Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Сергей Григорьевич Волконский

С.Г. Волконский. Портрет прислал
Владимир Леонидович Чернышев, доцент НТУ «ХПИ», г. Харьков.

Волконский Сергей Григорьевич (1788-1865) участник войны в чине полковника; декабрист: состоял в "Южном обществе", масон; на 14 декабря 1925 г. был генерал-майором. По приговору суда лишен чинов и дворянства, отбывал наказание в Сибири - 20 лет каторги; с августа 1836 г. на поселении. Женат, имел двоих детей.

Волконский Сергей Григорьевич (1788 - 1865, с. Воронки Черниговской губ.) - декабрист. Происходил из старинного княжеского рода. Образование получил дома и в частном пансионе аббата Николя в Петербурге. Записан в армию в 1796. На действительной службе Волконский с 1805. Отличился во время войны против наполеоновской армии в 1806 - 1807 и в турецкую кампанию 1810-1811, получив золотую шпагу за храбрость и став флигель-адъютантом Александра I. Участвовал в Отечественной войне 1812 и заграничных походах 1813 - 1815, был произведен в генерал-майоры и награжден многими орденами. Член нескольких масонских лож, богатый помещик и владелец более 20 тыс. крестьян, сделавший блестящую военную карьеру, Волконский вошел в 1820 в состав "Союза благоденствия", а в 1821 стал членом Южного общества. Сторонник "Русской правды" П. И. Пестеля , Волконский "согласился как на введение республиканского правления, так и на истребление всех особ императорской фамилии". Но под разными предлогами отказывался от решительных действий: не арестовал Александра I в 1823 во время смотра в Бобруйске и не поднял на восстание в 1825 дивизию, которой командовал. Много позже, в "Записках" Волконский объяснил, что, по его мнению, Россию необходимо поставить "в гражданственности на уровне с Европой и содействовать к перерождению ее сходно с великими истинами, высказанными в начале Французской рев., но без увлечений, ввергнувших Францию в бездну безначалия". Был осужден по первому разряду, но смертная казнь была заменена 20 годами каторги, впоследствии сниженной до 9 лет. В Сибири организовал материальную поддержку неимущим товарищам и дружил с местными крестьянами, оказывая им медицинскую и иную помощь. В 1856 был амнистирован, приехал в Москву, выезжал несколько раз за границу, а потом поселился в своем имении. Автор замечательных по историко-культурной ценности "Записок", Волконский до конца жизни сохранил свои демократические убеждения о необходимости гражданской свободы в России.

Использованы материалы кн.: Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. Москва, 1997 г.

Ж.-Б. Изабэ. Портрет С.Г. Волконского. 1814 г.

Волконский Сергей Григорьевич , декабрист, ген.-майор (1817). Воен. службу начал в 1805 в кавалергардском полку. Участник кампании 1806- 1807 в период наполеоновских войн, войны с Турцией 1806 -12, Отечеств, войны 1812 и загран. походов рус. войск 1813-14. Участвовал более чем в 50 сражениях. Особо отличился при Пултуске (1806), Прейсиш-Эйлау (1807), Ватине (1810) и под Калишем {1813). С 1820 чл. тайного об-ва декабристов - «Союза благоденствия», с 1821 - Юж. об-ва декабристов. Вместе с В. Л. Давыдовым руководил Каменской управой Юж. об-ва. Устанавливал связи с Сев. об-вом декабристов. В 1825 участвовал в переговорах с представителями тайного революционного польского общества о выработке планов совместных действий. После восстания декабристов 1825 был арестован и приговорён к смертной казни, заменённой каторгой. В 1827 к месту каторги В. добровольно отправилась его жена Мария Волконская, дочь героя Отечеств, войны 1812 ген. от кавалерии H. H. Раевского. В 1856 В. вернулся из Сибири. До конца жизни сохранял верность революционным воззрениям. Резко критиковал реформы 60-х гг. за их половинчатость. Одобрял взгляды А. И. Герцена и Н. П. Огарёва, с которыми встречался в конце 50 - нач. 60-х гг. за границей.

Использованы материалы Советской военной энциклопедии в 8-ми томах, том 2.

ВОЛКОНСКИЙ Сергей Григорьевич, кн. (8.12.1788 - 28.11.1865). Генерал-майор, командир 1-й бригады 19-й пехотной дивизии 2-й армии.
Отец - член Государственного совета генерал от кавалерии кн. Григорий Семенович Волконский (25.1.1742 - 17.7.1824), мать - кж. Александра Николаевна Репнина (25.4.1756 - 23.12.1834) дочь фельдмаршала кн. Н.В. Репнина), статс-дама (с 22.8 1826) и обер-гофмейстерина. Воспитывался до 14 лет дома под руководством иностранца Фриза и отставного подполковника барона Каленберга (в 1798 провел несколько месяцев в пансионе Жакино, преподавателя 1 кадетского корпуса), затем в пансионе аббата Николя в Петербурге (1802-1805). Записан в службу сержантом в Херсонский гренадерский полк - 1.6.1796 (на 8 году от роду), зачислен штабс-фурьером в штаб фельдмаршала Суворова-Рымникского - 10.7.1796, назначен адъютантом в Алексопольский пехотный полк - 1.8.1796, переведен полковым квартирмейстером в Староингерманландский мушкетерский полк - 10.9.1796, назначен флигель-адъютантом и «переименован» ротмистром в Екатеринославский кирасирский полк - 19.3.1797, переведен в Ростовский драгунский полк - 18.11.1797, возвращен в Екатеринославский кирасирский полк - 15.12.1797. В действительной службе с 28.12.1805, когда он был переведен поручиком в л.-гв. Кавалергардский полк, участник кампании 1806-1807 (отличился в ряде сражений, заслужив орден Владимира 4 ст. с бантом, золотой знак за Прейсиш-Эйлау и золотую шпагу за храбрость) и 1810-1811 в Турции, штабс-ротмистр - 11.12 1808, пожалован во флигель-адъютанты - 6.9.1811, ротмистр - 18.10.1811, участник Отечественной войны 1812 и заграничных походов 1813-1815, участвовал почти во всех крупных сражениях, за отличия в которых произведен полковником - 6.9.1812, генерал-майором - 15.9.1813 с оставлением в свите и награжден орденами Владимира 3 ст., Георгия 4 ст., Анны 2 ст. с алмазными знаками, Анны 1 ст. и несколькими иностранными. В 1814 состоял при начальнике драгунской дивизии, назначен бригадным командиром 1 бригады 2 уланской дивизии - 1816, определен командиром 2 бригады 2 гусарской дивизии - 20.4.1818 (в бригаде не был и к службе в ней не приступал), 27.7.1818 уволен в отпуск за границу до излечения болезни (но за границу не ездил) и 5.8 отчислен от командования бригадою и назначен состоять при начальнике той же дивизии, назначен бригадным командиром 1 бригады 19 пехотной дивизии - 14.1.1821. Масон, член ложи «Соединенных друзей» (1812), ложи «Сфинкса» (1814), основатель ложи «Трех добродетелей» (1815) и почетный член Киевской ложи «Соединенных славян» (1820). За ним 1046 душ в Нижегородской губернии и 545 душ в Ярославской губернии, в 1826 на них было до 280 тыс. руб. долга, кроме того владел 10 тыс. десятин земли в Таврической губернии и хутором под Одессой.

Член Союза благоденствия (1819) и Южного общества, с 1823 возглавлял вместе с В.Л. Давыдовым Каменскую управу Южного общества, активный участник киевских съездов «на контрактах», осуществлял связь между Северным и Южным обществами.

Приказ об аресте - 30.12.1825, арестован 5.1.1826 во 2 армии, доставлен в Петербург 14.1 и заключен в Петропавловскую крепость в №4 Алексеевского равелина («присылаемого кн. Сергея Волконского посадить или в Алексеевском равелине, или где удобно но так, чтобы и о приводе его было неизвестно. 14 января 1826»).

Осужден по I разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен в каторжную работу на 20 лет.

Отправлен закованным в Сибирь - 23.7.1826 (приметы: рост 2 аршина 8 1/4 вершков, «лицом чист, глаза серые, лицо и нос продолговатые, волосы на голове и бровях темнорусые, на бороде светлые, имеет усы, корпусу среднего, на правой ноге в берце имеет рану от пули, зу6ы носит накладные при одном натуральном переднем верхнем зубе»), срок сокращен до 15 лет - 22.8.1826, доставлен в Иркутск - 29.8.1826, вскоре отправлен в Николаевский винокуренный завод, возвращен оттуда в Иркутск - 6.10, отправлен в Благодатский рудник - 8.10, прибыл туда - 25.10.1826, отправлен в Читинский острог - 20.9.1827, прибыл туда - 29.9, прибыл в Петровский завод в сентябре 1830, срок сокращен до 10 лет - 8.11.1832. По ходатайству матери освобожден от каторжной работы и обращен на поселение в Петровском заводе - 1835, высочайшим указом разрешено перевести его на жительство в с. Урик Иркутской губернии - 2.8.1836. куда прибыл - 26.3.1837, в 1845 окончательно переселился в Иркутск. По амнистии 26.8.1856 ему и его детям возвращено дворянство и разрешено возвратиться в Европейскую Россию, детям дарован княжеский титул - 30.8, выехал из Иркутска - 23.9.1856. Местом жительства определена д. Зыково Московского уезда, но почти постоянно жил в Москве, с октября 1858 по август 1859, в 1860-1861, с 1864 за границей, с весны 1865 жил в с. Воронки Козелецкого уезда Черниговской губернии, где умер и похоронен вместе с женой.

Братья: Николай Григорьевич Репнин-Волконский (1778 - 1845), генерал от кавалерии, с высочайшего разрешения присоединил к своей фамилии имя деда генерал-фельдмаршала Н.В. Репина, не оставившего наследников по мужской линии, в 1826 малороссийский военный губернатор, Никита (1781 - 1841), свиты генерал-майор, сестра - Софья (1785 - 1868), замужем за министром двора и уделов кн. П.М. Волконским.

ВД, X, 95-180; ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., 1826 г., д. 61, ч. 55.

Использованы материалы с сайта Анны Самаль "Виртуальная энциклопедия декабристов" - http://decemb.hobby.ru/

Н.А. Бестужев. С.Г. Волконский с женой в камере,
отведенной им в Петровской тюрьме. 1830 г.

