Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Другие книги автора:

Диккенс Чарльз

(Dickens) - знаменитый англ. романист, род. 7 фев. 1812 г. в Портси, предместье Портсмута. 2-х лет от роду будущий писатель переселился с семьей в Чатам, где провел 6 счастливых лет своего детства. Слабый, подверженный нервным припадкам, он сторонился шумных игр своих сверстников, отличался вдумчивостью и наблюдательностью. Рано выучившись читать, он пристрастился к книгам; особенно нравились ему "Дон-Кихот", "Векфильдский священник", "Жиль-Блаз", "Робинзон Крузо", "Тысяча и одна ночь". Побывав, пяти или шести лет от роду, в театре, Д. был так глубоко потрясен гением Шекспира, что сам сочинил трагедию "Мисмар, индейский султан" и забавлялся представлением ее в кругу товарищей. Маленькому Д. исполнилось девять лет, когда отец его, служивший незначительным чиновником, перебрался в Лондон. Средства многочисленной семьи были весьма скудны; отец Д., человек доброго сердца, но легкомысленный и увлекающийся (в "Копперфильде" он выведен на сцену под именем мистера Микобера), запутался в долгах. Чтобы поправить свои дела, он открыл учебное заведение. Предприятие это закончилось весьма плачевно. Мистера Д. объявили несостоятельным и посадили в тюрьму Маршальси. Эта тюрьма и типы ее невольных обитателей превосходно описаны в "Записках Пиквикского клуба" и "Крошке Доррит". Д. лишился возможности продолжать начатое в Чатаме учение, принужден был помогать матери изворачиваться, носил продавать и закладывать последние пожитки. Один из родственников, имевший склад ваксы, взял к себе мальчика и поручил ему наклеивать ярлыки; будущий романист получал за это по 6 шилл. в неделю (эта эпоха его жизни описана в "Копперфильде"). Вскоре за тем мать Д. переселилась, с остальными детьми, в тюрьму к мужу, а Д. поселился у одной бедной женщины, выведенной в лице миссис Пипчинс в романе "Домби и сын". Скитаясь по чужим людям, Д. терпел голод и нужду и до 12 лет был лишен систематического образования. Отец его к этому времени получил небольшое наследство, расплатился с долгами и поместил Д. в школу. Д. пробыл в ней всего два года, потому что отец снова промотал все деньги, и Д. пришлось поступить писцом к стряпчему, на жалованье в 13 1 / 2 шиллингов в неделю. Здесь он ознакомился с разнообразными типами писцов и конторщиков, очерченными с таким тонким и гуманным юмором в его произведениях. 15-летний юноша не мог примириться с ожидавшей его в будущем неприглядной участью, стал ежедневно посещать библиотеку Британского музея и пополнять свое образование самостоятельным чтением. Вместе с тем, стремясь увеличить свой заработок, он усердно принялся за изучение стенографии с целью сделаться репортером. Он пробовал также поступить в актеры, разучивал роли, упражнялся в чтении; но полученное им место стенографа в мелкой газете "True Sun" отвлекло его от сценической карьеры. Несколько месяцев спустя ему предложили поступить репортером в большую ежедневную газету "Morning Chronicle", где труд его стал оплачиваться щедрее. Частые поездки, сопряженные с новыми служебными обязанностями, значительно расширили и обогатили запас наблюдений Д. Репортерская деятельность натолкнула его на мысль выступить и на литературное поприще. "Old Monthly Magazine" поместил в 1833 г. первый рассказ Д.: "Обед в аллее тополей" ("A Dinner at Poplar Walk", позднее перепечат. под загл. "Minus and his cousin"). В том же журнале появились и 9 дальнейших очерков Д., подписанных псевдонимом "Боз". С 1835 г. в вечернем приложении к газете "Morning Chronicle" стал появляться ряд мелких рассказов Д. В следующем году их составилось уже два тома; Д. продал их за 150 фунт. стерлингов издателю, выпустившему их в свет под заглавием: "Очерки Боза, картины будничной жизни и будничных людей" ("Sketches, by Boz"). Книжки имели успех. Очерки изображают сцены лондонской жизни; в описаниях сквозит юмор, тонкая наблюдательность; некоторые эпизоды глубоко трогают читателя. Это - как бы эскизы позднейших произведений Д. В начале 1836 г. Д. женился на Катерине Гогарт, дочери редактора газеты, в которой он работал. Издатели Чепман и Галль заказали карикатуристу Сеймуру серию рисунков, представляющих комические приключения любителей всевозможного спорта. Д. предложили написать текст к этим карикатурам, но молодой автор поставил несколько иные условия: он обязался давать ежемесячно по два листа рассказа, к которому Сеймур присоединит свои карикатуры. Так произошли "Записки Пиквикского клуба" (The posthum papers of the Pickwick Club). Первоначально Д. не придавал особенного значения "Запискам", первые главы которых поэтому не лишены некоторого шаржа. Главный герой, мистер Пиквик, очерченный сначала в бесцельно забавном виде, постепенно завоевал симпатии своего творца; Д. отрешился от стремления потешать публику и раскрыл человечные, подкупающие читателя стороны в характере мистера Пиквика. Творчество Д. вступило на сознательный, оригинальный путь; с этих пор поразительная правдивость уже не покидает Д., хотя все его образы представляются как бы прошедшими сквозь призму добродушного юмора и глубокой любви к обездоленному человечеству. Успех "Записок" превзошел все ожидания издателей; спрос на выпуски дошел до 40000 экземпляров. Одновременно с началом Пиквика Д. написал памфлет против педантичного соблюдения воскресного отдыха - комедию "Странный джентльмен" ("The strange gentleman"), и либретто комической оперы: "Деревенские кокетки" ("The village coquettes"). Тогда же издатель Бентлей пригласил Д. редактировать ежемесячный журнал "Miscellanies". Предложения написать новый роман, вроде "Записок", сыпались на Д. со всех сторон. За "Оливера Твиста" ему заплатили 3000 фунт. стерл., тогда как за первые выпуски Пиквика он получал всего по 14 фунт. В сделках с издателями Д. оказывал большое содействие его друг, Джон Форстер. Д. делился с ним всеми радостями и огорчениями, прочитывал ему свои произведения, обсуждал с ним замыслы и подробности романов. В начале 1837 г. скоропостижная смерть свояченицы Д., 17-летней Мэри Гогарт, произвела на него потрясающее впечатление; он до конца своих дней не мог забыть этого обаятельно-поэтичного существа. Трогательный образ Нелли в "Лавке древностей", проникнутое глубоким чувством описание ее преждевременной смерти свидетельствуют, что Мэри Гогарт навсегда осталась для Д. воплощением женственной прелести, источником чистых и высоких вдохновений. "Оливер Твист" был первым стройно задуманным, строго выдержанным романом Д. Интерес романа сосредоточен в лице Оливера, ребенка, перенесшего ряд тяжелых испытаний в приюте для подкидышей, в рабочем доме, в притоне воров и мошенников. Наряду с теплым сочувствием к "униженным и оскорбленным", в описаниях Д. начинает все громче звучать струна горячего негодования против социальных пороков и несправедливостей. Третий большой роман Д., "Жизнь и приключения Николая Никльби" ("The Life and Adventures of Nicholas Nickleby"), выходил ежемесячными иллюстрированными выпусками с апреля 1838 г. по октябрь 1839 г. и читался с захватывающим интересом. Яркое описание возмутительных йоркширских "дешевых школ", в которых мнимые педагоги, вроде Сквирса, истязали доверенных им "на воспитание" детей, вызвало взрыв обществ. негодования, и такие безобразные школы вскоре исчезли. Летом 1839 г. Д. написал для Ковентгарденского театра пьесу, переделанную затем в рассказ "Фонарщик" ("Lamplighter"). В апреле 1840 г. стал выходить в свет еженедельный иллюстрированный журнал "Часы мистера Гумфри" ("Master Humphrey"s Clock"), основанный по идее и под редакцией Д. В журнале помещались мелкие очерки и статьи. Сначала издание расходилось в количестве 70000 экземпляров, но затем читатели, надеявшиеся найти здесь новый большой роман Д., охладели к журналу. Д., со своей стороны, увлекся одним начатым рассказом, развил его содержание в обширный роман, и вскоре "Лавка древностей" ("The old curiosity shop") постепенно вытеснила из журнала мелкие рассказы. Д. писал этот роман с чрезвычайным увлечением; ранняя кончина Нелли заставила читателей проливать обильные слезы, поэты посвящали ее участи прочувствованные стихотворения, критики сравнивали этот женственный образ с героинями Шекспира. После "Лавки древностей" Д. стал печатать в "Часах" исторический роман "Барнаби Рудж", в котором описываются лондонские беспорядки, вызванные лордом Гордоном (см.). Барнаби Рудж значительно уступает бытовым произведениям Д.: неподражаемый, тонкий юмор почти пропадает, романист