Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Профессор Лорен Грэхэм: "Покажите мне пример, где бы Россия получила большие выгоды из идей! Я не знаю таких примеров".
Фото Андрея Ваганова

Лорен Грэхэм - один из ведущих в мире специалистов в области изучения советской и российской науки и технологии. Профессор истории науки, заслуженный профессор в отставке Массачусетского технологического института (MIT) и Гарвардского университета (США). Этот его интерес к российской истории и культуре (технологической и научной истории и культуре в частности) – давнишний. В начале 1960-х годов он год стажировался в МГУ имени М.В.Ломоносова. Затем часто и подолгу работал в российских библиотеках и архивах – от Москвы и Санкт-Петербурга до Ростова-на-Дону и Томска.

Профессор Грэхэм – автор нескольких десятков книг и монографий. «Я написал свою первую книгу о российском естествознании в 1967 году», – подчеркивает он. До сих пор лучшей и незаменимой для специалистов остается его монография «Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе» (М.: Политиздат, 1991; американское издание – 1987). Не менее интересна и глубока относительно небольшая книга Грэхэма «Призрак казненного инженера: технология и падение Советского Союза» (СПб.: Европейский дом, 2000; американское издание – 1993).

Сейчас на столе у его литературного агента лежит рукопись книги, которая имеет предварительное название Lonely Ideas: Russian’s trap. Грэхэм работал над ней последние четыре-пять лет. Об этой книге, о взгляде американского профессора на историю развития науки и технологий в России с ответственным редактором «НГ-науки» Андреем ВАГАНОВЫМ беседует Лорен ГРЭХЭМ.

– Лорен, мне бы хотелось поговорить о будущей вашей книге – Lonely Ideas: Russian’s trap. По-русски это звучит очень интригующе: «Одинокие идеи: российский капкан». Насколько эта тематика – история естествознания в России – востребована в США?

– После исчезновения Советского Союза этот интерес уменьшается. Но я люблю русскую культуру, русское естествознание и, конечно, немного разочарован от этого спада интереса. Вообще, мне кажется, что в США интерес к России в целом, не только к российскому естествознанию, растет только тогда, когда Россия находится в кризисе или от нее исходит какая-то угроза. Мне кажется, это печально. Но общественное мнение и мое личное мнение не то же самое.

– Тем не менее вы представитель, эксперт, если угодно, этого общественного мнения. Я так понимаю, что название вашей будущей книги еще предварительное┘

– Да. Но книга уже почти закончена. Рукопись сейчас лежит на столе редактора. Но, возможно, понадобится еще два года, чтобы она появилась. И название книги на данный момент – «Одинокие идеи: российский капкан». Но я не буду удивлен, если оно изменится.

– Лично мне нравится нынешнее название. Оно интригует. Вторая часть его – «российский капкан» – какие-то ассоциации, предположения рождает сразу. А вот что значит «Одинокие идеи»? Что вы имели в виду?

– Как вы знаете, я историк. Но мне интересна и современная ситуация в России. Я член совета MIT и в этом качестве уже несколько раз приезжал сюда, чтобы подписать договор между Сколково и MIT (26 октября фонд «Сколково» и Массачусетский технологический институт подписали итоговое трехлетнее соглашение о сотрудничестве по программе создания Сколковского института науки и технологий. – «НГН»). Это очень по-современному. Так вот, моя книга начинается со времен Петра Великого и продолжается до наших дней. Последняя глава – чуть-чуть о Сколкове.

Во время холодной войны очень часто американцы слышали, что русские думают, что они изобрели почти все. Русские, мол, изобрели пароход (Грэхэм называет «пароходом» то, что мы привычно называем «паровоз». Однако название «пароход» применительно к железнодорожным локомотивам действительно встречалось в России чуть ли не весь XIX век. – «НГН»), радио, электрическое освещение, граммофон, диоды и даже компьютеры и так далее. Американцы над этим посмеивались. А я решил исследовать все эти эпизоды.

И я сам удивился, когда я осознал, что вопрос изобретения – это не самый важный вопрос. Самый важный – кто получил пользу от этих изобретений. Я узнал, что действительно русские ученые и изобретатели были очень активны во всех перечисленных выше случаях.

Может быть, они не изобрели пароход, но они сделали пароход очень рано – Черепановы, отец и сын. Был Александр Попов – радио; был Сергей Лебедев – компьютеры; был Игорь Сикорский – самолеты; Прохоров и Басов – лазер. И в каждом из этих случаев, повторяю, русские были очень активны.

Но если они были такими талантливыми изобретателями, почему сейчас в России технологии не очень развиты? Например, маленькая страна Швейцария: она каждый год продает в три раза больше хай-тека, чем Россия. И это причина, почему я назвал свою книгу «Одинокие идеи┘». Кажется, у русских очень хорошие идеи, но почти никакой пользы они от этого не получают. Spin off – отдачи нет никакой.

Вы знаете, что три человека получили Нобелевскую премию по физике за создание лазеров в 1964 году – двое русских и один американец: Прохоров, Басов и Таунс. Но то, что было после Нобелевской премии, даже интереснее. Что сделал Чарлз Таунс? Он взял патент и стал в итоге довольно богатым человеком. А что Прохоров и Басов сделали? Ни-че-го. Они работали в лабораториях, и ничего из этого не получилось...