Воспоминания современника

Старик Волконский - ему уже тогда было около 60 лет - слыл в Иркутске большим оригиналом. Попав в Сибирь, он как-то резко порвал связь с своим блестящим и знатным прошедшим, преобразился в хлопотливого и практического хозяина и именно опростился, как это принято называть нынче. С товарищами своими он хотя и был дружен, но в их кругу бывал редко, а больше водил дружбу с крестьянами; летом пропадал по целым дням на работах в поле, а зимой любимым его времяпровождением в городе было посещение базара, где он встречал много приятелей среди подгородних крестьян и любил с ними потолковать по душе о их нуждах и ходе хозяйства. Знавшие его горожане немало шокировались, когда, проходя в воскресенье от обедни по базару, видели, как князь, примостившись на облучке мужицкой телеги с наваленными хлебными мешками, ведет живой разговор с обступившими его мужиками, завтракая тут же вместе с ними краюхой серой пшеничной булки. Когда семья переселилась в город и заняла большой двухэтажный дом, в котором впоследствии помещались всегда губернаторы, то старый князь, тяготея больше к деревне, проживал постоянно в Урике и только время от времени наезжал к семейству, но и тут - до того барская роскошь дома не гармонировала с его вкусами и наклонностями - он не останавливался в самом доме, а отвел для себя комнатку где-то на дворе - и это его собственное помещение смахивало скорее на кладовую, потому что в нем в большом беспорядке валялись разная рухлядь и всякие принадлежности сельского хозяйства; особенной чистотой оно тоже похвалиться не могло, потому что в гостях у князя опять-таки чаще всего бывали мужички, и полы постоянно носили следы грязных сапогов. В салоне жены Волконский нередко появлялся запачканный дегтем или с клочками сена на платье и в своей окладистой бороде, надушенный ароматами скотного двора или тому подобными несалонными запахами. Вообще в обществе он представлял оригинальное явление, хотя был очень образован, говорил по-французски, как француз, сильно грассируя, был очень добр и с нами, детьми, всегда мил и ласков; в городе носился слух, что он был очень скуп. Так как мне едва ли придется далее возвращаться к старику Волконскому, то я здесь, кстати, расскажу мое последнее свидание с ним, бывшее несколько лет после амнистии, в 1861 или в 1862 году. Я был тогда уже врачом и проживал в Москве, сдавая свой экзамен на доктора; однажды получаю записку от Волконского с просьбою навестить его. Я нашел его хотя белым, как лунь, но бодрым, оживленным и притом таким нарядным и франтоватым, каким я его никогда не видывал в Иркутске; его длинные серебристые волосы были тщательно причесаны, его такая же серебристая борода подстрижена и заметно выхолена, и все его лицо с тонкими чертами и изрезанное морщинами делали из него такого изящного, картинно красивого старика, что нельзя было пройти мимо него, не залюбовавшись этой библейской красотой. Возвращение же после амнистии в Россию, поездка и житье за границей, встречи с оставшимися в живых родными и с друзьями молодости и тот благоговейный почет, с каким всюду его встречали за вынесенные испытания - все это его как-то преобразило и сделало и духовный закат этой тревожной жизни необыкновенно ясным и привлекательным. Он стал гораздо словоохотливее и тотчас же начал живо рассказывать мне о своих впечатлениях и встречах, особенно за границей; политические вопросы снова его сильно занимали, а свою сельскохозяйственную страсть он как будто покинул в Сибири вместе со всей своей тамошней обстановкой ссыльнопоселенца.

Белоголовый Н.А. Из воспоминаний сибиряка о декабристах. В кн.: Русские мемуары. Избранные страницы. М., 1990.

Волконский и Пушкин

Волконский Сергей Григорьевич (1788-1865). Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813-1814 годов, командир пехотной дивизии 2-й армии, генерал-майор, член Союза благоденствия и один из руководителей Южного общества. Сторонник отмены крепостного права и установления республиканского строя в России. Осужден к 20 годам каторги в Сибири.

Встречи Пушкина с Волконским относятся к маю 1820 и началу 1821 годов во время посещения поэтом Киева. Возобновились они в Одессе. «Пушкин пишет „Онегина" и занимает собою и стихами всех своих приятелей»,- сообщал Волконский П. А. Вяземскому в июне 1824 года. Дружеское расположение декабриста к поэту можно увидеть из его письма от 18 октября того же года, в котором он сообщает Пушкину, находившемуся в Михайловской ссылке, о предстоящей помолвке с М. Н. Раевской и попутно выражает надежду, что поэт изберет «предметом пиитических творений» древние Новгород и Псков.

Волконскому было поручено руководством Южного общества принять Пушкина в члены общества, но он, «угадав великий талант, предвидя славное его будущее и не желая подвергать его случайностям политической кары, воздержался от исполнения возложенного на него поручения».

Л.А. Черейский. Современники Пушкина. Документальные очерки. М., 1999, с. 127-128.

Далее читайте:

Сочинения:

Записки. Изд. 2-е. Спб., 1902;

Письма к П. Д. Киселеву. 1814-1815.- «Каторга и ссылка», 1933, кн. 2.

Литература:

Восстание декабристов: Материалы. М., 1953. Т. 10;

Волконская М.Н. Записки. Чита, 1960.

Князь Сергей Григорьевич Волконский 4-й (8 декабря 1788 - 28 ноября 1865) - генерал-майор, бригадный командир 19 пехотной дивизии (1825); герой Отечественной войны 1812 года, декабрист.

Биография

Ранние годы

Из княжеского рода Волконских, младший брат Н. Г. Репнина. Сын князя Г. С. Волконского (1742-1824) - генерала от кавалерии, оренбургского генерал-губернатора, члена Государственного совета. Родился в Москве в доме отца на Волхонке 8 (20) декабря 1788 года спустя два дня после взятия русскими войсками турецкой крепости Очаков. Записан на службу сержантом в Херсонский гренадерский полк 1 июня 1796 и после нескольких «перечислений» в разные полки определен ротмистром в Екатеринославский кирасирский полк в декабре 1797. Отроческие годы провел в привилегированном иезуитском пансионе аббата Николя, куда учиться принимали только детей из знатных семей. Действительную службу начал 28 декабря 1805 поручиком в Кавалергардском полку.

Осенью 1806 года, во время начала второй войны России с французами на стороне Четвёртой коалиции, в качестве адъютанта был определен в свиту главнокомандующего фельдмаршала М. Ф. Каменского, вместе с которым вскоре прибыл на театр военных действий в Пруссии. Однако уже через несколько дней юный князь остался без места, поскольку старый генерал, не желая сражаться с Наполеоном, самовольно покинул вверенные ему войска. Это случилось 13 (25) декабря 1806 года. В тот же день его взял под свою опеку - тоже как адъютанта - генерал-лейтенант Александр Иванович Остерман-Толстой, под началом которого на следующий день - 14 (26) декабря 1806 года - получил боевое крещение в битве при Пултуске. Тогда в ходе сражения русским удалось успешно отбиться от противника. Интересно, что ровно через 19 лет в этот же день на Сенатской площади в Петербурге произошло восстание декабристов.

В битве при Прейсиш-Эйлау, которая состоялась 26-27 января (7-8 февраля) 1807 года, сражался, уже будучи адъютантом нового русского главнокомандующего - генерала от кавалерии Леонтия Леонтьевича Беннигсена, и был ранен пулей в правый бок. Весной того же года его формулярный список дополнился сражениями при Гутштадте и Фридланде. Несколько позже наблюдал за встречей русского царя Александра I с Наполеоном в Тильзите. В виду ухода в отставку Беннигсена, домой вернулся строевым офицером Кавалергардского полка, в котором продолжал числиться. Имел орден Святого Владимира 4-й степени, золотой крест за Прейсиш-Эйлау, золотую шпагу с надписью «За храбрость». В 1810-1811 годах воевал с турками и за отличия произведен в ротмистры и пожалован флигель-адъютантом.

Отечественная война

В 1812 году находился при Государе Императоре, в звании Его Величества флигель-адъютанта, от открытия военных действий до возвращения Его Императорского Величества в столицу; был в действительных сражениях, во 2-й Западной армии, при Могилёве и Дашковке; в отряде генерал-адъютанта барона Ф. Ф. Винцингероде: 28 июля, под Поречьем; 1 августа, при Усвяте; 7 - при Витебске; 31 - при г. Звенигороде и 2 сентября, на р. Москве, при с Орлове; 2 октября, при г. Дмитрове и за отличие в этом сражении удостоен награждения чином полковника. 14 августа, находясь в летучем отряде генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова, был в действительных сражениях: при переправе через р. Воплю, в сражении при г. Духовщине и под Смоленском, откуда был отправлен с партизанским отрядом, действовал между Оршей и Толочиным и открыл коммуникацию между главной армией и корпусом графа Витгенштейна; также был в делах при переправе неприятеля через р. Березину, за что награждён орденом Святого Владимира 3-й степени, и преследовании его от Лепеля до Вильны.

В 1813 году исправлял должность дежурного по корпусу барона Винцингероде, находился с ним в заграничном походе и был в действительных сражениях: 2 февраля, под под Калишем, где пожалован орденом Святого Георгия 4-го класса; 16 и 18 апреля, в авангардных делах при г. Вейнсенфельске, 20 - в генеральном сражении при Люцене; находился при отступлении от г. Люцена до переправы российских войск через р. Эльбу, за что награждён орденом Святой Анны 2-й степени, украшенным алмазами, и прусским орденом «Pour le Mrite», а за отличия в сражениях при Гросс-Беерене и Денневице пожалован 15 сентября в генерал-майоры. Отличился под Лейпцигом и был награждён орденом Святой Анны 1-й степени и австрийским орденом Леопольда 2-й степени. Сражался во Франции в 1814 году и за отличие при Лаоне удостоен прусского ордена Красного орла 2-й степени. В 1816 году назначен командиром бригады 2-й уланской дивизии, в 1821 году переведён бригадным командиром 19-й пехотной дивизии.

«Во глубине сибирских руд

Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье»

А. С. Пушкин

Введение

14 декабря 2015 года исполнится 190 лет со дня событий, произошедших на Сенатской площади в г. Санкт-Петербурге - восстания декабристов. Почти два столетия назад представители самых известных и знатных дворянских фамилий выступили за реализацию принципов гражданского общества - свободы слова, печати, собраний, передвижений, социальную справедливость, верховенство закона во всех сферах жизни, устранение сословных ограничений.

Однако их высоким идеям не суждено было осуществиться. Крепостная Россия не была готова к реализации подобных идей ни теоретически, ни практически. Поэтому стремление к освобождению страны, ее трудового народа обернулось для его сторонников казнями, ссылками в Сибирь, каторгой и тюремным заключением.

А начиналось все задолго до указанных событий, когда в 1816 году в Петербурге образовалось тайное общество из нескольких гвардейских офицеров под руководством Никиты Муравьева, названное «Союзом спасения», которое имело целью «содействовать в благих начинаниях правительству в искоренении всякого зла в управлении и в обществе» . Через два года, развиваясь и расширяясь, общество изменило свое название на «Союз благоденствия». Однако к 1821 году с появлением в нем радикально настроенных участников, предлагавших насильственные проекты, общество распалось, и на его обломках образовались два новых союза - Северный и Южный. Первоначально Северным союзом руководил Никита Муравьев. В 1823 году к нему присоединился К. Рылеева, отставной артиллерист, который, в последствие, и возглавил Северное общество, где господствовали конституционно-монархические стремления.

Предводителем Южного общества стал командир пехотного Вятского полка Павел Пестель - умный, образованный и решительный человек, который поддерживал республиканские идеи усовершенствования общества.

Неизвестно было бы в истории России 14 декабря, если бы не стечение обстоятельств. В 1827 году в г. Таганроге умер император Александр I, не оставив сына-наследника, поэтому по закону о престолонаследии, трон должен был перейти к его родному брату Константину, однако он уже в 1822 году в своем письме отказался от престола. Поэтому Александр I манифестом 1823 года назначил преемником своего младшего брата Николая. Однако это было сделано в полной секретности, с подписью императора «вскрыть после моей смерти». Поэтому Николай не знал о грядущем престолонаследии, и в результате, после смерти Александра I, Николай присягнул на верность Константину, находящемуся в Польше, а Константин, в свою очередь, Николаю. В конце концов, Николай согласился принять оказанную ему честь и назначил присягу войск и общества на 14 декабря 1825 года.

Вся эта таинственность и неразбериха, окружавшая вступление на престол, привели к образованию различных слухов, толков, разговоров и сомнений, что, в свою очередь, привело к выходу на Сенатскую площадь двух тысяч человек - гвардейских солдат и членов тайного общества.