чрезмерно усиливает драматические краски, злоупотребляет трагическими эффектами. В меньшей степени это замечание применимо и к другому историческому роману Д.: "Повесть о двух городах" (Tale of two cities, где изображен, между прочим, Париж перед революцией и во время революции). Летом 1841 г. Д. посетил Эдинбург, куда Джеффри пригласил его от имени своих сограждан. Шотландцы оказали ему восторженный прием, Эдинбург избрал его своим почетным гражданином. Знаменитый романист впервые убедился, как велико сочувствие публики к его таланту, узнал сладость непосредственного сближения с преклоняющейся перед ним массой. В январе 1842 г. он поехал в Соединенные Штаты; американцы встретили его с необыкновенными почестями. Бостон, Нью-Йорк и другие города устраивали в честь Д. торжественные обеды, балы, овации, приветствовали его восторженными речами; толпы народа всюду следовали за ним, добиваясь чести прикоснуться к нему, пожать его руку. По возвращении из путешествия Д. издал свои "Американские заметки" ("American notes"). Радушный прием не помешал ему отметить подмеченные им отрицательные особенности американцев - хвастливость, преклонение перед золотым тельцом, назойливость и, в особенности, рабство, на которое он направил все стрелы своего обличительного остроумия. Американская пресса встретила "Заметки" крайне недружелюбно: на недавнего гостя посыпались злостные нападки, его обвиняли в пристрастии и клевете. В том же году Д. приступил к новому роману: "Жизнь и приключения Мартина Чезльвита" ("The life and adventures of Martin Chuzzlewit"). На этот раз знаменитый писатель ополчился против английского эгоизма и лицемерия. Главный герой, Пексниф, возведен в тип, обрисован с яркостью и выпуклостью, обличающими кисть вполне созревшего художника. Вторая часть романа посвящена приключениям Мартина Чезльвита в Америке; Д. возвращается к возмутившим его явлениям американской жизни и вторично бичует их своим сарказмом. "Мартин Чезльвит" не имел такого шумного успеха, как предыдущие романы. Д., опасаясь, что популярность его клонится к упадку, задумал сократить свои расходы и уехать на несколько лет из Англии; но изданная им до отъезда первая "Рождественская сказка" ("Christmas Carol") рассеяла его опасения. Теккерей назвал этот рассказ "национальным приобретением, благодеянием для всякого читателя"; публика раскупала "Сказку" нарасхват, осаждала любимого писателя сочувственными и благодарственными письмами. Романист двинулся в дальний путь со всем семейством - женой, свояченицей и пятью детьми; проехав Францию, он морем переправился в Геную и прожил в ней несколько месяцев. Здесь, под впечатлением перезвона церковных колоколов, вылилась из-под его пера вторая рождественская поэма: "Колокольный звон" ("The Chimes"). Д. поехал в Лондон со специальной целью проследить на месте, как будет иллюстрировано и отпечатано новое произведение; тогда же оно было прочитано им в кругу близких друзей - Форстера, Фокса, Карлейля, художников Стенфильда и Мэклиза и др. Мэклиз изобразил лектора и его растроганных слушателей на картине, которая хранится в Кенсингтонском музее. Вернувшись из Лондона, Д. посетил Рим, Неаполь и южн. Италию. Путевые заметки его печатались в газете "Daily News" и составили затем том "Картин Италии" ("Pictures from Italy"). Газета "Daily News" начала выходить с янв. 1846 г.; Д. основал ее, увлеченный борьбой против так называемых "хлебных законов". Глубоко сочувствуя бедному населению страны, страдавшему от дороговизны хлеба, романист всей душой отдался агитации в пользу отмены ввозных пошлин. Но газетная, спешная работа скоро утомила его, и в феврале того же года он сложил с себя обязанности редактора. Кроме писем из Италии, Д. поместил на столбцах "Daily News" статьи о школах для бедных детей и против смертной казни. Написанная в эту же зиму третья рождественская сказка: "Сверчок за печкой" ("The cricket on the hearth"), разошлась в еще большем количестве экземпляров, чем предыдущие. Весной Д. снова всем домом уехал за границу, в Швейцарию. В Лозанне он набросал первые главы романа "Домби и сын". От этой работы его на время отвлекла рождественская сказка "Борьба за существование; любовная история" ("The battle of life; a love Story"); окончив ее в октябре, Д. всецело отдался роману. Ему пришлось уехать для этой цели в Париж: он не мог работать, не слыша вокруг себя бодрящей суматохи большого города. "Писать день за днем без этого волшебного фонаря чрезвычайно трудно", - говорит сам Д. в одном из своих писем. "Все образы моих героев как будто замирают, когда вокруг них не движется толпа". Это свойство Д. объясняется его писательским темпераментом и отзывчивостью его сердца: ему нужно было постоянно видеть людей и их страдания, так как в сочувствии к ним он черпал главное содержание своего творчества. В романе "Домби и сын" ("Dombey and Son") Д. особенно удался образ маленького Павла Домби; в обширной галерее мастерски обрисованных Д. детских образов нет ни одного, который завоевал бы в большей степени симпатии читателей. В поразительной по глубине и правдивости психологич. анализа фигуре мистера Домби олицетворена холодная гордость купца, все помыслы которого обращены на процветание фирмы. Дочь мистера Домби и ее мачеха ярко оттеняют друг друга контрастом характеров. "Домби и сын" печатался ежемесячными выпусками и вызвал небывалый восторг среди читающей публики; спрос на книжки повысился до таких размеров, что Д. счел, наконец, свое материальное положение обеспеченным и, вернувшись из Парижа, посвятил свои досуги сцене, к которой всегда испытывал особенное влечение. Соединившись с кружком молодых писателей, художников и актеров, он ставил в течение нескольких лет в Лондоне и других городах спектакли в пользу "Общества покровительства литературе и искусству" и др. благотворительных учреждений. Д. превосходно исполнял комические роли, устраиваемые им представления неизменно привлекали многочисленную избранную публику. Весьма характерен отказ Д. устроить, по желанию королевы Виктории, одну из генеральн. репетиций в Бэкингемском дворце. Королева согласилась тогда посетить спектакль в собственном доме Д.; но и тут знаменитый романист, столь доступный для простых смертных, выказал строптивость: он не пожелал представиться королеве, заявив, что "счел бы достоинство писателя униженным, если бы предстал перед ней в костюме скомороха". Благотворительные общества наперерыв приглашали Д., не только в качестве актера, но и как оратора, зная, что его имя и дарование неотразимо привлекут многочисленную публику. Новая рождественская сказка: "Духовидец" ("The haunted man"), выдержала столько же изданий, как и прежние; Д. переделал ее в комедию, шедшую с успехом на сцене. В 1849 г. вышел в свет роман "Давид Копперфильд", заключающий в себе много автобиографических страниц. Оригиналом для Доры послужила молодая девушка, возбудившая первую любовь в сердце поэта (юношеский роман Д. окончился неудачно: любимая им девушка вышла за другого). В начале 1850 г. Д. основал литературный журн. "Household Words", с 1859 г. получивший название "All the Year Round" и скоро сделавшийся одним из самых распространенных англ. периодических изданий. Кроме самого Д., в нем принимали участие Бульвер, Уилки Коллинз, Чарльз Рид и др. Начатый осенью 1851 и оконченный летом 1853 г. новый большой роман "Холодный Дом" ("Bleak House") издавался, однако, по-прежнему отдельными выпусками. Фоном для романа служит запутанный, бесконечный процесс; Д. образно обличает недостатки английского судопроизводства, его медленность, формализм и разорительность. С 1850 г. Д. овладела страсть к передвижениям; он постоянно путешествовал, проводя на одном месте не долее нескольких месяцев: один из лучших его романов, "Тяжелые Времена" (Hard Times), написан в разных городах. Необходимость сообразоваться с размерами еженедельного издания и работать к сроку также утомляла Д. Роман "Крошка Доррит" ("Little Dorrit"), созданный в Париже, убедил Д., что прежняя легкость творчества оставила его. Ни один из прежних романов не потребовал столько труда; Д. без конца исправлял и переделывал его, испытывал мучительное недовольство своими образами. Публика, тем не менее, отнеслась к "Крошке Доррит" с неизменным сочувствием. Главная героиня обрисована довольно бледно, но остальные представители семьи Доррит и другие эпизодические лица, по обыкновению, жизненны и полны юмора, министерство "Обиняков" заслужило общее одобрение как меткая пародия на английскую бюрократию.

