Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

-------
| сайт collection
|-------
| Сергей Александрович Есенин
| Лирика
-------

Вот уж вечер. Роса
Блестит на крапиве.
Я стою у дороги,
Прислонившись к иве.

От луны свет большой
Прямо на нашу крышу.
Где-то песнь соловья
Вдалеке я слышу.

Хорошо и тепло,
Как зимой у печки.
И березы стоят,
Как большие свечки.

И вдали за рекой,
Видно, за опушкой,
Сонный сторож стучит
Мертвой колотушкой.
1910

Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется – на душе светло.

Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.

Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.

И пускай со звонами плачут глухари,
Есть тоска веселая в алостях зари.
1910

Сыплет черемуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе.

Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной.
Ой вы, луга и дубравы, -
Я одурманен весной.

Радуют тайные вести,
Светятся в душу мою.
Думаю я о невесте,
Только о ней лишь пою.

Сыпь ты, черемуха, снегом,
Пойте вы, птахи, в лесу.
По полю зыбистым бегом
Пеной я цвет разнесу.
1910

Хороша была Танюша, краше не было в селе,
Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.
У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.
Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.

Вышел парень, поклонился кучерявой головой:
«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой».
Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.
Душегубкою-змеею развилась ее коса.

«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,
Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу».
Не заутренние звоны, а венчальный переклик,
Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.

Не кукушки загрустили – плачет Танина родня,
На виске у Тани рана от лихого кистеня.
Алым венчиком кровинки запеклися на челе, -
Хороша была Танюша, краше не было в селе.
1911

В шапке облачного скола,
В лапоточках, словно тень,
Ходит милостник Микола
Мимо сел и деревень.

На плечах его котомка,
Стягловица в две тесьмы,
Он идет, поет негромко
Иорданские псалмы.

Злые скорби, злое горе
Даль холодная впила;
Загораются, как зори,

В синем небе купола.
Наклонивши лик свой кроткий,
Дремлет ряд плакучих ив,
И, как шелковые четки,
Веток бисерный извив.

Ходит ласковый угодник,
Пот елейный льет с лица:
«Ой ты, лес мой, хороводник,
Прибаюкай пришлеца».

Заневестилася кругом
Роща елей и берез.
По кустам зеленым лугом
Льнут охлопья синих рос.

Тучка тенью расколола
Зеленистый косогор...
Умывается Микола
Белой пеной из озер.

Под березкою-невестой,
За сухим посошником,
Утирается берестой,
Словно мягким рушником.

И идет стопой неспешной
По селеньям, пустырям:
«Я, жилец страны нездешной,
Прохожу к монастырям».

Высоко стоит злотравье,
Спорынья кадит туман:
«Помолюсь схожу за здравье
Православных христиан».

Ходит странник по дорогам,
Где зовут его в беде,
И с земли гуторит с Богом
В белой туче-бороде.

Говорит Господь с престола,
Приоткрыв окно за рай:
«О мой верный раб, Микола,
Обойди ты русский край.

Защити там в черных бедах
Скорбью вытерзанный люд.
Помолись с ним о победах
И за нищий их уют».

Ходит странник по трактирам,
Говорит, завидя сход:
«Я пришел к вам, братья, с миром -
Исцелить печаль забот.

Ваши души к подорожью
Тянет с посохом сума.
Собирайте милость Божью
Спелой рожью в закрома».

Горек запах черной гари,
Осень рощи подожгла.
Собирает странник тварей,
Кормит просом с подола.

«Ой, прощайте, белы птахи,
Прячьтесь, звери, в терему.
Темный бор, – щекочут свахи, -
Сватай девицу-зиму».

«Всем есть место, всем есть логов,
Открывай, земля, им грудь!
Я – слуга давнишний Богов -
В Божий терем правлю путь».

Звонкий мрамор белых лестниц
Протянулся в райский сад;
Словно космища кудесниц,
Звезды в яблонях висят.

На престоле светит зорче
В алых ризах кроткий Спас;
«Миколае-чудотворче,
Помолись ему за нас».

Кроют зори райский терем,
У окошка Божья мать
Голубей сзывает к дверям
Рожь зернистую клевать.

«Клюйте, ангельские птицы:
Колос – жизненный полет».
Ароматней медуницы
Пахнет жней веселых пот.

Кружевами лес украшен,
Ели словно купина.
По лощинам черных пашен -
Пряжа выснежного льна.

Засучивши с рожью полы,
Пахаря трясут лузгу,
В честь угодника Миколы
Сеют рожью на снегу.

И, как по траве окосья
В вечереющий покос,
На снегу звенят колосья
Под косницами берез.
1913 –

Тихо. Слышны звоны
Под копытом на снегу,
Только серые вороны
Расшумелись на лугу.

Заколдован невидимкой,
Дремлет лес под сказку сна,
Словно белою косынкой
Подвязалася сосна.

Понагнулась, как старушка,
Оперлася на клюку,
А над самою макушкой
Долбит дятел на суку.

Скачет конь, простору много,
Валит снег и стелет шаль.
Бесконечная дорога
Убегает лентой вдаль.
1914

Душно в кузнице угрюмой,
И тяжел несносный жар,
И от визга и от шума
В голове стоит угар.
К наковальне наклоняясь,
Машут руки кузнеца,
Сетью красной рассыпаясь,
Вьются искры у лица.
Взор отважный и суровый
Блещет радугой огней,
Словно взмах орла, готовый
Унестись за даль морей...
Куй, кузнец, рази ударом,
Пусть с лица струится пот.
Зажигай сердца пожаром,
Прочь от горя и невзгод!
Закали свои порывы,
Преврати порывы в сталь
И лети мечтой игривой
Ты в заоблачную даль.
Там вдали, за черной тучей,
За порогом хмурых дней,
Реет солнца блеск могучий
Над равнинами полей.
Тонут пастбища и нивы
В голубом сиянье дня,
И над пашнею счастливо
Созревают зеленя.
Взвейся к солнцу с новой силой,
Загорись в его лучах.
Прочь от робости постылой,
Сбрось скорей постыдный страх.
1914

Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.

По меже, на перемётке,
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в чётки
Ивы – кроткие монашки.

Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.

Всё встречаю, всё приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.
1914

Пойду в скуфье смиренным иноком
Иль белобрысым босяком -
Туда, где льется по равнинам
Березовое молоко.

Хочу концы земли измерить,
Доверясь призрачной звезде,
И в счастье ближнего поверить
В звенящей рожью борозде.

Рассвет рукой прохлады росной
Сшибает яблоки зари.
Сгребая сено на покосах,
Поют мне песни косари.

Глядя на кольца лычных прясел,
Я говорю с самим собой:
Счастлив, кто жизнь свою украсил
Бродяжной палкой и сумой.

Счастлив, кто в радости убогой,
Живя без друга и врага,
Пройдет проселочной дорогой,
Молясь на копны и стога.
1914

Шел Господь пытать людей в любови,
Выходил он нищим на кулижку.
Старый дед на пне сухом, в дуброве,
Жамкал деснами зачёрствелую пышку.

Увидал дед нищего дорогой,
На тропинке, с клюшкою железной,
И подумал: «Вишь, какой убогой, -
Знать, от голода качается, болезный».

Подошел Господь, скрывая скорбь и муку:
Видно, мол, сердца их не разбудишь...
И сказал старик, протягивая руку:
«На, пожуй... маленько крепче будешь».
1914

Пахнет рыхлыми драчёнами;
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.

Вьется сажа над заслонкою,
В печке нитки пепелиц,
А на лавке за солонкою -
Шелуха сырых яиц.

Мать с ухватами не сладится,
Нагибается низко,
Старый кот к махотке крадется
На парное молоко.

Квохчут куры беспокойные
Над оглоблями сохи,
На дворе обедню стройную
Запевают петухи.

А в окне на сени скатые,
От пугливой шумоты,
Из углов щенки кудлатые
Заползают в хомуты.
1914

Я – пастух; мои палаты -
Межи зыбистых полей,
По горам зеленым – скаты
С гарком гулких дупелей.

Вяжут кружево над лесом
В желтой пене облака.
В тихой дреме над навесом
Слышу шепот сосняка.

Светят зелено в сутёмы
Под росою тополя.
Я – пастух; мои хоромы -
В мягкой зелени поля.

Говорят со мной коровы
На кивливом языке.
Духовитые дубровы
Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе,
Сплю на вырублях сучья.
Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья.
1914

Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь,
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь.

Избы забоченились,
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
В заревую гать.

Под соломой-ризою
Выструги стропил,
Ветер плесень сизую
Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха
Вороны крылом,
Как метель, черемуха
Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Нашептал ковыль?
1914

Черная, потом пропахшая выть!
Как мне тебя не ласкать, не любить?

Выйду на озеро в синюю гать,
К сердцу вечерняя льнет благодать.

Серым веретьем стоят шалаши,
Глухо баюкают хлюпь камыши.
Красный костер окровил таганы,
В хворосте белые веки луны.

Тихо, на корточках, в пятнах зари
Слушают сказ старика косари.

Где-то вдали, на кукане реки,
Дрёмную песню поют рыбаки.

Оловом светится лужная голь...
Грустная песня, ты – русская боль.
1914

Топи да болота,
Синий плат небес.
Хвойной позолотой
Взвенивает лес.

Тенькает синица
Меж лесных кудрей,
Темным елям снится
Гомон косарей.

По лугу со скрипом
Тянется обоз -
Суховатой липой
Пахнет от колес.

Слухают ракиты
Посвист ветряной...
Край ты мой забытый,
Край ты мой родной!..
1914

Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса.
Только видно, на кочках и впадинах,
Как синеют кругом небеса.