На протяжении всего дня мятежники, с одной стороны, а Николай с верными ему полками, с другой, стояли, ничего не предпринимая. Наконец, Николая уговорили закончить все до наступления ночи. «Дали холостой залп, он не подействовал; выстрелили картечью - каре рассеялось; второй залп увеличил число трупов. Этим кончилось движение 14 декабря» .

Расследование происшедшего занималась Особая следственная комиссия, созданная императором Николаем I, под руководством военного министра А.И. Татищева. Всего под следствием оказалось 579 человек, из которых виновными было признано 289. Из них 121 предан специально образованному Верховному уголовному суду, который 29 июня (10 июля) 1926 г. приговорил пятерых декабристов к смертной казни через четвертование, 31 — к смертной казни через повешение, остальных - к разным срокам каторги и ссылки .

Однако 10 (22) июля 1826 г. император Николай I смягчил приговор, сохранив смертную казнь через повешение только для главных «зачинщиков» - П.И. Пестеля, С.И. Муравьева-Апостола, М.П. Бестужева-Рюмина, Г.П. Каховского и К.Ф. Рылеева. Казнь состоялась в ночь на 13 (25) июля 1826 года в Петропавловской крепости в Петербурге.

По свидетельству очевидцев, С.И. Муравьеву-Апостолу, М.П. Бестужеву-Рюмину и К.Ф. Рылееву пришлось дважды испытать ужасы эшафота. Первоначально «плохо затянутые веревки соскользнули по верху шинелей, и несчастные попадали вниз в разверстую дыру, ударяясь о лестницы и скамейки. Помост немедленно поправили и взвели на него упавших. Рылеев, несмотря на падение, шел твердо, но не мог удержаться от горестного восклицания: «И так скажут, что мне ничто не удавалось, даже и умереть!». Другие уверяют, будто он, кроме того, воскликнул: «Проклятая земля, где не умеют, ни составить заговора, ни судить, ни вешать!» . Слова эти приписываются и его соратнику С. Муравьеву-Апостолу. Беркопф упоминал еще о словах П. Каховского, который перед казнью сказал: «Щуку поймали, а зубы остались». За неисправность виселицы гарнизонного военного инженера Матушкина разжаловали в солдаты на одиннадцать лет. Затем его снова произвели в офицеры, о чем он сам рассказывал вице-президенту Петербургской Медико-Хирургической академии И. Т. Глебову, находясь при постройках Академии . Все остальные члены Северного и Юного обществ были (за исключением А.Н. Муравьева) лишены чинов и дворянства. В зависимости от степени вины их разделили на 11 разрядов: 107 из них отправлены в Сибирь (88 на каторгу, 19 на поселение), 9 разжалованы в солдаты, 40 декабристов были осуждены другими судами, 120 подверглись внесудебным репрессиям (заточение в крепость, разжалование, перевод в действующую армию на Кавказ, передача под надзор полиции и др.) .

Князь С. П. Трубецкой - представитель Северного общества

Князь Сергей Петрович Трубецкой родился 29 августа (9 сентября) 1790 года в семье предводителя дворянства Нижегородской губернии, князя Петра Сергеевича Трубецкого и княгини Грузинской Дарьи Александровны. Первоначально получил домашнее образование, как и большинство его современников, затем слушал лекции в Московском университете, продолжил обучение в Париже. Начал службу в чине подпрапорщика Семёновского полка, через два года был произведён в прапорщики, в 1812 году в поручики. Участвовал в сражениях при Бородино, Малоярославце, Люцене, Бауцене, Кульме, проявив себя как храбрый, самоотверженный воин.

Трубецкой одним из первых вместе с Александром и Никитой Муравьевыми пришел к мысли о необходимости образования тайного общества, которое и было сформировано в феврале 1817 г. под названием «Союза спасения» или «истинных и верных сынов отечества». Трубецкой являлся одним из организаторов Северного общества. Он был избран диктатором восстания, но на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 г. не пришел, т.к. был категорически против кровопролития и любого насилия против царской семьи, которое предлагал радикально настроенный П. Пестель.

После печальных событий на Сенатской площади, как один из руководителей движения декабристов, он был арестован 15 декабря и препровожден в Петропавловскую крепость.

После дознания и расследования по делу С. П. Трубецкому был вынесен приговор - смертная казнь, который позже был заменен вечной каторжной работой. Спустя время бессрочная каторга был заменена реальными сроками - сначала по манифесту от 22 августа 1826 года в честь коронации Николая I срок сокращался до 20 лет, в 1832 году его сократили до 15 лет, а в 1835 году — до 13 лет.

Узнав о судьбе мужа, жена Трубецкого - Екатерина Ивановна, пожелала сопровождать его в Сибирь. На что император Николай I, видя безуспешность уговоров, сказал: «Ну, поезжайте, я вспомню о вас!», а императрица Александра Фёдоровна прибавила: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте, и я не колебалась бы сделать то же!» .

Первоначально Сергей Петрович Трубецкой отбывал наказание в Нерчинских рудниках, позднее — на Петровском заводе, а в 1839 году по отбытии каторги поселился в селе Оёк Иркутской губернии.

После объявления амнистии императором Александром II от 22 августа 1856 года, Трубецкой, как и остальные оставшиеся в живых декабристы, был восстановлен в правах дворянства. Его дети по указу от 30 августа 1856 года могли пользоваться княжеским титулом. Трубецкой не имел права постоянно жить в Москве и приезжал туда наездами с разрешения полиции. По отзыву одного современника, он был в это время «добродушен и кроток, молчалив и глубоко смиренен». Трубецкой умер в Москве в 1860 году. Однако о месте его захоронения ничего не известно.

1. Князь С. Г. Волконский - представитель Южного общества

Сергей Григорьевич Волконский родился в 1788 г. в селе Вороньки, близ Бобровицы (в настоящее время Черниговская область, Украина). Получил домашнее образования, затем, по его собственным словам, «четырнадцати лет возраста моего поступил в общественное частного лица заведение - в институт аббата Николя - заведение, славившееся тогда как лучшее. Но по совести должен опять высказать, хоть и уважаю память моего наставника, что преподаваемая нам учебная система была весьма поверхностна и вовсе не энциклопедическая. Вышел я из института на восемнадцатом году моей жизни и в начале 1806 г. поступил в Кавалергардский полк поручиком. Тогда начался общественный и гражданский мой быт» .

В армии Сергей Волконский начал служить в чине поручика в лейб-гвардии кавалергардского Конного полка. Он принимал участие в войне 1806-1807 гг. Четвертой коалиции - Пруссии, Саксонии и России - с Францией. После Прусской кампании поручик Сергей Волконский переводится на другой фронт; участвовал в русско-турецкой войне 1806-1812 гг., в Отечественной войне 1812 года с Наполеоном, в частности, как участник и организатор партизанского движения.

За высокие достижения, мужество и героизм, он был удостоен следующих наград: ордена Св. Георгия 4-го класса; ордена Св. Анны 1-й и 2-й степени; ордена «За заслуги»; ордена Красного орла 2-й степени. За отличия в сражениях при Гросс-Беерене и Денневице был пожалован 15 сентября в генерал-майоры.

Сергей Григорьевич Волконский - единственный генерал действительной службы, принявший непосредственное участие в восстании декабристов. В 1819 году он вступил в «Союз благоденствия», в 1821 году — в Южное общество. С. Волконского арестовали 7 января 1826 г. по месту службы, в Умани, где он командовал 1-й бригадой 19-й пехотной дивизии, привезли в Санкт-Петербург и заключили в Петропавловскую крепость.

Допрашивал его новый император Николай I. Волконский во время следствия убедительно играл роль «дурака» и солдафона, из чего государь сделал следующий вывод: «Сергей Волконский набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоял как одурелый, он собой представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека» .

За участие в восстании 14 декабря 1825 г., он был осуждён по 1-му разряду, лишён чинов и дворянства. 10 июня 1826 года приговорён к «отсечению головы», но по Высочайшей конфирмации от 10 июля 1826 года смертный приговор был заменён на 20 лет каторжных работ (22 августа 1826 г. срок сокращён до 15 лет, в 1832 г. - до 10 лет).

После казни пятерых декабристов, осужденных Волконского, Трубецкого, Муравьева, Давыдова отправили первой группой в Сибирь, которые прибыли на каторгу в августе 1826 года . Каторгу отбывал на Благодатском руднике, в Читинском остроге, на Петровском Заводе. В 1837 году на поселении в с. Урик. С 1845 г. проживал с семьёй в г. Иркутске.

Из воспоминаний Н. А. Белоголового, который лично знал С. Г. Волконского, следует: «Старик Волконский — ему уже тогда было около 60 лет — слыл в Иркутске большим оригиналом. Попав в Сибирь, он как-то резко порвал связь с своим блестящим и знатным прошедшим, преобразился в хлопотливого и практического хозяина и именно опростился, как это принято называть нынче. С товарищами своими он хотя и был дружен, но в их кругу бывал редко, а больше водил дружбу с крестьянами; летом пропадал по целым дням на работах в поле, а зимой любимым его времяпровождением в городе было посещение базара, где он встречал много приятелей среди подгородних крестьян и любил с ними потолковать по душе о их нуждах и ходе хозяйства….<…>. В салоне жены Волконский нередко появлялся запачканный дегтем или с клочками сена на платье и в своей окладистой бороде, надушенный ароматами скотного двора или тому подобными несалонными запахами. Вообще в обществе он представлял оригинальное явление, хотя был очень образован, говорил по-французски, как француз, сильно грассируя, был очень добр и с нами, детьми, всегда мил и ласков» .

После известия о смерти Николая I, Мария Волконская уехала из Иркутска, т. к. совместная жизнь супругов к этому времени стала невозможной. По иронии судьбы через несколько дней после ее отъезда новый император Александр II провозгласил амнистию оставшимся в живых декабристам. Сергей Волконский задержался в Сибири еще на год и в сентябре 1856 г. возвратился в Россию, но оставался под надзором полиции. С. Г. Волконскому было разрешено вернуться в Европейскую Россию, ему было возвращено дворянство, но не княжеский титул. Из наград по особой просьбе ему были возвращены воинский орден Георгия за Прейсиш-Эйлау и памятная медаль 1812 года.

Волконский С. Г. свою собственную жизнь оценил следующим образом: «Избранный мною путь довел меня в Верховный уголовный суд, и в каторжную работу, и к ссылочной жизни тридцатилетней, но все это не изменило вновь принятых мною убеждений, и на совести моей не лежит никакого гнета упрека» . Под конец жизни он поселился в имении зятя - селе Вороньках, где и скончался 28 ноября 1865 г., оставшись верным своей любимой поговорке «каков в колыбели, таков и в могиле».Похоронен в том же селе рядом с женой Марией Волконской, сопровождавшей его в ссылке.

"Пленительные образы! Едва ли

В истории какой-нибудь страны

Вы что-нибудь подобное встречали:

Их имена забыться не должны..."

Н.Некрасов

Глава II . Жены и дети декабристов

2.1. Княгиня Е. И. Трубецкая

Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая (в девичестве Лаваль), родилась 27 ноября 1800г. в Киеве в семье французского эмигранта, бежавшего от французской революции, управляющего третьей экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел И. С. Лаваля и А. Г. Козицкой - владелицы большого медеплавильного завода, золотых приисков, происходившей из богатого купеческого рода. В свое время Александра Григорьевна одолжила королю Франции Людовику XVIII, находившемуся в эмиграции, 300 тысяч франков, за что признательный монарх наградил ее мужа графским титулом. Екатерина и ее сестры были прекрасно образованы и подолгу жили с родителями в Европе.

