Средневековая государственность ( -XIV века) Казацкая эпоха В составе империй ( -) Народная Республика ( -) Советская Республика ( -) Современный период (с ) Наименования | Правители Портал «Украина»

Киевское боярство симпатизировало власти старшей ветви потомков Мстислава Великого, но внешнее давление было слишком сильным, чтобы позиция местной знати стала определяющей в вопросе выбора князей .

В следующий период происходила ожесточённая борьба за киевское княжение между внуком Мономаха Изяславом Мстиславичем и младшим Мономаховичем Юрием . Изяслав Мстиславич Волынский несколько раз изгонял Юрия Долгорукого из Киева, поскольку того вовремя не оповещали о приближении противника (по этому поводу недоумевал союзник Юрия - Владимир Володаревич Галицкий), но вынужден был учитывать права своего дяди Вячеслава . Юрий смог утвердиться в Киеве только по смерти племянника на киевском княжении, но умер при загадочных обстоятельствах (предположительно, был отравлен киевлянами), после чего были разграблены дворы его дружинников.

Киев продолжал быть центром борьбы со степью. Несмотря на фактическую независимость, другие княжества (Галицкое, Волынское, Туровское, Смоленское, Черниговское, Северское, Переяславское) посылали войска на киевские сборы. Последний такой сбор был осуществлён в 1223 году по просьбе половцев против нового общего врага - монголов . Битва на реке Калке была проиграна союзниками, киевский князь Мстислав Старый вместе с 10 тысячами воинов погиб, монголы после победы вторглись на Русь, но не дошли до Киева, который являлся одной из целей их похода .

После битвы на Калке смоленские князья стали утрачивать влияние на Руси, в том числе в Галиче, и в 1228-1236 годах Киев оказался в центре новой масштабной междоусобицы , конец которой положил приход в Киев Ярослава Всеволодовича из Новгорода в 1236 году, в год нового появления монголов в Европе.

Монгольское нашествие и иго

В составе Великого княжества Литовского

После смерти его великий князь Казимир IV не признал вотчинных прав его сыновей на Киевскую землю и отдал её только как пожизненный лен старшему из них, Симеону. И Олелько, и Симеон оказали много услуг киевскому княжеству, заботясь о внутреннем его устройстве и охране его от татарских набегов. Среди населения они пользовались большой любовью, так что когда, после смерти Симеона, Казимир не передал княжение ни сыну его, ни брату, а прислал в Киев наместника Гаштольда, киевляне оказали было вооружённое сопротивление, но должны были покориться, хотя и не без протеста. В начале XVI века , когда князь Михаил Глинский поднял восстание с целью отторжения от Литвы русских областей, киевляне отнеслись к этому восстанию сочувственно и оказали Глинскому содействие, но попытка не удалась. При образовании в 1569 году Речи Посполитой Киев вместе со всей Украиной вошёл в состав Польши.

В литовский период Киевское княжество простиралось на запад до Случи, на севере переходило за Припять (Мозырский повет), на востоке заходило за Днепр (Остерский повет); на юге граница то отступала до Роси, то достигала Чёрного моря (при Витовте). В эту пору Киевское княжество делится на поветы (Овручский, Житомирский, Звенигородский, Переяславский, Каневский, Черкасский, Остерский, Чернобыльский и Мозырский), которые управлялись наместниками, старостами и державцами, назначаемыми князем. Все жители повета подчинялись наместнику в военном, судебном и административном отношении, платили в его пользу дани и несли повинности. Князю принадлежала только верховная власть, выражавшаяся в предводительстве на войне ополчением всех поветов, праве апелляции к нему на суд наместника и праве раздачи поземельной собственности. Под влиянием литовских порядков начинает меняться и общественный строй. По литовскому праву земля принадлежит князю и раздается им во временное владение под условием несения государственной службы. Лица, получившие на таком праве участки земли, носят название «земян»; таким образом с XIV века в Киевской земле образуется класс землевладельцев. Этот класс сосредоточивается преимущественно в северной части княжества, более обеспеченной от татарских набегов и более выгодной для хозяйства, по обилию лесов. Ниже земян стояли «бояре», приписанные к поветовым замкам и несшие службу и разного рода повинности в силу своей принадлежности к этому классу, независимо от величины участка. Крестьяне («люди») жили на землях государственных или земянских, были лично свободны, имели право перехода и несли натуральные повинности и денежные дани в пользу владельца. Этот класс стремится на юг, в незаселенные и плодородные степные поветы, где крестьяне были более независимы, хотя и рисковали пострадать от татарских набегов. Для защиты от татар из крестьян с конца XV столетия выделяются группы военных людей, обозначаемых термином «казаки ». В городах начинает образовываться мещанское сословие. В последнее время существования Киевского княжества сословия эти только начинают обозначаться; резкой грани между ними ещё нет, окончательно слагаются они уже позднее.

Торговля

«Путь из варяг в греки» , являвшийся стержнем экономики Древнерусского государства , потерял свою актуальность после крестовых походов , в частности, взятия Константинополя (1204). Европа и Восток теперь были связаны в обход Киева через Средиземное море.

Правители

• Ярополк Владимирович (1132-1139)
• Всеволод Ольгович (1139-1146)
• Изяслав Мстиславич (1146-1149)
• Юрий Владимирович Долгорукий (1149-1151)
• Вячеслав Владимирович (1150)
• Изяслав Мстиславич (1150)
• Юрий Владимирович Долгорукий (1150-1151)
• Изяслав Мстиславич , Вячеслав Владимирович (дуумвират) (1151-1154)
• Изяслав Давыдович (1154-1155)
• Юрий Владимирович Долгорукий (1155-1157)
• Изяслав Давыдович (1157-1158)
• Ростислав Мстиславич (1159-1162)
• Изяслав Давыдович (1162)
• Ростислав Мстиславич (1162-1167)
• Мстислав Изяславич (1167-1169)
• Глеб Юрьевич (1169)
• Мстислав Изяславич (1169-1170)
• Глеб Юрьевич (1170-1171)
• Владимир Мстиславич (1171)
• Роман Ростиславич (1171-1173)
• Всеволод Юрьевич Большое Гнездо (Владимирский) (1173)
• Рюрик Ростиславич (1173)
• Ярослав Изяславич (Волынский) (1174)
• Ярослав Изяславич (Волынский) (1175)
• Роман Ростиславич (1175-1177)
• Святослав Всеволодович (1177-1180)
• Рюрик Ростиславич (1180-1181)
• Святослав Всеволодович (1181-1194)
• Рюрик Ростиславич (1194-1201)
• Ингварь Ярославич (1201-1203)
• Рюрик Ростиславич (1203)
• Ростислав Рюрикович (1203-1205)
• Рюрик Ростиславич (1206)
• Всеволод Святославич Чермный (1206-1207)
• Рюрик Ростиславич (1207-1210)
• Всеволод Святославич Чермный (1210-1214)
• Ингварь Ярославич (1214)
• Мстислав Романович (1214-1223)
• Владимир Рюрикович (1223-1235)
• Изяслав Владимирович (1235-1236)
• Ярослав Всеволодович (1236-1238)
• Михаил Всеволодович (1238-1239)
• Ростислав Мстиславич (1239-1240)
• Даниил Романович Галицкий (наместник тысяцкий Дмитр) (1240-1241)
• Михаил Всеволодович Святой (1241-1243)
• Ярослав Всеволодович (1243-1246) (наместник Дмитр Ейкович)
• Александр Ярославич Невский (наместник неизвестен) (1246-1263)
• Ярослав Ярославич (?) (наместник неизвестен, вероятно один из сыновей)
• Владимир Иванович (?-1300-?)
• Станислав Иванович (?) (?-1324)
• Фёдор (1324-1362)
• Владимир Ольгердович (1362-1395)
• Скиргайло Ольгердович (1395-1396)
• Иван Борисович (1396-1399)
• Олелько (Александр) Владимирович (1443-1454)
• Симеон Александрович (1454-1471)

См. также

Напишите отзыв о статье "Киевское княжество"

Примечания

Литература

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.

Ссылки

• Голубовский П. В. ,

Переломные события истории Летописные племена Киевские правители до распада Древнерусского государства (1132) Значимые войны и битвы Основные Зодчество

Отрывок, характеризующий Киевское княжество

Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d"une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому:
– Allez voir, mon cher, si la troisieme division a depasse le village. Dites lui de s"arreter et d"attendre mes ordres. [Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия. Велите ей остановиться и ждать моего приказа.]
Только что князь Андрей отъехал, он остановил его.
– Et demandez lui, si les tirailleurs sont postes, – прибавил он. – Ce qu"ils font, ce qu"ils font! [И спросите, размещены ли стрелки. – Что они делают, что они делают!] – проговорил он про себя, все не отвечая австрийцу.
Князь Андрей поскакал исполнять поручение.
Обогнав всё шедшие впереди батальоны, он остановил 3 ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн не было стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивлен переданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковой командир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и что неприятель не может быть ближе 10 ти верст. Действительно, впереди ничего не было видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густым туманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрей поскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись на седле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже не двигались, а стояли ружья к ноге.
– Хорошо, хорошо, – сказал он князю Андрею и обратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться, так как все колонны с левого фланга уже спустились.
– Еще успеем, ваше превосходительство, – сквозь зевоту проговорил Кутузов. – Успеем! – повторил он.
В это время позади Кутузова послышались вдали звуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всему протяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот, с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, перед которым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся. По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из них крупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире с белым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире на вороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектацией служаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и, салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Он принял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности, которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал и салютовал ему.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
На ольмюцком смотру он был величавее, здесь он был веселее и энергичнее. Он несколько разрумянился, прогалопировав эти три версты, и, остановив лошадь, отдохновенно вздохнул и оглянулся на такие же молодые, такие же оживленные, как и его, лица своей свиты. Чарторижский и Новосильцев, и князь Болконский, и Строганов, и другие, все богато одетые, веселые, молодые люди, на прекрасных, выхоленных, свежих, только что слегка вспотевших лошадях, переговариваясь и улыбаясь, остановились позади государя. Император Франц, румяный длиннолицый молодой человек, чрезвычайно прямо сидел на красивом вороном жеребце и озабоченно и неторопливо оглядывался вокруг себя. Он подозвал одного из своих белых адъютантов и спросил что то. «Верно, в котором часу они выехали», подумал князь Андрей, наблюдая своего старого знакомого, с улыбкой, которую он не мог удержать, вспоминая свою аудиенцию. В свите императоров были отобранные молодцы ординарцы, русские и австрийские, гвардейских и армейских полков. Между ними велись берейторами в расшитых попонах красивые запасные царские лошади.
Как будто через растворенное окно вдруг пахнуло свежим полевым воздухом в душную комнату, так пахнуло на невеселый Кутузовский штаб молодостью, энергией и уверенностью в успехе от этой прискакавшей блестящей молодежи.
– Что ж вы не начинаете, Михаил Ларионович? – поспешно обратился император Александр к Кутузову, в то же время учтиво взглянув на императора Франца.
– Я поджидаю, ваше величество, – отвечал Кутузов, почтительно наклоняясь вперед.
Император пригнул ухо, слегка нахмурясь и показывая, что он не расслышал.
– Поджидаю, ваше величество, – повторил Кутузов (князь Андрей заметил, что у Кутузова неестественно дрогнула верхняя губа, в то время как он говорил это поджидаю). – Не все колонны еще собрались, ваше величество.
Государь расслышал, но ответ этот, видимо, не понравился ему; он пожал сутуловатыми плечами, взглянул на Новосильцева, стоявшего подле, как будто взглядом этим жалуясь на Кутузова.
– Ведь мы не на Царицыном лугу, Михаил Ларионович, где не начинают парада, пока не придут все полки, – сказал государь, снова взглянув в глаза императору Францу, как бы приглашая его, если не принять участие, то прислушаться к тому, что он говорит; но император Франц, продолжая оглядываться, не слушал.
– Потому и не начинаю, государь, – сказал звучным голосом Кутузов, как бы предупреждая возможность не быть расслышанным, и в лице его еще раз что то дрогнуло. – Потому и не начинаю, государь, что мы не на параде и не на Царицыном лугу, – выговорил он ясно и отчетливо.
В свите государя на всех лицах, мгновенно переглянувшихся друг с другом, выразился ропот и упрек. «Как он ни стар, он не должен бы, никак не должен бы говорить этак», выразили эти лица.
Государь пристально и внимательно посмотрел в глаза Кутузову, ожидая, не скажет ли он еще чего. Но Кутузов, с своей стороны, почтительно нагнув голову, тоже, казалось, ожидал. Молчание продолжалось около минуты.
– Впрочем, если прикажете, ваше величество, – сказал Кутузов, поднимая голову и снова изменяя тон на прежний тон тупого, нерассуждающего, но повинующегося генерала.
Он тронул лошадь и, подозвав к себе начальника колонны Милорадовича, передал ему приказание к наступлению.
Войско опять зашевелилось, и два батальона Новгородского полка и батальон Апшеронского полка тронулись вперед мимо государя.
В то время как проходил этот Апшеронский батальон, румяный Милорадович, без шинели, в мундире и орденах и со шляпой с огромным султаном, надетой набекрень и с поля, марш марш выскакал вперед и, молодецки салютуя, осадил лошадь перед государем.
– С Богом, генерал, – сказал ему государь.
– Ma foi, sire, nous ferons ce que qui sera dans notre possibilite, sire, [Право, ваше величество, мы сделаем, что будет нам возможно сделать, ваше величество,] – отвечал он весело, тем не менее вызывая насмешливую улыбку у господ свиты государя своим дурным французским выговором.
Милорадович круто повернул свою лошадь и стал несколько позади государя. Апшеронцы, возбуждаемые присутствием государя, молодецким, бойким шагом отбивая ногу, проходили мимо императоров и их свиты.
– Ребята! – крикнул громким, самоуверенным и веселым голосом Милорадович, видимо, до такой степени возбужденный звуками стрельбы, ожиданием сражения и видом молодцов апшеронцев, еще своих суворовских товарищей, бойко проходивших мимо императоров, что забыл о присутствии государя. – Ребята, вам не первую деревню брать! – крикнул он.
– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.

Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»

На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.

Киевское княжество - К. княжество сложилось в земле полян. Уже около Х в. в его состав вошла Древлянская земля, которая впоследствии только ненадолго отделялась от Киевщины. Границы К. княжества часто менялись. Сравнительно большей устойчивостью отличались границы восточная и северная. Первая шла вдоль Днепра, причем К. княжеству принадлежали на левом берегу угол между нижним течением Десны и Днепром и узкая полоса земли до устья реки Корани. На северо-востоке граница шла по реке Припяти, иногда переходя ее и захватывая часть области дреговичей. Западная граница подвергалась колебаниям: то она шла по реке Случь, то доходила до реки Горыни и даже переходила ее. Еще изменчивее была южная граница; иногда она доходила до Южного Буга и переходила за реку Рось, иногда отступала до реки Стугны (при Владимире св. и в конце XI в.). Приблизительно, К. княжество занимало большую часть нынешней Киевской губернии, восточную половину Волынской и небольшие отрезки в западной части губерний Черниговской и Полтавской. Земли древлян и северную часть земли полян были покрыты лесами; только к югу от Стугны страна принимала степной характер. Огромную роль в истории полянского племени играет река Днепр. Положением страны на великом водном пути из Балтийского моря в Черное, там, где Днепр принимает два свои важнейшие притока - Припять и Десну, обусловлено раннее развитие здесь культуры. На берегах Днепра встречаются в большом количестве следы поселений каменного века. Монетные клады указывают, что на днепровском побережье уже издавна процветала торговля. В IX-Х столетиях поляне ведут обширную торговлю с Византией и Востоком. Есть указания и на ранние торговые сношения Поднепровья с Западной Европой. Благодаря выгодному географическому положению поляне были культурнее соседних славянских племен и впоследствии подчинили их себе. Можно думать, что в более раннее время поляне делились на небольшие общины. Около VIII века они подпали власти хозар. Борьба с иноплеменниками должна была вызвать образование военного класса дружинников, вожди которых получают власть над общиной. Эти вожди-князья являются, вместе с тем, и крупными торговцами. Вследствие этого князья более важных торговых центров приобретают значительные средства, дающие им возможность увеличивать контингент своей дружины - а это позволяет им подчинять себе менее сильные соседние общины. Одновременно с расширением территории идет захват князьями внутри общины судебных и административных функций. Расширение княжеской власти произошло у полян, по-видимому, постепенно, без сильной борьбы; по крайней мере, в историческое время мы не видим антагонизма между князем и народом.