– По советским меркам, они были весьма обеспеченные люди, и вполне их можно было назвать советской элитой. Собственно, они и были советской элитой.

– Согласен. Но какую пользу страна получила. Сейчас в мире на рынке нет ни одной русской фирмы, которая занималась бы лазерными технологиями и играла более или менее заметную роль. Доля мирового рынка лазерных технологий, приходящаяся на Россию сегодня, – 1%. Америка – почти 90%. Это значит, что, хотя русские ученые были пионерами по лазерам, Россия как страна получила очень-очень маленькую пользу от этого. Одинокие идеи – капкан России.

Я встречался с академиком Александром Прохоровым, беседовал с ним. Он сказал мне: да, я изобрел первый лазер и открыл «генеральный» закон физики – я нашел, что генералам в армии очень интересны лазеры. Я спросил его – а фирмы, коммерческие предприятия? Прохоров ответил, что с этой стороны почти никакого интереса не было.

– Кстати, та же самая история произошла с нашим недавним и ныне здравствующим нобелевским лауреатом Жоресом Алферовым. Он получил нобеля по физике за создание так называемых гетероструктур. Но действительно их технологическое применение начало развиваться бурно, прежде всего на Западе, а не в России.

– Это значит, по-моему, что лидеры России, от Петра Великого до современности, повторяют ту же самую ошибку. Они думают, что самое важное – заполучить технологии. Но это не самое важное. Самое важное – создать общество, в котором технологии могут развиваться. И проблема не в русской науке и технике – они очень хорошие, – проблемы в обществе, которое не может воспринять эти инновации и сделать на их основе что-то выгодное для себя самого.

– Читая и американскую, и российскую литературу по истории науки и естествознания, у меня складывается такое впечатление, что Америка, американцы – это страна экспериментаторов, прежде всего людей прикладной науки. Начиная с Томаса Альвы Эдисона, с выдающегося физика-экспериментатора Роберта Вуда┘ Российские же ученые все время, и сейчас тоже, предпочитают позиционировать себя как генераторы идей┘

– Это правильно.

– Но правильно ли, что русский научный истеблишмент пытается доказать, что Россия должна встроиться в мировое разделение труда именно как генератор идей? Мы, мол, будем выдавать идеи, мир нам за это будет платить деньги, и страна наша будет процветать.

– Это было бы здорово, если бы Россия получала выгоды от такого разделения труда. Но покажите мне пример, где бы Россия получила большие выгоды из идей! Я не знаю таких примеров.

– Автомат Калашникова┘

– Это хороший пример. Но от того, что в России был создан такой замечательный образец стрелкового оружия, ваша страна не получила почти никакой выгоды. Патента на этот автомат нет. Почти все эти «калаши», которые сейчас можно встретить везде – в Африке, в Азии, – сделаны без патента. Фактически это только незаконные копии. Ижевский завод, на котором был создан этот автомат, сейчас почти банкрот. Если бы был защищенный патент – это был бы очень богатый завод.

– Вы сказали, что в России идеи становятся одинокими, потому что целеполагание общества не настроено на восприятие этих идей┘

– Я думаю, что да, общество – это самое важное. И это самая большая проблема. Как только что мы с вами говорили – это зависит от менталитета. В том числе и от менталитета ученых. Возьмем для примера случай с изобретением радио.

Я исследовал эту тему очень внимательно. Я согласен, что Александр Попов изобрел радио до Маркони. Но кто был Попов? Очень добрый человек, типичный русский интеллигент. Он думал, что самое важное – создать идею. И что он сделал, после того как создал радио? Ни-че-го. А Маркони был крупным капиталистом, он знал, как получить выгоды из этой идеи, и стал очень богатым человеком┘

– И нобелевским лауреатом┘

– Да, да. И сегодня существуют фирмы, которые выросли из Маркони, если можно так сказать. А какие фирмы выросли из идеи Попова? В биографиях Попова, которые я изучал в России, отмечается, что Попов думал, что бизнес – это что-то грязное, а самое важное – одарить человечество идеей. И он сделал это. Но коммерческого эффекта от его идеи Россия тогда никакого не получила. Увы, но за пределами России Попов почти никому не известен.

Это большая ошибка – считать, что бизнес – это грязное дело. Но такой менталитет – это результат воздействия очень многих других общественных факторов на ученых: законодательство, социальная мобильность и прочее. Я заметил, например, что, если человек родился, скажем, в Томске, вероятно, он будет в Томске всю жизнь и строить свою карьеру.

– Хорошо. Мы обозначили главную, как вы считаете, причину технологического отставания России – менталитет здешних ученых, неготовность доводить свои идеи до технологического воплощения. Хотя сами эти идеи вполне исправно рождаются в головах русских ученых. А как вы относитесь к такой теории: все беды «одиноких идей» в России связаны с географией. Гигантская страна, в которой основные усилия – и физические, и умственные – ее населения и ученых в том числе уходят на то, чтобы физически выжить в этом климате и в этом пространстве. Может быть, кстати, более или менее хорошо в России идут изобретения, связанные именно с выживанием: оружие, специфическая деревянная архитектура и т.п.