Со слов современников, мы имеем ее портрет: «Екатерина Ивановна Трубецкая, - вспоминал Андрей Розен, - была не красива лицом, не стройна, среднего росту, но когда заговорит, - так что твоя краса и глава - просто обворожит спокойным приятным голосом и плавною, умною и доброю речью, так все слушал бы ее. Голос и речь были отпечатком доброго сердца и очень образованного ума от разборчивого чтения, от путешествий и пребывания в чужих краях, от сближения со знаменитостями дипломатии» .

В 1819 году в Париже Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, который был на десять лет старше её и считался завидным женихом: знатен, богат, умён, образован, имел венный опыт. А в 1821 году они сыграли свадьбу.

После ареста мужа, в декабре 1825 г. Екатерина Трубецкая написала ему письмо в Петропавловскую крепость: «Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя. Я все готова снести с тобою, не буду жалеть ни о чем, когда буду с тобой вместе. Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе и все минуты жизни своей тебе посвящать. Меня будущее иногда беспокоит на твой счет. Иногда страшусь, чтоб тяжкая твоя участь не показалась тебе свыше сил твоих... Мне же, друг мой, все будет легко переносить с тобою вместе, и чувствую, ежедневно сильнее чувствую, что как бы худо нам ни было, от глубины души буду жребий свой благословлять, если буду я с тобою» .

После ссылки мужа на каторгу, получив разрешение от императора Николая I на поездку, на следующий день, 24 июля 1826 года, Трубецкая выехала в Сибирь. Она была первой женой декабриста, которая отважилась на такой подвиг.

«Женщина с меньшею твердостью, - писал А. Е. Розен, - стала бы колебаться, условливаться, замедлять дело переписками с Петербургом и тем удержала бы других жен от дальнего напрасного путешествия. Как бы то ни было, не уменьшая достоинств других наших жен, разделявших заточение и изгнание мужей, должен сказать положительно, что княгиня Трубецкая первая проложила путь, не только дальний, неизвестный, но и весьма трудный, потому что от правительства дано было повеление отклонять ее всячески от намерения соединиться с мужем» .

В Иркутск она прибыла 16 сентября, преодолев 5725 верст тяжелейшего пути. Ей неожиданно посчастливилось встретиться с мужем. «Конвойные не успели оглянуться, как Трубецкой соскочил с повозки и обнял жену. Свидание длилось недолго. Декабристов увезли, а Трубецкая осталась в Иркутске, но выехать отсюда скоро ей не пришлось: здесь ее ожидали бесконечные и мучительные объяснения с иркутским губернатором Цейдлером» .

В Иркутске она провела долгих 5 месяцев, прежде чем добиться разрешения от губернатора И. Б. Цейдлера на продолжение своей поездки к месту ссылки мужа. Устав ждать, Е. И. Трубецкая написала И. Б. Цейдлеру: «Я готова пройти семьсот верст, которые отделяют меня от мужа, по этапу, плечом к плечу с каторжниками, но только не тяните больше, прошу вас, отправьте меня сегодня же!» .

Княгиня Трубецкая приехала первой. Увидев сквозь щель тюремного забора мужа, бывшего князя, в кандалах, в коротком оборванном тулупчике, подпоясанном веревкой, она упала в обморок .

Все женщины по прибытии в Сибирь давали подписку об отказе от семейной жизни. Свидания с мужьями разрешались по часу два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому женщины часами сидели на большом камне против тюрьмы, чтобы иногда перекинуться словом с узниками. Солдаты грубо прогоняли их, а однажды даже ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая демонстративно устраивала перед тюрьмой настоящие приемы: усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Беседа имела одно неудобство: приходилось довольно громко кричать, чтобы услышать друг друга .

Почти четыре года супруги продолжали видеться от свидания к свиданию. Затем декабристки получили разрешение от шефа жандармов жить в тюрьме вместе со своими мужьями. И 30 сентября 1830 г. Лепарский рапортовал Бенкендорфу: «Я дозволил всем девяти женам государственных преступников, при команде моей живущим, по настоятельной просьбе первых проживать в казарме со своими мужьями» .

Дом Трубецких, как и дом Волконских, был настоящим центром встреч и общения декабристов, живших на поселении вблизи Иркутска. «Обе хозяйки - Трубецкая и Волконская - своим умом и образованием, а Трубецкая - и своею необыкновенной сердечностью были, как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию», - писал позднее в своих воспоминаниях воспитанник декабристов и частый гость в их домах Н.А. Белоголовый .

У Екатерины Ивановны долго не было детей, только через девять лет появился их первенец - дочь Александра. Всего у Трубецких было четыре дочери - Александра, Елизавета, Зинаида, Софья и три сына - Никита, Владимир, Иван. Из семерых детей Трубецких только четверо выросли и покинули Сибирь. Последняя дочь Софья, родившаяся через год после Ивана, прожила только 13 месяцев.

Рождение детей, их утрата подрывали силы Екатерины Ивановны. Всю весну и лето 1854 г. она проболела и уже не могла вставать, ее мучил сухой кашель и ревматизм. В 7 часов утра 11 октября 1854 г. она скончалась на руках мужа и детей. В последний путь жену «государственного преступника» провожал весь Иркутск. Могила Е.И. Трубецкой и ее детей находится на территории Знаменского монастыря в г. Иркутске. Согласно Постановлению Совета Министров РСФСР № 1327 от 30.08.1960 г. она является памятником истории федерального значения и охраняется государством. На мемориальной доске, установленной в 1981 г., написано: «Здесь похоронена жена декабриста С.П.Трубецкого Екатерина Ивановна, ум. 11 октября 1854 г. и их дети Никита, Владимир и Софья».

2.2. Княгиня М. Н. Волконская

Мария Николаевна Волконская (в девичестве Раевская) родилась 25 декабря (6 января) 1805/1806/1807 в поместье Воронки, Черниговской губернии. Она получила домашнее образование, была отличной пианисткой, обладала прекрасным голосом, говорила на нескольких иностранных языках.

В 1824 г. С. Г. Волконский сделал предложение Марии Николаевне Раевской, дочери прославленного генерала, героя Бородинского сражения 1812 года. Невесте было 19 лет, и она была на 19 лет моложе жениха. Свадьба состоялась 11 января 1825 г. в Киеве. Посаженным отцом жениха был его брат Николай Репнин-Волконский, а шафером - Павел Пестель.

В конце 1825 года, ожидая ребёнка, Мария Николаевна жила в имении родителей. Она родила своего первенца - сына Николая - 2 января 1826 года и ничего не знала о событиях 14 декабря и об аресте мужа, т.к. ее родные скрывали от нее правду, боясь за ее здоровье.

«Жены декабристов могли видеть, как глубокой ночью фельдъегери отвозили их мужей из дворца в крепость, как бесшумно открывались Петровские ворота и люди исчезали в этой каменной могиле. В первое время нельзя было даже думать о свидании с ними: из уст в уста передавались подробности царских допросов, по городу носились страшные слухи. Позже стало известно, что разрешение на свидание можно получить только от самого императора или от шефа жандармов Бенкендорфа» .

После оглашения приговора Мария Николаевна приняла решение следовать за мужем в Сибирь. Узнав об этом, отец сказал: «Я прокляну тебя, если ты не вернешься через год!». Перед смертью старик Раевский, не доживший до возвращения своей дочери из Сибири, показывая на ее портрет, произнес: «Вот самая удивительная женщина, которую я знал!» .

Решение сразу нескольких жен декабристов следовать за мужьями в Сибирь вызвало широкий общественный резонанс, поэтому на их пути были предприняты всевозможные препоны, чтобы отговорить их от поездки. Жен декабристов предупреждали о том, что они потеряют прежнее звание, «…то есть будет признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного <…> ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущего равную с ним участь, себе подобною….. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне. Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено. <…> Отъездом в Нерчинский край уничтожается право на крепостных людей, с ними прибывших» .

В Резолюции императора Николая I говорилось: «Я поручил Волконской предостеречь молодую женщину от такого ужасного путешествия; во всяком случае, я не могу согласиться на сопровождение почтальона, так как это означало бы действовать не в духе моих советов, а как раз наоборот» .

За день до своего отъезда, в честь Марии Николаевны в доме невестки Зинаиды Волконской был устроен прощальный музыкальный вечер. Из воспоминаний непосредственного очевидца, брата поэта Веневитинова, следует: «Вчера провел я вечер, незабвенный для меня. Я видел во второй раз и еще более узнал несчастную княгиню Марию Волконскую... Она нехороша собой, но глаза ее чрезвычайно много выражают. Третьего дня ей минуло двадцать лет» .

Мария Волконская прибыла в Благодатский рудник 12 февраля 1827 года, последов за мужем в Читу (1827), а затем в Петровский завод (1830). Она вела обширную переписку по поручению декабристов с их родственниками и знакомыми.

Из документальных источников мы узнаем, что «Марья Николаевна, была дама совсем светская, любила общество и развлечения и сумела сделать из своего дома главный центр иркутской общественной жизни. Говорят, она была хороша собой, но, с моей точки зрения 11-летнего мальчика, она мне не могла казаться иначе, как старушкой, так как ей перешло тогда за 40 лет; помню ее женщиной высокой, стройной, худощавой, с небольшой относительно головой и красивыми, постоянно щурившимися глазами. Держала она себя с большим достоинством, говорила медленно и вообще на нас, детей, производила впечатление гордой, сухой, как бы ледяной особы, так что мы всегда несколько стеснялись в ее присутствии; но своих детей, Мишеля и Нелли она любила горячо и, хотя и баловала их, но в то же время, строго следила сама за их воспитанием» .

Мария Николаевна Волконская умерла в 1863 году в Чернигове от болезни сердца и похоронена рядом с мужем на своей малой родине в селе Вороньки Черниговской области. Над их могилами был воздвигнут храм-усыпальница, который был разрушен в советское время. Но в 1975 г. примерно на этом месте устроен мемориал декабристов с кенотафами взамен утраченных надгробий.

2.3. Потомки декабристов

Спустя шестнадцать лет по случаю бракосочетания наследника Александра Николаевича был пересмотрен вопрос «о детях, рожденных в Сибири от сосланных туда государственных преступников, вступивших в брак в дворянском состоянии до постановления о них приговора» .

Согласно высочайшей милости из закона следовало: «Из сострадания к их родительницам, пожертвовавшим всем для исполнения супружеских обязанностей», разрешалось принять детей в казенные учебные заведения, но при условии, что дети не будут носить фамилии отцов и станут именоваться по их отчествам, т. е. не Трубецкими, а Сергеевыми, не Муравьевыми, а Никитиными. На это согласились лишь Давыдовы, Трубецкие, Волконские и Муравьевы отказались

«Отнятие у дочери моей фамильного ее имени поражает существо невинное и бросает тень на священную память матери и супруги. Отдача дочери моей в чужие руки довершила бы ее сиротство», - писал В. Я. Руперту Никита Муравьев. Мария Волконская в письме брату Александру более откровенно изливала «крик сердца»: «Отказаться от имени отца — это такое унижение, подвергнуть которому своих детей я не могу взять на себя» .