Воют в сумерки долгие, зимние,
Волки грозные с тощих полей.
По дворам в погорающем инее
Над застрехами храп лошадей.

Как совиные глазки, за ветками
Смотрят в шали пурги огоньки.
И стоят за дубровными сетками,
Словно нечисть лесная, пеньки.

Запугала нас сила нечистая,
Что ни прорубь – везде колдуны.
В злую заморозь, в сумерки мглистые
На березках висят галуны.

Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что – разгадать не могу.

Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров.

Загорятся, как черна смородина,
Угли-очи в подковах бровей.
Ой ты, Русь моя, милая родина,
Сладкий отдых в шелку купырей.

Понакаркали черные вороны:
Грозным бедам широкий простор.
Крутит вихорь леса во все стороны,
Машет саваном пена с озер.

Грянул гром, чашка неба расколота,
Тучи рваные кутают лес.
На подвесках из легкого золота
Закачались лампадки небес.

Повестили под окнами сотские
Ополченцам идти на войну.
Загыгыкали бабы слободские,
Плач прорезал кругом тишину.

Собиралися мирные пахари
Без печали, без жалоб и слез,
Клали в сумочки пышки на сахаре
И пихали на кряжистый воз.

По селу до высокой околицы
Провожал их огулом народ...
Вот где, Русь, твои добрые молодцы,
Вся опора в годину невзгод.

Затомилась деревня невесточкой -
Как-то милые в дальнем краю?
Отчего не уведомят весточкой, -
Не погибли ли в жарком бою?

В роще чудились запахи ладана,
В ветре бластились стуки костей.
И пришли к ним нежданно-негаданно
С дальней волости груды вестей.

Сберегли по ним пахари памятку,
С потом вывели всем по письму.
Подхватили тут родные грамотку,
За ветловую сели тесьму.

Собралися над четницей Лушею
Допытаться любимых речей.
И на корточках плакали, слушая,
На успехи родных силачей.

Ах, поля мои, борозды милые,
Хороши вы в печали своей!
Я люблю эти хижины хилые
С поджиданьем седых матерей.

Припаду к лапоточкам берестяным,
Мир вам, грабли, коса и соха!
Я гадаю по взорам невестиным
На войне о судьбе жениха.

Помирился я с мыслями слабыми,
Хоть бы стать мне кустом у воды.
Я хочу верить в лучшее с бабами,
Тепля свечку вечерней звезды.

Разгадал я их думы несметные,
Не спугнет их ни гром и ни тьма.
За сохою под песни заветные
Не причудится смерть и тюрьма.

Они верили в эти каракули,
Выводимые с тяжким трудом,
И от счастья и радости плакали,
Как в засуху над первым дождем.

А за думой разлуки с родимыми
В мягких травах, под бусами рос,
Им мерещился в далях за дымами
Над лугами веселый покос.

Ой ты, Русь, моя родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
1914

Черемуха душистая
С весною расцвела
И ветки золотистые,
Что кудри, завила.
Кругом роса медвяная
Сползает по коре,
Под нею зелень пряная
Сияет в серебре.
А рядом, у проталинки,
В траве, между корней,
Бежит, струится маленький
Серебряный ручей.
Черемуха душистая,
Развесившись, стоит,
А зелень золотистая
На солнышке горит.
Ручей волной гремучею
Все ветки обдает
И вкрадчиво под кручею
Ей песенки поет.
1915

В том краю, где желтая крапива
И сухой плетень,
Приютились к вербам сиротливо
Избы деревень.

Там в полях, за синей гущей лога,
В зелени озер,
Пролегла песчаная дорога
До сибирских гор.

Затерялась Русь в Мордве и Чуди,
Нипочем ей страх.
И идут по той дороге люди,
Люди в кандалах.

Все они убийцы или воры,
Как судил им рок.
Полюбил я грустные их взоры
С впадинами щек.

Сергей Есенин. Умение поэта как бы отгадать чувства читателя, его сокровенные переживания есть одна из первейших причин того, что стихи его неотделимы от духовной жизни человека, что они, как добрые друзья, вместе с читателем горюют и негодуют, когда придет суровый час. Могучая особенность поэзии Есенина – способность брать за душу других, брать в плен, касаться сердца другого, оставлять в нем глубокий след.

Пушкин говорил: «Каждый талант неизъясним». И все таки с тех пор, как существует искусство, люди пытаются проникнуть в тайны таланта. Так, по видимому, десятки раз будет разъясняться и талант Есенина, и прежде всего, его пронзительная, несравнимая ни с чем любовь к Родине, к России, ее людям, ко всему живому в ней.

Образ Родины, созданный в стихах Есенина, отличается особой сложностью. Он впитал в себя лирические, эпически пейзажные и символические элементы, а также некоторые черты песенного и календарно обрядового фольклора.

Когда вчитываешься в стихи Есенина, вбираешь в себя их свежие, чистые, пронизывающие ноты, кажется, это поразительное предчувствие того, что Русь – такая, какой она была столетия, – доживает свои последние дни, и одному из ее сынов хочется сказать, что в ней было, какая в ней жила красота; и если ей больше не быть такой, если родится другая Русь, помните и об этой, говорит поэт, не забывайте ее. Вот откуда это:

Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда, –
Слишком были такими недавними
Отзвучавшие в сумрак года.

Крестьянский двор… Крестьянский дом… Он вписывается в изображаемые Есениным жизнь и быт вместе со всеми добрыми традициями, накопленными русским народом. Он как бы отражает опыт, мудрость и талант людей, являясь своего рода хранилищем биографий и судеб.

Несомненно, устами поэта говорила эпоха. Но для того чтобы его слово оказалось таким проникновенным, таким поэтически сильным, надо было сложиться воедино многим обстоятельствам, в том числе и сугубо личным. Есенину необходимо было родиться в русской деревне, жить ее жизнью, впитать ее дух, ее красоту, запомнить на всю жизнь не только «низкий дом с голубыми ставнями», но и то, как

Пахнет рыхлыми драченами;
У порога в дежке квас,
Над печурками точеными
Тараканы лезут в паз.

Надо было подсмотреть, как это «говорят… коровы на кивянском языке»; все это воспринять сердцем и однажды как бы выдохнуть:

Не видать конца и края –
Только синь сосет глаза.

Когда думаешь о поэзии Есенина, хочешь объяснить себе эту единственную, такую покоряющую ноту любви к Родине, которая живет в его стихах:

Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольет мне в грудь мою теплынь.

Однако пока та, прежняя Россия, та ее красота, тот «низкий дом с голубыми ставнями», те ее годы были «слишком недавними», и поэт, оказавшийся на стыке двух эпох, говорит той России: «Не забыть мне тебя никогда». А то обстоятельство, что Есенин говорил это «не забуду» в дни, когда многие литераторы совсем отучились произносить слова «Родина», «русский», делало его тему и особенно острой, и поэтически смелой.

Есенин, конечно, находил эту «потерянную» тему во многом на старой почве. Но сквозь старые мотивы у него видна тяга к новому, тяга сильная, искренняя, порой безудержная. Есенин уже пишет, что он не только «гражданин села», но что он хочет быть «певцом и гражданином в великих штатах СССР». Более того, поэт восклицает:

Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам, и тополям.

Руками Есенина поэзия еще не ухватилась за руль трактора и, тем более, штурвал самолета, но она уже потянулась к ним, почувствовала рождение новой России, бескомпромиссно сказала ей: «Я твоя».

С такой поэтической мощью, как Есенин, о России, о полноте бытия о родной природе, о понимании истинного пути Родины тогда не говорил никто. Более того, в силу отмеченных выше личных качеств поэта и его редчайшего лирического дара произошло так, что этот его голос в известной степени остался непревзойденным и сегодня.

Вновь перечитываю любимые стихи:

Потому и навеки не скрою,
Что любить не отдельно, не врозь –
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.

Почти каждая строка поэта убеждает, что его стихи – исповедь сердца, исповедь безоглядная, может быть, иногда отчаянная, рискованная, но абсолютно правдивая и, при всем высоком артистизме, а вернее, благодаря ему, действительно простая, человеческая. В лиричном стихотворении Есенин сказал: «Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий», но это обращение к людям живет во всей его поэзии. И потому его свидетельства о жизни, о человеке так впечатляющи.

Поэт изо всех сил хотел отстоять привязанность к патриархальному миру, ему было больно видеть наступление на него «города», «железного гостя» и других сил, которые он связывал с надвигающейся новью. В этом важном пункте своих отношений с действительностью поэт поступал неисторично. Он не сразу понял, что новая жизнь рождает дружескую смычку его любимого мира с «железным гостем». Но близость к людям, умение быть «свойским» им срывало шоры с его глаз. И поэт признавался:

Мне теперь по душе иное…
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.

И пусть телега еще поет для него «песни», а мотор откликается «лаем», его новое желание непреложно:

И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колес.

Что это – измена самому себе, поэту «деревянной России», как он сам называл себя?

И поэт хочет объяснить такой поворот любовью к Родине, к матери Родине, всегда единственной и дорогой, что бы с ней ни происходило и какие бы испытания на ее земле ни выпадали на долю человека. Объяснение затягивается на многие и многие стихотворения. И понятно почему: поэт должен объяснить отказ от излюбленной мысли, которой он посвятил проникновенные произведения и такие волнующие душу строки, как эти: «Что то всеми навеки утрачено. // Май мой синий! Июнь голубой!», «Мир таинственный, мир мой древний…».