К огорчениям от утраты прежней свежести и силы воображения присоединились, около этого времени, семейные невзгоды. Жена Д., положительная, холодная, буржуазная по своим вкусам и воззрениям, не могла дать впечатлительному и причудливому поэту супружеского счастья, о котором он мечтал всю жизнь. С годами разлад между ними становился все нестерпимее. "Мы дошли до полного банкротства и должны окончательно ликвидировать наши дела", - пишет Д. своему другу Форстеру, старавшемуся примирить супругов. В мае 1858 г. они разошлись, по взаимному согласию. Д. назначил жене 600 фн. стерл. в год и оставил при ней старшего сына, а сам поселился с остальными детьми (шесть сыновей и две дочери) и свояченицей, мисс Джорджиной Гогарт, в усадьбе Гадсгилль, около Чатама, в местности, где он провел счастливые годы своего детства. Одной из причин разрыва Д. с женой послужило намерение знаменитого романиста выступить, так сказать, профессиональным чтецом своих произведений. Усомнившись в успешности дальнейшей литературной деятельности, Д. задумал извлечь материальную пользу из своих сценических способностей. Форстер отговаривал его от этого плана, находя, что Д., выступая в качестве актера, унижает себя, как писателя; романист весьма основательно возразил, что, читая в пользу других, он также является актером; публике все равно, кто получит сбор, при том же "профессия актера ничуть не унизительна". Первое платное чтение Д. устроено было в Лондоне, в 1858 г. В течение 12 лет Д. посетил с той же целью разные города Англии, Шотландии, Ирландии и Соединенных Штатов. Чтения сопровождались восторженными овациями, но страшно возбуждали и утомляли нервную систему Д. Кроме того, ему приходилось все чаще оплакивать близких и любимых людей; "Страшный серп безжалостно косит окрестное поле, и чувствуешь, что твой собственный колос уже созрел", - пишет он своему другу об этих тяжелых утратах. Особенно потрясла Д. смерть второго сына, скончавшегося на службе в Индии. В 1865 г. Д. заболел; хромота, оставшаяся после этой болезни, продолжалась до конца его жизни. Вскоре после этого он едва не погиб во время жел.-дор. катастрофы, также повлиявшей разрушительно на деятельность сердца.