– Конечно, это тоже фактор. Но в принципе можно создать среду, в которой технологии развиваются, и в небогатой стране. Япония – хороший пример. Там почти ничего нет, кроме людей. Умных людей. Они создали технологическую культуру.

– А не кажется ли вам, что, например, нанотехнологии – это не для русского менталитета? Для японского – подходит, а для русского – нет. У русских лучше получается большая техника, мегатехника.

– Я очень сомневаюсь, что русские ученые так думают. Может быть, общество, но не умные русские ученые. Они хорошо понимают, что на основе нанотехнологий можно строить очень много видов техники, которой никогда не существовало ранее, – новые аккумуляторы, солнечные батареи и прочее, и прочее. «Советские микрочипы – самые большие микрочипы в мире!» – это только шутка советских времен. Не более того.

Дело не в неловкости ваших ученых и инженеров. Дело в недостатках русского общества. Особенно в отсутствии условий для постоянного развития технологий.

– Насколько я понял, вы в своей книге как один из примеров распространения технологий приводите развитие сети железных дорог┘

– Да. Россия создала железную дорогу между Петербургом и Москвой еще до того, как была построена железная дорога между Чикаго и Нью-Йорком. В 1847 году один американский инженер, посетивший в Петербурге Александровский завод, не скрывал своего восторга: это, мол, самый лучший завод по производству паровозов в мире!

Но что случилось после того, как железная дорога между Петербургом и Москвой была построена? Ни-че-го. За 15 последующих лет почти не было построено никаких железных дорог. И именно в эти годы начинается бум железных дорог в Европе и Америке.

– В 1840 году в Соединенных Штатах Северной Америки было более 3 тысяч миль железных дорог. В Англии – 800 километров, в Российской империи – 27 километров┘

– Вот-вот. Можно сказать, что русские ученые и инженеры были пионерами в деле строительства железных дорог. Но дальнейшее развитие железных дорог в России было гораздо более медленное, чем в Европе и Америке.

– Но я спросил вас о железных дорогах, чтобы привести контрпример. В 1880 году в той же Японии – всего 123 километра «железки». Через 10 лет – уже 6500 километров! То есть Япония стартовала даже позже, чем Россия, но у них почему-то получилось от традиционного феодального общества перейти к современному индустриальному развитию. В чем дело?

– Я не специалист по Японии. По-моему, история технологий, техники в России очень своеобразная. Есть моменты блестящие, а потом – провал. И таких циклов много. Есть опасность, что такой провал повторяется сейчас в космических исследованиях. Да, Советский Союз был пионером в космосе. Но что происходит сейчас. В США частные фирмы начинают строить космические корабли. И я предсказываю, что через 20–30 лет государство в Америке будет активным в космосе только при осуществлении дальних межпланетных экспедиций, в которых коммерческой выгоды пока не видно. Но между Луной и Землей, а может быть и до Марса, весь трафик возьмут на себя частные компании.

То же самое произошло и в компьютерной технике. В 1950 году Сергей Лебедев построил недалеко от Киева, в местечке, которое называется Феофания, первый компьютер в Европе. Что важно подчеркнуть – у этого компьютера был независимый дизайн, архитектура. Это были знаменитые серии МЭСМ (Малая электронная счетная машина). И этот компьютер был одним из самых лучших в мире. В 1950-е годы Советский Союз был лидером по компьютерам.

Но через 10–15 лет СССР решил адаптировать у себя архитектуру IBM. Причина этого решения, по-моему, была следующая. Когда компьютеры были важны только для государства – в Академии наук, в университетах, – Советский Союз хорошо работал. Но когда компьютер стал предметом бизнеса, ситуация изменилась. В конце 1950-х годов Bank of America получил первый компьютер, чтобы модернизировать свою работу. После этого компьютеры стали коммерческими продуктами. И с этого момента СССР не мог соперничать в компьютерной технике с Западом.

– Другими словами, СССР сделал ставку на большие машины, и абсолютно не имелось в виду, что компьютер может стать достоянием каждого человека, каждой семьи. В это время на Западе, в Америке сообразили, что большие машины, суперкомпьютеры нужны, но нужны и компактные машины, которые можно было бы продавать как предмет обихода. Это хорошая иллюстрация, по-моему, к вашей идее об определяющей роли общественного менталитета в технологическом развитии.

– Именно! Когда компьютер стал товаром, а не только исследовательским или военным инструментом, когда компьютер стал бытовым устройством, после этого Советский Союз оказался уже не конкурентоспособен в этой сфере. Я допускаю, что нечто подобное происходит сейчас в России. Хотя я и не уверен в этом.

Вы знаете больше меня про Сколково. А что такое Сколково? Это хорошая попытка, я за Сколково. Но я думаю, что русские лидеры делают сейчас ту же самую ошибку, которую сделали их предшественники. Они хотят создать в Сколкове новую технику, новые технологии. Но проблема не в технике – русские ученые и инженеры и сейчас блестящие, – проблема в обществе. Надо реформировать общество, это гораздо более важно, чем создать изолированную территорию, где процветает хай-тек.

