса Викторовича это сыграло одну из ключевых ролей при выборе «берега». Вторая - разрешенный террор. Савинков и левые эсеры были, что называется, созданы друг для друга.

Так что, однажды Борис Викторович понял, что больше не может спокойно плыть по течению и довольствоваться участью ссыльного. И в 1903 году он сумел вырваться из захолустной Вологды. Преодолев множество преград, он покинул родную страну и вскоре оказался в Женеве. Здесь Савинков познакомился с еще одним лидером движения левых эсеров Михаилом Рафаиловичем Гоцем. А затем официально примкнул и к самим эсерам, и к их Боевой организации.

Первое боевое задание не заставило себя долго ждать. Уже в следующем году Борис Викторович получил приказ устранить министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве. Причем Савинков являлся именно руководителем операции. А ее создателем выступил глава Боевой организации Евно Азеф. Азеф же определил и состав группы ликвидаторов. Помимо Савинкова туда вошли: Дора Бриллиант, Егор Созонов, мастер по изготовлению бомб Максимилиан Швейцер, а также еще несколько человек из, если так можно выразиться, «техподдержки». Азеф решил, что удобнее и надежнее всего будет взорвать карету вместе с министром, во время его передвижения от Петербурга в Царское село.

Группа ликвидаторов прибыла в Петербург. Каждый действовал согласно утвержденной инструкции. И на протяжении длительного времени люди из обеспечения операции наблюдали за перемещениями Плеве в течение дня, а также изучили маршруты его еженедельных поездок в Царское село для докладов Николаю II. Они маскировались под извозчиков, продавцов газет и обычных прохожих. Когда данные были собраны в достаточном количестве, утвердили дату операции «Поход на Плеве» - восемнадцатое марта. В этот день Савинков расставил людей с бомбами по ключевым точкам маршрута Плеве. По факту, шансов на спасение у министра не было, но сыграл свою роль человеческий фактор. Один из метателей бомб - Абрам Боришанский - испугался. Он посчитал, что привлек внимание стражей порядка, поэтому самовольно покинул свою точку. Покушение сорвалось.

Поскольку операция провалилась тихо и незаметно, Азеф приказал повторить попытку двадцать четвертого числа того же месяца. Главный бросок доверили Алексею Покотилову, а страхующим стал все тот же Боришанский. После провала он пришел с повинной и выпросил себе второй шанс. Ему было необходимо реабилитироваться в глазах однопартийцев.

Но и на сей раз операция не увенчалась успехом. Двадцать четвертого числа карета Плеве по неизвестным причинам изменила маршрут и проехала другой дорогой. Но Азеф не оставил идею. Поэтому третья попытка была назначена на первое апреля. Главного исполнителя решили не менять. В ночь перед покушением Покотилов находился в гостинице «Северная». Неизвестно, что там произошло, но бомба сработала в руках Алексея. Эсер погиб. Произошедшим, конечно, заинтересовалась полиция. Началось расследование. И всем участникам группы пришлось в экстренном порядке покинуть Петербург и укрыться в Швейцарии. Азеф решил, что с устранением Плеве стоит немного подождать. А затем взялся за кадровую чистку состава Боевой организации. Многие были изгнаны, а Савинков получил выговор за провал операции. После этого Азеф обратился к ЦК партии с просьбой пополнить как ряды бойцов, так и увеличить финансирование своей организации.

Переждав, пока страсти улягутся, боевики вернулись к намеченной цели. Появилась и очередная дата ликвидации Плеве - пятнадцатое июля (двадцать восьмое - по григорианскому календарю). На сей раз, основным метальщиком был выбран Егор Созонов, а Боришанский выступал в роли страхующего. Именно Боришанский первым встретил карету и пропустил ее, а двигавшийся следом Созонов кинул бомбу. На случай его промаха неподалеку находились еще два боевика - Каляев и Сикорский. Но их участие не потребовалось, Егор Сергеевич не промахнулся. Министр внутренних дел погиб на месте. Сильные ранения получил и сам Созонов. Боевики тут же скрылись, бросив своего однопартийца. Здесь же, на месте преступления, его и арестовали. В декабре 1910 года Созонов покончил с собой в Зарентуйской каторжной тюрьме.

Борис Викторович, как и все остальные ликвидаторы, успел скрыться с места преступления. А вечером того же дня он выехал на встречу с Азефом в Москву. И вскоре вновь оказался за границей.