Надо отдать и детям должное, что никто из них не противился родительской воле, добровольно остался в отчем доме на своей малой родине, в Сибири. Они не предали своих родителей, не отказались от них, своей фамилии, нескольких поколений своих предков, пожелав себе лучшей участи. Многие из них прекрасно учились, обладали выдающимися личностными качествами.

Из воспоминаний современников, лично знавших и живших по соседству с декабристами, следует: «Старшая Саша - «добра как ангел»; «чудная девочка до того привязана к родителям, что не хочет решиться их оставить; преумнейшая особа и одарена многими талантами» . Когда Саше было только два года, Якушкин, предсказывал: «Добрая Катерина Ивановна... занимается своей Сашинъкой беспрестанно, и к тому же так благоразумно, что Сашинька теперь уже премилое дитя и, наверно, будет преблаговоспитанная девушка» .

В воспитании Миши и Нелли Волконских решающее слово принадлежало матери. Для красавицы Нелли — это замужество (к сожалению, только третий брак ее оказался прочным; два первых мужа скоро умерли). Для Миши — служебная карьера. В 1849 он окончил с золотой медалью Иркутскую гимназию. В ноябре того же года был определен на службу в главное управление Амурского края, где состоял чиновником особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири графе Н.Н.Муравьёве-Амурском.

В дальнейшем успешно исполнял разнообразные и ответственные поручения: дважды был командирован в Маньчжурию для переговоров по поводу отношений с Китаем, руководил мерами по прекращению эпидемии холеры среди переселенцев, прибывавших из внутренних губерний для заселения Восточной Сибири, принимал участия в первых Амурских экспедициях и занимался подготовкой снаряжения для них, привёл в порядок поселения по Якутско-Аянскому тракту, устроил первые русские крестьянские поселения на Амуре .

Символично, что 26 августа 1856 года, в день коронации императора Александра IIМихаила Сергеевича Волконского направили в Сибирь с Высочайшим манифестом о прощении декабристов. Кроме того, ему был дарован княжеский титул, принадлежавший его отцу до осуждения по делу декабристов.

Михаил Волконский сделал блестящую карьеру. В 1866 году его произвели в камергеры, в 1867 г. - в действительные статские советники. В январе 1876г. он получил чин тайного советника, пожалован в егермейстеры Двора Его Императорского Величества и определён состоять при Государственной канцелярии. В том же году был приглашён министром народного просвещения графом Д.А. Толстым на пост попечителя Петербургского учебного округа. В 1880 уволен с этой должности по собственному прошению и назначен почетным опекуном по ведомству императрицы Марии и членом Совета министра народного просвещения.

В сентябре 1882 года получил должность товарища министра народного просвещения, в последующие 13 лет председательствовал во всех главнейших комиссиях по этому ведомству и заменял министра в его отсутствие.

В марте 1885 года он стал сенатором, а через пять лет был пожалован в обер-гофмейстеры Двора Его Императорского Величества. В мае 1896 его назначили членом Государственного совета. С 1901 по 1905 гг. был определён к присутствию в Департаменте промышленности.

Михаил Сергеевич Волконский удостоен многих государственных наград, среди которых орден Св. Владимира 1-й степени, Св. Станислава 1-й степени, итальянского Командорского креста Св. Маврикия и Лазаря, персидского ордена Льва и Солнца 2-й степени со звездою, Бухарской золотой звезды 1-й степени с алмазами . Он прожил долгую и интересную жизнь и скончался на 71 году жизни.

Несмотря на нелегкую судьбу своих родителей, дети декабристов выросли, женились, вышли замуж, у них появились собственные дети. Но кем бы они ни стали, детские годы, проведенные среди честных и благородных людей с возвышенными идеалами, не прошли для них бесследно.

Заключение

Нелегкая доля выпала самим декабристам, их женам и потомкам. Пятеро из них лишились жизни, остальных постигла горечь унижения, разочарования, лишения званий, титулов, ссылка на каторгу в Сибирь. А ведь многие из них были военными людьми, которые не раз принимали участие в военных походах, отличались храбростью, проявляли отвагу и героизм на поле сражения. Для многих после восстания 14 декабря 1825 года наступил роковой перелом в судьбе, по которому они, вероятно, разделяли свою жизнь на «до» и «после».

Неудача восстания, его неподготовленность, смутные идеи о переустройстве России, которые во многом были утопичными, трагическое стечение обстоятельств, все это вместе взятое привело, на мой взгляд, к провалу восстания и такой трагичной судьбе ее участников, жизнь которых могла сложиться совершенно по-другому.

По-другому сложилась судьба не только самих декабристов, но их жен и детей. Одиннадцать декабристок - Е. И. Трубецкая, А.Г. Муравьёва, М.И. Волконская, Е.П. Нарышкина, А.И. Давыдова, П.Е. Анненкова (Полина Гебель), Н.Д. Фонвизина, А.В. Ентальцева, М.К. Юшневская - последовали за своими мужьями в Сибирь, на каторгу, в холодный, дикий край, пренебрегая комфортом, удобствами, терпя унижения и лишения, но оставаясь верными своим убеждениям, чувству долга, желая разделить все тяготы жизни и судьбы вместе со своими супругами.

Справедливо пишет в своих воспоминаниях Н. А. Белоголовый: «Как не почувствовать благоговейного изумления и не преклониться перед этими молоденькими и слабенькими женщинами, когда они, выросшие в холе и атмосфере столичного большого света, покинули, часто наперекор советам своих отцов и матерей, весь окружавший их блеск и богатство, порвали со всем своим прошлым, с родными и дружескими связями, и бросились, как в пропасть, в далёкую Сибирь, с тем, чтобы разыскать своих несчастных мужей в каторжных рудниках и разделить с ними их участь, полную лишения и бесправия ссыльно-каторжных, похоронив в сибирских тундрах свою молодость и красоту!» .

Е.Трубецкая была первой женой декабриста, которая изъявила желание следовать на каторгу за мужем, за ней последовала М. Волконская, подав пример остальным женщинам.

По утверждению П. Е. Анненковой «…. эти две прелестные женщины, избалованные раньше жизнью, изнеженные воспитанием, терпели всякие лишения и геройски переносили все. Одно время княгиня Трубецкая положительно питалась только черным хлебом и квасом. Таким образом, они провели почти год в Нерчинске, а потом были переведены в Читу. Конечно, в письмах своих к родным они не могли умолчать ни о Бурнашеве, ни о тех лишениях, каким подвергались, и, вероятно, неистовства Бурнашева были приняты не так, как он ожидал, потому что он потерял свое место, и только чрез длинный промежуток времени получил другое в Барнауле, где и умер .

Сибирскую ссылку пережили восемь из одиннадцати декабристок: первой умерла А. Г. Муравьева (1832 г.) еще в Петровском заводе; через семь лет после нее — К. П. Ивашева, на поселении в Туринске; Е. И. Трубецкая похоронена в 1854 г. в Иркутске, в одной могиле с тремя детьми.

Говоря о потомках декабристов, то согласно амнистии им были возвращены все утраченные ранее титулы, звания, фамилии. Многие из сыновей декабристов сделали блестящую военную карьеру, проявили свои лучшие личностные качества на государственной службе, принося пользу отечеству.

Помня о подвиге декабристов и их жен, в нескольких городах России -Адлере, Ангарске, Баргузине, Екатеринбурге, Иркутске, Каменке, Москве, Санкт-Петербурге, Ялуторовске - им установлены монументы, увековечивающие в памяти потомков их революционные идеи о переустройстве российского общества, их жизнь и судьбу.

Список литературы

Анненков В.Е. Воспоминания Полины Анненковой. Красноярск, 1974.

Анненкова П.Е. Записки жены декабриста // Своей судьбой гордимся мы. - Иркутск, 1973. - 235 c.

Белоголовый Н.А. Из воспоминаний сибиряка о декабристах // Русские мемуары. Избранные страницы. - М., 1990. - 234 c.

Белоголовый Н.А. Воспоминания и другие статьи. 4-е изд. - Санкт-Петербург: Литературный фонд, 1901. - XXXVIII, 560, Х с ил.

Википедия. Декабристы. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/Декабристы

Волконская М.Н. Записки // Своей судьбой гордимся мы. - Иркутск, 1973. - 163c.

Волконский С. Г. Записки. Иркутск, 1991.

Ключевский В. О. Русская история. - М. : Эксмо, 2010. - 912 с.

Мемуары декабристов: Северноеобщество / сост., общ. ред., вступ. ст. и коммент. В. А. Федорова. - Москва: Издательство Московского университета, 1981. - 399 с.

Павлюченко Э.А. В добровольном изгнании. О женах и сестрах декабристов. М.: Наука, 1980. - 159 с.

Пелевин Ю.А Рассказ Шницлера. Русский архив. 1881. Т. II (2). - С. 341—346.URL: http://historydoc.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=14277

Розен А.Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984.

Энциклопедии кругосвет. Декабристыhttp://www.krugosvet.ru/enc/istoriya/DEKABRISTI.html

http://www.bibliotekar.ru/zheny/2.htm

http://www.etoya.ru/lady/2012/3/13/23272/

http://www.rusarchives.ru/evants/exhibitions/gos_sov_biogr/25.shtml

Приложение

Дом Трубецкой в Благодатском руднике

Памятник декабристам в Каменке

Памятник «Женам декабристов» в г. Иркутске

Волконский Сергей Григорьевич (1788-1865), князь, декабрист.

Родился 19 декабря 1788 г. в Петербурге , принадлежавшей к старинному княжескому роду. получил дома и в частном пансионе аббата Николя в Петербурге. В 1796 г. был записан на службу сержантом в Херсонский гренадерский полк. С 1805 г. находился на действительной службе.

Волконский отличился во время войны против наполеоновской армии в 1806-1807 гг. и в турецкую кампанию 1810-1811 гг. Он получил золотую шпагу за храбрость и стал флигель-адъютантом Александра I. Во время Отечественной войны 1812 г. находился в войсковом партизанском отряде, действовавшем под Москвой; участвовал в заграничных походах 1813-1815 гг., был произведён в генерал-майоры (1813 г.) и награждён многими орденами.

Член нескольких масонских лож (1812-1822 гг.), владелец более чем 20 тыс. крестьян, сделавший блестящую военную карьеру, Волконский вошёл в состав тайного общества декабристов «Союз благоденствия» (1819 г.) и Южного общества (1821 г.), а с 1823 г. вместе с В. Л. Давыдовым возглавлял управу Южного общества в городе Каменске. Тем не менее Волконский под разными предлогами отказывался от решительных действий.

Арестованный в январе 1826 г., он был осуждён по первому разряду и приговорён к 20 годам каторги, но срок сократили до 15 лет. Отбывал каторгу Волконский в Благодатском руднике близ города Кушва (ныне в Свердловской области) (1826-1827 гг.), в Читинском остроге (1827-1830 гг.) и Петровском Заводе (ныне город Петровск-Забайкальский, Читинская область) (1830-1835 гг.), затем жил на поселении в селе Урик Иркутской губернии и с 1845 г. - в Иркутске.

По амнистии 1856 г. он с семьёй возвратился в Европейскую часть России и, официально проживая у друзей в сёлах Петровское-Зыково и Петровско-Разумовское недалеко от Москвы, фактически до октября 1858 г. жил в Москве.

В октябре 1858 г. Волконский уехал за границу. По возвращении поселился в своём имении в селе Вороньки Козелецкого уезда Черниговской губернии, где и окончил свои дни.