С 1860 г. Д. печатал в своем журнале серию очерков под заглавием "Некоммерческий путешественник" ("Uncommercial Traveller"); почти каждый рождественский номер украшали его "Сказки". В том же издании напечатаны "История Англии для детей" и два больших романа: упомянутая уже "Повесть о двух городах" и "Большие ожидания" ("Great Expectations"). С весны 1865 г. стал выходить выпусками роман "Наш общий друг" ("Our mutual Friend"), в котором симпатичный образ швеи Дженни Врен и типичная фигура мистера Подснепа не уступают созданиям лучшего периода творчества Д. В 1866-67 г. он дал 76 чтений в разных городах Америки. Чтения эти принесли чистой прибыли около 200000 руб., но еще более подорвали расстроенное здоровье. Несмотря на это, он заключил новый договор с прежним антрепренером и обязался дать еще 100 чтений в разных городах Англии. Болезненные припадки заставили его, однако, прервать поездку. Д. вернулся в Гадсгилль и спокойно прожил в своей усадьбе до 1870 г., когда доктора разрешили ему устроить в Лондоне 12 прощальных чтений. Последнее из них состоялось 12 марта: Д. читал "Рождественскую сказку" и "Процесс Пиквика". Последние месяцы своей жизни Д. провел в работе над романом "Тайна Эдвина Друда" ("Mystery of Edwin Droud"), который предполагалось издать в 12 выпусках. Д. удалось написать только половину этого произведения; 8 июня 1870 г. он впал в бессознательное состояние и на следующий день скончался. Прах его покоится в Вестминстерском аббатстве, рядом с Джонсоном и Гарриком, около надгробных памятников Шекспира, Чосера и Драйдена.