Когда сложилось К. княжество - мы не имеем достоверных сведений. Арабские писатели Х в. сообщают, основываясь, очевидно, на источнике более раннего времени, что у руссов есть три государства, одно из которых имеет столицей большой город Куябу. Начальная летопись передает об образовании К. княжества ряд легенд, которые летописец пытается связать между собой. Таким образом получился рассказ, будто Киев, основанный Кием с братьями (см. Кий), после их смерти был занят варягами Аскольдом и Диром (см.), которые были убиты Олегом. Личность Олега, к которой летописец приурочивает несколько преданий, является уже исторической, так как Олег заключил торговый договор с греками. Игорь и Ольга, правившие Киевом после Олега, - также лица исторические, хотя в летописи с их именами тоже связано несколько легенд. Относительно происхождения первых К. князей мнения исследователей расходятся: одни считают их варягами, другие приписывают им туземное происхождение. Летописец рассказывает, что Олег подчинил Киеву соседние славянские племена. Как бы то ни было, но к середине Х в. владения К. князей занимали уже огромную территорию. Правда, покоренные племена были мало связаны с центром; князья ограничивались сбором с них дани и не вмешивались во внутренние их распорядки; племена управлялись своими местными князьями, несколько известий о которых мы встречаем и в летописи. Для поддержания своей власти и для сбора дани К. князья должны были предпринимать отдаленные походы; часто такие походы предпринимались и ради добычи. Особенно замечательны в этом отношении походы сына Игоря, Святослава: он ходил на Волгу, разрушил хозарское царство и, наконец, перенес свою деятельность на Дунай, в Болгарию, откуда был вытеснен византийцами. Для таких предприятий князья нуждались в значительной дружине. Дружина эта отличалась разноплеменным составом и вовсе не была привязана к земле. Дружинники служили только князю; в свою очередь князья дорожат дружиной, не жалеют для нее имущества, советуются с нею. При частом отсутствии князей полянская земля пользовалась в значительной степени самоуправлением. Интересы князей, как крупных торговцев, совпадали с интересами более зажиточной части населения, которая тоже вела значительную торговлю. Ради торговых интересов князья предпринимают походы, заключают торговые договоры (договоры Олега и Игоря с греками). Одной из главнейших забот К. князей было удержать за собой разноплеменные части своего государства. С этой целью уже Святослав раздает, при жизни, различные области в управление сыновьям: Ярополка он сажает в Киеве, Олега - в Древлянской земле, Владимира - в Новгороде. После смерти Святослава между его сыновьями начинается борьба за обладание всем государством. Победителем из этой борьбы вышел его младший сын, Владимир Новгородский, овладевший и Киевом (см. Владимир Св.). Благодаря оживленным сношениям с Византией, христианская вера рано начала распространяться в Киеве. При Игоре здесь была уже христианская церковь и часть княжеской дружины состояла из христиан, а вдова Игоря, Ольга, сама крестилась. Владимир, видя рост христианства в своей земле, крестился и крестил своих сыновей. Подобно отцу, Владимир при жизни раздал различные волости в управление своим многочисленным сыновьям. После его смерти между братьями началась борьба, и одному из них, Ярославу Новгородскому, опять удалось соединить в своих руках почти все русские земли. И этот князь, следуя политике отца и деда, раздает волости своим сыновьям. Умирая, он завещает К. княжество, т. е. земли полянскую и древлянскую, старшему сыну Изяславу; вместе с тем он передает ему и право старшинства над братьями (1054). В других областях князья мало-помалу проникаются интересами населения, которое, в свою очередь, привыкает к известной ветви княжеского рода. Одна К. область представляла в этом отношении исключение, вследствие права старшинства, присвоенного К. князю, и богатства области, обладание которой являлось весьма заманчивым для князей. На К. стол претендуют все князья, которые могут опираться на право или на силу. С размножением княжеского рода определение старшинства стало очень затруднительным и постоянно давало повод к пререканиям. Сильные князья "добывали" себе К. стол, не стесняясь никакими родовыми счетами. Население также не принимало в расчет родовых прав и стремилось иметь князей из излюбленной ветви. Уже при Изяславе (см.) произошли усложнения, он несколько раз был изгоняем из Киева и вновь туда возвращался. После него Киев перешел к старшему из живых Ярославичей, Всеволоду, а затем - к сыну Изяслава, Святополку-Михаилу. Когда на Любечском съезде было решено, что каждый должен владеть тем, чем владел его отец, К. стол, после смерти Святополка, должен был достаться сыну Святополка, Ярославу, а если держаться старшинства - Давиду Святославичу. Но киевляне не любили ни Святославичей, ни Святополка и позвали на княжение сына Всеволода, Владимира Мономаха, приобретшего их расположение. С этого времени (1113) в течение 36 лет К. стол находится в руках одной ветви: Мономах передает его сыну, Мстиславу, а последний - брату, Ярополку. Передача эта происходит с согласия населения. После смерти Ярополка, Киев силой захватывает черниговский князь Всеволод Ольгович (см.) и успевает удержаться здесь до смерти (1146); но попытка его передать стол брату Игорю была безуспешна - киевляне убили Игоря (см.) и призвали к себе князя из рода Мономаховичей, Изяслава Мстиславича (см.). Изяславу пришлось выдержать борьбу с дядей, Юрием суздальским. Несколько раз изгонял его Юрий, но в конце концов Изяслав одержал верх, хотя и должен был принять в соправители дядю, Вячеслава. Киевляне в этой борьбе держатся такой политики: всякий раз, когда Юрий является в К. землю с сильным войском, они советуют Изяславу уходить и принимают Юрия, - но как только возвращается Изяслав, с союзниками, они с радостью встречают его и оказывают ему содействие. Только после смерти Изяслава и Вячеслава Юрию удалось более прочно усесться в Киеве. Затем идет опять борьба за Киев между Изяславом Давидовичем черниговским (см.) и Ростиславом смоленским. Ростиславу удалось удержаться в Киеве при помощи племянника Мстислава Изяславича, которому он отдал К. пригороды Белгород, Торческ и Треполь. Таким образом К. княжество начало дробиться. Мстислав, заняв К. стол после Ростислава, отдал его сыновьям пригороды Вышгород и Овруч. К. князья становились все слабее и слабее. Между тем на Киев заявил притязание сильный владимирский князь Андрей Юрьевич Боголюбский (см.). Андрей и не думал сам занимать К. стол; для него важно было только лишить его значения старшего стола и перенести политический центр на северо-восток, в свою волость (см. Владимирское великое княжество). Он послал на Киев многочисленное войско свое и своих союзников. Киев был взят и разграблен (1169); Андрей посадил в нем своего младшего брата Глеба, а после его смерти отдал К. княжество одному из Ростиславичей, Роману. Андрей обращался с Ростиславичами высокомерно, как со своими подручниками; отсюда столкновения, которым положила конец смерть Андрея. Вмешательство с северо-востока князей в К. дела на время прекратилось. Княжеский стол переходил из рук в руки, пока черниговский князь Святослав Всеволодович не вошел в соглашение с Ростиславичами: Святослав сел в Киеве, а Ростиславичам отдал Белогородский, Вышегородский и Овручский уделы, т. е. большую часть К. земли. Не имея достаточно силы, чтобы поддержать значение великого князя, Святослав играл, в сравнении с Всеволодом суздальским, второстепенную роль; но в его почти 20-летнее княжение К. земля немного отдохнула от усобиц. После его смерти К. стол занял Рюрик Ростиславич. Его родичи получили уделы в К. земле; его зять, Роман Мстиславич, владел городами на Поросье. Всеволод суздальский потребовал себе у Рюрика "части в Русской земле" и именно тех городов, которыми владел Роман. Рюрик не решился противиться могущественному князю. Всеволоду, в сущности, вовсе не нужны были эти города; он отдал один из них, Торческ, сыну Рюрика, своему зятю. Целью суздальского князя было поссорить Рюрика с Романом. И действительно, между ними началась вражда. Спустя несколько лет Роман сделался галицким князем и, располагая большими силами, мог отомстить Рюрику: он вторгся в К. землю и нашел поддержку в киевлянах и черных клобуках. Рюрик должен был уступить и удовольствоваться Овручским уделом. Роман не остался в Киеве; К. стол утратил всякое значение, и Роман отдал его двоюродному брату, Ингварю Ярославичу. Соединившись с Ольговичами и половцами, Рюрик вновь овладел Киевом, снова подвергшимся полному разграблению (1203). Роман насильно постриг Рюрика, но после смерти Романа (1205) Рюрик сбросил монашескую рясу и опять вокняжился в Киеве. Теперь ему пришлось бороться с черниговским князем Всеволодом Святославичем; Ольговичи никогда не оставляли претензии на К. стол. Всеволоду Святославичу удалось захватить Киев, а Рюрика посадить на своем месте в Чернигове, где тот и умер. Всеволод не удержался в Киеве, который был захвачен Мстиславом Романовичем, погибшим в первом столкновении русских с монголами на реке Калке. Снова начинается борьба за Киев между Мономаховичами и Олеговичами; страна и город подвергаются разорению. Князья быстро сменяются на К. столе вплоть до нашествия татар.

В удельном периоде (от середины XI до середины ХIII в.) в К. княжестве можно различить три составные части: землю полян, которая носит название Руси, русской земли по преимуществу, землю древлян, тесно примыкавшую к княжеству, и южную окраину - Поросье - заселенную кочевниками тюркского происхождения, известными под общим именем черных клобуков. В истории К. земли наиболее видную роль играла земля полян. Здесь было наиболее городов, и население принимало самое живое участие в политической жизни страны. Оно было сосредоточено главным образом, в северной лесистой половине, так как здесь оно было в большей безопасности от набегов степняков, да и хозяйство того времени более процветало в местностях лесистых, откуда получались меха, мед, воск (пчеловодство было бортевое). Древляне (см.) подчинились полянам только после упорной борьбы, память о которой сохранилась в преданиях, занесенных в летопись; они, по-видимому, рано лишились местного управления, но, даже будучи тесно связаны с Киевом, все-таки обнаруживали мало интереса к делам всего княжества. Древлянская территория наименее страдала и от степных кочевников, и от княжеских усобиц. Черные клобуки составляли род пограничной стражи на юге; они управлялись собственными ханами, сохранили свою религию, образ жизни и мало смешивались с русским населением. Число их все увеличивалось новыми поселенцами; с середины XII в. они уже играют заметную роль в политической истории княжества. С раздроблением К. княжества в земле древлянской и на Поросье образуются два значительных удела - Овручский и Торческий. Наибольшее число городов в это время находилось в северной части К. области, т. е. в земле полян. Против Киева, у нынешнего села Вигуровщина, лежал Городец, в 15 верстах выше Киева по Днепру - Вышгород, в 10 верстах к юго-западу от Киева - Звенигород, в 20 верстах к западу от Киева - Белгород; за Днепром, к югу от Киева - Саков, при впадении в Днепр Стугны - Треполь, в верховьях ее - Василев (нынешний Васильков), на Днепре, против Переяслава - Заруб, при устье Роси - Родня, позднее Канев, выше по Роси - Юрьев. В западной части К. земли были города: Звиждень, Мичьск (нынешний Радомысль), Котельница, Вручий (Овруч), Искоростень, Взвягль (нынешний Новгород-Волынск) и Корческ (нынешний Корец).

В удельно-вечевом периоде во главе К. земли стоит князь. Киевляне не считают возможным существовать без князя: они готовы призвать даже нелюбимого князя, лишь бы только не оставаться, хотя бы временно, вовсе без князя. Но вместе с тем они признают за собой право призывать угодных и низлагать неугодных князей. Право это не всегда им удается осуществить, но сами князья допускают его. Договоры (ряды) с князем в К. земле встречаются редко; отношения основаны на взаимном доверии князя и народа. Князь управляет при помощи дружинников. С течением времени дружина приобретает местный характер; есть известие от середины XII в., что дружинники владеют землей. Население очень неохотно принимает князей из иных волостей, которые приводят с собой чужую дружину. После смерти таких князей население обыкновенно грабит и избивает пришлых дружинников. Собирает вече князь, но оно может собраться и без его зова. Определенных мест для собраний не было. Пригороды хотя и рассматриваются как отдельные общины, но почти всегда присоединяются к решению старшего города; только Вышгород проявляет иногда признаки самостоятельности. Вече до некоторой степени контролирует управление князя и его чиновников, решает вопрос о войне, если с этим связан созыв земского ополчения - "воев", - над которым в походе начальствовали тысяцкие. Войско слагалось из дружины, охотников земского ополчения и черных клобуков. Торговля продолжает играть важную роль в жизни княжества. Князья заботятся об охране торговых путей и часто снаряжают для этой цели военные экспедиции. Видная роль принадлежит и духовенству, тем более что Киев является духовным центром русской земли. К. область, кроме митрополии, заключала еще две епископии: белгородскую и юрьевскую (впоследствии каневскую), которые появляются во 2-й половине XII в.

Осенью 1240 г. Батый взял Киев, которым владел тогда Даниил Галицкий. С тех пор мы имеем очень мало данных о судьбах К. земли. Это дало некоторым ученым повод утверждать, что после татарского нашествия княжеская земля опустела, население ушло на север, и только позднее явились сюда новые колонисты с запада, предки нынешнего малорусского населения страны. Такое мнение, опирающееся более на априорные положения и филологические домыслы, не встречает подтверждения в тех немногих сведениях об истории К. земли, какие дошли да нас за время от 2-й половины XIII до начала XIV в. К. земля, без сомнения, сильно пострадала от татар, но едва ли более, чем другие русские земли. Батый отдал разоренный Киев суздальскому князю Ярославу Всеволодовичу, и в 40-х гг. XIII в. в Киеве сидит боярин этого князя. В 1331 г. упоминается К. князь Федор. Около этого времени К. княжество входит в состав литовско-русского государства. Относительно даты этого события мнения расходятся: одни принимают дату Стрыйковского - 1319-20 гг., другие относят завоевание Киева Гедимином к 1333 г., наконец, некоторые (В. Б. Антонович) вовсе отвергают факт завоевания Киева Гедимином и приписывают его Ольгерду, датируя 1362-м годом. Несомненно, что после 1362 г. в Киеве сидел сын Ольгерда, Владимир, который отличался своей преданностью православию и русской народности. Владимир, кажется, не нравился ни Ягайло, ни Витовту и в 1392 г. был заменен другим Ольгердовичем, Скиргайлом. Но и Скиргайло был проникнут русскими симпатиями; при нем Киев делается центром русской партии в литовском государстве. Скиргайло скоро умер, и литовский великий князь Витовт не отдал Киева в удел никому, а назначил туда наместника. Только в 1440 г. восстановлен был К. удел; князем посажен был сын Владимира, Олелько (Александр). После смерти его великий князь Казимир не признал вотчинных прав его сыновей на К. землю и отдал ее только как пожизненный лен старшему из них, Симеону. И Олелько, и Симеон оказали много услуг киевскому княжеству, заботясь о внутреннем его устройстве и охране его от татарских набегов. Среди населения они пользовались большой любовью, так что когда, после смерти Симеона, Казимир не передал княжение ни сыну его, ни брату, а прислал в Киев наместника Гаштольда, киевляне оказали было вооруженное сопротивление, но должны были покориться, хотя и не без протеста. В начале XVI столетия, когда князь Михаил Глинский поднял восстание с целью отторжения от Литвы русских областей, киевляне отнеслись к этому восстанию сочувственно и оказали Глинскому содействие, но попытка не удалась и К. земля окончательно вошла в число провинций Польско-Литовского государства.