Уважаемый Павел Николаевич,
Прежде всего разрешите мне пожелать вам и всему проекту "Русский простор" счастливого Нового Года и грядущего Рождества Христова.
Мне бы хотелось прокомментировать очерк на вашем сайте, посвященную герою отечественной войны 1812 года князю Сергею Григорьевичу Волконскому. Тем более, что 19 Декабря исполнилось 225 лет со дня рождения этого замечательного человека. Я не смогла найти технической возможности на вашем сайте для комментария, и поэтому обращаюсь к вам по совету Russpro модератора Даши (к сожалению не знаю отчества). В первую очередь хочу принести извинения, если мой язык вам не покажется грамматически выверенным - я не родилась в России и не проживаю в России.
Я также приношу извинения за количество страниц в этом документе, но все же надеюсь, что он вам не наскучит так как беллетризован, в нем, как я надеюсь содержатся новые факты, и вы прочтете его с интересом.
Очерк о князе Сергее Григорьевиче Волконском, безусловно, интересный и добротный в той части, где цитируются семейные воспоминания, собранные его внуком князем Сергеем Михайловичем Волконским, но в некоторых пунктах он опирается на труды историка г-жи Оксаны Киянской.
Г-жа Киянская, несомненно, человек осведомленный, однако, с моей точки зрения, подчас высказывает тенденциозные постулаты, которые поддерживают ее субъективную точку зрения на исторические явления, иными словами, трактовка тех или иных фактов делается в угоду предложенной ей гипотезе. Негоже исторические явления представлять словами "скорее всего", "по-видимому" и т.д. если нет прямых доказательств, а этим г-жа Киянская грешит. Конечно никто, в том числе и я, в моих комментариях, не может претендовать на абсолютную объективность - мы все имеем устоявшуюся, в силу различных обстоятельств, точку зрения на события, но мне бы хотелось по возможности следовать совету - audiatur et altera pars.
Ниже я по пунктам предоставляю мои возражения или дополнения, основанные на существующих достоверных письменных свидетельствах. Я не буду перегружать мои комментарии цитатами, однако смогу их предоставить, если необходимо, впрочем, эти цитаты, я уверена, хорошо известны.

1. "декабрист Волконский - революционер, ... и хотя и дворянин, но потенциальный цареубийца"
На первый взгляд это трудно оспаривать, так как "покушение на цареубийство" было доказано и следственной комиссией, и признано самим князем Сергеем на следствии по делу заговорщиков. Однако здесь есть важный нюанс, который заслуживает упоминания. Существует тому множество свидетельств, что князя Сергея многие современники считали "наидобрейшим" (Самарский-Быховец, Записки) и "великодушнейшим" (Мария Николаевна Волконская, Записки) человеком, который, по свидетельству каторжан, видел в любом человеке своего ближнего, и были поражены его участием в заговоре с целью цареубийства (Самарский-Быховец). Как-то это не вязалось с его обликом и человеческими качествами в представлении тех, кто его знал. Сам князь Сергей позднее объяснял, что члены Южного общества были обязаны подписать документ о согласии на цареубийство как гарантию невыхода из общества, но что этот пункт никто не собирался выполнять буквально. Насчет "никто" - преувеличение, если вспомнить показания Александра Викторовича Поджио, предложившего себя в качестве цареубийцы после ареста Павла Ивановича Пестеля. Слова князя Сергея, конечно, можно трактовать как попытку запоздалого оправдания. Но сделана она была после осуждения и каторги и никаких дивидендов принести князю не могла. Во всяком случае, с его собственных слов, он в это верил и цареубийцей становиться не собирался. Известно, что после 1822 года он не поддержал ни одного призыва к цареубийству, высказанного на заседании Южного общества.
Вот что говорила его супруга Мария Николаевна в своих Записках, обращаясь к детям: "Ваш отец, великодушнейший из людей, никогда не питал чувства злопамятства к императору Николаю, напротив того, он отдавал должное его хорошим качествам, стойкости его характера и хладнокровию, выказанному им во многих случаях жизни; он прибавлял, что и во всяком другом государстве его постигло бы строгое наказание. На это я ему отвечала, что оно было бы не в той же степени, так как не приговаривают человека к каторжным работам, к одиночному заключению и не оставляют в тридцатилетней ссылке лишь за его политические убеждения и за то, что он был членом Тайного общества; ибо ни в каком восстании ваш отец не принимал участия, а если в их совещаниях и говорилось о политическом перевороте, то все же не следовало относиться к словам, как к фактам. В настоящее время не то еще говорится во всех углах Петербурга и Москвы, а между тем, никого из-за этого не подвергают заключению".

2. "Сергей Волконский, будучи флигель-адъютантом императора, был у него всегда на виду и после окончания войны. Александр I интересовался не только его военной службой, но и его общим поведением. Наверное, император надеялся, что после войны молодой генерал-майор остепенится, избавится от своих дурных гусарских привычек и повзрослеет. Но этого не произошло".
Узнаю один из любимых постулатов г-жи Киянской, который ни на чем не основан, потому что, к сожалению, она лукавит с датами. "Гусарство" и "молодечество" князя Сергея подробно, и даже с любовью, описаны в его Записках (ностальгия по молодым годам - Записки писались, когда князю Сергею было за 70), однако самые поздние свидетельства этих "шалостей" относятся к 1811 году, когда Волконскому, рожденному 19 декабря 1788 года, было всего-навсего 22 года, хоть он был уже и флигель-адъютантом императора Александра и ротмистром. Насколько мне известно, нет абсолютно никаких свидетельств того, что подобное "молодечество" продолжалось в его зрелые годы, но это ни на чем не основанное "предположение" с наклейкой "скорее всего" продолжает свою теперь уже независимую жизнь в интернете.
Другие серьезные историки полагают, что причина карьерных неудач князя заключается в том, что уже тогда он обнаруживал признаки "вольнодумства". Н.Ф. Караш и А.3.Тихантовская видят подоплеку императорского "неудовольствия" в том, что Волконскому "не простили пребывания во Франции во время возвращения Наполеона с о. Эльбы". Также "не простили" Волконскому тот факт, что в Париже - уже после реставрации Бурбонов - он пытался заступиться за полковника Лабедуайера, первым перешедшего со своим полком на сторону Наполеона и приговоренного за это к смертной казни и даже заручился в этом поддержкой своей сестры Софьи и невестки Зинаиды Волконских. Император Александр Павлович был взбешен.

3. Теперь encore une fois о женитьбе князя Сергея на Марии Николаевне Раевской - любимой теме интернета. "Генерал Раевский несколько месяцев думал, но в конце концов согласился на брак его дочери. Ей было 19 лет от роду, и она была на 19 лет моложе жениха".
Неверно, Мария Раевская была на 17 лет младше Сергея Волконского - на момент свадьбы 11 января 1825 года ей только исполнилось 19 лет (зрелый возраст для девицы "на выданье" в то время), а князю Сергею - 36, оба они родились в декабре.
Генерал Николай Николаевич Раевский согласился на брак настолько быстро, насколько его письмо с согласием на сватовство дошло из Болтышки до уехавшего на Кавказ в отпуск князя Сергея - за месяц. Мало того, в архиве Раевских есть письмо генерала Раевского будущему зятю, где он торопит его со свадьбой, цитируя стихи влюбленного Саади...

4. "Все его дочери - прелесть", - писал Пушкин брату.
Нет никаких сомнений, что так оно и было, однако Александр Сергеевич писал эти слова, когда Маше Раевской было не более 14 лет, и поэту нравилась ее старшая сестра Екатерина. Позволю себе несколько критически отнестись к оценке изначальных данных этого брака, отличающихся от распространенных интернетовских.
Почему-то принято предполагать, что молоденькую красавицу Машу Раевскую, у которой было много почитателей, чуть ли не насильно выдали замуж за князя Сергея, и что брак был неравным.
Да, по всем показателям, брак был неравный, но именно князь Сергей женился ниже своих возможностей, просто потому что влюбился (его Записки).
Потомок Рюриковичей и по отцовской и по материнской линии, известный красавец (достаточно взглянуть на его портреты, представленные в вашем же очерке) и любимец дам, герой и богатый жених князь Сергей Волконский взял в жены небогатую невесту, без титула, чья мать была правнучкой Ломоносова - то есть из крестьян, хоть и свободных.
Так может быть красавицу? Красота понятие субъективное (beauty is in the eye of the beholder), а Сергей Григорьевич обожал жену всю свою жизнь (его личная переписка, в том числе и его известное письмо к Александру Сергеевичу Пушкину с уведомлением о помолвке). Однако - вот свидетельства всего лишь двух современников, первое относится к 1824, а второе к 1826 году:
"Мария... дурна собой, но очень привлекательна остротою разговоров и нежностью обращения" (В.И.Туманский, письмо С.Г.Туманской 5 дек 1824г из Одессы) - за месяц до свадьбы.
Из дневника поэта Веневитинова по поводу прощального вечера, устроенного княгиней Зинаидой Волконской своей невестке в Москве: "27 декабря 1826 года. Вчера провел я вечер, незабвенный для меня. Я видел ее во второй раз и еще более узнал несчастную княгиню Марию Волконскую. Она нехороша собой, но глаза ее чрезвычайно много выражают..."
Возможно, тем не менее, у Марии Николаевны было много поклонников, и князь Сергей своим сватовством нарушил некие романтические планы? Так ведь не было! Не считая все того же Александра Сергеевича, возможно, посвятившего одно из своих стихотворений 14-летнему подростку, был всего лишь один серьезный претендент - польский граф Густав Олизар. При этом и маститые историки, и интернетовские источники стыдливо забывают упомянуть, что "гордый польский граф" Олизар на момент сватовства к Маше Раевской был вдовцом с двумя детьми...
Почему все эти тривиальные мелочи, предшествующие этому союзу, так важны в понимании всего спектра взаимоотношений между Марией и Сергеем Волконскими? Потому, что на них основаны в корне искаженные представления о том, что супругов якобы не связывали самые нежные чувства на момент ареста князя Сергея, и все это - вопреки письменным свидетельствам. В свою очередь, эти же неправомерные представления используются многими современными авторами, чтобы излишне драматизировать некоторые серьезные разногласия (а у кого их не бывает в течение 30 лет брака?), возникшие в семье Волконских уже на поселении. Но об этом - позже.