Объяснение оказалось, как всегда у Есенина, и горячим, и запальчивым, и полным своеобразного высокого смирения перед новой правдой жизни, и потому удивительно просветленным. И, может быть, единственное, что еще оставляет Есенин за собой в капитуляции перед новым, – некоторый расчет на то, что его извинят за «измену» прежнему. Впрочем, конкретно это выражено с подлинной психологической глубиной. Поэт говорит:

Знать, у всех у нас такая участь,
И, пожалуй, всякого спроси –
Радуясь, свирепствуя и мучаясь,
Хорошо живется на Руси.

В поэзии Есенина нас привлекает искренность человека, который на одном из самых крутых поворотов истории страстно думает о жизни, о Родине. Он «человек не новый», он потому и мучится, что не поймет, «куда влечет нас рок событий»:

Но голос мысли сердцу говорит:
Опомнись! Чем же ты обижен?
Ведь это только новый свет горит
Другого поколения у хижин…

И этот «голос мысли» тоже его голос. И прорывается он в самых разных стихотворениях, и имеет не только такую четко выраженную форму признания нового. Чаще это признание выражается в тяге к родному дому, к людям и, наконец, в мотиве, который давался Есенину особенно трудно: «Приемлю все».

Вообще, когда я вижу на обложках есенинских сборников изображение березок, – а это непременная эмблема едва ли не всех его книг, – мне это представляется наивным. Конечно, душу поэта трудно передать, потому и появляются на обложке березки, но в действительности именно она, душа, – героиня всей его поэзии. Оттого, по видимому, так драматичны, а иногда полны трагизма пейзажи Есенина. И по той же причине так глубоко уходят в мысль чувство все его яркие, а иногда и необычные метафоры. Они – не изобразительные средства, они – сама суть, само чувство, сама драма его произведений:

Я последний поэт деревни.
Скромен в песнях дощатый мост.
За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез.

Он – последний поэт деревни, и все живое – это природа, поля, березы, а мертвое, страшное идет от «железного гостя» и его наступления на дорогие поэту поля.

Неустанное слово Есенина о красоте родины, ее природы – это слово о том, без чего нет человека, без чего человек оскудевает и физически, и нравственно. Следовательно, его стихи – это стихи о самом фундаменте человечности, о богатстве духовного мира в людях.

Как солнечные батареи работают прямо от солнца, так память, доброта и любовь поэта к Родине переливают прямо от сердца к сердцу живительную энергию созидания.

Мотивы ранней лирики С.Есенина.

Всего 20 лет было Есенину, когда появилась первая книга его стихов. Сборник «Радуница» вышел в ноябре 1915 года с датой на обложке — 1916 год. Как в геологическом разрезе видим мы в этом сборнике различные пласты, резко очерченные, не перемешанные между собой, соприкасающиеся лишь своими поверхностями: наслоения впечатлений различных периодов жизни, начиная с отроческих лет.

Значительная часть сборника «Радуница» — это стихи, идущие от жизни, от знания крестьянского быта. Главное место в них занимает реалистическое изображение деревенской жизни. Наиболее характерное из них — стихотворение «В хате»:

Пахнет рыхлыми драчонами

У порога в дежке квас,

Над печурками точеными

Тараканы лезут в паз.

Зарисовки крестьянского быта встречаются и в других стихах сборника. Старый дед беспрерывно хлопочет по хозяйству: чистит ток, убирает сорную траву, роет канаву:

Старый дед, согнувши спину,

Чистит вытоптанный ток

И подонную мякину

Загребает в уголок.

Девушка собирается выходить замуж:

Я надену красное монисто,

Сарафан запетлю синей рюшкой,

Позовите, девки, гармониста,

Попрощайтесь с ласковой подружкой.

На кладбище совершается поминальный обряд:

Заслонили ветлы сиротливо

Косниками мертвые жилища.

Словно снег, белеется коливо —

На помин небесным птахам пища.

Весенняя толчея царит на ярмарке («Базар»). Эти стихотворения отличаются правдивостью, точными бытовыми деталями. Они говорят о том, что Есенин не проходил мимо реальной жизни, любовался ее пестрыми картинами.

С чем отлично был знаком Есенин с ранних лет, что навсегда запало в его душу — это картины родной природы, среди которой провел он детство и юность:

Край любимый! Сердцу снятся.

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

Самая сильная сторона сборника «Радуница» как раз и заключалась в лирическом изображении русской природы, которую так хорошо видел и глубоко чувствовал поэт. Сила есенинской лирики заключается в том, что в ней чувство любви к родине всегда выражается не отвлеченно и риторично, а конкретно, в зримых образах, через картины родной природы. Часто пейзаж не вдохновляет. Поэт с болью восклицает:

Край ты мой заброшенный,

Край ты мой, пустырь.

Лес да монастырь.

У Есенина много печальных и безрадостных картин, которые правдиво отражали состояние деревни в ту пору. И тем сильнее любовь к этому бедному краю:

Черная, потом пропахшая выть,

Как мне тебя не ласкать, не любить?

Оловом светится лужная голь.

Грустная песня, ты — русская боль.

Но любовь Есенина к родине порождалась не только грустными картинами нищей крестьянской России. Он видел ее и другой: в радостном весеннем убранстве, с пахучими летними цветами и травами, с бездонной синевой небес, с прихотливо извилистыми реками, веселыми рощами, с малиновыми закатами и звездными ночами. И поэт не жалел красок, чтобы ярче передать богатство и красоту русской природы:

Опять раскинулся узорно

Над белый полем багрянец.

В темной роще на зеленых елях

Золотятся листья вялых ив.

В разнообразные тона окутана Россия в стихах Есенина:

Ярче розовой рубахи

Зори вешние горят.

С бубенцами говорят.

Пейзаж Есенина — не мертвые безлюдные картины. Пользуясь словами Горького, можно сказать, что в него всегда «вкраплен человек». Этот человек — сам поэт, влюбленный в родной край. Есенин приближает к нам природу, олицетворяя ее: «Черемуха машет рукавом», а в зимнюю стужу «Словно белой косынкой подвязалась сосна». Он пишет:

Я навек за туманы и росы

Полюбил у березки стан,

И ее золотистые косы,

И холщевый ее сарафан.

В то же время Есенин переносит явления природы на человека, широко пользуется этим приемом для его характеристики.

С алым соком ягоды на коже,

Нежная, красивая, была

На закат ты розовый похожа

И, как снег, лучиста и светла.

Изображение человека в общении с природой дополняется у Есенина еще одной весьма заметной особенностью — любовью ко всему живому. В стихах Есенина животные наделены человеческими чувствами. Они как бы «родня» человека: «И зверье, как братьев наших меньших, Никогда не бил по голове», — писал Есенин. С необычайной любовью и жалостью писал он о животных. Его «Песнь о собаке», которую он читал Горькому, глубоко тронула писателя. В очерке «Сергей Есенин» Горький вспоминал: «Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных». Об этом можно судить и по стихотворению «Корова»:

Сердце неласково к шуму,

Мыши скребут в уголке.

Думает грустную думу

О белоногом телке.

Это стихи человека, любящего все живое, смотрящего на мир, как на единое целое. В таком взгляде были отголоски очень древнего представления о человеке и природе, надолго удержавшегося в сознании крестьянства. Эти традиционные представления оказались непреходящими по своей этической значимости.

Таковы наиболее характерные мотивы раннего творчества Есенина, прозвучавшие в его первом сборнике «Радуница» и других стихотворениях 1910-х годов. Многие из них получат свое дальнейшее развитие в последующем творчестве поэта.

Есенин выступил с лирикой, в которой звучали крестьянские мотивы, тогда, когда в русской поэзии уже существовала давно сложившаяся традиция выражения крестьянского самосознания. Тяжкий труд, горькая жизнь и надежда на счастье многократно отозвались в стихах русских поэтов.

Значимость произведений Есенина определяется позицией лирического «я», его соотнесенностью с природой, со всей окружающей стихией бытия. С другой стороны, природная сущность — не фон, не второстепенный элемент общей композиции. Она — последнее духовное пристанище поэта.

Природа в стихах Есенина живее, сочнее, многокрасочней, чем она теперь, настоящая. У него она не обессилена, не обескровлена и не отравлена, горло ее еще не сдавили каменными, т.е. бесчувственными руками. Есенин, как никто, пристально разглядел этот момент ее доживания, ее предсмертного яркого пылания и со всею страстью запечатлел его, потому что знал: завтра будет совсем иное, завтра из нее выбьют душу, живой огонь, впрягут его в оглобли бытовых надобностей и удобств. Как безутешно рыдало его сердце, когда он видел, как несут топить в прорубь лишних щенят, как на глазах коровы треплется по ветру шкура ее теленка, как режут под горло лебединые шеи колосьев и от живых растений остаются избитые, искромсанные кости, как тысячи пудов конского мяса (когда-то прекрасных скакунов) отдают за железное чудовище — паровоз. Расчет и алчность побеждает стихию, буйство сил и яркость цветения сковывает железобетонная необходимость.