В литовском периоде К. княжество простиралось на восток до Случи, на севере переходило за Припять (Мозырский повет), на востоке заходило за Днепр (Остерский повет); на юге граница то отступала до Роси, то достигала Черного моря (при Витовте). В эту пору К. княжество делится на поветы (Овручский, Житомирский, Звенигородский, Переяславский, Каневский, Черкасский, Остерский, Чернобыльский и Мозырский), которые управлялись наместниками, старостами и державцами, назначаемыми князем. Все жители повета подчинялись наместнику в военном, судебном и административном отношении, платили в его пользу дани и несли повинности. Князю принадлежала только верховная власть, выражавшаяся в предводительстве на войне ополчением всех поветов, праве апелляции к нему на суд наместника и праве раздачи поземельной собственности. Под влиянием литовских порядков начинает меняться и общественный строй. По литовскому праву земля принадлежит князю и раздается им во временное владение под условием несения государственной службы. Лица, получившие на таком праве участки земли, носят название " земян"; таким образом с XIV столетия в К. земле образуется класс землевладельцев. Этот класс сосредоточивается преимущественно в северной части княжества, более обеспеченной от татарских набегов и более выгодной для хозяйства, по обилию лесов. Ниже земян стояли "бояре", приписанные к поветовым замкам и несшие службу и разного рода повинности в силу своей принадлежности к этому классу, независимо от величины участка. Крестьяне ("люди") жили на землях государственных или земянских, были лично свободны, имели право перехода и несли натуральные повинности и денежные дани в пользу владельца. Этот класс стремится на юг, в незаселенные и плодородные степные поветы, где крестьяне были более независимы, хотя и рисковали пострадать от татарских набегов. Для защиты от татар из крестьян с конца XV столетия выделяются группы военных людей, обозначаемых термином "казаки" (см.). В городах начинает образовываться мещанское сословие. В последнее время существования К. княжества сословия эти только начинают обозначаться; резкой грани между ними еще нет, окончательно слагаются они уже позднее.

Литература. М. Грушевский, "Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия" (К., 1891); Линниченко, "Вече в Киевской области"; В. Б. Антонович, "Киев, его судьба и значение с XIV по XVI столетия" (монографии, т. I); Соболевский, "К вопросу об исторических судьбах Киева" ("Киевские Университетские Известия", 1885, 7). Сверх того, истории киевской земли посвящено много статей и заметок в "Киевской Старине", "Чтениях в историческом обществе Нестора Летописца" и "Трудах Киевской Духовной Академии".

Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. - С.-Пб. Брокгауз-Ефрон.

Среди полутора десятков княжеств, которые образовались в XII в. на территории Руси, наиболее крупными были Киевское с центром в Киеве, Черниговское и Северское с центрами в Чернигове и Новгороде-Северском, Новгородское с центром в Новгороде, Галицко-Волынское с центром в Галиче, Владимиро-Суздальское с центром во Владимире-на-Клязьме, Полоцкое с центром в Полоцке, Смоленское с центром в Смоленске. Каждое из них занимало обширные земли, ядром которых были не только исторические территории еще старых племенных княжений, но и новые территориальные приобретения, новые города, которые выросли в землях этих княжеств за последние десятилетия.

Киевское княжество

Оно хотя и утратило свое значение политического центра русских земель, однако Киев сохранил свою историческую славу «матери русских городов». Оставался он и церковным центром русских земель. Но главное, Киевское княжество продолжало оставаться средоточием наиболее плодородных земель на Руси; Днепр по-прежнему оставался крупнейшей водной артерией восточных славян, хотя и потерял свое значение «европейской дороги». Здесь сосредоточивалось наибольшее количество крупных владельческих вотчинных хозяйств и находилось наибольшее количество пахотных земель. В самом Киеве и городах Киевской земли — Вышгороде, Белгороде, Василеве, Турове, Витичеве и других по-прежнему трудились тысячи ремесленников, чьи изделия славились не только на Руси, но и далеко за ее пределами. Киевское княжество занимало обширные пространства на правобережье Днепра, почти весь бассейн реки Припяти, на юго-западе его земли граничили с Волынским княжеством. С юга, юго-запада и юго-востока Киев по-прежнему охранялся полосой городов-крепостей.
Смерть Мстислава Великого в 1132 г. и последующая борьба за киевский престол между Мономаховичами и Ольговичами стала поворотным пунктом в истории Киева. Именно в 30—40-е годы XII в. он безвозвратно потерял контроль над Ростово-Суздальской землей, где правил энергичный и властолюбивый Юрий Долгорукий, над Новгородом и Смоленском, боярство которых само начало подбирать себе князей.
После очередной борьбы киевский престол переходит к князю Святославу Всеволодовичу, внуку Олега Черниговского. Именно его описывает автор «Слова» как могучего и властного князя, бывшего авторитетом для всех русских земель. Именно он урезонивал своего двоюродного брата молодого северского князя Игоря, героя «Слова о полку Игореве», повременить с походом на половцев и дождаться сбора общерусских сил. Однако Игорь Святославич, сын Святослава Ольговича и внук знаменитого Олега Черниговского, не внял голосу осторожных князей и без подготовки двинулся в степь, что и обрекло его на поражение.
Для Киевской земли остались в прошлом большая европейская политика, дальние походы в сердце Европы, на Балканы, Византию и на Восток. Теперь внешняя политика Киева ограничивается двумя направлениями: продолжается прежняя изнуряющая борьба с половцами. Кроме того, новым сильным противником становится мужающее с каждым годом Владимиро-Суздальское княжество, которое при Юрии Долгоруком захватило Переяславль и теперь угрожало Киеву и с северо-востока, и с юго-востока.
Если половецкую опасность киевским князьям удавалось сдерживать, опираясь на помощь других княжеств, которые сами страдали от половецких набегов, то справиться с северо-восточным соседом было труднее. После смерти Юрия Долгорукого владимиро-суздальский престол перешел к его сыну Андрею Юрьевичу Боголюбскому, который в 60-е годы уже предъявил права старшего князя на Киев, где правил в то время один из потомков Мономаха. Владимиро-суздальский князь подступил к Киеву в 1169 г. со своими союзниками, другими князьями. После трехдневной осады дружины осаждавших Киев князей ворвались в город. Впервые в своей истории Киев был взят «на щит» и не внешними врагами, не печенегами, торками или половцами, а самими же русскими.
Несколько дней победители грабили город, жгли церкви, убивали жителей, уводили их в плен, грабили частные дома и монастыри. Как говорил летописец, были тогда в Киеве «на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные».
Однако гроза миновала и Киев, несмотря на этот жестокий разгром, продолжал жить полнокровной жизнью столицы крупного княжества. Здесь сохранились прекрасные дворцы и храмы, сюда, в киевские монастыри сходились паломники со всей Руси. Киев отстроился после пожара и поражал приходящих сюда людей своей красотой. Здесь писалась общерусская летопись. Наконец, именно здесь было создано «Слово о полку Игореве».
Известной стабильности и благополучия Киевское княжество добилось при уже упомянутом Святославе Всеволодовиче, который делил власть в княжестве со своим соправителем Рюриком Ростиславичем. Так киевские бояре иногда объединяли на престоле представителей враждующих княжеских кланов и избегали очередной междоусобицы. Когда умер Святослав, то Рюрик Ростиславич до начала XIII в. делил власть с претендовавшим на киевский трон Романом Мстиславичем Волынским, праправнуком Мономаха.
Затем между соправителями началась борьба. И снова в киевские дела вмешался владимиро-суздальский князь, на этот раз знаменитый Всеволод Большое Гнездо, брат убитого к этому времени Андрея Боголюбского. В ходе борьбы враждующих сторон Киев несколько раз переходил из рук в руки. В конце концов победивший Рюрик сжег Подол, разграбил Софийский собор и Десятинную церковь — русские святыни. Его союзники половцы грабили киевскую землю, уводили людей в плен, в монастырях изрубили старых монахов, а «юных черниц, жен и дочерей киевлян увели в свои становища». Так грабил город его недавний правитель. Затем Роман захватил Рюрика в плен и постриг его и всю его семью в монахи. А вскоре погиб и новый победитель: он был убит поляками во время охоты, так как заехал слишком далеко во время пребывания в своих западных владениях. Это было в 1205 г. В огне междоусобной борьбы один за другим гибли русские князья, горели русские города.

Киевское княжество
Киевское княжество до середины XII в. занимало обширное пространство на Правобережье Днепра: почти весь бассейн реки Припяти, а также бассейны более мелких рек-Тетерева, Ирпеня и Роси. Позднее города Туров и Пинок отделились от Киева и объединились в Турово-Пинское княжество, а земли западнее Горыни и Случи отошли к Волынской земле.
Оно хотя и утратило свое значение политического центра русских земель, однако, Киев сохранил свою историческую славу "матери русских городов". Оставался он и церковным центром русских земель. Но главное. Киевское княжество продолжало оставаться средоточием наиболее плодородных земель на Руси; Днепр по-прежнему оставался крупнейшей водной артерией восточных славян, хотя и потерял свое значение "европейской дороги". Здесь сосредоточивалось наибольшее количество крупных владельческих вотчинных хозяйств и находилось наибольшее количество пахотных земель. В самом Киеве и городах Киевской земли - Вышгороде, Белгороде, Василеве, Турове, Витичеве и других по-прежнему трудились тысячи ремесленников, чьи изделия славились не только на Руси, но и далеко за ее пределами. Киевское княжество занимало обширные пространства на правобережье Днепра, почти весь бассейн реки Припяти, на юго-западе его земли граничили с Волынским княжеством. С юга, юго-запада и юго-востока Киев по-прежнему охранялся полосой городов-крепостей.
Смерть Мстислава Великого в 1132 году и последующая борьба за киевский престол между Мономаховичами и Ольговичами стала поворотным пунктом в истории Киева. Именно в 30-40-е годы XII в. он безвозвратно потерял контроль над Ростово-Суздальской землей, где правил энергичный и властолюбивый Юрий Долгорукий, над Новгородом и Смоленском, боярство которых само начало подбирать себе князей.
После смерти сына Мономаха Мстислава Великого (1132 год) Киев был яблоком раздора между князьями и аре ной многочисленных усобиц до 1169 года, когда войска владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского взяли приступом столицу Древнерусского государства. Город был сожжен и разграблен ратниками Боголюбского. Киевлян оно частью истребили, частью увели в плен. Значение Киева как политического центра русских земель стало подать.
После очередной борьбы киевский престол переходит к князю Святославу Всеволодовичу, внуку Олега Черниговского. Именно его описывает автор "Слова" как могучего и властного князя, бывшего авторитетом для всех русских земель. Именно он урезонивал своего двоюродного брата молодого северского князя Игоря, героя "Слова о полку Игореве", повременить с походом на половцев и дождаться сбора общерусских сил. Однако Игорь Святославич, сын Святослава Ольговича и внук знаменитого Олега Черниговского, не внял голосу осторожных князей и без подготовки двинулся в степь, что и обрекло его на поражение.
Для Киевской земли остались в прошлом большая европейская политика, дальние походы в сердце Европы, на Балканы, Византию и на Восток. Теперь внешняя политика Киева ограничивается двумя направлениями: продолжается прежняя изнуряющая борьба с половцами. Кроме того, новым сильным противником становится мужающее с каждым годом Владимиро-Суздальское княжество, которое при Юрии Долгоруком захватило Переяславль и теперь угрожало Киеву и с северо-востока, и с юго-востока.
Если половецкую опасность киевским князьям удавалось сдерживать, опираясь на помощь других княжеств, которые сами страдали от половецких набегов, то справиться с северо-восточным соседом было труднее. После смерти Юрия Долгорукого владимиро- суздальский престол перешел к его сыну Андрею Юрьевичу Боголюбскому, который в 60-е годы уже предъявил права старшего князя на Киев, где правил в то время один из потомков Мономаха. Владимиро-суздальский князь подступил к Киеву в 1169 году со своими союзниками, другими князьями. После трехдневной осады дружины осаждавших Киев князей ворвались в город. Впервые в своей истории Киев был взят "на щит" и не внешними врагами, не печенегами, торками или половцами, а самими же русскими.
Несколько дней победители грабили город, жгли церкви, убивали жителей, уводили их в плен, грабили частные дома и монастыри. Как говорил летописец, были тогда в Киеве "на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные".
Однако гроза миновала и Киев, несмотря на этот жестокий разгром, продолжал жить полнокровной жизнью столицы крупного княжества. Здесь сохранились прекрасные дворцы и храмы, сюда, в киевские монастыри сходились паломники со всей Руси. Киев отстроился после пожара и поражал приходящих сюда людей своей красотой. Здесь писалась общерусская летопись. Наконец, именно здесь было создано "Слово о полку Игореве".
Андрей Боголюбский, подчинив себе Киев и получив официально титул великого князя киевского, туда не переехал; он отдал киевское княжение сначала своему брату Глебу, а после его смерти смоленскому князю Роману Ростиславичу (1172 год). Спустя два года Роман прогневил Андрея отказом выдать киевских бояр, заподозренных в убийстве Глеба Юрьевича, и был изгнан в Смоленск. Но в том же году жертвой боярского заговора стал сам Боголюбский, и Роман снова занял Киев. В 1177 году великий князь черниговский Святослав Всеволодович заставил его удалиться в Смоленск, где он скончался в 1180 году.
Известной стабильности и благополучия Киевское княжество добилось при уже упомянутом Святославе Всеволодовиче (1180 - 1194), который делил власть в княжестве со своим соправителем Рюриком Ростиславичем. Святослав Всеволодович совершил победоносный поход против половецкого хана Кобяка в 1183 году. Так киевские бояре иногда объединяли на престоле представителей враждующих княжеских кланов и избегали очередной междоусобицы. Когда умер Святослав, то Рюрик Ростиславич до начала XIII в. делил власть с претендовавшим на киевский трон Романом Мстиславичем Волынским, праправнуком Мономаха.
Затем между соправителями началась борьба. И снова в киевские дела вмешался владимиро-суздальский князь, на этот раз знаменитый Всеволод Большое Гнездо, брат убитого к этому времени Андрея Боголюбского. В ходе борьбы враждующих сторон Киев несколько раз переходил из рук в руки. В конце концов победивший Рюрик сжег Подол, разграбил Софийский собор и Десятинную церковь - русские святыни. Его союзники половцы грабили киевскую землю, уводили людей в плен, в монастырях изрубили старых монахов, а "юных черниц, жен и дочерей киевлян увели в свои становища". Так грабил город его недавний правитель. Затем Роман захватил Рюрика в плен и постриг его и всю его семью в монахи. А вскоре погиб и новый победитель: он был убит поляками во время охоты, так как заехал слишком далеко во время пребывания в своих западных владениях. Это было в 1205 году. В огне междоусобной борьбы один за другим гибли русские князья, горели русские города.
Владимиро-Суздальское княжество.