Д. - писатель глубоко национальный. Никто лучше него не изучил как положительные, так и отрицательные, пошлые, комические стороны английского национального характера. Вместе с тем Д., как и все величайшие выразители вековечных стремлений к истине, добру и красоте, умеет придать своим типам общечеловеческое значение. Ни одно из главных лиц его обширной жанровой галереи не стоит в стороне от великих течений человеческой мысли. Во всех произведениях Д. чувствуется широкое философское обобщение, выражающееся в гуманном, добродушно-юмористическом отношении к действительности. Он смотрит на жизнь, как мудрец, сознающий призрачность человеческих надежд и стремлений; но вместе с тем он любит людей, горячо сочувствует им как братьям и товарищам по общей участи. Глубокое сострадание к страждущим, обиженным судьбой или людьми, незаметным героям будничной жизни проходит красной нитью по всей покрытой бесконечно разнообразными узорами канве произведений великого английского поэта. Та же горячая любовь к людям заставляет его бичевать пороки их, развенчивать лицемерную добродетель, обличать волков, наряжающихся в овечью шкуру. Д. как бы распространяет на всех слабых, безвестных, невзрачных тружеников свою трогательную, нежную любовь к детям, стремится оградить их от всякой злобы, неправды и притеснения. Этими же свойствами отзывчивой, любящей натуры Д. объясняется и его отношение к своим героям. Они для него - не художественно созданные образы, а живые люди, страдания которых вызывают у него слезы, участь которых заставляет его волноваться, проводить бессонные ночи, сожалеть, когда роман окончен, что он навсегда расстается с ними. Страстное отношение автора к героям сказывается и в недостатках, присущих в большей или меньшей степени всем романам Д.: комизм положений не всегда чужд шаржа, в драматических эпизодах сквозит сентиментальность. Но эти недостатки с избытком выкупаются умением романиста увлечь читателя, заставить его смеяться и плакать вместе с ним и с его героями.

Почти все написанное Д. переведено на русский яз. и в свое время появлялось в журналах, а затем и отдельными изданиями. Лучшим переводчиком Д. следует признать Иринарха Введенского ("Замогильные записки Пиквикского клуба", 3-е изд., М., 1884; "Давид Копперфильд", ibid.; "Домби и сын" - "Современник", 1847 и отд., 1848), художественный перевод которого, однако, часто отступает от оригинала. В настоящее время (1893) выходит полное собрание соч. Д. в переводе Ранцова (изд. Павленкова).

Лучшие биографии Д. на англ. яз.: Forster, "Life of Charles D." (Л., 1871-72; в "Русском Вестнике", 1873, 2-4) и Marzials, "Life of D." (в коллекции "Great Writers"). Его старшей дочерью изд. (1880) "The letters of Ch. D.". Ср. также F.G. Kitton, "Dickensiana: A bibliography of the literature relating to Ch. D. and his writings" (1886); биография Д. (в "Соврем.", 1852, т. 31-й) "Смерть Д." ("Дело", 1870, 6, Реклю); "Русский Вестн.", 1870, 6, Нелюбова; "Детство и молодость Д." ("Вестн. Европы", 1872, 6); биография Д. Анненковой (1893), в коллекции изд. Павленкова. Ряд статей о Д., Я. П. Полонского в "Сев. Вестнике" (1889-90); А. Кирпичникова, "Д. как педагог" (Харьков, 1889; перепечатано в его книге "Педагогические очерки") и Линниченко, "Обзор политич. деятельности англ. романиста Д." ("Киевского унив. изв.", 1866).

Третье, пересмотренное издание перевода.

ПРЕДИСЛОВИЕ

В апреле 1840 года я выпустил в свет первый номер нового еженедельника,
ценой в три пенса, под названием "Часы мистера Хамфри". Предполагалось, что
в этом еженедельнике будут печататься не только рассказы, очерки, эссеи, но
и большой роман с продолжением, которое должно следовать не из номера в
номер, а так, как это представится возможным и нужным для задуманного мною
издания.
Первая глава этого романа появилась в четвертом выпуске "Часов мистера
Хамфри", когда я уже убедился в том, насколько неуместна такая
беспорядочность в повременной печати и когда читатели, как мне казалось,
полностью разделили мое мнение. Я приступил к работе над большим романом с
великим удовольствием и полагаю, что с не меньшим удовольствием его приняли
и читатели. Будучи связан ранее взятыми на себя обязательствами, отрывающими
меня от этой работы, я постарался как можно скорее избавиться от всяческих
помех и, достигнув этого, с тех пор до окончания "Лавки древностей" помещал
ее главу за главой в каждом очередном выпуске.
Когда роман был закончен, я решил освободить его от не имеющих к нему
никакого касательства ассоциаций и промежуточного материала и изъял те
страницы "Часов мистера Хамфри", которые печатались вперемежку с ним. И вот,
подобно неоконченному рассказу о ненастной ночи и нотариусе в
"Сентиментальном путешествии"*, они перешли в собственность чемоданщика и
маслодела. Признаюсь, мне очень не хотелось снабжать представителей этих
почтенных ремесел начальными страницами оставленного мною замысла, где
мистер Хамфри описывает самого себя и свой образ жизни. Сейчас я
притворяюсь, будто вспоминаю об этом с философским спокойствием, как о
событиях давно минувших, но тем не менее перо мое чуть заметно дрожит,
выводя эти слова на бумаге. Впрочем, дело сделано, и сделано правильно, и
"Часы мистера Хамфри" в первоначальном их виде, сгинув с белого света, стали
одной из тех книг, которым цены нет, потому что их не прочитаешь ни за какие
деньги, чего, как известно, нельзя сказать о других книгах.
Что касается самого романа, то я не собираюсь распространяться о нем
здесь. Множество друзей, которых он подарил мне, множество сердец, которые
он ко мне привлек, когда они были полны глубоко личного горя, придают ему
ценность в моих глазах, далекую от общего Значения и уходящую корнями "в
иные пределы".*
Скажу здесь только, что, работая над "Лавкой древностей", я все время
старался окружить одинокую девочку странными, гротескными, но все же
правдоподобными фигурами и собирал вокруг невинного личика, вокруг чистых
помыслов маленькой Нелл галерею персонажей столь же причудливых и столь же
несовместимых с ней, как те мрачные предметы, которые толпятся у ее постели,
когда будущее ее лишь намечается.