Одна-единственная и последняя отрада для Есенина — природа. Кажется, он не предъявил ей ни одной претензии, не высказал ни одного осуждающего слова. Она для него осталась последним прибежищем, храмом, за порогом которого он оставлял все свои раздражения, слепой гнев и горькие обиды. Сама природа — нечто бессловесное и без расчета прекрасное, что не может нанести обид, что ничего не требует взамен за любовь к ней. Природа стала для него материнским домом, она заменила все остальное, к чему не лежала душа — и прежде всего город. Но природа — это и не деревня, к которой он тоже в общем посторонен. Деревня вначале у Есенина неприглядная, бедная: ветхая избенка, бедность, горе и гнет, нужда и голод, не слышно веселых песен, плачет вьюга у ворот и т.д. Самая светлая картина деревни — стихотворение «Село» (из Тараса Шевченко) 1914 года: тут белеют хаты, цветут сады, кругом поля и лес, «полный сказок и чудес», на горе красуются палаты, а «в небе темно-голубом Сам бог витает над селом» Характерно, что село это не рязанское, не реальное, а украинское и даже литературное, по памяти взятое из Шевченко. А потом он часто видит деревню издали, извлекает ее приметы из собственных ностальгических воспоминаний, она является ему как бы сквозь дымку, сквозь пелену отработанных книжных слов. Если город — это каменная пещера, капилище соблазнов, зла и пороков («Забудь, что видел, и беги!»), то перед деревней он шапку снимает с поклоном, он будто в молитве обращается к ней:

О будь мне матерью напутною

В моем паденье роковом.

«Природа, деревня, Русь — на этой осевой линии выстраиваются лучшие, цветные чувства Есенина, из них, как из мрака, возникает его утопическая Ирония. Однако после возвращения из Америки он снова, как и в ранних стихах, видит свою неприглядную, свою обиженную и обманутую деревню. Поднимая в праздник 1 Мая первый бокал за Совнарком, второй — за рабочих, третий бокал он пьет «За то, чтоб не сгибалась в хрипе Судьба крестьян». Свобода обернулась удушием, песня радости — хрипом. Приехали. «Душа моя устала и смущена от самого себя и происходящего, — пишет он Клюеву. — Нет тех знаков, которыми бы можно было передать все, чем мыслю и отчего болею». Опьянение революцией оборачивалось тяжким похмельем реального социализма».

Есенин всегда находит такое слово, которое погружает нас внутрь природных стихий — полыхающая заря, напористый ветер, бескрайняя весна, самозабвенное пенье соловья, бушующее цветенье и т.п. Он не живописует природу, глядя на нее со стороны, на расстоянии, а весь растворяется в красках и звуках, увлекая и нас за собой в эти стихии: «Сад полышет, как пенный пожар», «Рыдалистая дрожь неотлетевших журавлей», «Несказанное, синее, нежное», «отговорила роща золотая» и т.д. Он любит не статичные, отвердевшие краски, а как бы всполохи, текучесть всего и вся, живую природную динамику, выражая через нее этапы человеческой жизни. Часто употребляя отглалольные существительные, он добивается того, что вся природа у него живет, источает душу, льется музыкой, полыхает красками. Он умеет удивить, озадачить словом, но таким словом, которое привлекает тем, что стоит за ним (березь, цветь, мреть, стынь, бель и т.п.), а не самим собою, как у футуристов. Язык Есенина близок древнерусскому, той его поре, когда слово как бы прирастало к предмету и явлению и несло в себе живое неутраченное представление.

Стилистические особенности поэзии С.Есенина.

Лирика Есенина переносит нас на деревенское приволье. Это неисчерпаемая в своей красоте жизнь природы. В ранних стихах мы встретили много таких зарисовок, которые можно назвать как бы маленькими лирическими этюдами или картинами деревенской жизни: «В хате», «Пороша», «Береза» и др. А некоторые юношеские опыты (как, например, «Моя жизнь») носят и просто подражательный характер.

Но не такого рода произведения определяют лирический облик поэта. Очень скоро Есенин обретает свое необыкновенное, как выразился о нем А.Серафимович, «изображения тончайших переживаний, самых нежнейших, самых интимнейших». В его стихах и любовь к родному краю, и нежное чувство природы, выраженное удивительно свежими и точными сравнениям, и ликующее чувство любви к этой красоте вокруг, и грусть, что красота так скоротечна, и, наконец, желание как бы раствориться во всей неповторимой прелести мира, куда только один раз в жизни приходит человек.

В более поздние годы Есенин своей игре в словесную живопись, своим приемам яркой образности захотел придать форму целой теории. В брошюре «Ключи Марии» (1918), в статье «Быт и искусство» (1921) Есенин доказывал, что в основе всякого искусства лежит прежде всего образ, который и составляет суть русского народного творчества. В те годы, когда будущий поэт еще учился в спас — клепиковской школе, он познакомился со «Словом о полку Игореве». Позже в Москве Есенин прочитал три тома известного труда русского ученого-фольклориста А.Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». «Слово о полку Игореве» с юных лет произвело огромное впечатление на Есенина. Оно, «Слово», стало для поэта не только источником художественного наслаждения, предметом для подражания, но доказательством яркости образного мышления нашего народа. «Поэтические воззрения» Афанасьева явились неисчерпаемым кладезем поэтических легенд, поверий, облеченных в удивительные и смелые образные формы. В лирических стихах Есенина обращает на себя внимание одухотворенность мира. Предмет, который он рисует, и прежде всего природа, всегда движется. Отсюда обилие отглагольных форм. К примеру, месяц сравнивается с кудрявым ягненочком, «гуляет» в голубой траве. Рога месяца, отразившегося в затихшем озере, «бодаются» с осокой. Если взглянуть на озеро «с тропы далекой», то покажется, что «вода качает берега». Полынь не пахнет, а «веет запахом», сад не цветет, а «колышет, как пенный пожар» и т.д.

Такое восприятие окружающего мира, звезд, цветов, деревьев как чего-то одушевленного, движущегося и превращающегося одно в другое, такое представление, выраженное в поэтических образах, Есенин тоже, конечно, почерпнул в народных сказках, поверьях, мифологии.

Вся система образов Есенина зиждется на этом чувстве движения и превращений, совершающихся в мире, зиждется на чувстве единства человека с природой, со всем живым на земле. Однако, мысль о том, что мир и человек находятся в дороге, подводили поэта к другой мысли — о конце этого движения, о смерти. Уже в «Подражанье песне» поэт — пятнадцатилетний юноша, — рассказывая о прекрасной девушке (она поила коня «из горстей в поводу»), заканчивает свое стихотворение сценой, как эту девушку несут мимо его окон хоронить. Такова правда жизни у Есенина: красивое, как и вся жизнь, скоротечно, непрочно. Горький акцент сопровождает лирику Есенина на всем его пути: «Будь же ты вовек благословенно, что пришло процвесть и умереть».

Близость Есенина к традициям устной народной поэзии сказалась в том, что у него, особенно в ранний период, ощутима перекличка с Алексеем Кольцовым. Можно напомнить такие стихи, как «Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха. «, «Гой ты, Русь, моя родная. «, «Хороша была Танюша, краше не было в селе. «, «Девичник» и др. Образ девушки в стихотворении «Не бродить, не мять в кустах багряных. » тоже напоминает русских девушек у Кольцова. Даже излюбленный есенинский образ русского озорного удальца восходит к кольцовскому «Удальцу». Наконец, самый характер поэзии невольно приводит на память слова Белинского о «простолюдине-самоучке», ставшем большим русским поэтом. Белинский писал, что Кольцов «и по своей натуре, и по своему положению был вполне русский человек. Он носил в себе все элементы русского духа, в особенности страшную силу в страдании и в наслаждении, способность бешено предаваться и печали и веселию и, вместо того, чтобы падать под бременем самого отчаяния, способность находить в нем какое-то буйное, удалое, размашистое упоение. «.

Сегодня стало общеизвестной истиной, что поэтика Есенина близка народной песне. Но в стилистике Есенина можно различить целый ряд слоев, сравнительно быстро сменявших один другого. Одним из наиболее ранних стилистических слоев было тяготение к древнерусской, архаической речи (например, «Песнь о Коловрате»). Есенин привлекает для построения образов древнерусские названия, связанные с охотой, рыбной ловлей, земледелием, воинским делом. Так, например, облака еще мальчик Есенин сравнивает с птицеловными сетями («облачные вентери»), он использует как изобразительное средство такие древние слова, как «лонешный» (т.е. прошлогодний), «пыжня» (т.е. мелкий кустарник на поле), «дикомысть» (т.е. певчая птица). Тяготением к архаике можно объяснить и сокращение гласных (например, «гленище» вместо «голенище»). Или, например, то, что одно время Есенин в ряде прилагательных («жолтый», «чорный» и др.) «е» переводит на древний лад в «о».

Еще одна группа стилистических приемов Есенина связана с установкой на романтизацию деревенского бытия и со стремлением выразить красоту сильного лирического чувствования (например, чувства восхищения природой, влюбленности в женщину, любви к человеку, к жизни), красоты бытия вообще. Эти образы чаще всего носят зрительный, красочный характер. Есенин словно направляет на изображаемый предмет ярчайший спектр самых чистых и сильных тонов. Если Есенин говорит о том, что и его коснулся новый свет, то «все равно остался я поэтом золотой бревенчатой избы». Вообще «золотой» и «синий» — самые любимые цвета поэта. Золотой блеск переливается в его стихах, переходя от солнца к соломе, волосам, молодости, жизни, женщине и т.д.:

«сердце станет глыбой золотою»,

«Эх ты, молодость, буйная молодость,

«Синий свет, свет такой синий!

В эту синь даже умереть на жаль».

Синее струится во всем: «синий май», «несказанное, синее, нежное. «, » Предрассветное. Синее. Раннее. «, «воздух прозрачный и синий. » и т.д. Золотое становится «желтым», синее — голубым и «черным». Цвета характеризуют предмет, смешиваются, играют.