В течение долгих веков Северо-Восточная Русь была дикой окраиной, которую восточные славяне заселили относительно поздно. Лишь в VIII в. здесь появилось племя вятичей. Плодородные почвы, богатые леса, множество рек и озер создавали благоприятные условия для развития земледелия, скотоводства и ремесла. Здесь проходили торговые пути на юг, восток и запад, что обусловило развитие торговли. Немаловажное значение имело и то, что северо-восточные земли хорошо были защищены лесами и реками от набегов кочевников. Здесь сложились крупные городские центры - Ростов, Суздаль, Ярославль, Муром, Рязань. При Владимире Мономахе были построены города Владимир и Переяславль. В 1125 г. суздальским князем стал младший сын Мономаха - Юрий (1125-1157), за жажду власти, за свою военную активность получивший прозвище Долгорукий. При князе Юрии Ростово-Суздальское княжество отделилось от Киева, превратилось в обширное независимое государство. Он постоянно воевал с Волжской Булгарией, вел борьбу с Новгородом за влияние на пограничные земли и дважды захватывал киевский престол. При нем впервые упоминается Москва, когда после одной из побед над соперниками Юрий пригласил своего союзника черниговского князя Святослава отметить это событие в Москву. 4 апреля 1147 г. союзники встретились в Москве, где был устроен пир. Эту дату принято считать годом основания Москвы, хотя археологи считают, что поселение на месте Москвы возникло ещё в XI в. Москва была построена Долгоруким на месте усадьбы боярина Кучки. В 1157 г. Юрий умер в Киеве (отравлен) и власть в Ростово-Суздальской земле перешла к сыну Юрия Андрею по прозвищу Боголюбский. Андрей Боголюбский продолжил политику своего отца, направленную на расширение Ростово-Суздальского княжества: он воевал с Новгородом, Волжской Булгарией. Вместе с тем он стремился к возвышению своего княжества над другими русскими землями, ходил на Киев, взял его, подверг страшному разорению, но в Киеве не остался. Андрей Боголюбский проводил жесткую политику по отношению к боярам в своем княжестве. Наступая на их права и привилегии он жестоко расправлялся с непокорными, изгонял из княжества, лишал вотчин. Стремясь еще больше отделить от бояр и опереться на горожан, он перенес столицу из Ростова в молодой торгово-промышленный город Владимир. Именно под Владимиром в местечке Боголюбове он устроил свою резиденцию, за что и получил прозвище Боголюбский. Между Андреем Боголюбским и боярами назревал серьезный конфликт. Возник заговор против князя, в который были вовлечены слуги Андрея - осетин Анбал, ключник Ефрем Мозевич. 29 июня 1174 г. заговорщики ворвались в княжеский дом и зарубили князя. После смерти Андрея началась усобица. Ростовские и суздальские бояре пытались отдать престол своим ставленникам, но жители Владимира предложили сыновей Юрия - Михаила и Всеволода. В конце концов, в 1176 г. князем стал Всеволод, прозванный Большим Гнездом, так как имел 8 сыновей и 8 внуков. При нем Владимиро-Суздальское княжество достигло наивысшего расцвета. Он первым среди князей Северо-Востока принял титул великого князя. Всеволод жестоко наказал мятежных бояр. При нем была захвачена Рязань. Всеволод вмешивался в дела Новгорода, его опасались в Киеве. После смерти князя его сыновья разделили княжество на части и вели усобицы. Лишь в XIV в. Северо-Восточная Русь станет центром объединения русских земель.

Галицко-Волынское княжество. Галицко-Волынское княжество с его плодородными почвами, мягким климатом, степным пространством, перемежающимся с реками и лесными массивами, было центром высокоразвитого земледелия и скотоводства. Активно в этой земле развивалось промысловое хозяйство. Следствием дальнейшего углубления общественного разделения труда было развитие ремесла, что вело к росту городов. Крупнейшими городами Галицко-Волынского княжества были Владимир-Волынский, Перемышль, Теребовль, Галич, Берестье, Холм. Через галичские и волынские земли проходили многочисленные торговые пути. Водный путь из Балтийского моря в Черное проходил по рекам Висла - Западный Буг - Днестр, сухопутные торговые пути вели в страны Юго-Восточной Европы. По Дунаю шел сухопутный торговый путь со странами Востока. В Галицко-Волынской земле рано сложилось крупное княжеское и боярское землевладение.
До середины XII века Галицкая земля была разделена на мелкие княжества. В 1141 году перемышльский князь Владимир Володаревич объединил их, перенеся столицу в Галич. Наивысшего могущества Галицкое княжество достигло при сыне Владимира Ярославе Осмомысле (1151-1187), получившем это прозвище за высокую образованность и знание восьми иностранных языков. Ярослав Осмомысл обладал непререкаемым авторитетом как во внутрирусских делах, так и в международных.
После смерти Осмомысла Галицкая земля стала ареной долгой междоусобной борьбы князей с местным боярством. Длительность и сложность ее объясняется относительной слабостью галицких князей, землевладение которых отставало по своим размерам от боярского. Огромные вотчины галицких бояр и многочисленные слуги-вассалы позволяли им вести борьбу с неугодными им князьями, так как последние, имея меньшую вотчину, не могли из-за нехватки земель увеличивать количество служилых людей, своих сторонников, на которых опирались в борьбе с боярством.
По-иному дело обстояло в Волынской земле, ставшей в середине XII века родовым владением потомков Изяслава Мстиславича. Здесь рано сложилась мощная княжеская вотчина. Увеличивая за счет раздач земель число служилых людей, волынские князья начали борьбу с боярством за объединение галицких и волынских земель, усиление своей власти. В 1189 году волынский князь Роман Мстиславич объединил Галицкую и Волынскую земли. В 1203 году он занял Киев.
Под властью Романа Мстиславича объединились Южная и Юго-Западная Русь. Период его правления отмечен усилением позиций Галицко-Волынского княжества внутри русских земель и на международной арене. В 1205 году Роман Мстиславич погиб в Польше. Галицкое боярство начало длительную и разорительную междоусобную феодальную войну, длившуюся около 30 лет. Бояре заключили договор с венгерскими и польскими феодалами, которые захватили Галицкую землю и часть Волыни. Началась национально-освободительная борьба боярства против польских и венгерских захватчиков. Эта борьба послужила основой для консолидации сил в Юго-Западной Руси. Князь Даниил Романович, опираясь на горожан и своих служилых людей, сумел укрепить свою власть на Волыни, а в 1238 году взять Галич и вновь объединить галицкие и волынские земли. В 1240 году он взял Киев и объединил снова Южную и Юго-Западную Русь. Экономический и культурный подъем Галицко-Волынского княжества в годы правления Даниила Романовича был прерван нашествием Батыя.
Новгородская феодальная республика. В Новгородской земле, в отличие от других русских земель, установилась боярская республика. Это была одна из самых развитых русских земель. Ее основная территория располагалась между Ильмень-озером и Чудским озером, по берегам рек Волхова, Ловати, Великой, Мсты. Территория Новгородской земли делилась на пятины, которые в свою очередь в административном отношении делились на сотни и погосты. На границах Новгородской земли военно-опорными пунктами были Псков, Ладога, Старая Руса, Торжок, Великие Луки, Юрьев. Через эти города проходили важные торговые пути. Самым крупным из этих городов был Псков, который к концу XII века стал фактически самостоятельной республикой. С XV века жители Новгородской и Ростово-Суздальской земли начали активную колонизацию земель Карелии, по реке Двине, вокруг Онежского озера и Северного Поморья. В результате колонизации в состав Новгородской земли вошли карелы, водь, заволочская чудь (финно-угорские племена). Саамы (ныне народность Карелии) и ненцы платили Новгороду дань, в основном пушниной.
Новгород был крупнейшим торгово-промышленным центром. Город был расположен в средоточии торговых путей, которые связывали Балтийское море с Черным и Каспийским морями. Активная торговля велась с Волжской Булгарией, восточными странами. Новгород, в котором археологами найдены остатки немецкого торгового двора, был крупным центром торговли с Прибалтикой, Скандинавией, северонемецкими городами, заключившими в XIV веке торговый и политический союз Ганза.
Ремесленное производство Новгорода отличалось широкой специализацией. В целом ремесленники работали на заказ, но кузнецы, ткачи, кожевники и представители ряда других специальностей уже в это время начинали работать на рынок как на внутренний, так и на внешний. Река Волхов делила Новгород на две стороны - Софийскую и Торговую. Город делился на пять концов - районов. Концы делились на улицы. Ремесленники и купцы создавали свои уличанские по профессиям сотни и братчины. Наиболее значимым по влиянию на жизнь Новгорода было купеческое объединение "Иванское сто", купцы которого вели торговлю медом и воском. Несмотря на большой процент торгово-ремесленного населения, основой экономики Новгородской земли было земледелие. Правда, климатические условия не давали возможности получать высокие урожаи.
В Новгородской земле рано сложилось боярское землевладение. Все плодородные земли были фактически перераспределены между боярами, что препятствовало созданию крупной княжеской вотчины. Ее складыванию также не способствовало положение князей, присылаемых в качестве князей-наместников. Это ослабляло позиции князя в борьбе с новгородским боярством, фактически превратившим князя в военно-полицейскую силу.
Новгородская земля отделилась от Киева после восстания 1136 года. Восставшие горожане изгнали князя Всеволода Мстиславича за "небрежение" городских интересов. В Новгороде установился республиканский строй. Высшим органом власти в Новгороде стало собрание свободных горожан - владельцев дворов и усадеб в городе - вече. Оно собиралось или на Софийской площади, или на Ярославском дворище Торговой стороны. Вече было гласным. На нем очень часто присутствовала масса городского населения - феодально-зависимые, кабальные люди, не имевшие права голоса. Они бурно реагировали на прения по тем или иным вопросам. Эта реакция оказывала на вече давление, иногда достаточно сильное. Вече обсуждало вопросы внутренней и внешней политики, приглашало князя, заключало с ним договор. На вече избирались посадник, тысяцкий, архиепископ. Посадник вершил управление и суд, контролировал деятельность князя. Тысяцкий возглавлял народное ополчение и вершил суд по торговым делам. Дабы сделать новгородскую епископию своим союзником, боярство в 1156 году добилось выборности архиепископа, который не только возглавлял церковь в Новгороде, но также ведал казной республики и ее внешними сношениями.
Пять концов были самоуправляющимися, территориально- административными и политическими единицами. В концах собирались кончанские вече, где избирались кончанские старосты. Нижней ступенью новгородской организации и управления были объединения "уличан", жителей каждой улицы, возглавлявшихся выборными старостами, избиравшимися на уличанских вече. Вечевой строй Новгорода был формой феодальной "демократии", где демократические принципы народного представительства, гласности и выборности должностных лиц создавали иллюзию народовластия. Фактическая власть в республике находилась в руках боярства и верхушки купечества. За всю ее историю должности посадников, тысяцких и кончанских старост занимали только представители элитной знати, называвшейся "300 золотых поясов". "Меньшие", или "черные", люди Новгорода подвергались произвольным поборам со стороны "лучших" людей, т.е. боярства и верхушки привилегированного купечества. Ответом на это были частые восстания простых новгородцев. Самым крупным из них было восстание 1207 года против посадника Дмитра Мирошкинича и его родственников.
Новгород вел постоянную борьбу за свою независимость против соседских княжеств, в первую очередь против Владимиро-Суздальского, стремившихся подчинить себе богатый и вольный город. Новгород был форпостом обороны русских земель от агрессии немецких и шведских феодалов-крестонсцев.
Таким образом, вырисовывается следующая картина на Руси до начала XIII века (до татаро-монгольского нашествия). Всю феодальную Русь мы должны представить себе как полтора десятка самостоятельных княжеств. Все они жили самостоятельно, независимой друг от друга жизнью, представляя собой микроскопические государства, мало сцепленные друг с другом и в известной степени свободные от контроля государства. Но неправильно считать феодальную раздробленность временем упадка и регресса или отождествляя ее с княжескими усобицами, начавшимися еще в X веке. Для молодого русского феодализма единая Киевская Русь была как бы нянькой, воспитавшей и охранившей от всяких бед и напастей целую семью русских княжеств. Они пережили в ее составе и двухвековой натиск печенегов, и вторжения варяжских отрядов, и неурядицы княжеских распрей, и несколько войн с половецкими ханами. К концу XII века русские княжества выросли настолько, что смогли начать самостоятельную жизнь. И этот процесс был естественным для всех стран Европы. Беда Руси заключалась в том, что начавшиеся процессы объединения русских земель были нарушены татаро-монгольским нашествием, на борьбу с которым Русь потратила более 150 лет.
2.2 Основные черты гражданского права по Русской Правде. Право вещное, наследственное, обязательственное
Русская Правда и другие источники не знают единого общего термина для обозначения этого права. Причина, очевидно, заключается в том, что содержание этого права было тогда различным в зависимости от того, кто был субъектом и что фигурировало в качестве объекта права собственности. В Русской Правде в подавляющем большинстве случаев речь идет о праве собственности людей на движимое имущество, движимые вещи, носившие общее название «имения» (того, что можно взять, «имати»). Для обозначения принадлежности вещи использовались термины: мой, твой, его и т.д. В качестве объекта «имения» фигурируют одежда, оружие, кони, другой скот, орудия труда, торговые товары и пр. Право частной собственности на них было полным и неограниченным. Собственник мог ими владеть (фактически обладать ими), пользоваться (извлекать доходы) и распоряжаться (определять юридическую судьбу вещей) до их уничтожения, вступать в договоры, связанные с вещами, требовать защиты своих прав на вещи и др. То есть можно говорить, что собственность на Руси - весьма древний институт, считавшийся во времена Русской Правды объектом полного господства собственника 11 История государства и права России. Учебник для вузов / Под ред. Чибиряева С.А. - М.: Былина, 1998. С. 21..
Можно предполагать, что субъектами права собственности в указанное время были все свободные люди (без холопов, ибо последние относились к разряду имущества). Собственник имел право на возврат своего имущества из чужого незаконного владения на основе строго установленной в Русской Правде процедуры (о ней чуть позже). За причиненный имуществу ущерб назначался штраф. Возвращение вещей требовало свидетельских показаний и т.д. Причем можно утверждать, что охрана частной собственности усиливается от Краткой Правды к Пространной: если в первой величина штрафа зависела только от вида и количества украденного скота, то в последней (ст. 41-42) она определяется и местом совершения преступления (украден ли скот из закрытого помещения или с поля).
Гораздо сложнее обстоит дело с собственностью недвижимой и, в первую очередь, с земельной собственностью. В Русской Правде ей посвящено всего несколько статей (ст. 70-72 Пр. Пр., ст. 34 Кр. Пр.), в которых устанавливается штраф в 12 гривен за нарушение земельной или бортной (пчельника) межи. О том, кому принадлежит земля (князю, феодалу или крестьянину), закон молчит. Большой размер штрафа вызвал предположение ряда исследователей о феодальном владении, скорее всего, княжеском. Но есть и другое мнение, что это могла быть межа любого конкретного индивидуального хозяйства или общих владений деревни, а значительный размер штрафа - лишь показатель уважения законодателем прав землевладельца.
Тем не менее, Русская Правда в первой своей редакции не знает недвижимости как предмета сделок между живыми или на случай смерти, из-за земли ещё не возникало споров. Отношение к ней поначалу, как считал М.Ф. Владимирский-Буданов, было не юридическое, а фактическое. Землю занимали для скотоводства или земледелия, пользовались ею, пока она не истощалась, и переходили на другом участок. Первый же, по восстановление производительных сил, становился достоянием другого лица. Существует также предположение, что поскольку каждое отдельное лицо было членом общины (или рода), именно община выступала в качестве юридического лица, в том числе и в праве владения землей. И лишь со временем, в результате войн, выделения богатых общинников, дружинников и торговцев, появления капиталов, личное начало одолевает общинное и появляется индивидуальная собственность на землю.
Это мнение не является, однако, единственным. Ряд учёных, напротив, полагает, что укрепление общинных порядков последовало за индивидуализацией хозяйства и явилось результатом фискальной политики Московского государства.
Как бы то ни было, можно смело утверждать, что в XII в. земельная собственность существовала в виде княжеского домена (ряд сел принадлежали княгине Ольге уже в X в.), боярских и монастырских вотчин, общинной и семейно-индивидуальной собственности. Очевидно, уже тогда существовали и внутрифеодальные договоры о земле и нормы, регулировавшие землевладельческие отношения. Но о том, как они выглядели, можно судить только по более поздним источникам.
Самым древним способом приобретения права собственности на землю была заимка - завладение свободной землей, без строгого определения границ (а «куды соха, топор и коса ходили») владения. Главным же основанием существования права собственности на землю стали давность владения и труд (мы увидим это далее в нормах Псковской судной грамоты). Позднее к заимке прибавляются другие способы: прямой захват общинной земли, княжеские раздачи земель дружинникам, тиунам и церкви, и, наконец, купля.
Обязательство представляет собой правоотношение, возникающее между лицами либо вследствие обоюдной ноли (из договора), либо вследствие правонарушения (деликта). В любом случае, лицо, нарушившее интересы другого лица, обязывается совершить определенные действия в пользу потерпевшего. Но в Русской Правде ещё не существовало отличия гражданско-правового обязательства от уголовно-правового. Четкие границы между ними будут определены позднее в процессе формирования отраслей гражданского и уголовного права. В древнерусском законодательстве обязательства из деликтов влекут ответственность в виде штрафов и возмещения убытков. Укрывающий холопа должен вернуть его и заплатить штраф (ст. 11 Кр. Пр). Взявший чужое имущество (коня, одежду) должен вернуть его и заплатить 3 гривны штрафа (ст. 12-13 Кр. Пр) 11 Черниловский З.М. Всеобщая история государства и права. - М.: Юристъ, 1999. C. 188..
Договорные обязательства оформляются в систему при становлении частной собственности, хотя ещё не существует ни самого термина «договор», на определения его понятия. Очевидно, что под договором понимали соглашение двух или нескольких лиц (контрагентов), в результате которого у сторон возникают юридические права и обязанности. Для заключения договора стороны (субъекты) должны были отвечать следующим требованиям: возраста, правоспособности (умалишенный или раб не имели ее) и свободы (или доброй воли). Договоры, заключенные по принуждению, не имели силы.
Поначалу договоры были, как правило, словесные, с употреблением и ходе их заключения символических обрядов (магарыч, рукобитье) и с обязательным присутствием свидетелей (послухов). Система договоров была простой и предусматривала следующие их виды: мены, купли-продажи, займа, поклажи, личного найма. Договор мены - один из самых древних; из него как особая разновидность мены вырос договор купли-продажи. Русская Правда знает лишь сделки с движимым имуществом, к которому принадлежали и холопы. Сделки с холопами заключались при обязательном их присутствии (послухов было не достаточно). Договор мены или купли-продажи мог быть расторгнут, если обнаруживалось, что продавец ввел в заблуждение покупателя насчет качества вещи, или признан несостоявшимся, если обнаруживалось, что продавец не имел права собственности на проданную вещь.
Заем - следующий вид договора, он оформлял право заимодавца на личность должника, вплоть до продажи неисправного должника в рабство. Предметом займа могли быть деньги (куны), мед, жито, семена, скот и др. вещи. Русская Правда знает несколько видов займа: 1) Простой заем, предполагавший возврат долга с процентами, которые назывались резом (с занятых денег), наставим (с меда), присопом (с жита). Проценты были велики и делились на годовые, третные и месячные. Размер годовых равнялся 20 (1 к 5), третные и тем более месячные были ещё выше. Нарушение договора, неисполнение обязательств, вело к потере свободы. 2) Своеобразной формой займа было закупничество или так называемый самозакладный заем и заем с отработкой процентов в хозяйстве кредитора 11 Сырых В.М. История государства и права России - М.: Юристъ, 1999. C. 198..
Поклажа - передача вещей на хранение. Русская Правда предполагала, что в случае утайки какой-то их части и обвинения в этом хранителя он очищался от него принятием присяги (клятвы).
Договор личного найма влёк за собой право нанимателя на личность наймита, что, в конечном счете, приводило к холопству. Это разновидность самозакладного займа, в котором имеет место задаток, некая сумма найма, уплачиваемая в двойном размере в случае, если наймит захочет оставить своего хозяина до срока («Правосудие Митрополичье»).
Наследство в Русской Правде носит название статка или задницы, то есть того, что оставляет после себя уходящий в другой мир. Русская Правда, перечисляя вещи, переходящие к наследникам, знает лишь движимости (дом, двор, товар, рабов, скот), ничего не говоря о землях, очевидно, в силу того, что право собственности на землю находилось, как мы уже отмечали, в стадии становления и не достигло того уровня, при котором закон определяет процедуру передачи собственности по наследству. Наследование осуществлялось по двум основаниям: по завещанию и по закону (или по обычаю). Наследование по завещанию (ряду) по своей сути не отличалось от наследования по закону, ибо допускало к наследованию только тех лиц, которые бы и без него вступили в обладание имуществом. То есть завещание имело целью не изменение обычного (законного) порядка наследования, а лишь простое распределение имущества между законными наследниками.
Согласно выражению «если без языка умрет» 11 Томси нов В.А. Хрестоматия по истории отечественного государства и права IX в. - 1917 г. - М.: Зерцало, 1999. C. 69., завещания в древности выражались в словесной форме как коллективная воля всей семьи под руководством её главы - отца. А вообще правом делать завещание обладали в Русской Правде отец и мать по отношению к детям и муж по отношению к жене (выдел части имущества).
Кто же обладал правом наследования? Исключительно члены семьи. Лицам, не принадлежащим семье, завещать имущество было нельзя. Как правило, имущество делилось поровну между всеми сыновьями без преимуществ старшинства. Более того, младший сын пользовался той привилегией, что в его долю всегда входил дом с двором. Она объясняется, вероятно, тем обстоятельством, что старшие братья ко времени открытия наследства успевали уже обзавестись собственным хозяйством.
Разрушение патриархальных отношений рождает тенденцию к развитию свободы завещательных распоряжений, но она не выходит за рамки права отца завещать одним сыновьям и лишать наследства других. Кроме того, христианские традиции заставляют включать в число наследников церковь, получающую часть имущества «по душе» (на помин души). Важно отметить, что матери располагали большей свободой распоряжения своим имуществом, чем отцы. «А матерня часть детям ненадобна, - гласит закон, - кому мать захочет, тому и отдаст» 11
и т.д.................