Война продолжается

Одной жертвы, пусть даже такой весомой как Плеве, левым эсерам, конечно, было мало. И Савинков начал подготовку нового теракта. Выбор пал на московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича (являлся пятым сыном Александра II). Действовали боевики по отработанной схеме. А главным метателем стал Иван Платонович Каляев. И семнадцатого февраля он бросил бомбу в карету Сергея Александровича. Великий князь погиб на месте. Из-за мощного взрыва его тело было разорвано на части. Тогда-то и родилась циничная шутка: «Наконец-то Великому князю пришлось пораскинуть мозгами!»

Убийцу арестовали и вскоре приговорили к повешению. Приговор был приведен в исполнение в Шлиссельбургской крепости. Что касается Савинкова, то он после выполнения поставленной задачи, вернулся в Женеву. От него требовалось набрать новых людей, готовых пожертвовать собой ради достижения «великой цели».

Кроме атак на Плеве и Сергея Александровича, боевики Боевой организации устраивали покушения на министра внутренних дел Ивана Николаевича Дурново, священника Георгия Гапона и адмирала Федора Васильевича Дубасова.

Гапона, по подозрению в связи с полицией, задушили и повесили на дереве несколько человек. Среди них был инженер Петр Рутенберг. Он снял дачу в Озерках, что под Петербургом и пригласил туда священнослужителя. Правда, сами лидеры левых эсеров не взяли на себя ответственность за убийство священнослужителя. Они преподнесли его гибель как личную инициативу Рутенберга и его сообщников.

А вот нападение на Дубасова произошло двадцать третьего апреля 1906 года. Главным метателем был выбран Борис Вноровский. Но, несмотря на попадание снаряда, адмирал сумел выжить. Взрывом ему раздробило ступню. Также ранение получил кучер Федора Васильевича. А вот его адъютант - граф Коновницын - погиб. Планировал Борис Викторович совершить покушение и на государя. Он даже сумел найти исполнителя, но реализовать «проект» ему не удалось. Дело в том, что Савинкова арестовали в Севастополе. В этом городе он готовил покушение на адмирала Чухнина. Но полиция сумела узнать об этом. Бориса Викторовича посадили в тюрьму, а вскоре ему вынесли приговор - смертная казнь. Умирать так рано, не смотря на культ жертвенности, Савинков не собирался. Уже позже он написал об этом в романе «Конь бледный»: «Но как-то не верилось в смерть. Смерть казалась ненужной и потому невозможной. Даже радости не было, спокойной гордости, что умираю за дело. Не хотелось жить, но и умирать не хотелось».

Савинков тогда, конечно, не погиб. Ему удалось сбежать из тюрьмы и скрыться в Румынии. После побега Борис Викторович написал:

«В ночь на 16 июля, по постановлению боевой организации партии социалистов-революционеров и при содействии вольноопределяющегося 57 Литовского полка В.М.Сулятицкого, освобождён из-под стражи содержавшийся на главной крепостной гауптвахте член партии социалистов-революционеров Борис Викторович Савинков.
Севастополь, 16 июля 1906 г.».

Интересно вот еще что: полицейские называли Бориса Викторовича «Театральным». Дело в том, что он то и дело менял документы. То Савинков был поляком Адольфом Томашкевичем, то французом Леоном Роде, то поручиком Субботиным. Список его масок можно продолжать и дальше.

В Румынии Борис Викторович, конечно, не задержался. Оттуда он перебрался сначала в Венгрию, затем - в швейцарский Базель. Но и здесь он пробыл недолго, вскоре Савинков оказался в немецком Гейдельберге. Кочуя по Европе, зимой 1906 года он оказался в Париже, где познакомился с Мережковским и Гиппиусом. Эти люди сыграли большую роль в жизни боевика, став его литературными учителями и даже покровителями. Причем псевдоним В.Ропшин ему отдал именно Гиппиус. Что касается творчества, то Савинков в 1909 году написал «Воспоминания террориста» и «Конь бледный». А роман «То, чего не было», появился позже - в 1914 году. Любопытно вот что: однопартийцы не одобряли увлечение литературой и периодически требовали изгнать его из левых эсеров.