5. "До свадьбы молодая Мария Раевская по-настоящему не знала своего жениха, а после свадьбы Волконский погрузился как в служебные, так и в конспиративные дела тайного общества".
Полностью согласимся с данным постулатом, об этом в равной мере свидетельствуют Записки обоих супругов.
Но много ли времени нужно, чтобы влюбиться в достойного и красивого человека? Неделя? Месяц? Один день? Князь Сергей, по его же свидетельству (Записки), был "давно в нее влюбленный". А что же Мария Николаевна? Вот ее собственные письменные свидетельства, а также невольные свидетельства ее родных.
Первое письмо она писала мужу вдогонку, тоскуя по нему в имении во время одной из многих его отлучек:
"Не могу тебе передать, как мысль о том, что тебя нет здесь со мной, делает меня печальной и несчастной, ибо хоть ты и вселил в меня надежду обещанием вернуться к 11-му, я отлично понимаю, что это было сказано тобой лишь для того, чтобы немного успокоить меня, тебе не разрешат отлучиться. Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж! Заклинаю тебя всем, что у тебя есть самого дорогого, сделать все, чтобы я могла приехать к тебе если решено, что ты должен оставаться на своем посту".
"Обожаемый", "кумир"? Разве так пишут нелюбимому мужу? Разве по нему так отчаянно скучают?
А вот еще одно письменное свидетельство, избежавшее домашней цензуры Раевских: записка, которую Маша написала Сержу немедленно после того, как запоздавшие сведения о его аресте, скрываемые Раевскими, наконец-то стали ей известны:
"Я узнала о твоем аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться... Какова бы ни была твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, - не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней" (март, 1926).
Через три года, когда Мария Николаевна была уже в Чите, в 1829 году генерал Раевский писал дочери Екатерине: "Маша здорова, влюблена в своего мужа, видит и рассуждает по мнению Волконских и Раевского уже ничего не имеет..."
Мать Маши Софья Алексеевна в том же 1829 году пишет ей в Читу "Вы говорите в письмах к сестрам, что я как будто умерла для вас. А чья вина? Вашего обожаемого мужа".
В 1832 году, в том самом, когда у Волконских в Петровском заводе родился сын Михаил Сергеевич, брат Марии Николай Николаевич Раевский в своем письме пеняет ей на то, что она пишет о своем муже "с фанатизмом".
Но самые главные слова Мария Николаевна написала мужу Сергею перед самым своим отправлением в Нерчинские рудники: "Без тебя я как без жизни!"
Как говорят, I rest my case.

6. "О подвиге Марии Волконской, о ее решении разделить участь с мужем и следовать за ним в Сибирь на каторгу и ссылку известно, наверное, каждому человеку, умеющему читать по-русски".
Из всего приведенного мною выше следует, что была настоящая любовь, и никто из жен, последовавших за мужьями в Сибирь (в том числе и Мария Николаевна, хотя нередко ее добровольное изгнание любят представлять как подвиг долга или чего хуже - экзальтированности), подвигом этот поступок не считал, потому что последовали за любимыми, что, конечно же, не означает, что к этому поступку не должны относиться с искренним уважением потомки. Подвигом любви это действительно было.

7. Наконец, подходим к главному, т.н. "опрощению" Сергея Григорьевича и его увлечению хлебопашеством в Сибири. В очерке на вашем сайте приводится большая цитата из воспоминаний Николая Николаевича Белоголового, воспитанника Александра Викторовича Поджио. Насколько достоверны воспоминания человека, который был в то время (1845), по его собственным же словам, ребенком (11 лет), и 40-летняя Мария Николаевна ему "казалась старушкой" - из тех же воспоминаний?
Начнем издалека. К 1837 году Волконские - Марии Николаевне 31 год, Сергею Григорьевичу - 48 лет, 5-летний Михаил Сергеевич (Мишель) и 3-летняя Елена Сергеевна (Нелли) - самые последние, из Петровского завода, наконец-то вышли на поселение - годом позже, чем все остальные заводчане, потому что долго боролись за право поселиться рядом с декабристом доктором Вольфом, которому очень доверяли как врачу и не желали рисковать здоровьем малолетних болезненных детей. Кроме того, Мария Николаевна уже страдала сердечными приступами, которые ее измучили позже в Иркутске и вынудили уехать из Сибири на полгода раньше мужа (наравне с другой важной причиной - см. ниже), а Сергей Григорьевич - полученным в партизанских болотах в наполеоновскую компанию ревматизмом, усугубленным каторжными годами, и семье разрешили поехать на местные минеральные воды (в сопровождении фельдъегеря) до поселения в селе Урике - рядом с доктором Вольфом, как они того и добивались.
К этому времени их материальные обстоятельства были очень стесненными (здесь не место обсуждать, что к этому привело - это тема для отдельной заметки, но не в последнюю очередь, ввиду кончины в 1834 г матери Сергея Григорьевича обер-гофмейстерины императорского двора княгини Александры Николаевны Волконской-Репниной, которая до конца жизни поддерживала любимого младшего сына и невестку и материально и морально, постоянно добиваясь у императора поблажек), и Сергею Григорьевичу надо было как-то содержать семью. Государственного пособия и денег, присылаемых с седмицы его имений, которые полагались жене и весьма сомнительными способами управлялись ее братом Александром Николаевичем Раевским, не хватало.
Трубецкие, например, финансовых проблем не испытывали, но многие другие каторжане либо бедствовали, либо жили за счет репетиторства, как оба братья Поджио у детей тех же Волконских (старший брат Йосиф Викторович был женат на двоюродной сестре Марии Николаевны, и они считались родственниками).
Но Сергей Григорьевич своей семье бедствовать не дал, а предпочел прослыть "оригиналом" (Иван Иванович Пущин, переписка). По закону, ссыльнокаторжный мог заниматься исключительно только земледелием. Возможно, некоторым бывшим аристократам и претило, что самый родовитый из них - как в шутку и в дружбу величал его в письмах Пущин "потомок Рюриковичей" засучил рукава и взял в руки плуг, - но он сделал это ради своей обожаемой семьи, а вовсе не из чудачества, и - честь ему и хвала - достиг большого успеха. Здесь я с огромным удовольствием возьму себе в союзницы г-жу Киянскую, которая показала, что Сергею Григорьевичу удалось сколотить значительное состояние в Сибири хлебопашеством и своими знаменитыми на всю губернию оранжереями (воспоминания Сергея Михайловича Волконского). Кстати, позже и другие ссыльнопоселенцы занялись золотоискательством (Александр Поджио) и даже мыловарением (Горбачевский), но неудачно.
Конечно же, Волконский не сам ходил с сохой, но взял полагающийся ему надел, нанял мужиков, выписал соответствующую литературу и поставил "дело" на научную основу. В его библиотеке в доме-музее в Иркутске хранится огромная коллекция книг по сельскому хозяйству. То, что бывший князь Волконский не чурался работы на земле, свидетельствует не о его чудачестве, а о преданности семье, настоящей интеллигентности, истинном аристократизме и полном пренебрежении к мнению обывателей - а эти его черты были известны с молодости, тому множество очень интересных свидетельств. Князь Сергей Михайлович Волконский в своих семейных воспоминаниях утверждал, что Сергей Григорьевич во многом повлиял на народнические настроения графа Льва Николаевича Толстого, с которым встречался в конце 50-х гг. после ссылки.
Сергей Григорьевич был обучен в юношестве математике и фортификации и сам спроектировал и руководил постройкой большого особняка в Урике, который его супруге так понравился, что она просила Сергея Григорьевича перенести весь дом позже в Иркутск, что он и сделал - бревнышко к бревнышку. Он спроектировал и руководил постройкой для семьи дачи в Усть-Куде на Ангаре, которую называли "Камчатником", и куда часто наезжали другие ссыльнопоселенцы.
Еще одним из общеизвестных черт характера Сергея Волконского было то, что он легко увлекался - все делал с удовольствием и обстоятельно - отсюда и успех. К тому же - был талантлив - одним увлечением состояния не сколотишь и дома не спроектируешь! Волконские завели конюшню, скот, 20 человек прислуги, у детей были гувернантки и гувернеры. Да, Волконский любил общаться с мужиками, ездить на ярмарки, есть с ними краюху хлеба. Но так ли уж он "опростился" как пишет малолетний Коля Белоголовый? Я выношу на ваш суд два дагерротипа - оба 1845 года, то есть того самого к которому относятся воспоминания Белоголового. Один - 39-летней Марии Николаевны, другой - 56-летнего Сергея Григорьевича.

Во-первых, сразу бросается в глаза отсутствие 17-летней разницы в возрасте - женщины тогда старели быстро, а во-вторых, Сергей Волконский на этой фотографии - элегантный и даже франтоватый интересный господин среднего возраста. Не в бархатном же пиджаке ему было выходить в поле и ездить на ярмарку с мужиками? Всему свое место и время.

Кстати, приблизительно в это же время (1844) Волконские наняли для Мишеля воспитателя из ссыльных поляков - Юльяна Сабиньского. В своих воспоминаниях г-н Сабиньский ни словом не обмолвился ни об "обмужичивании" князя, ни о его семейных неурядицах - а он бы знал это из первых же рук. Вот обширная цитата:
"Того же дня в ночь в Урике.(20 понедельник, 1844 - Н.П.)
После почти двухлетнего отсутствия я был принят всем здешним обществом самым сердечным образом. Воистину мило наблюдать доброжелательные чувства к себе в доме, жителем которого я вскоре должен стать; также мило мне верить в искренность дружеских признаний, ибо что же бы заставляло этих уважаемых и добрых людей к двуличному со мной обхождению?
В дороге с Волконским, а здесь с обоими супругами мы много говорили о воспитании. После ужина он долго заполночь задержался в комнате, где я должен был ночевать, обсуждая со мною разные обстоятельства столь важного предмета. Он познакомил меня с главнейшими чертами характера своего сына, особенными склонностями, не умалчивая и о некоторых недостатках. Мы разбирали, какие средства могут быть самыми действенными для развития первых и исправления последних, какое для этого мальчика может быть направление сообразно настоящему положению родителей, их желаниям и месту, какое их сын может занимать в обществе".
Итак, свидетельство взрослого и интеллигентного человека пана Юльяна Сабиньского находится в диссонансе с воспоминанием 11-летнего мальчика Коли Белоголового. Но давайте послушаем и этого мальчика - уже лет через 15:
"Я был тогда уже врачом и проживал в Москве, сдавая свой экзамен на доктора; однажды получаю записку от Волконского с просьбою навестить его. Я нашел его хотя белым, как лунь, но бодрым, оживленным и притом таким нарядным и франтоватым, каким я его никогда не видывал в Иркутске; его длинные серебристые волосы были тщательно причесаны, его такая же серебристая борода подстрижена и заметно выхолена, и все его лицо с тонкими чертами и изрезанное морщинами делали из него такого изящного, картинно красивого старика, что нельзя было пройти мимо него, не залюбовавшись этой библейской красотой. Возвращение же после амнистии в Россию, поездка и житье за границей, встречи с оставшимися в живых родными и с друзьями молодости и тот благоговейный почет, с каким всюду его встречали за вынесенные испытания - все это его как-то преобразило и сделало и духовный закат этой тревожной жизни необыкновенно ясным и привлекательным. Он стал гораздо словоохотливее и тотчас же начал живо рассказывать мне о своих впечатлениях и встречах, особенно за границей; политические вопросы снова его сильно занимали, а свою сельскохозяйственную страсть он как будто покинул в Сибири вместе со всей своей тамошней обстановкой ссыльнопоселенца" (Воспоминания Н. Белоголового).
В моем представлении, эти цитата все проясняет - не было ни чудачества, ни особенной сельскохозяйственной страсти, а была необходимость содержать свою семью в достоинстве и достатке.