VII. КИЕВ. ВОЛЫНЬ И ГАЛИЧ

(начало)

Характер области полян. – Положение и части Киева. – Верхний город. – Святая София. – Ее стиль, мозаика и фрески. – Золотые ворота. – Десятинная церковь. – Михайловский монастырь и другие храмы. – Подол. – Берестово – Выдубецкий монастырь. – Население Киева. – Города Киевской земли. – Поросье и Черные Клобуки. – Население и города Полесья.

Почти четыре века нашей истории Киев с его областью служил средоточием политической жизни русского народа. Эта область, собственно, и называлась Русскою землею; ибо населявшее ее полянское племя считалось Русью по преимуществу.

Киевская, или Полянская, область занимала выгодное положение в торговом и политическом отношении. Она лежала в стране довольно плодородной, обильной текучими водами и лесом. Многоводный Днепр представлял русскому племени широкую дорогу на север и на юг, а судоходные притоки его, Припять и Десна, открывали удобные пути на восток и на запад как для торговых сношений, так и для военных потребностей. Ни естественные, ни политические пределы Киевской земли никогда не были строго определены. Если взять их в обширном объеме, то на севере эти пределы терялись в болотах и пущах Припятского Полесья, а на юге – в степных пространствах, почти достигавших до порожистой части Днепра; на западе они приблизительно простирались до реки Горыни и Случи и, таким образом, захватывали часть собственно Волынской земли. Только на востоке Днепр служил определенною естественною гранью Киевской области, если не считать небольшую левобережную полосу, принадлежавшую киевским князьям, и обширную Переяславскую область, которая в политическом отношении составляла такую же удельную часть Киевского княжения, как и все Припятское Полесье.

Полянская Русь, или Киевская земля, в тесном смысле обнимала западное Поднепровье, ограниченное притоками Днепра, Тетеревом на севере и Росью на юге. Небольшая, но историческая река Стугна, текущая в довольно глубокой ложбине, делит означенную полосу на две части, несколько отличные по характеру своей природы. Северная, или собственно Киевская половина, имеет поверхность слегка взволнованную, орошенную множеством речек и ручьев, направляющихся к Днепру. С одной стороны ее наполняют холмы, отделяющиеся от высокого Днепровского берега; с другой – сюда достигают невысокие ветви Карпатских отрогов. Некоторые реки, особенно Тетерев, в своем среднем и верхнем течении, прорывая эти отроги, обнажают гранитные породы и нередко имеют скалистые берега. Вообще черноземная почва, местами перемешанная с песком, представляла прекрасные пажити и обиловала дубовыми, липовыми и березовыми рощами. Только в северном углу этой области за Ирпенью на нижнем течении Тетерева и его притока Здвижи залегает низменная полоса с болотистою песчаноглинистою почвою и сосновым лесом; это уже начало Полесья. Пространство к югу от Стугны, известное в те времена под именем Поросья, образует довольно возвышенную черноземную равнину, кое-где пересеченную оврагами и рытвинами. Эта полоса имеет полустепной характер и обилует тучными пастбищами. Только приближаясь к берегам Роси, поверхность получает неровное холмистое очертание. Сюда достигает один из Карпатских отрогов, который служит водоразделом между притоками Днепра и Буга; возвышенные плоскости, пересеченные долинами и оврагами, наполняют этот водораздел. Рось, особенно в среднем своем течении, довольно глубоко прорезывает залегающий под почвою гранитный кряж и потому обилует порогами и скалами. Ее холмистые прибрежья имеют цветущий вид благодаря зеленым лугам и дубровам, преимущественно грабовым. Бесспорно, это одна из красивейших рек Южной России. Очевидно, она была любимою рекою Русского племени, которое недаром носило с нею одно и то же имя. Почти насупротив устья Десны, между ложбинами двух речек, Лыбеди и Почайны, высокий правый берег Днепра круто упирается в его русло. Глубокие яруги и удолья, когда-то прорытые водными потоками, изрезали этот песчаноглинистый берег в различных направлениях и образовали те знаменитые горы, на которых раскинулся Древний Киев с его предместьями и монастырями. Он состоял из двух главных частей: Верхнего, или собственно Киева, и Нижнего, или Подола. Последний расположился у подошвы Киевских гор на низменной береговой полосе вдоль устья Почайны, которое в те времена представляло залив Днепра, отделенный от него длинною узкою косою, и в летописи называется иногда просто Ручай. Подол был собственно Киевская пристань, населенная торговым промышленным людом. Он пересекается речкою Глубочицею, стекающею с береговых высот в Ручай. Далее за Подолом лежало низменное, болотистое, поросшее кустарником пространство, носившее название Оболонья; по нем протекал другой приток Почайны, речка Сетомль. Крутой подъем, известный под именем Боричева взвоза, вел с Подола в Верхний город, построенный на самой значительной из береговых гор. Средоточие и древнейшую часть его составляла та передовая возвышенность, на которой стояли храмы Десятинный и св. Василия с находившимся тут же княжим каменным теремом. Эта часть, обведенная особою стеною, именуется Старый Киев; ее можно назвать Киевским акрополем. Ярослав распространил Верхний город, присоединив к нему плоскую заднюю возвышенность, отделенную небольшим оврагом. Он воздвиг здесь, на месте славной битвы с Печенегами, знаменитый собор св. Софии; почему и вся эта наиболее просторная часть города называлась Софийскою. В состав Верхнего города потом вошел и южный отрог передовой, или Старокиевской возвышенности, на котором красовался златоверхий Михайловский монастырь; так что часть эта может быть названа Михайловскою. Небольшое удолье, отделяющее ее от старого Киева, составляло верхний конец Боричева взвоза. Итак, Верхний город образовался постепенно из трех частей, Старокиевской, Софийской и Михайловской, обведенных одною общею стеною или собственно валом, который состоял из городней, т.е. деревянных срубов, засыпанных землею. С трех сторон положение города было довольно крепкое: с южной его ограничивало взгорье Крещатицкой долины; здесь в городской стене находились так наз. Лядские ворота; с северной прилегала местность, весьма пересеченная оврагами и отдельными холмами, между которыми текла речка Глубочица с своим притоком Киянкою. Одна из возвышенностей в той стороне носила название горы Щековицы; а примыкающий к ней холм известен в древности под именем Олеговой могилы. Между крутобережьями Киянки защемлено было северное предместье Кожемяки, получившее свое имя, конечно, от кожевников. На той же стороне, выше Кожемяк, находился и так наз. "Копырев конец". Из этого конца вели в город Жидовские ворота; такое название заставляет предполагать, что прилегавшая к ним часть города или, вероятнее, предместья была заселена евреями. С восточной стороны Верхний город круто спускался к Подолу. Только с противной ему, четвертой, стороны он имел отлогие песчаные спуски к соседней равнине; тут в городском валу находились знаменитые Золотые ворота.

К югу от города за Крещатицкой долиной шел густой бор ("перевесище" летописи). Днепровский берег на этой южной стороне города круто и обрывисто упирается в реку. Самая возвышенная часть берега носила название Угорья, или Угорского; небольшой холм, уступом спускающийся от него к реке и увенчанный храмом св. Николая, известен под именем Аскольдовой могилы; а на верхней плоскости этого Угорья лежало загородное княжее село Берестово. Далее за Берестовом на том же лесистом берегу красовались храмы и здания Печерского монастыря. Еще далее берег прерывается живописным удольем Неводницким, за которым на береговом уступе, над крутым обрывом, в тени зеленых рощ приютился монастырь Выдубецкий.