Народно-фольклорная струя в поэтике Есенина и в советский период занимает важнейшее место, стилистически определяя собой целый ряд произведений 1925 года, как «Песня» («Есть одна хорошая песня у соловушки. «), «Клен ты мой опавший, клен заледенелый. «, «Сыпь, тальяночка, звонко, сыпь, тальяночка, смело. » и др.

Мотив прощания с юностью и сокрушения о загубленной молодости, занимающий столь существенное место в есенинской лирике, не составляет ее личной особенности. Тут есть немалая доля фольклорной традиции. Она общая для Кольцова, Никитина и Есенина.

Правильнее говорить не столько о непосредственном влиянии Кольцова на Есенина, сколько о сближении поэтики обоих на общей основе народной песни.

В таком же плане мы можем найти созвучие у Есенина с Некрасовым, потому что в иных картинах деревни у Есенина открывается тот же мир грустной, бедной, мужицкой России. Именно такими словами Герцен когда-то характеризовал и поэзию Кольцова. Ведь в изображении Есениным деревни есть не только идеализация, но и глубокое постижение ее радостей и болей, ее внутренней поэзии. И это рождено величайшим сочувствием, любовью к людям, к природе.

Наряду с народно-фольклорным в поэтике Есенина явственно развивается также то, что можно назвать пушкинским началом. Оно близко и родственно традиции народной поэзии. Что же называется пушкинской традицией в русской лирике?

Ее народность. Ее полноту, многосторонность изображения; в ней ясность и красота душевного мира русского человека. Мир пушкинской лирики обнимает множество состояний человеческой души — от тончайших настроений безотчетной грусти до ликующей радости жизнеутверждения; этот мир от лирики природы до политических стихов — весь освещен любовью к человеку, к народу, к родине. И все это заключено в форму кристаллически прозрачную, сжатую, понятную широчайшему кругу читателей.

Много красоты и богатства таится в глубоко человечной лирике Есенина. Удивительна способность поэта раскрывать читателю прелесть самой жизни, заражать его великой любовью к родине, которую он умеет вложить решительно во все, что изображает: и в березку, и в поле, и в сноп соломы. Есенин — замечательный певец русской природы. У каждого поэта можно выявить его главный пафос. Это сокровенное у Есенина, составляющее внутренний, движущий пафос его поэзии, определивший ее народность, — любовь к родине. Она была источником поэтического вдохновения. На множество ладов тема родины, Руси, варьируется в стихах Есенина, и свое стихотворение «Русь советская» этот поэт заканчивает такими строками, исполненными щемящей до боли сыновней любви:

Когда во всей планете

Пройдет вражда племен,

Исчезнет ложь и грусть, —

Я буду воспевать.

Всем существом в поэте

Шестую часть земли

С названием кратким «Русь».

Есенинское чувство родины жило в поэте не просто как стихийное чувство, оно осознавалось им как главная черта его творчества. И.Розанов рассказывал о своих содержательных воспоминаниях, что поэт в 1921 году говорил ему: «Обратите внимание. что у меня почти совсем нет любовных мотивов. «Маковые юбилеи» можно не считать, да я и выкинул большинство из них во втором издании «Радуницы». Моя лирика жива одной большой любовью, любовью к родине. Чувство родины — основное в моем творчестве».

Существенные стилевые особенности лирики С.Есенина нередко трактуются в духе русского национального характера. Исходя из посылки о том, что в русской душе уживается противоположные стихи: умиротворение и разрушение, строит свои интересные замечания Мишель Нике. Исследователь выдвигает в качестве основных есенинских начал «тишину» и «буйство». Каждая из этих категорий в разные годы творчества получает у поэта емкое философское наполнение.

«Тишина», в смысле покоя, безмятежного состояния, умиротворенности, и слова тишь, тихий, встречаются около 90 раз в поэтических произведениях, чаще всего в описании пейзажа и определении душевного состояния поэта (связанного, как правило, с природой). Есенинская тишина имеет и запах, и форму, она осязательная и живая: поэт будет «грустить в упругой тишине» («Опять раскинулся узорно. «, 1916), «Изба-старуха челюстью порога // Жует пахучий мякиш тишины» («О красном вечере задумалась дорога. » (1916)). В тишине поэт внемлет песне, в ней отчетливее выступают все звуки: «тишина поет» («Отчарь»). Тишина- естественное состояние природы, в ней происходит тайная ее жизнь: «Тихо льется с кленов листьев медь» («Не жалею, не зову, не плачу. «, 1921). Поэт-странник бредет «Под тихий шелест тополей» («Без шапки, с лыковой котомкой. » (1916)). Вода («Тихо дремлет река» [Ночь, 1911-1912]), лес, долина, солнце, ветер, вечер, закат («Златое затишье»), осенний месяц — все излучает «тихий свет», все наполнено «нездешним светом»: «Тихий сумрак, ангел теплый, Напоен нездешним светом» («Даль подернулась туманом. «, 1916). Сами предметы (они же одушевленные) окутаны тишиной: «Тихо дремлют в тумане плетни» («Гаснут красные крылья заката. » ). Родной край — как и вообще есенинская Россия — покоится в тишине и дреме: «О край дождей и непогоды, Кочующая тишина» , «тих мой край после бурь, после грох» («Несказанное, синее, нежное. «, 1925). Душа Есенина наполнена этой тишиной: «В сердце почивают тишина и мощи» («Задымился вечер. «, 1912). Тишина — идеал, к которому стремится поэт: «Я хочу быть тихим и строгим. Я молчанью у звезд учусь» («Песни, песни, о чем вы кричите. » ). И радость — тихая, не громкая: «тихая радость — Все любя, ничего не желать» («Закружилась листва золотая. «, 1918), Наконец, смерть представляется как уход в иной мир, где тоже царит тишина: «Мы умираем, Сходим в тишь и грусть» (1924). «Тайная тишина» приобретает эсхатологический смысл: «Мы теперь уходим понемногу // В ту страну, где тишь и благодать» (1924). Тишина — атрибут «отчего дома», «отчего рая», о котором тоскует поэт и который есть и «отчий край».

«В контексте каждого стихотворения и в контексте всего поэтического творчества Есенина обыденный смысл «тишины» стушевывается, наполняется нездешними оттенками, походит на мистическое безмолвие, отличное от аскетического молчания и связанное с библейской традицией».

Идеал тишины не имеет для Есенина охранительного или реставрационного оттенка. Духовное значение умиротворенности, преобладающее в этом слове, освещает (и освящает) лирику Есенина, его мечту о «Голубой Руси» и его представление о «прекрасной, но нездешней, Неразгаданной земле» («Не напрасно дули ветры. «, 1917).

С тишиной борются буйные силы — душевные и внешние. Образ деревенского озорника, разбойника, бродяги и вора, впоследствии «забияки и сорванца», московского озорного гуляки (1922) проходит, как любовь к тишине, через всю есенинскую лирику. Но «буйная молодость», годы «буйных безумных сил» не возводятся в норму или идеал: поэт ими не наслаждается, а жалеет об утраченной тишине как о потерянном рае: «Ведь и себя я не берег // Для тихой жизни, для улыбок» («Мне грустно на тебя смотреть. «, 1923). Буйство, хулиганство осознаются как темная, черная сила (воплощенная в «Черном человеке» для ее изживания): «Но краше кротость и стихший пыл» («Твой глас незримый. «, 1916)

Даже в «Инонии» — поэме о «просветлении бытия»- голос вьюг сменяется тихой песней, которая «под шепот речки» капает с гор «каплями незримой свечки». Буйство — не самоцель: оно сокрытие, щит душевной драмы. Сам Есенин осмысляет его как способ привлечь к себе внимание.

Такое понимание буйства отличает Есенина от других крестьянских поэтов, для которых оно ближе к разинщине или бакунизму (П.Орешин, А.Ширяевец), тогда как его тяга к тишине роднит его с «потаенным садом» и тихими песнями С.Клычкова. Тишина — не безглагольность. Метафизическое восприятие тишины спасло в Есенине поэта: «Если не был бы я поэтом, То, наверно, был мошенник и вор» («Все живое особой мечтой. «, 1922). Но тяга к тишине не смогла удержать его мятущейся души, устремившейся «В ту страну, где тишь и благодать»:

А я пойду один к неведомым пределам,

Душой бунтующей навеки присмирев.

Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Выходит первое печатное издание мало кому известного двадцатилетнего поэта из Рязани - Сергея Есенина. Могут ли стихи, наполненные светлым чувством к Родине и всему живому на Земле, оставить кого-нибудь равнодушным? Чем отличается от других поэтов Сергей Есенин? Ранняя лирика Есенина и ее особенности будут рассмотрены далее.

Биография поэта

Сергей Александрович Есенин родился 18 октября 1895 года. Когда поэту исполнилось два года, мать ушла от отца, а воспитанием Сергея занимались бабушка и дедушка. Они жили в достатке и воспитывали еще троих сыновей, с которыми и проводил большую часть времени Сергей. Они научили поэта плавать и работать на поле.

Именно бабушка привила поэту любовь к литературе. Она рассказывала Сергею массу народных сказок, песен и частушек. Считается, что бабушкины рассказы стали толчком для написания собственных произведений. Дед Сергея Александровича был знатоком церковных книг, поэтому в семье Есенина было принято проводить ежевечернее чтение книг на религиозную тематику.

После окончания обучения в школе Есенин вернулся в Москву и устроился на работу в мясную лавку к своему отцу. После он работал в типографии.