В конце 1908 года всех левых эсеров и Боевую организацию потрясла о том, что сам Азеф являлся двойным агентом. Борис Викторович до последнего не верил и в это. Он пытался защитить Евно Фишелевича на «суде чести», который эсеры организовали в Париже. Но успехом эта попытка не увенчалась. После смещения Азефа Савинков стал новым руководителем Боевой организации. Ничего толкового (с точки зрения боевика) добиться организация не смогла. Савинков не потянул роль лидера. И в 1911 году Боевую организацию упразднили. А Борис Викторович перебрался во Францию, где возобновил литературную деятельность. В этой же стране он и встретил Первую Мировую войну.

В те кровавые годы Савинков стал военным корреспондентом. А свои репортажи он из Парижа отправлял в российские издания. В такие как: «Биржевые ведомости», «День» и «Речь». А поэту, художнику и критику Максимилиану Александровичу Волошину Савинков писал, что ему тяжело приходится без политической деятельности, как будто у него «перебиты крылья». А в 1916 году Борис Викторович издал книгу «Во Франции во время войны».

Борьба с новой властью

Февральская революция оказалась полнейшей неожиданностью для всех русских революционеров, находившихся в то время за границей. Ошеломил этот факт и Бориса Викторовича. Поэтому он в спешке распрощался с семьей и вернулся на родину.

В Петроград он прибыл в апреле 1917 года. И вскоре выяснил, что в состав Временного правительства входит много знакомых ему людей. Находились там и эсеры. Например, Керенский, Чернов, Авксентьев. Естественно, такой человек как Савинков, пришелся ко двору. И Борис Викторович оказался в водовороте событий. Спустя кроткое время он уже обрел солидный политический вес и мог влиять на главу Временного правительства – Керенского. Затем Савинков получил должность комиссара Юго-Западного фронта. И поскольку он считал, что прекращать войну с Германией нельзя, пытался донести это до солдат. Но его попытки воодушевить их на ратное дело завершились провалом. В армии начались сильные брожения, дисциплина падала, солдаты отказывались подчиняться приказам, и открыто заявляли о своем желании прекратить бессмысленное, с их точки зрения, кровопролитие. Все прекрасно понимали, что страна быстро погружается в пучину хаоса. Понимал это и Савинков. Он был уверен, что только крепкая, сильная власть, способная брать на себя ответственность и принимать непопулярные решения, могла спасти ситуацию. Такого же мнения придерживался и генерал Лавр Георгиевич Корнилов.

Естественно, что они сблизились. По протекции Савинкова Корнилов получил пост Верховного Главнокомандующего. А сам Борис Викторович занял должность управляющего Военным министерством. Когда появилась новость о назначении, английский посол Бьюкенен сделал в дневнике ироничную запись: «…Мы пришли в этой стране к любопытному положению, когда мы приветствуем назначение террориста, в надежде, что его энергия и сила воли могут еще спасти армию».

Но, как и в случае с Боевой организацией, Савинков, получив высокий пост, не справился. Понятно, что один он ничего не смог бы изменить, но факт остается фактом. Положение в армии с каждым днем становилось все хуже. Тоже самое относилось и к стране в целом.

Ситуация требовала незамедлительного жесткого решения. И Борис Викторович, казалось, нашел единственный путь к спасению – арест всех лидеров большевистского движения (именно их он считал главными виновниками во всех бедах) и возвращение смертной казни в тылу (на фронте к высшей мере наказания уже прибегали). Но Керенский не послушал Савинкова, решив, что подобные меры чрезмерно жесткие. Услышав ответ, Борис Викторович подал в отставку. Правда, Керенский отставку не принял. Он не хотел терять одного из главных своих союзников, поэтому определил его в военные губернаторы Петрограда.

В конце августа произошло событие, которое для Савинкова обернулось трагедией. Генерал Корнилов решил установить в стране военную диктатуру. Подобный ход испугал Временное правительство. И Керенский вместе со своим ближайшим окружением начал искать возможных союзников Лавра Георгиевича. Под «раздачу», конечно, попал Савинков. Его дружба с Корниловым ни для кого не являлась секретом. Бориса Викторовича обвинили в пособничестве генералу. Все попытки доказать свою невиновность не увенчались успехом.

Даже Керенский ему не поверил, считая Савинкова одним из лидеров заговора. Поэтому Бориса Викторовича сняли с поста губернатора Петрограда, а его деятельность поставили под контроль партии. В ответ Савинков отказался от должности военного министра. Вскоре его исключили из рядов эсеров.