Я уверен, что новая техника появится в Сколкове благодаря идеям русских ученых и исследователей. Вполне очевидно, что по крайней мере некоторые из этих идей можно превратить в товар. Но кто это будет делать? Западные фирмы, работающие в Сколкове, очень-очень опытные, и они знают, как конвертировать идеи в товар. Они будут продавать эти технологию и технику на мировом рынке. Пользу будут получать они, а не российское государство.

– Вы сейчас работаете против американских фирм!

– Я историк, а не служащий американских фирм. Мне важно сказать, что я вижу.

В России на Петербургском экономическом форуме поднялся вопрос - Почему в России так хорошо изобретают и так плохо внедряют инновации? Об этом рассуждает Лорен Грэхем, профессор MIT ведущий специалист по истории советской и российской науки, профессор Массачусетского технологического и Гарвардского университетов.

Ключ по его мнению в том, что есть серьезная разница между изобретением и инновацией.

Грэхем дал чёткое определение изобретению и инновации:

• Изобретение - устройство, которого никогда не было
• Инновация - коммерчески успешное изобретение

Большинство российских ученых и разработчиков не понимают важности маркетинга, работы на массовый рынок. Тысячи патентов лежат без дела, так как их просто никто не прорабатывает и не запускает на массовый рынок.

Грэхем утверждает, что Россия полна талантливых ученых, которые не могут реализовать все свои возможности из-за менталитета и сложившейся системы. Он рассказывает, что российским ученым принадлежат две Нобелевские премии в области разработки лазерных технологий. При этом нет ни одной российской компании, которая занимала бы на этом рынке значительное место.

Кроме этого, по его словам, в России электрические лампы изобрели еще до Томаса Эдисона, который позаимствовал идею у ученого Павла Яблочкова. В итоге рынок захватили американские компании. Изобретатель Александр Попов научился передавать информацию по порадиоволнам еще до Гульельмо Маркони, но сегодня Россия не имеет международного успеха на этом рынке.

В своей речи Лорен выстраивает прямую логическую связь между положением России на международных рынках и моделью государственного управления.

Причина отсутствия заметного количества российских компаниях на международных рынках в малом количестве предпринимателей из России в целом.

Причина малого количества предпринимателей в отсутствии поощрения предпринимательства. В российском обществе нет инструмента поощрения успешных предпринимателей. Нет культивации образа предпринимателя как модели поведения.

В культурном коде российского общества сама технология/изобретение и есть достижение, а не внедрение её на массовом рынке.

Лорен упоминает свою книгу "Одинокие идеи "("Сможет ли Россия конкурировать? " Издательство «МИФ»). В книге описыввается исследование длинной истории технологических изобретений в России за 300-летний период.

В 2014 году Лорен Грехэм приезжал с профессорами из MIT в Россию и участвовал в дебатах, о том, что является ключевым фактором успеха таких структур, как Силиконовая Долина и какие именно технологии станут крупными рынками в ближайшие годы.

Американский управленец уделял много внимания системе институтов и связей между университетами, фондами, инвесторами в деле развития инноваций. Российские же коллеги постоянно прерывали его, спрашивая, как же создавать «лучшие в мире» высокие технологии. В какой-то момент американец не выдержал и воскликнул: «Вы хотите получить молоко без коровы!»

Демократическая форма правления; свободный рынок; защита интеллектуальной собственности, контроль над коррупцией и преступностью; правовая система, где обвиняемый может доказать свою невиновность; отсутствие цензуры в медиа - лишь некоторые из неосязаемых характеристик информационного общества.

Невозможно отделить технологии от социополитических систем и нельзя добиться модернизации и получения новых технологий, не стимулирую принципы гражданского общества.

Россия всегда была невероятно богата талантливыми «технарями», у нас до сих пор сильна фундаментальная наука, многие гениальные идеи рождаются именно в нашей стране, но странным образом прорывные изобретения здесь редко приносят свои плоды. Гораздо чаще они утекают на Запад и расцветают пышным цветом там. Почему? Как вышло, что мы первыми осветили улицы электричеством, создали радиопередатчик и многомоторный пассажирский самолет, разработали транзисторы и диоды, на десятки лет опередили весь мир с идеей лазера - и не развили эти направления первыми?

Лорен Грэхэм, ведущий мировой эксперт по истории российской науки, вот уже несколько десятилетий преподающий в Гарварде и MIT, исследует длинную историю технологических изобретений в России за 300-летний период, подвергая обстоятельному разбору различные направления нашей науки и промышленности: военные технологии, энергетику, железные дороги, авиацию, полупроводники, биотехнологии, компьютеры, лазеры и многое другое.

Фишки книги

Это серьезное исследование всех отраслей экономики России за 300 лет, проведенное экспертом, глубоко разбирающимся в теме и наших реалиях.

В книге множество архивных фотографий и портретов великих российских ученых.