Особенности ранней лирики Есенина

Сергей Александрович - один из гениальнейших Могут ли стихотворения, пропитанные огромной любовью к родине и всему живому на планете, оставить кого-нибудь равнодушным? Конечно нет. В произведениях поэта присутствует любовь и к родной земле, и к природе, а также к женщинам и животным. Но этим ли отличается Сергей Александрович Есенин? Ранняя лирика поэта - это вечная борьба человеческих эмоций, положительного и отрицательного, света и тьмы, богатства и бедности. Даже в самые тяжелые моменты поэт не изменяет своей Родине и народу.

В всегда присутствуют самые сложные социально-классовые, моральные и этические проблемы. Поэт постоянно находится в раздумьях о судьбе России. Именно любовь к ней была главной темой в творчестве поэта. Также лирико-философские стихи пишет Есенин. Ранняя лирика поэта имеет философские черты. В таких произведениях масса сокровенного и лично пережитого литератором переплетается с человеческой добротой и теплом. Именно этого сейчас и не хватает в нашем мире.

Прозаик

Чем ещё может удивить нас Сергей Есенин? Ранняя лирика поэта славится не только замечательными стихотворениями, но и романтично-эмоциональными прозаическими произведениями. Они открыто показывают народную жизнь. Есенин стал первопроходцем советской поэзии. Он один из первых осмыслил, а также раскрыл значение Октябрьской революции для общества. Он считал, что именно революция открыла человечеству путь к духовному возрождению.

Ранняя лирика Есенина: стихотворения

Лирика Сергея Александровича пронизана душевностью и искренностью, добротой и беспокойством за судьбу своих соотечественников, а также народов других стран и национальностей.

Произведения Есенина актуальны и сегодня. Они призывают сохранять мир во всем мире и затрагивают самые острые проблемы нашего времени. Время идет, история меняется... Есенин, как никто другой, это чутко чувствует и нередко размышляет на морально-этическую и политическую темы. Каждое стихотворение великого мастера пера прекрасно по своему. Достаточно сложно выделить лучшее, ведь каждое произведение несет что-то свое, необычайно прекрасное.

Ох, как часто в своих произведениях поэт пишет о русской березке. Именно с ней литератор ассоциирует Россию. Читая стихотворения Есенина, невольно переносишь себя в березовую рощу, где слышно, как завораживающе поют птицы и капает березовый сок.

Природа в стихотворениях Сергея Александровича Есенина

Как говорилось ранее, о природе также любил писать Есенин. Ранняя лирика наполнена массой стихотворений, которые пропитаны и всему живому. Поэт в своих произведениях сравнивает природу с божественным храмом, звезды - с небесными лампадками, и это лишь малая часть его метафорических сравнений.

Нередко в пейзажная лирика переплетается с библейскими образами. В его стихах наиболее часто встречается синий и голубой цвета, а также множество их оттенков. Однако, чтобы придать торжественность стихотворению, он добавлял малиновой краски.

Гордецкий восхищался Есениным. Он считал, что хороший поэт должен распознавать все цветы родины. По его мнению, Есенин каждую травинку не только знал, но и называл по имени-отчеству. Интересно, что при исследовании творчества Сергея Александровича в его произведениях было насчитано по двадцать разновидностей деревьев и цветов, а животных и птиц - около ста.

Немалую роль в произведениях поэта играли образы луны и солнца. Нередко Есенин использовал мифы о небе, солнце и луне для создания собственной системы знаков и символов. Именно этим всем и характеризуется ранняя лирика Есенина. Стихотворения наполнены любовью ко всему живому, и это не может оставить равнодушным.

Сергей Александрович Есенин прожил малое количество лет, тем не менее оставил не только массу стихотворений, но и множество загадок о своей жизни. Поэт был достаточно любвеобильным человеком. За короткую жизнь у него было множество романов с самыми разнообразными девушками. Одним из самых известных был роман с внучкой Льва Толстого. Интересно, что девушка хотела отправить поэта на лечение от алкогольной зависимости, но он сбежал с клиники. Некоторые исследователи считают, что в клинику Есенин лег для того, чтобы избежать ареста.

Тайнами овеяна и смерть поэта. По официальным данным, Есенин наложил на себя руки. Однако литературоведы считают, что это не так, ведь в последний вечер поэт был в приподнятом настроении и ни слова не обмолвил о каких-либо переживаниях своим друзьям.

С. А. Есенин - великий прозаик и поэт. Трепетной любовью к родной земле, растениям, животным и людям пропитаны все стихи Есенина. Ранняя лирика литератора ассоциируется с бурей эмоций, самыми сложными политическими и моральными проблемами. Темы его произведений актуальны и в наше время.

СТИХОТВОРЕНИЯ

* * *

Вот уж вечер. Роса

Блестит на крапиве.

Я стою у дороги,

Прислонившись к иве.

От луны свет большой

Прямо на нашу крышу.

Где-то песнь соловья

Вдалеке я слышу.

Хорошо и тепло,

Как зимой у печки.

И березы стоят,

Как большие свечки.

И вдали за рекой,

Видно, за опушкой,

Сонный сторож стучит

Мертвой колотушкой.

* * *

Выткался на озере алый свет зари.

На бору со звонами плачут глухари.

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется – на душе светло.

Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,

Сядем в копны свежие под соседний стог.

Зацелую допьяна, изомну, как цвет,

Хмельному от радости пересуду нет.

Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,

Унесу я пьяную до утра в кусты.

И пускай со звонами плачут глухари,

Есть тоска веселая в алостях зари.

* * *

Сыплет черемуха снегом,

Зелень в цвету и росе.

В поле, склоняясь к побегам,

Ходят грачи в полосе.

Никнут шелковые травы,

Пахнет смолистой сосной.

Ой вы, луга и дубравы, -

Я одурманен весной.

Радуют тайные вести,

Светятся в душу мою.

Думаю я о невесте,

Только о ней лишь пою.

Сыпь ты, черемуха, снегом,

Пойте вы, птахи, в лесу.

По полю зыбистым бегом

Пеной я цвет разнесу.

* * *

Хороша была Танюша, краше не было в селе,

Красной рюшкою по белу сарафан на подоле.

У оврага за плетнями ходит Таня ввечеру.

Месяц в облачном тумане водит с тучами игру.

Вышел парень, поклонился кучерявой головой:

«Ты прощай ли, моя радость, я женюся на другой».

Побледнела, словно саван, схолодела, как роса.

Душегубкою-змеею развилась ее коса.

«Ой ты, парень синеглазый, не в обиду я скажу,

Я пришла тебе сказаться: за другого выхожу».

Не заутренние звоны, а венчальный переклик,

Скачет свадьба на телегах, верховые прячут лик.

Не кукушки загрустили – плачет Танина родня,

На виске у Тани рана от лихого кистеня.

Алым венчиком кровинки запеклися на челе, -

Хороша была Танюша, краше не было в селе.

МИКОЛА

1

В шапке облачного скола,

В лапоточках, словно тень,

Ходит милостник Микола

Мимо сел и деревень.

На плечах его котомка,

Стягловица в две тесьмы,

Он идет, поет негромко

Иорданские псалмы.

Злые скорби, злое горе

Даль холодная впила;

Загораются, как зори,

В синем небе купола.

Наклонивши лик свой кроткий,

Дремлет ряд плакучих ив,

И, как шелковые четки,

Веток бисерный извив.

Ходит ласковый угодник,

Пот елейный льет с лица:

«Ой ты, лес мой, хороводник,

Прибаюкай пришлеца».

2

Заневестилася кругом

Роща елей и берез.

По кустам зеленым лугом

Льнут охлопья синих рос.

Тучка тенью расколола

Зеленистый косогор...

Умывается Микола

Белой пеной из озер.

Под березкою-невестой,

За сухим посошником,

Утирается берестой,

Словно мягким рушником.

И идет стопой неспешной

По селеньям, пустырям:

«Я, жилец страны нездешной,

Прохожу к монастырям».

Высоко стоит злотравье,

Спорынья кадит туман:

«Помолюсь схожу за здравье

Православных христиан».

3

Ходит странник по дорогам,

Где зовут его в беде,

И с земли гуторит с Богом

В белой туче-бороде.

Говорит Господь с престола,

Приоткрыв окно за рай:

«О мой верный раб, Микола,

Обойди ты русский край.

Защити там в черных бедах

Скорбью вытерзанный люд.

Помолись с ним о победах

И за нищий их уют».

Ходит странник по трактирам,

Говорит, завидя сход:

«Я пришел к вам, братья, с миром -

Исцелить печаль забот.

Ваши души к подорожью

Тянет с посохом сума.

Собирайте милость Божью

Спелой рожью в закрома».

4

Горек запах черной гари,

Осень рощи подожгла.

Собирает странник тварей,

Кормит просом с подола.

«Ой, прощайте, белы птахи,

Прячьтесь, звери, в терему.

Темный бор, – щекочут свахи, -

Сватай девицу-зиму».

«Всем есть место, всем есть логов,

Открывай, земля, им грудь!

Я – слуга давнишний Богов -

В Божий терем правлю путь».

Звонкий мрамор белых лестниц

Протянулся в райский сад;

Словно космища кудесниц,

Звезды в яблонях висят.

На престоле светит зорче

В алых ризах кроткий Спас;

«Миколае-чудотворче,

Помолись ему за нас».

5

Кроют зори райский терем,

У окошка Божья мать

Голубей сзывает к дверям

Рожь зернистую клевать.

«Клюйте, ангельские птицы:

Колос – жизненный полет».

Ароматней медуницы

Пахнет жней веселых пот.

Кружевами лес украшен,

Ели словно купина.

По лощинам черных пашен -

Пряжа выснежного льна.