Владимир Великий и его преемники украсили Киев многими каменными храмами с помощью византийских художников. Первое место между ними как по своей славе, так по изяществу и богатству украшений бесспорно занимала св. София. Общим видом и взаимными отношениями частей этот храм мало напоминает соименную ему великую Софию Цареградскую. Он принадлежит уже другой эпохе византийского храмового зодчества, той эпохе, когда продолговатая римская базилика укоротилась настолько, что приблизилась К квадрату, имеющему в основании своем равносторонний греческий крест; восточная стена вместо одного абсида представляла большею частию три алтарные полукружия; шаровидный купол, венчавший здание и покоившийся на низких просветах, сделался более выпуклым, сузился в своем основании и стал возводиться на высоком цилиндре; а вокруг него начала располагаться целая система других таких же куполов только меньшего размера. Самым обычным числом их сделалось пять, то есть главный посредине и четыре на концах основного равностороннего креста.

Святая София Киевская. Предполагаемый вид в XI веке.
Фото из издания "Православные храмы"

Киевская София в оснований своем представляла именно квадрат, несколько удлиненный с восточной стороны пятью алтарными полукружиями, между которыми главное помещается, конечно, в средине. Но притворы, или портики, окружившие храм с трех других сторон, изменили его основной вид, давая преобладание ширине всего сооружения над его длиною. С западной стороны оно имело один притвор, или паперть (нартекс); а с северной и южной, кроме таковой же наружной паперти, были тройные внутренние портики. На колоннах и арках наружных портиков утверждена была открытая галерея, которая с трех сторон окружала верхнюю часть здания. Храм был увенчан тринадцатью сферическими верхами, или куполами: над срединой здания, на четырех основных арках возвышался главный, обширный купол; а по сторонам его располагались двенадцать малых куполов; они были обиты свинцом. Эта свинцовая кровля плотно облегала куполы, арки и своды здания или так наз. комары и потому представляла не прямолинейные скаты, а игривые волнообразные линии, уступами понижавшиеся от срединного, или большого, купола. Кроме того, на западной стороне храма по бокам главной двери, но не в равном от нее расстоянии, возвышались две круглые башни, или вежи, и внутри каждой из них вокруг каменного столба извивалась спиральная лестница, ведущая на хоры, или полати, храма, а также на упомянутую выше открытую галерею.

Храм заключал в себе средний неф и по бокам его по три внутренних портика, полусветлых, обставленных массивными арками. На этих арках покоились хоры, или верхняя внутренняя галерея, обнимающая три стороны, северную, западную и южную. Эти хоры, или полати, имели то же назначение, как и в греческих храмах, то есть служили гинекеем, или женским отделением – черта, заимствованная от греков с принятием христианской религии и храмового зодчества. Кроме того, на хорах помещались особые камеры или кладовые для хранения церковного и отчасти княжьего имущества, а также соборной библиотеки и архива, т.е. рукописных книг и грамот, договорных, дарственных, духовных и пр.

Вся передняя половина главного нефа или его алтарная и предалтарная части были изукрашены роскошною мозаикой. Греческие храмы, а вместе с тем и русские, в то время еще не имели иконостасов, совершенно закрывающих алтарь от взоров молящихся. Алтарная преграда, состояла из ряда мраморных колонок с перекладиной, или архитравом, наверху и мраморными плитами между колонками внизу. Эта невысокая преграда не препятствовала народу созерцать изображения алтарного свода; а когда бывала отдернута облегавшая ее завеса, то весь алтарь был видим молящимся. Отсюда понятно усердие к нему храмоздателя, не щадившего издержек на такое дорогое украшение, каким была на Руси греческая мозаика, или, по древнему нашему выражению, мусия; так назывались священные стенные изображения, составленные из мелких камешков, которые получались преимущественно из стеклянной разноцветной массы, разбитой на кусочки. Над горним местом, на самом полусводе алтаря, на золотом мозаичном же поле, возвышается величественное изображение Божией Матери, которой был посвящен этот алтарь и которая здесь олицетворяла собственно св. Софию, или Премудрость Божию. Святая Дева представлена стоящею с воздетыми кверху руками, то есть в молитвенном положении; на ней голубой хитон, охваченный узким червленым поясом, из-за которого спущен белый убрус. Широкий золотистый покров осеняет ее голову, рамена и спускается на обе стороны до колен. Это художественное изображение, составляющее главное украшение Софийского храма, сохранилось в течение веков, посреди всех опустошений, постигших храм, и получило в народе название Нерушимой стены.

Богоматерь Оранта (Нерушимая Стена). Мозаика в алтаре Софии Киевской

Под нею во всю ширину алтарного полукружия идет мозаичное изображение Тайной Вечери. Посредине над горним местом представлена священная трапеза с утвержденной на ней шатровой сенью. С каждой ее стороны Христос: обращенный ликом в правую (от зрителя) сторону, Он преподает чашу шести друг за другом стоящим апостолам; а обращенный в левую преподает хлеб остальным шести апостолам. Далее внизу, под этим рядом апостолов следует такой же мозаичный ряд святителей первых веков христианства, каковы: Николай, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Климент, папа Римский и др. Их имена, как и все надписи киевософийских мозаик, начертаны темными мозаичными буквами на греческом языке. На уступе, который отделяет Нерушимую стену от верхней части алтарного полусвода, помещено в трех кругах поясное изображение Деисуса, т.е. Спасителя, имеющего по правую сторону от себя Божию Матерь, а по левую – Предтечу. Предалтарная мозаика представляет, во-первых, Благовещение, разделенное на две части: на правой стороне алтарной арки св. Дева с веретеном и клубком ниток в руках; а на левой – архангел Гавриил. Далее на четырех арках главного купола изображены сорок мучеников, по десяти на каждой; в четырех треугольниках (парусах), заключенных между дугами этих арок, четыре евангелиста; а в самом куполе помещено колоссальное изображение Спасителя, окруженное ангелами и апостолами; последние в простенках окон.

Благовещение. Мозаика на алтарных столбах Софии Киевской, XI век

Вся остальная внутренность храма была в изобилии расписана фресковою живописью: боковые алтарные полукружия, стены, арки, столбы и своды покрыты как изображениями разных событий из Священной истории, так и отдельными фигурами Христа, Богородицы, Отцов Церкви и мучеников. По своему рисунку эти фрески не отличались от упомянутых мозаических изображений и представляли строгие, сухие фигуры чистого византийского стиля. Фресковое расписание Киевской Софии не ограничивалось самим храмом, а распространялось и на внутренность двух упомянутых башен, или веж. Но здесь оно уже не имело церковного или священного характера; а усвоило себе стиль и содержание живописи светской. Стены башен и массивные столбы, около которых идут витые лестницы, покрыты изображениями разнообразных сцен из быта византийско-царского и русско-княжеского. Охота за дикими животными, фантастические звери и птицы, ипподром, скоморохи, музыканты, акробаты, а также суд и расправа – вот содержание этих довольно загадочных изображений. Византийские художники, вероятно, следовали здесь обычному в их отечестве расписанию царственных чертогов. А еще вероятнее, что все эти лестничные картины разных забав и времяпровождения светских владык имели аллегорическую задачу: напоминать скоропреходящее значение земных благ, земной власти и всю суету сего мира в сравнении с вечною жизнью и с незыблемым значением церкви; так как мимо этих картин всходили на хоры, откуда тотчас открывалась Нерушимая стена и вся внутренняя красота храма.

По обычаю того времени каждый значительный князь желал по смерти своей покоиться в храме собственного сооружения или в "отнем", т.е. сооружения отцовского. В левом внутреннем притворе Софийского собора поставлена гробница великого князя Ярослава, сделанная в большом размере из белого мрамора наподобие царских саркофагов Византии. Стены и двускатная крыша гробницы украшены изваяниями крестов, деревьев, птиц и рыб. Кроме Ярослава у св. Софии в таких же мраморных гробах покоился прах его любимого сына Всеволода и двух сыновей последнего, т.е. Ростислава и Владимира Мономаха. Мрамор для них, равно для колонн и других украшений, привозился издалека, преимущественно из окрестностей Константинополя, с островов Мраморного моря. А самый храм св. Софии, как и прочие каменные сооружения Древнего Киева, построен из кирпича, имеющего вид почти квадратной плиты. Но что придавало особую крепость таким сооружениям, это слой отличного цемента, своей толщиной и прочностью превосходящий самые кирпичи. Карнизы, охватывающие червлеными лентами верхние части здания, делались из красного шифера. Вместе с другими цветными камнями он употреблялся и для мозаичного церковного помоста.

Вблизи св. Софии расположены были два монастыря, построенные тем же Ярославом-Георгием: один посвящен его ангелу, т.е. Георгию, а другой – св. Ирине; полагают, что последний назван так в честь супруги великого князя. Около этих двух монастырей находились Золотые ворота, устроенные тем же Ярославом. Они представляли глубокую арку с железными, украшенными позолотою воротами; над аркой возвышалась башня с устроенным внутри ее храмом Благовещения. Овраг и вал, служившие прежде защитою Старого Киева с западной стороны, все еще отделяли его от Софийской части Верхнего города. Большой мост, перекинутый через этот овраг, служил главным соединением обеих частей – тот самый мост, который в 1147 году задержал Владимира Мстиславича, поскакавшего к Федорову монастырю на помощь несчастному Игорю Ольговичу. Федоров монастырь, заключавший в себе прах своего основателя Мстислава – Феодора Владимировича и двух его знаменитых сыновей, Изяслава и Ростислава, помещался тут же около моста по правую сторону; а по левую находилась площадь, называвшаяся Бабин Торжок, за которою далее красовался Десятинный храм Богородицы. Последний изяществом и богатством украшений соперничал с св. Софией, а размерами даже превосходил ее. Он был несколько уже, но гораздо продолговатее Софийской церкви. С восточной стороны он имел три полукружия с сильно выступающим вперед средним, или главным, абсидом, который заключал в себе алтарь; а два боковые назначались для жертвенника и дьяконика. С трех других сторон храм окружали портики, или паперти.

Внутри он также был изукрашен фресками и отчасти мозаикой. Кроме богатых мраморных саркофагов самого храмоздателя Владимира Великого и его супруги Анны, стоявших посреди храма, в притворе его находились еще гробницы Изяслава Ярославича и некоторых других князей. Площадь, лежавшая по одной стороне Десятинной церкви в северном углу Старого города, была украшена теми двумя медными статуями и четырьмя конями, которые Владимир привез из Корсуня. В противоположном, т.е. южном, углу Старого Киева над самым Боричевым увозом возвышалось другое сооружение Владимира Великого, храм св. Василия, посвященный его ангелу. Этот храм основан на том холме, на котором стоял прежде идол Перуна, подле великокняжеского терема, и, очевидно, имел значение дворцовой церкви. Ярослав и его преемники распространили терем новыми постройками; он, вероятно, и был то, что в летописи называется "Великим двором Ярославовым". Относительно обширности этого двора можно судить по тому, что на нем собиралось иногда целое войско, задавались пиры народу и устраивалась конская потеха, как это мы видели в истории Изяслава П. (Впрочем, тут, может быть, подразумевалась и наружная площадь перед теремом.) Кроме Федорова монастыря в Старом городе помещался мужской монастырь Андреевский, основанный Всеволодом Ярославичем. Он назывался также Янчин; потому что дочь Всеволода, известная Янка, устроила при нем и женскую обитель, в которой сама была настоятельницей. В Старом городе, как надо полагать, находилась и каменная церковь, основанная сыном Мономаха Мстиславом в честь Богородицы Пирогощеи; икона ее, если верить преданию, написанная евангелистом Лукою, была привезена из Цареграда каким-то купцом Пирогостом. Она почиталась чудотворною. "Игорь едет по Боричеву к святой Богородице Пирогощеи", говорит "Слово"; следовательно, по приезде в Киев он прежде всего приносил перед этою иконою благодарственные молитвы за свое освобождение и, вероятно, исполнял обет, данный в тяжкую годину своего плена или бегства.

Третья, или Михайловская, часть Верхнего города, отделенная от Старого Киева небольшим удольем Боричева увоза, заключала в себе монастырь, основанный Святополком-Михаилом в честь своего ангела. Главы Михайловского храма были покрыты золочеными бляхами; почему он и назывался Златоверхим. По своему архитектурному плану и трем алтарным полукружиям он подходил к Десятинному храму, а мозаичными украшениями алтаря, особенно изображением Тайной Вечери, напоминал св. Софию.

Заключая в себе самые великолепные киевские храмы, Верхний город был застроен преимущественно домами князей, бояр и дружинников. Кроме главного великокняжеского терема или Великого двора Ярославова, было много других теремов, где проживали младшие князья или княжие вдовы. Летопись называет по именам некоторые дворы, каковы бояр: Коснячка, Чудина, Воротислава, Борислава, Путяты, Гордяты; князей: Глеба, Мстислава, Василька и др. Между тем Нижний город, или Подол, по преимуществу был наполнен промышленным населением. Там находилось самое большое Торговище, или главный рынок. Подолье было укреплено деревянными стенами и тыном (стоянием). У западных его ворот, так наз. Подольских, лежало предместье, известное под именем Копырева конца, лепившееся по взгорьям ручья Глубочицы. По удолью ручья Киянки из Подолья поднимался к Верхнему Киеву (чрез Кожемяки) увоз, более длинный и менее крутой, чем Боричев. В Копыреве конце находился монастырь св. Симеона, принадлежавший роду Черниговских Ольговичей; так как он был основан их родоначальником, Святославом Ярославичем, когда последний занимал великокняжеский стол. Другой монастырь, принадлежавший тому же роду, Кирилловский, помещался далее за Подолом по дороге в Вышгород на лесистом взгорье, которое называлось Дорогожичи. Монастырь этот был основан Всеволодом Ольговичем, также во время его Киевского княжения. Неподалеку от Кириллова монастыря находился и загородный терем Ольговичей, известный в летописи под именем Нового двора. Мы видели, что Святослав Всеволодович в 1194 году скончался на этом Новом дворе и был погребен в "отней" Кирилловой обители. Судя по этим сооружениям, Ольговичи тяготели более к Нижнему городу, чем к Верхнему.

Древнерусские князья любили строиться и воздвигали не одни храмы, но и терема, как городские, так и загородные. Вокруг Киева было несколько дворов, где князья проживали преимущественно в летнее время. Тут было привольнее посреди разных хозяйственных занятий; а лесистые окрестности представляли им все удобства предаваться своей любимой забаве, т.е. охоте. Главный двор великокняжеский находился подле сельца Берестова, посреди густого бора, на Угорской возвышенности; почему и носил также название двора Угорского или Подугорского. Он был любимым местопребыванием еще Владимира Великого и его сына Ярослава. Известно, что любимец последнего, священник Берестовской церкви свв. Апостол, Иларион, первый из русских людей был возведен в сан Киевского митрополита. Несколько позднее встречаем здесь подле княжьего терема небольшой каменный храм Спаса Преображения. Владимир Мономах также любил проживать на Берестове; сюда собрал он для совета своих тысяцких, когда дополнил Русскую Правду уставом о резах, или процентах. Тут же в Спасо-Преображенском храме погребены Юрий Долгорукий и сын его Глеб, оба княжившие в Киеве. В тесном соседстве с Берестовом устроилась знаменитая Печерская обитель с ее изящным Успенским храмом и с ближним женским монастырем св. Николая, в котором, по преданию, постриглась мать св. Феодосия. В то время как у Ольговичей был свой собственный загородный двор за Подолом подле Кириллова монастыря, у Мономаховичей был свой особый родовой терем с монастырем на холму Выдубецком, то есть совершенно в противоположной стороне от города. Этот терем, носивший название Красного двора, принадлежал родоначальнику Мономаховичей, Всеволоду Ярославичу, которым был основан и смежный Выдубецкий монастырь св. Михаила. Известно, что при Мономахе здесь был игуменом Сильвестр, сочинитель первой русской летописи, или так наз. "Повести временных лет". Из Мономаховых потомков в особенности благодетельствовал Выдубецкому монастырю Рюрик Ростиславич. Михайловская церковь этого монастыря сооружена над самым береговым обрывом. Днепровские волны постоянно подмывали берег, и алтарная часть церкви грозила обрушиться вместе с нетвердою почвою. Рюрик, будучи великим князем Киевским, не пожалел издержек, чтобы укрепить каменного стеною обрыв, на котором стоял храм, и поручил это дело славному в его время русскому зодчему Петру Милонегу. Сооружение начато в июне 1199 года, а окончено в сентябре следующего года. Оно было отпраздновано как важное событие. Рюрик с женой, сыновьями Ростиславом и Владимиром, снохою Верхуславой и дочерью Предславой прибыл в монастырь и после благодарственного молебна задал пир игумену Моисею со всей братией; причем щедро оделил всех подарками. Летописец – один из продолжателей Сильвестра – до небес превозносил Рюрика по этому случаю.