Для кого эта книга

Для чиновников и предпринимателей. Для сотрудников инновационных и ИТ-компаний.

А также для всех, кто интересуется историей нашей страны, и всех, кому небезразлично ее будущее.

Русские - очень творческие люди, и это широко подтверждают их достижения в музыке, литературе, математике и фундаментальных науках. Образованному обществу в Америке и других странах нет нужды объяснять, кто такие Чайковский, Толстой или Достоевский. Аналогичным образом, ученым и математикам нет необходимости напоминать, кто такие Лобачевский, Менделеев, Колмогоров или Ландау. В этих областях русские оказывают значительное влияние на мир искусства и на интеллектуальную сферу.

Однако технологии - это совсем другая история. Здесь начинается реальная деятельность, когда интеллектуальное творчество взаимодействует с обществом в целом - это необходимый и сложный процесс, - и общество определяет успех технологических проектов, возможно, даже того не желая. Успех конкретной технологии, который обычно означает получение прибыли в условиях конкурентного международного рынка, происходит за стенами исследовательской лаборатории, в социальной и экономической среде общества в целом. Преуспеть в этом русским не удается. Где российские Томас Эдисон, Билл Гейтс или Стив Джобс? Фактически они есть, но вы никогда о них не слышали, потому что они с треском провалились, когда попытались коммерциализировать свои изобретения в России.

И это различие появилось не вчера, оно возникло столетия назад. В этом отношении русские технологии очень отличаются от других областей русского искусства и интеллектуальной мысли.

Данная книга представляет собой попытку объяснить этот любопытный факт. В ее основу легло не только изучение соответствующих источников, но также опыт многолетнего проживания в России, посещение десятков российских университетов, научно-исследовательских институтов, промышленных предприятий, а также общение с тысячами российских ученых и технических специалистов.

Американский профессор Массачусетского технологического института Лорэн Грэхэм рассказал на Петербургском международном экономическом форуме, чего не хватает России, чтобы начать зарабатывать на своих инновационных идеях.

Сам Грэхэм является ведущим зарубежным ученым в области истории советской и российской науки. Он был участником одной из первых программ обмена учеными между СССР и США. Он регулярно посещает Россию, периодически живет и работает здесь.

На ПМЭФ Герман Грев задал Грэхэму вопрос о том, «сможет ли Россия конкурировать». На что Лорен Грэхэм ответил:

«Почему у России такие огромные, такие творческие научные сотрудники? Почему с таким количеством ученых Россия не может извлечь экономическую выгоду из продуктов, из результатов этих исследований. На мой взгляд, ключ к ответу на этот вопрос лежит в том, какая разница содержится между изобретением и инновацией. Эта разница есть. Для того чтобы изобрести что-то на рабочем столе в лаборатории, что работает, хоть раньше и не работало, у вас есть какой-то процесс в компьютере. Он работает, и ничего похожего раньше не было. Мы вас поздравляем, если вы смогли это сделать, вы – изобретатель. Однако инноватор – это гораздо больше. Инновационность – означает взять этот продукт или процесс и сделать его коммерчески успешным. Причем успешным не только для вас, но и для общества, в которое вы его внедрили.

Противоречие и странность состоит в том, что у русских изумительно получается изобретать и очень плохо получается заниматься инновациями. Позвольте привести несколько примеров.

Русским ученым принадлежат две нобелевские премии для разработки в области лазерных технологий, но сейчас нет ни одной российской компании, которая занимала бы хоть сколько-нибудь значительное место на рынке лазерных продуктов и технологий. Электрические лампочки в России изобрели до Томаса Эдисона. По сути, Томас Эдисон вообще у Яблочкова, у русского ученого позаимствовал эту идею. Но затем американские компании захватили этот рынок. И никакая российская компания с ними не стала конкурировать. Попов – русский ученый передавал информацию по радиоволнам до Маркони, но сегодня у России нет сколько-нибудь заметных успехов на рынке радиоэлектроники на международном рынке. Россия первой запустила искусственный спутник Земли, но сегодня у России менее 1% международного рынка телекоммуникаций. Россия первой создала руками Сергея Лебедева электронный цифровой компьютер в Европе, но кто покупает российские компьютеры сегодня? И вот вам еще один пример – он вообще малоизвестен: нефтяная индустрия в последние годы пережила революцию технологий гидроразрыва пласта. Практически никто не помнит, что этот процесс изобрели русские. Я вам могу показать научные статьи начала 50-х годов, где они абсолютно на 100% нарисовали процесс гидроразрыва нефтяного пласта. С этой технологией никто ничего не сделал. Я могу этот список продолжать и продолжать.

Почему? Это исключительно важный вопрос. Почему у русских так хорошо получается разрабатывать научные технологические идеи и так плохо получается извлекать из них экономическую выгоду. Ответ кроется не в отсутствии талантов или ни в отсутствии способностей у российских инженеров и ученых. Отнюдь! Это очень хорошие профессионалы. Ответ кроется в том, что России не удавалось выстроить общество, где блестящие достижения граждан могли бы находить выход в экономическом развитии. Все руководители России со времен царизма до нынешних времен полагали, что ответ на проблемы модернизации – сама технология. Все считали, что ответ именно в технологиях, а не в социо-экономической среде, которая способствует развитию и коммерциализации технологий. Идеи как таковые – этого мало.