Засучивши с рожью полы,

Пахаря трясут лузгу,

В честь угодника Миколы

Сеют рожью на снегу.

И, как по траве окосья

В вечереющий покос,

На снегу звенят колосья

Под косницами берез.

ПОРОША

Еду. Тихо. Слышны звоны

Под копытом на снегу,

Только серые вороны

Расшумелись на лугу.

Заколдован невидимкой,

Дремлет лес под сказку сна,

Словно белою косынкой

Подвязалася сосна.

Понагнулась, как старушка,

Оперлася на клюку,

А над самою макушкой

Долбит дятел на суку.

Скачет конь, простору много,

Валит снег и стелет шаль.

Бесконечная дорога

Убегает лентой вдаль.

КУЗНЕЦ

Душно в кузнице угрюмой,

И тяжел несносный жар,

И от визга и от шума

В голове стоит угар.

К наковальне наклоняясь,

Машут руки кузнеца,

Сетью красной рассыпаясь,

Вьются искры у лица.

Взор отважный и суровый

Блещет радугой огней,

Словно взмах орла, готовый

Унестись за даль морей...

Куй, кузнец, рази ударом,

Пусть с лица струится пот.

Зажигай сердца пожаром,

Прочь от горя и невзгод!

Закали свои порывы,

Преврати порывы в сталь

И лети мечтой игривой

Ты в заоблачную даль.

Там вдали, за черной тучей,

За порогом хмурых дней,

Реет солнца блеск могучий

Над равнинами полей.

Тонут пастбища и нивы

В голубом сиянье дня,

И над пашнею счастливо

Созревают зеленя.

Взвейся к солнцу с новой силой,

Загорись в его лучах.

Прочь от робости постылой,

Сбрось скорей постыдный страх.

* * *

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

По меже, на перемётке,

Резеда и риза кашки.

И вызванивают в чётки

Ивы – кроткие монашки.

Курит облаком болото,

Гарь в небесном коромысле.

С тихой тайной для кого-то

Затаил я в сердце мысли.

Всё встречаю, всё приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей ее покинуть.

* * *

Пойду в скуфье смиренным иноком

Иль белобрысым босяком -

Туда, где льется по равнинам

Березовое молоко.

Хочу концы земли измерить,

Доверясь призрачной звезде,

И в счастье ближнего поверить

В звенящей рожью борозде.

Рассвет рукой прохлады росной

Сшибает яблоки зари.

Сгребая сено на покосах,

Поют мне песни косари.

Глядя на кольца лычных прясел,

Я говорю с самим собой:

Счастлив, кто жизнь свою украсил

Бродяжной палкой и сумой.

Счастлив, кто в радости убогой,

Живя без друга и врага,

Пройдет проселочной дорогой,

Молясь на копны и стога.

* * *

Шел Господь пытать людей в любови,

Выходил он нищим на кулижку.

Старый дед на пне сухом, в дуброве,

Жамкал деснами зачёрствелую пышку.

Увидал дед нищего дорогой,

На тропинке, с клюшкою железной,

И подумал: «Вишь, какой убогой, -

Знать, от голода качается, болезный».

Подошел Господь, скрывая скорбь и муку:

Видно, мол, сердца их не разбудишь...

И сказал старик, протягивая руку:

«На, пожуй... маленько крепче будешь».

В ХАТЕ

Пахнет рыхлыми драчёнами;

У порога в дежке квас,

Над печурками точеными

Тараканы лезут в паз.

Вьется сажа над заслонкою,

В печке нитки пепелиц,

А на лавке за солонкою -

Шелуха сырых яиц.

Мать с ухватами не сладится,

Нагибается низко,

Старый кот к махотке крадется

На парное молоко.

Квохчут куры беспокойные

Над оглоблями сохи,

На дворе обедню стройную

Запевают петухи.

А в окне на сени скатые,

От пугливой шумоты,

Из углов щенки кудлатые

Заползают в хомуты.

* * *

Я – пастух; мои палаты -

Межи зыбистых полей,

По горам зеленым – скаты

С гарком гулких дупелей.

Вяжут кружево над лесом

В желтой пене облака.

В тихой дреме над навесом

Слышу шепот сосняка.

Светят зелено в сутёмы

Под росою тополя.

Я – пастух; мои хоромы -

В мягкой зелени поля.

Говорят со мной коровы

На кивливом языке.

Духовитые дубровы

Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе,

Сплю на вырублях сучья.

Я молюсь на алы зори,

Причащаюсь у ручья.

* * *

Край ты мой заброшенный,

Край ты мой, пустырь,

Сенокос некошеный,

Лес да монастырь.

Избы забоченились,

А и всех-то пять.

Крыши их запенились

В заревую гать.

Под соломой-ризою

Выструги стропил,

Ветер плесень сизую

Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха

Вороны крылом,

Как метель, черемуха

Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике

Жисть твоя и быль,

Что под вечер путнику

Нашептал ковыль?

* * *

Черная, потом пропахшая выть!

Как мне тебя не ласкать, не любить?

Выйду на озеро в синюю гать,

К сердцу вечерняя льнет благодать.

Серым веретьем стоят шалаши,

Глухо баюкают хлюпь камыши.

Красный костер окровил таганы,

В хворосте белые веки луны.

Тихо, на корточках, в пятнах зари

Слушают сказ старика косари.

Где-то вдали, на кукане реки,

Дрёмную песню поют рыбаки.

Оловом светится лужная голь...

Грустная песня, ты – русская боль.

* * *

Топи да болота,

Синий плат небес.

Хвойной позолотой

Взвенивает лес.

Тенькает синица

Меж лесных кудрей,

Темным елям снится

Гомон косарей.

По лугу со скрипом

Тянется обоз -

Суховатой липой

Пахнет от колес.

Слухают ракиты

Посвист ветряной...

Край ты мой забытый,

Край ты мой родной!..

РУСЬ

1

Потонула деревня в ухабинах,

Заслонили избенки леса.

Только видно, на кочках и впадинах,

Как синеют кругом небеса.

Воют в сумерки долгие, зимние,

Волки грозные с тощих полей.

По дворам в погорающем инее

Над застрехами храп лошадей.

Как совиные глазки, за ветками

Смотрят в шали пурги огоньки.

И стоят за дубровными сетками,

Словно нечисть лесная, пеньки.

Запугала нас сила нечистая,

Что ни прорубь – везде колдуны.

В злую заморозь, в сумерки мглистые

На березках висят галуны.

2

Но люблю тебя, родина кроткая!

А за что – разгадать не могу.

Весела твоя радость короткая

Я люблю над покосной стоянкою

Слушать вечером гуд комаров.

А как гаркнут ребята тальянкою,

Выйдут девки плясать у костров.

Загорятся, как черна смородина,

Угли-очи в подковах бровей.

Ой ты, Русь моя, милая родина,

Сладкий отдых в шелку купырей.

3

Понакаркали черные вороны:

Грозным бедам широкий простор.

Крутит вихорь леса во все стороны,

Машет саваном пена с озер.

Грянул гром, чашка неба расколота,

Тучи рваные кутают лес.

На подвесках из легкого золота

Закачались лампадки небес.

Повестили под окнами сотские

Ополченцам идти на войну.

Загыгыкали бабы слободские,

Плач прорезал кругом тишину.

Собиралися мирные пахари

Без печали, без жалоб и слез,

Клали в сумочки пышки на сахаре

И пихали на кряжистый воз.

По селу до высокой околицы

Провожал их огулом народ...

Вот где, Русь, твои добрые молодцы,

Вся опора в годину невзгод.

4

Затомилась деревня невесточкой -

Как-то милые в дальнем краю?

Отчего не уведомят весточкой, -

Не погибли ли в жарком бою?

В роще чудились запахи ладана,

В ветре бластились стуки костей.

И пришли к ним нежданно-негаданно

С дальней волости груды вестей.

Сберегли по ним пахари памятку,

С потом вывели всем по письму.

Подхватили тут родные грамотку,

За ветловую сели тесьму.

Собралися над четницей Лушею

Допытаться любимых речей.

И на корточках плакали, слушая,

На успехи родных силачей.

5

Ах, поля мои, борозды милые,

Хороши вы в печали своей!

Я люблю эти хижины хилые

С поджиданьем седых матерей.

Припаду к лапоточкам берестяным,

Мир вам, грабли, коса и соха!

Я гадаю по взорам невестиным

На войне о судьбе жениха.

Помирился я с мыслями слабыми,

Хоть бы стать мне кустом у воды.

Я хочу верить в лучшее с бабами,

Тепля свечку вечерней звезды.

Разгадал я их думы несметные,

Не спугнет их ни гром и ни тьма.

За сохою под песни заветные

Не причудится смерть и тюрьма.

Они верили в эти каракули,

Выводимые с тяжким трудом,

И от счастья и радости плакали,

Как в засуху над первым дождем.

А за думой разлуки с родимыми

В мягких травах, под бусами рос,

Им мерещился в далях за дымами

Над лугами веселый покос.

Ой ты, Русь, моя родина кроткая,

Лишь к тебе я любовь берегу.

Весела твоя радость короткая

С громкой песней весной на лугу.

ЧЕРЕМУХА

Черемуха душистая

С весною расцвела

И ветки золотистые,

Что кудри, завила.

Кругом роса медвяная

Сползает по коре,

Под нею зелень пряная

Сияет в серебре.

А рядом, у проталинки,

В траве, между корней,

Бежит, струится маленький

Серебряный ручей.

Черемуха душистая,

Развесившись, стоит,

А зелень золотистая

На солнышке горит.