8. "Не суждено было быть счастливому концу совместной жизни в Сибири Сергея и Марии Волконских. По мере того, как их быт в Иркутске принимал нормальные и цивилизованные формы, отношения между ними становились все более натянутыми. А в августе 1855 года в Сибирь доходит известие о смерти Николая I. Как ни странно, по свидетельству современников Сергей Волконский "плакал как ребенок". Мария Волконская покидает мужа и уезжает из Иркутска. Совместная жизнь супругов к этому времени стала невозможной".
Не могу согласиться ни с одним из этих постулатов (вновь узнаю голос г-жи Киянской!), часть информации вообще неверна, что и собираюсь показать ниже.
Вернемся к переселению Волконских в Иркутск из Урика. Оно было продиктовано необходимостью дать формальное образование Михаилу Сергеевичу в местной Иркутской гимназии. Вначале Волконским и Трубецким пришлось преодолеть сопротивление властей, желавших записать детей в образовательные учреждения как Сергеевых, но с помощью графа Александра Христофоровича Бенкендорфа (однополчанина Сергея Волконского и будущего свата) и графа Алексея Орлова (брата мужа Екатерины Раевской) это удалось уладить и детям сохранили фамилии отцов. Кстати, больше всех волновалась Мария Николаевна, она писала брату Александру Раевскому, что никогда в жизни не согласится на лишение ее детей имени их отца. В своих Записках она описывает, как говорила детям: "Нет, вы меня не оставите, вы не отречетесь от имени вашего отца!". Это потрясение жестоко сказалось на здоровье Марии Николаевны.
В архиве Раевских сохранились письма Марии Николаевны графу Алексею Орлову, в которых она буквально борется за право мужа последовать за семьей из Урика в Иркутск, так как вначале разрешение было выдано только ей и детям. В конце концов, Волконскому разрешили посещать семью два раза в неделю, а потом и вообще переехать на постоянное место жительства в Иркутск.
Но как раз этого-то он сделать и не мог - земли, которые он возделывал, добывая средства, на которые учились и воспитывались его дети и содержала светский салон его жена, были близ Урика. Так что да, он вполне мог, как свидетельствует мальчик Николай Белоголовый, нагрянуть в салон жены прямо с поля со всеми его ароматами, так как никогда в жизни не волновался общественным мнением. Если его супругу это раздражало и злило, то она нигде этого не высказывала, ни в письмах, ни в своих записках. Даже Н. Белоголовый не уловил ее недовольства. Таких письменных свидетельств просто нет, не считая письма Федора Вадковского, очень редко приезжавшего в Иркутск и с молодых лет известного своей буйной фантазией.
Так были ли трения? - безусловно были, но - закончившиеся взаимопониманием и миром, вопреки цитате, приведенной в вашем очерке.
Серьезные трения между супругами Волконскими возникли на почве вопроса замужества 15-летней Елены Сергеевны Волконской, всего через 4 года после описываемых событий.
К 1849-50 гг. Михаил Сергеевич Волконский Иркутскую гимназию заканчивает с золотой медалью, но в университетском образовании сыну государственного преступника отказывают, и новый губернатор, интеллигентный и образованный человек, Николай Николаевич Муравьев-Амурский берет 18-летнего Михаила Волконского к себе на службу чиновником особых поручений. Иными словами, перед Михаилом Сергеевичем появились серьезные карьерные перспективы.
Елене Сергеевне же (Неллиньке) в 1849 исполнилось 15 лет, она была отменная красавица, и надо было устраивать и ее судьбу, то есть - замужество. Мария Николаевна была одержима желанием найти Неллиньке столичного жениха, чтобы она смогла уехать из Сибири, этой цели вполне служил и светский салон, который Мария Николаевна устраивает в своем доме. Салон этот, наряду с губернатором Муравьевым-Амурским и его женой француженкой Рашмон, не всегда посещали лица, которые Сергей Григорьевич считал подобающей компанией для своей дочери, и на этой почве у супругов стали возникать серьезные разногласия.
Эти разногласия привели к прямому противостоянию, когда в Иркутск на службу к губернатору прибывает молодой чиновник по особым поручениям из Петербурга Дмитрий Молчанов, дворянин, состоятелен и холост. Он начинает бывать в "салоне" Марии Николаевны и ухаживать за Неллинькой, Мария Николаевна дело ведет к свадьбе.
Взрывается все Иркутское декабристское сообщество - ребенку всего 15 лет, говорят ей. Об этом человеке - его финансовой нечистоплотности и непорядочности ходят нехорошие слухи. Она не желает ничего слышать. От нее отворачиваются самые близкие люди - Екатерина Ивановна Трубецкая выскажет ей всю правду в лицо (позднее Мария Николаевна даже не пойдет на ее похороны в Иркутске, хотя Сергей Григорьевич там будет), Александр Поджио, которого она назовет двуличным, перестанет ее посещать (старший брат Иосиф скончался к тому времени на пороге дома Волконских в 1848 году). Иван Иванович Пущин, крестный отец Мишеля Волконского, в письме к Ф.Ф. Матюшкину в 1853 году писал "Я в бытность мою в 1849-м году в Иркутске говорил Неленькиной маменьке все, что мог, но, видно, проповедовал пустыне".
А с супругом у нее - настоящая война, потому что без согласия отца Нелли брак был бы невозможен. У Молчанова, действительно серьезно влюбленного в Нелли, с Сергеем Григорьевичем доходит до рукоприкладства. Единственный человек, кто ее поддерживает в это время - это сын Мишель, который пишет, что отец так себя ведет, что "Нелли останется старой девой". Но Мишель часто уезжает в экспедиции и Мария Николаевна остается совсем одна. У нее учащаются сердечные приступы так, что доктора запрещают ей выходить из дому. Иван Иванович Пущин, приехавший в Иркутск погостить, пишет в августе 1949 года М.И.Муравьеву-Апостолу и Е.П.Оболенскому "...Живу у Волконских, не замечая, что я гость. Балуют меня на всем протяжении сибирском. Марья Николаевна почти выздоровела, когда мы свиделись, но это оживление к вечеру исчезло - она, бедная, все хворает: физические боли действуют на душевное расположение, а душевные тревоги усиливают болезнь в свою очередь".
И тут, наблюдая за страданиями горячо любимой жены, Сергей Григорьевич не выдерживает и сдается, лишь бы ее дальше не волновать.
Через несколько месяцев состоялась свадьба Елены Сергеевны Волконской (ей уже исполнилось 16 лет) с Дмитрием Молчановым. Мария Николаевна была счастлива. В 1853 году у Нелли родился сын - Сережа Молчанов. И Елена Сергеевна, и, позже, Михаил Сергеевич Волконские назвали своих первенцев в честь своего отца - Сергеями.
В 1853-54 гг. произошло радостное событие: сестра Сергея Григорьевича Софья Григорьевна, теперь уже вдова фельдмаршала Петра Михайловича Волконского, отправилась к брату в гости в Иркутск и пробыла там около года, с позволения губернатора Муравьева-Амурского брат и сестра вместе объездили чуть ли не всю Сибирь. Она же сообщила, что правление Николая Первого подходит к концу, и что, по достоверным слухам, воспитанник Жуковского будущий император Александр Второй после коронации намерен даровать декабристам прощение. Было ясно, что время изгнания подходит к концу.
И тут - новый удар: мужа Нелли обвинили во взяточничестве, против него началось судебное следствие, ему грозит длительный тюремный срок. Для Марии Николаевны это известие стало страшным ударом. Оправдались предсказания ее супруга и друзей о сомнительной личности зятя! Дальше - хуже: на почве обвинений зятя Молчанова разбил частичный паралич, и Нелли с больным мужем уезжает в Москву для дальнейшего судебного разбирательства. Иван Иванович Пущин пишет Г.С. Батенькову 11 декабря 1854 года: "Молчанов отдан под военный суд при Московском ордонансгаузе. Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! ... Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля?"
Мария Николаевна проводит дни в постели и в слезах, Сергей Григорьевич за ней ухаживает и скрывает еще более тревожные новости, приходящие от дочери теперь уже из Москвы: у Молчанова началось умственное помешательство. Каким-то образом Марии Николаевне это становится известно. Александр Поджио пишет "старуха все знает, но скрывает и плачет по ночам". Бедная несчастная Нелли теперь мучается с ребенком и с помешанным мужем в тюрьме, и все это - благодаря ей!
Очень характерно для великодушного Сергея Григорьевича, что он даже встал на сторону обвиненного зятя и пытался, через сестру Софью и племянницу Алину Петровну Дурново как-то ему помочь (письма друзьям и семье).
В этот период, вопреки цитате из вашего очерка, взаимоотношения супругов Волконских - самые сердечные. Сергей Григорьевич фактически переселяется в Иркутск, так как Мария Николаевна оказывается в Иркутском обществе почти в полной изоляции, особенно после того как она не присутствует на похоронах всеми горячо любимой Катюши Трубецкой. Иван Пущин особо отмечает в своих письмах, насколько одинокой осталась Мария Николаевна после истории с замужеством Нелли.
Мария Николаевна пишет сыну и дочери о своем супруге "ваш отец ухаживает за мной хорошо", и всегда просит Мишеля и Елену не забыть черкнуть строчку специально "для papa". Однако здоровье ее сильно подорвано.
Когда же император Николай Павлович умер и многие каторжане, в том числе и Мария Николаевна, возликовали, Сергей Григорьевич - плакал, и не по свидетельству "современников", а его собственной супруги. Мария Николаевна писала сыну Мишелю "отец твой третий день плачет, не знаю, что с ним делать!"
Все живут в ожидании амнистии.
Здоровье Марии Николаевны, тем не менее, становится критическим, ей теперь могут помочь только в столицах, и Нелли остро нуждается в ее присутствии в Москве. Софья Григорьевна Волконская и Алина Петровна Дурново добиваются от властей разрешения для Марии Николаевны вернуться из Сибири в Россию, как тогда говорили. В письме к брату Н.И.Пущину И.И.Пущин пишет 1 августа 1855 года: "Недавно узнал, что Неленька выхлопотала позволение М.Н. поехать в Москву".
Но Мария Николаевна соглашается на это при одном условии - что ей разрешат вернуться к мужу Сергею в Сибирь по завершении лечения (архив Раевских). Иван Пущин пишет Оболенскому: "Сергей Григорьевич остался бобылем, но не унывает!". Напротив, он счастлив, что всей его семье теперь удалось вырваться из Сибири.
Вот причины и обстоятельства отъезда Марии Николаевны из Сибири в конце 1855 года, всего за несколько месяцев до Сергея Григорьевича - уже по амнистии в 1856 году, амнистии, которую в Сибирь привез его сын Михаил Сергеевич Волконский.
Детям Волконского вернули княжеский титул, а ему самому - боевые награды. Впереди у Маши и Сержа было еще много хорошего - целых семь лет совместной жизни вплоть до ее смерти в 1863 году в возрасте всего 58 лет - и совместные поездки за границу, и спокойная старость в имении дочери в Вороньках (где Сергей Григорьевич все-таки разбил образцовый огород!!), и широко отмеченная свадьба в Фалле князя Михаила Сергеевича Волконского и внучки графа Бенкендорфа Елизаветы Григорьевны, и замужество по большой любви овдовевшей Елены Сергеевны с замечательным русским дипломатом Николаем Кочубеем.
Что самое удивительное, в конце жизни после всех заграничных поездок, приемов и настоящих столичных салонов, Мария Николаевна призналась детям, что... скучает по Сибири!
Мне неизвестны и непонятны причины упорных попыток сфальсифицировать и принизить, причем чуть ли не на каждом этапе их совместной жизни, взаимоотношения этой замечательной четы. Ни одна другая пара декабристов не подвергалась таким атакам, а ведь везде есть скелеты в шкафу, да еще какие! Наверное, уж очень блестящим и красивым был генерал-майор князь Сергей Григорьевич Волконский, уж очень нежно и преданно любил он свою юную жену, уж очень многим она пожертвовала и перенесла, чтобы последовать в Сибирь за своим любимым и создать ему полноценную семью.
Красиво, хочется схватить и разбить вдребезги.
Но ведь "рукописи не горят", и эти слова были написаны Машей своему Сержу...
Без тебя я как без жизни!

С уважением. Нина Поракишвили