Чарльз Диккенс

ЛАВКА ДРЕВНОСТЕЙ

Предисловие

В апреле 1840 года я выпустил в свет первый номер нового еженедельника, ценой в три пенса, под названием «Часы мистера Хамфри». Предполагалось, что в этом еженедельнике будут печататься не только рассказы, очерки, эссеи, но и большой роман с продолжением, которое должно следовать не из номера в номер, а так, как это представится возможным и нужным для задуманного мною издания.

Первая глава этого романа появилась в четвертом выпуске «Часов мистера Хамфри», когда я уже убедился в том, насколько неуместна такая беспорядочность в повременной печати и когда читатели, как мне казалось, полностью разделили мое мнение. Я приступил к работе над большим романом с великим удовольствием и полагаю, что с не меньшим удовольствием его приняли и читатели. Будучи связан ранее взятыми на себя обязательствами, отрывающими меня от этой работы, я постарался как можно скорее избавиться от всяческих помех и, достигнув этого, с тех пор до окончания «Лавки древностей» помещал ее главу за главой в каждом очередном выпуске.

Когда роман был закончен, я решил освободить его от не имеющих к нему никакого касательства ассоциаций и промежуточного материала и изъял те страницы «Часов мистера Хамфри», которые печатались вперемежку с ним. И вот, подобно неоконченному рассказу о ненастной ночи и нотариусе в «Сентиментальном путешествии», они перешли в собственность чемоданщика и маслодела. Признаюсь, мне очень не хотелось снабжать представителей этих почтенных ремесел начальными страницами оставленного мною замысла, где мистер Хамфри описывает самого себя и свой образ жизни. Сейчас я притворяюсь, будто вспоминаю об этом с философским спокойствием, как о событиях давно минувших, но тем не менее перо мое чуть заметно дрожит, выводя эти слова на бумаге. Впрочем, дело сделано, и сделано правильно, и «Часы мистера Хамфри» в первоначальном их виде, сгинув с белого света, стали одной из тех книг, которым цены нет, потому что их не прочитаешь ни за какие деньги, чего, как известно, нельзя сказать о других книгах.

Что касается самого романа, то я не собираюсь распространяться о нем здесь. Множество друзей, которых он подарил мне, множество сердец, которые он ко мне привлек, когда они были полны глубоко личного горя, придают ему ценность в моих глазах, далекую от общего Значения и уходящую корнями «в иные пределы».

Скажу здесь только, что, работая над «Лавкой древностей», я все время старался окружить одинокую девочку странными, гротескными, но все же правдоподобными фигурами и собирал вокруг невинного личика, вокруг чистых помыслов маленькой Нелл галерею персонажей столь же причудливых и столь же несовместимых с ней, как те мрачные предметы, которые толпятся у ее постели, когда будущее ее лишь намечается.

Мистер Хамфри (до того, как он посвятил себя ремеслу чемоданщика и маслодела) должен был стать рассказчиком этой истории. Но поскольку я с самого начала задумал роман так, чтобы впоследствии выпустить его отдельной книжкой, кончина мистера Хамфри не потребовала никаких изменений.

В связи с «маленькой Нелл» у меня есть одно грустное, но вызывающее во мне чувство гордости воспоминание. Странствования ее еще не подошли к концу, когда в одном литературном журнале появился эссей, главной темой которого была она, и в нем так вдумчиво, так красноречиво, с такой нежностью говорилось о ней самой и о ее призрачных спутниках, что с моей стороны было бы полной бесчувственностью, если бы при чтении его я не испытал радости и какой-то особой бодрости духа. Долгие годы спустя, познакомившись с Томасом Гудом и видя, как болезнь медленно сводит его, полного мужества, в могилу, я узнал, что он-то и был автором того Эссея.

Хоть я и старик, мне приятнее всего гулять поздним вечером. Летом в деревне я часто выхожу спозаранку и часами брожу по полям и проселочным дорогам или исчезаю из дому сразу на несколько дней, а то и недель; но в городе мне почти не случается бывать на улице раньше наступления темноты, хоть я, благодаренье богу, как и всякое живое существо, люблю солнце и не могу не чувствовать, сколько радости оно проливает на землю.

Я пристрастился к этим поздним прогулкам как-то незаметно для самого себя - отчасти из-за своего телесного недостатка, а отчасти потому, что темнота больше располагает к размышлениям о нравах и делах тех, кого встречаешь на улицах. Ослепительный блеск и сутолока полдня не способствуют такому бесцельному занятию. Беглый взгляд на лицо, промелькнувшее в свете уличного фонаря или перед окном лавки, подчас открывает мне больше, чем встреча днем, а к тому же, говоря по правде, ночь в этом смысле добрее дня, которому свойственно грубо и без всякого сожаления разрушать наши едва возникшие иллюзии.

Вечное хождение взад и вперед, неугомонный шум, не стихающее ни на минуту шарканье подошв, способное сгладить и отшлифовать самый неровный булыжник, как терпят все это обитатели узких улочек? Представьте больного, который лежит у себя дома где-нибудь в приходе св. Мартина и, изнемогая от страданий, все же невольно (словно выполняя заданный урок) старается отличить по звуку шаги ребенка от шагов взрослого, жалкие опорки нищенки от сапожек щеголя, бесцельное шатанье с угла на угол от деловой походки, вялое ковылянье бродяги от бойкой поступи искателя приключений. Представьте себе гул и грохот, которые режут его слух, - непрестанный поток жизни, катящий волну за волной сквозь его тревожные сны, словно он осужден из века в век лежать на шумном кладбище - лежать мертвым, но слышать все это без всякой надежды на покой.