Но переживать из-за несправедливого решения Керенского Савинкову долго не пришлось – власть захватили ненавистные ему большевики. Начался новый этап его бесконечной борьбы. Он поучаствовал в провалившемся походе на Петроград, затем сбежал на юг, желая примкнуть к правительству Донской республики. Но здесь его приняли враждебно, сказалось террористическое и революционное прошлое. Поэтому вскоре Борис Викторович «всплыл» в Москве и организовал «Союз защиты Родины и Свободы» (СЗРС). В этот «Союз» он принимал всех, кто был недоволен новой властью. Таким образом, его союзниками стали и монархисты, и социал-демократы плехановского толка, и меньшевики, и эсеры и прочие «опоздавшие». Все они были готовы навязать большевикам борьбу и оспорить «трон». Причем в «Союз» вошло много бывших царских офицеров. А главными помощниками Савинкова стали генерал Рычков и полковник Перхуров.

По факту, «Союз» представлял собой подпольную армию боевиков, которые при помощи террора решили бороться с большевиками. А главными целями на устранение стали, конечно же, Ленин и Троцкий.

Но борьба, как поддержание жизнеспособности «Союза» требовали колоссальных затрат. И Савинков нашел три источника дохода. Первым «сочувствующим» стал председатель чешского национального комитета Масарик. Вторым – генерал Алексеев, один из лидеров Добровольческой армии. Оставшуюся часть необходимых средств выделило посольство Франции. Казалось, что у «Союза» были вполне реальные шансы на достижение поставленных целей, но май 1918 года выдался для Бориса Викторовича ужасающим. Несмотря на все его старания по сохранению СЗРС в тайне от чекистов, подполье было, что называется, вскрыто. Многих сторонников Савинкова арестовали и расстреляли. Он сам чудом избежал казни, спрятавшись в доме ярового противника большевиков Александра Аркадьевича Деренталя.

А большевики захватили Ярославль, Муром и Рыбинск, которые до этого удалось занять бойцам «Союза». После этой неудачи Савинков с огромным трудом сумел добраться до Казани, используя фальшивые документы. В этом городе находился Комитет Учредительного собрания, который состоял, по большому счету, из эсеров. Поэтому Борис Викторович решил упразднить «Союз». Но отношения с бывшими «коллегами» складывались непросто, его до сих пор обвиняли в участии в заговоре Корнилова. Но с этим Савинков кое-как смирился, его обескураживало другое. Он смотрел на эсеров и понимал, что они обречены на поражение, поскольку лидеры Комитета Учредительного собрания не могли воодушевить простой народ на борьбу с большевиками. От безысходности Савинков примкнул к отряду полковника Капееля, причем стал нести службу как обычный рядовой.

Агония

Ситуация становилась все хуже. Но сдаваться Борис Викторович не собирался. Вместе с супругами Деренталь он перебрался во Францию. Здесь Савинков попробовал себя в роли представителя правительства Колчака. А когда армию адмирала разгромили, он взялся за обеспечение вооружением белогвардейцев. Принял участие Савинков и в обсуждении Версальского договора. Как мог, он старался защитить интересы России, поскольку все еще продолжал верить в победу над большевиками.

Но постепенно положение Бориса Викторовича становилось все более шатким и унизительным. Несмотря на встречи с лидерами европейских стран, он чувствовал себя загнанным зверем. Черчиль и Ллойд-Джордж, по сути, прямым текстом говорили, что все белое движение – это «собачка» Антанты. И просто так ее кормить англичане не собирались. Взамен на финансирование они требовали территории России, те, которые были богаты нефтью.

Хрупкую надежду в 1920 году дал Юзеф Пилсудский. Он предложил Борису Викторовичу создать в Польше Русский политический комитет, а также вооруженные формирования. Савинков согласился. Ему удалось набрать порядка двух с половиной тысяч солдат (остатки от армий Деникина и Юденича) и сформировать из них отряд. Этот отряд совершил поход на Мозырь, но вновь вместо победы Савинков довольствовался горьким поражением. И тогда он понял, что с белым движением их дороги разошлись.