Моя книга называется «Одинокие идеи». Под «одинокими идеями» я понимаю идеи, которые никто не разрабатывает, а у России очень хорошо получается изобретать, но не разрабатывать. Это непонимание очень четко мне было продемонстрировано несколько лет назад, когда я приехал в Россию с руководителями, с ведущими учеными из Массачусетского института технологий, и Герман Оскарович участвовал в этой поездке. Не Герман Оскарович сам, но многие другие россияне спрашивали, как им сравняться с MIT в разработке следующей большой сенсационной научной вещи, но сами ученые MIT говорили, что ключ к успеху их института не просто в культуре MIT, но в культуре Бостона и США в целом.

Что это за элементы культуры такие, которые позволяют идеям разрабатываться и вливаться в коммерчески успешные предприятия? Демократическая форма правления; свободный рынок, где инвесторам нужны новые технологии; защита интеллектуальной собственности; контроль над коррупцией и преступностью; правовая система, где обвиняемый имеет шанс оправдаться и доказать свою невиновность. Культура эта позволяет критические высказывания, допускает независимость, в ней можно потерпеть неудачу, чтобы еще раз попытаться – вот некоторые из неосязаемых характеристик инновационного общества. Но русские, с которыми мы говорили, особенно в институтах и университетах, не понимали эти моменты. И они продолжали задавать конкретные вопросы по конкретным технологиям: нанотехнологии, информационные технологии, трехмерная печать. Они спрашивали: «А как конкретная технология может принести успех?». И, наконец, уставший от этих вопросов ректор MIT господин Райф повернулся к своему российскому визави и сказал: «Вам нужно молоко без коровы».

В настоящий момент руководители России пытаются провести модернизацию, но, к сожалению, в русле своих предшественников (царей и советских руководителей) они пытаются отделить технологию от социо-политических систем. Они говорят, что они поддерживают «Сколково», этот амбициозный и дорогой клон силиконовой долины рядом с Москвой, но в то же время я должен сказать это, простите, они запрещают демонстрации, они подавляют политических оппонентов и предпринимателей, у которых скопилось достаточно власти, чтобы бросить им вызов. Они перекашивают правовую систему в своих целях, они подписывают законы, которые обвиняют русских, которые сотрудничают в научных разработках с другими и они поддерживают авторитарные режимы. Такого рода политика не может привести к развитию общества, где процветают рисковые предприниматели и инноваторы. Такая политика может привести только к возникновению общества, где люди втягивают голову в плечи, опасаясь быть наказанными.

Модернизация, к сожалению, означает для них получение новых технологий при отказе от экономических и прочих принципов, которые эти технологии продвигают и доводят до успеха в других местах. Им нужно молоко без коровы. И до тех пор, пока остается эта политика, научный гений русских людей, которых я так уважаю, останется экономически нереализованным».

На XX Петербургском международном экономическом форуме глава «Сбербанка» Герман Греф собрал панельную сессию «Технологии – пропуск в завтра: изменись или умри. Реализуя экономический потенциал России». Актуальность темы продиктована стремительными технологическими изменениями: самолетные двигатели печатаются на 3D-принтере , машины учатся думать как люди, проводятся турниры гоночных дронов и олимпиады киборгов – это уже не будущее, а наша реальность. Как реализовать экономический потенциал России, и на какие инновации делать ставки? Адаптироваться под новую реальность или отстать навсегда. Об этом говорили приглашенные эксперты сессии.

Модератор: Герман Греф, президент, председатель правления «Сбербанка».

Выступающие:

• Марк Аллен, старший вице-президент, The Boeing Company; президент, Boeing International
• Доминик Бартон, главный управляющий директор, McKinsey & Company
• Аркадий Волож, генеральный директор, «Яндекс»
• Лорен Грэхем, профессор Массачусетского технологического института
• Карло д’Азаро Бьондо, президент по стратегическим партнерствам по региону Европы, Ближнего Востока и Африки, Google
• Джим Маккелви, сооснователь, Square

«Должно ли правительство вмешиваться в развитие инноваций?» – этим вопросом Герман Греф открыл секцию

Герман Греф, открывая секцию, обозначил важность проблемы: «Эта тема всегда была актуальной для государства и крупных компаний, а теперь эта тема стала жизненно необходимой для каждого человека. Не обладая необходимой инновационностью, скоростью к изменениям, готовностью каждый год, каждую неделю, каждый день прожить заново и изменить все в своем поведении, в своем бизнесе, в своем стиле мышления – без этого нельзя быть конкурентоспособным».

Доминик Бартон, главный управляющий директор, McKinsey & Company , назвал основные драйверы роста высокотехнологичных компаний:

1. Рост вычислительной мощности. Компьютер уже повторяет то, что может сделать мозг насекомого. Через несколько лет мощность компьютера будет на уровне человеческого мозга.

2. Работа с объемом данных. Большинство данных бесполезны, но 5% будут использованы в нужных целях.