Красный двор служил любимым пребыванием Юрия Долгорукого. Но у него был еще другой загородный двор, за Днепром, прозванный Раем. Надобно полагать, что последний находился там же, где лежал заднепровский городок Юрия, иначе называвшийся Песочным. Днепр в среднем своем течении сопровождается множеством отделяющихся от него рукавов и озер; поэтому обилует островами и заливными лугами. Особенно таков он под Киевом. Здесь левый берег представляет широкую низменную полосу, которая покрыта целою сетью рукавов, озер и протоков. Главный рукав носит название Черторыя. Вешняя вода покрывала острова и соседние низменности; а после себя оставляла заливы и озера (например, Долобское). Эта водная Днепровская сеть, умноженная еще рукавами Десны, делала неудобною переправу через Днепр под самым городом; главная переправа совершалась или под Вышгородом, т.е. выше устья Десны, или ниже устья Черторыя насупротив Неводницкой пристани, т.е. под Выдубецким монастырем. Здесь-то около последнего устья, вероятно, и лежал Песочный городок с княжим теремом, или Раем, на отлогом песчаном возвышении, на краю обширного соснового бора.

Главная Киевская пристань находилась на устье Почайны, на Подоле. Здесь, конечно, была самая оживленная часть города, особенно весною в полую воду, когда сверху приплывали суда, нагруженные товарами варяжскими, а также сырыми произведениями Северной и Средней России, преимущественно мехами; а снизу приспевали "гречники", то есть русские караваны с дорогими тканями, изящными металлическими изделиями, южными плодами, винами и другими греческими товарами. Надобно полагать, что кроме разного рода греческих мастеров в Киеве проживали и византийские торговцы. Латинские гости, т.е. купцы из варягов и немцев (а также западных славян), имели здесь не только свои особые дворы и лавки, но и собственные каменные храмы. Были тут и восточные торговцы, именно мусульмане из Камской Болгарии и евреи из Хазарии. Может быть, от последних торговцев или от хазарских пленников, здесь поселенных, один угол Подола носил название "Козаре". Вместе с гречниками в Киев проникали и купцы итальянские, именно генуэзцы (фрягове) и венециане (венедици), которые во время Крестовых походов захватили в свои руки значительную часть восточной торговли. На Подоле всегда можно было найти и русских гостей из Чернигова, Смоленска, Суздаля, Галича и пр.; но первое место между ними, конечно, занимали деятельные, предприимчивые новгородцы. Купцы иноземные и иногородние вели торговлю по преимуществу оптовую, т.е. имели дела с местными киевскими торговцами.

О многочисленности населения древнерусской столицы можно судить по следующим известиям. Еще в начале XI века Дитмар, епископ Мерзебургский, заметил в своей хронике, что в Киеве более четырехсот церквей и восемь торжищ, а жителей несметное множество. Положим, он сильно преувеличил число церквей; однако во время огромного пожара 1124 года, испепелившего Подол и часть Верхнего города, по словам нашей летописи, сгорело до 600 церквей. Впрочем и это число не совсем вероятно, хотя бы сюда и были включены все малые церкви (божницы) и часовни. Замечательно еще известие летописца о море, бывшем в 1092 году. В короткое время, говорит он, гробовщики продали до 7000 гробов. Во всяком случае мы едва ли будем далеки от истины, если предположим, что Киев в эпоху наибольшего процветания, т.е. в XII веке, со своими предместьями вмещал в себя более 100 000 жителей. Как истые представители поляно-русского племени, киевляне отличались подвижным, предприимчивым и вместе промышленным духом. Но слава, приобретенная их городом, как средоточием великой страны, богатства, накопленные в нем обширной торговлей и данями с подвластных русских земель, а также постоянные распри – князей за обладание Киевом и происходившее отсюда заискивание народного расположения – не могли не внести в характер его жителей некоторых расслабляющих сторон и привычек. Своею наклонностью к веселой и роскошной жизни, своими вспышками своеволия или неуважения к власти и заметным ослаблением воинственного духа киевляне стали отчасти напоминать византийцев, которым они во многом подражали, особенно в страсти к дорогим нарядам и украшениям. Конечно, такою страстью отличалась преимущественно женская половина населения, которая красивыми нарядами старалась еще более возвысить свою природную славянскую миловидность. По словам одного польского хрониста, ничто так не пленяло иноземцев в Киеве, как его русоголовые, темнобровые женщины, блиставшие "дивною красотою лица и стана".

После столицы важнейшими киевскими городами или пригородами Киева были Вышгород, Белгород и Васильев. К северу от Киева возвышенный левый берег отступает от Днепровского русла и оставляет значительную низменную долину, отчасти поросшую лесом и кустарником, отчасти образующую заливные луга. Верстах в десяти от столицы цепь холмов снова подходит к самому Днепру, и здесь-то на высоком берегу стоял крепкий Вышгород, защищавший подступ к Киеву с северной стороны. Вышгород составлял иногда особый удел; но киевские князья отдавали его обыкновенно сыну или другому близкому родственнику. Он имел для древней России и важное религиозное значение; так как здесь стоял богатый каменный храм с мощами князей-мучеников Бориса и Глеба, куда приходили богомольцы из разных краев России. Белгород представлял твердыню, воздвигнутую на правом берегу Ирпени на значительной крутизне, верстах в двадцати с небольшим от Киева. Он был охраною Киева с западной стороны, т.е. со стороны Волыни. А Васильев был расположен на левом берегу Стугны, от Киева около сорока верст. Берег покрыт невысокими холмами; но город, судя по остаткам насыпей, был укреплен двойными или тройными валами и служил для Киева надежною защитою с южной стороны. Пространство, заключенное между этими главными пригородами и самым Киевом, кипело густым зажиточным населением. Здесь было рассеяно много сел и менее значительных городов, каковы: Звенигород (памятный ослеплением Василька Ростиславича), Здвижен, Пересече н и др. За Стугной вдоль ее течения тянулся вал, издавна насыпанный для обороны собственно Киевской области от внезапных набегов степных варваров. Здесь начиналось так наз. Поросье, или южная половина Киевской области. За этим валом насупротив города Васильева лежало поле Перепетово, названное так по своим двум великим могильным курганам, из которых один носил имя Перепетова, а другой – Перепетовки. У конца вала за устьем Стугны стоял на берегу Днепра город Треполь. Ниже Треполя на высоком береговом холму расположен был древний Витичев, с пристанью внизу; эта пристань служила первою стоянкой торговых караванов, отправлявшихся из Киева в Грецию. В XI веке город запустел, вероятно, разоренный варварами; но в 1095 году он возобновлен под именем Святополча; великий князь Святополк-Михаил перевел сюда жителей Юрьева, сожженного Половцами. Под Витичевым находилась и переправа или, как тогда говорилось, "брод" через Днепр на Переяславскую сторону. Но главная переправа на пути из Киева в Переяславль производилась несколько ниже, около городка Заруба, расположенного напротив устья Трубежа и известного своим пещерным монастырем, из которого вышел митрополит Климент Смолятич. Подле него находился так наз. Варяжский остров. Еще ниже на Днепре, около устья Роси, стоял город Канев среди весьма холмистой местности. Это была последняя киевская крепость на правой стороне Днепра. Канев возник, по-видимому, на том же месте, где упоминается город Родня, под которым решилась борьба Ярополка с Владимиром в 980 году. Отсюда шли ряд городов и насыпные валы вверх по Роси: она после Стугны представляла вторую укрепленную киевскую линию. Замечателен в особенности так называемый "Змеев вал", который, начинаясь немного выше устья Роси, идет на запад то по левой, то по правой стороне этой реки и около верхнего ее течения заворачивает на северо-запад. Из городов второй укрепленной линии наиболее замечателен Корсунь, находящийся там, где Рось делает самый южный изгиб. Под Корсунем эта река встречает скалистые холмы, разбивается между ними на несколько рукавов и протоков и образует пенистые, живописные пороги. Далее на Роси лежали Богуслав и упомянутый выше Юрьев, хотя и сожженный Половцами, но спустя несколько лет возобновленный тем же Святополком-Михаилом. Где-то около Роси на одном из ее притоков лежал и Торческ, бывший средоточием киевских торков, или Черных Клобуков. Довольно возвышенная плоскость, простирающаяся между Стугною и Росью, а также и к югу от последней, приблизительно до реки Тясмина, своим полустепным характером и тучными пастбищами вполне соответствовала потребностям Черных Клобуков, которые сохраняли еще многие привычки кочевых народов и главное богатство свое почитали в больших стадах коней, овец и рогатого скота. Они продолжали отчасти жить в открытом поле подвижными вежами, или селениями, из войлочных кибиток; но имели и становища, огороженные валами, куда собирали свои семьи и стада в военное время; в опасных же случаях укрывались под защиту русских городов Поросья. Кроме Поросья, кочевые полчища Черных Клобуков тянулись и на восточной стороне Днепра, т.е. в украйнах Переяславской и Чернигово-Северской. Черные Клобуки, очевидно, сохраняли и обычное кочевникам деление по родам, находившимся под управлением своих родовых старшин и князьков. Разнообразие имен, под которыми встречаются иногда эти служилые инородцы Древней Руси, объясняется именно их родовым делением. Кроме общего имени "Черных Клобуков" и племенных названий "Печенеги" и "Торки", встречаются еще в летописях названия "Берендичи", "Турпеи", "Коуи", "Каепичи", "Бастеева чад": это собственные имена разных родов, большею частию дававшиеся по именам их ханов; впрочем, под словом "Берендичи" или "Берендеи" разумелись и вообще Торки, или Черные Клобуки. Последнее название получили они от своего любимого головного убора, высоких бараньих шапок черного цвета. Верхи этих шапок делались иногда из какой-либо цветной ткани и свешивались набок (как теперь у казаков). Их смуглые лица осенялись черными усами и бородою. Наиболее знатные носили широкие шелковые кафтаны персидского покроя.

Поселенные на южных пределах Руси с обязанностью быть ее передовыми конными стражами от соплеменных с ними половцев, Черные Клобуки естественно подвергались неотразимому влиянию Русской народности и постепенному с ней слиянию. Особенно это влияние заметно в собственной Киевской украйне, или на левом Поросье. Здесь постепенно возникают городки со смешанным населением из Черных Клобуков и Руси. Их родовые старшины, или ханы, за военные заслуги получали иногда такие городки в свое державство, т.е. пользовались известными с них поборами. Черные Клобуки в большинстве еще сохраняли свое язычество; но при смешении с Русью между ними стало водворяться и христианство. Скрещение Руси с этими инородцами положило начало той русско-украинской народности, которая позднее является в истории под именем Казаков или Черкас. Последнее имя указывает еще на примесь Прикавказских и Таврических Казар или Черкесов, в разное время селившихся на русских украйнах, особенно во время угнетения их родины Половцами и во время падения древнерусского Тмутараканского княжества .

К Киевскому княжению причислялось обширное Припятское Полесье с своими неизмеримыми пущами и водными пространствами, которые представляют остатки существовавшего здесь когда-то внутреннего моря. Дремучие влажные леса, бесчисленные речки, озера и болота, песчано-глинистая почва – вот господствующие черты полесской природы. Клочки сухой, удобной для возделывания земли рассеяны здесь в виде оазисов, или островов, на которых, конечно, и сосредоточилось редкое население Полесья. Полесяне, как показывает их наречие, составляли ветвь южнорусского племени; в летописи они являются под именем древлян. Но та часть их, которая занимала область северных притоков Припяти, судя по летописи, носила название дреговичей и по языку своему представляла уже переход к северному, или Кривскому, племени.

Природа вполне наложила свою печать на характер этого населения и его историю. Угнетенное вечными заботами о добывании насущного пропитания из своей скудной почвы, из своих озер и рек, затерянное посреди непроходимых болот и пущ, оно не могло ни достаточно развить свою гражданственность, ни выработать средоточие для собственной государственной жизни. Поэтому Полесье, несмотря на свою обширность, никогда не пользовалось в истории большим политическим значением. Все его текучие воды собираются в Припять и вместе с нею вливаются в Днепр, недалеко от Киева. По своим сплавным и судоходным рекам, единственным в то же время путям сообщения, полесяне отправляли на продажу в Киевское Поднепровье произведения собственной лесной промышленности, каковы: лодки, ободья, мочало, лыко, деготь и пр., а также мед и звериные шкуры. Отсюда естественным является и политическое тяготение Полесья к Киеву. Мы видим, что до самого падения последнего польские города обыкновенно достаются в удел младшим родичам великого князя Киевского. Только Черниговские Ольговичи менее других стремятся в эту лесную сторону и охотно уступают ее Мономаховичам. Во второй половине XII века восточною частью Полесья, ближайшею к Киеву, владел известный Рюрик Ростиславич; до перехода в Киев его стольным городом был Вручий, или Овруч, расположенный на одном из притоков реки Ужа, на довольно возвышенной местности, окруженной глубокими и крутыми оврагами. Здесь был соборный храм св. Василия, которого основание приписывается Владимиру Великому; но, может быть, он построен или возобновлен Рюриком Ростиславичем, также носившим христианское имя Василия. По развалинам этого изящного храма видно, что он имел пять куполов на десятигранных шеях; что своды его ради их легкости и усиления звуков выведены были из горшков (так наз. голосники), а стены сложены из тонких кирпичей и местами ярко-красного камня, переложенных толстыми слоями цемента, и что подтроечастным алтарем был ход в погребальные склепы. На сохранившейся местами штукатурке видны прекрасные фрески, изображающие лики святых. (Находящийся подле города курган прозван "Могилою Олега", того древлянского князя, который погиб в битве с своим братом Ярополком под самым Овручем.) На верхнем течении Ужа лежали города Ушеск и разоренный Ольгою Искоростен. Под этим городом Уж встречает гряду гранитных утесов и с шумом пробивает себе путь между порогами. Здесь посреди стремнины выдаются два больших камня с углублениями, вымытыми водою; предание дало им название "Ольгиных бань". А при впадении Ужа в Припять лежит город Чернобыль. Зимой 1193 года в окрестностях Чернобыля сын Рюрика Ростиславича занимался ловами, когда к нему прибыли гонцы от Черных Клобуков звать в поход на половцев. Конечно, ни одна русская область не представляла такого раздолья для княжеской охоты, как полесские трущобы, изобильные лесным зверем и всякими дикими животными, каковы в особенности: медведи, вепри, зубры, лоси, рысь, волки, лисицы, куницы, бобры и пр. Раздолье для охоты, разумеется, представлялось только в зимнее время, когда болота и топи покрывались надежным слоем льда. К Овручскому уезду принадлежал и город Брягин, подаренный Рюриком Ростиславичем своей снохе Верхуславе Всеволодовне; он лежал посреди болот на левой стороне нижней Припяти. Поднимаясь вверх по течению Припяти, на правом ее берегу находим важнейшие ее пристани, Мозырь и Туров. Последний лежал в самом средоточии Полесья, и был стольным городом древнего и довольно обширного Туровского княжения. Некоторое время этот удел считался старшим после Киева; он переходил из рук в руки, пока не утвердился за потомством Святополка II Михаила. Древний Туров памятен еще своим епископом Кириллом, знаменитым церковным витией второй половины XII века. Епископы туровские обыкновенно имели свое пребывание в загородном Борисоглебском монастыре. К Туровскому княжеству кроме Мозыря причислялись Пинск на Нине, притоке Припяти, и Городно, между Горынью и Стырем. Городенский удел в XII веке выделился из туровских земель, т.е. получил своих особых князей. В северной части Туровского Полесья, или в земле Дреговичей, наиболее известные удельные города были Клеческ и Случеск. Последний лежал на Случи, важнейшем левом притоке Припяти, и также имел иногда особых удельных князей. Находясь на пограничье с Кривским краем, он нередко подвергался нападениям соседних полоцких владетелей. А западная часть Дреговичей и Пинян принадлежала собственно к Волынскому Полесью.