Ручей волной гремучею

Все ветки обдает

И вкрадчиво под кручею

Ей песенки поет.

* * *

В том краю, где желтая крапива

И сухой плетень,

Приютились к вербам сиротливо

Избы деревень.

Там в полях, за синей гущей лога,

В зелени озер,

Пролегла песчаная дорога

До сибирских гор.

Затерялась Русь в Мордве и Чуди,

Нипочем ей страх.

И идут по той дороге люди,

Люди в кандалах.

Все они убийцы или воры,

Как судил им рок.

Полюбил я грустные их взоры

С впадинами щек.

Много зла от радости в убийцах,

Их сердца просты,

Но кривятся в почернелых лицах

Голубые рты.

Я одну мечту, скрывая, нежу,

Что я сердцем чист.

Но и я кого-нибудь зарежу

Под осенний свист.

И меня по ветряному свею,

По тому ль песку,

Поведут с веревкою на шее

Полюбить тоску.

И когда с улыбкой мимоходом

Распрямлю я грудь,

Языком залижет непогода

Прожитой мой путь.

КОРОВА

Дряхлая, выпали зубы,

Свиток годов на рогах.

Бил ее выгонщик грубый

На перегонных полях.

Сердце неласково к шуму,

Мыши скребут в уголке.

Думает грустную думу

О белоногом телке.

Не дали матери сына,

Первая радость не впрок.

И на колу под осиной

Шкуру трепал ветерок.

Скоро на гречневом свее,

С той же сыновней судьбой,

Свяжут ей петлю на шее

И поведут на убой.

Жалобно, грустно и тоще

В землю вопьются рога...

Снится ей белая роща

И травяные луга.

ПЕСНЬ О СОБАКЕ

Утром в ржаном закуте,

Где златятся рогожи в ряд,

Семерых ощенила сука,

Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,

Причесывая языком,

И струился снежок подталый

Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры

Обсиживают шесток,

Вышел хозяин хмурый,

Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,

Поспевая за ним бежать...

И так долго, долго дрожала

Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,

Слизывая пот с боков,

Показался ей месяц над хатой

Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко

Глядела она, скуля,

А месяц скользил тонкий

И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,

Когда бросят ей камень в смех,

Покатились глаза собачьи

Золотыми звездами в снег.

ОСЕНЬ

Р. В. Иванову

Тихо в чаще можжевеля по обрыву.

Осень – рыжая кобыла – чешет гриву.

Над речным покровом берегов

Слышен синий лязг ее подков.

Схимник-ветер шагом осторожным

Мнет листву по выступам дорожным

И целует на рябиновом кусту

Язвы красные незримому Христу.

1914-1916

* * *

За темной прядью перелесиц,

В неколебимой синеве,

Ягненочек кудрявый – месяц

Гуляет в голубой траве.

В затихшем озере с осокой

Бодаются его рога, -

И кажется с тропы далекой -

Вода качает берега.

А степь под пологом зеленым

Кадит черемуховый дым

И за долинами по склонам

Свивает полымя над ним.

О сторона ковыльной пущи,

Ты сердцу ровностью близка,

Но и в твоей таится гуще

Солончаковая тоска.

И ты, как я, в печальной требе,

Забыв, кто друг тебе и враг,

О розовом тоскуешь небе

И голубиных облаках.

Но и тебе из синей шири

Пугливо кажет темнота

И кандалы твоей Сибири,

И горб Уральского хребта.

1915-1916

* * *

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

С алым соком ягоды на коже,

Нежная, красивая, была

На закат ты розовый похожа

И, как снег, лучиста и светла.

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,

Имя тонкое растаяло, как звук,

Но остался в складках смятой шали

Запах меда от невинных рук.

В тихий час, когда заря на крыше,

Как котенок, моет лапкой рот,

Говор кроткий о тебе я слышу

Водяных поющих с ветром сот.

Пусть порой мне шепчет синий вечер,

Что была ты песня и мечта,

Всё ж, кто выдумал твой гибкий стан

К светлой тайне приложил уста.

Не бродить, не мять в кустах багряных

Лебеды и не искать следа.

Со снопом волос твоих овсяных

Отоснилась ты мне навсегда.

1915-1916

* * *

Устал я жить в родном краю

В тоске по гречневым просторам,

Покину хижину мою,

Уйду бродягою и вором.

Пойду по белым кудрям дня

Искать убогое жилище.

И друг любимый на меня

Наточит нож за голенище.

Весной и солнцем на лугу

Обвита желтая дорога,

И та, чье имя берегу,

Меня прогонит от порога.

И вновь вернусь я в отчий дом,

Чужою радостью утешусь,

В зеленый вечер под окном

На рукаве своем повешусь.

Седые вербы у плетня

Нежнее головы наклонят.

И необмытого меня

Под лай собачий похоронят.

А месяц будет плыть и плыть,

Роняя весла по озерам,

И Русь все так же будет жить,

Плясать и плакать у забора.

* * *

Запели тёсаные дроги,

Бегут равнины и кусты.

Опять часовни на дороге

И поминальные кресты.

Опять я теплой грустью болен

От овсяного ветерка.

И на известку колоколен

Невольно крестится рука.

О Русь – малиновое поле

И синь, упавшая в реку, -

Люблю до радости и боли

Твою озерную тоску.

Холодной скорби не измерить,

Ты на туманном берегу.

Но не любить тебя, не верить -

Я научиться не могу.

И не отдам я эти цепи,

И не расстанусь с долгим сном,

Когда звенят родные степи

Молитвословным ковылем.

* * *

Проплясал, проплакал дождь весенний,

Замерла гроза.

Скучно мне с тобой, Сергей Есенин,

Подымать глаза...

Скучно слушать под небесным древом

Взмах незримых крыл:

Не разбудишь ты своим напевом

Дедовских могил!

Привязало, осаднило слово

Даль твоих времен.

Не в ветрах, а, знать, в томах тяжелых

Прозвенит твой сон.

Кто-то сядет, кто-то выгнет плечи,

Вытянет персты.

Близок твой кому-то красный вечер,

Да не нужен ты.

Всколыхнет он Брюсова и Блока,

Встормошит других.

Но все так же день взойдет с востока,

Так же вспыхнет миг.

Не изменят лик земли напевы,

Не стряхнут листа...

Навсегда твои пригвождены ко древу

Красные уста.

Навсегда простер глухие длани

Звездный твой Пилат.

Или, Или, лама савахфани,

Отпусти в закат.

1916-1917

ТОВАРИЩ

Он был сыном простого рабочего,

И повесть о нем очень короткая.

Только и было в нем, что волосы, как ночь,

Да глаза голубые, кроткие.

Отец его с утра до вечера

Гнул спину, чтоб прокормить крошку;

Но ему делать было нечего,

И были у него товарищи: Христос да кошка.

Кошка была старая, глухая,

Ни мышей, ни мух не слышала,

А Христос сидел на руках у матери

И смотрел с иконы на голубей под крышею.

Жил Мартин, и никто о нем не ведал.

Грустно стучали дни, словно дождь по железу.

И только иногда за скудным обедом

Учил его отец распевать марсельезу.

«Вырастешь, – говорил он, – поймешь...

Разгадаешь, отчего мы так нищи!»

И глухо дрожал его щербатый нож

Над черствой горбушкой насущной пищи.

Но вот под тесовым

Два ветра взмахнули

То с вешнею полымью

Взметнулся российский

Ревут валы,

Поет гроза!

Из синей мглы

Горят глаза.

За взмахом взмах,

Над трупом труп;

Ломает страх

Свой крепкий зуб.

Всё взлет и взлет,

Всё крик и крик!

В бездонный рот

Бежит родник...

И вот кому-то пробил

Последний, грустный час...

Но верьте, он не сробел

Пред силой вражьих глаз!

Душа его, как прежде,

Бесстрашна и крепка,

И тянется к надежде

Бескровная рука.

Он незадаром прожил,

Недаром мял цветы;

Но не на вас похожи

Угасшие мечты...

Нечаянно, негаданно

С родимого крыльца

Донесся до Мартина

Последний крик отца.

С потухшими глазами,

С пугливой синью губ,

Упал он на колени,

Обняв холодный труп.

Но вот приподнял брови,

Протер рукой глаза,

Вбежал обратно в хату

И стал под образа:

«Исус, Исус, ты слышишь?

Ты видишь? Я один.

Тебя зовет и кличет

Товарищ твой Мартин!

Отец лежит убитый,

Но он не пал, как трус,

Я слышу, он зовет нас,

О верный мой Исус.

Зовет он нас на помощь,

Где бьется русский люд,

Велит стоять за волю,

За равенство и труд!..»

И, ласково приемля

Речей невинных звук,

Сошел Исус на землю

С неколебимых рук.

Идут рука с рукою,

А ночь черна, черна!..

И пыжится бедою

Седая тишина.

Мечты цветут надеждой

Про вечный, вольный рок.

Обоим нежит вежды

Февральский ветерок.

Но вдруг огни сверкнули...

Залаял медный груз.

И пал, сраженный пулей,

Младенец Иисус.

Слушайте:

Больше нет воскресенья!

Тело его предали погребенью:

На Марсовом

А там, где осталась мать,

Где ему не бывать

Сидит у окошка

Старая кошка,

Ловит лапой луну...

Ползает Мартин по полу:

«Соколы вы мои, соколы,

Кто-то давит его, кто-то душит,

Палит огнем.

Но спокойно звенит

За окном,

То погаснув, то вспыхнув

Железное

«Рре-эс-пу-у-ублика!»