3. Каждый имеет смартфон. Каждый может иметь доступ к цифровым достижениям.

В начале секции Герман Греф, обращаясь к представителю правительства РФ, высказал опасения по поводу вмешательства правительства в развитие инноваций : «Вчера я встречался с Джеком Ма , основателем Alibaba Group (крупная компания в сфере электронной коммерции). Посещаемость его ресурса – 400 млн ежедневных пользователей. По поводу своего успеха он комментирует: «Нам в Китае повезло: мы быстро перестроились под электронную торговлю. Ключевой фактор, благодаря которому это произошло – правительство нам не мешало, мы делали это сами. Теперь оно начало регулировать нашу деятельность и у нас начались сложности». Вопрос Грефа был адресован Аркадию Дворковичу : «Какова роль правительства в отношении новаций в нашей стране? Как будет меняться правительственное регулирование ?»

«Везде, где можно обходиться без государственного регулирования, давайте обходиться без него», – предложил Аркадий Дворкович

Аркадий Дворкович считает, что инновационный бизнес сильно опережает правительство в быстроте и гибкости, поэтому бизнесу не о чем беспокоиться, и наиболее удачные бизнес-модели могут обходиться без дополнительного регулирования: «На форуме у меня было около 20 встреч с инвесторами. Главный вопрос, который задают российскому правительству инвесторы, касается предсказуемости деятельности правительства: не поменяем ли мы решения, которые повлияют на эффективность? Правительство априори не может быть таким же быстрым, как инновационный бизнес».

Дворкович не согласился с предположением, что правительство поддерживает только российские компании и предложил альтернативу импортозамещению: «Мы хотим работать со всеми партнерами. Для нас важно понимать долгосрочную выгоду. Если в России что-то производить невозможно – давайте делать исследования. Мы можем заменить слово «импортозамещение» на «совместные разработки товаров и услуг». Везде, где можно обходиться без дополнительного регулирования экономики , давайте обходиться без него. Например, компания Uber показала положительный результат». Также, по мнению Дворковича, ставку делать нужно не на вмешательство государства в деятельность компаний, а на систему образования: «Основное – это не регулирование конкретных рынков, а базовая вещь – образование. Оно должно быть таким, чтобы люди были готовы воспринимать новые вещи, создавать новые вещи и жить в быстро меняющемся мире».

Герман Греф в ответ заметил, что гибкость правительства нужно сравнивать не с гибкостью бизнеса, а с гибкостью правительств других стран. При этом выразил недовольство тем, как обстоят дела в развитии инновационной среды в России : «Я полностью согласен. Правительство не сможет быть таким же гибким и быстрым как бизнес. Но оно должно быть более гибким, чем правительства других стран. Объективно у нас не очень хорошие условия для стартапов , не проработана законодательная база, процессы входа и выхода инвесторов, вопросы интеллектуальной собственности и ряд других вопросов. Здесь я вижу ответственность правительства. И свою ответственность тоже».

Аркадий Волож, основатель компании «Яндекс» (на фото в анонсе справа), подчеркнул, как сильно изменилась ситуация в среде стартапов и рассказал о том, как развивалась крупнейшая российская IT-компания. Волож призывает мыслить в масштабных категориях, применять знания в различных областях, мотивировать сотрудников интересными задачами и использовать накопленный опыт: «Когда мы создавали «Яндекс», губернаторы не знали, что такое стартап и нас было всего около десяти стартапов по стране. За последние пять лет мы сильно развились – сейчас у нас несколько тысяч стартапов и каждый губернатор знаком с этим термином. Недостаточно иметь общие законы, нужны быстрые индивидуальные решения. А принимать такие решения возможно только в случае, если это – прозрачный некоррупционный процесс. «Яндекс» конкурирует со многими компаниями в разных отраслях. 20 лет мы занимались машиной под названием «искусственный интеллект». Сегодня все чудеса становятся реальностью. Машины способны распознать лица (сотни миллионов лиц) даже лучше человека. Если вы хотите быть успешными в науке – вам нужно быть успешной компанией в области искусственного интеллекта. Ваша область применения должна быть больше, чем один рынок. Люди ищут интересных задач, они не станут работать над задачами в рамках одного маленького города. Нет смысла заниматься искусственным интеллектом в рамках маленьких масштабов. Для нас еще большое значение имеет накопленная база данных. В нашей отрасли все стекается в большие платформы. Важно, чтобы доступ к этим общим данным был для всех стартапов – равные условия доступа. Тогда компания будет развиваться».

Карло д’Азаро Бьондо, президент по стратегическим партнерствам по региону Европы, Ближнего Востока и Африки, Google (на фото в анонсе в центре), рассказал о роли больших компаний в технологиях будущего: «Мы поняли, что данные очень важны, важна информация. Для этого нужно обмениваться ей. Мы думаем, как создать коллаборацию, чтобы интернет лежал в основе вашей повседневной деятельности. Что делают большие компании? Это сотрудничество, специализация и обмен данными».