Для очерка Киевской области и города Киева, кроме летописных известий и личного знакомства с топографией и древностями, я имел под руками следующие пособия: Митрополита Евгения "Описание Киево-Софийского собора и Киевской иерархии". Киев 1825. Его же ""Описание Киево-Печерской лавры". К. 1826. Изданный Фундуклеем: "Обозрение Киева в отношении к древностям". К. 1848. и "Статистическое описание Киевской губернии". СПб. 1852. Пахилевича – "Сказания о населенных местностях Киевской губернии". К. 1864. Блазиуса – Reise im Europaischen Russland Braunschweig. 1844. Петцольда – Reise im westlichen und sudlichen europaischen Russland. Leipzig. 1864. Гакстгаузена – Studien uber die Zustande Russlands. Hannover – Berlin. 1847 – 1852. Беляева – "О географических сведениях в древней России" (Записки Географич. Общества. Кн. VI. 1852). Погодина – "Исследования, замечания и лекции". Т. III. глава 3. Н. Барсова – "Материалы для историко-географического словаря России". Вильна 1865. Кандидатское сочинение Н. Линниченка "Вече в Киевской области". К. 1881. Обстоятельное сочинение М. Грушевского "Очерки истории Киевской земли". К. 1891. Самым богатым пособием для знакомства собственно с древним городом Киевом и его древностями, а также и с самою литературою этого предмета служит обширный и добросовестный труд Н.Закревского "Описание Киева". М. 1868 г., два тома, с атласом, издание Московского археологического общества. Затем следует весьма полезное издание Киевской Комиссии для разбора древних актов – "Сборник материалов для исторической топографии Киева и его окрестностей". К. 1874 (под редакцией профессоров Антоновича и Терновского). Хорошим дополнением к этим изданиям являются исследования софийского протоиерея Лебединцева "О св. Софии Киевской" и профессора Лашкарева "Киевская архитектура X – XII века" (См. Труды Третьего археологического съезда. К. 1878), "Развалины церкви св. Симеона и Копырев Конец" – также Лашкарева (Труды Киевской духовной Академии за 1879 г.). Профессоров Айналова и Редина "Киево-Софийский собор". Исслед. о мозаиках и фресках. СПб. 1889. Заметка Проф. Кондакова "О фресках лестницы в Соф. Соборе" (Зап. Археол. об. III. СПб. 1888). Заметка гр. Бобринского об одной из сих фресок (Ibid. IV. 1889). Того же Лебединцева "Возобновление Киево-Софийского собора в 1843 – 53 гг.". К. 1879. "Древнейшая в России церковь Спас на Берестове" – Сементовского. К. 1877.Кроме того, упомяну "Киевские мозаики" – Крыжановского (в Записках Археолог. Общ. т. VIII. СПб. 1856). Проф. Прахова "Открытие фресок Киево-Кирилловской церкви" (СПб. 1883). Его же "Киевские памятники византийско-русского искусства" (Древности Моск. Археол. Об. XI. 1889). Н.В. Покровского "Древнейшие стенописи в России" (Труды VII Археол. съезда М. 1890) и "Очерки памят. правосл. иконографии". СПб. 1883. Не привожу многих других относящихся к Киеву и его древностям описаний, объяснений, заметок и т.п. принадлежащих, например, Берлинскому, Сементовскому, Муравьеву, особенно Максимовичу (См. 2-й том его сочинений. К. 1877). Что касается до писателей иностранных, польских и малорусских, преимущественно таких, которые были очевидцами многих уже исчезнувших теперь остатков Древнего Киева, то все существенное извлечено из них в упомянутом "Сборнике материалов" (Ляссота, Сильвестр Коссов, Кальнофойский, Павел Алепский и др.). Наконец, заслуживает особого внимания труд гр. Толстого и проф. Кондакова "Русские древности в памятниках искусства". Вып. IV. СПб. 1891 (Древности Крыма, Кавказа и Киева). См. также "Археологический атлас" ко 2-й половине I тома "Истории Русской церкви" проф. Голубинского (Чт. О. И. и Др. 1906. Кн. 2). Хойновского "Раскопки великокняжеского двора". Киев. 1893. Проф. Антоновича "Археологич. находки и раскопки в Киеве и Киев. губ. в 1876 г." (Чт. Об. Нестора лет. Кн. I). Его же "Археологическая карта Киевской губ." (В изд. Моск. Археол. Об. 1895). Разные заметки его и других ученых в Чтениях Общества Нестора летца, каковы: помянутый протоиерей Лебединцев, Воронов, профф. Лашкарев, Котляревский, Дашкевич, Завитневич, Малышевский, Соболевский и некоторые др.). Между прочим, см. Малышевского о Евреях в Киеве в X – XII вв. Кн. 2-я. В книге 6-й Чтений, 1892 г., приведены невероятные объяснения достоуважаемого проф. Соболевского: Немцы от немой, Чудь от чужой, Олег и Ольга от скандинав. Helgi, а также отождествление Обезов нашей летописи с грузинами. Ссылка на Плано Карпини (Obesi; sive Georgiani) будто бы "решает вопрос об Обезах". Нисколько. Карпини тут не авторитет: о Кавказских и Закавказских народах он не имел точных сведений и смешивал их. Русская летопись знала их лучше. Абазги византийских известий и суть Обезы наших летописей или, по позднейшей терминологии, абхазы. В той же книге Чтений находим такое же крайне гадательное объяснение имени Русь проф. Завитневичем: будто бы оно было дано греками, и от них уже усвоено себе русскими. О том см. в моих Разысканиях. Правдоподобные объяснения имени народа Русь от такого же названия в древности р. Волги у проф. Кнауэра (Труды XI Археол. Съезда в Киеве. М. 1901). Первоначальное Киевское поселение было внизу на Подоле и имело торговый характер. Проф. Антонович возводит его к IV веку. См. его заметку о Киевском кладе с римскими монетами III и IV ст. (Древности Моск. Археол. Об. VII. 1878).

Считаю необходимым присоединить следующее замечание относительно урочища или местности, известной в летописи под именем Угорского. Шлецер в своем Несторе (II. 236 стр. перевода Языкова) производил это название от горы, т.е. объяснял его угорьем. Закревский такое объяснение называет странным (стр. 191) и стоит за обычное производство от народа Угры. Это словопроизводство основано на словах русской летописи под 986 г.: "Идоша угри мимо Киев горою, еже ся зовет ныне Угорское пришедше к Днепру сташа вежами". Но такое известие не выдерживает ни малейшей критики. С ним обыкновенно связывается представление о каком-то переходе угров из их родины от Уральских степей на Дунай. Представление совершенно ложное. Во-первых, угры, по византийским известиям, находились в Южной России и около Дуная еще в первой половине IX века и уже прежде 898 года разрушили Великоморавскую державу в союзе с немцами. А во-вторых, ни в каком случае им не лежал путь от Уральских степей к Дунаю по правому, нагорному и лесистому берегу Днепра мимо Киева. Невозможно также представить себе (как это делали) и переправу кочевой орды с левого берега на правый под Угорским и стоянку вежами на этом обрыве, покрытом тогда дебрями, притом переправу через упомянутую сеть днепровских рукавов, протоков, заливов и болот и стоянку дикой степной орды почти в самой столице сильного Русского княжества! Нет синения, что летописное известие об этой стоянке было плодом местного домысла, пытавшегося объяснить название Угорское, которое невольно напоминало народ угров. Здесь в летописи все та же попытка осмыслить местные топографические названия, какую мы видим в легендах о Кие, Щеке, Хориве, Лыбеди, Оскольдовой и Дировой могиле. Между тем и доселе в Северной России слово "угор" значит крутой, землистый берег реки (Очерки Рус. Истории, географии – Барсова. Прим. 33).

Сюда же относится вопрос о месте княжьего загородного дворца Угорского. Например, летопись говорит, что в 1151 г., когда Изяслав II призвал на великое княжение дядю Вячеслава, то дядя поместился на Великом дворе Ярослава, а племянник – "под Угорским". Этот Угорский дворец не знали куда отнести и связывали его с местом Оскольдовой могилы (Закрев. 197). Но невозможно предположить, чтобы княжеский загородный двор, для которого требовался порядочный простор, лепился где-нибудь на уступе горы или внизу у подошвы этой горы, спускающейся почти в самую реку. Мы думаем, что Угорским двором назывался в XII веке не что иное, как княжий двор на Берестове, расположенный на Угорье. Этот дворец по своему значению, очевидно, занимал первое место между княжескими загородными теремами и вообще второе место после Великого двора Ярославова в Киеве. В летописи еще упоминаются однажды ворота Угорские (1151). Возможно, что названный двор входил в черту какого-либо внешнего вала, примыкавшего к укреплениям города. Вот место летописи: "а Коуеве и Торчи и Печенези туда сташа от Золотых ворот по тем огородом до Лядьских ворот, а оттоле они и до Клова и до Берестоваго и до Угорьских ворот и до Днепра". Берестово упоминается здесь по соседству с Угорскими воротами; что ясно может указывать на тождество двора Угорского с Берестовским.

О красоте киевских женщин как одной из причин, по которой поляки Болеслава Смелого не желали расстаться с этим краем, говорят Длугош и Стрыйковский.

Существует список с жалованной грамоты Андрея Боголюбского Киево-Печерскому монастырю на город Василев с принадлежавшими ему владениями и угодьями; как родина св. Феодосия этот город, т.е. княжие доходы с него отдаются Феодосиеву монастырю. Грамота была бы очень важна для знакомства с положением этого края в XII веке, если бы она была достоверна. Но митрополит Евгений, напечатавший ее, называет ее сомнительной, и вполне справедливо. (См. его описание Киево-Печ. Лавры.) Однако весьма возможно, что в основу сего велеречивого и необыкновенно щедрого позднейшего произведения легла какая-нибудь действительно древняя грамота. В ней можно отыскать следы этой древности. Между прочим она говорит о городах "Поросских", иначе "Завальских", т.е. лежавших за Стугненским валом: упоминает следующие могильные курганы: Великую Могилу на Белокняжеском поле, курган на Невеселовском поле, Перелетов и Перепетовку. Любопытно, что все эти четыре древних кургана сохранились до нашего времени. А последние два удержали свои древние названия и украсились народною легендою о погребенных под ними князе Перелете и его супруге Перепетихе. Курган Перепетиха подвергнут был тщательной раскопке Киевскою Комиссиею для разбора древних актов; в нем под обрушившимся сводом из дубов и камней найдены остатки скелетов, глиняных сосудов, деревянных щитов с металлическими бляхами, стрел, железных ножей и топоров, ожерелья из шариков, стеклянных, костяных и цветных камушков и некоторые металлические украшения. (См. "Древности", изданные этою Комиссией, СПб. 1846, с атласом.) М.Андриевского "Перепетово поле" (Киев. Старина. 1882. IX) и "Летописный Юрьев" (Ibid. 1883. IX).

Мнения о положении Торческа весьма разнообразны. По одним, он лежал на берегу реки Торы, впадающей справа в Рось в Тарашанском уезде Киевской губ. Этого мнения держались Карамзин (к т. И, прим. 165), Надеждин и Неволин (см. Исслед. и лекции Погодина. IV. 153). Другие указывают на село Безрадичи на левой стороне Стугны в Киевском уезде (Ревякин в Киев. губ. Вед. 1863. №№ 33 и 34). К этому мнению склоняются Пахилевич(39) и Барсов (200). Последнему мнению противоречит известие летописи о походе 1093 года: князья, идя на половцев, осадивших Торческ, перешли Стугну и затем уже встретились с варварами. Следовательно, этот город лежал на правой стороне Стугны. Первое мнение имеет более вероятия; но по смыслу летописных известий о Торческе скорее можно его предположить внутри Поросья, т.е. не на правом притоке Роси, а на левом (м.б., на Руте). См. также некоторые соображения Леоединцена в Чт. Нест. лет. кн. 2. Впрочем, в Древней Руси, по-видимому, был не один город с названием Торческа, или Торцкаго. Относительно положения киевского Звенигорода также высказывались разные мнения. Наиболее вероятно предположение киевского профессора Антоновича, который указывает на городище близ села Хотова, в 15 верстах от Киева по дороге в Васильков ("О местоположении древнего киевского Звенигорода" в Древностях Моск. Археол. Общ. Т. IV, вып. 1. М. 1875 и в кн. 2-й Чт. Нестора лет. 1879). Его же "О городищах в Запад, части Киевской земли", ibid. кн. 3. О положении Заруба и Зарубского пещерного монастыря около теперешних сел Трахтемирова, Зарубниц и деревни Монастырек см. несколько соображений и указание на остатки пещер у Срезневского в "Свед. замет, о малоиз. В. и неизв. памят." 1867. Проф. Богданова "Древние Киевляне по их черепам и могилам" (Издания Об. Люб. Естествознания, Антропологии и Этнографии. 1879).

Известия русской летописи о Черных Клобуках собраны в Исслед. и лекциях Погодина. V. 181 – 208; а также в статье Самчевского "Торки, Берендеи и Черные Клобуки" (Архив Калачова, т. II, ч. I). Замечание о наружности их сделано на основании мадьярского писателя Эрнея, который говорит о Печенегах, поселившихся в Венгрии: там они имели значение той же пограничной конницы, как и у нас. (См. "О Торках, Печенегах и Половцах по мадьярским источникам" – Куника в Учен. Записках Академии Наук по 1 и 3 отд. т. III. вып. 5.) Арабские писатели X века также изображают Печенегов (Баджнаки) народом длиннобородым и усатым (Абу Дулаф в "Сказан. Мусульм. писателей" Гаркави, 185). По известию Константина Багрянородного (De administr. imperio), Печенеги отличались от узов, или торков, более коротким и безрукавым платьем. Но когда остатки тех и других смешались вместе в Южной Руси под именем Берендеев, или Черных клобуков, то, конечно, с течением времени сгладились их различия в одежде. Проф. Голубовского "Печенеги, Торки и Половцы до нашествия Татар". Киев. 1884, и его же "Половцы в Венгрии". К. 1889. Его же "Болгары и Хозары" (Киев. Старина. 1888. X).