Вскоре появился «Научный союз защиты Родины и Свободы» (НСЗРС). Тот, кто вступал в него, приносил присягу: «Клянусь и обещаю, не щадя сил своих, ни жизни своей, всюду распространять идею НСЗРС: воодушевлять недовольных и непокорных Советской власти, объединять их в революционные сообщества, разрушать советское управление и уничтожать опоры власти коммунистов, действуя, где можно, открыто, с оружием в руках, где нельзя – тайно, хитростью и лукавством».

Что же касается официальной программы «Научного Союза», то она включала в себе следующие пункты: борьба с Советской властью, большевиками, монархистами, помещиками, за народовластие, свободу слова, печати, собраний, мелкую частную собственность, передачу земли в собственность крестьян, право на самоопределение народов, ранее входивших в состав Российской империи.

Но и это движение в скором времени самоустранилось. Время играло против Савинкова. И он это понимал, поэтому его попытки изменить ход стали хаотичными и плохо продуманными. Борис Викторович хватался за любую возможность, не пытаясь уже проанализировать ее перспективы. Так, например, было с организацией на территории Советской России «зеленого движения», в котором главной ударной силой стали крестьяне. Савинков писал Деренталю: «Поистине таинственна наша матушка Россия. Чем хуже, тем ей, видимо, лучше. Язык ума ей недоступен. Она понимает или запоминает только нагайку или наган. На этом языке мы теперь с ней только и разговариваем, теряя последние признаки гнилых, но мыслящих русских интеллигентов».

Началась партизанская война. Перевес сил был на стороне большевиков, а Савинкову катастрофически не хватало денег. И для того чтобы осуществлять финансирование боевых операций он «сливал» западным «партнерам» различную ценную информацию о Советах, полученную от своих агентов. В конце концов, большевикам эти «кошки-мышки» надоели. Они потребовали от Польши изгнания Савинкова и всех его сторонников. И вскоре Борису Викторовичу пришлось вновь искать себе пристанище. Он в очередной раз вернулся в Париж и поселился у Деренталей.

И вновь он не собирался прекращать борьбу с большевиками. Но теперь же его противостояние превратилось в фарс. Правители европейских стран постепенно начали налаживать контакт с Советской Россией, а Савинков же превратился в их глазах в безумного фанатика. Соответственно, ни о какой материальной помощи не могло быть и речи. А Муссолини и вовсе вместо денег дал Борису Викторовичу свою книгу дарственной надписью. Пытаясь хоть как-то исправить ситуацию, Савинков решил убить руководителя советской делегации на Генуэзской конференции Чичерина. Но и здесь он потерпел поражение. По факту, это был уже конец. Психическое состояние Бориса Викторовича резко ухудшилось. Он впал в депрессию от осознания бесперспективности дальнейшей борьбы. Затем ситуация для него стала совсем плачевной, поскольку на Западе его стали считать проблемой. Савинков окончательно запутался, чувствуя себя смертельно раненым зверем.

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Убить губернатора

Впрочем, были и есть в России писатели совсем другого рода, выбиравшие подлинную национальную традицию «крещения огнем». Были не только среди радикальных консерваторов (Константин Леонтьев), но и среди радикальных революционеров.

Борис Савинков - один из руководителей Боевой Организации эсеров, гениальный организатор и исполнитель террора - апологет тотального действия. Его книга «Конь бледный» (образ из Апокалипсиса) о новой фазе войны - планомерном физическом истреблении представителей власти. Цель его группы - убить губернатора.

Ваня, один из боевиков (прототипом его был реальный убийца князя Сергея Александровича Иван Каляев) так объясняет свои мотивы: «Убить тяжкий грех. Но вспомни: нет больше той любви, как если за други своя положить душу свою. Не жизнь, а душу. Вот я иду убивать, и душа моя скорбит смертельно. Но я не могу не убить, ибо люблю. Если крест тяжел, - возьми его. Если грех велик, - прими его. А Господь пожалеет тебя и простит».

Но Жорж, главный герой, явно излагающий мысли самого Савинкова, убежден в ином: «Я захотел и убил. Кто судья? Кто осудит меня? Кто оправдает? Мне смешны мои судьи, смешны их строгие приговоры. Кто придет ко мне и с верою скажет: убить нельзя, не убий. Кто осмелится бросить камень? Нету грани, нету различия. Почему для террора убить - хорошо, для отечества - нужно, а для себя - невозможно? Кто мне ответит?».