А сколько пешеходов тянется в обе стороны по мостам - во всяком случае по тем, где не взимают сборов! Останавливаясь погожим вечером у парапета, одни из них рассеянно смотрят на воду с неясной мыслью, что далеко-далеко отсюда эта река течет между зелеными берегами, мало-помалу разливаясь вширь, и, наконец, впадает в необъятное, безбрежное море; другие, сняв с плеч тяжелую ношу, глядят вниз и думают: какое счастье провести всю жизнь на ленивой, неповоротливой барже, посасывая трубочку да подремывая на брезенте, прокаленном горячими лучами солнца; а третьи - те, кто во многом отличен и от первых и от вторых, те, кто несет на плечах ношу, несравненно более тяжкую, - вспоминают, как давным-давно им приходилось то ли слышать, то ли читать, что из всех способов самоубийства самый простой и легкий - броситься в воду.

А Ковент-Гарденский рынок на рассвете, весенней или летней порой, когда сладостное благоухание цветов заглушает еще не рассеявшийся смрад ночной гульбы и сводит с ума захиревшего дрозда, который провел всю ночь в клетке, вывешенной за чердачное окошко! Бедняга! Он один здесь сродни тем маленьким пленникам, что либо валяются на земле, увянув от горячих рук захмелевших покупателей, либо, сомлев в тугих букетах, ждут часа, когда брызги воды освежат их в угоду тем, кто потрезвее, или на радость старичкам конторщикам, которые, спеша на работу, станут с удивлением ловить себя на невесть откуда взявшихся воспоминаниях о лесах и полях.

Но я не буду больше распространяться о своих странствованиях. Передо мной стоит другая цель. Мне хочется рассказать о случае, отметившем одну из моих прогулок, описание которых я и предпосылаю этой повести вместо предисловия.

Однажды вечером я забрел в Сити и, по своему обыкновению, шел медленно, размышляя 6 том о сем, как вдруг меня остановил чей-то тихий, приятный голос. Я не сразу уловил смысл вопроса, обращенного явно ко мне, и, быстро оглянувшись, увидел рядом с собой хорошенькую девочку, которая спрашивала, как ей пройти на такую-то улицу, находившуюся, кстати сказать, совсем в другой части города.

Это очень далеко отсюда, дитя мое, - ответил я.

Да, сэр, - робко сказала она. - Я знаю, что далеко, я пришла оттуда.

Одна? - удивился я.

Это не беда, что одна. Вот только я сбилась с дороги и боюсь, как бы совсем не заплутаться.

Почему же ты спросила меня? А вдруг я пошлю тебя не туда, куда нужно? - Нет! Этого не может быть! - воскликнула девочка. - Вы ведь старенький и сами ходите медленно.

Не берусь вам передать, как поразили меня эти слова, сказанные с такой силой убежденья, что у девочки даже выступили слезы на глазах и все ее хрупкое тельце затрепетало.

Пойдем, я провожу тебя, - сказал я. Девочка протянула мне руку смело, точно знала меня с колыбели, и мы медленно двинулись дальше. Она старательно приноравливалась к моим шагам, как будто считая, что это ей надо вести и охранять меня, а не наоборот. Я то и дело ловил на себе взгляды моей спутницы, видимо старавшейся угадать, не обманывают ли ее, и замечал, как взгляды эти раз от разу становятся все доверчивее и доверчивее.

Трудно было и мне не заинтересоваться этим ребенком - именно ребенком! - хотя ее столь юный вид объяснялся скорее маленьким ростом и хрупкостью фигурки.

Двенадцатилетняя Нелли живет в фантастическом окружении диковинных вещей: это заржавленное оружие, рыцарские доспехи, старинная мебель и гобелены, изваяния восточных божков. Каждую ночь Нелли остается одна. Ее дед – неисправимый картежник. Правда, играет он, чтобы обеспечить будущее внучки, но его преследует неудача. Уже проиграны скромные сбережения и деньги, полученные под залог его лавки древностей. Ее владельцем становится злобный карлик Квилп, а Нелли и дед, к великому горю подростка Кита, влюбленного в девочку, уходят из дому куда глаза глядят. Очень разные люди встречаются им в пути: хитрые комедианты-кукольники; бедный деревенский учитель, который в отличие от Сквирса – сама доброта; хозяйка музея восковых фигур миссис Джарли, женщина ласковая и заботливая. Она дает Нелли работу, и девочке живется спокойно, пока дед снова не начинает играть. Он крадет деньги, заработанные внучкой, и кочет ограбить добрую хозяйку музея. Однако Нелли не дала свершиться преступлению. Ночъю она уводит деда из-под гостеприимного крова миссис Джарли.

.Дорога ведет путников в большой промышленный город. На одну ночь их приютил фабричный кочегар. И опять они в дороге – в холод и дождь. Нелли хочется поскорее выйти на простор полей и лугов, но путники устали, они еле бредут и видят удручающие картины горя в Черном крата фабрик и шахт. Неизвестно, чем бы кончился этот тяжкий путь, если бы не счастливая случайность: встреча с добрым учителем, который опять пришел им на помощь. В маленьком доме-сторожке при старинной церкви Нелли и ее дед находят себе пристанище, но ненадолго: девочка уже смертельно больна и вскоре умирает. Умирает от горя и потерявший рассудок старый Трент.