Мысль представителя Google продолжил Марк Аллен, старший вице-президент, The Boeing Company; президент Boeing International рассказал, что означают инновации в его бизнесе: «Для инновационных отраслей важны гибкость, динамика и масштаб. Для космической отрасли инновации – это центральные вещи. Мы уже думаем, что будем делать в следующем столетии. Boeing и Airbus имеют все больше конкурентов. Россия выпустила новую модель самолета, стала конкурентом. 3D-печать позволяет улучшить наши производственные процессы. Вы только представьте: наши деды видели, как люди, которые сначала ездили на лошадях, потом полетели в космос. Мы делаем ставку на командную игру, считаем, что это командная игра. В нашей авиакосмической отрасли одна компания не выживет, поэтому мы налаживаем партнерства. Мы работаем с центрами НИОКР и правительствами стран».

Марк Аллен поделился своей стратегией лидерства: «Частью уравнения развития может быть не только страх отставания. Страстный энтузиазм тоже должен быть частью этого уравнения. Именно это увлекает наших людей. Я много говорю со своей командой, когда мы разрабатываем стратегии. Я говорю, что ваша стратегия недостаточно хороша, пока вы не можете ответить на вопрос: какую хорошую вещь вы решили не делать? Сложнее всего отпускать что-то и выделять самое главное и важное».

Почему Россия с таким количеством ученых не может извлечь экономическую выгоду со своих изобретений? Лорен Грэхэм ответил на этот вопрос

В секции принял участие Лорен Грэхэм, профессор Массачусетского технологического института , американский историк, специализирующийся на истории российской и советской науки. Лорен Грэхэм является автором книги «Одинокие идеи: сможет ли Россия конкурировать?». Он в частности сказал: «Продолжает расти разрыв между компаниями и государствами, которые пожали плоды промышленной революции и тех, кто не смог это сделать. Россия не смогла пожать плоды четвертой промышленной революции. Почему Россия с таким количеством ученых не может извлечь экономическую выгоду? Ответ кроется в разнице между изобретением и новацией. Изобретение – это когда появилось то, чего раньше не было. Тогда вы – изобретатель. Инноватор – это гораздо больше. Инновационность означает взять это изобретение и сделать его коммерчески успешным для вас и для общества.

Что касается России, мы имеем противоречие: у русских изумительно получается изобретать, и плохо получается заниматься инновациями . Например: русским ученым принадлежат две Нобелевских премии в области лазерных технологий, но в России нет компаний, которые занимаются лазерными технологиями. Вы первые запустили искусственный спутник Земли, но у России менее 1% на международном рынке телекоммуникаций. Почему у русских хорошо получается разрабатывать научные идеи и так плохо получается извлекать из этого экономическую выгоду? Ответ кроется в том, что в России не удавалось выстроить общество, где блестящие достижения граждан находили бы выход на развитие. Все считали, что ответ в технологиях, а не в социально-экономической среде. Но идей мало. Моя книга «Одинокие идеи» – это идеи, которые никто не разрабатывает. У России получается изобретать, но не разрабатывать.

Что позволяет идеям развиваться? Демократическое правление, защита интеллектуальной собственности, инвестиционная среда – вот некоторые из неосязаемых характеристик инновационного общества ».

По мнению Лорена Грэхэма, российские инноваторы хотят получить «молоко без коровы»: «Мы говорим про создание инновационного общества, а нас по-прежнему просят назвать отрасли, которые будут развиваться и в которые можно инвестировать. Вам нужно молоко без коровы. На какую инновацию сделать ставку – неверный вопрос. Нужно строить инновационное общество».

На этой секции Грэхэму удалось достучаться до аудитории – его выступление получило наибольшую поддержку зала и бурные овации.

Греф обратился с вопросом к Джиму Маккелви, основателю Square : «Много факторов влияет на инновационную среду: ценорегулирование, конкуренция, качество образования. Что было самым главным, что позволило вам основать стартап и превратиться в систему, подрывающую основу финансового рынка, и как вы видите будущее мира?». (Square – американская технологическая компания, разработавшая решения для приема и обработки платежей с помощью смартфонов – Executive.ru ).

На вопрос Грефа Маккеви ответил: «Я выделяю два ключевых элемента. Во-первых, это отношение к возможностям. Возможности огромные. Я вижу возможности абсолютно во всем. Поэтому вместо этого я фокусируюсь на проблемах – они легко определяемы. Когда мы начинали, нам нужно было решить проблему: я посмотрел на iPhone и подумал: почему он не может мне помочь совершить платежную транзакцию? Я не смотрю на возможности – их слишком много. Я фокусируюсь на проблемах.

Во-вторых, это отношение к технологии и инновации. Моему отцу 90 лет и я подарил ему iPad. Я не стал его учить, как пользоваться разными функциями. Я сказал: представь, что это устройство делает все, что ты захочешь (он может стать книгой, телевизором и т.д.). То есть, сначала вы предполагаете что-то, что вам нужно, и если в реальности этого нет – решайте эту проблему.

Еще я пишу список вещей, которые не надо делать. Которые я не должен делать, которые у меня плохо получаются. Хуже всего мне дается смотреть ТВ. В это время я создаю пространство, в котором может произойти что-то новое».