И продолжает: «Говорят еще, - нужно любить человека. А если нет в сердце любви? Говорят, нужно его уважать. А если нет уважения? Я на границе жизни и смерти. К чему мне слова о грехе? Я могу сказать про себя: «Я взглянул, и вот конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть». Где ступает ногой этот конь, там вянет трава, а где вянет трава, там нет жизни, значит, нет и закона. Ибо смерть - не закон».

Оба тоскуют по Святой Руси. Только Ваня верит в нее и жертвенно идет убить и умереть, мстя за поругание холодной бюрократической империей заповедей Христовых. А Жорж убивает, ведомый старомосковской формулой, живущей в его опустошенной душе: «коли правды нет, то всего нет». Не о чем жалеть и некого жалеть. Все прах. Но не все об этом знают.

И он хочет обратить в прах этого самодовольного губернатора в раззолоченном мундире просто потому, что тот - зримый символ имперского псевдомогущества, претендующего на вечность, претендующего на смысл. И это абсолютное государство самое себя считает высшей целью, не требующей ни обоснований, ни оправданий. А человек, бунтующий, перед его лицом - ничто.

Савинков доказывает обратное: террор уравнивает его и Империю в правах и возможностях. Одиночка с револьвером или бомбой, для которого ни своя, ни чужая жизнь - не святыня и не ценность, способен реально подорвать основы Системы.

Жорж завороженно повторяет: «Если вошь в твоей рубахе крикнет тебе, что ты блоха, выйди на улицу и убей!». И убивает.

Но не у всех революционных правдоискателей жила в душе такая отчаянность и забубенность. Утратив веру в Бога, многие истово верили в народ. И массами шли в него. Шли агитировать. Звать мужиков к борьбе за Правду.

Отмена крепостного права, состоявшаяся в 1861 году, не устроила никого. Дворяне лишились рабов. А мужики, хоть, и получили свободу, но они не очень то понимали, что с ней делать. Ведь земли у них в итоге оказалось меньше, чем было в крепостном состоянии. И стандартного надела просто, как правило, не хватало для ведения рентабельного хозяйства.

«Ростом общественных противоречий», неоправдавшимися ожиданиями и решили воспользоваться народники. Летом 1874 года сотни членов революционных кружков начали свой поход в деревни.

Они пытались походить на мужиков, разговаривать как они, пытались быть «своими». Но воспринимали их как «чужих». Пропасть между двумя народами, жившими на одной территории, но в разных культурных мирах была слишком глубока.

Нередко сами «угнетенные» сдавали своих «освободителей» жандармам. А те с пропагандистами не церемонились.

Всего арестовано было свыше двух тысяч человек. Следствие велось с применением методов, которые характерны и для сегодняшних защитников Системы. За три года, пока оно тянулось, отмечено было около сотни случаев самоубийств, помешательств, смертей при невыясненных обстоятельствах. Большинство в итоге оказалось на каторге.

Тупая жесткость власти и принципиальный ее отказ от диалога переводят противостояние в формат «кровной мести». Вот лишь некоторые эпизоды. 24 января 1878 года Вера Засулич тяжело ранила петербургского градоначальника Трепова за избиение розгами арестованного студента Емельянова. В феврале того же года в Киеве Валериан Осинский совершает покушение на товарища прокурора окружного суда Котляревского, «прославившегося» своей жестокостью, а в мае Григорий Попко там же убивает жандармского полковника Гейкинга.

4 августа Сергей Кравчинский среди бела дня в Петербурге зарезал шефа жандармов Мезенцова. Это была месть за казнь революционера Ивана Ковальского, оказавшего при аресте вооруженное сопротивление.

В программе «Земли и воли» появляется знаковый пункт о «систематическом истреблении наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства и вообще людей, которыми держится тот или другой ненавистный… порядок».

И, наконец, наступает 1 марта 1881 года. Александра II разрывает народовольческая бомба. Цареубийцы Андрей Желябов, Софья Перовская, Николай Кибальчич, Николай Рысаков, Тимофей Михайлов казнены уже 26 марта.

Боре Савинкову было тогда два года. Он сделает выводы из опыта предшественников. Для жандармов он будет неуловим. А вот, бывшие соратники по революционной борьбе, большевики окажутся изобретательней. Карьера террориста закончится в 1924-м. Он бросится вниз головой в лестничный пролет внутренней тюрьмы на Лубянке.