Роман «Лавка древностей» (1840) задуман как фантастическая история, как сказка. Здесь Диккенс дал волю своему особому пристрастию ко всему причудливому и странному, к игре контрастов. Уже с самого начала образ девочки, окруженной диковинами, задает тон всей книге. Диккенс окружает ее не только странными вещами, но и странными людьми. Иногда они страшноваты, гротескны, как уродливый Квилп, который все время кривляется и совершает ни с чем не сообразные поступки: глотает целиком яйца в скорлупе, пьет кипяток, сидит на спинке стула или на столе, а завладев антикварной лавкой, укладывается спать в маленькую кроватку Нелли. Но Квилп еще и чудовищно коварен, в нем есть что-то сверхъестественное. Это сказочный злой тролль, который только и думает, как бы навредить добрым людям. Он богат, но мы и в этом случае не знаем, как он разбогател: в его конторе нет никаких следов дела. Все здесь мерзость и запустение, в этой грязной дощатой хибарке, где восемнадцать лет стоят часы, в чернильнице нет чернил, а рабочий стол служит хозяину ложем. Но приметы дела Диккенсу и не нужны. Он рисует нам не реального дельца, а беса, который воплощает зло и жестокость точно так же, как Нелли олицетворяет добро и человечность.

Главной героиней произведения является двенадцатилетняя девочка Нелли. Она вместе с дедушкой живет в антикварной лавке. Выросшая среди необыкновенных вещей, девочка словно впитала в себя их дух.

Дедушка Нелли заядлый игрок. Каждую ночь он уходит в игорный дом, руководствуясь благородной целью – заработать денег на образование внучки. Однако он только проигрывает деньги. В результате из-за долгов его лавку забирает злобный карлик Квилп. Карлик предстает в качестве злого тролля, который поедает яйца полностью со скорлупой, пьет кипяток и сидит на спинке стула. Забрав лавку у старика Квилп спит в детской кроватке Нелли.

Девочка уходит из дома в поисках лучшей жизни. Этот факт очень расстраивает мальчишку, который служит в магазинчике, и тайно влюблен в Нелли. Однако он ничем не может ей помочь. Нелли вместе с дедушкой отправляется в странствие с циркачами-кукольниками. Заподозрив, что спутники хотят разлучить их с дедушкой, они покидают их. В небольшой деревне Нелли находит приют в доме бедного учителя. Он даже разрешает Нелли ходить в школу вместе с ним и посещать занятия.

Продолжая свое путешествие, странники оказываются у добродушной хозяйки выставки восковых фигур. Женщина предлагает не только кров, но и работу для маленькой Нелли. На какое-то время жизнь наладилась, но дедушка снова стал играть. Крупно проигравшись, он крадет деньги внучки, планирует ограбить хозяйку, чтобы отыграться в следующий раз. Нелли уговаривает дедушку уйти, дабы не уберечь его от совершения преступления.

Дальнейшее путешествие не несет ничего хорошего. Путники не могут найти ни дома, ни еды. Им приходится ночевать на улице, мокнуть под дождем. На некоторое время семью пустил переночевать работник местного завода. Однако странники были вынуждены продолжить путь.

Промокнув под дождем, Нелли сильно заболевает. В момент отчаянья семья вновь встречается с сельским учителем. Он находит для них приют в церковной сторожке. Однако смертельное заболевание уносит жизнь Нелли. Лишившись разума от горя, умирает и старик.

Роман Диккенса, несмотря на печальную концовку, является сказкой. В нем писатель противопоставляет одних героев другим. Маленькая Нелли предстает доброй волшебной феей. Она не по годам умна и добра. Дедушка, проигрывающий все деньги в карты, ее противоположность. Хотя и он не лишен положительных черт, ведь он очень любит внучку, да и играет с благой целью выручить деньги на ее образование. На примере встречающихся на пути людей Диккенс показывает, что в мире могут быть как хорошие, так и плохие люди.

Сцены жестоких испытаний, которым подвергаются дети в произведениях Диккенса не оставляют сомнений, что писатель сильно переживает за их судьбы. Показывая читателям сложности жизни детей, он старается защитить их.

Картинка или рисунок Лавка древностей

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Блистающий мир Грина

  Кто из нас не мечтал летать не только во сне, но и наяву. И никто не задумывается, чем это может обернуться для обладателя таким даром. В романе «Блистающий мир» писатель Александр Грин постарался нам показать

• Краткое содержание Гюго Отверженные

  Знаменитый роман Виктора Гюго повествует о судьбах людей социального дна Франции в начале 19 века. Главный герой повествования Жан Вальжан. Он беглый каторжник, который добивается значительного успеха в обществе

• Краткое содержание Похвала глупости Эразм Роттердамский

  Сатирическое произведение философа Эразма Роттердамского написано в сатирическом ключе и представляет собой монолог Глупости, которая похваляется своими славными делами и талантами.

• Краткое содержание Куприн Скворцы

  Начинается рассказ о скворцах с общего замечания о том, что животные и птицы хорошо чувствуют природу. Могут, например, предугадывать землетрясения, а человек по их поведению беспокойному сам догадывается о грозящем бедствии.

• Краткое содержание Жёлтый Туман Волков

  В пещере, в глубоком сне пребывает злая великанша по имени Арахна. Всем окружающим она приносила вред, но только к гномам относилась благосклонно и даже помогала. Гуррикап усыпил великаншу на пять тысяч лет.